«Эфиопика» Гелиодора как источник по истории Мероэ

с.146 «Эфи­о­пи­ка» была напи­са­на в III в. н. э.¹, оче­вид­но, в пер­вой его поло­вине². Гелио­дор поль­зо­вал­ся боль­шой попу­ляр­но­стью на про­тя­же­нии мно­гих веков, и до наше­го вре­ме­ни дошло несколь­ко десят­ков руко­пи­сей, древ­ней­шая из кото­рых отно­сит­ся к XI в. Наи­бо­лее близ­кой к пер­во­на­чаль­но­му тек­сту пред­став­ля­ет­ся под­бор­ка, сде­лан­ная Р. И. Рэт­тен­бе­ри и Т. У. Лам­бом³.

Сочи­не­ния Гелио­до­ра — антич­ный любов­ный роман, в осно­ву кото­ро­го поло­жен вымы­сел о необык­но­вен­ных при­клю­че­ни­ях пре­крас­ной и доб­ро­де­тель­ной пары в Гре­ции, Егип­те и Мероэ. В частях, непо­сред­ст­вен­но свя­зан­ных с опи­са­ни­ем глав­ных геро­ев, автор весь­ма сен­ти­мен­та­лен. В то же вре­мя в романе при­сут­ст­ву­ют харак­тер­ные для это­го вре­ме­ни эле­мен­ты мисти­циз­ма и соци­аль­но­го уто­пиз­ма. Роман при­влек к себе вни­ма­ние иссле­до­ва­те­лей еще в XIX в.⁴ Но изу­чал­ся он имен­но как роман. Худо­же­ст­вен­ные досто­ин­ства (и недо­стат­ки) это­го про­из­веде­ния, отра­зив­ши­е­ся в нем осо­бен­но­сти духов­ной жиз­ни гре­ко-рим­ско­го обще­ства как-то засло­ни­ли его зна­чи­мость как исто­ри­че­ско­го источ­ни­ка.

Мероэ посвя­ще­ны зна­чи­тель­ная часть девя­той и вся деся­тая, послед­няя, кни­га рома­на. Кро­ме того, отдель­ные дан­ные раз­бро­са­ны по дру­гим кни­гам. Эти сооб­ще­ния Гелио­до­ра тра­ди­ци­он­но рас­смат­ри­ва­лись как аля­по­ва­тый вымы­сел⁵. Ино­гда счи­та­ли воз­мож­ным при­нять неко­то­рые дан­ные. Наи­боль­шее их коли­че­ство исполь­зо­вал И. О. Кац­нель­сон⁶. И это понят­но, так как оце­нить «Эфи­о­пи­ку» ста­ло воз­мож­ным толь­ко в самое послед­нее вре­мя, когда гео­гра­фи­че­ские, архео­ло­ги­че­ские и исто­ри­че­ские с.147 иссле­до­ва­ния Куша пока­за­ли абсо­лют­ную досто­вер­ность цело­го ряда при­во­ди­мых в романе сведе­ний, нигде более не встре­чае­мых. Пред­став­ля­ет­ся, что сей­час уже сле­ду­ет про­ана­ли­зи­ро­вать всю сово­куп­ность гелио­до­ров­ских мате­ри­а­лов по Мероэ, конеч­но, отбро­сив вол­шеб­ный камень — пан­тарб, про­ро­че­ские виде­ния гим­но­со­фи­стов и т. п. Счи­таю воз­мож­ным про­ве­сти этот ана­лиз по обыч­ной систе­ме инфор­ма­ции, при­ня­той в насто­я­щее вре­мя для тра­ди­ци­он­ных обществ и исто­ри­че­ских государств Афри­ки.

1. Назва­ние. «Эфи­о­пи­ка» в пере­во­де озна­ча­ет «Эфи­оп­ские», при этом под­ра­зу­ме­ва­ют­ся «дела», «собы­тия», «повест­во­ва­ния». Таким обра­зом, «Эфи­оп­ские дела», или «Эфи­оп­ские собы­тия», или «Эфи­оп­ские повест­во­ва­ния»⁷. Эфи­о­па­ми, людь­ми с обо­жжен­ны­ми солн­цем лица­ми, древ­ние гре­ки, а потом и рим­ляне назы­ва­ли людей с тем­ным цве­том кожи, живу­щих в Афри­ке и на Индо­стан­ском полу­ост­ро­ве. В антич­но­сти это назва­ние в основ­ном закре­пи­лось за насе­ле­ни­ем глу­бин­ных по отно­ше­нию к Сре­ди­зем­но­мо­рью рай­о­нов Афри­ки. Антич­ные авто­ры раз­ли­ча­ли эфи­о­пов запад­ных и восточ­ных, а сре­ди послед­них уже со вре­мен Геро­до­та выде­ля­ли жите­лей «Ниль­ской Эфи­о­пии», т. е. рай­о­на доли­ны Нила к югу от Егип­та. Эту стра­ну егип­тяне назы­ва­ли Куш. В нача­ле I тыся­че­ле­тия до н. э. здесь обра­зо­ва­лось государ­ство. Его пер­вой сто­ли­цей была Напа­та, город у чет­вер­то­го поро­га, вто­рой — Мероэ, меж­ду впа­де­ни­ем в Нил р. Атба­ры и шестым ниль­ским поро­гом. Меро­ит­ский пери­од исто­рии Куша (государ­ство Мероэ) начал­ся в кон­це VI в. до н. э.

2. Гео­гра­фи­че­ское поло­же­ние. Стра­на эфи­о­пов Гелио­до­ра лежа­ла к югу от Егип­та. Гра­ни­ца про­хо­ди­ла в рай­оне пер­во­го поро­га таким обра­зом, что Сие­на счи­та­лась еги­пет­ской, а Филы, отсто­я­щие от нее при­мер­но на 18 км, были спор­ной терри­то­ри­ей. «Город Филы рас­по­ло­жен у Нила, немно­го выше мень­ших водо­па­дов, на рас­сто­я­нии при­бли­зи­тель­но ста ста­ди­ев от Сие­ны и Эле­фан­ти­ны. Неко­гда бег­лые егип­тяне заня­ли его и обос­но­ва­лись там; поэто­му Филы слу­жи­ли пред­ме­том спо­ра меж­ду эфи­о­па­ми и егип­тя­на­ми, так как пер­вые счи­та­ли ниль­ские поро­ги гра­ни­цей Эфи­о­пии, егип­тяне же при­тя­за­ли на Филы как на свое заво­е­ва­ние, раз там оби­та­ли их бег­ле­цы. И вот город посто­ян­но пере­хо­дил из рук в руки» (VIII. 1. 2—3). Воен­ные дей­ст­вия, опи­сы­вае­мые Гелио­до­ром, нача­ли эфи­о­пы, чтобы дове­сти свою север­ную гра­ни­цу до тех пре­де­лов, «кото­рые с само­го нача­ла уста­но­ви­ла при­ро­да, отде­лив Еги­пет от Эфи­о­пии поро­га­ми» (IX. 26. 2).

с.148 Эфи­о­пам при­над­ле­жа­ла вся верх­няя доли­на Нила. Царь эфи­о­пов гово­рит егип­тя­нам в Сиене: «…ведь эту реку, а по-ваше­му, бога и вся­ких реч­ных чудищ шлет сюда Эфи­оп­ская зем­ля» (IX. 22. 7).

Глав­ный реги­он стра­ны, где нахо­ди­лась и сто­ли­ца государ­ства, рас­по­ла­гал­ся в обла­сти впа­де­ния в Нил Аста­бо­ры и Аса­со­бы. «Мероэ, мет­ро­по­лия эфи­о­пов, — тре­уголь­ный ост­ров, окру­жен­ный судо­ход­ны­ми река­ми — Нилом, Аста­бо­рой и Аса­со­бой. Нил под­хо­дит к вер­хуш­ке ост­ро­ва и раз­два­и­ва­ет­ся, а дру­гие две реки про­те­ка­ют и с той и с дру­гой сто­ро­ны рядом с ним, затем соеди­ня­ют­ся, впа­дая в еди­ный Нил и теряя при этом свое тече­ние и назва­ние. Раз­ме­ра­ми Мероэ очень вели­ко, ост­ров ухит­ря­ет­ся быть как бы целым мате­ри­ком — три тыся­чи в дли­ну, шири­на же изме­ря­ет­ся тыся­чью ста­ди­ев» (X. 5).

Гелио­до­ро­во опи­са­ние гео­гра­фи­че­ско­го поло­же­ния Мероэ лег­ко про­ве­рить. Север­ная гра­ни­ца, гра­ни­ца с Егип­том, про­хо­ди­ла за Сие­ной. Вот опи­са­ние погра­нич­но­го рай­о­на, каким его зафик­си­ро­вал Стра­бон в 24/25 г. до н. э.: «Когда Галл был пре­фек­том Егип­та, я под­нял­ся по Нилу и состо­ял в его сви­те вплоть до Сие­ны и гра­ниц Эфи­о­пии» (II. 5. 12). «Мы при­бы­ли в Филы из Сие­ны в повоз­ке через весь­ма ров­ную мест­ность, про­сти­раю­щу­ю­ся при­бли­зи­тель­но на 100 ста­дий» (XVII. 1. 50).

Южной гра­ни­цей стра­ны, судя по антич­ным авто­рам, был «ост­ров Мероэ», где нахо­дил­ся одно­имен­ный город — сто­ли­ца. Об «ост­ро­ве Мероэ» писал Геро­дот (II. 29), и это назва­ние встре­ча­ет­ся у цело­го ряда после­дую­щих авто­ров, вклю­чая Клав­дия Пто­ле­мея (IV. 7. 20). При­чем послед­ний счи­та­ет его насто­я­щим ост­ро­вом. Сооб­ще­ние Гелио­до­ра, в общем, соот­вет­ст­ву­ет сооб­ще­нию Стра­бо­на: «Самая боль­шая цар­ская рези­ден­ция у них (эфи­о­пов. — С. Б.) — Мероэ, город, одно­имен­ный с ост­ро­вом. Ост­ров, как гово­рят, по фор­ме похож на про­дол­го­ва­тый щит. Его вели­чи­на, может быть, ука­за­на пре­уве­ли­чен­ной: в дли­ну око­ло 3000, в шири­ну 1000 ста­дий… Со сто­ро­ны Ливии ост­ров окру­жен боль­ши­ми пес­ча­ны­ми дюна­ми, а на араб­ской сто­роне — непре­рыв­ны­ми ска­ли­сты­ми кру­ча­ми, выше на юге — сли­я­ни­ем рек Аста­бо­ры, Аста­по­да и Аста­со­бы, с севе­ра же — даль­ней­шим тече­ни­ем Нила вплоть до Егип­та вдоль по упо­мя­ну­тым уже изви­ли­нам реки» (XVII. 2. 2). Как мы видим, опи­са­ние Гелио­до­ра не такое подроб­ное, не такое точ­ное и постро­е­но по дру­го­му прин­ци­пу. Сов­па­да­ют толь­ко раз­ме­ры ост­ро­ва, кото­рые для Гелио­до­ра в отли­чие от Стра­бо­на пред­став­ля­ют­ся несо­мнен­ны­ми. Опи­са­ние с.149 Гелио­до­ра вполне накла­ды­ва­ет­ся на совре­мен­ную гео­гра­фи­че­скую кар­ту. Назва­ния при­то­ков Нила, кото­рые он при­во­дит, соот­вет­ст­ву­ют: Аста­бо­ра — Атба­ра, Аса­со­ба — Голу­бой Нил, от древ­не­го назва­ния кото­ро­го остал­ся топо­ним Соба, неда­ле­ко от сли­я­ния с Белым Нилом.

3. При­род­ные усло­вия. Основ­ным усло­ви­ем жиз­ни древ­не­го, как и совре­мен­но­го, Суда­на сле­ду­ет счи­тать вели­кую реку Нил. Изве­стен фраг­мент «Эфи­о­пи­ки» с опи­са­ни­ем исто­ков Нила, кото­рый не вошел в изда­ние Р. М. Рэт­тен­бе­ри и Т. У. Лам­ба: «Исто­ки Нила име­ют сле­дую­щее про­ис­хож­де­ние. С высо­ких Лун­ных гор течет восемь рек — четы­ре с запад­ной и четы­ре с восточ­ной сто­ро­ны. Из запад­ных рек самая запад­ная назы­ва­ет­ся Хер­бо­лас, вто­рая — Хем­зет, обе они соеди­ня­ют­ся у пунк­та Метис. Хиа­го­рас — третья река, Гау­ба­лас — чет­вер­тая. Все они впа­да­ют в озе­ро под назва­ни­ем Катарх­а­клай. Из это­го озе­ра выте­ка­ют далее две реки, кото­рые соеди­ня­ют­ся у пунк­тов Хиера и Хаза. Запад­ная река на боль­шом про­тя­же­нии течет отдель­но и толь­ко в Стране сло­но­едов соеди­ня­ет­ся нако­нец с восточ­ной и полу­ча­ет назва­ние Боль­шой реки. Из четы­рех сте­каю­щих с Лун­ных гор исто­ков Восточ­ной реки два пер­вых не име­ют назва­ния, они сли­ва­ют­ся. Назва­ние третье­го так­же неиз­вест­но, а чет­вер­тый — самый восточ­ный — назы­ва­ет­ся Хара­лас. Все они впа­да­ют в Кро­ко­ди­ло­вое озе­ро. Из него выте­ка­ют две реки, кото­рые позд­нее сли­ва­ют­ся у пунк­тов Син­гос и Абас; обра­зо­вав­ша­я­ся таким обра­зом река сли­ва­ет­ся с Запад­ной и созда­ет упо­мя­ну­тую выше Боль­шую реку. Меж­ду дву­мя река­ми нахо­дит­ся стра­на имов, насе­лен­ная пиг­ме­я­ми. Боль­шая река течет далее до Хам­би­за­ди»⁸.

В нашем тек­сте вме­сто это­го подроб­но­го опи­са­ния исто­ков — одно пред­ло­же­ние, а далее объ­яс­не­ние при­чин лет­них раз­ли­вов: «Нил берет нача­ло с вер­шин Эфи­о­пии, на окра­ине Ливии, там, где кон­ча­ет­ся восточ­ное скло­не­ние и начи­на­ет­ся юг. Раз­ли­ва­ет­ся же в лет­нюю пору Нил не пото­му, как дума­ют неко­то­рые, что его задер­жи­ва­ют дую­щие ему навстре­чу еже­год­ные вет­ры, а пото­му, что эти вет­ры ко вре­ме­ни лет­не­го солн­це­сто­я­ния дви­жут и гонят с севе­ра на юг все обла­ка, пока не при­мчат их в зной­ный пояс, где их даль­ней­шее дви­же­ние сни­ка­ет, и, вслед­ст­вие избыт­ка жары в этих обла­стях, вся преж­де поне­мно­гу собрав­ша­я­ся и сгу­стив­ша­я­ся вла­га испа­ря­ет­ся, отче­го и раз­ра­жа­ют­ся обиль­ные дожди. Нил гне­ва­ет­ся и уже не хочет быть рекой, но выхо­дит из бере­гов и, зато­пив Еги­пет, на сво­ем пути возде­лы­ва­ет паш­ни» (II. 28. 2—3). «Он еже­год­но нано­сит новый ил… с.150 отме­ча­ет сме­ну вре­мен года: наступ­ле­ние лет­ней поры — при­бы­лью воды, осен­ней — убы­лью; вес­ною на его бере­гах рож­да­ют­ся цве­ты и кла­дут яйца кро­ко­ди­лы» (II. 22. 5).

Нил обра­зу­ет­ся сли­я­ни­ем двух Нилов (Бело­го и Голу­бо­го) — «раз­два­и­ва­ет­ся», пишет Гелио­дор. «Ост­ров Мероэ» созда­ют Нил, Голу­бой Нил и Атба­ра.

«Мероэ — пита­тель огром­ней­ших живот­ных: сре­ди мно­гих дру­гих так­же и сло­нов» (I. 5. 2). Сло­нов из Мероэ Гелио­дор упо­ми­на­ет неод­но­крат­но (II. 16. 3; 18. 3—8; 22. 2; X. 25. 2). Еще боль­шее впе­чат­ле­ние про­из­во­ди­ли жира­фы: «Было там и некое живот­ное стран­но­го вида и уди­ви­тель­но­го стро­е­ния тела. Ростом оно дохо­ди­ло до раз­ме­ров вер­блюда, а что каса­ет­ся цве­та и шку­ры — усы­па­но было цвет­ны­ми пят­на­ми лео­пар­да. Зад­няя часть и все, что поза­ди паха, было у него низ­кое, как у льва, а пле­че­вая часть, пере­д­ние ноги и грудь выда­ва­лись без вся­ко­го соот­вет­ст­вия с осталь­ны­ми чле­на­ми тела. Тон­кая шея, начи­на­ясь от боль­шо­го туло­ви­ща, вытя­ги­ва­лась в лебеди­ное гор­ло. Голо­ва у него с виду вер­блю­жья, а раз­ме­ра­ми немно­го боль­ше чем вдвое пре­вы­ша­ет голо­ву ливий­ско­го стра­у­са и дико вра­ща­ет слов­но под­веден­ны­ми гла­за­ми. Необыч­на и поход­ка его. Он рас­ка­чи­ва­ет­ся совсем не так, как все осталь­ные живот­ные, сухо­пут­ные и водя­ные: ноги сту­па­ют не так, что пра­вая и левая попе­ре­мен­но пере­кре­щи­ва­ют­ся, но осо­бо и одно­вре­мен­но пере­став­ля­ют­ся обе пра­вые и отдель­но от них, свя­зан­ны­ми дви­же­ни­я­ми, обе левые, и вме­сте с тем под­ни­ма­ет­ся тот или дру­гой бок. Так лег­ко дви­же­ние живот­но­го и так вели­ка его кротость, что за тон­кую верев­ку, закру­чен­ную вокруг голо­вы, водит его вожа­тый, а оно пови­ну­ет­ся воле его, как нераз­рыв­ной цепи» (X. 27).

