В. Г. Борухович

Научное и литературное значение труда Геродота

Геродот. История в девяти книгах. Изд-во «Наука», Ленинград, 1972. Приложения. С. 457—499.

с.457 Сре­ди мно­го­чис­лен­ных и раз­но­об­раз­ных наук, заве­щан­ных нам антич­ным миром, исто­рия с осо­бой нагляд­но­стью хра­нит следы этой пре­ем­ст­вен­но­сти: уже к кон­цу V в. до н. э. исто­ри­че­ский жанр дости­га­ет высо­чай­ше­го раз­ви­тия в про­из­веде­нии афин­ско­го исто­ри­ка Фукидида. Одна­ко в нача­ле сво­его раз­ви­тия исто­рия была преж­де все­го жан­ром худо­же­ст­вен­ной про­зы, соеди­няя в себе две, каза­лось бы, столь раз­но­род­ные сто­ро­ны чело­ве­че­ской дея­тель­но­сти, как нау­ку и искус­ство. Бла­го­да­ря послед­не­му обсто­я­тель­ству сочи­не­ния гре­че­ских и рим­ских исто­ри­ков тем более при­вле­ка­ют вни­ма­ние чита­те­лей. Осо­бое место в исто­рии евро­пей­ской нау­ки зани­ма­ет тво­ре­ние Геро­до­та: оно явля­ет­ся пер­вым памят­ни­ком исто­ри­че­ской мыс­ли и одно­вре­мен­но пер­вым памят­ни­ком худо­же­ст­вен­ной про­зы. Цице­рон мет­ко опре­де­лил зна­че­ние твор­че­ско­го подви­га гени­аль­но­го гре­че­ско­го писа­те­ля, назвав его «отцом исто­рии» (Cic. De leg. I, 1): с той поры этот почет­ный титул проч­но закре­пил­ся за Геро­до­том.

Одна­ко, когда Геро­дот начал писать свой труд, рож­де­ние исто­ри­че­ской нау­ки было уже совер­шив­шим­ся фак­том1. Она воз­ник­ла в пер­вой поло­вине VI в. до н. э. в Ионии, и в част­но­сти в Миле­те, выдаю­щем­ся цен­тре гре­че­ской куль­ту­ры арха­и­че­ской эпо­хи. Один из самых обра­зо­ван­ных авто­ров древ­но­сти, гре­че­ский гео­граф Стра­бон заме­ча­ет: «Ранее всех появи­лись поэ­ти­че­ские жан­ры и достиг­ли высо­ко­го раз­ви­тия и сла­вы. Затем, под­ра­жая им, но осво­бо­див­шись от мет­ра, сохра­няя, одна­ко, все осталь­ные отли­чия поэ­зии, напи­са­ли свои про­из­веде­ния писа­те­ли кру­га Кад­ма, Фере­кида, Гека­тея» (I, 2, 6). Назы­вая миле­тян Кад­ма и Гека­тея наи­бо­лее выдаю­щи­ми­ся про­за­и­ка­ми ран­не­го пери­о­да, Стра­бон обра­ща­ет вни­ма­ние на то, что гре­че­ская про­за появи­лась намно­го поз­же с.458 поэ­зии (на этом осно­ва­нии грам­ма­ти­ки стои­че­ской шко­лы счи­та­ли про­зу выро­див­шей­ся поэ­зи­ей).

Глав­ная при­чи­на позд­не­го раз­ви­тия жан­ра исто­ри­че­ско­го повест­во­ва­ния заклю­ча­лась в том, что усло­вия для его раз­ви­тия появи­лись толь­ко на рубе­же VII—VI вв. до н. э., когда в Элла­де про­ис­хо­дят глу­бин­ные соци­аль­ные пре­об­ра­зо­ва­ния, явив­ши­е­ся резуль­та­том оже­сто­чен­ной клас­со­вой борь­бы в гре­че­ских поли­сах. Эти про­цес­сы с осо­бой силой про­яви­лись в Ионии. В сво­ем соци­аль­ном и эко­но­ми­че­ском раз­ви­тии ионий­ские горо­да выры­ва­ют­ся дале­ко впе­ред по срав­не­нию с государ­ства­ми мате­ри­ка2.

Новое обще­ство ощу­ща­ет потреб­ность в более деталь­ной ори­ен­та­ции в окру­жаю­щем мире, про­дик­то­ван­ную прак­ти­че­ски­ми зада­ча­ми. Оно инте­ре­су­ет­ся как сво­им про­шлым, так и тем, как живут иные дале­кие стра­ны, и этой ясно выра­жен­ной потреб­но­сти удо­вле­тво­ря­ет воз­ни­каю­щая про­за. Так как лите­ра­тур­ный про­цесс в это вре­мя пере­ста­ет быть фор­мой кол­лек­тив­но­го само­вы­ра­же­ния общи­ны, в зарож­даю­щей­ся гре­че­ской про­зе перед нами высту­па­ют авто­ры в сво­ем инди­виду­аль­ном обли­ке.

Древ­ней­шие про­из­веде­ния гре­че­ской про­зы носи­ли назва­ние λό­γος, что зна­чит «сло­во», «рас­сказ». Геро­дот употреб­ля­ет этот тер­мин, обо­зна­чая им обла­даю­щие тема­ти­че­ским един­ст­вом части сво­его труда, а так­же весь труд (VII 152). Позд­нее этот тер­мин при­об­рел мно­го зна­че­ний, но вна­ча­ле он употреб­лял­ся для про­ти­во­по­став­ле­ния про­за­и­че­ско­го сло­ва поэ­ти­че­ско­му и вооб­ще поэ­зии, напри­мер в одах Пин­да­ра (Pyth. I, 94; Nem. VI, 39). В каче­стве лите­ра­тур­но­го жан­ра логос отли­чал­ся от бас­ни, сказ­ки и мифа (Пла­тон в «Федоне» про­во­дит чет­кое раз­ли­чие меж­ду λό­γος и μῦθος)3. Для логоса была харак­тер­на тен­ден­ция рас­ска­зать о дей­ст­ви­тель­но встре­чаю­щем­ся, но эта дей­ст­ви­тель­ность на прак­ти­ке ока­зы­ва­лась сме­шан­ной с мифи­че­ски­ми и про­сто фан­та­сти­че­ски­ми подроб­но­стя­ми, пред­став­ляв­ши­ми инте­рес для слу­ша­те­лей. Воз­мож­но, что про­за­и­че­ский логос в какой-то мере отра­жал демо­кра­ти­че­скую реак­цию на ари­сто­кра­тизм эпо­са, воз­ве­ли­чи­вав­ше­го басилев­сов.

Образ­цы древ­ней­шей ионий­ской про­зы были исто­ри­че­ски­ми, мифо­ло­ги­че­ски­ми, этно­гра­фи­че­ски­ми, гео­гра­фи­че­ски­ми, мора­ли­зи­ру­ю­щи­ми и есте­ствен­но­на­уч­ны­ми сочи­не­ни­я­ми, а так­же сбор­ни­ка­ми раз­лич­но­го рода анек­дотов и рас­ска­зов из жиз­ни выдаю­щих­ся людей. Есте­ствен­но-гео­гра­фи­че­ские сюже­ты инте­ре­со­ва­ли куп­цов и море­хо­дов, исто­ри­че­ские были с.459 важ­ны при реше­нии поли­ти­че­ских и терри­то­ри­аль­ных спо­ров. Нема­лую роль игра­ла зани­ма­тель­ность рас­ска­за: вели­чай­ший исто­рик древ­но­сти Фукидид про­ти­во­по­став­лял свой труд сочи­не­ни­ям подоб­но­го рода как «лишен­ный басен» и «не столь при­ят­ный для слу­ха». Кри­ти­куя сочи­не­ния сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков и совре­мен­ни­ков, Фукидид назы­ва­ет их «лого­гра­фа­ми» (I, 21). По-види­мо­му, это сло­во не было тер­ми­ном, озна­чаю­щим опре­де­лен­ный лите­ра­тур­ный жанр. В Атти­ке IV в. до н. э. лого­гра­фа­ми чаще назы­ва­ли лиц, избрав­ших сво­ей про­фес­си­ей состав­ле­ние речей для высту­паю­щих в каче­стве ист­ца или ответ­чи­ка в судеб­ном про­цес­се. Отсюда мож­но сде­лать вывод, что в атти­че­ском диа­лек­те клас­си­че­ской эпо­хи еще не было тер­ми­нов, обо­зна­чаю­щих раз­лич­ные жан­ры про­зы, и исто­ри­ков про­сто при­чис­ля­ли к про­за­и­кам. Ари­сто­тель в «Рито­ри­ке» (II, 11, 7) отчет­ли­во про­ти­во­по­став­ля­ет лого­гра­фов поэтам, когда гово­рит о лите­ра­тур­ных про­из­веде­ни­ях, ста­вя­щих сво­ей целью про­слав­ле­ние чьих-то заслуг. Несмот­ря на то что тер­мин «лого­граф» нель­зя при­знать удач­ным, нау­ка все же не рас­по­ла­га­ет дру­гим сколь­ко-нибудь удо­вле­тво­ри­тель­ным обо­зна­че­ни­ем груп­пы ран­них гре­че­ских исто­ри­ков, писав­ших до Геро­до­та и Фукидида или быв­ших их совре­мен­ни­ка­ми4. Необ­хо­ди­мо сра­зу же ого­во­рить­ся, что сочи­не­ние Геро­до­та прин­ци­пи­аль­но ничем осо­бым не отли­ча­лось от сочи­не­ний его пред­ше­ст­вен­ни­ков и совре­мен­ни­ков: раз­ли­чие состо­я­ло лишь в уровне лите­ра­тур­ной ода­рен­но­сти и широ­те замыс­ла.

ЛОГОГРАФЫ — ПЕРВЫЕ ИСТОРИКИ ЭЛЛАДЫ

Про­из­веде­ния лого­гра­фов до нас не дошли, и сохра­нив­ши­е­ся в соста­ве сочи­не­ний более позд­них авто­ров цита­ты (за точ­ность кото­рых пору­чить­ся нель­зя) не могут дать нам вполне ясно­го пред­став­ле­ния о харак­те­ре гре­че­ской исто­ри­че­ской про­зы до Геро­до­та5. Прак­ти­че­ски гре­че­ская исто­рио­гра­фия начи­на­ет­ся для нас с Геро­до­та, как поэ­зия — с Гоме­ра. Но если в отно­ше­нии пред­ше­ст­вен­ни­ков Гоме­ра мы вынуж­де­ны огра­ни­чить­ся общим утвер­жде­ни­ем fue­runt an­te Ho­me­rum poe­tae, то, гово­ря о пред­ше­ст­вен­ни­ках Геро­до­та, мы пере­хо­дим от более или менее веро­ят­ных гипо­тез к реаль­ным исто­ри­че­ским дан­ным. Под­ра­зу­ме­вая под с.460 лого­гра­фа­ми, как уже гово­ри­лось выше, кон­крет­ных гре­че­ских исто­ри­ков, писав­ших до него, Фукидид под­чер­ки­ва­ет, что они стре­ми­лись в сво­их сочи­не­ни­ях ско­рее к тому, чтобы вызвать инте­рес у слу­ша­те­лей, чем к истине (I, 21). Отсюда, меж­ду про­чим, выте­ка­ет, что во вре­ме­на Фукидида про­из­веде­ния исто­ри­ков чаще чита­лись вслух при боль­шом сте­че­нии слу­ша­те­лей, как это было с поэ­ма­ми Гоме­ра. Обра­ща­ет на себя вни­ма­ние и тот факт, что, гово­ря о твор­че­стве лого­гра­фов, Фукидид употреб­ля­ет тер­мин ξυν­τι­θέναι («состав­лять», «скла­ды­вать») вме­сто тер­ми­на ξυγ­γρά­φειν и дела­ет это, веро­ят­но, для того, чтобы под­черк­нуть раз­вле­ка­тель­ный харак­тер сочи­не­ний. Зна­ком­ство с фраг­мен­та­ми сочи­не­ний лого­гра­фов все же поз­во­ля­ет сде­лать заклю­че­ние, что жанр исто­ри­че­ско­го повест­во­ва­ния ко вре­ме­ни Геро­до­та полу­чил зна­чи­тель­ное раз­ви­тие. Еще во вре­ме­на Дио­ни­сия Гали­кар­насско­го (конец I в. до н. э. — нача­ло I в. н. э.) про­из­веде­ния лого­гра­фов изу­ча­лись и име­ли успех у читаю­щей пуб­ли­ки. В сочи­не­нии упо­мя­ну­то­го авто­ра, посвя­щен­ном Фукидиду, мы нахо­дим раз­вер­ну­тую харак­те­ри­сти­ку их твор­че­ства: «Соби­ра­ясь начать свое сочи­не­ние, посвя­щен­ное Фукидиду, я хочу ска­зать несколь­ко слов и о дру­гих исто­ри­ках, как при­над­ле­жав­ших к стар­ше­му поко­ле­нию, так и о тех, кото­рые жили в его вре­мя. На их фоне станет осо­бен­но ясным и направ­ле­ние его твор­че­ства, и сила, в нем заклю­чен­ная. Боль­шое коли­че­ство исто­ри­ков жили в раз­ных частях Элла­ды до Пело­пон­нес­ской вой­ны. К их чис­лу отно­сят­ся Эвге­он с Само­са, Деиох с Про­кон­не­са, Эвдем с Паро­са, Дамокл фиге­ле­ец, Гека­тей миле­тя­нин, Аку­си­лай из Аргоса, Харон из Ламп­са­ка, Меле­са­гор из Хал­кедо­на. Несколь­ко ранее Пело­пон­нес­ской вой­ны и до вре­ме­ни Фукидида жили Гел­ла­ник с Лес­боса, Дамаст сиге­ец, Ксе­но­мед хио­сец, Ксанф лиди­ец и боль­шое коли­че­ство дру­гих. Направ­ле­ние их твор­че­ства было сход­ным в выбо­ре и постро­е­нии сюже­та, и в отно­ше­нии каче­ства сочи­не­ний они так­же немно­гим отли­ча­лись друг от дру­га. Одни из них опи­сы­ва­ли эллин­ские дела, дру­гие — вар­вар­ские. Эти фак­ты и собы­тия изла­га­лись ими не в тес­ной свя­зи друг с дру­гом, но отдель­но для каж­до­го наро­да или государ­ства. Они пре­сле­до­ва­ли все­гда одну цель: собрать воеди­но все пре­да­ния отдель­но для каж­до­го наро­да или государ­ства, кото­рые сохра­ня­лись у мест­ных жите­лей или были запи­са­ны в рели­ги­оз­ных и свет­ских кни­гах, ниче­го не добав­ляя к ним или убав­ляя от них. В этих сочи­не­ни­ях встре­ча­лись мифы, дошед­шие от древ­ней­ших вре­мен, и неко­то­рые сце­ни­че­ско­го харак­те­ра пери­пе­тии, кажу­щи­е­ся весь­ма наив­ны­ми нынеш­ним людям. Стиль изло­же­ния был в основ­ном оди­на­ков у всех, кто изби­рал один и тот же диа­лект. Важ­ней­ши­ми осо­бен­но­стя­ми их сти­ля были ясность, чистота, сжа­тость, выбор выра­же­ний в соот­вет­ст­вии с темой, отсут­ст­вие вся­кой искус­ст­вен­но­сти. Их про­из­веде­ния — одни в боль­шей, дру­гие в мень­шей сте­пе­ни — носят на себе отпе­ча­ток какой-то све­же­сти и пре­ле­сти, явля­ю­щей­ся при­чи­ной того, что они не исчез­ли и про­дол­жа­ют сохра­нять­ся» (Dion. Ha­lic. Thuc. 5).

с.461 Пере­чис­ляя пред­ше­ст­вен­ни­ков Фукидида, Дио­ни­сий Геро­до­та не упо­ми­на­ет, но почти все из того, что ска­за­но им о лого­гра­фах, свой­ст­вен­но и само­му «отцу исто­рии».

Лого­гра­фов при­ня­то делить на стар­ших и млад­ших. К пер­вым при­над­ле­жит Гека­тей, наи­бо­лее заме­ча­тель­ный, по-види­мо­му, из всех пред­ше­ст­вен­ни­ков Геро­до­та: стиль его счи­тал­ся образ­цом лите­ра­тур­но­го ионий­ско­го диа­лек­та ран­ней эпо­хи6. Он был совре­мен­ни­ком гре­ко-пер­сид­ских войн, в кото­рых его родине, горо­ду Миле­ту, при­над­ле­жа­ла на пер­вых порах веду­щая роль. О пози­ции, кото­рую зани­мал Гека­тей в раз­го­раю­щем­ся вос­ста­нии ионий­ских гре­ков, ясно гово­рят сле­дую­щие сло­ва Геро­до­та: «Исто­рик Гека­тей вна­ча­ле не сове­то­вал начи­нать вой­ну про­тив пер­сид­ско­го царя, пере­чис­ляя все наро­ды, над кото­ры­ми власт­во­вал Дарий, и ука­зы­вая на его воен­ную мощь. После того как он не сумел их убедить, он стал сове­то­вать гре­кам доби­вать­ся гос­под­ства на море, ука­зы­вая при этом, что добить­ся это­го мож­но, если сде­лать сле­дую­щее. Извест­но ведь, гово­рил он, что воен­ные силы миле­тян ничтож­ны. Но если взять сокро­ви­ща из хра­ма в Бран­хидах, кото­рые туда посвя­тил Крез Лидий­ский, то мож­но будет с пол­ным осно­ва­ни­ем рас­счи­ты­вать на уста­нов­ле­ние гос­под­ства гре­ков на море» (V 36).

Из это­го сооб­ще­ния Геро­до­та вид­но преж­де все­го, что Гека­тей был чело­ве­ком, обла­дав­шим боль­ши­ми позна­ни­я­ми в гео­гра­фии. Дей­ст­ви­тель­но, из дру­го­го места сочи­не­ния Геро­до­та мы узна­ем, что он побы­вал в Егип­те, в Фивах, где выяс­нял свою гене­а­ло­гию у тамош­них жре­цов (II 143). Сооб­щив об этом, Геро­дот, воз­мож­но не без иро­нии, добав­ля­ет, что Гека­тей выво­дил свое про­ис­хож­де­ние от богов в шест­на­дца­том колене. Побы­вал Гека­тей и в дру­гих стра­нах, за что его еще в древ­но­сти назва­ли ἀνὴρ πο­λυ­πλά­νης — мно­го­стран­ст­во­вав­ший муж (Aga­the­mer. I, 1). По-види­мо­му, он осо­бен­но инте­ре­со­вал­ся Восто­ком, как мож­но заклю­чить из сооб­ще­ния Ага­тар­хида (De rub­ro ma­ri, p. 48). Гре­ки в те вре­ме­на охот­но совер­ша­ли путе­ше­ст­вия на Восток, в част­но­сти в Еги­пет. Там побы­ва­ли Солон, Фалес, Пифа­гор, позд­нее Демо­крит, Эвдокс с Книда и мно­гие дру­гие.

Цити­ро­ван­ный выше рас­сказ Геро­до­та поз­во­ля­ет нам так­же сде­лать вывод, что Гека­тей был чело­ве­ком пере­до­вых взглядов, не побо­яв­шим­ся посяг­нуть на сокро­ви­ща, при­над­ле­жав­шие боже­ству. Далее Геро­дот сооб­ща­ет, что гре­ки все же не при­ня­ли сове­та Гека­тея из стра­ха перед боже­ст­вом.

Напи­сан­ное Гека­те­ем сочи­не­ние, быв­шее резуль­та­том его стран­ст­вий, носи­ло назва­ние «Обо­зре­ние зем­ли» (Πε­ρίοδος γῆς). Сочи­не­ние это состо­я­ло из двух книг (в одной опи­сы­ва­лась Евро­па, в дру­гой — Азия), и к нему была при­ло­же­на гео­гра­фи­че­ская кар­та, одна из пер­вых7. Дру­гое с.462 его про­из­веде­ние назы­ва­лось «Гене­а­ло­гии», и в нем опи­сы­ва­лись родо­слов­ные дре­ва людей, вос­хо­дя­щие к богам. Инте­рес к гене­а­ло­ги­че­ским иссле­до­ва­ни­ям был тогда очень живым — до нас дошли над­пи­си с воз­во­ди­мой к богам гене­а­ло­ги­ей отдель­ных лиц.

По соб­ст­вен­ным сло­вам Гека­тея, он опи­сы­вал все, что каза­лось ему истин­ным и прав­ди­вым, так как рас­ска­зы гре­ков слиш­ком раз­но­об­раз­ны и смеш­ны, по край­ней мере кажут­ся ему таки­ми. Здесь мы ясно раз­ли­ча­ем эле­мен­ты кри­ти­че­ско­го отно­ше­ния Гека­тея к мифам. След­ст­ви­ем это­го были его попыт­ки рацио­на­ли­сти­че­ски осмыс­лить ста­рин­ные ска­за­ния. Так, Кер­бер — мифи­че­ское чудо­ви­ще, сте­ре­гу­щее Аид, — пре­вра­ща­ет­ся у него в огром­ную змею, посе­лив­шу­ю­ся на мысе Тенар (т. е. там, где, по пред­став­ле­ни­ям гре­ков, нахо­дил­ся вход в Аид). Этот же рацио­на­ли­сти­че­ский под­ход заме­тен у Гека­тея в его попыт­ках эти­мо­ло­ги­че­ско­го истол­ко­ва­ния имен, напри­мер: «Оре­сфей, сын Дев­ка­ли­о­на, при­шел в Это­лию, чтобы захва­тить там цар­скую власть, и его соба­ка роди­ла ствол, и он при­ка­зал зако­пать его, и из него вырос­ла вино­град­ная лоза со мно­ги­ми гроз­дья­ми. Поэто­му и сына сво­его он назвал Фити­ем. А от него родил­ся Ойней, полу­чив­ший это имя от вино­град­ной лозы, так как древ­ние элли­ны назы­ва­ли вино­град­ные лозы ойна­ми…»8.

Отры­вок, при­веден­ный выше, явля­ет­ся харак­тер­ным образ­цом сти­ля Гека­тея, с его нани­зы­ваю­щей систе­мой пред­ло­же­ний — это стиль еще уст­но­го рас­ска­за, про­сто­го и безыс­кус­ст­вен­но­го, что гово­рит о тес­ной свя­зи твор­че­ства Гека­тея с фольк­ло­ром. «Милет­ские рас­ска­зы» (а Милет был роди­ной Гека­тея) сла­ви­лись на про­тя­же­нии всей антич­но­сти. Все же Гека­тей недо­ста­точ­но вла­дел лите­ра­тур­ной тех­ни­кой. Он не умел, напри­мер, выде­лить пря­мую речь, как вид­но из сле­дую­ще­го отрыв­ка: «Кеик, счи­тая это опас­ным, при­ка­зал Герак­лидам немед­лен­но уда­лить­ся из его стра­ны. Ведь я не в силах вам помочь: иди­те к дру­го­му наро­ду, чтобы и сами вы не погиб­ли, и мне не было вреда…»9.

Наи­бо­лее замет­ной фигу­рой сре­ди млад­ших лого­гра­фов явля­ет­ся Гел­ла­ник с ост­ро­ва Лес­боса, жив­ший при­бли­зи­тель­но в одно вре­мя с Геро­до­том, писав­ший так­же на ионий­ском диа­лек­те, хотя его род­ным был эолий­ский. Он напи­сал ряд исто­ри­че­ских сочи­не­ний, в том чис­ле хро­ни­ку «Жри­цы Геры Аргос­ской», где имя каж­дой жри­цы свя­зы­ва­лось с опре­де­лен­ны­ми собы­ти­я­ми. Гел­ла­ник был пер­вым, кто решил изло­жить исто­рию Атти­ки — так назы­вае­мую «Атти­ду». Это было резуль­та­том воз­рос­шей роли Афин­ско­го государ­ства в жиз­ни Элла­ды: его исто­рия ста­ла темой, при­вле­кав­шей все­об­щее вни­ма­ние.

Неко­то­рые из состав­лен­ных Гел­ла­ни­ком мест­ных исто­рий назы­ва­лись име­на­ми геро­ев-покро­ви­те­лей, эпо­ни­мов дан­ной мест­но­сти или с.463 государ­ства. Сочи­не­ние «Дев­ка­ли­о­ния» изла­га­ло исто­рию Фес­са­лии и было назва­но по име­ни Дев­ка­ли­о­на, потом­ком кото­ро­го был Фес­сал, эпо­ним­ный герой Фес­са­лии. Дру­гое сочи­не­ние Гел­ла­ни­ка назы­ва­лось «Тро­и­ка» и рас­ска­зы­ва­ло о мифах Тро­ян­ско­го цик­ла. Осно­вой повест­во­ва­ния послу­жи­ла здесь исто­рия рода Дар­да­нидов, мифи­че­ских царей Трои. Такая орга­ни­за­ция мате­ри­а­ла явля­ет­ся вполне есте­ствен­ной для пред­ста­ви­те­ля обще­ства, в кото­ром родо­вые инсти­ту­ты еще очень силь­ны.

