История Рима.

Книга вторая
От упразднения царской власти до объединения Италии.

	δεῖ οὖκ ἐκπλήτ­τειν τον συγ­γρα­φέα τε­ρατευόμε­νον διὰ τῆς ἱστο­ρίας τοὺς ἐντυγ­χά­νον­τας. (Исто­рик не дол­жен изум­лять сво­их чита­те­лей рас­ска­за­ми о необы­чай­ных собы­ти­ях.)
	Поли­бий

с.203

Поли­ти­че­ские и соци­аль­ные кон­тра­сты в Риме

Стро­гое поня­тие о един­стве и пол­но­вла­стии общи­ны во всех обще­ст­вен­ных делах, слу­жив­шее цен­тром тяже­сти для ита­лий­ских государ­ст­вен­ных учреж­де­ний, сосре­дото­чи­ло в руках одно­го пожиз­нен­но избран­но­го гла­вы такую страш­ную власть, кото­рая конеч­но дава­ла себя чув­ст­во­вать вра­гам государ­ства, но была не менее тяже­ла и для граж­дан. Дело не мог­ло обой­тись без зло­употреб­ле­ний и при­тес­не­ний, а отсюда неиз­беж­но воз­ник­ло ста­ра­ние умень­шить эту власть. Но в том-то и заклю­ча­ет­ся вели­чие этих рим­ских попы­ток рефор­мы и рево­лю­ции, что нико­гда не име­лось в виду огра­ни­чить пра­ва самой общи­ны или лишить ее необ­хо­ди­мых орга­нов ее вла­сти, нико­гда не было наме­ре­ния отста­и­вать про­тив общи­ны так назы­вае­мые есте­ствен­ные пра­ва отдель­ных лиц, а вся буря воз­ни­ка­ла из-за фор­мы общин­но­го пред­ста­ви­тель­ства. Со вре­мен Тарк­ви­ни­ев и до вре­мен Грак­хов при­зыв­ным кли­чем рим­ской пар­тии про­грес­са было не огра­ни­че­ние государ­ст­вен­ной вла­сти, а огра­ни­че­ние вла­сти долж­ност­ных лиц, и при этом нико­гда не теря­лось из виду, что народ дол­жен не управ­лять, а быть управ­ля­е­мым.

Эта борь­ба велась сре­ди граж­дан. Рядом с нею воз­ник­ло дру­гое поли­ти­че­ское дви­же­ние — стрем­ле­ние неграж­дан к поли­ти­че­ской рав­но­прав­но­сти. Сюда при­над­ле­жат вол­не­ния сре­ди пле­бе­ев, лати­нов, ита­ли­ков, воль­ноот­пу­щен­ни­ков; все они — все рав­но, назы­ва­лись ли они граж­да­на­ми, как пле­беи и воль­ноот­пу­щен­ни­ки, или не назы­ва­лись, как лати­ны и ита­ли­ки, — нуж­да­лись в поли­ти­че­ском равен­стве и домо­га­лись его.

Третье про­ти­во­ре­чие носи­ло еще более общий харак­тер — это было про­ти­во­ре­чие меж­ду бога­ты­ми и бед­ны­ми, в осо­бен­но­сти теми бед­ны­ми, кото­рые были вытес­не­ны из сво­его вла­де­ния или кото­рым угро­жа­ла опас­ность быть вытес­нен­ны­ми. Юриди­че­ские и поли­ти­че­ские отно­ше­ния в Риме были при­чи­ной воз­ник­но­ве­ния мно­го­чис­лен­ных кре­стьян­ских хозяйств — частью сре­ди мел­ких соб­ст­вен­ни­ков, зави­сев­ших от про­из­во­ла капи­та­ли­стов, частью сре­ди мел­ких арен­да­то­ров, зави­сев­ших от про­из­во­ла земле­вла­дель­цев, — и неред­ко обез­зе­ме­ли­ва­ли не толь­ко част­ных людей, но и целые общи­ны, не пося­гая на лич­ную сво­бо­ду. Отто­го-то зем­ледель­че­ский про­ле­та­ри­ат и при­об­рел с ран­них пор такую силу, что мог иметь суще­ст­вен­ное вли­я­ние на судь­бу общи­ны. Город­ской про­ле­та­ри­ат при­об­рел поли­ти­че­ское зна­че­ние лишь гораздо поз­же.

Упразд­не­ние долж­но­сти пожиз­нен­но­го гла­вы общи­ны

с.204 Сре­ди этих про­ти­во­ре­чий дви­га­лась внут­рен­няя исто­рия Рима и, веро­ят­но, так­же совер­шен­но для нас утра­чен­ная исто­рия всех дру­гих ита­лий­ских общин. Поли­ти­че­ское дви­же­ние сре­ди пол­но­прав­ных граж­дан, борь­ба меж­ду исклю­чен­ны­ми и теми, кто их исклю­чил, соци­аль­ные столк­но­ве­ния меж­ду вла­де­ю­щи­ми и неиму­щи­ми в сущ­но­сти совер­шен­но раз­лич­ны меж­ду собою, несмот­ря на то, что они мно­го­раз­лич­ным обра­зом сме­ши­ва­ют­ся и пере­пле­та­ют­ся, часто вызы­вая заклю­че­ние очень стран­ных сою­зов. Так как сер­ви­е­ва рефор­ма, поста­вив­шая осед­ло­го жите­ля в воен­ном отно­ше­нии наравне с граж­да­ни­ном, была вызва­на, по-види­мо­му, ско­рее адми­ни­ст­ра­тив­ны­ми сооб­ра­же­ни­я­ми, чем поли­ти­че­ски­ми тен­ден­ци­я­ми одной пар­тии, то глав­ным из тех кон­тра­стов, кото­рые при­ве­ли к внут­рен­ним потря­се­ни­ям и изме­не­нию государ­ст­вен­ных учреж­де­ний, дол­жен счи­тать­ся тот, кото­рый под­гото­вил огра­ни­че­ние вла­сти долж­ност­ных лиц. Самый ран­ний успех этой древ­ней­шей рим­ской оппо­зи­ции заклю­чал­ся в упразд­не­нии пожиз­нен­но­го гла­вы общи­ны, т. е. в упразд­не­нии цар­ской вла­сти. В какой мере есте­ствен­ный ход дел необ­хо­ди­мо тре­бо­вал такой пере­ме­ны, все­го яснее вид­но из того фак­та, что одно и то же изме­не­ние государ­ст­вен­ных учреж­де­ний совер­ши­лось во всем гре­ко-ита­лий­ском мире оди­на­ко­во. Преж­ние пожиз­нен­ные пра­ви­те­ли были с тече­ни­ем вре­ме­ни заме­не­ны новы­ми, выби­рав­ши­ми­ся на год не толь­ко в Риме, но и у всех осталь­ных лати­нов, рав­но как у сабел­лов, у этрус­ков, у апу­лий­цев и вооб­ще как во всех ита­лий­ских, так и в гре­че­ских общи­нах. Отно­си­тель­но лукан­ско­го окру­га поло­жи­тель­но дока­за­но, что в мир­ное вре­мя он управ­лял­ся демо­кра­ти­че­ски и толь­ко на вре­мя вой­ны долж­ност­ные лица назна­ча­ли царя, т. е. пра­ви­тель­ст­вен­ное лицо, имев­шее сход­ство с рим­ски­ми дик­та­то­ра­ми; сабель­ские город­ские общи­ны, как напри­мер Капуя и Пом­пея, так­же пови­но­ва­лись впо­след­ст­вии еже­год­но сме­няв­ше­му­ся «общин­но­му попе­чи­те­лю» (me­dix tu­ti­cus), и мы может пред­по­ло­жить, что такие же поряд­ки суще­ст­во­ва­ли в Ита­лии в ее осталь­ных народ­ных и город­ских общи­нах. Поэто­му уже не пред­став­ля­ет­ся надоб­но­сти объ­яс­нять, по каким при­чи­нам кон­су­лы заме­ни­ли в Риме царей; из орга­низ­ма древ­них гре­че­ских и ита­лий­ских государств как бы сама собою воз­ник­ла необ­хо­ди­мость огра­ни­чить власть общин­но­го пра­ви­те­ля более корот­ким, боль­шей частью годо­вым сро­ком. Одна­ко, как ни была есте­ствен­на при­чи­на тако­го пре­об­ра­зо­ва­ния, оно мог­ло совер­шить­ся раз­лич­ны­ми спо­со­ба­ми: мож­но было поста­но­вить после смер­ти пожиз­нен­но­го пра­ви­те­ля, что впредь не будут изби­рать таких пра­ви­те­лей, что и попы­тал­ся сде­лать, как рас­ска­зы­ва­ют, рим­ский сенат после смер­ти Рому­ла; или сам пра­ви­тель мог доб­ро­воль­но отречь­ся от сво­его зва­ния, что буд­то бы и наме­ре­вал­ся сде­лать царь Сер­вий Тул­лий; или же народ мог вос­стать про­тив жесто­ко­го пра­ви­те­ля и выгнать его, чем в дей­ст­ви­тель­но­сти и был поло­жен конец рим­ской цар­ской вла­сти.