Гелио­дор отме­ча­ет бога­тую фло­ру Мероэ: «И дере­вья она пре­крас­но рас­тит, луч­ше, чем в дру­гих местах» (X. 5. 2). При­вле­ка­ют осо­бое вни­ма­ние высо­кие трост­ни­ки (X. 5. 2; 6. 2), ниль­ский лотос (X. 3. 2).

Стра­на эфи­о­пов очень бога­та полез­ны­ми иско­пае­мы­ми, зна­ме­ни­та золоты­ми рос­сы­пя­ми и место­рож­де­ни­я­ми дра­го­цен­ных кам­ней. Вои­ны, послан­ные царем эфи­о­пов в заса­ду, докла­ды­ва­ют ему: «Наша добы­ча не золо­то и не каме­нья — вещи у эфи­о­пов деше­вые и куча­ми лежа­щие в цар­ском двор­це» (IX. 4. 1). Золо­то широ­ко употреб­ля­лось для изготов­ле­ния пред­ме­тов куль­та и зна­ков отли­чия (IX. 1. 5; X. 8. 2; X. 32. 4).

с.151 Во вре­ме­на Гелио­до­ра место­рож­де­ние изу­мрудов раз­ра­ба­ты­ва­лось на севе­ре стра­ны (II. 30. 3; 32. 2; VIII. 1. 3; IX. 6. 5; IX. 26. 2; X. 11. 1).

Извест­ны были ему и эфи­оп­ские аме­ти­сты: «Аме­тист же эфи­оп­ский ярко свер­ка­ет из глу­би­ны, слов­но некая весен­няя пора. Если пово­ра­чи­вать его в руках, он испус­ка­ет золотые лучи, и не ослеп­ля­ют они взо­ра ост­ро­тою, но блес­ком сво­им его лас­ка­ют» (V. 13. 4).

Про­ве­рим эти дан­ные. Пер­вое досто­вер­ное сооб­ще­ние об исто­ках Нила содер­жит­ся в «Руко­вод­стве по гео­гра­фии» Клав­дия Пто­ле­мея: «К запа­ду (от людо­едов в Эфи­о­пии — С. Б.) про­сти­ра­ют­ся Лун­ные горы, снеж­ные мас­сы кото­рых пита­ют озе­ра Нила» (IV. 9. 2). Гелио­дор же, как мы виде­ли, дает опи­са­ние, «Опи­са­ние обла­сти исто­ков Нила, сде­лан­ное Гелио­до­ром, несо­мнен­но, самое совер­шен­ное и подроб­ное изо все­го, что было напи­са­но об этих местах до кон­ца XIX в… Сооб­ще­ния о вось­ми исто­ках, запад­ном и восточ­ном глав­ных рус­лах, о несколь­ких пере­се­кае­мых ими озе­рах и о пле­ме­нах пиг­ме­ев, живу­щих у места сли­я­ния глав­ных исто­ков, поз­во­ля­ют сде­лать вывод, что Гелио­дор был хоро­шо осве­дом­лен о дей­ст­ви­тель­ных усло­ви­ях»⁹. Гелио­дор так­же вер­но объ­яс­ня­ет при­чи­ну лет­них раз­ли­вов реки, и так­же впер­вые (Se­ne­ca, IV. 1. 2).

Автор «Эфи­о­пи­ки» отме­ча­ет как самых экзо­ти­че­ских живот­ных «эфи­оп­ской» фау­ны сло­нов и жира­фов. Куш был одним из основ­ных постав­щи­ков сло­но­вой кости для Сре­ди­зем­но­мо­рья элли­ни­сти­че­ско­го и рим­ско­го вре­ме­ни. В свя­зи с рас­про­стра­нив­шим­ся при­ме­не­ни­ем сло­нов в армии Пли­ний сохра­нил выдерж­ки из сочи­не­ния Био­на, где ука­зы­ва­ют­ся рай­о­ны рас­про­стра­не­ния сло­нов (VI. 180). Стра­бон тоже сооб­ща­ет о мест­но­стях по Нилу, где водят­ся сло­ны, и даже о спо­со­бах охоты на них (XVI. 4. 10; 13).

Еще боль­ше пора­жа­ли неа­ф­ри­кан­ца жира­фы. Евро­пей­ский ум про­сто отка­зы­вал­ся вос­при­ни­мать это стран­ное живот­ное. До само­го рубе­жа ново­го вре­ме­ни нет точ­ных рисун­ков жира­фов, хотя их выво­зи­ли и в стра­ны Евро­пы, и в стра­ны Азии. О жира­фах сооб­ща­ют мно­гие антич­ные авто­ры. Близ­кое к Гелио­до­ро­ву опи­са­ние есть у Стра­бо­на: «В этих местах водят­ся каме­ло­пар­ды, кото­рые вовсе не похо­жи на лео­пар­дов, пото­му что пест­рым цве­том сво­ей шку­ры они ско­рее напо­ми­на­ют поло­са­то-пят­ни­стых моло­дых оле­ней. Зад­ние части этих живот­ных гораздо коро­че пере­д­них, так что живот­ное кажет­ся сидя­щим на хво­сто­вой с.152 части, высота кото­рой как у быка, хотя пере­д­ние части у них не коро­че вер­блю­жьих. Шея вытя­ну­та пря­мо вверх, а голо­ва под­ня­та гораздо выше, чем у вер­блюда. Я счи­таю, что в силу такой несо­раз­мер­но­сти стро­е­ния тела живот­ное не может обла­дать такой быст­ро­той, как это утвер­жда­ет Арте­ми­дор, счи­таю­щий ее непре­взой­ден­ной. Кро­ме того, это даже не дикое, а ско­рее домаш­нее живот­ное, так как у него неза­мет­ны при­зна­ки дико­сти» (XVI. 1. 16). Раз­ли­чия меж­ду сооб­ще­ни­я­ми Стра­бо­на и Гелио­до­ра явно в поль­зу послед­не­го. Более того, опи­са­ние жира­фа у Гелио­до­ра отли­ча­ет­ся сре­ди всех извест­ных нам как для антич­но­сти, так и для сред­них веков наи­боль­шей пол­нотой и точ­но­стью. Глав­ное же — автор «Эфи­о­пи­ки» впер­вые отме­ча­ет ино­ходь жира­фов, что, без­услов­но, тре­бо­ва­ло наблюде­ния за эти­ми живот­ны­ми на воле или в усло­ви­ях спе­ци­аль­ных охот­ни­чьих пар­ков¹⁰. Жира­фы были тра­ди­ци­он­ной ста­тьей судан­ско­го экс­пор­та, по край­ней мере со вре­ме­ни Тутан­ха­мо­на (умер ок. 1342 г. до н. э.)¹¹. Воз­мож­но, для Гелио­до­ра Мероэ было слиш­ком циви­ли­зо­ван­ной стра­ной, чтобы там води­лось такое диво: жира­фа ко дво­ру Гидас­па при­во­дят аксу­ми­ты.

Что каса­ет­ся фло­ры, то лотос и трост­ни­ки нераз­рыв­но свя­за­ны с Нилом, хотя раз­ме­ры трост­ни­ков пред­став­ле­ны, конеч­но, ска­зоч­ны­ми.

Золо­то добы­ва­ли на севе­ре и на юге стра­ны. Меж­ду Нилом и Крас­ным морем дра­го­цен­ный металл встре­ча­ет­ся в виде жил в квар­це­вых поро­дах либо в виде галь­ки в рус­лах и устьях вади, куда эти поро­ды были смы­ты пото­ка­ми воды. Следы древ­них раз­ра­боток извест­ны по всей терри­то­рии Суда­на к севе­ру от 18-й парал­ле­ли. Сре­ди них свы­ше 80 круп­ных раз­ра­боток, где добы­ва­ли золо­то в древ­но­сти¹². Кро­ме того, место­рож­де­ния золота име­ют­ся к югу от шесто­го поро­га¹³. Из Куша в древ­но­сти было выве­зе­но свы­ше полу­то­ра тонн чисто­го золота¹⁴.

В Восточ­ной пустыне добы­ва­лись и само­цве­ты (Plin., H. N., XXXVII), в том чис­ле берил­лы (изу­мруды — «сма­рагды») и аме­ти­сты. Осо­бен­но сла­ви­лись изу­мруды. Олим­пи­о­дор сооб­ща­ет, что в стране беджа нахо­дят­ся сма­рагдо­вые копи, откуда цари Егип­та и полу­ча­ли в таком коли­че­стве сма­рагды (Экс­церп­ты, 37).

Таким обра­зом, «Эфи­о­пи­ка» дает вер­ные дета­ли при­род­ных усло­вий Куша; дан­ные об исто­ках Нила, при­чи­нах его лет­них раз­ли­вов и ино­хо­ди жира­фов явля­ют­ся уни­каль­ны­ми.

с.153 4. Расо­вый состав насе­ле­ния. Для неа­ф­ри­кан­ца и егип­тяне были чер­ны­ми (I. 3. 1; X. 7. 5), но Гелио­дор чет­ко раз­ли­ча­ет егип­тян и меро­и­тян. Послед­ние у него «совер­шен­но чер­ные». Вот опи­са­ния посла меро­ит­ско­го вла­ды­ки: «Его взор обли­чал сооб­ра­зи­тель­ность, он едва вышел из юно­ше­ско­го воз­рас­та и был совер­шен­но чер­но­го цве­та» (II. 30. 1), а так­же пле­мян­ни­ка эфи­оп­ско­го царя: «Меро­эб… даже и при чер­ной сво­ей коже не мог скрыть, что покрыл­ся пур­пу­ром: румя­нец про­бе­жал по его лицу, как огонь по саже» (X. 24. 1). Основ­ной кон­фликт рома­на — рож­де­ние совер­шен­но белой девоч­ки у цар­ской четы эфи­о­пов. Цари­ца пишет доче­ри: «Я роди­ла тебя белой, с кожей, бли­стаю­щей несвой­ст­вен­ным эфи­о­пам цве­том» (IV. 8. 5). Это же гово­рит, глядя на свою дочь, царь: «Ты свер­ка­ешь цве­том кожи, кото­рый эфи­о­пам чужд» (X. 14. 3). Он спра­ши­ва­ет у муд­ре­цов: «Как мог­ли мы, эфи­о­пы, я и она, про­из­ве­сти на свет бело­го мла­ден­ца?» (X. 14. 5). Есте­ствен­но, что пер­сы «по цве­ту кожи узна­ли в этих вдруг появив­ших­ся людях эфи­о­пов» (VIII. 16. 3).

В совре­мен­ной нау­ке еще не выра­бота­лась опре­де­лен­ная обще­при­ня­тая точ­ка зре­ния отно­си­тель­но расо­вой при­над­леж­но­сти куши­тов. Это в первую оче­редь свя­за­но с отсут­ст­ви­ем мас­со­вых палео­ан­тро­по­ло­ги­че­ских иссле­до­ва­ний. Ана­ли­зы мате­ри­а­лов из отдель­ных нек­ро­по­лей свиде­тель­ст­ву­ют в поль­зу гипо­те­зы о при­над­леж­но­сти основ­ной мас­сы насе­ле­ния Куша к негро­ид­ной расе¹⁵. Но это толь­ко отдель­ные кусоч­ки скры­той от нас моза­и­ки. Поэто­му более весо­мым и доста­точ­но дока­за­тель­ным пред­став­ля­ет­ся мате­ри­ал, кото­рый дает древ­не­еги­пет­ское изо­бра­зи­тель­ное искус­ство. Этот мате­ри­ал дей­ст­ви­тель­но огром­ный и допус­ка­ет толь­ко одно тол­ко­ва­ние. Уже в памят­ни­ках Древ­не­го цар­ства в свя­зи с похо­да­ми фара­о­нов на юг, за пер­вый порог, появ­ля­ют­ся изо­бра­же­ния людей с негро­ид­ны­ми чер­та­ми. Это преж­де все­го скульп­ту­ры в заупо­кой­ных хра­мах при гроб­ни­цах фара­о­нов. Целая серия скульп­тур свя­зан­ных плен­ни­ков, спе­ци­аль­но раз­би­тых во вре­мя риту­аль­но-маги­че­ско­го дей­ства, най­де­на в заупо­кой­ном ком­плек­се пира­миды Пепи I (VI дина­стия, 25 в. до н. э.)¹⁶. Извест­ны такие ста­ту­эт­ки и в пери­од Сред­не­го цар­ства¹⁷. Одна­ко насто­я­щее «наше­ст­вие» негров во все виды изо­бра­зи­тель­но­го искус­ства при­хо­дит­ся на Новое цар­ство, когда власть Егип­та рас­про­стра­ни­лась до чет­вер­то­го поро­га и весь этот рай­он управ­лял­ся еги­пет­ской адми­ни­ст­ра­ци­ей¹⁸. Оче­вид­но, нет смыс­ла пере­чис­лять пуб­ли­ка­ции этих изо­бра­же­ний с.154 в скульп­ту­ре, релье­фе, живо­пи­си и при­клад­ном искус­стве. Они есть в любом аль­бо­ме, иссле­до­ва­нии, ката­ло­ге по древ­не­еги­пет­ско­му искус­ству от XVIII дина­стии (XVI в. до н. э.). Явно негро­ид­ные лица соб­ст­вен­ных пра­ви­те­лей ран­не­го кушит­ско­го цар­ства — Напа­ты — Тахар­ки, Эсан­х­уре­та, Каш­ты, фара­о­нов XXV эфи­оп­ской дина­стии Егип­та, царей и цариц из нек­ро­по­ля Мероэ и хра­ма льви­но­го­ло­во­го бога Апе­де­ма­ка в Нагаа так­же свиде­тель­ст­ву­ют, что куши­ты основ­ной части терри­то­рии стра­ны были негра­ми. Дан­ные Гелио­до­ра, таким обра­зом, явля­ют­ся пись­мен­ным под­твер­жде­ни­ем этих свиде­тельств.

5. Хозяй­ство. Осно­ву эко­но­ми­ки эфи­о­пов состав­ля­ли зем­леде­лие и ското­вод­ство. На «ост­ро­ве Мероэ» «кро­ме фини­ко­вых пальм необыч­ной высоты, с вкус­ны­ми и соч­ны­ми пло­да­ми, коло­сья ржи и ячме­ня там тако­го роста, что иной раз скры­ва­ют с голо­вой кон­но­го, и еду­ще­го на вер­блюде, а уро­жай они дают сам-три­ста» (X. 5. 2). Гелио­дор сооб­ща­ет об упряж­ках быков, «что помо­га­ют при обра­бот­ке зем­ли» (X. 6. 5).

В хозяй­стве эфи­о­пов были быки, кони, овцы, вер­блюды (X. 4. 1; 5. 2; 6. 5). В спи­сок домаш­них живот­ных, кото­рых при­но­си­ли в жерт­ву богам, Гелио­дор вклю­ча­ет и анти­лоп (X. 4. 1).

В свя­зи с упо­ми­на­ни­ем сло­нов и дру­гих «огром­ней­ших живот­ных» сле­ду­ет счи­тать, что охота была обя­за­тель­ной частью хозяй­ства.

Из тек­ста так­же сле­ду­ет, что в Мероэ были раз­ви­ты метал­лур­гия и куз­неч­ное ремес­ло (дано опи­са­ние воору­же­ния вои­нов меро­ит­ской армии (IX)), стро­и­тель­ное дело (упо­ми­на­ет­ся дво­рец (IV. 8. 3), хра­мы (X. 4. 1; 6. 1) и мост (X. 4. 6)), юве­лир­ное дело (упо­ми­на­ют­ся фамиль­ные дра­го­цен­но­сти эфи­оп­ских царей (II. 31. 1; V. 13. 3; 14), золо­той венок, укра­шен­ный дра­го­цен­ны­ми кам­ня­ми (X. 32. 4), жерт­вен­ник, опле­тен­ный золоты­ми пру­тья­ми (X. 8. 2)), изготов­ле­ние музы­каль­ных инстру­мен­тов (IX. 30. 1), судов (IX. 5. 4; X. 4. 6) и т. д.

Судя по неод­но­крат­но­му упо­ми­на­нию о лод­ках и даже о фло­ти­лии, сле­ду­ет пред­по­ла­гать раз­ви­тое судо­ход­ство. Пере­прав­ля­лись через р. Аста­бо­ру «одни по мосту, дру­гие на сде­лан­ных из трост­ни­ка лод­ках, кото­рых мно­же­ство кача­лось повсюду у бере­га, поз­во­ляя живу­щим подаль­ше от моста сокра­щать пере­пра­ву через реку. Лод­ки эти очень быст­ро­ход­ны бла­го­да­ря тому мате­ри­а­лу, из кото­ро­го сде­ла­ны, но не поды­ма­ют тяже­сти боль­шей, чем два или три чело­ве­ка» (X. 4. 6).

с.155 Как мы видим, отдель­ны­ми штри­ха­ми Гелио­дор созда­ет доста­точ­но пол­ную и цель­ную кар­ти­ну хозяй­ства «Ниль­ской Эфи­о­пии». Он совер­шен­но спра­вед­ли­во отме­ча­ет пло­до­ро­дие «ост­ро­ва Мероэ». Основ­ные про­до­воль­ст­вен­ные куль­ту­ры, по Гелио­до­ру, ячмень и рожь; по Стра­бо­ну, «эфи­о­пы живут, пита­ясь про­сом и ячме­нем» (XVII. 2. 2). Оце­нить сооб­ще­ние о при­ме­не­нии в сель­ском хозяй­стве Мероэ упря­жек быков, что под­ра­зу­ме­ва­ет исполь­зо­ва­ние плу­га, пока не пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным.

