Образы времени в историческом труде Геродота*

с.10 «Исто­рик и вре­мя» — такая поста­нов­ка вопро­са выглядит вполне есте­ствен­ной. И дей­ст­ви­тель­но, ведь имен­но исто­рия явля­ет­ся той науч­ной дис­ци­пли­ной, кото­рая изу­ча­ет собы­тия и про­цес­сы, раз­вер­ты­ваю­щи­е­ся во вре­ме­ни. Но как пони­ма­лось само вре­мя в раз­лич­ные пери­о­ды суще­ст­во­ва­ния и раз­ви­тия исто­рио­гра­фии? И, в част­но­сти, как пони­ма­лось оно в древ­не­гре­че­ской исто­ри­че­ской нау­ке? Послед­ний вопрос пред­став­ля­ет­ся осо­бен­но важ­ным. Во-пер­вых, пото­му, что имен­но в антич­ной Элла­де, как извест­но, исто­ри­че­ская нау­ка роди­лась. Во-вто­рых, пото­му, что мы, сего­дняш­ние исто­ри­ки, счи­та­ем себя (во мно­гом спра­вед­ли­во) пре­ем­ни­ка­ми и про­дол­жа­те­ля­ми вели­ких масте­ров древ­не­гре­че­ско­го исто­рио­пи­са­ния, но в то же вре­мя пре­крас­но осо­зна­ем, как силь­но мы от них отли­ча­ем­ся по цело­му ряду клю­че­вых пара­мет­ров. Так ли мы «видим» вре­мя, как «виде­ли» его пер­вые слу­жи­те­ли Клио?

При этом в анти­ко­веде­нии не столь уж и часто под­ни­ма­ет­ся эта серь­ез­ная про­бле­ма — вос­при­я­тие вре­ме­ни пред­ста­ви­те­ля­ми антич­ной исто­рио­гра­фии. А если ее и под­ни­ма­ют, и пыта­ют­ся решить, то зача­стую это про­ис­хо­дит в доволь­но эссе­и­стич­ной фор­ме¹: выска­зы­ва­ют­ся те или иные суж­де­ния и выво­ды, порой весь­ма инте­рес­ные и яркие, но при этом в доста­точ­ной мере про­из­воль­ные, умо­зри­тель­ные и не име­ю­щие обя­за­тель­ной силы. Мно­гие тези­сы тако­го рода про­сто недо­ка­зу­е­мы, но, кста­ти, имен­но поэто­му их точ­но так же прак­ти­че­ски невоз­мож­но и опро­верг­нуть.

Некая ущерб­ность прак­ти­ку­е­мых под­хо­дов к инте­ре­су­ю­щей нас здесь тема­ти­ке про­ис­те­ка­ет, насколь­ко мож­но судить, из того фак­та, что не пред­при­ни­ма­ет­ся скру­пу­лез­ный тер­ми­но­ло­ги­че­ский ана­лиз рас­смат­ри­вае­мых тек­стов. А ведь, по боль­шо­му сче­ту, пол­но­цен­но понять, как вос­при­ни­мал вре­мя тот или иной антич­ный исто­рик (да и не толь­ко исто­рик, а вооб­ще тот или иной антич­ный автор), мож­но лишь после того, как будут с исчер­пы­ваю­щей пол­нотой, то есть репре­зен­та­тив­но (а не выбо­роч­но) выяв­ле­ны и иссле­до­ва­ны слу­чаи употреб­ле­ния дан­ным авто­ром тер­ми­но­ло­гии, свя­зан­ной со вре­ме­нем. Необ­хо­ди­мо изу­чить кон­тек­сты этой тер­ми­но­ло­гии, ее частот­ность (в раз­лич­ных аспек­тах: частоту появ­ле­ния раз­лич­ных тер­ми­нов по отно­ше­нию друг к дру­гу, в раз­лич­ных типах и эле­мен­тах нарра­ти­ва) и т. д.

Пред­ла­гае­мая здесь зада­ча пред­став­ля­ет­ся пер­спек­тив­ным про­ек­том, но в пол­ной сво­ей сово­куп­но­сти, при­ме­ни­тель­но ко всем хотя бы древ­не­гре­че­ским исто­ри­кам такой про­ект, разу­ме­ет­ся, настоль­ко гран­ди­о­зен, что его выпол­не­ние потре­бо­ва­ло бы мно­го­лет­них уси­лий и, оче­вид­но, цело­го кол­лек­ти­ва уче­ных. Мы же в рам­ках насто­я­щей ста­тьи лишь попы­та­ем­ся — весь­ма крат­ко, в чем-то даже кон­спек­тив­но — наме­тить в самом пер­вом при­бли­же­нии спо­со­бы работы, пред­по­ла­гае­мые с.11 этим под­хо­дом, обо­зна­чить его спе­ци­фи­ку, — одним сло­вом, если так мож­но выра­зить­ся, зало­жить несколь­ко «проб­ных кир­пи­чи­ков» в фун­да­мент буду­ще­го зда­ния. Рас­смот­ре­нию под­верг­нет­ся вре­мен­на́я тер­ми­но­ло­гия у «отца исто­рии» — Геро­до­та. Подоб­ный выбор кажет­ся вполне оправ­дан­ным и зако­но­мер­ным: уж если зани­мать­ся вос­при­я­ти­ем вре­ме­ни исто­ри­ка­ми Древ­ней Гре­ции, то с кого же начать, как не с пер­во­го из этих исто­ри­ков, труд кото­ро­го дошел пол­но­стью? У Геро­до­та, разу­ме­ет­ся, были пред­ше­ст­вен­ни­ки — Гека­тей и ряд дру­гих авто­ров (будем по сло­жив­шей­ся тра­ди­ции назы­вать их лого­гра­фа­ми, хотя у нас нет пол­ной уве­рен­но­сти в том, что это назва­ние коррект­но²), — но от их сочи­не­ний дошли лишь очень незна­чи­тель­ные фраг­мен­ты, к тому же часто пред­став­ля­ю­щие собой не дослов­ные цита­ты, а пере­ска­зы более позд­них писа­те­лей, и все это вме­сте взя­тое чрез­вы­чай­но затруд­ня­ет изу­че­ние аутен­тич­ной тер­ми­но­ло­гии вре­ме­ни в этих текстах, а стро­го гово­ря — дела­ет такое изу­че­ние почти невоз­мож­ным.

Совсем дру­гое дело — Геро­дот. Перед нами его «Исто­рия», имен­но в том виде, в каком она была остав­ле­на авто­ром³, — обшир­ный труд, очень под­хо­дя­щее поле для про­веде­ния заду­ман­но­го нами тер­ми­но­ло­ги­че­ско­го ана­ли­за, при­чем, кажет­ся, такой ана­лиз еще не пред­при­ни­мал­ся⁴.

«Три лика вре­ме­ни». Преж­де все­го, о каких тер­ми­нах пой­дет речь? Всем, кто хотя бы эле­мен­тар­но зна­ком с древ­не­гре­че­ским язы­ком (и даже мно­гим из тех, кто с ним вооб­ще не зна­ком) пре­крас­но извест­но, что основ­ным тер­ми­ном для обо­зна­че­ния вре­ме­ни явля­ет­ся χρό­νος. Основ­ным, но не един­ст­вен­ным! Наряду с ним суще­ст­во­ва­ли еще два: και­ρός и αἰών, как совер­шен­но спра­вед­ли­во ука­зы­ва­ет­ся в луч­ших эти­мо­ло­ги­че­ских сло­ва­рях — у Фри­с­ка⁵ и Шан­тре­на⁶.

с.12 Пол­ны­ми сино­ни­ма­ми три ука­зан­ных сло­ва не явля­ют­ся; у каж­до­го из них есть доста­точ­но чет­ко очер­чен­ное и огра­ни­чен­ное семан­ти­че­ское поле (в каких-то слу­ча­ях более, в каких-то менее широ­кое), и эти семан­ти­че­ские поля пере­се­ка­ют­ся лишь частич­но. Χρό­νος дей­ст­ви­тель­но встре­ча­ет­ся в источ­ни­ках зна­чи­тель­но чаще, чем две осталь­ные лек­се­мы вме­сте взя­тые. Χρό­νος — это, бес­спор­но, самый общий и широ­кий по зна­че­нию тер­мин для обо­зна­че­ния вре­ме­ни; в наи­боль­шей сте­пе­ни корре­ли­ру­ет он и с соот­вет­ст­ву­ю­щим рус­ским сло­вом «вре­мя». Соб­ст­вен­но, неред­ко сло­ва­ри (осо­бен­но те, кото­рые дают не слиш­ком уж дета­ли­зи­ро­ван­ную инфор­ма­цию) огра­ни­чи­ва­ют­ся одним-един­ст­вен­ным пере­во­дом: χρό­νος- вре­мя. Так, в част­но­сти, у Вей­сма­на⁷.

Но так ли все про­сто? Здесь не поме­ша­ет заду­мать­ся о том, что даже и мы, гово­ря «вре­мя», не все­гда име­ем в виду одно и то же. Стро­го гово­ря, вся­кий раз мы употреб­ля­ем это суще­ст­ви­тель­ное в одном из двух зна­че­ний: либо в смыс­ле «некий про­ме­жу­ток вре­ме­ни», либо в смыс­ле «момент вре­ме­ни, некая точ­ка во вре­ме­ни». Чтобы пояс­нить этот тезис, при­ведем две услов­ные рече­вые ситу­а­ции: а) «Сколь­ко вре­ме­ни имя­рек про­был на этом месте? — Семь часов»; б) «В какое вре­мя имя­рек при­был на место? — В семь часов». Ясно, что в этих двух слу­ча­ях речь идет о несколь­ко раз­ных вещах. В рус­ском язы­ке сло­во «вре­мя» вполне умест­но в обе­их ситу­а­ци­ях. А как обсто­ит дело в древ­не­гре­че­ском? В част­но­сти, что мож­но ска­зать в дан­ной свя­зи о пре­сло­ву­том χρό­νος?

Луч­ший из суще­ст­ву­ю­щий на сего­дняш­ний день сло­ва­рей — LSJ — посвя­ща­ет лек­се­ме χρό­νος доволь­но обшир­ную ста­тью⁸. Начи­на­ет­ся она, есте­ствен­но, с наи­бо­лее общих зна­че­ний сло­ва: ti­me, ti­me in the abstract. Но затем сле­ду­ет важ­ное уточ­не­ние: в каче­стве глав­но­го из спе­ци­аль­ных зна­че­ний суще­ст­ви­тель­но­го χρό­νος ука­зы­ва­ет­ся a de­fi­ni­te ti­me, pe­riod. Ины­ми сло­ва­ми, речь идет имен­но о про­ме­жут­ке вре­ме­ни. Отсюда — ряд вто­рич­ных, кон­кре­ти­зи­ру­ю­щих зна­че­ний: year, sea­son or por­tion of the year, li­fe­ti­me, age⁹ и даже — необ­хо­ди­мо это осо­бо под­черк­нуть — de­lay, lin­ger. Χρό­νος, таким обра­зом, может выра­жать идею отсроч­ки, задерж­ки, про­мед­ле­ния; здесь ясно вид­на семан­ти­ка некой дли­тель­но­сти, про­тя­жен­но­сти, рав­но как и в важ­ней­ших дери­ва­тах от χρό­νος — гла­го­ле χρο­νίζω «мед­лить, меш­кать, задер­жи­вать­ся», при­ла­га­тель­ном χρό­νιος «дол­гий, дол­го суще­ст­ву­ю­щий, дол­говре­мен­ный».

Абсо­лют­но те же харак­те­ри­сти­ки лек­се­мы χρό­νος встре­ча­ем в сло­ва­рях Фри­с­ка и Шан­тре­на. Для Фри­с­ка χρό­νος — это преж­де все­го (bes­timmte) Zeit­dauer, Zeit­ver­lauf, Zeit, т. е. перед нами опять та же идея дли­тель­но­сти, про­тя­жен­но­сти, «линей­но­сти». Прав­да, далее Фриск дает еще и такие зна­че­ния для χρό­νος: Le­benszeit, Zeitgren­ze. Пер­вое из этих двух зна­че­ний, как мы увидим ниже, корре­ли­ру­ет ско­рее с αἰών, вто­рое — ско­рее с και­ρός. Но тут дело, дума­ет­ся, еще и в том, что χρό­νος, как самый с.13 широ­кий и рас­про­стра­нен­ный тер­мин для обо­зна­че­ния вре­ме­ни, вби­рал в себя эле­мен­ты зна­че­ний сво­их бли­жай­ших (но непол­ных) сино­ни­мов¹⁰.

Для Шан­тре­на, как мы уже отме­ча­ли выше, χρό­νος’у про­ти­во­сто­ит και­ρός, пони­мае­мый этим иссле­до­ва­те­лем как точ­ный момент, мар­ки­ру­ю­щий некий пре­дел, рубеж. Χρό­νος же, как отме­ча­ет Шан­трен, est en out­re di­vi­sib­le, donc me­su­rab­le. Χρό­νος dé­sig­ne usuel­le­ment le temps qui s’écou­le, une du­rée dé­fi­nie, tout laps de temps, le temps his­to­ri­que. Отсюда употреб­ле­ние тер­ми­на χρό­νος в грам­ма­ти­че­ских и музы­каль­но-рит­ми­че­ских кон­текстах. Глав­ный вывод, таким обра­зом, оста­ет­ся преж­ним и может быть повто­рен: χρό­νος — это не про­сто «вре­мя» или, во вся­ком слу­чае, не толь­ко «вре­мя» в абстракт­ном, недиф­фе­рен­ци­ро­ван­ном зна­че­нии. Это нечто теку­щее, для­ще­е­ся, про­тя­жен­ное. Это — про­ме­жу­ток вре­ме­ни, «линей­ное вре­мя».

Обра­тим­ся теперь к тер­ми­ну και­ρός. Здесь нас под­сте­ре­га­ет боль­ше слож­но­стей. И преж­де все­го пото­му, что дан­ная лек­се­ма употреб­ля­ет­ся не толь­ко во вре­мен­но́м смыс­ле. И даже, если верить соста­ви­те­лям сло­ва­рей, пре­иму­ще­ст­вен­но не во вре­мен­но́м. Ибо сло­вар­ные ста­тьи, посвя­щен­ные суще­ст­ви­тель­но­му και­ρός, откры­ва­ют­ся обыч­но таки­ми опре­де­ле­ни­я­ми, как «над­ле­жа­щая мера»¹¹, due mea­su­re, pro­por­tion, fit­ness, the dis­tinction, the point¹², rech­tes Maß¹³, le point jus­te qui tou­che au but, l’à pro­pos, la con­ve­nan­ce, l’avan­ta­ge, ce qui est op­por­tun¹⁴. Одна­ко в сло­ва­рях все­гда отме­ча­ют­ся (пусть на вто­ром или даже на третьем месте) так­же и те аспек­ты зна­че­ния και­ρός, кото­рые свя­за­ны со вре­ме­нем. Может быть, эти аспек­ты и вто­рич­ны с точ­ки зре­ния исто­ри­че­ско­го раз­ви­тия семан­ти­ки сло­ва (этот вопрос сам по себе отнюдь нель­зя счи­тать одно­знач­но решен­ным, но нас он здесь совер­шен­но не каса­ет­ся), но вот по часто­те употреб­ле­ния имен­но они, пожа­луй, сто­ят на пер­вом месте¹⁵. Во вся­ком слу­чае, они и толь­ко они будут нас инте­ре­со­вать в рам­ках дан­ной ста­тьи.