Изгна­ние Тарк­ви­ни­ев из Рима

Несмот­ря на то, что в исто­рию изгна­ния послед­не­го Тарк­ви­ния, про­зван­но­го «Гор­дым», впле­те­но мно­же­ство анек­дотов и что на эту тему было сочи­не­но мно­же­ство рас­ска­зов, все-таки эта исто­рия досто­вер­на в сво­их глав­ных чер­тах. Пре­да­ние совер­шен­но прав­до­по­доб­но ука­зы­ва­ет сле­дую­щие при­чи­ны вос­ста­ния: что царь не сове­щал­ся с сена­том и не попол­нял его лич­но­го соста­ва, что он поста­нов­лял при­го­во­ры о смерт­ной каз­ни и о кон­фис­ка­ции, не спро­сив­ши мне­ния совет­ни­ков, что он напол­нил свои амба­ры огром­ны­ми запа­са­ми зер­но­во­го хле­ба и что он не в меру обре­ме­нял граж­дан воен­ной с.205 служ­бой и трудо­вы­ми повин­но­стя­ми; о том, как был озлоб­лен народ, свиде­тель­ст­ву­ют: фор­маль­ный обет, дан­ный все­ми и каж­дым за себя и за сво­их потом­ков, не тер­петь впредь более царя, сле­пая нена­висть, с кото­рою с тех пор отно­си­лись к сло­ву «царь», и глав­ным обра­зом поста­нов­ле­ние, что «жерт­вен­ный царь» (долж­ность кото­ро­го сочли нуж­ным создать, для того чтобы боги не оста­ва­лись без обыч­но­го посред­ни­ка меж­ду ними и наро­дом) не может зани­мать ника­кой дру­гой долж­но­сти, так что этот санов­ник сде­лал­ся пер­вым лицом в рим­ском общин­ном быту, но вме­сте с тем и самым бес­силь­ным. Вме­сте с послед­ним царем был изгнан и весь его род, что дока­зы­ва­ет, как еще креп­ки были в ту пору родо­вые свя­зи. Тарк­ви­нии пере­се­ли­лись после того в город Цере, кото­рый, веро­ят­но, был их ста­рой роди­ной, так как там недав­но был най­ден их родо­вой могиль­ный склеп, а во гла­ве рим­ской общи­ны были постав­ле­ны два выби­рав­ших­ся еже­год­но пра­ви­те­ля вме­сто одно­го пожиз­нен­но­го. Вот все те сведе­ния об этом важ­ном собы­тии, кото­рые мож­но счи­тать исто­ри­че­ски досто­вер­ны­ми¹. Понят­но, что в такой круп­ной и власт­во­вав­шей над столь обшир­ной терри­то­ри­ей общине, как рим­ская, цар­ская власть — в осо­бен­но­сти если она нахо­ди­лась в тече­ние несколь­ких поко­ле­ний в руках одно­го и того же рода, была более спо­соб­на к сопро­тив­ле­нию, чем в более мел­ких государ­ствах, а пото­му и борь­ба с нею, веро­ят­но, была более упор­ной; но на вме­ша­тель­ство ино­зем­цев в эту борь­бу нет ника­ких надеж­ных ука­за­ний. Боль­шая вой­на с Этру­ри­ей (эта вой­на вдо­ба­вок счи­та­лась столь близ­кой ко вре­ме­ни изгна­ния Тарк­ви­ни­ев толь­ко вслед­ст­вие хро­но­ло­ги­че­ской пута­ни­цы в рим­ских лето­пи­сях) не может счи­тать­ся заступ­ни­че­ст­вом Этру­рии за оби­жен­но­го в Риме сооте­че­ст­вен­ни­ка по тому очень доста­точ­но­му осно­ва­нию, что, несмот­ря на реши­тель­ную победу, этрус­ки не вос­ста­но­ви­ли в Риме цар­ской вла­сти и даже не вер­ну­ли туда Тарк­ви­ни­ев.

Кон­суль­ская власть

Если для нас покры­та мра­ком исто­ри­че­ская связь меж­ду подроб­но­стя­ми это­го важ­но­го собы­тия, зато для нас ясно, в чем имен­но заклю­ча­лась пере­ме­на фор­мы прав­ле­ния. Цар­ская власть вовсе не была упразд­не­на, как это дока­зы­ва­ет­ся уже тем, что на вре­мя меж­ду­цар­ст­вия по-преж­не­му назна­чал­ся интеррекс; раз­ни­ца заклю­ча­лась толь­ко в том, что вме­сто одно­го пожиз­нен­но­го царя назна­ча­лись два на год, кото­рые назы­ва­лись пол­ко­во­д­ца­ми (prae­to­res) или судья­ми (iudi­ces), или про­сто сото­ва­ри­ща­ми (con­su­les)². Рес­пуб­ли­ку от монар­хии отли­ча­ли толь­ко прин­ци­пы кол­ле­ги­аль­но­сти и еже­год­ной сме­ны, с кото­ры­ми мы здесь и встре­ча­ем­ся в пер­вый раз. Прин­цип кол­ле­ги­аль­но­сти, от кото­ро­го и было заим­ст­во­ва­но назва­ние годо­вых царей, сде­лав­ше­е­ся впо­след­ст­вии самым с.206 употре­би­тель­ным, явля­ет­ся здесь в совер­шен­но свое­об­раз­ной фор­ме. Вер­хов­ная власть была воз­ло­же­на не на обо­их долж­ност­ных лиц в сово­куп­но­сти: каж­дый из кон­су­лов имел ее и поль­зо­вал­ся ею совер­шен­но так же, как неко­гда царь. Это захо­ди­ло так дале­ко, что, напри­мер, нель­зя было пору­чить одно­му из кол­лег судеб­ную власть, а дру­го­му коман­до­ва­ние арми­ей, но оба они одно­вре­мен­но тво­ри­ли в горо­де суд и одно­вре­мен­но отправ­ля­лись в армию; в слу­чае столк­но­ве­ния реша­ла оче­редь, изме­ряв­ша­я­ся меся­ца­ми или дня­ми. Впро­чем, по край­ней мере в том, что каса­ет­ся коман­до­ва­ния арми­ей, сна­ча­ла, быть может, и суще­ст­во­ва­ло неко­то­рое разде­ле­ние обя­зан­но­стей, так, напри­мер, один кон­сул мог высту­пить в поход про­тив эквов, а дру­гой про­тив воль­сков, но такое разде­ле­ние не име­ло ника­кой обя­за­тель­ной силы, и каж­дый из двух сопра­ви­те­лей имел пра­во во вся­кое вре­мя вме­ши­вать­ся в сфе­ру дея­тель­но­сти сво­его кол­ле­ги. Поэто­му в тех слу­ча­ях, когда вер­хов­ная власть стал­ки­ва­лась с вер­хов­ною же вла­стью и один из сопра­ви­те­лей запре­щал делать то, что при­ка­зы­вал дру­гой, все­силь­ные кон­суль­ские пове­ле­ния отме­ня­лись одно дру­гим. Это свое­об­раз­ное — если не рим­ское, то конеч­но латин­ское — учреж­де­ние двух кон­ку­ри­ру­ю­щих меж­ду собою вер­хов­ных вла­стей в общем оправ­да­ло себя на прак­ти­ке в рим­ском общин­ном быту; но ему труд­но най­ти парал­лель в дру­гих более обшир­ных государ­ствах, оно, оче­вид­но, было вызва­но жела­ни­ем сохра­нить цар­скую власть во всей юриди­че­ской пол­но­те и пото­му не раз­дроб­лять цар­скую долж­ность и не пере­но­сить ее с одно­го лица на кол­ле­гию, а про­сто удво­ить чис­ло ее носи­те­лей, чтобы в слу­чае нуж­ды они уни­что­жи­ли власть друг дру­га. Для назна­че­ния сро­ка послу­жи­ло юриди­че­ской точ­кой опо­ры преж­нее пяти­днев­ное меж­ду­цар­ст­вие. Обыч­ные началь­ни­ки общи­ны обя­зы­ва­лись оста­вать­ся в долж­но­сти не более одно­го года со дня сво­его вступ­ле­ния в нее³, и по исте­че­нии это­го сро­ка их власть в силу зако­на пре­кра­ща­лась, точ­но так же как пре­кра­ща­лась власть интеррек­са по исте­че­нии пяти дней. Вслед­ст­вие тако­го сроч­но­го пре­бы­ва­ния в долж­но­сти кон­сул лишал­ся фак­ти­че­ской безот­вет­ст­вен­но­сти царя. Хотя и царь нико­гда не сто­ял в рим­ском общин­ном быту выше зако­на, но так как вер­хов­ный судья не мог быть, по рим­ским поня­ти­ям, при­зван к сво­е­му соб­ст­вен­но­му суду, то царь мог совер­шать пре­ступ­ле­ния, а суда и нака­за­ния для него не суще­ст­во­ва­ло. Напро­тив того, кон­су­ла, про­ви­нив­ше­го­ся в убий­стве или в государ­ст­вен­ной измене, охра­ня­ла его долж­ность, толь­ко пока он в ней состо­ял; после того как он сла­гал с себя кон­суль­ское зва­ние, он под­ле­жал обык­но­вен­но­му уго­лов­но­му суду наравне со все­ми дру­ги­ми граж­да­на­ми.