Ското­вод­ство было одним из основ­ных заня­тий насе­ле­ния Куша еще с нео­ли­та. В VI в. до н. э. оно все еще было един­ст­вен­ной фор­мой про­из­во­дя­ще­го хозяй­ства «ниль­ских эфи­о­пов» (He­rod., III. 22—23). Издав­на были извест­ны здесь длин­но­ро­гие и корот­ко­ро­гие поро­ды круп­но­го рога­то­го скота, овцы и кони¹⁹. Вер­блюды появ­ля­ет­ся с I в. до н. э.²⁰ Сооб­ще­ние об одо­маш­ни­ва­нии анти­лоп в Куше уни­каль­но, но ему мож­но верить. Послед­ние рас­коп­ки меро­ит­ско­го нек­ро­по­ля в Седе­ин­ге дали сре­ди про­чих нахо­док два ана­ло­гич­ных рас­пис­ных стек­лян­ных бока­ла мест­но­го про­из­вод­ства, на каж­дом из кото­рых изо­бра­же­ны явно одо­маш­нен­ные анти­ло­пы. Одну из них ведут за рога, а дру­гую несут на спине, как обыч­но пас­ту­хи носят овец или коз. Бока­лы дати­ру­ют­ся кон­цом III в. н. э.²¹ Опы­ты по одо­маш­ни­ва­нию анти­лоп в долине Нила извест­ны с глу­бо­кой древ­но­сти. В Егип­те они име­ли место, воз­мож­но, еще в доди­на­сти­че­ский пери­од²². Во вре­мя суще­ст­во­ва­ния древ­не­еги­пет­ско­го государ­ства изо­бра­же­ния анти­лоп в виде отдель­ных осо­бей или целых стад, кото­рых пасут, гонят или ведут на верев­ке вме­сте с обыч­ным домаш­ним скотом, очень часто появ­ля­ют­ся на сте­нах гроб­ниц в быто­вых сце­нах²³.

Желез­ная метал­лур­гия засвиде­тель­ст­во­ва­на в Мероэ с VI в. до н. э.²⁴ Стро­и­тель­ное дело пред­став­ле­но здесь мно­го­чис­лен­ны­ми хра­ма­ми, двор­ца­ми, гроб­ни­ца­ми, юве­лир­ное ремес­ло — изде­ли­я­ми пре­вос­ход­ной работы²⁵. Извест­ны в Мероэ и музы­каль­ные инстру­мен­ты²⁶.

6. Посе­ле­ния и построй­ки. Кро­ме сто­ли­цы Мероэ на терри­то­рии стра­ны было мно­го горо­дов и дере­вень. Царь эфи­о­пов отправ­ля­ет из Фил в Мероэ гон­цов, «кото­рые долж­ны были помчать­ся впе­ред, сме­няя коней в горо­дах либо посел­ках» (X. 1. 3).

Стро­и­тель­ство велось из кам­ня, кир­пи­ча и трост­ни­ка. Камен­ные хра­мы про­ти­во­по­став­ля­ют­ся трост­ни­ко­вым шатрам, постав­лен­ным рядом с ними (X. 6. 2). Вот опи­са­ние шат­ра, «кото­рый с.156 был рас­ки­нут на четы­рех, толь­ко что сре­зан­ных трост­ни­ках: каж­дый угол четы­рех­уголь­но­го соору­же­ния напо­до­бие стол­ба под­пи­рал один сте­бель. Навер­ху эти трост­ни­ки заги­ба­лись сво­дом, соеди­ня­лись с осталь­ны­ми, опле­та­лись паль­мо­вы­ми вет­вя­ми и обра­зо­вы­ва­ли кров­лю».

Даже бег­лый взгляд на архео­ло­ги­че­скую кар­ту Суда­на под­твер­жда­ет суще­ст­во­ва­ние в Куше мно­гих насе­лен­ных пунк­тов, в чис­ле кото­рых несколь­ко десят­ков горо­дов.

В этих горо­дах все соору­же­ния обще­ст­вен­но­го харак­те­ра и неко­то­рые жилые квар­та­лы постро­е­ны из кам­ня и кир­пи­ча. Дере­вен­ские построй­ки, как и в совре­мен­ном Судане, воз­во­ди­лись из трост­ни­ка. Это засвиде­тель­ст­во­ва­но архео­ло­ги­че­ски­ми рас­коп­ка­ми²⁷, изо­бра­же­ни­я­ми²⁸ и сте­лой Эза­ны²⁹. В то же вре­мя Стра­бон пол­но­стью под­твер­жда­ет суще­ст­во­ва­ние в горо­дах постро­ек обо­их типов: «Жилые дома в горо­дах постро­е­ны из пере­пле­тен­ных кус­ков паль­мо­во­го дере­ва или из кир­пи­чей» (XVII. 2. 2).

7. Обще­ст­вен­ный строй. Во гла­ве государ­ства эфи­о­пов сто­ит обо­жест­влен­ный царь, кото­ро­го сиен­ские жре­цы назы­ва­ют «наш спа­си­тель и бог» (IX. 22. 6). «Жите­ли Мероэ… встре­ти­ли… Гидас­па, при­ни­мая и про­слав­ляя его, как бога» (X. 6. 1). Царь одно­вре­мен­но испол­ня­ет функ­ции вое­на­чаль­ни­ка (IX) и пер­во­свя­щен­ни­ка бога Солн­ца (X).

Пре­сто­ло­на­следие пере­хо­дит от отца к сыну. «При­быв­ший — не послан­ник, а царь, к тому же сын мое­го бра­та, мною поса­жен­ный на его пре­стол», — гово­рит Гидасп о Меро­э­бе (X. 23. 2). Уна­сле­до­вать пре­стол мог­ла и дочь цар­ст­ву­ю­щей четы. В про­цес­се уста­нов­ле­ния цар­ско­го про­ис­хож­де­ния Хари­клеи «одно еще оста­лось, — ска­зал тогда Сиси­митр, — ведь не толь­ко о цар­стве и о закон­ном насле­до­ва­нии идет речь, но преж­де все­го о самой истине. Обна­жи свою руку, девуш­ка. Чер­ной родин­кой было отме­че­но место выше лок­тя. Нет ниче­го непри­стой­но­го, если ты обна­жишь руку, это свиде­тель­ство о тво­их роди­те­лях и про­ис­хож­де­нии» (X. 15. 2).

Царь дол­жен был обла­дать физи­че­ским совер­шен­ст­вом. «Царь, — обра­ща­ют­ся к Гидас­пу те, кто захва­тил Хари­клею и Теа­ге­на, — мы при­ве­ли девуш­ку и юно­шу, элли­нов, бра­та и сест­ру, кото­рые ростом и кра­сотою пре­вос­хо­дят всех людей, кро­ме тебя» (IX. 24. 1). Вот опи­са­ние дру­го­го царя, пле­мян­ни­ка Гидас­па: «Все увиде­ли Меро­э­ба, юно­шу, достой­но­го удив­ле­ния, с.157 по воз­рас­ту толь­ко пере­сту­пив­ше­го годы отро­че­ства, так как испол­ни­лось ему сверх деся­ти все­го семь лет, а ростом пре­вы­шав­ше­го чуть ли не всех» (X. 23. 4).

Цари­це при­над­ле­жит исклю­чи­тель­ное поло­же­ние сре­ди жен­щин стра­ны: «Лишь муж­ско­му полу раз­ре­ша­лось участ­во­вать во встре­че, а жен­щи­нам запре­ща­лось. Самым чистым и свет­лым богам, Гелио­су и Селене, долж­ны быть при­не­се­ны жерт­вы, и пото­му не поз­во­ле­но было жен­щи­нам мешать­ся в тол­пу, чтобы не про­изо­шло, хотя и неволь­но­го, осквер­не­ния жертв. Одной толь­ко из всех жен­щин, жри­це Селе­ны, раз­ре­ша­лось при­сут­ст­во­вать. Ею была Пер­син­на, так как по зако­ну и обы­чаю жре­че­ство Гелиоса при­над­ле­жа­ло царю, а жре­че­ство Селе­ны — цари­це» (X. 4. 5).

Цар­ский двор имел свой штат. Гелио­дор ука­зы­ва­ет на «при­двор­но­го доклад­чи­ка» (X. 23. 1). Но пра­вил царь, опи­ра­ясь на совет жре­цов, «кото­рые назы­ва­ют­ся гим­но­со­фи­ста­ми, помощ­ни­ка­ми и совет­чи­ка­ми в делах его» (X. 2. 1). Высо­кое поло­же­ние жре­цов свя­за­но с тем, что они высту­па­ют гла­ша­та­я­ми воли богов, пред­вест­ни­ка­ми собы­тий. После победы под Сие­ной Гидасп шлет жре­цам посла­ние, «чтобы этим пись­мом почтить ваш про­ро­че­ский дар, на этот раз, как и все­гда, уга­дав­ший исти­ну» (X. 2. 1). Про­ро­че­ства они полу­ча­ли от ора­ку­ла. Когда цари­ца при­шла к гим­но­со­фи­стам, оби­тав­шим в хра­ме Пана, те «уда­ли­лись в свя­щен­ней­шую часть хра­ма, чтобы, по обы­чаю сво­е­му, помо­лить­ся, узна­ли от богов, как им над­ле­жа­ло посту­пить, и спу­стя немно­го сно­ва вышли к ней» (X. 4. 2). Поэто­му жре­цы высту­па­ют в каче­стве вер­хов­но­го суда стра­ны. «Вели­кие муд­ре­цы, — обра­ща­ет­ся к ним Хари­клея, — пред­сто­ит мне суд и спор с цар­ст­ву­ю­щи­ми здесь, а вы одни може­те, я знаю, выно­сить при­го­во­ры и столь могу­ще­ст­вен­ным людям; так раз­бе­ри­те же тяж­бу…» (X. 10. 1).

Поми­мо царя и цари­цы, сове­та жре­цов-про­ри­ца­те­лей в Мероэ суще­ст­ву­ет народ­ное собра­ние — собра­ние взрос­лых муж­чин (X. 44; 71—2; 97; 16; 17). «Царю необ­хо­ди­мо быва­ет слу­жить иной раз и без­рас­суд­но­му поры­ву тол­пы» (X. 9. 7). Гидасп гово­рит Пер­синне: «Нель­зя будет умо­лить народ отсту­пить от зако­на» (X. 7. 6). При­чем речь идет о древ­них, «оте­че­ских» зако­нах.

Насе­ле­ние было орга­ни­зо­ва­но по терри­то­ри­аль­но-родо­вым общи­нам. Жерт­во­при­но­ше­ния совер­ша­ли, «соби­ра­ясь вме­сте по родам, коле­нам и ули­цам» (X. 3. 3).

с.158 Кар­ти­на обще­ст­вен­но­го строя Мероэ, как ее рису­ет Гелио­дор, под­твер­жда­ет­ся сооб­ще­ни­я­ми дру­гих антич­ных авто­ров, от Геро­до­та до Пли­ния, над­пи­ся­ми кушит­ских царей и име­ет ана­ло­гии в тра­ди­ци­он­ных обще­ствах и государ­ствах Афри­ки³⁰.

Но по срав­не­нию с уже извест­ны­ми фак­та­ми Гелио­дор дает ряд новых дан­ных для изу­че­ния обще­ст­вен­но­го строя Мероэ. Во-пер­вых, вопрос о царе-жре­це. При­ня­то счи­тать, что в Куше функ­ции и власть царя, с одной сто­ро­ны, и функ­ции жре­цов — с дру­гой, стро­го раз­ли­ча­лись³¹. В романе же царь высту­па­ет как пер­во­свя­щен­ник глав­но­го бога. Из исто­рии Куша подоб­ные фак­ты извест­ны. Так, напри­мер, царь Шаба­ка (716—701 гг. до н. э.)³² сде­лал сына сво­его, Хар­ма­хи­са, вер­хов­ным жре­цом Амо­на³³. Испол­не­ние царя­ми Мероэ жре­че­ских функ­ций засвиде­тель­ст­во­ва­но изо­бра­зи­тель­ным искус­ст­вом и над­пи­ся­ми. На одной на меро­ит­ских стел царь Ама­ни­ха­ба­ле (60—45 гг. до н. э.) изо­бра­жен перед бога­ми Амо­ном и Нут в длин­ном жре­че­ском оде­я­нии. В таком же оде­я­нии пред­став­ле­на фигу­ра одно­го из меро­ит­ских царей в свя­ти­ли­ще Фил³⁴. В сво­их анна­лах, отра­жаю­щих пер­вые восемь лет цар­ст­во­ва­ния, Наста­сен (335—315 гг. до н. э.) сооб­ща­ет сре­ди самых важ­ных собы­тий о двух посе­ще­ни­ях хра­ма Амо­на Напат­ско­го, Амо­на-Ра. В пер­вый раз он испол­нял перед ста­ту­ей бога риту­аль­ные тан­цы и совер­шал жерт­во­при­но­ше­ние двух быков. Во вто­рой — после таких же дей­ст­вий он опу­стил­ся в свя­щен­ней­шую часть хра­ма, где нахо­дил­ся чет­ве­ро суток; ночью спал (оче­вид­но, в ожи­да­нии вещих снов), а днем совер­шая обряды. После это­го он опять при­нес в жерт­ву двух быков³⁵. Инсти­тут царей-жре­цов нашел отра­же­ние в сооб­ще­нии Дио­до­ра: «Эфи­о­пы име­ют мно­го обы­ча­ев, отлич­ных от обы­ча­ев дру­гих наро­дов, в осо­бен­но­сти касаю­щих­ся избра­ния царей. Жре­цы выби­ра­ют наи­бо­лее достой­ных из сво­ей среды, и того, кого кос­нет­ся ста­туя бога, носи­мая при тор­же­ст­вен­ной про­цес­сии, тот­час народ про­воз­гла­ша­ет царем и тот­час покло­ня­ет­ся ему, как богу, ибо боже­ст­вен­ным соиз­во­ле­ни­ем дана ему власть» (III. 5).

Таким обра­зом, вла­ды­ка Куша, как и вла­ды­ки Егип­та, высту­пал одно­вре­мен­но как сын богов, бог и про­стой смерт­ный³⁶. И в каче­стве чело­ве­ка он был пер­вым слу­гой, пер­вым жре­цом бога-покро­ви­те­ля, глав­но­го бога стра­ны³⁷.

Далее, связь цари­цы-мате­ри с куль­том Иси­ды доста­точ­но хоро­шо иссле­до­ва­на, но Гелио­дор — един­ст­вен­ный автор, кото­рый с.159 сооб­ща­ет, что цари­цы Куша были пер­во­свя­щен­ни­ца­ми Селе­ны (Иси­ды). Это весь­ма веро­ят­но, учи­ты­вая мно­го­чис­лен­ные при­ме­ры того, как кушит­ские цари­цы и царев­ны испол­ня­ли функ­ции жриц Амо­на. Так, «почи­та­тель­ни­цей бога» была сест­ра Пиан­хи (756—716 гг. до н. э.) Аме­нар­дис, и его дочь, Шепе­ну­пет II, дочь Шаба­ки (716—701 гг. до н. э.), сест­ра и жена Аспе­л­ты (593—568 гг. до н. э.), Мади­киш³⁸. Сест­ры царя Анда­ма­ни (623—593 гг. до н. э.) были посвя­ще­ны Амо­ну как «сотря­са­тель­ни­цы сист­ра»³⁹.

Нако­нец, Гелио­дор пока­зы­ва­ет супру­гу Гидас­па, цари­цу Пер­син­ну, как вто­рое по зна­чи­тель­но­сти лицо в государ­стве. При­чем до самых послед­них стра­ниц рома­на она почи­та­ет­ся толь­ко в каче­стве супру­ги царя, так как счи­та­ет­ся без­дет­ной. Поэто­му ее поло­же­ние нель­зя объ­яс­нить тем, что она цари­ца-мать. А имен­но этим, и толь­ко этим, при­ня­то объ­яс­нять высо­кую роль цари­цы⁴⁰. На самом же деле, чтобы полу­чить пра­во стать мате­рью наслед­но­го прин­ца (или прин­цев), надо было уже зани­мать высо­кое поло­же­ние. Во всех тех слу­ча­ях, когда уда­ет­ся уста­но­вить родо­слов­ную офи­ци­аль­ной цари­цы — супру­ги кушит­ско­го царя, она ока­зы­ва­ет­ся его сест­рой. Напри­мер, Мади­кен была сест­рой и женой Аспе­л­ты. Из четы­рех офи­ци­аль­ных жен Пиан­хи трое были дочерь­ми его же отца, Кан­ты, т. е. его род­ны­ми или свод­ны­ми сест­ра­ми, а чет­вер­тая — его двою­род­ной сест­рой. Инсти­тут сестер-жен царей доста­точ­но хоро­шо изве­стен как в древ­них государ­ствах Афри­ки, так и в тра­ди­ци­он­ных. Роль цари­цы-мате­ри явля­ет­ся пря­мой про­из­вод­ной, след­ст­ви­ем это­го инсти­ту­та.

Высо­кое поло­же­ние цари­цы — офи­ци­аль­ной супру­ги иллю­ст­ри­ру­ют релье­фы Льви­но­го хра­ма в Нагаа. Здесь на пило­нах по обе сто­ро­ны вхо­да во всю высоту изо­бра­же­ны с одной сто­ро­ны царь Ната­ка­ма­ни, с дру­гой — цари­ца Ама­ни­те­ре (пра­ви­ли в пер­вой чет­вер­ти I в. н. э.). Они пред­став­ле­ны в совер­шен­но оди­на­ко­вых позах цар­ст­вен­ных вои­те­лей — с ору­жи­ем в руках, в сопро­вож­де­нии львов, с сон­мом плен­ни­ков⁴¹.

