История афинской демократии

с.27

Обыч­ный тип гре­че­ско­го государ­ства — po­lis, государ­ство-город, состо­я­щее из горо­да с его бли­жай­ши­ми окрест­но­стя­ми. Афи­ны, наравне со Спар­той, в этом отно­ше­нии состав­ля­ли исклю­че­ние. В извест­ную нам исто­ри­че­скую пору Афин­ское государ­ство не было про­сто горо­дом, а зани­ма­ло срав­ни­тель­но зна­чи­тель­ную терри­то­рию (око­ло 40 кв. миль), обни­мав­шую всю Атти­ку и имев­шую лишь один центр — Афи­ны. Но неко­гда и в Атти­ке суще­ст­во­ва­ли отдель­ные неза­ви­си­мые общи­ны, и про­шло нема­ло вре­ме­ни, преж­де чем совер­ши­лось пол­ное объ­еди­не­ние или сли­я­ние их — так назы­вае­мый синой­кизм — в одно целое. Напр., Элев­син, несо­мнен­но, дол­го был отдель­ным, само­сто­я­тель­ным государ­ст­вом. Пре­да­ния сохра­ни­ли явные ука­за­ния на то, что он и Афи­ны были когда-то дву­мя враж­деб­ны­ми сто­ро­на­ми. На былую само­сто­я­тель­ность Элев­си­на ука­зы­ва­ет и то обсто­я­тель­ство, что он поль­зо­вал­ся пра­вом чека­нить моне­ту. Неко­то­рые общи­ны, вошед­шие в состав Афин­ско­го государ­ства, когда-то были, по-види­мо­му, в осо­бен­но враж­деб­ных меж­ду собою отно­ше­ни­ях, а неко­то­рые — наобо­рот, в осо­бен­но тес­ных, союз­ни­че­ских. Так, жите­ли Пал­ле­ны и Гаг­на даже впо­след­ст­вии не заклю­ча­ли бра­ков меж­ду собою. С дру­гой сто­ро­ны, осо­бен­но тес­ная связь суще­ст­во­ва­ла меж­ду общи­на­ми с.28 так назы­вае­мых «Четы­рех горо­дов», к чис­лу кото­рых отно­сил­ся и Мара­фон; то же мож­но ска­зать и о «Четы­рех дерев­нях» (в их чис­ле был Пирей и Фалер). Все это, оче­вид­но, отго­лос­ки дале­ко­го про­шло­го.

По пре­да­нию, при Кек­ро­пе Атти­ка дели­лась на 12 «горо­дов», т. е. област­ных государств. Объ­еди­не­ние же Атти­ки, ее синой­кизм были буд­то бы делом Иона или Тезея, как гла­сит более рас­про­стра­нен­ная тра­ди­ция. Тезей, по сло­вам Фукидида (II, 15), упразд­нил сове­ты и вла­сти в отдель­ных горо­дах и учредил для всей Атти­ки один совет (булев­те­рий) и один при­та­ней — в Афи­нах. Впо­след­ст­вии пре­да­ние пред­став­ля­ло это объ­еди­не­ние Атти­ки совер­шен­ным мир­но, путем убеж­де­ния. Но в дей­ст­ви­тель­но­сти оно было резуль­та­том доволь­но дол­го­го и, веро­ят­но, тяже­ло­го про­цес­са¹. Объ­еди­не­ние исхо­ди­ло из «рав­ни­ны», состав­ляв­шей есте­ствен­ное сре­дото­чие стра­ны. Тут, на бере­гу Кефи­са, непо­да­ле­ку от мор­ско­го бере­га, на ска­ли­стом хол­ме, гос­под­ст­вуя над окрест­но­стя­ми, рас­по­ло­же­на была кре­пость или кремль, акро­поль, где еще в микен­скую эпо­ху нахо­дил­ся цар­ский дво­рец.

Афи­няне с неко­то­рым пра­вом смот­ре­ли на себя, как на автох­то­нов. Лежав­шая в углу, дале­ко не пло­до­род­ная Атти­ка не слу­жи­ла при­ман­кой для заво­е­ва­те­ля и во вре­ме­на исто­ри­че­ские не под­верг­лась заво­е­ва­нию. Даже в эпо­ху пле­мен­ных пере­дви­же­ний, когда доряне втор­га­лись в Пело­пон­нес, она не испы­та­ла потря­се­ний и уча­сти боль­шей части осталь­ной Гре­ции. Буря ее мино­ва­ла, и вме­сто того, чтобы сде­лать­ся добы­чей заво­е­ва­те­ля, Атти­ка слу­жит еще убе­жи­щем и при­ютом для дру­гих. По пре­да­нию, сюда явля­ют­ся бег­ле­цы из Бео­тии, Пило­са и т. д. Это не были поко­ри­те­ли; это был лишь при­лив све­жих, энер­ги­че­ских сил, и мно­гие зна­ме­ни­тые афи­няне вели свой род от выход­цев, нашед­ших убе­жи­ще в Атти­ке. Таким обра­зом в Атти­ке мы не видим той пле­мен­ной роз­ни, кото­рая суще­ст­во­ва­ла во мно­гих обла­стях Элла­ды. Здесь нет двух рез­ко с.29 отде­лен­ных друг от дру­га клас­сов — победи­те­лей и побеж­ден­но­го, пора­бо­щен­но­го наро­да. «Пред­ки наши», мог с гор­до­стью ска­зать впо­след­ст­вии афи­ня­нин², «все­гда отли­ча­лись спра­вед­ли­во­стью в отно­ше­нии к людям, ибо они не были сме­сью с дру­ги­ми пле­ме­на­ми или при­шель­ца­ми; из всех элли­нов они одни — автох­то­ны; та зем­ля, в кото­рой они роди­лись, была их кор­ми­ли­цею и люби­ли они ее, как любят отца и мать». И это обсто­я­тель­ство в буду­щем, конеч­но, мог­ло спо­соб­ст­во­вать дости­же­нию рав­но­пра­вия и раз­ви­тию более демо­кра­ти­че­ских форм в Афи­нах.

Но все-таки враж­ды и борь­бы меж­ду раз­лич­ны­ми соци­аль­ны­ми эле­мен­та­ми не избег­ла и Атти­ка. В древ­ней исто­рии Афин пред нами, несмот­ря на отме­чен­ные чер­ты, все же в сущ­но­сти явле­ния, ана­ло­гич­ные тем, кото­рые мы видим в боль­шей части осталь­ной Гре­ции. Исто­ри­че­ская жизнь Атти­ки про­шла через те же ста­дии раз­ви­тия, что и в боль­шин­стве дру­гих гре­че­ских государств VIII—VI вв. И в Афи­нах неко­гда суще­ст­во­ва­ла цар­ская власть, кото­рая потом исче­за­ет; и тут, преж­де чем упро­чи­лась демо­кра­тия, власт­во­ва­ла ари­сто­кра­тия евпат­ридов и меж­ду нею и низ­ши­ми клас­са­ми, демо­сом, про­ис­хо­ди­ла борь­ба.

В соци­аль­ном отно­ше­нии, по знат­но­сти про­ис­хож­де­ния и сво­им заня­ти­ям, насе­ле­ние Атти­ки дели­лось на три сосло­вия — на евпат­ридов, бла­го­род­ных, геор­гов или гео­мо­ров, ина­че агрой­ков, зем­ледель­цев, и деми­ур­гов, ремес­лен­ни­ков. Евпат­риды сосре­дото­чи­ва­ли в сво­их руках круп­ную земель­ную соб­ст­вен­ность, поли­ти­че­ское вли­я­ние и затем власть. В ста­ри­ну, а неред­ко и впо­след­ст­вии, они жили обык­но­вен­но вне горо­да, и в Атти­ке нема­ло было посе­ле­ний, назы­вав­ших­ся по име­ни знат­ных родов, кото­рые, оче­вид­но, про­ис­хо­ди­ли из той мест­но­сти и там име­ли место­пре­бы­ва­ние. Геор­ги или гео­мо­ры были пре­иму­ще­ст­вен­но сред­ни­ми и мел­ки­ми зем­ледель­ца­ми, а деми­ур­ги, чис­ло кото­рых долж­но было уве­ли­чи­вать­ся лишь по мере тор­го­во­го и про­мыш­лен­но­го раз­ви­тия Атти­ки, зани­ма­лись ремеслом и тор­гов­лей. Такое деле­ние на сосло­вия при­пи­сы­ва­лось в древ­но­сти Тезею. с.30 Плу­тарх пере­да­ет³, буд­то Тезей, про­из­во­дя синой­кизм и желая еще боль­ше уве­ли­чить город, созвал всех «на рав­ных пра­вах», но чтобы эта «демо­кра­тия» не была бес­по­рядоч­ной, сме­шан­ной тол­пой, он пер­вый разде­лил ее на упо­мя­ну­тые три сосло­вия: евпат­ридам он пре­до­ста­вил ведать рели­ги­оз­ные дела, зани­мать долж­но­сти, быть истол­ко­ва­те­ля­ми зако­нов боже­ских и чело­ве­че­ских; они выда­ва­лись поче­том, гео­мо­ры — полез­но­стью, деми­ур­ги — чис­лен­но­стью. Конеч­но, в ту отда­лен­ную эпо­ху, при сла­бом раз­ви­тии тор­гов­ли и реме­сел, едва ли деми­ур­ги мог­ли выда­вать­ся чис­лен­но­стью, как гово­рит Плу­тарх; да и самое деле­ние на сосло­вия было, по всей веро­ят­но­сти, резуль­та­том не зако­но­да­тель­но­го акта одно­го како­го-либо лица, а самой жиз­ни: сосло­вия эти, так ска­зать, быто­ва­ли в Атти­ке.

Но рядом с деле­ни­ем на сосло­вия или клас­сы в Атти­ке суще­ст­во­ва­ло еще деле­ние родо­вое — на филы или коле­на, фра­трии и роды. Там было четы­ре филы — Геле­он­ты, Арга­ды, Эги­ко­реи и Гопли­ты, — из кото­рых каж­дая состо­я­ла из трех фра­трий, а фра­трия — из извест­но­го чис­ла родов⁴.

Отно­си­тель­но это­го деле­ния воз­ни­ка­ет целый ряд вопро­сов: что́ древ­нее — фила, фра­трия или род? обни­ма­ло ли это деле­ние всех граж­дан Атти­ки или толь­ко знат­ных евпат­ридов? име­ли ли филы терри­то­ри­аль­ный харак­тер или же ско­рее пле­мен­ной, касто­вый, соот­вет­ст­вен­но заня­ти­ям жите­лей? воз­ник­ли ли они в Атти­ке или при­не­се­ны извне? в каком отно­ше­нии нахо­дит­ся это деле­ние к сослов­но­му — на евпат­ридов, гео­мо­ров и деми­ур­гов? и т. д. По этим вопро­сам суще­ст­ву­ет обшир­ная лите­ра­ту­ра, но неко­то­рые из них все еще не вполне раз­ре­ше­ны. Мы здесь не будем вда­вать­ся в спе­ци­аль­ные подроб­но­сти; ска­жем толь­ко, что в состав фил, по-види­мо­му, вхо­ди­ли все граж­дане; деле­ние на три сосло­вия не име­ло отно­ше­ния к деле­нию на филы и фра­трии; знат­ные фами­лии нахо­ди­лись в каж­дой из фил; послед­ние были в сущ­но­сти рав­но­прав­ны, хотя на пер­вом месте обык­но­вен­но с.31 назы­ва­ют филу Геле­он­тов; филы име­ли до неко­то­рой сте­пе­ни и терри­то­ри­аль­ный харак­тер; это мож­но заклю­чить из того, что впо­след­ст­вии каж­дая фила разде­ле­на была на 3 трит­тии и на 12 нав­кра­рий, а нав­кра­рии были еди­ни­цы терри­то­ри­аль­ные.

Чле­нов рода свя­зы­ва­ло про­ис­хож­де­ние от одно­го — дей­ст­ви­тель­но­го или мни­мо­го — пред­ка. Неред­ко род и назы­вал­ся по име­ни того лица, от кото­ро­го он вел себя (напр., Алк­мео­ниды — от Алк­мео­на). Чле­ны рода нахо­ди­лись меж­ду собою в тес­ной пра­во­вой и рели­ги­оз­ной свя­зи, име­ли неко­то­рые общие пра­ва и обя­зан­но­сти, общий культ, свои свя­ти­ли­ща, сво­их жре­цов, свои празд­ни­ки, свои клад­би­ща. В древ­но­сти они долж­ны были защи­щать друг дру­га, мстить убий­це, если кто-либо из чле­нов рода поги­бал от руки его; в слу­чае отсут­ст­вия пря­мых наслед­ни­ков насле­до­ва­ли иму­ще­ство умер­ше­го. Во гла­ве рода сто­ял осо­бый так назы­вае­мый «архонт рода», по всей веро­ят­но­сти еже­год­но сме­няв­ший­ся. Чле­нов фра­трии свя­зы­вал тоже общий культ. Во фра­трии велись спис­ки закон­ных детей; она насле­до­ва­ла иму­ще­ство послед­не­го в роде и т. под. Во гла­ве фил сто­я­ли «цари фил» (phy­lo­ba­si­leis); еще в IV в., во вре­ме­на Ари­сто­те­ля, они сов­мест­но с архон­том-басилев­сом про­из­во­ди­ли суд в при­та­нее. В строе государ­ства и в тогдаш­ней поли­ти­че­ской жиз­ни, осо­бен­но в эпо­ху ари­сто­кра­тии, филы име­ли нема­лое зна­че­ние, слу­жа осно­вою для орга­ни­за­ции управ­ле­ния, вой­ска и проч. В них, конеч­но, силь­но пре­об­ла­да­ли ари­сто­кра­ти­че­ские эле­мен­ты и стрем­ле­ния.

Нача­ло демо­кра­тии в Афи­нах после­дую­щая тра­ди­ция отно­си­ла к очень ран­ней поре, еще ко вре­ме­ни Тезея. Она пред­став­ля­ла это­го героя ино­гда в обра­зе осно­ва­те­ля и покро­ви­те­ля демо­кра­тии. По пово­ду синой­киз­ма гово­ри­ли, напр., что Тезей созвал всех «на рав­ных пра­вах», что он достиг соеди­не­ния Атти­ки путем ком­про­мис­са и усту­пок, обе­щав разде­лить власть с гла­ва­ми и пред­ста­ви­те­ля­ми преж­них отдель­ных общин, явля­ясь меж­ду ними ско­рее пер­вым меж­ду рав­ны­ми, что при нем уже фор­ма прав­ле­ния укло­ни­лась от цар­ской и что он пер­вый «скло­нил­ся на сто­ро­ну тол­пы». Тезей, собрав в Афи­ны раз­но­об­раз­ный люд, создал буд­то с.32 бы демос и при­дал монар­хии более демо­кра­ти­че­ское направ­ле­ние⁵.

Разу­ме­ет­ся, подоб­ные сооб­ще­ния не заслу­жи­ва­ют дове­рия. Не гово­ря уже о том, что Тезей — лич­ность не исто­ри­че­ская, а леген­дар­ная, в пре­да­нии этом мы заме­ча­ем про­ти­во­ре­чия; оно и Соло­на счи­та­ет осно­ва­те­лем афин­ской демо­кра­тии, и вооб­ще труд­но допу­стить, чтобы о столь отда­лен­ном пери­о­де атти­че­ской исто­рии позд­ней­шая гре­че­ская лите­ра­ту­ра сохра­ни­ла сколь­ко-нибудь досто­вер­ные сведе­ния. Но пре­да­ние о Тезее, как осно­ва­те­ле афин­ской демо­кра­тии, инте­рес­но в дру­гом отно­ше­нии: оно пока­зы­ва­ет, как после­дую­щие поко­ле­ния пред­став­ля­ли себе пер­во­на­чаль­ную демо­кра­тию в Афи­нах и в какую отда­лен­ную глубь веков гото­вы были они отно­сить ее нача­ло.

В дей­ст­ви­тель­но­сти от монар­хии Афи­ны пере­шли не пря­мо к демо­кра­тии, а к ари­сто­кра­тии, к архон­та­ту. Пере­ход этот совер­шил­ся с заме­ча­тель­ною посте­пен­но­стью. Одна из вер­сий древ­ней тра­ди­ции упразд­не­ние в Афи­нах монар­хии и учреж­де­ние долж­но­сти архон­та при­уро­чи­ва­ла ко вре­ме­ни смер­ти царя Код­ра, буд­то бы пожерт­во­вав­ше­го жиз­нью ради спа­се­ния оте­че­ства. Соглас­но гос­под­ст­во­вав­ше­му в древ­но­сти пре­да­нию, цари заме­не­ны были архон­та­ми, кото­рые сна­ча­ла были пожиз­нен­ны­ми и изби­ра­лись из фами­лии цар­ской — из потом­ков Код­ра, Медон­ти­дов. С поло­ви­ны VIII в. долж­ность архон­тов огра­ни­чи­ва­ет­ся 10 года­ми. Через 4 деся­ти­ле­тия после это­го Медон­ти­ды теря­ют исклю­чи­тель­ное пра­во на архон­тат и доступ к послед­не­му откры­ва­ет­ся всем евпат­ридам, а еще через 30 лет — в 683/682 г. до Р. Х. — в Афи­нах ста­ли выби­рать еже­год­но архон­тов — соб­ст­вен­но архон­та (впо­след­ст­вии назы­вав­ше­го­ся архон­том-эпо­ни­мом), басилев­са, поле­мар­ха и 6 фесмо­фе­тов, и таким обра­зом власть, при­над­ле­жав­шая преж­де одно­му лицу, теперь разде­ля­ет­ся меж­ду несколь­ки­ми. Такое ее разде­ле­ние и созда­ние новых, еже­год­но заме­щав­ших­ся долж­но­стей долж­но было удо­вле­тво­рять често­лю­бию евпат­ридов, их стрем­ле­нию к вла­сти.

с.33 Ари­сто­тель в сво­ем трак­та­те: «Афин­ская Поли­тия», вновь откры­том сре­ди папи­ру­сов, при­об­ре­тен­ных в Егип­те Бри­тан­ским Музе­ем, и издан­ном впер­вые Кени­о­ном в 1891 г., пред­став­ля­ет пере­ход от монар­хии к архон­та­ту так (гл. 3). По вре­ме­ни пер­вою в Афи­нах была власть царя, ибо она суще­ст­во­ва­ла изна­ча­ла. Вто­рою воз­ни­ка­ет, рядом с нею, поле­мар­хия, вслед­ст­вие того, что неко­то­рые цари ста­ли нево­ин­ст­вен­ны­ми, а затем появ­ля­ет­ся долж­ность архон­та (эпо­ни­ма), кото­рая и сде­ла­лась впо­след­ст­вии глав­ною. Долж­но­сти эти были сна­ча­ла пожиз­нен­ны­ми, а потом деся­ти­лет­ни­ми. Боль­шин­ство, по сло­вам Ари­сто­те­ля, отно­сит воз­ник­но­ве­ние архон­та­та ко вре­ме­ни Медон­та, а неко­то­рые — ко вре­ме­ни его пре­ем­ни­ка, Ака­ста, когда потом­ки Код­ра «отка­за­лись буд­то бы от цар­ской вла­сти из-за даров, кото­рые полу­чал архонт», при­чем ссы­ла­ют­ся на клят­ву, давае­мую архон­та­ми, в кото­рой те обя­зы­ва­ют­ся «при­ся­гать так, как при Ака­сте». Что долж­ность архон­та срав­ни­тель­но с долж­но­стью басилев­са и поле­мар­ха более позд­не­го про­ис­хож­де­ния, это, по мне­нию Ари­сто­те­ля, вид­но меж­ду про­чим из того, что архон­ты не заве­ду­ют ника­ки­ми древни­ми учреж­де­ни­я­ми и куль­том, подоб­но басилев­су и поле­мар­ху, а толь­ко новы­ми. Фесмо­фе­тов же ста­ли в Афи­нах выби­рать спу­стя мно­го лет, уже при еже­год­ных архон­тах, с тем, «чтобы они запи­сы­ва­ли и хра­ни­ли поста­нов­ле­ния для суда над пре­ступ­ни­ка­ми».

Так пере­да­ет Ари­сто­тель о паде­нии цар­ской вла­сти в Афи­нах и нача­ле архон­та­та. Он здесь опи­рал­ся, конеч­но, не на какой-нибудь доку­мен­таль­ный, вполне досто­вер­ный источ­ник: пред нами тут пре­иму­ще­ст­вен­но ком­би­на­ции и выво­ды, с ссыл­кой на дока­за­тель­ства, кото­рые осно­вы­ва­ют­ся боль­ше на так назы­вае­мых «куль­тур­ных пере­жи­ва­ни­ях». Но в поль­зу сооб­ще­ния Ари­сто­те­ля гово­рит и внут­рен­нее прав­до­по­до­бие, и исто­ри­че­ская ана­ло­гия. В его изло­же­нии посте­пен­ность пере­хо­да от монар­хии к ари­сто­кра­тии пред­став­ля­ет­ся осо­бен­но рельеф­но. По Ари­сто­те­лю, како­го-либо пере­во­рота, фор­маль­ной отме­ны цар­ской вла­сти в Афи­нах не было. Мы видим тут, как и в боль­шей части осталь­ной Гре­ции, не рево­лю­цию, а эво­лю­цию. Паде­ние монар­хии и пере­ход к ари­сто­кра­тии совер­ша­ет­ся мед­лен­но, с уди­ви­тель­ною с.34 после­до­ва­тель­но­стью: архонт, пер­во­на­чаль­но лицо менее важ­ное, зани­мав­шее третье место, воз­вы­ша­ет­ся мало-пома­лу до поло­же­ния пер­вен­ст­ву­ю­ще­го, ста­но­вит­ся выше не толь­ко поле­мар­ха, но и само­го басилев­са, совет­ни­ком и помощ­ни­ком кото­ро­го он, веро­ят­но, сна­ча­ла был, а басилевс из монар­ха пре­вра­ща­ет­ся во вто­ро­сте­пен­ное лицо, во вто­ро­го архон­та, заведы­ваю­ще­го пре­иму­ще­ст­вен­но дела­ми, касаю­щи­ми­ся куль­та. Таким обра­зом, вто­рой архонт есть пря­мой, непо­сред­ст­вен­ный пре­ем­ник преж­них царей; но фак­ти­че­ски глав­ная власть пере­шла в руки санов­ни­ка, сна­ча­ла сто­яв­ше­го на третьем месте, а затем воз­вы­сив­ше­го­ся над басилев­сом и засло­нив­ше­го его собою.

С уси­ле­ни­ем зна­ти цар­ская власть огра­ни­чи­ва­лась и пада­ла. По мере того, как отно­ше­ния и усло­вия жиз­ни ста­но­вят­ся слож­нее, выде­ля­ют­ся новые долж­но­сти и про­ис­хо­дит, так ска­зать, диф­фе­рен­ци­а­ция и дроб­ле­ние неко­гда еди­ной вла­сти; обя­зан­но­сти, испол­няв­ши­е­ся преж­де одним лицом, монар­хом, быв­шим вме­сте пра­ви­те­лем, вое­на­чаль­ни­ком, судьею и жре­цом, испол­ня­ют­ся тре­мя, а впо­след­ст­вии к трем санов­ни­кам при­со­еди­ня­ет­ся еще 6 фесмо­фе­тов.

С паде­ни­ем вла­сти басилев­са и воз­вы­ше­ни­ем архон­та (эпо­ни­ма) мы можем до извест­ной сте­пе­ни сопо­ста­вить огра­ни­че­ние цар­ской вла­сти в Спар­те эфо­ра­ми и их воз­вы­ше­ние. У молос­сов в Эпи­ре власть царей огра­ни­чи­ва­ли про­ста­ты; в Мега­ре наряду с царя­ми сто­ят стра­те­ги, власть кото­рых рас­ши­ря­ет­ся на счет цар­ской. А воз­вы­ше­ние поле­мар­ха в Афи­нах — вслед­ст­вие нево­ин­ст­вен­но­сти и изне­жен­но­сти царей, по объ­яс­не­нию Ари­сто­те­ля, — может напом­нить нам воз­вы­ше­ние франк­ских май­ор­до­мов при Меро­вин­гах.

Архон­ты изби­ра­лись аре­о­па­гом «по знат­но­сти и богат­ству», как выра­жа­ет­ся Ари­сто­тель в сво­ей «Афин­ской Поли­тии» (гл. 3). Это не зна­чит, что уже тогда суще­ст­во­вал стро­го опре­де­лен­ный ценз и гос­под­ст­во­вал тимо­кра­ти­че­ский прин­цип: сло­ва «по знат­но­сти и богат­ству» лишь вза­им­но допол­ня­ют одно дру­гое; знат­ность и богат­ство в те вре­ме­на сов­па­да­ли, были как бы сино­ни­ма­ми. Но есте­ствен­но, что наи­бо­лее бога­тым евпат­ридам отда­ва­лось пред­по­чте­ние. Из их среды и выхо­ди­ли архон­ты.

с.35 Пер­во­на­чаль­но 9 архон­тов, т. е. соб­ст­вен­но архонт, басилевс, поле­марх и 6 фесмо­фе­тов, не состав­ля­ли одной кол­ле­гии и име­ли раз­лич­ное место­пре­бы­ва­ние; в одну кол­ле­гию соеди­нил их Солон. По свиде­тель­ству Ари­сто­те­ля, в ста­ри­ну архон­ты име­ли пра­во решать дела окон­ча­тель­но, соб­ст­вен­ною вла­стью, а не толь­ко пред­ва­ри­тель­но рас­сле­до­вать, как было впо­след­ст­вии. По сло­вам Фукидида (I, 126), они тогда заведы­ва­ли боль­шею частью государ­ст­вен­ных дел.