Какие же «тем­по­раль­ные» зна­че­ния дают­ся для και­ρός? Типич­но в дан­ном слу­чае ука­за­ние Вей­сма­на: «над­ле­жа­щее, удоб­ное вре­мя, удоб­ный слу­чай», и толь­ко после это­го — «вооб[ще] вре­мя, обсто­я­тель­ство». Не ина­че у Шан­тре­на: l’oc­ca­sion fa­vo­rab­le, bon mo­ment, bon­ne sai­son, и толь­ко в каче­стве более позд­не­го зна­че­ния — про­сто sai­son, temps¹⁶. Шире и ней­траль­нее взят круг зна­че­ний у Фри­с­ка: (rech­ter, entschei­den­der) Zeit­punkt, (günsti­ge) Ge­le­gen­heit, Jah­reszeit, Zeit. Наи­бо­лее подроб­но и точ­но, как все­гда, в LSJ: exact or cri­ti­cal ti­me, sea­son, op­por­tu­ni­ty, cri­ti­cal ti­mes, pe­rio­dic sta­tes, ge­ne­ral­ly, ti­me, pe­riod, the ti­mes, i. e. the sta­te of af­fairs¹⁷.

с.14 У нас созда­ет­ся впе­чат­ле­ние, что во всех пере­чис­лен­ных слу­ча­ях, во-пер­вых, не вполне вер­но сде­лан семан­ти­че­ский акцент¹⁸ (поче­му, соб­ст­вен­но, имен­но «удоб­ное, над­ле­жа­щее, бла­го­при­ят­ное» вре­мя?), во-вто­рых, в недо­ста­точ­ной сте­пе­ни про­де­мон­стри­ро­ва­на спе­ци­фи­ка και­ρός по срав­не­нию с χρό­νος (там, где мы встре­ча­ем такие рас­плыв­ча­тые опре­де­ле­ния, как «вре­мя», temps, Zeit, ti­me). В чем же заклю­ча­ет­ся эта спе­ци­фи­ка?

Выше мы отме­ти­ли, что χρό­νος — это «линей­ное вре­мя», выра­жаю­щее идею некой дли­тель­но­сти, про­тя­жен­но­сти. В свя­зи с этим необ­хо­ди­мо отме­тить: в και­ρός глав­ное — то, что поме­че­но цити­ро­вав­ши­ми­ся авто­ра­ми как Zeit­punkt, mo­ment, exact… ti­me. Тут уже не идет речь о дли­тель­но­сти и про­тя­жен­но­сти. Перед нами имен­но точ­ный, кон­крет­ный момент. Это не про­ме­жу­ток вре­ме­ни, а «точ­ка во вре­ме­ни» или, если поз­во­лить себе, может быть, чрез­мер­но совре­мен­ное выра­же­ние, «квант вре­ме­ни»¹⁹. Итак, если χρό­νος — «линей­ное вре­мя», то και­ρός — «точеч­ное вре­мя»²⁰.

Луч­ше все­го раз­ли­чие меж­ду χρό­νος и και­ρός бро­са­ет­ся в гла­за, когда мы встре­ча­ем эти два тер­ми­на в одном пас­са­же, где они неиз­беж­но ока­зы­ва­ют­ся про­ти­во­по­став­ле­ны друг дру­гу. Харак­те­рен, в част­но­сти, при­мер в одной из речей, вхо­дя­щих в кор­пус Демо­сфе­на (LIX. 35)²¹. Рас­ска­зы­вая о неко­ем собы­тии из жиз­ни обви­ня­е­мой (о ее бег­стве из Афин в Мега­ры), автор речи дати­ру­ет это собы­тие сле­дую­щим обра­зом: ἦν δὲ ὁ χρό­νος οὗ­τος ᾧ Ἀστεῖος μὲν ἦν ἄρχων Ἀθή­νη­σιν, ὁ και­ρὸς δ᾿ ἐν ᾧ ἐπο­λεμεῖθ᾿ ὑμεῖς πρὸς Λα­κεδαι­μο­νίοις τὸν ὕστε­ρον πό­λε­μον. Здесь есть и χρό­νος, и και­ρός, при­чем в грам­ма­ти­че­ской кон­струк­ции про­ти­во­по­став­ле­ния (δέ — μέν — δέ).

Обра­тим вни­ма­ние на сло­во­употреб­ле­ние в весь­ма точ­ном и лите­ра­тур­но без­упреч­ном пере­во­де В. Г. Бору­хо­ви­ча²²: «Это был год, когда архон­том в Афи­нах был Астий, как раз то вре­мя, когда вы вели с.15 в послед­ний раз вой­ну про­тив лакеде­мо­нян» (кур­сив наш. — И. С.). Пере­вод­чик смог чрез­вы­чай­но удач­но раз­ре­шить слож­ность, воз­ни­каю­щую в свя­зи с пере­да­чей на рус­ском язы­ке поня­тий χρό­νος и και­ρός. Ведь нель­зя же было в обо­их слу­ча­ях пере­ве­сти «вре­мя»! Про­па­ла бы ситу­а­ция про­ти­во­по­став­ле­ния. В резуль­та­те χρό­νος здесь понят как «год», и это вер­но: ведь мы уже отме­ча­ли, что χρό­νος — вре­мен­ной про­ме­жу­ток, и в дан­ном слу­чае, несо­мнен­но, имен­но годич­ный, коль ско­ро ука­зан эпо­ним­ный архонт. А και­ρός — кон­крет­ный момент внут­ри это­го вре­мен­но­го про­ме­жут­ка, момент бег­ства Неэры. И поэто­му в пере­во­де совер­шен­но пра­во­мер­но появ­ля­ет­ся уточ­ня­ю­щее выра­же­ние «как раз то вре­мя».

Если тако­во соот­но­ше­ние χρό­νος и και­ρός, то какое место в дан­ном тер­ми­но­ло­ги­че­ском ряду зани­ма­ет αἰών? Обра­тим­ся теперь к рас­смот­ре­нию этой лек­се­мы, при опре­де­ле­нии кото­рой в каж­дом лек­си­коне более или менее важ­ное место зани­ма­ют зна­че­ния «век», «веч­ность»²³. Как это пони­мать? Преж­де все­го совер­шен­но ясно, что здесь не име­ет­ся в виду век в наи­бо­лее при­выч­ном для нас смыс­ле «сто­ле­тие». Может быть, веч­ность как бес­ко­неч­ность, бес­пре­дель­ность во вре­ме­ни? Похо­же, имен­но так вос­при­ни­ма­ют это авто­ры совре­мен­ных сло­ва­рей. Но мы поз­во­лим себе усо­мнить­ся в вер­но­сти подоб­ных тол­ко­ва­ний.

Не желая подроб­но углуб­лять­ся в дан­ную про­бле­ма­ти­ку (посколь­ку это уве­ло бы нас слиш­ком дале­ко от основ­но­го пред­ме­та ста­тьи), отме­тим лишь: гре­че­ское миро­ощу­ще­ние отвер­га­ло идею бес­ко­неч­но­сти, бес­пре­дель­но­сти как тако­вую. Это доста­точ­но ясно в отно­ше­нии про­стран­ст­вен­ном (кос­мос вос­при­ни­мал­ся огра­ни­чен­ной, опре­де­лен­ной и даже сим­мет­рич­ной про­стран­ст­вен­ной струк­ту­рой, что исклю­ча­ет бес­пре­дель­ность), но не иным было и отно­ше­ние ко вре­ме­ни. Ведь, по спра­вед­ли­во­му заме­ча­нию С. С. Аве­рин­це­ва²⁴, «внут­ри “кос­мо­са” даже вре­мя дано в моду­се про­стран­ст­вен­но­сти». Ины­ми сло­ва­ми, оно так­же огра­ни­чен­но, опре­де­лен­но и сим­мет­рич­но (ср. уче­ние о веч­ном воз­вра­ще­нии).

Стро­го гово­ря, поня­тие бес­ко­неч­но­го вре­ме­ни было невоз­мож­но уже пото­му, что под­лин­ная бес­ко­неч­ность пред­по­ла­га­ет отсут­ст­вие пре­де­лов, так ска­зать, с обе­их сто­рон, — отсут­ст­вие не толь­ко кон­ца, но и нача­ла. А в древ­не­гре­че­ской мыс­ли, как извест­но, пред­став­ля­лись име­ю­щи­ми нача­ло, воз­ник­но­ве­ние и мир, и боги, кото­рые в осталь­ном опре­де­ля­лись как веч­ные. Если это и бес­ко­неч­ность, то какая-то одно­сто­рон­няя бес­ко­неч­ность. Здесь есть опре­де­лен­ная непо­сле­до­ва­тель­ность, кото­рая впо­след­ст­вии не ускольз­ну­ла от вни­ма­ния хри­сти­ан­ских бого­сло­вов, упре­кав­ших в этой непо­сле­до­ва­тель­но­сти антич­ных мыс­ли­те­лей (что име­ет нача­ло, то долж­но иметь и конец).

Но, может быть, αἰών — это не абсо­лют­ная, а отно­си­тель­ная веч­ность, некий неопре­де­лен­но-дол­гий про­ме­жу­ток вре­ме­ни? Ины­ми сло­ва­ми, он име­ет лишь коли­че­ст­вен­ное, а не каче­ст­вен­ное отли­чие от χρό­νος’а — тоже про­ме­жут­ка вре­ме­ни, но более крат­ко­го²⁵? Такой аспект с.16 семан­ти­ки лек­се­мы αἰών тоже отме­ча­ет­ся в сло­ва­рях: LSJ — long spa­ce of ti­me, Фриск — lan­ge Zeit, Шан­трен — du­rée, vie du­rab­le et eter­nel­le. Одна­ко сплошь и рядом αἰών при­ла­га­ет­ся к не столь уж дли­тель­ным вре­мен­ным отрез­кам, напри­мер, к сро­ку чьей-либо жиз­ни (имен­но такие сло­во­употреб­ле­ния мы встре­тим у Геро­до­та).

Похо­же, что не в дли­тель­но­сти дело. Про­ци­ти­ру­ем in ex­ten­so пас­саж, в кото­ром наи­бо­лее раз­вер­ну­то сопо­став­ле­ны и про­ти­во­по­став­ле­ны αἰών и χρό­νος. Это отры­вок из пла­то­нов­ско­го «Тимея» (37d sqq.): «Он (Деми­ург. — И. С.) замыс­лил сотво­рить некое дви­жу­ще­е­ся подо­бие веч­но­сти (αἰῶνος); устрояя небо, он вме­сте с тем тво­рит для веч­но­сти (αἰῶνος), пре­бы­ваю­щей в еди­ном, веч­ный же (αἰώνιον) образ, дви­жу­щий­ся от чис­ла к чис­лу, кото­рый мы назва­ли вре­ме­нем (χρό­νον). Ведь не было ни дней, ни ночей, ни меся­цев, ни годов, пока не было рож­де­но небо, но он угото­вил для них воз­ник­но­ве­ние лишь тогда, когда небо было устро­е­но. Все это — части вре­ме­ни (χρό­νου), а “было” и “будет” суть виды воз­ник­ше­го вре­ме­ни (χρό­νου), и, пере­но­ся их на веч­ную (ἀΐδιον) сущ­ность, мы неза­мет­но для себя дела­ем ошиб­ку. Ведь мы гово­рим об этой сущ­но­сти, что она “была”, “есть” и “будет”, но, если рас­судить пра­виль­но, ей подо­ба­ет одно толь­ко “есть”, меж­ду тем как “было” и “будет” при­ло­жи­мы лишь к воз­ник­но­ве­нию, ста­но­вя­ще­му­ся во вре­ме­ни (ἐν χρό­νῳ), ибо и то и дру­гое суть дви­же­ния. Но тому, что веч­но (ἀεί) пре­бы­ва­ет тож­де­ст­вен­ным и непо­движ­ным, не при­ста­ло ста­но­вить­ся со вре­ме­нем (διὰ χρό­νου) стар­ше или моло­же, либо стать таким когда-то, теперь или в буду­щем, либо вооб­ще пре­тер­пе­вать что бы то ни было из того, чем воз­ник­но­ве­ние наде­ли­ло несу­щи­е­ся и дан­ные в ощу­ще­нии вещи. Нет, все это — виды вре­ме­ни, под­ра­жаю­ще­го веч­но­сти (χρό­νου… αἰῶνα μι­μου­μένου) и бегу­ще­го по кру­гу соглас­но зако­нам чис­ла… Итак, вре­мя (χρό­νος) воз­ник­ло вме­сте с небом, дабы, одно­вре­мен­но рож­ден­ные, они и рас­па­лись бы одно­вре­мен­но, если насту­пит для них рас­пад; пер­во­об­ра­зом же для вре­ме­ни послу­жи­ла веч­ная (διαιωνίας) при­ро­да, чтобы оно упо­до­би­лось ей, насколь­ко воз­мож­но. Ибо пер­во­об­раз есть то, что пре­бы­ва­ет целую веч­ность (πάν­τα αἰῶνα), меж­ду тем как ото­б­ра­же­ние воз­ник­ло, есть и будет в про­дол­же­ние цело­куп­но­го вре­ме­ни (τὸν ἅπαν­τα χρό­νον). Таки­ми были замы­сел и тво­ре­ние бога отно­си­тель­но рож­де­ния вре­ме­ни (χρό­νου); и вот, чтобы вре­мя (χρό­νος) роди­лось из разу­ма и мыс­ли бога, воз­ник­ли Солн­це, Луна и пять дру­гих све­тил, име­ну­е­мых пла­не­та­ми, дабы опре­де­лять и блю­сти чис­ла вре­ме­ни (ἀριθ­μῶν χρό­νου)…» (пере­вод С. С. Аве­рин­це­ва, кур­сив наш. — И. С.).

Итак, раз­ни­ца меж­ду αἰών и χρό­νος заклю­ча­ет­ся отнюдь не в том, что пер­вое более дли­тель­но, чем вто­рое. В цити­ро­ван­ном месте спе­ци­аль­но отме­ча­ет­ся, что оба они веч­ны, но толь­ко χρό­νος подви­жен и под­вер­жен деле­нию, в отли­чие от непо­движ­но­го и неде­ли­мо­го αἰών (что, в част­но­сти, выра­жа­ет­ся и в такой тон­ко­сти сло­во­употреб­ле­ния, как соот­не­се­ние αἰών с при­ла­га­тель­ным πᾶς, а χρό­νος — с при­ла­га­тель­ным ἅπας). Впро­чем, послед­нее сме­ло можем счи­тать част­ным фило­соф­ским мне­ни­ем Пла­то­на. Вряд ли в обыч­ном гре­че­ском миро­воз­зре­нии про­ти­во­по­став­ле­ние имен­но в этом аспек­те име­ло прин­ци­пи­аль­ное зна­че­ние.

