«Республиканская монархия»:
метаморфозы идеологии и политики императора Августа

с.284

с.285

Важ­ней­шую роль в объ­яс­не­нии исто­ри­че­ских собы­тий игра­ет выяв­ле­ние, опи­са­ние и систе­ма­ти­за­ция объ­ек­тив­ных харак­те­ри­стик обще­ства, уста­нов­ле­ние свя­зей меж­ду ними. Часто (это было свой­ст­вен­но в первую оче­редь совет­ской исто­рио­гра­фии) наи­бо­лее зна­чи­мы­ми пред­став­ля­ют­ся эко­но­ми­че­ские, клас­со­вые и сослов­ные, поли­ти­че­ские и юриди­че­ские аспек­ты. Соот­вет­ст­ву­ю­щие фак­то­ры яко­бы вна­ча­ле в ука­зан­ном поряд­ке опре­де­ля­ют друг дру­га, а затем — все осталь­ные, так или ина­че детер­ми­ни­ро­ван­ные ими, как то: идео­ло­гию, обще­ст­вен­ную пси­хо­ло­гию, куль­ту­ру и т. д.¹. Одна­ко дан­ный под­ход дале­ко не бес­спо­рен.

Обще­ство явля­ет­ся слож­ней­шей систе­мой, все эле­мен­ты (под­си­сте­мы) кото­рой вза­и­мо­свя­за­ны, вза­и­мо­дей­ст­вуя и вза­и­мо­обу­слов­ли­вая друг дру­га; на отдель­ных эта­пах раз­ви­тия те или иные из них могут играть решаю­щую роль, про­во­ци­ру­ю­щую изме­не­ния в дру­гих эле­мен­тах и свя­зях меж­ду ними. При этом глав­ны­ми регу­ля­то­ра­ми обще­ст­вен­но­го поведе­ния, состав­ля­ю­щи­ми осно­ву соци­аль­ной систе­мы, явля­ют­ся созна­ние, пси­хи­ка, обра­зу­ю­щие спе­ци­фи­ку чело­ве­ка как субъ­ек­та исто­рии и обще­ства как систе­мы. В этом смыс­ле они, по край­ней мере, не менее «объ­ек­тив­ны» (неза­ви­си­мы от жела­ния отдель­ных людей), чем орудия труда. Исхо­дя из это­го, мен­таль­ные явле­ния рас­смат­ри­ва­ют­ся нами не в каче­стве «отра­же­ния» неких более важ­ных про­цес­сов, а как орга­ни­че­ская и опре­де­ля­ю­щая часть обще­ст­вен­ных изме­не­ний. Чтобы адек­ват­но понять и опи­сать исто­ри­че­ский фено­мен, необ­хо­ди­мо преж­де все­го рекон­струи­ро­вать вос­при­я­тие, пони­ма­ние, оцен­ки совре­мен­ни­ков, людей, чьи мыс­ли и чув­ства обра­зо­вы­ва­ли живую ткань и душу исто­ри­че­ско­го про­цес­са.

с.286 При­ме­ни­тель­но к теме, дан­ный под­ход мож­но выра­зить фор­му­лой: прин­ци­пат — это преж­де все­го то, чем он был для совре­мен­ни­ков, и в первую оче­редь, для участ­ни­ков про­ис­хо­див­ше­го². Сло­во «участ­ни­ки» пони­ма­ет­ся в самом бук­валь­ном смыс­ле — люди, чьи мыс­ли, пере­жи­ва­ния, инте­ре­сы, дей­ст­вия состав­ля­ли часть дан­но­го фено­ме­на. И пусть сохра­нив­ши­е­ся источ­ни­ки гово­рят лишь уста­ми немно­гих авто­ров, — запе­чат­лен­ные мыс­ли и чув­ства были фраг­мен­та­ми настро­е­ний, созна­ния обще­ства и, как Пла­то­но­вы души, в явном или скры­том виде сохра­ни­ли в себе память о целом, кото­ро­му при­над­ле­жа­ли. Разу­ме­ет­ся, это не сни­ма­ет необ­хо­ди­мо­сти учи­ты­вать осо­бен­но­сти пред­став­лен­ных групп, вклю­чая сте­пень их при­част­но­сти к рас­смат­ри­вае­мо­му явле­нию, спе­ци­фи­ку свя­зей с систе­мой и ее эле­мен­та­ми.

Для обос­но­ва­ния мне­ния о монар­хи­че­ском харак­те­ре вла­сти Авгу­ста иссле­до­ва­те­ля­ми широ­ко при­вле­ка­ет­ся мате­ри­ал из Восточ­ных про­вин­ций³. В цити­ро­вав­шей­ся ста­тье Ф. Мил­ла­ра имен­но так интер­пре­ти­ру­ют­ся мно­гие фак­ты (глав­ным обра­зом, по над­пи­сям): граж­да­нин Эфе­са отчи­ты­ва­ет­ся об уста­нов­ке ста­туи Авгу­ста (Se­bas­tos) и освя­ще­нии алта­ря; в пись­ме Окта­ви­а­на, напи­сан­ном сра­зу после Актий­ской бит­вы, он, в бла­го­дар­ность за про­яв­лен­ную лояль­ность, сулит при­ви­ле­гии город­ку Родос на сирий­ском побе­ре­жье; жите­ли малень­ко­го ост­ро­ва Гиа­рос в Эгей­ском море в 29 г. обра­ти­лись к Окта­виа­ну по пово­ду нало­гов; он при­ни­ма­ет реше­ния с.287 по ана­ло­гич­ным прось­бам в отно­ше­нии ост­ро­ва Самос, горо­да Афро­ди­сия в Карии и т. п. Обра­ща­ясь к моне­там, Мил­лар и здесь под­чер­ки­ва­ет рево­лю­ци­он­ный харак­тер изме­не­ний, ука­зы­вая, в част­но­сти, на обще­при­ня­тые на Восто­ке ассо­ци­а­ции меж­ду цен­зом, пода­тью, моне­той и импе­ра­то­ром, отра­зив­ши­е­ся в еван­гель­ских текстах, на мас­со­вый выпуск монет с изо­бра­же­ни­ем пра­ви­те­ля⁴ и т. д. Мил­лар так­же дока­зы­ва­ет, что фак­ти­че­ски все про­вин­ции (вклю­чая так назы­вае­мые «сена­тор­ские») вхо­ди­ли в сфе­ру вли­я­ния Авгу­ста⁵, что культ Авгу­ста был явле­ни­ем каче­ст­вен­но новым даже на Восто­ке⁶ и т. д.

Во всех этих и дру­гих слу­ча­ях Окта­ви­а­на — Авгу­ста рас­смат­ри­ва­ли как еди­но­лич­но­го пра­ви­те­ля, что, по мне­нию Мил­ла­ра, ука­зы­ва­ет яко­бы на про­ис­шед­шую (немед­лен­но после Акция или после «уре­гу­ли­ро­ва­ния» 27 г.?) «рево­лю­цию в созна­нии». Ее сутью было пред­став­ле­ние, что «име­ет­ся инди­виду­аль­ный пра­ви­тель, чье имя и изо­бра­же­ние появ­ля­ет­ся повсюду…»⁷.

Тезис о «рево­лю­ции в созна­нии» спра­вед­ли­во акцен­ти­ру­ет вни­ма­ние на каче­ст­вен­ных изме­не­ни­ях, про­ис­хо­див­ших в обще­ст­вен­ных пред­став­ле­ни­ях и опре­де­лив­ших, в конеч­ном сче­те, спе­ци­фи­ку новой поли­ти­че­ской систе­мы. В то же вре­мя ста­тья авто­ри­тет­но­го иссле­до­ва­те­ля вызы­ва­ет неко­то­рые вопро­сы и воз­ра­же­ния. Во-пер­вых, мож­но ли гово­рить о «рево­лю­ции», имея в виду вос­при­я­тие прин­ци­па­та как монар­хии на гре­че­ском Восто­ке, где дав­но с.288 при­вык­ли к цар­ской вла­сти? И во-вто­рых, мож­но ли экс­тра­по­ли­ро­вать монар­хи­че­ское вос­при­я­тие прин­ци­па­та гре­ка­ми на рим­лян и жите­лей Запад­ных про­вин­ций, ото­жествляя две совер­шен­но раз­лич­ные, что отчет­ли­во пони­ма­ли уже сами древ­ние, мен­таль­но­сти?

Извест­но, что гре­ки и во вре­ме­на Рес­пуб­ли­ки ина­че, чем жите­ли Ита­лии, оце­ни­ва­ли харак­тер Рим­ско­го государ­ства, обо­жествляя, к при­ме­ру, рим­ских пол­ко­вод­цев⁸. В соот­вет­ст­вии со сво­и­ми взгляда­ми на сущ­ность вла­сти они срав­ни­ва­ли рес­пуб­ли­кан­ских маги­ст­ра­тов с элли­ни­сти­че­ски­ми монар­ха­ми. Тем менее осно­ва­ний нахо­ди­ли жите­ли Восточ­ных про­вин­ций, чтобы отли­чать от при­выч­ных элли­ни­сти­че­ских царей Авгу­ста. Но эта точ­ка зре­ния была совер­шен­но чуж­да рим­ля­нам. Сенат и народ рас­смат­ри­ва­ли вое­на­чаль­ни­ка как испол­ни­те­ля воли и пред­ста­ви­те­ля инте­ре­сов «рес­пуб­ли­ки». Да и с пози­ций само­го пол­ко­во­д­ца он, пусть обла­дая бле­стя­щи­ми талан­та­ми и даже будучи изба­ло­ван бла­го­во­ле­ни­ем Фор­ту­ны, ста­но­вил­ся «мило­серд­ным» победи­те­лем и устро­и­те­лем про­вин­ции, ее патро­ном и полу­бо­гом в конеч­ном сче­те лишь бла­го­да­ря пол­но­мо­чи­ям, кото­рые вру­чи­ло ему государ­ство. Кли­ент­ские свя­зи рес­пуб­ли­кан­ско­го импе­ра­то­ра с про­вин­ци­я­ми вызы­ва­ли подо­зре­ния и непри­язнь орто­док­саль­ных сена­то­ров, при­ме­ром чего могут слу­жить вза­и­моот­но­ше­ния Като­на Цен­зо­ра со Сци­пи­о­на­ми⁹. Но если на чрез­мер­ное вли­я­ние и поче­сти, ока­зы­вае­мые пол­ко­во­д­цам на Восто­ке, смот­ре­ли сквозь паль­цы, то лишь пото­му, что нико­му и в голо­ву не при­хо­ди­ло, что все это может быть рас­про­стра­не­но на Рим или даже име­ет нечто общее с рим­ским государ­ст­вен­ным стро­ем: заво­е­ван­ные стра­ны рас­смат­ри­ва­лись как явле­ние прин­ци­пи­аль­но ино­го (разу­ме­ет­ся, низ­ше­го) поряд­ка. Реак­ция на монар­хи­че­ские устрем­ле­ния Цеза­ря и тем более — на ори­ен­та­лизм Анто­ния пока­зы­ва­ет, насколь­ко пер­спек­ти­ва пере­но­са восточ­ных обы­ча­ев на Рим была непри­ем­ле­ма для его граж­дан.

Послед­нее долж­но не толь­ко пре­до­сте­речь от оши­боч­но­го отож­дест­вле­ния гре­че­ско­го и рим­ско­го поли­ти­че­ско­го созна­ния, но и застав­ля­ет усо­мнить­ся в пра­во­мер­но­сти попы­ток с.289 син­хро­ни­зи­ро­вать «рево­лю­ции в созна­ни­ях» двух раз­лич­ных этно­сов. В свя­зи с этим умест­но поста­вить тре­тий вопрос — о дей­ст­ви­тель­ных сро­ках и эта­пах без­услов­но про­ис­шед­шей в Риме в пери­од ран­не­го прин­ци­па­та пере­строй­ки поли­ти­че­ско­го созна­ния. Для реше­ния этой важ­ней­шей про­бле­мы сле­ду­ет при­влечь соб­ст­вен­но рим­ский мате­ри­ал, пред­став­лен­ный над­пи­ся­ми, лите­ра­тур­ны­ми и дру­ги­ми совре­мен­ны­ми источ­ни­ка­ми.

Преж­де все­го обра­ща­ет на себя вни­ма­ние, что неиз­вест­но ни одно­го син­хрон­но­го выска­зы­ва­ния в Риме и Ита­лии, в кото­ром уре­гу­ли­ро­ва­ние янва­ря 27 г. рас­смат­ри­ва­лось бы как узур­па­ция вла­сти. Напро­тив, сло­же­ние всех чрез­вы­чай­ных пол­но­мо­чий и «воз­вра­ще­ние рес­пуб­ли­ки» было вос­при­ня­то граж­да­на­ми с радо­стью и энту­зи­аз­мом, посколь­ку рас­смат­ри­ва­лось как вос­ста­нов­ле­ние нор­маль­но­го кон­сти­ту­ци­он­но­го поряд­ка. Государ­ство более не разди­ра­лось на кус­ки алчу­щи­ми вла­сти «пар­ти­я­ми», а было «общим досто­я­ни­ем граж­дан» — res pub­li­ca. Уже в 30 г. сенат и народ посвя­ти­ли Окта­виа­ну арку с над­пи­сью «Res pub­li­ca con­ser­va­ta» (Dess. 81). «Воз­вра­ще­ние (вос­ста­нов­ле­ние) рес­пуб­ли­ки Рим­ско­му наро­ду» зафик­си­ро­ва­ли под 27 г. Пре­не­стин­ские фасты. Pie­tas Авгу­ста, что озна­ча­ло, поми­мо про­че­го, его при­вер­жен­ность тра­ди­ци­он­ным уста­нов­ле­ни­ям, была отме­че­на в над­пи­си на clu­peus vir­tu­tis, даро­ван­ном ему сена­том (RGDA 34. 2, comp. CIL VI. 876; IX. 5811). Впо­след­ст­вии о воз­вра­ще­нии про­вин­ций наро­ду ска­жет Овидий (Ovid. Fas­ti. I. 589). Впро­чем, все эти свиде­тель­ства, как и леген­ды на моне­тах ана­ло­гич­но­го содер­жа­ния и даже мне­ние Тита Ливия (Liv. Per. 134), могут быть постав­ле­ны под сомне­ние как отра­же­ние офи­ци­аль­ной вер­сии. Но в сло­вах извест­ной над­пи­си, «Lau­da­tio Tu­riae» (CIL VI. 1527. 1. 25 = ILS 8393. 25—26): «Pa­ca­to or­be ter­ra­rum res/ti­tut/a re pub­li­ca…», — без­оши­боч­но уга­ды­ва­ет­ся охва­тив­шее всех чув­ство облег­че­ния и удо­вле­тво­ре­ния¹⁰.

Впро­чем, име­ет­ся мате­ри­ал, кото­рый дает воз­мож­ность более глу­бо­ко про­ник­нуть в смысл идео­ло­ги­че­ской борь­бы, полу­чить инфор­ма­цию непо­сред­ст­вен­но из рук извест­ных нам актив­ных участ­ни­ков собы­тий. И если для пред­ше­ст­ву­ю­щих деся­ти­ле­тий с.290 пер­во­сте­пен­ным свиде­те­лем был Цице­рон, то для новой эпо­хи — его ока­зав­ший­ся не слиш­ком вер­ным, но по-сво­е­му очень спо­соб­ным уче­ник.

Бла­го­да­ря при­су­щей Авгу­сту (как и всем Юли­ям-Клав­ди­ям) склон­но­сти к лите­ра­тур­но­му твор­че­ству¹¹, иссле­до­ва­те­ли обла­да­ют ред­кой воз­мож­но­стью изу­че­ния офи­ци­аль­ной идео­ло­гии в изло­же­нии само­го твор­ца режи­ма. Трак­тов­ка прин­цеп­са, учи­ты­вав­шая, разу­ме­ет­ся, мне­ния опыт­ных совет­ни­ков, акку­му­ли­ро­ва­ла важ­ней­шие тен­ден­ции идей­ной борь­бы, обес­пе­чи­вая орга­нич­ное един­ство пра­ви­тель­ст­вен­ной идео­ло­гии и прак­ти­че­ской поли­ти­ки. Авгу­сто­вы интер­пре­та­ции, сохра­нив­ши­е­ся в под­лин­ном виде, а так­же в извле­че­ни­ях и в изло­же­нии более позд­них авто­ров, меня­лись на про­тя­же­нии более полу­ве­ка его карье­ры. Наи­бо­лее важ­ным свиде­тель­ст­вом явля­ют­ся «Дея­ния боже­ст­вен­но­го Авгу­ста», сочи­нен­ные (по край­ней мере отредак­ти­ро­ван­ные и авто­ри­зо­ван­ные) самим прин­цеп­сом.

Соглас­но Све­то­нию и Дио­ну Кас­сию, Август заве­щал выгра­ви­ро­вать текст «Дея­ний» на мед­ных таб­ли­цах и поме­стить их перед мав­зо­ле­ем, выста­вив копии в раз­лич­ных горо­дах Импе­рии. Луч­ше все­го сохра­нил­ся экзем­пляр, обна­ру­жен­ный на месте древ­не­го горо­да Анки­ры (совр. Анка­ра) в Малой Азии, откуда одно из назва­ний — «Анкир­ская над­пись». По мне­нию авто­ри­тет­ней­ше­го изда­те­ля Ж. Гаже, пол­ное назва­ние его сле­дую­щее: «Дея­ния боже­ст­вен­но­го Авгу­ста, кои­ми он под­чи­нил мир вла­сти рим­ско­го наро­да, и затра­ты, кото­рые он про­из­вел для государ­ства и рим­ско­го наро­да»¹².

с.291 По фор­ме — это преж­де все­го отчет Авгу­ста о сво­ей обще­ст­вен­но-поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти, вплоть до состав­лен­но­го с бух­гал­тер­ской точ­но­стью пере­чис­ле­ния денеж­ных затрат во бла­го «рес­пуб­ли­ки» и граж­дан. Ниче­го необыч­но­го в этом не было, отче­ты перед сена­том были обя­зан­но­стью рес­пуб­ли­кан­ских маги­ст­ра­тов, и даже все­силь­ный дик­та­тор Сул­ла, сла­гая с себя пол­но­мо­чия в 79 г., изъ­явил готов­ность отчи­тать­ся перед любым граж­да­ни­ном (Plut. Sul­la 34).

В то же вре­мя «Дея­ния» вос­хо­дят к эло­гию — похваль­ной речи, про­из­но­сив­шей­ся на похо­ро­нах знат­но­го рим­ля­ни­на. Ее крат­кое содер­жа­ние в виде пере­ч­ня маги­ст­ра­тур, три­ум­фов и дру­гих дости­же­ний на попри­ще слу­же­ния Горо­ду (т. н. cur­sus ho­no­rum), а так­же упо­ми­на­ния «доб­ро­де­те­лей», высе­ка­лось на над­гро­бии¹³. Одна­ко ни по объ­е­му, ни по содер­жа­нию «Res ges­tae» не сво­дят­ся к обыч­ной над­гроб­ной над­пи­си.

В лите­ра­ту­ре мож­но встре­тить самые про­ти­во­по­лож­ные суж­де­ния по пово­ду пред­на­зна­че­ния памят­ни­ка¹⁴. Их мож­но све­сти к трем вари­ан­там: самоап­о­ло­гия (и апо­ло­гия, если при­нять вер­сию, соглас­но кото­рой к тек­сту при­ло­жил руку Тибе­рий), пред­на­зна­чен­ная то ли для совре­мен­ни­ков, то ли для потом­ков; про­па­ган­дист­ский акт, направ­лен­ный на идео­ло­ги­че­ское обос­но­ва­ние с.292 создан­но­го поряд­ка; поли­ти­че­ская про­грам­ма¹⁵. Посколь­ку речь идет о прав­ле­нии само­го Авгу­ста, то содер­жа­ние и вре­мя состав­ле­ния памят­ни­ка (к это­му вопро­су мы еще вер­нем­ся) гово­рят о его ско­рее ито­го­вом, чем про­грамм­ном харак­те­ре. Если же иметь в виду даль­ней­шее раз­ви­тие прин­ци­па­та, то пре­ем­ни­ки дей­ст­ви­тель­но апел­ли­ро­ва­ли и к авто­ри­те­ту само­го Авгу­ста, и к содер­жа­нию «Res ges­tae». Но в этом смыс­ле пра­виль­нее гово­рить не о про­грам­ме, а о сво­его рода мани­фе­сте: в рас­смат­ри­вае­мом памят­ни­ке мож­но усмот­реть ряд клю­че­вых поло­же­ний идео­ло­гии ран­не­го прин­ци­па­та, но не план дей­ст­вий.

В важ­ной рабо­те, посвя­щен­ной, роли «Дея­ний» в фор­ми­ро­ва­нии ими­джа Авгу­ста, З. Явец под­черк­нул, что это свое­об­раз­ное сочи­не­ние пред­на­зна­ча­лось для посмерт­но­го опуб­ли­ко­ва­ния; пре­ста­ре­лый прин­цепс, более все­го бес­по­ко­ив­ший­ся о суде потом­ков, обра­щал­ся в первую оче­редь к всад­ни­че­ской моло­де­жи, кото­рую стре­мил­ся сде­лать опо­рой режи­ма¹⁶. Доволь­но убеди­тель­ная интер­пре­та­ция Яве­ца не поз­во­ля­ет все же исклю­чить из чис­ла адре­са­тов ни город­ской плебс (обще­при­ня­тая точ­ка зре­ния, обос­но­ван­ная в свое вре­мя Г. Дес­сау)¹⁷, ни дру­гие, самые раз­лич­ные кате­го­рии насе­ле­ния Рима, Ита­лии, да и всей Импе­рии, осо­бен­но если при­нять во с.293 вни­ма­ние про­вин­ци­аль­ное про­ис­хож­де­ние всех дошед­ших до нас копий. Необ­хо­ди­мо так­же под­черк­нуть, что такой прак­ти­че­ский поли­тик как Август, насколь­ко бы на склоне лет его ни одоле­ва­ли мыс­ли о веч­ном, бес­спор­но ори­ен­ти­ро­вал­ся на хоро­шо извест­ных ему совре­мен­ни­ков. «Дея­ния» так или ина­че впи­та­ли бога­тый опыт целе­на­прав­лен­ной идео­ло­ги­че­ской дея­тель­но­сти, кото­рая в нема­лой сте­пе­ни обес­пе­чи­ла успех осно­ва­те­лю прин­ци­па­та; в этом смыс­ле они явля­ют­ся клю­чом к самым раз­ным свиде­тель­ствам, начи­ная с сохра­нив­ших­ся памят­ни­ков мону­мен­таль­ной про­па­ган­ды, про­из­веде­ний изо­бра­зи­тель­но­го искус­ства и кон­чая сооб­ще­ни­я­ми совре­мен­ных и более позд­них писа­те­лей.

Соглас­но Све­то­нию, «Дея­ния» вме­сте с заве­ща­ни­ем и дву­мя дру­ги­ми доку­мен­та­ми в момент смер­ти Авгу­ста (19 авгу­ста 14 г. н. э.) нахо­ди­лись на хра­не­нии у веста­лок, и все это в опе­ча­тан­ном виде было пере­да­но для огла­ше­ния в сенат. Необ­хо­ди­мо под­черк­нуть, что ука­зан­ный, кро­ме того, Све­то­ни­ем тре­тий день до апрель­ских нон (3 апре­ля) 13 г. н. э. дати­ру­ет толь­ко заве­ща­ние на вос­ко­вых дощеч­ках в виде двух «кодек­сов», но не сда­чу на хра­не­ние и тем более не состав­ле­ние свит­ков (види­мо папи­рус­ных), в чис­ле кото­рых были «Res ges­tae»¹⁸. Посколь­ку в заве­ща­нии выра­жа­лось жела­ние запе­чат­леть «Дея­ния» на мед­ных дос­ках и с.294 поме­стить их у вхо­да в мав­зо­лей (SA 101. 1, 4), к ука­зан­но­му дню текст рас­смат­ри­вае­мо­го памят­ни­ка уже имел­ся.

В то же вре­мя послед­нее пред­ло­же­ние: «scrip­si haec an­num age­bam sep­tua­gen­su­mum sex­tum» (RGDA 35. 2), — дати­ру­ет памят­ник как мини­мум почти на пол­го­да позд­нее (семь­де­сят пять лет прин­цеп­су испол­ни­лось 23 сен­тяб­ря 13 г. н. э.). Гипо­те­зу, что эта и неко­то­рые дру­гие фра­зы¹⁹ добав­ле­ны Тибе­ри­ем после смер­ти Авгу­ста, дока­зать невоз­мож­но²⁰. Веро­ят­но, дора­бот­ка «Res ges­tae» про­дол­жа­лась после состав­ле­ния заве­ща­ния. Созда­ет­ся впе­чат­ле­ние, что сочи­не­ние коррек­ти­ро­ва­лось и дора­ба­ты­ва­лось «до послед­не­го вздо­ха»²¹.

