с.46 Современные представления об олигархическом характере политического строя Поздней республики, как известно, во многом основываются на классической работе М. Гельцера1. В ней доказывалось, что нобилитет — немногочисленная замкнутая группа потомков консулов — осуществлял безраздельное господство в народном собрании и в сенате с помощью всеохватывающей сети патронатно-клиентских и дружеских связей, богатства и унаследованного от знаменитых предков престижа. Не имея никаких формальных привилегий, он фактически обладал всей полнотой власти в Римском государстве и мог передавать ее по наследству из поколения в поколение. Последователи М. Гельцера разработали концепцию родовых или лидерских группировок знати, объяснявшую как именно ее социальное могущество конвертировалось в политическую власть2. В итоге в зарубежной историографии к середине
Однако исследования последних десятилетий позволяют усомниться в корректности такого подхода. По мнению многих современных историков, роль патроната в политической жизни Поздней республики была сильно преувеличена М. Гельцером и его последователями. Патронатные связи нобилитета, видимо, никогда не охватывали большинства граждан, голосовавших в комициях, а в условиях быстрого развития товарно-денежных отношений и социальных пертурбаций эти связи не были столь жесткими и устойчивыми, как раньше; клиенты (за исключением вольноотпущенников) могли менять своих патронов или иметь по несколько патронов и с.47 выбирать, кому из них подчиняться, когда их приказы противоречили друг другу; они могли также предпочесть интересам патрона собственные интересы или «общественное благо». Патронат, таким образом, не был ни единственной, ни главной базой власти римской аристократии, и его не следует рассматривать как ключ к римской политике4. То же самое в значительной мере относится и к группировкам внутри нобилитета. Будучи обычно небольшими и гибкими, они имели не родовую, а сугубо индивидуальную основу, не являлись достаточно прочными и долговечными и в силу этого могли служить довольно ограниченным целям: их проще было использовать для борьбы за высшие магистратуры, чем для осуществления какого-либо политического курса5.
Наконец, К. Хопкинс и Г. Бартон доказали, что представление о нобилитете как о замкнутой наследственной знати не вполне соответствует действительности. Для римской элиты двух последних столетий республики характерна довольно высокая как восходящая, так и нисходящая социальная мобильность. На протяжении всего этого периода (или, иначе говоря, в шести поколениях) только 4% семей, выходцы из которых достигли высшей магистратуры, имели предка-консула в каждом поколении. Вместе с тем 32% консулов сумели добиться этого поста, не располагая ни предками, ни родственниками — консулами. Немало сыновей и братьев консулов и преторов не только не достигли этих магистратур, но и вообще не заседали в сенате. Таким образом, аристократическое происхождение и помощь знатных родственников, хотя и предоставляли лучшие возможности для политического старта, сами по себе не являлись достаточным условием политического успеха. Результаты выборов зачастую были непредсказуемыми, и знатным соискателям магистратур случалось проигрывать простолюдинам6. По мнению этих авторов, во II—
Разумеется, с учетом всего этого утверждать, что деятельность комиций находилась под жестким контролем нобилей, уже не приходится. Итак, назрела необходимость либо внести существенные коррективы в сложившуюся на основе работ М. Гельцера и его последователей парадигму, либо полностью от нее отказаться9. Наиболее решительным сторонником последнего подхода является один из самых авторитетных современных исследователей истории древнего Рима Ф. Миллар10, с.48 считающий, что надо «вернуть римскому народу принадлежащее ему место в истории демократических ценностей»11. По его мнению, в монографии М. Гельцера при всех ее несомненных достоинствах дается искаженный образ политической жизни республиканского Рима, поскольку автор сосредоточивает свое внимание только на тех ее аспектах, которые работают на его концепцию, и в соответствии с этим отбирает свидетельства источников. Кроме того, формулируя свой главный вывод о ключевой роли патроната и политической «дружбы» в приобретении и распределении политической власти, М. Гельцер идет гораздо дальше, чем это позволяют приведенные им свидетельства. В итоге его концепция оказывается в значительной мере основанной на априорных предположениях, а не на конкретных данных источников12. Ф. Миллар предлагает отвергнуть точку зрения Гельцера о существовании однородной элиты (или «аристократии»), контролирующей народ посредством сети патронатных отношений, и начать все заново, рассматривая римскую общину и политическую систему не сверху вниз, а снизу вверх13.