Так в чем же спе­ци­фи­ка лек­се­мы αἰών? Возь­мем на себя сме­лость выдви­нуть сле­дую­щий тезис. Инте­ре­су­ю­щая нас спе­ци­фи­ка кро­ет­ся с.17 в том оттен­ке зна­че­ния тер­ми­на, кото­рый сло­ва­ри пере­да­ют как pe­riod of exis­ten­ce, li­fe­ti­me, one’s li­fe (LSJ), Le­ben(szeit) (Фриск), for­ce vi­ta­le, vie (Шан­трен)²⁶. Ины­ми сло­ва­ми, αἰών — это не про­сто абстракт­ное вре­мя; оно обя­за­тель­но соот­не­се­но с какой-то жиз­нью, с каким-то суще­ст­во­ва­ни­ем. Это вре­мя, так ска­зать, напол­нен­ное и суще­ст­ву­ю­щее толь­ко в таком каче­стве.

В свя­зи со ска­зан­ным пред­став­ля­ет­ся весь­ма зна­чи­мым, что уже поз­же, в эпо­ху элли­низ­ма, когда гре­ки позна­ко­ми­лись с восточ­ным вос­при­я­ти­ем про­стран­ства и вре­ме­ни и когда пере­во­ди­лась с язы­ка ори­ги­на­ла Сеп­ту­а­гин­та, имен­но ана­ло­гом αἰών был пере­дан ’wlm²⁷ — древ­не­ев­рей­ский тер­мин для обо­зна­че­ния мира, пости­гае­мо­го во вре­мен­но́м моду­се, мира-вре­ме­ни, «мира как исто­рии»²⁸. Такой пере­вод, пред­став­ля­ю­щий­ся в общем-то не самым оче­вид­ным, поро­дил очень серь­ез­ные импли­ка­ции в духов­ной куль­ту­ре после­дую­щих эпох. Доста­точ­но вспом­нить хотя бы об «эонах» гно­сти­ков, кото­рые по сути сво­ей явля­ют­ся одно­вре­мен­но «века­ми» и мира­ми.

В какой-то сте­пе­ни αἰών — это вре­мя на сты­ке с про­стран­ст­вом. Это некое пред­вос­хи­ще­ние откры­то­го зна­чи­тель­но поз­же про­стран­ст­вен­но-вре­мен­но́го кон­ти­ну­у­ма, при­чем с акцен­том ско­рее на вре­мя, чем на про­стран­ство²⁹. Разо­вьем и допол­ним пред­ло­жен­ную выше базо­вую мета­фо­ру. Και­ρός (кон­крет­ный момент) — «вре­мя-точ­ка» и тем самым вре­мя без изме­ре­ний. Χρό­νος (вре­мен­ной про­ме­жу­ток) — «вре­мя-линия», одно­мер­ное вре­мя. Αἰών (вре­мен­ной про­ме­жу­ток, соот­не­сен­ное с жиз­нью и eo ip­so с про­стран­ст­вом) очень удач­но впи­сы­ва­ет­ся в этот ряд в каче­стве третье­го (и послед­не­го) недо­стаю­ще­го зве­на. Это — «вре­мя-плос­кость», двух­мер­ное вре­мя, в кото­ром в каче­стве вто­ро­го изме­ре­ния высту­па­ет соот­не­сен­ность с про­стран­ст­вен­ным аспек­том бытия.

Χρό­νος и про­из­вод­ные в труде Геро­до­та. Столь подроб­ный экс­курс в общие про­бле­мы древ­не­гре­че­ской тер­ми­но­ло­гии вре­ме­ни пока­зал­ся нам умест­ным пото­му, что он может при­го­дить­ся не толь­ко в дан­ный момент, но и на буду­щее, послу­жить мето­до­ло­ги­че­ской осно­вой для ана­ли­за соот­вет­ст­ву­ю­щей про­бле­ма­ти­ки на мате­ри­а­ле не толь­ко труда Геро­до­та, но и про­из­веде­ний дру­гих авто­ров, а в пер­спек­ти­ве, — воз­мож­но, для постро­е­ния каких-то пара­дигм обще­го харак­те­ра. Но пока перед нами более узкая зада­ча, и теперь нам пред­сто­ит обра­тить­ся непо­сред­ст­вен­но к «отцу исто­рии».

Сра­зу бро­са­ет­ся в гла­за, что из трех оха­рак­те­ри­зо­ван­ных выше тер­ми­нов, обо­зна­чаю­щих вре­мя, в сочи­не­нии Геро­до­та реши­тель­но пре­об­ла­да­ет χρό­νος. Он про­сто-таки подав­ля­ет два осталь­ных. Доста­точ­но при­ве­сти дан­ные само­го про­сто­го под­сче­та³⁰. Χρό­νος и про­из­вод­ные с.18 от него на про­тя­же­нии «Исто­рии» встре­ча­ют­ся 298 раз, в то вре­мя как και­ρός и его про­из­вод­ные — 13 раз (да и то не все­гда в стро­го-вре­мен­но́м смыс­ле), αἰών и про­из­вод­ные от него — толь­ко 5 раз³¹. Циф­ры про­сто несо­по­ста­ви­мы!

A prio­ri невоз­мож­но ска­зать, озна­ча­ет ли это какую-то спе­ци­фи­ку язы­ка Геро­до­та и мож­но ли на осно­ве это­го делать какие-то ответ­ст­вен­ные выво­ды о его отно­ше­нии к вре­ме­ни. Более того, опа­са­ем­ся, что даже и после исчер­пы­ваю­ще­го кон­тек­сту­аль­но­го ана­ли­за соот­вет­ст­ву­ю­щих сло­во­употреб­ле­ний окон­ча­тель­ное и без­услов­ное суж­де­ние тако­го рода будет крайне затруд­не­но: необ­хо­дим срав­ни­тель­ный мате­ри­ал.

Во вся­ком слу­чае, несо­мнен­но: дело здесь, поми­мо все­го про­че­го, еще и в том, что из трех пере­чис­лен­ных поня­тий толь­ко χρό­νος и имен­но он явля­ет­ся основ­ным, самым рас­про­стра­нен­ным, а так­же и самым широ­ким тер­ми­ном, чаще двух дру­гих спо­соб­ным при­ни­мать наи­бо­лее общие зна­че­ния. Это под­чер­ки­ва­ет­ся, в част­но­сти, тем, что лек­се­ма χρό­νος у Геро­до­та весь­ма часто встре­ча­ет­ся в соста­ве устой­чи­вых обо­ротов: τοῦ­τον τὸν χρό­νον или τὸν χρό­νον τοῦ­τον или τὸν χρό­νον ἐκεῖ­νον или τὸν αὐτὸν τοῦ­τον χρό­νον или τὸν αὐτὸν χρό­νον τοῦ­τον (Hdt. I. 1, 29, 59, 65, 68, 73, 75, 77, 79, 183, 191; II. 25, 52, 128; III. 57, 104, 148; IV. 135, 144, 145, 147, 152, 162, 163; V. 30, 44, 58, 83; VI. 22, 27, 51, 86, 89, 127 — 2 раза, 137; VII. 59, 151, 208; VIII. 65; IX. 7, 37), κα­τὰ τοῦ­τον τὸν χρό­νον или κα­τὰ τὸν αὐτὸν χρό­νον или κατ᾿ αὐτὸν τοῦ­τον τὸν χρό­νον или κα­τὰ τὸν αὐτὸν τοῦ­τον χρό­νον или κα­τὰ χρό­νον κεῖ­νον (Hdt. I. 12, 82, 171; III. 48, 131; V. 28, 82), ἐν τούτῳ τῷ χρό­νῳ или ἐν τῷ αὐτῷ χρό­νῳ τούτῳ (Hdt. I. 36; II. 142; III. 150; IV. 8, 98, 133; V. 108; VII. 167, 178; VIII. 8, 114; IX. 8, 56, 61, 112), ἀπὸ τούτου τοῦ χρό­νου (Hdt. I. 68, 82; II. 52, 108; IV. 98; VI. 117), τοῦ αὐτοῦ χρό­νου (Hdt. II. 47; V. 36), ἐκ τούτου τοῦ χρό­νου или ἐξ ἐκείνου τοῦ χρό­νου (Hdt. VI. 42; VII. 59; IX. 26, 107), ὑπ᾿ αὐτὸν τὸν χρό­νον τοῦ­τον (Hdt. VII. 165).

В боль­шей части ука­зан­ных мест χρό­νος, несо­мнен­но, озна­ча­ет вре­мен­ной про­ме­жу­ток. Впро­чем, есть так­же и слу­чаи, в кото­рых эта лек­се­ма может быть поня­та и как мар­ки­ру­ю­щая точ­ку во вре­ме­ни (а ино­гда она толь­ко так и может быть поня­та, в част­но­сти, с пред­ло­га­ми ἐκ/ἐξ и ἀπό). Но таких при­ме­ров — незна­чи­тель­ное мень­шин­ство. В любом слу­чае, все это, повто­рим, устой­чи­вые обо­роты, то есть не спе­ци­фи­че­ские, не харак­тер­но геро­до­тов­ские сло­во­употреб­ле­ния. Гораздо боль­ше нас будет инте­ре­со­вать появ­ле­ние тер­ми­на χρό­νος в ори­ги­наль­ных автор­ских кон­струк­ци­ях. Мы с удо­воль­ст­ви­ем подроб­но разо­бра­ли бы здесь все реле­вант­ные пас­са­жи, но пре­крас­но пони­ма­ем, что в рам­ках ста­тьи это невоз­мож­но. При­дет­ся огра­ни­чить­ся харак­те­ри­сти­кой несколь­ких наи­бо­лее пока­за­тель­ных при­ме­ров, а в боль­шин­стве слу­ча­ев при­ве­сти про­сто пере­ч­ни соот­вет­ст­ву­ю­щих мест, пусть они и могут пока­зать­ся чита­те­лю скуч­но­ва­ты­ми.

Χρό­νος встре­ча­ет­ся уже в самой пер­вой фра­зе «Исто­рии» (I. prooem.)³²: «Это — изло­же­ние иссле­до­ва­ния (ἱστο­ρίης)³³ Геро­до­та с.19 из Гали­кар­насса³⁴, чтобы дея­ния людей не были стер­ты вре­ме­нем (τῷ χρό­νῳ ἐξί­τηλα γέ­νηται)»³⁵. Как видим, вре­мя (χρό­νος) пред­став­ле­но здесь в моду­се про­тя­жен­но­сти, высту­паю­щей как его глав­ное каче­ство. При­чем это «пустая про­тя­жен­ность»: вре­мя никак не соот­не­се­но с чело­ве­че­ски­ми дея­ни­я­ми; более того, оно про­ти­во­сто­ит им, угро­жа­ет им. Χρό­νος — чуж­дая, уни­что­жаю­щая сти­хия, и зада­ча исто­ри­ка заклю­ча­ет­ся имен­но в том, чтобы про­ти­во­сто­ять ему, поме­шать ему сде­лать свое дело. Исто­рия высту­па­ет как сво­его рода сред­ство борь­бы со вре­ме­нем³⁶. Перед нами — исход­ная уста­нов­ка Геро­до­та, если угод­но, его мето­до­ло­ги­че­ский прин­цип, кото­рый он акцен­ти­ру­ет в самом нача­ле сво­его труда.

Рас­ска­зы­вая о дарах лидий­ско­го царя Кре­за в Дель­фы и об ответ­ных поче­стях со сто­ро­ны дель­фий­цев (I. 54), Геро­дот отме­ча­ет, что не толь­ко лич­но Кре­зу, но и всем лидий­цам эти поче­сти (про­ман­тия, ате­лия, про­эд­рия³⁷ и даже пра­во каж­до­му желаю­ще­му стать дель­фий­ским граж­да­ни­ном) были пре­до­став­ле­ны «на веч­ные вре­ме­на» (ἐς τὸν αἰεὶ χρό­νον). Дан­ное место лиш­ний раз напо­ми­на­ет аргу­мен­ти­ро­ван­ный нами уже выше тезис: раз­ли­чие меж­ду χρό­νος и αἰών про­хо­дит отнюдь не по линии «вре­мя — веч­ность». Вре­мя-χρό­νος вполне мог­ло быть веч­ным, во вся­ком слу­чае, мог­ло так вос­при­ни­мать­ся (ср. выше, у Пла­то­на). Весь­ма схо­жую кон­струк­цию име­ем в дру­гом месте (IV. 201), при­чем тоже, похо­же, вос­хо­дя­щем к офи­ци­аль­но­му источ­ни­ку: пер­сы, заклю­чая дого­вор о пере­ми­рии с жите­ля­ми Бар­ки (гре­че­ский полис в Кире­на­и­ке), обе­ща­ли «хра­нить клят­ву все вре­мя (χρό­νον μέ­νειν αἰεὶ τὸ ὅρκιον), пока зем­ля сохра­ня­ет свой преж­ний вид». При­ведем еще один ана­ло­гич­ный пас­саж (VIII. 28): Тимок­син, вое­на­чаль­ник из Ски­о­ны, был ули­чен в измене, но на воен­ном сове­те реше­но было не огла­шать этот факт, «чтобы ски­о­нян не счи­та­ли пре­да­те­ля­ми все­гда в после­дую­щее вре­мя (ἐς τὸν με­τέπει­τα χρό­νον αἰεί)». Во всех пере­чис­лен­ных кон­текстах αἰεί, насколь­ко мож­но судить, озна­ча­ет имен­но «все­гда, бес­ко­неч­но во вре­ме­ни», а не «посто­ян­но, бес­пре­рыв­но».

Геро­до­тов­ский χρό­νος разде­ля­ет с пла­то­нов­ским и дру­гую прин­ци­пи­аль­ную чер­ту — дели­мость: он дро­бит­ся на отдель­ные отрез­ки раз­ной про­тя­жен­но­сти. Так, встре­ча­ем мы у Геро­до­та упо­ми­на­ния о τριέτεα καὶ τετ­ραέτεα… χρό­νον (I. 199), о διέ­της χρό­νος (II. 2). Не слу­чай­но χρό­νος очень часто сопро­вож­да­ет­ся таки­ми эпи­те­та­ми, как πο­λύς или οὐ πο­λύς (I. 8, 24, 60, 171, 199, 214; II. 52, 58, 110, 133, 152, 154, 157, 175; III. 28, 31, 36, 57, с.20 123, 124 — 2 раза, 126, 129; IV. 1, 9, 114, 130, 146, 152, 201; V. 16, 21, 28, 41, 48, 106, 115, 119; VI. 29, 52, 69, 86, 113; VII. 15, 33, 49, 119, 137, 154, 170; VIII. 68, 114, 129, 142; IX. 10, 62, 70, 101, 111), ὀλί­γος или οὐκ ὀλί­γος (I. 132, 160; II. 125; III. 39, 55, 130, 133, 134; V. 46; VI. 63; VII. 14; VIII. 4; IX. 16), μακ­ρός (I. 32, 81; III. 22; V. 9), συχ­νός (I. 190; V. 94; VI. 83; VII. 134; VIII. 52; IX. 67, 102, 119), λοιπός или ἐπί­λοιπος (I. 47; II. 13), ὕστε­ρος (I. 130; III. 149; IV. 166; V. 32; VI. 66; VII. 190; IX. 83)³⁸, πρό­τερος (V. 41), ἴσος (II. 30). Таким обра­зом, вре­мя может быть «боль­шим» или «неболь­шим», «малым» или «нема­лым», «дол­гим», «про­тя­жен­ным», «остав­шим­ся», «после­дую­щим», «преды­ду­щим», «рав­ным». Соот­вет­ст­вен­но, мы встре­ча­ем в «Исто­рии» про­из­вод­ные от χρό­νος при­ла­га­тель­ные ὀλι­γοχ­ρό­νιος (I. 38), πο­λυ­χρό­νιος (I. 55).