К этим глав­ным и основ­ным пере­ме­нам при­со­еди­ня­лись дру­гие, вто­ро­сте­пен­ные, огра­ни­че­ния, имев­шие более внеш­ний харак­тер, тем не менее неко­то­рые из них име­ли суще­ст­вен­ное зна­че­ние. Вме­сте с отме­ной пожиз­нен­но­го пре­бы­ва­ния у вла­сти сами собою исче­за­ли и пра­во царя воз­ла­гать обра­бот­ку его пахот­ных полей на с.207 граж­дан, и те осо­бые отно­ше­ния, в кото­рых он нахо­дил­ся к осед­лым жите­лям в каче­стве их патро­на. Кро­ме того, в уго­лов­ных про­цес­сах рав­но как при нало­же­нии штра­фов и телес­ных нака­за­ний, царь не толь­ко имел пра­во про­из­во­дить рас­сле­до­ва­ние и поста­нов­лять реше­ние, но так­же мог раз­ре­шать или не раз­ре­шать хода­тай­ство осуж­ден­ных о поми­ло­ва­нии; а теперь было поста­нов­ле­но Вале­ри­е­вым зако­ном (245 г. от осно­ва­ния Рима [500 г.]), что кон­сул обя­зан подыс­кать апел­ля­цию осуж­ден­но­го, если при­го­вор о смерт­ной каз­ни или о телес­ном нака­за­нии поста­нов­лен не по воен­ным зако­нам; дру­гим, позд­ней­шим, зако­ном (неиз­вест­но, когда состо­яв­шим­ся, но издан­ным до 303 г. [451 г.]) это пра­ви­ло было рас­про­стра­не­но и на тяже­лые денеж­ные пени. Отто­го-то вся­кий раз, когда кон­сул дей­ст­во­вал в каче­стве судьи, а не в каче­стве началь­ни­ка армии, его лик­то­ры откла­ды­ва­ли в сто­ро­ну свои секи­ры, до тех пор слу­жив­шие сим­во­лом того, что их пове­ли­тель имел пра­во карать смер­тью. Одна­ко тому долж­ност­но­му лицу, кото­рое не дало бы хода апел­ля­ции, закон угро­жал толь­ко бес­че­сти­ем, кото­рое было при тогдаш­них поряд­ках в сущ­но­сти не чем иным, как нрав­ст­вен­ным пят­ном, и самое боль­шее вело лишь к тому, что свиде­тель­ское пока­за­ние тако­го лишен­но­го чести чело­ве­ка счи­та­лось недей­ст­ви­тель­ным. И здесь лежа­ло в осно­ве все то же воз­зре­ние, что преж­нюю цар­скую власть невоз­мож­но огра­ни­чить юриди­че­ским путем и что стес­не­ния, нало­жен­ные вслед­ст­вие рево­лю­ции на того, в чьих руках нахо­дит­ся вер­хов­ная власть общи­ны, име­ют, стро­го гово­ря, толь­ко фак­ти­че­ское и нрав­ст­вен­ное зна­че­ние. Поэто­му и кон­сул, дей­ст­во­вав­ший в пре­де­лах преж­ней цар­ской ком­пе­тен­ции, мог совер­шить в при­веден­ном слу­чае неспра­вед­ли­вость, а не пре­ступ­ле­ние и за это не под­вер­гал­ся уго­лов­но­му суду. Сход­ное с этим по сво­ей тен­ден­ции огра­ни­че­ние было введе­но и в граж­дан­ское судо­про­из­вод­ство, так как у кон­су­лов было, по-види­мо­му, отня­то — с само­го учреж­де­ния их долж­но­сти — пра­во раз­ре­шать по их усмот­ре­нию тяж­бы меж­ду част­ны­ми лица­ми. Пре­об­ра­зо­ва­ние уго­лов­но­го и граж­дан­ско­го судо­про­из­водств нахо­ди­лось в свя­зи с общим поста­нов­ле­ни­ем отно­си­тель­но пере­да­чи долж­ност­ной вла­сти заме­сти­те­лю или пре­ем­ни­ку. Царю при­над­ле­жа­ло неогра­ни­чен­ное пра­во назна­чать заме­сти­те­лей, но он нико­гда не был обя­зан это делать, а кон­су­лы поль­зо­ва­лись совер­шен­но ина­че пра­вом пере­да­вать дру­гим свою власть. Прав­да, преж­нее пра­ви­ло, что уез­жав­шее из горо­да выс­шее долж­ност­ное лицо долж­но назна­чить для отправ­ле­ния пра­во­судия намест­ни­ка, оста­лось обя­за­тель­ным и для кон­су­лов и при этом даже не был при­ме­нен к заме­сти­тель­ству кол­ле­ги­аль­ный прин­цип, так как назна­чать заме­сти­те­ля дол­жен был тот кон­сул, кото­рый покидал город после сво­его сопра­ви­те­ля. Но пра­во пере­да­вать свою власть во вре­мя пре­бы­ва­ния кон­су­лов в горо­де было, веро­ят­но, при самом учреж­де­нии их долж­но­сти огра­ни­че­но тем, что в извест­ных слу­ча­ях пере­да­ча вла­сти была постав­ле­на кон­су­лу в обя­зан­ность, а во всех дру­гих вос­пре­ще­на. На осно­ва­нии это­го пра­ви­ла, как уже было заме­че­но, совер­ши­лось пре­об­ра­зо­ва­ние все­го судо­про­из­вод­ства. Кон­сул конеч­но мог поста­нов­лять при­го­во­ры и по таким уго­лов­ным пре­ступ­ле­ни­ям, кото­рые влек­ли за собой смерт­ную казнь, но его при­го­вор пред­став­лял­ся общине, кото­рая мог­ла утвер­дить его или отверг­нуть; впро­чем, сколь­ко нам извест­но, кон­сул нико­гда не поль­зо­вал­ся этим пра­вом, а быть может, даже ско­ро стал боять­ся им поль­зо­вать­ся и, веро­ят­но, поста­нов­лял уго­лов­ные при­го­во­ры толь­ко в тех слу­ча­ях, когда обра­ще­ние к общине по каким-нибудь с.208 при­чи­нам исклю­ча­лось. Во избе­жа­ние непо­сред­ст­вен­ных столк­но­ве­ний меж­ду выс­шим долж­ност­ным лицом общи­ны и самой общи­ной уго­лов­ная про­цеду­ра была орга­ни­зо­ва­на так, что выс­ший общин­ный санов­ник оста­вал­ся ком­пе­тент­ным толь­ко в прин­ци­пе, а дей­ст­во­вал все­гда через деле­га­тов, назна­чать кото­рых был обя­зан, хотя и выби­рал их по соб­ст­вен­но­му усмот­ре­нию. К чис­лу таких деле­га­тов при­над­ле­жа­ли оба нештат­ных судьи по делам о вос­ста­ни­ях и о государ­ст­вен­ной измене (duo­vi­ri per­duel­lio­nis) и оба штат­ных сле­до­ва­те­ля по делам об убий­ствах (quaes­to­res par­ri­ci­dii). Быть может, нечто подоб­ное суще­ст­во­ва­ло и в эпо­ху царей на тот слу­чай, когда царь пору­чал рас­смот­ре­ние таких про­цес­сов сво­им заме­сти­те­лям; но посто­ян­ный харак­тер послед­не­го из выше­упо­мя­ну­тых учреж­де­ний и про­веден­ный в них обо­их прин­цип кол­ле­ги­аль­но­сти во вся­ком слу­чае отно­сят­ся ко вре­ме­нам рес­пуб­ли­ки. Послед­нее учреж­де­ние очень важ­но еще пото­му, что оно в пер­вый раз дало двум штат­ным выс­шим пра­ви­те­лям двух помощ­ни­ков, кото­рых назна­чал каж­дый из этих пра­ви­те­лей при сво­ем вступ­ле­нии в долж­ность и кото­рые, само собой разу­ме­ет­ся, покида­ли свои места с его уда­ле­ни­ем; ста­ло быть их офи­ци­аль­ное поло­же­ние, как и поло­же­ние выс­ше­го долж­ност­но­го лица, было регу­ли­ро­ва­но по прин­ци­пам несме­ня­е­мо­сти, кол­ле­ги­аль­но­сти и годич­но­го сро­ка служ­бы. Конеч­но, это еще не была насто­я­щая низ­шая маги­ст­ра­ту­ра в том смыс­ле, в каком ее пони­ма­ла рес­пуб­ли­ка, так как комис­са­ры назна­ча­лись не по выбо­ру общи­ны, но это уже был исход­ный пункт для учреж­де­ния тех низ­ших слу­жеб­ных долж­но­стей, кото­рые впо­след­ст­вии полу­чи­ли столь мно­го­сто­рон­нее раз­ви­тие. В том же смыс­ле сле­ду­ет пони­мать отня­тие у выс­ших пра­ви­те­лей пра­ва раз­ре­шать част­ные тяж­бы, так как пра­во царя пору­чать реше­ние какой-нибудь отдель­ной тяж­бы заме­сти­те­лю было пре­вра­ще­но в обя­зан­ность кон­су­ла удо­сто­ве­рить­ся в лич­но­сти тяжу­щих­ся, выяс­нить сущ­ность иска и затем пере­дать дело на реше­ние им избран­но­го и дей­ст­ву­ю­ще­го по его ука­за­ни­ям част­но­го лица. Точ­но так же и важ­ное дело заве­до­ва­ния государ­ст­вен­ной каз­ной и государ­ст­вен­ным архи­вом хотя и было пре­до­став­ле­но кон­су­лам, но к ним были назна­че­ны штат­ные помощ­ни­ки если не тот­час вслед за учреж­де­ни­ем их долж­но­сти, то во вся­ком слу­чае очень рано; эти­ми помощ­ни­ка­ми были все те же два кве­сто­ра, кото­рые конеч­но долж­ны были пови­но­вать­ся кон­су­лам без­услов­но, одна­ко без их ведо­ма и содей­ст­вия кон­су­лы не мог­ли сде­лать ни шагу. Напро­тив того, в тех слу­ча­ях, на кото­рые не было уста­нов­ле­но подоб­ных пра­вил, нахо­див­ший­ся в сто­ли­це гла­ва общи­ны был обя­зан дей­ст­во­вать лич­но; так, напри­мер, при откры­тии про­цес­са он ни в коем слу­чае не мог назна­чить вме­сто себя заме­сти­те­ля.

Это дво­я­кое огра­ни­че­ние кон­суль­ско­го пра­ва дей­ст­во­вать через заме­сти­те­лей было введе­но в сфе­ре город­ской адми­ни­ст­ра­ции и преж­де все­го по судо­про­из­вод­ству и по заве­до­ва­нию государ­ст­вен­ной каз­ной. В каче­стве же глав­но­ко­ман­дую­ще­го кон­сул сохра­нил пра­во воз­ла­гать на дру­гих или все свои заня­тия, или часть их. Это раз­ли­чие меж­ду пра­вом пере­да­чи граж­дан­ской вла­сти и пра­вом пере­да­чи вла­сти воен­ной сде­ла­лось при­чи­ной того, что в обла­сти соб­ст­вен­но общин­но­го рим­ско­го управ­ле­ния заме­сти­тель­ство (pro ma­gistra­tu) сде­ла­лось невоз­мож­ным для долж­ност­ной вла­сти и чисто город­ские долж­ност­ные лица нико­гда не заме­ня­лись недолж­ност­ны­ми, меж­ду тем как воен­ные заме­сти­те­ли (pro con­su­le, pro prae­to­re, pro quaes­to­re) были устра­не­ны от вся­кой дея­тель­но­сти внут­ри самой общи­ны.