Все же в «Дея­ни­ях» отно­си­тель­но мало сведе­ний, дати­ру­е­мых вре­ме­нем после 2 г. до н. э.²². О собы­ти­ях, про­изо­шед­ших имен­но тогда, повест­ву­ет заклю­чи­тель­ная 35 гла­ва: «В мое три­на­дца­тое кон­суль­ство сенат, всад­ни­че­ское сосло­вие и весь рим­ский народ про­воз­гла­си­ли меня Отцом оте­че­ства, поста­но­вив напи­сать это при вхо­де в мой дом, в Юли­е­вой курии и на Фору­ме Авгу­ста под квад­ри­гой, постав­лен­ной в мою честь по сена­тус­кон­суль­ту»²³.

Эту гла­ву необ­хо­ди­мо рас­смат­ри­вать вме­сте с пред­ше­ст­ву­ю­щей 34-й, в кото­рой гово­рит­ся о собы­ти­ях, про­ис­шед­ших на чет­верть века ранее, в янва­ре 27 г. до н. э. В част­но­сти, рас­ска­зы­ва­ет­ся, как после пре­кра­ще­ния граж­дан­ских войн, обла­дая с «обще­го согла­сия» вер­хов­ной вла­стью, Окта­виан «пере­дал государ­ство в рас­по­ря­же­ние сена­та и рим­ско­го наро­да» (rem pub­li­cam ex mea с.295 po­tes­ta­te in se­na­tus po­pu­li­que Ro­ma­ni ar­bit­rium transtu­li), за что и был назван «Авгу­стом», а так­же удо­сто­ен дру­гих поче­стей²⁴. Завер­ша­ет­ся гла­ва прин­ци­пи­аль­но важ­ным утвер­жде­ни­ем, что после это­го Август пре­вос­хо­дил всех лишь сво­ей auc­to­ri­ta­te, вла­сти же (po­tes­tas) у него яко­бы было не более, чем у кол­лег по маги­ст­ра­ту­ре²⁵.

Ука­зан­ные две гла­вы не впи­сы­ва­ют­ся в при­ня­тое деле­ние памят­ни­ка на три части: ho­no­res (гл. 1—14), im­pen­sae (15—24) и res ges­tae (25—35), так что сле­ду­ет согла­сить­ся с мне­ни­ем Т. Момм­зе­на, соглас­но кото­ро­му Август при­дер­жи­вал­ся неко­е­го обще­го пла­на «si­ne scru­pu­lo­sa an­xie­ta­te»²⁶. Они так­же не явля­ют­ся непо­сред­ст­вен­ным про­дол­же­ни­ем пред­ше­ст­ву­ю­щих глав, повест­ву­ю­щих о воен­ных успе­хах прин­цеп­са. В то же вре­мя, несмот­ря на чет­верть­ве­ко­вой раз­рыв меж­ду отра­зив­ши­ми­ся в них собы­ти­я­ми, 34 и 35 гла­вы орга­нич­но свя­за­ны; 34 без 35 была бы там про­сто неумест­на. Вме­сте же они эффект­но заклю­ча­ют памят­ник, рас­ска­зы­вая о важ­ней­ших ho­no­res prin­ci­pis. Более того — меж­ду содер­жа­ни­ем двух заклю­чи­тель­ных глав под­ра­зу­ме­ва­ет­ся при­чин­но-след­ст­вен­ная связь: даро­ва­ние титу­ла «Pa­ter pat­riae» все­ми сосло­ви­я­ми (титул «Augus­tus» был пре­под­не­сен лишь сена­том) во 2 г. до н. э. было, как и поче­сти, ока­зан­ные ранее²⁷, зако­но­мер­ным след­ст­ви­ем «уре­гу­ли­ро­ва­ния» 27 года, кото­рое ста­ло пред­по­сыл­кой всех даль­ней­ших дости­же­ний прин­цеп­са. Из ска­зан­но­го по-види­мо­му сле­ду­ет, что 34 гла­ва в извест­ном нам виде и на сво­ем заклю­чи­тель­ном с.296 месте, появи­лась толь­ко во 2 г. до н. э., вме­сте с 35-й²⁸. Эта общ­ность, а не часто деба­ти­ру­е­мый вопрос, какая из двух ука­зан­ных глав явля­ет­ся куль­ми­на­ци­ей повест­во­ва­ния²⁹, заслу­жи­ва­ет осо­бо­го вни­ма­ния.

Обе гла­вы поды­то­жи­ва­ют важ­ней­шую мысль, про­ни­зы­ваю­щую весь памят­ник: Август — спа­си­тель и вос­ста­но­ви­тель «рес­пуб­ли­ки». Ее зна­че­ние под­чер­ки­ва­ет­ся тем, что она откры­ва­ет и заклю­ча­ет «Дея­ния». Уже вна­ча­ле сооб­ща­ет­ся, что в девят­на­дца­ти­лет­нем воз­расте автор «осво­бо­дил пора­бо­щен­ную rem pub­li­cam от гос­под­ства кли­ки»³⁰. Далее в пер­вой гла­ве гово­рит­ся, что сенат пору­чил ему вме­сте с кон­су­ла­ми забо­тить­ся, чтобы «res pub­li­ca не потер­пе­ла ника­ко­го ущер­ба», а народ избрал его кон­су­лом и три­ум­ви­ром для устро­е­ния rei pub­li­cae (RGDA 1. 2—4).

«Рес­пуб­ли­ка­низм» Авгу­ста, его при­вер­жен­ность «сво­бо­де» и «древним уста­нов­ле­ни­ям» под­чер­ки­ва­ет­ся и далее, на про­тя­же­нии все­го тек­ста: убий­цы отца (Юлия Цеза­ря) были нака­за­ны на закон­ном осно­ва­нии, Окта­виан вое­вал лишь с вра­га­ми rei pub­li­cae³¹; он не при­нял дик­та­ту­ру, пусть и пред­ла­гав­шу­ю­ся ему наро­дом³², отка­зал­ся и от еди­но­душ­но пред­став­ляв­шей­ся сена­том и наро­дом вла­сти еди­но­лич­но­го кура­то­ра зако­нов и нра­вов, посколь­ку это про­ти­во­ре­чи­ло древним заве­там³³; по соб­ст­вен­ной прось­бе пять раз полу­чал от сена­та кол­ле­гу по три­бун­ской вла­сти; он с.297 воз­ро­дил мно­гие обы­чаи пред­ков³⁴ и т. д.

Если верить авто­ру «Дея­ний», он с само­го нача­ла сво­ей карье­ры толь­ко и забо­тил­ся о защи­те и сохра­не­нии «рес­пуб­ли­ки»³⁵. Одна­ко это­му про­ти­во­ре­чат не толь­ко извест­ные фак­ты, но так­же исто­рия созда­ния рас­смат­ри­вае­мо­го памят­ни­ка. Заклю­чи­тель­ная часть, как уже гово­ри­лось, появи­лась ко 2 г. до н. э. Похо­же, что тогда же была про­веде­на редак­ци­он­ная обра­бот­ка все­го тек­ста в соот­вет­ст­вии с создан­ной к это­му момен­ту кон­цеп­ци­ей уста­нов­ле­ния прин­ци­па­та.

Пред­став­лен­ная в «Дея­ни­ях» тен­ден­ци­оз­ная интер­пре­та­ция собы­тий была рас­счи­та­на на глав­ное свой­ство чело­ве­че­ской памя­ти — забыв­чи­вость. В уже цити­ро­вав­шей­ся пер­вой гла­ве Август пишет о спа­се­нии пора­бо­щен­ной «рес­пуб­ли­ки» от гос­под­ства кли­ки в надеж­де, что чита­те­ли не пом­нят об обо­рот­ной сто­роне име­ю­щей­ся здесь в виду борь­бы с Анто­ни­ем — по сути о сою­зе сына Юлия Цеза­ря с убий­ца­ми дик­та­то­ра (RGDA 1. 1). Одна­ко чуть далее, рас­ска­зы­вая о войне с «рес­пуб­ли­кан­ца­ми», автор пред­став­ля­ет их как убийц отца и вра­гов рес­пуб­ли­ки, опять же не назы­вая име­ни Анто­ния, — теперь уже в каче­стве сво­его союз­ни­ка (ibid. 2). На подоб­ные умол­ча­ния, пере­держ­ки и иска­же­ния такой осто­рож­ный поли­тик, как Август, мог пой­ти, лишь будучи абсо­лют­но уве­рен, что не будет схва­чен за руку.

Поко­ле­ние участ­ни­ков бур­ных собы­тий уже сошло со сце­ны. Сочи­не­ние пред­на­зна­ча­лось для людей, знав­ших о граж­дан­ских сму­тах лишь пона­слыш­ке и, глав­ное, — не имев­ших ника­ко­го жела­ния раз­би­рать­ся в подоб­ных «нюан­сах». На повест­ке дня сто­я­ли новые про­бле­мы. В послед­ней редак­ции «Res ges­tae» Август стре­мил­ся сосре­дото­чить вни­ма­ние буду­щих чита­те­лей на обос­но­ва­нии идеи кон­ти­ну­и­те­та, дока­зы­вая, что был истин­ным «вос­ста­но­ви­те­лем рес­пуб­ли­ки». Ко 2 г. до н. э. наме­ти­лась новая линия поли­ти­че­ско­го раз­ме­же­ва­ния: в фоку­се идео­ло­ги­че­ской борь­бы начал выри­со­вы­вать­ся вопрос о сути про­ис­шед­ше­го пере­во­рота. Прин­ци­пи­аль­ная новиз­на кон­цеп­ции дошед­ше­го до нас вари­ан­та RGDA луч­ше все­го с.298 обна­ру­жи­ва­ет­ся в срав­не­нии с идей­ным содер­жа­ни­ем пред­ше­ст­ву­ю­щих сочи­не­ний осно­ва­те­ля прин­ци­па­та³⁶.

Наряду с мно­го­чис­лен­ны­ми реча­ми, под­готов­ка³⁷ и про­из­не­се­ние кото­рых были непре­мен­ной состав­ной частью государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти в рес­пуб­ли­кан­ском Риме, в нача­ле сво­ей карье­ры Окта­виан был вынуж­ден вос­поль­зо­вать­ся таким лите­ра­тур­ным жан­ром, как инвек­ти­ва³⁸. Ранее уже гово­ри­лось о том, что «сочи­не­ния», кото­ры­ми обме­ни­ва­лись Анто­ний и Окта­виан, носи­ли харак­тер с.299 лич­ных выпа­дов и оскорб­ле­ний, а изо­бре­та­тель­ность авто­ров, в соот­вет­ст­вии с антич­ны­ми нор­ма­ми глас­но­сти, изме­ря­лась уров­нем их бес­стыд­ства. Обви­не­ния сопер­ни­ка и самоап­о­ло­гия соста­ви­ли основ­ное содер­жа­ние сбор­ни­ка речей Окта­ви­а­на, издан­но­го в 36 г. до н. э., о кото­ром сооб­ща­ет Аппи­ан (App. BC V. 130). Разу­ме­ет­ся, и после это­го вза­им­ные обви­не­ния во всех мыс­ли­мых гре­хах и пре­ступ­ле­ни­ях не пре­кра­ти­лись, и юный Цезарь одер­жал здесь самую важ­ную победу³⁹.

Сле­дую­щий этап лите­ра­тур­но-про­па­ган­дист­ской дея­тель­но­сти Окта­ви­а­на-Авгу­ста отно­сил­ся к пер­вым годам его еди­но­вла­стия. «Авто­био­гра­фия» (De vi­ta sua), доведен­ная до Кан­та­брий­ской вой­ны (23 г. до н. э.)⁴⁰, интер­пре­ти­ро­ва­ла важ­ней­шие собы­тия, после­до­вав­шие после смер­ти Цеза­ря. Насколь­ко мож­но судить по сохра­нив­шим­ся фраг­мен­там⁴¹, это сочи­не­ние, ори­ен­ти­ро­вав­ше­е­ся по фор­ме на «Запис­ки» при­ем­но­го отца, впи­та­ло содер­жа­ние и аргу­мен­та­цию «инвек­тив­но­го» пери­о­да твор­че­ства Окта­ви­а­на и носи­ло харак­тер лич­но­го само­оправ­да­ния⁴². Посвя­ще­ние это­го нема­ло­го по объ­е­му сочи­не­ния (13 книг) Меце­на­ту и Агрип­пе⁴³ воз­мож­но ука­зы­ва­ет на уча­стие бли­жай­ших совет­ни­ков в состав­ле­нии тек­ста.

Судя по важ­ней­шим сохра­нив­шим­ся фраг­мен­там, авто­био­гра­фия в первую оче­редь пре­сле­до­ва­ла цель опро­верг­нуть мно­го­чис­лен­ные напад­ки быв­ших сопер­ни­ков, и преж­де все­го обви­не­ния Анто­ния, кото­рые про­дол­жа­ли цир­ку­ли­ро­вать и после его смер­ти. В част­но­сти, в «Авто­био­гра­фии» утвер­жда­лось, что Окта­виан-Август про­ис­хо­дил из всад­ни­че­ской, но древ­ней, ува­жае­мой и бога­той семьи⁴⁴; с.300 с юно­ше­ских лет отли­чал­ся неза­у­ряд­ны­ми спо­соб­но­стя­ми⁴⁵; види­мо в про­ти­во­вес обви­не­ни­ям в рас­пра­ве со сво­и­ми быв­ши­ми союз­ни­ка­ми (Цице­ро­ном и Анто­ни­ем) автор делал уда­ре­ние на резуль­та­ты — месть за убий­ство отца и спа­се­ние рес­пуб­ли­ки⁴⁶; опро­вер­га­лись обви­не­ния в жесто­ко­сти и кро­во­жад­но­сти⁴⁷, тру­со­сти и несо­сто­я­тель­но­сти как пол­ко­во­д­ца⁴⁸, в част­но­сти, ука­зы­ва­лось на победы в Илли­рии⁴⁹.

При том вни­ма­нии, кото­рое уде­ля­лось в «Авто­био­гра­фии» лич­ным каче­ствам прин­цеп­са, мож­но не сомне­вать­ся, что там фигу­ри­ро­ва­ли «доб­ро­де­те­ли Авгу­сто­ва щита» — vir­tus, cle­men­tia, ius­ti­tia, pie­tas, — офи­ци­аль­но при­знан­ные в 27 г.⁵⁰. В дан­ном сочи­не­нии обос­но­ва­ние исклю­чи­тель­но­го места прин­цеп­са в государ­стве его осо­бы­ми заслу­га­ми и выдаю­щи­ми­ся лич­ны­ми каче­ства­ми полу­чи­ло даль­ней­шее раз­ви­тие. Одна­ко в име­ю­щих­ся фраг­мен­тах отсут­ст­ву­ет поло­же­ние, кото­рое соот­вет­ст­во­ва­ло бы глав­ной идее «Дея­ний» — «вос­ста­нов­ле­нию рес­пуб­ли­ки»⁵¹; не слу­чай­но отсут­ст­ву­ет и упо­ми­на­ние об «уре­гу­ли­ро­ва­нии» 27 года. Вос­хо­дя­щая, по-види­мо­му, к «Авто­био­гра­фии» туман­ная фра­за в RGDA 34. 3 о том, что Август не обла­дал вла­стью боль­шей, чем его кол­ле­ги по с.301 маги­ст­ра­ту­ре⁵², пер­во­на­чаль­но име­ла в виду отсут­ст­вие фак­та узур­па­ции вла­сти и auc­to­ri­tas, обу­слов­лен­ную ролью прин­цеп­са в уста­нов­ле­нии мира. Пре­тен­зии на учреж­де­ние неко­е­го ново­го поряд­ка вещей отсут­ст­во­ва­ли. Не эта тема была наи­бо­лее акту­аль­на в пер­вое деся­ти­ле­тие Авгу­сто­ва «мира»: в цен­тре идео­ло­ги­че­ской борь­бы сто­ял вопрос о лич­но­сти прин­цеп­са, о том, обла­да­ет ли имен­но он доста­точ­ны­ми осно­ва­ни­я­ми для заня­тия исклю­чи­тель­но­го места в «рес­пуб­ли­ке», но еще не о сущ­но­сти режи­ма. Прин­ци­пи­аль­ная новиз­на уста­но­вив­ше­го­ся поли­ти­че­ско­го строя еще не ста­ла досто­я­ни­ем обще­ст­вен­но­го созна­ния, и соот­вет­ст­вен­но — пред­ме­том обсуж­де­ния.

Воз­мож­но, про­ме­жу­точ­ную веху в эво­лю­ции идео­ло­гии прин­ци­па­та обо­зна­чил некий пере­чень заслуг Авгу­ста, зачи­тан­ный кве­сто­ром в сена­те в 13 г. до н. э. (Dio LIV. 25. 5). Это пред­по­ло­же­ние осно­ва­но не толь­ко на про­ис­шед­ших за деся­ти­ле­тие 23—13 гг. серь­ез­ных изме­не­ни­ях в поли­ти­ке и идео­ло­гии (клю­че­вым собы­ти­ем пред­став­ля­ет­ся здесь празд­но­ва­ние Секу­ляр­ных игр в 17 г.), но и на том фак­те⁵³, что во 2 г. до н. э. редак­ти­ро­вал­ся и допол­нял­ся уже имев­ший­ся вари­ант тек­ста, в резуль­та­те чего и появи­лась осно­ва дошед­ших до нас «Дея­ний».

Не будь допо­д­лин­но извест­но, что сочи­ни­тель инвек­тив, авто­био­гра­фии и автор «Дея­ний» — одно и то же лицо, — это мож­но было бы уста­но­вить раз­ве что по сход­ству сти­ля или гене­ти­че­ски запро­грам­ми­ро­ван­но­му строю мыс­лей. В них как буд­то изла­га­лись раз­ные собы­тия. В «Res ges­tae» нет и речи об оже­сто­чен­ной, без раз­бо­ра, борь­бе за власть меж­ду несколь­ки­ми пре­тен­ден­та­ми. Име­на сопер­ни­ков не упо­ми­на­ют­ся. Лишь о неко­то­рых из них по проч­но при­ши­тым «ярлы­кам» мог­ли дога­дать­ся немно­гие чудом пере­жив­шие страш­ные вре­ме­на и на удив­ле­ние дол­го­веч­но­го, хотя хило­го, болез­нен­но­го победи­те­ля: об Анто­нии — по упо­ми­на­нию о с.302 «фак­ции» (RG 1. 1); о Бру­те и Кас­сии, — кото­рые объ­яви­ли вой­ну «рес­пуб­ли­ке» (Ibid. 2); о С. Пом­пее, воз­глав­ляв­шем «пира­тов» и «рабов», кото­рые под­ня­ли ору­жие про­тив «рес­пуб­ли­ки» (Ibid 25. 1, comp. 27. 3)⁵⁴. За стро­ка­ми «Дея­ний» — не често­лю­би­вый иска­тель вла­сти, один из три­ум­ви­ров, сочи­ни­тель гряз­ных паск­ви­лей, а некий бла­го­род­ный Спа­си­тель и вос­ста­но­ви­тель «рес­пуб­ли­ки», кото­рую рва­ли на кус­ки свое­ко­рыст­ные кли­ки, с кото­ры­ми сам он, под­ра­зу­ме­ва­лось, никак не был свя­зан. Это был новый имидж, кото­рый осно­ва­тель прин­ци­па­та стре­мил­ся внед­рить в обще­ст­вен­ное созна­ние и оста­вить в памя­ти потом­ков.

В осно­ве патер­на­лист­ско­го ими­джа было достиг­ну­тое в третье деся­ти­ле­тие еди­но­лич­но­го прин­ци­па­та бла­го­по­лу­чие — «Авгу­стов мир», и «Дея­ния» — памят­ник его куль­ми­на­ци­он­но­го момен­та. Проч­ность режи­ма ни у кого не вызы­ва­ла сомне­ний. Неру­ши­мы были зна­чи­тель­но рас­ши­рив­ши­е­ся гра­ни­цы импе­рии Рим­ско­го наро­да. Каза­лось, и в самом деле насту­пил Новый век, кото­ро­му не было вид­но кон­ца. Ничто не пред­ве­ща­ло ни преж­девре­мен­ной смер­ти наслед­ни­ков пре­сто­ла, ни раз­гро­ма леги­о­нов в Тев­то­бург­ском лесу. Бра­то­убий­ст­вен­ные граж­дан­ские вой­ны пере­шли в область дале­ких пре­да­ний. Дости­же­ние цели — созда­ние «наи­луч­ше­го» государ­ст­вен­но­го строя на века — при­об­ща­ло Авгу­ста к сон­му полу­ле­ген­дар­ных муд­ре­цов и осно­ва­те­лей совер­шен­ных государств, вро­де Ликур­га, Соло­на, Рому­ла и Нумы (comp. SA 28. 2).

Ситу­а­ция, сло­жив­ша­я­ся в послед­ние годы до н. э., не име­ла ниче­го обще­го со страш­ны­ми вре­ме­на­ми три­ум­ви­ра­та. Столь же дале­кой от идео­ло­ги­че­ских шара­ха­ний Окта­ви­а­на в нача­ле его поли­ти­че­ской карье­ры была кон­цеп­ция «вос­ста­нов­лен­ной рес­пуб­ли­ки». Новая идео­ло­гия прин­ци­па­та была порож­де­на в первую оче­редь успе­ха­ми осно­ва­те­ля ново­го режи­ма. Но даже самые луч­шие отцы вызы­ва­ют не толь­ко бла­го­го­вей­ный тре­пет и чув­ство бла­го­дар­но­сти. с.303 Август, и мож­но не сомне­вать­ся, без­оши­боч­но, почув­ст­во­вал необ­хо­ди­мость обос­но­вы­вать и защи­щать идео­ло­гию «res pub­li­ca res­ti­tu­ta». Но поче­му и от кого? Ведь еще совсем недав­но все были вполне доволь­ны?

Проч­ность и незыб­ле­мость вла­сти Авгу­ста были зало­гом мира, ста­биль­но­сти и без­опас­но­сти, одна­ко этот новый фак­тор поли­ти­че­ской жиз­ни Рима имел обо­рот­ную сто­ро­ну. Ста­но­ви­лось все более оче­вид­ным, что прин­цепс зани­мал в «вос­ста­нов­лен­ной рес­пуб­ли­ке» исклю­чи­тель­ное поло­же­ние. Осо­зна­ние это­го мог­ло кар­ди­наль­но изме­нить ситу­а­цию. Сама логи­ка эво­лю­ции режи­ма, все более обна­ру­жи­вав­ше­го свою монар­хи­че­скую при­ро­ду, долж­на была спо­соб­ст­во­вать зарож­де­нию и кри­стал­ли­за­ции оппо­зи­ции. Есте­ствен­но, оппо­зи­ции рес­пуб­ли­кан­ской, что в свою оче­редь обли­ча­ло бы монар­хи­че­скую сущ­ность режи­ма. Таков ход рас­суж­де­ний мно­гих иссле­до­ва­те­лей прин­ци­па­та, ука­зы­ваю­щих в этой свя­зи на заго­во­ры про­тив Авгу­ста и раз­лич­ные про­яв­ле­ния недо­воль­ства. Одна­ко логи­ка этих дедук­ций не столь уж без­упреч­на. Во-пер­вых, «рес­пуб­ли­кан­ский» харак­тер оппо­зи­ции выво­дит­ся из монар­хи­че­ской сущ­но­сти прин­ци­па­та Авгу­ста и его «дву­ли­чия», под­твер­жде­ни­ем чего слу­жит, в свою оче­редь, суще­ст­во­ва­ние «рес­пуб­ли­кан­ской» оппо­зи­ции. Во-вто­рых, что каса­ет­ся соб­ст­вен­но оппо­зи­ции, то ее суще­ст­во­ва­ние пред­по­ла­га­ет нали­чие орга­ни­за­ции, и если уж не про­грам­мы, то идео­ло­гии, в отли­чие от сти­хий­ных и эпи­зо­ди­че­ских про­яв­ле­ний недо­воль­ства, вызван­ных отдель­ны­ми меро­при­я­ти­я­ми пра­ви­тель­ства, чув­ст­вом зави­сти или ущем­лен­но­го често­лю­бия.

Воз­ник­но­ве­ние и оформ­ле­ние оппо­зи­ции не мог­ло быть еди­новре­мен­ным актом, авто­ма­ти­че­ски сле­до­вав­шим из воз­ник­но­ве­ния прин­ци­па­та, тем более, что и послед­нее было, как мы виде­ли, доволь­но дли­тель­ным про­цес­сом. Для пре­одо­ле­ния обще­ст­вом одних настро­е­ний (эйфо­рии, сопро­вож­дав­шей уста­нов­ле­ние граж­дан­ско­го мира) и вызре­ва­ния дру­гих (ощу­ще­ния поли­ти­че­ской несво­бо­ды), было необ­хо­ди­мо вре­мя. И весь вопрос состо­ит в том, хва­ти­ло ли (пусть доста­точ­но дли­тель­но­го) прин­ци­па­та Авгу­ста для завер­ше­ния это­го про­цес­са в целом или его доста­точ­но зна­чи­мых ста­дий.

