Тертуллиан и семья: к внутренней христианской полемике эпохи Северов*

с.262 О семей­ной жиз­ни Тер­тул­ли­а­на и его супру­ги извест­но немно­гое. Впро­чем, даже скуд­ные фраг­мен­ты, сохра­нен­ные ран­не­хри­сти­ан­ской тра­ди­ци­ей — несрав­нен­но боль­ше того, что мы зна­ем о семей­ном ста­ту­се всех про­чих лиде­ров хри­сти­ан­ско­го сооб­ще­ства эпо­хи Севе­ров. Одна­ко дан­ный очерк — не столь­ко попыт­ка вос­со­здать подроб­но­сти семей­ной жиз­ни вели­ко­го севе­ро­аф­ри­кан­ско­го писа­те­ля и тео­ло­га, сколь­ко воз­мож­ность поста­вить неко­то­рые вопро­сы, касаю­щи­е­ся отно­ше­ния к семье в ран­нем хри­сти­ан­стве. В совре­мен­ных иссле­до­ва­ни­ях хри­сти­ан­ство оце­ни­ва­ет­ся как осо­бая фор­ма сооб­ще­ства, иден­тич­ность кото­ро­го стро­ит­ся на веро­ис­по­веда­нии, что не было харак­тер­но для Сре­ди­зем­но­мо­рья, за един­ст­вен­ным исклю­че­ни­ем (иудей­ское обще­ство)¹. Не отри­цая это­го совер­шен­но оче­вид­но­го фак­та, сле­ду­ет, тем не менее, задать­ся вопро­сом: в какой сте­пе­ни при этом подав­ля­ют­ся все про­чие фор­мы иден­тич­но­сти, все про­чие «соци­аль­ные изме­ре­ния», в кото­рых суще­ст­ву­ет чело­век? Мож­но ли одно­знач­но утвер­ждать, что не с точ­ки зре­ния посте­пен­но кон­стру­и­ру­е­мой отца­ми церк­ви иде­аль­ной моде­ли, а в повсе­днев­ной прак­ти­ке каж­до­го кон­крет­но­го чело­ве­ка про­чие сооб­ще­ства, и в первую оче­редь семья, состав­ля­ют прин­ци­пи­аль­ную оппо­зи­цию хри­сти­ан­ству? Имен­но в кон­тек­сте дан­ных вопро­сов мы и попы­та­ем­ся пред­ста­вить сво­его рода порт­рет Тер­тул­ли­а­на «в семей­ном инте­рье­ре», рас­смот­реть, каким мужем, каким семья­ни­ном пред­ста­ет в сво­их трак­та­тах этот неор­ди­нар­ный чело­век².

Глав­ный источ­ник наших сведе­ний о вза­и­моот­но­ше­ни­ях писа­те­ля с супру­гой — его трак­тат «К жене», вклю­чаю­щий две кни­ги. Трак­тат при­ня­то дати­ро­вать домон­та­нист­ским пери­о­дом твор­че­ства писа­те­ля³. Напи­са­ние обе­их частей, по-види­мо­му, разде­ля­ет неко­то­рый про­ме­жу­ток вре­ме­ни. Повод к созда­нию трак­та­та весь­ма при­ме­ча­те­лен: хри­сти­а­нин обес­по­ко­ен тем, что в слу­чае его кон­чи­ны жена может избрать путь повтор­но­го бра­ка. Имен­но эти опа­се­ния застав­ля­ют Тер­тул­ли­а­на со всем свой­ст­вен­ным ему пылом пытать­ся наста­вить жену на путь цело­муд­рия. Появ­ле­ние вто­рой кни­ги трак­та­та свиде­тель­ст­ву­ет о том, что тре­во­ге с.263 Тер­тул­ли­а­на не суж­де­но было угас­нуть. Вто­рая кни­га содер­жит настав­ле­ние жен­щи­нам, решив­шим­ся на повтор­ный брак. Уж если вдо­ва, по любым при­чи­нам, не жела­ет оста­вать­ся в без­бра­чии, то ей сле­ду­ет, по край­ней мере, избрать в мужья хри­сти­а­ни­на. Тер­тул­ли­ан пыта­ет­ся пока­зать все слож­но­сти, с кото­ры­ми может столк­нуть­ся вдо­ва-хри­сти­ан­ка, свя­зав­шая свою жизнь с языч­ни­ком. Одна­ко текст пря­мо обра­щен к жене и вся рито­ри­ка авто­ра не спо­соб­на скрыть тех стра­хов, если не ска­зать фобий, кото­рые его пере­пол­ня­ют.