с.209 Пра­во назна­чать пре­ем­ни­ка при­над­ле­жа­ло не царю, а толь­ко интеррек­су. Наравне с этим послед­ним был постав­лен в этом отно­ше­нии и кон­сул; одна­ко в слу­чае если он не вос­поль­зо­вал­ся сво­им пра­вом, то, как и преж­де, всту­пал в долж­ность интеррекс, так что необ­хо­ди­мая непре­рыв­ность вер­хов­ной долж­но­сти неослаб­но под­дер­жи­ва­лась и при рес­пуб­ли­кан­ской фор­ме прав­ле­ния. Одна­ко это пра­во кон­су­лов под­верг­лось суще­ст­вен­но­му огра­ни­че­нию к выго­де граж­дан­ства, так как кон­сул был обя­зан полу­чать от общи­ны согла­сие на назна­че­ние наме­чен­ных им пре­ем­ни­ков, а затем назна­чать толь­ко тех, на кого ука­зы­ва­ла общи­на. Вслед­ст­вие это­го стес­ни­тель­но­го пра­ва общи­ны пред­ла­гать кан­дида­та в ее руки до неко­то­рой сте­пе­ни пере­шло и назна­че­ние обыч­ных выс­ших долж­ност­ных лиц; тем не менее на прак­ти­ке все еще суще­ст­во­ва­ло зна­чи­тель­ное раз­ли­чие меж­ду пра­вом пред­ла­гать и пра­вом фор­маль­но назна­чать. Руко­во­дя­щий избра­ни­ем кон­сул не был про­стым рас­по­ряди­те­лем на выбо­рах, а мог в силу сво­его ста­рин­но­го цар­ско­го пра­ва, напри­мер, устра­нить неко­то­рых кан­дида­тов, мог оста­вить без вни­ма­ния подан­ные за них голо­са, а сна­ча­ла даже мог огра­ни­чить выбо­ры спис­ком кан­дида­тов, кото­рый был им самим состав­лен; но еще важ­нее тот факт, что когда пред­став­ля­лась надоб­ность попол­нить лич­ный состав кон­суль­ской кол­ле­гии вслед­ст­вие изби­ра­ния одно­го из кон­су­лов в дик­та­то­ры (о чем сей­час будет идти речь), то у общи­ны не спра­ши­ва­ли ее мне­ния, и кон­сул назна­чал сво­его сопра­ви­те­ля, так же ничем не стес­ня­ясь, как интеррекс когда-то ничем не стес­нял­ся в назна­че­нии царя. При­над­ле­жав­шее царю пра­во назна­чать жре­цов не пере­шло к кон­су­лам, а было заме­не­но для муж­ских кол­ле­гий само­по­пол­не­ни­ем, а для веста­лок и для отдель­ных жре­цов назна­че­ни­я­ми от пон­ти­фи­каль­ной кол­ле­гии, к кото­рой пере­шла и похо­жая на семей­ный отцов­ский суд юрис­дик­ция общи­ны над жри­ца­ми Весты. Так как дея­тель­ность это­го рода более удоб­на при ее сосре­дото­че­нии в руках одно­го лица, то пон­ти­фи­каль­ная кол­ле­гия, веро­ят­но, впер­вые в ту пору поста­ви­ла над собой пред­седа­те­ля (pon­ti­fex ma­xi­mus). Это отде­ле­ние вер­хов­ной куль­то­вой вла­сти от граж­дан­ской (при­чем к упо­мя­ну­то­му ранее «жерт­вен­но­му царю» не пере­шла ни свет­ская, ни духов­ная власть преж­них царей, а пере­шел толь­ко титул), рав­но как совер­шен­но не соот­вет­ст­ву­ю­щее обще­му харак­те­ру рим­ско­го жре­че­ства выдаю­ще­е­ся поло­же­ние ново­го вер­хов­но­го жре­ца, отча­сти похо­жее на поло­же­ние долж­ност­но­го лица, состав­ля­ют одну из самых заме­ча­тель­ных и самых бога­тых послед­ст­ви­я­ми осо­бен­но­стей государ­ст­вен­но­го пере­во­рота, целью кото­ро­го было огра­ни­че­ние вла­сти долж­ност­ных лиц в поль­зу ари­сто­кра­тии. Уже ранее было упо­мя­ну­то о том, что и во внеш­нем отно­ше­нии кон­сул дале­ко усту­пал царю, вну­шав­ше­му сво­им появ­ле­ни­ем почте­ние и страх, что кон­сул был лишен цар­ско­го титу­ла и жре­че­ско­го посвя­ще­ния и что у его слу­жи­те­лей был отнят топор; к это­му сле­ду­ет при­со­во­ку­пить, что кон­су­ла отли­ча­ла от обык­но­вен­но­го граж­да­ни­на уже не цар­ская пур­пу­ро­вая ман­тия, а толь­ко пур­пу­ро­вая кай­ма на пла­ще и что царь, быть может, нико­гда не появ­лял­ся пуб­лич­но ина­че как на колес­ни­це, меж­ду тем как кон­сул был обя­зан сле­до­вать обще­му обык­но­ве­нию и, подоб­но всем дру­гим граж­да­нам, ходить внут­ри горо­да пеш­ком. Одна­ко все эти обы­чаи вла­сти в сущ­но­сти отно­си­лись толь­ко к орди­нар­ным пра­ви­те­лям общи­ны.

Дик­та­тор

Наряду с дву­мя избран­ны­ми общи­ною началь­ни­ка­ми и в неко­то­ром отно­ше­нии даже вза­мен их появ­лял­ся в чрез­вы­чай­ных слу­ча­ях толь­ко один пра­ви­тель или с.210 вое­на­чаль­ник (ma­gis­ter po­pu­li), обык­но­вен­но назы­вав­ший­ся дик­та­то­ром. На выбор дик­та­то­ра общи­на не име­ла ника­ко­го вли­я­ния; он исхо­дил из сво­бод­но­го реше­ния одно­го из вре­мен­ных кон­су­лов, кото­ро­му не мог­ли в этом поме­шать ни его кол­ле­га, ни какая-либо дру­гая обще­ст­вен­ная власть; про­тив дик­та­то­ра допус­ка­лась и апел­ля­ция, но, точ­но так же как про­тив царя, если он доб­ро­воль­но ее допус­кал; лишь толь­ко он был назна­чен, все дру­гие долж­ност­ные лица ста­но­ви­лись в силу зако­на его под­чи­нен­ны­ми. Нахож­де­ние дик­та­то­ра в долж­но­сти было огра­ни­че­но двой­ным сро­ком: во-пер­вых, в каче­стве сослу­жив­ца тех кон­су­лов, один из кото­рых его выбрал, он не мог оста­вать­ся в долж­но­сти долее их; во-вто­рых, было без­услов­но при­ня­то за пра­ви­ло, что дик­та­тор не мог оста­вать­ся в сво­ем зва­нии долее шести меся­цев. Далее, отно­си­тель­но дик­та­то­ра суще­ст­во­ва­ло то свое­об­раз­ное поста­нов­ле­ние, что этот «вое­на­чаль­ник» был обя­зан немед­лен­но назна­чить «началь­ни­ка кон­ни­цы» (ma­gis­ter equi­tum), кото­рый состо­ял при нем в каче­стве под­чи­нен­но­го ему помощ­ни­ка (вро­де того, как кве­стор состо­ял при кон­су­ле) и вме­сте с ним скла­ды­вал с себя свое зва­ние; это поста­нов­ле­ние, без сомне­ния, нахо­ди­лось в свя­зи с тем, что вое­на­чаль­ни­ку, по всей веро­ят­но­сти как вождю пехоты, было запре­ще­но садить­ся на коня. Поэто­му на дик­та­ту­ру сле­ду­ет смот­реть как на воз­ник­шее одно­вре­мен­но с кон­су­ла­том учреж­де­ние, глав­ною целью кото­ро­го было устра­нить на вре­мя вой­ны неудоб­ства раздель­ной вла­сти и вре­мен­но сно­ва вызвать к жиз­ни цар­скую власть. Имен­но во вре­мя вой­ны рав­но­пра­вие кон­су­лов долж­но было вну­шать опа­се­ния, а о том, что пер­во­на­чаль­ная дик­та­ту­ра име­ла по пре­иму­ще­ству воен­ное зна­че­ние, свиде­тель­ст­ву­ют не толь­ко поло­жи­тель­ные ука­за­ния, но так­же древ­ней­шие назва­ния это­го долж­ност­но­го лица и его помощ­ни­ка, рав­но как огра­ни­че­ние его служ­бы про­дол­жи­тель­но­стью лет­не­го похо­да и устра­не­ни­ем апел­ля­ции. Ста­ло быть, в общем ито­ге и кон­су­лы оста­ва­лись тем же, чем были цари — выс­ши­ми пра­ви­те­ля­ми, судья­ми и вое­на­чаль­ни­ка­ми, — и даже в том, что каса­ет­ся рели­гии, не «жерт­вен­ный царь», назна­чен­ный толь­ко для сохра­не­ния цар­ско­го титу­ла, а кон­сул молил­ся за общи­ну, совер­шал за нее жерт­во­при­но­ше­ния и от ее име­ни узна­вал волю богов при помо­щи све­ду­щих людей. Сверх того на слу­чай надоб­но­сти была удер­жа­на воз­мож­ность во вся­кое вре­мя вос­ста­но­вить вполне неогра­ни­чен­ную цар­скую власть, не испра­ши­вая на то пред­ва­ри­тель­но­го согла­сия общи­ны, и вме­сте с тем устра­нить стес­не­ния, нало­жен­ные кол­ле­ги­аль­но­стью и осо­бы­ми огра­ни­че­ни­я­ми кон­суль­ской ком­пе­тен­ции. Таким обра­зом, те безы­мян­ные государ­ст­вен­ные люди, кото­рые совер­ши­ли эту рево­лю­цию, раз­ре­ши­ли чисто по-рим­ски, столь же ясно, сколь и про­сто, зада­чу сохра­не­ния цар­ской вла­сти в юриди­че­ском отно­ше­нии при фак­ти­че­ском ее огра­ни­че­нии.