с.304 Оби­жен­ные долж­ны были преж­де все­го появить­ся в среде ста­рой ари­сто­кра­тии: по сво­е­му про­ис­хож­де­нию, богат­ству, вли­я­нию они мог­ли пре­тен­до­вать на роль «прин­цеп­сов». В новой ситу­а­ции это поня­тие утра­чи­ва­ло мно­же­ст­вен­ное чис­ло, и невоз­мож­ность быть пер­вы­ми в сво­ей «рес­пуб­ли­ке» вос­при­ни­ма­лась как ущем­ле­ние «сво­бо­ды».

Ранее отме­ча­лось, что недо­воль­ство зна­ти суже­ни­ем воз­мож­но­стей сво­его про­дви­же­ния по лест­ни­це государ­ст­вен­ных долж­но­стей и пре­сти­жа заста­ви­ло Авгу­ста отка­зать­ся от пер­ма­нент­но­го кон­суль­ства. Уре­гу­ли­ро­ва­ние 23 года сле­ду­ет рас­смат­ри­вать не толь­ко как один из шагов на пути фор­ми­ро­ва­ния поли­ти­че­ской систе­мы прин­ци­па­та. Оно было важ­ной вехой, обо­зна­чив­шей серь­ез­ные изме­не­ния в поли­ти­че­ской идео­ло­гии пра­вя­ще­го клас­са (и в созна­нии само­го прин­цеп­са)⁵⁵. Не слу­чай­но в после­дую­щие годы, не удо­воль­ст­во­вав­шись про­воз­гла­ше­ни­ем Ново­го века и орга­ни­за­ци­ей Секу­ляр­ных игр, прин­цепс напра­вил уси­лия на созда­ние сво­его «рес­пуб­ли­кан­ско­го» ими­джа. Но насколь­ко дале­ко зашло про­ти­во­сто­я­ние прин­цеп­са со ста­рым пра­вя­щим клас­сом? В лите­ра­ту­ре мож­но встре­тить диа­мет­раль­но про­ти­во­по­лож­ные суж­де­ния даже по вопро­су о самом нали­чии орга­ни­зо­ван­ной оппо­зи­ции при Авгу­сте.

Н. А. Маш­кин не сомне­вал­ся в суще­ст­во­ва­нии «оппо­зи­ци­он­ной сенат­ской ари­сто­кра­тии», для кото­рой было харак­тер­но «увле­че­ние рим­ской ста­ри­ной…, вос­хва­ле­ние ста­рых рес­пуб­ли­кан­ских доб­ро­де­те­лей, пре­кло­не­ние перед послед­ни­ми рес­пуб­ли­кан­ца­ми — Бру­том и Кас­си­ем…». Маш­кин не про­во­дил здесь гра­ни­цы не толь­ко внут­ри прин­ци­па­та Авгу­ста, но даже меж­ду ним и, с одной сто­ро­ны, вре­ме­нем граж­дан­ских войн, а с дру­гой — «после­дую­щи­ми пери­о­да­ми»⁵⁶. В сущ­но­сти, такой под­ход выте­кал из тео­рии «фаса­да»: посколь­ку с само­го нача­ла «вос­ста­нов­лен­ная рес­пуб­ли­ка» была обма­ном и про­па­ган­дой, то изна­чаль­но же суще­ст­во­ва­ла «поли­ти­че­ская идео­ло­гия сена­тор­ско­го сосло­вия»⁵⁷. Одна­ко рас­смат­ри­вая заго­во­ры про­тив Авгу­ста, Маш­кин ука­зы­вал, что еще в боль­шей мере, чем с.305 в 44 г. до н. э., «боль­шин­ство участ­ни­ков руко­вод­ст­во­ва­лось лич­ны­ми инте­ре­са­ми и дей­ст­во­ва­ло без опре­де­лен­ных пер­спек­тив»⁵⁸.

Несколь­ко ина­че пред­став­ля­ет себе дело автор спе­ци­аль­ной ста­тьи о заго­во­рах про­тив Авгу­ста Н. В. Убо­жен­ко, кото­рый утвер­жда­ет, что «все они /заго­вор­щи­ки/ были рес­пуб­ли­кан­ца­ми, наи­бо­лее ради­каль­ны­ми груп­пи­ров­ка­ми, кото­рые при­бе­га­ли к насиль­ст­вен­ным мерам, стре­мясь вос­ста­но­вить рес­пуб­ли­ку». Они состав­ля­ли мень­шин­ство и пото­му «не мог­ли вер­нуть к жиз­ни ста­рый рес­пуб­ли­кан­ский порядок, но пока пред­став­ля­ли серь­ез­ную угро­зу ново­му монар­хи­че­ско­му режи­му в Риме»⁵⁹. При этом к «рес­пуб­ли­кан­ской оппо­зи­ции» в рав­ной мере отно­сят­ся заго­во­ры Лепида 30 г. до н. э.⁶⁰, Цепи­о­на и Муре­ны 23 г., Эгна­ция Руфа 19 г. (кото­ро­му явно про­ти­во­дей­ст­во­ва­ла сама «рес­пуб­ли­кан­ская» знать), Л. Эми­лия Лепида (ок. 1 г. н. э.) и др. Отли­чая от соб­ст­вен­но заго­вор­щи­ков, поку­шав­ших­ся на Авгу­ста, лиц незнат­но­го про­ис­хож­де­ния, вплоть до рабов и даже неко­е­го галль­ско­го вождя, пытав­ше­го­ся столк­нуть Авгу­ста в про­пасть при пере­хо­де через Аль­пы (см. SA 19; 79), автор утвер­жда­ет: «Ясно лишь одно: жизнь прин­цеп­са посто­ян­но под­вер­га­лась угро­зам со сто­ро­ны мно­го­чис­лен­ных про­тив­ни­ков уста­но­вив­ше­го­ся режи­ма»⁶¹.

Совер­шен­но про­ти­во­по­лож­но­го мне­ния при­дер­жи­ва­ет­ся И. П. Порт­ня­ги­на. Спра­вед­ли­во отме­чая, что заго­во­ры «не пред­став­ля­ли опас­но­сти режи­му прин­ци­па­та как тако­во­му», будучи опас­ны лишь «для пред­ста­ви­те­ля вер­хов­ной вла­сти», и кон­ста­ти­руя, что мы «ниче­го не зна­ем о моти­вах», под­тал­ки­вав­ших заго­вор­щи­ков, автор утвер­жда­ет, что «Авгу­сту за все вре­мя его прав­ле­ния ни разу не с.306 при­шлось столк­нуть­ся с рес­пуб­ли­кан­ской оппо­зи­ци­ей»⁶². Более осто­рож­но по инте­ре­су­ю­ще­му нас вопро­су выска­зы­ва­ет­ся А. Б. Его­ров: «Мало­ве­ро­ят­но, что заго­во­ры орга­ни­зо­вы­ва­лись с целью свер­же­ния прин­ци­па­та; все они были направ­ле­ны на заме­ну прин­цеп­са или вооб­ще явля­лись акта­ми лич­ной мести без какой-либо опре­де­лен­ной про­грам­мы»⁶³. Ана­ло­гич­ный раз­брос мне­ний мож­но встре­тить и сре­ди зару­беж­ных иссле­до­ва­те­лей⁶⁴.

Не пыта­ясь подроб­но рас­смот­реть фак­ти­че­скую сто­ро­ну дела, сле­ду­ет кон­ста­ти­ро­вать, что убеди­тель­ных дан­ных о стрем­ле­нии заго­вор­щи­ков изме­нить поли­ти­че­ский режим, и в част­но­сти, «вос­ста­но­вить рес­пуб­ли­ку», не име­ет­ся. Об отсут­ст­вии серь­ез­ной оппо­зи­ции свиде­тель­ст­ву­ют и скром­ные мас­шта­бы заго­во­ров про­тив Авгу­ста. Не име­ет­ся ника­ких сведе­ний о под­держ­ке заго­вор­щи­ков сена­том, срав­ни­мой, ска­жем, со стрем­ле­ни­ем зна­чи­тель­ной груп­пы сена­то­ров вос­ста­но­вить рес­пуб­ли­ку после убий­ства Кали­гу­лы в 41 г. Обра­ща­ет на себя вни­ма­ние раз­ве что недо­воль­ство актив­ным вме­ша­тель­ст­вом прин­цеп­са в ход раз­би­ра­тель­ства по делу М. При­ма, в резуль­та­те чего неко­то­рые сена­то­ры про­го­ло­со­ва­ли за оправ­да­ние обви­ня­е­мо­го (Dio LIV. 3. 2—6). Сочув­ст­вие сена­та, воз­мож­но, вызва­ли так­же Цепи­он и Муре­на. Впро­чем, в этих, как и во всех иных слу­ча­ях, сенат как государ­ст­вен­ный орган в целом про­явил с.307 без­услов­ную под­держ­ку прин­цеп­су, осудив заго­вор­щи­ков⁶⁵.

Важ­но и то, что заго­во­ры, кото­рые хоть в какой-то мере мог­ли быть направ­ле­ны про­тив пра­вя­ще­го дома, отно­си­лись к пер­во­му пят­на­дца­ти­ле­тию прин­ци­па­та Авгу­ста, и у участ­ни­ков сле­ду­ет пред­по­ла­гать преж­де все­го моти­вы сопер­ни­че­ства. Что же каса­ет­ся поку­ше­ний на власть Авгу­ста в послед­ние годы прав­ле­ния: скан­дал с Юли­ей Стар­шей во 2 г. до н. э. и Юли­ей Млад­шей в 8 г. н. э., заго­вор Эми­лия Пав­ла, ссыл­ка Агрип­пы Посту­ма ок. 6—7 гг. н. э., то это были кон­флик­ты, про­ис­хо­див­шие внут­ри фами­лии прин­цеп­са. Сле­до­ва­тель­но, не при­хо­дит­ся гово­рить об уси­ле­нии оппо­зи­ции по мере укреп­ле­ния режи­ма лич­ной вла­сти. Об отсут­ст­вии серь­ез­но­го про­ти­во­сто­я­ния режи­му как тако­во­му гово­рит и «плав­ный» пере­ход вла­сти к Тибе­рию. Тацит под­чер­ки­ва­ет, что боль­шин­ство бес­по­ко­и­ла не про­бле­ма сохра­не­ния или свер­же­ния суще­ст­ву­ю­ще­го поряд­ка вещей, а вопрос о пре­ем­ни­ке Авгу­ста (TA I. 4. 2.).

Конеч­но, насколь­ко бы искус­ным поли­ти­ком ни был Август, вре­мя от вре­ме­ни недо­воль­ство воз­ни­ка­ло. Но оно было след­ст­ви­ем ущем­ле­ния инте­ре­сов той или иной груп­пы граж­дан. В допол­не­ние к при­во­див­шим­ся мож­но ука­зать и на дру­гие при­ме­ры. Угро­за кон­фрон­та­ции воз­ни­ка­ла, когда при­ви­ле­гии зна­чи­тель­ных групп сена­то­ров затра­ги­ва­лись брач­ным зако­но­да­тель­ст­вом или «чист­ка­ми» сена­та (осо­бен­но в 18 г., когда Август опа­сал­ся за свою жизнь)⁶⁶. Дру­гие слои насе­ле­ния, осо­бен­но плебс, выра­жа­ли бес­по­кой­ство при нехват­ке в горо­де про­до­воль­ст­вия. Одна­ко здесь невоз­мож­но увидеть и наме­ка на рес­пуб­ли­кан­скую оппо­зи­цию, тем более, что про­сто­на­ро­дье в этих и дру­гих слу­ча­ях высту­па­ло за наде­ле­ние прин­цеп­са допол­ни­тель­ны­ми пол­но­мо­чи­я­ми⁶⁷.

При­ме­ни­тель­но ко всем упо­мя­ну­тым фак­там не при­хо­дит­ся гово­рить о суще­ст­во­ва­нии сколь­ко-нибудь орга­ни­зо­ван­ной оппо­зи­ции режи­му, име­ю­щей целью его свер­же­ние и воз­врат к рес­пуб­ли­кан­ско­му прав­ле­нию⁶⁸. Заго­во­ры, бун­ты, ропот тол­пы или выкри­ки с.308 в сена­те были направ­ле­ны про­тив кон­крет­ных мер, пре­сле­до­ва­ли често­лю­би­вые амби­ции или выра­жа­ли лич­ное недо­воль­ство. Но не объ­яс­ня­ет­ся ли отсут­ст­вие соот­вет­ст­ву­ю­щих свиде­тельств недо­ста­точ­ной сохран­но­стью источ­ни­ков? Для того, чтобы соста­вить ясное пред­став­ле­ние об идео­ло­ги­че­ской ситу­а­ции в рас­смат­ри­вае­мый пери­од, необ­хо­ди­мо поста­вить вопрос еще и в иной плос­ко­сти: была ли вооб­ще (неза­ви­си­мо от того, вопло­ти­лась ли она в какие бы то ни было орга­ни­за­ци­он­ные фор­мы) некая тео­ре­ти­че­ская осмыс­лен­ная и лите­ра­тур­но оформ­лен­ная оппо­зи­ция, рас­це­ни­вав­шая про­ис­шед­шие собы­тия как пере­во­рот, прин­ци­пат Авгу­ста — как монар­хию и вслед­ст­вие это­го сфор­му­ли­ро­вав­шая зада­чу ее свер­же­ния и воз­вра­та к ста­ро­му рес­пуб­ли­кан­ско­му строю?

Пред­ва­ри­тель­ный ответ на постав­лен­ный вопрос мы уже полу­чи­ли, рас­смат­ри­вая эво­лю­цию взглядов само­го осно­ва­те­ля прин­ци­па­та по его лите­ра­тур­ным опы­там. Настой­чи­вое обос­но­ва­ние сво­его искон­но­го «рес­пуб­ли­ка­низ­ма» пона­до­би­лось Авгу­сту лишь тогда, когда его ста­ли под­вер­гать сомне­нию. Прин­цепс чут­ко реа­ги­ро­вал на появив­ши­е­ся ок. 23 г. настро­е­ния, ста­вив­шие под вопрос «рес­пуб­ли­кан­скую» при­ро­ду ново­го режи­ма. Эту гипо­те­зу необ­хо­ди­мо про­ве­рить, иссле­дуя идео­ло­ги­че­скую поли­ти­ку пра­ви­тель­ства в иных ее про­яв­ле­ни­ях.

Вопрос о зна­че­нии целе­на­прав­лен­но­го идео­ло­ги­че­ско­го воздей­ст­вия встал перед иссле­до­ва­те­ля­ми прин­ци­па­та в пол­ный рост с 20—30-х гг. наше­го века, когда ката­стро­фи­че­ские потря­се­ния в раз­лич­ных стра­нах Евро­пы выяви­ли роль недо­оце­ни­вав­ших­ся ранее поли­ти­че­ских фак­то­ров. Подъ­ем рабо­че­го дви­же­ния и осо­бен­но рос­сий­ские собы­тия пока­за­ли, что может натво­рить уме­ло орга­ни­зо­ван­ная про­па­ган­да («вне­се­ние рево­лю­ци­он­ной тео­рии в мас­сы»). с.309 Исклю­чи­тель­ное вни­ма­ние идео­ло­ги­че­ской обра­бот­ке насе­ле­ния уде­лял Мус­со­ли­ни, высту­пив­ший в каче­стве эпи­го­на рим­ских импе­ра­то­ров. Он, в част­но­сти, раз­вер­нул в Риме гран­ди­оз­ную стро­и­тель­ную дея­тель­ность. В даль­ней­шем про­па­ган­да, в т. ч. «мону­мен­таль­ная», выпол­ня­ла важ­ней­шие функ­ции во всех тота­ли­тар­ных (но не толь­ко тота­ли­тар­ных) систе­мах XX века, осно­вы­вав­ших­ся на целе­на­прав­лен­но фор­ми­ро­вав­шем­ся обще­ст­вен­ном созна­нии осо­бо­го типа.

Совре­мен­ный опыт не мог не ока­зать вли­я­ния на раз­ра­бот­ку инте­ре­су­ю­щей нас про­бле­мы⁶⁹. В соот­вет­ст­вии с кон­цеп­ци­ей «фаса­да», стро­и­тель­ная актив­ность прин­цеп­са и его при­бли­жен­ных, чекан­ка монет, твор­че­ство худож­ни­ков и поэтов рас­смат­ри­ва­лись под углом зре­ния инте­ре­сов «пра­ви­тель­ст­вен­ной про­па­ган­ды». Это направ­ле­ние пред­став­ле­но, к при­ме­ру, Р. Сай­мом. В «Рим­ской рево­лю­ции» про­па­ган­де отво­дит­ся под­час решаю­щая роль в фор­ми­ро­ва­нии ново­го режи­ма⁷⁰. Как это теперь ни кажет­ся стран­ным, в совет­ской исто­рио­гра­фии, втис­ну­той в про­кру­сто­во ложе ста­ли­низ­ма (кото­рый дер­жал­ся на самой изощ­рен­ной обра­бот­ке моз­гов), гос­под­ст­во­ва­ла в сущ­но­сти та же тео­рия «фаса­да» со все­ми выте­кав­ши­ми отсюда послед­ст­ви­я­ми, вклю­чая завы­шен­ную оцен­ку роли «про­па­ган­ды»⁷¹.

с.310 Ука­зан­ный под­ход про­явил­ся в трак­тов­ке самых раз­лич­ных источ­ни­ков⁷². С наи­боль­шей пол­нотой под этим углом зре­ния был интер­пре­ти­ро­ван огром­ный нумиз­ма­ти­че­ский мате­ри­ал. Леген­ды и изо­бра­же­ния на моне­тах рас­смат­ри­ва­лись как эффек­тив­ное сред­ство «про­па­ган­ды» Авгу­ста и его режи­ма. Такие авто­ри­те­ты, как Г. Мат­тингли, К. Сазер­лэнд, М. Грант утвер­жда­ли, что импе­ра­тор само­лич­но зани­мал­ся выбо­ром чека­нов, кото­рые долж­ны были акцен­ти­ро­вать вни­ма­ние на опре­де­лен­ных иде­ях (к при­ме­ру, на его соб­ст­вен­ных «доб­ро­де­те­лях»), и что моне­ты ока­зы­ва­ли мощ­ное воздей­ст­вие на все насе­ле­ние Импе­рии⁷³.

Дан­ная трак­тов­ка уже с 50-х годов под­вер­га­ет­ся кри­ти­ке в работах А. Джо­у­н­за и ряда дру­гих иссле­до­ва­те­лей. Они склон­ны рас­смат­ри­вать моне­ты преж­де все­го как явле­ние эко­но­ми­че­ской жиз­ни; в отно­ше­нии их идео­ло­ги­че­ской функ­ции исполь­зу­ют­ся все с.311 более осто­рож­ные тер­ми­ны вро­де «убеж­де­ния» или «обще­ния»⁷⁴. Не слу­чай­но само сло­во «про­па­ган­да» в новей­шей лите­ра­ту­ре по прин­ци­па­ту все чаще берет­ся в кавыч­ки, и это отно­сит­ся в рав­ной мере к изо­бра­же­ни­ям и леген­дам на моне­тах, к архи­тек­тур­ным памят­ни­кам и над­пи­сям, обна­ру­жен­ным в раз­ных стра­нах Сре­ди­зем­но­мо­рья. Дело, одна­ко, не огра­ни­чи­ва­ет­ся кри­ти­кой и скеп­си­сом.

Новый под­ход к раз­лич­но­го рода памят­ни­кам, выра­ботан­ный в послед­ние деся­ти­ле­тия, заклю­ча­ет­ся в отка­зе вос­при­ни­мать их лишь как сред­ство актив­но­го целе­на­прав­лен­но­го воздей­ст­вия пра­ви­тель­ства на пас­сив­ное, вос­при­ни­маю­щее «про­па­ган­ду» насе­ле­ние. Моне­ты и над­пи­си, ста­туи и камеи, алта­ри и хра­мы рас­смат­ри­ва­ют­ся преж­де все­го как про­яв­ле­ния объ­ек­тив­но суще­ст­во­вав­ших настро­е­ний, взглядов, пози­ций тех или иных поли­ти­че­ских сил и сто­яв­ших за ними сло­ев насе­ле­ния. Речь идет об идео­ло­ги­че­ском про­цес­се с обрат­ной свя­зью. К при­ме­ру, чека­ны вре­ме­ни Авгу­ста, с одной сто­ро­ны, рас­смат­ри­ва­ют­ся для изу­че­ния сущ­но­сти и эво­лю­ции режи­ма, а с дру­гой — для выяв­ле­ния того, как вос­при­ни­ма­ли этот режим совре­мен­ни­ки⁷⁵.

с.312

Иссле­до­ва­те­ли отме­ча­ют неуклон­ную монар­хи­за­цию изо­бра­зи­тель­но­го содер­жа­ния и тек­ста на моне­тах. В целом это вряд ли может вызвать серь­ез­ные воз­ра­же­ния. Сомне­ния воз­ни­ка­ют, когда объ­ек­тив­ную тен­ден­цию чрез­мер­но пер­со­ни­фи­ци­ру­ют, рас­смат­ри­вая ее как резуль­тат жела­ния одно­го чело­ве­ка — Авгу­ста. Даже такой тон­кий иссле­до­ва­тель, как А. Уолис-Хэд­рил, не может пол­но­стью осво­бо­дить­ся от подоб­но­го «рацио­на­ли­сти­че­ско­го» ком­плек­са. Спра­вед­ли­во отме­чая, что для монет­но­го чека­на было харак­тер­но «стрем­ле­ние моно­по­ли­зи­ро­вать все сим­во­лы вла­сти» импе­ра­то­ром (кото­рый в первую оче­редь исполь­зо­вал для это­го соб­ст­вен­ные порт­рет­ные изо­бра­же­ния)⁷⁶, автор усмат­ри­ва­ет в этом про­веде­ние в жизнь твер­дой, обду­ман­ной воли. Напро­тив, когда речь идет о нали­чии «рес­пуб­ли­кан­ских» эле­мен­тов, Уолис-Хэд­рил трак­ту­ет их как «исклю­че­ния: коле­ба­ния и неопре­де­лен­но­сти», отра­жав­шие «труд­но­сти соблюде­ния балан­са меж­ду монар­хи­че­ски­ми и рес­пуб­ли­кан­ски­ми (нача­ла­ми)»⁷⁷.

с.313 Но соот­вет­ст­ву­ют ли ука­зан­ные «ярлы­ки» вос­при­я­тию совре­мен­ни­ков Окта­ви­а­на-Авгу­ста? В самом ли деле они оце­ни­ва­ли его изо­бра­же­ния как «монар­хи­че­ские», имея перед гла­за­ми нема­ло «рес­пуб­ли­кан­ских» ана­ло­гий? Изо­бра­же­ния людей, пер­во­на­чаль­но умер­ших пред­ков, нача­ли появ­лять­ся на рим­ских моне­тах в 50-е гг. до н. э. В 44 г. был отче­ка­нен порт­рет здрав­ст­во­вав­ше­го еще Юлия Цеза­ря. Мож­но ли одно­знач­но истол­ко­вать этот факт в каче­стве про­яв­ле­ния элли­ни­зи­ру­ю­ще­го монар­хиз­ма⁷⁸, если спу­стя совсем неболь­шое вре­мя на моне­тах появи­лись изо­бра­же­ния «рес­пуб­ли­кан­цев» Секс­та Пом­пея и Бру­та⁷⁹? Понять и пра­виль­но интер­пре­ти­ро­вать подоб­ные явле­ния мож­но лишь в широ­ком исто­ри­че­ском кон­тек­сте, с уче­том пре­об­ла­даю­щих в тот или иной момент поли­ти­че­ских, цен­ност­ных, эсте­ти­че­ских ори­ен­та­ций, в целом — струк­тур обще­ст­вен­ной мен­таль­но­сти. Каче­ст­вен­ные раз­ли­чия «рес­пуб­ли­кан­ских» и «монар­хи­че­ских» эле­мен­тов, кото­рые пред­став­ля­ют­ся нам сего­дня столь оче­вид­ны­ми, на самом деле опре­де­ли­лись толь­ко спу­стя дли­тель­ное вре­мя, в ито­ге завер­ше­ния и накоп­ле­ния серии мел­ких, замет­ных и неза­мет­ных взгляду исто­ри­ка, изме­не­ний в раз­лич­ных обла­стях жиз­ни, в том чис­ле и в монет­ном деле.