Итак, обра­тим­ся к трак­та­ту. В нем нет ни упо­ми­на­ния име­ни жены, ни пря­мых ука­за­ний на ее воз­раст или обсто­я­тель­ства обра­ще­ния к хри­сти­ан­ству, одна­ко для неко­то­рых умо­за­клю­че­ний осно­ва­ния все-таки име­ют­ся. Преж­де все­го, к момен­ту напи­са­ния трак­та­та супру­же­ские отно­ше­ния писа­те­ля и его жены уже насчи­ты­ва­ют нема­ло лет: «Мы про­жи­ли доста­точ­но дол­гую жизнь, помо­гая друг дру­гу разум­ным сове­том», — пишет Тер­тул­ли­ан (Ad uxor. I. 1). Труд­но ска­зать, обра­ти­лись ли супру­ги в хри­сти­ан­ство, уже состоя в бра­ке⁴. Пред­став­ля­ет­ся вполне веро­ят­ным, что да. Доволь­но уве­рен­но мож­но пред­по­ло­жить, что жена обра­ти­лась в хри­сти­ан­ство вслед за мужем, и ни в коей мере не наобо­рот. Во-пер­вых, для чело­ве­ка, вос­при­няв­ше­го уче­ние через посред­ство жены, Тер­тул­ли­ан слиш­ком неуве­рен в спо­соб­но­сти жен­щин соблюдать твер­дость в вере. Настав­ляя жен не выхо­дить замуж за языч­ни­ков, он в первую оче­редь име­ет в виду свою жену. Им оче­вид­но дви­жет имен­но неуве­рен­ность в ее реше­ни­ях. Во-вто­рых, писа­тель вооб­ще крайне нега­тив­но отно­сит­ся к идее жен­ско­го вли­я­ния в лоне церк­ви. Сколь­ко гнев­ных выпа­дов он адре­су­ет жен­щи­нам, осме­ли­ваю­щим­ся, вопре­ки настав­ле­ни­ям апо­сто­ла⁵, не толь­ко учить, но даже кре­стить (Praescr. he­ret. 41. 5; De bapt. 17. 4—5)! В-третьих, Тер­тул­ли­ан допус­ка­ет, что, сохра­няя брак, еще до обра­ще­ния заклю­чен­ный с языч­ни­ком, жен­щи­на спо­соб­на смяг­чить или даже обра­тить его. Но в тек­сте нет ни следа того, что таким был соб­ст­вен­ный путь писа­те­ля к вере⁶.

Текст остав­ля­ет доволь­но отчет­ли­вое ощу­ще­ние, что жена замет­но моло­же мужа. Дело не толь­ко в назида­тель­ном тоне — для это­го вполне доста­точ­но ста­ту­са гла­вы семьи. Тер­тул­ли­ан обра­ща­ет­ся к супру­ге как к потен­ци­аль­ной вдо­ви­це, при­чем все еще весь­ма при­вле­ка­тель­ной. Разу­ме­ет­ся, его готов­ность поки­нуть супру­гу отча­сти дик­ту­ет­ся витаю­щей над хри­сти­ан­ским сооб­ще­ст­вом угро­зой гоне­ний и реши­мо­стью, в слу­чае необ­хо­ди­мо­сти, при­нять муче­ни­че­ский венец. Одна­ко фак­тор воз­рас­та не сле­ду­ет скиды­вать со сче­тов: если верить демо­гра­фи­че­ским с.264 выклад­кам, нор­маль­ный воз­раст­ной раз­рыв для супру­гов дан­ной эпо­хи — 10—12 лет. Боль­шин­ство муж­чин впер­вые всту­па­ло в брак в воз­расте 27/28—30, боль­шин­ство жен­щин — в 18—19 лет⁷. Раз­рыв не фаталь­ный, но угро­жаю­щий пси­хо­ло­ги­че­ской ста­биль­но­сти супру­же­ских отно­ше­ний.

Меж­ду тем Тер­тул­ли­ан-супруг неве­ро­ят­но далек от рав­но­ду­шия к соб­ст­вен­ной жене. Будучи уве­рен в пороч­но­сти сек­су­аль­ных отно­ше­ний, в том чис­ле и освя­щен­ных бра­ком, он, тем не менее, при­зна­ет свою неспо­соб­ность к пол­но­му воз­дер­жа­нию. С одной сто­ро­ны, брак для него — все­го лишь уступ­ка сла­бо­сти чело­ве­че­ской пло­ти: «Если луч­ше женить­ся, то пото­му толь­ко, что раз­жи­гать­ся хуже» (Ad uxor. I. 3)⁸. В более позд­них трак­та­тах он выска­жет то же самое в куда более рез­ких выра­же­ни­ях: «…Брак — не что иное, как вид раз­вра­та… Брак не упо­доб­ля­ет­ся ли пре­лю­бо­де­я­нию, не быва­ет ли сред­ст­вом удо­вле­тво­ре­ния тех же жела­ний? Сам Гос­подь гово­рил: вся­кий, кто с вожде­ле­ни­ем взгля­нул на жен­щи­ну, мыс­лен­но уже соблаз­нил ее. Чело­век, ищу­щий бра­ка с жен­щи­ной, не тво­рит ли того же само­го, хотя бы после и женил­ся на ней? Да и женил­ся бы он на ней, преж­де чем посмот­рел на нее с похо­тью? Ведь невоз­мож­но брать в жены ту, кото­рой не видел и не воз­же­лал…» (De ex­hor. cast. 9).