Цен­ту­рии и курии

Таким обра­зом, общи­на при­об­ре­ла вслед­ст­вие пере­ме­ны фор­мы прав­ле­ния чрез­вы­чай­но важ­ные пра­ва: пра­во еже­год­но ука­зы­вать, кого она жела­ет иметь пра­ви­те­лем, и пра­во пере­смат­ри­вать в послед­ней инстан­ции смерт­ные при­го­во­ры над граж­да­на­ми. Но общи­на уже не мог­ла оста­вать­ся такой, какой была преж­де, — не мог­ла состо­ять толь­ко из пре­вра­тив­ше­го­ся фак­ти­че­ски в ари­сто­кра­тию пат­ри­ци­а­та. Сила наро­да заклю­ча­лась в мас­се, в рядах кото­рой уже было нема­ло име­ни­тых и зажи­точ­ных людей. Эта мас­са, исклю­чен­ная из общин­но­го собра­ния, несмот­ря на то что нес­ла повин­но­сти наравне со все­ми дру­ги­ми, мог­ла выно­сить свое поло­же­ние, пока само общин­ное собра­ние почти вовсе не вме­ши­ва­лось в отправ­ле­ния с.211 государ­ст­вен­но­го меха­низ­ма и пока цар­ская власть бла­го­да­ря сво­е­му высо­ко­му и ничем не стес­ня­е­мо­му поло­же­нию была страш­на для граж­дан немно­гим менее, чем для осед­лых жите­лей, и тем под­дер­жи­ва­ла рав­но­пра­вие в наро­де. Но это поло­же­ние не мог­ло оста­вать­ся неиз­мен­ным, с тех пор как сама общи­на была при­зва­на к посто­ян­но­му уча­стию в выбо­рах и в поста­нов­ле­нии при­го­во­ров, а ее началь­ник был фак­ти­че­ски низ­веден из ее пове­ли­те­ля на сте­пень ее вре­мен­но­го упол­но­мо­чен­но­го; тем более когда при­хо­ди­лось пере­стра­и­вать государ­ство на дру­гой день после рево­лю­ции, кото­рую воз­мож­но было про­из­ве­сти толь­ко сово­куп­ны­ми уси­ли­я­ми пат­ри­ци­ев и осед­ло­го насе­ле­ния. Рас­ши­ре­ние этой общи­ны было неиз­беж­ным, и оно совер­ши­лось в самых широ­ких раз­ме­рах, так как в состав курий было при­ня­то все пле­бей­ство, т. е. все те неграж­дане, кото­рые не при­над­ле­жа­ли ни к чис­лу рабов, ни к чис­лу жив­ших на пра­вах гостей граж­дан ино­зем­ных общин. В то же вре­мя были отня­ты почти все поли­ти­че­ские пра­ва у кури­аль­но­го собра­ния ста­рых граж­дан, до тех пор быв­ше­го и юриди­че­ски и фак­ти­че­ски выс­шею вла­стью в государ­стве; оно удер­жа­ло в сво­их руках из сво­ей преж­ней дея­тель­но­сти толь­ко чисто фор­маль­ные или касав­ши­е­ся родо­вых отно­ше­ний акты, как напри­мер при­не­се­ние кон­су­лу или дик­та­то­ру при их вступ­ле­нии в долж­ность тако­го же обе­та вер­но­сти, какой преж­де при­но­сил­ся царю, и выда­чу закон­ных раз­ре­ше­ний на усы­нов­ле­ния и на совер­ше­ние заве­ща­ний; но оно уже впредь не мог­ло поста­нов­лять ника­ких насто­я­щих поли­ти­че­ских реше­ний. Вско­ре даже пле­беи полу­чи­ли пра­во голо­са в кури­ях, и тем самым ста­рые граж­дане лиши­лись пра­ва соби­рать­ся и поста­нов­лять сооб­ща реше­ния. Вслед­ст­вие пере­ме­ны фор­мы прав­ле­ния кури­аль­ная орга­ни­за­ция была как бы вырва­на с кор­нем, так как она была осно­ва­на на родо­вом строе, кото­рый суще­ст­во­вал во всей сво­ей чисто­те толь­ко у преж­них граж­дан. Когда пле­беи были допу­ще­ны в курии, конеч­но и им было юриди­че­ски раз­ре­ше­но то, что до тех пор мог­ло суще­ст­во­вать в их быту толь­ко фак­ти­че­ски, и им доз­во­ли­ли орга­ни­зо­вать семьи и роды; но нам поло­жи­тель­но извест­но из пре­да­ний и сверх того понят­но само собой, что толь­ко часть пле­бе­ев при­сту­пи­ла к родо­вой орга­ни­за­ции; поэто­му в новое кури­аль­ное собра­ние — совер­шен­но напе­ре­кор его пер­во­на­чаль­но­му основ­но­му харак­те­ру — посту­пи­ло нема­ло таких чле­нов, кото­рые не при­над­ле­жа­ли ни к како­му роду. Все поли­ти­че­ские пра­ва общин­но­го собра­ния — как раз­ре­ше­ние апел­ля­ций в уго­лов­ном про­цес­се, кото­рый был пре­иму­ще­ст­вен­но поли­ти­че­ским про­цес­сом, так и назна­че­ние долж­ност­ных лиц, рав­но как утвер­жде­ние или неутвер­жде­ние зако­нов, — были пере­да­ны или вновь даро­ва­ны собра­нию людей, обя­зан­ных нести воен­ную служ­бу, так что цен­ту­рии при­об­ре­ли с тех пор обще­ст­вен­ные пра­ва, соот­вет­ст­во­вав­шие лежав­шим на них обще­ст­вен­ным повин­но­стям. Таким обра­зом, поло­жен­ные в осно­ву сер­ви­е­вой кон­сти­ту­ции неболь­шие зачат­ки реформ — как, напри­мер, пре­до­став­лен­ное армии пра­во выска­зы­вать свое мне­ние перед объ­яв­ле­ни­ем насту­па­тель­ной вой­ны — достиг­ли тако­го широ­ко­го раз­ви­тия, что цен­ту­ри­аль­ные собра­ния совер­шен­но и навсе­гда затми­ли зна­че­ние курий и на них ста­ли смот­реть как на собра­ния суве­рен­но­го наро­да. И там пре­ния про­ис­хо­ди­ли толь­ко в том слу­чае, когда пред­седа­тель­ст­во­вав­шее долж­ност­ное лицо само заво­ди­ло о чем-нибудь речь или пре­до­став­ля­ло дру­гим пра­во гово­рить; толь­ко когда дело шло об апел­ля­ции, есте­ствен­но, при­хо­ди­лось выслу­ши­вать обе сто­ро­ны; реше­ния поста­нов­ля­лись в с.212 цен­ту­ри­ях про­стым боль­шин­ст­вом голо­сов. Так как в кури­аль­ном собра­нии все имев­шие пра­во голо­са сто­я­ли на совер­шен­но рав­ной ноге, то с допу­ще­ни­ем всех пле­бе­ев в курии дело дошло бы до раз­вер­ну­той демо­кра­тии, и поэто­му понят­но, что голо­со­ва­ние по поли­ти­че­ским вопро­сам было отня­то у курий; напро­тив того, цен­ту­ри­аль­ное собра­ние пере­но­си­ло центр тяже­сти хотя и не в руки зна­ти, но в руки зажи­точ­ных людей, а важ­ную пре­ро­га­ти­ву голо­со­ва­ния в пер­вой оче­реди, неред­ко фак­ти­че­ски пред­ре­шав­шую окон­ча­тель­ный резуль­тат выбо­ров, пре­до­став­ля­ло всад­ни­кам, т. е. бога­тым.