Ряд нов­шеств вве­ли три­ум­ви­ры: соб­ст­вен­ные раз­но­об­раз­ные порт­ре­ты, вари­а­ции пись­мен­но­го тек­ста (в част­но­сти, раз­веде­ние титу­ла­ту­ры по обе сто­ро­ны монет). В 43 (или 42) г. на авер­се одной из монет появил­ся порт­рет Окта­ви­а­на, а на ревер­се — его кон­ная ста­туя — пер­вый слу­чай изо­бра­же­ния живо­го чело­ве­ка на обе­их плос­ко­стях⁸⁰. Впро­чем, это было исклю­че­ние. В даль­ней­шем рост «при­сут­ст­вия» пра­ви­те­ля на моне­тах про­ис­хо­дил за счет раз­лич­ных сим­во­лов (сфинкс и др.), над­пи­сей с ука­за­ни­ем поче­стей, с.314 изо­бра­же­ний лич­ных божеств (в част­но­сти, Апол­ло­на)⁸¹. Так или ина­че, для ими­джа импе­ра­то­ра исполь­зо­ва­лись и авер­сы и ревер­сы⁸².

Важ­ное изме­не­ние отно­сит­ся при­мер­но к 23 г. до н. э., когда на брон­зо­вых (латун­ных) моне­тах появи­лись леген­ды EX SC (SC)⁸³. По мне­нию того же Уолис-Хэд­ри­ла, к кон­цу 20-х — нача­лу 10-х гг. до н. э. отно­сят­ся «тон­кие пере­пле­те­ния рес­пуб­ли­ка­низ­ма и монар­хиз­ма»⁸⁴. Как уже гово­ри­лось, «рес­пуб­ли­кан­ские» чер­ты, встре­чаю­щи­е­ся на моне­тах, этот автор рас­смат­ри­ва­ет как про­яв­ле­ния «нере­ши­тель­но­сти». В част­но­сти, упо­ми­на­ет­ся воз­рож­де­ние кол­ле­гий моне­та­ри­ев. Име­на их чле­нов-три­ум­ви­ров (tres­vi­ri) встре­ча­ют­ся на моне­тах из сереб­ра и золота меж­ду 19 и 12 гг. до н. э.⁸⁵. В этот пери­од, несмот­ря на уве­ли­че­ние при­сут­ст­вия Авгу­ста, сохра­ня­ет­ся некий баланс с «рес­пуб­ли­кан­ской» состав­ля­ю­щей, в первую оче­редь за счет нали­чия зна­ка «SPQR».

с.315 По мне­нию Уолис-Хэд­ри­ла, даже такой внеш­ний баланс был утра­чен в 13 г. до н. э., когда на ревер­се Авгу­сто­вых монет нача­ли появ­лять­ся изо­бра­же­ния голов Агрип­пы, доче­ри Авгу­ста — Юлии, а так­же вну­ков — Гая и Луция⁸⁶. В 12 г. три­ум­вир Косс Лен­тул сде­лал послед­ний чекан на сереб­ре со сво­им име­нем. В этой моне­те при­ме­ча­тель­нее все­го поме­щен­ное там же, на ревер­се, изо­бра­же­ние: Август под­ни­ма­ет с зем­ли коле­но­пре­кло­нен­ную Рес­пуб­ли­ку в обли­ке моло­дой жен­щи­ны. Оба пер­со­на­жа ясно иден­ти­фи­ци­ру­ют­ся над­пи­ся­ми⁸⁷, и в этой сцене очень заман­чи­во видеть акт «вос­ста­нов­ле­ния рес­пуб­ли­ки». И все же не сле­ду­ет слиш­ком пря­мо­ли­ней­но трак­то­вать дан­ное изо­бра­же­ние как свиде­тель­ство явно­го пре­вос­ход­ства прин­цеп­са над «рес­пуб­ли­кой», достиг­ну­тое яко­бы к тому вре­ме­ни⁸⁸. Подоб­ный вызов обще­ст­вен­но­му мне­нию был бы не в духе Авгу­ста⁸⁹. Если Август и в самом деле пока­зан под­ни­маю­щим Рес­пуб­ли­ку с колен, в чем изо­бра­же­ние так­же поз­во­ля­ет усо­мнить­ся (похо­же, что протя­ну­та лишь одна рука прин­цеп­са), то ста­ви­лась цель обра­тить вни­ма­ние на бла­го­род­ный жест спа­си­те­ля, а не на уни­жен­ное поло­же­ние Рес­пуб­ли­ки. Подоб­но­го кощун­ства не поз­во­лил бы себе ни Август, ни какой-либо иной рим­ский поли­ти­че­ский дея­тель до или после него.

С 11 г. до н. э. име­на три­ум­ви­ров-моне­та­ри­ев исче­за­ют с монет из бла­го­род­ных метал­лов⁹⁰. В сер. 20-х гг. пре­кра­ща­ет­ся про­из­вод­ство авто­ри­зо­ван­ных брон­зо­вых сестер­ци­ев и дупон­ди­ев, а ок. 4 г. до н. э. чека­нят­ся послед­ние день­ги с име­на­ми моне­та­ри­ев⁹¹. Серь­ез­ные изме­не­ния про­изо­шли за после­дую­щее с.316 пят­на­дца­ти­ле­тие, с 4 г. до н. э. до 10 г. н. э., после чего наблюда­ет­ся целый ряд нов­шеств: моне­ты с порт­ре­том Авгу­ста на авер­се и Тибе­рия — на ревер­се; на месте имен моне­та­ри­ев — титу­ла­ту­ра импе­ра­то­ров; знак SC оттес­ня­ет­ся на края ревер­са, в то вре­мя как центр «захва­ты­ва­ют» зна­ки ими­джа и титу­ла­ту­ра импе­ра­то­ра⁹². Уже в нача­ле прав­ле­ния Тибе­рия (15—16 гг.) голо­ва импе­ра­то­ра появи­лась одно­вре­мен­но на двух сто­ро­нах дупон­дия⁹³, в даль­ней­шем моне­ты все более откро­вен­но заяв­ля­ют о монар­хи­че­ской вла­сти пра­ви­те­ля. И тем не менее SC, этот сим­вол «авто­ри­те­та» сена­та, оста­вал­ся на неко­то­рых моне­тах до прав­ле­ния Гал­ли­е­на (сер. III в.)⁹⁴. А это озна­ча­ет, что при всем уси­ле­нии еди­но­вла­стия с.317 неко­то­рые чер­ты Авгу­сто­вой «вос­ста­нов­лен­ной рес­пуб­ли­ки» были столь суще­ст­вен­ны для государ­ства, что в тече­ние двух с поло­ви­ной веков счи­та­лось совер­шен­но необ­хо­ди­мым демон­стри­ро­вать по отно­ше­нию к ней неиз­мен­ную лояль­ность.

Не менее важ­ные вопро­сы и наблюде­ния воз­ни­ка­ют при рас­смот­ре­нии идео­ло­ги­че­ско­го смыс­ла и поли­ти­че­ско­го зна­че­ния дру­гих памят­ни­ков, посред­ст­вом кото­рых мог­ли осу­ществлять­ся кон­так­ты пра­ви­тель­ства и под­дан­ных⁹⁵. Этот аспект при­вле­ка­ет при­сталь­ное вни­ма­ние уче­ных, инте­ре­су­ю­щих­ся архи­тек­тур­ны­ми соору­же­ни­я­ми вре­ме­ни Авгу­ста.

Мно­го­чис­лен­ные построй­ки в сто­ли­це были пред­ме­том осо­бой гор­до­сти прин­цеп­са; неза­дол­го до сво­ей смер­ти он похва­стал­ся, с.318 что застав Рим кир­пич­ным, остав­ля­ет его мра­мор­ным⁹⁶. Нали­чие поли­ти­че­ских моти­вов широ­ко­мас­штаб­но­го стро­и­тель­ства не может вызвать сомне­ний, а их интер­пре­та­ция долж­на про­яс­нить важ­ные нюан­сы сущ­но­сти прин­ци­па­та и его эво­лю­ции.

Н. А. Маш­кин, ука­зав на рестав­ра­цию и стро­и­тель­ство хра­мов, фору­мов, обще­ст­вен­ных зда­ний, двор­ца Авгу­ста на Пала­тине, отме­тил, что «стро­и­тель­ство пре­сле­до­ва­ло, преж­де все­го, поли­ти­че­ские цели. Оно долж­но /было/ под­черк­нуть вели­чие и щед­рость прин­цеп­са⁹⁷. Содер­жа­тель­ный обзор стро­и­тель­ной дея­тель­но­сти осно­ва­те­ля прин­ци­па­та дан в кни­ге И. Ш. Шиф­ма­на (гла­ва «Куль­тур­ная поли­ти­ка Авгу­ста»). Под­во­дя ито­ги, автор кон­ста­ти­ро­вал, что в обла­сти архи­тек­ту­ры «про­па­ган­ди­ро­ва­лись идео­ло­ги­че­ские уста­нов­ки режи­ма, обес­пе­чи­вав­шие укреп­ле­ние лич­ной вла­сти Авгу­ста»⁹⁸. Зна­чи­тель­ное вни­ма­ние «мону­мен­таль­ной про­па­ган­де» Авгу­ста уде­ля­ет в сво­их работах А. И. Неми­ров­ский⁹⁹.

Не рас­смат­ри­вая подроб­но исто­рио­гра­фию вопро­са, необ­хо­ди­мо сде­лать несколь­ко заме­ча­ний, кон­кре­ти­зи­ру­ю­щих при­ме­ни­тель­но к стро­и­тель­ной актив­но­сти Окта­ви­а­на-Авгу­ста общий под­ход к про­бле­ме «про­па­ган­ды». Сле­ду­ет под­черк­нуть, что ука­зан­ная актив­ность сама по себе пол­но­стью соот­вет­ст­во­ва­ла тра­ди­ци­ям антич­ной граж­дан­ской общи­ны, в усло­ви­ях кото­рой воз­веде­ние зна­чи­тель­ных с.319 граж­дан­ских постро­ек было одним из средств созда­ния и под­дер­жа­ния пре­сти­жа круп­но­го обще­ст­вен­но­го дея­те­ля, необ­хо­ди­мым усло­ви­ем его успеш­ной карье­ры. Разу­ме­ет­ся, в ситу­а­ции, когда это ока­зы­ва­лось доступ­ным в сущ­но­сти одно­му чело­ве­ку, дан­ная дея­тель­ность при­об­ре­та­ла новое содер­жа­ние. Но про­ис­хо­ди­ло это без лом­ки ста­рых форм, посте­пен­но, пона­ча­лу не осо­зна­ва­ясь как некий каче­ст­вен­ный пово­рот. Раз­ви­тие архи­тек­тур­ных форм нель­зя рас­смат­ри­вать толь­ко как резуль­тат целе­на­прав­лен­ной поли­ти­ки прин­цеп­са, но в первую оче­редь — как след­ст­вие изме­не­ний, про­ис­хо­див­ших в спо­со­бах эсте­ти­че­ско­го осво­е­ния дей­ст­ви­тель­но­сти, свя­зан­ных с мета­мор­фо­за­ми обще­ст­вен­но­го созна­ния и бытия¹⁰⁰. Соот­вет­ст­ву­ю­щий (в том чис­ле «про­па­ган­дист­ский») эффект дости­гал­ся не толь­ко за счет кон­струк­тив­ных и эсте­ти­че­ских ново­введе­ний; он был свя­зан с напол­не­ни­ем новым содер­жа­ни­ем дав­но извест­ных, в том чис­ле «древ­них» и «клас­си­че­ских», форм.

Как и при рас­смот­ре­нии дру­гих аспек­тов гене­зи­са прин­ци­па­та, иссле­до­ва­те­ля под­сте­ре­га­ют здесь сво­его рода логи­че­ские ловуш­ки. Ход мыс­лей часто под­чи­ня­ет­ся извест­но­му сте­рео­ти­пу: посколь­ку Август — осно­ва­тель прин­ци­па­та, — архи­тек­тур­ные памят­ни­ки, соору­жен­ные при его уча­стии, носи­ли монар­хи­че­ский харак­тер. В сущ­но­сти, исполь­зу­ют­ся аргу­мен­ты, сами нуж­даю­щи­е­ся в обос­но­ва­нии. Подоб­ной ошиб­ки не избе­жал один из круп­ней­ших совре­мен­ных иссле­до­ва­те­лей Ран­ней Импе­рии — Фер­г­юс Мил­лар. В одной из ста­тей, посвя­щен­ных Авгу­сту, Мил­лар, мыс­лен­но рекон­стру­и­руя кар­ти­ну Рим­ско­го Фору­ма, так ком­мен­ти­ру­ет выступ­ле­ние кон­су­ла Т. Квинк­ция Кри­спи­на на народ­ном собра­нии 13 июня 9 г. до н. э.¹⁰¹:

с.320 «Кон­сул высту­пал с новой рост­раль­ной три­бу­ны, укра­шен­ной добы­чей Акция, стоя перед хра­мом Юлия Цеза­ря; завер­шен­ный в 29 г., храм занял цен­траль­ное место на древ­нем фору­ме… Храм выри­со­вы­вал­ся поза­ди кон­су­ла, когда он читал текст зако­на; если были откры­ты две­ри, тол­па мог­ла раз­глядеть внут­ри ста­тую боже­ст­вен­но­го Цеза­ря. Спра­ва, по край­ней мере часть тол­пы, мог­ла увидеть новую арку Авгу­ста, освя­щен­ную в 19 г. до н. э. Далее спра­ва про­смат­ри­ва­лась бази­ли­ка Юлия, нача­тая Цеза­рем и завер­шен­ная Авгу­стом…

Если они все еще не пони­ма­ли, что долж­но было пере­дать это сим­во­ли­че­ское посла­ние, мож­но было про­гу­лять­ся к север­ной око­неч­но­сти Мар­со­ва поля, мино­вав Сеп­ту и Пан­те­он, воз­веден­ный Агрип­пой, минуя Алтарь мира, освя­щен­ный в янва­ре того же 9 г. до н. э. Затем они мог­ли рас­смот­реть огром­ную мас­су Авгу­сто­ва мав­зо­лея. Эта вели­чай­шая рим­ская гроб­ни­ца име­ла око­ло 88 м в диа­мет­ре… В 9 г. до н. э. мав­зо­лей уже содер­жал остан­ки двух чле­нов импе­ра­тор­ской семьи, Мар­цел­ла и Агрип­пы, очень ско­ро там ока­за­лись остан­ки Дру­за. Через чет­верть века, когда здесь же был поме­щен прах Авгу­ста, про­хо­жий мог читать его «Res ges­tae», напи­сан­ные на брон­зо­вых таб­ли­цах, при­креп­лен­ных к колон­нам. В отли­чие от совре­мен­ных иссле­до­ва­те­лей, этот про­хо­жий мог так­же вре­мя от вре­ме­ни под­ни­мать гла­за и осмат­ри­вать на высо­те око­ло 40 м… брон­зо­вое изо­бра­же­ние Цеза­ря Авгу­ста, кото­рое воз­вы­ша­лось над гроб­ни­цей. Воз­вра­ща­ясь к тек­сту, он, види­мо, ока­зы­вал­ся недо­ста­точ­но умен для того, чтобы читать его как рес­пуб­ли­кан­ский доку­мент»¹⁰².

Живость вооб­ра­же­ния масти­то­го уче­но­го спо­соб­на вызвать вос­хи­ще­ние. И все же нель­зя не заме­тить, что сво­его, так ска­зать, лири­че­ско­го героя с гла­за­ми Авгу­сто­ва вете­ра­на автор наде­лил моз­га­ми бри­тан­ско­го пэра. Дей­ст­ви­тель­но ли «сред­не­ста­ти­сти­че­ский» рим­ля­нин настоль­ко кри­ти­че­ски (если не ска­зать — с.321 ехид­но), отно­сил­ся ко всем про­яв­ле­ни­ям ново­го поряд­ка вещей, что едва ли не в каж­дом из них усмат­ри­вал пря­мо про­ти­во­по­лож­ное заду­ман­но­му пра­ви­тель­ст­вом? И сто­ит ли в таких обсто­я­тель­ствах дове­рять пре­сло­ву­то­му здра­во­му смыс­лу, пусть обла­го­ро­жен­но­му рацио­на­лиз­мом самой высо­кой про­бы и усна­щен­но­му англий­ским юмо­ром? Пре­крас­ный урок пре­одо­ле­ния тако­го рода заблуж­де­ний пре­под­но­сит исто­рия изу­че­ния мав­зо­лея Авгу­ста.

Почти тот­час после воз­вра­ще­ния в Рим летом 30 г. до н. э. Окта­виан при­сту­пил к стро­и­тель­ству гран­ди­оз­но­го мав­зо­лея. Зачем пона­до­би­лась гроб­ни­ца испол­нен­но­му пла­нов и надежд моло­до­му три­ум­фа­то­ру? В лите­ра­ту­ре дав­но утвер­ди­лось мне­ние, что это соору­же­ние, воз­веден­ное в под­ра­жа­ние восточ­ным царям, явля­ет­ся сим­во­лом монар­хи­че­ской сущ­но­сти ново­го режи­ма, обна­ру­жи­вая истин­ные устрем­ле­ния его осно­ва­те­ля¹⁰³. Одна­ко такая вызы­ваю­щая демон­стра­ция «тира­ни­че­ских» амби­ций была совер­шен­но несвой­ст­вен­на столь осто­рож­но­му поли­ти­ку. В поис­ках ино­го объ­яс­не­ния Конрад Крафт обра­тил­ся к про­па­ган­дист­ской войне с Анто­ни­ем и обста­нов­ке 32 г. до н. э., когда обще­ст­вен­но­сти ста­ло извест­но жела­ние три­ум­ви­ра быть похо­ро­нен­ным в Алек­сан­дрии¹⁰⁴. с.322 Ори­ен­та­ция Анто­ния на Алек­сан­дрию, Еги­пет и Клео­пат­ру не про­шла для него без­на­ка­зан­ной. Окта­виан, как извест­но, вос­поль­зо­вал­ся этим, и реше­ние о стро­и­тель­стве мав­зо­лея было одним из эффек­тив­ных про­па­ган­дист­ских актов, направ­лен­ных про­тив сопер­ни­ка¹⁰⁵. И позд­нее, в нача­ле 20-х гг., анти-Анто­ни­е­во, «пат­рио­ти­че­ское» зна­че­ние мав­зо­лея сохра­ня­лось. Рас­по­ло­жен­ный на Мар­со­вом поле, вбли­зи пар­ка для народ­ных гуля­ний, раз­би­то­го тогда меж­ду Тиб­ром и Фла­ми­ни­е­вой доро­гой (SA 100; Stra­bo V. 3. 8—9), он дол­жен был вос­при­ни­мать­ся как зри­мое свиде­тель­ство при­вер­жен­но­сти Окта­ви­а­на Горо­ду и его граж­да­нам, в про­ти­во­по­лож­ность ex­ter­ni mo­res et vi­tia non ro­ma­na уже мерт­во­го, но еще опас­но­го сво­ей попу­ляр­но­стью в неко­то­рых кру­гах сопер­ни­ка¹⁰⁶.

Важ­ное допол­не­ние было сде­ла­но Пау­лем Цан­ке­ром. Рас­смат­ри­вая «визу­аль­ный (образ­ный) язык» эпо­хи Авгу­ста, он при­нял объ­яс­не­ние Краф­та для вре­ме­ни до Акция, в трак­тов­ке пер­во­на­чаль­но­го пред­на­зна­че­ния мав­зо­лея. При этом Цан­кер под­черк­нул, что кон­нота­ции, кото­рые долж­ны были в даль­ней­шем усмот­реть совре­мен­ни­ки в закон­чен­ном соору­же­нии, шли гораздо даль­ше. Огром­ные мас­шта­бы, обес­пе­чи­вав­шие мав­зо­лею гос­под­ство над окру­жаю­щей мест­но­стью; ассо­ци­а­ции с гроб­ни­цей карий­ско­го дина­ста; колос­саль­ные раз­ме­ры ста­туи Окта­ви­а­на, сто­яв­шей на вер­шине, — все это сим­во­ли­зи­ро­ва­ло огром­ную власть и исклю­чи­тель­ное поло­же­ние прин­цеп­са в «рес­пуб­ли­ке»¹⁰⁷. Это зна­че­ние мав­зо­лея мог­ло лишь с.323 уси­ли­вать­ся по мере его пре­вра­ще­ния в место дина­сти­че­ско­го захо­ро­не­ния.

Пред­став­ля­ет­ся чрез­вы­чай­но важ­ной мысль, что один и тот же памят­ник, пусть даже име­ю­щий вполне опре­де­лен­ное восточ­но-монар­хи­че­ское про­ис­хож­де­ние, в раз­ных поли­ти­че­ских и идео­ло­ги­че­ских кон­текстах мог при­об­ре­тать про­ти­во­по­лож­ные смыс­лы: от «рес­пуб­ли­кан­ско»-пат­рио­ти­че­ско­го — до чуже­зем­но-монар­хи­че­ско­го со мно­же­ст­вом поли­ти­че­ских, этни­че­ских и эсте­ти­че­ских оттен­ков. Такой широ­кий диа­па­зон зна­че­ний в отно­си­тель­но неболь­шой про­ме­жу­ток вре­ме­ни, кро­ме все­го про­че­го, отра­жал неопре­де­лен­ность, раз­мы­тость худо­же­ст­вен­но­го язы­ка, отсут­ст­вие офор­мив­шей­ся эсте­ти­че­ской кон­цеп­ции¹⁰⁸. В свою оче­редь, это соот­вет­ст­во­ва­ло как тре­вож­ным ожи­да­ни­ям и надеж­дам в обще­стве, так и неоформ­лен­но­сти, вплоть до кон­ца 28 — нача­ла 27 гг., поли­ти­че­ской пози­ции пра­ви­тель­ства¹⁰⁹.

Про­цесс обнов­ле­ния образ­но­го язы­ка про­дол­жал­ся и после 27 г. Эво­лю­ция эсте­ти­че­ских норм про­сле­жи­ва­ет­ся в самых раз­лич­ных худо­же­ст­вен­ных фор­мах: архи­тек­ту­ре, живо­пи­си, искус­стве скульп­тур­но­го порт­ре­та и др. В част­но­сти, изме­не­ние не толь­ко худо­же­ст­вен­ных вку­сов, но и пра­ви­тель­ст­вен­ной идео­ло­гии, про­яви­лось в изо­бра­же­ни­ях Окта­ви­а­на-Авгу­ста. Экс­прес­сив­ные, элли­ни­сти­че­ско­го типа порт­ре­ты вре­ме­ни финаль­ной схват­ки меж­ду Окта­виа­ном и Анто­ни­ем¹¹⁰ сме­ни­лись в даль­ней­шем изо­бра­же­ни­я­ми, в кото­рых с.324 под­чер­ки­ва­ет­ся гар­мо­ния, урав­но­ве­шен­ность чувств и мыс­лей. Искус­ство пере­ори­ен­ти­ро­ва­лось на клас­си­че­ские образ­цы¹¹¹.

Наи­бо­лее пол­ным вопло­ще­ни­ем худо­же­ст­вен­ных прин­ци­пов эпо­хи явил­ся Форум Авгу­ста, освя­щен­ный, и это разу­ме­ет­ся не слу­чай­ность, во 2 г. до н. э. Гос­под­ст­ву­ю­щее поло­же­ние на этом фору­ме зани­мал храм Мар­са Уль­то­ра (Мсти­те­ля), соору­жен­ный на сред­ства воен­ной добы­чи Авгу­ста. Он слу­жил сла­ве не столь­ко покой­но­го дик­та­то­ра, сколь­ко победо­нос­но­го прин­цеп­са. Храм был соору­жен по обе­ту в озна­ме­но­ва­ние свер­шив­шей­ся мести за Юлия Цеза­ря. Но образ­ность и весь смыс­ло­вой кон­текст были обра­ще­ны не назад, к собы­ти­ям граж­дан­ских войн, кото­рые уже утра­чи­ва­ли акту­аль­ность. Храм дол­жен был преж­де все­го утвер­дить идею вели­чия пра­вя­щей фами­лии Юли­ев, и воз­вы­шав­ша­я­ся над хра­мом квад­ри­га недву­смыс­лен­но наста­и­ва­ла на этом. Это было изо­бра­же­ние колес­ни­цы, даро­ван­ной Авгу­сту сена­том во 2 г. до н. э. и сим­во­ли­зи­ро­вав­шей его уда­чу и могу­ще­ство как пол­ко­во­д­ца.

В исполь­зо­вав­шем­ся при этом язы­ке обра­зов труд­но тем не менее усмот­реть одно­знач­но-монар­хи­че­ское содер­жа­ние. Про­слав­ле­ние и воз­ве­ли­чи­ва­ние сво­его рода было дав­ней тра­ди­ци­ей в знат­ных рес­пуб­ли­кан­ских фами­ли­ях. Види­мые изме­не­ния, стро­го гово­ря, носи­ли коли­че­ст­вен­ный харак­тер. Новое каче­ство было след­ст­ви­ем «куму­ля­тив­но­го» эффек­та, резуль­ти­ро­вав­ше­го изме­не­ния в раз­лич­ных сфе­рах обще­ст­вен­ной жиз­ни на про­тя­же­нии дли­тель­но­го пери­о­да. Поэто­му досто­вер­ное «про­чте­ние» смыс­ла изо­бра­же­ний воз­мож­но лишь при рас­смот­ре­нии все­го ком­плек­са свиде­тельств¹¹².