Поло­же­ние цар­ской доче­ри дава­ло ей пра­во пре­тен­до­вать на пре­стол. В Куше извест­ны цари­цы, само­сто­я­тель­но зани­мав­шие пре­стол. Так, пра­вя­щей, власт­ву­ю­щей цари­цей ky­ria ba­si­lis­sa назва­на одна из них, оче­вид­но Ама­ни­ша­ке­те, в над­пи­си, остав­лен­ной ее посла­ми к Авгу­сту в хра­ме Дак­ки⁴². Do­mi­na re­gi­na упо­ми­на­ет­ся в латин­ской над­пи­си из с.160 Мусав­ва­рат-эс-Суфр⁴³. Пре­тен­зии Хари­клеи на род­ство с цар­ст­ву­ю­щи­ми осо­ба­ми, есте­ствен­но, рас­смат­ри­ва­ют­ся как пре­тен­зии на пре­стол.

8. Государ­ст­вен­ное устрой­ство. Судя по эпи­зо­ду с Меро­э­бом (X. 23), вер­хов­ной вла­сти царя под­чи­ня­лись царь­ки или кня­зья, управ­ля­ю­щие на местах и имев­шие свои армии. В состав Мероэ в этот пери­од кро­ме соб­ст­вен­но меро­ит­ских терри­то­рий вхо­ди­ли зем­ли блем­ми­ев. Они сра­жа­ют­ся в вой­ске меро­ит­ско­го царя. «Тро­гло­ди­там и тем, что оби­та­ют по сосед­ству со стра­ной, при­но­ся­щей кори­цу, — они были лег­ко воору­же­ны, быст­ры в беге и пре­крас­но вла­де­ли луком — Гидасп пору­чил тре­во­жить сто­яв­ших на левом кры­ле пращ­ни­ков и копей­щи­ков» (IX. 16. 2). Сра­жа­ясь про­тив егип­тян и ливий­цев, блем­мии «силь­но потес­ни­ли их и поста­ви­ли в без­вы­ход­ное поло­же­ние; они убе­га­ли от насту­паю­щих, опе­ре­жа­ли их на боль­шое рас­сто­я­ние, даже на бегу отстре­ли­ва­лись из лука, а на отсту­паю­щих напа­да­ли с флан­гов и пора­жа­ли то кам­ня­ми из пра­щей, то малень­ки­ми стре­ла­ми, отрав­лен­ны­ми зме­и­ным ядом, вызы­ваю­щим сра­зу мучи­тель­ную смерть.

Стре­ляя из лука, вои­ны кори­це­нос­ной стра­ны⁴⁴ дела­ют это так, слов­но они не сра­жа­ют­ся, а забав­ля­ют­ся. Надев себе на голо­ву круг­лую пле­тен­ку, уты­кан­ную кру­гом стре­ла­ми, пери­стую часть стрел они обра­ща­ют к голо­ве, а ост­рие выстав­ля­ют нару­жу, как лучи. И отсюда во вре­мя бит­вы каж­дый выни­ма­ет, как из кол­ча­на, заготов­лен­ные стре­лы, изги­ба­ет­ся и изви­ва­ет­ся в дикой скач­ке сати­ров и, увен­чан­ный стре­ла­ми, обна­жен­ный, пус­ка­ет стре­лы в про­тив­ни­ков, не при­ме­няя желез­ных нако­неч­ни­ков: взяв спин­ную кость змеи, он дела­ет из нее древ­ко, а отто­чив воз­мож­но ост­рее кон­чик, полу­ча­ет заост­рен­ную стре­лу» (IX. 19. 1—4).

Блем­мии пла­ти­ли царю дань: «высту­пи­ло посоль­ство блем­ми­ев: они спле­ли вен­ком луки и ост­рия стрел из зме­и­ных костей.

—Вот тебе, царь, — гово­ри­ли они, — дары от нас. По богат­ству они усту­па­ют дарам дру­гих, но эти орудия пока­за­ли себя там, у реки, чему ты и сам был свиде­те­лем, в бою про­тив пер­сов.

—Они дра­го­цен­нее, — отве­чал Гидасп, — чем дары во мно­го талан­тов весом, так как они ста­ли при­чи­ной того, что при­но­сит­ся мне и все осталь­ное.

И тут же доз­во­лил им заявить, нет ли у них каких жела­ний. Они попро­си­ли умень­шить им дань, а царь пол­но­стью сло­жил ее на целое деся­ти­ле­тие» (X. 26. 2—3).

с.161 Тро­гло­ди­ты тоже были в зави­си­мо­сти от царя Мероэ. «Тро­гло­ди­ты — эфи­оп­ское пле­мя — кочу­ют на гра­ни­цах Ара­вии, отли­ча­ют­ся очень быст­рым бегом; это счаст­ли­вое при­род­ное свой­ство они вдо­ба­вок раз­ви­ва­ют с дет­ства. К тяже­ло­му воору­же­нию они не при­вык­ли, в бит­вах мечут из пра­щи кам­ни, ярост­но бро­са­ют­ся на про­тив­ни­ка или, если заме­ча­ют, что тот силь­нее, раз­бе­га­ют­ся.

Отряд Бого­аса сра­зу понял исход пре­сле­до­ва­ния, так как тро­гло­ди­ты силь­ны в окры­лен­ном беге и к тому же укры­ва­ют­ся в узких уще­льях и тай­ных норах. И вот пешие тро­гло­ди­ты опе­ре­ди­ли тогда всад­ни­ков и рани­ли неко­то­рых из них пра­щою, но ответ­но­го натис­ка не выдер­жа­ли и в бес­по­ряд­ке убе­жа­ли обрат­но к осталь­но­му сво­е­му вой­ску, силь­но отстав­ше­му» (VIII. 16. 4—5).

На тор­же­стве, устро­ен­ном Гидас­пом, «подо­шли после них (счаст­ли­вых ара­бов. — С. Б.) жите­ли стра­ны тро­гло­ди­тов, при­но­ся в дар золо­то, добы­тое от мура­вьев, и упряж­ку гри­фов с пово­дья­ми из золотых цепей» (X. 16. 2).

Куш, как и дру­гие исто­ри­че­ские и тра­ди­ци­он­ные государ­ства Афри­ки к югу от лиме­сов, дей­ст­ви­тель­но не был еди­ным цен­тра­ли­зо­ван­ным государ­ст­вом. Здесь наряду с обо­жест­влен­ным царем име­лись вожди, царь­ки, зави­ся­щие от царя Мероэ и, воз­мож­но, состав­ляв­шие совет при нем. Пли­ний пере­да­ет сооб­ще­ние, что в его вре­мя здесь кро­ме глав­но­го пра­ви­те­ля было еще 45 дру­гих эфи­оп­ских царей (VI. 35. 186—187).

Блем­мии-кочев­ни­ки оби­та­ли в Восточ­ной пустыне⁴⁵. Они были одним из пле­мен бега, пред­ки кото­рых (мад­жаи еги­пет­ских источ­ни­ков) тре­во­жи­ли восточ­ные гра­ни­цы древ­не­го Егип­та, а потом­ки (совре­мен­ные беджа) и сей­час живут там. Стра­бон вслед за Эра­то­сфе­ном гово­рит о «блем­ми­ях, под­власт­ных эфи­о­пам» (XVII. 1. 2). Они вос­при­ня­ли веру в еги­пет­ских и меро­ит­ских богов и под­дер­жи­ва­ли мест­ное насе­ле­ние, близ­кое им по вере, в борь­бе с рим­ля­на­ми.

Тро­го­ди­та­ми (тро­гло­ди­та­ми) гре­че­ские и рим­ские авто­ры назы­ва­ли оби­та­те­лей Крас­но­мор­ско­го побе­ре­жья Афри­ки вплоть до Север­но­го Сома­ли («кори­це­нос­ной стра­ны»). Под вла­стью царя Мероэ нахо­ди­лось одно из тро­гло­дит­ских пле­мен — мега­ба­ры (Stra­bo, XVI. 3. 17; XVII. 1. 2; XVII. 1. 53). Через зем­ля тро­гло­ди­тов лежал пря­мой путь от Мероэ до Крас­но­го моря (Stra­bo, XVI. 4. 8; XVII. 1. 2).

с.162 9. Куль­ты и веро­ва­ния. По Гелио­до­ру, в пан­теоне меро­и­тян глав­ное место зани­ма­ла три­а­да, кото­рую он отож­дествля­ет с Гелио­сом, Селе­ной и Дио­ни­сом. Почи­та­ние этих богов про­ис­хо­ди­ло вне пре­де­лов горо­да, на дру­гом бере­гу Аста­бо­ры. Царь пишет цари­це: «Под­готовь пыш­ные бла­годар­ст­вен­ные шест­вия и жерт­во­при­но­ше­ния… а затем поспе­ши… на запо­вед­ное поле, рас­по­ло­жен­ное перед горо­дом и посвя­щен­ное оте­че­ским богам — Гелио­су, Селене и Дио­ни­су» (X. 2. 2). Воз­ле поля сто­ял храм этих богов, окру­жен­ный огра­дой. Пер­син­на встре­ча­ет Гидас­па «в пред­две­рии хра­ма и внут­ри огра­ды. Про­стер­шись ниц, царь и цари­ца почти­ли богов и совер­ши­ли бла­годар­ст­вен­ные молит­вы за победу и спа­се­ние, а затем вышли за огра­ду и напра­ви­лись к месту все­на­род­ных жерт­во­при­но­ше­ний» (X. 6. 1—2). Пер­син­на зара­нее «отпра­ви­ла ста­да быков, коней, овец, анти­лоп, гри­фов и раз­ных дру­гих живот­ных на лежа­щее за горо­дом свя­щен­ное поле, чтобы были гото­вы от каж­дой поро­ды гека­том­бы для жерт­во­при­но­ше­ний, а вме­сте с тем и для уго­ще­ния наро­да» (X. 4. 1). Жерт­во­при­но­ше­ния совер­ша­лись на алта­рях. «Все­го под­ни­ма­лось ввысь три алта­ря, при­чем два, в честь Гелиоса и Селе­ны, соеди­нен­ные вме­сте, сто­я­ли отдель­но, а тре­тий, посвя­щен­ный Дио­ни­су, нахо­дил­ся в дру­гой части, поодаль. В его честь пре­да­ва­лись закла­нию раз­лич­ные живот­ные, из-за общедо­ступ­но­сти, дума­ет­ся, это­го бога и пото­му, что он всем при­я­тен, его уми­ло­стив­ля­ли раз­но­об­раз­ны­ми жерт­ва­ми. А к дру­гим алта­рям при­ве­ли: для Гелиоса — чет­вер­ку белых коней, посвя­щая, как оно и есте­ствен­но, быст­рей­ше­му из богов то, что все­го быст­рее, и для Селе­ны — двой­ную упряж­ку быков, отда­вая богине, как оно и есте­ствен­но, из-за ее бли­зо­сти к зем­ле тех живот­ных, что помо­га­ют при обра­бот­ке поля» (X. 6. 5).

В честь этих богов совер­ша­лись чело­ве­че­ские жерт­во­при­но­ше­ния: при­но­си­ли в жерт­ву плен­ных, захва­чен­ных во вре­мя вой­ны, — «пер­вин­ки (жат­вы) вой­ны». Когда к Гидас­пу при­ве­ли Теа­ге­на и Хари­клею, он вскри­чал: «Пре­крас­но! Боги пре­да­ют вра­гов в наши руки в обра­зе этой пер­вой добы­чи. Эти пер­вые плен­ни­ки пусть сохра­ня­ют­ся как пер­вин­ки (жат­вы) вой­ны для побед­ных жерт­во­при­но­ше­ний соглас­но веле­нию пра­ро­ди­тель­ско­го зако­на — их надо при­бе­речь для закла­ния мест­ным богам» (IX. 1. 4). И когда все собра­лись на свя­щен­ном поле, «под­нял­ся сме­шан­ный, бес­по­рядоч­ный крик, какой быва­ет при сте­че­нии бес­чис­лен­ной тол­пы.

с.163 — Совер­шить оте­че­ские обряды! — кри­ча­ли сто­яв­шие вокруг. — Совер­шить нако­нец уста­нов­лен­ное жерт­во­при­но­ше­ние за наш народ, отдать богам пер­вин­ки (жат­вы) вой­ны!

Понял тогда Гидасп, что они тре­бу­ют чело­ве­ко­убий­ства, кото­рое по обы­чаю совер­ша­ют толь­ко после побед над ино­пле­мен­ни­ка­ми и для кото­ро­го берут кого-либо из захва­чен­ных плен­ни­ков. Гидасп взмах­нул рукой и зна­ком дал понять, что сей­час же будет испол­не­но это жела­ние, а затем велел под­ве­сти уже ранее назна­чен­ных для это­го плен­ных» (X. 7. 1—2). Гелио­су при­но­си­ли юно­шей, Селене — дев­ст­вен­ниц. «Закон повеле­ва­ет, чтобы чиста была при­но­си­мая в жерт­ву богине, точ­но так же как и в жерт­ву Гелио­су. А к жерт­ве Дио­ни­су закон без­раз­ли­чен» (Х. 8. 2).

Плен­ных, пред­на­зна­чен­ных для жерт­во­при­но­ше­ний, дер­жа­ли в золотых око­вах: «ведь где дру­гие наро­ды при­ме­ня­ют желе­зо, там эфи­о­пы употреб­ля­ют золо­то» (IX. 1. 4). Спе­ци­аль­ный «жерт­вен­ник был опле­тен золоты­ми пру­тья­ми и наде­лен такой силой, что вся­ко­го, кто не был чист или вооб­ще давал лож­ную клят­ву, он обжи­гал, а невин­ным не при­чи­нял стра­да­ний, поз­во­ляя взой­ти» (X. 8. 2).

Царь и цари­ца, пер­во­свя­щен­ни­ки Гелиоса и Селе­ны, носи­ли «голов­ные убо­ры, зна­ки жре­че­ства». Они име­ли вид белых бле­стя­щих вен­цов (X. 41. 1).

На свя­щен­ном поле царь и цари­ца вос­седа­ли в зара­нее при­готов­лен­ном шат­ре. «А побли­зо­сти, в дру­гом шат­ре, на высо­ком осно­ва­нии, постав­ле­ны были куми­ры мест­ных богов и изо­бра­же­ния геро­ев: Мем­но­на, Пер­сея и Анд­ро­меды, кото­рых сво­и­ми родо­на­чаль­ни­ка­ми счи­та­ют цари эфи­о­пов» (X. 5. 3). В посла­нии к доче­ри Пер­син­на пишет: «Пред­ка­ми наши­ми были… из геро­ев Пер­сей, Анд­ро­меда и затем Мем­нон» (IV. 8. 3).

Покло­ня­лись еще богу, кото­ро­го Гелио­дор отож­дествля­ет с Паном. Его свя­ти­ли­ще нахо­ди­лось на терри­то­рии сто­ли­цы. Пер­син­на «сама пошла к гим­но­со­фи­стам, устро­ив­шим себе оби­та­ли­ще в свя­ти­ли­ще Пана, вру­чи­ла им посла­ние Гидас­па, попро­си­ла их выпол­нить жела­ние царя, а одно­вре­мен­но и ей ока­зать эту милость — сво­им при­сут­ст­ви­ем укра­сить тор­же­ство.

Гим­но­со­фи­сты веле­ли ей немно­го подо­ждать, уда­ли­лись в свя­щен­ней­шую часть хра­ма, чтобы по обы­чаю сво­е­му помо­лить­ся, узна­ли от богов, как им над­ле­жа­ло посту­пить, и спу­стя немно­го сно­ва вышли к ней. Все хра­ни­ли мол­ча­ние, кро­ме ста­рей­ши­ны их собра­ния — Сиси­мит­ра.

с.164 — Пер­син­на, — ска­зал он, — мы при­дем, боги доз­во­ля­ют. Но боже­ство пред­ве­ща­ет тре­во­гу и вол­не­ние, кото­рые воз­ник­нут во вре­мя при­не­се­ния жертв, одна­ко при­ве­дут к бла­го­по­луч­но­му и радост­но­му кон­цу…» (X. 4. 1—2).

Нако­нец Гидасп, направ­ля­ясь из Сие­ны в Филы, «когда при­был к поро­гам, он при­нес жерт­ву Нилу и мест­ным богам» (X. 1. 2).

Хра­мы и все, что свя­за­но с куль­том, укра­ша­лось вен­ка­ми (X. 3. 3; 7. 3).

Весть о победе раз­но­сят по Мероэ гон­цы, так­же укра­шен­ные осо­бым обра­зом: «Гон­цы сде­ла­ли, как им было при­ка­за­но: увен­ча­ли голо­вы ниль­ским лото­сом и пома­вая паль­мо­вы­ми вет­вя­ми, про­еха­ли они на конях по глав­ней­шим частям горо­да, уже одним сво­им видом воз­ве­щая победу» (X. 3. 2).

Иссле­до­ва­ние рели­гии Куша толь­ко начи­на­ет­ся, но о каж­дом из глав­ных богов извест­но доста­точ­но, чтобы про­ве­рить дан­ные «Эфи­о­пи­ки».