Сенат

На сена­те рефор­ма отра­зи­лась ина­че, чем на общине. Суще­ст­во­вав­шая рань­ше кол­ле­гия стар­шин не толь­ко оста­лась по-преж­не­му исклю­чи­тель­но пат­ри­ци­ан­ской, но и сохра­ни­ла свои глав­ные пре­ро­га­ти­вы — пра­во постав­лять интеррек­са и пра­во утвер­ждать поста­нов­лен­ные общи­ной реше­ния, если они были соглас­ны с суще­ст­ву­ю­щи­ми зако­на­ми, или отвер­гать их, если они про­ти­во­ре­чи­ли этим зако­нам. Рефор­ма даже уве­ли­чи­ла эти при­ви­ле­гии, пре­до­ста­вив пат­ри­ци­ан­ско­му сена­ту пра­во утвер­ждать или не утвер­ждать как назна­че­ние общин­ных долж­ност­ных лиц, так и выбор, сде­лан­ный общи­ной; толь­ко для апел­ля­ции, сколь­ко нам извест­но, нико­гда не испра­ши­ва­лось его утвер­жде­ние, так как тут дело шло о поми­ло­ва­нии винов­но­го, а когда поми­ло­ва­ние уже было даро­ва­но суве­рен­ным народ­ным собра­ни­ем, то было бы неумест­но заво­дить речь об отмене тако­го акта. Хотя с упразд­не­ни­ем цар­ской вла­сти кон­сти­ту­ци­он­ные пра­ва сена­та ско­рее уве­ли­чи­лись, чем умень­ши­лись, одна­ко, как гла­сит пре­да­ние, немед­лен­но вслед за этим упразд­не­ни­ем лич­ный состав сена­та был рас­ши­рен допу­ще­ни­ем в него пле­бе­ев для рас­смот­ре­ния таких дел, при обсуж­де­нии кото­рых допус­ка­лось более сво­бо­ды, а это при­ве­ло впо­след­ст­вии к совер­шен­но­му пре­об­ра­зо­ва­нию всей кор­по­ра­ции. Сенат с древ­ней­ших вре­мен так­же испол­нял — хотя не исклю­чи­тель­но и не пред­по­чти­тель­но — роль государ­ст­вен­но­го сове­та; а если, что кажет­ся веро­ят­ным, даже в эпо­ху царей не счи­та­лось в подоб­ных слу­ча­ях про­ти­во­за­кон­ным допус­кать и несе­на­то­ров к уча­стию в сенат­ских собра­ни­ях, то теперь было поло­жи­тель­но уста­нов­ле­но, что для рас­смот­ре­ния подоб­но­го рода дел сле­ду­ет вво­дить в пат­ри­ци­ан­ский сенат (pat­res) извест­ное чис­ло «при­пи­сан­ных» (con­scrip­ti) непа­три­ци­ев. Это конеч­но отнюдь не было урав­не­ни­ем в пра­вах: при­сут­ст­во­вав­шие в сена­те пле­беи не дела­лись от того сена­то­ра­ми, а оста­ва­лись чле­на­ми всад­ни­че­ско­го сосло­вия; назы­ва­лись они не «отца­ми», а «при­пи­сан­ны­ми» и не име­ли пра­ва на внеш­ние отли­чия сена­тор­ско­го зва­ния — на ноше­ние крас­ной обу­ви. Сверх того они не толь­ко были без­услов­но устра­не­ны от поль­зо­ва­ния пре­до­став­лен­ною сена­ту вер­хов­ною вла­стью (auc­to­ri­tas), но даже в тех слу­ча­ях, когда нуж­но было толь­ко дать совет (con­si­lium), они долж­ны были мол­ча выслу­ши­вать обра­щен­ный к пат­ри­ци­ям вопрос и толь­ко при разде­ле­нии голо­сов выра­жать свое мне­ние про­стым пере­хо­дом на ту или дру­гую сто­ро­ну — «голо­со­вать нога­ми» (pe­di­bus in sen­ten­tiam ire, pe­da­rii), как выра­жа­лись гор­дые ари­сто­кра­ты; тем не менее пле­беи про­ло­жи­ли себе бла­го­да­ря рефор­ме доро­гу не толь­ко в те собра­ния, кото­рые про­ис­хо­ди­ли на фору­ме, но и в сенат, и, таким обра­зом, при новом устрой­стве был сде­лан пер­вый и самый труд­ный шаг к урав­не­нию в пра­вах. Во всем осталь­ном орга­ни­за­ция сена­та не под­вер­га­лась ника­ким суще­ст­вен­ным изме­не­ни­ям. В среде пат­ри­ци­ан­ских чле­нов вско­ре воз­ник­ло, осо­бен­но с.213 при отби­ра­нии мне­ний, раз­ли­чие ран­гов, заклю­чав­ше­е­ся в том, что лица, пред­на­зна­чен­ные к заня­тию выс­шей общин­ной долж­но­сти или уже преж­де зани­мав­шие ее, ста­ви­лись во гла­ве спис­ка и преж­де всех пода­ва­ли голос, а поло­же­ние пер­во­го из них (prin­ceps se­na­tus) ско­ро сде­ла­лось весь­ма завид­ным почет­ным зва­ни­ем. Напро­тив того, состо­яв­ший в долж­но­сти кон­сул, точ­но так же как и царь, не счи­тал­ся чле­ном сена­та, и пото­му его соб­ст­вен­ный голос не шел в счет. Избра­ние чле­нов в более узкий пат­ри­ци­ан­ский сенат, как и в чис­ло при­пи­сан­ных, про­из­во­ди­лось кон­су­лом, точ­но так же как преж­де про­из­во­ди­лось царем; но само собой разу­ме­ет­ся, что царь еще, может быть, и имел ино­гда в виду заме­ще­ние вакант­ных мест пред­ста­ви­те­ля­ми отдель­ных родов, а по отно­ше­нию к пле­бе­ям, у кото­рых родо­вой строй был раз­вит не вполне, такое сооб­ра­же­ние совер­шен­но отпа­да­ло, и, таким обра­зом, связь сена­та с родо­вым стро­ем все более и более осла­бе­ва­ла. О том, что пра­во кон­су­лов назна­чать пле­бе­ев в сенат было огра­ни­че­но каким-нибудь опре­де­лен­ным чис­лом, нам ниче­го неиз­вест­но; впро­чем, в таком огра­ни­че­нии прав не пред­став­ля­лось и надоб­но­сти, пото­му что сами кон­су­лы при­над­ле­жа­ли к ари­сто­кра­тии. Напро­тив того, кон­сул, по усло­ви­ям сво­его поло­же­ния, веро­ят­но, был с само­го нача­ла фак­ти­че­ски менее сво­бо­ден в назна­че­нии сена­то­ров и гораздо более свя­зан сослов­ны­ми инте­ре­са­ми и уста­но­вив­ши­ми­ся обы­ча­я­ми, чем царь. Так, напри­мер, с ран­них пор полу­чил обя­за­тель­ную силу обы­чай, что вступ­ле­ние в зва­ние кон­су­ла необ­хо­ди­мо влек­ло за собою вступ­ле­ние в пожиз­нен­ное зва­ние сена­то­ра, если кон­сул еще не был сена­то­ром во вре­мя сво­его избра­ния, — а это еще ино­гда слу­ча­лось в ту пору. Точ­но так же, как кажет­ся, с ран­них пор уста­но­ви­лось обык­но­ве­ние не тот­час заме­щать вакант­ные сена­тор­ские места, а пере­смат­ри­вать и попол­нять сена­тор­ские спис­ки при новом цен­зе, т. е. через каж­дые три года в чет­вер­тый, в чем так­же заклю­ча­лось нема­ло­важ­ное огра­ни­че­ние вла­сти тех, кому было пре­до­став­ле­но пра­во выбо­ра. Общее чис­ло сена­то­ров оста­ва­лось неиз­мен­ным, хотя в этот счет были вклю­че­ны и при­пи­сан­ные, из чего мы впра­ве заклю­чить, что чис­лен­ный состав пат­ри­ци­а­та умень­шил­ся⁴.

Кон­сер­ва­тив­ный харак­тер рево­лю­ции

С пре­вра­ще­ни­ем монар­хии в рес­пуб­ли­ку в рим­ском общин­ном быту, как вид­но, почти все оста­лось по-ста­ро­му; эта рево­лю­ция была кон­сер­ва­тив­на, насколь­ко вооб­ще может быть кон­сер­ва­ти­вен государ­ст­вен­ный пере­во­рот, и она, в сущ­но­сти, не уни­что­жи­ла ни одной из глав­ных основ общин­но­го быта. В этом заклю­чал­ся отли­чи­тель­ный харак­тер все­го дви­же­ния. Изгна­ние Тарк­ви­ни­ев не было делом наро­да, увлек­ше­го­ся чув­ст­вом состра­да­ния и любо­вью к сво­бо­де, как его опи­сы­ва­ют сен­ти­мен­таль­ные и совер­шен­но несо­глас­ные с исти­ной ста­рин­ные рас­ска­зы; оно было делом двух боль­ших поли­ти­че­ских пар­тий, уже ранее того всту­пив­ших меж­ду собою в борь­бу и ясно сознав­ших, что этой борь­бе не будет кон­ца, — делом ста­рых граж­дан и осед­лых жите­лей, кото­рые ввиду угро­жав­шей им общей опас­но­сти, что общин­ное управ­ле­ние будет заме­не­но лич­ным про­из­во­лом одно­го вла­сти­те­ля, ста­ли, как англий­ские тори и виги в 1688 г., дей­ст­во­вать заод­но, для того чтобы потом сно­ва разой­тись. Ста­рое граж­дан­ство не было в состо­я­нии осво­бо­дить­ся от цар­ской вла­сти без содей­ст­вия новых с.214 граж­дан, а эти послед­ние не были доста­точ­но силь­ны для того, чтобы одним уда­ром вырвать у пер­вых из рук власть. В подоб­ных сдел­ках пар­тии по необ­хо­ди­мо­сти доволь­ст­ву­ют­ся самым мень­шим раз­ме­ром обо­юд­ных усту­пок, вытор­го­ван­ных путем уто­ми­тель­ных пере­го­во­ров, и буду­щее раз­ре­ша­ет вопрос о даль­ней­шем рав­но­ве­сии основ­ных эле­мен­тов, об их вза­и­мо­дей­ст­вии или про­ти­во­дей­ст­вии. Поэто­му мы соста­ви­ли бы себе невер­ное поня­тие о пер­вой рим­ской рево­лю­ции, если бы виде­ли в ней толь­ко введе­ние неко­то­рых новых поряд­ков, как напри­мер огра­ни­че­ние сро­ка вер­хов­ной маги­ст­ра­ту­ры; ее кос­вен­ные послед­ст­вия были несрав­нен­но более важ­ны и даже пре­взо­шли все, чего мог­ли ожи­дать ее винов­ни­ки.

Новая общи­на

Это была, одним сло­вом, имен­но та пора, когда воз­ник­ло рим­ское граж­дан­ство в позд­ней­шем зна­че­нии это­го сло­ва. Пле­беи были до того вре­ме­ни осед­лы­ми жите­ля­ми, кото­рые хотя и были при­вле­че­ны к упла­те нало­гов и к отбы­ва­нию повин­но­стей, но в гла­зах зако­на были не более как тер­пи­мы­ми в общине при­шель­ца­ми, так что едва ли счи­та­лось нуж­ным рез­ко отде­лять их от насто­я­щих ино­зем­цев. Теперь же они были вне­се­ны в каче­стве воен­но­обя­зан­ных граж­дан в кури­аль­ные спис­ки, и хотя им было еще дале­ко до рав­но­пра­вия — ста­рые граж­дане все еще удер­жи­ва­ли исклю­чи­тель­но в сво­их руках пре­до­став­лен­ные сове­ту стар­шин вер­хов­ные пра­ва, так как толь­ко из их среды выби­ра­лись граж­дан­ские долж­ност­ные лица и чле­ны жре­че­ских кол­ле­гий и даже толь­ко они одни мог­ли поль­зо­вать­ся таки­ми граж­дан­ски­ми льгота­ми, как пра­во выго­нять свой скот на общин­ные паст­би­ща, — тем не менее уже был сде­лан пер­вый и самый труд­ный шаг к пол­но­му урав­не­нию прав, с тех пор как пле­беи ста­ли не толь­ко слу­жить в общин­ном опол­че­нии, но даже пода­вать свои голо­са в общин­ном собра­нии и в общин­ном сове­те (когда дело шло толь­ко о выра­же­нии мне­ния) и с тех пор как голо­ва и спи­на даже само­го бед­но­го из осед­лых жите­лей были так же хоро­шо защи­ще­ны пра­вом апел­ля­ции, как голо­ва и спи­на само­го знат­но­го из ста­рин­ных граж­дан. Одним из послед­ст­вий тако­го сли­я­ния пат­ри­ци­ев и пле­бе­ев в новое общее рим­ское граж­дан­ство было пре­вра­ще­ние ста­ро­го граж­дан­ства в родо­вую знать, кото­рая даже не мог­ла попол­нять сво­его соста­ва, пото­му что ее чле­ны утра­ти­ли пра­во поста­нов­лять на общих собра­ни­ях реше­ния, а при­ня­тие в это сосло­вие новых семейств путем общин­но­го при­го­во­ра ста­ло еще менее воз­мож­ным. При царях рим­ская знать не зна­ла такой замкну­то­сти, и поступ­ле­ние в нее новых родов было не очень ред­ким явле­ни­ем; теперь же этот отли­чи­тель­ный при­знак юнкер­ства сде­лал­ся несо­мнен­ным пред­вест­ни­ком пред­сто­яв­шей утра­ты как поли­ти­че­ских пре­ро­га­тив зна­ти, так и ее исклю­чи­тель­но­го пре­об­ла­да­ния в общине. Сверх того, пат­ри­ци­ат нало­жил на себя отпе­ча­ток исклю­чи­тель­но­го и бес­смыс­лен­но при­ви­ле­ги­ро­ван­но­го дво­рян­ства тем, что пле­беи были устра­не­ны от всех общин­ных и жре­че­ских долж­но­стей, меж­ду тем как они мог­ли быть и офи­це­ра­ми и чле­на­ми сове­та, и тем, что с без­рас­суд­ным упор­ст­вом отста­и­ва­лась юриди­че­ская невоз­мож­ность брач­ных сою­зов меж­ду ста­ры­ми граж­да­на­ми и пле­бе­я­ми. Вто­рым послед­ст­ви­ем ново­го граж­дан­ско­го объ­еди­не­ния неиз­беж­но было более точ­ное регу­ли­ро­ва­ние пра­ва селить­ся на посто­ян­ное житель­ство как для латин­ских союз­ни­ков, так и для граж­дан дру­гих государств. Не столь­ко ввиду при­над­ле­жав­ше­го толь­ко осед­лым жите­лям пра­ва голо­са в цен­ту­ри­ях, сколь­ко ввиду пра­ва апел­ля­ции, при­об­ре­тен­но­го пле­бе­я­ми, а не жив­ши­ми вре­мен­но или посто­ян­но в Риме ино­зем­ца­ми, ока­за­лось с.215 необ­хо­ди­мым точ­нее фор­му­ли­ро­вать усло­вия для при­об­ре­те­ния пле­бей­ских прав и закрыть для новых неграж­дан доступ в рас­ши­рив­ше­е­ся граж­дан­ство. Ста­ло быть, к этой эпо­хе сле­ду­ет отне­сти как нача­ло воз­ник­шей в наро­де нена­ви­сти к раз­ли­чию меж­ду пат­ри­ци­я­ми и пле­бе­я­ми, так и вну­шен­ное гор­до­стью ста­ра­ние отде­лить так назы­вае­мых ci­ves ro­ma­ni рез­кой чер­той от ино­зем­цев. Та мест­ная про­ти­во­по­лож­ность име­ла более вре­мен­ный харак­тер, но эта поли­ти­че­ская про­ти­во­по­лож­ность была более устой­чи­ва, созна­ние государ­ст­вен­но­го един­ства и зарож­дав­ше­го­ся могу­ще­ства в умах рим­лян ока­за­лось доста­точ­но силь­ным, чтобы сна­ча­ла под­ко­пать, а затем уне­сти в могу­чем поры­ве мел­кие раз­ли­чия.