с.325 Сопо­став­ле­ние с идей­ным содер­жа­ни­ем появив­ше­го­ся в это же вре­мя основ­но­го тек­ста «Res ges­tae» неопро­вер­жи­мо свиде­тель­ст­ву­ет о том, что клю­чом к пони­ма­нию семан­ти­ки ново­го фору­ма долж­ны были стать рас­по­ло­жен­ные по его кра­ям два ряда ста­туй зна­ме­ни­тых граж­дан, чьи­ми уси­ли­я­ми была созда­на Импе­рия Рим­ско­го наро­да. Это была вопло­щен­ная в мра­мо­ре кон­цеп­ция исто­рии: res pub­li­ca, ее могу­ще­ство и про­цве­та­ние явля­ют­ся пло­дом самоот­вер­жен­ной дея­тель­но­сти выдаю­щих­ся мужей (sum­mi vi­ri). Раз­ви­ти­ем дан­ной, чисто рим­ской, тра­ди­ци­он­ной кон­цеп­ции в новых усло­ви­ях была мысль о том, что Август как раз и явля­ет­ся про­дол­жа­те­лем этой нескон­чае­мой череды геро­ев Рим­ской рес­пуб­ли­ки, а его res pub­li­ca res­ti­tu­ta — куль­ми­на­ци­он­ный пункт минув­шей и нача­ло новой эры рим­ской исто­рии¹¹³. Тогда же было поста­нов­ле­но, чтобы маги­ст­ра­ты, жре­цы, вестал­ки еже­год­но при­но­си­ли клят­ву Авгу­сту перед Алта­рем Мира, кото­рый уве­ко­ве­чи­вал его как отца Pax Ro­ma­na¹¹⁴.

Язык «нагляд­ной образ­но­сти» под­твер­жда­ет, что и в момент, когда прав­ле­ние Авгу­ста достиг­ло сво­его зени­та, он не отка­зал­ся от «рес­пуб­ли­кан­ской» идео­ло­гии и суще­ства создан­но­го им поряд­ка. Иное дело, сам «рес­пуб­ли­ка­низм» неуклон­но напол­нял­ся с.326 новым содер­жа­ни­ем, и на опре­де­лен­ной ста­дии осу­щест­вле­ния мета­мор­фо­зы изме­не­ние долж­но было обна­ру­жить­ся. Но совре­мен­ни­ки, и тем более рядо­вые люди из тол­пы, не мог­ли сра­зу раз­глядеть новую реаль­ность: ведь она лепи­лась из при­выч­но­го, зна­ко­мо­го всем теста.

Изу­че­ние слож­ней­ших про­цес­сов, про­ис­хо­див­ших в созна­нии и настро­е­ни­ях рим­ско­го обще­ства, невоз­мож­но без уче­та хотя бы глав­ней­ших свиде­тельств, содер­жа­щих­ся в про­из­веде­ни­ях худо­же­ст­вен­ной лите­ра­ту­ры. Осо­бое место зани­ма­ет здесь поэ­зия Авгу­сто­ва века — выдаю­ще­е­ся явле­ние миро­вой куль­ту­ры¹¹⁵. Вряд ли слу­чай­ность, что рас­цвет твор­че­ства трех вели­чай­ших рим­ских поэтов при­хо­дит­ся на вре­мя пер­во­го прин­ци­па­та. Как и то, что ни один из них не усмот­рел, по-види­мо­му, в уста­нов­ле­нии вла­сти Авгу­ста ниче­го анти­кон­сти­ту­ци­он­но­го, анти­рим­ско­го, анти­рес­пуб­ли­кан­ско­го. Более того, Вер­ги­лий, Гора­ций и Овидий при­вет­ст­во­ва­ли эту власть, так или ина­че высту­пив гла­ша­та­я­ми идео­ло­гии ново­го режи­ма.

с.327 Впро­чем, неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли склон­ны объ­яс­нять лояль­ность поэтов по отно­ше­нию к Авгу­сту преж­де все­го мер­кан­тиль­ны­ми инте­ре­са­ми, в част­но­сти, жела­ни­ем уго­дить все­мо­гу­ще­му вла­сти­те­лю и стра­хом перед нака­за­ни­ем за пуб­лич­ное осуж­де­ние режи­ма. Ука­зы­ва­ет­ся на роль лите­ра­тур­но­го патро­на­та¹¹⁶, в том чис­ле энер­гич­ную дея­тель­ность Меце­на­та по при­вле­че­нию на сто­ро­ну пра­ви­тель­ства выдаю­щих­ся писа­те­лей и худож­ни­ков; на этом фак­то­ре, в част­но­сти, акцен­ти­ро­вал вни­ма­ние Р. Сайм¹¹⁷.

Разу­ме­ет­ся, и выдаю­щи­е­ся поэты — люди, часто — со все­ми чело­ве­че­ски­ми сла­бо­стя­ми. В Риме заня­тие лите­ра­тур­ным твор­че­ст­вом для чело­ве­ка скром­но­го достат­ка было почти невоз­мож­но без покро­ви­те­ля, не гово­ря уже об осо­бых обсто­я­тель­ствах, в кото­рых ока­за­лись неко­то­рые поэты, лишь бла­го­да­ря высо­ко­по­став­лен­ным заступ­ни­кам избе­жав­шие кон­фис­ка­ций и пре­сле­до­ва­ний. И все же не сле­ду­ет мерить вели­ких обы­ва­тель­ски­ми мер­ка­ми. Высо­кая поэ­зия и рабо­леп­ная пре­дан­ность «хозя­и­ну» несов­мест­ны. Дей­ст­ви­тель­но выдаю­ще­е­ся не может быть созда­но под воздей­ст­ви­ем стра­ха, при­нуж­де­ния или за день­ги. Непре­мен­ное усло­вие вдох­но­ве­ния — согла­сие с самим собой, искрен­нее чув­ство, под­пи­ты­ваю­ще­е­ся обще­ст­вен­ны­ми с.328 настро­е­ни­я­ми¹¹⁸.

Эти общие поло­же­ния нуж­да­ют­ся в кон­кре­ти­за­ции. Сво­дя к мини­му­му круг воз­ни­каю­щих вопро­сов, необ­хо­ди­мо попы­тать­ся обна­ру­жить изме­не­ния в отно­ше­нии поэтов к Окта­виа­ну-Авгу­сту в свя­зи с их лич­ны­ми обсто­я­тель­ства­ми, изме­не­ни­ем поли­ти­че­ской обста­нов­ки, а глав­ное — вслед­ст­вие транс­фор­ма­ций, про­ис­хо­див­ших в пси­хо­ло­гии опре­де­лен­ных соци­аль­ных групп.

Менее все­го шан­сов най­ти следы види­мых пере­мен в жиз­ни Вер­ги­лия, кото­рая в пери­од зре­ло­го твор­че­ства про­шла без серь­ез­ных потря­се­ний¹¹⁹. Он поль­зо­вал­ся под­держ­кой Меце­на­та и Окта­ви­а­на, в сво­их про­из­веде­ни­ях выска­зы­вал идеи, вполне отве­чав­шие поли­ти­ке высо­ких покро­ви­те­лей. Одна­ко зна­чит ли это, что с.329 поэ­зия Вер­ги­лия была состав­ной частью Авгу­сто­вой про­па­ган­ды¹²⁰? Сле­ду­ет заме­тить, что в любом слу­чае сочи­не­ния Вер­ги­лия (как и дру­гих поэтов) явля­ют­ся цен­ны­ми свиде­тель­ства­ми при иссле­до­ва­нии эво­лю­ции прин­ци­па­та. Но если при поло­жи­тель­ном отве­те на постав­лен­ный вопрос они долж­ны рас­смат­ри­вать­ся в каче­стве пря­мо­го про­яв­ле­ния пра­ви­тель­ст­вен­ной поли­ти­ки, то при отри­ца­тель­ном — преж­де все­го как выра­же­ние миро­воз­зре­ния поэта, отра­зив­ше­го в первую оче­редь соб­ст­вен­ный взгляд на вещи, а так­же настро­е­ния широ­ких кру­гов граж­дан­ско­го обще­ства.

Напи­сан­ные Вер­ги­ли­ем в 42—39 гг. до н. э. «Буко­ли­ки» («Экло­ги»)¹²¹ посвя­ще­ны скром­ным радо­стям и горе­стям пас­ту­ше­ской жиз­ни. Вер­ги­лий ухо­дит в этот вымыш­лен­ный идил­ли­че­ский мир от поли­ти­че­ских бурь и потря­се­ний, кото­рые не мино­ва­ли и само­го поэта: в 42 г., во вре­мя кон­фис­ка­ций зем­ли для вете­ра­нов у него была отня­та усадь­ба, воз­вра­щен­ная лишь бла­го­да­ря заступ­ни­че­ству вли­я­тель­ных дру­зей перед Окта­виа­ном. Эта ситу­а­ция отра­зи­лась в двух из деся­ти эклог, 1-й и 9-й. В пер­вой один из пас­ту­хов, Мели­бей, сету­ет на свою горь­кую судь­бу: засе­ян­ная им зем­ля доста­нет­ся нече­сти­во­му сол­да­ту, а истин­ный хозя­ин вынуж­ден поки­нуть свою роди­ну. Дру­гой пас­тух, Титир, сохра­нил свой уча­сток. Он испол­нен бла­го­дар­но­сти «боже­ст­вен­но­му юно­ше» (Окта­виа­ну) за сча­стье и даль­ше наслаж­дать­ся жиз­нью в сво­ей Арка­дии. Лич­ная с.330 дра­ма, поло­жен­ная в осно­ву это­го сюже­та, ино­гда рас­смат­ри­ва­ет­ся как эпи­зод, сыг­рав­ший решаю­щую роль в пре­вра­ще­нии Вер­ги­лия в гла­ша­тая ново­го режи­ма¹²².

Ука­зан­ная трак­тов­ка долж­на быть отверг­ну­та уже по при­чине ее при­ми­тив­но­сти, явно не соот­вет­ст­ву­ю­щей богат­ству палит­ры мыс­лей и чувств вели­ко­го поэта. Но, кро­ме все­го про­че­го, она про­ти­во­ре­чит содер­жа­нию самих «Буко­лик». Совсем непо­хо­же, что после ука­зан­ных собы­тий Вер­ги­лий пре­вра­тил­ся в послуш­но­го кли­ен­та и состо­я­ще­го на содер­жа­нии Окта­ви­а­на и Меце­на­та «про­па­ган­ди­ста» режи­ма. Боль­шую часть той же пер­вой экло­ги состав­ля­ют сето­ва­ния Мели­бея на царя­щую в свя­зи с кон­фис­ка­ци­я­ми Окта­ви­а­на неспра­вед­ли­вость; тако­во же настро­е­ние девя­той¹²³. Недо­ста­точ­но обос­но­ва­на вер­сия, соглас­но кото­рой в зна­ме­ни­той чет­вер­той экло­ге име­ет­ся в виду ребе­нок Окта­ви­а­на¹²⁴. Наи­бо­лее зна­чи­мым с.331 реаль­ным лицом в «Буко­ли­ках» ока­зы­ва­ет­ся не три­ум­вир, а извест­ный поли­ти­че­ский дея­тель и покро­ви­тель искусств Ази­ний Пол­ли­он (см. Ecl. III, IV, VIII)¹²⁵. В целом, пер­вое вхо­дя­щее в кано­ни­че­ский кор­пус сочи­не­ние Вер­ги­лия гово­рит о духов­ной неза­ви­си­мо­сти поэта. Вос­пе­ва­ние тихой сель­ской жиз­ни про­ти­во­по­став­ля­лось ужа­сам граж­дан­ских рас­прей. Выход из постиг­шей Ита­лию ката­стро­фы поэт видел в воз­вра­ще­нии к про­сто­те и безыс­кус­но­сти вооб­ра­жае­мой Арка­дии. Сме­на веков и воз­рож­де­ние Сатур­но­ва цар­ства обу­слов­ли­ва­лись рож­де­ни­ем чудес­но­го спа­си­те­ля и появ­ле­ни­ем ново­го поко­ле­ния людей. Непо­хо­же, что эти мыс­ли были резуль­та­том чье­го бы то ни было «зака­за».

При­мер­но в это же вре­мя Окта­виан, вынуж­ден­ный зани­мать­ся кон­фис­ка­ци­я­ми зем­ли и терро­ри­зи­ро­вать недо­воль­ных, все яснее пони­мал бес­пер­спек­тив­ность сво­ей поли­ти­ки и необ­хо­ди­мость учи­ты­вать тра­ди­цио­на­лист­скую идео­ло­гию ита­лий­ско­го насе­ле­ния. После Филипп (42 г.) и перу­зий­ских собы­тий (41 — фев­раль 40 гг.) Окта­виан начал выра­ба­ты­вать новый поли­ти­че­ский курс, пыта­ясь най­ти более широ­кую и надеж­ную соци­аль­ную опо­ру, чем толь­ко вете­ра­ны Цеза­ря. Пово­рот три­ум­ви­ра к граж­дан­ско­му насе­ле­нию с.332 Ита­лии вызвал сим­па­тии со сто­ро­ны Вер­ги­лия (и Гора­ция). Поэ­зия и поли­ти­ка в этот момент дви­га­лись навстре­чу друг дру­гу, посколь­ку под­пи­ты­ва­лись одним и тем же источ­ни­ком — настро­е­ни­я­ми ита­лий­цев¹²⁶.

Вер­ги­лий с недо­ступ­ной нико­му более силой сумел выра­зить бро­див­шие в обще­ст­вен­ном созна­нии идеи и чув­ства. Будучи сфор­му­ли­ро­ва­ны гени­аль­ным поэтом, они при­об­ре­ли допол­ни­тель­ный импульс и мощь. Не в послед­нюю оче­редь пото­му, что были заме­че­ны Меце­на­том и под­хва­че­ны Окта­виа­ном. Резо­нанс высо­ко­го искус­ства и рас­чет­ли­вой поли­ти­ки послу­жил осно­вой осо­бых отно­ше­ний, уста­но­вив­ших­ся вско­ре меж­ду поэтом и вла­стью¹²⁷. Даю­щей сто­ро­ной здесь был не бога­тый и вли­я­тель­ный Меце­нат и даже не ста­но­вив­ший­ся все более могу­ще­ст­вен­ным Окта­виан, а преж­де все­го тихий и по-дере­вен­ски про­сто­ва­тый Вер­ги­лий. Поэт пре­до­став­лял поли­ти­кам то, без чего не было бы ни побед над С. Пом­пе­ем и Анто­ни­ем, ни само­го бле­стя­ще­го за все сто­ле­тия Импе­рии прав­ле­ния.

Вер­ги­лий был до кон­ца жиз­ни свя­зан с Авгу­стом и Меце­на­том, но их бли­зость нико­гда не огра­ни­чи­ва­лась вза­им­ны­ми праг­ма­ти­че­ски­ми жиз­нен­ны­ми инте­ре­са­ми. В осно­ве лежа­ло сход­ство в пони­ма­нии про­блем, сто­яв­ших перед обще­ст­вом, вера в вели­кое буду­щее Рима, свя­зан­ное с судь­бой Авгу­сто­вой «вос­ста­нов­лен­ной рес­пуб­ли­ки». Вер­ги­лий был мощ­ным пре­об­ра­зо­ва­те­лем идей и импуль­сов, шед­ших, с одной сто­ро­ны, от пра­ви­тель­ства, а с дру­гой — от раз­лич­ных сло­ев ита­лий­ско­го граж­дан­ства. Имен­но поэто­му содер­жа­ние про­из­веде­ний поэта может слу­жить пока­за­те­лем изме­не­ний в идео­ло­гии и поли­ти­ке прин­ци­па­та в немень­шей мере, чем оче­ред­ные юриди­че­ские акты и широ­ко­мас­штаб­ные рефор­мы.

В «Геор­ги­ках» (36—29 гг.) Вер­ги­лий вос­пел с.333 сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ный труд. Это про­из­веде­ние, зака­зан­ное Меце­на­том, пря­мо соот­но­сит­ся с фор­ми­ро­вав­шей­ся после раз­гро­ма С. Пом­пея и в пери­од про­ти­во­бор­ства с Анто­ни­ем идео­ло­ги­ей и поли­ти­кой рестав­ра­ции «рес­пуб­ли­ки» и древ­них нра­вов, в осно­ве кото­рых лежал про­стой и здо­ро­вый образ жиз­ни зем­ледель­ца. Курс на вос­ста­нов­ле­ние сель­ско­го хозяй­ства и воз­рож­де­ние тем самым рим­ско­го вели­чия пол­но­стью соот­вет­ст­во­вал настро­е­ни­ям Вер­ги­лия, а его поэ­ма объ­ек­тив­но спо­соб­ст­во­ва­ла Авгу­сто­вой поли­ти­ке наде­ле­ния зем­лей вете­ра­нов и город­ско­го плеб­са, созда­ния ново­го соци­аль­но­го слоя, кото­рый дол­жен был слу­жить вер­ной опо­рой созда­вав­ше­му­ся режи­му.

Самым выдаю­щим­ся про­из­веде­ни­ем Вер­ги­лия спра­вед­ли­во счи­та­ет­ся эпи­че­ская поэ­ма «Эне­ида» (29—19 гг.). В ней опи­сы­ва­ют­ся подви­ги мифи­че­ско­го родо­на­чаль­ни­ка рода Юли­ев и всех рим­лян Энея, кото­рый был сыном Анхи­за и боги­ни Вене­ры. Бежав с пре­ста­ре­лым отцом из горя­щей Трои, пре­одолев мно­го­чис­лен­ные пре­пят­ст­вия, Эней выпол­нил волю богов и при­вел сво­их еди­но­пле­мен­ни­ков на берег Ита­лии, чтобы осно­вать государ­ство, при­зван­ное пра­вить миром. Вслед за Эне­ем и дру­ги­ми геро­я­ми рим­ской исто­рии осу­ще­ст­вить вели­кие пред­на­чер­та­ния суж­де­но Авгу­сту, при кото­ром вновь насту­пит золо­той век (Aen. VI. 792; VIII. 324 sq.)¹²⁸.

Заказ­чи­ком поэ­мы был сам Август, в чис­ло задач Вер­ги­лия вхо­ди­ло про­слав­ле­ние рода Юли­ев. Одна­ко поэт вышел дале­ко за рам­ки чисто «про­па­ган­дист­ских» задач, истин­ным пред­ме­том «Эне­иды» ста­ли не исто­рия, а миф, не Август, а Рим, не свер­шен­ные подви­ги, а пред­опре­де­лен­ная мис­сия¹²⁹. Хотя содер­жа­ние эпо­са соот­вет­ст­во­ва­ло поли­ти­ке пра­ви­тель­ства, здесь, как и в пред­ше­ст­ву­ю­щих про­из­веде­ни­ях, Вер­ги­лий отнюдь не огра­ни­чи­вал­ся оправ­да­ни­ем уже про­веден­ных меро­при­я­тий и теку­щей поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти. Поэт все­гда опе­ре­жал важ­ней­шие шаги с.334 пра­ви­тель­ства. «Буко­ли­ки» под­готав­ли­ва­ли поч­ву для Авгу­сто­вой идео­ло­гии рестав­ра­ции и мира, «Геор­ги­ки» напо­ми­на­ли обще­ству о тра­ди­ци­он­ной систе­ме цен­но­стей, пере­клю­чая его вни­ма­ние на созида­тель­ный мир­ный труд в годы, когда атмо­сфе­ра была нака­ле­на про­ти­во­бор­ст­вом Окта­ви­а­на и Анто­ния. Но речь идет не толь­ко об опе­ре­же­нии на меся­цы и годы. Духов­ный мир Вер­ги­лия был неиз­ме­ри­мо шире и глуб­же сию­ми­нут­ных поли­ти­че­ских про­блем; сво­бод­ный от реше­ния прак­ти­че­ских задач, поэт наме­чал пути, по кото­рым Риму и чело­ве­че­ству пред­сто­я­ло идти в гряду­щие деся­ти­ле­тия и века. Через два года после смер­ти Вер­ги­лия состо­я­лись Секу­ляр­ные игры, зна­ме­но­вав­шие наступ­ле­ние ново­го, золо­то­го века. Еще не одно сто­ле­тие рим­ская поли­ти­ка направ­ля­лась импер­ской иде­ей, с такой силой и откро­вен­но­стью сфор­му­ли­ро­ван­ной в «Эне­иде»:

Поэ­ма про­ни­за­на иде­я­ми пред­опре­де­ле­ния, при­о­ри­те­та нрав­ст­вен­но­го нача­ла, мыс­лью о роли в исто­рии ирра­цио­наль­ных и сверх­при­род­ных сил, кото­рые неиз­беж­но выво­ди­ли ее содер­жа­ние за узкие рам­ки пра­ви­тель­ст­вен­ной идео­ло­гии и теку­щей поли­ти­ки¹³⁰. Прав­ле­ние Авгу­ста, каким бы выдаю­щим­ся прин­цеп­сом он ни ока­зал­ся, было в конеч­ном ито­ге момен­том чело­ве­че­ской исто­рии, тво­ре­ния Вер­ги­лия — досто­я­ни­ем веч­но­сти. Не он при­слу­жи­вал вла­сти, она при­слу­ши­ва­лась к нему. Но тем более под­держ­ка Вер­ги­ли­ем Авгу­ста свиде­тель­ст­ву­ет о том, что поли­ти­ка осно­ва­те­ля с.335 прин­ци­па­та была не хит­рой выдум­кой, а отве­ча­ла жиз­нен­ным потреб­но­стям «импе­рии Рим­ско­го наро­да».

При всем раз­ли­чии судь­бы Гора­ция и Вер­ги­лия очень схо­жи. Но их талан­ты, под­хо­ды к жиз­ни не пере­се­ка­ют­ся. Выдаю­щи­е­ся совре­мен­ни­ки — не сопер­ни­ки: они вза­и­мо­до­пол­ня­ют друг дру­га, давая воз­мож­ность объ­ем­но­го виде­ния духов­ных кол­ли­зий эпо­хи. Гора­ций был сыном воль­ноот­пу­щен­ни­ка, вос­пи­тан­ным в духе вер­но­сти рес­пуб­ли­ке. Ока­зав­шись в Гре­ции после смер­ти Цеза­ря, он при­нял уча­стие в бит­ве при Филип­пах на сто­роне Бру­та, о чем позд­нее вспо­ми­нал не без неко­ей бра­ва­ды¹³¹. По воз­вра­ще­нии в Ита­лию Гора­ций, при посред­ни­че­стве Вер­ги­лия и Вария (так­же извест­но­го поэта) позна­ко­мил­ся с Меце­на­том; завя­зав­ша­я­ся друж­ба про­дол­жа­лась до самой смер­ти Меце­на­та в 8 г. до н. э. Совет­ник Авгу­ста пода­рил Гора­цию сабин­скую усадь­бу — при­ста­ни­ще муз поэта. Но их свя­зы­ва­ло нечто боль­шее, чем мер­кан­тиль­ные инте­ре­сы и поли­ти­че­ские рас­че­ты. Гора­ций лишь на два меся­ца пере­жил сво­его покро­ви­те­ля¹³².

Чело­век мяту­щей­ся души, Гора­ций всю жизнь доби­вал­ся преж­де все­го неза­ви­си­мо­сти не толь­ко мате­ри­аль­ной, но и духов­ной. Он искал сво­бо­ды на пути само­усо­вер­шен­ст­во­ва­ния, дости­же­ния внут­рен­ней гар­мо­нии, рав­но­ве­сия. Отсюда — зна­ме­ни­тая фило­со­фия «золо­той середи­ны», столь созвуч­ная духу Авгу­ста. Если вни­ма­ние Вер­ги­лия было сосре­дото­че­но на мифо­ло­ги­че­ски осмыс­ли­вав­шей­ся исто­рии, то Гора­ция вол­но­ва­ла преж­де все­го прак­ти­че­ская фило­со­фия: про­бле­мы мора­ли, искус­ство жиз­ни. Вер­ги­лий искал ответ на вол­но­вав­шие его вопро­сы о миро­устрой­стве и воле богов, при том, что в цен­тре его кос­мо­са все­гда оста­вал­ся Рим. Гора­ций жаж­дал лич­но­го сча­стья, дости­жи­мо­го невзи­рая на «внеш­ние» с.336 потря­се­ния¹³³.