Глав­ным санов­ни­ком в государ­стве был пер­вый «архонт», архонт по пре­иму­ще­ству, кото­ро­му спе­ци­аль­но при­сво­ен был этот титул и по име­ни кото­ро­го обо­зна­чал­ся год: в Афи­нах употреб­ля­лось выра­же­ние: «в архонт­ство тако­го-то», подоб­но тому, как в Риме гово­ри­ли: «в кон­суль­ство таких-то». Поз­же этот архонт офи­ци­аль­но назы­вал­ся «архон­том-эпо­ни­мом». При вступ­ле­нии в долж­ность он преж­де все­го объ­яв­лял, что чем каж­дый вла­дел до него, тем и будет вла­деть до кон­ца его архонт­ства, т. е. каж­до­му гаран­ти­ро­ва­лась его соб­ст­вен­ность. В этом видят отго­ло­сок той глу­бо­кой ста­ри­ны, когда еще гос­под­ст­во­ва­ла пол­ная необес­пе­чен­ность соб­ст­вен­но­сти. Впо­след­ст­вии веде­нию пер­во­го архон­та пре­иму­ще­ст­вен­но под­ле­жа­ли семей­но-пра­во­вые отно­ше­ния; он дол­жен был забо­тить­ся о доче­рях-наслед­ни­цах, сиротах, вдо­вах; он дол­жен был назна­чать опе­ку­нов, защи­щать роди­те­лей от дур­но­го обра­ще­ния с ними детей. Он заведы­вал и неко­то­ры­ми празд­не­ства­ми. Но неко­гда, во вре­мя гос­под­ства ари­сто­кра­тии, долж­ность пер­во­го архон­та была очень важ­ною: это был как бы пре­зи­дент Афин­ской рес­пуб­ли­ки.

Вто­рой архонт — басилевс, «царь» — ведал дела глав­ным обра­зом сакраль­ные, име­ю­щие отно­ше­ние к куль­ту, и пред­седа­тель­ст­во­вал в аре­о­па­ге по делам о смер­то­убий­стве, пото­му что в те вре­ме­на такие дела свя­за­ны были с куль­том и про­ли­тие кро­ви рас­смат­ри­ва­лось, как осквер­не­ние. Меж­ду про­чим, любо­пыт­ным остат­ком ста­ри­ны являл­ся обряд бра­ко­со­че­та­ния «цари­цы», жены архон­та-басилев­са, с богом Дио­ни­сом.

Поле­марх, как пока­зы­ва­ет самое назва­ние, был «вое­на­чаль­ни­ком»: он коман­до­вал вой­ском и ведал дела, с.36 касаю­щи­е­ся вой­ны, а так как в ста­ри­ну «враг» и «чужой» были поня­ти­я­ми тож­де­ст­вен­ны­ми, то его веде­нию под­ле­жа­ли и дела, касав­ши­е­ся чуже­зем­цев и неграж­дан.

Нако­нец фесмо­фе­ты нес­ли обя­зан­но­сти пре­иму­ще­ст­вен­но судей­ские.

При царях суще­ст­во­вал совет из зна­ти. Несо­мнен­но, что подоб­ный совет суще­ст­во­вал и в пери­од гос­под­ства ари­сто­кра­тии, при архон­тах. Таким пра­ви­тель­ст­вен­ным сове­том в Афи­нах был аре­о­паг.

По сло­вам Ари­сто­те­ля, аре­о­паг имел назна­че­ни­ем наблюдать за испол­не­ни­ем зако­нов; но в сущ­но­сти он ведал бо́льшую часть — и при­том важ­ней­ших — государ­ст­вен­ных дел, соб­ст­вен­ною вла­стью нака­зы­вал и карал всех нару­шаю­щих порядок; он же по сво­е­му выбо­ру и усмот­ре­нию назна­чал архон­тов, каж­до­го соот­вет­ст­вен­но его спо­соб­но­стям. Чле­ны аре­о­па­га были пожиз­нен­ные и состо­ял он из быв­ших архон­тов («Аф. Пол.», гл. 3 и 8). Судя по этим сло­вам, аре­о­па­гу при­над­ле­жа­ло пер­вен­ст­ву­ю­щее зна­че­ние в государ­стве. Его мож­но срав­нить с рим­ским сена­том. Ему при­над­ле­жит выс­шая кон­тро­ли­ру­ю­щая и караю­щая власть. При вла­ды­че­стве евпат­ридов, с паде­ни­ем монар­хии и с разде­ле­ни­ем вла­сти меж­ду несколь­ки­ми еже­год­но меня­ю­щи­ми­ся санов­ни­ка­ми, неми­ну­е­мо долж­ны были силь­но воз­рас­ти авто­ри­тет и вли­я­ние сове­та, состо­яв­ше­го из пожиз­нен­ных чле­нов, наи­бо­лее знат­ных и бога­тых, слу­жив­ше­го сре­дото­чи­ем поли­ти­че­ской опыт­но­сти и хра­ни­те­лем тра­ди­ций, попол­няв­ше­го­ся в сущ­но­сти путем кооп­та­ции, хотя и кос­вен­ным обра­зом (так как состо­ял аре­о­паг из быв­ших архон­тов, им же избран­ных). Меж­ду архон­та­том и аре­о­па­гом долж­на была суще­ст­во­вать тес­ная связь, ибо архон­ты изби­ра­лись аре­о­па­гом и в него же потом всту­па­ли.

Народ­ное собра­ние, суще­ст­во­вав­шее в Гре­ции в гоме­ри­че­скую эпо­ху, было и в Афи­нах. Оно не совсем исчез­ло, веро­ят­но, и теперь, при гос­под­стве ари­сто­кра­тии, но созы­ва­лось ред­ко и зна­че­ния не име­ло.

Еще при вла­ды­че­стве евпат­ридов, по край­ней мере под конец это­го пери­о­да, для удо­вле­тво­ре­ния вновь воз­ник­ших потреб­но­стей, осо­бен­но во фло­те, и для при­вле­че­ния насе­ле­ния с.37 к несе­нию повин­но­стей введе­но было деле­ние Атти­ки на нав­кра­рии. Каж­дая из 4 фил разде­ле­на была на 3 трит­тии и 12 нав­кра­рий. Нав­кра­рий, сле­до­ва­тель­но, было 48. Во гла­ве их сто­я­ли нав­кра­ры. Каж­дая нав­кра­рия долж­на была сна­ря­жать по 1 кораб­лю и выстав­лять по 2 всад­ни­ка. Нав­кра­рии введе­ны были в воен­ных и финан­со­вых целях, и нав­кра­ры заведы­ва­ли теку­щи­ми мест­ны­ми сбо­ра­ми и рас­хо­да­ми. Нав­кра­рии явля­ют­ся пред­ста­ви­те­ля­ми не ста­рин­но­го, родо­во­го прин­ци­па, а дру­го­го, ново­го, — терри­то­ри­аль­но-адми­ни­ст­ра­тив­но­го.

Отме­тим еще, как очень древ­нюю долж­ность, кола­кре­тов (бук­валь­но — «раз­ре­зы­ва­те­лей мяса», «рез­ни­ков»), имев­ших пер­во­на­чаль­но отно­ше­ние к жерт­во­при­но­ше­ни­ям и быв­ших потом пре­иму­ще­ст­вен­но заве­дую­щи­ми денеж­ною кас­сою.

Таков был в общих чер­тах строй Афин во вре­мя вла­ды­че­ства евпат­ридов.

До вто­рой поло­ви­ны VII в. вла­ды­че­ство евпат­ридов в Афи­нах было незыб­ле­мым и не встре­ча­ло про­ти­во­дей­ст­вия. И в поли­ти­че­ском, и в куль­тур­ном, и в эко­но­ми­че­ском отно­ше­нии Атти­ка отста­ла от дру­гих: ее соседи — Мега­ра, Коринф, Эги­на — сто­я­ли тогда на пер­вом месте, засло­няя ее. Но с середи­ны VII в. в сфе­ру того ново­го дви­же­ния, кото­рое про­ис­хо­ди­ло во мно­гих гре­че­ских общи­нах и о кото­ром мы уже гово­ри­ли, была втя­ну­та и Атти­ка, тем более, что вслед­ст­вие ее гео­гра­фи­че­ско­го поло­же­ния и при­ро­ды лег­ко мог­ли уста­но­вить­ся тес­ные сно­ше­ния меж­ду нею и при­мор­ски­ми горо­да­ми Малой Азии и появить­ся класс тор­го­вых море­ход­цев. Поч­ва Атти­ки дава­ла пре­крас­ный мате­ри­ал для гон­чар­но­го про­из­вод­ства, для кера­ми­ки. В VII ст. раз­вил­ся осо­бый стиль — гео­мет­ри­че­ский, ина­че назы­вае­мый сти­лем Дипи­ло­на, и цен­тром про­из­вод­ства были Афи­ны. Архео­ло­ги­че­ские наход­ки пока­зы­ва­ют, что афин­ская кера­ми­ка про­ник­ла дале­ко на восток и на запад — во Фри­гию, на Кипр, в Сици­лию, с.38 в Этру­рию. В VI в. она уже вытес­ня­ет про­из­веде­ния дру­гих гре­че­ских горо­дов, в том чис­ле и зна­ме­ни­тые коринф­ские вазы. Бед­ная хле­бом, Атти­ка была бога­та олив­ка­ми, и олив­ко­вое мас­ло состав­ля­ло важ­ный пред­мет выво­за. Введе­ние нав­кра­рий, о кото­рых мы гово­ри­ли, пока­зы­ва­ет, что уже созна­ва­лась необ­хо­ди­мость во фло­те. Флот этот был, конеч­но, на пер­вых порах неболь­шой. Есть изве­стия, что уже в кон­це VII в. афи­няне заня­ли Сигей, к югу от Гел­лес­пон­та на мало­ази­ат­ском бере­гу, и из-за него всту­пи­ли в борь­бу с мити­ле­ня­на­ми. Борь­ба на этот раз окон­чи­лась тем, что по при­го­во­ру коринф­ско­го тира­на Пери­андра, избран­но­го в посред­ни­ки, Сигей остал­ся за Афи­на­ми. Оче­вид­но, афи­няне ста­ра­лись обес­пе­чить сно­ше­ния с Пон­том. Веро­ят­но, уже тогда они нуж­да­лись в под­во­зе ино­зем­но­го хле­ба.

Вооб­ще, как мы виде­ли, то было вре­мя, когда с одной сто­ро­ны раз­ви­ва­лась про­мыш­лен­ность, тор­гов­ля, вхо­ди­ли в употреб­ле­ние и полу­ча­ли боль­шое зна­че­ние день­ги, воз­вы­ша­лась новая сила — демос, а с дру­гой сто­ро­ны уси­ли­ва­лись про­из­вол и зло­употреб­ле­ния гос­под­ст­ву­ю­щей ари­сто­кра­тии, тяже­лый эко­но­ми­че­ский гнет, от кото­ро­го стра­да­ла мас­са зем­ледель­че­ско­го насе­ле­ния, и ее задол­жен­ность. Недо­воль­ство мас­сы, бро­же­ние в ее среде, борь­ба со зна­тью, — все это созда­ет бла­го­при­ят­ные усло­вия и поч­ву для тира­нии, кото­рая в ту эпо­ху состав­ля­ла обыч­ное явле­ние в Гре­ции.

Раз­гар этой борь­бы в Афи­нах отно­сит­ся к более позд­не­му вре­ме­ни; но ее заро­ды­ши и пер­вые симп­то­мы обна­ру­жи­ва­ют­ся еще во вто­рой поло­вине VII в.

В 30-х годах это­го века моло­дой, знат­ный и бога­тый афи­ня­нин, по име­ни Килон, зять мегар­ско­го тира­на Феа­ге­на, дела­ет попыт­ку овла­деть вла­стью в Афи­нах. С помо­щью дру­зей и дан­но­го ему тестем отряда, в годов­щи­ну сво­ей победы на олим­пий­ских играх, он захва­ты­ва­ет акро­поль. Но про­тив него под­ня­лось насе­ле­ние Атти­ки все пого­лов­но, как горо­жане, так и сель­ские жите­ли — послед­ние под пред­во­ди­тель­ст­вом при­та­нов нав­кра­ров, — и Килон с при­вер­жен­ца­ми был оса­жден. Оса­да затя­ну­лась. Боль­шин­ство оса­ждаю­щих разо­шлось, пре­до­ста­вив архон­там покон­чить с вос­ста­ни­ем. Килон с бра­том успел бежать; с.39 при­вер­жен­цы же его, кото­рым гро­зи­ла гибель от голо­да и жаж­ды, сда­лись, поло­жив­шись на обе­ща­ние, что они будут поща­же­ны. Но обе­ща­ние было нару­ше­но, и сто­рон­ни­ки Кило­на изби­ты, при­чем неко­то­рые из них погиб­ли у самых алта­рей богов.

Так неудач­но кон­чи­лась попыт­ка Кило­на. Недо­воль­ство и начи­нав­ше­е­ся бро­же­ние в наро­де мог­ло подать ему мысль о захва­те вла­сти, вну­шить сме­лость и надеж­ду на успех. Но Килон не был защит­ни­ком и вождем недо­воль­но­го наро­да. По-види­мо­му, он не поста­рал­ся или не сумел при­об­ре­сти дове­рие и опо­ру в мас­се, слиш­ком явно обна­ру­жил свои тира­ни­че­ские, чисто эго­и­сти­че­ские замыс­лы. В довер­ше­ние все­го он опи­рал­ся на чуже­зем­ную помощь — и при­том тира­на — и, сле­до­ва­тель­но, в гла­зах боль­шин­ства являл­ся вра­гом оте­че­ства.

Но эта неудач­ная Кило­но­ва попыт­ка и ее подав­ле­ние надол­го оста­ви­ли после себя тяже­лый след в афин­ской исто­рии. Поло­же­ние дел не улуч­ши­лось, а напро­тив, еще более ухуд­ши­лось. Нача­лась про­дол­жи­тель­ная вой­на с Мега­рой, тиран кото­рой Феа­ген мстит афи­ня­нам за неуда­чу Кило­на и гибель его при­вер­жен­цев. Ост­ров Сала­мин, рас­по­ло­жен­ный у само­го бере­га Атти­ки, пере­шел тогда в руки мега­рян. Атти­ка нахо­ди­лась как бы в бло­ка­де; ее сооб­ще­ния морем крайне затруд­не­ны, бере­га в опас­но­сти; самый под­воз хле­ба, в кото­ром она нуж­да­лась, стес­нен. В довер­ше­ние все­го угне­тен­ное настро­е­ние овла­де­ло наро­дом: при подав­ле­нии Кило­но­ва вос­ста­ния совер­ше­но было свя­тотат­ство — про­ли­та кровь на свя­щен­ном месте, у жерт­вен­ни­ка Евме­нид, и народ ждет небес­ной кары за осквер­не­ние свя­тынь и алта­рей. Вина за про­изо­шед­шее пада­ла глав­ным обра­зом на архон­тов, в осо­бен­но­сти на тогдаш­не­го пер­во­го архон­та Мегак­ла из фами­лии Алк­мео­нидов, руко­во­див­ше­го подав­ле­ни­ем Кило­но­ва вос­ста­ния.

Нако­нец, после дол­го­го про­ме­жут­ка, когда мно­гие из участ­ни­ков в этом свя­тотат­ст­вен­ном деле сошли уже в моги­лу, состо­ял­ся суд над свя­тотат­ца­ми, при­чем судья­ми были 300 «луч­ших мужей». По их при­го­во­ру тру­пы винов­ни­ков были выбро­ше­ны из могил, а род их пре­дан с.40 веч­но­му изгна­нию⁶. Такая кара постиг­ла Алк­мео­нидов и так поло­же­но было нача­ло раз­ры­ву меж­ду этою могу­ще­ст­вен­ною фами­ли­ей и осталь­ною афин­скою ари­сто­кра­ти­ею. И дол­го еще потом будут при­по­ми­нать Алк­мео­нидам их уча­стие в свя­тотат­ст­вен­ном деле при подав­ле­нии Кило­но­ва вос­ста­ния; во вре­ме­на афин­ско­го зако­но­да­те­ля Кли­сфе­на, из рода Алк­мео­нидов, Перик­ла, по мате­ри про­ис­хо­див­ше­го от них, этим будут поль­зо­вать­ся их вра­ги.

Суще­ст­ву­ет пре­да­ние, что в Афи­ны для окон­ча­тель­но­го очи­ще­ния горо­да от «сквер­ны» свя­тотат­ства при­зван был Эпи­ме­нид Кри­тя­нин, муд­рец и про­рок, кото­рый и совер­шил ряд очи­сти­тель­ных обрядов. Но лич­ность Эпи­ме­нида — полу­ми­фи­че­ская и рас­ска­зы о нем носят харак­тер леген­дар­ный.

Тяжесть поло­же­ния и зави­си­мость демо­са от евпат­ридов нема­ло уве­ли­чи­ва­ло то обсто­я­тель­ство, что в Афи­нах не было тогда еще писа­ных зако­нов и суд нахо­дил­ся в руках ари­сто­кра­тии. К тому же суще­ст­во­вав­шее обыч­ное пра­во мало уже соот­вет­ст­во­ва­ло новым усло­ви­ям жиз­ни, не удо­вле­тво­ря­ло вновь назрев­шим потреб­но­стям. И пер­вое тре­бо­ва­ние, с кото­рым высту­пил афин­ский демос и на кото­рое согла­си­лись евпат­риды, было изда­ние писа­ных зако­нов.

Дело это было пору­че­но Дра­ко­ну, по-види­мо­му, одно­му из фесмо­фе­тов, кото­рый издал зако­ны в архонт­ство Ари­ст­эхма⁷, т. е., по всей веро­ят­но­сти, в 621 г. Кодекс Дра­ко­на цели­ком не сохра­нил­ся. Но в кон­це V в. до Р. Х. по поста­нов­ле­нию афин­ско­го народ­но­го собра­ния начер­та­ны были на камен­ной сте­ле Дра­ко­но­вы зако­ны, касав­ши­е­ся убий­ства, и эта копия с ори­ги­на­ла VII стол., в виде над­пи­си, в обрыв­ках, дошла до нас⁸. Кро­ме того, име­ют­ся цита­ты у ора­то­ров с.41 и неко­то­рые дру­гие дан­ные. Но все же мы не можем в точ­но­сти ска­зать, коди­фи­ци­ро­вал ли Дра­кон лишь суще­ст­во­вав­шее пра­во или же внес что-либо новое в него и что́ имен­но.

По Дра­ко­но­вым зако­нам судья­ми были в боль­шин­стве слу­ча­ев эфе­ты. Не вполне выяс­не­но, ввел ли их впер­вые Дра­кон, как сооб­ща­ют неко­то­рые источ­ни­ки, или они были и до Дра­ко­на. Эфе­ты выби­ра­лись в чис­ле 51 из «луч­ших людей», конеч­но, знат­ных, имев­ших от роду не менее 50 лет. Их мож­но срав­нить с сред­не­ве­ко­вы­ми шеф­фе­на­ми, bo­ni ho­mi­nes. Чис­ло эфе­тов — 51, — на пер­вый взгляд несколь­ко стран­ное, про­ще все­го объ­яс­ня­ет­ся по ана­ло­гии с после­дую­щи­ми афин­ски­ми суда­ми, дика­сте­ри­я­ми, состо­яв­ши­ми из 201, 501 и т. д. судей: име­лось в виду избе­жать воз­мож­но­го равен­ства голо­сов при реше­нии и с этою целью введе­но было чис­ло нечет­ное.

Дра­ко­но­во зако­но­да­тель­ство уже раз­ли­ча­ет убий­ства по кате­го­ри­ям. Так, суд по обви­не­нию в пред­у­мыш­лен­ном убий­стве про­ис­хо­дил в аре­о­па­ге; но явля­лись ли тут судья­ми сами аре­о­па­ги­ты, как это было впо­след­ст­вии со вре­мен Соло­на, или же эфе­ты, вопрос спор­ный⁹. Если убий­ца был неиз­ве­стен или же смерть при­чи­не­на была живот­ным, каким-либо неоду­шев­лен­ным пред­ме­том, напр. упав­шим кам­нем, дере­вом и проч., то обряд суда про­ис­хо­дил в при­та­нее, где заседа­ли «цари фил» под пред­седа­тель­ст­вом архон­та-басилев­са. По окон­ча­нии суда живот­ное или пред­мет, при­чи­нив­ший смерть, извер­га­лись за пре­де­лы Атти­ки. Суд про­из­во­ди­ли эфе­ты в Пал­ла­дии, свя­ти­ли­ще Афи­ны в Фале­ре, в слу­чае убий­ства непред­на­ме­рен­но­го или же под­стре­ка­тель­ства; в Дель­фи­нии, свя­ти­ли­ще Апол­ло­на, — если убий­ство было «спра­вед­ли­вое», т. е. доз­во­лен­ное зако­ном, напр. в слу­чае само­обо­ро­ны, пре­лю­бо­де­я­ния, во вре­мя состя­за­ния и т. под.; во Фре­ат­то, на бере­гу моря, близ Пирея, — если убий­ство совер­шал изгнан­ный, при­чем в таких слу­ча­ях обви­ня­е­мый защи­щал­ся перед судом, не всту­пая на поч­ву Атти­ки, а с.42 нахо­дясь в лод­ке. Суд над убий­цею про­ис­хо­дил вооб­ще под откры­тым небом, дабы судьи не осквер­ня­ли себя, нахо­дясь под одним кро­вом с лицом, запят­нан­ным кро­вью.

Солон отме­нил боль­шую часть Дра­ко­но­вых зако­нов, но оста­вил в силе те из них, кото­рые каса­лись убий­ства. Один ора­тор кон­ца V в. до Р. Х. назы­ва­ет уго­лов­ные зако­ны Дра­ко­на «самы­ми древни­ми в стране», кото­рых никто нико­гда не осме­ли­вал­ся тро­гать. Но уже в IV в. Ари­сто­тель отме­ча­ет, как харак­тер­ную чер­ту Дра­ко­но­вых зако­нов, их жесто­кость. Гово­ри­ли, что Дра­кон почти за вся­кое пре­ступ­ле­ние, даже за мел­кое воров­ство, назна­чал смерт­ную казнь. Совре­мен­ник Филип­па Македон­ско­го, ора­тор Демад выра­жал­ся, что Дра­кон писал свои зако­ны не чер­ни­ла­ми, а кро­вью. Выра­же­ние это ста­ло ходя­чим.

В дей­ст­ви­тель­но­сти одна­ко было не совсем так. Мы видим, напр., как по Дра­ко­но­ву зако­но­да­тель­ству убий­ство пред­на­ме­рен­ное уже раз­ли­ча­ет­ся от непред­на­ме­рен­но­го; за послед­нее назна­ча­ет­ся не смерт­ная казнь, а изгна­ние; при этом допус­ка­ет­ся при­ми­ре­ние с бли­жай­ши­ми род­ст­вен­ни­ка­ми уби­то­го, а в слу­чае неиме­ния тако­вых — с пред­ста­ви­те­ля­ми фра­трии; убий­ство раба нака­зы­ва­ет­ся наравне с убий­ст­вом сво­бод­но­го граж­да­ни­на; нако­нец, с убий­цей запре­ща­ет­ся дур­но обра­щать­ся.

Но тогда как обыч­ная, рас­про­стра­нен­ная тра­ди­ция древ­но­сти пред­став­ля­ет Дра­ко­на зако­но­да­те­лем толь­ко в обла­сти уго­лов­но­го и граж­дан­ско­го пра­ва, в одной из глав (4) «Афин­ской Поли­тии» Ари­сто­те­ля ему или, по край­ней мере, его вре­ме­ни при­пи­сы­ва­ет­ся осо­бый поли­ти­че­ский строй. Эта «Дра­ко­но­ва кон­сти­ту­ция» была буд­то бы тако­ва. Поли­ти­че­ские пра­ва при­над­ле­жа­ли тем, кто имел ору­жие. Послед­ние выби­ра­ли архон­тов и каз­на­че­ев из лиц, у кото­рых сво­бод­но­го от дол­гов состо­я­ния было не менее 10 мин¹⁰; на осталь­ные, млад­шие долж­но­сти выби­ра­ли из имев­ших ору­жие, а на выс­шие воен­ные долж­но­сти стра­те­гов и гип­пар­хов — из лиц, кото­рые пока­жут, что обла­да­ют сво­бод­ным с.43 иму­ще­ст­вом не менее 100 мин и име­ют от закон­но­го бра­ка детей стар­ше 10 лет; сверх того, от стра­те­гов и гип­пар­хов до сда­чи ими отче­та тре­бо­ва­лись осо­бые пору­чи­те­ли. Совет состо­ял из 401 — из избран­ных по жре­бию граж­дан. Как чле­ны сове­та, так и про­чие вла­сти долж­ны были иметь от роду более 30 лет, и одно и то же лицо не мог­ло зани­мать долж­ность вто­рич­но, преж­де чем оче­редь обой­дет всех. Если кто из чле­нов сове­та про­пу­стит заседа­ние послед­не­го или народ­но­го собра­ния, тот пла­тит штраф: пен­та­ко­сио­медимн¹¹ — 3 драх­мы, всад­ник — 2, а зев­гит — 1. Аре­о­паг был стра­жем зако­нов и наблюдал за тем, чтобы вла­сти пра­ви­ли по зако­нам; вся­ко­му потер­пев­ше­му неспра­вед­ли­вость пре­до­став­ле­но было обра­тить­ся с жало­бою в аре­о­паг с ука­за­ни­ем зако­на, нару­шен­но­го по отно­ше­нию к нему.

