Гражданская община древнего мира.

КНИГА ВТОРАЯ.

Семья.

Веро­ва­ния, отно­ся­щи­е­ся к мерт­вым, и возда­вае­мый им культ опре­де­ли­ли собой строй древ­ней семьи и дали ей боль­шую часть ее поста­нов­ле­ний и зако­нов.

Выше мы виде­ли, что чело­век после смер­ти счи­тал­ся суще­ст­вом боже­ст­вен­ным и бла­жен­ным, но это при том лишь усло­вии, чтобы живые при­но­си­ли ему посто­ян­но уста­нов­лен­ные могиль­ные жерт­вы. Если эти при­но­ше­ния пре­кра­ща­лись, то мерт­во­му нано­сил­ся этим ущерб, и он упа­дал до сте­пе­ни несчаст­но­го, тво­ря­ще­го зло демо­на. В то вре­мя, когда древ­ние пле­ме­на нача­ли созда­вать себе пред­став­ле­ния о буду­щей жиз­ни, они еще не помыш­ля­ли ни о награ­дах, ни о нака­за­ни­ях, они дума­ли, что сча­стье умер­ше­го не зави­сит от его поведе­ния при жиз­ни, но счи­та­ли, что оно сто­ит в тес­ней­шей зави­си­мо­сти от отно­ше­ния к нему его живых с.47 потом­ков. Поэто­му-то каж­дый отец ожи­дал от сво­его потом­ства ряда могиль­ных при­но­ше­ний, кото­рые долж­ны были обес­пе­чить его манам покой и бла­жен­ство.

Этот взгляд был основ­ным прин­ци­пом семей­но­го пра­ва у древ­них. Отсюда выте­кал тот закон, что вся­кая семья долж­на была про­дол­жать­ся во веки. Для мерт­вых было необ­хо­ди­мо, чтобы потом­ство их не уга­са­ло. В моги­ле, где они про­дол­жа­ли жить, толь­ко об этом одном они и бес­по­ко­и­лись. Их един­ст­вен­ной мыс­лью, как и един­ст­вен­ным инте­ре­сом, было, чтобы на зем­ле все­гда суще­ст­во­вал чело­век, муж­чи­на их кро­ви, для при­не­се­ния им могиль­ных жертв. И индус верил, что мерт­вые повто­ря­ли бес­пре­стан­но: «Пусть родят­ся все­гда в нашем потом­стве сыно­вья, кото­рые будут при­но­сить нам в жерт­ву рис, моло­ко и мед». Индус гово­рил еще и сле­дую­щее: «Если семья уга­са­ет, то от это­го гибнет рели­гия этой семьи; пред­ки, лишен­ные при­но­ше­ний пищи, попа­да­ют в жили­ще несчаст­ных».

То же самое доволь­но дол­го дума­ли и наро­ды Гре­ции и Ита­лии. Если в остав­лен­ных ими пись­мен­ных памят­ни­ках мы и не нахо­дим тако­го ясно­го выра­же­ния их веро­ва­ний, какое мы нахо­дим в ста­рых кни­гах Восто­ка, то их зако­ны зато свиде­тель­ст­ву­ют доста­точ­но опре­де­лен­но о их пер­во­быт­ных веро­ва­ни­ях. В Афи­нах закон воз­ла­гал на глав­ное долж­ност­ное лицо в горо­де обя­зан­ность наблюдать, чтобы ни одна семья не уга­са­ла. Точ­но так же рим­ский закон следил вни­ма­тель­но, чтобы не пре­кра­щал­ся ни один домаш­ний культ. В речи одно­го афин­ско­го ора­то­ра мы чита­ем: «Нет чело­ве­ка, кото­рый бы, зная, что он дол­жен будет уме­реть, забо­тил­ся столь мало о себе самом, что захо­тел бы оста­вить свою семью без потом­ков; ибо в таком слу­чае не оста­лось бы нико­го, кто возда­вал бы ему подо­баю­щее мерт­вым слу­же­ние». Таким обра­зом, вся­кий был заин­те­ре­со­ван весь­ма силь­но в том, чтобы оста­вить после себя сына, убеж­ден­ный, что тут идет дело о его бла­жен­ном бес­смер­тии. Это явля­лось так­же дол­гом и по отно­ше­нию к пред­кам, так как их сча­стье дли­лось толь­ко с.48 до тех пор, пока не пре­кра­ща­лась семья. Зако­ны Ману назы­ва­ют стар­ше­го сына «тем, кото­рый рож­ден для выпол­не­ния дол­га».