Начи­нав­ший как «рес­пуб­ли­ка­нец», Гора­ций пона­ча­лу отно­сил­ся к Окта­виа­ну насто­ро­жен­но и подо­зри­тель­но, одна­ко со вре­ме­нем про­ник­ся к нему сим­па­ти­ей, с непод­дель­ным энту­зи­аз­мом вос­при­няв лозунг «вос­ста­нов­ле­ния рес­пуб­ли­ки». В 7 и 16 эпо­дах (напи­сан­ных в 30-е гг.) он изо­бра­зил тра­гедию рим­ско­го наро­да, обре­каю­ще­го себя на поги­бель меж­до­усо­би­ца­ми и про­ли­ти­ем брат­ской кро­ви. В про­ти­во­по­лож­ность Вер­ги­лию, при­мер­но тогда же пред­ска­зы­вав­ше­му при­бли­же­ние золо­то­го века на ита­лий­ской зем­ле, Гора­ций, пред­видя жду­щую Рим ката­стро­фу, при­зы­вал к бег­ству за оке­ан, на ост­ро­ва бла­жен­ных (Epo­des 16). Одна­ко про­дол­жав­ша­я­ся носталь­ги­че­ская тос­ка по древ­ней кре­стьян­ской Ита­лии, «над­лом­лен­ной доб­ле­сти» пав­шей рес­пуб­ли­ки и ее защит­ни­ке Катоне (Odes III. 6) не поме­ша­ла Гора­цию про­слав­лять Окта­ви­а­на, одер­жав­ше­го верх над Анто­ни­ем и Клео­патрой¹³⁴. Похо­же, что Гора­ций был в чис­ле увле­чен­ных поры­вом пат­рио­тиз­ма, и вре­мя от Акция до Алек­сан­дрии ока­за­лось пери­о­дом самой горя­чей при­вер­жен­но­сти поэта Окта­виа­ну. Воз­вра­щав­ше­го­ся в Рим победи­те­ля Гора­ций воз­ве­ли­чи­вал в обра­зе Мер­ку­рия; усми­ри­те­ля граж­дан­ских рас­прей поэт назы­вал dux, pa­ter, prin­ceps (ibid. I. 12). В трех пер­вых кни­гах «Од» (опуб­ли­ко­ван­ных в 23 г. до н. э.) про­сле­жи­ва­ет­ся самая искрен­няя при­зна­тель­ность Авгу­сту за пре­кра­ще­ние граж­дан­ских войн и под­держ­ка про­грам­мы «вос­ста­нов­ле­ния рес­пуб­ли­ки»¹³⁵.

Судя по хва­леб­ным сти­хам, Гора­ций навсе­гда остал­ся при­вер­жен­цем Авгу­ста. В «Car­men sae­cu­la­re», выпол­нен­ной по зака­зу прин­цеп­са к Веко­вым играм 17 г. до н. э., про­слав­ля­ет­ся воца­рив­ший­ся яко­бы золо­той век. В IV кни­ге «Од» идет речь о воин­ских с.337 победах Авгу­ста в 17—13 гг. Одна­ко в бла­годар­ст­вен­ных изли­я­ни­ях дале­ко не все­гда при­сут­ст­ву­ет искрен­нее чув­ство¹³⁶. Мож­но не сомне­вать­ся, что свой­ст­вен­ный поэту инди­виду­а­лизм пред­о­хра­нял его от слиш­ком силь­но­го и дли­тель­но­го пат­рио­ти­че­ско­го опья­не­ния и увле­че­ния импер­ской (и любой «государ­ст­вен­ной») иде­ей. Внут­рен­ний мир Гора­ция по при­ро­де сво­ей не мог слить­ся ни с какой офи­ци­аль­ной идео­ло­ги­ей. С этим, види­мо, свя­зан отли­чав­ший его от Вер­ги­лия пес­си­мизм, про­смат­ри­ваю­щий­ся уже в послед­них сти­хах «Рим­ских од» (Odes III. 6. 46—48). Эта отстра­нен­ность не нра­ви­лась Авгу­сту, кото­рый упрек­нул поэта, в сущ­но­сти, в неже­ла­нии пуб­лич­но объ­явить о сво­ей при­вер­жен­но­сти прин­цеп­су и режи­му¹³⁷. При­мер­но в это же вре­мя, ок. 25 г. до н. э., Гора­ций отка­зал­ся от пред­ло­жен­ной ему прин­цеп­сом долж­но­сти лич­но­го сек­ре­та­ря. После опуб­ли­ко­ва­ния трех пер­вых книг «Од» Гора­ций решил вовсе оста­вить поэ­зию. Вряд ли это наме­ре­ние слу­чай­но сов­па­ло по вре­ме­ни с пер­вым серь­ез­ным кри­зи­сом режи­ма в 23 г. до н. э.¹³⁸. Несо­мнен­но, оно мог­ло при­об­ре­сти поли­ти­че­ский отте­нок, и это было одной из при­чин, по кото­рым Август не поз­во­лил Гора­цию осу­ще­ст­вить свое реше­ние¹³⁹.

Разу­ме­ет­ся, не сле­ду­ет сво­дить моти­вы поступ­ков поэта к поли­ти­ке. В какой-то момент Гора­ций почув­ст­во­вал, что луч­шее уже напи­са­но. Но столь же несо­мнен­но вли­я­ние общей атмо­сфе­ры, царив­шей в обще­стве, и появив­ше­е­ся в свя­зи с этим ощу­ще­ние внут­рен­ней отчуж­ден­но­сти от Авгу­сто­ва режи­ма. Пери­пе­тии «рес­пуб­ли­кан­ских» стра­ниц его био­гра­фии были вовсе не слу­чай­ны, и даже в пери­од наи­бо­лее искрен­ней при­вер­жен­но­сти Авгу­сту Гора­ций по убеж­де­ни­ям оста­вал­ся ско­рее ари­сто­кра­том-рес­пуб­ли­кан­цем, чем с.338 демо­кра­том и монар­хи­стом¹⁴⁰. Бла­го, в пер­вые годы после уре­гу­ли­ро­ва­ния 27 г. прин­ци­пат, вся­че­ски под­чер­ки­вав­ший при­вер­жен­ность тра­ди­ци­он­ным инсти­ту­там, еще не отде­лял­ся в обще­ст­вен­ном созна­нии от «рес­пуб­ли­ки». Но как толь­ко наме­ти­лась тре­щи­на, обо­зна­чи­лось раз­ли­чие инте­ре­сов пра­ви­тель­ства и зна­ти, Гора­ций не мог не ощу­тить это­го. Про­из­веде­ния поэта ока­зы­ва­ют­ся чув­ст­ви­тель­ным инди­ка­то­ром изме­не­ний в обще­ст­вен­ных настро­е­ни­ях. Вряд ли допу­сти­мо пре­тен­до­вать здесь на абсо­лют­но точ­ную и един­ст­вен­но вер­ную интер­пре­та­цию, одна­ко общая досто­вер­ность пред­ла­гае­мо­го тол­ко­ва­ния под­твер­жда­ет­ся ука­зан­ны­ми ранее фак­та­ми из раз­лич­ных сфер поли­ти­че­ской жиз­ни, извест­ны­ми из дру­гих источ­ни­ков.

Рас­сло­е­ние отно­си­тель­но еди­но­го рес­пуб­ли­кан­ски-пат­рио­ти­че­ско­го пото­ка обще­ст­вен­но­го созна­ния, воз­ник­ше­го в пери­од до Актий­ской бит­вы, под­спуд­но про­ис­хо­ди­ло на несколь­ких уров­нях и в раз­ных сфе­рах обы­ден­но-пси­хо­ло­ги­че­ской, худо­же­ст­вен­ной и интел­лек­ту­аль­ной дея­тель­но­сти. Обли­че­ние богат­ства и мораль­ной пор­чи само по себе мог­ло иметь раз­ные идео­ло­ги­че­ские и соци­аль­ные под­тек­сты (Odes II. 2; III. 1; 6; 16 etc.). Но про­сле­жи­вае­мая в «Посла­ни­ях» мысль, что богат­ство и vir­tus — дале­ко не сино­ни­мы, име­ет явно ари­сто­кра­ти­че­скую окрас­ку¹⁴¹. Вряд ли так уж слу­чай­но все более частое появ­ле­ние в позд­них сти­хах Гора­ция тер­ми­на li­ber­tas (и дру­гих про­из­вод­ных от li­ber), кото­рые все­го лишь два­жды появ­ля­ют­ся во всех пер­вых кни­гах «Од»¹⁴². Все это поз­во­ли­ло Ч. Стар­ру вполне спра­вед­ли­во заклю­чить, что в кон­це 20-х гг. Август и Меце­нат в духов­ном смыс­ле «поте­ря­ли» Гора­ция¹⁴³.

Нет, вели­кий поэт не стал фрон­де­ром, он про­дол­жал с.339 выпол­нять «зака­зы» сво­их высо­ких покро­ви­те­лей. Похва­лы прин­цеп­су ста­ли еще обиль­нее, напо­ми­ная непри­кры­тую лесть Овидия и более позд­них поэтов¹⁴⁴. Но вытес­не­ние искрен­них чувств, в поры­ве кото­рых воз­ник­ла «вос­ста­нов­лен­ная рес­пуб­ли­ка», обя­за­тель­ны­ми изъ­яв­ле­ни­я­ми лояль­но­сти озна­ча­ло каче­ст­вен­ное пере­рож­де­ние основ, на кото­рых поко­и­лась государ­ст­вен­ная власть. В этом отно­ше­нии Гора­ций ока­зы­ва­ет­ся про­воз­вест­ни­ком гряду­щих идео­ло­гов и кри­ти­ков прин­ци­па­та, а его сти­хотво­ре­ния — свиде­тель­ства­ми важ­ных изме­не­ний в обще­ст­вен­ном созна­нии, про­ис­хо­див­ших в пери­од прав­ле­ния Авгу­ста.

Про­явив­ше­е­ся в сти­хах Гора­ция охлаж­де­ние к Авгу­сту было одним из симп­то­мов наме­тив­ше­го­ся кри­зи­са¹⁴⁵. «Рес­пуб­ли­кан­цы» поко­ле­ния сверст­ни­ков прин­цеп­са, кото­рые с чув­ст­вом облег­че­ния вздох­ну­ли в янва­ре 27 г., теперь ока­за­лись недо­воль­ны недо­ста­точ­ным кон­сер­ва­тиз­мом режи­ма, а глав­ное — неот­вра­ти­мым уси­ле­ни­ем лич­ной вла­сти Авгу­ста в ущерб исклю­чи­тель­но­му поло­же­нию выс­шей ари­сто­кра­тии. И все же эта, пусть еще вли­я­тель­ная сила, была вынуж­де­на сми­рять­ся, неуклон­но теряя реаль­ную власть. У кон­сер­ва­то­ров не было аль­тер­на­ти­вы: режим Авгу­ста, упор­но дер­жав­ший­ся кон­цеп­ции «вос­ста­нов­лен­ной рес­пуб­ли­ки», был ее послед­ней и един­ст­вен­ной опо­рой.

Гораздо слож­нее было най­ти пони­ма­ние со сто­ро­ны поко­ле­ния, вырос­ше­го в усло­ви­ях мира. Непу­га­ным моло­дым ари­сто­кра­там новый Рим, изоби­ло­вав­ший удо­воль­ст­ви­я­ми сто­лич­ной жиз­ни, пред­став­лял­ся есте­ствен­ной сре­дой оби­та­ния, а девиз Гора­ция «car­pe diem» — баналь­ной исти­ной. Они не инте­ре­со­ва­лись поли­ти­кой, твер­до усво­ив, что она вер­шит­ся не на фору­ме, а в пала­тин­ских поко­ях прин­цеп­са. Моло­дых людей мало вол­но­ва­ли рас­ска­зы о сму­тах, граж­дан­ских вой­нах и похо­жие на сказ­ки пре­да­ния о древ­ней рес­пуб­ли­ке и ее геро­ях. Оце­нить заслу­ги Авгу­ста как уми­ротво­ри­те­ля и вос­ста­но­ви­те­ля граж­дан­ско­го согла­сия они были с.340 не в состо­я­нии, зато еще в дет­стве слы­ша­ли, что этот покро­ви­тель искусств и побор­ник стро­гих пра­вил во дни сво­ей моло­до­сти про­лил нема­ло кро­ви сограж­дан, но не чурал­ся и любов­ных утех. А теперь болез­нен­ный и желч­ный, неиз­вест­но зачем все еще живу­щий хан­жа пыта­ет­ся поме­шать моло­де­жи весе­ло про­во­дить свой досуг, навя­зы­вая глу­пые фан­та­зии о каких-то ста­рин­ных нра­вах?!

Пер­спек­тив­ные сила и зна­че­ние тех или иных настро­е­ний не могут быть сра­зу оце­не­ны даже самы­ми опыт­ны­ми поли­ти­ка­ми. В обще­стве все­гда цир­ку­ли­ру­ет мно­же­ство идей, но лишь в опре­де­лен­ном кон­тек­сте, попав в резо­нанс с тен­ден­ци­я­ми соци­аль­но­го раз­ви­тия, они ста­но­вят­ся фак­то­ра­ми, опре­де­ля­ю­щи­ми даль­ней­ший ход исто­рии. Выдви­же­ние на пер­вый план цен­но­стей част­ной, «досу­жей» жиз­ни в про­ти­во­по­лож­ность ори­ен­та­ции на актив­ную поли­ти­че­скую дея­тель­ность, разу­ме­ет­ся, с само­го нача­ла про­ти­во­ре­чи­ло про­грам­ме вос­ста­нов­ле­ния древ­ней рес­пуб­ли­кан­ской доб­ле­сти, но не мог­ло быть оце­не­но как серь­ез­ная угро­за ново­му режи­му¹⁴⁶. После деся­ти­ле­тий граж­дан­ских войн, непо­сред­ст­вен­ной дви­жу­щей силой кото­рых была борь­ба често­лю­бий и амби­ций, такое направ­ле­ние мыс­лей пред­став­ля­лось вполне сов­ме­сти­мым с офи­ци­аль­ной идео­ло­ги­ей «мира». Ново­му режи­му совсем ни к чему были актив­ные поли­ти­че­ские дея­те­ли мас­шта­ба Сци­пи­о­нов и Като­нов (раз­ве лишь в виде ста­туй на Фору­ме Авгу­ста), а тем более — Марии и Сул­лы, Пом­пеи и Цеза­ри, — кото­рые при­ве­ли рес­пуб­ли­ку на край гибе­ли. Их отсут­ст­вие пона­ча­лу рас­смат­ри­ва­лось пра­ви­тель­ст­вом как усло­вие спо­кой­ст­вия и залог бла­го­по­лу­чия. Одна­ко это был симп­том серь­ез­ной болез­ни, очень ско­ро пора­зив­шей самые осно­вы ново­го режи­ма. Глу­бо­чай­шее рав­но­ду­шие к обще­ст­вен­ным инте­ре­сам, апо­ли­тизм и утра­та нрав­ст­вен­ных усто­ев гро­зи­ли раз­ру­шить тща­тель­но спро­ек­ти­ро­ван­ные и настой­чи­во воз­во­див­ши­е­ся искус­ст­вен­ные опо­ры «вос­ста­нов­лен­ной рес­пуб­ли­ки».

Новое тече­ние дав­но про­кла­ды­ва­ло себе доро­гу в с.341 обще­ст­вен­ной мыс­ли, впи­ты­вая идеи, выра­ботан­ные позд­не­клас­си­че­ской и элли­ни­сти­че­ской фило­со­фи­ей, в первую оче­редь эпи­ку­ре­из­мом¹⁴⁷. Наи­бо­лее яркое лите­ра­тур­ное выра­же­ние идеи инди­виду­а­лиз­ма и гедо­низ­ма полу­чи­ли в любов­ной эле­гии. Осно­во­по­лож­ни­ком это­го жан­ра был сверст­ник Вер­ги­лия Кор­не­лий Галл, сорат­ник Окта­ви­а­на и пер­вый пре­фект Егип­та, столь несчаст­ли­во завер­шив­ший свою карье­ру¹⁴⁸. Его наи­бо­лее извест­ны­ми пре­ем­ни­ка­ми на лите­ра­тур­ном попри­ще были Тибулл, Про­пер­ций и Овидий¹⁴⁹. Любовь ста­но­вит­ся глав­ным содер­жа­ни­ем их поэ­зии, изо­бра­жае­мая в ней жизнь замы­ка­ет­ся сфе­рой «досу­га». Сюда ока­зы­ва­ют­ся пере­не­сен­ны­ми важ­ней­шие поня­тия обще­ст­вен­ной жиз­ни: «вер­ность» воз­люб­лен­ной, «бла­го­че­стие» перед Вене­рой и Аму­ром, «долг», «труд», «уме­рен­ность» и т. п.¹⁵⁰

Аль­бий Тибулл, опи­ра­ясь на опыт буко­лик Фео­кри­та и Вер­ги­лия, вос­пе­вал сель­скую жизнь, любовь пас­ту­ха и пас­туш­ки. Каза­лось бы, в пол­ном согла­сии с про­грам­мой воз­рож­де­ния нра­вов пред­ков Тибулл живо­пи­сал про­стоту Эне­е­ва Лация. Но имя Авгу­ста в его сти­хах не упо­ми­на­лось ни разу. Напро­тив, у Секс­та Про­пер­ция, кото­рый сла­вил еще победу Окта­ви­а­на над Клео­патрой, имя с.342 Авгу­ста встре­ча­лось чем даль­ше, тем чаще. Одна­ко его сла­во­сло­вия зву­ча­ли слиш­ком напы­щен­но, а под­лин­но­го дра­ма­тиз­ма этот поэт дости­гал лишь тогда, когда опи­сы­вал подроб­но­сти сво­их сер­деч­ных пере­жи­ва­ний.

Пол­но­го «осво­бож­де­ния» от боль­ших соци­аль­но-поли­ти­че­ских про­блем достиг Пуб­лий Овидий Назон. Послед­ний вели­кий поэт Авгу­сто­ва века не ощу­щал внут­рен­ней духов­ной свя­зи с «рес­пуб­ли­кан­ским» про­шлым, мифо­ло­ги­зи­ро­ван­ным обще­ст­вен­ным созна­ни­ем вре­ме­ни кри­зи­са и офи­ци­аль­ной идео­ло­ги­ей. Пупо­ви­на, свя­зы­вав­шая преды­ду­щее поко­ле­ние с про­бле­ма­ми века смут, ока­за­лась разо­рва­на. Овидий — чело­век новой эпо­хи, кото­ро­го ничуть не мучи­ла носталь­гия по непри­тя­за­тель­но­му быту пред­ков, мозо­ли­стым рукам и про­пах­шим потом телам зем­ле­паш­цев и вои­нов. «Пусть дру­гие раду­ют­ся древ­но­сти, — поздрав­ляю себя с тем, что родил­ся лишь теперь», — эти сло­ва были деви­зом Овидия и его почи­та­те­лей из среды рим­ской золо­той моло­де­жи¹⁵¹. Певец люб­ви не ску­пил­ся и на похва­лы Авгу­сту, но его сла­во­сло­вия не мог­ли удо­вле­тво­рить прин­цеп­са, ибо вос­тор­ги отно­си­лись не к тому, про­из­но­си­лись совсем не там и не с той инто­на­ци­ей.

Овидий не под­хо­дил на роль при­двор­но­го поэта, — он сочи­нял для тех, кто вряд ли был в состо­я­нии при­нять за чистую моне­ту пат­рио­ти­че­ский пафос «Эне­иды» и при­зы­вы к безыс­кус­ной жиз­ни в сель­ской глу­ши. Полем «Любов­ных эле­гий» и «Нау­ки люб­ви» были шум­ные город­ские ули­цы и фору­мы, цир­ки, теат­ры, все те места, где посто­ян­но тол­пит­ся, тол­ка­ет­ся и гудит огром­ное чело­ве­че­ское море¹⁵², сти­хия Горо­да — сто­ли­цы импе­рии. Имен­но здесь, где с.343 сосре­дото­чи­лись уве­се­ле­ния и удо­воль­ст­вия все­го мира, любовь ста­ла целью и смыс­лом всей жиз­ни, эсте­ти­ка люб­ви — глав­ным содер­жа­ни­ем поэ­зии, она при­да­ва­ла смысл даже тем вещам, кото­рые ранее не мог­ли сде­лать­ся пред­ме­том поэ­ти­че­ской фан­та­зии. Геро­я­ми сти­хов Овидия ста­но­ви­лись при­врат­ник и дверь, мешаю­щие про­ник­нуть к воз­люб­лен­ной, упря­мый евнух и рев­ни­вый муж, коль­цо, бес­пре­пят­ст­вен­но касаю­ще­е­ся тела Корин­ны, и ее люби­мый попу­гай. Не было ли уже само вни­ма­ние к подоб­ным мело­чам вызо­вом офи­ци­аль­ной идео­ло­гии, про­слав­ляв­шей суро­вую доб­ро­де­тель пред­ков? И не были ли собра­ния золо­той моло­де­жи в доме Мес­са­лы Кор­ви­на, где Овидий декла­ми­ро­вал свои сти­хи, неким клу­бом оппо­зи­ции? И раз­ве мог­ли спо­соб­ст­во­вать росту вели­чия Цеза­ря и Pax Ro­ma­na щего­ли, для кото­рых поко­рить жен­щи­ну было важ­нее и почет­нее, чем взять вра­же­скую кре­пость?

Это был вызов идео­ло­гии Авгу­сто­ва режи­ма, послу­жив­ший глав­ной при­чи­ной высыл­ки поэта в 8 г. н. э. в дале­кий вар­вар­ский край. То, что нака­за­ние после­до­ва­ло по слу­чаю (одно­вре­мен­но со ссыл­кой Юлии Млад­шей), толь­ко через несколь­ко лет после изда­ния любов­ных сти­хотво­ре­ний, неуди­ви­тель­но, посколь­ку еще не при­шло вре­мя предъ­яв­лять фор­маль­ные обви­не­ния за сло­ва¹⁵³. Это была месть вла­сте­ли­на мира, осо­знав­ше­го свое бес­си­лие перед таки­ми, каза­лось бы, эфе­мер­ны­ми и сла­бы­ми веща­ми, как сти­хи, мыс­ли, настро­е­ния и чув­ства, пере­мен­чи­вые, как любовь Корин­ны.

с.344 Поэ­зия Авгу­сто­ва века пока­зы­ва­ет жиз­нен­ную силу кон­цеп­ции «вос­ста­нов­лен­ной рес­пуб­ли­ки» в пери­од воз­ник­но­ве­ния, но и при­зна­ки исчер­па­ния этой идео­ло­гии на заклю­чи­тель­ном эта­пе пер­во­го прин­ци­па­та. Иде­а­лы ci­vi­tas, реани­ми­ро­ван­ные вол­ной потря­се­ний, неуклон­но утра­чи­ва­ли свою при­вле­ка­тель­ность. Так дух смер­тель­но боль­но­го перед тем, как уле­теть в гор­нюю высь, в послед­ний раз ожив­ля­ет лицо обман­чи­вым румян­цем, и близ­кие раду­ют­ся вспых­нув­шей надеж­де. Но тем неожи­дан­нее и боль­нее раз­вяз­ка. В отли­чие от сво­их отцов, пере­жив­ших ужа­сы граж­дан­ских войн, моло­дые ари­сто­кра­ты скеп­ти­че­ски вос­при­ни­ма­ли навя­зы­вав­ши­е­ся свер­ху доб­ро­де­те­ли пред­ков. Бороть­ся с этим было труд­нее, чем лик­види­ро­вать какую-нибудь куч­ку заго­вор­щи­ков: такой поли­тик, как Август, в опре­де­лен­ный момент дол­жен был пере­жить ощу­ще­ние без­на­деж­но­сти, тщет­но­сти сво­их надежд. Но тем силь­нее раз­дра­жа­ли прин­цеп­са лег­ко­мыс­лен­ные сти­хи о люб­ви, а его враж­деб­ность настро­е­ни­ям апо­ли­тиз­ма рос­ла сораз­мер­но уси­ли­ям воз­ро­дить ста­рин­ные доб­ле­сти¹⁵⁴.