Итак, если верить это­му свиде­тель­ству, еще до Соло­на поли­ти­че­ски­ми пра­ва­ми поль­зо­ва­лись не одни евпат­риды, а все имев­шие ору­жие; народ­ное собра­ние, совет 401, жре­бий, отче­ты долж­ност­ных лиц, стра­те­ги, гос­под­ство тимо­кра­ти­че­ско­го нача­ла, ценз, и при­том для стра­те­гов гораздо более высо­кий, чем даже для архон­тов, деле­ние на иму­ще­ст­вен­ные клас­сы, — все это ока­зы­ва­ет­ся суще­ст­ву­ю­щим еще при Дра­коне!

Тако­ва та «Дра­ко­но­ва поли­тия», опи­са­ние кото­рой в гла­зах одних явля­ет­ся сво­его рода пер­лом сре­ди свиде­тельств Ари­сто­теле­ва трак­та­та, а в гла­зах дру­гих — неле­по­стью. Вооб­ще вопрос о ней один из самых спор­ных¹². Это изло­же­ние Дра­ко­но­вой кон­сти­ту­ции нахо­дит­ся в про­ти­во­ре­чии с неко­то­ры­ми места­ми того же трак­та­та об афин­ской поли­тии и с осталь­ною тра­ди­ци­ею древ­но­сти, а глав­ное, наряду с чер­та­ми вполне прав­до­по­доб­ны­ми — народ­ным собра­ни­ем, поли­ти­че­ски­ми пра­ва­ми «име­ю­щих воору­же­ние», тре­бо­ва­ни­ем сво­бод­но­го от дол­гов состо­я­ния, — оно содер­жит ана­хро­низ­мы. Не гово­ря уже о жре­бии, об иму­ще­ст­вен­ных клас­сах и т. п., с.44 о чем мож­но еще спо­рить, совер­шен­но неве­ро­ят­но, чтобы во вре­ме­на Дра­ко­на, в 20-х годах VII в., стра­те­ги и гип­пар­хи сто­я­ли выше архон­тов, а так выхо­дит по «Дра­ко­но­вой кон­сти­ту­ции», так как от стра­те­гов и гип­пар­хов тре­бу­ет­ся ценз боль­ший, неже­ли от архон­тов; и что это не про­стая какая-либо опис­ка лишь в циф­рах, вид­но из того, что к этим лицам предъ­яв­ля­ют­ся еще осо­бые тре­бо­ва­ния: они долж­ны иметь детей от закон­но­го бра­ка стар­ше 10 лет и пред­став­лять пору­чи­те­лей до сда­чи отче­та. Оче­вид­но, стра­те­гам и гип­пар­хам при­да­ва­лось зна­че­ние боль­шее, неже­ли архон­там. Это уже явный ана­хро­низм. До V в. в Афи­нах в общем государ­ст­вен­ном управ­ле­нии архон­ты зани­ма­ли выс­шее место, а глав­ное началь­ство над вой­ском при­над­ле­жа­ло поле­мар­ху.

«Дра­ко­но­ва кон­сти­ту­ция» пред­став­ля­ет мно­го сход­ных черт с теми оли­гар­хи­че­ски­ми про­ек­та­ми, кото­рые были рас­про­стра­не­ны в Афи­нах в кон­це V в., в послед­ний пери­од Пело­пон­нес­ской вой­ны. Она как бы выра­жа­ет стрем­ле­ния и иде­а­лы тогдаш­них афин­ских оли­гар­хов. Нако­нец, ее опи­са­ние в Ари­сто­теле­вом трак­та­те пло­хо свя­за­но и не совсем согла­су­ет­ся с преды­ду­щим и после­дую­щим тек­стом, при­ши­то, так ска­зать, белы­ми нит­ка­ми.

Поэто­му мы скло­ня­ем­ся к выво­ду, что опи­сы­вае­мая в «Афин­ской Поли­тии» «Дра­ко­но­ва кон­сти­ту­ция» есть ана­хро­низм, что опи­са­ние это заим­ст­во­ва­но из како­го-либо оли­гар­хи­че­ско­го источ­ни­ка кон­ца V в. и состав­ля­ет встав­ку, при­над­ле­жа­щую даже не Ари­сто­те­лю¹³.

Но как бы мы ни смот­ре­ли на Дра­ко­на, будем ли мы видеть в нем рефор­ма­то­ра поли­ти­че­ско­го или нет, несо­мнен­но, что соци­аль­но-эко­но­ми­че­ских отно­ше­ний он не кос­нул­ся. Меж­ду тем поло­же­ние мас­сы зем­ледель­че­ско­го насе­ле­ния в Атти­ке тогда было тяже­лое. Поми­мо того «коры­сто­лю­бия и высо­ко­ме­рия» знат­ных, о кото­ром гово­рит и Солон в сво­их сти­хотво­ре­ни­ях, оно вызы­ва­лось, как мы с.45 виде­ли, и более глу­бо­ки­ми, общи­ми при­чи­на­ми — тем кри­зи­сом, кото­рый про­ис­хо­дил тогда в эко­но­ми­че­ской жиз­ни Гре­ции вслед­ст­вие пере­хо­да от нату­раль­но­го хозяй­ства к денеж­но­му, раз­ви­тия тор­го­вых сно­ше­ний, при­во­за деше­во­го хле­ба из дру­гих стран и проч. Мно­гие земель­ные участ­ки были зало­же­ны; на них ста­ви­лись сво­его рода ипо­теч­ные зна­ки, заклад­ные стол­пы (ho­roi), с обо­зна­че­ни­ем име­ни заи­мо­дав­ца и сум­мы дол­га. Чис­ло неза­ви­си­мых мел­ких соб­ст­вен­ни­ков умень­ша­лось.

«Государ­ст­вен­ный строй Афин был тогда во всех отно­ше­ни­ях оли­гар­хи­че­ский», гово­рит Ари­сто­тель в сво­ей «Афин­ской Поли­тии» (гл. 2). «Бед­ные были в каба­ле у бога­тых сами и дети их, и жены. Назы­ва­лись они пела­та­ми и гек­те­мо­ра­ми» (т. е. шести­доль­ни­ка­ми), «ибо за эту долю они обра­ба­ты­ва­ли поля бога­тых — вся же зем­ля была в руках немно­гих — и в слу­чае неис­прав­ных взно­сов обра­ща­лись в раб­ство, и сами, и дети их. Зай­мы заклю­ча­лись тогда под залог тела» (т. е. лич­но­сти), «и так было вплоть до Соло­на, кото­рый пер­вый явил­ся пред­ста­те­лем демо­са. Тяже­лее все­го для боль­шин­ства было нахо­дить­ся в каба­ле, но оно и всем осталь­ным было недо­воль­но, ибо ни в чем не име­ло доли». Выхо­дит, что при­чи­ны тяже­ло­го поло­же­ния мас­сы и ее недо­воль­ства, по Ари­сто­те­лю, были дво­я­кие: поли­ти­че­ские — оли­гар­хи­че­ский строй и обу­слов­лен­ное этим пол­ное бес­пра­вие демо­са — и соци­аль­но-эко­но­ми­че­ские.

В общем такая же кар­ти­на тяже­ло­го поло­же­ния зем­ледель­че­ско­го насе­ле­ния рису­ет­ся и у Плу­тар­ха. В то вре­мя, гово­рит Плу­тарх в био­гра­фии Соло­на (гл. 13), нера­вен­ство меж­ду бога­ты­ми и бед­ны­ми достиг­ло выс­шей сте­пе­ни, государ­ство нахо­ди­лось в опас­но­сти и каза­лось, что толь­ко с уста­нов­ле­ни­ем тира­нии мож­но вос­ста­но­вить спо­кой­ст­вие и пре­кра­тить сму­ту; ибо весь демос нахо­дил­ся в дол­гу у бога­тых. При этом у Плу­тар­ха этот обре­ме­нен­ный дол­га­ми демос разде­ля­ет­ся на две кате­го­рии: во-пер­вых, на гек­те­мо­ри­ев (или гек­те­мо­ров) и фетов, кото­рые обра­ба­ты­ва­ют зем­лю для бога­тых, пла­тя, по сло­вам Плу­тар­ха, «шестую часть» сбо­ра, и во-вто­рых, на лиц, кото­рые, беря взай­мы под залог «тела», ста­но­вят­ся раба­ми сво­их заи­мо­дав­цев в с.46 слу­чае неупла­ты дол­га. «Мно­гие при­нуж­де­ны были про­да­вать даже соб­ст­вен­ных детей», про­дол­жа­ет Плу­тарх, «ибо ни один закон не запре­щал это­го — и бежать из государ­ства вслед­ст­вие при­тес­не­ний заи­мо­дав­цев. Боль­шин­ство же — и при­том наи­бо­лее энер­гич­ное — соби­ра­лось и при­зы­ва­ло друг дру­га не тер­петь долее тако­го поло­же­ния, но избрав вождем надеж­но­го чело­ве­ка, осво­бо­дить долж­ни­ков, поде­лить зем­лю и совер­шен­но изме­нить строй государ­ства».

В изло­же­нии наших источ­ни­ков в подроб­но­стях есть, конеч­но, пре­уве­ли­че­ния, неточ­но­сти и неяс­но­сти. Что́ такое, напр., «гек­те­мо­ры»?¹⁴ Судя по все­му, это не были арен­да­то­ры или фер­ме­ры, как их часто назы­ва­ли; это и не сель­ские наем­ные рабо­чие, полу­чав­шие за свой труд нату­рою извест­ную часть жат­вы. В гек­те­мо­рах ско­рее все­го мож­но видеть или полов­ни­ков (mé­tayer), или людей, став­ших в силу эко­но­ми­че­ских усло­вий полу­за­ви­си­мы­ми, сво­его рода коло­нов. Гек­те­мо­ры нахо­ди­лись в неко­то­рой как бы наслед­ст­вен­ной зави­си­мо­сти от бога­тых, были людь­ми полу­сво­бод­ны­ми; в слу­чае же неис­прав­но­сти в пла­те­же им гро­зи­ло лише­ние и той доли сво­бо­ды, кото­рою они еще поль­зо­ва­лись, уже пол­ное раб­ство и про­да­жа хотя бы даже на чуж­би­ну. Меж­ду ними мог­ло быть нема­ло и преж­них земель­ных соб­ст­вен­ни­ков, кото­рые зало­жи­ли свои зем­ли или вынуж­де­ны были усту­пить их заи­мо­дав­цам, остав­шись на них в каче­стве гек­те­мо­ров и работая на бога­чей. Но если гек­те­мо­ры пла­ти­ли извест­ную часть жат­вы, то как объ­яс­нить их задол­жен­ность по отно­ше­нию к земле­вла­дель­цам? По-види­мо­му, им — осо­бен­но при неуро­жае ино­гда не хва­та­ло на жизнь или на посев и они вынуж­де­ны были брать себе из доли вла­дель­ца. Ари­сто­тель, нуж­но заме­тить, рас­про­стра­ня­ет, оче­вид­но, на гек­те­мо­ров то, что́ ско­рее отно­сит­ся к дру­гой кате­го­рии бед­ст­во­вав­ше­го насе­ле­ния, упо­ми­нае­мой у Плу­тар­ха, свиде­тель­ство кото­ро­го тут заслу­жи­ва­ет пред­по­чте­ния по с.47 боль­шей отчет­ли­во­сти, вра­зу­ми­тель­но­сти и внут­рен­не­му прав­до­по­до­бию. Какую долю полу­ча­ли гек­те­мо­ры, т. е. ⅙ или ⅚ уро­жая, — тоже дав­ний и спор­ный вопрос. Назва­ние «шести­доль­ни­ки» по-гре­че­ски само по себе не может слу­жить тут ука­за­ни­ем: оно рав­но при­ме­ни­мо и к тем, кто отда­ет, и к тем, кто остав­ля­ет себе шестую долю. Пока­за­ние же источ­ни­ков рас­хо­дят­ся: Плу­тарх, как мы виде­ли, ясно гово­рит, что гек­те­мо­рии пла­ти­ли шестую долю; дру­гие выра­жа­ют­ся неопре­де­лен­но; есть изве­стия, что гек­те­мо­рам шла лишь шестая часть. В пра­виль­но­сти пока­за­ния Плу­тар­ха мож­но сомне­вать­ся. Дело в том, что поло­же­ние гек­те­мо­ров изо­бра­жа­ет­ся в наших источ­ни­ках как осо­бен­но тяж­кое, бед­ст­вен­ное; спра­ши­ва­ет­ся, мог­ло ли быть оно таким, если бы гек­те­мо­ры отда­ва­ли все­го толь­ко ⅙, а в свою поль­зу остав­ля­ли ⅚? Вопрос до сих пор оста­ет­ся откры­тым. Для над­ле­жа­ще­го реше­ния его необ­хо­ди­мо более точ­ное и близ­кое зна­ние усло­вий тогдаш­не­го хозяй­ства в Атти­ке, чем то, каким мы рас­по­ла­га­ем при дан­ных источ­ни­ках.

Когда Ари­сто­тель гово­рит, что «вся зем­ля была в руках немно­гих», или Плу­тарх выра­жа­ет­ся, что весь демос нахо­дил­ся в дол­гу у бога­тых, то это — пре­уве­ли­че­ние, что дока­зы­ва­ет­ся суще­ст­во­ва­ни­ем во вре­мя Соло­на цело­го клас­са некруп­ных земле­вла­дель­цев, зев­ги­тов (о кото­рых подроб­нее еще при­дет­ся гово­рить), и свиде­тель­ст­вом само­го Соло­на, гово­ря­ще­го о сня­тии им стол­пов, ho­roi, и осво­бож­де­ни­ем таким обра­зом «мате­ри-зем­ли»: оче­вид­но, суще­ст­во­ва­ли еще мел­кие и сред­ние земель­ные вла­де­ния, хотя и зало­жен­ные. Самая борь­ба демо­са с евпат­рида­ми и ее исход, после­дую­щее тор­же­ство демо­кра­тии в Афи­нах, все это было бы непо­нят­но, если бы во вто­рой поло­вине VII в. в Атти­ке были одни круп­ные земле­вла­дель­цы и коло­ны или сель­ские про­ле­та­рии и не было зна­чи­тель­но­го сред­не­го земле­вла­дель­че­ско­го клас­са, хотя и пере­жи­вав­ше­го тяже­лый и опас­ный кри­зис.

Но в общем кар­ти­на поло­же­ния дел, напи­сан­ная Ари­сто­те­лем и Плу­тар­хом, соот­вет­ст­ву­ет той, кото­рую рису­ет в сво­их эле­ги­ях совре­мен­ник-оче­видец и дея­тель эпо­хи — Солон. «Город наш», гово­рит он в одном из сво­их с.48 сти­хотво­ре­ний¹⁵, «по воле Зев­са и по мыс­ли дру­гих бла­жен­ных бес­смерт­ных богов нико­гда не погибнет; такой вели­ко­душ­ный хра­ни­тель, как дочь могу­че­го отца» (Зев­са), «Пал­ла­да Афи­на, свы­ше про­сти­ра­ет над ним свои руки. Но вели­кий город хотят погу­бить сво­им без­рас­суд­ст­вом, слу­ша­ясь коры­сти, сами граж­дане и без­за­кон­ный дух вождей наро­да… Бога­те­ют они непра­вед­ны­ми дела­ми. Не щадя ни свя­щен­но­го, ни народ­но­го досто­я­ния, они кра­дут, гра­бят, один там, дру­гой здесь, и не хра­нят свя­щен­ных основ Прав­ды. Безыс­ход­ная беда уже пости­га­ет все государ­ство и оно быст­ро попа­ло в злое раб­ство, кото­рое воз­буж­да­ет меж­до­усо­бия. Враж­дую­щие тер­за­ют воз­люб­лен­ный наш город в собра­ни­ях, доро­гих для тех, кто посту­па­ет неспра­вед­ли­во. Тако­вы бед­ст­вия в наро­де, а из бед­ных мно­гие при­хо­дят в чуж­дую зем­лю, про­дан­ные, свя­зан­ные позор­ны­ми око­ва­ми. Так обще­ст­вен­ное бед­ст­вие втор­га­ет­ся в дом каж­до­го; пред ним нель­зя запе­реть две­ри; оно пере­сту­па­ет чрез высо­кую огра­ду, най­дет всюду, даже в глу­бине спаль­ни». И Солон гово­рит о постав­лен­ных всюду «стол­пах», о пора­бо­щен­ной «мате­ри-зем­ле», о мно­гих про­дан­ных или бежав­ших из-за нуж­ды на чуж­би­ну, дол­го ски­тав­ших­ся и забыв­ших было свой язык или тер­пев­ших раб­ство у себя на родине, о стрем­ле­нии к разде­лу зем­ли, к тому, «чтобы всем иметь рав­ную ее часть».

Итак, задол­жен­ность зем­ледель­че­ско­го клас­са и край­няя нуж­да, раб­ство долж­ни­ков, рез­кое деле­ние тогдаш­не­го обще­ства на два враж­дую­щих лаге­ря — с одной сто­ро­ны наро­да, демо­са, с дру­гой — знат­ных и бога­тых, с их коры­сто­лю­би­ем и высо­ко­ме­ри­ем, меч­ты о разде­ле зем­ли, это засвиде­тель­ст­во­ва­но и Соло­ном¹⁶.

с.49 Атти­ка пере­жи­ва­ла тяже­лый кри­зис. Демос вос­стал про­тив знат­ных. Край­няя пар­тия из недо­воль­ных и обез­до­лен­ных стре­ми­лась к корен­но­му поли­ти­че­ско­му и соци­аль­но­му пере­во­роту. Тогда впер­вые разда­лось тре­бо­ва­ние: «зем­ля мас­се, наро­ду»¹⁷.

В этот кри­ти­че­ский момент высту­па­ет на исто­ри­че­ское попри­ще иде­аль­ная по бла­го­род­ству и бес­ко­ры­стию сво­их стрем­ле­ний лич­ность — Солон.

По про­ис­хож­де­нию Солон был очень знат­но­го рода — из той фами­лии Медон­ти­дов, к кото­рой при­над­ле­жа­ли преж­ние афин­ские цари, и древ­ние счи­та­ли его Код­ридом, т. е. потом­ком Код­ра; но он не был богат и по сво­е­му поло­же­нию и состо­я­нию при­над­ле­жал к «сред­ним» граж­да­нам. Есть изве­стие, что Солон зани­мал­ся тор­гов­лей. Дале­ки­ми путе­ше­ст­ви­я­ми, частью по тор­го­вым делам, частью из любо­зна­тель­но­сти, он рас­ши­рил свой умст­вен­ный кру­го­зор. Стрем­ле­ние к зна­нию нико­гда не покида­ло его даже в ста­ро­сти. «Ста­рею я», гово­рил он о себе, «но посто­ян­но мно­го­му учусь».

По Плу­тар­ху, Солон обра­тил на себя вни­ма­ние преж­де все­го сво­им зна­ме­ни­тым сти­хотво­ре­ни­ем по пово­ду Сала­ми­на и воз­вра­ще­ни­ем это­го ост­ро­ва, кото­рый нахо­дил­ся в руках мега­рян и кото­рый был так необ­хо­дим афи­ня­нам в виду его гео­гра­фи­че­ско­го поло­же­ния, затем — воз­буж­де­ни­ем Свя­щен­ной вой­ны в защи­ту инте­ре­сов Дельф и, в-третьих, дея­тель­но­стью, направ­лен­ною к успо­ко­е­нию насе­ле­ния, встре­во­жен­но­го свя­тотат­ст­вом, кото­рое совер­ше­но было при подав­ле­нии Кило­но­ва вос­ста­ния: имен­но Солон буд­то бы побудил Алк­мео­нидов под­чи­нить­ся суду. Что каса­ет­ся Сала­ми­на, то дей­ст­ви­тель­но есть осно­ва­ние думать, что он в ту пору, при уча­стии Соло­на, пере­шел в руки афи­нян. Уча­стие же с.50 Соло­на в Свя­щен­ной войне и в уми­ротво­ре­нии умов после Кило­но­ва вос­ста­ния, веро­ят­но, леген­да.

Но Солон был поэт и в сво­их сти­хотво­ре­ни­ях живо отзы­вал­ся на собы­тия; он ярко выра­жал в них свои иде­а­лы, стрем­ле­ния, свою скорбь при виде обще­ст­вен­ных бед­ст­вий, борь­бы пар­тий и проч. В том боль­шом сти­хотво­ре­нии, отры­вок из кото­ро­го мы рань­ше при­во­ди­ли для харак­те­ри­сти­ки поло­же­ния дел в Афи­нах, мож­но видеть его как бы «поли­ти­че­скую про­грам­му»: Солон гово­рит в нем о бед­ст­вен­ных послед­ст­ви­ях «дис­но­мии», без­за­ко­ния, и изо­бра­жа­ет бла­готвор­ное дей­ст­вие «евно­мии», закон­но­сти, кото­рая всюду водво­ря­ет порядок и согла­сие, сгла­жи­ва­ет шеро­хо­ва­то­сти, смяг­ча­ет высо­ко­ме­рие и послед­ст­вия враж­ды, уми­ря­ет гнев и нена­висть. Сам евпат­рид, Солон одна­ко не при­чис­лял себя к пар­тии знат­ных. В одном сти­хотво­ре­нии он убеж­да­ет бога­тых не быть алч­ны­ми, при­чем отде­ля­ет себя от них: «Вы, пре­сы­щен­ные мно­ги­ми бла­га­ми, укро­ти­те непре­клон­ное серд­це и умерь­те гор­дый дух; ибо и мы вас не послу­ша­ем, и у вас не все будет идти глад­ко». Вооб­ще вину в раздо­рах Солон воз­ла­гал боль­ше на бога­тых: он боял­ся их «коры­сто­лю­бия и высо­ко­ме­рия», видя в этом при­чи­ну воз­ник­шей враж­ды. По его мне­нию, если бы каж­до­му было пре­до­став­ле­но то, что́ ему при­над­ле­жит по спра­вед­ли­во­сти, то не было бы и раздо­ров: «спра­вед­ли­вость вой­ны не порож­да­ет». В одной эле­гии Солон гово­рил о «скор­би, про­ни­каю­щей в глу­би­ну его серд­ца, когда он взи­ра­ет на ста­рей­шую зем­лю Ионии», т. е. Атти­ку, разди­рае­мую борь­бою. По сло­вам Ари­сто­те­ля, цити­ру­ю­ще­го нача­ло это­го сти­хотво­ре­ния в сво­ей «Афин­ской Поли­тии», Солон обра­ща­ет­ся к обе­им пар­ти­ям, напа­да­ет и тут же засту­па­ет­ся за ту и дру­гую и затем убеж­да­ет сооб­ща пре­кра­тить воз­ник­ший спор. По Ари­сто­те­лю эта-то эле­гия, про­ник­ну­тая любо­вью к родине, печа­лью при виде раздо­ров, явля­ю­ща­я­ся при­зы­вом к при­ми­ре­нию, к вза­им­ным уступ­кам и спра­вед­ли­во­сти, обра­ти­ла все­об­щее вни­ма­ние на Соло­на и побуди­ла афи­нян избрать его в архон­ты и зако­но­да­те­ли.

Если кто, то имен­но Солон, сто­яв­ший выше корыст­ных побуж­де­ний и вне борю­щих­ся пар­тий, по про­ис­хож­де­нию один с.51 из пер­вых, а по состо­я­нию один из сред­них граж­дан, каза­лось, мог явить­ся посред­ни­ком и при­ми­ри­те­лем меж­ду враж­до­вав­ши­ми сто­ро­на­ми, не нахо­див­ши­ми выхо­да, и та и дру­гая воз­ла­га­ла на него свои надеж­ды. Для евпат­ридов луч­ше было поло­жить­ся на Соло­на, как на одно­го из сво­их по про­ис­хож­де­нию, чем дово­дить дело до насиль­ст­вен­но­го корен­но­го пере­во­рота; демос ожи­дал, что Солон возь­мет в свои руки тира­нию и про­ведет самые ради­каль­ные меры. И вот в 594 г.¹⁸, после оже­сто­чен­ной и дол­гой борь­бы, обе пар­тии сооб­ща изби­ра­ют Соло­на в «архон­ты, посред­ни­ки и зако­но­да­те­ли» и пору­ча­ют ему устрой­ство государ­ства с пра­вом по сво­е­му усмот­ре­нию «отме­нять или сохра­нять суще­ст­ву­ю­щее и вво­дить новое»¹⁹.