О почи­та­нии Солн­ца-Гелиоса сооб­ща­ет еще Геро­дот (III. 17—18). Он пишет о «сол­неч­ном сто­ле» в Мероэ — поле перед хра­мом Солн­ца, где, веро­ят­но, совер­ша­лись жерт­во­при­но­ше­ния. По мне­нию Э. Е. Минь­ков­ской, в осно­ву уче­ния о мест­ном боге Солн­ца лег культ сол­неч­но­го бога Егип­та — Ра⁴⁶. Раз­ви­тие рели­ги­оз­но­го уче­ния в Куше в гре­ко-рим­скую эпо­ху харак­те­ри­зу­ет­ся заме­ще­ни­ем обра­за Ра дру­гим сол­неч­ным богом — Ман­ду­ли­сом⁴⁷. Ман­ду­лис, пер­во­на­чаль­ный бог мад­жа­ев-блем­ми­ев, проч­но вошел в еги­пет­ский пан­те­он как бог Солн­ца. Он почи­тал­ся в соста­ве три­а­ды Иси­да — Оси­рис — Ман­ду­лис, где был асси­ми­ли­ро­ван с Гором. Риту­ал слу­же­ния Ман­ду­ли­су стал состав­ной частью рели­гии рим­ских сол­дат в Север­ной Нубии. Э. Е. Минь­ков­ская впер­вые обра­ти­ла вни­ма­ние, что в проски­не­мах рим­ских леги­о­не­ров из Калаб­ши, кото­рые посвя­ще­ны Ман­ду­ли­су, вме­сте с име­нем напи­сав­ше­го, его зва­ни­ем, пере­чис­ле­ни­ем род­ст­вен­ни­ков упо­ми­на­ют­ся его лоша­ди. Она свя­за­ла эти дан­ные со сведе­ни­я­ми Гелио­до­ра о том, что в Мероэ имен­но богу Солн­ца при­но­си­ли в жерт­ву лоша­дей⁴⁸.

Таким обра­зом, Гелиос Гелио­до­ра соот­вет­ст­ву­ет Гелио­су меро­и­тян Геро­до­та и Гелио­су-Ман­ду­ли­су, един­ст­вен­но­му из всех богов пан­тео­на Куша гре­ко-рим­ско­го вре­ме­ни, высту­паю­ще­му как бог Солн­ца.

Почи­та­ние Иси­ды-Селе­ны, т. е. элли­ни­зи­ро­ван­но­го обра­за Иси­ды, засвиде­тель­ст­во­ва­но в Мероэ Био­ном⁴⁹, Дио­до­ром (III. 3) с.165 и Плу­тар­хом (об Иси­де и Оси­ри­се см. 52, 372). Иси­да отно­си­лась к глав­ным богам Егип­та и Куша. Геро­дот сооб­ща­ет, что егип­тяне при­но­си­ли быков в жерт­ву Иси­де (II. 40). В Куше культ Иси­ды раз­ви­вал­ся по двум направ­ле­ни­ям: боги­ни-мате­ри, покро­ви­тель­ни­цы царя и супру­ги Оси­ри­са — царя загроб­но­го мира. Пер­вое свя­за­но с высо­ким поло­же­ни­ем цари­цы-мате­ри (канда­ки), кото­рая иден­ти­фи­ци­ро­ва­лась с Иси­дой. Вто­рое — с осо­бой ролью этой боги­ни в заупо­кой­ном куль­те, в резуль­та­те чего она полу­ча­ет титул «гос­по­жи под­зем­но­го мира», не встре­чаю­щий­ся в еги­пет­ских памят­ни­ках⁵⁰. Культ боги­ни-пра­ро­ди­тель­ни­цы, хозяй­ки про­из­во­ди­тель­ных сил при­ро­ды, осу­ществля­ю­щей связь меж­ду миром мерт­вых и живых, оче­вид­но, вос­хо­дит к древ­ней­шим вре­ме­нам. Образ ее, веро­ят­но, был общим для все­го насе­ле­ния доли­ны Нила, где раз­веде­ние круп­но­го рога­то­го скота состав­ля­ло пер­во­на­чаль­ную и основ­ную фор­му про­из­во­ди­тель­но­го хозяй­ства⁵¹. Судя по наскаль­ным изо­бра­же­ни­ям, это была небес­ная коро­ва, кото­рая пере­шла затем в рели­ги­оз­ные пред­став­ле­ния древ­не­го Егип­та⁵². В свя­зи с раз­ны­ми исто­ри­че­ски­ми судь­ба­ми Егип­та и Куша раз­ви­тие это­го обра­за пошло по-раз­но­му. В Егип­те эта небес­ная коро­ва пер­со­ни­фи­ци­ру­ет­ся в боги­нях Иси­де и Хатор. В пери­од XXV дина­стии в све­те все­го того, что нам извест­но о под­черк­ну­том бла­го­че­стии фара­о­нов этой дина­стии — выход­цев из Куша, неми­ну­е­мо долж­но было про­изой­ти нало­же­ние обра­за одной из «Вели­кой девят­ки богов», Иси­ды, на образ мест­ной боги­ни. При­не­се­ние в жерт­ву богине круп­но­го рога­то­го скота, как это опи­сы­ва­ет Гелио­дор, пред­став­ля­ет­ся одним из древ­ней­ших обы­ча­ев насе­ле­ния доли­ны Нила в целом.

Ж. де Декер в сво­ей ста­тье⁵³, напи­сан­ной сра­зу после пуб­ли­ка­ции пер­во­го отче­та о рас­коп­ках в Мероэ⁵⁴, обра­ща­ет спе­ци­аль­ное вни­ма­ние на то, что архео­ло­ги­че­ские мате­ри­а­лы под­твер­жда­ют дан­ные Гелио­до­ра о боль­шой роли куль­тов соляр­ных божеств в сто­ли­це государ­ства. «Пере­чи­тав в «Эфи­о­пи­ке» Гелио­до­ра пас­са­жи, отно­ся­щи­е­ся к Мероэ, я полу­чил впе­чат­ле­ние, что певец люб­ви Теа­ге­на и Хари­клеи доста­точ­но хоро­шо знал роди­ну сво­ей геро­и­ни; точ­ные дета­ли, кото­рые он дает о куль­те Солн­ца и куль­те Луны в Мероэ (см. X. 2, потом X. 7, нако­нец, эта инво­ка­ция во вре­мя бра­ко­со­че­та­ния Теа­ге­на и Хари­клеи в Мероэ: «О Солн­це, наш бог, и ты, Луна, наша боги­ня!»), явля­ют­ся ли они, как об этом зача­стую дума­ют, чистой выдум­кой? Откры­тия Гар­стен­га убеди­тель­ны в том, что каса­ет­ся меро­ит­ской соляр­ной рели­гии…»⁵⁵.

с.166 Из все­го выше­ска­зан­но­го выте­ка­ет, что вопрос о куль­те Солн­ца, выду­ман­ном Гелио­до­ром для Куша, дол­жен быть снят.

Что каса­ет­ся Дио­ни­са, то име­нем это­го эллин­ско­го бога в гре­ко-рим­ский пери­од назы­ва­ли Оси­ри­са, одно­го из богов глав­ной три­а­ды еги­пет­ско-кушит­ско­го пан­тео­на. Ассо­ци­а­ция про­изо­шла пото­му, что оба они испол­ня­ли функ­ции куль­тур­ных геро­ев. Сооб­ще­ния антич­ных авто­ров (Геро­до­та, Дио­до­ра, Плу­тар­ха), а так­же свиде­тель­ства демо­ти­че­ских тек­стов поз­во­ля­ют пред­по­ло­жить суще­ст­во­ва­ние в Куше мест­ной ипо­ста­си Оси­ри­са⁵⁶. Пока­за­тель­но, что на выше­упо­мя­ну­тых стек­лян­ных куб­ках из Саде­ин­ги, изготов­лен­ных для куль­то­вых целей, изо­бра­же­но почи­та­ние Оси­ри­са: в жерт­ву ему и при­но­сят анти­лоп.

О почи­та­нии Пана в Мероэ сооб­ща­ют Дио­дор (III. 9) и Стра­бон (XVII. 2. 3). Здесь под новым име­нем пред­ста­ет древ­ний еги­пет­ский бог Мин: Пан и Мин были бога­ми пло­до­ви­то­сти. Как пока­зал в спе­ци­аль­ном иссле­до­ва­нии А. Руш⁵⁷, Мин асси­ми­ли­ро­вал­ся со мно­ги­ми бога­ми на раз­ных эта­пах исто­рии фара­о­нов­ско­го Егип­та. Одна из самых устой­чи­вых асси­ми­ля­ций, воз­ник­шая еще в пери­од Сред­не­го цар­ства, — с обще­го­судар­ст­вен­ным богом Амо­ном. Осо­бое зна­че­ние культ Амо­на-Мина при­об­рел в рим­ское вре­мя у блем­ми­ев и в Мероэ. Ити­фал­ли­че­ские изо­бра­же­ния Амо­на-Мина извест­ны из Бегра­вии и Нагаа.

Культ Пана в Мероэ, как его опи­сы­ва­ет Гелио­дор, это имен­но почи­та­ние Амо­на-Мина. Посколь­ку Амон был государ­ст­вен­ным богом Куша, кото­ро­му отво­ди­лась решаю­щая роль при избра­нии царя, в пред­опре­де­ле­нии харак­те­ра и направ­ле­ния цар­ской вла­сти⁵⁸, понят­но и есте­ствен­но, что жре­цы-про­ри­ца­те­ли живут при его хра­ме и что имен­но там нахо­дит­ся ора­кул. Исхо­дя из асси­ми­ля­ции Амо­на-Зев­са (II. 42), Геро­дот сооб­ща­ет: «Жите­ли его (г. Мeроэ. — С. Б.) при­зна­ют толь­ко двух богов — Зев­са и Дио­ни­са — и почи­та­ют их весь­ма усерд­но. Там нахо­дит­ся так­же про­ри­ца­ли­ще Зев­са. В поход они (эфи­о­пы. — С. Б.) высту­па­ют, когда и куда бог ука­жет им сво­им изре­че­ни­ем» (II. 29).

Так же как и егип­тяне, жите­ли Куша почи­та­ли боже­ство р. Нил — Хапи. Судя по эмбле­ме на его голов­ном убо­ре, здесь почи­та­лась ипо­стась Хапи Юга. В этом его обли­ке явно вид­ны негро­ид­ные чер­ты⁵⁹. В Мероэ был открыт храм Хапи⁶⁰.

Гри­фы, о кото­рых два­жды упо­ми­на­ет Гелио­дор, изо­бра­же­ны на релье­фах Льви­но­го хра­ма в Мусав­ва­рат-эс-Суф­ра⁶¹. Храм был воз­двиг­нут в III в. до н. э. в честь мест­но­го меро­ит­ско­го бога Апе­де­ма­ка.

с.167 Герои гре­че­ской мифо­ло­гии Мем­нон, Пер­сей и Анд­ро­меда свя­зы­ва­лись с Ниль­ской Эфи­о­пи­ей. Эта тра­ди­ция нашла отра­же­ние и в «Мифо­ло­ги­че­ской биб­лио­те­ке» Апол­ло­до­ра, афин­ско­го грам­ма­ти­ка II в. до н. э., доволь­но дол­го жив­ше­го в Алек­сан­дрии (II. 4; III. 12. 4; Э. 5. 3). Гелио­дор пере­но­сит их име­на на каких-то мест­ных полу­бо­гов, мифи­че­ских пред­ков дина­стии, кото­рые почи­та­лись в Мероэ. При­ме­ры подоб­ных сюже­тов извест­ны. Напри­мер, храм Ден­дур, осно­ван­ный в рим­ское вре­мя, был посвя­щен двум обо­жест­влен­ным людям — Пете­си и Пихо­ру, сыно­вьям Купер⁶².

Таким обра­зом, эфи­оп­ские боги Гелио­до­ра соот­вет­ст­ву­ют дей­ст­ви­тель­но суще­ст­во­вав­ше­му пан­тео­ну Куша. Сле­ду­ет еще оста­но­вить­ся на сведе­ни­ях Гелио­до­ра о риту­а­лах этих куль­тов.

Чело­ве­че­ские жерт­во­при­но­ше­ния, кон­крет­но жерт­во­при­но­ше­ния плен­ни­ков-ино­зем­цев, мест­ным богам засвиде­тель­ст­во­ва­ны у эфи­о­пов еще Дио­до­ром (II. 55). Веро­ят­но, это тоже один из древ­ней­ших рели­ги­оз­ных обы­ча­ев, суще­ст­во­вав­ших в долине Нила. Сохра­нив­ше­е­ся у гре­ков клас­си­че­ско­го пери­о­да «ска­за­ние о том, как егип­тяне по при­бы­тии Герак­ла в Еги­пет увен­ча­ли его вен­ка­ми, а затем в тор­же­ст­вен­ной про­цес­сии пове­ли на закла­ние в жерт­ву Зев­су», пере­да­ет Геро­дот (II. 45). Но здесь это дела дав­но минув­ших дней. Зна­ко­мясь с совре­мен­ным ему Егип­том, Геро­дот назы­ва­ет ска­за­ние неле­пым. Одна­ко о суще­ст­во­вав­шем неко­гда в Егип­те обы­чае риту­аль­но­го убий­ства чуже­зем­цев он сооб­ща­ет еще в одном из рас­ска­зов, кото­рый слы­шал от мест­ных жре­цов (II. 115). В свя­зи с дан­ны­ми Дио­до­ра и Гелио­до­ра, пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным при­влечь сооб­ще­ние Геро­до­та, что у эфи­о­пов «заклю­чен­ные были зако­ва­ны в золотые цепи» (III. 23). При­ня­то счи­тать это одной из небы­лиц в сочи­не­нии «отца исто­рии», откуда она и пере­шла в «Эфи­о­пи­ку». Так ли это? По Гелио­до­ру, в золотые око­вы зако­вы­ва­ли пер­вых плен­ни­ков, пред­на­зна­чен­ных в жерт­ву «оте­че­ским богам», т. е. золо­то пря­мо свя­за­но с риту­а­лом. Оче­вид­но, Геро­до­то­вы заклю­чен­ные в золотых цепях тоже «пер­вин­ки (жат­вы) вой­ны». Учи­ты­вая золотые запа­сы Куша, в этом нет ниче­го ска­зоч­но­го. По ана­ло­гии мож­но при­ве­сти сооб­ще­ние о риту­аль­ном зна­че­нии золота в дру­гой афри­кан­ской «стране золота», ста­ди­аль­но близ­кой Кушу, в том же самом судан­ском исто­ри­ко-гео­гра­фи­че­ском поя­се. Вот что повест­ву­ет аль-Бакри (XI в.) в рас­ска­зе о Гане и об обы­ча­ях ее жите­лей: «Их царь укра­ша­ет жен­ски­ми укра­ше­ни­я­ми шею и оба с.168 лок­тя, а на голо­ву воз­ла­га­ет высо­кую и ост­рую пово­ло­чен­ную шап­ку, на кото­рой укреп­ле­ны тон­кие пряди хлоп­ка. Когда он дает ауди­ен­цию людям для раз­бо­ра неспра­вед­ли­во­стей, то нахо­дит­ся в шат­ре, а око­ло шат­ра при­вя­за­ны десять лоша­дей в золо­че­ных покры­ва­лах. Поза­ди царя сто­ят десять юно­шей, нося­щих кожа­ные щиты и мечи, укра­шен­ные золо­том. Спра­ва от царя нахо­дят­ся сыно­вья царей его стра­ны; воло­сы на их голо­вах пере­пле­те­ны золо­том, на них тон­кие одеж­ды… У вхо­да в шатер нахо­дят­ся поро­ди­стые соба­ки… На шеях собак золотые и сереб­ря­ные ошей­ни­ки, на ошей­ни­ке же золотые и сереб­ря­ные зам­ки»⁶³.

Гораздо более инте­рес­ным пред­став­ля­ет­ся дру­гое: поче­му такая «экзо­ти­ка» встре­ча­ет­ся толь­ко у Геро­до­та и Гелио­до­ра⁶⁴. По Геро­до­ту, это сооб­ще­ние в чис­ле дру­гих при­нес­ли пер­сид­ско­му царю Кам­би­су, заво­е­ва­те­лю Егип­та, наме­ре­вав­ше­му­ся дви­нуть­ся в Эфи­о­пию, лазут­чи­ки-ихтио­фа­ги. Обы­чай чело­ве­че­ских жерт­во­при­но­ше­ний Гелио­дор отно­сит к тому же само­му пери­о­ду. Вся цепь при­клю­че­ний эфи­оп­ской царев­ны и ее суже­но­го при­во­дит к тому, что царь Мероэ отме­ня­ет этот обы­чай. Воз­мож­но, Гелио­дор доно­сит до сво­их чита­те­лей под­лин­ную исто­ри­че­скую тра­ди­цию о собы­ти­ях, имев­ших место в Мероэ после V в. до н. э.

В голов­ных убо­рах царей-жре­цов, белых бле­стя­щих вен­цах, мож­но видеть сереб­ря­ные коро­ны или диа­де­мы, кото­рые изо­бра­же­ны на релье­фах Бегра­вии, Нагаа и най­де­ны в цар­ских погре­бе­ни­ях Бал­ла­ны⁶⁵.

Куль­то­вое зна­че­ние цве­тов лото­са под­твер­жда­ет­ся откры­ты­ми теперь памят­ни­ка­ми. На одном из релье­фов хра­ма Солн­ца в Мероэ, где изо­бра­жен три­умф царя, чело­век, бегу­щий перед его колес­ни­цей, раз­бра­сы­ва­ет эти цве­ты⁶⁶. Лотос встре­ча­ет­ся неод­но­крат­но на релье­фах хра­ма Апе­де­ма­ка в Мусав­ва­рат-эс-Суф­ре. В част­но­сти, на цвет­ке лото­са изо­бра­же­ны Иси­да, принц Арка, Гар­по­крат⁶⁷.