Огра­ни­чи­ва­лось ли идео­ло­ги­че­ское про­ти­во­сто­я­ние режи­му обле­чен­ной в изящ­ные сти­хи фило­со­фи­ей гедо­низ­ма? Исчер­пы­ва­ют­ся ли при­зна­ки зарож­де­ния оппо­зи­ци­он­но­го «рес­пуб­ли­ка­низ­ма» поле­ми­че­ским пафо­сом «Res ges­tae» и моти­ва­ми разо­ча­ро­ва­ния, про­скаль­зы­вав­ши­ми в твор­че­стве Гора­ция? Где сле­ду­ет искать про­яв­ле­ния той оппо­зи­ции режи­му, кото­рая бы про­ис­те­ка­ла из осмыс­ле­ния про­изо­шед­ше­го как поли­ти­че­ско­го пере­во­рота? Или напро­тив, какие обла­сти интел­лек­ту­аль­ной жиз­ни над­ле­жит обсле­до­вать, чтобы убедить­ся в отсут­ст­вии аль­тер­на­тив­ной идео­ло­гии? Это, види­мо, те сфе­ры, в кото­рых, то ли бла­го­да­ря их содер­жа­нию вооб­ще, то ли в силу осо­бен­но­стей рим­ско­го духа, долж­ны были ясно и с.345 недву­смыс­лен­но про­явить­ся, если они вооб­ще име­ли место, явле­ния, отдель­ные эле­мен­ты или кос­вен­ные при­зна­ки кото­рых мы обна­ру­жи­ли ранее. Это преж­де все­го две обла­сти, жиз­нен­но важ­ные для идео­ло­ги­че­ско­го обос­но­ва­ния прин­ци­па­та как тако­во­го: поли­ти­че­ская фило­со­фия и исто­рия¹⁵⁵.

Гре­че­ская фило­со­фия пре­до­став­ля­ла обиль­ную пищу для раз­мыш­ле­ний о сущ­но­сти тех или иных государ­ст­вен­ных форм, и сочи­не­ния Цице­ро­на пока­зы­ва­ют, что дан­ная про­бле­ма­ти­ка не была обой­де­на рим­ски­ми государ­ст­вен­ны­ми дея­те­ля­ми. В деся­ти­ле­тия, после­до­вав­шие за смер­тью Авгу­ста, имен­но «фило­соф­ская», или «стои­че­ская», оппо­зи­ция была фор­мой сопро­тив­ле­ния сенат­ско­го боль­шин­ства дес­по­ти­че­ским тен­ден­ци­ям в раз­ви­тии прин­ци­па­та. Тем более пока­за­тель­но, что в рас­смат­ри­вае­мый пери­од фило­соф­ски осмыс­лен­ное идео­ло­ги­че­ское про­ти­во­сто­я­ние режи­му не полу­чи­ло с.346 ясно­го выра­же­ния¹⁵⁶.

Оста­ет­ся исто­рио­гра­фия¹⁵⁷. Впро­чем, это не так уж мало, если учесть осо­бую роль, кото­рую игра­ли исто­ри­че­ские пред­став­ле­ния в рим­ском обще­ст­вен­ном созна­нии вооб­ще, и в част­но­сти, в идео­ло­гии «вос­ста­нов­лен­ной рес­пуб­ли­ки». Сле­ду­ет гово­рить не про­сто об одном из аспек­тов, а об исто­ри­че­ской при­ро­де этой идео­ло­гии, заклю­чав­шей в себе столь осно­во­по­ла­гаю­щие чер­ты рим­ско­го духа, что без них прин­ци­пат Авгу­ста с его рестав­ра­ци­он­ной про­грам­мой был бы невоз­мо­жен. Пред­став­ле­ния, в цен­тре кото­рых с.347 ока­за­лась мифо­ло­ги­зи­ро­ван­ная исто­рия Горо­да — «рим­ский миф», были сво­его рода мета­идео­ло­ги­ей наро­да, на про­тя­же­нии все­го сво­его исто­ри­че­ско­го бытия с пие­те­том рав­няв­ше­го­ся, или по край­ней мере ози­рав­ше­го­ся, на пред­ков¹⁵⁸. В этом смыс­ле лозун­ги «вос­ста­нов­лен­ной рес­пуб­ли­ки» отра­жа­ли одну из орга­нич­ных ста­дий рим­ско­го исто­риз­ма как эво­лю­ци­о­ни­ру­ю­щей систе­мы идей, убеж­де­ний и миро­ощу­ще­ния, при­су­щих дан­но­му обще­ству и ори­ен­ти­ру­ю­щих его мен­таль­ность в исто­ри­че­ском про­стран­стве и вре­ме­ни.

В одной из сво­их ста­тей А. Моми­лья­но заме­тил, что Авгу­сто­ва рестав­ра­ция была бы невоз­мож­на без Варро­на¹⁵⁹. И это совер­шен­но с.348 спра­вед­ли­во, осо­бен­но если иметь при этом в виду все пред­став­лен­ное этим выдаю­щим­ся уче­ным широ­кое умст­вен­ное дви­же­ние и вли­я­тель­ное направ­ле­ние рим­ской нау­ки. Анти­ква­ры, про­яв­ляя осо­бый инте­рес к при­чи­нам и исто­кам (ori­gi­nes) тех или иных явле­ний, тяго­те­ли к иссле­до­ва­нию древ­но­стей на осно­ве широ­ко­го исполь­зо­ва­ния пер­во­ис­точ­ни­ков. Их сочи­не­ния изоби­ло­ва­ли цита­та­ми из древ­них авто­ров, опи­ра­лись на мето­ды «грам­ма­ти­ки», в част­но­сти, эти­мо­ло­гии и глос­со­ло­гии. Осо­бое вни­ма­ние анти­ква­ры уде­ля­ли рели­ги­оз­ным обы­ча­ям и поли­ти­че­ским инсти­ту­там, не стре­мясь, в отли­чие от соб­ст­вен­но исто­ри­ков, к после­до­ва­тель­но-хро­но­ло­ги­че­ско­му изло­же­нию собы­тий и осо­бо­му лите­ра­тур­но­му изя­ще­ству.

Рас­цвет анти­ква­рии в Риме отно­сит­ся к сер. I в. до н. э. Это явле­ние обна­ру­жи­ва­ет спе­ци­фи­че­ские фер­мен­ты духов­но­го бро­же­ния, осо­бое направ­ле­ние духов­ных поис­ков. Свой­ст­вен­ный анти­ква­рии под­ход к рас­смот­ре­нию любых явле­ний окру­жаю­щей жиз­ни не являл­ся уде­лом чуда­ков-оди­но­чек, а был при­сущ рим­ской мыс­ли в целом. Он про­смат­ри­ва­ет­ся в сочи­не­ни­ях само­го раз­лич­но­го содер­жа­ния, в част­но­сти, в извест­ных поли­то­ло­ги­че­ских трак­та­тах Цице­ро­на.

При­знан­ный ора­тор и государ­ст­вен­ный дея­тель не слу­чай­но начал «De re pub­li­ca» с при­ме­ров выдаю­щих­ся древ­них мужей, ста­вив­ших выше все­го бла­го «рес­пуб­ли­ки» (Cic. De rep. I. I). Вто­рая кни­га трак­та­та явля­ет­ся цели­ком исто­ри­ко-анти­квар­ной. В ней Цице­рон, по при­ме­ру Като­на Стар­ше­го, ведет повест­во­ва­ние от «начал рим­ско­го наро­да», рас­ска­зы­вая, «как государ­ство наше нарож­да­лось, рос­ло, зре­ло, и нако­нец, ста­ло креп­ким и силь­ным…» (ibid. II. 3). В дру­гом трак­та­те, «De le­gi­bus», он вновь рас­суж­да­ет о рим­ских «древ­но­стях», в част­но­сти, обра­ща­ясь к «Зако­нам XII таб­лиц», рас­ска­зы­ва­ет о дея­тель­но­сти децем­ви­ров, обя­зан­но­стях дру­гих маги­ст­ра­тов и проч.

Воз­мож­но, самым убеди­тель­ным свиде­тель­ст­вом глу­бо­ко­го про­ник­но­ве­ния анти­квар­но-иссле­до­ва­тель­ско­го под­хо­да в рим­скую соци­аль­но-поли­ти­че­скую мысль явля­ют­ся моно­гра­фии Сал­лю­стия, и в первую оче­редь пото­му, что посвя­ще­ны они были акту­аль­ней­шей с.349 совре­мен­ной тема­ти­ке. В самом деле, хотя Сал­лю­стий даже не пытал­ся, отда­вая дань тра­ди­ции, пред­по­слать сво­им сочи­не­ни­ям сжа­то­го очер­ка «от осно­ва­ния Горо­да», кон­цеп­ция, имма­нент­но при­сут­ст­ву­ю­щая в его сочи­не­ни­ях, учи­ты­ва­ет всю рим­скую исто­рию, как бы непро­из­воль­но выхо­дя на поверх­ность в извест­ных «регрес­си­ях». Имен­но поэто­му Сал­лю­стий ока­зал­ся самым глу­бо­ким «интер­пре­та­то­ром» кон­цеп­ции «упад­ка нра­вов», объ­яс­няв­шей раз­ра­зив­ший­ся с кон­ца II в. кри­зис. Моно­гра­фии Сал­лю­стия с их отсут­ст­ви­ем введе­ний «ab Ur­be con­di­ta» — клас­си­че­ский при­мер исклю­че­ния, как нель­зя луч­ше под­твер­ждаю­ще­го пра­ви­ло. Пра­ви­ло это — рим­ский исто­ризм, кото­рый мы можем опре­де­лить как тип мыш­ле­ния, осно­ван­ный на соот­не­се­нии все­го про­ис­хо­дя­ще­го в реаль­ной, преж­де все­го обще­ст­вен­но-поли­ти­че­ской, жиз­ни с «древ­но­стью», с опы­том и нра­ва­ми пред­ков.

В све­те ска­зан­но­го кон­цеп­ция «вос­ста­нов­лен­ной рес­пуб­ли­ки» и вся рестав­ра­тор­ская идео­ло­гия прин­ци­па­та Авгу­ста еще яснее пред­ста­ют как есте­ствен­ное, орга­нич­ное порож­де­ние сво­ей эпо­хи. Опре­де­лен­ным обра­зом интер­пре­ти­ро­ван­ная и мифо­ло­ги­зи­ро­ван­ная исто­рия была тео­ре­ти­че­ской осно­вой поли­ти­ки. И в этом Август не был нова­то­ром. «Рим­ский миф» как осно­ва систе­мы жиз­нен­ных цен­но­стей созда­вал­ся не одним поко­ле­ни­ем, а рим­ская исто­рио­гра­фия все­гда была тес­но свя­за­на с поли­ти­кой. Исто­рию сочи­ня­ли, как пра­ви­ло, быв­шие круп­ные государ­ст­вен­ные дея­те­ли, рас­смат­ри­вав­шие свое лите­ра­тур­ное твор­че­ство как воз­мож­ность слу­жить Горо­ду после почет­ной отстав­ки. Хотя заня­тия исто­рио­гра­фи­ей (как и любое дру­гое тео­ре­ти­зи­ро­ва­ние) не шло ни в какое срав­не­ние с прак­ти­че­ским слу­же­ни­ем «рес­пуб­ли­ке» на поле бра­ни или в курии, опи­са­ние слав­ных собы­тий рим­ской исто­рии счи­та­лось одной из форм достой­но­го досу­га государ­ст­вен­но­го мужа, ушед­ше­го на заслу­жен­ный отдых (cum dig­ni­ta­te oti­um); при этом пред­по­ла­га­лось, что для напи­са­ния исто­ри­че­ско­го труда необ­хо­ди­ма auc­to­ri­tas¹⁶⁰. Понят­но, что интер­пре­та­ция исто­ри­че­ских собы­тий при­об­ре­та­ла при с.350 этом каче­ство офи­ци­оз­ной вер­сии и ста­но­ви­лась зна­чи­мым фак­то­ром идео­ло­ги­че­ской жиз­ни.

Ска­зан­ное не толь­ко лиш­ний раз под­чер­ки­ва­ет зако­но­мер­ность появ­ле­ния рестав­ра­тор­ской идео­ло­гии прин­ци­па­та. Ясно, что аль­тер­на­тив­ная офи­ци­аль­ной трак­тов­ка исто­ри­че­ско­го зна­че­ния недав­них собы­тий — рас­смот­ре­ние их в каче­стве государ­ст­вен­но­го пере­во­рота и раз­ры­ва с «рес­пуб­ли­кан­ской» тра­ди­ци­ей — ока­за­лась бы серь­ез­ной угро­зой систе­ме, став идео­ло­ги­ей оппо­зи­ции. В лите­ра­ту­ре есть мне­ние, что такое оппо­зи­ци­он­ное направ­ле­ние и в самом деле суще­ст­во­ва­ло, под­вер­га­ясь жесто­кой цен­зу­ре и пре­сле­до­ва­ни­ям. При этом самым вид­ным ина­ко­мыс­ля­щим исто­ри­ком ока­зы­ва­ет­ся Ази­ний Пол­ли­он, а наи­бо­лее ради­каль­ны­ми пред­ста­ви­те­ля­ми анти­пра­ви­тель­ст­вен­ной исто­рио­гра­фии назы­ва­ют Тита Лаби­е­на и Кас­сия Севе­ра. Подоб­ная трак­тов­ка нуж­да­ет­ся в серь­ез­ной про­вер­ке.

Гай Ази­ний Пол­ли­он (76 г. до н. э. — 4 г. н. э.) был извест­ным пол­ко­вод­цем и государ­ст­вен­ным дея­те­лем, ора­то­ром и писа­те­лем. С при­хо­дом к вла­сти Авгу­ста он ото­шел от поли­ти­ки, покро­ви­тель­ст­вуя лите­ра­то­рам и кол­лек­ци­о­ни­руя про­из­веде­ния искус­ства. При­ня­то счи­тать, что Пол­ли­он, не при­над­ле­жав­ший ни к какой оппо­зи­ци­он­ной груп­пи­ров­ке, был тем не менее при­вер­жен­цем рес­пуб­ли­кан­ской li­ber­tas¹⁶². В самом деле, он имел неза­ви­си­мый с.351 харак­тер и под­час про­яв­лял неко­то­рую само­сто­я­тель­ность в поведе­нии и суж­де­ни­ях, одна­ко после уста­нов­ле­ния прин­ци­па­та это нико­гда не было свя­за­но с боль­шой поли­ти­кой. Один из харак­тер­ных эпи­зо­дов опи­сы­ва­ет Сене­ка Ритор. Вско­ре после того, как умер наслед­ник Авгу­ста Гай Цезарь, прин­цепс в пись­ме мяг­ко выго­во­рил Пол­ли­о­ну за устро­ен­ный тем рос­кош­ный зва­ный обед (ple­no con­vi­vio ce­nas­set). Пол­ли­он отве­тил, и это соот­вет­ст­во­ва­ло истине, что он обедал даже в день, когда поте­рял соб­ст­вен­но­го сына. Сене­ка рас­тол­ко­вы­ва­ет смысл отве­та: «Кто же станет тре­бо­вать боль­шей печа­ли от дру­га, чем от отца?»¹⁶³. Дан­ный эпи­зод не толь­ко обна­ру­жи­ва­ет вли­я­ние Стои, но и свиде­тель­ст­ву­ет об осо­бых отно­ше­ни­ях с прин­цеп­сом. А. Босу­орт доволь­но убеди­тель­но пока­зал, что несмот­ря на рас­хож­де­ния, Август и Пол­ли­он были ami­ci в тра­ди­ци­он­но рим­ском смыс­ле это­го сло­ва¹⁶⁴.

С дру­гой сто­ро­ны, вряд ли мож­но гово­рить о Пол­ли­оне как исто­ри­ке-мыс­ли­те­ле, чей труд стал мани­фе­стом оппо­зи­ци­он­ных с.352 рес­пуб­ли­кан­цев. Сохра­нив­ши­е­ся фраг­мен­ты его сочи­не­ния, посвя­щен­но­го граж­дан­ским вой­нам, разо­ча­ро­вы­ва­ют сво­ей три­ви­аль­но­стью и без­жиз­нен­но­стью, так что оста­ет­ся при­со­еди­нить­ся к мне­нию К. Фор­на­ры: «Невоз­мож­но ска­зать, был ли он (Пол­ли­он) послед­ним из рес­пуб­ли­кан­ских писа­те­лей или пер­вым авто­ром ново­го века; по прав­де гово­ря, похо­же, что он не был ни тем, ни дру­гим»¹⁶⁵. Пред­став­ле­ние о зна­чи­мо­сти Пол­ли­о­на как исто­ри­ка осно­ва­но, в соот­вет­ст­вии с тра­ди­ци­он­ным рим­ским пони­ма­ни­ем, на пре­сти­же государ­ст­вен­но­го мужа, и нет осно­ва­ний видеть в нем интел­лек­ту­а­ла-дис­сиден­та, созда­те­ля новой, оппо­зи­ци­он­ной кон­цеп­ции рим­ской исто­рии.

Тит Лаби­ен и Кас­сий Север явно не были столь уме­рен­ны и бла­го­ра­зум­ны, как Ази­ний Пол­ли­он. Но насколь­ко глу­бо­ко осмыс­ле­ны и тео­ре­ти­че­ски обос­но­ва­ны были их рас­хож­де­ния с режи­мом, име­лись ли здесь поло­же­ния, слу­жив­шие идей­ной базой «рес­пуб­ли­кан­ской» оппо­зи­ции?

От сочи­не­ний Тита Лаби­е­на не сохра­ни­лось ни одно­го фраг­мен­та, име­ют­ся лишь tes­ti­mo­nia, в част­но­сти, в «Кон­тро­вер­си­ях» Сене­ки Рито­ра¹⁶⁶. Этот автор отме­тил, что Лаби­ен никак не желал отречь­ся от сво­его «пом­пе­ян­ско­го духа». Тем не менее он отка­зал­ся зачи­тать вслух неко­то­рые пас­са­жи из сво­их сочи­не­ний, ска­зав, что их мож­но будет опуб­ли­ко­вать лишь посмерт­но. «Сколь же вели­ка долж­на была ока­зать­ся заклю­чен­ная в них li­ber­tas, если даже Лаби­ен ее испу­гал­ся», — вос­кли­ца­ет Сене­ка¹⁶⁷. Это дает повод гово­рить о «сво­бо­до­мыс­лии» Лаби­е­на и его кри­ти­че­ской пози­ции по отно­ше­нию к режи­му Авгу­ста. Одна­ко кон­текст сооб­ще­ния допус­ка­ет, что тер­мин li­ber­tas употреб­лен здесь в спе­ци­фи­че­ском смыс­ле, как «раз­нуздан­ность». Сене­ка под­чер­ки­ва­ет, что Лаби­ен был изве­стен преж­де все­го как автор инвек­тив, про­сла­вив­ших не толь­ко его ора­тор­ское искус­ство, но так­же исклю­чи­тель­ную с.353 злоб­ность (sum­mum odi­um) авто­ра. То, что он поз­во­лял себе гово­рить, пере­хо­ди­ло все гра­ни­цы. Посколь­ку он набра­сы­вал­ся (бук­валь­но — «кусал») на людей всех сосло­вий без раз­бо­ра, его про­зва­ли «Ra­bie­nus» — «Беше­ный» (ibid.). Из слов Сене­ки сле­ду­ет, что при­об­ре­тен­ные таким обра­зом недру­ги воз­буди­ли про­тив него дело в сена­те, кото­рый при­нял реше­ние о сожже­нии книг Лаби­е­на. После это­го автор запер­ся в родо­вой усы­паль­ни­це и умо­рил себя голо­дом (ibid. 7; comp. Suet. Cal. 16. 1). Хотя сенат, по-види­мо­му, не мог при­нять реше­ние о нака­за­нии Лаби­е­на без согла­сия Авгу­ста, все это не дает осно­ва­ний утвер­ждать, что суд над Лаби­е­ном был «анти­рес­пуб­ли­кан­ской» акци­ей, пред­при­ня­той по ини­ци­а­ти­ве прин­цеп­са. Напро­тив, ясно, что с ним све­ли лич­ные сче­ты пред­ста­ви­те­ли выс­ше­го сосло­вия, и не исклю­че­но, что сре­ди них были и «рес­пуб­ли­кан­цы» (точ­нее, пом­пе­ян­цы, о кото­рых будет ска­за­но чуть поз­же)¹⁶⁸.

Ана­ло­гич­ным обра­зом пред­став­ля­ет­ся дело Кас­сия Севе­ра, кото­рый так­же изве­стен как автор крайне язви­тель­ных речей¹⁶⁹. Свиде­тель­ство Сене­ки дает осно­ва­ние пред­по­ло­жить, что Кас­сий Север под­верг­ся нака­за­нию поз­же Лаби­е­на (Sen. Rhet. Contr. X. Praef. 8). По Таци­ту, это был пер­вый слу­чай при­ме­не­ния «зако­на о вели­чии» для пре­сле­до­ва­ния за сочи­не­ния, при­чем в веде­нии дела при­нял уча­стие сам прин­цепс, воз­му­щен­ный дер­зо­стью (li­bi­do), с кото­рой Север поро­чил в сво­их писа­ни­ях знат­ных муж­чин с.354 и жен­щин¹⁷⁰. В то же вре­мя нет осно­ва­ний для утвер­жде­ний, что объ­ек­том напа­док ока­зал­ся Август или чле­ны его семьи, и тем более, что уни­что­жен­ные по поста­нов­ле­нию сена­та сочи­не­ния были про­ник­ну­ты несов­ме­сти­мы­ми с рестав­ра­ци­он­ной идео­ло­ги­ей «рес­пуб­ли­кан­ски­ми» настро­е­ни­я­ми и мыс­ля­ми¹⁷¹. Мне­нию о «рес­пуб­ли­ка­низ­ме» Кас­сия Севе­ра про­ти­во­ре­чат и сло­ва Таци­та о том, что тот про­ис­хо­дил из низов и пре­да­вал­ся пороч­ной жиз­ни¹⁷².

Ничто не гово­рит о том, что Лаби­ен или Кас­сий Север были идео­ло­га­ми вли­я­тель­но­го умст­вен­но­го или поли­ти­че­ско­го тече­ния; ско­рее скла­ды­ва­ет­ся впе­чат­ле­ние о людях не без спо­соб­но­стей, но желч­ных, обо­злен­ных на всех и вся, какие обя­за­тель­но нахо­дят­ся в любые вре­ме­на, вызы­вая ответ­ную непри­язнь окру­жаю­щих и нена­висть жертв сво­их напа­док. Все же в харак­те­ри­сти­ке Лаби­е­на есть одна деталь, кото­рую не сле­ду­ет остав­лять без вни­ма­ния, посколь­ку она пред­по­ла­га­ет опре­де­лен­ную поли­ти­че­скую пози­цию. Это с.355 «пом­пе­ян­ство» — соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ский фено­мен, на наш взгляд, чрез­вы­чай­но харак­тер­ный для вре­ме­ни Авгу­ста¹⁷³.

Одна­ко «пом­пе­ян­ский дух» (pom­peia­ni spi­ri­tus)¹⁷⁴ Лаби­е­на совсем не обя­за­тель­но рас­смат­ри­вать как «рес­пуб­ли­ка­низм» оппо­зи­ци­он­но­го тол­ка, при­чем не толь­ко в государ­ст­вен­но-пра­во­вом или в самом широ­ком пони­ма­нии. Лаби­ен пред­ста­ет чело­ве­ком, совер­шен­но не рас­по­ло­жен­ным счи­тать­ся не толь­ко со ста­ро­рес­пуб­ли­кан­ской зна­тью (кото­рая и высту­пи­ла про­тив него на про­цес­се), но и со все­ми «рес­пуб­ли­кан­ски­ми»’ нор­ма­ми, выра­жав­ши­ми­ся поня­ти­ем pie­tas. Сене­ка Ритор пере­да­ет харак­тер­ный эпи­зод. В одном из рас­про­стра­нен­ных сюже­тов для рито­ри­че­ских упраж­не­ний рас­ска­зы­ва­лось о дель­цах, под­би­рав­ших и кале­чив­ших бро­шен­ных детей, чтобы вырас­тить из них при­быль­ных попро­ша­ек. Обыч­но ора­то­ры ста­но­ви­лись на сто­ро­ну несчаст­ных, но Лаби­ен защи­щал корыст­ных него­дя­ев, ссы­ла­ясь на подоб­ные же дей­ст­вия хозя­ев, уро­до­вав­ших для сво­их при­хо­тей рабов¹⁷⁵. Нали­цо стрем­ле­ние Лаби­е­на эпа­ти­ро­вать слу­ша­те­лей, при­влечь к себе вни­ма­ние, что в свою оче­редь долж­но было вызвать воз­му­ще­ние и нена­висть блю­сти­те­лей ста­рин­ных нра­вов. Если Лаби­ен и был, — нет, не опа­сен, — вреден Авгу­сто­вой «вос­ста­нов­лен­ной рес­пуб­ли­ке», то отнюдь не как оппо­зи­ци­о­нер-рес­пуб­ли­ка­нец. Его «пом­пе­ян­ство» было неко­ей неукро­ти­мо­стью и даже необуздан­но­стью духа, вку­пе с нетер­пи­мо­стью чело­ве­ка, не желаю­ще­го счи­тать­ся ни с вла­стью, ни с обще­ст­вен­ным мне­ни­ем. Такие люди и во вре­ме­на Рес­пуб­ли­ки поно­си­ли почтен­ных и вли­я­тель­ных опти­ма­тов; подоб­ный бес­по­кой­ный и с.356 недо­воль­ный эле­мент име­ет­ся в любом обще­стве. Все же сле­ду­ет обра­тить вни­ма­ние, что сре­ди объ­ек­тов напа­док Лаби­е­на, как и Севе­ра, не было ни импе­ра­то­ра, ни чле­нов его семьи, что вряд ли про­шло бы мимо вни­ма­ния обще­ст­вен­но­сти, не най­дя отра­же­ния в источ­ни­ках¹⁷⁶.