Характеристике политического строя Римской республики исследователь посвятил монографию14 и четыре статьи15, охватывающие период с IV до середины
И монография, и статьи (за одним-единственным исключением)18 подготовлены на основе лекций, прочитанных Ф. Милларом в различных университетах и научных обществах за пределами Оксфорда. Они и по форме напоминают лекции с их минимальным научным аппаратом и нередкими повторениями основных тезисов. По утверждению автора, они представляют собой легкие очерки или эссе, написанные в полемическом ключе, и предлагают один из способов, с помощью которых можно рассматривать политический процесс в этот период: не претендуя на роль полного сбалансированного обзора, они служат не более чем односторонним вкладом в с.49 незаконченный диалог, материалом для политического анализа, который будет подготовлен кем-либо другим19. В соответствии с таким предварительным характером своего исследования Ф. Миллар очень осторожен в выводах к отдельным работам, избегая по возможности четких формулировок и однозначных утверждений, а общих выводов по всему периоду IV—
По мнению Ф. Миллара, главным явлением политической жизни республиканского Рима были не выборы высших магистратов, а издание законов, устанавливающих обязательные для всех правила политической борьбы, регламентирующих деятельность должностных лиц и иногда даже определяющих персональный состав некоторых из них20. В силу этого наибольшее политическое значение имели не центуриатные комиции, связанные с избранием высших магистратов, а трибутные — самый демократичный вид народного собрания, — основной функцией которых было издание законов21. Центральное место в политической жизни занимал Римский форум, где открыто и гласно рассматривались и решались важнейшие вопросы государственной жизни22. Рядовые граждане, собиравшиеся на Форуме для участия в политических митингах (contiones), где обсуждались законопроекты, и в работе трибутных комиций, принимавших законы, обладали реальной законодательной властью23. Кроме того, в качестве участников судебных комиций (iudicia populi) или зрителей, образующих окружение (corona) заседавших на форуме судов присяжных (quaestiones perpetuae), они оказывали значительное (а нередко даже решающее) воздействие на ход судебных процессов. Зачастую именно к ним обращались ораторы, выступавшие в судах присяжных, а сами эти суды во многом походили на политические митинги (contiones)24. Таким образом, главной фигурой политической жизни республиканского Рима был не могущественный патрон, манипулирующий массой послушных клиентов, а оратор, способный убеждать в своей правоте собравшуюся на Форуме толпу25.
Наряду с этими особенностями, характерными для всей эпохи в целом, Ф. Миллар выделяет специфические черты, присущие каждому из двух рассматриваемых им периодов. По его мнению, на основании имеющихся в нашем распоряжении свидетельств невозможно создать сколько-нибудь связную и надежную реконструкцию истории Рима до осады и взятия Вей на рубеже V и IV вв. до н. э.26 Но и история следующих двух столетий может быть восстановлена лишь в самых общих чертах и главным образом с помощью ретроспективного подхода, поскольку ретроспективными являются почти все относящиеся к ней свидетельства. Поэтому необходимо начать с «исторического» периода, проведя ревизию наших собственных концепций этой эпохи, и затем двигаться назад, выясняя, какие типы социальной и политической структуры можно предположительно реконструировать исходя из того, что мы находим на каждом этапе27. В соответствии с этим Ф. Миллар начинает свое с.50 исследование политического строя Средней республики с эпохи Полибия и Сципионов, а не с эпохи Камилла и Аппия Клавдия Цека.
В статье «Политический характер классической Римской республики, 200—
Вслед за другими историками Ф. Миллар отмечает центральную роль сената (the centrality of the role of the Senate) в политической жизни классической Республики и указывает, что было бы неверно рассматривать все функции сената как совещательные32. Сенат не только контролировал деятельность римских полководцев, но также имел важные полномочия в области внешней политики и управления италийскими союзниками Рима, поскольку был единственным органом власти, принимавшим италийских и чужеземных послов и отправлявшим римских послов в чужие страны. Во
Вместе с тем, как отмечает Ф. Миллар, наиболее важные вопросы, такие, как объявление войны и заключение мира, зависели от народного голосования. Народ, принимая соответствующие законы, постоянно вмешивался и в решение италийских дел, особенно при распределении земельных наделов, выведении колоний и распространении прав римского гражданства35. Но точно так же он действовал и в самой римской общине. С помощью законов народ устанавливал правила, регулирующие все аспекты общественной жизни и деятельность магистратов, а на избирательных комициях определял их персональный состав36. Конечно, голосуя в народном собрании, рядовые граждане подвергались влиянию сверху, а иногда (как, например, во с.51 многих случаях объявления войны или заключения мира) просто ратифицировали предложения, выдвинутые магистратами в соответствии с постановлениями сената37. На пути участия широких народных масс в политической жизни имелось немало препятствий: фактическое ограничение круга лиц, занимавших высшие должности, представителями узкого социального класса, досадный разрыв между обычаем группового голосования и проживанием значительного числа граждан далеко от Рима, классовая стратификация центуриатных комиций, примитивная система открытого устного голосования, ограниченная доля граждан, которые могли реально принимать участие в голосовании, характерные для этого периода очевидное отсутствие классового сознания и наличие политического соглашательства и почтения к рангам38. Однако оценивая эти факты, следует иметь в виду и то, сколь обширен круг вопросов, которые нельзя было решать без народного голосования, и то, что, по мнению самих римлян, решения, принятые на комициях, исходили именно от народа, и то, что принимались они в обстановке гласности и открытости и, как правило, после предварительного обсуждении на политических митингах (contiones), и то, что влияние сверху было чаще всего конкурентным и, следовательно, разнонаправленным, а осуществлялось оно главным образом путем убеждения и с помощью ораторского искусства, и то, что у народа была возможность выбора и очень трудно было предсказать заранее, каким именно окажется этот выбор39.