Изо­бра­же­ния богов и царей с паль­мо­вы­ми вет­вя­ми в руках часто встре­ча­ют­ся на сте­нах меро­ит­ских хра­мов и вотив­ных сте­лах⁶⁸. Оче­вид­но, паль­мо­вым вет­вям при­да­ва­лось сакраль­ное зна­че­ние.

10. Воору­же­ние и воен­ное дело. Собы­тия VIII и IX книг раз­во­ра­чи­ва­ют­ся на фоне воен­ных дей­ст­вий меж­ду эфи­оп­ской арми­ей и арми­ей пер­сид­ско­го сатра­па, управ­ляв­ше­го Егип­том. с.169 В свя­зи с этим Гелио­дор дает подроб­ное опи­са­ние воору­же­ния и уров­ня раз­ви­тия воен­но­го дела в Мероэ.

Основ­ную силу эфи­оп­ской армии состав­ля­ли тяже­ло­во­ору­жен­ные (IX. 5. 4). Это были пол­ки «вои­нов из Мероэ, сра­жаю­щих­ся в тяже­лом воору­же­нии» (II. 16. 2; X. 6. 4), и «тяже­ло­во­ору­жен­ные отряды блем­ми­ев и серов» (IX. 16. 3)⁶⁹. Они сра­жа­лись меча­ми.

Лег­ко­во­ору­жен­ные (IX. 5. 4) были пред­став­ле­ны мет­ки­ми меро­ит­ски­ми луч­ни­ка­ми (IX. 5. 8), луч­ни­ка­ми-блем­ми­я­ми (IX. 16. 2; 19. 2—4) и тро­гло­ди­та­ми-пращ­ни­ка­ми (VIII. 16. 4—5).

Эфи­оп­ская армия обла­да­ла «баш­не­нос­ны­ми сло­на­ми» (IX. 16. 3). «Те, кто был на сло­нах — по шести чело­век в каж­дой башне и по двое пус­кав­ших стре­лы с каж­до­го бока, так что сво­бод­ной и неза­ня­той оста­ва­лась лишь зад­няя часть, — непре­рыв­но и мет­ко пора­жа­ли с башен, слов­но из кре­по­сти, так что густота стрел про­из­во­ди­ла на пер­сов впе­чат­ле­ние тучи. Целясь пре­иму­ще­ст­вен­но в гла­за про­тив­ни­ка, слов­но то не была бит­ва рав­ных, а какое-то состя­за­ние в мет­ко­сти, эфи­о­пы попа­да­ли так без­оши­боч­но, что ране­ные вра­ги бес­по­рядоч­но мета­лись в тол­пе с тор­ча­щи­ми из глаз, буд­то флей­ты, стре­ла­ми» (IX. 18. 5—6). Серы и блем­мии дела­ли «вылаз­ки, как из заса­ды, из-под при­кры­тия сло­нов» (IX. 18. 8). После победы Гидасп «всту­пил в пре­де­лы горо­да на слоне, слов­но на колес­ни­це» (IX. 22. 2).

Гидасп так­же «рас­по­ла­гал реч­ной фло­ти­ли­ей, ее он при­вел из Нила» (IX. 5. 4).

Были у эфи­о­пов и меха­низ­мы. Гелио­дор ука­зы­ва­ет на сте­но­бит­ные орудия, кото­рые при­ме­ня­лись при оса­де Фил (VIII. 1. 4), и осад­ные орудия у Сие­ны (IX. 2. 3).

При армии име­лись пере­вод­чи­ки. «Для пере­го­во­ров они выбра­ли из сво­ей среды одно­го егип­тя­ни­на, знав­ше­го пер­сид­ский язык… Будучи посла­ны раз­вед­чи­ка­ми и лазут­чи­ка­ми, чтобы выведать все, что дела­ет­ся и гово­рит­ся вокруг, они на опы­те научи­лись необ­хо­ди­мо­сти иметь с собой людей, знав­ших язык как мест­ных жите­лей, так и непри­я­те­ля» (VIII. 17. 2).

При всем этом армия не была регу­ляр­ной. У Сие­ны «Гидасп решил не томить сво­его вой­ска дли­тель­ным окру­же­ни­ем и не пус­кать в ход осад­ных при­спо­соб­ле­ний, так как при этом одни вои­ны попа­дут в плен, а дру­гие, пожа­луй, и убе­гут…» (IX. 2. 3). Хотя име­лась, конеч­но, двор­цо­вая гвар­дия: «…фалан­га тяже­ло­во­ору­жен­ных вои­нов, опи­рав­ших­ся на пря­мо постав­лен­ные с.170 и тес­но сомкну­тые щиты; они оттес­ня­ли напи­рав­ший сза­ди народ и остав­ля­ли про­стран­ство посе­редине сво­бод­ным для совер­шаю­щих свя­щен­ное дей­ство» (X. 6. 4).

Оце­ни­вая сооб­ще­ния Гелио­до­ра по это­му пред­ме­ту в целом, сле­ду­ет ска­зать, что это самое подроб­ное опи­са­ние армии Мероэ. Вопрос в том, насколь­ко это­му опи­са­нию мож­но дове­рять. Что каса­ет­ся харак­те­ри­сти­ки армии, дан­ной в «Эфи­о­пи­ке», то она соот­вет­ст­ву­ет тому, что сооб­ща­ет Стра­бон об армии куши­тов в свя­зи с собы­ти­я­ми 24/23 г. до н. э. (XVII. 1. 53—54). Тех­ни­че­ское осна­ще­ние армии в рим­ский пери­од долж­но было, есте­ствен­но, улуч­шить­ся. Прав­да, пока что невоз­мож­но про­ве­рить факт употреб­ле­ния осад­ных меха­низ­мов у меро­и­тян. Сло­ны были здесь «на воору­же­нии» с III в. до н. э⁷⁰. Оче­вид­но, искус­ство обу­че­ния сло­нов было заим­ст­во­ва­но из Индии. Изо­бра­же­ние царя на слоне извест­но на колонне хра­ма в Мусав­ва­рат-эс-Суф­ра⁷¹. Об эфи­оп­ских кораб­лях, соби­рав­ших­ся у пер­во­го поро­га, сооб­ща­ет Пли­ний Стар­ший (N. H., V. 10. 59).

Что каса­ет­ся необык­но­вен­но­го стрел­ко­во­го искус­ства меро­и­тян, то об этом писа­ли мно­гие антич­ные авто­ры, начи­ная с Геро­до­та (III. 21; III. 30; VII. 69). И все же сце­на боя, нари­со­ван­ная Гелио­до­ром, может пред­ста­вить­ся пло­дом разыг­рав­ше­го­ся вооб­ра­же­ния. Но это не так. То, что Гелио­дор рас­ска­зы­ва­ет об эфи­оп­ских стрел­ках, сидя­щих на спи­нах сло­нов, дослов­но схо­дит­ся с сооб­ще­ни­ем Ибн Абд ал-Хака­ма, авто­ра IX в., писав­ше­го в пере­да­че со слов оче­вид­цев о бит­ве 651—652 гг. меж­ду ара­ба­ми и нубий­ца­ми: «Сра­жа­лись нубий­цы упор­но, и были в тот день ране­ны в глаз Му’авийа ибн Худай­фи, Абу Шамир ибн Абра­ха и Хай­вил ибн Наши­ра; в тот день были нубий­цы про­зва­ны «стрел­ка­ми по зрач­кам», и заклю­чил с ними пере­ми­рие Абда­лах ибн С’ад, когда ока­зал­ся не в состо­я­нии спра­вить­ся с ними»⁷². Ана­ло­гич­ные сведе­ния дают и мно­гие писа­те­ли Х в.⁷³

11. Куль­ту­ра. Гелио­дор сооб­ща­ет о суще­ст­во­ва­нии в Мероэ соб­ст­вен­ной пись­мен­но­сти: это мест­ные пись­ме­на, кото­ры­ми было выши­то повест­во­ва­ние о Хари­клее (II. 31. 2; IV. 5. 2; 8; X. 12. 4; 13), и выре­зан­ные на обод­ке перст­ня (IV. 8. 7; VIII. 11. 8). При этом раз­ли­ча­ют­ся «цар­ские пись­ме­на» и «народ­ные». Кала­си­рид «при­нял­ся читать над­пись на повяз­ке, выши­тую эфи­оп­ски­ми пись­ме­на­ми, но не народ­ны­ми, а цар­ски­ми, похо­жи­ми на так назы­вае­мые свя­щен­ные еги­пет­ские» (IV. 8. 1). Об этой повяз­ке, покры­той «цар­ски­ми пись­ме­на­ми эфи­о­пов», упо­ми­на­ет­ся и в дру­гом месте (X. 14. 1).

с.171 Кро­ме того, была рас­про­стра­не­на и гре­че­ская обра­зо­ван­ность. «По-эллин­ски» раз­го­ва­ри­ва­ют царь (IX. 25. 3; X. 31. 1), посол, а потом гла­ва гим­но­со­фи­стов (II. 30. 1; X. 9. 6), при­чем отме­ча­ет­ся, что юный Сиси­митр гово­рил, «не очень бег­ло объ­яс­ня­ясь, по-эллин­ски». Вооб­ще, гре­че­ский язык в Мероэ «изу­ча­ют эфи­оп­ские гим­но­со­фи­сты и цари» (IX. 25. 3). И еще име­ет­ся «доста­точ­ное коли­че­ство людей, знав­ших эллин­ский язык» (IX. 1. 5).

Нау­ки были на весь­ма высо­ком уровне. Об этом свиде­тель­ст­ву­ют воен­ные меха­низ­мы (VIII. 1. 4; 2. 3), коло­дезь — изме­ри­тель Нила и сол­неч­ные часы, имев­ши­е­ся у эфи­о­пов в Мероэ (IX. 22. 4).

В музы­каль­ном искус­стве, оче­вид­но, соче­та­лись мест­ные и сре­ди­зем­но­мор­ские эле­мен­ты. Гелио­дор назы­ва­ет сле­дую­щие музы­каль­ные инстру­мен­ты: буб­ны и бара­ба­ны (IX. 17. 1), флей­ты и сви­ре­ли (X. 41. 3).

Соб­ст­вен­ная пись­мен­ность появи­лась в Мероэ в кон­це III в. до н. э.: это было меро­ит­ское кур­сив­ное пись­мо, вос­поль­зо­вав­ше­е­ся рядом демо­ти­че­ских зна­ков, а так­же и алфа­вит­ная иеро­гли­фи­ка, кото­рые исполь­зо­ва­лись для тек­стов обще­го­судар­ст­вен­но­го зна­че­ния.

От вре­ме­ни прав­ле­ния Псам­ме­ти­ха II (нача­ло VI в. до н. э.) сохра­ни­лись пер­вые неопро­вер­жи­мые свиде­тель­ства пре­бы­ва­ния гре­ков в Куше. По-насто­я­ще­му сле­ду­ет гово­рить о посе­ще­нии Мероэ гре­че­ски­ми путе­ше­ст­вен­ни­ка­ми, уче­ны­ми и, конеч­но, куп­ца­ми со вре­ме­ни дина­стии Пто­ле­ме­ев в Егип­те. При­об­ще­ние к элли­ни­сти­че­ской куль­ту­ре при­ве­ло к рас­про­стра­не­нию гре­че­ской обра­зо­ван­но­сти. Исто­рия Эрга­ме­на пока­зы­ва­ет, что меро­ит­ские цари усва­и­ва­ли не толь­ко гре­че­ский язык, но и эллин­ское миро­воз­зре­ние (Diod., III. 6).

В Базе най­де­ны сход­ные с еги­пет­ски­ми сол­неч­ные часы мест­но­го про­из­вод­ства⁷⁴.

Син­кре­тизм был так­же харак­тер­ной чер­той меро­ит­ско­го искус­ства. Набор раз­но­об­раз­ных мест­ных музы­каль­ных инстру­мен­тов демон­стри­ру­ют релье­фы «сте­ны музы­кан­тов» хра­ма Т в Каве⁷⁵. На меро­ит­ском горо­ди­ще⁷⁶ и в пира­миде цари­цы Ама­ни­ша­ке­те⁷⁷ были най­де­ны флей­ты из сло­но­вой кости и брон­зы явно гре­ко-еги­пет­ско­го про­из­вод­ства; извест­на ста­туя флей­ти­ста из Мероэ⁷⁸.

12. Поли­ти­че­ская обста­нов­ка. Гелио­дор рису­ет такую с.172 ситу­а­цию в долине Нила. Еги­пет нахо­дит­ся под вла­стью ино­зем­цев, им управ­ля­ет намест­ник пер­сид­ско­го царя. В стране не все спо­кой­но, один из оча­гов сму­ты — рай­он Буко­лии, насе­лен­ный «еги­пет­ски­ми раз­бой­ни­ка­ми» (I. 5—6; 19—33; V. 5. 4; 6—8). Во гла­ве их сто­ят сын мем­фис­ско­го про­ро­ка Иси­ды, не полу­чив­ший свя­щен­ни­че­ства после сво­его отца. Сюда «сте­ка­ет­ся такой люд» (I. 6. 1). Для борь­бы с буко­ла­ми высы­ла­ют­ся отряды регу­ляр­ной армии.

Неспо­кой­но и на еги­пет­ско-эфи­оп­ской гра­ни­це. Здесь идет борь­ба за Филы и изу­мруд­ные рос­сы­пи (II. 30—32; VI. 1; IX. 6. 5; 26. 2; X. 11. 1), Эфи­оп­ский посол не может добить­ся мир­но­го реше­ния вопро­са, и вой­ска царя Мероэ не толь­ко захва­ты­ва­ют Филы, но и дохо­дят до Сие­ны, закреп­ляя успех (IX).

Царь Мероэ рас­про­стра­нил свою власть к восто­ку от доли­ны Нила, на терри­то­рии блем­ми­ев и тро­гло­ди­тов (IX. 16. 2—19; X. 26).

Меро­и­тяне под­дер­жи­ва­ют свя­зи с сера­ми, ара­ба­ми и аксу­ми­та­ми. На тор­же­ства, устро­ен­ные Гидас­пом, «при­веде­ны были послы серов, кото­рые под­нес­ли пря­жи и тка­ни из пау­ти­ны сво­ей стра­ны, одеж­ду, окра­шен­ную пур­пу­ром, и дру­гую — чистей­шей белиз­ны» (X. 52. 2). О шел­ко­вой лен­те, при­над­ле­жав­шей меро­ит­ской цари­це, гово­рит­ся неод­но­крат­но в свя­зи с выши­ты­ми на ней пись­ме­на­ми.

«Когда при­ня­ты были эти дары… высту­пи­ли послы счаст­ли­вых ара­бов и напол­ни­ли все бла­го­во­ни­ем паху­чих листьев, кори­цы, пря­но­стей и тому подоб­но­го, чем ума­ща­ет­ся ара­вий­ская зем­ля, и было по мно­гу талан­тов каж­до­го из этих под­но­ше­ний» (X. 26. 1).

После тро­гло­ди­тов и блем­ми­ев, «послед­ни­ми, пред­ста­ли перед ним послы акси­о­ми­тов, кото­рые не долж­ны были пла­тить дани, но все­гда были дру­зья­ми и союз­ни­ка­ми царя. Выра­жая свое бла­го­рас­по­ло­же­ние по слу­чаю одер­жан­ных успе­хов, они тоже доста­ви­ли подар­ки» (X. 27. 1).

Завер­ша­ют тор­же­ст­вен­ный при­ем послы из Сие­ны. Они при­вез­ли посла­ние и дары пер­сид­ско­го намест­ни­ка Егип­та (X. 34).

Ко вре­ме­ни напи­са­ния «Эфи­о­пи­ки», к пер­вой поло­вине I в. н. э., Еги­пет уже более двух­сот лет нахо­дил­ся под вла­стью рим­лян. Дей­ст­вие рома­на начи­на­ет­ся в низо­вьях Нила, «близ устья, назы­вае­мо­го Герак­ло­вым», где раз­бой­ни­ки захва­ты­ва­ют глав­ных геро­ев. Подроб­но опи­сы­ва­ет­ся мест­ность, затем доро­га с.173 до раз­бой­ни­чье­го ста­на в рай­оне, назы­вае­мом Буко­ли­ей, т. е. Воло­вьим паст­би­щем. «Назва­ние это под­лин­ное, засвиде­тель­ст­во­ван­ное исто­ри­че­ски. Геро­дот зна­ет Буко­лов рукав Нила, но не упо­ми­на­ет о раз­бой­ни­ках в той мест­но­сти, кото­рая, как вид­но по ее назва­нию, была пер­во­на­чаль­но ското­вод­че­ской. В памят­ни­ках еги­пет­ско­го искус­ства буко­лы, т. е. насе­ле­ние Буко­лии, изо­бра­же­ны как пле­мя, отли­чаю­ще­е­ся от егип­тян сво­ей внеш­но­стью и обы­ча­я­ми. Они зани­ма­ли севе­ро-восточ­ную забо­ло­чен­ную низ­мен­ность Дель­ты, обра­зуя там сво­его рода «воль­ни­цу», в осно­ве кото­рой лежал уже не пле­мен­ной при­знак (он с тече­ни­ем вре­ме­ни ото­шел на вто­рой план), но при­знак соци­аль­ный: Гелио­дор неда­ром ука­зы­ва­ет, что к буко­лам «сте­ка­ет­ся вся­кий такой люд», т. е. отще­пен­цы, изгои тогдаш­не­го обще­ства — «раз­бой­ни­ки», с его точ­ки зре­ния»⁷⁹.