Как ни пара­док­саль­но выглядит это на пер­вый взгляд, «пом­пе­ян­ство» Лаби­е­на (и воз­мож­но, Кас­сия Севе­ра) было срод­ни «пом­пе­ян­ству» мно­гих ото­мстив­ших ему сена­то­ров¹⁷⁷. Речь идет о вре­мя от вре­ме­ни про­ры­вав­шем­ся, но посто­ян­но тлев­шем недо­воль­стве тех, кто по про­ис­хож­де­нию и богат­ству мог, по преж­ним поня­ти­ям, пре­тен­до­вать на роль прин­цеп­сов. Тем болез­нен­нее они реа­ги­ро­ва­ли на любое ума­ле­ние сво­его досто­ин­ства. В при­ме­не­нии к нема­ло­му чис­лу ноби­лей «пом­пе­ян­ство» было преж­де все­го свой­ст­вом, при­су­щим вождям эпо­хи граж­дан­ских смут: сво­бо­до­лю­бие и стрем­ле­ние к неза­ви­си­мо­сти, дохо­див­шие до необуздан­но­сти, непо­мер­ное често­лю­бие вку­пе с неуме­рен­ной жад­но­стью, неустра­ши­мость вме­сте с неукро­ти­мо­стью и неже­ла­ни­ем счи­тать­ся с чьи­ми бы то ни было инте­ре­са­ми, кро­ме соб­ст­вен­ных. Все это в свое вре­мя тол­ка­ло рес­пуб­ли­кан­ских вождей на бес­ко­неч­ные заво­е­ва­ния и без­удерж­ную борь­бу за власть в курии и на фору­ме, а затем при­ве­ло к граж­дан­ским вой­нам. В новых усло­ви­ях эти чер­ты, гене­ти­че­ски усво­ен­ные их сыно­вья­ми и вну­ка­ми, неиз­беж­но порож­да­ли кон­флик­ты; чаще — внут­рен­ние, душев­ные, более или менее успеш­но подав­ля­е­мые. Ино­гда сры­вы при­во­ди­ли к фрон­дер­ским выступ­ле­ни­ям, к выкри­кам или едва раз­ли­чи­мо­му бор­мота­нию в курии. Исклю­че­ни­я­ми были заго­во­ры с целью уни­что­же­ния прин­цеп­са и захва­та вла­сти¹⁷⁸. Одна­ко все это не озна­ча­ло, что «высо­ко­мер­ные», «беше­ные» или «раз­нуздан­ные» побор­ни­ки сенат­ской li­ber­tas состав­ля­ли некую «пар­тию рес­пуб­ли­ки», ста­вив­шую целью воз­врат к поряд­кам полу­ве­ко­вой или еще боль­шей дав­но­сти. Неко­то­рые из ноби­лей все еще с.357 жаж­да­ли вла­сти, поче­та и свя­зан­ных с этим мате­ри­аль­ных благ, но у боль­шин­ства пре­тен­зии осно­вы­ва­лись не столь­ко на осмыс­ле­нии про­ис­шед­ших пере­мен, сколь­ко про­ис­те­ка­ли из непо­ни­ма­ния прин­ци­пи­аль­ной новиз­ны обста­нов­ки, из неже­ла­ния и неспо­соб­но­сти укро­тить свои непо­мер­ные, совер­шен­но не соот­вет­ст­во­вав­шие новым усло­ви­ям амби­ции¹⁷⁹.

Уста­рев­шие сте­рео­ти­пы и ком­плек­сы не мог­ли поме­шать боль­шин­ству сена­то­ров сде­лать свой выбор. И он был в поль­зу обес­пе­чен­ной без­опас­но­сти Авгу­сто­ва мира, в про­ти­во­по­лож­ность рес­пуб­ли­кан­ской воль­ни­це, проч­но ассо­ции­ро­вав­шей­ся в обще­ст­вен­ном созна­нии с хао­сом и ужа­са­ми граж­дан­ских войн. Уже поэто­му «пом­пе­ян­ство», если пони­мать его как некое смут­ное недо­воль­ство еди­но­вла­сти­ем, было неопас­но для режи­ма. Аморф­ность, раз­но­род­ность, отсут­ст­вие сколь­ко-нибудь ясной идео­ло­гии и про­грам­мы («про­грам­ма» цеза­ре­убий­ства уже пока­за­ла, к чему может при­ве­сти), дела­ли его явле­ни­ем если не вовсе без­обид­ным, то почти не опас­ным. В кон­це кон­цов «пом­пе­ян­ство» так и исчер­па­ло себя сим­па­ти­я­ми и анти­па­ти­я­ми, эмо­ци­я­ми, под­час дохо­дя­щи­ми до нерв­ных сры­вов (фруст­ра­ций), но оно так нико­гда и не ста­ло серь­ез­ной поли­ти­че­ской силой. Это было сво­его рода фрон­дер­ство — срав­ни­тель­но без­опас­ная болезнь, вызы­вав­шая пона­ча­лу усмеш­ки, а со вре­ме­нем — насмеш­ки иску­шен­ных поли­ти­ков¹⁸⁰. Тем не менее она выпол­ни­ла свою исто­ри­че­скую функ­цию, не толь­ко выпус­кая лиш­ний пар из посто­ян­но бур­ля­ще­го кот­ла сенат­ских стра­стей, но и выра­ба­ты­вая в выс­шем клас­се имму­ни­тет про­тив более серь­ез­ной «оппо­зи­ци­он­ной» болез­ни на мно­гие деся­ти­ле­тия впе­ред. «Пом­пе­ян­ст­вом» с.358 долж­ны были пере­бо­леть, и пере­бо­ле­ли, все пом­нив­шие о рес­пуб­ли­ке, вплоть до прин­цеп­сов.

Рас­смот­ре­ние самых раз­ных про­яв­ле­ний фрон­дер­ства и желч­ной зло­бы, смут­ной носталь­гии по про­шло­му и глу­бо­кой неудо­вле­тво­рен­но­сти состо­я­ни­ем обще­ст­вен­ных дел обна­ру­жи­ва­ет мно­го­об­ра­зие фено­ме­на, обо­зна­чае­мо­го сло­вом pom­peia­ni. Пом­пе­ян­ство Тита Ливия, кото­рым его снис­хо­ди­тель­но попе­нял прин­цепс, было иным, чем Лаби­е­на или (если иметь в виду весь­ма огра­ни­чен­ную «сво­бо­ду») Пол­ли­о­на. Пово­дом были неуме­рен­ные похва­лы Ливия Пом­пею Вели­ко­му¹⁸¹, но речь без­услов­но шла о глу­бо­ких сим­па­ти­ях и убеж­де­ни­ях извест­ней­ше­го исто­ри­ка. В сво­ем гран­ди­оз­ном труде «Ab Ur­be con­di­ta» он про­сла­вил геро­ев Рес­пуб­ли­ки, чьи vir­tu­tes зало­жи­ли осно­вы вели­чия Рима. Меж­ду тем Ливий опре­де­лен­но не оппо­зи­ци­о­нер, а при­двор­ный исто­рик, кото­рый был к тому же свя­зан с импе­ра­то­ром ami­ci­tia¹⁸². Эта «друж­ба» воз­ник­ла на опре­де­лен­ном эта­пе их отно­ше­ний в резуль­та­те если не род­ства душ, то сход­ства в пре­кло­не­нии перед геро­я­ми про­шло­го и «древ­ней рес­пуб­ли­кой».

Как и Вер­ги­лий, Ливий сочув­ст­во­вал Авгу­сто­ву рестав­ра­тор­ству. Объ­ек­тив­но их лите­ра­тур­ная дея­тель­ность спо­соб­ст­во­ва­ла укреп­ле­нию офи­ци­аль­ной идео­ло­гии, но они име­ли соб­ст­вен­ное пред­став­ле­ние о «древ­ней рес­пуб­ли­ке», кото­рое дале­ко не все­гда с.359 сов­па­да­ло с пра­ви­тель­ст­вен­ной трак­тов­кой. Пом­пе­ян­ство Тита Ливия было «рес­пуб­ли­ка­низ­мом», выхо­див­шим за рам­ки res pub­li­ca res­ti­tu­ta; интел­лек­ту­аль­ная сво­бо­да исто­ри­ка, имев­шая, разу­ме­ет­ся, мало обще­го с раз­нуздан­но­стью Лаби­е­на, Кас­сия Севе­ра или Тимо­ге­на, все же стес­ня­лась сию­ми­нут­ной поли­ти­че­ской конъ­юнк­ту­рой.

Иссле­до­ва­те­ли отме­ча­ют глу­бо­кое разо­ча­ро­ва­ние Тита Ливия и даже весь­ма суще­ст­вен­ные рас­хож­де­ния его трак­то­вок ряда собы­тий рес­пуб­ли­кан­ской исто­рии с офи­ци­аль­ны­ми вер­си­я­ми¹⁸³. Отсюда неже­ла­ние про­дол­жать повест­во­ва­ние, воз­мож­но, отказ от пуб­ли­ка­ции заклю­чи­тель­ных книг сво­его труда¹⁸⁴ и даже совет юно­му Тибе­рию Клав­дию Неро­ну (буду­ще­му импе­ра­то­ру Клав­дию) зано­во с.360 напи­сать исто­рию граж­дан­ских войн после смер­ти Юлия Цеза­ря¹⁸⁵. На кон­цеп­ту­аль­ном уровне разо­ча­ро­ва­ние новой «рес­пуб­ли­кой» вело к еще боль­шей иде­а­ли­за­ции «рес­пуб­ли­ки» древ­ней, а сле­до­ва­тель­но, к их про­ти­во­по­став­ле­нию. Вопло­тив­шись в стро­ки под сти­лем талант­ли­вей­ше­го исто­ри­ка сво­его века, это таи­ло в себе серь­ез­ную угро­зу замыс­лам Авгу­ста. Одна­ко пер­вый прин­цепс сумел сде­лать так, что при его жиз­ни эта, как и дру­гие неже­ла­тель­ные потен­ции, так и не реа­ли­зо­ва­лись. Мож­но быть уве­рен­ным, что Август был одним из очень немно­гих, кто постиг смысл «пом­пе­ян­ства» Тита Ливия.

Да и кто мог сде­лать это луч­ше быв­ше­го пом­пе­ян­ца? Раз­ве не Окта­виан-Август при­нял реше­ние воз­вра­тить утра­чен­ную «рес­пуб­ли­ку» и вос­ста­но­вить ста­рин­ные рим­ские доб­ро­де­те­ли? Во имя это­го он пошел на согла­ше­ние с быв­ши­ми про­тив­ни­ка­ми Юлия Цеза­ря. Пом­пей был посмерт­но реа­би­ли­ти­ро­ван (амни­стия каса­лась даже уцелев­ших сто­рон­ни­ков царе­убийц), и Авгу­сто­ва res pub­li­ca с.361 res­ti­tu­ta была по сво­е­му духу ско­рее пом­пе­ян­ской, чем цеза­ри­ан­ской¹⁸⁶. Прав­да, со вре­ме­нем в осно­ва­те­ле прин­ци­па­та оста­ва­лось все мень­ше того пом­пе­ян­ства, кото­рое было свое­об­раз­ным юно­ше­ским иде­а­лиз­мом, пусть и соче­тав­шим­ся с поли­ти­че­ским чутьем. Но Август нико­гда не рвал с «рес­пуб­ли­ка­низ­мом» как суще­ст­вен­ным эле­мен­том ново­го режи­ма. Место пом­пе­ян­ских сим­па­тий, без­опас­ное, если не при­ви­ле­ги­ро­ван­ное, поло­же­ние «рес­пуб­ли­кан­цев» при Авгу­сте ста­но­вят­ся еще более ясны­ми в срав­не­нии с ситу­а­ци­ей, сло­жив­шей­ся к середине прав­ле­ния его пре­ем­ни­ка — Тибе­рия. Доста­точ­но вспом­нить извест­ный про­цесс про­тив исто­ри­ка Кре­му­ция Кор­да¹⁸⁷.

В 25 г. Кор­ду было предъ­яв­ле­но обви­не­ние по зако­ну об «оскорб­ле­нии вели­чия» в том, что он вос­хва­лял Бру­та и назвал Кас­сия «послед­ним из рим­лян». Смерт­ный при­го­вор был пред­ре­шен. После про­из­не­се­ния защи­ти­тель­ной речи Корд лишил себя жиз­ни, отка­зав­шись от пищи. По поста­нов­ле­нию сена­та исто­ри­че­ский труд был сожжен¹⁸⁸. В дан­ном слу­чае мож­но оста­вить за рам­ка­ми рас­смот­ре­ния вопрос об истин­ных при­чи­нах пре­сле­до­ва­ния Кор­да: его с.362 пом­пе­ян­ство про­яви­лось не толь­ко в оцен­ках исто­ри­че­ских дея­те­лей. Когда после вос­ста­нов­ле­ния Тибе­ри­ем сго­рев­ше­го теат­ра Пом­пея там была воз­двиг­ну­та ста­туя Сея­на, Корд при сте­че­нии наро­да вос­клик­нул: «Теперь театр и в самом деле погиб!». Это вызва­ло нена­висть все­силь­но­го вре­мен­щи­ка, напу­стив­ше­го на исто­ри­ка сво­их кле­вре­тов¹⁸⁹. Соб­ст­вен­но, этот слу­чай лишь поз­во­ля­ет лиш­ний раз увидеть, насколь­ко исто­рио­гра­фия все­гда была тес­но свя­за­на с поли­ти­кой.

Прин­ци­пи­аль­ное зна­че­ние име­ет тот факт, что спу­стя деся­ти­ле­тие после смер­ти Авгу­ста уже мож­но было предъ­явить офи­ци­аль­ное обви­не­ние за похва­лу цеза­ре­убий­цам. Новиз­на, бес­пре­цедент­ность тако­го обви­не­ния явля­лась, по Таци­ту, основ­ным пунк­том защи­ти­тель­ной речи Кор­да. В ней ука­зы­ва­лось, что бла­го­при­ят­ные выска­зы­ва­ния о тех же людях встре­ча­лись и в сочи­не­ни­ях ami­ci Авгу­ста — Ази­ния Пол­ли­о­на и Мес­са­лы Кор­ви­на, а Тит Ливий в сво­ем труде име­но­вал участ­ни­ков заго­во­ра про­тив Цеза­ря, в том чис­ле Бру­та и Кас­сия, «выдаю­щи­ми­ся мужа­ми». По сло­вам Кор­да в изло­же­нии Таци­та, лишь ныне (nunc), т. е. ко вре­ме­ни про­цес­са, этим людям было при­сво­е­но наиме­но­ва­ние «раз­бой­ни­ков и убийц»¹⁹⁰.

с.363 Смысл защи­ты Кор­да заклю­чал­ся, таким обра­зом, в про­ти­во­по­став­ле­нии уста­но­вив­ше­го­ся режи­ма терро­ра — обста­нов­ке тер­пи­мо­сти, при­су­щей Авгу­сто­ву прин­ци­па­ту, при этом име­лись в виду и лич­ные каче­ства пер­во­го прин­цеп­са, кото­рые мож­но обо­зна­чить латин­ским сло­вом li­be­ra­li­tas¹⁹¹. Бла­го­род­ство, тер­пи­мость, мило­сер­дие Авгу­ста про­ис­те­ка­ли в том чис­ле из ощу­ще­ния ста­биль­но­сти и без­опас­но­сти, кото­рые были воз­мож­ны бла­го­да­ря отсут­ст­вию сколь­ко-нибудь серь­ез­ной оппо­зи­ции. Поэто­му когда Тибе­рий в одном из писем слиш­ком рез­ко пожа­ло­вал­ся на зло­сло­вие, умуд­рен­ный года­ми прин­цепс отве­тил: «…доста­точ­но и того, что никто не может нам сде­лать худо­го»¹⁹².

Мысль Кор­да о каче­ст­вен­ных изме­не­ни­ях в поли­ти­че­ском кли­ма­те, про­ис­шед­ших в тече­ние недол­гих лет, под­твер­жда­ет­ся свиде­тель­ст­вом Све­то­ния, утвер­ждаю­ще­го, что то же сочи­не­ние Кор­да за несколь­ко (немно­го — ali­quot) лет до рас­смат­ри­вае­мо­го про­цес­са с успе­хом реци­ти­ро­ва­лось в при­сут­ст­вии само­го Авгу­ста¹⁹³. с.364 Пред­став­ля­ет­ся все же, что тогда вряд ли зачи­ты­ва­лись те пас­са­жи, кото­рые фигу­ри­ро­ва­ли в обви­не­нии, ина­че Корд не пре­ми­нул бы ука­зать на это в сво­ей речи. Воз­мож­но, они появи­лись позд­нее, и кате­го­рич­ность исто­ри­ка в оцен­ке Бру­та и Кас­сия (а тем самым — и уста­но­вив­ше­го­ся после их гибе­ли поряд­ка вещей) так­же была резуль­та­том зна­чи­тель­ных изме­не­ний в поли­ти­че­ском кли­ма­те¹⁹⁴. Весь­ма симп­то­ма­тич­ны сло­ва Кор­да о Кас­сии как «послед­нем из рим­лян», явно не соот­вет­ст­во­вав­шие рестав­ра­ци­он­ной идео­ло­гии Авгу­сто­ва прин­ци­па­та. Резуль­та­том оче­ред­ной мета­мор­фо­зы в обще­ст­вен­ном созна­нии ста­ла свое­об­раз­ная дис­цес­сия, разде­ле­ние «рес­пуб­ли­ка­низ­ма» на офи­ци­аль­ный и оппо­зи­ци­он­ный, а так­же, наряду с уси­ле­ни­ем монар­хи­че­ских тен­ден­ций в прин­ци­па­те, ради­ка­ли­за­ция небла­го­при­ят­ных для режи­ма настро­е­ний в среде сена­тор­ско­го сосло­вия.

Отно­си­тель­но более ради­каль­ной, чем пом­пе­ян­ство, моди­фи­ка­ци­ей оппо­зи­ци­он­но­го «рес­пуб­ли­ка­низ­ма» был «като­низм». В какой-то мере раз­ли­чие пом­пе­ян­ства и като­низ­ма бра­ло нача­ло в непо­хо­же­сти лич­но­стей эпо­ни­мов этих свое­об­раз­ных тече­ний рим­ской поли­ти­че­ской мыс­ли кон­ца Рес­пуб­ли­ки и нача­ла Импе­рии. Как извест­но, Катон Млад­ший (Ути­че­ский) и после гибе­ли Пом­пея про­дол­жал сра­жать­ся про­тив Цеза­ря, а убедив­шись в бес­пер­спек­тив­но­сти этой борь­бы, покон­чил с собой. Уже в пери­од дик­та­ту­ры став сим­во­лом и образ­цом для под­ра­жа­ния¹⁹⁵, со вре­ме­нем образ Като­на с.365 мифо­ло­ги­зи­ро­вал­ся, при Юли­ях-Клав­ди­ях посте­пен­но пре­вра­ща­ясь из непре­клон­но­го бор­ца за li­ber­tas — в стои­че­ско­го муд­ре­ца, непо­д­власт­но­го уда­рам Фор­ту­ны¹⁹⁶.

В пер­вые годы прин­ци­па­та Авгу­ста «като­низм» пере­жи­вал латент­ный пери­од сво­ей эво­лю­ции, что было след­ст­ви­ем уси­лен­но­го про­веде­ния пра­ви­тель­ст­вом «рестав­ра­ци­он­ной» про­грам­мы. Надо пола­гать, к это­му вре­ме­ни отно­сит­ся похва­ла, дан­ная закля­то­му вра­гу Юлия Цеза­ря самим Авгу­стом. Прин­цепс увидел в Катоне достой­но­го граж­да­ни­на, не стре­мив­ше­го­ся к нис­про­вер­же­нию зако­на и кон­сти­ту­ции (Mac­rob. Sat. II. 4. 18).

И все же мож­но не сомне­вать­ся, что ста­туя Като­на не укра­си­ла гале­рею геро­ев рес­пуб­ли­ки на новом фору­ме, и не толь­ко пото­му, что ее при­шлось бы в таком слу­чае раз­ме­стить по сосед­ству с хра­мом Мар­са Уль­то­ра, но и посколь­ку ко 2 г. до н. э. «рес­пуб­ли­ка­низм» начал обна­ру­жи­вать явные при­зна­ки разде­ле­ния на офи­ци­аль­ный и оппо­зи­ци­он­ный. Като­низм полу­чил новый импульс для раз­ви­тия. Об этом доста­точ­но убеди­тель­но свиде­тель­ст­ву­ет и то, что сам импе­ра­тор на склоне лет, не удо­вле­тво­рив­шись мону­мен­таль­ны­ми, пред­на­зна­чен­ны­ми для потом­ков «Дея­ни­я­ми», про­чи­ми памят­ни­ка­ми сво­его вели­чия и «рес­пуб­ли­ка­низ­ма», вновь вклю­чил­ся в про­па­ган­дист­скую пере­пал­ку, на сей раз — с почи­та­те­ля­ми Като­на. Его «Анти­ка­тон»¹⁹⁷ был в идео­ло­гии отча­ян­ной попыт­кой уйти от с.366 пора­же­ния, срав­ни­мо­го с таки­ми ката­стро­фа­ми в дру­гих обла­стях, как ссыл­ка обе­их Юлий и смерть юных Цеза­рей в «дина­сти­че­ской» поли­ти­ке или пора­же­ние Квин­ти­лия Вара в Тев­то­бург­ском лесу — во внеш­ней. Неожи­дан­но воз­ник­ший идео­ло­ги­че­ский барьер меж­ду пра­ви­тель­ст­вом и «рес­пуб­ли­кан­ца­ми», пред­ве­щая пер­спек­ти­ву роста опас­ной оппо­зи­ции, не при­об­рел одна­ко опас­ных раз­ме­ров. И не в послед­нюю оче­редь — бла­го­да­ря тер­пе­ли­вой и настой­чи­вой созида­тель­ной дея­тель­но­сти Авгу­ста в пред­ше­ст­ву­ю­щий пери­од. Не пото­му ли прин­ци­пат так нико­гда и не столк­нул­ся с таки­ми экс­тре­мист­ски­ми тече­ни­я­ми оппо­зи­ци­он­но­го «рес­пуб­ли­ка­низ­ма», кото­рые бы выбра­ли себе име­на цеза­ре­убийц — Кас­сия и Бру­та¹⁹⁸?

Кон­со­лида­ция граж­дан­ско­го обще­ства на поч­ве пат­рио­тиз­ма, «рим­ско­го мифа» и стрем­ле­ния к миру поз­во­ли­ла избе­жать сколь­ко-нибудь зна­чи­тель­но­го про­ти­во­дей­ст­вия на началь­ном эта­пе фор­ми­ро­ва­ния ново­го режи­ма. Удач­ный выбор идео­ло­ги­че­ско­го оформ­ле­ния прин­ци­па­та пре­пят­ст­во­вал обра­зо­ва­нию зазо­ра меж­ду поли­ти­кой пра­ви­тель­ства и обще­ст­вен­ным мне­ни­ем. Кому мог­ло прий­ти в голо­ву бороть­ся за вос­ста­нов­ле­ние «рес­пуб­ли­ки» после того, как это уже было успеш­но осу­щест­вле­но прин­цеп­сом? Что же каса­ет­ся лич­ных амби­ций ряда пред­ста­ви­те­лей ста­рой зна­ти, то непре­одо­ли­мы­ми пре­пят­ст­ви­я­ми на их пути были муд­рость (вклю­чая li­be­ra­li­tas), auc­to­ri­tas и поли­ти­че­ское могу­ще­ство Авгу­ста. Несмот­ря на то, что со вре­ме­нем наи­бо­лее про­ни­ца­тель­ные совре­мен­ни­ки (в первую оче­редь, неко­то­рые исто­ри­ки, имев­шие воз­мож­ность срав­ни­вать древ­ность и совре­мен­ность) нача­ли осо­зна­вать смысл про­ис­шед­ше­го пере­во­рота, Авгу­сту до кон­ца сво­его прав­ле­ния уда­ва­лось удер­жи­вать «рес­пуб­ли­ка­низм» — слож­ный ком­плекс поли­ти­че­ских и эти­че­ских, исто­ри­че­ских и быто­вых идей и пред­став­ле­ний — в лоне пра­ви­тель­ст­вен­ной идео­ло­гии. Это было одной из важ­ней­ших пред­по­сы­лок ста­биль­но­сти и про­цве­та­ния, без чего бы не состо­ял­ся фено­мен Авгу­сто­ва века.