Мы каса­ем­ся здесь одной из самых заме­ча­тель­ных харак­те­ри­сти­че­ских черт древ­ней семьи. Рели­гия, на поч­ве кото­рой она созда­лась, власт­но тре­бу­ет, чтобы семья не пре­кра­ща­лась. Угас­шая семья — это умер­ший культ. Нуж­но пред­ста­вить себе эти семьи в те вре­ме­на, когда веро­ва­ния еще не изме­ни­лись. У каж­дой из них есть своя рели­гия, свои боги, дра­го­цен­ный закон, кото­рый она долж­на блю­сти. Вели­чай­шее несча­стье, кото­рое стра­шит бла­го­че­сти­вую семью, — есть пре­кра­ще­ние рода, так как в таком слу­чае долж­на была бы исчез­нуть и рели­гия, угас бы очаг, и весь ряд умер­ших пред­ков впал бы в забве­ние и веч­ное несча­стие. И вот вели­кая зада­ча чело­ве­че­ской жиз­ни есть про­дол­же­ние рода для про­дол­же­ния куль­та.

В силу подоб­ных взглядов без­бра­чие долж­но было являть­ся одно­вре­мен­но и боль­шим нече­сти­ем и лич­ным несча­сти­ем, пото­му что отка­зав­ший­ся от бра­ка под­вер­гал опас­но­сти бла­жен­ство манов сво­ей семьи; несча­сти­ем — пото­му, что он сам лишал­ся впо­след­ст­вии куль­та мерт­вых и не мог уже, после смер­ти, познать того, «что состав­ля­ет бла­жен­ство манов». Это было нечто вро­де веч­ной муки для него и для его пред­ков.

Мож­но лег­ко допу­стить, что за отсут­ст­ви­ем зако­нов доста­точ­но было дол­гое вре­мя одних рели­ги­оз­ных веро­ва­ний, чтобы вос­пре­пят­ст­во­вать без­бра­чию. Но кро­ме того, кажет­ся, когда появи­лись зако­ны, то они объ­яви­ли без­бра­чие делом дур­ным и достой­ным нака­за­ния. Дио­ни­сий Гали­кар­насский, иссле­до­вав­ший древ­ние зако­ны Рима, гово­рит, что ему встре­ти­лось одно ста­рин­ное поста­нов­ле­ние, обя­зы­вав­шее моло­дых людей женить­ся.

Трак­тат Цице­ро­на «О зако­нах», вос­про­из­во­дя­щий почти все­гда под фило­соф­ской фор­мой древ­ние зако­ны Рима, содер­жит в себе один закон, вос­пре­щаю­щий без­бра­чие. с.49 В Спар­те зако­ны Ликур­га под­вер­га­ли стро­го­му нака­за­нию чело­ве­ка, не желаю­ще­го женить­ся. Извест­но из рас­ска­зов, что когда без­бра­чие пере­ста­ло вос­пре­щать­ся зако­ном, то запре­ще­ние это дол­го еще жило в обы­ча­ях. Из одно­го места у Пол­лук­са мож­но заклю­чить, что во мно­гих гре­че­ских горо­дах закон нака­зы­вал без­бра­чие, как пре­ступ­ле­ние; это вполне соот­вет­ст­во­ва­ло веро­ва­ни­ям: чело­век не при­над­ле­жал себе, он при­над­ле­жал семье; он был зве­ном в цепи, и цепь эта не долж­на была обры­вать­ся на нем. Он не слу­чай­но был рож­ден, его про­из­ве­ли на свет для про­дол­же­ния куль­та, и он не имел пра­ва уйти из жиз­ни, не удо­сто­ве­рив­шись, что культ этот будет про­дол­жать­ся и после него.