Гел­ла­ник необы­чай­но широ­ко — боль­ше, чем дру­гие лого­гра­фы, — исполь­зо­вал мифо­ло­ги­че­ский мате­ри­ал и писал не толь­ко в про­зе, но и в сти­хах под вли­я­ни­ем ско­рее все­го эпи­че­ской поэ­зии.

Заме­ча­ния Дио­ни­сия Гали­кар­насско­го и то, что сохра­ни­лось до наше­го вре­ме­ни от твор­че­ства лого­гра­фов, поз­во­ля­ют сде­лать сле­дую­щие заклю­че­ния об их твор­че­стве:

1. Боль­шин­ство пер­вых про­за­и­че­ских писа­те­лей Элла­ды про­ис­хо­ди­ло из гре­че­ских горо­дов Малой Азии или при­ле­гаю­щих ост­ро­вов, что объ­яс­ня­ет­ся высо­ким уров­нем соци­аль­но­го раз­ви­тия гре­че­ских поли­сов ука­зан­но­го рай­о­на.

2. Сочи­не­ния их изла­га­ли исто­рию отдель­ных горо­дов или мест­но­стей Элла­ды, за немно­ги­ми исклю­че­ни­я­ми.

3. Про­из­веде­ния лого­гра­фов содер­жа­ли в себе мно­же­ство отступ­ле­ний от основ­ной темы, пред­став­ляв­ших собой экс­кур­сы на мифо­ло­ги­че­ские, гео­гра­фи­че­ские, этно­гра­фи­че­ские темы.

4. Харак­тер­ной осо­бен­но­стью твор­че­ства лого­гра­фов было рацио­на­ли­сти­че­ское истол­ко­ва­ние мифов и легенд, свиде­тель­ст­во­вав­шее о зачат­ках науч­ной кри­ти­ки.

5. Источ­ни­ка­ми для их сочи­не­ний слу­жи­ли преж­де все­го эпи­че­ские поэ­мы, затем раз­лич­но­го рода пре­да­ния, сохра­няв­ши­е­ся в наро­де, рели­ги­оз­ные и свет­ские кни­ги, хро­ни­ки, мате­ри­а­лы над­пи­сей. Но осо­бен­но боль­шую роль игра­ло соб­ст­вен­ное наблюде­ние и осмыс­ле­ние фак­тов, рас­спро­сы и иссле­до­ва­ние, что вна­ча­ле и выра­жа­лось тер­ми­ном «исто­рия».

6. Уста­нов­ле­ние стро­го соот­вет­ст­ву­ю­щей фак­там исто­ри­че­ской исти­ны не было глав­ной зада­чей лого­гра­фов, стре­мив­ших­ся не столь­ко к досто­вер­но­сти, сколь­ко к кра­соч­но­сти и лите­ра­тур­но­сти изло­же­ния. Их сочи­не­ния были в боль­шей мере худо­же­ст­вен­ны­ми, чем науч­ны­ми сочи­не­ни­я­ми.

Собра­ния отрыв­ков сочи­не­ний лого­гра­фов, из кото­рых луч­ши­ми явля­ют­ся изда­ние Яко­би (F. Jaco­by. Die Frag­men­te der grie­chi­schen His­to­ri­ker. Ber­lin—Lei­den, 1923— ) и не поте­ряв­шее сво­его науч­но­го зна­че­ния собра­ние Мюл­ле­ра в пяти томах (C. Mül­ler. Frag­men­ta his­to­ri­co­rum grae­co­rum. P., 1868—1883), цен­ны не толь­ко тем, что они сами по себе содер­жат, но важ­ны и пото­му, что поз­во­ля­ют судить о лите­ра­тур­ном дви­же­нии, наи­бо­лее ярким пред­ста­ви­те­лем кото­ро­го явил­ся Геро­дот.

с.464

ЖИЗНЬ И СТРАНСТВИЯ ГЕРОДОТА

Уже в древ­но­сти труд Геро­до­та отно­си­ли к самым заме­ча­тель­ным про­из­веде­ни­ям исто­рио­гра­фии. Ари­сто­тель в «Поэ­ти­ке» (IX), уста­нав­ли­вая прин­ци­пи­аль­ное отли­чие исто­рии от поэ­зии, при­во­дит в при­мер Геро­до­та, счи­тая его, оче­вид­но, наи­бо­лее выдаю­щим­ся исто­ри­ком. При­чи­ной были не толь­ко его науч­ные заслу­ги, но и бле­стя­щий талант рас­сказ­чи­ка, масте­ра худо­же­ст­вен­ной про­зы, сумев­ше­го из самых раз­но­об­раз­ных мате­ри­а­лов — соб­ст­вен­ных наблюде­ний и изыс­ка­ний, легенд, мифов, исто­ри­че­ских анек­дотов, уст­ных рас­ска­зов, доку­мен­таль­ных дан­ных, трудов сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков и т. п. создать яркое и цель­ное по сво­е­му харак­те­ру про­из­веде­ние. Оно было делом всей его жиз­ни, и в нем он рас­ска­зал о собы­ти­ях вели­чай­ше­го миро­во­го зна­че­ния — гре­ко-пер­сид­ских вой­нах, пред­опре­де­лив­ших весь ход исто­ри­че­ско­го про­цес­са в Элла­де. В то же вре­мя труд Геро­до­та уди­ви­тель­но вер­но и пол­но отра­жа­ет чер­ты гре­че­ско­го нацио­наль­но­го харак­те­ра той дале­кой поры.

Про­жи­тая им жизнь, а осо­бен­но обшир­ные и дли­тель­ные путе­ше­ст­вия нало­жи­ли свой отпе­ча­ток на его про­из­веде­ние. К сожа­ле­нию, био­гра­фи­че­ские дан­ные о нем явля­ют­ся крайне скуд­ны­ми: по суще­ству мы рас­по­ла­га­ем толь­ко крат­ки­ми, мало­со­дер­жа­тель­ны­ми и не очень точ­ны­ми справ­ка­ми в ста­тьях сло­ва­ря Суды Ἡρό­δο­τος, Πα­νύασις, Ἑλ­λά­νικος). Неко­то­рое пред­став­ле­ние о его путе­ше­ст­ви­ях мож­но полу­чить из его труда. Вре­мя его рож­де­ния обыч­но уста­нав­ли­ва­ет­ся на осно­ва­нии цита­ты из сочи­не­ния писа­тель­ни­цы Пам­фи­лы, жив­шей при импе­ра­то­ре Нероне (Aul. Gell. N. A. XV, 23). Она сооб­ща­ет, что к нача­лу Пело­пон­нес­ской вой­ны Геро­до­ту было 53 года. Так как эта вой­на нача­лась в 431 г. до н. э., мы полу­ча­ем 484 г. до н. э. как дату рож­де­ния исто­ри­ка10.

То, что Пело­пон­нес­ская вой­на нача­лась еще при жиз­ни Геро­до­та, вид­но из рас­ска­за о втор­же­нии спар­тан­цев в Атти­ку в нача­ле вой­ны и опу­сто­ше­ни­ях, кото­рые они там учи­ни­ли (IX 73). Так как Геро­дот зна­ет о высе­ле­нии жите­лей Эги­ны в 431 г. до н. э. (VI 91), но ни сло­вом не упо­ми­на­ет об их истреб­ле­нии в 424 г., ста­но­вит­ся ясно, как ост­ро­ум­но заклю­чил Яко­би, что к это­му вре­ме­ни исто­ри­ка уже не было в живых11.

с.465 Он не упо­ми­на­ет и о пер­сид­ском царе Дарии II, пра­вив­шем с 425 г. до н. э., что при живом инте­ре­се «отца исто­рии» к Восто­ку, и осо­бен­но к Пер­сии, вряд ли мог­ло бы иметь место, если бы этот царь всту­пил на пре­стол при его жиз­ни. Сле­до­ва­тель­но, Геро­дот умер меж­ду 431—425 гг. до н. э. Ука­зан­ные даты его жиз­ни под­твер­жда­ют­ся и общи­ми сооб­ра­же­ни­я­ми, выте­каю­щи­ми из содер­жа­ния его труда. Опи­сы­вая собы­тия гре­ко-пер­сид­ских войн, он часто ссы­ла­ет­ся на уст­ные рас­ска­зы участ­ни­ков и оче­вид­цев, людей стар­ше­го поко­ле­ния.

Роди­на Геро­до­та, мало­ази­ат­ский город Гали­кар­насс, был осно­ван гре­ка­ми дори­че­ско­го пле­ме­ни, но там жили и мно­гие пред­ста­ви­те­ли мест­но­го пле­ме­ни карий­цев, сме­шав­ши­е­ся с гре­ка­ми. Карий­ское имя носил отец Геро­до­та Ликс и дядя его (или двою­род­ный брат) Пани­а­сид. Послед­не­го пре­да­ние при­чис­ля­ет к выдаю­щим­ся эпи­че­ским поэтам, и это дает осно­ва­ние пред­по­ла­гать, что заня­тие лите­ра­тур­ным твор­че­ст­вом было тра­ди­ци­он­ным в семье исто­ри­ка12. В Гали­кар­нассе он с дет­ско­го воз­рас­та наблюдал, как при­бы­ва­ют в гавань кораб­ли из самых отда­лен­ных стран Восто­ка и Запа­да, и это мог­ло заро­нить в его душу жела­ние познать дале­кие и неве­до­мые стра­ны.

В моло­дом воз­расте он при­нял уча­стие в поли­ти­че­ской борь­бе, высту­пив про­тив Лигда­мида, тира­на Гали­кар­насса. В этой борь­бе погиб его дядя Пани­а­сид, сам же Геро­дот ока­зал­ся вынуж­ден­ным поки­нуть роди­ну.

Он при­был на ост­ров Самос, кото­рый был одним из самых бога­тых и раз­ви­тых ионий­ских государств. Мощ­ный флот Само­са в недав­нем про­шлом кон­тро­ли­ро­вал мор­ские пути в Запад­ном Сре­ди­зем­но­мо­рье. Живя там, любо­зна­тель­ный и общи­тель­ный гали­кар­нассец быст­ро осво­ил­ся с инте­ре­са­ми тамош­ней жиз­ни. В сво­ем труде он обна­ру­жи­ва­ет пре­крас­ную осве­дом­лен­ность в мест­ной исто­рии. Наи­бо­лее ярко это про­яв­ля­ет­ся в его рас­ска­зе о гибе­ли самос­ско­го тира­на Поли­кра­та, в свя­зи с кото­рой он при­во­дит раз­лич­ные вари­ан­ты тра­ди­ции. Он зна­ет даже, где Поли­крат при­ни­мал при­быв­ше­го к нему вест­ни­ка от пер­сид­ско­го намест­ни­ка Орой­та, как про­те­ка­ла беседа (III 120)13. К это­му госте­при­им­но­му ост­ро­ву, при­ютив­ше­му его в труд­ную мину­ту жиз­ни, он отно­сил­ся с осо­бой любо­вью, поэто­му он назвал его «наи­бо­лее выдаю­щим­ся (πρώ­τη) из гре­че­ских и вар­вар­ских государств» (III 139).

Вско­ре пред­при­им­чи­вый гали­кар­нассец поки­нул Самос и отпра­вил­ся в даль­ней­шие путе­ше­ст­вия. Для него нача­лась жизнь, пол­ная с.466 стран­ст­вий: он путе­ше­ст­во­вал по суше и плыл на кораб­ле (желая точ­нее узнать об еги­пет­ском боже­стве Герак­ле, он отплыл в фини­кий­ский город Тир) (II 44). Когда, в каком поряд­ке и на какие сред­ства он совер­шал свои путе­ше­ст­вия, при дан­ном состо­я­нии источ­ни­ков уста­но­вить нель­зя14. Они дли­лись, по-види­мо­му, не менее 10 лет, если учи­ты­вать даль­ность его путе­ше­ст­вия и тогдаш­ние транс­порт­ные сред­ства. Посколь­ку око­ло 445 г. он уже читал в Афи­нах части сво­его труда и полу­чил за это награ­ду15, мож­но допу­стить, что вре­мя путе­ше­ст­вий Геро­до­та пада­ет на 455—445 гг.16.

Более все­го Геро­до­та при­вле­кал Восток, куль­тур­ные дости­же­ния кото­ро­го вызы­ва­ли у него нескры­вае­мое вос­хи­ще­ние. Он объ­ездил огром­ное про­стран­ство от Ливии до Вави­ло­на, Асси­рии и Акба­тан (I 98; V 89 — наи­боль­шую из кре­пост­ных стен Акба­тан он срав­ни­ва­ет с обвод­ной сте­ной в Афи­нах). Осо­бен­но его пора­зи­ло виден­ное в Егип­те, где он про­был три меся­ца, под­няв­шись вверх по Нилу до ост­ро­ва Эле­фан­ти­ны. Отсюда он отпра­вил­ся в даль­ней­шие путе­ше­ст­вия. Обшир­ную инфор­ма­цию в Егип­те он соби­рал как от мест­ных гре­ков и сме­шан­но­го гре­ко-тузем­но­го насе­ле­ния, так и от жре­цов (поль­зу­ясь, разу­ме­ет­ся, услу­га­ми пере­вод­чи­ков: в Егип­те их ока­за­лось так мно­го, что он при­нял их за осо­бое сосло­вие — II 164).

Вто­рой рай­он путе­ше­ст­вий Геро­до­та обни­ма­ет собой Малую Азию, Гел­лес­понт и Север­ное При­чер­но­мо­рье до милет­ской коло­нии Оль­вии, рас­по­ло­жен­ной в устье Дне­про-Буг­ско­го лима­на. Труд его обна­ру­жи­ва­ет хоро­шее зна­ком­ство авто­ра с Эфе­сом, доли­ной Меанд­ра, Сар­да­ми, Тев­тра­ни­ей, Или­о­ном, Лес­бо­сом, Гел­лес­пон­том. Об Оль­вии он рас­ска­зы­ва­ет как оче­видец, назы­вая име­на людей, с кото­ры­ми он там бесе­до­вал. Третьим рай­о­ном путе­ше­ст­вий Геро­до­та были гре­че­ские государ­ства Бал­кан­ско­го полу­ост­ро­ва и ост­ро­вов Эгей­ско­го моря. Он пре­крас­но ори­ен­ти­ру­ет­ся в рай­о­нах Атти­ки и в самих Афи­нах (ср., напри­мер, V 77, где он как оче­видец опи­сы­ва­ет посвя­ще­ния на афин­ском акро­по­ле), был в Фивах (V 59: «Кад­мей­ские пись­ме­на я сам видел в хра­ме Апол­ло­на Исмен­ско­го в бео­тий­ских Фивах») и Дель­фах. Ему хоро­шо извест­ны посвя­ще­ния Кре­за в Дель­фы, их место­по­ло­же­ние: сре­ди них он назы­ва­ет золотую кро­пиль­ни­цу с над­пи­сью, сде­лан­ной спар­тан­ца­ми, с.467 в кото­рой они назы­ва­ют себя жерт­во­ва­те­ля­ми. «На самом деле и эта чаша — дар Кре­за, а над­пись начер­тал один из дель­фий­цев в уго­ду лакеде­мо­ня­нам: имя его я знаю, но не назо­ву» (I 51). Как спра­вед­ли­во отме­ча­ет С. Я. Лурье, такую инфор­ма­цию мог иметь писа­тель, став­ший в Дель­фах сво­им чело­ве­ком17. По-види­мо­му, Геро­дот объ­ездил и Пело­пон­нес, побы­вав на Ист­ме, где он видел захва­чен­ную гре­ка­ми в бою фини­кий­скую три­ре­му, посвя­щен­ную богам (VIII 121), в Сики­оне, где он посе­тил свя­ти­ли­ще Адрас­та (V 67), в Тегее (ср. IX 70, где гово­рит­ся о посвя­ще­ни­ях в хра­ме Афи­ны Алеи). Он побы­вал и на ост­ро­вах — Дело­се (II 170), Фасо­се, Закин­фе и мно­гих дру­гих.

Не оста­вил он без вни­ма­ния и север Бал­кан­ско­го полу­ост­ро­ва. Харак­тер опи­са­ний, отно­ся­щих­ся к Македо­нии и Фра­кии, таков, что они мог­ли быть сде­ла­ны толь­ко оче­вид­цем (ср. V 17). К пра­вя­щей дина­стии Македо­нии автор про­яв­ля­ет осо­бую сим­па­тию, вся­че­ски ста­ра­ясь заву­а­ли­ро­вать пер­со­филь­скую пози­цию царей Македо­нии в гре­ко-пер­сид­ских вой­нах. Как чело­век, охот­но и мно­го стран­ст­во­вав­ший, а так­же близ­кий к пра­вя­щим поли­ти­че­ским кру­гам в Афи­нах18, Геро­дот при­нял уча­стие в осно­ва­нии обще­эл­лин­ской коло­нии Фурии. Стре­мясь упро­чить вли­я­ние Афин­ско­го мор­ско­го сою­за на юге Ита­лии и одно­вре­мен­но спло­тить всех элли­нов вокруг Афин, Перикл в середине 40-х годов V в. до н. э. заду­мал осно­вать на месте раз­ру­шен­но­го кротон­ца­ми горо­да Сиба­ри­са коло­нию афи­нян и их союз­ни­ков. К уча­стию в этом пред­при­я­тии при­гла­ша­лись все желаю­щие. За дея­тель­ное уча­стие в руко­вод­стве осно­ва­ни­ем Фурий Геро­дот был про­зван фурий­цем, и это имя сохра­ни­лось за ним у ряда антич­ных авто­ров19. Вме­сте с Геро­до­том уча­стие в осно­ва­нии коло­нии при­ня­ли фило­соф Про­та­гор, афин­ский поли­ти­че­ский дея­тель Ксе­но­крат, милет­ский архи­тек­тор Гип­по­дам. Веро­ят­но, уже живя в Фури­ях, исто­рик совер­шил путе­ше­ст­вия по запад­ной части Сре­ди­зем­но­мо­рья и побы­вал в Сици­лии (Сира­ку­зах — VII 153).

В Фури­ях, одна­ко, вско­ре нача­лась борь­ба меж­ду про­афин­ски­ми и про­спар­тан­ски­ми эле­мен­та­ми20. Геро­дот нигде не упо­ми­на­ет этой коло­нии, с.468 но хоро­шо зна­ет мест­ность, где она была осно­ва­на. Он назы­ва­ет Сиба­рис (V 44—45; VI 21), Мета­понт (IV 15), зна­ком с мест­ны­ми сюже­та­ми Крото­на (исто­рия Демо­кеда — III 129—138), Тарен­та (Ари­он — I 24). Мы нахо­дим у него срав­не­ние Ски­фии с югом Ита­лии (IV 99).

Обсто­я­тель­ства смер­ти Геро­до­та точ­но неиз­вест­ны. Не исклю­че­но, что из Фурий он вер­нул­ся в Афи­ны, где и умер, как пред­по­ла­га­ет Майрс21.

ТЕМА И КОМПОЗИЦИЯ ТРУДА ГЕРОДОТА

В антич­но­сти про­из­веде­ние Геро­до­та обыч­но цити­ро­ва­ли как «Исто­рии» (так оно назва­но в Лин­дос­ской хро­ни­ке)22. Пред­по­ла­га­ют, что свой труд он выпу­стил в свет в Фури­ях, но точ­ных дан­ных на этот счет тра­ди­ция не сохра­ни­ла. Ари­сто­тель в «Рито­ри­ке» (III, 9, 2) сле­дую­щим обра­зом цити­ру­ет нача­ло труда Геро­до­та: Ἡρο­δότου Θου­ρίου ἣδ᾿ ἱστο­ρίης ἀπό­δεξις (Геро­дот фури­ец пред­став­ля­ет ниже­сле­дую­щее изыс­ка­ние). У Ари­сто­те­ля Геро­дот назы­ва­ет себя фурий­цем, но за точ­ность цити­ро­ва­ния здесь пору­чить­ся нель­зя. Во всех дошед­ших до нас руко­пи­сях это же нача­ло сохра­ни­лось в сле­дую­щей редак­ции: Ἡρο­δότου Ἁλι­καρ­νασ­σέος ἱστο­ρίης ἀπό­δεξις ἥςε (Это есть изло­же­ние иссле­до­ва­ния Геро­до­та гали­кар­насс­ца). Так как Ари­сто­тель даже пере­ста­вил сло­ва, мож­но допу­стить, что он цити­ро­вал это нача­ло по памя­ти. Плу­тарх в сво­ем трак­та­те «О зло­нра­вии Геро­до­та» (35) пишет: «Чело­ве­ку, кото­рый счи­та­ет себя гали­кар­насс­цем, хотя дру­гие и назы­ва­ют его фурий­цем…» (см. так­же: De exil. 13). Отсюда вид­но, что Плу­тарх был скло­нен цити­ро­вать нача­ло труда Геро­до­та в том виде, как оно сохра­ни­лось до наше­го вре­ме­ни. Так как Плу­тарх был выдаю­щим­ся уче­ным и биб­лио­фи­лом (он обла­дал одной из луч­ших биб­лио­тек в Гре­ции), сле­ду­ет счи­тать, что у него был про­ве­рен­ный экзем­пляр труда Геро­до­та, вос­хо­дя­щий к автор­ско­му ори­ги­на­лу и редак­ции23.

с.469 В этом зна­ме­ни­том введе­нии Геро­дот гово­рит о теме сво­его труда: «Это есть изло­же­ние иссле­до­ва­ния Геро­до­та гали­кар­насс­ца, [пред­став­лен­ное] для того, чтобы от вре­ме­ни не изгла­ди­лось в памя­ти все, что совер­ше­но людь­ми, а так­же чтобы не заглох­ла сла­ва о вели­ких и достой­ных удив­ле­ния дея­ни­ях, совер­шен­ных частью элли­на­ми, частью вар­ва­ра­ми, что каса­ет­ся как все­го осталь­но­го, так и при­чи­ны, по кото­рой меж­ду ними воз­ник­ла вой­на»24.

Смысл это­го зна­ме­ни­то­го введе­ния Майрс интер­пре­ти­ру­ет сле­дую­щим обра­зом:

1. То, что совер­ше­но людь­ми, обла­да­ет цен­но­стью для чело­ве­че­ства и достой­но того, чтобы спа­сти его от забве­ния.

2. Вели­кие подви­ги не явля­ют­ся моно­по­ли­ей како­го-либо одно­го наро­да, и это отно­сит­ся так­же к гре­ко-пер­сид­ским вой­нам, кото­рые име­ет здесь в виду Геро­дот.

3. Эти подви­ги не явля­ют­ся слу­чай­но­стью, но име­ют свои при­чи­ны, кото­рым долж­но быть дано объ­яс­не­ние. Насто­я­щее обу­слов­ле­но про­шлым, а про­шлое име­ет цен­ность для насто­я­ще­го, как опыт, могу­щий быть исполь­зо­ван­ным в буду­щем25.

Ста­вя перед собой зада­чу опи­сать «совер­шен­ное людь­ми», Геро­дот сле­до­вал эпи­че­ской поэ­зии, вос­пе­вав­шей κλέα ἀνδρῶν — сла­ву мужей (ср.: Hom. Od. VIII, 73)26. Но глав­ная цель труда Геро­до­та, под­черк­ну­тая в кон­це цити­ро­ван­но­го введе­ния, заклю­ча­лась в опи­са­нии вой­ны меж­ду элли­на­ми и вар­ва­ра­ми, т. е. гре­ко-пер­сид­ских войн27. Замы­сел этот обла­дал осо­бой при­вле­ка­тель­но­стью и новиз­ной. При­шел ли он к этой идее до того, как при­сту­пить к созда­нию сво­его труда, или же он под­хо­дил к ней с.470 посте­пен­но, по мере накоп­ле­ния мате­ри­а­ла? Ины­ми сло­ва­ми, како­ва исто­рия труда Геро­до­та?

Яко­би (кото­ро­му в дан­ном вопро­се сле­ду­ет и С. Я. Лурье) убеди­тель­но дока­зы­вал, что труд Геро­до­та не был состав­лен по зара­нее про­ду­ман­но­му пла­ну, но посте­пен­но вырас­тал и оформ­лял­ся по мере накоп­ле­ния мате­ри­а­ла28. Осно­ва­ни­ем для тако­го пред­по­ло­же­ния слу­жит то обсто­я­тель­ство, что сам Геро­дот при­да­вал зна­че­ние само­сто­я­тель­ных про­из­веде­ний тем частям сво­его труда, кото­рые обла­да­ют тема­ти­че­ским един­ст­вом. Он посто­ян­но ссы­ла­ет­ся на отдель­ные лого­сы — еги­пет­ский, скиф­ский и т. п., кото­рые, как пред­по­ла­га­ют неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли, были напи­са­ны им до созда­ния сво­его уни­вер­саль­но­го труда29. Сре­ди них мы встре­ча­ем две ссыл­ки на асси­рий­ский логос (I 106, 184), кото­ро­го труд Геро­до­та не содер­жит. Воз­мож­но, что Геро­дот закон­чил его, но не вклю­чил в окон­ча­тель­ную редак­цию сво­его труда, так как он выпа­дал из общей схе­мы: Асси­рия не успе­ла стать объ­ек­том пер­сид­ских заво­е­ва­ний, будучи задол­го до обра­зо­ва­ния пер­сид­ской дер­жа­вы раз­гром­ле­на вой­ска­ми мидян (а Геро­дот пооче­ред­но опи­сы­ва­ет те стра­ны, кото­рые захва­ти­ли Ахе­ме­ниды начи­ная с осно­ва­те­ля дина­стии Кира до похо­да Ксерк­са на Элла­ду). Ино­гда Геро­дот отсы­ла­ет чита­те­ля к опре­де­лен­ным частям сво­его труда, осно­вы­ва­ясь на сво­ем автор­ском деле­нии (V 36: «Как было пока­за­но мною в пер­вом лого­се»; ср. так­же I 175; II 38; VI 39), но выяс­нить, каким оно было, не пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным30. По-види­мо­му, Геро­дот гото­вил части сво­его труда таким обра­зом, что они обла­да­ли извест­ной само­сто­я­тель­но­стью. Но пору­чить­ся за то, что он с само­го нача­ла работы имел уже гото­вый план все­го про­из­веде­ния, как оно сохра­ни­лось до наше­го вре­ме­ни, нель­зя.