И все же сам писа­тель не смог пой­ти по пути пол­но­го воз­дер­жа­ния. Вер­нем­ся к трак­та­ту «К жене». Вос­хва­ляя вдов­ство, Тер­тул­ли­ан вос­кли­ца­ет: «Как же нам… не любить воз­дер­жа­ние?! Так насла­дим­ся же им при пер­вой воз­мож­но­сти, чтобы чистоту, кото­рую мы не смог­ли достичь в супру­же­стве, мы мог­ли соблюдать во вдов­стве. Нуж­но при­вет­ст­во­вать слу­чай, осво­бож­даю­щий нас от обя­зан­но­стей, кото­рые нуж­да на нас воз­ла­га­ла» (Ad uxor. I. 7). Усту­пая сла­бо­сти пло­ти, Тер­тул­ли­ан пыта­ет­ся вве­сти эту уступ­ку хоть в какие-то сдер­жи­ваю­щие рам­ки: бес­стыд­ная раз­вяз­ность в посте­ли угод­на толь­ко языч­ни­ку, пишет он, «тогда как насто­я­щие хри­сти­ане испол­ня­ют супру­же­ские обя­зан­но­сти с ува­же­ни­ем к самой их необ­хо­ди­мо­сти, скром­но и без изли­шеств, слов­но на виду у Бога» (I. 3). Жен­щи­на, в свою оче­редь, не долж­на поощ­рять низ­мен­ные жела­ния мужа. Уве­ще­вая жен­щин в трак­та­те «О жен­ском убран­стве», он взы­ва­ет: «Вы долж­ны нра­вить­ся толь­ко сво­им мужьям, но нра­вить­ся им вы може­те толь­ко в том слу­чае, если не буде­те ста­рать­ся нра­вить­ся дру­гим…». Жен­щи­на не долж­на боять­ся, что, не следя за собой, она утра­тит рас­по­ло­же­ние супру­га: «Будь­те уве­ре­ны, бла­го­сло­вен­ные сест­ры: ни одна жена мужу не кажет­ся без­образ­ной. Она доста­точ­но нра­ви­лась, когда он выби­рал ее за доб­рый нрав или пре­крас­ную внеш­ность… Любой муж тре­бу­ет от жены преж­де все­го цело­муд­рия» (De cul­tu fem. I. 4). И вооб­ще, даже соб­ст­вен­ной доб­ро­де­те­ли луч­ше не дове­рять: «Мы не долж­ны слиш­ком пола­гать­ся на соб­ст­вен­ные силы… Если мы поло­жим­ся на себя, то навер­ня­ка не избе­жим паде­ния» (II. 2). Впро­чем, при всем богат­стве это­го сюже­та, пред­став­ле­ния Тер­тул­ли­а­на с.265 о жен­ской телес­ной кра­со­те лежат за пре­де­ла­ми дан­ной ста­тьи и достой­ны отдель­но­го рас­смот­ре­ния⁹.