Раз­бой­ни­че­ство было харак­тер­ным явле­ни­ем соци­аль­ной жиз­ни Егип­та пер­вых веков нашей эры. Его поро­ди­ла нало­го­вая поли­ти­ка, про­во­див­ша­я­ся здесь рим­ля­на­ми. Основ­ную мас­су раз­бой­ни­ков состав­ля­ли кре­стьяне, впав­шие в недо­им­ку и бежав­шие от рескрип­ций. Их ряды попол­ня­лись и за счет пред­ста­ви­те­лей сред­них иму­щих сло­ев, не выдер­жав­ших разо­ри­тель­ных литур­гий, и, нако­нец, жре­цы, неза­ви­си­мость, могу­ще­ство и богат­ство кото­рых было одной из осо­бен­но­стей фара­о­нов­ско­го и даже пто­ле­ме­ев­ско­го Егип­та. Август кон­фис­ко­вал земель­ные вла­де­ния хра­мов, жре­цов пере­ве­ли на жало­ва­нье, даже пыта­ясь кое-где при­влечь их к при­нуди­тель­ным работам⁸⁰.

Все эти люди бежа­ли в мало­до­ступ­ные места, излюб­лен­ным убе­жи­щем и была Буко­лия. Рим­ская юсти­ция объ­яв­ля­ла бег­ле­цов вне зако­на, и их пре­сле­до­ва­ли со страш­ной жесто­ко­стью. Поли­ция часто устра­и­ва­ла обла­вы на буко­лов.

Но имен­но здесь бег­ле­цы име­ли воз­мож­ность воору­жить­ся и объ­еди­нить­ся под руко­вод­ст­вом опыт­ных вождей. В 174—175 гг. буко­лы вышли из сво­их убе­жищ на откры­тый бой. Это выступ­ле­ние пере­рос­ло в широ­кое и мощ­ное народ­но-осво­бо­ди­тель­ное дви­же­ние. Во гла­ве его сто­ял один из мем­фис­ских про­ро­ков — жрец Иси­дор⁸¹.

Вос­ста­ние было подав­ле­но, но анти­рим­ские дви­же­ния, в основ­ном кре­стьян­ские, не пре­кра­ща­лись и в III в. Сеп­ти­мий Север при­ни­мал энер­гич­ные меры про­тив буко­лов и в 200—201 гг., наме­ре­ва­ясь даже учредить осо­бую инспек­цию в стране для борь­бы с мас­со­вым бег­ст­вом кре­стьян. Еги­пет­ские пес­ки сохра­ни­ли с.174 нам любо­пыт­ное пись­мо нача­ла III в. н. э., в кото­ром рим­ский сол­дат из алек­сан­дрий­ско­го гар­ни­зо­на сооб­ща­ет сво­е­му бра­ту, что его посы­ла­ют в Буко­лию⁸².

Поло­же­ние на еги­пет­ско-кушит­ской гра­ни­це в это вре­мя так­же пол­но­стью соот­вет­ст­ву­ет тому, как опи­сы­ва­ет его Гелио­дор. При послед­них Пто­ле­ме­ях эта гра­ни­ца про­ле­га­ла у о-ва Филы, в непо­сред­ст­вен­ной бли­зо­сти от пер­во­го поро­га⁸³. В 30 г. до н. э., когда Август овла­дел Егип­том, рим­ские леги­о­ны вышли к гра­ни­це с Кушем на о-ва Филы и Биге. Тогда в силу каких-то обсто­я­тельств, в кото­рых не послед­нюю роль сыг­ра­ли мест­ные кня­зья, область меж­ду пер­вым и вто­рым поро­га­ми — «Трид­ца­ти­ми­лье» — ока­за­лась под про­тек­то­ра­том рим­лян. Во гла­ве ее был постав­лен один из мест­ных пра­ви­те­лей⁸⁴. В 24 г. до н. э. пре­фект Егип­та Элий Галл был отвле­чен похо­дом в Ара­вию, и коли­че­ство рим­ских окку­па­ци­он­ных войск, раз­ме­чен­ных в Егип­те, сокра­ти­лось. Канда­ка Ама­ни­ре­на напа­ла на Филы, Эле­фан­ти­ну и Сие­ну. Куши­ты не толь­ко стре­ми­лись вер­нуть свои терри­то­рии, но и пыта­лись уни­что­жить вся­кие следы рим­ско­го вла­ды­че­ства. Новый пре­фект — Гай Пет­ро­ний в сле­дую­щем году вытес­нил вой­ска куши­тов и, чтобы пред­у­предить воз­мож­ность повтор­ных втор­же­ний, дошел до Напа­ты. В 21/20 г. до н. э. куши­ты пред­при­ня­ли новую, но опять без­успеш­ную попыт­ку завла­деть сво­и­ми север­ны­ми зем­ля­ми. Одна­ко эти кам­па­нии сами по себе при­ве­ли к пере­го­во­рам послов цари­цы Ама­ни­на­ке­те с Авгу­стом⁸⁵, и гра­ни­ца была уста­нов­ле­на у Макарра­ки (Иера-Сика­ми­на), где она про­ле­га­ла при Пто­ле­ме­ях⁸⁶. Терри­то­рия меж­ду пер­вым поро­гом и Иера-Сика­ми­ном — «Две­на­дца­ти­ми­лье» — пре­вра­ти­лась в буфер­ную зону, где раз­ме­ща­лись рим­ские пат­ру­ли и гар­ни­зо­ны, не под­чи­няв­ши­е­ся граж­дан­ской адми­ни­ст­ра­ции. В их зада­чу вхо­ди­ла охра­на гра­ни­цы и обес­пе­че­ние без­опас­но­сти тор­гов­ли⁸⁷. Куши­ты мог­ли сво­бод­но посе­щать эту терри­то­рию⁸⁸. Часть Север­ной Нубии, нахо­дя­щей­ся под кон­тро­лем Куша, в пер­вые века была засе­ле­на доволь­но густо. II в. н. э. — оче­вид­но, пери­од наи­выс­ше­го рас­цве­та рас­по­ло­жен­ных здесь горо­дов и посе­ле­ний. В I—II вв. про­дол­жа­ли бла­го­ден­ст­во­вать мно­го­чис­лен­ные хра­мы, часть кото­рых воз­двиг­ли еще фара­о­ны⁸⁹. Судя по памят­ни­кам мате­ри­аль­ной куль­ту­ры, в пер­вые века нашей эры меж­ду Кушем и Римом уста­но­ви­лись дру­же­ст­вен­ные вза­и­моот­но­ше­ния, под­дер­жи­вае­мые посто­ян­ны­ми тор­го­вы­ми и дипло­ма­ти­че­ски­ми кон­так­та­ми. Но сво­их при­тя­за­ний на терри­то­рию до с.175 пер­во­го поро­га вла­ды­ки Куша не оста­ви­ли. До нас не дошли пись­мен­ные доку­мен­ты о поли­ти­че­ской исто­рии «Две­на­дца­ти­ми­лья» в этот пери­од, но харак­тер­но, что тамож­ня в I—II вв. н. э. нахо­ди­лась не в Иера-Сика­мине, а в Сиене⁹⁰. И, как сооб­ща­ет Эми­лий Ари­стид, в 50-е годы II в. н. э., во вре­мя его посе­ще­ния Егип­та, эфи­оп­ский гар­ни­зон сто­ял у пер­во­го поро­га⁹¹. Воз­мож­но, куши­ты, вос­поль­зо­вав­шись неуряди­ца­ми при Анто­нине Пие и Мар­ке Авре­лии, про­дви­ну­лись на север и даже захва­ти­ли Фивы⁹². В 253 г. на о-ве Филы в свя­ти­ли­ще Иси­ды оста­ви­ли свое граф­фи­ти послы царя Теке­ридеа­ма­ни, кото­рые, види­мо, долж­ны были вру­чить пре­фек­ту Егип­та Тре­бо­ни­а­ну Гал­лу дары для рим­ско­го импе­ра­то­ра⁹³.

Блем­мии и тро­гло­ди­ты нахо­ди­лись под вла­стью царей Мероэ⁹⁴. В этот пери­од суще­ст­во­ва­ли дру­же­ст­вен­ные отно­ше­ния с Аксум­ским цар­ст­вом, рас­по­ла­гав­шим­ся на севе­ре терри­то­рии совре­мен­ной Эфи­о­пии. Об этом свиде­тель­ст­ву­ют наход­ки меро­ит­ских архео­ло­ги­че­ских памят­ни­ков в Аксу­ме, уже доволь­но мно­го­чис­лен­ные для началь­но­го эта­па иссле­до­ва­ний⁹⁵.

Через Восточ­ную пусты­ню, т. е. зем­ли блем­ми­ев и тро­гло­ди­тов, с одной сто­ро­ны, и Аксум — с дру­гой, Мероэ име­ло выхо­ды к Крас­но­му морю, где про­хо­дил основ­ной тор­го­вый путь в стра­ны бас­сей­на Индий­ско­го оке­а­на. Бли­жай­шим контр­аген­том здесь высту­па­ли государ­ства Южной Ара­вии, «счаст­ли­вые ара­бы», основ­ные постав­щи­ки бла­го­во­ний для антич­но­го Сре­ди­зем­но­мо­рья⁹⁶. Через их пор­ты шли кораб­ли, осу­ществляв­шие свя­зи с Инди­ей, Юго-Восточ­ной Ази­ей и Кита­ем⁹⁷. Вопрос о меро­ит­ско-китай­ских свя­зях, наход­ках китай­ских изде­лий в Мероэ и воз­мож­но­стях пре­бы­ва­ния серов в Мероэ рас­смат­ри­ва­ет­ся нами спе­ци­аль­но⁹⁸.

Как мы видим, совер­шен­но в соот­вет­ст­вии с поли­ти­че­ской обста­нов­кой пери­о­да созда­ния «Эфи­о­пи­ки» Гелио­дор пока­зы­ва­ет отно­ше­ния, суще­ст­во­вав­шие меж­ду меро­и­тя­на­ми и все­ми эти­ми наро­да­ми.

«Эфи­о­пи­ка» харак­те­ри­зу­ет Мероэ как силь­ную дер­жа­ву, кото­рая может сопер­ни­чать со сво­им север­ным сосе­дом. Иссле­до­ва­ния послед­них деся­ти лет пока­за­ли, что имен­но в рим­ский пери­од Мероэ дости­га­ет наи­выс­ше­го рас­цве­та. Вплоть до кон­ца III в. его цари и цари­цы ведут актив­ное стро­и­тель­ство куль­то­вых и двор­цо­вых ком­плек­сов, дарят хра­мам огром­ные богат­ства. Рас­коп­ки про­вин­ци­аль­ных горо­дов и нек­ро­по­лей рису­ют кар­ти­ну с.176 про­цве­та­ния стра­ны в целом. В это вре­мя поли­ти­че­ская и куль­тур­ная экс­пан­сия Мероэ на юг дости­га­ет наи­выс­ше­го раз­ма­ха. Пер­вы­ми века­ми нашей эры дати­ру­ют­ся меро­ит­ские посе­ле­ния и пред­ме­ты меро­ит­ско­го про­из­вод­ства, обна­ру­жен­ные к югу и юго-запа­ду от «ост­ро­ва Мероэ». К это­му же вре­ме­ни отно­сят­ся мно­го­чис­лен­ные наход­ки, свиде­тель­ст­ву­ю­щие о посто­ян­ной тор­гов­ле с рим­ским миром и актив­ной дипло­ма­ти­че­ской дея­тель­но­сти⁹⁹.

Таким обра­зом, оцен­ка поло­же­ния Мероэ, дан­ная Гелио­до­ром, пред­став­ля­ет­ся совер­шен­но реаль­ной. Харак­тер­ная деталь: Гелио­дор, кото­ро­го обви­ня­ют в при­стра­стии к пре­уве­ли­че­ни­ям, эффект­ным и пыш­ным сце­нам, отнюдь не пока­зал празд­не­ства при дво­ре Гидас­па эда­ким миро­вым тор­же­ст­вом, как сде­лал Фла­вий Вописк Сира­ку­зя­нин, опи­сы­вая реаль­ное собы­тие — три­умф Авре­ли­а­на 274 г. н. э. (XXXIII)¹⁰⁰. Срав­ни­вая опи­са­ние этих двух иден­тич­ных собы­тий, одно из кото­рых — в худо­же­ст­вен­ном про­из­веде­нии, а дру­гое — в исто­ри­че­ском сочи­не­нии, осо­бен­но начи­на­ешь ценить досто­вер­ность сооб­ще­ний Гелио­до­ра.

13. Исто­ри­че­ское вре­мя рома­на. В «Эфи­о­пи­ке» мож­но выде­лить три вре­мен­ных пла­ста, после­до­ва­тель­но соот­вет­ст­ву­ю­щих пер­сид­ско­му гос­под­ству в Егип­те и север­ной части Куша (525—332 гг. до н. э.), элли­ни­сти­че­ско­му и рим­ско­му пери­о­дам. Абсо­лют­ное боль­шин­ство сведе­ний отно­сит­ся, как мы виде­ли, к рим­ско­му вре­ме­ни, а фак­ты, под­даю­щи­е­ся точ­ной дати­ров­ке, — к кон­цу II — нача­лу III в. н. э.

Дан­ные, пря­мо увя­зы­вае­мые с пер­вым пери­о­дом, мало каса­ют­ся Мероэ. Но к это­му вре­ме­ни, оче­вид­но, сле­ду­ет отне­сти сведе­ния о древ­ней­ших инсти­ту­тах и обы­ча­ях Куша. Это преж­де все­го народ­ное собра­ние, кото­рое, по свиде­тель­ству анна­лов Наста­се­на, дей­ст­во­ва­ло еще при его избра­нии (335 г. до н. э.)¹⁰¹. Далее, тре­бо­ва­ния физи­че­ско­го совер­шен­ства, предъ­яв­ля­е­мые к царю, о кото­рых сооб­ща­ет Геро­дот (III. 2). Поли­ти­че­скую власть жре­цов в Мероэ до середи­ны III в. до н. э. под­твер­жда­ет Дио­дор (III. 6). И, нако­нец, обы­чай уби­вать плен­ни­ков в жерт­ву богам тоже суще­ст­во­вал, как было пока­за­но выше, во вре­ме­на Геро­до­та.

Пря­мое «чело­ве­ко­убий­ство», кажет­ся, уже не име­ло места в I в. до н. э. Эфи­о­пы Дио­до­ра плен­ных не умерщ­вля­ют, а отправ­ля­ют на поис­ки «ост­ро­ва бла­жен­ных». Но Дио­дор (III. 5) и Стра­бон (XVII. 2. 3) гово­рят об избра­нии царя в Мероэ и о с.177 предъ­яв­ля­е­мых к избран­ни­ку тре­бо­ва­ни­ях. Одна­ко эти пра­ви­ла совер­шен­но несов­ме­сти­мы с пря­мым пре­сто­ло­на­следи­ем, опи­сан­ным у Гелио­до­ра. Поэто­му при­хо­дит­ся сде­лать вывод, что в отно­ше­нии этих инсти­ту­тов в романе име­ло место сме­ше­ние раз­новре­мен­ных фак­тов — быто­вав­ших в Мероэ рим­ско­го вре­ме­ни и сохра­нив­ших­ся в гре­че­ской исто­ри­че­ской тра­ди­ции. Послед­ние были исполь­зо­ва­ны Гелио­до­ром для уси­ле­ния роман­ти­че­ской линии. Чтобы опре­де­лить пери­од, когда эти древ­ние инсти­ту­ты, вос­хо­дя­щие к нор­мам родо­пле­мен­но­го обще­ства, пре­кра­ти­ли свое суще­ст­во­ва­ние, сле­ду­ет рас­смот­реть дан­ные Дио­до­ра и Стра­бо­на.

Текст сооб­ще­ния Стра­бо­на сов­па­да­ет с частью сооб­ще­ния Дио­до­ра, оба они, несо­мнен­но, вос­хо­дят к одно­му источ­ни­ку — Ага­тар­хиду (II в. до н. э.). Дио­дор, пере­даю­щий наи­бо­лее подроб­ные сведе­ния о систе­ме цар­ской вла­сти в Мероэ, есте­ствен­но, обра­ща­ет вни­ма­ние на самые экзо­ти­че­ские осо­бен­но­сти: избра­ние, цере­мо­ни­аль­ное зато­че­ние, риту­аль­ное убий­ство, кото­рые, одна­ко, не явля­ют­ся дета­ля­ми кон­крет­но­го хро­но­ло­ги­че­ско­го сре­за, пол­но­стью соот­вет­ст­ву­ю­ще­го гре­че­ской исто­ри­че­ской тра­ди­ции¹⁰². Поэто­му он сооб­ща­ет о риту­аль­ном убий­стве царей в Мероэ как о суще­ст­ву­ю­щем и тут же — об отмене это­го инсти­ту­та, пред­при­ня­том за два века до его штудий: «Из всех обы­ча­ев наи­бо­лее необыч­ны те, что каса­ют­ся смер­ти царя. В Мероэ жре­цы, отправ­ля­ю­щие культ богов, поль­зу­ют­ся неогра­ни­чен­ной вла­стью, ибо они могут, если им при­дет такая мысль в голо­ву, отпра­вить к царю послан­ца и при­ка­зать ему уме­реть. Они объ­яв­ля­ют, что тако­ва воля богов и что сла­бые сыны чело­ве­че­ские не долж­ны пре­зи­рать пове­ле­ния бес­смерт­ных. Они при­во­ди­ли и дру­гие при­чи­ны, вос­при­ни­мае­мые все­гда с дове­ри­ем про­стым умом, вос­пи­тан­ным в древ­них тра­ди­ци­ях, от кото­рых он не может осво­бо­дить­ся, и не спо­соб­ным най­ти воз­ра­же­ния про­тив столь про­из­воль­ных рас­по­ря­же­ний. Таким обра­зом, в пред­ше­ст­ву­ю­щие века цари были под­чи­не­ны жре­цам не силой ору­жия, но под вли­я­ни­ем суе­вер­но­го стра­ха. Одна­ко во вре­мя прав­ле­ния Пто­ле­мея II царь Эфи­о­пии Эрга­мен, учив­ший­ся в гре­че­ской шко­ле и полу­чив­ший фило­соф­ское обра­зо­ва­ние, пер­вым осме­лил­ся не убо­ять­ся этих пред­рас­суд­ков. При­няв реше­ние, достой­ное царя, он вме­сте со сво­и­ми сол­да­та­ми про­ник в золо­тое свя­ти­ли­ще эфи­о­пов и пере­бил всех жре­цов. Упразд­нив этот обы­чай, он управ­лял дела­ми по сво­е­му жела­нию» (III. 6). Эрга­мен Дио­до­ра — это меро­ит­ский царь Ара­ка­ка­ма­ни. Он с.178 уни­что­жил древ­ние обы­чаи, пере­жит­ки родо­во­го строя, кото­рые не толь­ко стро­го огра­ни­чи­ва­ли власть царя, но и меша­ли даль­ней­ше­му раз­ви­тию кушит­ско­го обще­ства и государ­ства.