Сей­час уже труд­но себе пред­ста­вить, как тех­ни­че­ски осу­ществля­лась работа «отца исто­рии» над сво­им про­из­веде­ни­ем. Вряд ли все, что мы нахо­дим в его труде, было напи­са­но авто­ром по памя­ти. Ско­рее все­го, бывая в раз­ных стра­нах и горо­дах, Геро­дот состав­лял для себя крат­кие с.471 замет­ки. Позд­нее они под­вер­га­лись лите­ра­тур­ной обра­бот­ке, и так воз­ни­ка­ли лого­сы. Пер­во­на­чаль­но собран­ный мате­ри­ал допол­нял­ся на осно­ва­нии дру­гих источ­ни­ков (лите­ра­тур­ных, доку­мен­таль­ных, уст­ных рас­ска­зов и т. п.). В соста­ве еги­пет­ско­го логоса мы можем выде­лить сюже­ты, раз­вер­ну­тые до раз­ме­ра новел­лы (как, напри­мер, рас­сказ о сокро­вищ­ни­це Рамп­си­ни­та — II 121) и остав­ши­е­ся крат­ки­ми замет­ка­ми (как рас­сказ о цари­це Нито­кри­се — II 100). Али назвал его «крат­ким рефе­ра­том»31. Оветт пред­по­ла­гал, что Геро­дот взял с собой в Фурии эти запис­ки и толь­ко там стал писать свой труд32. Одна­ко это пред­по­ло­же­ние про­ти­во­ре­чит антич­ной тра­ди­ции, соглас­но кото­рой он в 445 г. до н. э. уже читал в Афи­нах часть сво­его труда.

Ком­по­зи­ци­он­но все про­из­веде­ние Геро­до­та делит­ся на две части33. Пер­вая, закан­чи­ваю­ща­я­ся гла­вой 27 пятой кни­ги, изла­га­ет исто­рию Лидии в свя­зи с похо­да­ми Кира, подроб­но рас­ска­зы­ва­ет о Егип­те, став­шем объ­ек­том заво­е­ва­тель­но­го похо­да сына Кира Кам­би­са, повест­ву­ет о внут­рен­ней исто­рии Пер­сии в свя­зи с воца­ре­ни­ем Дария; далее опи­сы­ва­ет­ся поход Дария про­тив ски­фов (и поэто­му деталь­но рас­ска­зы­ва­ет­ся о Ски­фии). К этой же части труда при­мы­ка­ют ливий­ский (пер­сы соби­ра­лись заво­е­вать Ливию) и фра­кий­ский лого­сы. Вся пер­вая часть пред­став­ля­ет собой как бы раз­рос­ше­е­ся введе­ние, в кото­ром пре­об­ла­да­ют этно­гра­фи­че­ские и гео­гра­фи­че­ские экс­кур­сы. Разде­лы ее в зна­чи­тель­ной мере само­сто­я­тель­ны: мы ясно выде­ля­ем здесь лидий­ский, еги­пет­ский, скиф­ский, кирен­ский, ливий­ский и фра­кий­ский лого­сы.

Вто­рая часть, кото­рую сле­ду­ет счи­тать глав­ной, посвя­ще­на исто­рии гре­ко-пер­сид­ских войн. Она рас­па­да­ет­ся на три разде­ла. Пер­вый изла­га­ет собы­тия ионий­ско­го вос­ста­ния (V 28 — VI 32), вто­рой рас­ска­зы­ва­ет о похо­де Дария, «мстив­ше­го» мате­ри­ко­вым гре­кам за помощь, ока­зан­ную вос­став­шим ионий­цам («афи­няне и эре­трий­цы ока­за­ли им помощь кораб­ля­ми, и эти кораб­ли поло­жи­ли нача­ло бедам, выпав­шим на долю элли­нам и вар­ва­рам» — VI 97), тре­тий содер­жит исто­рию похо­да Ксерк­са. Опи­са­ни­ем сра­же­ния при Сесте труд Геро­до­та закан­чи­ва­ет­ся, вер­нее, обры­ва­ет­ся. Явля­ет­ся ли это резуль­та­том несо­вер­шен­ства лите­ра­тур­ной тех­ни­ки или же Геро­дот про­сто не успел его закон­чить — решить этот вопрос со всей опре­де­лен­но­стью нель­зя, но есть осно­ва­ния пред­по­ла­гать, что Геро­дот соби­рал­ся про­дол­жать свой труд. В VII 213 он обе­ща­ет рас­ска­зать о смер­ти пре­да­те­ля Эфи­аль­та в «после­дую­щих логос­ах», но сде­лать это­го, по-види­мо­му, не успел.

Таким обра­зом, в ком­по­зи­ции труда Геро­до­та соче­та­ет­ся тра­ди­ци­он­ный Πε­ρίοδος γῆς с нося­щим нова­тор­ский харак­тер замыс­лом — опи­са­ни­ем с.472 гре­ко-пер­сид­ских войн. Воз­мож­но, что к это­му замыс­лу он при­шел во вре­мя сво­его пре­бы­ва­ния в Афи­нах.

В эту схе­му, саму по себе доволь­но слож­ную и раз­ветв­лен­ную, вклю­че­ны мно­го­чис­лен­ные отступ­ле­ния и экс­кур­сы, кото­рые Геро­дот сам назы­ва­ет «добав­ле­ни­я­ми» (προσ­θῆ­και) и гово­рит о них, как о харак­тер­ном при­зна­ке сво­его труда с само­го его нача­ла (IV 30). Бла­го­да­ря этим отступ­ле­ни­ям его труд содер­жит колос­саль­ное богат­ство мате­ри­а­ла. Перед чита­те­лем откры­ва­ет­ся обшир­ный мир древ­них циви­ли­за­ций Восто­ка и Запа­да, в кото­рый автор про­ни­ка­ет с наив­ным и жад­ным любо­пыт­ст­вом ионий­ско­го гре­ка, пытаю­ще­го­ся осмыс­лить со сво­ей эллин­ской точ­ки зре­ния все то, что он видит и слы­шит. Уди­ви­тель­ные про­ис­ше­ст­вия, слу­чаи из жиз­ни вели­ких людей и пра­ви­те­лей (или даже обык­но­вен­ных смерт­ных), стран­ные с точ­ки зре­ния гре­ка обы­чаи вар­вар­ских наро­дов, колос­саль­ные соору­же­ния, пора­зи­тель­ные явле­ния при­ро­ды, невидан­ные живот­ные и рас­те­ния — обо всем ста­ра­ет­ся автор рас­ска­зать, не упус­кая из виду глав­ную сюжет­ную линию, обра­зу­ю­щую обрам­ле­ние.

СТИЛИСТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ «ИСТОРИИ» ГЕРОДОТА

С худо­же­ст­вен­ной точ­ки зре­ния стиль Геро­до­та при­ня­то назы­вать новел­ли­сти­че­ским. При­нять фор­му новел­лы мог исто­ри­че­ский факт, пре­да­ние, леген­да, сказ­ка и даже бас­ня. К харак­тер­ным чер­там новел­лы у Геро­до­та отно­сят­ся ее исто­ри­че­ское обрам­ле­ние, сжа­тость фор­мы, отто­чен­ная, мет­кая и часто афо­ри­сти­че­ская речь, логи­че­ская и худо­же­ст­вен­ная пол­нознач­ность дета­лей. Мы стал­ки­ва­ем­ся здесь с рельеф­но очер­чен­ны­ми харак­те­ра­ми, перед нами высту­па­ют ино­гда типи­че­ские фигу­ры в типи­че­ских обсто­я­тель­ствах (напри­мер, при­двор­ные, пре­до­сте­ре­гаю­щие сво­их вла­сти­те­лей, — Сан­да­нис у Кре­за — I 71, Арта­бан у Ксерк­са — VII 8, Арта­баз у Мар­до­ния — IX 41). С народ­ны­ми уст­ны­ми рас­ска­за­ми Геро­до­та свя­зы­ва­ет поми­мо син­та­к­си­че­ских осо­бен­но­стей язы­ка и при­стра­стие к вещим снам, чудес­ным пред­зна­ме­но­ва­ни­ям, излюб­лен­ным чис­лам. Кро­ме уст­но­го народ­но­го твор­че­ства, вли­я­ние кото­ро­го на Геро­до­та было очень силь­ным, он испы­тал на себе и вли­я­ние ионий­ской лите­ра­тур­ной тра­ди­ции, в част­но­сти того жан­ра, кото­рый в древ­но­сти назы­вал­ся «милет­ски­ми рас­ска­за­ми»34.

Сюжет­ной закон­чен­но­стью и высо­ки­ми худо­же­ст­вен­ны­ми досто­ин­ства­ми обла­да­ют новел­лы о сокро­вищ­ни­це Рамп­си­ни­та (II 121), о Солоне и Кре­зе (I 29), о жене пер­са Инта­фер­на (III 118), о Пери­ан­дре и его сыне Ликофроне (III 50), о Поли­кра­те (III 125), о Кип­се­ле и Пери­ан­дре с.473 (V 92), о про­ис­хож­де­нии спар­тан­ско­го царя Дема­ра­та (VI 61), про­ник­ну­тая тон­ким юмо­ром новел­ла о сва­тов­стве к Ага­ри­сте (VI 126), новел­ла о Ксерк­се, его бра­те Маси­сте и Арта­ин­те (IX 108), кото­рую С. Я. Лурье (ук. соч., стр. 203) назвал «жут­ким рома­ном».

Одним из наи­бо­лее ярких образ­цов новел­ли­сти­че­ско­го искус­ства Геро­до­та может слу­жить новел­ла о лидий­ском царе Кан­дав­ле, его жене и хит­ром ору­же­нос­це Гиге­се (I 7—13). Она осо­бен­но инте­рес­на тем, что мы можем ука­зать на ее источ­ник — народ­ную лидий­скую леген­ду-сказ­ку, объ­яс­няв­шую про­ис­хож­де­ние ска­зоч­ных богатств лидий­ско­го царя Гиге­са35. В вари­ан­те, близ­ком, по-види­мо­му, к фольк­лор­но­му, она при­веде­на в «Государ­стве» Пла­то­на (II, 359 D). Там рас­ска­зы­ва­ет­ся, как пас­тух Гигес при­об­рел вол­шеб­ное коль­цо, кото­рое дела­ло его невиди­мым. Сумев обо­льстить жену лидий­ско­го царя, он вме­сте с ней убил послед­не­го и захва­тил власть в государ­стве.

Геро­дот отбро­сил ска­зоч­ный эле­мент, и дей­ст­вие его новел­лы носит реа­ли­сти­че­ский харак­тер. Лидий­ский царь Кан­давл решил похва­лить­ся кра­сотой сво­ей жены, пока­зав ее обна­жен­ной сво­е­му тело­хра­ни­те­лю Гиге­су, и оскорб­лен­ная жен­щи­на заста­ви­ла Гиге­са убить ее супру­га и женить­ся на ней. Сжа­тость фор­мы не поме­ша­ла выле­пить яркие и пол­но­кров­ные обра­зы: перед нами как живые высту­па­ют глу­пый и хваст­ли­вый царь Кан­давл, его хит­рый ору­же­но­сец, пыл­кая, реши­тель­ная и гор­дая жена Кан­давла — насто­я­щая лидий­ская Кли­тем­не­стра.

Не менее заме­ча­те­лен тон­кий юмор, раз­ли­тый по всей новел­ле, про­ник­ну­той поис­ти­не атти­че­ской солью: он при­да­ет ей осо­бую при­вле­ка­тель­ность. Рас­те­ряв­ший­ся вна­ча­ле, но затем быст­ро оце­нив­ший обста­нов­ку Гигес заба­вен, еще более сме­шон Кан­давл, с настой­чи­во­стью глуп­ца доби­вав­ший­ся осу­щест­вле­ния сво­его замыс­ла, при­вед­ше­го его к столь печаль­но­му кон­цу. Юмор под­черк­нут автор­ски­ми ремар­ка­ми («суж­де­но, вид­но, было Кан­дав­лу попасть в беду»), три­жды повто­ря­ет­ся свое­об­раз­ная аль­тер­на­ти­ва, пред­ло­жен­ная женой Кан­давла Гиге­су («или, убив Кан­давла, полу­чить и меня и лидий­ское цар­ство, или само­му сей­час же уме­реть»).

Замет­но иро­ни­че­ское отно­ше­ние гре­ка к неко­то­рым восточ­ным обы­ча­ям36. Стыд, кото­рый вызы­ва­ло у вар­ва­ров обна­жен­ное тело, мог с.474 пока­зать­ся гре­ку, про­во­див­ше­му бо́льшую часть дня обна­жен­ным на пале­ст­ре, неле­пым и смеш­ным пред­рас­суд­ком.

Вся новел­ла носит ясный отпе­ча­ток дра­ма­ти­за­ции. Мы нахо­дим в ней про­лог, дей­ст­вие, раз­вяз­ку37. Исто­ри­че­ское обрам­ле­ние ее напо­ми­на­ет лого­гра­фов: иссле­ду­ет­ся гене­а­ло­гия лидий­ских царей, воз­во­ди­мая к Герак­лу. Харак­тер­на и инто­на­ция новел­лы, рас­счи­тан­ная на уст­ное про­из­но­ше­ние, нани­зы­ваю­щее постро­е­ние фраз, свой­ст­вен­ное народ­ным сказ­кам («…воца­рил­ся Кан­давл, сын Мир­са… Этот вот Кан­давл был страст­но влюб­лен в свою жену… любя ее, он счи­тал…»).

Чер­ты народ­ной сказ­ки в еще боль­шей сте­пе­ни свой­ст­вен­ны новел­ле о сокро­вищ­ни­це Рамп­си­ни­та. Для ожив­ле­ния рас­ска­за «Геро­дот череду­ет весе­лые сце­ны с мрач­ны­ми, жесто­ки­ми про­ис­ше­ст­ви­я­ми — напри­мер, ужас­ное вынуж­ден­ное бра­то­убий­ство со сце­ной спа­и­ва­ния сто­ро­жей»38. Он стре­мит­ся рас­ска­зать об уди­ви­тель­ном39, пора­жаю­щем вооб­ра­же­ние, и с наив­ным про­сто­ду­ши­ем готов удив­лять­ся все­му: и победам олим­пи­о­ни­ков (VI 36, 103; VIII 47), и победам пол­ко­вод­цев (IX 64), откры­тию искус­ства дифи­рам­ба наравне с пай­кой метал­лов (I 23, 25).

Мане­ра исто­ри­че­ско­го повест­во­ва­ния Геро­до­та неот­де­ли­ма от его новел­ли­сти­че­ско­го сти­ля. Антич­ная исто­рио­гра­фия до само­го кон­ца сво­его суще­ст­во­ва­ния чаще все­го ста­ви­ла перед собой иные зада­чи, чем совре­мен­ная: ее боль­ше зани­ма­ла худо­же­ст­вен­ная сто­ро­на, чем досто­вер­ность сооб­щае­мых фак­тов и науч­ность их интер­пре­та­ции. Лишь в ред­ких слу­ча­ях она под­ни­ма­ет­ся до истин­но­го пони­ма­ния при­чин собы­тий, науч­но­го ана­ли­за или широ­ких обоб­ще­ний. Труд Геро­до­та не состав­ля­ет исклю­че­ния из это­го пра­ви­ла. Исто­ри­че­ские дея­те­ли, выведен­ные в нем, высту­па­ют перед нами про­из­но­ся­щи­ми речи, спо­ря­щи­ми, сове­ту­ю­щи­ми­ся с бога­ми. Харак­тер­ным при­ме­ром такой дра­ма­ти­за­ции может слу­жить рас­сказ о под­готов­ке похо­да Ксерк­са. Он откры­ва­ет­ся сце­ной сове­ща­ния при царе, на кото­ром высту­па­ют самые знат­ные пер­сы (VII 8). Мы встре­ча­ем сре­ди них сто­рон­ни­ков похо­да (Мар­до­ний) и его про­тив­ни­ков (Арта­бан). Речи царя и лиц, высту­паю­щих в сове­те, постро­е­ны с боль­шим искус­ст­вом, содер­жат обиль­ную аргу­мен­та­цию и укра­ше­ны срав­не­ни­я­ми, делаю­щи­ми дово­ды высту­паю­щих осо­бен­но убеди­тель­ны­ми. Ксеркс гнев­но отчи­ты­ва­ет Арта­ба­на, не сове­ту­ю­ще­го высту­пать в поход. Одна­ко ночью Ксерк­су снит­ся вещий сон, побуж­даю­щий его не отме­нять похо­да. Сон этот повто­ря­ет­ся. Тогда Ксеркс при­зы­ва­ет Арта­ба­на и при­ка­зы­ва­ет ему надеть с.475 его, Ксерк­са, пла­тье, усесть­ся на трон и затем улечь­ся спать на цар­ское ложе — не при­снит­ся ли и ему такой же сон. Арта­бан вынуж­ден испол­нить цар­ский при­каз, ему снит­ся все тот же губи­тель­ный сон (οὖλος ὄνει­ρος Гоме­ра — Или­а­да II, 6). Под вли­я­ни­ем это­го сна Арта­бан меня­ет свое мне­ние. Нако­нец, Ксерк­су снит­ся еще один вещий сон, кото­рый маги тол­ку­ют в том смыс­ле, что Ксеркс пора­бо­тит весь мир. Так боги­ня безу­мия Ата застав­ля­ет Ксерк­са совер­шить тот дер­зост­ный посту­пок (поход на Элла­ду), за кото­рый он будет нака­зан бога­ми.

Необ­хо­ди­мо, одна­ко, отме­тить, что изло­же­ние исто­рии похо­да Ксерк­са, сохра­няя чер­ты новел­ли­сти­че­ско­го сти­ля, сто­ит уже бли­же к науч­но-повест­во­ва­тель­но­му рас­ска­зу в том его виде, как он пред­став­лен в антич­ной исто­рио­гра­фии.

ГЕРОДОТ — ИСТОРИК СОВРЕМЕННОСТИ

Поход Ксерк­са сто­ит в цен­тре все­го повест­во­ва­ния Геро­до­та. Пыт­ли­вый ум «отца исто­рии» под­ни­ма­ет­ся здесь до про­ник­но­вен­ных обоб­ще­ний, и перед нами чаще высту­па­ет уже не худож­ник, а уче­ный, трез­вым и ост­рым умом иссле­дую­щий фак­ты и уста­нав­ли­ваю­щий их зна­че­ние, ори­ги­наль­но и глу­бо­ко мыс­ля­щий. Кри­ти­че­ское суж­де­ние авто­ра дости­га­ет, может быть, наи­боль­шей ост­ро­ты при оцен­ке роли Афин в побед­ном исхо­де сра­же­ний 480/479 г. до н. э.: «Здесь я ока­зы­ва­юсь вынуж­ден­ным выска­зать мне­ние, кото­рое вызо­вет недо­воль­ство боль­шин­ства людей. Тем не менее я не хочу его скры­вать, ибо оно пред­став­ля­ет­ся мне соот­вет­ст­ву­ю­щим истине. Если бы афи­няне из стра­ха перед надви­гаю­щей­ся опас­но­стью поки­ну­ли свою роди­ну или даже если бы они ее не поки­ну­ли, а оста­лись бы и доб­ро­воль­но под­чи­ни­лись Ксерк­су, никто не осме­лил­ся бы высту­пить на море про­тив пер­сид­ско­го царя. А если бы никто не про­ти­во­сто­ял Ксерк­су на море, то и на суше про­изо­шло бы то же самое. Пусть пело­пон­нес­цы воз­двиг­ли бы несколь­ко кре­пост­ных стен в каче­стве линий обо­ро­ны на Ист­ме, союз­ни­ки все рав­но оста­ви­ли бы лакеде­мо­нян, сде­лав это не по сво­ей доб­рой воле, а в силу необ­хо­ди­мо­сти, так как их горо­да захва­ты­ва­ли бы пооди­ноч­ке эскад­ры вра­га…» (VII 139)40.

Если пер­вые четы­ре кни­ги и нача­ло пятой (до гл. 27) мож­но назвать повест­во­ва­ни­ем о про­шлом Элла­ды и циви­ли­за­ций Восто­ка, свя­зан­ных с ней, то после­дую­щая часть «Исто­рии» может быть опре­де­ле­на как исто­рия совре­мен­но­сти. Она посвя­ще­на собы­ти­ям, память о кото­рых была све­жа в умах стар­ших совре­мен­ни­ков Геро­до­та, — исто­рии гре­ко-пер­сид­ских войн.

Чем бли­же к совре­мен­но­сти, тем более уве­рен­ным чув­ст­во­вал себя автор (исто­рия гре­ко-пер­сид­ских войн явля­ет­ся наи­бо­лее досто­вер­ной с.476 частью его труда). Но и здесь у него мно­го раз­лич­ных вещих пред­зна­ме­но­ва­ний, сбыв­ших­ся ора­ку­лов, чудес­ных собы­тий и сов­па­де­ний. Дает себя знать и отсут­ст­вие над­ле­жа­щей точ­но­сти в циф­ро­вых дан­ных — чего сто­ит, напри­мер, его сооб­ще­ние о пяти мил­ли­о­нах вои­нов в армии Ксерк­са! Совре­мен­ные уче­ные умень­ша­ют эту циф­ру в 50 раз. Спра­вед­ли­вость, одна­ко, тре­бу­ет отме­тить, что он стре­мил­ся к точ­но­му опи­са­нию сра­же­ний и посе­тил поля сра­же­ний при Мара­фоне, Пла­те­ях и др. Новей­шие исто­ри­ко-топо­гра­фи­че­ские иссле­до­ва­ния поля Мара­фон­ско­го сра­же­ния под­твер­жда­ют рас­сказ Геро­до­та. В. К. Прит­четт в сво­ей моно­гра­фии «Мара­фон» пока­зы­ва­ет, что дан­ные Геро­до­та о том, что рас­сто­я­ние меж­ду враж­дую­щи­ми арми­я­ми перед нача­лом ата­ки афин­ских гопли­тов рав­ня­лось 8 ста­ди­ям (VI 112), соот­вет­ст­ву­ют истине41. Это тем более важ­но, что Геро­дот опи­сы­вал сра­же­ние через несколь­ко десят­ков лет после того, как оно про­изо­шло, и источ­ни­ки, кото­ры­ми он поль­зо­вал­ся, были дале­ко не совер­шен­ны­ми. Кар­ти­на мор­ской бит­вы при Сала­мине, нари­со­ван­ная им, под­твер­жда­ет­ся дру­ги­ми источ­ни­ка­ми — напри­мер, тра­геди­ей Эсхи­ла «Пер­сы»42.

Осво­бо­ди­тель­ная вой­на, кото­рую гре­ки вели про­тив огром­ной пер­сид­ской дер­жа­вы, опи­са­на им без вся­ко­го наме­ка на то, чтобы как-то очер­нить вра­га или наме­рен­но иска­зить фак­ты в уго­ду пред­взя­той кон­цеп­ции (то же мож­но ска­зать о «Пер­сах» Эсхи­ла). Замет­на пре­вос­ход­ная ори­ен­ти­ро­ван­ность авто­ра не толь­ко в собы­ти­ях внут­рен­ней исто­рии Элла­ды, но и в пер­сид­ских делах (ска­зы­ва­лось его про­ис­хож­де­ние из Гали­кар­насса, вхо­див­ше­го в состав пер­сид­ской дер­жа­вы). Пра­ви­те­ли Гали­кар­насса сто­я­ли в осо­бо близ­ких отно­ше­ни­ях к пер­сид­ско­му дво­ру: это вид­но из рас­ска­за о той роли, кото­рую игра­ла Арте­ми­сия, пра­ви­тель­ни­ца Гали­кар­насса, при дво­ре Ксерк­са.