С дру­гой сто­ро­ны, есть и отли­чие: если у Пла­то­на с χρό­νος соот­не­се­но при­ла­га­тель­ное ἅπας, а с αἰών — πᾶς, то у Геро­до­та с χρό­νος употреб­ля­ют­ся как ἅπας, так и πᾶς, при­чем πᾶς зна­чи­тель­но чаще (Hdt. I. 85; II. 13, 25, 173; III. 75, 150; IV. 187; V. 108; VI. 52, 123; VIII. 100, 140 — 2 раза; IX. 13, 27, 73, 106; ἅπας — III. 65).

Даже без вся­ких при­ла­га­тель­ных, само по себе сло­во χρό­νος у Геро­до­та содер­жит идею вре­мен­но́й про­тя­жен­но­сти. Так, ἐς χρό­νον (VII. 29; IX. 89) сле­ду­ет пони­мать в дан­ном кон­тек­сте не столь­ко как «со вре­ме­нем» (и уж точ­но не как «вовре­мя»), сколь­ко как «впредь, в буду­щем». Рав­ным обра­зом χρό­νῳ, με­τὰ χρό­νον или ἀνὰ χρό­νον озна­ча­ет «через неко­то­рое вре­мя» и, соб­ст­вен­но, даже может пере­во­дить­ся про­сто «потом, впо­след­ст­вии» (I. 68, 80, 173, 176; II. 52, 57, 121, 151; III. 1, 13; IV. 78; V. 27, 77; VI. 129; VII. 6, 10, 153, 170; VIII. 53, 107; IX. 62); ἐπὶ χρό­νον — «в про­дол­же­ние неко­то­ро­го вре­ме­ни» (I. 116; IX. 22), ὑπὸ χρό­νον — «от вре­ме­ни», т. е. «под воздей­ст­ви­ем дли­тель­но­го вре­ме­ни» (II. 131; VII. 176). Отте­нок про­тя­жен­но­сти во вре­ме­ни, как мы уже отме­ча­ли выше, име­ет про­из­вод­ный гла­гол χρο­νίζω (III. 61).

Пред­став­ля­ет инте­рес, какие гла­го­лы встре­ча­ют­ся у Геро­до­та в соче­та­нии с χρό­νος. Что может делать вре­мя? Сре­ди этих гла­го­лов — ἐξή­κω «про­хо­дить, исте­кать» (II. 111; VI. 69), διέρ­χο­μαι или διεξέρ­χο­μαι «про­хо­дить» (I. 8; II. 52, 152; IV. 146; V. 41; VI. 86; IX. 16), πρό­σειμι «под­хо­дить» (II. 41), πρόειμι «подви­гать­ся впе­ред» (III. 96; VI. 64; VII. 197; VIII. 105; IX. 109), πα­ροίχο­μαι «про­хо­дить, мино­вать» (II. 14), προ­βαίνω «про­хо­дить, идти» (III. 53, 140; V. 58), γίγ­νο­μαι, ἐγ­γίγ­νο­μαι, ἐπι­γίγ­νο­μαι «про­ис­хо­дить, про­хо­дить» (I. 28, 73, 190; II. 175; V. 92; VI. 113), διαφύομαι «про­рас­тать» (I. 61), προαναι­σιμόομαι «истра­чи­вать­ся» (II. 11), εξέρ­χο­μαι, ἔξει­μι «выхо­дить, исте­кать» (II. 139), συν­τάμνω «спе­шить, сокра­щать» (V. 41), ἱκνέομαι «при­хо­дить» (VI. 86). Осо­бен­но харак­тер­но употреб­ле­ние с χρό­νος гла­го­лов πε­ριέρ­χο­μαι, πε­ρίειμι, бук­валь­но — «обхо­дить, идти вокруг» (II. 93, 121; IV. 155). Ну как тут не вспом­нить о цик­ли­че­ском пони­ма­нии вре­ме­ни в гре­че­ской антич­но­сти!³⁹

В целом все пере­чис­лен­ные гла­го­лы име­ют самое пря­мое отно­ше­ние к дви­же­нию. Соб­ст­вен­но, это глав­ные гла­го­лы, исполь­зо­вав­ши­е­ся древ­не­гре­че­ским язы­ком для пере­да­чи дви­же­ния, при­чем в боль­шин­стве сво­ем не абстракт­но­го дви­же­ния, а при­ла­гав­ши­е­ся в первую оче­редь с.21 к живым суще­ствам. Можем ли мы из это­го сде­лать вывод о том, что за вре­ме­нем при­зна­ва­лись неко­то­рые атри­бу­ты живо­го суще­ства? Кажет­ся, можем (хотя, конеч­но, в самой осто­рож­ной фор­ме), осо­бен­но если учи­ты­вать общий антро­по­мор­физм миро­вос­при­я­тия гре­ков. При этом, что харак­тер­но, мы, кажет­ся, не встре­ча­ем с суще­ст­ви­тель­ным χρό­νος гла­го­лов, име­ю­щих зна­че­ние «течь» stric­to sen­su, столь харак­тер­ных для рус­ско­го сло­во­употреб­ле­ния (ср. такие всем зна­ко­мые импли­цит­ные мета­фо­ры, как «тече­ние вре­ме­ни» или, ска­жем, дер­жа­вин­ская «река вре­мен»; похо­же, Геро­до­ту подоб­ные обра­зы чуж­ды). Геро­до­тов­ское вре­мя не «течет»; оно ско­рее имен­но «идет», то есть дви­жет­ся менее плав­но и, пожа­луй, более дис­крет­но.

С дру­гой сто­ро­ны, геро­до­тов­ский χρό­νος, кажет­ся, име­ет и неко­то­рые харак­те­ри­сти­ки, сбли­жаю­щие его с про­стран­ст­вом. Так, афи­няне гово­рят спар­тан­ским послам (VIII. 144): «Ведь, как мы пред­по­ла­га­ем, не в дале­ком вре­ме­ни (οὐκ ἑκὰς χρό­νου) при­будет вар­вар, вторг­нув­шись в нашу зем­лю». Употреб­лен­ное здесь наре­чие ἑκὰς «дале­ко» обыч­но име­ет имен­но про­стран­ст­вен­ный смысл. Здесь воз­ни­ка­ет даже опре­де­лен­ная кол­ли­зия с тем, что было ска­за­но ранее о посто­ян­ном дви­же­нии вре­ме­ни. Ведь про­стран­ство, как извест­но, не дви­жет­ся, — это в нем про­ис­хо­дит дви­же­ние. В прин­ци­пе, нель­зя счи­тать невоз­мож­ным и вос­при­я­тие вре­ме­ни в том же духе, — как некую непо­движ­ную среду, в кото­ром дви­жут­ся (изме­ня­ют­ся) живые суще­ства и даже пред­ме­ты. В какой-то сте­пе­ни такое вос­при­я­тие пред­став­ля­ет­ся даже более есте­ствен­ным: ведь непо­сред­ст­вен­но ощу­ща­лось имен­но дви­же­ние во вре­ме­ни, а не дви­же­ние вре­ме­ни, осо­бен­но в те эпо­хи, когда это послед­нее не было еще вопло­ще­но в таких зри­мых сим­во­лах, как, напри­мер, пере­ме­ще­ние секунд­ной стрел­ки.

Как бы то ни было, сбли­же­ние про­стран­ства и вре­ме­ни под­во­дит нас к цити­ро­ван­но­му выше наблюде­нию С. С. Аве­рин­це­ва о том, что в гре­че­ском поли­се вре­мя было дано в про­стран­ст­вен­ном моду­се, а так­же застав­ля­ет вспом­нить об упо­ми­нав­шей­ся кате­го­рии про­стран­ст­вен­но-вре­мен­но­го кон­ти­ну­у­ма, кото­рая, по наше­му пред­по­ло­же­нию, наи­бо­лее адек­ват­но пере­да­ва­лась тер­ми­ном αἰών. К послед­не­му мы уже очень ско­ро перей­дем, а пока, завер­шая эту часть ста­тьи, еще раз сде­ла­ем акцент на основ­ных харак­те­ри­сти­ках χρό­νος у Геро­до­та.

Χρό­νος — весь­ма частый гость на стра­ни­цах труда «отца исто­рии». Вре­мя-χρό­νος — это «линей­ное вре­мя», кото­рое в прин­ци­пе бес­ко­неч­но (во вся­ком слу­чае, в направ­ле­нии буду­ще­го). Его глав­ные каче­ства — про­тя­жен­ность, дели­мость и дви­же­ние. Таким обра­зом, перед нами уже доста­точ­но раз­ра­ботан­ная (пусть и импли­цит­но) кон­цеп­ция поня­тия χρό­νος, при­чем име­ю­щая чер­ты зна­чи­тель­но­го сход­ства с тем, что мы позд­нее нахо­дим у Пла­то­на.

Και­ρός и αἰών у Геро­до­та. Перей­дем теперь к двум дру­гим тер­ми­нам для обо­зна­че­ния вре­ме­ни. Как уже гово­ри­лось, по часто­те сво­его употреб­ле­ния они не идут ни в какое срав­не­ние с χρό­νος и встре­ча­ют­ся в десят­ки раз реже. Это, кста­ти, дает воз­мож­ность более деталь­но разо­брать все соот­вет­ст­ву­ю­щие пас­са­жи.

Обра­ща­ясь к тер­ми­ну και­ρός, сра­зу же необ­хо­ди­мо ого­во­рить, что не все слу­чаи его употреб­ле­ния Геро­до­том вооб­ще свя­за­ны со вре­ме­нем. Так, пер­вый слу­чай исполь­зо­ва­ния исто­ри­ком это­го сло­ва (Hdt. I. 30) с.22 нахо­дим уже в нача­ле его труда — в «лидий­ском лого­се», а еще точ­нее — в рас­ска­зе о встре­че Кре­за и Соло­на⁴⁰. Когда афин­ский муд­рец при­был к сард­ско­му вла­ды­ке, тот пока­зы­вал гостю свои сокро­ви­ща. Нако­нец, Солон осмот­рел «все, что ему подо­ба­ло», — имен­но так мы счи­та­ем наи­бо­лее умест­ным пере­ве­сти ори­ги­наль­ную кон­струк­цию πάν­τα… ὥς οἱ κα­τὰ και­ρὸν ἦν. Здесь και­ρός вряд ли име­ет вре­мен­но́е зна­че­ние; ско­рее уж мож­но гово­рить о зна­че­нии ста­тус­ном.

То же мож­но ска­зать и о вто­ром пас­са­же с και­ρός (I. 125), содер­жа­щем­ся в «мидий­ско-пер­сид­ском лого­се». Стро­го гово­ря, мы встре­ча­ем здесь не само суще­ст­ви­тель­ное και­ρός, а его дери­ват — при­ла­га­тель­ное καίριος: Кир раз­мыш­ля­ет о том, как скло­нить пер­сов к вос­ста­нию про­тив мидий­ско­го вла­ды­че­ства и в кон­це кон­цов реша­ет, «что наи­бо­лее под­хо­дя­щим (και­ριώτα­τα) явля­ет­ся сле­дую­щее…». В том же «лого­се» (I. 206) пра­ви­тель­ни­ца мас­са­ге­тов Томи­рида через гла­ша­тая пред­ла­га­ет Киру, вторг­ше­му­ся в ее зем­ли, отка­зать­ся от сво­его наме­ре­ния: «Ибо ты не можешь знать, пой­дет ли тебе на поль­зу (ἐς και­ρόν) то, что ты совер­ша­ешь». Уже во «вто­ром пер­сид­ском лого­се», повест­ву­ю­щем о дея­ни­ях пре­ем­ни­ков Кира, вновь встре­ча­ем при­ла­га­тель­ное καίριος (III. 64): Кам­бис слу­чай­но ранил себя мечом (в бед­ро, то есть имен­но в то место, в кото­рое он сам неза­дол­го до того пора­зил еги­пет­ско­го свя­щен­но­го быка Апи­са) и «решил, что удар был смер­тель­ным (οἱ και­ρίην ἔδο­ξε τε­τύφ­θαι)».

Перед нами про­шли четы­ре слу­чая, когда και­ρός у Геро­до­та употреб­лен, кажет­ся, не во вре­мен­но́м смыс­ле. Впро­чем, мы не исклю­ча­ем, что цити­ро­ван­ные места (пожа­луй, кро­ме послед­не­го) могут быть при жела­нии поня­ты и с вре­мен­ным оттен­ком. Так, пас­саж в I. 30 счи­та­ем воз­мож­ным пере­ве­сти «все, что у него (sc. Кре­за) к тому момен­ту было», пас­саж в I. 125 — «что наи­бо­лее своевре­мен­ным явля­ет­ся сле­дую­щее», пас­саж в I. 206 — «ибо ты не можешь знать, будет ли для тебя своевре­мен­ным то, что ты совер­ша­ешь».

А далее начи­на­ют­ся при­ме­ры исполь­зо­ва­ния тер­ми­на και­ρός в соб­ст­вен­но вре­мен­но́м зна­че­нии. Сра­зу два таких слу­чая нахо­дим мы в «скиф­ском лого­се», при­чем оба — в пре­де­лах одной неболь­шой гла­вы (IV. 139), в речи милет­ско­го тира­на Гисти­ея к ски­фам (послед­ние пред­ло­жи­ли гре­кам раз­ру­шить мост через Дунай, по кото­ро­му Дарий с вой­ском пере­шел в Ски­фию). Дан­ное обсто­я­тель­ство уже само по себе при­вле­ка­ет к себе вни­ма­ние, если учи­ты­вать боль­шую ред­кость рас­смат­ри­вае­мой нами лек­се­мы в труде Геро­до­та.

Гисти­ей гово­рит: «О мужи-ски­фы, вы при­шли, неся дель­ный совет, и успе­ва­е­те вовре­мя (ἐς και­ρόν)». И чуть ниже: «Пока мы раз­ру­ша­ем его (мост. — И. С.), вам самое вре­мя (και­ρός ἐστι) искать их (пер­сов. — И. С.) и, най­дя, ото­мстить им за нас и за вас». Для луч­ше­го пони­ма­ния этих двух тес­но вза­и­мо­свя­зан­ных пас­са­жей необ­хо­ди­мо учи­ты­вать сле­дую­щее. Гисти­ей лжет: раз­ру­шать мост он вовсе не наме­рен и толь­ко что убедил с.23 дру­гих гре­че­ских вое­на­чаль­ни­ков не делать это­го. А теперь ему нуж­но вве­сти ски­фов в заблуж­де­ние и сде­лать так, чтобы они убра­лись. Пото­му-то он и пото­рап­ли­ва­ет их, убеж­да­ет спе­шить, напо­ми­на­ет о και­ρός. Здесь пре­дель­но чет­ко высту­па­ет сущ­ность это­го само­го και­ρός как «точ­ки во вре­ме­ни», крат­ко­го момен­та, кото­рый лег­ко мож­но упу­стить.