Преж­де все­го необ­хо­ди­мо было облег­чить поло­же­ние долж­ни­ков, устра­нить соци­аль­но-эко­но­ми­че­ские бед­ст­вия, и Солон, по сло­вам Ари­сто­те­ля, став во гла­ве дел, во-пер­вых, «осво­бо­дил демос и в насто­я­щем и на буду­щее вре­мя, запре­тив давать взай­мы под залог тела»; это запре­ще­ние Ари­сто­тель назы­ва­ет «пер­вым и самым важ­ным делом Соло­на»; во-вто­рых, Солон «уни­что­жил дол­го­вые обя­за­тель­ства как по отно­ше­нию к част­ным лицам, так и по отно­ше­нию к государ­ству». Эти меры назы­ва­лись «сиса­хфи­ей», т. е. сня­ти­ем или стря­хи­ва­ни­ем бре­ме­ни. Прав­да, суще­ст­во­ва­ло еще в древ­но­сти и дру­гое воз­зре­ние на сиса­хфию²⁰, кото­рое до откры­тия трак­та­та Ари­сто­те­ля разде­ля­лось боль­шин­ст­вом новых иссле­до­ва­те­лей и по кото­ро­му мера эта заклю­ча­лась буд­то бы в умень­ше­нии про­цен­тов и в изме­не­нии монет­ной систе­мы, имен­но в уве­ли­че­нии номи­наль­ной сто­и­мо­сти денег: из одно­го и того же коли­че­ства метал­ла вме­сто преж­них 73 драхм чека­ни­лось 100 (дру­ги­ми сло­ва­ми, преж­ние 100 драхм = 137 новым), бла­го­да­ря чему при упла­те дол­га новою моне­тою долж­ник полу­чал облег­че­ние на 27 %. Но в таком виде сиса­хфия не мог­ла поло­жить кон­ца бед­ст­вию и улуч­шить поло­же­ние наи­бо­лее с.52 задол­жав­ших бед­ня­ков: у кого совсем не было денег, кто зало­жил свое «тело», тому мало было поль­зы от пони­же­ния про­цен­тов и изме­не­ния монет­ной систе­мы, тому в таком слу­чае не пред­став­ля­лось надеж­ды на улуч­ше­ние поло­же­ния в буду­щем. Что каса­ет­ся ради­каль­но­го харак­те­ра такой меры, как уни­что­же­ние дол­го­вых обя­за­тельств, сто­я­ще­го, по-види­мо­му, в про­ти­во­ре­чии с общим харак­те­ром дея­тель­но­сти Соло­на, с его стрем­ле­ни­ем к ком­про­мис­сам, с его любо­вью к «сре­дине», то нуж­но вспом­нить о тяже­сти кри­зи­са, из кото­ро­го не было ино­го выхо­да. Сам Солон гово­рит, что он соеди­нял «силу и пра­во». Нако­нец, есть ука­за­ния, что Солон не толь­ко не пони­зил про­цен­тов, но пре­до­ста­вил осо­бым зако­ном заи­мо­дав­цу пол­ную сво­бо­ду отно­си­тель­но раз­ме­ров про­цен­та²¹. Наобо­рот, та вер­сия о сущ­но­сти сиса­хфии, кото­рой при­дер­жи­ва­ет­ся Ари­сто­тель²², согла­су­ет­ся с свиде­тель­ст­вом само­го Соло­на в его сти­хотво­ре­ни­ях, где он гово­рит об осво­бож­де­нии мате­ри-зем­ли и долж­ни­ков, обра­щен­ных в раб­ство; а это едва ли мог­ло быть достиг­ну­то пони­же­ни­ем лишь про­цен­тов и изме­не­ни­ем монет­ной систе­мы.

Изме­не­ние монет­ной систе­мы, кото­рое состо­я­лось поз­же при Солоне, не име­ет ниче­го обще­го с сиса­хфи­ей²³. Оно име­ло в виду не облег­че­ние уча­сти долж­ни­ков, а совсем дру­гую цель: это была заме­на преж­ней эгин­ской систе­мы евбей­скою; Афи­ны из обла­сти гос­под­ства моне­ты и тор­гов­ли Эги­ны пере­хо­ди­ли в область рас­про­стра­не­ния моне­ты и тор­гов­ли евбей­ской; они всту­па­ли в сно­ше­ния с Корин­фом, с Хал­киди­кой и македон­ским побе­ре­жьем, а на запа­де — с Сици­ли­ей; им откры­ва­лись новые рын­ки; их тор­го­вые свя­зи рас­ши­ря­лись. Таким обра­зом, изме­не­ние монет­ной систе­мы пред­при­ня­то было в тор­го­вых видах и долж­но было спо­соб­ст­во­вать под­ня­тию бла­го­со­сто­я­ния мало­пло­до­род­ной Атти­ки путем раз­ви­тия про­мыш­лен­но­сти и тор­гов­ли.

с.53 Итак, сиса­хфия состо­я­ла в запре­ще­нии зай­мов под залог тела и в уни­что­же­нии дол­гов²⁴. Резуль­та­том ее, по свиде­тель­ству само­го Соло­на, было то, что «мать-зем­ля чер­ная», с кото­рой он снял стол­пы, всюду водру­жен­ные, из пора­бо­щен­ной ста­ла сво­бод­ною и что демос стал сво­бод­ным. Солон гово­рит, что «воз­вра­тил в Афи­ны, на боже­ст­вен­ную роди­ну, мно­гих про­дан­ных в раб­ство или бежав­ших от нуж­ды, дол­го ски­тав­ших­ся и успев­ших забыть атти­че­ский язык». Вполне понят­но, каким обра­зом для бег­ле­цов, спа­сав­ших­ся от бед­ст­вия, сиса­хфия, состо­яв­шая в про­ще­нии дол­гов, сде­ла­ла воз­мож­ным воз­врат на роди­ну. Но есте­ствен­но воз­ни­ка­ет вопрос, как мог Солон воз­вра­тить тех, кто был про­дан в раб­ство? где нашел он сред­ства для это­го? В источ­ни­ках мы, к сожа­ле­нию, не нахо­дим отве­та…

Во внут­рен­ней свя­зи с сиса­хфи­ей нахо­дит­ся еще одна мера. Есть изве­стие²⁵, что Солон с целью пред­о­хра­нить мел­ких соб­ст­вен­ни­ков от скуп­ки их участ­ков круп­ны­ми и пред­от­вра­тить скоп­ле­ние зем­ли в немно­гих руках, уста­но­вил извест­ный мак­си­мум для позе­мель­ных вла­де­ний. Мы не зна­ем, как велик был этот мак­си­мум, а так­же, с.54 каса­лась ли эта мера толь­ко буду­ще­го или же и тех име­ний, кото­рые в момент изда­ния зако­на пре­вы­ша­ли уста­нов­лен­ную нор­му, и как в таком слу­чае было поступ­ле­но с излиш­ка­ми? были ли они экс­про­прии­ро­ва­ны, про­да­ны?..

С дру­гой сто­ро­ны, Солон, как мы виде­ли, не огра­ни­чил раз­ме­ра про­цен­тов, кото­рый в ту пору был очень велик, как и вооб­ще это быва­ет при мало раз­ви­том еще эко­но­ми­че­ском строе, — 18 % счи­та­лось уме­рен­ной пла­той. Солон пре­до­ста­вил в этом отно­ше­нии пол­ную сво­бо­ду заи­мо­дав­цу. День­ги сто­и­ли тогда очень доро­го: напр., по жерт­вен­но­му тари­фу, уста­нов­лен­но­му Соло­ном, овца или мера ячме­ня сто­и­ла 1 драх­му, бык — 5 драхм²⁶.

За сиса­хфи­ей после­до­ва­ла «номо­фе­сия» — рефор­ми­ро­ва­ние Соло­ном государ­ст­вен­но­го строя и изда­ние зако­нов.

Как мы виде­ли уже²⁷, ино­гда про­ти­во­по­лож­ность меж­ду родо­вою зна­тью и про­стым наро­дом сгла­жи­ва­лась таким обра­зом, что лицам бога­тым из не-ари­сто­кра­тов откры­вал­ся доступ к выс­шим долж­но­стям и, сле­до­ва­тель­но, гос­под­ство ари­сто­кра­тии по про­ис­хож­де­нию заме­ня­лось гос­под­ст­вом ари­сто­кра­тии по состо­я­нию. Ана­ло­гич­ную меру антич­ная тра­ди­ция при­пи­сы­ва­ет и Соло­ну. По этой тра­ди­ции Солон разде­лил афин­ских граж­дан по иму­ще­ству на четы­ре клас­са²⁸ — пен­та­ко­сио­медим­нов, всад­ни­ков, зев­ги­тов и фетов. Мини­мум дохо­да пер­во­го клас­са опре­де­лен был в 500 медим­нов²⁹ хле­ба или 500 мет­ре­тов вина и мас­ла, для вто­ро­го клас­са или всад­ни­ков — в 300, для третье­го (зев­ги­тов³⁰) — в 200. с.55 Все осталь­ные граж­дане, имев­шие дохо­да мень­ше 200 медим­нов или мет­ре­тов, состав­ля­ли чет­вер­тый класс, фетов. Спор­ный вопрос: при­ни­мал­ся ли в сооб­ра­же­ние толь­ко доход с позе­мель­ной соб­ст­вен­но­сти, так что все лица, не вла­дев­шие зем­лей, как бы ни были вели­ки их дви­жи­мость, их капи­тал, при­чис­ля­лись к фетам? или же при­ни­мал­ся в рас­чет и доход с дви­жи­мо­го иму­ще­ства, при­чем драх­ма при­рав­ни­ва­лась 1 медим­ну? Наши источ­ни­ки упо­ми­на­ют лишь о дохо­де с зем­ли и, сле­до­ва­тель­но, ско­рее гово­рят в поль­зу пер­во­го мне­ния: Атти­ка в эпо­ху Соло­на пред­став­ля­лась все еще стра­ной по пре­иму­ще­ству зем­ледель­че­ской.

Назва­ния иму­ще­ст­вен­ных клас­сов отзы­ва­ют­ся ста­ри­ной и ука­зы­ва­ют еще на ту пору, когда всад­ни­ки состав­ля­ли глав­ную воен­ную силу, когда гос­под­ст­во­ва­ла куль­ту­ра толь­ко хле­ба, а куль­ту­ра вина и олив­ков не была рас­про­стра­не­на³¹. Они ука­зы­ва­ют на пре­иму­ще­ст­вен­но воен­ные цели. Назва­ния эти мог­ли суще­ст­во­вать, так ска­зать, быто­вать в обще­стве уже дав­но, еще до Соло­на, и употреб­лять­ся в смыс­ле при­бли­зи­тель­но­го опре­де­ле­ния иму­ще­ст­вен­но­го поло­же­ния того или дру­го­го лица. Но отсюда еще не сле­ду­ет, что мы долж­ны отвер­гать фор­маль­ное введе­ние Соло­ном деле­ния на клас­сы³²: Солон мог вос­поль­зо­вать­ся суще­ст­во­вав­ши­ми назва­ни­я­ми, вооб­ще тем, что́ уже быто­ва­ло, как осно­вой для сво­ей рефор­мы. Деле­ние на клас­сы он поло­жил за осно­ва­ние при рас­пре­де­ле­нии прав и повин­но­стей и таким обра­зом при­дал ему осо­бое зна­че­ние. Солон, прав­да, не был сто­рон­ни­ком плу­то­кра­тии и в сво­их эле­ги­ях часто вос­ста­ет про­тив бога­тых; но он, по соб­ст­вен­но­му заяв­ле­нию, дале­ко не сто­ял за пол­ное, без­услов­ное равен­ство бед­ных и бога­тых, и деле­ние на четы­ре иму­ще­ст­вен­ных клас­са, сораз­мер­ность прав и повин­но­стей, посте­пен­ная гра­да­ция в рас­пре­де­ле­нии с.56 тех и дру­гих как раз были в духе Соло­на, соот­вет­ст­во­ва­ли его воз­зре­ни­ям и его иде­а­лам³³.

По Соло­но­вой кон­сти­ту­ции, пра­ва рас­пре­де­ля­лись по клас­сам, соот­вет­ст­вен­но иму­ще­ст­вен­но­му поло­же­нию граж­дан, и повин­но­сти соот­вет­ст­во­ва­ли пра­вам. Толь­ко пен­та­ко­сио­медим­ны мог­ли быть архон­та­ми и каз­на­че­я­ми; зато на них лежа­ли и самые тяже­лые повин­но­сти, так назы­вае­мые литур­гии, осо­бен­но впо­след­ст­вии, — сна­ря­же­ние кораб­лей, поста­нов­ка хоров и т. под. Зани­мать вооб­ще долж­но­сти, быть чле­на­ми сове­та (о кото­ром еще будет речь) и т. д. мог­ли толь­ко лица пер­вых трех клас­сов; они же нес­ли и глав­ную тяжесть воен­ной служ­бы. Чет­вер­тый класс по зако­ну не имел досту­па к долж­но­стям, но зато и не нес пока ника­ких повин­но­стей и, наравне с дру­ги­ми, участ­во­вал в народ­ном собра­нии и в народ­ном суде, гели­эе.

Соло­но­вы клас­сы про­дол­жа­ли суще­ст­во­вать и впо­след­ст­вии; они встре­ча­ют­ся в доку­мен­тах — в над­пи­сях даже IV в.; но с тече­ни­ем вре­ме­ни, с вздо­ро­жа­ни­ем жиз­ни и паде­ни­ем цен­но­сти денег, гра­ни­цы меж­ду ними фак­ти­че­ски пони­жа­ют­ся, и вооб­ще они теря­ют свой смысл и зна­че­ние. Они суще­ст­ву­ют, как сво­его рода «пере­жи­ва­ния», как ана­хро­низм. Но для сво­его вре­ме­ни эта Соло­но­ва рефор­ма име­ла боль­шое зна­че­ние. Ари­сто­кра­тия в сущ­но­сти заме­ня­лась тимо­кра­ти­ей. Вво­ди­лись чрез­вы­чай­но важ­ные прин­ци­пы: во-пер­вых, тот, что «каж­дый име­ет пра­во на уча­стие во вла­сти по мере того, насколь­ко он слу­жит государ­ству и обще­ству сво­им трудом и иму­ще­ст­вом»³⁴; во-вто­рых, тот с.57 прин­цип, что не про­ис­хож­де­ние, не знат­ность име­ет зна­че­ние, а состо­я­ние; чело­ве­ком же состо­я­тель­ным мог сде­лать­ся вся­кий и незнат­ный, при энер­гии, трудо­лю­бии и бла­го­при­ят­ных обсто­я­тель­ствах, а, сле­до­ва­тель­но, даже выс­шие долж­но­сти теперь уже пере­ста­ли быть исклю­чи­тель­ным досто­я­ни­ем и при­ви­ле­ги­ей родо­ви­той зна­ти. При том, для пер­вых клас­сов раз­мер цен­за был таков, что в состав их вхо­ди­ли не одни толь­ко круп­ные земле­вла­дель­цы. Затем, важ­но было то, что фетам пре­до­став­ля­лось уча­стие в народ­ном собра­нии и суде: они, преж­де бес­прав­ные и неред­ко зака­ба­лен­ные, теперь, бла­го­да­ря сиса­хфии и рефор­ме Соло­на, дела­ют­ся людь­ми вполне сво­бод­ны­ми, граж­да­на­ми в пол­ном смыс­ле сло­ва: с точ­ки зре­ния Ари­сто­те­ля в его «Поли­ти­ке» ничто луч­ше не опре­де­ля­ет поня­тия «граж­да­нин», как уча­стие в суде и в прав­ле­нии.

Сло­вом, эта Соло­но­ва рефор­ма нано­си­ла удар замкну­той родо­вой ари­сто­кра­тии. Но само­го родо­во­го устрой­ства Солон, по-види­мо­му, не кос­нул­ся: и при нем фил было четы­ре, как и преж­де, и четы­ре фило­ба­силев­са. В сове­те четы­рех­сот, введен­ном Соло­ном, было по 100 чле­нов от каж­дой филы и кан­дида­тов в архон­ты, по сло­вам Ари­сто­те­ля, изби­ра­ла каж­дая фила.

Про­дол­жа­ли суще­ст­во­вать по-преж­не­му и нав­кра­рии. Ари­сто­тель (в 8 гл. «Аф. Пол.») ссы­ла­ет­ся на Соло­но­вы зако­ны, в кото­рых пред­пи­сы­ва­ет­ся нав­кра­рам «соби­рать пода­ти и рас­хо­до­вать из нав­крар­ской каз­ны».

Со вре­ме­ни Соло­на 9 архон­тов ста­ли состав­лять одну кол­ле­гию. Для избра­ния их Солон ввел доволь­но слож­ную систе­му: каж­дая из тогдаш­них 4 фил пред­ва­ри­тель­но изби­ра­ла голо­со­ва­ни­ем по 10 кан­дида­тов и уже из этих 40 лиц по жре­бию выби­ра­лись 9 архон­тов.

Итак, еще при Солоне вво­дит­ся жре­бий, хотя и в сме­шан­ном виде³⁵. Какое же зна­че­ние имел жре­бий? Демо­кра­ти­че­ская ли это мера или нет?

с.58 Гово­ря вооб­ще, введе­ние жре­бия мог­ло вызы­вать­ся раз­но­об­раз­ны­ми моти­ва­ми и сооб­ра­же­ни­я­ми. В этом спо­со­бе избра­ния древ­ние мог­ли видеть и выра­же­ние воли боже­ства, ука­зы­ваю­ще­го на желан­ное лицо³⁶, и удоб­ное сред­ство для избе­жа­ния излиш­ней борь­бы пар­тий, интриг и стра­стей, осо­бен­но при мно­го­чис­лен­ных выбо­рах. Жре­бий мог суще­ст­во­вать и в оли­гар­хи­ях. В гла­зах иных он являл­ся даже ком­про­мис­сом, уступ­кой со сто­ро­ны боль­шин­ства, демо­са, бла­го­да­ря кото­рой мень­шин­ству не совсем пре­граж­дал­ся доступ к долж­но­стям, и в этом смыс­ле жре­бий мог счи­тать­ся даже мерой неде­мо­кра­ти­че­ской. Но боль­шею частью он являл­ся сред­ст­вом, так ска­зать, ниве­ли­ру­ю­щим, спо­со­бом удо­вле­тво­рять при­тя­за­ния на равен­ство в извест­ном кру­гу лиц, будь то в немно­го­чис­лен­ной среде оли­гар­хов или в мас­се дер­жав­но­го демо­са, и поэто­му, по сво­е­му суще­ству, он был боль­ше свой­ст­вен демо­кра­тии. Тако­во было и более рас­про­стра­нен­ное воз­зре­ние древ­но­сти. Но как бы мы ни смот­ре­ли вооб­ще на жре­бий, Соло­нов жре­бий нель­зя счи­тать демо­кра­ти­че­скою мерою. Изби­ра­тель­ная систе­ма, введен­ная Соло­ном, носит на себе тот же харак­тер, что́ и вся его пре­об­ра­зо­ва­тель­ная дея­тель­ность: здесь мы видим то же стрем­ле­ние к «середине», к ком­про­мис­су и согла­ше­нию раз­лич­ных начал, кото­рое так отли­ча­ло Соло­на. Преж­де аре­о­паг изби­рал архон­тов; теперь это пра­во Солон пере­дал наро­ду, — пере­ме­на, разу­ме­ет­ся, чрез­вы­чай­но важ­ная и в демо­кра­ти­че­ском духе. Но в самом спо­со­бе избра­ния, введен­ном Соло­ном, нет ниче­го демо­кра­ти­че­ско­го. Во-пер­вых, жре­бий здесь соеди­ня­ет­ся с «пред­ва­ри­тель­ным избра­ни­ем» кан­дида­тов посред­ст­вом голо­со­ва­ния, на кото­рое и пада­ет, оче­вид­но, центр тяже­сти; оно — глав­ный момент, име­ет боль­ше зна­че­ния, неже­ли после­дую­щая жере­бьев­ка. Во-вто­рых, пред­ва­ри­тель­ное избра­ние про­ис­хо­дит по филам, а в филах вли­я­ние было за знат­ны­ми рода­ми, за евпат­рида­ми. Какой же смысл Соло­но­ва жре­бия? При­хо­ди­лось выби­рать кол­ле­гию, чис­ло чле­нов с.59 кото­рой не было в соот­вет­ст­вии с чис­лом фил — 9 архон­тов, обле­чен­ных вдо­ба­вок неоди­на­ко­вою вла­стью; и вот есте­ствен­но было при­бег­нуть к жре­бию: он устра­нял сопер­ни­че­ство и борь­бу меж­ду фила­ми, удо­вле­тво­рял их при­тя­за­ния на равен­ство, урав­ни­вал их.

Итак, со вре­мен Соло­на архон­тов изби­рал уже не аре­о­паг: Солон, по сло­вам Ари­сто­те­ля, пре­до­ста­вил наро­ду изби­рать долж­ност­ных лиц и под­вер­гать их ответ­ст­вен­но­сти, тре­бо­вать от них отче­та.

Народ­ное собра­ние (эккле­сия), суще­ст­во­вав­шее, веро­ят­но, и рань­ше, при Солоне полу­ча­ет боль­шее зна­че­ние. В нем теперь мог­ли при­ни­мать уча­стие и феты, дото­ле в сущ­но­сти лишен­ные поли­ти­че­ских прав.

Солон учредил народ­ный суд или суд при­сяж­ных, гели­эю. Оста­ет­ся одна­ко неяс­ным, была ли гели­эя тогда толь­ко апел­ля­ци­он­ным суди­ли­щем или же реша­ла какие-либо дела и в пер­вой инстан­ции. Мы не зна­ем так­же подроб­но­стей об ее орга­ни­за­ции при Солоне, о чис­ле судей (дика­стов или гели­а­стов), спо­со­бе избра­ния их и проч. Могу­ще­ст­вен­ная роль гели­эи в государ­ст­вен­ном строе Афин обна­ру­жи­лась впо­след­ст­вии. Зна­че­ние это­го учреж­де­ния рос­ло посте­пен­но вслед­ст­вие реформ и фор­маль­ных зако­но­да­тель­ных актов, а еще боль­ше под вли­я­ни­ем самой жиз­ни, самой силы вещей. При Солоне были поло­же­ны пер­вая осно­ва и заро­ды­ши это­му, а вме­сте с тем и могу­ще­ству демо­са. Народ­ный суд — один из важ­ней­ших демо­кра­ти­че­ских эле­мен­тов в Соло­но­вой кон­сти­ту­ции; он, как гово­рит Ари­сто­тель, наи­бо­лее спо­соб­ст­во­вал уси­ле­нию мас­сы: «ибо, будучи гос­по­ди­ном в суде, демос ста­но­вит­ся гос­по­ди­ном и в государ­стве» («Аф. Пол.», гл. 9).

В виду ново­го поряд­ка и уве­ли­чи­вав­ше­го­ся зна­че­ния народ­но­го собра­ния явля­лась потреб­ность в таком учреж­де­нии, кото­рое бы под­готов­ля­ло и вно­си­ло реше­ния в эккле­сию, вооб­ще заведы­ва­ло теку­щи­ми адми­ни­ст­ра­тив­ны­ми и финан­со­вы­ми дела­ми. С этою целью Солон учреж­да­ет совет четы­рех­сот (булэ), по 100 чле­нов от каж­дой филы.

Учреж­де­ние гели­эи и сове­та четы­рех­сот, уси­ле­ние зна­че­ния народ­но­го собра­ния, пре­до­став­ле­ние наро­ду пра­ва изби­рать с.60 долж­ност­ных лиц и тре­бо­вать от них отче­та, все это, по-види­мо­му, долж­но было отра­зить­ся небла­го­при­ят­но на поло­же­нии и вли­я­нии аре­о­па­га. Тем не менее Солон пре­до­ста­вил аре­о­па­гу важ­ное место в строе Афин­ско­го государ­ства³⁷. По выра­же­нию Ари­сто­те­ля, он поста­вил его «все­об­щим блю­сти­те­лем и стра­жем зако­нов» (како­вым аре­о­паг был в сущ­но­сти и рань­ше) с пра­вом наблюдать за важ­ней­ши­ми государ­ст­вен­ны­ми дела­ми, карать винов­ных по сво­е­му усмот­ре­нию, взыс­ки­вать штра­фы без ука­за­ния даже при­чи­ны и судить тех, кто соста­вит заго­вор с целью нис­про­вер­же­ния «демо­кра­тии». Сле­до­ва­тель­но, по Соло­но­вой кон­сти­ту­ции аре­о­паг являл­ся стра­жем введен­но­го государ­ст­вен­но­го строя: по сло­вам Плу­тар­ха, он дол­жен был подоб­но яко­рю пред­о­хра­нять государ­ст­вен­ный корабль от бурь и волн и удер­жи­вать демос в спо­кой­ст­вии, не гово­ря уже о том, что аре­о­паг являл­ся судом по делам об убий­стве.

Солон, оче­вид­но, ста­рал­ся обес­пе­чить проч­ность введен­но­го им строя. Инте­ре­сен его закон, имев­ший ту же в сущ­но­сти цель — пред­от­вра­тить сму­ты, охра­нить суще­ст­ву­ю­щий порядок и уско­рить раз­ре­ше­ние кри­зи­сов, в слу­чае их наступ­ле­ния. Закон этот направ­лен был про­тив обще­ст­вен­но­го индиф­фе­рен­тиз­ма, кото­рый спо­соб­ст­ву­ет про­дле­нию кри­зи­сов и дает воз­мож­ность отдель­ной лич­но­сти или срав­ни­тель­но неболь­шой груп­пе сме­лых и пред­при­им­чи­вых людей захва­ты­вать власть, под­чи­нять инерт­ное и апа­тич­ное боль­шин­ство и всем рас­по­ря­жать­ся: в виду частых вос­ста­ний и того, что неко­то­рые граж­дане вслед­ст­вие бес­печ­но­сти дер­жа­ли себя в таких слу­ча­ях особ­ня­ком, Солон издал закон, гла­сив­ший, что если кто во вре­мя вос­ста­ния в горо­де не возь­мет­ся за ору­жие и не при­мкнет к той или дру­гой сто­роне, тот лиша­ет­ся чести и поли­ти­че­ских прав.

В обла­сти уго­лов­но­го и граж­дан­ско­го пра­ва Солон отме­нил зако­ны Дра­ко­на, за исклю­че­ни­ем тех, кото­рые каса­лись убийств. В этой обла­сти гос­под­ст­ву­ю­щей чер­той Соло­но­ва зако­но­да­тель­ства явля­ет­ся осво­бож­де­ние лич­но­сти, с.61 уста­нов­ле­ние юриди­че­ско­го равен­ства меж­ду граж­да­на­ми; выра­жа­ясь сло­ва­ми Соло­на, он дал «зако­ны, рав­ные для про­сто­го и бла­го­род­но­го, уста­но­вив суд пра­вый по отно­ше­нию к каж­до­му». Солон запре­тил про­да­вать людей в раб­ство (за един­ст­вен­ным исклю­че­ни­ем — слу­чая пре­лю­бо­де­я­ния со сто­ро­ны доче­ри или сест­ры). Он пре­до­ста­вил каж­до­му пра­во засту­пать­ся за оби­жае­мых — обра­щать­ся в суд в слу­чае обиды или неспра­вед­ли­во­сти, при­чи­нен­ной дру­го­му. Этим он имел в виду помочь сла­бой мас­се, как гово­рит Плу­тарх, и этим же нано­сил удар родо­во­му нача­лу, гос­под­ству родо­вой зна­ти. Солон пре­до­ста­вил каж­до­му, с неко­то­ры­ми ого­вор­ка­ми, пра­во при без­дет­но­сти заве­щать иму­ще­ство по сво­е­му усмот­ре­нию, тогда как преж­де в таком слу­чае состо­я­ние долж­но было оста­вать­ся за родом. Введе­ни­ем сво­бо­ды заве­ща­ния нано­сил­ся новый удар пра­ву родо­во­му.