В осно­ву изло­же­ния исто­рии кон­флик­та поло­же­на наив­ная кон­цеп­ция, соглас­но кото­рой отно­ше­ния меж­ду враж­дую­щи­ми сто­ро­на­ми опре­де­ля­лись древним пер­во­быт­ным прин­ци­пом «око за око, зуб за зуб». Эти сче­ты нача­лись еще в мифи­че­ские вре­ме­на, при­чем агрес­со­ром тогда ока­за­лись не вар­ва­ры, а гре­ки (I 4); но далее (I 6) агрес­со­ром высту­па­ет лидий­ский царь Крез, пер­вым начав­ший «неспра­вед­ли­вые дела» про­тив элли­нов. Вза­им­ная враж­да обост­ри­лась во вре­мя вос­ста­ния ионий­ских гре­ков. Им ока­за­ли помощь Эре­трия и Афи­ны, при­слав­шие 25 кораб­лей. Так как поход Мар­до­ния потер­пел неуда­чу, «Дарий назна­чил для вой­ны с Эре­три­ей и Афи­на­ми дру­гих пол­ко­вод­цев» (V 94). Отсюда вид­но, что Геро­дот искренне счи­тал, буд­то Дарий соби­рал­ся вести вой­ну имен­но с эти­ми дву­мя гре­че­ски­ми государ­ства­ми. Исто­рик мог моти­ви­ро­вать с.477 это тем, что пер­сы вна­ча­ле выса­ди­лись в Эре­трии (VI 98) и уже после того, как они овла­де­ли этим горо­дом, они напра­ви­лись в Атти­ку (VI 102).

Защи­щая свою сво­бо­ду и неза­ви­си­мость, гре­ки совер­ши­ли вели­чай­шие подви­ги. Но Геро­дот далек от того, чтобы иска­зить исто­ри­че­скую исти­ну и умол­чать о тех гре­че­ских государ­ствах, кото­рые изъ­яви­ли готов­ность под­чи­нить­ся пер­сам (став, таким обра­зом, уже в гла­зах гре­ков того вре­ме­ни пре­да­те­ля­ми обще­на­цио­наль­но­го дела). Пори­цая дей­ст­вия одних и отда­вая долж­ное муже­ству и геро­из­му дру­гих, Геро­дот стро­го диф­фе­рен­ци­ро­ван­но обри­со­вы­ва­ет пози­цию раз­лич­ных поли­сов Элла­ды в ходе вой­ны. Свет и тени в сво­ем огром­ном исто­ри­че­ском полотне он рас­пре­де­лил под силь­ным вли­я­ни­ем поли­ти­че­ской ситу­а­ции, сло­жив­шей­ся к тому вре­ме­ни, когда он писал свой труд. Это было вре­мя назре­ва­ния Пело­пон­нес­ской вой­ны, когда поли­ти­че­ские про­ти­во­ре­чия меж­ду дву­мя силь­ней­ши­ми поли­ти­че­ски­ми объ­еди­не­ни­я­ми Элла­ды — Афин­ским и Пело­пон­нес­ским сою­за­ми — достиг­ли край­не­го обост­ре­ния и пере­шли в откры­тые воен­ные дей­ст­вия. Мож­но с уве­рен­но­стью утвер­ждать, что «отец исто­рии» был сто­рон­ни­ком Афин и выра­жал в сво­ем труде глав­ным обра­зом афин­скую точ­ку зре­ния на все то, что про­ис­хо­ди­ло тогда в Элла­де.

При­чи­на заклю­ча­лась в том, что Афи­ны ста­ли вто­рой роди­ной Геро­до­та. Исто­рик не толь­ко подол­гу жил в этом горо­де, но вхо­дил в кру­жок наи­бо­лее выдаю­щих­ся дея­те­лей куль­ту­ры и нау­ки, кото­рый груп­пи­ро­вал­ся вокруг Перик­ла. Туда вхо­ди­ли худож­ник Фидий, поэт Софокл, фило­соф Ана­к­са­гор. Воз­мож­но, что имен­но эти обсто­я­тель­ства сыг­ра­ли решаю­щую роль в выбо­ре им темы сво­его сочи­не­ния. Афи­ны были веду­щей поли­ти­че­ской силой Элла­ды во вре­мя гре­ко-пер­сид­ских войн, орга­ни­за­то­ром борь­бы про­тив пер­сов (Геро­дот пря­мо назы­ва­ет афи­нян спа­си­те­ля­ми Элла­ды — VII 139).

Пар­тия Перик­ла вся­че­ски под­чер­ки­ва­ла эти заслу­ги Афин. Это отра­зи­лось в памят­ни­ках эпо­хи. Весь архи­тек­тур­ный ансамбль акро­по­ля был заду­ман как вели­че­ст­вен­ный памят­ник борь­бы и победы Афин и всех гре­ков над огром­ной пер­сид­ской дер­жа­вой. Ансамбль пред­став­лял собой чудо архи­тек­ту­ры и дол­жен был при­вле­кать в Афи­ны гре­ков со всех частей тогдаш­не­го циви­ли­зо­ван­но­го мира, ока­зы­вая на них опре­де­лен­ное идео­ло­ги­че­ское воздей­ст­вие. Труд Геро­до­та, посвя­щен­ный этой же теме, дол­жен был осо­бен­но импо­ни­ро­вать вождям демо­кра­ти­че­ских Афин и преж­де все­го Пери­к­лу, меч­тав­ше­му об объ­еди­не­нии Элла­ды вокруг Афин и поэто­му ока­зы­вав­ше­му вся­че­ское содей­ст­вие тому, что спо­соб­ст­во­ва­ло про­слав­ле­нию Афин и их подви­га в гре­ко-пер­сид­ских вой­нах. Геро­дот в сво­ем труде вос­хва­ля­ет род Перик­ла, назы­вая его деда Кли­сфе­на чело­ве­ком, кото­рый учредил афин­ские филы и уста­но­вил демо­кра­тию (VI 131). В этом же месте он опи­сы­ва­ет, как мате­ри Перик­ла Ага­ри­сте (назван­ной так по име­ни зна­ме­ни­той Ага­ри­сты, доче­ри сики­он­ско­го тира­на Кли­сфе­на) при­снил­ся сон, буд­то она роди­ла льва. Через несколь­ко дней она роди­ла сына Перик­ла. Мож­но выра­зить сомне­ние, дей­ст­ви­тель­но ли с.478 при­снил­ся подоб­ный сон Ага­ри­сте (С. Я. Лурье ква­ли­фи­ци­ро­вал это сооб­ще­ние как попыт­ку кано­ни­зи­ро­вать Перик­ла в духе древ­не­го попу­ляр­но­го в Афи­нах пред­ска­за­ния)43, но нель­зя отка­зать Геро­до­ту в том, что он нашел эффек­тив­ную фор­му для про­слав­ле­ния вождя афин­ской демо­кра­тии.

В све­те этих обсто­я­тельств станет ясным, поче­му те государ­ства, кото­рые к нача­лу Пело­пон­нес­ской вой­ны зани­ма­ли враж­деб­ную Афи­нам пози­цию, изо­бра­же­ны в отри­ца­тель­ном све­те, если они в ходе гре­ко-пер­сид­ских войн высту­па­ли с пер­со­филь­ских пози­ций или хотя бы стре­ми­лись сохра­нить ней­тра­ли­тет.

Глав­ны­ми вра­га­ми Афин к нача­лу Пело­пон­нес­ской вой­ны были Фивы, Спар­та, Коринф. Геро­дот сооб­ща­ет, что имен­но фиван­цы дали послам пер­сид­ско­го царя «зем­лю и воду», т. е. при­зна­ли себя под­дан­ны­ми Пер­сии, и вся­че­ски под­чер­ки­ва­ет их пер­со­филь­ство (ср. IX 28, 40, 41, 86—88). Рас­ска­зы­вая о том, что фиван­цы ока­за­лись рев­ност­ны­ми сто­рон­ни­ка­ми пер­сов и даже вое­ва­ли на их сто­роне, он ста­ра­ет­ся их уни­зить, изоб­ли­чая в тру­со­сти: «Каж­дый раз они шли впе­ред до схват­ки, но потом их место засту­па­ли пер­сы и мидяне, кото­рые пре­иму­ще­ст­вен­но перед все­ми совер­ша­ли чуде­са храб­ро­сти» (IX 40). Но нель­зя не отме­тить (и это харак­тер­но для «отца исто­рии», стре­мив­ше­го­ся к объ­ек­тив­ной истине), что чув­ство спра­вед­ли­во­сти не поз­во­ли­ло ему умол­чать о 400 фиван­цах, защи­щав­ших от пер­сов Фер­мо­пи­лы в отряде спар­тан­ско­го царя Лео­нида (VII 202). Лео­нид при­зы­вал их при­нять уча­стие в войне с целью испы­тать фиван­цев, и, по сло­вам Геро­до­та, фиван­цы посла­ли ему людей, хотя были настро­е­ны ина­че (VII 205). Воз­мож­но, что инфор­ма­цию Геро­дот полу­чил из кру­гов, враж­деб­ных фиван­цам. Одним из инфор­ма­то­ров, имя кото­ро­го он назы­ва­ет, был житель бео­тий­ско­го горо­да Орхо­ме­на Тер­сандр, «один из пер­вых граж­дан» (IX 16). В этом месте исто­рик рас­ска­зы­ва­ет о пир­ше­стве, кото­рое фива­нец Атта­гин, свя­зан­ный с пер­са­ми, устро­ил в честь Мар­до­ния и знат­ней­ших пер­сов. Рас­ска­зав­ший об этом пир­ше­стве Тер­сандр ста­рал­ся под­черк­нуть, буд­то пер­сы пред­чув­ст­во­ва­ли свое пора­же­ние.

Глав­ной силой в Пело­пон­нес­ском сою­зе, столк­нув­шем­ся с Афин­ским мор­ским сою­зом во вре­мя Пело­пон­нес­ской вой­ны, была не столь­ко Спар­та, сколь­ко Коринф, обла­дав­ший боль­шим эко­но­ми­че­ским потен­ци­а­лом и сопер­ни­чав­ший с Афи­на­ми в их тор­го­вой экс­пан­сии на Запад. Корин­фяне были закля­ты­ми вра­га­ми Афин, и Геро­дот усерд­но пере­да­ет все слу­хи, поро­чив­шие поведе­ние корин­фян в гре­ко-пер­сид­ских вой­нах. По еди­но­душ­но­му мне­нию гре­ков, самым заме­ча­тель­ным геро­ем Сала­мин­ско­го сра­же­ния был коринф­ский адми­рал Адимант, но Геро­дот рису­ет его тру­сом и измен­ни­ком, пытав­шим­ся бежать с поля боя. Совер­шен­но ясно, что Геро­дот полу­чал здесь инфор­ма­цию из враж­деб­но­го Корин­фу источ­ни­ка.

с.479 Напро­тив, Аргос, кото­рый так­же зани­мал откро­вен­но пер­со­филь­скую пози­цию в гре­ко-пер­сид­ских вой­нах, исто­рик пыта­ет­ся вся­че­ски обе­лить. Аргос был глав­ным союз­ни­ком Афин в Пело­пон­не­се, его соеди­ня­ли с Афи­на­ми тра­ди­ци­он­ные узы друж­бы. Для того чтобы не брать пол­но­стью на себя ответ­ст­вен­ность, Геро­дот ста­ра­тель­но пере­да­ет все то, чем аргос­цы впо­след­ст­вии пыта­лись оправ­дать свое поведе­ние. Преж­де все­го они ссы­ла­лись на дель­фий­ский ора­кул, запре­тив­ший им при­ни­мать уча­стие в войне про­тив пер­сов (VII 148). Если учи­ты­вать пер­со­филь­скую пози­цию дель­фий­ско­го жре­че­ства, в этом нет ниче­го неве­ро­ят­но­го. Кро­ме того, сами пер­сид­ские послы, при­быв­шие в Аргос, объ­яви­ли аргос­цам, что пер­сид­ские цари состо­ят в тес­ней­ших род­ст­вен­ных свя­зях с ними, ибо их пред­ок Пер­сей был аргос­ским геро­ем (VII 50). Этот аргу­мент был ско­рее все­го выду­ман позд­нее сами­ми аргос­ца­ми. Наду­ман­ный харак­тер его был ясен само­му авто­ру, тут же поспе­шив­ше­му заявить, что «есть и дру­гой рас­про­стра­нен­ный в Элла­де рас­сказ, что имен­но они (аргос­цы, — В. Б.) при­гла­си­ли царя пой­ти на Элла­ду, после того как вой­на их с лакеде­мо­ня­на­ми ока­за­лась несчаст­ной, ибо они гото­вы были все пред­по­честь сво­е­му тогдаш­не­му несчаст­но­му поло­же­нию» (VII 52). Но даже и в этих сло­вах мы можем уло­вить отте­нок сочув­ст­вия аргос­цам44.

Та часть «Исто­рии», в кото­рой изла­га­ют­ся собы­тия, близ­кие к совре­мен­но­сти, может дать нам пред­став­ле­ние и о поли­ти­че­ских взглядах авто­ра. Он не был демо­кра­том в том смыс­ле, как пони­ма­ли этот тер­мин в Афи­нах вре­ме­ни Пело­пон­нес­ской вой­ны сто­рон­ни­ки пар­тии Клео­на, но счи­тал более при­ем­ле­мой для себя демо­кра­тию, чем тира­нию, как пока­зы­ва­ет, напри­мер, вла­гае­мое в уста Гисти­ея заяв­ле­ние, что каж­дый город в Малой Азии пред­по­чтет гос­под­ству тира­на власть демо­кра­тии (IV 137). Мно­гое при этом опре­де­ля­ла бли­зость Геро­до­та к пар­тии Перик­ла. Послед­ний про­ис­хо­дил из рода Алк­мео­нидов, и Геро­дот дела­ет все для того, чтобы пред­ста­вить чле­нов это­го рода в самом выгод­ном све­те. По-види­мо­му, в Афи­нах ходи­ли слу­хи о свя­зях это­го рода с пер­са­ми, и Геро­дот пере­да­ет леген­ду, буд­то Алк­мео­ниды пода­ли пер­сам сиг­нал щитом, когда те после Мара­фон­ской бит­вы напра­ви­лись к Афи­нам (VI 115). Но далее Геро­дот назы­ва­ет эти слу­хи кле­ве­той (VI 123) на том осно­ва­нии, что Алк­мео­ниды нена­виде­ли тира­нов и были осво­бо­ди­те­ля­ми Афин в гораздо боль­шей сте­пе­ни, чем Гар­мо­дий и Ари­сто­ги­тон45. Заяв­ле­ние это исхо­ди­ло из кру­гов, близ­ких к Пери­к­лу. Ход рас­суж­де­ния Геро­до­та с.480 здесь ясен: в пер­сид­ском вой­ске нахо­дил­ся тиран Гип­пий, изгнан­ный из Афин, и пер­сы наме­ре­ва­лись поста­вить его у вла­сти в Афи­нах, как вид­но из речи Миль­ти­а­да («если они будут поко­ре­ны пер­са­ми, то участь их реше­на — они будут отда­ны во власть Гип­пию» — VI 109).

При­пи­сы­вая Алк­мео­нидам осво­бож­де­ние Афин от тира­нии, Геро­дот дока­зы­ва­ет, что это и было при­чи­ной уси­ле­ния Афин, послу­жив решаю­щим усло­ви­ем их победы над вра­гом: «Будучи пора­бо­ще­ны тира­на­ми, они были нера­ди­вы, как бы работая на гос­по­ди­на. Напро­тив, по дости­же­нии ими сво­бо­ды каж­дый из них стал усерд­но трудить­ся ради соб­ст­вен­но­го бла­го­по­лу­чия» (V 78). Итак, поли­ти­че­ская сво­бо­да явля­ет­ся фак­то­ром обще­ст­вен­но­го про­грес­са — эту мысль мы впер­вые встре­ча­ем у Геро­до­та.

Про­бле­ма наи­луч­ше­го обра­за прав­ле­ния постав­ле­на авто­ром в сцене зна­ме­ни­то­го спо­ра трех знат­ных пер­сов — Дария, Ота­на и Мега­би­за (III 80—82). В этом спо­ре Дарий защи­ща­ет, есте­ствен­но, прин­ци­пы монар­хии, Мега­биз — оли­гар­хии, Отан — демо­кра­тии. Нет сомне­ния, что спор этот измыш­лен от нача­ла до кон­ца — подоб­ные софи­сти­че­ские спо­ры мож­но пред­ста­вить себе толь­ко в Афи­нах46. Пора­же­ние Ота­на в этом спо­ре гово­рит о мно­гом. Если Геро­дот про­слав­ля­ет Кли­сфе­на как осно­ва­те­ля афин­ской демо­кра­тии (VI 131), то име­ет в виду лишь выдви­нуть роль Кли­сфе­на как выдаю­ще­го­ся государ­ст­вен­но­го дея­те­ля. Вме­сте с тем из всей «Исто­рии» совер­шен­но ясно, что Геро­дот поли­ти­че­скую сво­бо­ду счи­тал бла­гом для обще­ства. Спар­тан­ский царь Дема­рат, пере­бе­жав­ший к Ксерк­су, в беседе с ним настой­чи­во про­во­дит ту мысль, что спар­тан­цы нико­гда не при­мут пред­ло­же­ний, веду­щих к пора­бо­ще­нию Элла­ды (VII 102). Точ­но так же два дру­гих спар­тан­ца, Булис и Спер­хий, заяви­ли пер­сид­ско­му пол­ко­вод­цу Гидар­ну, что он не име­ет пред­став­ле­ния о зна­че­нии сво­бо­ды, ина­че он сове­то­вал бы спар­тан­цам сра­жать­ся за нее не толь­ко копья­ми, но и топо­ра­ми (VII 135).

В ито­ге мы мог­ли бы ска­зать, что поли­ти­че­ские иде­а­лы Геро­до­та немно­гим отли­ча­лись от взглядов на этот вопрос, свой­ст­вен­ных обес­пе­чен­но­му граж­дан­ству Элла­ды того вре­ме­ни: они близ­ки к уме­рен­ной демо­кра­тии, и мно­гое здесь опре­де­ля­лось его свя­зя­ми с соот­вет­ст­ву­ю­щи­ми поли­ти­че­ски­ми кру­га­ми Афин.

ИСТОЧНИКИ «ИСТОРИИ» И ПРОБЛЕМА ЕЕ ДОСТОВЕРНОСТИ

Со вре­ме­ни выхо­да в свет труда Яко­би, посвя­щен­но­го Геро­до­ту, мож­но счи­тать окон­ча­тель­но остав­лен­ной ту точ­ку зре­ния, соглас­но кото­рой глав­ный труд по сбо­ру мате­ри­а­лов и созда­нию уни­вер­саль­ной исто­рии был сде­лан еще до того, как «отец исто­рии» при­сту­пил к напи­са­нию с.481 сво­его труда. Инфор­ма­ция, почерп­ну­тая им из пись­мен­ных источ­ни­ков, име­ла вто­ро­сте­пен­ное зна­че­ние, осо­бен­но в тех разде­лах, где изла­га­ет­ся исто­рия гре­ко-пер­сид­ских войн, как спра­вед­ли­во отме­ча­ет Яко­би47. Но нель­зя отри­цать и того, что автор исполь­зо­вал труд Гека­тея (на него он ссы­ла­ет­ся четы­ре раза: II 153; V 36, 125; VI 137). Он был зна­ком и с мно­го­чис­лен­ны­ми лите­ра­тур­ны­ми про­из­веде­ни­я­ми сво­его вре­ме­ни48.

Поми­мо памят­ни­ков лите­ра­ту­ры, в том чис­ле и про­из­веде­ний лого­гра­фов (но, кро­ме Гека­тея, мы не можем с уве­рен­но­стью гово­рить о дру­гих, хотя их исполь­зо­ва­ние не исклю­ча­ет­ся), Геро­дот обра­щал­ся и к дру­гим источ­ни­кам, в том чис­ле доку­мен­таль­ным — над­пи­сям на посвя­ще­ни­ях и сте­лах (V 59), хра­мо­вым хро­ни­кам, сбор­ни­кам ора­ку­лов (осо­бен­но к так назы­вае­мым «Гипо­мне­ма­та» дель­фий­ско­го ора­ку­ла, где содер­жа­лись изре­че­ния боже­ства, сопро­вож­дав­ши­е­ся ука­за­ни­я­ми, по како­му пово­ду они были даны)49 и мно­гим дру­гим. Осо­бен­но важ­ны ссыл­ки само­го авто­ра на источ­ни­ки, кото­ры­ми он поль­зо­вал­ся, и они заслу­жи­ва­ют деталь­но­го рас­смот­ре­ния.

Пояс­няя, какие источ­ни­ки он поло­жил в осно­ву сво­его еги­пет­ско­го логоса, автор сооб­ща­ет: «Нынеш­ни­ми рас­ска­за­ми егип­тян пусть поль­зу­ют­ся те, кому они кажут­ся прав­до­по­доб­ны­ми: у меня же на про­тя­же­нии все­го мое­го рас­ска­за пред­по­ла­га­ет­ся, что я запи­сы­ваю со слу­ха то, что рас­ска­зы­ва­ют все» (II 123).

А. И. Дова­тур рас­кры­ва­ет смысл это­го заяв­ле­ния сле­дую­щим обра­зом: «1) Автор доб­ро­со­вест­но запи­сы­ва­ет все то, что ему рас­ска­зы­ва­ют; 2) вне­се­ние рас­ска­за в исто­рию вовсе не озна­ча­ет при­зна­ния за ним исто­ри­че­ской досто­вер­но­сти; 3) эти пра­ви­ла соблюда­ют­ся на про­тя­же­нии все­го труда Геро­до­та»50.

Сооб­ще­ния о древ­них царях Егип­та сопро­вож­да­ют­ся у Геро­до­та ссыл­ка­ми на еги­пет­ских жре­цов и пере­вод­чи­ков. Но, пере­да­вая их рас­ска­зы, он про­яв­ля­ет здра­вый кри­ти­цизм, отвер­гая такие дета­ли, как поме­ще­ние цар­ской доче­ри в пуб­лич­ный дом (II 121) или рас­сказ о нис­хож­де­нии Рамп­си­ни­та в под­зем­ное цар­ство.

Мно­гое из сооб­щае­мо­го Геро­до­том об исто­рии и орга­ни­за­ции пер­сид­ской дер­жа­вы содер­жит подроб­но­сти, кото­рые застав­ля­ют пред­по­ла­гать, что инфор­ма­ция посту­па­ла к авто­ру от вли­я­тель­ной пер­сид­ской зна­ти. Он обна­ру­жи­ва­ет доста­точ­но хоро­шую осве­дом­лен­ность в пер­сид­ском обра­зе жиз­ни, воен­ной так­ти­ке и стра­те­гии, про­вин­ци­аль­ной адми­ни­ст­ра­ции, исто­рии воз­вы­ше­ния Дария, в интри­гах при дво­ре Дария и Ксерк­са. с.482 Вме­сте с тем он не знал пер­сид­ско­го язы­ка, о чем свиде­тель­ст­ву­ют его фан­та­сти­че­ские объ­яс­не­ния пер­сид­ских соб­ст­вен­ных имен (VI 98). Иссле­до­ва­те­ли обыч­но выде­ля­ют сле­дую­щие источ­ни­ки инфор­ма­ции Геро­до­та о пер­сид­ских делах51. Преж­де все­го это мог­ли быть знат­ные пер­сы, свя­зан­ные с гре­че­ским миром. Одним из них, по-види­мо­му, был Зопир, сын пер­сид­ско­го пол­ко­во­д­ца Мега­би­за, сра­жав­ше­го­ся про­тив афин­ско­го экс­пе­ди­ци­он­но­го кор­пу­са в Егип­те в 456—454 гг. до н. э. В 40-х годах V в. до н. э. Зопир пере­бе­жал в Афи­ны (III 160), и Геро­дот мог встре­чать­ся с ним до того, как поки­нуть Афи­ны и отпра­вить­ся в Фурии52. Дру­гим таким инфор­ма­то­ром был, как пред­по­ла­га­ют, пото­мок Арта­ба­за, постав­лен­но­го пер­сид­ским царем во гла­ве сатра­пии Фри­гии в рай­оне Гел­лес­пон­та. Во вся­ком слу­чае автор пре­крас­но осве­дом­лен о дей­ст­ви­ях это­го пер­сид­ско­го пол­ко­во­д­ца (VIII 126; IX 41, 49). Воз­мож­но так­же, что инфор­ма­то­ра­ми Геро­до­та о пер­сид­ских делах были элли­ны, нату­ра­ли­зо­вав­ши­е­ся в Пер­сии (потом­ки Феми­сток­ла или Метио­ха, сына Миль­ти­а­да, попав­ше­го в плен к пер­сам и с поче­том при­ня­то­го Дари­ем — VI 11). Нако­нец, Геро­дот мог исполь­зо­вать доку­мен­таль­ные дан­ные — офи­ци­аль­ные доку­мен­ты кан­це­ля­рии Ахе­ме­нидов, пере­во­див­ши­е­ся на гре­че­ский язык и рас­про­стра­няв­ши­е­ся в гре­че­ских горо­дах Малой Азии. М. А. Дан­да­ма­ев пока­зал, что «хотя Геро­дот нигде не упо­ми­на­ет Бехи­стун­ской над­пи­си и, по-види­мо­му, даже не знал ее, но неко­то­рые места его изло­же­ния явля­ют­ся бук­валь­ны­ми пере­во­да­ми соот­вет­ст­ву­ю­щих выра­же­ний этой над­пи­си»53.