Закон и при­каз

Сверх того, это было то самое вре­мя, когда ясно уста­но­ви­лось раз­ли­чие меж­ду зако­ном и при­ка­зом. Это раз­ли­чие коре­ни­лось в искон­ных осно­вах рим­ско­го государ­ст­вен­но­го устрой­ства, так как и цар­ская власть сто­я­ла в Риме под граж­дан­ским зако­ном, а не выше его. Но глу­бо­кое и прак­ти­че­ское ува­же­ние к прин­ци­пу вла­сти, кото­рое мы нахо­дим у рим­лян, как и у вся­ко­го дру­го­го поли­ти­че­ски ода­рен­но­го наро­да, при­ве­ло к тому заме­ча­тель­но­му поста­нов­ле­нию рим­ско­го пуб­лич­но­го и част­но­го пра­ва, что вся­кое, не осно­ван­ное на законе, при­ка­за­ние долж­ност­но­го лица име­ет обя­за­тель­ную силу, по мень­шей мере, пока срок пре­бы­ва­ния это­го лица в долж­но­сти не истек — хотя бы потом оно и было при­зна­но не под­ле­жа­щим испол­не­нию. Понят­но, что, пока выби­ра­лись пожиз­нен­ные пра­ви­те­ли, раз­ли­чие меж­ду зако­ном и при­ка­зом долж­но было фак­ти­че­ски почти совер­шен­но исчез­нуть, а зако­но­да­тель­ная дея­тель­ность общин­но­го собра­ния не мог­ла полу­чить ника­ко­го даль­ней­ше­го раз­ви­тия. Наобо­рот, для нее откры­лось широ­кое попри­ще, с тех пор как пра­ви­те­ли ста­ли еже­год­но менять­ся; тогда уже нель­зя было отка­зы­вать в прак­ти­че­ском зна­че­нии тому фак­ту, что если кон­сул при реше­нии про­цес­са поста­нов­лял несо­глас­ный с зако­на­ми при­го­вор, то его пре­ем­ник мог назна­чить пере­смотр дела.

Вла­сти граж­дан­ская и воен­ная

Нако­нец, это было то вре­мя, когда вла­сти граж­дан­ская и воен­ная отде­ли­лись одна от дру­гой. В граж­дан­ской сфе­ре гос­под­ст­во­вал закон, а в воен­ной — топор; там были в силе кон­сти­ту­ци­он­ные огра­ни­че­ния в виде апел­ля­ции и ясно опре­де­лен­ных пол­но­мо­чий⁵, а здесь пол­ко­во­дец был так же неогра­ни­чен, как и царь. Поэто­му было уста­нов­ле­но, что по обще­му пра­ви­лу пол­ко­во­дец и армия не могут как тако­вые всту­пать в город. Не в бук­ве, а в духе зако­нов лежал тот прин­цип, что орга­ни­че­ские и име­ю­щие посто­ян­ную обя­за­тель­ную силу поста­нов­ле­ния могут состо­ять­ся толь­ко под гос­под­ст­вом граж­дан­ской вла­сти; конеч­но, мог­ло слу­чить­ся, что напе­ре­кор это­му пра­ви­лу пол­ко­во­дец созы­вал свое вой­ско в лаге­ре на граж­дан­ский сход, а поста­нов­лен­ное там реше­ние не счи­та­лось лишен­ным закон­ной силы, но обы­чай не одоб­рял таких при­е­мов, и они ско­ро пре­кра­ти­лись, как буд­то бы были запре­ще­ны. Про­ти­во­по­лож­ность меж­ду кви­ри­та­ми и сол­да­та­ми все глуб­же и глуб­же про­ни­ка­ла в созна­ние граж­дан.