Осо­бен­но гнев­но писа­тель обру­ши­ва­ет­ся на повтор­ный брак. Каза­лось бы, Гос­подь решил судь­бу чело­ве­ка, осво­бо­див его от брач­ных обя­за­тельств: «Вос­поль­зуй­ся, любез­ный брат, этим слу­ча­ем, неожи­дан­ным, но пре­до­став­ля­ю­щим­ся весь­ма кста­ти, чтобы изба­вить­ся тебе навсе­гда от вся­ко­го зем­но­го обя­за­тель­ства. Ты более не долж­ник. Ты счаст­лив, поте­ряв жену… Посмот­ри, как бли­зок чело­век к духов­ной при­ро­де, осво­бо­дясь по слу­чаю от жены. Он чув­ст­ву­ет себя вновь рож­ден­ным. Когда молит­ся, он бли­же к небу. Он про­во­дит ночи в раз­мыш­ле­ни­ях о Свя­щен­ном Писа­нии. Серд­це его испол­ня­ет­ся бла­жен­ства…» (De ex­hor. cast. 10). Таким обра­зом, даже в закон­ном и освя­щен­ном бра­ке супруг/супру­га вста­ет меж­ду хри­сти­а­ни­ном и Богом, отвле­кая на себя душев­ные силы и поры­вы души¹⁰. Насколь­ко силь­нее то же самое про­яв­ля­ет­ся в бра­ке, заклю­чен­ном меж­ду хри­сти­а­ни­ном (хри­сти­ан­кой) и языч­ни­ком! «Нуж­но явить­ся на бде­ние? Муж назна­чит в это вре­мя свида­ние в бане. При­дет день поста? Муж имен­но в этот день при­гла­сит дру­зей на пир. Слу­чит­ся ли крест­ный ход? Имен­но в этот день как нико­гда мно­го хло­пот по дому. <…> Смо­жешь ли ты тай­ком кре­стить постель и свое тело или же сплю­нуть что-нибудь нечи­стое? Если ты вста­нешь ночью помо­лить­ся, не сочтут ли тебя кол­ду­ньей? Неуже­ли муж не заме­тит, что ты тай­ком съе­да­ешь перед каж­дым при­е­мом пищи? А когда он узна­ет, что это все­го лишь хлеб, то что он в неве­же­стве сво­ем поду­ма­ет о тебе?» (Ad uxor. II. 4—5).

И все же, при всем риго­риз­ме сво­их суж­де­ний, Тер­тул­ли­ан далек от пол­но­го осуж­де­ния бра­ка. Более того, сре­ди обви­не­ний, бро­сае­мых им в адрес ере­ти­ков, преж­де все­го мар­ки­о­ни­тов, непри­зна­ние бра­ка фигу­ри­ру­ет неод­но­крат­но (Adv. Marc. I. 29; IV. 23; Ad Uxor. I. 3; Praescr. he­ret. 33. 6 etc.). Истин­ные хри­сти­ане, если уж они не выбра­ли пути цело­муд­рия, могут все же создать брак, отно­ше­ния в кото­ром Тер­тул­ли­ан приз­на́ет иде­аль­ны­ми. Эти отно­ше­ния долж­ны стро­ить­ся на осно­ва­нии общей веры: «Как же при­ят­но долж­но быть соеди­не­ние двух сер­дец в оди­на­ко­вой надеж­де, слу­же­нии и вере! Поис­ти­не, они двое в еди­ной пло­ти: где одна плоть, там и дух один. Они вме­сте молят­ся, вме­сте пре­кло­ня­ют коле­на, вме­сте постят­ся, вза­им­но одоб­ря­ют и под­дер­жи­ва­ют друг дру­га. Они рав­ны в Церк­ви Божьей и на тра­пе­зе Божьей, рав­но делят гоне­ния и отдых, ниче­го друг от дру­га не скры­ва­ют, друг дру­гом не тяготят­ся… Они вме­сте поют псал­мы и гим­ны, ста­ра­ясь друг дру­га пре­взой­ти в вос­хва­ле­ни­ях Бога. Гос­подь раду­ет­ся, видя их еди­но­ду­шие…» (Ad uxor. II. 9).

Одна­ко подоб­ная гар­мо­ния — все­го лишь почти недо­сти­жи­мый иде­ал, к кото­ро­му долж­ны вся­че­ски стре­мить­ся истин­ные хри­сти­ане, с.266 избрав­шие путь супру­же­ства. Как пра­ви­ло, брак — это некое бре­мя, и избав­лен­ный от него Богом дол­жен быть бла­го­да­рен судь­бе и не стре­мить­ся «отка­зы­вать­ся от даро­ван­ной сво­бо­ды, чтобы нало­жить на себя новые око­вы» (Ad uxor. I. 7). Но какие же при­чи­ны застав­ля­ют чело­ве­ка заклю­чить брач­ный союз?