Геро­дот цити­ру­ет пись­мо Дария Гисти­ею (V 24), начи­наю­ще­е­ся сло­ва­ми: «Гисти­ей, царь Дарий гово­рит тебе…» Выра­же­ние «гово­рит царь Дарий» встре­ча­ет­ся в Бехи­стун­ской над­пи­си 72 раза.

Мно­гие сооб­ще­ния Геро­до­та о пер­сид­ских делах (напри­мер, дан­ные о воца­ре­нии Дария, сына Гис­тас­па, о семи­ме­сяч­ном прав­ле­нии Бар­дии — III 67) под­твер­жда­ют­ся пер­сид­ски­ми источ­ни­ка­ми54. Опуб­ли­ко­ван­ная в 1932 г. так назы­вае­мая «гарем­ная над­пись» Ксерк­са из Пер­се­по­ля ока­за­лась пол­но­стью соот­вет­ст­ву­ю­щей по содер­жа­нию рас­ска­зу Геро­до­та о борь­бе меж­ду сыно­вья­ми Дария за пре­стол (VII 2—3)55.

с.483 Таким обра­зом, в осно­ве изло­жен­ной Геро­до­том исто­рии Пер­сии и похо­дов пер­сид­ских царей на Элла­ду лежат как пер­сид­ские, так и гре­че­ские (как мы увидим ниже) уст­ные рас­ска­зы и дру­гие источ­ни­ки. Гипо­те­зы неко­то­рых иссле­до­ва­те­лей, соглас­но кото­рым рас­сказ Геро­до­та о похо­де Ксерк­са пере­ла­га­ет мему­а­ры Дикея (упо­мя­ну­то­го в VIII 65), ни на чем не осно­ва­ны56, так же как и пред­по­ло­же­ния, буд­то автор широ­ко исполь­зо­вал поэ­му Хери­ла Самос­ско­го «Пер­си­ка»57. Сопо­став­ле­ние ссы­лок авто­ра на уст­ные и пись­мен­ные источ­ни­ки нагляд­но пока­зы­ва­ет подав­ля­ю­щий пере­вес пер­вых над вто­ры­ми. Во вся­ком слу­чае об одном мож­но гово­рить с уве­рен­но­стью: при изло­же­нии исто­рии похо­да Ксерк­са автор исполь­зо­вал луч­шие из доступ­ных тогда источ­ни­ков инфор­ма­ции58.

Одним из наи­бо­лее важ­ных заме­ча­ний авто­ра о его рабо­те с источ­ни­ка­ми явля­ет­ся сле­дую­щее место из еги­пет­ско­го логоса: «До сих пор мое повест­во­ва­ние опи­ра­лось на лич­ные наблюде­ния и умо­за­клю­че­ния, а так­же на резуль­та­ты рас­спро­сов: далее я ста­ну изла­гать рас­ска­зы егип­тян так, как я их слы­шал, добав­ляя кое-что и из соб­ст­вен­ных наблюде­ний» (II 99). Ука­зан­ный здесь метод сбо­ра и исполь­зо­ва­ния инфор­ма­ции харак­те­рен для все­го труда Геро­до­та. Отсюда мож­но заклю­чить, что глав­ны­ми источ­ни­ка­ми для его труда было: 1) то, что он наблюдал соб­ст­вен­ны­ми гла­за­ми (ὄψις); 2) то, о чем он узна­вал со слов дру­гих (ἀκοῇ); 3) то, что ста­но­ви­лось, ему извест­ным в резуль­та­те соб­ст­вен­но­го иссле­до­ва­ния и умо­за­клю­че­ний (ἱστο­ρίη и γνώ­μη).

Иссле­до­ва­ние может быть не толь­ко его соб­ст­вен­ным — весь труд цели­ком явля­ет­ся соб­ст­вен­ным иссле­до­ва­ни­ем авто­ра, как об этом ска­за­но во введе­нии (I 1), — но может при­над­ле­жать и дру­гим (II 118—119). Изред­ка автор назы­ва­ет име­на инфор­ма­то­ров. Это Архий (III 55), Тимн (IV 76), Фер­сандр (IX 16), жри­цы ора­ку­ла в Додоне — Про­ме­ния, Тима­ре­та, Никанд­ра (II 55). Он ссы­ла­ет­ся ино­гда на име­на инфор­ма­то­ров — Дикея (VIII 65), Эпи­зе­ла (VI 117). Но очень часто автор огра­ни­чи­ва­ет­ся ссыл­кой на ано­ним­ные источ­ни­ки типа «гово­рят корин­фяне», «гово­рят афи­няне», «рас­сказ этот пере­да­ют арка­дяне», и т. п. В осно­ве таких ука­за­ний могут лежать: а) уст­ная инфор­ма­ция жите­лей горо­да или мест­но­сти, где побы­вал автор; б) инфор­ма­ция, полу­чен­ная из вто­рых рук, но со ссыл­кой на пер­во­ис­точ­ник; в) нель­зя счи­тать исклю­чен­ной воз­мож­ность како­го-то пись­мен­но­го источ­ни­ка, про­ис­хо­дя­ще­го из ука­зан­но­го горо­да. В каком слу­чае мы долж­ны отдать пред­по­чте­ние одной из этих воз­мож­но­стей, будет зави­сеть от кон­крет­ных обсто­я­тельств, и реше­ние вопро­са в зна­чи­тель­ной мере может ока­зать­ся субъ­ек­тив­ным. Но, учи­ты­вая силь­ней­шее вли­я­ние уст­но­го рас­ска­за на весь стиль с.484 про­из­веде­ния Геро­до­та, его любовь к ост­ро­му слов­цу, нако­нец, несо­вер­шен­ство лите­ра­тур­ной тех­ни­ки того вре­ме­ни, есть осно­ва­ния в боль­шин­стве слу­ча­ев пола­гать, что тер­мин «гово­рят» употреб­лен авто­ром в пря­мом смыс­ле это­го сло­ва59.

Мето­ды исто­ри­че­ской кри­ти­ки источ­ни­ка еще очень несо­вер­шен­ны и ино­гда наив­ны, хотя в основ­ном они выше, чем у его пред­ше­ст­вен­ни­ков и совре­мен­ни­ков (если исклю­чить Фукидида, в про­из­веде­нии кото­ро­го эти мето­ды под­ня­ты на недо­ся­гае­мую в мас­шта­бах того вре­ме­ни высоту). Мы стал­ки­ва­ем­ся у Геро­до­та с сопо­став­ле­ни­ем про­ти­во­ре­чи­вых источ­ни­ков, выбо­ром наи­бо­лее прав­до­по­доб­ной вер­сии, ино­гда отка­зом от суж­де­ния о том, насколь­ко то или иное сооб­ще­ние соот­вет­ст­ву­ет истине («Дей­ст­ви­тель­но ли это так, я не знаю, но пере­даю то, что гово­рят» — IV 195).

В сво­их опи­са­ни­ях он отли­ча­ет то, что увидел сам, от того, о чем узна­вал по слу­хам: «До горо­да Эле­фан­ти­ны я все видел сво­и­ми гла­за­ми, а о том, что нахо­дит­ся за ним, знаю уже толь­ко по слу­хам и рас­спро­сам» (II 29). В том, что опи­са­но им по лич­ным впе­чат­ле­ни­ям, оши­бок очень мало.

Но его неуто­ми­мая любо­зна­тель­ность при­во­дит к тому, что из-за чрез­мер­но­го оби­лия мате­ри­а­ла чита­тель не сра­зу спо­со­бен отде­лить глав­ное от вто­ро­сте­пен­но­го или даже чисто слу­чай­но­го.

В каче­стве при­ме­ра выбо­ра наи­бо­лее досто­вер­ной вер­сии мож­но при­ве­сти рас­сказ авто­ра об обсто­я­тель­ствах смер­ти Кира (I 214). Здесь ука­за­но, что авто­ру изве­стен ряд вер­сий о кон­чине это­го царя, но он при­во­дит ту, кото­рая кажет­ся ему наи­бо­лее досто­вер­ной. То же мы видим в I 95, где исто­рик, рас­ска­зав о воз­вы­ше­нии Кира, добав­ля­ет, что он зна­ет еще три дру­гие вер­сии это­го сюже­та. Ино­гда автор пояс­ня­ет, поче­му он не может выбрать тот или иной вари­ант инфор­ма­ции (как, напри­мер, в рас­ска­зе о бит­ве при Ладе): «С того момен­та как флоты сбли­зи­лись и всту­пи­ли в бой, я не могу в точ­но­сти опи­сать, кто из ионий­цев в этом сра­же­нии ока­зал­ся храб­ре­цом, а кто тру­сом. Они ведь вза­им­но обви­ня­ют друг дру­га» (VI 14).

Все же кри­ти­ка источ­ни­ков, как уже отме­ча­лось, нахо­ди­лась тогда в зача­точ­ном состо­я­нии60, и толь­ко этим мож­но объ­яс­нить появ­ле­ние в труде Геро­до­та опи­са­ний, подоб­ных тому, какое мы нахо­дим в III 102. Здесь сооб­ща­ет­ся, что в пусты­нях Индии водят­ся муравьи вели­чи­ной с соба­ку, рою­щие себе норы под зем­лей и выно­ся­щие оттуда золо­той песок. За пес­ком при­бы­ва­ют индий­цы, каж­дый с тре­мя вер­блюда­ми, нагру­жа­ют песок в меш­ки и сра­зу убе­га­ют, чтобы муравьи их не рас­тер­за­ли. Но спра­вед­ли­вость тре­бу­ет отме­тить, что у «отца исто­рии» было здра­вое чув­ство есте­ствен­но­го недо­ве­рия к бас­но­слов­но­му и он с.485 кате­го­ри­че­ски отвер­га­ет рас­ска­зы о людях с козьи­ми нога­ми или об одно­гла­зых ари­мас­пах (IV 25, 27; III 116), о пре­вра­ще­нии людей в вол­ков у пле­ме­ни нев­ров (IV 105), о про­ис­хож­де­нии ски­фов от Зев­са и доче­ри Бори­сфе­на (IV 5) и т. п.

Сте­пень досто­вер­но­сти труда Геро­до­та цели­ком зави­сит от источ­ни­ков его инфор­ма­ции61. Рас­ска­зы о Древ­нем Егип­те в еги­пет­ском лого­се ино­гда про­сто фан­та­стич­ны, но вина здесь лежит на инфор­ма­то­рах — мест­ных пере­вод­чи­ках и гидах, людях мало­све­ду­щих и не заботя­щих­ся о досто­вер­но­сти того, что они рас­ска­зы­ва­ли, стре­мясь пора­зить вооб­ра­же­ние любо­пыт­но­го чуже­стран­ца. Зато для Саис­ской эпо­хи, близ­кой по вре­ме­ни к Геро­до­ту, труд его явля­ет­ся пер­во­сте­пен­ной важ­но­сти источ­ни­ком, без кото­ро­го наше зна­ние этой эпо­хи в исто­рии Егип­та было бы намно­го бед­нее.

Опи­са­ние Ски­фии, содер­жа­ще­е­ся в чет­вер­той кни­ге (так назы­вае­мый скиф­ский логос), явля­ет­ся нашим основ­ным источ­ни­ком для древ­ней­шей исто­рии наро­дов, оби­тав­ших в бас­сейне Север­но­го При­чер­но­мо­рья. Как заме­ча­ет Сар­тон, один из новей­ших авто­ров исто­рии наук в древ­но­сти, оно так же важ­но, как «Гер­ма­ния» Таци­та для исто­рии древ­них гер­ман­цев62. Кар­ти­на рас­се­ле­ния скиф­ских пле­мен, их обы­чаи и обще­ст­вен­ный строй, одеж­да и спо­со­бы пере­дви­же­ния — все, рас­ска­зан­ное Геро­до­том, в основ­ном под­твер­жда­ет­ся архео­ло­ги­че­ски­ми иссле­до­ва­ни­я­ми ука­зан­но­го рай­о­на, содер­жи­мым скиф­ских кур­га­нов, памят­ни­ка­ми изо­бра­зи­тель­но­го искус­ства. Геро­дот опи­сы­ва­ет обряд побра­тим­ства у ски­фов, при кото­ром бра­таю­щи­е­ся под­ме­ши­ва­ли в чашу с вином свою кровь и выпи­ва­ли, вме­сте каса­ясь кра­ев чаши губа­ми. Эта сце­на изо­бра­же­на на скиф­ских золотых бляш­ках, най­ден­ных при рас­коп­ках63.

Глав­ным источ­ни­ком инфор­ма­ции о Ски­фии для авто­ра были его лич­ные наблюде­ния, сде­лан­ные им при посе­ще­нии Оль­вии, а так­же рас­ска­зы мест­ных жите­лей — как ски­фов, так и гре­ков. Но чем даль­ше от Оль­вии, тем сведе­ния, им сооб­щае­мые, ста­но­вят­ся менее опре­де­лен­ны­ми64.

Послед­ние архео­ло­ги­че­ские рас­коп­ки в Оль­вии пока­за­ли, что опи­са­ние горо­да, сде­лан­ное «отцом исто­рии», в основ­ных чер­тах соот­вет­ст­ву­ет дей­ст­ви­тель­но­сти65.

Наи­боль­шей досто­вер­но­стью отли­ча­ют­ся три послед­ние кни­ги про­из­веде­ния Геро­до­та, где речь идет о похо­де Ксерк­са, и это еди­но­глас­но с.486 отме­ча­ет­ся все­ми иссле­до­ва­те­ля­ми66. Сведе­ния, сооб­щае­мые авто­ром о дви­же­ни­ях войск, их соста­ве (за исклю­че­ни­ем вопро­са о чис­лен­но­сти их), очень часто обос­но­ван­ны, и неопыт­ность авто­ра в вопро­сах воен­но­го искус­ства обыч­но пре­уве­ли­чи­ва­ет­ся. «Если Геро­дот гово­рит, что армия дви­жет­ся из пунк­та А в пункт Б, эти сведе­ния заслу­жи­ва­ют дове­рия, но он лег­ко может оши­бить­ся, объ­яс­няя при­чи­ну это­го пере­ме­ще­ния»67.

Совер­шен­но есте­ствен­ным сле­ду­ет при­знать то обсто­я­тель­ство, что рас­ска­зы, почерп­ну­тые «отцом исто­рии» из сокро­вищ­ни­цы фольк­ло­ра гре­ков или наро­дов тех стран, кото­рые он посе­щал, обла­да­ют малой сте­пе­нью досто­вер­но­сти. Ф. Мищен­ко цити­ру­ет Мас­пе­ро, любив­ше­го гово­рить, что «памят­ни­ки неко­гда поведа­ют нам о делах Хео­пса, Рам­се­са, Тут­мо­са, от Геро­до­та же мы узна­ем то, что гово­ри­ли о них на ули­цах глав­но­го горо­да»68.

Упре­кать авто­ра за иска­же­ние исто­ри­че­ских фак­тов в тех частях его труда, кото­рые осно­ва­ны на народ­ных леген­дах и про­из­веде­ни­ях фольк­ло­ра, — это все рав­но что уко­рять ска­зи­те­лей былин о Доб­рыне Ники­ти­че или Але­ше Попо­ви­че за неточ­ную инфор­ма­цию об исто­рии Киев­ской Руси.

Исто­рик созна­вал, что не все в его труде без­упреч­но как с точ­ки зре­ния соот­вет­ст­вия дей­ст­ви­тель­но­сти, так и с точ­ки зре­ния здра­во­го смыс­ла, и это заста­ви­ло его сде­лать заяв­ле­ние, свиде­тель­ст­ву­ю­щее о вели­чай­шей автор­ской доб­ро­со­вест­но­сти: «Я обя­зан пере­да­вать все то, что мне рас­ска­зы­ва­ют, но верить все­му не обя­зан, и это пусть отно­сит­ся ко все­му мое­му тру­ду» (VII 152).

МИРОВОЗЗРЕНИЕ ГЕРОДОТА

Несмот­ря на зна­чи­тель­ный про­гресс, кото­рый зна­ме­но­вал собой труд «отца исто­рии» в раз­ви­тии нау­ки, мно­гое в его вос­при­я­тии мира, отно­ше­нии к насто­я­ще­му и про­шло­му (дей­ст­ви­тель­но­му или мни­мо­му) сбли­жа­ло его с лого­гра­фа­ми. Эта бли­зость про­яв­ля­ет­ся в наив­ном рацио­на­лиз­ме, с пози­ций кото­ро­го он стре­мит­ся объ­яс­нять гре­че­ские мифы. Ним­фа Ио, геро­и­ня гре­че­ских мифов, ока­зы­ва­ет­ся соблаз­нен­ной не Зев­сом, а капи­та­ном фини­кий­ско­го кораб­ля. Забе­ре­ме­нев, она сама от сты­да сбе­жа­ла из Аргоса на фини­кий­ском кораб­ле (I 5). Стра­на Евро­па не мог­ла быть назва­на так по мифи­че­ской тир­ской царевне, ибо эта царев­на была фини­ки­ян­кой и нико­гда не жила в Евро­пе («вна­ча­ле она при­бы­ла из Фини­кии на Крит, а с Кри­та пере­пра­ви­лась в Ликию…» — с.487 IV 45). Как и лого­гра­фам, ему свой­ст­вен­ны эти­мо­ло­ги­че­ские объ­яс­не­ния. В нача­ле новел­лы о Кан­дав­ле и Гиге­се объ­яс­ня­ет­ся про­ис­хож­де­ние наро­да лидий­цев: он про­ис­хо­дит от Лида. Подоб­ные мифи­че­ские гене­а­ло­гии были обще­при­ня­ты­ми, и гре­ки таким же обра­зом объ­яс­ня­ли себе воз­ник­но­ве­ние гре­че­ских и ино­зем­ных пле­мен­ных назва­ний. Они были убеж­де­ны, что ионий­цы ведут свое нача­ло от Иона, дорий­цы — от Дора, а пер­сы — от героя гре­че­ских мифов Пер­сея.

Наив­ный рацио­на­лизм авто­ра осо­бен­но заме­тен в его истол­ко­ва­нии леген­ды об осно­ва­нии додон­ско­го ора­ку­ла, кото­рую он услы­шал от тамош­них жриц (II 54—58). Они сооб­щи­ли ему, что неко­гда из еги­пет­ских Фив выле­те­ли две чер­ные голуб­ки, из кото­рых одна напра­ви­лась в Ливию и осно­ва­ла там ора­кул Зев­са Аммон­ско­го, дру­гая же при­ле­те­ла в Додо­ну и, сев на дуб, пове­ле­ла мест­ным жите­лям осно­вать тут ора­кул Зев­са. Исто­рик преж­де все­го зада­ет­ся вопро­сом, как мог­ли голуб­ки гово­рить чело­ве­че­ским голо­сом, и отве­ча­ет сле­дую­щим обра­зом (II 57): «…это были, конеч­но, не голуб­ки, а жен­щи­ны, но, так как они при­бы­ли из Егип­та и гово­ри­ли на непо­нят­ном язы­ке, пока­за­лось, буд­то они гово­рят по-пти­чьи. Что же каса­ет­ся чер­но­го цве­та голу­бок, то это сле­ду­ет объ­яс­нять смуг­лым цве­том кожи еги­пет­ских жен­щин». Подоб­ные рацио­на­ли­сти­че­ские тол­ко­ва­ния мог­ли при­хо­дить в голо­ву ему само­му, но он мог их най­ти и в труде Гека­тея: во вся­ком слу­чае он отно­сит­ся к ним с пол­ным дове­ри­ем.

Довер­чи­вость вооб­ще свой­ст­вен­на Геро­до­ту, несмот­ря на заме­чае­мые у него эле­мен­ты кри­ти­циз­ма, духа ионий­ско­го скеп­си­са, поро­див­ше­го неко­гда фило­со­фию Ксе­но­фа­на69. Она про­яв­ля­ет­ся осо­бен­но замет­но в его отно­ше­нии к гре­че­ским и ино­зем­ным куль­там. Хотя зре­лость исто­ри­ка сов­па­да­ет со вре­ме­нем нача­ла дви­же­ния софи­стов, посе­яв­ших семе­на недо­ве­рия к ста­рин­ным рели­ги­оз­ным пред­став­ле­ни­ям (в Афи­нах, где подол­гу жил Геро­дот, софи­сты поль­зо­ва­лись осо­бой попу­ляр­но­стью), сам он сохра­нил орто­док­саль­ные взгляды, усво­ен­ные им еще в юно­сти. Когда в сво­их иссле­до­ва­ни­ях он натал­ки­ва­ет­ся на объ­яс­не­ние собы­тий путем вме­ша­тель­ства поту­сто­рон­них сил, он без­ого­во­роч­но при­ни­ма­ет эти объ­яс­не­ния — идет ли речь о само­про­из­воль­ном исчез­но­ве­нии свя­щен­но­го ору­жия, чудес­ной силой выне­сен­но­го за порог хра­ма (VIII 37), или о гроз­ных пред­зна­ме­но­ва­ни­ях богов, обра­тив­ших вар­ва­ров в бег­ство (VIII 37): узнав об этом бег­стве, дель­фий­цы спу­сти­лись с гор и пере­би­ли нема­лое их чис­ло. Совер­шен­но оче­вид­но дель­фий­ское про­ис­хож­де­ние этой леген­ды. Жре­цы Дельф зани­ма­ли пер­со­филь­скую пози­цию во вре­мя гре­ко-пер­сид­ских войн, но, чтобы оправ­дать­ся перед потом­ст­вом, они сочи­ня­ли подоб­ные бас­ни.

Яко­би заме­тил, что Геро­дот нико­гда не при­ла­га­ет уси­лий к тому, чтобы отыс­кать под­лин­ные при­чи­ны собы­тий, если у него есть с.488 тео­ло­ги­че­ское их обос­но­ва­ние70. Он отлич­но зна­ет при­чи­ны, побудив­шие Ксерк­са начать свой поход про­тив гре­ков: стрем­ле­ние к миро­во­му гос­под­ству, роль воен­ной пар­тии при дво­ре Ксерк­са, уси­лия афин­ско­го тира­на Гип­пия, наде­яв­ше­го­ся при помо­щи пер­сов вер­нуть себе власть в Афи­нах, но пред­по­чи­та­ет оста­но­вить­ся на той, кото­рая пред­став­ля­ет­ся ему глав­ной, рас­ска­зав о виде­нии, явив­шем­ся во сне Ксерк­су (VII 12—14). Во всем этом он был истин­ным сыном сво­ей эпо­хи.

Как и подав­ля­ю­щее боль­шин­ство его совре­мен­ни­ков, Геро­дот — бого­бо­яз­нен­ный чело­век71. Боги для него суще­ст­ву­ют реаль­но и посто­ян­но втор­га­ют­ся в жизнь людей, опре­де­ляя их судь­бу. Все в мире под­вер­же­но тле­нию, лишь одни боги неиз­мен­ны и веч­ны. Выше всех сто­ит рок — Мой­ра (Пифия, жри­ца ора­ку­ла Апол­ло­на Дель­фий­ско­го, гово­рит при­шед­шим к ней лидий­цам: «Судь­бы не могут избе­жать даже боги» — I 91). При помо­щи ора­ку­лов и пред­зна­ме­но­ва­ний, виде­ний, явля­ю­щих­ся людям во сне, и уста­ми про­ри­ца­те­лей боги откры­ва­ют свою волю людям, то, что гото­вит им Мой­ра (I 209; VI 27). За пре­ступ­ле­ни­ем обя­за­тель­но долж­но сле­до­вать воз­мездие, пусть даже через мно­гие поко­ле­ния (за пре­ступ­ле­ние Гиге­са рас­пла­чи­ва­ет­ся его дале­кий пото­мок Крез). Боже­ство завист­ли­во и вспыль­чи­во, любит сму­ту (I 32). Попыт­ка чело­ве­ка пре­вы­сить отведен­ную ему меру сча­стья вызы­ва­ет зависть боже­ства и как след­ст­вие кару: чрез­мер­ное сча­стье чре­ва­то бедой, и это испы­тал на себе тиран Само­са Поли­крат. Перс Арта­бан гово­рит Ксерк­су (VII 10): «Ты видишь, что бог пора­жа­ет мол­нией выдаю­щи­е­ся вели­чи­ной и силой живые суще­ства, ста­ра­ясь их уни­что­жить, малых же он не заме­ча­ет. Ты видишь, как он пора­жа­ет сво­и­ми мол­ни­я­ми все­гда самые высо­кие соору­же­ния и дере­вья: любит ведь бог все выдаю­ще­е­ся сми­рять». Непре­ре­кае­мость сле­по­го рока, нака­зы­ваю­ще­го всех, кто захва­ты­ва­ет себе боль­ше сча­стья, чем ему отведе­но, явля­ет­ся основ­ным зако­ном исто­рии, и вся его кни­га пред­став­ля­ет собой ряд иллю­ст­ра­ций это­го обще­го поло­же­ния72.