Во вто­рой части «Исто­рии», посвя­щен­ной все­це­ло Гре­ко-пер­сид­ским вой­нам, και­ρός тоже встре­ча­ет­ся несколь­ко раз. Повест­ву­ет­ся о посоль­стве вос­став­ших ионий­цев в Бал­кан­скую Гре­цию, в част­но­сти, в Афи­ны. В послед­них как раз сфор­ми­ро­ва­лись враж­деб­ные настро­е­ния по отно­ше­нию к пер­сам, и «в это самое вре­мя (ἐν τούτῳ δὴ τῷ καιρῷ) в Афи­ны при­был миле­тя­нин Ари­ста­гор, изгнан­ный из Спар­ты Клео­ме­ном-лакеде­мо­ня­ни­ном» (V. 97). В прин­ци­пе, в подоб­ном кон­тек­сте с тем же успе­хом мог­ло сто­ять ἐν τούτῳ τῷ χρό­νῳ. Одна­ко употреб­ле­но все-таки сло­во και­ρός, и, оче­вид­но, не слу­чай­но. Как мы пред­по­ла­га­ем, таким обра­зом под­чер­ки­ва­ет­ся точ­ность и одно­вре­мен­но важ­ность момен­та, что мы и поста­ра­лись пере­дать в пере­во­де посред­ст­вом выра­же­ния «в это самое вре­мя» (нахо­дя для подоб­но­го акцен­та осно­ва­ние в уси­ли­тель­ной части­це δὴ).

Очень похо­жую кон­струк­цию встре­ча­ем бли­же к кон­цу труда, в рас­ска­зе о Сала­мин­ском сра­же­нии (VIII. 87): «Ибо, когда дела царя при­шли в рас­строй­ство, как раз в это вре­мя (ἐν τούτῳ τῷ καιρῷ) корабль Арте­ми­сии под­вер­гал­ся пре­сле­до­ва­нию со сто­ро­ны атти­че­ско­го кораб­ля». И далее рас­ска­зы­ва­ет­ся о воен­ной хит­ро­сти, с помо­щью кото­рой Арте­ми­сии уда­лось уйти от пого­ни. Здесь, как видим, под­чер­ки­ва­ет­ся то же самое — точ­ность и важ­ность момен­та.

Повест­ву­ет­ся об афи­но-эгин­ском кон­флик­те в кон­це 490-х гг. до н. э. Эги­нец Нико­дром тай­но пере­шел на сто­ро­ну афи­нян и обе­щал сдать им свой город. Усло­ви­лись о дне, в кото­рый к Эгине дол­жен был при­быть афин­ский флот; но афи­няне про­мед­ли­ли и опозда­ли. «Нико­дром же, посколь­ку афи­няне не при­бы­ли в срок (ἐς τὸν και­ρόν), взой­дя на корабль, бежит с Эги­ны (VI. 90)». Здесь και­ρός име­ет зна­че­ние услов­лен­но­го сро­ка, зара­нее назна­чен­но­го момен­та.

Эпи­зод о мор­ской про­грам­ме Феми­сток­ла: «Еще до это­го пред­ло­же­ния Феми­сток­ла⁴¹ про­сла­ви­лось его дру­гое, своевре­мен­но подан­ное (ἐς και­ρόν) пред­ло­же­ние…» (VII. 144). Схо­жие кон­тек­сты с ἐς και­ρόν мы уже встре­ча­ли выше (I. 206; IV. 139). Как в них, так и здесь силен отте­нок имен­но своевре­мен­но­сти: име­ет­ся в виду, что пред­ло­же­ние Феми­сток­ла не толь­ко само по себе ока­за­лось удач­ным, но и сде­ла­но было в самое под­хо­дя­щее вре­мя.

Сло­ва Ари­сти­да, обра­щен­ные к Феми­сто­клу (VIII. 79): «Нам и в дру­гое вре­мя, и осо­бен­но в нынеш­нее (ἔν τε τεῷ ἄλλῳ καιρῷ καὶ δὴ καὶ ἐν τῷδε)⁴² над­ле­жит сорев­но­вать­ся в том, кто из нас сде­ла­ет родине боль­ше добра». Тер­мин και­ρός здесь опять же мар­ки­ру­ет зна­чи­мость, клю­че­вое зна­че­ние момен­та: раз­го­вор про­ис­хо­дит в ночь перед Сала­мин­ской бит­вой, и Ари­стид, еще не знаю­щий о пла­нах Феми­сток­ла, при­был с важ­ной ново­стью о пере­груп­пи­ров­ке пер­сид­ских сил и об окру­же­нии ими гре­че­ско­го флота.

с.24 Сло­ва афи­нян спар­тан­ским послам в пери­од пере­го­во­ров об общем выступ­ле­нии про­тив пер­сов, при­вед­шем в конеч­ном сче­те к сра­же­нию при Пла­те­ях: «Преж­де чем он (враг. — И. С.) при­дет в Атти­ку, вам самое вре­мя (και­ρός ἐστι; ср.: IV. 139) высту­пить на помощь в Бео­тию» (VIII. 144). И вновь абсо­лют­но ана­ло­гич­ная ситу­а­ция: акцен­ти­ру­ет­ся некий ответ­ст­вен­ный, важ­ный, клю­че­вой момент.

И, нако­нец, послед­ний слу­чай употреб­ле­ния και­ρός в труде Геро­до­та (IX. 87) — опять, как неод­но­крат­но ранее, в кон­струк­ции ἐς και­ρόν «своевре­мен­но, вовре­мя». Союз­ное эллин­ское вой­ско оса­жда­ет Фивы, ранее высту­пав­шие на сто­роне Ксерк­са. Тиме­ге­нид, один из лиде­ров фиван­ско­го поли­са, пред­ла­га­ет сограж­да­нам купить мир путем выда­чи гре­кам его само­го, Тиме­ге­нида, и несколь­ких дру­гих вли­я­тель­ных граж­дан. Такое само­по­жерт­во­ва­ние, конеч­но, было вос­при­ня­то фиван­ца­ми с энту­зи­аз­мом: «им пока­за­лось, что его пред­ло­же­ние весь­ма хоро­шо и своевре­мен­но (ἐς και­ρόν)».

Какие воз­мож­ны выво­ды о семан­ти­ке лек­се­мы και­ρός у Геро­до­та? Бес­спор­но, και­ρός озна­ча­ет момент, точ­ку во вре­ме­ни. Но нам хоте­лось бы при­влечь вни­ма­ние еще и к тому, что, как пра­ви­ло, появ­ле­ние дан­но­го тер­ми­на свя­за­но не с любы­ми, а с важ­ны­ми, ответ­ст­вен­ны­ми, клю­че­вы­ми момен­та­ми. Και­ρός менее ней­тра­лен, чем χρό­νος; он, если мож­но так выра­зить­ся, несет в себе некий отте­нок импе­ра­ти­ва. Это хоро­шо вид­но, в част­но­сти, в том един­ст­вен­ном месте геро­до­тов­ско­го труда (VIII. 144), где και­ρός и χρό­νος появ­ля­ют­ся рядом: пер­вое из этих слов содер­жит­ся в насто­я­тель­ной прось­бе прий­ти на помощь, обра­щен­ной афи­ня­на­ми к спар­тан­цам, а вто­рое — в кон­ста­та­ции воз­мож­но­сти втор­же­ния пер­сов в Атти­ку. Модаль­ность здесь, вне вся­ко­го сомне­ния, совсем неоди­на­ко­вая.

Και­ρός у Геро­до­та часто отно­сит­ся к слож­ным ситу­а­ци­ям (обыч­но воен­но­го харак­те­ра), когда воз­ни­ка­ет необ­хо­ди­мость при­ня­тия ответ­ст­вен­но­го реше­ния, от кото­ро­го будет серь­ез­но зави­сеть даль­ней­ший ход собы­тий. При­чем неред­ко перед субъ­ек­том при­ня­тия реше­ния сто­ит аль­тер­на­ти­ва. Кир может начать вой­ну с мас­са­ге­та­ми, а может и отка­зать­ся от нее, как сове­ту­ет ему Томи­рида (I. 206); он выби­ра­ет пер­вое, и это самым фаталь­ным обра­зом ска­зы­ва­ет­ся на его судь­бе. Гре­ки могут при­нять пред­ло­же­ние ски­фов, раз­ру­шить мост через Дунай и оста­вить вой­ско Дария поги­бать в сте­пях Север­но­го При­чер­но­мо­рья, а могут и не делать это­го (IV. 139); они выби­ра­ют вто­рое, что тоже при­во­дит к самым гло­баль­ным послед­ст­ви­ям — Гре­ко-пер­сид­ским вой­нам. Афи­няне могут послать воен­ную помощь ионий­цу Ари­ста­го­ру, а могут и не посы­лать (V. 97); они выби­ра­ют пер­вое, и резуль­та­ты хоро­шо извест­ны — удар Ахе­ме­нидов с тех пор нано­сил­ся в первую оче­редь по Афи­нам. Те же афи­няне могут при­нять мор­скую про­грам­му Феми­сток­ла, а могут и не при­ни­мать (VII. 144); они выби­ра­ют пер­вое, и в ито­ге их флот ока­зы­ва­ет­ся силь­ней­шим в Гре­ции, вно­сит глав­ный вклад в раз­гром Ксерк­са, а впо­след­ст­вии поз­во­ля­ет им создать мор­ской союз — глав­ную реаль­ность новой эпо­хи (об этой реаль­но­сти у Геро­до­та пря­мо не упо­ми­на­ет­ся, но совре­мен­ни­ки исто­ри­ка, чита­те­ли/слу­ша­те­ли его труда, конеч­но, нико­гда о ней не забы­ва­ли). Спар­тан­цы могут высту­пить на помощь афи­ня­нам, а могут и не высту­пать (VIII. 144); они выби­ра­ют пер­вое, что окан­чи­ва­ет­ся Пла­тей­ской бит­вой и пол­ным изгна­ни­ем пер­сов из Бал­кан­ской Гре­ции. Во всех пере­чис­лен­ных ситу­а­ци­ях у Геро­до­та появ­ля­ет­ся тер­мин και­ρός, с.25 и это, надо пола­гать, не слу­чай­но. Мы даже риск­ну­ли бы ска­зать, что в και­ρός есть что-то от «точ­ки бифур­ка­ции», но опа­са­ем­ся, что это будет уже слиш­ком сме­ло.

Все­го-навсе­го 13 раз встре­ча­ет­ся και­ρός (вме­сте с дери­ва­та­ми) в «Исто­рии», но два из этих слу­ча­ев при­хо­дят­ся на рас­сказ о Сала­мин­ском сра­же­нии. А этот рас­сказ, как уже было спра­вед­ли­во отме­че­но⁴³, пред­став­ля­ет собой под­лин­ную куль­ми­на­цию труда Геро­до­та, «вер­ши­ну» харак­тер­ной для него фрон­тон­ной ком­по­зи­ции. Дру­гое необыч­ное накоп­ле­ние выра­же­ний с και­ρός (два раза в одной гла­ве), как мы уже отме­ти­ли выше, име­ет место в «скиф­ском лого­се», тоже весь­ма важ­ном как для повест­во­ва­ния «отца исто­рии», так и для реаль­но­го хода собы­тий. В скиф­ском похо­де пер­сов как бы завя­зы­вал­ся узел Гре­ко-пер­сид­ских войн; в нем вме­сте появи­лись на сцене глав­ные герои пер­во­го эта­па это­го воору­жен­но­го кон­флик­та, люди, чьи пути впо­след­ст­вии столь ради­каль­ным обра­зом разо­шлись, — Дарий, Гисти­ей и Миль­ти­ад. Упо­мя­нем, кста­ти, что «скиф­ский логос» с его необыч­ной частотой лек­се­мы και­ρός при этом чрез­вы­чай­но беден на лек­се­му χρό­νος (о чем еще будет ска­за­но ниже). Не возь­мем­ся кате­го­рич­но судить, зна­чит ли это что-нибудь и нет ли тут како­го-либо скры­то­го про­ти­во­по­став­ле­ния.

Пере­хо­дим, нако­нец, к тер­ми­ну αἰών, кото­рый у Геро­до­та совсем редок — все­го пять употреб­ле­ний. Пер­вое из них обна­ру­жи­ва­ем в эпи­зо­де встре­чи Кре­за и Соло­на (этот не очень про­стран­ный пас­саж вооб­ще чрез­вы­чай­но насы­щен вре­мен­но́й тер­ми­но­ло­ги­ей, в нем есть и χρό­νος, и και­ρός). В беседе о сча­стье чело­ве­че­ском афин­ский муд­рец гово­рит сво­е­му лидий­ско­му госте­при­им­цу, что не может назвать его счаст­ли­вым, «пока я не узнаю, что ты достой­но окон­чил свой век (τὸν αἰῶνα)» (Hdt. I. 32).

Сле­дую­щее место, где встре­ча­ет­ся αἰών, — пись­мо еги­пет­ско­го фара­о­на Ама­си­са тира­ну Само­са Поли­кра­ту (Hdt. III. 40), кото­рое, есте­ствен­но, пред­став­ля­ет собой лите­ра­тур­ную фик­цию. Ама­сис насто­ро­жен тем, что его корре­спон­ден­ту во всем сопут­ст­ву­ет сча­стье, счи­та­ет это дур­ным пред­зна­ме­но­ва­ни­ем. Он пишет: «А я хочу, чтобы и мне само­му, и тем, кто мне небез­раз­ли­чен, как-нибудь было дано в одних делах дости­гать успе­ха, в дру­гих же — тер­петь неуда­чу, и чтобы таким обра­зом я про­во­дил свой век (τὸν αἰῶνα) в пере­ме­нах; это луч­ше, чем во всем пре­успе­вать».

В даль­ней­шем αἰών начи­на­ет появ­лять­ся толь­ко уже бли­же к кон­цу труда Геро­до­та. Пер­сид­ский вель­мо­жа Арта­бан гово­рит Ксерк­су: «…А бог, дав ему (чело­ве­ку. — И. С.) вку­сить слад­кое вре­мя жиз­ни (γλυκὺν… τὸν αἰῶνα), ока­зы­ва­ет­ся по отно­ше­нию к нему завист­ли­вым» (Hdt. VII. 46). Весь этот очень пес­си­ми­сти­че­ский пас­саж в выс­шей сте­пе­ни созву­чен и сло­вам Соло­на перед Кре­зом, и сло­вам Ама­си­са перед Поли­кра­том; в нем так­же зву­чит идея «зави­сти богов» — одна из клю­че­вых для рели­ги­оз­но­го миро­воз­зре­ния «отца исто­рии».

Два послед­них упо­ми­на­ния αἰών у Геро­до­та — оба в прак­ти­че­ски ана­ло­гич­ном кон­тек­сте — содер­жат­ся в рас­ска­зе о сухо­пут­ной кам­па­нии 479 г. до н. э. Вое­на­чаль­ник фокидян Гар­мо­кид гово­рит сво­им вои­нам: «Ведь луч­ше окон­чить свой век (τὸν αἰῶνα), свер­шив что-нибудь и обо­ро­ня­ясь, чем поз­во­лить себя погу­бить позор­ней­шей гибе­лью» (IX. 17). Чуть с.26 ниже (IX. 27) точ­но такую же кон­струк­цию встре­ча­ем в речи афи­нян, пол­ной про­слав­ле­ния подви­гов их пред­ков и в этом отно­ше­нии чрез­вы­чай­но напо­ми­наю­щей т. н. эпи­та­фии (над­гроб­ные речи) — жанр, типич­ный для афин­ской рито­ри­че­ской тра­ди­ции⁴⁴. В пере­чне вели­ких дел про­шло­го гово­рит­ся, в част­но­сти, сле­дую­щее: «…Мы утвер­жда­ем, что, когда аргос­цы дви­ну­лись с Поли­ни­ком на Фивы⁴⁵ и, окон­чив свой век (τὸν αἰῶνα), лежа­ли непо­гре­бен­ны­ми, мы пошли вой­ной на кад­мей­цев, ото­бра­ли тела и похо­ро­ни­ли их в нашей стране, в Элев­сине».