Подоб­но неко­то­рым дру­гим зако­но­да­те­лям той эпо­хи, Солон всту­пил в борь­бу с излиш­нею рос­ко­шью, отли­чав­шею тогдаш­нюю ари­сто­кра­тию, ста­рал­ся огра­ни­чить, напр., пыш­ность при похо­ро­нах и т. под. Целый ряд его мер имел в виду под­нять и раз­вить мате­ри­аль­ное бла­го­со­сто­я­ние насе­ле­ния и ему при­над­ле­жат пер­вые шаги в этом направ­ле­нии. Вспом­ним об уста­нов­ле­нии извест­но­го мак­си­му­ма для позе­мель­ных вла­де­ний, с целью пред­от­вра­тить скуп­ку и соеди­не­ние мно­гих участ­ков в одних руках, о монет­ной рефор­ме, путем кото­рой Афи­ны от эгин­ской систе­мы пере­шли к евбей­ской и кото­рая доста­ви­ла им новые тор­го­вые свя­зи, откры­ла для них новые рын­ки. Вооб­ще Солон стре­мил­ся раз­вить афин­скую тор­гов­лю и про­мыш­лен­ность, что́ для мало­пло­до­род­ной Атти­ки име­ло боль­шое зна­че­ние. Он толь­ко запре­тил вывоз поле­вых про­дук­тов, так как хле­ба не хва­та­ло для мест­но­го насе­ле­ния, и сде­лал исклю­че­ние для оли­вок, кото­ры­ми стра­на была бога­та и куль­ту­ре кото­рых Солон покро­ви­тель­ст­во­вал. Он раз­ре­шил состав­лять това­ри­ще­ства вся­ко­го рода, лишь бы они не про­ти­во­ре­чи­ли государ­ст­вен­ным зако­нам. Чуже­зем­цам, пере­се­ля­ю­щим­ся в Атти­ку, были пре­до­став­ле­ны льготы: если чуже­зе­мец, так назы­вае­мый мет­эк, пере­се­лял­ся со всею семьею или навсе­гда был изгнан из оте­че­ства, то ему дава­лось в Афи­нах с.62 пра­во граж­дан­ства. К тру­ду, кото­рый обык­но­вен­но пре­зи­рал­ся в ари­сто­кра­ти­че­ских общи­нах Гре­ции, Солон ста­рал­ся все­лить ува­же­ние и поощ­рить его. Прав­да, закон про­тив празд­но­сти при­над­ле­жит, быть может, не Соло­ну, а Писи­стра­ту; но извест­но, напр., что по Соло­но­ву зако­ну отец, не научив­ший сына како­му-либо реме­с­лу, не имел пра­ва в ста­ро­сти тре­бо­вать, чтобы сын содер­жал его. Нако­нец Соло­ну при­над­ле­жит ряд поста­нов­ле­ний, касаю­щих­ся отно­ше­ний меж­ду вла­дель­ца­ми сосед­них участ­ков, посад­ки дере­вьев, рытья колод­цев и поль­зо­ва­ния ими, истреб­ле­ния вред­ных живот­ных (за истреб­ле­ние вол­ков, напр., назна­ча­лись пре­мии) и друг.

Зако­ны Соло­на начер­та­ны были на аксо­нах, четы­рех­уголь­ных дере­вян­ных вра­щаю­щих­ся стол­пах, а офи­ци­аль­ные копии их — на камен­ных стол­пах, кир­бах. Солон взял с афи­нян клят­вен­ное обя­за­тель­ство хра­нить его зако­ны в тече­ние извест­но­го вре­ме­ни, по одно­му пре­да­нию — 10 лет, по дру­го­му — 100. Архон­ты и впо­след­ст­вии пред вступ­ле­ни­ем в долж­ность дава­ли клят­ву, если пре­сту­пят какой-либо закон, посвя­тить золотую ста­тую в Дель­фы вели­чи­ною в чело­ве­че­ский рост.

Достой­ным завер­ше­ни­ем дела Соло­на была амни­стия: кто лишен был поли­ти­че­ских и граж­дан­ских прав до архонт­ства Соло­на, вос­ста­нов­лял­ся в сво­их пра­вах, за исклю­че­ни­ем тех лиц, кото­рые, будучи осуж­де­ны аре­о­па­гом, или эфе­та­ми, или в при­та­нее, под пред­седа­тель­ст­вом «царей», за убий­ство, нане­се­ние ран и за попыт­ки к тира­нии, нахо­ди­лись в изгна­нии, когда амни­стия была объ­яв­ле­на.

Ари­сто­тель в сво­ей «Поли­ти­ке» гово­рит, что Солон уста­но­вил древ­нюю демо­кра­тию, пре­крас­но сме­шав раз­ные нача­ла, при­чем в аре­о­па­ге Ари­сто­тель видит нача­ло оли­гар­хи­че­ское, в выбо­ре долж­ност­ных лиц — ари­сто­кра­ти­че­ское (оче­вид­но, тут он при­да­ет зна­че­ние лишь пред­ва­ри­тель­но­му избра­нию посред­ст­вом голо­со­ва­ния, игно­ри­руя после­дую­щую затем жере­бьев­ку), а в народ­ном суде — нача­ло демо­кра­ти­че­ское. В дру­гом сво­ем про­из­веде­нии, «Афин­ской Поли­тии», Ари­сто­тель назы­ва­ет Соло­на «пер­вым пред­ста­те­лем демо­са» и от него ведет афин­скую демо­кра­тию. с.63 Три дела Соло­на Ари­сто­тель отме­ча­ет, как осо­бен­но демо­кра­ти­че­ские: пер­вое и важ­ней­шее — запре­ще­ние давать взай­мы под залог «тела», затем — пре­до­став­ле­ние каж­до­му пра­ва засту­пать­ся путем суда за оби­жае­мых и, в-третьих, апел­ля­ция в дика­сте­рий, в народ­ный суд, «ибо», как ска­за­но уже, «будучи гос­по­ди­ном в суде, демос ста­но­вит­ся гос­по­ди­ном и в государ­стве» (гл. 9).

Вооб­ще в гла­зах афи­нян V и IV в. Солон был вели­ким зако­но­да­те­лем и твор­цом их демо­кра­тии, от кото­ро­го вели свое нача­ло чуть не все глав­ные их учреж­де­ния. Извест­но стрем­ле­ние потом­ков при­пи­сы­вать одно­му лицу то, что́ явля­лось пло­дом работы несколь­ких дея­те­лей или даже поко­ле­ний, оли­це­тво­рять в одном обра­зе целые пери­о­ды раз­ви­тия. И Соло­ну впо­след­ст­вии при­пи­сы­ва­лось мно­гое, что в дей­ст­ви­тель­но­сти ему не при­над­ле­жа­ло, что воз­ник­ло или рань­ше, или поз­же его. Есть иссле­до­ва­те­ли³⁸, кото­рые отно­сят­ся поэто­му крайне скеп­ти­че­ски к изве­сти­ям о поли­ти­че­ских пре­об­ра­зо­ва­ни­ях Соло­на и гото­вы даже отвер­гать самое суще­ст­во­ва­ние Соло­но­вой кон­сти­ту­ции. Мы не нахо­дим воз­мож­ным захо­дить так дале­ко и дума­ем, что в антич­ной тра­ди­ции, в изло­же­нии Ари­сто­те­ля и Плу­тар­ха, при всех пре­уве­ли­че­ни­ях, заклю­ча­ет­ся все же боль­шая доля исти­ны.

Но строй вре­мен Соло­на, разу­ме­ет­ся, далек был еще от после­дую­щей демо­кра­тии V и IV в.: Солон лишь зало­жил часть фун­да­мен­та, на кото­ром мог­ло быть воз­веде­но зда­ние этой демо­кра­тии. При этом он, быть может, являл­ся не толь­ко ново­вво­ди­те­лем, но и вос­ста­но­ви­те­лем неко­то­рых из тех начал, кото­рые не чуж­ды были иско­ни афин­ско­му обще­ст­вен­но­му строю, но кото­рые подав­ле­ны были в эпо­ху гос­под­ства зна­ти; быть может, заро­ды­ши эти Солон ожи­вил и раз­вил, так как ино­гда то, что́ кажет­ся новиз­ною и лом­кою, есть лишь воз­вра­ще­ние к ста­рине, к искон­но­му поряд­ку; но мы слиш­ком мало зна­ем досто­вер­но­го о нача­лах равен­ства и само­управ­ле­ния в древ­ней досо­ло­но­вой Атти­ке, чтобы утвер­ждать это поло­жи­тель­но.

Солон был враг край­но­стей. «Ниче­го чрез меру», с.64 гово­рят, было его деви­зом. Уме­рен­ность, стрем­ле­ние к при­ми­ре­нию стал­ки­ваю­щих­ся инте­ре­сов и про­ти­во­по­лож­ных начал харак­те­ри­зу­ют Соло­на: он был пре­иму­ще­ст­вен­но посред­ник и при­ми­ри­тель меж­ду дву­мя борю­щи­ми­ся сто­ро­на­ми. Так он сам смот­рел на себя: «наро­ду я дал столь­ко вла­сти, сколь­ко надо; а кто имел силу и отли­чал­ся богат­ст­вом, и о тех я поду­мал, чтобы они не испы­та­ли ниче­го непо­до­баю­ще­го; я стал, рас­про­стер­ши креп­кий щит над обо­и­ми, и не поз­во­лил ни той, ни дру­гой сто­роне одер­жать неспра­вед­ли­вой победы». Или: «Я стал слов­но погра­нич­ный столп меж­ду ними, как меж­ду дву­мя вой­ска­ми». По мне­нию Соло­на, народ луч­ше все­го сле­ду­ет за вождя­ми, когда он ни слиш­ком рас­пу­щен, ни угне­тен; ибо пре­сы­ще­ние порож­да­ет наг­лость, когда мно­го сча­стья доста­ет­ся людям, у кото­рых нет бла­го­ра­зу­мия. По сло­вам Ари­сто­те­ля, Солон дал наро­ду лишь самую необ­хо­ди­мую власть, имен­но — пра­во выби­рать долж­ност­ных лиц и тре­бо­вать от них отче­та, ибо если бы народ не имел и этих прав, то он был бы рабом и вра­гом суще­ст­ву­ю­ще­го строя («Поли­ти­ка», 1274a).

«Если нуж­но откры­то поста­вить в упрек наро­ду», гово­рит Солон, «нико­гда бы ему и во сне не видеть того, что́ он теперь име­ет, а те, кто более зна­тен и силен, долж­ны были бы меня тоже хва­лить и счи­тать сво­им дру­гом».

На самом деле было не то. Соло­на постиг­ла обыч­ная участь людей, избе­гаю­щих край­но­стей и стре­мя­щих­ся к сре­дине. Его рефор­мы в духе уме­рен­но­сти и при­ми­ре­ния про­ти­во­по­лож­ных инте­ре­сов не удо­вле­тво­ри­ли ни той, ни дру­гой пар­тии; они вызва­ли разо­ча­ро­ва­ние и неудо­воль­ст­вие, осо­бен­но сиса­хфия, кото­рая одним каза­лась мерою слиш­ком кру­тою и про­ти­во­за­кон­ною, рево­лю­ци­он­ною, а дру­гим — недо­ста­точ­ною. Не того ожи­да­ли от Соло­на обе пар­тии. Мно­гие вооб­ра­жа­ли, что он возь­мет в свои руки дик­та­ту­ру и сде­ла­ет­ся тира­ном. Каж­дая из боров­ших­ся сто­рон наде­я­лась, что он при­мкнет к ней и будет дей­ст­во­вать в ее инте­ре­сах. Знат­ные дума­ли, что он оста­вит преж­ний порядок не тро­ну­тым или лишь слег­ка его изме­нит; демос меч­тал о все­об­щем земель­ном пере­де­ле. Но Солон такой пере­дел назы­вал «гра­бе­жом» и был про­тив того, чтобы с.65 «бла­го­род­ные и про­стые вла­де­ли рав­ною частью туч­ной род­ной зем­ли»³⁹.

Сто­и­ло Соло­ну толь­ко захо­теть и при­мкнуть к одной из пар­тий, и он был бы тира­ном; но он оттолк­нул от себя обе край­ние пар­тии, пред­по­чтя «бла­го и спа­се­ние государ­ства» сво­им лич­ным выго­дам: ему «не нра­ви­лось», по его соб­ст­вен­ным сло­вам, «совер­шать что-либо путем наси­лия и тира­нии»; он хотел дей­ст­во­вать «силою зако­на». В этом — вели­кое нрав­ст­вен­ное зна­че­ние лич­но­сти Соло­на. Дру­гой на его месте, заме­ча­ет он, «не сдер­жал бы наро­да и не оста­но­вил­ся бы, пока не снял бы сли­вок и не взбол­тал моло­ка». «Если бы, как я, взял бразды дру­гой, зло­мыс­ля­щий и коры­сто­лю­би­вый чело­век, не сдер­жал бы он демо­са; если б я желал испол­нить то, что́ нра­ви­лось тогда одним, и то, что́ сове­то­ва­ли дру­гие, мно­гих мужей поте­рял бы этот город».

Разо­ча­ро­ва­ние и недо­воль­ство край­них пар­тий было вели­ко. «Тщет­ное они заду­мы­ва­ли», заме­ча­ет Солон по пово­ду разде­ла зем­ли, «а теперь сер­дясь смот­рят косо на меня, слов­но на вра­га». Ему при­хо­ди­лось защи­щать­ся со всех сто­рон, «как вол­ку сре­ди стаи псов». «Не был Солон мужем сове­та и глу­бо­ко­го разу­ма», так пере­да­ет он сам заме­ча­ния, направ­лен­ные про­тив него из-за того, что он не сде­лал­ся тира­ном; «когда бог давал ему сча­стье, сам он не взял; пой­мав боль­шую добы­чу, он изум­лен­ный не выта­щил сети: духу не хва­ти­ло и рас­судок поте­рял». Но Солон знал, что «в вели­ком деле труд­но всем уго­дить», и если он не захва­тил тира­нии, не запят­нал сво­ей сла­вы, то он нисколь­ко не сты­дил­ся сво­его обра­за дей­ст­вий; ибо таким спо­со­бом он думал ско­рее победить всех. С чув­ст­вом нрав­ст­вен­но­го удо­вле­тво­ре­ния Солон мог ска­зать: «я испол­нил, что́ обе­щал». Он мог при­звать в свиде­те­ли «мать-зем­лю чер­ную, преж­де пора­бо­щен­ную, ныне сво­бод­ную», воз­вра­щен­ных им из раб­ства и зако­ны, рав­ные для всех⁴⁰. с.66 Солон вывел Афи­ны из тяже­ло­го кри­зи­са, смяг­чил его и отнял у него ост­рый харак­тер. И без сиса­хфии Соло­на, без его бес­ко­рыст­ной, при­ми­ря­ю­щей дея­тель­но­сти, кто зна­ет, чем бы еще кон­чил­ся этот кри­зис. Пре­об­ра­зо­ва­ния Соло­на оста­ви­ли глу­бо­кий след в афин­ской исто­рии. Его дело не было мерт­во­рож­ден­ным. Мно­гие его зако­ны и создан­ные им учреж­де­ния ока­за­лись дол­го­веч­ны­ми, пере­жи­ли его и после­дую­щие сму­ты, самую тира­нию. Заро­ды­ши и нача­ла, поло­жен­ные Соло­ном, вырос­ли и потом пыш­но раз­ви­лись. Неко­то­рые поло­же­ния пере­шли и в рим­ское пра­во, а оттуда — в совре­мен­ное⁴¹.

Но пло­ды Соло­но­вой дея­тель­но­сти обна­ру­жи­лись боль­ше впо­след­ст­вии. Непо­сред­ст­вен­но же после­до­вав­шие затем собы­тия пока­за­ли, что вели­ко­му зако­но­да­те­лю все же не суж­де­но было иметь пол­но­го успе­ха, что введен­ный им строй неустой­чив. Самые его рефор­мы, осо­бен­но сиса­хфия, неко­то­рых разо­рив­шая, край­них пар­тий не успо­ко­и­ли и не при­ми­ри­ли, а напро­тив яви­лись на пер­вых порах новым источ­ни­ком недо­воль­ства и смут⁴². Ока­за­лось, что несмот­ря на дея­тель­ность Соло­на, Афи­ны не мог­ли мино­вать той сту­пе­ни, кото­рую про­хо­ди­ли обык­но­вен­но гре­че­ские государ­ства на пути к демо­кра­тии, — тира­нии.

Пер­вые годы после Соло­но­ва зако­но­да­тель­ства про­шли спо­кой­но; по край­ней мере, внут­рен­ний мир и уста­нов­лен­ный Соло­ном порядок не были явно нару­ше­ны. Но, «на пятый год после архонт­ства Соло­на» дело дошло уже до того, что афи­няне вслед­ст­вие смут не мог­ли выбрать пер­во­го архон­та. Через четы­ре года повто­ри­лось то же; афи­няне опять не име­ли архон­та по при­чине смут, а затем через такой же про­ме­жу­ток вре­ме­ни избран был в архон­ты Дама­сий, с.67 кото­рый пока­зал себя явным узур­па­то­ром: он само­воль­но оста­вал­ся в долж­но­сти более двух лет, пока не был «про­гнан силою». Тогда состо­я­лось согла­ше­ние меж­ду пар­ти­я­ми: поста­нов­ле­но было избрать десять архон­тов: 5 из евпат­ридов, 3 из агрой­ков, т. е. гео­мо­ров, и 2 из деми­ур­гов⁴³. Собы­тия эти отно­сят­ся к кон­цу 80-х годов VI в.

В этих сму­тах, в борь­бе из-за архон­та­та, Ари­сто­тель с пол­ным осно­ва­ни­ем видит дока­за­тель­ство того важ­но­го зна­че­ния, какое име­ла тогда долж­ность пер­во­го архон­та. Борь­ба шла, по всей веро­ят­но­сти, меж­ду знат­ны­ми и незнат­ны­ми. Нель­зя не заме­тить в этих сму­тах извест­ной пра­виль­но­сти, пери­о­дич­но­сти: быть может, не слу­чай­но «анар­хия», невоз­мож­ность выбрать архон­та, оба раза повто­ря­ет­ся через один и тот же про­ме­жу­ток вре­ме­ни — четы­ре года. К сожа­ле­нию, мы не име­ем воз­мож­но­сти уяс­нить себе подроб­нее ход и связь собы­тий.

Что каса­ет­ся Дама­сия, то, оче­вид­но, он стре­мил­ся к тира­нии, но на кого он опи­рал­ся — на демос или на евпат­ридов, мы не зна­ем. Ясно одно, — что свер­же­ние его и избра­ние 10 архон­тов явля­ет­ся тор­же­ст­вом неев­пат­ридов — поло­ви­на мест в кол­ле­гии архон­тов была пре­до­став­ле­на им — и что тут сде­ла­ны были важ­ные уступ­ки со сто­ро­ны евпат­ридов. В совер­шив­шей­ся пере­мене мож­но видеть как бы реак­цию про­тив Соло­но­вых реформ: вме­сто пен­та­ко­сио­медим­нов пред нами тут опять до-Соло­но­вы сосло­вия, и введен­ный Соло­ном порядок, пре­до­став­ляв­ший выс­шие долж­но­сти пен­та­ко­сио­медим­нам, был несо­мнен­но нару­шен. По всей веро­ят­но­сти, и тот сме­шан­ный спо­соб избра­ния архон­тов, кото­рый введен был Соло­ном, ком­би­на­ция голо­со­ва­ния и жре­бия, был отме­нен или не при­ме­нял­ся в это смут­ное вре­мя. Чис­ло архон­тов — 10 — столь необыч­но, что кажет­ся стран­ным и на пер­вый взгляд вызы­ва­ет недо­уме­ние. Но обсто­я­тель­ства вооб­ще были исклю­чи­тель­ные, и если про­изо­шел столь необыч­ный факт, как избра­ние архон­тов из евпат­ридов, гео­мо­ров и деми­ур­гов, то неуди­ви­тель­но, что и самое чис­ло архон­тов было не тра­ди­ци­он­ное, а с.68 исклю­чи­тель­ное. Избра­ни­ем 10 архон­тов, из кото­рых поло­ви­на была из знат­ных, а дру­гая поло­ви­на — из незнат­ных, уста­нав­ли­ва­лись ком­про­мисс и извест­ное равен­ство меж­ду евпат­рида­ми и неев­пат­рида­ми⁴⁴.

Это ново­введе­ние про­су­ще­ст­во­ва­ло одна­ко недол­го и борь­ба пар­тий про­дол­жа­лась. По-преж­не­му, для одних при­чи­ной недо­воль­ства было уни­что­же­ние дол­го­вых обя­за­тельств, повлек­шее за собою их обед­не­ние; дру­гие недо­воль­ны были круп­ны­ми пере­ме­на­ми в государ­ст­вен­ном строе; третьи не удо­вле­тво­ре­ны были эти­ми пере­ме­на­ми, а неко­то­рые вели борь­бу про­сто вслед­ст­вие вза­им­ной враж­ды.

В то вре­мя в Атти­ке высту­па­ют три пар­тии, каж­дая со сво­и­ми стрем­ле­ни­я­ми и со сво­и­ми вождя­ми из евпат­ридов. Пар­тии носи­ли назва­ния от мест­но­стей, где они сосре­дото­чи­ва­лись. Это были, во-пер­вых, педи­эи (или педи­а­ки), жите­ли «рав­ни­ны», самой пло­до­род­ной части Атти­ки, край­няя ари­сто­кра­ти­че­ская пар­тия, состо­яв­шая из бога­тых земле­вла­дель­цев-евпат­ридов и стре­мив­ша­я­ся к реак­ции, к уни­что­же­нию того, что́ сде­ла­но было Соло­ном, и к вос­ста­нов­ле­нию ста­ро­го, до-Соло­нов­ско­го поряд­ка. Во гла­ве педи­эев сто­ял Ликург. Во-вто­рых — пара­лы или пара­лии, жите­ли «бере­го­вой поло­сы», пар­тия уме­рен­ная, сто­рон­ни­ца «сред­ней поли­тии», по сло­вам наше­го источ­ни­ка, т. е. по всей веро­ят­но­сти — строя, введен­но­го Соло­ном. Состо­я­ла она пре­иму­ще­ст­вен­но из тор­гов­цев и ремес­лен­ни­ков, пред­ста­ви­те­лей не столь­ко земле­вла­дель­че­ской и родо­вой зна­ти, сколь­ко дви­жи­мо­сти, хотя в соста­ве ее были и зем­ледель­цы. Вождем пара­лов был Мегакл, из фами­лии Алк­мео­нидов, зять сики­он­ско­го тира­на Кли­сфе­на. Нако­нец третья пар­тия — диа­кри­ев, сосре­дото­чи­вав­ша­я­ся глав­ным обра­зом в бед­ной, мало­пло­до­род­ной, хол­ми­стой части Атти­ки. Состо­я­ла она из фетов, мел­ких кре­стьян и пас­ту­хов, поден­щи­ков и батра­ков. К ней с.69 при­мкну­ли так­же те, кто вслед­ст­вие Соло­но­вой сиса­хфии лишил­ся полу­че­ния дол­гов и обед­нел, и нечи­сто­кров­ные афи­няне, опа­сав­ши­е­ся исклю­че­ния из чис­ла граж­дан. Это была пар­тия наи­бо­лее демо­кра­ти­че­ская, ради­каль­ная, раз­дра­жен­ная про­тив бога­тых, неудо­вле­тво­рен­ная Соло­но­вы­ми рефор­ма­ми, меч­тав­шая о корен­ном пере­во­ро­те, пере­де­ле зем­ли и т. под.

Во гла­ве диа­кри­ев стал Писи­страт, по про­ис­хож­де­нию тоже ари­сто­крат, снис­кав­ший себе осо­бую попу­ляр­ность в наро­де. Он имел сла­ву счаст­ли­во­го пол­ко­во­д­ца. В воз­об­но­вив­шей­ся войне с Мега­рой он заво­е­вал мегар­скую гавань Нисею и окон­ча­тель­но упро­чил за афи­ня­на­ми обла­да­ние Сала­ми­ном⁴⁵. С воен­ны­ми заслу­га­ми и доб­ле­стя­ми Писи­страт соеди­нял обхо­ди­тель­ность, уме­нье рас­по­ла­гать к себе мас­су; он при­хо­дил на помощь бед­ным, обна­ру­жи­вал гуман­ное отно­ше­ние даже к вра­гам, а боль­ше все­го, каза­лось, любил равен­ство⁴⁶. Он-то и высту­пил в роли вождя и защит­ни­ка демо­са, про­ла­гая себе путь к тира­нии.