Боги элли­нов — те же, что боги всех дру­гих наро­дов. «Все люди име­ют оди­на­ко­вые пред­став­ле­ния об име­нах богов», — заяв­ля­ет он, убедив­шись в этом после беседы с жре­ца­ми Мем­фи­са, Фив и Гелио­по­ля (II 3). Име­на олим­пий­ских богов элли­ны заим­ст­во­ва­ли от егип­тян. Толь­ко Посей­дон и Дио­с­ку­ры, а так­же Гера, Гестия, Феми­да, Хари­ты и Нере­иды явля­ют­ся эллин­ски­ми бога­ми (II 50). Даже Геракл — и тот еги­пет­ско­го про­ис­хож­де­ния, но миф, кото­рый рас­ска­зы­ва­ют о нем элли­ны (буд­то егип­тяне пыта­лись при­не­сти его в жерт­ву, а он порвал путы и пере­бил их всех), — нелеп по суще­ству. «Мож­но ли допу­стить, чтобы Геракл один, к тому же будучи чело­ве­ком, пере­бил, как гово­рят, с.489 вели­кое мно­же­ство наро­да? Впро­чем, да про­стят нам боги и герои за то, что мы столь­ко наго­во­ри­ли о них» (II 45). Для Геро­до­та доста­точ­но малей­ше­го сход­ства, чтобы уста­но­вить тож­де­ство еги­пет­ско­го и эллин­ско­го бога73. Ко всем тай­нам куль­та богов он отно­сит­ся с необык­но­вен­ным инте­ре­сом и вся­че­ски дает понять, что зна­ет мно­гое, но бла­го­го­вей­но умал­чи­ва­ет обо всем этом, за исклю­че­ни­ем таких дета­лей, о кото­рых не греш­но гово­рить (II 171). Но мно­гое в его воз­зре­ни­ях на рели­гию отли­ча­ло его от Гоме­ра, и, отыс­ки­вая при­чи­ны неко­то­рых собы­тий во вме­ша­тель­стве богов, он скло­нен ино­гда допу­стить, что оно мог­ло и не иметь места (как в опи­са­нии бури у Сепи­а­ды — VII 191). Эти эле­мен­ты скеп­си­са были след­ст­ви­ем вли­я­ния эпо­хи и среды, ско­рее все­го афин­ской.

Про­ис­хож­де­ние совре­мен­ных ему людей и исто­ри­че­ских дея­те­лей он без коле­ба­ний воз­во­дит к мифи­че­ским геро­ям и даже богам, отда­вая таким обра­зом дань ста­рин­ным ари­сто­кра­ти­че­ским пред­став­ле­ни­ям, соглас­но кото­рым басилев­сы назы­ва­ли себя διογε­νεῖς (зев­со­рож­ден­ны­ми). «Теря­ю­щи­е­ся в бас­но­слов­ной древ­но­сти начат­ки исто­рии элли­нов и стра­ны их изла­га­ют­ся в том же тоне, что и бли­жай­шие по вре­ме­ни собы­тия»74.

Дви­жу­щей силой исто­ри­че­ско­го про­цес­са у Геро­до­та явля­ет­ся чело­век: отно­ше­ния меж­ду людь­ми, их стра­сти и поро­ки, при­вя­зан­но­сти или враж­да. От чело­ве­че­ских отно­ше­ний, харак­те­ров, досто­инств и недо­стат­ков зави­сит наступ­ле­ние тех или иных собы­тий. В отли­чие от Фукидида Геро­дот не мыс­лит поли­ти­че­ски­ми поня­ти­я­ми, и его изло­же­ние течет в рус­ле кате­го­рий спра­вед­ли­во­сти и неспра­вед­ли­во­сти, пре­ступ­ле­ния и воз­мездия за него, муже­ства и тру­со­сти, бес­ко­ры­стия и коры­сто­лю­бия, зави­сти и вели­ко­ду­шия. Чело­ве­че­ские поро­ки высту­па­ют в самых раз­но­об­раз­ных про­яв­ле­ни­ях и оттен­ках.

Часто един­ст­вен­ным объ­яс­не­ни­ем вели­ких исто­ри­че­ских собы­тий высту­па­ют у него обида или месть за нее. Мно­го­чис­лен­ные при­ме­ры собра­ны А. И. Дова­ту­ром: Киа­к­сар и мидяне нака­зы­ва­ют ски­фов за их бес­чин­ства в Азии (I 106); мас­са­гет­ская цари­ца мстит Киру за сво­его сына (I 214); еги­пет­ский врач, выслан­ный в Пер­сию Ама­си­сом, содей­ст­ву­ет похо­ду Кам­би­са на Еги­пет (III 1); скиф­ский поход Дария пред­при­нят этим царем с целью ото­мстить ски­фам за втор­же­ние в Мидию (IV 1)75.

Важ­ней­шей рели­ги­оз­но-фило­соф­ской иде­ей авто­ра в его осмыс­ле­нии мира, чело­ве­че­ско­го обще­ства и места, кото­рое в нем зани­ма­ет чело­век, явля­ет­ся идея о пре­врат­но­сти судь­бы. Никто не может быть уве­рен с.490 в сво­ем сча­стье, как бы высо­ко он ни воз­нес­ся. Худо­же­ст­вен­ное вопло­ще­ние эта идея полу­чи­ла в новел­ле о Солоне и Кре­зе (I 30—32).

Как чело­ве­че­ские досто­ин­ства, так и недо­стат­ки не явля­ют­ся при­ви­ле­ги­ей како­го-нибудь одно­го наро­да, но свой­ст­вен­ны всем людям. «Пола­гаю… что если бы все люди собра­лись и при­нес­ли с собой все поро­ки, чтобы обме­нять­ся ими со сво­и­ми соседя­ми, то каж­дый, увидя поро­ки соседей, испу­гал­ся бы и поско­рее унес с собой назад то бре­мя поро­ков, с кото­рым при­шел сам» (VII 152). Сло­ва эти ска­за­ны в том месте, где автор вся­че­ски пыта­ет­ся оправ­дать аргос­цев за содей­ст­вие, кото­рое они ока­зы­ва­ли пер­сам.

Мир, каким его видел Геро­дот, был миром обыч­ных людей, его совре­мен­ни­ков, элли­нов и вар­ва­ров. Ари­сто­кра­ты и про­сто­люди­ны, жре­цы Дельф и жри­цы Додо­ны, ремес­лен­ни­ки и тор­гов­цы, вете­ра­ны гре­ко-пер­сид­ских войн и пере­вод­чи­ки на Восто­ке, гре­ки и вар­ва­ры, самые раз­но­об­раз­ные кате­го­рии людей стал­ки­ва­лись с ним на родине и на чуж­бине во вре­мя его про­дол­жи­тель­ных путе­ше­ст­вий, дели­лись с ним вос­по­ми­на­ни­я­ми и впе­чат­ле­ни­я­ми, всем, что они зна­ли и что он хотел от них услы­шать, чтобы запи­сать и запом­нить. И сам он был похож на них, любо­зна­тель­ный и общи­тель­ный — истин­ный сын сво­ей эпо­хи и сво­его наро­да.

ГЕРОДОТ — ОТЕЦ ГЕОГРАФИИ И ЭТНОГРАФИИ

Иссле­до­ва­те­ли труда Геро­до­та очень рано отме­ти­ли харак­тер­ную осо­бен­ность его путе­ше­ст­вий. Пути, по кото­рым он стран­ст­во­вал, про­ле­га­ли в подав­ля­ю­щем боль­шин­стве слу­ча­ев по уже осво­ен­ным гре­ка­ми зем­лям. Это был почти весь тогдаш­ний циви­ли­зо­ван­ный мир, ойку­ме­на. Доро­ги в нем были хоро­шо изу­че­ны, пото­му что это­го тре­бо­ва­ли насто­я­тель­ные нуж­ды море­пла­ва­ния и тор­гов­ли. Гео­гра­фи­че­ские зна­ния этой эпо­хи нашли впер­вые в антич­ной лите­ра­ту­ре более или менее систе­ма­ти­зи­ро­ван­ное изло­же­ние в труде Геро­до­та.

«Отцу исто­рии» при­над­ле­жал, по-види­мо­му, и ряд откры­тий в этой нау­ке. Под­няв­шись вверх по Нилу, он впер­вые позна­ко­мил гре­ков с горо­дом Мероэ (II 29). Так же впер­вые им было очер­че­но рас­по­ло­же­ние Кас­пий­ско­го моря — он открыл, что оно было замкну­тым бас­сей­ном (I 202—203). Эта точ­ка зре­ния утвер­ди­лась толь­ко во II в. н. э. у гео­гра­фа Клав­дия Пто­ле­мея (жив­шие после Геро­до­та Эра­то­сфен и Стра­бон счи­та­ли Кас­пий­ское море зали­вом Север­но­го оке­а­на).

Тем не менее его гео­гра­фи­че­ские пред­став­ле­ния о неко­то­рых рай­о­нах были еще очень при­бли­зи­тель­ны­ми. Ски­фию он пред­став­лял себе в виде четы­рех­уголь­ни­ка, запад­ную сто­ро­ну кото­ро­го обра­зу­ет Истр (Дунай), восточ­ную — Мео­ти­да (Азов­ское море), север­ную — зем­ли погра­нич­ных со ски­фа­ми наро­дов. Южная сто­ро­на Ски­фии тянет­ся вдоль Пон­та. Каж­дая сто­ро­на это­го четы­рех­уголь­ни­ка име­ет в дли­ну 4000 с.491 ста­дий: таким обра­зом, общая пло­щадь Ски­фии рав­ня­ет­ся 300000 км2. Суро­вость кли­ма­та Ски­фии Геро­дот, веро­ят­но, пре­уве­ли­чил, но его сооб­ще­ние о том, что Мео­ти­да и Бос­пор Ким­ме­рий­ский (Кер­чен­ский про­лив) зимой замер­за­ют (IV 28), соот­вет­ст­ву­ет дей­ст­ви­тель­но­сти.

Гео­гра­фи­че­ские опи­са­ния в кни­ге «отца исто­рии» зани­ма­ют столь боль­шое место, что Яко­би пред­по­ло­жил, буд­то Геро­дот начи­нал свою дея­тель­ность как гео­граф и этно­граф. Такое суж­де­ние явля­ет­ся резуль­та­том кри­ти­че­ско­го отно­ше­ния к его тру­ду с пози­ций совре­мен­ной исто­ри­че­ской нау­ки, но харак­тер­но, что Сар­тон, автор двух­том­ной исто­рии нау­ки в древ­но­сти, поме­стил очерк о Геро­до­те в тот раздел сво­ей кни­ги, где про­сле­жи­ва­ет­ся раз­ви­тие гео­гра­фи­че­ских зна­ний76. Вклад Геро­до­та в гео­гра­фию дей­ст­ви­тель­но велик, хотя, может быть, если бы сочи­не­ние Гека­тея дошло до наше­го вре­ме­ни, он не пока­зал­ся бы уж таким обшир­ным.

Но вме­сте с тем иссле­до­ва­ние геро­до­тов­ской гео­гра­фии убеж­да­ет нас в том, что в сво­их основ­ных чер­тах она сов­па­да­ет со взгляда­ми на этот пред­мет, кото­рые были обще­при­ня­ты­ми в его вре­ме­на. В чет­вер­той кни­ге «Исто­рии» Геро­дот, кри­ти­че­ски ото­звав­шись об авто­рах «Обо­зре­ний зем­ли», утвер­ждав­ших, буд­то зем­ля име­ет фор­му кру­га, омы­вае­мо­го со всех сто­рон оке­а­ном, счи­та­ет необ­хо­ди­мым изло­жить свои взгляды на кар­ту мира. Стро­ит ее он сле­дую­щим обра­зом. Четы­ре наро­да — кол­хидяне, сас­пи­ры, мидяне и пер­сы — живут от Север­но­го моря до Эритрей­ско­го (под кото­рым Геро­дот пони­ма­ет Индий­ский оке­ан со все­ми его зали­ва­ми). От это­го «мериди­а­на» высту­па­ют к запа­ду два «мыса». Пер­вый из них с север­ной сто­ро­ны начи­на­ет­ся от Фаси­са (Рион) и дости­га­ет, протя­нув­шись вдоль Пон­та и Гел­лес­пон­та, тро­ян­ско­го Сигея. С южной сто­ро­ны этот мыс тянет­ся от Мири­ан­дрий­ско­го зали­ва (меж­ду Сири­ей и Кили­ки­ей) до Три­оп­ско­го мыса. Это та самая терри­то­рия, кото­рая теперь назы­ва­ет­ся Малой Ази­ей (IV 38).

Дру­гой «мыс» про­сти­ра­ет­ся вдоль Эритрей­ско­го моря. На нем рас­по­ло­же­ны Пер­сия, Асси­рия и Ара­вия. Кон­ча­ет­ся этот мыс у Ара­вий­ско­го зали­ва, там где Дарий про­ло­жил канал от Нила к это­му зали­ву. Тако­во очень при­бли­зи­тель­ное опи­са­ние Ара­вий­ско­го полу­ост­ро­ва и при­ле­гаю­щей к нему терри­то­рии, кото­рую Геро­дот вме­сте с опи­сан­ной выше Малой Ази­ей назы­ва­ет Ази­ей (IV 40).

Вто­рая часть све­та, Ливия, поме­ща­ет­ся на вто­ром из мысов, сле­дуя непо­сред­ст­вен­но за Егип­том (IV 41).

Вме­сте с Евро­пой эти три части све­та состав­ля­ют еди­ный кон­ти­нент. Так утвер­жда­ли ионий­цы, но Геро­дот уве­рен, что они не пра­вы, так как к этим трем частям све­та надо доба­вить еще чет­вер­тую, а имен­но дель­ту Нила (II 16): «…она не отно­сит­ся ни к Азии, ни к Ара­вии, а рас­по­ло­же­на в про­ме­жут­ке меж­ду Ази­ей и Ливи­ей» (II 16).

с.492 Азия засе­ле­на до Индии, и терри­то­рия даль­ше к восто­ку пред­став­ля­ет собой пусты­ню, нико­му не извест­ную.

Что каса­ет­ся вели­чи­ны этих частей све­та, то Геро­дот про­те­сту­ет про­тив утвер­жде­ния авто­ров «Обо­зре­ний зем­ли», буд­то Азия оди­на­ко­ва по вели­чине с Евро­пой (IV 36). В дей­ст­ви­тель­но­сти Евро­па рав­ня­ет­ся по длине Азии и Ливии, вме­сте взя­тым, а по ширине ее даже нель­зя срав­ни­вать с Ази­ей и Ливи­ей (IV 42).

Отно­си­тель­но Евро­пы никто досто­вер­но не зна­ет, омы­ва­ет­ся ли она водой на восто­ке и на севе­ре (IV 45). Сооб­щив такую деталь, Геро­дот добав­ля­ет, что при­дер­жи­ва­ет­ся по это­му пово­ду обще­при­ня­тых мне­ний.

Тот наив­ный рацио­на­лизм, с пози­ций кото­ро­го «отец исто­рии» тол­ко­вал осве­щен­ные древ­но­стью мифо­ло­ги­че­ские сюже­ты, про­яв­ля­ет­ся и в тех местах его труда, где он пыта­ет­ся объ­яс­нить зага­доч­ные явле­ния при­ро­ды или уточ­нить гео­гра­фи­че­ское опи­са­ние мира и отдель­ных стран. В II 28 он пере­да­ет рас­сказ хра­ни­те­ля сокро­вищ боги­ни Нейт (он назы­ва­ет ее Афи­ной) о вер­хо­вьях Нила. Этот жрец заявил, буд­то исто­ки Нила нахо­дят­ся меж­ду дву­мя гора­ми — Кро­фи и Мофи. Царь Псам­ме­тих пытал­ся изме­рить глу­би­ну этих исто­ков, но опу­щен­ная в них верев­ка дли­ной в несколь­ко тысяч саже­ней не достиг­ла дна. Рас­сказ этот пока­зал­ся явно неле­пым здра­во­мыс­ля­ще­му гре­ку, и он объ­яс­нил этот факт сле­дую­щим обра­зом. По-види­мо­му, в вер­хо­вьях Нила суще­ст­ву­ют мощ­ные водо­во­роты, и бур­ное тече­ние отнес­ло верев­ку таким обра­зом, что она не доста­ла дна.

Ливия омы­ва­ет­ся водой со всех сто­рон, и пер­вый дока­зал это фара­он Нехо, отпра­вив­ший фини­кий­цев с при­ка­за­ни­ем плыть из Эритрей­ско­го моря на юг и, обо­гнув Герак­ло­вы Стол­пы (Гибрал­тар­ский про­лив), вер­нуть­ся в Еги­пет. Два года плы­ли фини­кий­цы и толь­ко на тре­тий вер­ну­лись в Еги­пет через Герак­ло­вы Стол­пы. Сооб­щив об этом, Геро­дот добав­ля­ет: «Рас­ска­зы­ва­ли так­же, чему я не очень верю (дру­гой кто-нибудь, воз­мож­но, это­му и пове­рит), что во вре­мя это­го пла­ва­ния кру­гом Ливии фини­кий­цы виде­ли солн­це с пра­вой сто­ро­ны». По это­му пово­ду Ф. Мищен­ко заме­ча­ет: «Доб­ро­со­вест­ность Геро­до­та как наблюда­те­ля и запи­сы­ва­те­ля дока­зы­ва­ет­ся более все­го таки­ми слу­ча­я­ми, когда он зано­сит в свой труд пока­за­ния, кото­рые под­твер­жда­ют­ся впо­след­ст­вии гео­гра­фи­че­ски­ми, исто­ри­че­ски­ми и этно­гра­фи­че­ски­ми изыс­ка­ни­я­ми. Геро­дот не верит тому, буд­то фини­ки­яне во вре­мя пла­ва­ния вокруг Афри­ки име­ли солн­це с пра­вой сто­ро­ны, так как наш автор не имел еще ника­ко­го поня­тия об эклип­ти­ке и эква­то­ре»77.

Одной из самых, может быть, серь­ез­ных оши­бок Геро­до­та было выска­зан­ное пред­по­ло­же­ние, буд­то Нил течет в том же направ­ле­нии, что и Истр (Дунай): Дунай пере­се­ка­ет Евро­пу с запа­да на восток, Нил с.493 течет парал­лель­но Ист­ру (II 33: «Я пред­по­ла­гаю, что Нил име­ет такое же тече­ние, как и Истр»). Но ошиб­ка эта не пока­жет­ся нам такой боль­шой, если мы вспом­ним, что эта точ­ка зре­ния про­дер­жа­лась в Евро­пе до кон­ца XVIII в.78.

Все части све­та и стра­ны мира, о кото­рых повест­ву­ет Геро­дот, при­вле­ка­ли его не сами по себе, а лишь постоль­ку, посколь­ку их насе­ля­ли наро­ды, вызы­вав­шие осо­бый инте­рес авто­ра. Он уде­ля­ет вели­чай­шее вни­ма­ние опи­са­нию вар­вар­ских наро­дов, их быта и обы­ча­ев, суще­ст­ву­ю­щих у них форм бра­ка и семьи, жилищ и одеж­ды, рели­гии и даже язы­ку, хотя о послед­нем он очень ред­ко сооб­ща­ет полез­ные сведе­ния: линг­ви­стом он не был. Этно­гра­фи­че­ские опи­са­ния Геро­до­та зани­ма­ют зна­чи­тель­ное место в его труде, и в них содер­жит­ся срав­ни­тель­но мало неточ­но­стей, пото­му что они явля­ют­ся резуль­та­том его лич­ных наблюде­ний — а смот­рел он доста­точ­но вни­ма­тель­но и зор­ко.

Луч­шим образ­цом этно­гра­фи­че­ско­го очер­ка у Геро­до­та явля­ет­ся опи­са­ние Ски­фии. Оно начи­на­ет­ся с обзо­ра гео­гра­фи­че­ских усло­вий, затем он рас­ска­зы­ва­ет о богах, назы­вая их име­на по-скиф­ски, обы­ча­ях, жерт­во­при­но­ше­ни­ях и гада­ни­ях, воен­ном деле, вра­че­ва­нии, нака­за­нии пре­ступ­ни­ков, погре­баль­ных обрядах. Как уже ука­зы­ва­лось выше, мно­гие из сооб­ще­ний Геро­до­та под­твер­жда­ют­ся архео­ло­ги­че­ски­ми иссле­до­ва­ни­я­ми79.

Неко­то­рые из этно­гра­фи­че­ских опи­са­ний авто­ру не при­над­ле­жат. Тако­вы сведе­ния о пиг­ме­ях в Ливии, полу­чен­ные даже не из вто­рых, а из третьих рук. О пиг­ме­ях рас­ска­за­ли наса­мо­ны аммон­ско­му царю Эте­ар­ху, тот поведал это кирен­цам, а от кирен­цев уже услы­шал этот рас­сказ Геро­дот (II 32).

Жизнь наро­дов, с кото­ры­ми Геро­дот зна­ко­мил­ся во вре­мя сво­его путе­ше­ст­вия, пора­жа­ла его преж­де все­го тем, чем она отли­ча­лась от жиз­ни элли­нов. Она каза­лась уди­ви­тель­ной, а рас­сказ об уди­ви­тель­ном (θωυμασ­τά — I 1) был одной из основ­ных целей его труда, как вид­но из цити­ро­ван­но­го введе­ния. Автор сам гово­рит об этом в опи­са­нии еги­пет­ских обы­ча­ев: «Как небо над егип­тя­на­ми отли­ча­ет­ся от неба дру­гих стран и река их име­ет иную при­ро­ду, чем все про­чие реки, так подоб­но это­му мно­гие нра­вы и обы­чаи их про­ти­во­по­лож­ны нра­вам и обы­ча­ям с.494 осталь­ных людей. Жен­щи­ны у них ходят на рынок и тор­гу­ют, а муж­чи­ны сидят дома и ткут. У всех осталь­ных людей тол­ка­ют уток вверх, а у егип­тян вниз. Муж­чи­ны у них носят тяже­сти на голо­вах, жен­щи­ны на пле­чах. Жен­щи­ны мочат­ся стоя, муж­чи­ны сидя. Испраж­ня­ют­ся егип­тяне дома, а едят на ули­це, гово­ря, что все непри­стой­ное, хотя и необ­хо­ди­мое, сле­ду­ет делать скрыт­но, а при­стой­ное пуб­лич­но. Ни одна жен­щи­на не выпол­ня­ет жре­че­ских обя­зан­но­стей ни при муж­ском, ни при жен­ском боже­стве, и жре­че­ские долж­но­сти испол­ня­ют толь­ко муж­чи­ны как при богах, так и при боги­нях. Сыно­вья вовсе не обя­за­ны, если они того не хотят, содер­жать роди­те­лей, доче­ри же, наобо­рот, обя­за­ны это делать непре­мен­но, хотя бы они того и не жела­ли» (II 35).

В неко­то­рых сво­их опи­са­ни­ях Геро­дот обра­тил вни­ма­ние на такие осо­бен­но­сти жиз­ни наро­дов, кото­ры­ми евро­пей­ская нау­ка заин­те­ре­со­ва­лась толь­ко в середине XIX в. Он опи­сал жизнь озер­ных жите­лей, оби­тав­ших в жили­щах, постро­ен­ных на сва­ях, на осно­ва­нии впе­чат­ле­ний от пре­бы­ва­ния в Македо­нии (V 16). Пер­вые труды о свай­ных построй­ках появи­лись в евро­пей­ской нау­ке толь­ко во вто­рой поло­вине XIX в.

Этно­гра­фия Геро­до­та заслу­жи­ва­ет вни­ма­тель­но­го иссле­до­ва­ния, но даже бег­лое зна­ком­ство с его трудом поз­во­ля­ет без пре­уве­ли­че­ния заявить, что «отец исто­рии» явля­ет­ся для нас прак­ти­че­ски и пер­вым этно­гра­фом Евро­пы80.