Про­ти­во­ре­чия меж­ду уров­нем соци­аль­но-эко­но­ми­че­ско­го раз­ви­тия обще­ства и систе­мой его поли­ти­че­ской орга­ни­за­ции нача­ли ска­зы­вать­ся уже в кон­це напат­ско­го пери­о­да исто­рии Куша. Кон­фликт меж­ду жре­ца­ми и царем Аспе­л­той (593—568 гг. до н. э.) кон­чил­ся пора­же­ни­ем кли­ки жре­цов. Жре­цы ора­ку­ла бога Амо­на, замыс­лив­шие убий­ство Аспе­л­ты, были сожже­ны, но не воле­изъ­яв­ле­ни­ем царя, а име­нем того же Амо­на¹⁰³. Поряд­ки при этом как буд­то не изме­ни­лись. В элли­ни­сти­че­ский пери­од Мероэ, нахо­див­ше­е­ся на пери­фе­рии антич­но­го мира, нача­ло вхо­дить в этот мир посред­ст­вом пря­мых эко­но­ми­че­ских и куль­тур­ных свя­зей. Про­ти­во­ре­чия, оче­вид­но, дошли до пре­де­ла и были кар­ди­наль­но раз­ре­ше­ны Ара­ка­ка­ма­ни. Он, соглас­но Дио­до­ру, совер­шил этот пере­во­рот во вре­мя прав­ле­ния еги­пет­ско­го царя Пто­ле­мея II (285—246 гг. до н. э.).

К царю пере­шла вся пол­нота вла­сти. Это сим­во­ли­зи­ро­ва­лось мону­мен­таль­ным стро­и­тель­ст­вом. Пира­миды Ара­ка­ка­ма­ни и после­дую­щих царей элли­ни­сти­че­ско­го вре­ме­ни выде­ля­ют­ся вели­чи­ной, точ­но­стью архи­тек­ту­ры и совер­шен­ст­вом стро­и­тель­ной тех­ни­ки¹⁰⁴.

Дио­дор не сооб­ща­ет ниче­го кон­крет­но­го о даль­ней­шей дея­тель­но­сти Эрга­ме­на. Одна­ко зна­ме­на­тель­но, что имен­но на III в. до н. э. пада­ет ряд корен­ных пре­об­ра­зо­ва­ний в раз­ных обла­стях жиз­ни Мероэ. Преж­де все­го, появ­ля­ет­ся культ ново­го бога, бога — хра­ни­те­ля царя Апе­де­ма­ка¹⁰⁵. Этот культ воз­ник на осно­ве мест­ных рели­ги­оз­ных пред­став­ле­ний. Со вре­ме­нем образ Апе­де­ма­ка все боль­ше при­об­ре­та­ет чер­ты бога пло­до­ро­дия, что соот­вет­ст­ву­ет глав­ной идее меро­ит­ской рели­гии — обо­жест­вле­нию царя как носи­те­ля жиз­ни и пло­до­ро­дия. Но в пер­вом хра­ме Апе­де­ма­ка, кото­рый был воз­двиг­нут в Мусав­ва­рат-эс-Суф­ре, он высту­па­ет преж­де все­го как оли­це­тво­ре­ние силы и воин­ской доб­ле­сти царя, бог царя. Появ­ле­ние тако­го куль­та, без­услов­но, отра­жа­ло новое каче­ство цар­ской вла­сти. Это было бы про­сто немыс­ли­мо при ста­рых поряд­ках.

Пер­вый храм Апе­де­ма­ка (Льви­ный храм) воз­двиг в Мусав­ва­рат-эс-Суф­ре царь Арне­ка­ма­ни. Соглас­но послед­ним изыс­ка­ни­ям в обла­сти меро­ит­ской хро­но­ло­гии, Арне­ка­ма­ни (235—218 гг. до н. э.) не был пря­мым пре­ем­ни­ком Ара­ка­ка­ма­ни (270—260 гг. до с.179 н. э.)¹⁰⁶ Меж­ду ними поме­ща­ют еще двух пра­ви­те­лей. При всем этом, одна­ко, ясно, что Арне­ка­ма­ни был пря­мым про­дол­жа­те­лем дела Ара­ка­ка­ма­ни. В релье­фах того же хра­ма Апе­де­ма­ка в Мусав­ва­рат-эс-Суф­ре запе­чат­ле­на новая систе­ма пре­сто­ло­на­следия — от отца к сыну. Царь Арне­ка­ма­ни и наслед­ный принц Арка изо­бра­же­ны в основ­ных сце­нах на внеш­них и внут­рен­них сте­нах¹⁰⁷.

На сте­нах Льви­но­го хра­ма впер­вые в Мероэ появ­ля­ют­ся изо­бра­же­ния бое­вых сло­нов¹⁰⁸. Этот род войск был введен в доли­ну Нила Пто­ле­ме­ем I (Diod., III. 36. 3); во вре­мя его прав­ле­ния, а может, даже при его дво­ре обу­чал­ся гре­че­ским нау­кам Ара­ка­ка­ма­ни. Логич­но во всех этих ново­введе­ни­ях видеть послед­ст­вия реформ Ара­ка­ка­ма­ни, кото­рый, полу­чив неогра­ни­чен­ную власть, «управ­лял дела­ми по сво­е­му жела­нию».

Учи­ты­вая обра­зо­ва­ние, полу­чен­ное Ара­ка­ка­ма­ни, и идеи, кото­ры­ми он про­ник­ся, не будет боль­шой сме­ло­стью пред­по­ло­жить, что имен­но при нем были отме­не­ны чело­ве­че­ские жерт­во­при­но­ше­ния. Дру­ги­ми сло­ва­ми, сде­ла­но то, что Гелио­дор при­пи­сал царю сво­его рома­на.

Под­во­дя ито­ги про­де­лан­но­му ана­ли­зу, мож­но ска­зать, что, исклю­чив ска­зоч­ные эле­мен­ты, обу­слов­лен­ные вол­шеб­но-роман­ти­че­ским сюже­том, мы име­ем в «Эфи­о­пи­ке» энцик­ло­пе­ди­че­ский спра­воч­ник по Мероэ. При­чем спра­воч­ник совер­шен­но уни­каль­ный как по пол­но­те, так и по досто­вер­но­сти.

Отсюда логич­но выте­ка­ет вопрос об источ­ни­ках инфор­ма­ции Гелио­до­ра. Он, конеч­но, был дале­ко не пер­вым антич­ным авто­ром, опи­сы­ваю­щим «эфи­оп­ские дела». Пио­не­ром здесь высту­па­ет Геро­дот. О стране «ниль­ских эфи­о­пов» он соби­рал изве­стия в Егип­те, где дошел до Эле­фан­ти­ны. Эти изве­стия содер­жат­ся во II и III кни­гах его «Исто­рии». Даль­ней­шее накоп­ле­ние инфор­ма­ции по это­му вопро­су в гре­че­ском мире шло за счет трудов людей, лич­но побы­вав­ших в стране. Это Филон, воз­мож­но, адми­рал Пто­ле­мея I, назвав­ший свое опи­са­ние путе­ше­ст­вия в Куш «Эфи­о­пи­кой»; Дали­он, жив­ший при Пто­ле­мее II; Тимо­сфен, наварх того же Пто­ле­мея II; Ари­сто­кре­он, Бион и Баси­лис (конец — нача­ло II в. до н. э.), оста­вив­шие свои вос­по­ми­на­ния в общих или спе­ци­аль­ных сочи­не­ни­ях. Симо­нид про­жил в Мероэ пять лет и напи­сал об этой стране спе­ци­аль­ный труд. Но ни одна из этих работ не дошла до наше­го вре­ме­ни. Отрыв­ки в пря­мом с.180 изло­же­нии или пере­ска­зе из вто­рых рук содер­жат­ся в трудах авто­ров рим­ско­го вре­ме­ни, глав­ным обра­зом Дио­до­ра, Стра­бо­на, Пли­ния. Та же судь­ба постиг­ла отчет экс­пе­ди­ции к исто­кам Мероэ, послан­ной Неро­ном. Оста­лись толь­ко отрыв­ки у Пли­ния и Сене­ки. Воз­мож­но, на осно­ва­нии это­го отче­та напи­са­на та часть труда Пто­ле­мея, кото­рая каса­ет­ся Эква­то­ри­аль­ной Афри­ки.

Понят­но, что при­хо­дит­ся срав­ни­вать мате­ри­а­лы Гелио­до­ра с дан­ны­ми из вто­рых или даже третьих рук¹⁰⁹. Из того, что уда­ет­ся сопо­ста­вить (а это при­мер­но поло­ви­на), пря­мых соот­вет­ст­вий не най­де­но. Име­ет­ся несколь­ко схо­жих пас­са­жей со сведе­ни­я­ми Стра­бо­на (гео­гра­фи­че­ское поло­же­ние «ост­ро­ва Мероэ», опи­са­ние жира­фа), что пря­мо выте­ка­ет из уни­каль­но­сти сюже­тов, а так­же то, что сле­ду­ет отне­сти к раз­ряду «общих мест» гре­че­ской исто­ри­че­ской тра­ди­ции. Напри­мер, «чер­ные егип­тяне» (He­rod., II. 55—57), «муравьи, рою­щие золо­то» (He­rod., I. 102; Stra­bo, III. 144; XVI. 4. 15), еги­пет­ские бег­ле­цы в Куше (He­rod., II. 30, и мно­гие после­дую­щие авто­ры), мож­но отме­тить ряд фак­ти­че­ских оши­бок Гелио­до­ра по срав­не­нию с Геро­до­том, Стра­бо­ном, Пли­ни­ем: напри­мер, в опи­са­нии «ост­ро­ва Мероэ» и его поло­же­ния (в срав­не­нии со Стра­бо­ном, Пли­ни­ем), раз­ме­ще­нии еги­пет­ских бег­ле­цов в Куше (ср. у Геро­до­та, Стра­бо­на, Пли­ния), опи­са­нии про­до­воль­ст­вен­ных куль­тур (ср. у Стра­бо­на). При всем этом мате­ри­а­лы Гелио­до­ра, кото­рые уда­ет­ся сопо­ста­вить, свиде­тель­ст­ву­ют об эруди­ции авто­ра, види­мо весь­ма обра­зо­ван­но­го чело­ве­ка сво­его вре­ме­ни. Этой обра­зо­ван­но­стью, воз­мож­но даже спе­ци­аль­ной, сле­ду­ет объ­яс­нить и мно­гие из тех уни­каль­ных сведе­ний по Кушу, кото­рые донес­ла до нас «Эфи­о­пи­ка». Но не все.

Есть в «Эфи­о­пи­ке» мате­ри­а­лы, воз­мож­но, отно­ся­щи­е­ся к лич­но увиден­ным или услы­шан­ным на месте. Тако­вы­ми пред­став­ля­ют­ся, напри­мер, опи­са­ние доро­ги от Герак­ло­ва устья Нила до Буко­лии, опи­са­ние Буко­лии и дан­ные по поли­ти­че­ско­му поло­же­нию в долине Нила II—III вв. н. э.

Нам извест­но об авто­ре «Эфи­о­пи­ки» толь­ко то, что он сам сооб­ща­ет в кон­це кни­ги: «фини­ки­ец из Эме­сы, из рода Гелиоса, сын Фео­до­сия — Гелио­дор». Эме­са — город в Сирии, на восток от р. Орон­та. Этот город дал двух рим­ских импе­ра­то­ров: Бария Ави­та Баси­а­на, по про­зви­щу Гелио­га­бал (217—222 гг. н. э.)^[1], кото­рый до это­го был жре­цом в зна­ме­ни­том хра­ме Солн­ца Эме­сы, и Алек­сандра Севе­ра (222—235 гг. н. э.), двою­род­но­го бра­та с.181 Гелио­га­ба­ла. Судя по вре­ме­ни напи­са­ния рома­на, Гелио­дор жил при этих послед­них Севе­рах. Из рома­на же сле­ду­ет, что он был при­вер­жен­цем «рели­гии Солн­ца». Воз­мож­но, «из рода Гелиоса» сле­ду­ет пони­мать как «из рода жре­цов Гелиоса»¹¹⁰ (He­lio­dor, XV). Име­ет­ся еще такое сооб­ще­ние у Сокра­та («Цер­ков­ная исто­рия», V. 22): «В Фес­са­лии этот обы­чай (цер­ков­ный цели­бат. — С. Б.) был введен епи­ско­пом Трик­ки; при­пи­сы­ва­ют это­му само­му Гелио­до­ру исто­рию о люб­ви, кото­рую он напи­сал в юно­сти и назвал “Эфи­оп­ские”». Сократ писал в середине V в. о собы­ти­ях 306—439 гг. Прав­да, он не ука­зы­ва­ет, к како­му вре­ме­ни отно­сит­ся дея­тель­ность Гелио­до­ра. Вопрос об иден­ти­фи­ка­ции авто­ра «Эфи­о­пи­ки» и епи­ско­па из Трик­ки очень дав­ний и очень спор­ный, тре­бу­ю­щий спе­ци­аль­но­го иссле­до­ва­ния, а глав­ное — ниче­го не даю­щий для выяс­не­ния источ­ни­ков Гелио­до­ра. Поэто­му мы его оста­вим и перей­дем к иссле­до­ва­нию с этой точ­ки зре­ния само­го рома­на.

Пер­со­на­жи рома­на Гелио­до­ра дей­ст­ву­ют в Афи­нах, Дель­фах, на о-ве Закинф, ска­ли­стом мысу Кри­та, про­хо­дят через весь Еги­пет, от Герак­ло­ва устья Нила до Сие­ны и в кон­це кон­цов ока­зы­ва­ют­ся в г. Мероэ. Я не берусь судить, бывал ли Гелио­дор в Афи­нах, посе­щал ли он Дель­фы, плыл ли на кораб­ле с оста­нов­ка­ми на Закин­фе и Кри­те. Что каса­ет­ся Егип­та, то деталь­ное опи­са­ние ряда мест, при­род­ных усло­вий, обы­ча­ев и нра­вов его жите­лей, неко­то­рых собы­тий, пере­не­сен­ных из соци­аль­ной жиз­ни рим­ско­го Егип­та в «доб­рое ста­рое вре­мя», застав­ля­ет меня при­со­еди­нить­ся к мне­нию, что автор «Эфи­о­пи­ки» жил в Егип­те. При­во­ди­мые контр­дово­ды, такие, как кро­ко­дил на бере­гу Нила в Ниж­нем Егип­те, где их теперь нет, и то, что автор не ука­зы­ва­ет на ост­ров­ное поло­же­ние Эле­фан­ти­ны и суще­ст­во­ва­ние не толь­ко горо­да Филы, но и одно­имен­но­го ост­ро­ва¹¹¹, пред­став­ля­ют­ся натя­ну­ты­ми. Есте­ствен­но, что в древ­но­сти кро­ко­ди­лы, как и дру­гие пред­ста­ви­те­ли «эфи­оп­ской фау­ны», оби­та­ли гораздо север­нее, чем в наше вре­мя¹¹². Эле­фан­ти­ну же и Филы Гелио­дор не опи­сы­ва­ет, а про­сто упо­ми­на­ет, и не в уче­ном труде, а в худо­же­ст­вен­ном про­из­веде­нии.

Сюжет рома­на завя­зы­ва­ет­ся в Ката­ду­пах, горо­де у пер­во­го поро­га, близ Фил. Сюда при­бы­ва­ет гре­че­ский жрец, чтобы позна­ко­мить­ся с ниль­ски­ми поро­га­ми, полу­чить инфор­ма­цию вся­ко­го рода от мест­ных жре­цов и купить кое-какие вещи, ред­кие у элли­нов (II. 29—30). В таких же обсто­я­тель­ствах ока­зы­ва­лись у с.182 это­го же поро­га Геро­дот (II. 29), веро­ят­но, Дио­дор (III. 11), Стра­бон (II. 5. 12) и Олим­пи­о­дор (37).

Таким обра­зом, мож­но кон­ста­ти­ро­вать момент типич­но­сти, при­чем не лите­ра­тур­ной, а обсто­я­тельств для путе­ше­ст­вен­ни­ка-иссле­до­ва­те­ля гре­ко-рим­ско­го мира. В соче­та­нии с быто­вы­ми подроб­но­стя­ми это поз­во­ля­ет пред­по­ла­гать, что сам Гелио­дор был на еги­пет­ско-кушит­ской гра­ни­це. Здесь он вполне мог полу­чить основ­ную мас­су инфор­ма­ции по «Ниль­ской Эфи­о­пии», кото­рую и исполь­зо­вал в сво­ем романе.