Солон, вско­ре после сво­его зако­но­да­тель­ства поки­нув­ший было Афи­ны, чтобы избег­нуть докуч­ли­вых вопро­сов и пори­ца­ний, и теперь дав­но вер­нув­ший­ся из деся­ти­лет­не­го путе­ше­ст­вия, ясно видев­ший, к чему кло­нит­ся дело, тщет­но пре­до­сте­ре­гал афи­нян от опас­но­сти, гро­зя­щей их сво­бо­де: «Из тучи идет снег и град, из бле­стя­щей мол­нии про­ис­хо­дит гром; от вели­ких же людей государ­ство гибнет. Народ по неведе­нию попа­да­ет в раб­ство к монар­ху; слиш­ком высо­ко под­няв­ше­го­ся нелег­ко потом сдер­жать; надо теперь обо всем раз­мыс­лить». Но пре­до­сте­ре­же­ний Соло­на не слу­ша­ли. «Если вы», гово­рил он потом, обра­ща­ясь к афи­ня­нам, «по соб­ст­вен­ной глу­по­сти потер­пе­ли, не воз­ла­гай­те вины на богов; ибо вы сами взрас­ти­ли этих тира­нов, дав им силу, и поэто­му тер­пи­те злую нево­лю. В отдель­но­сти каж­дый из вас идет по сто­пам лиси­цы, а сооб­ща у вас — ум сла­бый. Ибо вы смот­ри­те на язык и на сло­ва вкрад­чи­во­го мужа, а на дело совсем не гляди­те».

с.70 Изве­стен рас­сказ о том, как Писи­страт, нароч­но ранив себя, явил­ся на пло­щадь к наро­ду, жало­вал­ся на пре­сле­до­ва­ния вра­гов и про­сил дать ему охра­ну. До нас дошло даже имя того лица, по пред­ло­же­нию кото­ро­го поста­нов­ле­но было удо­вле­тво­рить прось­бу Писи­стра­та; это — некий Ари­стон или Ари­сти­он. И вот Писи­страт, опи­ра­ясь на отряд тело­хра­ни­те­лей — «дуби­но­нос­цев», палоч­ни­ков — завла­дел акро­по­лем и сде­лал­ся тира­ном (561/560 г.).

На пер­вый раз одна­ко Писи­стра­ту недол­го при­шлось власт­во­вать. Преж­ние сопер­ни­ки, Мегакл, сто­яв­ший во гла­ве пара­лов, и Ликург, пред­во­ди­тель педи­эев, соеди­ни­лись про­тив него, и он при­нуж­ден был поки­нуть Афи­ны. Писи­страт уда­лил­ся в Мара­фон, сре­дото­чие его пар­тии, диа­кри­ев.

Но с уда­ле­ни­ем Писи­стра­та рушил­ся союз Мегак­ла с Ликур­гом, и Мегакл всту­пил в согла­ше­ние с Писи­стра­том; меж­ду ними услов­ле­но было, что Писи­страт воз­вра­тит­ся в Афи­ны и женит­ся на доче­ри Мегак­ла. Рас­ска­зы­ва­ют, буд­то для захва­та Афин ими пуще­на была в ход такая улов­ка: одну высо­кую, кра­си­вую жен­щи­ну наряди­ли боги­ней Афи­ной; она ста­ла на колес­ни­цу, рядом с нею Писи­страт, и таким обра­зом напра­ви­лись к горо­ду, а впе­ре­ди шли героль­ды и про­воз­гла­ша­ли, что сама Афи­на воз­вра­ща­ет Писи­стра­та в свой акро­поль. Жите­ли вери­ли и пада­ли ниц пред мни­мой боги­ней. Геро­дот, так­же пере­даю­щий этот рас­сказ (I, 60), изум­ля­ет­ся, как мог­ли тогдаш­ние афи­няне, отли­чав­ши­е­ся сво­им раз­ви­ти­ем, пове­рить подоб­ной неле­по­сти…

Так Писи­страт вто­рич­но завла­дел вла­стью, но опять не надол­го. Он ско­ро разо­шел­ся с Мега­к­лом и дол­жен был оста­вить Афи­ны. На этот раз он уда­лил­ся на македон­ское побе­ре­жье, у Фер­мей­ско­го зали­ва, а оттуда — на бере­га реки Стри­мо­на, в окрест­но­сти Пан­гея, мест­ность, бога­тую метал­ла­ми, где он вла­дел руд­ни­ка­ми и где впо­след­ст­вии в V в. афи­няне так ста­ра­лись утвер­дить­ся, осно­вав Амфи­поль. Добыв сред­ства и наняв вой­ско, Писи­страт отправ­ля­ет­ся на ост­ров Евбею, в Эре­трию, в кото­рой гос­под­ст­во­ва­ла оли­гар­хия «всад­ни­ков», ока­зав­шая ему рев­ност­ное содей­ст­вие. Он вхо­дит, кро­ме того, в дру­же­ст­вен­ные свя­зи с бога­тым с.71 и вли­я­тель­ным нак­сос­цем Лигда­мидом, с Арго­сом, дав­шим ему отряд вой­ска, с фиван­ца­ми, под­дер­жи­ва­ет сно­ше­ния с сво­ей пар­ти­ей в самой Атти­ке и зор­ко следит за тем, что́ про­ис­хо­дит в Афи­нах. Теперь с ору­жи­ем в руках он дума­ет овла­деть вла­стью, всту­па­ет с вой­ском в Атти­ку и в бит­ве при Пал­лене нано­сит пора­же­ние сво­им про­тив­ни­кам. Путь в Афи­ны после это­го был ему открыт. На этот раз Писи­страт проч­но утвер­дил­ся во вла­сти, сохра­нил ее до самой смер­ти и пере­дал ее сво­им сыно­вьям⁴⁷.

Тор­же­ство Писи­стра­та было уда­ром для евпат­ридов. Неко­то­рые из его сопер­ни­ков и про­тив­ни­ков пали, дру­гие волей или нево­лей уда­ли­лись из Афин; боль­шая часть их име­ний была кон­фис­ко­ва­на; третьи поко­ри­лись вла­сти тира­на. Но государ­ст­вен­ных учреж­де­ний и зако­нов Писи­страт не тро­нул. По-преж­не­му суще­ст­во­вал напр. аре­о­паг, и рас­ска­зы­ва­ют даже, что Писи­страт, кем-то обви­нен­ный, пред­стал на суд его; но обви­ни­тель не явил­ся. По-преж­не­му суще­ст­во­вал и архон­тат; толь­ко Писи­страт ста­рал­ся про­во­дить на эту долж­ность сво­их род­ст­вен­ни­ков: по-види­мо­му, сме­шан­ная систе­ма выбо­ров, введен­ная Соло­ном, при кото­рой, бла­го­да­ря жре­бию, мог­ли про­хо­дить в архон­ты лица, неже­ла­тель­ные для тира­на, не при­ме­ня­лась и заме­не­на была пря­мым голо­со­ва­ни­ем. Граж­дан Писи­страт поста­рал­ся разору­жить. В его рас­по­ря­же­нии был отряд вой­ска и бога­тые мате­ри­аль­ные сред­ства. Из руд­ни­ков на бере­гах Стри­мо­на он полу­чал боль­шие дохо­ды. Кро­ме того, он уста­но­вил сбор в раз­ме­ре одной деся­той или, по дру­го­му свиде­тель­ству, одной два­дца­той части с дохо­да.

с.72 Но не толь­ко это слу­жи­ло опо­рой Писи­стра­ту. Антич­ное пре­да­ние, кото­рое нель­зя запо­до­зрить в сочув­ст­вии к тира­нии и кото­рое про­слав­ля­ло тира­но­убий­ство, рису­ет нам Писи­стра­та в обра­зе гуман­но­го, мяг­ко­го, снис­хо­ди­тель­но­го вла­сти­те­ля, соблюдаю­ще­го зако­ны, пра­вя­ще­го «уме­рен­но, ско­рее как граж­да­нин, неже­ли как тиран». Таки­ми каче­ства­ми и обра­зом дей­ст­вия Ари­сто­тель объ­яс­ня­ет, поче­му, будучи изго­ня­ем, Писи­страт сно­ва лег­ко захва­ты­вал власть и под конец удер­жал ее за собою: его воз­вра­ще­ния жела­ло боль­шин­ство как знат­ных, так и демо­са; одних он при­вле­кал лас­ко­вым обра­ще­ни­ем, дру­гих — помо­щью в их част­ных делах, и с теми и дру­ги­ми он был хорош, гово­рит Ари­сто­тель.

Осо­бен­но забо­тил­ся Писи­страт о сель­ском клас­се⁴⁸. Все­об­ще­го пере­де­ла зем­ли, о кото­ром меч­та­ла край­няя пар­тия, и он не совер­шил; но есть пред­по­ло­же­ние⁴⁹, что за смер­тью и уда­ле­ни­ем из Атти­ки мно­гих знат­ных Писи­страт полу­чил воз­мож­ность рас­по­рядить­ся зем­ля­ми, кото­рые были им кон­фис­ко­ва­ны, и роздал их мел­ким зем­ледель­цам, преж­ним гек­те­мо­рам, кото­рые таким обра­зом ста­ли соб­ст­вен­ни­ка­ми обра­ба­ты­вае­мых ими участ­ков. Источ­ни­ки об этом не гово­рят, но и они свиде­тель­ст­ву­ют, что Писи­страт нуж­даю­щих­ся снаб­жал скотом и семе­на­ми, давал им в ссу­ду день­ги на обра­бот­ку зем­ли и проч. Сло­вом, он открыл для сель­ско­го насе­ле­ния государ­ст­вен­ный кредит. Делал он это, по сло­вам Ари­сто­те­ля, для того, чтобы мас­са не скоп­ля­лась в горо­де и чтобы она, поль­зу­ясь уме­рен­ным достат­ком и зани­ма­ясь сво­и­ми част­ны­ми дела­ми, не име­ла ни жела­ния, ни досу­га зани­мать­ся дела­ми обще­ст­вен­ны­ми: вме­сте с тем, при раз­ви­тии зем­леде­лия, уве­ли­чи­ва­лись и дохо­ды Писи­стра­та, так как он взи­мал извест­ную долю с про­дук­тов. Но Писи­страт дей­ст­во­вал тут не толь­ко как хит­рый и вла­сто­лю­би­вый тиран, желав­ший обез­опа­сить себя, но и как даль­но­вид­ный государ­ст­вен­ный чело­век; с.73 тон­кий рас­чет и лич­ная выго­да соеди­ня­лись здесь с удо­вле­тво­ре­ни­ем насущ­ных инте­ре­сов наро­да. Луч­шее сред­ство упро­чить свою власть Писи­страт видел в под­ня­тии бла­го­со­сто­я­ния мас­сы; он пола­гал, что насе­ле­ние, поль­зу­ю­ще­е­ся достат­ком, не будет стре­мить­ся к пере­мене, к свер­же­нию его вла­сти. В деле эко­но­ми­че­ских реформ Писи­страт пошел даль­ше по пути, на кото­рый всту­пил Солон; он завер­шил тут то, что́ нача­то было Соло­ном; он кос­нул­ся само­го кор­ня зла, от кото­ро­го стра­да­ла мас­са зем­ледель­че­ско­го насе­ле­ния и от кото­ро­го не мог­ла ее ради­каль­но осво­бо­дить даже сиса­хфия и дру­гие меры Соло­на. Открыв кредит и ока­зав помощь зем­ледель­че­ско­му клас­су, Писи­страт устра­нил самые при­чи­ны тяж­ко­го поло­же­ния это­го клас­са и сде­лал для Атти­ки невоз­мож­ным в буду­щем повто­ре­ние того эко­но­ми­че­ско­го кри­зи­са, кото­рый она пере­жи­ла в кон­це VII и в нача­ле VI в. Бла­го­со­сто­я­ние мас­сы, а вме­сте и даль­ней­ший рост демо­са были им упро­че­ны. После Соло­на и Писи­стра­та мы боль­ше уже не слы­шим ни о зем­ледель­че­ском кри­зи­се, ни о гек­те­мо­рах и их печаль­ной доле в Атти­ке.

Боль­шое вни­ма­ние Писи­страт обра­щал на пра­во­судие. Он часто сам объ­ез­жал стра­ну, на месте раз­ре­шая спо­ры и над­зи­рая за пра­во­суди­ем. Для сель­ско­го насе­ле­ния он учредил «судей по демам», т. е. по сель­ским общи­нам, воло­стям. Ари­сто­тель объ­яс­ня­ет это тоже заботой о том, чтобы насе­ле­ние не покида­ло сво­их полей и не явля­лось в город. Но, кро­ме того, мог­ли здесь дей­ст­во­вать и дру­гие моти­вы: учреж­де­ние судей по демам было в инте­ре­сах мас­сы и пра­во­судия; суд делал­ся более доступ­ным и близ­ким насе­ле­нию; вме­сте с тем еще более под­ры­ва­лось вли­я­ние и могу­ще­ство мест­ных знат­ных родов.

При Писи­стра­те в Афи­нах раз­ви­лась широ­кая стро­и­тель­ная дея­тель­ность: пред­при­ня­та построй­ка новых хра­мов, полез­ных соору­же­ний, в роде водо­про­во­да и водо­е­ма (Энне­а­кру­нос), что́ для горо­да, нуж­дав­ше­го­ся в воде, было очень важ­но; про­веде­ны пре­крас­ные доро­ги из Афин в окрест­но­сти, при­чем тут глав­ная заслу­га при­над­ле­жа­ла одно­му из Писи­стра­то­вых сыно­вей, Гип­пар­ху, и т. д. Все это с.74 спо­соб­ст­во­ва­ло не толь­ко укра­ше­нию и бла­го­устрой­ству горо­да, но и дава­ло зара­боток рабо­чим и ремес­лен­ни­кам, име­ло, сле­до­ва­тель­но, зна­че­ние соци­аль­но-поли­ти­че­ской меры⁵⁰. Тут, как и в неко­то­рых дру­гих отно­ше­ни­ях, Писи­страт явля­ет­ся пред­ше­ст­вен­ни­ком Перик­ла. При нем же введе­но содер­жа­ние на государ­ст­вен­ный счет инва­лидов, полу­чив­ших уве­чье на войне.

Вооб­ще Писи­страт, по сло­вам Ари­сто­те­ля, не угне­тал наро­да, но достав­лял ему внут­рен­ний мир и спо­кой­ст­вие, и впо­след­ст­вии часто гово­ри­ли, что «вре­мя Писи­стра­то­вой тира­нии — это век Кро­но­са», золотая пора (гл. 16). В исто­рии раз­ви­тия афин­ской демо­кра­тии тира­ния Писи­стра­та явля­ет­ся важ­ным момен­том, под­готов­кой к после­дую­ще­му гос­под­ству демо­са: она долж­на была содей­ст­во­вать соци­аль­но­му и поли­ти­че­ско­му равен­ству; знат­ные долж­ны были под­чи­нить­ся общим для всех зако­нам и гос­под­ст­во­вав­шей над все­ми вла­сти тира­на; реак­ци­он­ные попыт­ки евпат­ридов были подав­ле­ны; страст­ная борь­ба и сму­ты на вре­мя улег­лись; Соло­но­вы зако­ны, не тро­ну­тые Писи­стра­том, мог­ли вой­ти в самую жизнь; бла­го­со­сто­я­ние мас­сы под­ня­лось; демос окреп.

В исто­рии внеш­не­го могу­ще­ства Афин прав­ле­ние Писи­стра­та зани­ма­ет так­же чрез­вы­чай­но важ­ное место. Афин­ский тиран дале­ко про­стер поли­ти­че­ские свя­зи и свое вли­я­ние. Он имел опо­ру и извне. Писи­страт нахо­дил­ся в сою­зе с Фива­ми, Фес­са­ли­ей, Эре­три­ей, Арго­сом и Поли­кра­том Самос­ским; он был в дру­же­ст­вен­ных отно­ше­ни­ях со Спар­той. Он поко­рил Нак­сос и поста­вил там пра­ви­те­лем или тира­ном сво­его союз­ни­ка Лигда­мида; совер­шил рели­ги­оз­ное очи­ще­ние на Дело­се и таким обра­зом рас­по­ло­жил в свою поль­зу этот свя­щен­ный ост­ров; заво­е­вал Сигей, из-за кото­ро­го борь­ба шла еще в кон­це VII в., а теперь, по-види­мо­му, воз­об­но­ви­лась, и поса­дил в нем одно­го из сво­их сыно­вей; имел вла­де­ния у Фер­мей­ско­го зали­ва и Пан­гея. Нако­нец, при нем и при его поощ­ре­нии пред­ста­ви­тель с.75 одной из самых вли­я­тель­ных афин­ских фами­лий, Миль­ти­ад, о кото­ром Геро­дот гово­рит, как о дина­сте, утвер­дил­ся в Хер­со­не­се Фра­кий­ском, лежав­шем на пути в Понт, и поло­жил там нача­ло афин­ско­му гос­под­ству. Мы видим таким обра­зом, что уже при Писи­стра­те афин­ско­му вли­я­нию под­чи­не­ны были важ­ней­шие из Цик­лад, что афи­няне уже тогда ста­ли ногою на македон­ском побе­ре­жье и у Гел­лес­пон­та, пунк­тах, чрез­вы­чай­но важ­ных в тор­го­вом и стра­те­ги­че­ском отно­ше­ни­ях, и там, где впо­след­ст­вии так широ­ко рас­про­стра­ни­лось афин­ское гос­под­ство. Наряду с рас­ши­ре­ни­ем поли­ти­че­ско­го могу­ще­ства, раз­ви­ва­лись, разу­ме­ет­ся, и тор­го­вые свя­зи, обес­пе­чи­ва­лись сно­ше­ния напр. со стра­на­ми При­пон­тий­ски­ми. Сло­вом, при Писи­стра­те уже было как бы наме­че­но то, что совер­ше­но Афи­на­ми V в., в пору рас­цве­та их демо­кра­тии и внеш­не­го могу­ще­ства. Писи­страт явля­ет­ся тут пред­ше­ст­вен­ни­ком Феми­сток­ла и Ари­сти­да, Кимо­на и Перик­ла, и исто­рия Афин V в. пред­став­ля­ет ряд фак­тов, ана­ло­гию и пре­цеден­ты кото­рым мы встре­ча­ем в исто­рии пред­ше­ст­ву­ю­щей — в эпо­ху тира­нии.

Эта эпо­ха явля­ет­ся важ­ною и в исто­рии искус­ства, в част­но­сти — пла­сти­ки и кера­ми­ки. Тогда совер­ша­лись круп­ные пере­ме­ны и в рели­ги­оз­ной, и в умст­вен­ной сфе­ре: обна­ру­жи­ва­лись новые тече­ния, и тече­ния эти нахо­ди­ли себе покро­ви­тель­ство и под­держ­ку при дво­ре афин­ско­го тира­на. Подоб­но неко­то­рым дру­гим тира­нам, Писи­страт содей­ст­во­вал раз­ви­тию куль­та Дио­ни­са, бога зем­ледель­че­ско­го, сель­ско­го клас­са, а в осо­бен­но­сти — куль­та Афи­ны: меж­ду про­чим, по-види­мо­му, с его вре­ме­ни ведет нача­ло празд­ник «Вели­ких Пана­фи­ней». Писи­страт и его сыно­вья покро­ви­тель­ст­во­ва­ли поэтам. Вооб­ще при дво­ре афин­ско­го тира­на обна­ру­жи­ва­лась живая умст­вен­ная и поэ­ти­че­ская дея­тель­ность. Неко­то­рые чер­ты тут могут напом­нить нам эпо­ху италь­ян­ско­го Воз­рож­де­ния.

Писи­страт умер в ста­ро­сти в 528/527 г. Власть пере­шла к его сыно­вьям. Из них более выда­ва­лись Гип­пий и Гип­парх⁵¹, кото­рые и сто­я­ли во гла­ве дел. Руко­во­дил с.76 прав­ле­ни­ем соб­ст­вен­но Гип­пий, как стар­ший и ода­рен­ный от при­ро­ды спо­соб­но­стя­ми государ­ст­вен­но­го дея­те­ля. Гип­парх же был люби­тель муз и друг поэтов — Ана­крео­на, Симо­нида и дру­гих, кото­рых он при­гла­шал в Афи­ны; он бли­же сто­ял к искус­ству и к лите­ра­ту­ре. Это был «Лав­рен­тий Вели­ко­леп­ный древ­но­сти», по выра­же­нию одно­го немец­ко­го исто­ри­ка.

Пер­вое вре­мя по смер­ти Писи­стра­та его сыно­вья пра­ви­ли таким же обра­зом, как и он. Но поло­же­ние сыно­вей было затруд­ни­тель­нее. Вла­ды­че­ство тира­нов ста­но­ви­лось тягост­ным не для одних толь­ко евпат­ридов, но и для демо­са, преж­де столь нуж­дав­ше­го­ся в тира­нии, как демо­кра­ти­че­ской дик­та­ту­ре, а теперь быв­ше­го в состо­я­нии обой­тись и без нее, начи­нав­ше­го стре­мить­ся к боль­шей само­сто­я­тель­но­сти и сво­бо­де. При­том сыно­вья Писи­стра­та не име­ли за собою тех заслуг, кото­рые дела­ли их отца столь попу­ляр­ным и кото­рые в гла­зах мно­гих дава­ли ему пра­во на власть; они долж­ны были созна­вать, что их власть не име­ет закон­ной поч­вы. Вдо­ба­вок, они ино­гда поз­во­ля­ли себе по отно­ше­нию к отдель­ным лицам поступ­ки, кото­рые долж­ны были вызы­вать раз­дра­же­ние и месть. Одним из таких поступ­ков и был вызван заго­вор Гар­мо­дия и Ари­сто­ги­то­на.

Гар­мо­дий и Ари­сто­ги­тон были двое моло­дых афи­нян, свя­зан­ные меж­ду собою любо­вью — извест­но, что в Гре­ции влюб­ля­лись не столь­ко в жен­щин, сколь­ко в юно­шей. Гип­парх, вос­пы­лав­ший стра­стью к Гар­мо­дию, но отверг­ну­тый им, нанес оскорб­ле­ние его сест­ре⁵², устра­нив ее, как с.77 недо­стой­ную, от уча­стия в про­цес­сии. Тогда Гар­мо­дий и Ари­сто­ги­тон реши­лись ото­мстить и соста­ви­ли заго­вор с целью убить тира­нов. Они хоте­ли при­ве­сти в испол­не­ние это во вре­мя празд­но­ва­ния Пана­фи­ней. Но замы­сел их не вполне удал­ся: заго­вор­щи­кам уда­лось умерт­вить лишь Гип­пар­ха. Гар­мо­дий погиб тут же на месте, а Ари­сто­ги­тон — потом.

Заго­вор Гар­мо­дия и Ари­сто­ги­то­на был делом лич­ной мести; лишь лич­ное оскорб­ле­ние побуди­ло этих моло­дых афи­нян взять на себя роль осво­бо­ди­те­лей Афин; о сво­бо­де и демо­кра­тии Гар­мо­дий и Ари­сто­ги­тон в сущ­но­сти не дума­ли и не они осво­бо­ди­ли Афи­ны от тира­нии. Но фан­та­зия народ­ная иде­а­ли­зи­ро­ва­ла Гар­мо­дия и Ари­сто­ги­то­на; леген­да сде­ла­ла из них бор­цов за сво­бо­ду, осво­бо­ди­те­лей от ига тира­нов, при­пи­са­ла им стрем­ле­ния, кото­рых они не име­ли, и дело, кото­ро­го они не совер­ши­ли. Память о Гар­мо­дии и Ари­сто­ги­тоне дол­го хра­ни­лась в Афи­нах; их чти­ли, как тира­но­убийц и осво­бо­ди­те­лей; им воз­двиг­ну­ты были ста­туи на пло­ща­ди; поле­марх при­но­сил им жерт­вы, как пав­шим за оте­че­ство; потом­ки их поль­зо­ва­лись льгота­ми и при­ви­ле­ги­я­ми, напр. обедом в при­та­нее, изъ­я­ти­ем от нало­гов, рас­хо­дов по куль­ту и проч. О них вспо­ми­на­ли во вре­мя пир­шеств в застоль­ных пес­нях. «Не умер ты, доро­гой Гар­мо­дий», гово­рит­ся, напр., в одной из таких песен, «но пре­бы­ва­ешь на ост­ро­вах бла­жен­ных, вме­сте с быст­ро­но­гим Ахил­лом и Тидидом Дио­медом». По сло­вам дру­гой, сла­ва Гар­мо­дия и Ари­сто­ги­то­на будет веч­ною, так как они «тира­на уби­ли и афи­нян сде­ла­ли рав­но­прав­ны­ми». Все это пока­зы­ва­ет нам, как смот­ре­ли впо­след­ст­вии в демо­кра­ти­че­ских Афи­нах на тира­нию и тира­но­убий­ство.

После гибе­ли Гип­пар­ха Гип­пий стал подо­зри­тель­нее, суро­вее. Тира­ния сде­ла­лась жесто­кою: Гип­пий мстил за смерть бра­та, мно­гих каз­нил и изгнал; но этим вну­шал к себе еще боль­ше недо­ве­рия и нена­ви­сти. Меж­ду тем Писи­стра­ти­ды лиша­лись опор извне, одно­го союз­ни­ка за дру­гим: с.78 пали Лигда­мид Нак­сос­ский и Поли­крат Самос­ский; пер­сы овла­де­ли Сиге­ем и Хер­со­не­сом Фра­кий­ским. В самих Афи­нах оппо­зи­ция про­тив тира­нии рос­ла, а за гра­ни­цею Атти­ки дей­ст­во­ва­ли поли­ти­че­ские изгнан­ни­ки. Во гла­ве их были Алк­мео­ниды, кото­рые и берут­ся за низ­вер­же­ние тира­нии.