ТРУД ГЕРОДОТА В СВЕТЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ КРИТИКИ

Необык­но­вен­ное раз­но­об­ра­зие сведе­ний, отно­ся­щих­ся к самым раз­лич­ным обла­стям жиз­ни чело­ве­че­ско­го обще­ства, худо­же­ст­вен­ность изло­же­ния, оби­лие рас­ска­зов (Cic. De leg. I, 1), фан­та­сти­че­ские дета­ли, почерп­ну­тые авто­ром из фольк­ло­ра самых раз­лич­ных наро­дов древ­но­сти, — все это очень рано навлек­ло на Геро­до­та обви­не­ние в иска­же­нии исти­ны. Осо­бен­но оже­сто­чен­ным про­тив­ни­ком «отца исто­рии» был Кте­сий, быв­ший при пер­сид­ском дво­ре с 415 по 398 г. вра­чом. В сво­ей «Пер­сид­ской исто­рии» он изо всех сил ста­рал­ся изоб­ли­чить Геро­до­та в лжи­во­сти. Инте­рес­но при этом отме­тить, что труд само­го Кте­сия, по сло­вам Плу­тар­ха (Ar­tax. I), содер­жал мно­же­ство оши­бок и пред­на­ме­рен­ных извра­ще­ний фак­тов. О геро­до­тов­ском опи­са­нии Егип­та, как пере­пол­нен­ном выдум­ка­ми и бас­ня­ми, кри­ти­че­ски отзы­вал­ся Дио­дор (I, 69), отте­нок недоб­ро­же­ла­тель­но­сти заме­тен и у Стра­бо­на (XI, 6, 3). Но самые рез­кие выпа­ды про­тив Геро­до­та, обви­не­ния в том, что он был неспра­вед­ли­вым и низ­ким чело­ве­ком, стре­мив­шим­ся увидеть в людях толь­ко под­лое и злое, что он умыш­лен­но умал­чи­вал о бла­го­род­ном и пре­крас­ном в уго­ду с.495 пред­взя­той точ­ке зре­ния, мы нахо­дим в спе­ци­аль­но напи­сан­ном для этой цели трак­та­те Плу­тар­ха «О зло­нра­вии Геро­до­та»81. Надо иметь в виду, что он был напи­сан, когда Гре­ция была мало­зна­чи­тель­ной про­вин­ци­ей Ахе­ей в соста­ве огром­ной Рим­ской импе­рии. Тяже­ло пере­жи­вав­шие уни­жен­ное поло­же­ние, в кото­рое вверг Элла­ду могу­ще­ст­вен­ный Рим, пред­ста­ви­те­ли гре­че­ских обра­зо­ван­ных кру­гов с осо­бой гор­до­стью хра­ни­ли память о геро­и­че­ском про­шлом сво­ей роди­ны. Одной из самых ярких стра­ниц исто­рии это­го про­шло­го были гре­ко-пер­сид­ские вой­ны. Но сочи­не­ние Геро­до­та менее все­го соот­вет­ст­во­ва­ло устрем­ле­ни­ям гре­че­ских пат­риотов, так как в нем откро­вен­но рас­ска­зы­ва­лось о слу­ча­ях пре­да­тель­ства обще­на­цио­наль­но­го гре­че­ско­го дела со сто­ро­ны ряда гре­че­ских государств, о раз­но­гла­си­ях в лаге­ре гре­ков. Плу­тарх обви­нил Геро­до­та в недоб­ро­же­ла­тель­но­сти по отно­ше­нию к бео­тий­цам, пола­гая при этом, что он выпол­ня­ет свой долг, ста­но­вясь «на защи­ту сво­их пред­ков и исти­ны» (Плу­тарх был бео­тий­цем). Сам Плу­тарх в сво­их про­из­веде­ни­ях стре­мил­ся нари­со­вать кар­ти­ну тес­но­го един­ства гре­ков, геро­и­че­ски отста­и­вав­ших сво­бо­ду и неза­ви­си­мость сво­ей роди­ны от наше­ст­вия вар­ва­ров.

В эпо­ху Воз­рож­де­ния латин­ский пере­вод труда Геро­до­та, выпол­нен­ный зна­ме­ни­тым гума­ни­стом Лорен­цо Вал­ла (Вене­ция, 1479), и изда­ние гре­че­ско­го тек­ста не менее зна­ме­ни­тым Аль­дом Ману­ци­ем при­влек­ли инте­рес чита­те­лей ново­го вре­ме­ни к «отцу исто­рии». Круп­ней­ший фран­цуз­ский фило­лог Этьен (Сте­фа­нус) опуб­ли­ко­вал в 1566 г. в Жене­ве свою «Апо­ло­гию Геро­до­та», но кри­ти­че­ское и часто враж­деб­ное отно­ше­ние к пер­во­му исто­ри­ку Евро­пы доволь­но часто дава­ло себя знать вплоть до кон­ца XIX в.

Откры­тия в обла­сти древ­ней исто­рии, сде­лан­ные в нача­ле и пер­вой поло­вине XIX в., заста­ви­ли евро­пей­ских уче­ных взгля­нуть на сочи­не­ния Геро­до­та под новым углом зре­ния. В резуль­та­те дешиф­ров­ки еги­пет­ских иеро­гли­фов и вави­лон­ской кли­но­пи­си иссле­до­ва­те­лям ста­ли доступ­ны пер­во­ис­точ­ни­ки по исто­рии Древ­не­го Восто­ка, и это поз­во­ли­ло выде­лить исто­рию Древ­не­го Восто­ка в само­сто­я­тель­ную науч­ную дис­ци­пли­ну. Про­гресс зна­ний в этой обла­сти вызвал двой­ст­вен­ную реак­цию в отно­ше­нии к Геро­до­ту. С одной сто­ро­ны, обна­ру­жи­лось, что все рас­ска­зан­ное Геро­до­том по лич­ным впе­чат­ле­ни­ям в доста­точ­ной мере досто­вер­но и, чем бли­же опи­сан­ные им собы­тия к совре­мен­ной ему эпо­хе, тем его изло­же­ние точ­нее. Как уже дав­но пока­за­ли егип­то­ло­ги, сочи­не­ние Геро­до­та для Егип­та Саис­ской эпо­хи явля­ет­ся един­ст­вен­ным источ­ни­ком, поз­во­ля­ю­щим пред­ста­вить связ­ную исто­рию стра­ны, в основ­ном под­твер­жден­ную тузем­ны­ми источ­ни­ка­ми82. То же мож­но отме­тить и для исто­рии Пер­сии. Геро­дот был зна­ком с офи­ци­аль­ной доку­мен­та­ци­ей с.496 кан­це­ля­рии пер­сид­ских царей — во вся­ком слу­чае с теми доку­мен­та­ми, кото­рые рас­про­стра­ня­лись в гре­че­ском пере­во­де.

С дру­гой сто­ро­ны, мно­гие иссле­до­ва­те­ли, стре­мив­ши­е­ся про­ник­нуть в дух и смысл это­го уди­ви­тель­но­го про­из­веде­ния, обра­ти­ли вни­ма­ние на боль­шое коли­че­ство неточ­но­стей и оши­бок в труде Геро­до­та: древ­ней­шая исто­рия Егип­та в изло­же­нии Геро­до­та содер­жит очень мало досто­вер­но­го, хотя и здесь нель­зя отри­цать цен­но­сти сведе­ний, сооб­щае­мых им, напри­мер, о стро­и­тель­стве пира­мид. От Геро­до­та тре­бо­ва­ли того, что он заве­до­мо дать не мог в силу объ­ек­тив­ных при­чин. Источ­ни­ки, кото­ры­ми он поль­зо­вал­ся (в основ­ном уст­ные рас­ска­зы часто слу­чай­ных людей; если он и общал­ся с еги­пет­ски­ми жре­ца­ми, то толь­ко само­го низ­ко­го ран­га, менее все­го инфор­ми­ро­ван­ны­ми), были крайне несо­вер­шен­ны­ми. При тогдаш­нем уровне источ­ни­ко­веде­ния и кри­ти­ки уни­вер­саль­ная энцик­ло­пе­ди­че­ско­го харак­те­ра исто­рия, создан­ная Геро­до­том, мог­ла толь­ко впи­тать наряду с дей­ст­ви­тель­ны­ми фак­та­ми мно­же­ство фольк­лор­ных сюже­тов. Кро­ме того, сочи­не­ние его пред­став­ля­ло опре­де­лен­ный уже сло­жив­ший­ся жанр, более все­го доступ­ный и понят­ный тому кру­гу чита­те­лей, на кото­рый оно было рас­счи­та­но с само­го нача­ла. Под­хо­дя к Геро­до­ту с пози­ций совре­мен­ной евро­пей­ской нау­ки, при­дир­чи­вые кри­ти­ки пре­вра­ща­ли его то в ста­ра­тель­но­го, но мало раз­бор­чи­во­го ком­пи­ля­то­ра, то про­сто в недоб­ро­со­вест­но­го авто­ра, наме­рен­но вво­дя­ще­го в заблуж­де­ние чита­те­ля рас­ска­за­ми о сво­их мни­мых путе­ше­ст­ви­ях83.

В кон­це XIX в. в евро­пей­ской нау­ке насту­пил пере­лом в отно­ше­нии к Геро­до­ту и досто­вер­но­сти его сочи­не­ния. Наи­бо­лее харак­тер­ным при­ме­ром может слу­жить работа Овет­та84. В сво­ем труде Оветт отдал долж­ное энер­гии, про­ни­ца­тель­но­сти и доб­рой воле Геро­до­та, вос­ста­но­вив дове­рие к его про­из­веде­нию. Майрс под­чер­ки­ва­ет, что после при­дир­чи­вой и часто неспра­вед­ли­вой кри­ти­ки XIX в. геро­до­тов­ское опи­са­ние Егип­та полу­чи­ло высо­кую оцен­ку спе­ци­а­ли­стов85.

Срав­ни­тель­но-лите­ра­ту­ро­вед­че­ские иссле­до­ва­ния в нача­ле XX в. спо­соб­ст­во­ва­ли оцен­ке Геро­до­та как писа­те­ля-новел­ли­ста типа Бок­кач­чо, масте­ра худо­же­ст­вен­но­го рас­ска­за. Идею эту уси­лен­но раз­ви­вал Говальд86. Она была под­верг­ну­та рез­кой кри­ти­ке Полен­цом, с.497 под­черк­нув­шим в сво­ем иссле­до­ва­нии, что Геро­дот преж­де все­го исто­рик гре­ко-пер­сид­ских войн87.

Ана­лиз тек­ста и источ­ни­ков «Исто­рии», про­де­лан­ный Яко­би в его фун­да­мен­таль­ном иссле­до­ва­нии, под­вел итог кри­ти­че­ско­му отно­ше­нию к «отцу исто­рии». Яко­би дал кри­ти­че­скую оцен­ку всем тео­ри­ям, выдви­ну­тым в нау­ке для объ­яс­не­ния про­ис­хож­де­ния и зна­че­ния труда Геро­до­та.

Серь­ез­ным напад­кам под­вер­гал­ся Геро­дот в каче­стве воен­но­го исто­ри­ка, но его неопыт­ность в воен­ном деле была весь­ма пре­уве­ли­че­на кри­ти­ка­ми88. Разу­ме­ет­ся, он не может ни в коей мере срав­нить­ся с Фукидидом, кото­рый был воен­ным по про­фес­сии, но нель­зя утвер­ждать, что он не знал совер­шен­но ни так­ти­ки, ни стра­те­гии. Работы Гран­ди, Кро­май­е­ра и дру­гих иссле­до­ва­те­лей, сумев­ших учесть чисто тех­ни­че­ские труд­но­сти, сто­яв­шие перед Геро­до­том как воен­ным исто­ри­ком, а так­же несо­вер­шен­ство источ­ни­ков, кото­ры­ми он поль­зо­вал­ся, вос­ста­но­ви­ли к нему дове­рие и в этом отно­ше­нии89. Осо­бен­но важен труд Хиг­нет­та, защи­тив­ше­го Геро­до­та от ряда обви­не­ний в недоб­ро­со­вест­но­сти.

Ито­ги кри­ти­ки труда Геро­до­та на Запа­де под­во­дит Майрс: «Два поко­ле­ния тому назад уче­ные утвер­жда­ли, исхо­дя из упу­ще­ний и оши­бок Геро­до­та, что в осно­ве его инфор­ма­ции лежат сплет­ни и слу­хи, а так­же сочи­не­ния дру­гих путе­ше­ст­вен­ни­ков. Его обыч­ное умол­ча­ние об источ­ни­ках, откуда он чер­пал инфор­ма­цию, объ­яс­ня­лось как умыш­лен­ный пла­ги­ат. Было сде­ла­но заклю­че­ние на осно­ва­нии все тех же оши­бок, что он не посе­тил тех мест, кото­рые он опи­сы­ва­ет, и не видел тех объ­ек­тов, о кото­рых он упо­ми­на­ет. Это было, может быть, неиз­беж­ной ста­ди­ей кри­ти­че­ско­го изу­че­ния, не зави­сев­шей от пози­ции отдель­ных уче­ных. За этим после­до­ва­ло более тща­тель­ное изу­че­ние само­го тек­ста сочи­не­ния Геро­до­та, обсто­я­тельств его воз­ник­но­ве­ния, лич­но­сти авто­ра; как ее мож­но пред­ста­вить на осно­ва­нии его труда. Ито­гом было пол­ное вос­ста­нов­ле­ние доб­ро­го име­ни Геро­до­та как прав­ди­во­го и доб­ро­со­вест­но­го авто­ра и иссле­до­ва­те­ля, при­зна­ние тех труд­но­стей, кото­рые перед ним сто­я­ли. Был при­нят мето­ди­че­ски вер­ный прин­цип раз­ли­че­ния мате­ри­а­лов источ­ни­ков Геро­до­та в зави­си­мо­сти от их каче­ства — дур­ных и хоро­ших, пред­взя­тых и непред­взя­тых, иссле­до­ва­на мане­ра исполь­зо­ва­ния их авто­ром с целью выяс­не­ния осо­бен­но­стей иссле­до­ва­тель­ско­го мето­да Геро­до­та. Инфор­ма­ция, им пред­став­ля­е­мая, рас­смат­ри­ва­ет­ся теперь в каче­стве такой, какую мыс­ля­щий и наблюда­тель­ный чело­век его эпо­хи с.498 и вос­пи­та­ния мог по зре­лом раз­мыш­ле­нии на осно­ва­нии соб­ст­вен­ных наблюде­ний и по полу­чен­ным от дру­гих сведе­ни­ям счесть прав­ди­вой. Орга­ни­за­ция все­го это­го мате­ри­а­ла, изло­же­ние и интер­пре­та­ция собы­тий боль­шо­го зна­че­ния была его соб­ст­вен­ной»90.

Выше уже ука­зы­ва­лось, что отно­ше­ние рус­ской исто­ри­че­ской кри­ти­ки к тру­ду Геро­до­та было все­гда бла­го­же­ла­тель­ным. Наи­бо­лее ярким при­ме­ром это­му могут слу­жить ста­тьи Ф. Г. Мищен­ко, поме­щен­ные в каче­стве при­ло­же­ний к его пере­во­ду труда Геро­до­та на рус­ский язык. Ста­тья «Геро­дот и его место в древ­не­эл­лин­ской обра­зо­ван­но­сти» явля­ет­ся моно­гра­фи­че­ским иссле­до­ва­ни­ем, не поте­ряв­шим сво­его науч­но­го зна­че­ния до насто­я­ще­го вре­ме­ни. Она отли­ча­ет­ся чет­ки­ми и стро­го взве­шен­ны­ми суж­де­ни­я­ми, сво­бод­на от мало обос­но­ван­ных гипо­тез, кото­рые, к сожа­ле­нию, доволь­но часто встре­ча­ют­ся в посвя­щен­ных Геро­до­ту ста­тьях и кни­гах91. Как ука­зы­ва­ет С. Я. Лурье, в рабо­те Ф. Г. Мищен­ко мы нахо­дим «един­ст­вен­ный в миро­вой лите­ра­ту­ре связ­ный очерк рели­ги­оз­но-нрав­ст­вен­ных воз­зре­ний Геро­до­та»92. Эти же высо­кие каче­ства в пол­ной мере свой­ст­вен­ны и вто­рой неод­но­крат­но цити­ро­вав­шей­ся здесь ста­тье того же авто­ра «Не в меру стро­гий суд над Геро­до­том»; см. так­же ста­тью «К вопро­су об источ­ни­ках и доб­ро­со­вест­но­сти Геро­до­та» (ЖМНП, 1888, июль).

Эти тра­ди­ции были про­дол­же­ны в кни­ге С. Я. Лурье «Геро­дот», ста­вив­шей сво­ей целью «пред­ста­вить воз­зре­ния чело­ве­ка, кото­ро­му мы обя­за­ны наи­бо­лее досто­вер­ным рас­ска­зом о гре­ко-пер­сид­ских вой­нах и одно­вре­мен­но — пер­вой кни­гой по исто­рии» (стр. 5). Заслу­гой С. Я. Лурье явля­ет­ся ори­ги­наль­ная и ост­ро­ум­ная трак­тов­ка миро­воз­зре­ния Геро­до­та, вскры­ваю­щая истин­ные при­чи­ны той тен­ден­ции его труда, кото­рую более позд­ние гре­че­ские исто­ри­ки и писа­те­ли (напри­мер, Плу­тарх) вос­при­ни­ма­ли как пре­да­тель­ство обще­гре­че­ско­го дела и нескры­вае­мое сочув­ст­вие к вар­ва­рам (μη­δισ­μός). Хоро­шо доку­мен­ти­ро­ван­ной работой явля­ет­ся кни­га А. И. Дова­ту­ра «Повест­во­ва­тель­ный и науч­ный стиль Геро­до­та», посвя­щен­ная про­бле­ме исто­ков науч­но­го сти­ля про­зы Геро­до­та и вза­и­моот­но­ше­нию меж­ду ним и фольк­лор­ным сти­лем в исто­рии Геро­до­та.

Зна­че­ние Геро­до­та в исто­рии миро­вой куль­ту­ры огром­но. Он при­бли­зил­ся к под­лин­но­му исто­риз­му в вос­при­я­тии собы­тий и фак­тов, пред­ста­вив чело­ве­че­скую исто­рию как раз­вер­ты­ваю­щий­ся во вре­ме­ни и с.499 про­стран­стве про­цесс, в ходе кото­ро­го меня­ют­ся судь­бы людей и государств93.

Ему мы обя­за­ны тем, что собы­тия огром­но­го миро­во­го зна­че­ния, каки­ми были гре­ко-пер­сид­ские вой­ны, оста­лись навсе­гда для чело­ве­че­ства поучи­тель­ным при­ме­ром геро­из­ма наро­да, сра­жаю­ще­го­ся за свою сво­бо­ду и неза­ви­си­мость.

В нем не было и тени расо­во­го высо­ко­ме­рия или нетер­пи­мо­сти, что дало повод Плу­тар­ху назвать его «фило­вар­ва­ром» в упо­ми­нав­шем­ся выше трак­та­те «О зло­нра­вии Геро­до­та»94.

Не было в нем и стрем­ле­ния под­черк­нуть свое пре­вос­ход­ство над сво­и­ми пред­ше­ст­вен­ни­ка­ми и совре­мен­ни­ка­ми, труды кото­рых он кри­ти­ку­ет в очень сдер­жан­ной и безыс­кус­ст­вен­ной мане­ре, искренне сме­ясь над тем, что каза­лось ему неле­пым (IV 36), или тон­ко иро­ни­зи­руя по пово­ду того, что пред­став­ля­лось ему пре­тен­ци­оз­ным или смеш­ным. Читая его труд, мы следим за пер­вы­ми шага­ми еще во мно­гом наив­ной и несо­вер­шен­ной нау­ки. Перед нами свиде­тель­ство ее дет­ства, обла­даю­щее, одна­ко, непо­вто­ри­мой пре­ле­стью, неувядаю­щей све­же­стью и при­вле­ка­тель­но­стью бла­го­да­ря все­по­ко­ря­ю­ще­му искус­ству Геро­до­та — пыт­ли­во­го иссле­до­ва­те­ля-исто­ри­ка и увле­ка­тель­но­го рас­сказ­чи­ка-новел­ли­ста.

ПРИМЕЧАНИЯ


  • 1Тер­мин «исто­рия» (ἱστο­ρία) был ионий­ским по про­ис­хож­де­нию и озна­чал «иссле­до­ва­ние». Лишь позд­нее он при­об­рел зна­че­ние «исто­ри­че­ско­го иссле­до­ва­ния», «повест­во­ва­ния».
  • 2Язы­ком ран­ней гре­че­ской про­зы ста­но­вит­ся ионий­ский диа­лект в его лите­ра­тур­ной сти­ли­зо­ван­ной фор­ме. На нем писа­ли и те, для кото­рых он не был род­ным, как напри­мер Гел­ла­ник с Лес­боса. Гали­кар­насс же, роди­на Геро­до­та, хотя и был дорий­ской коло­ни­ей, к V в. до н. э. испы­тал силь­ное ионий­ское вли­я­ние: до нас дошли над­пи­си из Гали­кар­насса на ионий­ском диа­лек­те.
  • 3См.: E. Hoffmann. Qua ra­tio­ne ἔπος μῦθος αἶνος λό­γος et vo­ca­bu­la ab eis­dem stir­pi­bus de­ri­va­ta in an­ti­quo grae­co­rum ser­mo­ne ad­hi­bi­ta sunt. Göt­tin­gen, 1922.
  • 4Тер­мин «лого­гра­фы» был введен в широ­кий науч­ный оби­ход в середине XIX в. (L. Creu­zer. Die his­to­ri­sche Kunst der Grie­chen in ih­rer Entste­hung und Fortbil­dung. Leip­zig, 1845) и удер­жал­ся, несмот­ря на то что были выска­за­ны вес­кие сооб­ра­же­ния, заста­вив­шие тако­го круп­но­го иссле­до­ва­те­ля, как Яко­би, отка­зать­ся от него (см.: RE, s. v. Lo­go­gra­phen).
  • 5Эти цита­ты носят слу­чай­ный харак­тер и дале­ко не все­гда могут слу­жить осно­ва­ни­ем для суж­де­ния о плане все­го сочи­не­ния, источ­ни­ках, сти­ле и т. п. Пред­ста­вим себе, что от пре­лест­ной новел­лы Геро­до­та о Кан­дав­ле и Гиге­се (I 8), о кото­рой речь пой­дет ниже, сохра­ни­лось толь­ко ее введе­ние, где дана сухая и сжа­тая справ­ка о лидий­ских царях до Кан­давла. Каким монотон­ным и скуч­ным авто­ром пред­стал бы для нас Геро­дот, если бы из все­го его сочи­не­ния сохра­ни­лось толь­ко это место!
  • 6См.: RE, s. v. Lo­go­gra­phen.
  • 7Об одной такой кар­те сооб­ща­ет Геро­дот (V 49). Она была выре­за­на на мед­ной дос­ке, и на ней было «изо­бра­же­ние всей зем­ли, море все и реки все…»
  • 8F 328 B Jaco­by (F. Jaco­by. Die Frag­men­te der grie­chi­schen His­to­ri­ker. Ber­lin, 1923).
  • 9F 30 Jaco­by. В отрыв­ке идет речь о судь­бе потом­ков Герак­ла — Герак­лидах, при­быв­ших к Кеи­ку, чтобы спа­стись от пре­сле­до­ва­ний Еври­сфея.
  • 10Свиде­тель­ство Пам­фи­лы не вполне надеж­но, так как оно опи­ра­ет­ся, по-види­мо­му, на хро­но­ло­ги­че­ские ком­би­на­ции алек­сан­дрий­ских грам­ма­ти­ков, при­уро­чив­ших самый зна­чи­тель­ный факт био­гра­фии исто­ри­ка — уча­стие в засе­ле­нии обще­гре­че­ской коло­нии Фурии (444 г. до н. э.) — к его «акмэ», т. е. соро­ка­лет­не­му воз­рас­ту. См.: F. Jaco­by. He­ro­do­tos. RE, Suppl. H. II. S. 229; W. Howa, J. Wells. A com­men­ta­ry on He­ro­do­tus, vol. I. Ox­ford, 1957. См. так­же: Ф. Мищен­ко. Геро­дот и его место в древ­не­эл­лин­ской обра­зо­ван­но­сти, стр. LXIII (Геро­дот. Исто­рия. М., 1888); С. Я. Лурье. Геро­дот. М.—Л., 1947, стр. 10.
  • 11F. Jaco­by. He­ro­do­tos. S. 232: «Здесь в ряде экс­кур­сов он оправ­ды­ва­ет поведе­ние афи­нян по отно­ше­нию к Эгине, объ­яс­няя изгна­ние эги­нян в 431 г. как след­ст­вие про­дол­жаю­ще­го­ся гне­ва богов. Если бы ему была извест­на их судь­ба, кото­рую афи­няне гото­ви­ли им в 424 г. (Thuc. IV, 57), он непре­мен­но упо­мя­нул бы об этом».
  • 12Эпи­че­ская поэ­зия ока­за­ла силь­ней­шее вли­я­ние на труд Геро­до­та: не слу­чай­но ано­ним­ный кри­тик (Псев­до-Лон­гин) назы­ва­ет его «самым гоме­ри­че­ским» писа­те­лем (De sub­lim. 12).
  • 13Ср. так­же IV 43, 88, 152; все эти места гово­рят о пре­крас­ном зна­нии Само­са. Баррон (J. P. Bar­ron. The sixth-cen­tu­ry Ty­ran­ny at Sa­mos. Clas­si­cal Quar­ter­ly. LVIII. 1964, p. 212) пока­зы­ва­ет в сво­ей ста­тье, что в основ­ном Геро­дот опи­рал­ся на уст­ную мест­ную тра­ди­цию.
  • 14Хотя Майрс (J. My­res. He­ro­do­tus, Fa­ther of His­to­ry. Ox­ford, 1953, p. 5) допус­ка­ет воз­мож­ность того, что Геро­дот был тор­гов­цем, он вынуж­ден при­знать, что в его труде нет и наме­ка на про­фес­сию авто­ра.
  • 15По пово­ду тра­ди­ции о чте­нии Геро­до­том сво­его труда в Афи­нах см.: С. Я. Лурье, ук. соч., стр. 18 слл.
  • 16Геро­дот был в Егип­те после бит­вы при Папре­ми­се (ок. 462—459 гг.), что вид­но из его опи­са­ния поля бит­вы и чере­пов, там обна­ру­жен­ных. Но он не мог при­ехать туда во вре­мя вос­ста­ния 463—456 гг., ибо из его опи­са­ния ясно выте­ка­ет, что весь Еги­пет нахо­дил­ся в это вре­мя под вла­стью пер­сов. К 445 г. отно­сит это путе­ше­ст­вие Бра­ун (T. S. Brown. He­ro­do­tus spe­cu­la­tes about Egypt. Amer. Journ. Phi­lol. Vol. LXXXVI, 1, 1965, p. 61).
  • 17С. Я. Лурье, ук. соч., стр. 14.
  • 18Штрас­бур­гер (H. Stras­bur­ger. He­ro­dot und das pe­rik­lei­sche At­hen. His­to­ria. IV, 1955, SS. 1—25) пытал­ся дока­зы­вать, буд­то Геро­дот выехал в Фурии не пото­му, что был бли­зок к пар­тии Перик­ла, а для осу­щест­вле­ния сво­их панэл­лин­ских иде­а­лов, но идея эта не встре­ти­ла под­держ­ки. См.: F. Har­vey. The po­li­ti­cal sym­pa­thies of He­ro­do­tus. His­to­ria, XV, 1966, p. 254 sqq.
  • 19Имен­но это име­ет в виду Стра­бон (XIV, 2, 16), когда гово­рит о том, что Геро­до­та про­зва­ли фурий­цем, а вовсе не руко­пис­ную тра­ди­цию, как оши­боч­но пола­га­ет Яко­би (He­ro­do­tos, S. 205).
  • 20Мей­ер (E. Meyer. Forschun­gen zur al­ten Ge­schich­te. He­ro­dots Ge­schichtswerk, II, Hal­le, 1899, SS. 197, 222) пред­по­ла­гал, что Геро­дот поки­нул Фурии после того, как там победи­ла пар­тия, враж­деб­ная Афи­нам. См. так же: C. Hig­nett. Xer­xes’ In­va­sion of Gree­ce. Ox­ford, 1963, p. 26.
  • 21J. My­res, op. cit., p. 16. Хигнет (ук. соч., стр. 26) счи­та­ет более веро­ят­ным, что Геро­дот умер в Фури­ях.
  • 22Хро­ни­ка Афи­ны Лин­дос­ской пред­став­ля­ет собой эпи­гра­фи­че­ский памят­ник 99 г. до н. э., откры­тый дат­ча­на­ми в г. Лин­де на Родо­се. Она была впер­вые изда­на Блин­кен­бер­гом (Ch. Blin­ken­berg. La chro­ni­que du temple Lin­dien. Over­sigt over det kgl. danske vi­denska­ber­nes selskabs for­handlin­ger, 1912, № 5—6, p. 318 sqq.).
  • 23Хотя Стра­бон (XVI, 2, 16), Пав­са­ний (IV, 7, 4) и соста­ви­тель Лин­дос­ской хро­ни­ки назы­ва­ют Геро­до­та фурий­цем, отсюда еще никак не сле­ду­ет, что так име­но­вал себя сам Геро­дот. Вряд ли мож­но пред­по­ла­гать, что Геро­дот нашел для себя в Фури­ях, где вско­ре после осно­ва­ния нача­лась оже­сто­чен­ная борь­ба и вли­я­ние Афин упа­ло, свою вто­рую роди­ну. Может быть, его отно­ше­ние к этой коло­нии про­яви­лось в том, что он нигде о ней не упо­мя­нул, хотя, как мы виде­ли выше, обна­ру­жи­ва­ет хоро­шее зна­ком­ство с мест­но­стью, где она была осно­ва­на.