Мож­но ли на осно­ва­нии столь скуд­ной инфор­ма­ции (все­го несколь­ко пас­са­жей) делать какие-то ответ­ст­вен­ные выво­ды о семан­ти­ке αἰών в геро­до­тов­ской «Исто­рии»? Как нам пред­став­ля­ет­ся, все-таки мож­но. И преж­де все­го сра­зу бро­са­ет­ся в гла­за, что, хотя под αἰών во всех разо­бран­ных слу­ча­ях под­ра­зу­ме­ва­ет­ся опре­де­лен­ный про­ме­жу­ток вре­ме­ни, дан­ная лек­се­ма нигде не обо­зна­ча­ет «абстракт­но­го» и «ней­траль­но­го» вре­ме­ни, вре­ме­ни, взя­то­го «само по себе», как χρό­νος. Αἰών — это все­гда вре­мя чьей-либо жиз­ни, вре­мя, нераз­рыв­но свя­зан­ное, сли­тое с жиз­нью, с ее собы­ти­я­ми. Это — вре­мя «напол­нен­ное», как мы и отме­ча­ли выше в свя­зи с тер­ми­ном αἰών как тако­вым.

Если χρό­νος более или менее рав­но­мер­но рас­пре­де­лен по все­му тек­сту труда «отца исто­рии» (об откло­не­ни­ях от это­го рав­но­мер­но­го рас­пре­де­ле­ния см. ниже), если και­ρός куль­ми­ни­ру­ет в рас­ска­зах о скиф­ском похо­де и о Сала­мин­ском сра­же­нии, то куль­ми­на­ция αἰών (два слу­чая из пяти), как видим, при­хо­дит­ся на повест­во­ва­ние о Пла­тей­ской бит­ве, точ­нее, о ее пред­две­рии. Похо­же, в этом тоже есть опре­де­лен­ный скры­тый смысл. По мере при­бли­же­ния к делу при Пла­те­ях напря­жен­ность в труде нарас­та­ет, чита­тель под­во­дит­ся к мыс­ли о клю­че­вом, судь­бо­нос­ном зна­че­нии надви­гаю­щих­ся собы­тий. Если Сала­мин — это некий και­ρός, важ­ный момент, кото­рый был в выс­шей сте­пе­ни удач­но исполь­зо­ван Феми­сто­к­лом, то у Пла­тей реша­ет­ся сама судь­ба, сама жизнь Элла­ды и элли­нов, их αἰών, кото­рый может бес­слав­но окон­чить­ся, как бес­слав­но окон­чил­ся αἰών Кре­за и Поли­кра­та, но может и слав­но про­дол­жить­ся. Вре­мя имен­но на дан­ном отрез­ке «Исто­рии» ста­но­вит­ся наи­ме­нее абстракт­ным, наи­бо­лее «напол­нен­ным», пере­се­каю­щим­ся с про­стран­ст­вом, и на этом пере­се­че­нии про­ис­хо­дит столк­но­ве­ние двух миров — эллин­ско­го и «вар­вар­ско­го».

Воз­мож­но, не лишен неко­то­ро­го зна­че­ния и тот факт, что из пяти употреб­ле­ний αἰών в геро­до­тов­ском труде ни одно не нахо­дит­ся в автор­ской речи. Во всех слу­ча­ях без исклю­че­ния лек­се­ма вло­же­на в уста кому-либо из дей­ст­ву­ю­щих лиц: три раза она при­пи­са­на гре­кам, два раза — «вар­ва­рам». Ска­зан­ное ни в коем слу­чае не озна­ча­ет, что Геро­дот, не исполь­зуя в выска­зы­ва­ни­ях от сво­его лица тер­мин αἰών, стре­мит­ся как бы отстра­нить­ся от него; напро­тив, как нам пред­став­ля­ет­ся, он хочет таким обра­зом погру­зить αἰών в самую глу­би­ну кон­крет­ных жиз­нен­ных ситу­а­ций. Кста­ти, небезын­те­рес­но, что все без исклю­че­ния пас­са­жи, где встре­ча­ет­ся αἰών у Геро­до­та, явля­ют собой уве­ще­ва­ния.

с.27 Если еще немно­го углу­бить­ся в этот вопрос и рас­смот­реть его с точ­ки зре­ния систе­мы «субъ­ект рече­во­го воздей­ст­вия — объ­ект рече­во­го воздей­ст­вия», то кар­ти­на выри­су­ет­ся сле­дую­щая. Из пяти пас­са­жей с αἰών два обра­ще­ны элли­на­ми к элли­нам, один — элли­ном к вар­ва­ру (Соло­ном к Кре­зу), один — вар­ва­ром к элли­ну (Ама­си­сом к Поли­кра­ту) и один — вар­ва­ром к вар­ва­ру (Арта­ба­ном к Ксерк­су). Таким обра­зом, αἰών ока­зы­ва­ет­ся тес­но свя­зан с меж­ци­ви­ли­за­ци­он­ной ком­му­ни­ка­ци­ей, «диа­ло­гом куль­тур». Как извест­но, тен­ден­ция к тако­му диа­ло­гу у Геро­до­та и в целом гораздо силь­нее, неже­ли у любо­го дру­го­го древ­не­гре­че­ско­го авто­ра клас­си­че­ской эпо­хи (впо­след­ст­вии эту «циви­ли­за­ци­он­ную диа­ло­гич­ность» авто­ра «Исто­рии» часто пони­ма­ли как пре­сло­ву­тый «фило­вар­ва­ризм» — ср., напри­мер, «О зло­коз­нен­но­сти Геро­до­та» Плу­тар­ха). Αἰών в подоб­ном кон­тек­сте ока­зы­ва­ет­ся сво­его рода погра­нич­ным тер­ми­ном, лек­си­че­ской «кон­такт­ной зоной».

Итак, сме­ло мож­но утвер­ждать, что у Геро­до­та και­ρός, χρό­νος и αἰών выст­ра­и­ва­ют­ся в целост­ную систе­му, вза­и­мо­до­пол­ня­ют друг дру­га. Мате­ри­ал инте­ре­су­ю­ще­го нас здесь авто­ра вполне под­твер­дил выдви­ну­тую в нача­ле ста­тьи рабо­чую гипо­те­зу о соот­но­ше­нии трех кате­го­рий или «трех ликов» вре­ме­ни — «вре­ме­ни-точ­ки», «вре­ме­ни-линии» и «вре­ме­ни-плос­ко­сти», как мы их услов­но назва­ли. Перед нами, оче­вид­но, одна из базо­вых струк­тур древ­не­гре­че­ско­го созна­ния. Разу­ме­ет­ся, пред­ла­гае­мый тезис насто­я­тель­но нуж­да­ет­ся в про­вер­ке на мате­ри­а­ле дру­гих авто­ров. Такая про­вер­ка, кото­рая пре­до­ста­вит в наше рас­по­ря­же­ние необ­хо­ди­мые срав­ни­тель­ные дан­ные, конеч­но, не может быть осу­щест­вле­на в рам­ках дан­ной работы и пред­став­ля­ет­ся делом буду­ще­го. В каче­стве пер­во­го и наи­бо­лее под­хо­дя­ще­го «кан­дида­та» на срав­не­ние с Геро­до­том по раз­вер­ну­тым здесь пара­мет­рам высту­па­ет, само собой, Фукидид⁴⁶.

Нако­нец, обра­тим вни­ма­ние на уже отме­чав­ше­е­ся выше обсто­я­тель­ство — реши­тель­ное пре­об­ла­да­ние у Геро­до­та «линей­но­го» вре­ме­ни (χρό­νος) над «точеч­ным» (και­ρός) и «плос­кост­ным» (αἰών). Если это обсто­я­тель­ство вооб­ще что-нибудь озна­ча­ет (а в этом у нас пока нет пол­ной уве­рен­но­сти), то оно может озна­чать толь­ко сле­дую­щее. Χρό­νος, как ста­но­вит­ся вполне ясным из при­во­див­ших­ся его сло­во­употреб­ле­ний, — это, поми­мо про­че­го, еще и вре­мя дви­жу­ще­е­ся. А инте­рес «отца исто­рии» оче­вид­ным обра­зом при­ко­ван имен­но к дви­же­нию вре­ме­ни, к про­ис­хо­дя­щим во вре­ме­ни про­цес­сам⁴⁷.

«Вре­мя эллин­ское» и «вре­мя вар­вар­ское»: неко­то­рые ста­ти­сти­че­ские под­сче­ты. В послед­ней части ста­тьи нам хоте­лось бы оста­но­вить­ся еще на одном вопро­се, а имен­но на вопро­се частот­но­сти вре­мен­но́й тер­ми­но­ло­гии у Геро­до­та, как в «Исто­рии» в целом, так и в ее отдель­ных частях. Посколь­ку эти части име­ют суще­ст­вен­но раз­лич­ное содер­жа­ние, то, воз­мож­но, нема­ло­важ­ным ока­жет­ся, в каких из них мы чаще будем стал­ки­вать­ся со вре­ме­нем.

О каких частях идет речь? Под­чер­ки­ва­ем, что мы не име­ем в виду тра­ди­ци­он­ное деле­ние «Исто­рии» на девять книг. Это деле­ние, ско­рее с.28 все­го, не при­над­ле­жит само­му авто­ру и было сде­ла­но поз­же, а глав­ное — оно име­ет по боль­шей части вполне услов­ный харак­тер. А нам важ­но чле­не­ние труда с точ­ки зре­ния его содер­жа­ния.

Преж­де все­го отме­тим, что все про­из­веде­ние может быть доста­точ­но чет­ко разде­ле­но на две боль­шие, при­мер­но рав­ные части (гра­ни­цу меж­ду ними умест­нее все­го про­ве­сти по гла­ве V. 18) — «Предыс­то­рию Гре­ко-пер­сид­ских войн» и «Исто­рию Гре­ко-пер­сид­ских войн». В пер­вой части речь идет о собы­ти­ях до 500 г. до н. э., в основ­ном о воз­ник­но­ве­нии и росте дер­жа­вы Ахе­ме­нидов, о пер­сид­ских заво­е­ва­ни­ях. Во вто­рой части рас­ска­зы­ва­ет­ся о собы­ти­ях 500—479/478 гг. до н. э., начи­ная с Ионий­ско­го вос­ста­ния, зна­ме­но­вав­ше­го откры­тие полу­ве­ко­во­го воору­жен­но­го кон­флик­та меж­ду гре­че­ским миром и Пер­си­ей. Ины­ми сло­ва­ми, пер­вая часть охва­ты­ва­ет весь­ма зна­чи­тель­ный хро­но­ло­ги­че­ский отре­зок, вто­рая — лишь два деся­ти­ле­тия. Уже поэто­му вре­мя ока­зы­ва­ет­ся в ней намно­го более «спрес­со­ван­ным».

Како­во даль­ней­шее струк­ту­ри­ро­ва­ние труда? Пер­вая часть доста­точ­но чет­ко под­разде­ля­ет­ся на отдель­ные рас­ска­зы — «лого­сы». Хотя все они свя­за­ны друг с дру­гом еди­ной нитью повест­во­ва­ния, но в то же вре­мя и каж­дый из них пред­став­ля­ет собой опре­де­лен­ное целост­ное един­ство. Обыч­но выде­ля­ют (поми­мо введе­ния) «лидий­ский логос», «мидий­ско-пер­сид­ский логос», «еги­пет­ский логос», «вто­рой пер­сид­ский логос» («Дари­ев логос»), «скиф­ский логос», «ливий­ско-кирен­ский логос» и «фра­кий­ский логос», ито­го восемь «лого­сов».

Вто­рая часть струк­ту­ри­ро­ва­на не столь чет­ко, что опре­де­ля­ет­ся ее тема­ти­кой. Одна­ко и в ней мож­но выде­лить (пусть и с несколь­ко боль­шей долей услов­но­сти) пять «лого­сов», кото­рые мог­ли бы быть оза­глав­ле­ны сле­дую­щим обра­зом: «Ионий­ское вос­ста­ние», «Кам­па­ния 490 г. до н. э.: Мара­фон», «Воца­ре­ние Ксерк­са и его под­готов­ка к похо­ду на Гре­цию», «Кам­па­ния 480 г. до н. э.: Фер­мо­пи­лы и Сала­мин», «Кам­па­ния 479 г. до н. э.: Пла­теи и Мика­ле».

Внут­ри «лого­сов» при­сут­ст­ву­ют наи­мень­шие струк­тур­ные еди­ни­цы — экс­кур­сы, мно­го­чис­лен­ные отступ­ле­ния Геро­до­та от основ­но­го сюже­та изло­же­ния. На этом тек­сто­вом уровне труд­нее все­го гово­рить о каких-то систем­ных прин­ци­пах. Здесь боль­ше все­го хао­тич­но­сти, в одних «логос­ах» экс­кур­сов весь­ма мно­го, в дру­гих — прак­ти­че­ски нет.

Исхо­дя из этих пред­став­ле­ний о чле­не­нии труда «отца исто­рии», мы про­из­ве­ли неко­то­рые ста­ти­сти­че­ские под­сче­ты, свя­зан­ные с тер­ми­но­ло­ги­ей вре­ме­ни, и попы­та­ем­ся на осно­ве этих под­сче­тов сде­лать опре­де­лен­ные обоб­ще­ния и выво­ды. Ого­во­рим сра­зу, что в наших под­сче­тах мы учи­ты­ва­ли толь­ко χρό­νος (с дери­ва­та­ми), посколь­ку лишь дан­ная лек­се­ма встре­ча­ет­ся у Геро­до­та с доста­точ­ной сте­пе­нью частот­но­сти, чтобы сде­лать пред­ла­гае­мые здесь выклад­ки хотя бы в какой-то сте­пе­ни репре­зен­та­тив­ны­ми. Και­ρός и αἰών (менее двух десят­ков употреб­ле­ний обо­их тер­ми­нов, вме­сте взя­тых) такой репре­зен­та­тив­но­сти дать не могут.