Но родить сына было еще недо­ста­точ­но. Сын, кото­ро­му пред­сто­я­ло про­дол­жать домаш­нюю рели­гию, дол­жен был явить­ся пло­дом рели­ги­оз­но­го бра­ка. Неза­кон­но­рож­ден­ный, побоч­ный сын, то, что гре­ки назы­ва­ли νο­θός а лати­ны spu­rius, не мог испол­нять той роли, кото­рая воз­ла­га­лась рели­ги­ей на сына. В самом деле, узы кро­ви сами по себе еще не состав­ля­ли семьи; для это­го нуж­ны были еще узы куль­та. Поэто­му и сын, рож­ден­ный от жен­щи­ны, не при­со­еди­нен­ной к куль­ту мужа обряда­ми бра­ка, не мог и сам участ­во­вать в куль­те. Он не имел пра­ва совер­шать могиль­ные при­но­ше­ния и не мог быть про­дол­жа­те­лем семьи. Далее мы увидим, что на том же самом осно­ва­нии он не имел прав и на наслед­ство.

Итак, брак был обя­за­те­лен, но целью его не явля­лось удо­воль­ст­вие, его глав­ной зада­чей не был союз двух людей, кото­рые чув­ст­во­ва­ли вле­че­ние друг к дру­гу и жела­ли соеди­нить­ся, чтобы делить вме­сте и радость и горе. Целью бра­ка в гла­зах рели­гии и зако­на было соеди­не­ние двух существ в одном домаш­нем куль­те для того, чтобы они поро­ди­ли третье, спо­соб­ное про­дол­жать этот культ. Ска­зан­ное пре­крас­но вид­но из свя­щен­ной фор­му­лы, кото­рая про­из­но­си­лась, при обряде бра­ка: Du­ce­re uxo­rem li­be­ro­rum quae­ren­do­rum cau­sa (брать жену ради при­об­ре­те­ния детей), гово­ри­ли с.50 рим­ляне; παίδων ἐπ’ἀρό­τα γνη­σίων (ради посе­ва род­ных детей) гово­ри­ли гре­ки.

Так как брак заклю­чал­ся толь­ко для про­дол­же­ния рода, то счи­та­лось вполне спра­вед­ли­вым рас­торг­нуть его при бес­пло­дии жены. Раз­вод в подоб­ных слу­ча­ях являл­ся все­гда пра­вом у древ­них, воз­мож­но даже, что он был обя­зан­но­стью. В Индии закон пред­пи­сы­вал «заме­нить бес­плод­ную жену дру­гою по исте­че­нии вось­ми лет». У нас нет ника­ких пись­мен­ных свиде­тельств о том, суще­ст­во­ва­ли ли подоб­ные поста­нов­ле­ния так­же в Гре­ции и в Риме. Геро­дот, одна­ко, упо­ми­на­ет о двух спар­тан­ских царях, кото­рые были при­нуж­де­ны раз­ве­стись со сво­и­ми жена­ми из-за их непло­дия. Что же каса­ет­ся Рима, то доста­точ­но извест­на исто­рия Кар­ви­лия Руга, раз­вод кото­ро­го упо­ми­на­ет­ся впер­вые в рим­ских лето­пи­сях: «Кар­ви­лий Руга, — гово­рит Авл Гел­лий, — чело­век весь­ма знат­ный, разо­шел­ся со сво­ей женой по раз­во­ду, пото­му что он не мог иметь от нее детей. Он неж­но любил ее и был весь­ма дово­лен ее поведе­ни­ем, но он при­нес свою любовь в жерт­ву свя­то­сти клят­вы, пото­му что он поклял­ся (в фор­му­ле при совер­ше­нии брач­но­го обряда), что берет ее себе в жены для того, чтобы иметь от нее детей».

Рели­гия учи­ла, что семья не долж­на пре­кра­щать­ся, и вся­кое чув­ство люб­ви, вся­кое есте­ствен­ное пра­во долж­ны были отсту­пить перед этим абсо­лют­ным тре­бо­ва­ни­ем. Если брак был бес­пло­ден по вине мужа, семья все-таки долж­на про­дол­жать­ся; в таком слу­чае брат или род­ст­вен­ник мужа дол­жен был его заме­нить, и жена долж­на была отдать­ся тому чело­ве­ку. Рож­ден­ный от него ребе­нок счи­тал­ся сыном мужа и про­дол­жал его культ. Тако­вы были зако­ны у древ­них инду­сов; мы нахо­дим подоб­ные же поста­нов­ле­ния и в зако­нах Афин и Спар­ты. Тако­ва была власть этой рели­гии! Настоль­ко рели­ги­оз­ный долг шел впе­ре­ди все­го осталь­но­го!