Еще в обра­ще­нии к жене Тер­тул­ли­ан назы­ва­ет два глав­ных осно­ва­ния бра­ка: «Две чело­ве­че­ские сла­бо­сти дела­ют брак необ­хо­ди­мым: пер­вая и глав­ная — плот­ское вожде­ле­ние, а вто­рая — вожде­ле­ние мир­ское» (Ad uxor. I. 4). Для пер­во­го писа­тель не видит оправ­да­ния. К обли­че­нию это­го поро­ка он воз­вра­ща­ет­ся едва ли не в каж­дом из трак­та­тов. Мир­ское вожде­ле­ние так­же может опре­де­лять реше­ния как муж­чин, так и жен­щин: «Мир­ское вожде­ле­ние име­ет источ­ни­ком сво­им тще­сла­вие, алч­ность, често­лю­бие, недо­воль­ство малым. Отка­зы­ва­ясь от награ­ды небес­ной, [жен­щи­ны] хотят быть гос­по­жа­ми чужо­го дома, наслаж­дать­ся богат­ства­ми мужа, поль­зо­вать­ся пре­вос­ход­ством сво­им, чтобы при­вле­кать к себе ува­же­ние не по соб­ст­вен­ным заслу­гам» (I. 4. 4). Впро­чем, моти­вы, кото­ры­ми руко­вод­ст­ву­ют­ся муж­чи­ны, не намно­го луч­ше, хотя в адрес, так ска­зать, «сорат­ни­ков по полу», Тер­тул­ли­ан выска­зы­ва­ет­ся не столь рез­ко. О муж­ском отно­ше­нии к бра­ку он пишет в трак­та­те «О поощ­ре­нии цело­муд­рия». Здесь сно­ва зву­чит мысль о двух важ­ней­ших побуди­тель­ных моти­вах бра­ка (De exh. cast. 12). Пер­вый — нена­сыт­ная похоть пло­ти. Вто­рой — надоб­ность в дру­же­ской под­держ­ке (ne­ces­si­ta­tes ad­mi­ni­cu­lo­rum). Под такой под­держ­кой, впро­чем, пони­ма­ют­ся исклю­чи­тель­но домаш­ние заботы: необ­хо­ди­мость управ­ле­ния домом, семей­ст­вом, потреб­ность следить за кла­до­вы­ми и клю­ча­ми, пряде­ни­ем шер­сти, забота о про­пи­та­нии, о сбе­ре­же­нии рас­хо­дов. Все эти заботы, воз­ла­гае­мые на жен­щи­ну, Тер­тул­ли­ан отка­зы­ва­ет­ся при­ни­мать в рас­чет: «Выхо­дит, по-тво­е­му, что одни толь­ко дома жена­тых людей могут быть хоро­шо управ­ля­е­мы, и что холо­стые люди долж­ны непре­мен­но разо­рять­ся. Но раз­ве евну­хи, воен­ные люди и путе­ше­ст­вен­ни­ки не обхо­дят­ся без жен и все­гда теря­ют иму­ще­ство свое?». По его мне­нию, если уж чело­век не может выне­сти бре­ме­ни домаш­них забот, то пусть он заклю­чит брак с духов­ной супру­гой: «Избе­ри в подру­ги вдо­ву, кра­су­ю­щу­ю­ся рели­ги­оз­ным усер­ди­ем, бога­тою бед­но­стью сво­ею, обла­го­ро­жен­ную сте­пен­ным воз­рас­том».

Пози­ция Тер­тул­ли­а­на в отно­ше­нии мир­ской обос­но­ван­но­сти бра­ка ока­зы­ва­ет­ся, таким обра­зом, доста­точ­но неожи­дан­ной. Пара­докс заклю­ча­ет­ся в том, что, отка­зы­ва­ясь при­знать «леги­тим­ность» соци­аль­ных моти­вов для заклю­че­ния бра­ка, писа­тель остав­ля­ет для супру­же­ских уз един­ст­вен­ное осно­ва­ние — несо­вер­шен­ство чело­ве­че­ской пло­ти, не спо­соб­ной про­ти­во­сто­ять иску­ше­нию. Любые соци­аль­ные зада­чи могут быть реше­ны иным спо­со­бом, утвер­жда­ет он. Одна­ко усми­ре­ние плот­ских стра­стей — дело совсем иное. Хотя в лоне церк­ви мно­же­ство тех, кто спра­вил­ся с бре­ме­нем пло­ти — скоп­цов, дев, цело­муд­рен­ных супру­гов, — для мно­гих эта зада­ча оста­ет­ся непо­силь­ной. Более того, это жела­ние телес­но­го еди­не­ния видит­ся Тер­тул­ли­а­ну исхо­дя­щим от само­го Бога, «кото­рый, извлек­ши из мужа веще­ство для созда­ния жены, все­лил в них жела­ние соеди­нить­ся бра­ком» (Ad uxor. I. 3. 1). Эта неожи­дан­ная тер­пи­мость к чело­ве­че­ским сла­бо­стям откры­ва­ет нам образ Тер­тул­ли­а­на с совер­шен­но неожи­дан­ной сто­ро­ны и застав­ля­ет более при­сталь­но с.267 рас­смот­реть вопрос об «анти­се­мей­ных» тен­ден­ци­ях в рам­ках ран­не­го хри­сти­ан­ства¹¹.