Управ­ле­ние пат­ри­ци­ев

Одна­ко для того, чтобы эти послед­ст­вия ново­го рес­пуб­ли­кан­ско­го государ­ст­вен­но­го устрой­ства мог­ли вполне обна­ру­жить­ся, нуж­но было вре­мя; как ни живо созна­ва­ло их потом­ство, для совре­мен­ни­ков рево­лю­ция мог­ла пред­став­лять­ся в ином све­те. Хотя неграж­дане и с.216 при­об­ре­ли бла­го­да­ря ей граж­дан­ские пра­ва, а новое граж­дан­ство при­об­ре­ло в общин­ном собра­нии широ­кие пра­ва, но пат­ри­ци­ан­ский сенат при сво­ей плот­ной замкну­то­сти был для тех коми­ций чем-то вро­де верх­ней пала­ты; он на осно­ва­нии зако­на стес­нял коми­цию в самых важ­ных для нее делах бла­го­да­ря сво­е­му пра­ву отвер­гать ее реше­ния, и хотя не был в состо­я­нии фак­ти­че­ски пара­ли­зо­вать твер­дую волю народ­ной мас­сы, но мог при­чи­нять ей поме­хи и затруд­не­ния. Знать, лишив­ша­я­ся пра­ва счи­тать себя един­ст­вен­ной пред­ста­ви­тель­ни­цей общи­ны, по-види­мо­му, утра­ти­ла не слиш­ком мно­гое, а в дру­гих отно­ше­ни­ях она реши­тель­но выиг­ра­ла. Конеч­но, царь при­над­ле­жал, точ­но так же как и кон­сул, к сосло­вию пат­ри­ци­ев; назна­че­ние чле­нов сена­та было пре­до­став­ле­но как тому, так и дру­го­му; но пер­вый из них сто­ял, по сво­е­му исклю­чи­тель­но­му поло­же­нию, настоль­ко же выше пат­ри­ци­ев, насколь­ко был выше пле­бе­ев, и обсто­я­тель­ства лег­ко мог­ли заста­вить его искать в народ­ной мас­се опо­ры про­тив зна­ти; а поль­зо­вав­ший­ся непро­дол­жи­тель­ною вла­стью кон­сул был и до того и после того не чем иным, как одним из пред­ста­ви­те­лей зна­ти; он вовсе не выде­лял­ся из сво­его сосло­вия, так как ему, может быть, при­шлось бы зав­тра пови­но­вать­ся одно­му из чле­нов той же зна­ти, кото­ро­му сего­дня он мог при­ка­зы­вать, поэто­му тен­ден­ции ари­сто­кра­та бра­ли в нем верх над созна­ни­ем его долж­ност­ных обя­зан­но­стей. Если же слу­чай­но при­зы­вал­ся в пра­ви­те­ли какой-нибудь пат­ри­ций, не сочув­ст­во­вав­ший гос­под­ству зна­ти, то его офи­ци­аль­ное вли­я­ние нахо­ди­ло для себя пре­гра­ду частью в глу­бо­ко про­ник­ну­том ари­сто­кра­ти­че­ски­ми тен­ден­ци­я­ми жре­че­стве, частью в его кол­ле­ге и, нако­нец, мог­ло быть пара­ли­зо­ва­но посред­ст­вом назна­че­ния дик­та­то­ра; но что еще важ­нее — ему недо­ста­ва­ло глав­но­го эле­мен­та поли­ти­че­ско­го могу­ще­ства — вре­ме­ни. Как бы ни была вели­ка власть, пре­до­став­лен­ная началь­ни­ку общи­ны, он нико­гда не при­об­ре­тет поли­ти­че­ско­го могу­ще­ства, если не будет оста­вать­ся во гла­ве управ­ле­ния более дол­гое вре­мя, так как необ­хо­ди­мое усло­вие вся­ко­го гос­под­ства — его про­дол­жи­тель­ность. Пото­му-то выго­ды были на сто­роне общин­но­го сове­та, состо­яв­ше­го из пожиз­нен­ных чле­нов, — не того сове­та, кото­рый состо­ял из одних пат­ри­ци­ев, а того, в кото­рый име­ли доступ и пле­беи. Бла­го­да­ря пре­иму­ще­ст­вен­но сво­е­му пра­ву давать долж­ност­ным лицам сове­ты по всем делам, он при­об­рел такое вли­я­ние на годо­во­го пра­ви­те­ля, что юриди­че­ские меж­ду ними отно­ше­ния совер­шен­но пере­вер­ну­лись; общин­ный совет захва­тил в свои руки всю пра­ви­тель­ст­вен­ную власть, а преж­ний пра­ви­тель стал его пред­седа­те­лем или испол­ни­те­лем его воли. Хотя закон и не тре­бо­вал, чтобы вся­кое поста­нов­ле­ние, посту­пив­шее на утвер­жде­ние общи­ны, пред­ва­ри­тель­но пред­став­ля­лось на рас­смот­ре­ние и одоб­ре­ние пол­но­го собра­ния сена­та, но этот порядок был освя­щен обы­ча­ем, от кото­ро­го дела­лись отступ­ле­ния и с трудом, и неохот­но. Такое одоб­ре­ние счи­та­лось необ­хо­ди­мым для важ­ных государ­ст­вен­ных дого­во­ров, для дел, касав­ших­ся управ­ле­ния и наде­ле­ния общин­ной зем­лей, и вооб­ще для вся­ко­го акта, послед­ст­вия кото­ро­го про­сти­ра­лись долее долж­ност­но­го года кон­су­лов; таким обра­зом, кон­су­лу оста­ва­лись толь­ко заве­до­ва­ние теку­щи­ми дела­ми, откры­тие граж­дан­ских тяжб и коман­до­ва­ние арми­ей в слу­чае вой­ны. Глав­ным обра­зом было обиль­но послед­ст­ви­я­ми то ново­введе­ние, что ни кон­су­лу, ни поль­зо­вав­ше­му­ся во всем осталь­ном неогра­ни­чен­ною вла­стью дик­та­то­ру не доз­во­ля­лось при­ка­сать­ся к государ­ст­вен­ной казне, ина­че как сооб­ща с сове­том и с его согла­сия. Сенат вме­нил кон­су­лам с.217 в обя­зан­ность пору­чать заве­до­ва­ние общин­ной кас­сой, кото­рой царь заве­до­вал или волен был заве­до­вать сам, двум посто­ян­ным низ­шим долж­ност­ным лицам, кото­рые хотя и назна­ча­лись кон­су­ла­ми и были обя­за­ны им пови­но­вать­ся, но, само собою разу­ме­ет­ся, зави­се­ли еще более самих кон­су­лов от сена­та; таким же спо­со­бом сенат взял в свои руки заве­до­ва­ние финан­са­ми, и его пра­во раз­ре­шать выда­чу из каз­ны денег может быть по сво­им послед­ст­ви­ям постав­ле­но в парал­лель с пра­вом утвер­жде­ния нало­гов в новей­ших кон­сти­ту­ци­он­ных монар­хи­ях. Послед­ст­вия этих пере­мен ясны сами собой. Пер­вое и самое суще­ст­вен­ное усло­вие для гос­под­ства какой бы то ни было ари­сто­кра­тии заклю­ча­ет­ся в том, чтобы вер­хов­ная государ­ст­вен­ная власть при­над­ле­жа­ла не отдель­но­му лицу, а кор­по­ра­ции; теперь же ока­за­лось, что кор­по­ра­ция, состо­яв­шая пре­иму­ще­ст­вен­но из зна­ти, ста­ла во гла­ве управ­ле­ния, при­чем испол­ни­тель­ная власть не толь­ко оста­лась в руках зна­ти, но и была совер­шен­но под­чи­не­на пра­вя­щей кор­по­ра­ции. Хотя в сове­те и заседа­ли в зна­чи­тель­ном чис­ле люди незнат­но­го про­ис­хож­де­ния, но они не мог­ли ни зани­мать государ­ст­вен­ных долж­но­стей, ни участ­во­вать в пре­ни­ях, ста­ло быть были устра­не­ны от вся­ко­го прак­ти­че­ско­го уча­стия в управ­ле­нии; поэто­му они и в самом сена­те игра­ли вто­ро­сте­пен­ную роль, сверх того и важ­ное в эко­но­ми­че­ском отно­ше­нии пра­во поль­зо­ва­ния общин­ны­ми паст­би­ща­ми ста­ви­ло их в денеж­ную зави­си­мость от кор­по­ра­ции. Мало-пома­лу воз­ни­кав­шее пра­во пат­ри­ци­ан­ских кон­су­лов пере­смат­ри­вать и исправ­лять спис­ки чле­нов сена­та, по мень­шей мере через три года в чет­вер­тый, веро­ят­но, нисколь­ко не было опас­ным для зна­ти, но мог­ло быть употреб­ле­но в дело к ее выго­де, так как бла­го­да­ря тако­му пра­ву мож­но было не допус­кать непри­ят­но­го для зна­ти пле­бея в сенат или даже уда­лить его оттуда. Поэто­му бес­спор­но вер­но, что непо­сред­ст­вен­ным послед­ст­ви­ем рево­лю­ции было утвер­жде­ние гос­под­ства ари­сто­кра­тии; но это еще не все. Если боль­шин­ство совре­мен­ни­ков и мог­ло думать, что рево­лю­ция не дала пле­бе­ям ниче­го кро­ме еще более непо­дат­ли­во­го дес­по­тиз­ма, то мы теперь усмат­ри­ва­ем даже в этом дес­по­тиз­ме зачат­ки сво­бо­ды. То, что выиг­ра­ли пат­ри­ции, было утра­че­но не общи­ной, а долж­ност­ною вла­стью; хотя сама общи­на при­об­ре­ла лишь немно­го незна­чи­тель­ных прав, кото­рые были гораздо менее прак­тич­ны и менее оче­вид­ны, чем при­об­ре­те­ния зна­ти, и оце­нить кото­рые не был в состо­я­нии даже один из тыся­чи, но в них заклю­чал­ся залог буду­ще­го. До сих пор осед­лое насе­ле­ние было в поли­ти­че­ском отно­ше­нии ничем, а ста­рин­ное граж­дан­ство — всем, но с той мину­ты, как пер­вое ста­ло общи­ной, ста­рое граж­дан­ство было побеж­де­но; прав­да, до пол­но­го граж­дан­ско­го равен­ства еще было дале­ко, но ведь взя­тие кре­по­сти счи­та­ет­ся несо­мнен­ным не тогда, когда заня­ты послед­ние пози­ции, а когда про­би­та пер­вая брешь. Поэто­му рим­ская общи­на была пра­ва, когда вела нача­ло сво­его поли­ти­че­ско­го суще­ст­во­ва­ния с учреж­де­ния кон­суль­ства. Несмот­ря на то, что рес­пуб­ли­кан­ская рево­лю­ция преж­де все­го утвер­ди­ла гос­под­ство юнкер­ства, она спра­вед­ли­во может быть назва­на победой преж­не­го осед­ло­го насе­ле­ния, или плеб­са, но в этом послед­нем зна­че­нии рево­лю­ция вовсе не име­ла тако­го харак­те­ра, кото­рый мы при­вык­ли в наше вре­мя назы­вать демо­кра­ти­че­ским. Чисто лич­ные заслу­ги, без помо­щи знат­но­го про­ис­хож­де­ния и богат­ства, конеч­но мог­ли, пожа­луй, лег­че доста­вить вли­я­ние и почет при цар­ской вла­сти, чем при гос­под­стве пат­ри­ци­ев. При царях доступ в сосло­вие пат­ри­ци­ев ни для кого с.218 не был юриди­че­ски закрыт, а теперь выс­шая цель пле­бей­ско­го често­лю­бия ста­ла заклю­чать­ся в том, чтобы попасть в чис­ло без­молв­ных при­да­точ­ных чле­нов сена­та. К тому же было в поряд­ке вещей, что пра­вя­щее сосло­вие, допус­кая в свою среду пле­бе­ев, доз­во­ля­ло заседать рядом с собою в сена­те не без­услов­но самым спо­соб­ным людям, а пре­иму­ще­ст­вен­но таким, кото­рые сто­я­ли во гла­ве бога­тых и знат­ных пле­бей­ских фами­лий; эти же фами­лии ста­ли рев­ни­во обе­ре­гать достав­ши­е­ся им в сена­те места. Меж­ду тем как в среде ста­ро­го граж­дан­ства суще­ст­во­ва­ло пол­ное рав­но­пра­вие, напро­тив того, новые граж­дане, или преж­ние осед­лые жите­ли, ста­ли с само­го нача­ла делить­ся на несколь­ко при­ви­ле­ги­ро­ван­ных фами­лий и на оттес­нен­ную назад мас­су. Но при цен­ту­ри­аль­ной орга­ни­за­ции силы общи­ны сосре­дото­чи­лись в том клас­се, кото­рый со вре­ме­ни совер­шен­но­го Сер­ви­ем пре­об­ра­зо­ва­ния армии и подат­ной систе­мы пре­иму­ще­ст­вен­но перед дру­ги­ми нес на себе граж­дан­ские повин­но­сти, — в клас­се осед­лых жите­лей, и пре­иму­ще­ст­вен­но не на круп­ных и не на мел­ких земле­вла­дель­цах, а на сосло­вии земле­вла­дель­цев сред­ней руки; при этом пре­иму­ще­ство было на сто­роне пожи­лых людей, пото­му что, несмот­ря на свою мень­шую чис­лен­ность, они име­ли столь­ко же голо­сов, сколь­ко и моло­дежь. Поэто­му ста­рое граж­дан­ство со сво­ей родо­вой зна­тью было под­ре­за­но в самом корне, а для ново­го граж­дан­ства был зало­жен фун­да­мент, в этом послед­нем пред­по­чте­ние отда­ва­лось земле­вла­де­нию и воз­рас­ту, и уже появи­лись зачат­ки обра­зо­ва­ния новой зна­ти, зна­че­ние кото­рой было осно­ва­но преж­де все­го на фак­ти­че­ском вли­я­нии извест­ных фами­лий буду­ще­го ноби­ли­те­та. Основ­ной кон­сер­ва­тив­ный харак­тер рим­ско­го общин­но­го строя ни в чем не мог выра­зить­ся так же ясно, как в том, что рес­пуб­ли­кан­ский государ­ст­вен­ный пере­во­рот наме­тил пер­вые осно­вы для ново­го поряд­ка, тоже кон­сер­ва­тив­но­го и тоже ари­сто­кра­ти­че­ско­го.