С тем боль­шим осно­ва­ни­ем зако­но­да­тель­ство пред­пи­сы­ва­ло без­дет­ной вдо­ве брак с бли­жай­шим род­ст­вен­ни­ком с.51 ее мужа. Родив­ший­ся от это­го бра­ка сын счи­тал­ся сыном покой­но­го.

Рож­де­ние доче­ри не выпол­ня­ло цели бра­ка. Дей­ст­ви­тель­но, дочь не мог­ла быть про­дол­жа­тель­ни­цею куль­та по той при­чине, что в день сво­его заму­же­ства она отре­ка­лась от сво­ей семьи, от куль­та отца, и вхо­ди­ла в семью и рели­гию сво­его мужа. Семья, как культ, мог­ла про­дол­жать­ся толь­ко через муж­ское потом­ство; факт весь­ма важ­ный, послед­ст­вия кото­ро­го мы увидим ниже.

Сын был, сле­до­ва­тель­но, необ­хо­дим, его жда­ли, его тре­бо­ва­ла семья, пред­ки, очаг. «Им (сыном), — гово­рят древ­ние зако­ны инду­сов, — отец, упла­чи­ва­ет долг манам сво­их пред­ков и обес­пе­чи­ва­ет само­му себе бес­смер­тие». И в гла­зах гре­ков сын был тоже не менее дра­го­це­нен, пото­му что со вре­ме­нем он дол­жен был при­но­сить жерт­вы, совер­шать могиль­ные при­но­ше­ния и сохра­нять сво­им куль­том домаш­нюю рели­гию. Вот поче­му древ­ний Эсхил назы­ва­ет сына спа­си­те­лем оча­га отцов.

Появ­ле­ние сына в семье озна­ме­но­вы­ва­лось рели­ги­оз­ным обрядом. Преж­де все­го его дол­жен был при­нять отец; он, как гла­ва семьи, пожиз­нен­ный блю­сти­тель оча­га и пред­ста­ви­тель пред­ков, дол­жен был заявить, при­над­ле­жит ли ново­рож­ден­ный член к семье. Рож­де­ние явля­лось лишь физи­че­ской свя­зью, заяв­ле­ние отца созда­ва­ло связь нрав­ст­вен­ную и рели­ги­оз­ную. Эта фор­маль­ность была оди­на­ко­во необ­хо­ди­ма и в Риме, и в Гре­ции, и в Индии.

Кро­ме того для сына нуж­но было, подоб­но тому, как выше мы виде­ли это для жены, нечто вро­де посвя­ще­ния. Оно совер­ша­лось вско­ре после рож­де­ния, в Риме на девя­тый, в Гре­ции на деся­тый и в Индии на один­на­дца­тый или две­на­дца­тый день. В этот день отец соби­рал всю семью, при­зы­вал свиде­те­лей и при­но­сил жерт­ву сво­е­му оча­гу. Ребен­ка пред­став­ля­ли домаш­ним богам; жен­щи­на дер­жа­ла его на руках и обе­га­ла вме­сте с ним несколь­ко раз вокруг свя­щен­но­го огня. Цель этой цере­мо­нии была дво­я­кая: во-пер­вых, чистить ребен­ка, т. е. снять с него с.52 ту нечи­стоту, кото­рая лежа­ла на нем, по мне­нию древ­них, вслед­ст­вие одно­го уже фак­та пре­бы­ва­ния в утро­бе мате­ри, во-вто­рых — посвя­тить его в домаш­ний культ. Начи­ная с этой мину­ты, ребе­нок как бы был при­нят в свя­щен­ную общи­ну, в малень­кую цер­ковь, кото­рая назы­ва­лась семьей. Он испо­ве­до­вал ее рели­гию, испол­нял ее обряды, имел пра­во про­из­но­сить молит­вы; он почи­тал ее пред­ков и со вре­ме­нем дол­жен был сам сде­лать­ся чти­мым пред­ком.