Впро­чем, писа­тель не огра­ни­чи­ва­ет­ся дву­мя рас­смот­рен­ны­ми осно­ва­ни­я­ми для заклю­че­ния бра­ка. Есть и третье, кото­рое заслу­жи­ва­ет здесь осо­бо­го вни­ма­ния. Речь идет о про­дол­же­нии рода, о детях¹². Тер­тул­ли­ан не при­зна­ет жела­ние иметь детей ува­жи­тель­ным пово­дом для вступ­ле­ния в брак. Преж­де все­го, он счи­та­ет несов­ме­сти­мой идею заботы о детях и жела­ние поки­нуть этот мир, какое, по его мне­нию, долж­но быть свой­ст­вен­но любо­му хри­сти­а­ни­ну: «Зачем желать детей, когда имея их, мы жела­ем им поско­рее поки­нуть наш зло­счаст­ный век и быть при­ня­ты­ми у Гос­по­да, как того хотел апо­стол? Хва­тит с нас забот о сво­ем соб­ст­вен­ном спа­се­нии, если даже не заво­дить детей!» (Ad uxor. I. 5). Далее Тер­тул­ли­ан откры­то назы­ва­ет детей бре­ме­нем, one­ra, при­чем бре­ме­нем, от кото­ро­го люди стре­мят­ся вся­че­ски изба­вить­ся. Языч­ни­ки этим бре­ме­нем, то есть детьми, тяготят­ся, нару­шая зако­ны. Отсюда широ­ко рас­про­стра­нен­ная прак­ти­ка абор­тов и отка­за от ново­рож­ден­ных. Хри­сти­ане, кото­рые, по сло­вам писа­те­ля, не име­ют с этой прак­ти­кой ниче­го обще­го и осуж­да­ют ее как фор­му убий­ства, тем не менее, не долж­ны желать потом­ства. Ибо дети вста­ют меж­ду ними и Богом: «Поче­му же Гос­подь воз­ве­стил: “Горе бере­мен­ным и кор­мя­щим” (Matt. 24:19; Luc. 21:23), если не для того, чтобы свиде­тель­ст­во­вать: в Суд­ный день тягост­ным станет бре­мя детей?». Дети, как и все осталь­ное, свя­зы­ваю­щее чело­ве­ка с забота­ми это­го мира, поме­ша­ют хри­сти­а­ни­ну с лег­ко­стью «под­чи­нить­ся зову ангель­ской тру­бы», пере­не­сти гоне­ния и лише­ния. И уже поэто­му жела­ние иметь детей не подо­ба­ет хри­сти­а­ни­ну в той же мере, в какой ему не подо­ба­ет заклю­чать брак из плот­ско­го вожде­ле­ния или по дру­гим мир­ским моти­вам. Не слу­чай­но, обра­ща­ясь к при­ме­ру Авра­ама, писа­тель ска­жет: Бог пове­лел Авра­аму при­не­сти сына в жерт­ву «не для иску­ше­ния, а для испы­та­ния, чтобы через него явить при­мер сво­ей запо­веди, кото­рую соби­рал­ся впо­след­ст­вии дать: и близ­кие не доро­же Бога» (ne qui pig­no­ra Deo ca­rio­ra ha­be­ret — De orat. 8. 3).

Впро­чем, для подоб­но­го отно­ше­ния Тер­тул­ли­а­на к детям есть и иные при­чи­ны. Сно­ва обра­тим­ся к тек­сту трак­та­та «О поощ­ре­нии цело­муд­рия». Детям здесь посвя­ще­но нема­ло ярких выска­зы­ва­ний. Часть из них вполне созвуч­на мыс­лям, уже озву­чен­ным при напи­са­нии трак­та­та «К жене». Так, меч­та о потом­стве недо­стой­на для хри­сти­а­ни­на, кото­рый не дол­жен бы думать о зав­траш­нем дне (De ex­hor. cast. 12). Сло­ва с.268 Тер­тул­ли­а­на весь­ма язви­тель­ны: «Будет желать наслед­ни­ков слу­жи­тель Божий, кото­рый сам же отка­зал­ся от наслед­ства мир­ско­го? И ради того всту­пит в повтор­ный брак, что не имел детей от пер­во­го? Сочтет бла­гом жить доль­ше, когда сам апо­стол спе­шит к Гос­по­ду? Конеч­но, более всех гото­вый к гоне­ни­ям, самый стой­кий в муче­ни­че­стве, самый неуто­ми­мый в делах общи­ны, самый сдер­жан­ный при допро­сах, он, нако­нец, спо­кой­но умрет, оста­вив детей, кото­рые, быть может, поза­ботят­ся о его похо­ро­нах?». Сре­ди этой рито­ри­ки не оста­ет­ся места ника­ким иллю­зи­ям об истин­ной бла­готвор­но­сти роди­тель­ства. Но далее сле­ду­ет еще более силь­ный ряд аргу­мен­тов: «Неужто, таким обра­зом они заботят­ся о про­цве­та­нии государ­ства? Чтобы не обез­люде­ли горо­да, коли они не поро­дят потом­ства, чтобы не при­шли в упа­док зако­ны и тор­гов­ля, не опу­сте­ли хра­мы, чтоб не было недо­стат­ка в тех, кто кри­чат: “Хри­сти­ан льву!” Вид­но, жела­ют это слы­шать те, кто хочет иметь детей». Тер­тул­ли­ан не допус­ка­ет и мыс­ли о том, что рож­де­ние детей несет в себе хоть что-то хоро­шее: «Зако­ны застав­ля­ют людей [зани­мать­ся вос­пи­та­ни­ем], ибо ни один разум­ный чело­век доб­ро­воль­но не поже­лал бы [иметь] детей».