Алк­мео­ниды были знат­ны, бога­ты и могу­ще­ст­вен­ны. Их свя­зи про­сти­ра­лись дале­ко, даже за пре­де­лы Гре­ции. Пред­ста­ви­те­ли этой фами­лии были в род­стве или в друж­бе с тира­на­ми Сики­о­на, с царя­ми Лидии и т. д. Даже живя в изгна­нии, Алк­мео­ниды явля­лись опас­ны­ми вра­га­ми для Гип­пия. Прав­да, пер­вая попыт­ка их вторг­нуть­ся в Атти­ку и низ­ло­жить тира­нию окон­чи­лась неудач­ной для них бит­вою при Лейп­сид­рии. Но вско­ре Алк­мео­ниды нашли сред­ство для дости­же­ния сво­ей цели: они при­об­ре­ли могу­ще­ст­вен­но­го по сво­е­му вли­я­нию союз­ни­ка в лице дель­фий­ско­го ора­ку­ла. Храм в Дель­фах сго­рел и Алк­мео­ниды усло­ви­лись постро­ить его вновь, при чем отстро­и­ли его с бо́льшим вели­ко­ле­пи­ем, чем обя­за­ны были по дого­во­ру⁵³, и этим, разу­ме­ет­ся, при­об­ре­ли рас­по­ло­же­ние дель­фий­ских жре­цов.

С этих пор ора­кул был на сто­роне Алк­мео­нидов и побуж­да­ет Спар­ту поло­жить конец тира­нии в Афи­нах: каж­дый раз, когда спар­тан­цы обра­ща­лись с каким-либо вопро­сом в Дель­фы, пифия повто­ря­ла одно: они долж­ны осво­бо­дить Афи­ны. Но были, кро­ме того, и чисто поли­ти­че­ские моти­вы, побуж­дав­шие Спар­ту высту­пить про­тив Писи­стра­ти­дов: это — союз послед­них с Арго­сом, дав­ниш­ним сопер­ни­ком и вра­гом Спар­ты. И вот спар­тан­цы отправ­ля­ют морем в Атти­ку про­тив Гип­пия неболь­шой отряд; но отряд этот, выса­див­шись, тер­пит пора­же­ние. Теперь заде­ты были уже честь и само­лю­бие Спар­ты. Во гла­ве боль­шо­го вой­ска в Атти­ку явля­ет­ся сам спар­тан­ский царь Клео­мен. Гип­пий запер­ся в акро­по­ле. Клео­мен вме­сте с с.79 афи­ня­на­ми, «желав­ши­ми сво­бо­ды», оса­жда­ет его. Гип­пий, после того, как его сыно­вья, кото­рых он хотел отпра­вить в без­опас­ное место, попа­ли в руки оса­ждаю­щих, всту­пил в пере­го­во­ры. Он дол­жен был поки­нуть Атти­ку и уда­лил­ся в Сигей, под покро­ви­тель­ство пер­сов.

Так поло­жен был конец тира­нии в Афи­нах в 510 г.

С паде­ни­ем тира­нии в Афи­нах воз­об­но­ви­лась внут­рен­няя борь­ба: Иса­гор, сын Тисанд­ра, борол­ся с Кли­сфе­ном Алк­мео­нидом, осво­бо­ди­те­лем Афин. Иса­гор сто­ял во гла­ве ари­сто­кра­ти­че­ской пар­тии, думав­шей, веро­ят­но, вос­поль­зо­вать­ся паде­ни­ем Писи­стра­ти­дов в сво­их видах и стре­мив­шей­ся к реак­ции в анти­де­мо­кра­ти­че­ском духе. Ари­сто­тель назы­ва­ет его «дру­гом тира­нов»: может быть, Иса­гор при­над­ле­жал к тем ари­сто­кра­там, кото­рые при­ми­ри­лись с вла­ды­че­ст­вом Писи­стра­ти­дов и теперь гото­вы были протя­нуть руку сто­рон­ни­кам изгнан­но­го Гип­пия про­тив обще­го их вра­га, Кли­сфе­на.

Кли­сфен при­над­ле­жал к фами­лии Алк­мео­нидов, кото­рая сыг­ра­ла такую вид­ную роль в афин­ской исто­рии. Как извест­но, один из пред­ста­ви­те­лей этой фами­лии, Мегакл, был архон­том во вре­мя Кило­но­ва вос­ста­ния, при подав­ле­нии кото­ро­го совер­ше­но было свя­тотат­ство. Дру­гой пред­ста­ви­тель, Алк­ме­он, был пред­во­ди­те­лем афи­нян в Свя­щен­ной войне, пред­при­ня­той в защи­ту инте­ре­сов Дельф; он был пер­вый афи­ня­нин, победив­ший в Олим­пии на колес­ни­це, запря­жен­ной чет­вер­кой лоша­дей, и вооб­ще выда­вал­ся сво­им богат­ст­вом, сво­и­ми свя­зя­ми с царя­ми Лидии. Тре­тий — Мегакл, зять сики­он­ско­го тира­на Кли­сфе­на, — был сопер­ни­ком Писи­стра­та и вождем пара­лов. Его сыном и был тот Кли­сфен, кото­рый явил­ся осво­бо­ди­те­лем Афин от ига тира­нии и одним из вели­чай­ших афин­ских зако­но­да­те­лей, осно­ва­те­лем афин­ской демо­кра­тии.

Еще после Кило­но­ва вос­ста­ния, когда состо­ял­ся при­го­вор над свя­тотат­ца­ми, начал­ся, как извест­но (стр. 40), раз­рыв с.80 меж­ду Алк­мео­нида­ми и осталь­ною зна­тью. Теперь, когда пар­тия Иса­го­ра ока­за­лась сна­ча­ла силь­нее, побеж­ден­ный ею Кли­сфен реши­тель­но ста­но­вит­ся вождем демо­са. По сло­вам Ари­сто­те­ля, он при­влек его на свою сто­ро­ну, отда­вая государ­ст­вен­ное управ­ле­ние мас­се (гл. 20).

Тогда Иса­гор обра­ща­ет­ся за помо­щью к спар­тан­ско­му царю Клео­ме­ну. Гово­рят, лич­ные моти­вы, свя­зи с семьей Иса­го­ра, побуж­да­ли Клео­ме­на под­дер­жать вождя ари­сто­кра­ти­че­ской пар­тии. Но и поми­мо это­го, — Спар­та не мог­ла, конеч­но, сочув­ст­во­вать уси­ле­нию демо­кра­тии в Афи­нах: не для того она так содей­ст­во­ва­ла осво­бож­де­нию их от тира­нии. И вот, по зову Иса­го­ра в Афи­ны явля­ет­ся спар­тан­ский царь Клео­мен с вой­ском. Чтобы нане­сти пора­же­ние Кли­сфе­ну, вра­ги его вспо­ми­на­ют о свя­тотат­стве, совер­шен­ном неко­гда во вре­мя смут Кило­на, и Кли­сфен дол­жен был со сво­и­ми при­вер­жен­ца­ми бежать из Афин; до 700 семейств было изгна­но тогда под тем пред­ло­гом, что они запят­на­ны сквер­ной свя­тотат­ства. Но когда Клео­мен взду­мал рас­пу­стить совет и вру­чить власть над Афи­на­ми Иса­го­ру и 300 из его сто­рон­ни­ков, то совет не пови­но­вал­ся и ока­зал стой­кое, муже­ст­вен­ное сопро­тив­ле­ние. На защи­ту сове­та собрал­ся народ и Клео­ме­ну вме­сте с сво­им отрядом и с Иса­го­ром при­шлось искать убе­жи­ща в акро­по­ле. Два дня спар­тан­цы выдер­жи­ва­ли оса­ду; а на тре­тий заклю­че­на была капи­ту­ля­ция, в силу кото­рой спар­тан­цы долж­ны были уда­лить­ся. С ними ушел и Иса­гор; про­чие сто­рон­ни­ки Клео­ме­на были пре­да­ны каз­ни. Кли­сфен же и его при­вер­жен­цы воз­вра­ти­лись в Афи­ны.

Итак, Кли­сфен вышел из борь­бы победи­те­лем, при­влек­ши на свою сто­ро­ну демос. Такие собы­тия, как сму­ты после Соло­но­ва зако­но­да­тель­ства, как тира­ния Писи­стра­та и нако­нец самая борь­ба с Иса­го­ром, ясно пока­зы­ва­ли, что афин­ско­му строю недо­ста­ет устой­чи­во­сти, и Кли­сфен высту­па­ет пре­об­ра­зо­ва­те­лем это­го строя в более демо­кра­ти­че­ском духе. Меж­ду ним и Соло­ном — боль­шое раз­ли­чие: Солон — посред­ник меж­ду пар­ти­я­ми, а Кли­сфен — вождь пар­тии, реши­тель­но став­ший на сто­ро­ну демо­са; при нем мы видим победу демо­кра­ти­че­ских начал, и в этом смыс­ле, с.81 если кого мож­но назвать осно­ва­те­лем и твор­цом истин­ной демо­кра­тии в Афи­нах, то ско­рее все­го Кли­сфе­на. Его рефор­мы направ­ле­ны были к тому, чтобы доста­вить реши­тель­ный пере­вес нача­лам демо­кра­ти­че­ским над ари­сто­кра­ти­че­ски­ми. С сво­и­ми пла­на­ми Кли­сфен мог высту­пить еще сре­ди борь­бы, рань­ше пол­но­го тор­же­ства над сопер­ни­ком, но воз­мож­ность про­ве­сти их наста­ла лишь тогда, когда Иса­гор был окон­ча­тель­но побеж­ден.

В ряду Кли­сфе­но­вых реформ самая глав­ная — введе­ние новых деся­ти фил. Нача­ло про­веде­ния этой рефор­мы отно­сит­ся еще к году архонт­ства Иса­го­ра, т. е. к 508/507 г.^53a

Рефор­мы Соло­на и тира­ния Писи­стра­та нема­ло сде­ла­ли для уси­ле­ния демо­са и огра­ни­че­ния ари­сто­кра­тии. Но все-таки знат­ные роды фак­ти­че­ски поль­зо­ва­лись еще гро­мад­ным вли­я­ни­ем в государ­стве, и в Афи­нах до тех пор не мог­ло быть демо­кра­тии в дей­ст­ви­тель­но­сти, пока ари­сто­кра­тия оста­ва­лась сво­его рода замкну­тым, тес­но спло­чен­ным сосло­ви­ем, пока ста­рин­ные четы­ре филы сохра­ня­ли поли­ти­че­ское зна­че­ние, так как в этих филах пре­об­ла­да­ла знать и под­чи­ня­ла сво­е­му вли­я­нию осталь­ные эле­мен­ты. И вот, чтобы сло­мить окон­ча­тель­но могу­ще­ство ари­сто­кра­ти­че­ских родов, Кли­сфен отни­ма­ет у преж­них четы­рех фил поли­ти­че­ское зна­че­ние и, оста­вив за ними лишь роль родо­вых и рели­ги­оз­ных сою­зов, созда­ет новые десять фил, меж­ду кото­ры­ми все граж­дане Атти­ки рас­пре­де­ля­ют­ся не по сво­е­му про­ис­хож­де­нию, а по месту житель­ства, и к кото­рым пере­хо­дит поли­ти­че­ское вли­я­ние, так как теперь при­ме­ни­тель­но к это­му ново­му деле­нию орга­ни­зу­ют­ся и государ­ст­вен­ные учреж­де­ния, долж­но­сти, уча­стие граж­дан в слу­же­нии государ­ству — в управ­ле­нии и в вой­ске. Эти новые филы тоже состав­ля­ли сво­его рода кор­по­ра­ции, с соб­ст­вен­ным иму­ще­ст­вом и управ­ле­ни­ем, с собра­ни­я­ми, про­ис­хо­див­ши­ми в Афи­нах. Во гла­ве их сто­я­ли выбор­ные эпи­ме­ле­ты.

Но Кли­сфе­но­вы филы не пред­став­ля­ли собой сплош­ных терри­то­рий. Вспом­ним, что в Атти­ке суще­ст­во­ва­ли одно вре­мя пар­тии, груп­пи­ро­вав­ши­е­ся по мест­но­стям, что извест­ные уже нам педи­эи, пара­лы и диа­крии соот­вет­ст­во­ва­ли трем рай­о­нам стра­ны, из кото­рых в каж­дом гос­под­ст­во­ва­ла с.82 одна из этих пар­тий. Надо было пред­от­вра­тить раз­ви­тие обособ­лен­но­сти раз­лич­ных частей Атти­ки, раз­ви­тие мест­ных пар­тий, пре­об­ла­да­ние мест­ных инте­ре­сов над общи­ми; надо было по воз­мож­но­сти «пере­ме­шать» насе­ле­ние, как выра­жа­ет­ся Ари­сто­тель. Кли­сфен дости­га­ет это­го сле­дую­щим обра­зом. Вво­дя новые филы, он разде­лил Атти­ку на 30 частей, из кото­рых 10 нахо­ди­лись вокруг горо­да, 10 — вдоль бере­га, а 10 — в сре­дине стра­ны, и эти 30 частей, назы­вав­ших­ся трит­ти­я­ми, т. е. тре­тя­ми, рас­пре­де­ле­ны были по жре­бию меж­ду 10 новы­ми фила­ми, по 3 трит­тии на филу, так, чтобы каж­дая фила име­ла свою часть во всех мест­но­стях. Дру­ги­ми сло­ва­ми, каж­дая фила состо­я­ла из 3 трит­тий, кото­рые лежа­ли в 3 раз­ных рай­о­нах: одна — в город­ском окру­ге, соот­вет­ст­во­вав­шем педи­эе, дру­гая — в бере­го­вой поло­се, пара­лии, и третья — в середине Атти­ки, где была преж­няя диа­крия. Таким обра­зом в состав каж­дой филы вхо­ди­ли части из раз­ных рай­о­нов. В про­ти­во­по­лож­ность филам, трит­тии явля­лись сплош­ны­ми терри­то­ри­я­ми, в 1½—2 кв. мили каж­дая, с рав­ным при­бли­зи­тель­но чис­лом жите­лей. Они были посред­ст­ву­ю­щим зве­ном меж­ду фила­ми и дема­ми, на кото­рые разде­ле­на была терри­то­рия Атти­ки и кото­рых было в общем более 100⁵⁴.

Таким обра­зом, демы явля­лись даль­ней­шим под­разде­ле­ни­ем фил и трит­тий. Рас­пре­де­ле­ны они были по трит­ти­ям, так что при­над­ле­жав­шие к одной и той же филе демы рас­по­ло­же­ны были в упо­мя­ну­тых трех раз­ных окру­гах, при­чем те из них, кото­рые вхо­ди­ли в состав одной и той же трит­тии, лежа­ли рядом, в непо­сред­ст­вен­ном сосед­стве один с дру­гим, а демы, при­над­ле­жав­шие хотя бы и с.83 к одной и той же филе, но к раз­ным трит­ти­ям, нахо­ди­лись в раз­ных рай­о­нах Атти­ки.

Что каса­ет­ся само­го горо­да Афин, то Кли­сфен не при­чис­лил его к одной какой-либо филе, а раз­бил на несколь­ко демов, при­над­ле­жав­ших к раз­ным филам, с целью не допу­стить пре­об­ла­да­ния одной какой-либо филы над про­чи­ми, горо­да — над осталь­ною стра­ною, и пред­от­вра­тить анта­го­низм меж­ду ними, так как если бы Афи­ны соста­ви­ли отдель­ную филу или цели­ком вошли в состав одной какой-либо, то такая фила заня­ла бы, конеч­но, осо­бое при­ви­ле­ги­ро­ван­ное поло­же­ние. Суще­ст­во­вал, как уже упо­мя­ну­то, целый город­ской округ, не огра­ни­чен­ный толь­ко сто­ли­цей и ее бли­жай­ши­ми окрест­но­стя­ми, а зани­мав­ший срав­ни­тель­но боль­шое про­стран­ство, округ, в кото­ром каж­дая фила име­ла сво­их пред­ста­ви­те­лей, свои демы.

Со вре­ме­ни Кли­сфе­но­вой рефор­мы при име­ни граж­да­ни­на, осо­бен­но в офи­ци­аль­ных слу­ча­ях, ста­ви­лось имя его отца и назва­ние дема, к кото­ро­му тот при­над­ле­жал: «такой-то» (имя), «тако­го-то» сын, «оттуда-то», т. е. из тако­го-то дема. Граж­да­нин мог жить в каком угод­но деме, мог при­об­ре­тать там соб­ст­вен­ность, но чис­лил­ся он и поль­зо­вал­ся пра­ва­ми «демота» (т. е. чле­на дема) в том, к како­му он или его пред­ки были пер­во­на­чаль­но при­пи­са­ны: пере­ме­на место­жи­тель­ства не влек­ла за собою пере­ме­ны дема. Живу­щий в чужом деме граж­да­нин дол­жен был пла­тить осо­бый налог.

Демы были раз­лич­ной вели­чи­ны и с неоди­на­ко­вым чис­лом насе­ле­ния⁵⁵. Были, напр., мало­люд­ные демы, все­го в несколь­ко десят­ков демотов, и такие мно­го­люд­ные, как Ахар­ны, мог­шие выста­вить, если верить Фукидиду, до 3000 гопли­тов. Насе­ле­ние Ахарн — по пре­иму­ще­ству уголь­щи­ки, люди сме­лые, гру­бые, «силь­ные, креп­кие, слов­но дуб, ста­ри­ки, истые мара­фон­ские вои­ны», как харак­те­ри­зу­ет их Ари­сто­фан в сво­ей комедии «Ахар­няне». Вооб­ще почти каж­дый дем имел, так ска­зать, свою опре­де­лен­ную физио­но­мию.

с.84 Назва­ния демам даны были по рас­по­ло­жен­ным в них местеч­кам или селам, по отдель­ным лицам или фами­ли­ям, там жив­шим или счи­тав­шим­ся осно­ва­те­ля­ми посе­ле­ния, по заня­ти­ям жите­лей и т. под. Разу­ме­ет­ся, Кли­сфен не создал вновь из ниче­го свои демы. В извест­ном смыс­ле, как город­ки, местеч­ки и селе­ния, они суще­ст­во­ва­ли и рань­ше: еще Писи­страт, как мы виде­ли, уста­но­вил судей по демам. Но Кли­сфен опре­де­лил гра­ни­цы демов, избрал для них извест­ный центр, утвер­дил за ними офи­ци­аль­ные назва­ния, рас­пре­де­лил по филам и трит­ти­ям, при­вел в связь с общим государ­ст­вен­ным стро­ем, а глав­ное — дал им осо­бую орга­ни­за­цию и пре­до­ста­вил само­управ­ле­ние⁵⁶. Уже он отлич­но пони­мал, что без такой осно­вы, без мест­но­го само­управ­ле­ния, непроч­на будет и самая демо­кра­тия, и поли­ти­че­ская сво­бо­да.

Демы име­ли свое общин­ное управ­ле­ние, сво­их долж­ност­ных лиц, свои собра­ния, свои общин­ные зем­ли, свои сред­ства, свои жре­че­ства, празд­не­ства. Во гла­ве дема сто­ял выбор­ный, еже­год­но сме­няв­ший­ся демарх. Он созы­вал собра­ния дема, пред­седа­тель­ст­во­вал в них, руко­во­дил обсуж­де­ни­ем дел, наблюдал за испол­не­ни­ем поста­нов­ле­ний, взи­мал день­ги за сдан­ную в арен­ду общин­ную зем­лю и про­из­во­дил дру­гие сбо­ры; защи­щал инте­ре­сы дема в мест­ном собра­нии и в Афи­нах, при­но­сил жерт­вы от име­ни дема и вооб­ще являл­ся его пред­ста­ви­те­лем, ведал мест­ную поли­цию и нахо­дил­ся в посто­ян­ных сно­ше­ни­ях с цен­траль­ною государ­ст­вен­ною вла­стью; напр., вме­сте с булев­та­ми (чле­на­ми сове­та булэ) состав­лял спис­ки демотов, под­ле­жав­ших воен­ной служ­бе. Кро­ме того, в демах были каз­на­чеи и неко­то­рые дру­гие мест­ные долж­ност­ные лица.

Собра­ние дема, обык­но­вен­но немно­го­люд­ное, в несколь­ко десят­ков чело­век, обсуж­да­ло мест­ные нуж­ды и вопро­сы, изби­ра­ло долж­ност­ных лиц, рас­по­ря­жа­лось сво­и­ми финан­са­ми, мест­ны­ми дохо­да­ми и рас­хо­да­ми, ино­гда испол­ня­ло роль посред­ни­ка и при­ми­ри­те­ля по отно­ше­нию к демотам; оно награж­да­ло вен­ком, почет­ным местом в теат­ре или с.85 осво­бож­де­ни­ем от неко­то­рых мест­ных повин­но­стей лиц, ока­зав­ших услу­ги дему. Выбо­ры на мно­гие государ­ст­вен­ные долж­но­сти про­из­во­ди­лись сна­ча­ла по демам, но потом в виду слу­ча­ев под­ку­па пере­не­се­ны были в филы, за исклю­че­ни­ем избра­ния булев­тов и стра­жей вер­фей, кото­рые и впо­след­ст­вии изби­ра­лись в демах.

Но едва ли не глав­ным делом, под­ле­жав­шим веде­нию собра­ния дема, было вне­се­ние в спи­сок, в общин­ную кни­гу, моло­дых демотов, достиг­ших 18-лет­не­го воз­рас­та и ста­но­вив­ших­ся с это­го вре­ме­ни совер­шен­но­лет­ни­ми, пра­во­спо­соб­ны­ми граж­да­на­ми. При этом моло­дые афи­няне при­но­си­ли сле­дую­щую харак­тер­ную клят­ву: «Я не посрам­лю свя­щен­но­го ору­жия, не остав­лю сорат­ни­ка в бою, буду защи­щать все свя­щен­ное и несвя­щен­ное, один и вме­сте с дру­ги­ми; оте­че­ство пере­дам (наслед­ни­кам) не мень­шим, а более силь­ным и слав­ным, чем какое уна­сле­до­вал; буду слу­шать­ся вла­стей и буду пови­но­вать­ся зако­нам уста­нов­лен­ным и тем, какие народ уста­но­вит еди­но­мыс­лен­но; не буду допус­кать, если кто-либо будет их отме­нять или им не пови­но­вать­ся, но буду защи­щать их один и со все­ми; буду чтить оте­че­ст­вен­ные свя­ты­ни».

При реви­зии или про­вер­ке граж­дан­ских прав, так назы­вае­мом диап­се­физ­ме или диап­се­фи­зе, собра­ние дема рас­смат­ри­ва­ло спис­ки, при­чем демоты, дав клят­ву решать без вся­ко­го при­стра­стия, тай­ной пода­чей голо­сов про­из­но­си­ли при­го­вор о каж­дом, дей­ст­ви­тель­но ли он афин­ский граж­да­нин и пра­виль­но ли вне­сен в спи­сок, и непра­виль­но вне­сен­ных вычер­ки­ва­ли. Такие теря­ли пра­во граж­дан­ства и дела­лись мет­э­ка­ми. Они мог­ли, впро­чем, апел­ли­ро­вать в афин­ский суд при­сяж­ных; тогда в слу­чае бла­го­при­ят­но­го для них реше­ния они вос­ста­нов­ля­лись в сво­их граж­дан­ских пра­вах, а в про­тив­ном слу­чае лиша­лись иму­ще­ства и сво­бо­ды — им гро­зи­ло раб­ство⁵⁷.

с.86 Десять новых Кли­сфе­но­вых фил полу­чи­ли назва­ния по име­ни неко­то­рых древ­них геро­ев Атти­ки, кото­рые таким обра­зом явля­лись их эпо­ни­ма­ми и ста­туи кото­рых были постав­ле­ны в Афи­нах на пло­ща­ди. Эти герои-эпо­ни­мы были избра­ны пифи­ей из 100 имен, пред­став­лен­ных ей Кли­сфе­ном на выбор. Таким обра­зом, свои пре­об­ра­зо­ва­ния, столь глу­бо­ко захва­ты­вав­шие самый строй государ­ст­вен­ный и обще­ст­вен­ный, Кли­сфен про­во­дил как бы с ведо­ма и при под­держ­ке дель­фий­ско­го ора­ку­ла.

Что каса­ет­ся преж­них четы­рех родо­вых фил, то они не были окон­ча­тель­но отме­не­ны: они про­дол­жа­ли суще­ст­во­вать, но уже без поли­ти­че­ско­го зна­че­ния и вли­я­ния, лишь как родо­вые и рели­ги­оз­ные сою­зы. Кли­сфен, гово­рит Ари­сто­тель, «поз­во­лил каж­до­му иметь свои роды, и фра­трии, и жре­че­ства по обы­чаю пред­ков» (гл. 21). Для уси­ле­ния же демо­кра­ти­че­ских эле­мен­тов Кли­сфен при­нял в чис­ло граж­дан или, как выра­жа­ет­ся Ари­сто­тель (в «Поли­ти­ке»), «ввел в филы» мно­гих ино­стран­цев и рабов-мет­э­ков, т. е. воль­ноот­пу­щен­ни­ков⁵⁸. Веро­ят­но, они были при­ня­ты в суще­ст­во­вав­шие уже фра­трии в каче­стве так назы­вае­мых фиа­сотов и оргео­нов, т. е. чле­нов рели­ги­оз­ных сою­зов. Это более соот­вет­ст­ву­ет основ­ной тен­ден­ции Кли­сфе­на — «пере­ме­шать граж­дан», неже­ли созда­ние отдель­ных фра­трий для новых граж­дан, что́ есте­ствен­но пове­ло бы к извест­но­му раз­ли­чию меж­ду ста­ры­ми и новы­ми фра­три­я­ми.