Чтобы обоб­ще­ния ста­ли воз­мож­ны­ми, потре­бо­ва­лось фор­ма­ли­зо­вать полу­чен­ные дан­ные и с этой целью вве­сти спе­ци­аль­ный коэф­фи­ци­ент частот­но­сти исполь­зо­ва­ния инте­ре­су­ю­щей нас лек­се­мы. Назо­вем его T-коэф­фи­ци­ен­том (T — от tem­pus) и пояс­ним на кон­крет­ном при­ме­ре спо­соб его выведе­ния. T-коэф­фи­ци­ент выра­жа­ет отно­ше­ние коли­че­ства встре­чае­мо­сти тер­ми­на χρό­νος к коли­че­ству отно­си­тель­но с.29 мини­маль­ных отрез­ков тек­ста; за такие отно­си­тель­но мини­маль­ные отрез­ки мы при­ни­ма­ем гла­вы, на кото­рые при­ня­то в совре­мен­ных изда­ни­ях делить труд Геро­до­та. В виде фор­му­лы: T = x : y, где x — чис­ло употреб­ле­ний лек­се­мы χρό­νος (с дери­ва­та­ми), y — чис­ло глав. Напри­мер, для всей «Исто­рии» T-коэф­фи­ци­ент опре­де­ля­ет­ся так: x = 298, y = 1535⁴⁸, сле­до­ва­тель­но T = 298 : 1535 = 0,19 (во всех слу­ча­ях округ­ля­ем циф­ру до сотых долей еди­ни­цы). Теперь нам пред­сто­ит выве­сти зна­че­ние это­го коэф­фи­ци­ен­та для раз­лич­ных по содер­жа­нию частей труда.

Под­черк­нем, что все ниже­сле­дую­щие циф­ры будут иметь сугу­бо при­бли­зи­тель­ный, даже гру­бо-при­бли­зи­тель­ный харак­тер. Их точ­но­сти не спо­соб­ст­ву­ет целый ряд обсто­я­тельств. Во-пер­вых, гла­ва сама по себе отнюдь не явля­ет­ся эта­ло­ном точ­но­го отрез­ка тек­ста: гла­вы в «Исто­рии» Геро­до­та, как и в любом дру­гом антич­ном нарра­тив­ном памят­ни­ке, весь­ма силь­но раз­нят­ся друг от дру­га по раз­ме­ру, при­чем раз­ли­чия име­ют, в общем-то, слу­чай­ный харак­тер, зако­но­мер­ность в них не усле­жи­ва­ет­ся. Впро­чем, здесь нам на помощь при­хо­дит закон боль­ших чисел П. Л. Чебы­ше­ва, соглас­но кото­ро­му, как извест­но, сово­куп­ное дей­ст­вие боль­шо­го чис­ла слу­чай­ных фак­то­ров при­во­дит, при неко­то­рых весь­ма общих усло­ви­ях, к резуль­та­ту, почти не зави­ся­ще­му от слу­чая. Ины­ми сло­ва­ми, гла­вы, силь­но откло­ня­ю­щи­е­ся от сред­не­го раз­ме­ра в ту или иную сто­ро­ну, вза­им­но ниве­ли­ру­ют друг дру­га, и в резуль­та­те уда­ет­ся полу­чить сред­нюю же, доста­точ­но репре­зен­та­тив­ную кар­ти­ну.

Вто­рое обсто­я­тель­ство, пре­пят­ст­ву­ю­щее точ­но­сти под­сче­тов, — в извест­ной мере услов­ный харак­тер деле­ния «Исто­рии» на «лого­сы»: меж­ду послед­ни­ми зача­стую весь­ма труд­но про­ве­сти сколь­ко-нибудь стро­гую гра­ни­цу. Напри­мер, рас­сказ о поко­ре­нии Кам­би­сом Егип­та и его пре­бы­ва­нии в этой стране обыч­но вклю­ча­ют в состав «вто­ро­го пер­сид­ско­го логоса» (так сде­ла­ем и мы), но он ведь с тем же успе­хом может быть отне­сен и к «еги­пет­ско­му лого­су». Нако­нец, в-третьих, един­ство «лого­сов», как мы уже отме­ча­ли, раз­би­то экс­кур­са­ми; на этом уровне тек­ста его струк­ту­ра ста­но­вит­ся осо­бен­но дроб­ной, а про­следить ее эле­мен­ты во всех дета­лях не поз­во­лят огра­ни­чен­ные рам­ки ста­тьи. Поэто­му, повто­рим еще раз, ни на что боль­шее, чем весь­ма гру­бые и при­бли­зи­тель­ные под­сче­ты, мы не пре­тен­ду­ем; но, может быть, уже и это поз­во­лит прий­ти к каким-то резуль­та­там.

Начи­ная кон­крет­ный ана­лиз, преж­де все­го отме­тим, что T-коэф­фи­ци­ент двух основ­ных частей труда ока­зы­ва­ет­ся прак­ти­че­ски оди­на­ко­вым и сов­па­даю­щим с T-коэф­фи­ци­ен­том для все­го про­из­веде­ния. А имен­но, для «Предыс­то­рии Гре­ко-пер­сид­ских войн» он равен 0,2, а для «Исто­рии Гре­ко-пер­сид­ских войн» — 0,19. Это убеж­да­ет нас в том, что закон боль­ших чисел в нашей ситу­а­ции дей­ст­ви­тель­но работа­ет и, сле­до­ва­тель­но, мы можем рас­счи­ты­вать на опре­де­лен­ную репре­зен­та­тив­ность полу­чен­ных в даль­ней­шем дан­ных. Хотя циф­ры по раз­лич­ным струк­тур­ным эле­мен­там «Исто­рии» Геро­до­та, как увидим, будут порой доволь­но силь­но отли­чать­ся от усред­нен­но­го зна­че­ния, кото­рое мы име­ем для памят­ни­ка в целом (впро­чем, «доволь­но силь­но» нуж­но, конеч­но, пони­мать в отно­си­тель­ном смыс­ле; так, коэф­фи­ци­ент нигде не пре­взой­дет еди­ни­цу).

с.30 Уста­но­вим теперь зна­че­ния T-коэф­фи­ци­ен­та для отдель­ных «лого­сов». Они тако­вы:

Введе­ние (I. prooem. — I. 5) — 0,33;

«Лидий­ский логос» (I. 6—94) — 0,35;

«Мидий­ско-пер­сид­ский логос» (I. 95—216) — 0,14;

«Еги­пет­ский логос» (II. 1—182) — 0,25;

«Вто­рой пер­сид­ский логос» (III. 1—160) — 0,21;

«Скиф­ский логос» (IV. 1—144) — 0,1;

«Ливий­ско-кирен­ский логос» (IV. 145—205) — 0,2;

«Фра­кий­ский логос» (V. 1—27) — 0,15;

«Ионий­ское вос­ста­ние» (V. 28—126, VI. 1—93) — 0,23;

«Кам­па­ния 490 г. до н. э.: Мара­фон» (VI. 94—140) — 0,22;

«Воца­ре­ние Ксерк­са и его под­готов­ка к похо­ду на Гре­цию» (VII. 1—178) — 0,15;

«Кам­па­ния 480 г. до н. э.: Фер­мо­пи­лы и Сала­мин» (VII. 179—239, VIII. 1—129) — 0,13;

«Кам­па­ния 479 г. до н. э.: Пла­теи и Мика­ле» (VIII. 130—144, IX. 1—122) — 0,26.

Можем ли мы на осно­ва­нии этих зна­че­ний поз­во­лить себе уста­но­вить какие-то зако­но­мер­но­сти? Кажет­ся, да. Так, невоз­мож­но не заме­тить, что полу­чен­ные циф­ры для «лого­сов» пер­вой части труда силь­нее отли­ча­ют­ся друг от дру­га и от сред­ней циф­ры по всей «Исто­рии», чем соот­вет­ст­ву­ю­щие циф­ры для «лого­сов» вто­рой части труда. При этом ранее мы уже заме­ти­ли, что «лого­сы» пер­вой части и в целом выде­ле­ны более чет­ко и силь­нее раз­нят­ся меж­ду собой; каж­дый из них посвя­щен какой-либо «вар­вар­ской» стране и наро­ду. Вот тут-то, как нам пред­став­ля­ет­ся, име­ют пра­во на суще­ст­во­ва­ние неко­то­рые сооб­ра­же­ния по пово­ду соот­не­се­ния Геро­до­том тех или иных «вар­вар­ских» этно­сов с тече­ни­ем вре­ме­ни. Исхо­дим из того, что мень­шее зна­че­ние T-коэф­фи­ци­ен­та соот­вет­ст­ву­ет мень­шей вовле­чен­но­сти субъ­ек­та повест­во­ва­ния во вре­мен­ной, исто­ри­че­ский про­цесс.

Мень­ше все­го циф­ра T-коэф­фи­ци­ен­та для «скиф­ско­го логоса» (0,1). А для той его части, кото­рая повест­ву­ет соб­ст­вен­но о Ски­фии (IV. 2—82) она еще более незна­чи­тель­на — 0,04. Ски­фы у Геро­до­та — типич­ный образ­чик отда­лен­но­го «вар­вар­ско­го» наро­да, живу­ще­го на окра­ине ойку­ме­ны, отчуж­ден­но­го от циви­ли­за­ции эллин­ско­го типа. А под­сче­ты пока­зы­ва­ют, что и вре­мя в их жиз­ни игра­ет незна­чи­тель­ную роль. Оно как бы не дви­жет­ся, оста­нов­ле­но.

В свя­зи с этим небезын­те­рес­но при­ве­сти соот­вет­ст­ву­ю­щие циф­ры для дру­гих рас­ска­зов Геро­до­та о столь же отда­лен­ных, пери­фе­рий­ных стра­нах. Это уже не «лого­сы», а экс­кур­сы. Обна­ру­жи­ва­ем, в част­но­сти, что для экс­кур­са об Эфи­о­пии (II. 17—25) T-коэф­фи­ци­ент состав­ля­ет 0,11; для экс­кур­са об Индии (III. 98—106) — так­же 0,11; для экс­кур­са о Ливии (IV. 166—205), вхо­дя­ще­го в состав «ливий­ско-кирен­ско­го логоса», полу­ча­ем циф­ру 0,1 (как и для рас­ска­за о ски­фах), для экс­кур­са о мас­са­ге­тах (I. 201—216) — еще мень­шую циф­ру 0,06. А в экс­кур­се об Ара­вии (III. 107—113) она вооб­ще рав­ня­ет­ся нулю: ни одно­го упо­ми­на­ния χρό­νος! Это для Геро­до­та застыв­шие, «холод­ные обще­ства», живу­щие вне линей­но­го, исто­ри­че­ско­го с.31 вре­ме­ни⁴⁹. Бли­зок к пере­чис­лен­ным пас­са­жам «фра­кий­ский логос», но в нем T-коэф­фи­ци­ент все же несколь­ко боль­ше (0,15). Фра­кий­цы вос­при­ни­ма­лись антич­ны­ми гре­ка­ми в неко­то­рых отно­ше­ни­ях как эта­лон «вар­ва­ров». Одна­ко это были «вар­ва­ры» более близ­кие (хотя бы в чисто гео­гра­фи­че­ском плане), более «зна­ко­мые» и тем самым более вклю­чен­ные в элли­но­цен­трич­ный исто­ри­че­ский про­цесс.

Весь­ма инте­рес­ную кар­ти­ну пред­став­ля­ют наблюде­ния с при­ня­той нами точ­ки зре­ния над теми пас­са­жа­ми Геро­до­та, кото­рые повест­ву­ют об иран­ских наро­дах — мидий­цах и пер­сах, кото­рых гре­ки, как пра­ви­ло, вос­при­ни­ма­ли в нераз­рыв­ном един­стве (ср. обыч­ное обо­зна­че­ние Гре­ко-пер­сид­ских войн как τὰ Μη­δικά). T-коэф­фи­ци­ент для «мидий­ско-пер­сид­ско­го логоса» в пер­вой кни­ге «Исто­рии», как было пока­за­но, и в целом неве­лик (0,14). При этом сле­ду­ет отме­тить, что на долю самих мидий­цев (I. 95—130) и пер­сов (I. 131—140) при­хо­дят­ся еще мень­шие циф­ры: для пер­вых 0,11, а для вто­рых 0,1. А более высо­кий коэф­фи­ци­ент для дан­но­го «логоса» в целом дости­га­ет­ся в первую оче­редь за счет того, что в него вклю­чен экс­курс о Вави­лоне (I. 178—200) с доволь­но зна­чи­тель­ной циф­рой 0,22. При­веден­ные соот­но­ше­ния вполне объ­яс­ни­мы: мидий­цы и пер­сы до поко­ре­ния Лидии, выхо­да к Эгей­ско­му морю и вступ­ле­ния в пря­мой кон­такт с эллин­ским миром оста­ва­лись для гре­ков столь же отда­лен­ны­ми, пери­фе­рий­ны­ми «вар­вар­ски­ми» наро­да­ми, как какие-нибудь ски­фы или индий­цы. Совсем дру­гое дело — Вави­лон, эта сим­во­ли­че­ская «сто­ли­ца Восто­ка», о кото­рой гре­ки дав­но уже были пре­крас­но наслы­ша­ны и вклю­ча­ли ее в рам­ки сво­его «исто­ри­че­ско­го кос­мо­са».

Во «вто­ром пер­сид­ском лого­се» T-коэф­фи­ци­ент для пер­сов воз­рас­та­ет (0,21), что, без­услов­но, свиде­тель­ст­ву­ет о боль­шей вовле­чен­но­сти пер­сов на новом эта­пе в гре­че­ские дела и тем самым — в исто­ри­че­ский про­цесс. При этом, чем боль­ше сте­пень такой вовле­чен­но­сти для того или ино­го кон­крет­но­го эпи­зо­да, тем чаще появ­ля­ет­ся χρό­νος. Отме­чен­ную зако­но­мер­ность лег­ко про­де­мон­стри­ро­вать чис­лен­ны­ми дан­ны­ми. В тех частях «логоса», где гре­ки не появ­ля­ют­ся и речь идет о чисто «вар­вар­ских» делах, T-коэф­фи­ци­ент по боль­шей части оста­ет­ся по-преж­не­му малым. Напри­мер, для рас­ска­за о поко­ре­нии Кам­би­сом Егип­та (III. 1—16) он состав­ля­ет 0,12; для рас­ска­за о пере­во­ро­те Дария (III. 70—88) — 0,11; для пере­ч­ня сатра­пий дер­жа­вы Ахе­ме­нидов (III. 89—97) — тоже 0,11.

А вот в тех пас­са­жах «вто­ро­го пер­сид­ско­го логоса», где появ­ля­ют­ся гре­ки, T-коэф­фи­ци­ент сра­зу суще­ст­вен­но воз­рас­та­ет. В рас­ска­зе о заво­е­ва­нии Само­са (III. 139—149) име­ем циф­ру 0,27; в экс­кур­се об отно­ше­ни­ях Само­са и Спар­ты (III. 39—60) — 0,32; в эпи­зо­де с гибе­лью самос­ско­го тира­на Поли­кра­та (III. 120—128) — 0,44. Нако­нец, в исто­рии гре­ка Демо­кеда, лейб-меди­ка пер­сид­ско­го царя (III. 129—138) T-коэф­фи­ци­ент дости­га­ет весь­ма высо­ко­го уров­ня: 0,6.

Здесь мы выхо­дим на важ­ную зако­но­мер­ность, кото­рая, несмот­ря на ого­во­рен­ную выше пре­дель­ную гру­бость под­сче­тов, кажет­ся, не может быть оспо­ре­на. Эта зако­но­мер­ность в упро­щен­ной фор­ме может быть пере­да­на так: чем боль­ше в том или ином эпи­зо­де гре­ков — тем боль­ше в нем χρό­νος’а. Чем боль­ше в эпи­зо­де «вар­ва­ров» и чем более они «вар­ва­ры», чем с.32 даль­ше они от гре­ков (в гео­гра­фи­че­ском и/или циви­ли­за­ци­он­ном смыс­ле) — тем реже встре­ча­ет­ся χρό­νος. Назван­ную зако­но­мер­ность нам еще пред­сто­ит вери­фи­ци­ро­вать на даль­ней­ших при­ме­рах⁵⁰.