Но дело здесь не в душев­ной черст­во­сти. Для Тер­тул­ли­а­на каж­дый новый житель это­го мира — потен­ци­аль­ный языч­ник. Отно­ше­ния в рам­ках хри­сти­ан­ской семьи еще не выстро­е­ны настоль­ко, чтобы быть уве­рен­ным — потом­ство хри­сти­а­ни­на будет хри­сти­ан­ским. Как и дру­гие апо­ло­ге­ты, сам Тер­тул­ли­ан при­шел к новой вере через раз­рыв с оте­че­ской рели­ги­ей, а пото­му луч­ше дру­гих пони­мал, что ни роди­тель­ский авто­ри­тет, ни вер­ность тра­ди­ци­ям или семей­но­му дол­гу не гаран­ти­ру­ют, что дети после­ду­ют по сто­пам роди­те­лей-хри­сти­ан. Эта мысль наи­бо­лее оче­вид­но про­сту­па­ет в одном из пас­са­жей трак­та­та «О кре­ще­нии». По мне­нию Тер­тул­ли­а­на, кре­ще­ние не подо­ба­ет совер­шать в ран­нем воз­расте: в мла­ден­че­стве дети еще без­греш­ны, но нико­му не извест­но, какой путь они выбе­рут далее. Воз­мож­но, отвра­тив­шись от хри­сти­ан­ства, они под­верг­нут опас­но­сти не толь­ко свои души, но и души крест­ных роди­те­лей (De bapt. 18. 4—5).

Таким обра­зом, в осно­ва­нии весь­ма суро­во­го отно­ше­ния Тер­тул­ли­а­на к рож­де­нию потом­ства лежат две важ­ней­шие идеи: во-пер­вых, ничто не долж­но сто­ять меж­ду чело­ве­ком и Богом. Любая зем­ная при­вя­зан­ность уда­ля­ет хри­сти­а­ни­на от иде­а­ла. Это та же идея, что опре­де­ля­ет его отно­ше­ние к бра­ку вооб­ще, даже бра­ку почтен­но­му, хри­сти­ан­ско­му. Во-вто­рых, каж­дый чело­век дол­жен прой­ти свой соб­ст­вен­ный, глу­бо­ко про­чув­ст­во­ван­ный путь к вере, и дети, даже дети из хри­сти­ан­ских семей, — не исклю­че­ние. Хри­сти­а­на­ми не рож­да­ют­ся, ими ста­но­вят­ся, дела­ют­ся (fiunt, non nas­cun­tur Chris­tia­ni — Apo­log. 18. 4), — вот клю­че­вая мысль эпо­хи. В этой дета­ли, в отно­ше­нии хри­сти­ан­ско­го авто­ра к буду­щим поко­ле­ни­ям, очень ясно про­смат­ри­ва­ет­ся раз­рыв в нашем вос­при­я­тии хри­сти­ан­ства эпо­хи II—III вв. и само­вос­при­я­ти­ем хри­сти­ан того вре­ме­ни. Мы, даже отда­вая себе в этом отчет, вос­при­ни­ма­ем жизнь пер­вых хри­сти­ан как нача­ло непре­рыв­ной цепи хри­сти­ан­ских поко­ле­ний. Для Тер­тул­ли­а­на и его совре­мен­ни­ков его жизнь — это жизнь поко­ле­ния, не про­сто пер­во­го, а, воз­мож­но, един­ст­вен­но­го, ско­рее все­го — послед­не­го.