Тако­ва основ­ная и самая важ­ная рефор­ма Кли­сфе­на, касав­ша­я­ся деле­ния Атти­ки и ее граж­дан­ско­го насе­ле­ния на новые филы, на трит­тии и на демы с их само­управ­ле­ни­ем. Она нанес­ла силь­ней­ший удар пре­об­ла­да­нию ари­сто­кра­тии и утвер­ди­ла в Афи­нах демо­кра­тию. Рефор­ма эта была с.87 окон­ча­тель­ною победою терри­то­ри­аль­но­го прин­ци­па над родо­вым. Новые филы явля­лись извест­ны­ми терри­то­ри­аль­ны­ми еди­ни­ца­ми, имев­ши­ми поли­ти­че­ское зна­че­ние. Граж­дане рас­пре­де­ля­лись меж­ду ними не по про­ис­хож­де­нию, а по месту житель­ства: в один и тот же дем, в одну и ту же трит­тию и филу вхо­ди­ли наравне ари­сто­кра­ты и неа­ри­сто­кра­ты, без раз­ли­чия про­ис­хож­де­ния. Поли­ти­че­ско­му вли­я­нию родов настал конец… Уже Ари­сто­тель понял всю глу­бо­кую важ­ность Кли­сфе­но­вых ново­введе­ний. Для край­ней демо­кра­тии, гово­рит он в сво­ей «Поли­ти­ке» (1319b. 19 сл.), «полез­ны меры, подоб­ные тем, какие употре­бил Кли­сфен в Афи­нах, желая уси­лить демо­кра­тию…: сле­ду­ет обра­зо­вать новые филы и фра­трии и уве­ли­чить их чис­ло, част­ные куль­ты све­сти к немно­гим и пре­вра­тить в общие, и все измыс­лить, чтобы как мож­но боль­ше пере­ме­шать всех» граж­дан «меж­ду собою, а преж­ние сооб­ще­ства рас­торг­нуть». И дей­ст­ви­тель­но, Кли­сфен «пере­ме­шал всех граж­дан», пара­ли­зо­вал вли­я­ние мест­ных пар­тий и стрем­ле­ний, свя­зал нераз­рыв­но раз­лич­ные мест­но­сти Атти­ки, город и окру­жаю­щую его терри­то­рию, и этим вполне довер­шил объ­еди­не­ние стра­ны. Неко­то­рую ана­ло­гию Кли­сфе­но­вой рефор­ме мож­но видеть в новей­шей исто­рии — во Фран­ции во вре­ме­на рево­лю­ции, когда преж­нее, исто­ри­че­ски сло­жив­ше­е­ся деле­ние стра­ны на про­вин­ции заме­не­но было деле­ни­ем на депар­та­мен­ты.

При всем сво­ем види­мо ради­каль­ном харак­те­ре и искус­ст­вен­но­сти рефор­ма Кли­сфе­на име­ла одна­ко извест­ные пре­цеден­ты и ана­ло­гию в про­шлом, в пред­ше­ст­во­вав­шем строе, и явля­лась даль­ней­шим раз­ви­ти­ем, в широ­ких раз­ме­рах, начал, кото­рые в зачат­ках уже суще­ст­во­ва­ли. Этим в зна­чи­тель­ной мере объ­яс­ня­ет­ся проч­ность и жиз­нен­ность дела Кли­сфе­на: вспом­ним, что Кли­сфе­но­вы демы уже име­ли сво­его рода пред­ше­ст­вен­ниц в нав­кра­ри­ях, а его 30 трит­тий — в преж­них 12 трит­ти­ях, явля­ю­щих­ся тоже под­разде­ле­ни­ем фил, и что эти 12 трит­тий, как отча­сти и самые родо­вые филы, были терри­то­ри­аль­ны­ми еди­ни­ца­ми.

С учреж­де­ни­ем новых деся­ти фил свя­зан был и ряд дру­гих реформ Кли­сфе­на. При­ме­ни­тель­но к ново­му деле­нию — и в более демо­кра­ти­че­ском духе с.88 пре­об­ра­зо­вы­ва­ют­ся неко­то­рые государ­ст­вен­ные учреж­де­ния, при­спо­соб­ля­ют­ся или вво­дят­ся долж­но­сти и т. д.

Так совет (булэ)⁵⁹, состо­яв­ший преж­де из 400 чле­нов, по 100 от каж­дой из 4 фил, Кли­сфен пре­об­ра­зо­вал в совет пяти­сот, по 50 чле­нов от каж­дой новой филы. Совет полу­чил вооб­ще новую орга­ни­за­цию. Теку­щи­ми дела­ми зани­мал­ся не пол­ный его состав, а 50 чле­нов одной и той же филы, состав­ляв­шие один из 10 коми­те­тов, на кото­рые делит­ся совет, и назы­вав­ши­е­ся при­та­на­ми. Каж­дый из этих коми­те­тов по оче­реди, опре­де­ля­е­мой в нача­ле года жре­би­ем, ведал дела в тече­ние одной деся­той части года, так назы­вае­мой при­та­нии, т. е. в тече­ние 35—36 дней в обык­но­вен­ный год и 38—39 — в висо­кос­ный.

При­та­ны, как ска­за­но, заведы­ва­ли теку­щи­ми дела­ми, наблюда­ли за финан­са­ми, при­ни­ма­ли заяв­ле­ния, раз­но­го рода сооб­ще­ния, под­готов­ля­ли докла­ды для обще­го заседа­ния сове­та и для народ­но­го собра­ния, созы­ва­ли самые собра­ния, руко­во­ди­ли ими и т. д.⁶⁰ Пред­седа­те­лем при­та­нов, как и все­го сове­та, был эпи­стат, выби­рае­мый из их среды еже­днев­но по жре­бию. Он хра­нил государ­ст­вен­ную печать, клю­чи от свя­ти­лищ, в кото­рых нахо­ди­лись государ­ст­вен­ные сум­мы и доку­мен­ты. С частью при­та­нов (трит­ти­ею, т. е. третью) он посто­ян­но дежу­рил в осо­бом зда­нии, назы­вав­шем­ся фолос. Таким обра­зом часть совет­ско­го коми­те­та заседа­ла непре­рыв­но. В V в. эпи­стат был пред­седа­те­лем и народ­но­го собра­ния. Из долж­ност­ных лиц сове­та необ­хо­ди­мо отме­тить еще сек­ре­та­ря, обык­но­вен­но имев­ше­го нема­лое вли­я­ние на дела.

Чле­ны сове­та выби­ра­лись⁶¹ по демам и — что ори­ги­наль­но для древ­но­сти — соот­вет­ст­вен­но вели­чине демов и чис­лу насе­ле­ния. Таким обра­зом, в сове­те 500 демы не толь­ко име­ли сво­их пред­ста­ви­те­лей: совет этот пред­став­лял в мини­а­тю­ре весь демос Атти­ки, был как бы его оли­це­тво­ре­ни­ем и сво­его рода mik­ro­po­lis’ом, по выра­же­нию одно­го с.89 англий­ско­го иссле­до­ва­те­ля. В строе Афин­ско­го государ­ства он зани­мал важ­ное место, и с его пре­об­ра­зо­ва­ни­ем власть архон­тов долж­на была под­верг­нуть­ся боль­шо­му огра­ни­че­нию. Ком­пе­тен­ция сове­та 500 про­сти­ра­лась в сущ­но­сти на все отрас­ли государ­ст­вен­но­го управ­ле­ния⁶². А глав­ное — совет дол­жен был под­готов­лять про­ект реше­ния, так назы­вае­мую про­булев­му, для народ­но­го собра­ния, и без это­го ника­кое дело не мог­ло под­верг­нуть­ся обсуж­де­нию и голо­со­ва­нию. Ему пре­до­став­ля­лись ино­гда и осо­бые пол­но­мо­чия. Нуж­но заме­тить, что заседа­ния сове­та были откры­тые, пуб­лич­ные.

В самом кон­це VI в., в «архонт­ство Гер­мо­кре­он­та» (веро­ят­но, в 501 г.)⁶³ введе­на была та клят­ва для чле­нов сове­та, кото­рую они дава­ли и впо­след­ст­вии. Ари­сто­тель в сво­ем крат­ком, сухом пере­чне пре­об­ра­зо­ва­ний той эпо­хи, в 22 гл. «Афин­ской Поли­тии», счел нуж­ным отме­тить и введе­ние этой клят­вы. И дей­ст­ви­тель­но, в ней содер­жит­ся инте­рес­ный пункт: кро­ме обе­ща­ния хра­нить Соло­но­вы зако­ны, дей­ст­во­вать («сове­то­вать») соглас­но вооб­ще зако­нам и бла­гу афин­ско­го наро­да и т. под., булев­ты обя­зы­ва­лись не заклю­чать в тюрь­му ни одно­го афи­ня­ни­на, если он пред­ста­вит трех пору­чи­те­лей из сво­его клас­са, за исклю­че­ни­ем слу­ча­ев государ­ст­вен­ной изме­ны, заго­во­ра про­тив демо­кра­тии или зло­употреб­ле­ний отно­си­тель­но государ­ст­вен­ных сбо­ров. Обя­за­тель­ство это один из новей­ших фран­цуз­ских иссле­до­ва­те­лей назы­ва­ет «ha­beas cor­pus афин­ско­го пра­ва»⁶⁴.

Что каса­ет­ся народ­но­го собра­ния, то оно теперь, разу­ме­ет­ся, созы­ва­лось чаще и вооб­ще зна­че­ние его со вре­ме­ни Кли­сфе­на воз­рос­ло. Меж­ду про­чим про­цес­сы по государ­ст­вен­ным пре­ступ­ле­ни­ям в фор­ме так назы­вае­мой «эйсан­ге­лии» от аре­о­па­га пере­шли к наро­ду, народ­но­му собра­нию, кото­рое или само про­из­во­ди­ло суд или пере­да­ва­ло дело в гели­эю⁶⁵. — Воз­рос­ло и зна­че­ние гели­эи, суда при­сяж­ных, воз­ник­ше­го еще при Солоне, а даль­ней­шую орга­ни­за­цию полу­чив­ше­го лишь с.90 впо­след­ст­вии, в Пери­к­ло­ву эпо­ху, в свя­зи с рефор­мой аре­о­па­га, и затем в IV ст. — Вслед­ст­вие уве­ли­чив­ше­го­ся зна­че­ния пре­об­ра­зо­ван­но­го сове­та, народ­но­го собра­ния и гели­эи, власть и вли­я­ние архон­тов, конеч­но, сужи­ва­лись и скло­ня­лись к упад­ку, в осо­бен­но­сти с тех пор, как — уже после Кли­сфе­на — в 80-х годах V в. для их избра­ния введен был вновь жре­бий, хотя и в сме­шан­ном виде. Но к это­му мы еще вер­нем­ся.

В 501/500 г. учреж­де­на была долж­ность стра­те­гов, кото­рых было 10, соот­вет­ст­вен­но 10 филам. Стра­те­ги пер­во­на­чаль­но изби­ра­лись из каж­дой филы по одно­му, но потом их ста­ли выби­рать из всех фил, без отно­ше­ния к послед­ним. Выбо­ры долж­ност­ных лиц в Афи­нах вооб­ще про­ис­хо­ди­ли летом, но стра­те­ги выби­ра­лись в седь­мую при­та­нию (если не пре­пят­ст­во­ва­ли пред­зна­ме­но­ва­ния), т. е. при­бли­зи­тель­но в фев­ра­ле-мар­те, когда еще не насту­па­ло вре­мя, удоб­ное для воен­ных дей­ст­вий. Глав­но­ко­ман­дую­щим пока оста­вал­ся поле­марх, но потом началь­ство над вой­ском пере­шло в руки стра­те­гов, — долж­но­сти, как увидим, вооб­ще став­шей очень важ­ной и вли­я­тель­ной, ком­пе­тен­ция кото­рой не огра­ни­чи­ва­лась одним воен­ным делом, а про­сти­ра­лась и на дру­гие сфе­ры. Учреж­де­ние кол­ле­гии стра­те­гов в свою оче­редь вело, сле­до­ва­тель­но, к огра­ни­че­нию вла­сти архон­тов.

Есть изве­стие, что Кли­сфен учредил и новую финан­со­вую долж­ность — апо­дек­тов, тоже в чис­ле 10, в руках кото­рых сосре­дото­чил все денеж­ные полу­че­ния и выда­чи, под наблюде­ни­ем сове­та 500⁶⁶.

С введе­ни­ем новых терри­то­ри­аль­ных еди­ниц, фил, трит­тий и демов, преж­ние нав­кра­рии теря­ли смысл, вся­кий rai­son d’être, и Ари­сто­тель пря­мо гово­рит, что Кли­сфен учредил демы вме­сто нав­кра­рий и что постав­лен­ные во гла­ве их демар­хи име­ли те же обя­зан­но­сти, что́ и преж­ние нав­кра­ры (гл. 21). Это­му про­ти­во­ре­чит свиде­тель­ство дру­го­го источ­ни­ка⁶⁷, по кото­ро­му Кли­сфен уве­ли­чил чис­ло нав­кра­рий до 50 (вме­сто преж­них 48), сооб­раз­но чис­лу новых фил. с.91 Как бы то ни было, но о нав­кра­ри­ях после Кли­сфе­на мы ниче­го не слы­шим и если они им не были упразд­не­ны, то во вся­ком слу­чае про­су­ще­ст­во­ва­ли недол­го после него, — никак не долее орга­ни­за­ции афин­ско­го флота Феми­сто­к­лом.

Но уста­нов­лен­ной Кли­сфе­ном демо­кра­тии и сво­бо­де Афин в буду­щем мог­ла гро­зить опас­ность — мог­ли быть попыт­ки к тира­нии. Суще­ст­во­вал афин­ский закон, кото­рый за такие попыт­ки гро­зил само­му винов­ни­ку и его роду ати­ми­ей, лише­ни­ем чести и граж­дан­ских прав или объ­яв­ле­ни­ем вне покро­ви­тель­ства зако­нов. Но мы не зна­ем в точ­но­сти, когда издан этот закон. Зато несо­мнен­но Кли­сфе­ну при­над­ле­жит введе­ние ост­ра­киз­ма, кото­рый, как извест­но, состо­ял в том, что в осо­бом народ­ном собра­нии каж­дый при­сут­ст­во­вав­ший афи­ня­нин писал на череп­ке⁶⁸ имя того лица, кото­рое каза­лось ему опас­ным для спо­кой­ст­вия государ­ства, и тот, чье имя ока­зы­ва­лось начер­тан­ным на боль­шин­стве череп­ков, дол­жен был уда­лить­ся на вре­мя в изгна­ние. По-види­мо­му, пер­во­на­чаль­но ост­ра­кизм имел целью пред­от­вра­тить тира­нию и направ­лен был про­тив попы­ток к ней, про­тив дру­зей тира­нов. Но впо­след­ст­вии он изме­нил свое назна­че­ние и полу­чил дру­гой смысл, на кото­рый ука­зы­ва­ют неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли⁶⁹, срав­ни­ваю­щие эту меру со сме­ной мини­стерств или с воту­мом недо­ве­рия в кон­сти­ту­ци­он­ных государ­ствах и видя­щие насто­я­щую цель ост­ра­киз­ма в уда­ле­нии вождя одной из борю­щих­ся пар­тий, чтобы очи­стить поле для дея­тель­но­сти про­тив­ни­ку. И в самом деле, опа­сать­ся тира­нии впо­след­ст­вии, напр. в эпо­ху Кимо­на и Перик­ла, было нече­го, и ост­ра­кизм тогда дей­ст­ви­тель­но слу­жил сред­ст­вом для пре­кра­ще­ния поли­ти­че­ской борь­бы, для выхо­да из нее: когда борь­ба дости­га­ла край­не­го напря­же­ния и обе сто­ро­ны, каза­лось, были рав­но­силь­ны, когда не виде­лось исхо­да, ост­ра­кизм решал, кто из борю­щих­ся про­тив­ни­ков дол­жен усту­пить, чье вли­я­ние и чья поли­ти­че­ская про­грам­ма долж­ны окон­ча­тель­но вос­тор­же­ст­во­вать. Но мы зна­ем в исто­рии нема­ло с.92 при­ме­ров того, как при­ду­ман­ные зако­но­да­те­лем меры полу­ча­ют не то зна­че­ние, какое име­лось в виду пер­во­на­чаль­но, и ведут к неожи­дан­ным послед­ст­ви­ям. Так и ост­ра­кизм мог изме­нить впо­след­ст­вии свое назна­че­ние. Что это так, дока­зы­ва­ет и его началь­ная исто­рия.

По сло­вам Ари­сто­те­ля в «Афин­ской Поли­тии» (гл. 22), ост­ра­кизм введен был Кли­сфе­ном в чис­ле тех новых зако­нов, кото­рые сооб­щи­ли афин­ско­му строю более демо­кра­ти­че­ский харак­тер срав­ни­тель­но с Соло­но­вой кон­сти­ту­ци­ей. Но он дол­го не при­ме­нял­ся, ибо афи­няне, «по обыч­ной демо­су крото­сти» (инте­рес­ное заме­ча­ние в устах Ари­сто­те­ля, вооб­ще дале­ко не сочув­ст­во­вав­ше­го демо­кра­тии), поз­во­ля­ли дру­зьям тира­нов, не заме­шан­ным в сму­тах, жить в горо­де. В пер­вый раз они вос­поль­зо­ва­лись зако­ном об ост­ра­киз­ме толь­ко спу­стя два года после Мара­фон­ской бит­вы, в 488/487 г., «когда демос был уже сме­лее». Пер­вый, под­верг­ший­ся ост­ра­киз­му, был род­ст­вен­ник Писи­стра­та, Гип­парх, сын Хар­ма, «вождь и пред­ста­тель» дру­зей тира­нов, из-за кото­ро­го соб­ст­вен­но Кли­сфен буд­то бы и издал свой закон. Вооб­ще, в тече­ние трех лет посред­ст­вом ост­ра­киз­ма изго­ня­ли лишь «дру­зей тира­нов». К удив­ле­нию, в чис­ле их мы встре­ча­ем чле­на фами­лии Алк­мео­нидов: после упо­мя­ну­то­го Гип­пар­ха под­верг­ся ост­ра­киз­му Мегакл из Ало­пе­ки. Но затем ста­ли уда­лять и дру­гих, кто казал­ся слиш­ком могу­ще­ст­вен­ным. Пер­вым из таких лиц, не при­част­ных тира­нии, под­верг­ся ост­ра­киз­му Ксан­фипп, — отец Перик­ла, буду­щий победи­тель при Мика­ле.

Еще в древ­но­сти в при­ме­не­нии ост­ра­киз­ма, это­го «гли­ня­но­го бича», по выра­же­нию одно­го авто­ра, усмат­ри­ва­ли как скры­тый мотив, зависть и нерас­по­ло­же­ние к тем, кто выда­вал­ся, кто был могу­ще­ст­вен, виде­ли стрем­ле­ние к под­дер­жа­нию равен­ства, к ниве­ли­ров­ке, свой­ст­вен­ное демо­кра­тии. Ари­сто­тель в сво­ей «Поли­ти­ке» (1284a. 20 сл.) пря­мо гово­рит, что уда­ля­ли тех, кто казал­ся слиш­ком могу­ще­ст­вен­ным по сво­е­му богат­ству или чис­лу сто­рон­ни­ков, или поли­ти­че­ско­му вли­я­нию. Но для пра­виль­ной оцен­ки ост­ра­киз­ма нуж­но иметь в виду те фор­маль­но­сти, кото­ры­ми был обстав­лен этот «суд череп­ков». Вопрос о при­ме­не­нии ост­ра­киз­ма не мог с.93 быть под­нят во вся­кое вре­мя, в любом народ­ном собра­нии: вопрос этот воз­буж­дал­ся в опре­де­лен­ный лишь срок, в обыч­ном собра­нии в 6-ю при­та­нию, и пред­ла­гал­ся сна­ча­ла в общей фор­ме: при­зна­ют ли граж­дане необ­хо­ди­мым в дан­ном году при­бег­нуть к ост­ра­киз­му? В слу­чае лишь утвер­ди­тель­но­го отве­та назна­ча­лось осо­бое экс­трен­ное народ­ное собра­ние, в кото­ром и про­ис­хо­дил «суд череп­ков». Для его закон­но­сти тре­бо­ва­лось при­сут­ст­вие не менее 6000 и граж­дане соби­ра­лись тут по филам. Нако­нец изгна­ние посред­ст­вом ост­ра­киз­ма было в сущ­но­сти почет­ным уда­ле­ни­ем: честь уда­ля­е­мо­го не стра­да­ла, пра­во граж­дан­ства и иму­ще­ство не оты­ма­лись; изгна­ние огра­ни­чи­ва­лось 10 года­ми, а чаще еще до исте­че­ния это­го сро­ка изгнан­ни­ка воз­вра­ща­ли в Афи­ны, и он сно­ва мог занять вли­я­тель­ное и почет­ное место сре­ди граж­дан.

В то вре­мя, как Кли­сфен про­во­дил свои рефор­мы, моло­дой афин­ской демо­кра­тии при­шлось выдер­жать тяже­лую борь­бу одно­вре­мен­но с несколь­ки­ми внеш­ни­ми вра­га­ми, с целою коа­ли­ци­ею — со Спар­той, Бео­ти­ей, евбей­ской Хал­кидой, ост­ро­вом Эги­ной. Враж­да Спар­ты понят­на: Спар­та не мог­ла сочув­ст­во­вать тор­же­ству демо­кра­тии; она под­дер­жи­ва­ла ари­сто­кра­тию. При­том, спар­тан­ский царь Клео­мен горел жела­ни­ем ото­мстить за свой позор, за свою капи­ту­ля­цию. Столк­но­ве­ние с Бео­ти­ей про­изо­шло из-за Пла­тей, бео­тий­ско­го горо­да, нахо­див­ше­го­ся у гра­ни­цы Атти­ки, тес­ни­мо­го фиван­ца­ми и нашед­ше­го себе покро­ви­тель­ство в Афи­нах. Хал­кида и Эги­на, близ­кие соседи Атти­ки, враж­до­ва­ли с Афи­на­ми из-за тор­го­во­го сопер­ни­че­ства и опа­са­лись их даль­ней­ше­го уси­ле­ния.

Поло­же­ние Афин, кото­рым со всех сто­рон гро­зи­ли вра­ги, было тяже­лое, даже кри­ти­че­ское. Само­му суще­ст­во­ва­нию их, как неза­ви­си­мо­го государ­ства, каза­лось, угро­жа­ла опас­ность. Спар­тан­цы и их пело­пон­нес­ские союз­ни­ки под началь­ст­вом царей Клео­ме­на и Дема­ра­та нахо­ди­лись уже у Элев­си­на; неко­то­рые афи­няне так­же при­мкну­ли к Клео­ме­ну. К сча­стью для Афин, в среде пело­пон­нес­цев обна­ру­жил­ся раз­лад: Дема­рат и корин­фяне не хоте­ли идти даль­ше и оста­ви­ли Клео­ме­на, кото­рый после это­го вынуж­ден был отсту­пить. А над теми афи­ня­на­ми, кото­рые пере­шли было на сто­ро­ну непри­я­те­ля, в Афи­нах про­из­не­сен был смерт­ный с.94 при­го­вор, их име­ния кон­фис­ко­ва­ны, дома раз­ру­ше­ны, име­на их, как измен­ни­ков, начер­та­ны на мед­ном стол­пе, постав­лен­ном в акро­по­ле. Все даль­ней­шие ста­ра­ния Клео­ме­на и Гип­пия, явив­ше­го­ся в Спар­ту, ни к чему не при­ве­ли: вслед­ст­вие оппо­зи­ции союз­ни­ков мысль о новом похо­де про­тив Афин была остав­ле­на. Меж­ду тем афи­няне с сво­ею пехотою одер­жи­ва­ют победу над бео­тий­ца­ми, в тот же день пере­прав­ля­ют­ся на ост­ров Евбею и нано­сят пора­же­ние хал­кидя­нам, с их всад­ни­ка­ми. Хал­кидяне долж­ны были усту­пить пло­до­род­ное Лелант­ское поле, из-за кото­ро­го они неко­гда боро­лись с Эре­три­ей, и здесь афи­няне отве­ли участ­ки несколь­ким тыся­чам сво­их посе­лен­цев, кле­ру­хов. Что каса­ет­ся вой­ны с Эги­ной, то она затя­ну­лась надол­го.

Эта борь­ба с целой коа­ли­ци­ей и тор­же­ство над внеш­ни­ми вра­га­ми спо­соб­ст­во­ва­ли упро­че­нию моло­дой афин­ской демо­кра­тии. Внеш­няя опас­ность спло­ти­ла афи­нян; мно­гие из знат­ных фами­лий искрен­но при­ми­ри­лись с новым поряд­ком. Бла­го­да­ря этой опас­но­сти, внут­рен­няя борь­ба стих­ла на вре­мя, а демо­кра­тия ста­ла нераз­рыв­но свя­зан­ною с неза­ви­си­мо­стью и досто­ин­ст­вом само­го государ­ства. Как смот­ре­ли сле­дую­щие поко­ле­ния на выдер­жан­ную Афи­на­ми борь­бу, на зна­че­ние для них сво­бо­ды и равен­ства, пока­зы­ва­ют заме­ча­ния Геро­до­та (V, 78). «Так афи­няне воз­рос­ли в сво­ем могу­ще­стве», гово­рит «отец исто­рии». «Не толь­ко из это­го одно­го, но вооб­ще явст­ву­ет, какая хоро­шая вещь поли­ти­че­ская сво­бо­да (исе­го­рия). Пока афи­няне управ­ля­лись тира­на­ми, они в воен­ном деле не пре­вос­хо­ди­ли нико­го из сво­их соседей, а осво­бо­див­шись от тира­нов, они ста­ли дале­ко пер­вые. Ибо, будучи под­власт­ны тира­нам, они были нера­ди­вы, работая как бы на гос­по­ди­на, а достиг­нув сво­бо­ды, каж­дый стал ста­рать­ся, работая для само­го себя». Тут Геро­дот забы­ва­ет, что уже при Писи­стра­те внеш­нее могу­ще­ство Афин было вели­ко.

Меж­ду тем вос­ста­нов­ле­ния Гип­пия в Афи­нах тре­бу­ет сатрап Сард, Арта­френ⁷⁰, у кото­ро­го афи­няне про­си­ли было помо­щи. Вооб­ще с восто­ка надви­га­лась страш­ная гро­за: бли­зи­лось наше­ст­вие пер­сов…