«Ливий­ско-кирен­ский логос» (общий T-коэф­фи­ци­ент 0,2) делит­ся на две части — «кирен­скую» и «ливий­скую». Для послед­ней, чисто «вар­вар­ской», коэф­фи­ци­ент, как упо­ми­на­лось выше, мал — 0,1. А вот для «кирен­ской» части (IV. 145—165) он, напро­тив, велик, почти в четы­ре раза боль­ше — 0,38. И не уди­ви­тель­но: ведь здесь речь идет об элли­нах, коло­ни­зо­вав­ших и осво­ив­ших Кире­на­и­ку.

Зна­че­ние T-коэф­фи­ци­ен­та, несколь­ко пре­вы­шаю­щее сред­нее по «Исто­рии», име­ет «еги­пет­ский логос» (0,25). Это тоже вполне объ­яс­ни­мо. Егип­тяне для гре­ков, конеч­но, «вар­ва­ры», одна­ко отнюдь не «пери­фе­рий­ные вар­ва­ры», подоб­ные ски­фам или эфи­о­пам, ско­рее, напро­тив, «сре­дин­ные вар­ва­ры». Геро­дот сплошь и рядом акцен­ти­ру­ет древ­ность еги­пет­ской циви­ли­за­ции, ее вли­я­ние на ста­нов­ле­ние гре­че­ской. Егип­тяне и гре­ки уже с эпо­хи арха­и­ки самым тес­ным обра­зом вза­и­мо­дей­ст­во­ва­ли в еди­ной систе­ме меж­ду­на­род­ных кон­так­тов в Восточ­ном Сре­ди­зем­но­мо­рье⁵¹. Ины­ми сло­ва­ми, в эллин­ском вос­при­я­тии егип­тяне — «вар­ва­ры», но в то же вре­мя не вполне «чужие», они были вклю­че­ны в гре­че­ский «мен­таль­ный кос­мос» в каче­стве одно­го из важ­ных зве­ньев.

Ска­зан­ное в такой же и даже боль­шей сте­пе­ни отно­сит­ся к лидий­цам. «Лидий­ский логос» во всем труде Геро­до­та дает, пожа­луй, самый заме­ча­тель­ный мате­ри­ал по инте­ре­су­ю­щей нас тема­ти­ке. По сво­е­му T-коэф­фи­ци­ен­ту (0,35) он зани­ма­ет пер­вое место сре­ди всех «лого­сов», вхо­дя­щих в состав «Исто­рии». Дан­ное обсто­я­тель­ство свя­за­но, несо­мнен­но, с тем, что из всех «вар­вар­ских» стран Лидия, непо­сред­ст­вен­но гра­ни­чив­шая с реги­о­на­ми оби­та­ния мало­азий­ских гре­ков, вос­при­ни­ма­лась как «наи­ме­нее вар­вар­ская» и в наи­боль­шей сте­пе­ни вклю­чен­ная в исто­ри­че­ский про­цесс, — отсюда и частота употреб­ле­ния в «лидий­ском лого­се» лек­се­мы χρό­νος.

Ситу­а­ция ста­но­вит­ся еще более зани­ма­тель­ной, даже захва­ты­ваю­щей, если мы учтем, что даже на общем фоне высо­ко­го T-коэф­фи­ци­ен­та в дан­ном «лого­се» выде­ля­ют­ся несколь­ко экс­кур­сов, для кото­рых этот коэф­фи­ци­ент еще выше. И эти экс­кур­сы, как пра­ви­ло, посвя­ще­ны гре­че­ским делам! В экс­кур­се о Пери­ан­дре и Ари­оне (I. 20—24) T-коэф­фи­ци­ент состав­ля­ет 0,4; в экс­кур­се о при­хо­де Писи­стра­та к вла­сти в Афи­нах (I. 59—64) — 0,5. А в экс­кур­се о воз­рас­та­нии могу­ще­ства арха­и­че­ской Спар­ты (I. 65—70) он дости­га­ет пора­зи­тель­но высо­кой циф­ры 0,83. Таким обра­зом, под­твер­жда­ет­ся выше под­ме­чен­ная зако­но­мер­ность: чем боль­ше гре­ков — тем боль­ше χρό­νος’а.

Весь­ма зна­чи­те­лен T-коэф­фи­ци­ент (0,5) так­же во вхо­дя­щем в «лидий­ский логос» рас­ска­зе о поко­ре­нии Лидии Киром (I. 71—92). Объ­яс­ня­ем это тем, что дан­ный эпи­зод вооб­ще зани­ма­ет клю­че­вое место в ком­по­зи­ци­он­ной и осо­бен­но кон­цеп­ту­аль­ной струк­ту­ре труда Геро­до­та: в нем про­ис­хо­дит как бы завяз­ка Гре­ко-пер­сид­ских войн, с появ­ле­ни­ем пер­сов с.33 на бере­гах Эге­иды собы­ти­ям дает­ся некий пер­вотол­чок, обу­слов­ли­ваю­щий их даль­ней­шее раз­ви­тие. Исто­ри­че­ский про­цесс, как его пони­ма­ет Геро­дот, на этом эта­пе нахо­дит­ся в одной из сво­их выс­ших точек, обре­та­ет осо­бен­ный дина­мизм.

«Лого­сы», вхо­дя­щие в состав вто­рой части «Исто­рии» и повест­ву­ю­щие соб­ст­вен­но о воен­ных дей­ст­ви­ях меж­ду элли­на­ми и пер­са­ми, более труд­ны и неод­но­знач­ны для ана­ли­за с помо­щью исполь­зу­е­мой нами мето­ди­ки (хотя, тем не менее неко­то­рые зако­но­мер­но­сти воз­мож­но наблюдать и на их мате­ри­а­ле). Они не демон­стри­ру­ют такой же чистой и чет­кой струк­ту­ры, как «лого­сы» пер­вой части и почти все име­ют «сме­шан­ный», «гре­ко-вар­вар­ский» харак­тер, с неко­то­рым пре­об­ла­да­ни­ем гре­че­ско­го эле­мен­та. Исклю­че­ние пред­став­ля­ет «логос», кото­рый мы обо­зна­ча­ем как «Воца­ре­ние Ксерк­са и его под­готов­ка к похо­ду на Гре­цию». Он по сво­е­му содер­жа­нию чисто «вар­вар­ский», и зна­че­ние его T-коэф­фи­ци­ен­та (0,15) при­мер­но соот­вет­ст­ву­ет зна­че­нию для боль­шин­ства «вар­вар­ских» «лого­сов»; в даль­ней­шем мы уже не будем его касать­ся.

Осталь­ные «лого­сы» вто­рой части в боль­шин­стве сво­ем отли­ча­ют­ся еди­но­об­ра­зи­ем T-коэф­фи­ци­ен­та: «Ионий­ское вос­ста­ние» — 0,23, «Кам­па­ния 490 г. до н. э.» — 0,22, «Кам­па­ния 479 г. до н. э.» — 0,26. Из это­го ряда рез­ким дис­со­нан­сом выби­ва­ет­ся «логос», повест­ву­ю­щий о кам­па­нии 480 г. до н. э., о Фер­мо­пи­лах и Сала­мине. Его T-коэф­фи­ци­ент — все­го лишь 0,13, как в «логос­ах» о каких-нибудь отда­лен­ных «вар­ва­рах». На вопрос о при­чи­нах такой спе­ци­фи­ки мы пока не гото­вы дать одно­знач­ный и кате­го­рич­ный ответ. Можем раз­ве что попы­тать­ся выска­зать неко­то­рые сооб­ра­же­ния гипо­те­ти­че­ско­го харак­те­ра. Как гово­ри­лось выше, дан­ный «логос» — куль­ми­на­ция «Исто­рии», вер­ши­на ее фрон­тон­ной ком­по­зи­ции. Мож­но пред­по­ло­жить, что в «вер­шин­ном» момен­те дей­ст­вие как бы урав­но­ве­ши­ва­ет­ся и засты­ва­ет в гор­де­ли­вом, гар­мо­нич­ном покое, с тем чтобы впо­след­ст­вии опять начать дви­же­ние, по уже нис­хо­дя­щей линии. Собы­тия дости­га­ют выс­ше­го нака­ла; на какой-то пери­од «линей­ное вре­мя» (χρό­νος) усту­па­ет место «точеч­но­му вре­ме­ни» (και­ρός). Ска­зан­ное в пол­ной мере под­твер­жда­ет­ся тем, что дан­ный «логос» — дей­ст­ви­тель­но один из пер­вых в «Исто­рии» по коли­че­ству употреб­ле­ний тер­ми­на και­ρός (см. выше, где отме­ча­лась парал­лель со «скиф­ским лого­сом», в кото­ром кар­ти­на абсо­лют­но ана­ло­гич­на: мень­ше χρό­νος, боль­ше και­ρός).

Напо­сле­док отме­тим еще неко­то­рые экс­кур­сы вто­рой части с боль­шим зна­че­ни­ем T-коэф­фи­ци­ен­та. Сре­ди таких экс­кур­сов, в част­но­сти, так назы­вае­мая «апо­ло­гия Алк­мео­нидов» (VI. 121—131)⁵² — аргу­мен­ти­ро­ван­ная защи­та Геро­до­том это­го рода от обви­не­ний в пер­сид­ской измене. T-коэф­фи­ци­ент в этом пас­са­же — 0,45.

Но осо­бен­но мно­го сре­ди экс­кур­сов с повы­шен­ным T-коэф­фи­ци­ен­том таких, кото­рые отно­сят­ся к Спар­те. Пере­чис­лим их с ука­за­ни­ем циф­ры коэф­фи­ци­ен­та: экс­курс о Клео­мене и Дориее (V. 39—48) — 0,6; обшир­ный экс­курс о Клео­мене и Дема­ра­те с вклю­че­ни­ем инфор­ма­ции о ста­ту­се спар­тан­ских царей (VI. 50—86) — 0,38; экс­курс об укреп­ле­нии Клеом­бротом Ист­ма в 480 г. до н. э. (VIII. 71—74) — 0,5. Сле­ду­ет ска­зать, что с.34 и в пер­вой части «Исто­рии» спар­тан­ские экс­кур­сы отли­ча­лись высо­ким T-коэф­фи­ци­ен­том, как мы мог­ли увидеть выше.

Дан­ное наблюде­ние даже несколь­ко оза­да­чи­ва­ет. Мы при­вык­ли счи­тать Спар­ту жест­ко-кон­сер­ва­тив­ным, «застыв­шим» обще­ст­вом, чуж­дым про­грес­су, а ста­ло быть, в нашем пони­ма­нии — чуж­дом исто­ри­че­ско­му про­цес­су, дви­же­нию вре­ме­ни. Но нет ли здесь некой нашей аберра­ции, порож­ден­ной столь при­выч­ным нам линей­ным вос­при­я­ти­ем хода вре­ме­ни, отож­дест­вле­ни­ем это­го хода с про­грес­сом? Как извест­но, антич­ным гре­кам такое вос­при­я­тие было чуж­до. И созда­ет­ся впе­чат­ле­ние, что, по край­ней мере, Геро­дот смот­рел на Спар­ту несколь­ко ина­че; для него она в боль­шей сте­пе­ни, чем мно­гие дру­гие гре­че­ские поли­сы, вызы­ва­ла ассо­ци­а­ции с вре­мен­но́й тер­ми­но­ло­ги­ей.

Да и толь­ко ли Геро­до­ту это было свой­ст­вен­но? Про­ци­ти­ру­ем одно место из Пла­то­на (Hipp. M. 285d, пере­вод А. В. Бол­ды­ре­ва). Спар­тан­цы, гово­рит софист Гип­пий Элид­ский, боль­ше все­го любят слу­шать «о родо­слов­ной геро­ев и людей,.. о засе­ле­нии коло­ний, о том, как в ста­ри­ну осно­вы­ва­лись горо­да, — одним сло­вом, они с осо­бен­ным удо­воль­ст­ви­ем слу­ша­ют все рас­ска­зы о дале­ком про­шлом (πά­σης τῆς ἀρχαιολο­γίας)⁵³, так что из-за них я и сам вынуж­ден был очень тща­тель­но все это изу­чить». Итак, спар­тан­цам близ­ки и инте­рес­ны повест­во­ва­ния на исто­ри­че­ские темы (а чуть выше сам Гип­пий отме­ча­ет, что их не при­вле­ка­ют ни аст­ро­но­мия, ни гео­мет­рия, ни грам­ма­ти­ка…). А послед­ний тезис Гип­пия име­ет про­сто-таки исклю­чи­тель­ное зна­че­ние. Ведь имен­но этот софист внес едва ли не самый боль­шой вклад в ста­нов­ле­ние древ­не­гре­че­ской хро­но­ло­гии как науч­ной дис­ци­пли­ны, соста­вив и издав спи­сок олим­пи­о­ни­ков. Выяс­ня­ет­ся, что он сде­лал это если не по пря­мой ини­ци­а­ти­ве спар­тан­цев, то, во вся­ком слу­чае, в уго­ду им!

На этой ноте мы и завер­ша­ем эту уже, пожа­луй, чрез­мер­но раз­рос­шу­ю­ся ста­тью. И пусть заклю­чи­тель­ный аккорд зву­чит не точ­кой, а ско­рее недо­умен­ным мно­гото­чи­ем, — точ­ки рас­став­лять явным обра­зом еще рано, мы в самом нача­ле пути. Как писал еще Шел­линг, «дости­же­ния нау­ки — не толь­ко в том, что она раз­ре­ша­ет труд­ные вопро­сы; быть может, еще боль­шая заслу­га в том, чтобы созда­вать и отме­чать для буду­щих иссле­до­ва­ний новые про­бле­мы или же нахо­дить новые сто­ро­ны в ста­рых вопро­сах»⁵⁴.

The ar­tic­le deals with so­me as­pects of ti­me per­cep­tion in He­ro­do­tus’ His­to­ries. The author con­si­ders the prob­lem from a ter­mi­no­lo­gi­cal perspec­ti­ve. The­re are three main Greek words for «ti­me»: kai­ros, chro­nos and aiōn. с.35 The first de­sig­na­tes a mo­ment in ti­me («point-ti­me»), the se­cond — a pe­riod of ti­me («li­ne-ti­me»), the third — ti­me at the junction with spa­ce and li­fe («pla­ne-ti­me»). In the ar­tic­le, prin­ci­pal con­texts of all three ti­me terms’ use by He­ro­do­tus are ana­ly­zed. The author al­so tries to tra­ce fre­quen­cy of ti­me ter­mi­no­lo­gy in dif­fe­rent parts of the work. He does it through for­ma­li­zing sta­tis­ti­cal da­ta and intro­du­cing a spe­cial fre­quen­cy coef­fi­cient. The re­sults are that He­ro­do­tus’ ti­me ter­mi­no­lo­gy is mo­re fre­quent in «Greek» parts and ra­rer in «Bar­ba­rian» parts, es­pe­cial­ly in tho­se nar­ra­ting on re­mo­te and pe­ri­phe­ry bar­ba­rians: the nea­rer to Gree­ce — the mo­re his­to­ri­cal ti­me.