    Во вре­ме­на Геро­до­та жите­ли коло­ний очень часто про­дол­жа­ли назы­вать себя граж­да­на­ми того горо­да, откуда они про­ис­хо­ди­ли. Так, жите­ли Оль­вии еще в V в. до н. э., мно­го лет спу­стя после осно­ва­ния этой коло­нии, упор­но счи­та­ли себя миле­тя­на­ми, как сооб­ща­ет Геро­дот (IV 78). Дио­ни­сий Гали­кар­насский, глу­бо­ко изу­чав­ший труды исто­ри­ков про­шло­го, назы­ва­ет Геро­до­та гали­кар­насс­цем (Thuc. 5). Легран (Ph. Leg­rand. Hé­ro­do­te. Pa­ris, 1932, p. 13; REA, XXXVI, 1934, p. 407), Поленц (M. Poh­lenz. He­ro­dot der erste Ge­schichtsschrei­ber des Abendlan­des. Ber­lin—Leip­zig, 1937, S. 44) и С. Я. Лурье (ук. соч., стр. 26) скло­ня­ют­ся в поль­зу чте­ния Ἡρο­δότου Θου­ρίου, сле­дуя Яко­би (He­ro­do­tos, S. 205). Напро­тив, Майрс (ук. соч., стр. 3) при­дер­жи­ва­ет­ся тра­ди­ци­он­но­го чте­ния руко­пи­сей.

  • 24В пони­ма­нии это­го места име­ют­ся извест­ные труд­но­сти. Сло­во ἔργα, кото­рое пере­веде­но здесь как «дея­ния», неко­то­рые пони­ма­ют как «соору­же­ния». Так, С. Я. Лурье (ук. соч., стр. 124) допус­ка­ет воз­мож­ность обо­их тол­ко­ва­ний. Поленц (ук. соч., стр. 3) реши­тель­но отвер­га­ет воз­мож­ность вто­ро­го из ука­зан­ных пере­во­дов: «Неудач­ная идея Диль­са, интер­пре­ти­ро­вав­ше­го тер­мин ἔργα как «соору­же­ния», более не нуж­да­ет­ся в опро­вер­же­нии… Для гре­ка Дио­ни­сия Гали­кар­насско­го было само собой разу­ме­ю­щим­ся тол­ко­ва­ние ἔργα Геро­до­та как πρά­ξεις (Ad Pomp. 3, 3; Thuc. 5)». Сло­во ἔργον в зна­че­нии «подвиг, дея­ние» мож­но обна­ру­жить в ряде кон­тек­стов (ср., напри­мер: Xen. Cy­rop. I, 1, 5; I, 4, 25). Лите­ра­ту­ру вопро­са см.: А. И. Дова­тур. Повест­во­ва­тель­ный и науч­ный стиль Геро­до­та. Л., 1957, стр. 185, прим. 2.
  • 25J. My­res, op. cit., p. 66.
  • 26K. Ma­rot. Die An­fän­ge der grie­chi­schen Li­te­ra­tur. Bu­da­pest, 1960, S. 323.
  • 27Для древ­но­сти Геро­дот был преж­де все­го исто­ри­ком гре­ко-пер­сид­ских войн, как вид­но из сочи­не­ния Луки­а­на (He­rod. 2). См. так­же: А. И. Дова­тур, ук. соч., стр. 65.
  • 28F. Jaco­by. He­ro­do­tos, S. 281. Яко­би, сле­дуя в основ­ном иде­ям Бау­э­ра (A. Bauer. Die Entste­hung des he­ro­do­ti­schen Ge­schichtswerks. Wien, 1878), пред­по­ло­жил, что вна­ча­ле целью Геро­до­та было созда­ние «Обо­зре­ния зем­ли», подоб­но­го сочи­не­нию Гека­тея, и лишь позд­нее он при­шел к идее напи­сать исто­рию гре­ко-пер­сид­ских войн. Имел ли Геро­дот в виду эту цель с само­го нача­ла работы — этот совер­шен­но нераз­ре­ши­мый вопрос ста­вит так­же Де Санк­тис (G. De Sanctis. La com­po­si­zio­ne del­la sto­ria di Ero­do­to. Ri­vis­ta di fi­lo­lo­gia, 4, 1926, p. 290). По мне­нию Де Санк­ти­са, лого­сы Геро­до­та созда­ва­лись не как неза­ви­си­мые сочи­не­ния, но как части орга­ни­че­ски еди­но­го труда, посвя­щен­но­го исто­рии Пер­сии. Про­тив мне­ния Яко­би, что Геро­дот начи­нал свою дея­тель­ность как гео­граф и этно­граф, воз­ра­жа­ет Хигнет (ук. соч., стр. 27).
  • 29Внут­рен­нее един­ство, при­су­щее, напри­мер, еги­пет­ско­му лого­су, отме­ча­ет Фогт (J. Vogt. He­ro­dot in Ägyp­ten. Ge­neth­lia­kon W. Schmid. Tü­bing. Beit­rä­ge z. Al­ter­tumswis­sen­schaft. H. V, 1929, S. 130) и Де Санк­тис (ук. соч., стр. 290), под­чер­ки­ваю­щий «орга­нич­ность» и «арти­сти­че­ское един­ство» это­го логоса.
  • 30Деле­ние на девять книг, назван­ных име­на­ми Муз, при­над­ле­жит алек­сан­дрий­ским грам­ма­ти­кам.
  • 31W. Aly. Volksmär­chen, Sa­ge und No­vel­le bei He­ro­dot und sei­nen Zeit­ge­nos­sen. Göt­tin­gen, 1921, S. 58.
  • 32A. Hau­vet­te. Hé­ro­do­te his­to­rien des guer­res mé­di­ques. Pa­ris, 1894, p. 47.
  • 33J. My­res, op. cit., p. 60.
  • 34Стиль «милет­ско­го рас­ска­за» ока­зы­вал вли­я­ние на антич­ную про­зу до самых позд­них вре­мен. «Вот я спле­ту на милет­ский манер раз­ные бас­ни…» — начи­на­ет свои «Мета­мор­фо­зы» Апу­лей.
  • 35О богат­ствах Гиге­са вспо­ми­на­ет Архи­лох: Οὔ μοι τὰ Γύ­γεω τοῦ πο­λυ­χρύ­σου μέ­λει (Что мне заботы до богат­ства Гиге­са).
  • 36Та же иро­ния скво­зит в исто­рии пер­са Ота­на (V 25): «Отец Ота­на Сисамн был цар­ским судьей. Царь Кам­бис за то, что Сисамн, решая судеб­ные дела, брал взят­ки, каз­нил его, повелев при этом содрать с него кожу, наре­зать из нее рем­ней и обтя­нуть ими тот самый трон, сидя на кото­ром Сисамн вер­шил суд. Затем Кам­бис назна­чил судьей вме­сто Сисам­на, с кото­ро­го он содрал кожу, сына Сисам­на, посо­ве­то­вав ему пом­нить, на каком троне он будет сидеть, когда будет вер­шить суд. Вот этот-то Отан, поса­жен­ный на такой-то трон, стал тогда пре­ем­ни­ком Мега­ба­за…». По пово­ду иро­нии у Геро­до­та см.: A. Piat­kow­ski. Le sou­ri­re iro­ni­que d’ Hé­ro­do­te. Stu­di cla­si­ce, X, 1968, p. 51 sqq.
  • 37Дра­ма­ти­че­ско­му харак­те­ру этой новел­лы Геро­до­та посвя­тил свою ста­тью Шталь (H. P. Stahl. He­ro­dots Gy­ges-Tra­go­die. Her­mes, XLVI, 1968, S. 385 ff.). Как пола­га­ет Уотерс (K. H. Waters. The Pur­po­se of dra­ma­ti­sa­tion in He­ro­do­tus. His­to­ria, XV, 1966, p. 157 sqq.), ука­зан­ная осо­бен­ность сти­ля Геро­до­та обу­слов­ле­на тем, что он адре­со­вал­ся к пуб­ли­ке, при­учен­ной следить за раз­ви­ти­ем дра­ма­ти­че­ско­го сюже­та на сцене.
  • 38С. Я. Лурье, ук. соч., стр. 136.
  • 39Про­бле­ме «уди­ви­тель­но­го» у Геро­до­та посвя­тил свою работу Барт (H. Barth. Zur Bewer­tung und Auswahl des Stof­fes durch He­ro­dot. Klio, 50, 1968, S. 93).
  • 40Яко­би (He­ro­do­tos, S. 355) счи­та­ет эти сло­ва клю­чом ко все­му про­из­веде­нию Геро­до­та. См. так­же: K. Wüst. Po­li­ti­sches Den­ken bei He­ro­dot. Würzburg, 1935, S. 39.
  • 41W. K. Prit­chett. Ma­ra­thon. Univ. of Ca­lif. pub­lic., in class. ar­chaeo­lo­gy, vol. 4, Ber­ke­ley a. Los An­ge­les, 1960, p. 143. См.: A. Gom­me. He­ro­do­tus and Ma­ra­thon. Mo­re Es­says in Greek His­to­ry and Li­te­ra­tu­re. Ox­ford, 1962.
  • 42Н. Ф. Дера­та­ни. Эсхил и гре­ко-пер­сид­ская вой­на. ВДИ, 1946, № 1, стр. 18 слл.
  • 43С. Я. Лурье, ук. соч., стр. 17.
  • 44Хой­бек (A. Heu­beck. Das Na­tio­nal­bewusstsein des He­ro­dot. Neus­tadt, 1936, S. 43) под­чер­ки­ва­ет, что Геро­дот, повест­вуя в слег­ка иро­ни­че­ском тоне о нере­ши­тель­но­сти и безот­вет­ст­вен­но­сти спар­тан­цев, одно­вре­мен­но вся­че­ски ста­ра­ет­ся изви­нить арги­вян.
  • 45См.: Ch. W. For­na­ra. The cult of Har­mo­dius and Aris­to­gei­ton. Phi­lo­lo­gus, 114, 1970, p. 156: «Поэто­му нет сомне­ния, что мне­ние Геро­до­та, буд­то Алк­мео­ниды были истин­ны­ми осво­бо­ди­те­ля­ми Афин… име­ет в сво­ей осно­ве инфор­ма­цию, пре­до­став­лен­ную ему заин­те­ре­со­ван­ной сто­ро­ной…»
  • 46По пово­ду источ­ни­ков Геро­до­та в этом месте его труда см.: А. И. Дова­тур. Повест­во­ва­тель­ный и науч­ный стиль Геро­до­та, стр. 195, прим. 37.
  • 47F. Jaco­by. He­ro­do­tos, S. 394.
  • 48В древ­но­сти неко­то­рые авто­ры пыта­лись даже обви­нить Геро­до­та в пла­ги­а­те, утвер­ждая, что он дослов­но спи­сы­вал с Гека­тея (Porph. apud Euseb. Praep. Evang. X, 3, p.466 B), но, как заме­ча­ет Легран (Ph. Leg­rand. Hé­ro­do­te, t. I. Pa­ris, 1932, p. 157), Геро­дот был про­сто начи­тан­ным чело­ве­ком.
  • 49С. Я. Лурье, ук. соч., стр. 116.
  • 50А. И. Дова­тур, ук. соч., стр. 98.
  • 51J. My­res, op. cit., p. 159; C. Hig­nett, op. cit., p. 32.
  • 52См.: В. В. Стру­ве. Геро­дот и поли­ти­че­ские тече­ния в Пер­сии эпо­хи Дария I. ВДИ, 1948, № 3, стр. 13. В этом был уве­рен такой круп­ный зна­ток исто­рии Древ­не­го Восто­ка, каким был Б. А. Тура­ев, писав­ший по это­му пово­ду: «Зопир, посе­лив­шись в Афи­нах, делил­ся с Геро­до­том сведе­ни­я­ми из пре­да­ний сво­его рода, при­над­ле­жав­ше­го к чис­лу наи­бо­лее знат­ных и близ­ких ко дво­ру…» (Исто­рия Древ­не­го Восто­ка. т. II. М.—Л., 1935, стр. 127).
  • 53М. А. Дан­да­ма­ев. Иран при пер­вых Ахе­ме­нидах. М., 1963, стр. 140.
  • 54Там же, стр. 145. Геро­дот ино­гда доволь­но точ­но пере­да­ет име­на пер­сид­ских вель­мож, помо­гав­ших Дарию рас­пра­вить­ся с магом Гау­ма­той (см.: В. В. Стру­ве, ук. соч., стр. 13).
  • 55В. В. Стру­ве (ук. соч., стр. 13) со ссыл­кой на Гер­ц­фель­да (E. Herzfeld. Altper­si­sche Inschrif­ten. Ber­lin, 1938).
  • 56См.: F. Jaco­by. He­ro­do­tos, S. 404; А. И. Дова­тур, ук. соч., стр. 186, прим. 3.
  • 57См.: А. И. Дова­тур, ук. соч., стр. 186—187, прим. 4.
  • 58C. Hig­nett, op. cit., p. 30.
  • 59F. Jaco­by. He­ro­do­tos, S. 402: «В боль­шин­стве слу­ча­ев у нас нет ника­ких осно­ва­ний сомне­вать­ся в том, что Геро­дот дей­ст­ви­тель­но опра­ши­вал пред­ста­ви­те­лей каж­до­го наро­да…»
  • 60F. Jaco­by. He­ro­do­tos, S. 478.
  • 61Как отме­ча­ет Яко­би (He­ro­do­tos, S. 473), Геро­дот нико­гда не изме­ня­ет тра­ди­ции по сво­е­му усмот­ре­нию.
  • 62G. Sar­ton. A His­to­ry of Scien­ce. Cambrid­ge, 1960, p. 312.
  • 63Б. Н. Гра­ков. Ски­фы. М., 1971, стр. 33. Автор под­чер­ки­ва­ет, что геро­до­тов­ский рас­сказ, осо­бен­но в этно­гра­фи­че­ской части, посто­ян­но под­твер­жда­ет­ся архео­ло­ги­че­ски­ми дан­ны­ми (стр. 18).
  • 64А. П. Смир­нов. Ски­фы. М., 1966, стр. 49.
  • 65К. Э. Гри­не­вич. О досто­вер­но­сти сведе­ний Геро­до­та об Оль­вии. ВДИ, 1964, № 1, стр. 105 слл.
  • 66C. Hig­nett, op. cit., p. 33: «Его послед­ние три кни­ги, опи­сы­ваю­щие наше­ст­вие Ксерк­са и его пора­же­ние, явля­ют­ся наи­бо­лее удач­ны­ми с исто­ри­че­ской точ­ки зре­ния, и все после­дую­щие рас­ска­зы осно­вы­ва­лись толь­ко на них».
  • 67Там же, стр. 38.
  • 68Ф. Мищен­ко. Геро­дот и его место в древ­не­эл­лин­ской обра­зо­ван­но­сти, стр. CXXV.
  • 69См.: С. Я. Лурье, ук. соч., стр. 44.
  • 70F. Jaco­by. He­ro­do­tos, S. 482.
  • 71«Делос, как сооб­ща­ли жите­ли это­го ост­ро­ва, постиг­ло зем­ле­тря­се­ние… Я пола­гаю, что боже­ство яви­ло людям это чудо как зна­ме­ние гряду­щих бед» (VI 98).
  • 72С. Я. Лурье, ук. соч., стр. 41.
  • 73J. M. Lin­forth. Greek gods and fo­reign gods in He­ro­do­tus. Univ. of Ca­lif. pub­lic., in class. phi­lo­lo­gy, 9, 1, 1926, p. 13.
  • 74Ф. Мищен­ко. Геро­дот и его место в древ­не­эл­лин­ской обра­зо­ван­но­сти, стр. CIII.
  • 75А. И. Дова­тур, ук. соч., стр. 113.
  • 76G. Sar­ton, op. cit., pp. 303—314.
  • 77Ф. Мищен­ко. Не в меру стро­гий суд над Геро­до­том, стр. LIX (Геро­дот. Исто­рия. Т. II, М., 1888).
  • 78G. Sar­ton, op. cit., p. 311.
  • 79«Опи­са­ния Геро­до­та, про­ве­рен­ные этно­гра­фа­ми и архео­ло­га­ми, ока­за­лись под­твер­жден­ны­ми во всех дета­лях», — пишет Сар­тон (указ. соч., стр. 312). Сар­тон силь­но пре­уве­ли­чи­ва­ет заслу­ги Геро­до­та, допу­стив­ше­го ряд неточ­но­стей. Но, как спра­вед­ли­во под­чер­ки­ва­ет Ф. Мищен­ко (Геро­дот и его место в древ­не­эл­лин­ской обра­зо­ван­но­сти, стр. CXXVIII), при­чи­ной этих неточ­но­стей было несо­вер­шен­ство тогдаш­них мето­дов иссле­до­ва­ния, не гово­ря уже о чрез­мер­ной довер­чи­во­сти «отца исто­рии». В дру­гой сво­ей ста­тье (Не в меру стро­гий суд над Геро­до­том, стр. XLVI) Мищен­ко пока­зы­ва­ет, как мно­гие обы­чаи ски­фов, как напри­мер дое­ние кобы­лиц при помо­щи костя­ных тру­бок (IV 2), покло­не­ние мечу, под­твер­жда­ют­ся соот­вет­ст­ву­ю­щи­ми обы­ча­я­ми и куль­та­ми кал­мы­ков, ала­нов, ква­дов и т. п.
  • 80«Мож­но не назы­вать его отцом исто­рии, но уже без вся­ко­го сомне­ния он явля­ет­ся отцом этно­гра­фии», — заме­ча­ет Сар­тон (ук. соч., стр. 312).
  • 81Пере­вод см. у С. Я. Лурье (ук. соч., при­ло­же­ние 1, стр. 161 слл.).
  • 82Это после­до­ва­тель­но пока­зы­ва­ет Шпи­гель­берг (W. Spie­gel­berg. Die Glaubwür­dig­keit von He­ro­dots Be­richt über Ägyp­ten. Ber­lin, 1926).
  • 83Ф. Мищен­ко в ста­тье «Не в меру стро­гий суд над Геро­до­том» одним из пер­вых в евро­пей­ской нау­ке высту­пил про­тив недо­оцен­ки труда «отца исто­рии», под­верг­нув кри­ти­че­ско­му раз­бо­ру работу Сэй­са (Say­ce. He­ro­do­tus I—III. The an­cient em­pi­res of the East. Lon­don, 1883), совер­шен­но неза­слу­жен­но обви­нив­ше­го Геро­до­та в созна­тель­ном обмане сво­их чита­те­лей рас­ска­за­ми о путе­ше­ст­ви­ях, кото­рых не совер­шал, и фак­тах, кото­рые не мог­ли иметь места.
  • 84A. Hau­vet­te. Hé­ro­do­te his­to­rien des guer­res mé­di­ques. Pa­ris, 1894.
  • 85К работам Виде­ма­на, Яко­би и Шпи­гель­бер­га, на кото­рые ссы­ла­ет­ся Майрс (ук. соч., стр. 152), сле­ду­ет доба­вить иссле­до­ва­ние Эрте­ля (F. Oer­tel. He­ro­dots ägyp­ti­scher Lo­gos und die Glaubwür­dig­keit He­ro­dots. Bonn, 1970).
  • 86E. Howald. Ioni­sche Ge­schichtsschrei­bung. Her­mes, 58, 1923, S. 113 ff.
  • 87M. Poh­lenz, op. cit., p. 1 sqq.
  • 88J. My­res, op. cit., p. 25; C. Hig­nett, op. cit., p. 37.
  • 89G. B. Grun­dy. The Great Per­sian War. Lon­don, 1901; J. Kro­mayer. An­ti­ke Schlachtfel­der. Leip­zig, 1924—1931. См. так­же: A. Fer­rill. He­ro­do­tus and the stra­te­gy and tac­tics of the in­va­sion of Xer­xes. Amer. his­tor. rev., LXXII, 1966, p. 102. Автор пока­зы­ва­ет, что Геро­дот обна­ру­жи­ва­ет гораздо боль­ше зна­ния воен­ной так­ти­ки и стра­те­гии, чем обыч­но пола­га­ют.
  • 90J. My­res, op. cit., p. 31.
  • 91Даже Майрс, кни­га кото­ро­го в основ­ном напи­са­на доволь­но сдер­жан­но и осно­ва­на на боль­шом фак­ти­че­ском мате­ри­а­ле, начи­на­ет свое изло­же­ние с опи­са­ния того, как пяти­лет­ний Геро­дот вме­сте со сво­ей мате­рью встре­чал флот пра­ви­тель­ни­цы Гали­кар­насса Арте­ми­сии, воз­вра­щав­шей­ся после сра­же­ния при Сала­мине, и задал мате­ри вопрос, на кото­рый не мог полу­чить отве­та всю жизнь: «За что они сра­жа­лись?»
  • 92С. Я. Лурье, ук. соч., стр. 41, прим. 2.
  • 93«Я … буду про­дол­жать мое повест­во­ва­ние, оди­на­ко­во обо­зре­вая боль­шие и малые горо­да людей. Ведь те, кто были вели­ки­ми в древ­но­сти, в боль­шин­стве ста­ли незна­чи­тель­ны­ми ныне и, напро­тив, те, кото­рые при мне ста­ли боль­ши­ми, преж­де были малы­ми» (I 5).
  • 94Все наро­ды заме­ча­тель­ны в каком-нибудь отно­ше­нии, все свя­за­ны меж­ду собой общи­ми судь­ба­ми и инте­ре­са­ми, все гре­ки и вооб­ще все люди явля­ют­ся созда­те­ля­ми еди­ной чело­ве­че­ской куль­ту­ры — таков явный и скры­тый смысл мно­гих экс­кур­сов Геро­до­та. Совер­шая наси­лие над под­лин­ным смыс­лом труда Геро­до­та, Хелль­ман (Fr. Hellmann. He­ro­dot. Das neue Bild der An­ti­ke, hrsg. v. H. Ber­ve. 1942, S. 248) счи­тал его «вели­ко­леп­ным про­ти­во­по­став­ле­ни­ем гре­че­ско­го и вар­вар­ско­го нача­ла».
  • ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА
    1291159590 1291165691 1291159995 1293243345 1293446283 1293526177