Воз­мож­но, в кон­тек­сте все­го ска­зан­но­го, это про­зву­чит неожи­дан­но, но все же семей­ная рито­ри­ка Тер­тул­ли­а­на — это не рито­ри­ка с.269 осуж­де­ния и отре­че­ния. В ту пору, когда ослаб­ле­ние внут­ри­се­мей­ных свя­зей фик­си­ру­ет­ся на всем про­стран­стве Сре­ди­зем­но­мо­рья, хри­сти­ане испы­ты­ва­ют на себе вли­я­ние это­го про­цес­са в той же мере, что и все их совре­мен­ни­ки. Одна­ко, в отли­чие от мно­гих дру­гих, след­ст­ви­ем это­го явля­ет­ся созда­ние ново­го сооб­ще­ства, при­няв­ше­го на себя смыс­ло­вую нагруз­ку «семьи». Семья хри­сти­а­ни­на — Бог и Цер­ковь. Про­чие хри­сти­ане — бра­тья и сест­ры. Тер­ми­но­ло­гия род­ства очень частот­на в хри­сти­ан­ских текстах, и тек­сты Тер­тул­ли­а­на отнюдь не исклю­че­ние¹³.

Весь­ма пока­за­тель­но, что в поле­ми­ке с ере­ся­ми Тер­тул­ли­ан доволь­но часто при­бе­га­ет к кри­ти­ке семей­ных воз­зре­ний оппо­нен­тов. Осо­бен­но ярко это вид­но на при­ме­ре Мар­ки­о­на, чей отказ при­зна­вать закон­ность супру­же­ских отно­ше­ний посто­ян­но явля­ет­ся объ­ек­том кри­ти­ки наше­го авто­ра. С дру­гой сто­ро­ны, невоз­дер­жан­ность и мно­го­бра­чие Апел­ле­са дела­ют его, по мне­нию Тер­тул­ли­а­на, не менее оди­оз­ной фигу­рой в гла­зах хри­сти­ан. При­ме­ча­тель­но, что для харак­те­ри­сти­ки ере­ти­че­ских воз­зре­ний Тер­тул­ли­ан посто­ян­но исполь­зу­ет сло­ва, одно­ко­рен­ные сло­ву adul­te­rium; изме­на Богу и хри­сти­ан­ско­му сооб­ще­ству для писа­те­ля — такое же пре­лю­бо­де­я­ние, как супру­же­ская изме­на.

Антич­ная кри­ти­ка неод­но­крат­но обру­ши­ва­ла на хри­сти­ан обви­не­ние в под­ры­ве семей­ных усто­ев. Одна­ко, на наш взгляд, вер­нее гово­рить не о под­ры­ве, а о пере­осмыс­ле­нии семей­ных свя­зей. Хри­сти­ан­ская общи­на мыс­ли­ла себя в кате­го­ри­ях семьи, род­ства. Люди, врас­тая в новое сооб­ще­ство, тем не менее, исполь­зо­ва­ли круг поня­тий, кото­рый отра­жал их пред­став­ле­ния о наи­бо­лее близ­ких, наи­бо­лее тес­ных сою­зах, к кото­рым может при­над­ле­жать чело­век. И при всем ради­ка­лиз­ме сво­их взглядов наш сего­дняш­ний герой, оста­ва­ясь исто­вым хри­сти­а­ни­ном, в сво­ей повсе­днев­ной жиз­ни все же не пере­ста­вал быть, в первую оче­редь, про­сто чле­ном сво­ей семьи.

New fa­mi­ly con­cep­tion ma­king was a to­pi­cal task du­ring the pe­riod of Chris­tian so­cie­ty for­ma­tion. Ter­tul­lian ra­ther con­se­quently pro­tes­ted the trends which de­nied a fa­mi­ly but con­si­de­red the sa­ving of mar­ria­ge as a tem­po­ra­ry con­ces­sion to hu­man weak­ness. The fa­mi­ly mo­del which he pro­po­sed did not imply any so­cial res­pon­si­bi­li­ties beyond church ac­ti­vi­ty. с.270 Nei­ther com­mon hou­se­kee­ping, nor children birth could be a rea­so­nab­le ground for crea­ting a fa­mi­ly. Pa­ra­do­xi­cal­ly, on­ly ina­bi­li­ty to con­ti­nen­ce was ad­mit­ted by him as a good cau­se to get mar­ried.

Ter­tul­lian is highly ne­ga­ti­ve about children. In his opi­nion, they are a bar­rier between peop­le and God. The wri­ter dec­la­res the prin­cip­le that “Chris­tians are ma­de, not born”. It ref­lects self-per­cep­tion of ear­ly Chris­tians. Ter­tul­lian’s escha­to­lo­gi­cal ex­pec­ta­tions to­ge­ther with his own ex­pe­rien­ce of brea­king with pa­ter­na­lis­tic va­lues de­ter­mi­ne his at­ti­tu­de to children as to po­ten­tial pa­gans, op­po­nents of their own pa­rents. This mar­gi­na­li­ty of self-per­cep­tion is a spe­ci­fic fea­tu­re of the Chris­tian men­ta­li­ty du­ring the epoch of Se­ve­rus.