Говоря об особенностях влияния сверху и его субъекте, Ф. Миллар затрагивает вопрос о характере римской элиты. По его мнению, пора отказаться от старых априорных представлений о наследственной «знати», аристократических факциях и всеохватывающей сети зависимости и клиентелы40. Он отмечает, что римский род (gens) в рассматриваемый период не представлял собой сколько-нибудь значимого социального института с известным составом родичей, определенными функциями или общими интересами, а занятие высших должностей, судя по исследованию К. Хопкинса и Г. Бартона41, не было наследственной монополией какой-либо замкнутой социальной группы, хотя детям консулов легче было достичь консулата, чем остальным претендентам. Сам термин «патрицианско-плебейская знать» вводит в заблуждение, поскольку «nobilis» и «nobilitas» были не техническими терминами, обозначающими замкнутую и определенную в правовом отношении группу, а всего лишь описаниями, появившимися впервые, видимо, только в позднереспубликанской литературе42. Постоянная демонстрация заслуг предков, погребальные речи и игры, роскошные триумфы и строительство общественных зданий — все это показывает, насколько представители выдающихся семей зависели от симпатий широкого круга избирателей, и заставляет усомниться в том, что они могли манипулировать электоратом с помощью патронатно-клиентских связей. И хотя благодарность клиентов, получивших защиту патрона-адвоката в суде, могла пригодиться во время выборов, тем не менее ни в одном источнике не указано прямо, что клиент был обязан голосовать за своего патрона43 или тем более за политического союзника своего патрона44. Помощь друзей и родственников в политической борьбе была общественно признанной практикой. Известно несколько выдающихся деятелей, которые опирались на друзей и сторонников, отстаивая свою позицию в сенате. Однако нет свидетельств о более крупных группировках или партиях типа «Сципионовой» или «Фульвиевой», которые охватывали бы значительную часть 300 членов сената и существовали бы на протяжении с.52 нескольких поколений45. Для политика, добивавшегося чего-либо от сената или народа, умение убеждать аудиторию в своей правоте было, по всей видимости, важнее, чем поддержка друзей или клиентов. Немалое значение при этом наряду с красноречием имело и содержание тех крупных политических вопросов, которые были предметом дебатов, и то, как они затрагивали интересы населения46.
Все это позволяет отказаться от устоявшихся априорных представлений и рассматривать общественную жизнь классической республики как арену, на которой те, кто добивался высших должностей или занимал их, соперничали перед толпой, указывая, если могли, на своих прославленных предков, используя красноречие для защиты граждан, демонстрируя свои военные победы. Сражаясь с политическими противниками в судебных комициях или проводя новые законы в трибутных, они пускали в ход умение убеждать. Им приходилось участвовать в дебатах не только и не столько в сенате, сколько под открытым небом на Форуме перед постоянно находившейся там толпой. Именно она символизировала и представляла, пусть и несовершенным образом, суверенную власть римского народа47.
Таким образом, из трех элементов конституции классической республики Ф. Миллар выделяет в качестве ведущих сенат и комиции, подчеркивая вслед за Полибием главенствующую роль сената48. И хотя, по его мнению, такую систему вряд ли можно назвать демократией, тем не менее власть народа была одним из значительных факторов политической жизни, а Рим во многих отношениях походил на классическую афинскую демократию больше, чем мы позволяем себе думать49.
Написанная в сугубо полемическом ключе с непривычными, а подчас даже шокирующими положениями и выводами статья Ф. Миллара — первая из нескольких его работ о политической жизни республиканского Рима — вызвала оживленный отклик и инициировала назревшую и очень полезную дискуссию. С резкой критикой основных положений этой статьи и ее методологической базы выступил Л. Буркхардт — убежденный сторонник концепции М. Гельцера. Он отметил, что Ф. Миллар ведет дискуссию главным образом на институциональном уровне, не принимая в расчет влияния социальной сферы на политическую, что он не уделяет должного внимания не только неформальным, но даже и некоторым формальным средствам воздействия политической элиты на рядовых граждан и препятствиям для активного участия народа в политической жизни. По его мнению, нобилитет контролировал деятельность комиций и направлял ее в нужное для себя русло50. Однако благодаря законодательным функциям комиций многие важные политические вопросы становились предметом общественного разбирательства, и правящей элите приходилось объяснять рядовым гражданам необходимость и полезность принимаемых решений. В силу этого нобилитет не мог позволить себе заниматься политической деятельностью, полностью оторванной от интересов народа51. Последнее утверждение предполагает наличие взаимного (пусть и асимметричного) контроля и влияния и слабо согласуется с устоявшимися представлениями. Таким образом, полемизируя с Ф. Милларом и другими современными исследователями, Л. Буркхардт был вынужден внести значительные коррективы в ту концепцию, которую он защищает и отстаивает.
Почти одновременно со статьей Ф. Миллара вышла статья Э. Линтотта с немыслимым еще совсем недавно названием «Демократия в Средней республике»52. Она также посвящена характеристике строя Рима при Полибии и содержит во многом с.53 сходные выводы. По мнению автора, римский народ в эту эпоху не имел прямого отношения к выработке и принятию внешнеполитических решений, но был вправе выражать на комициях свое согласие с самыми важными из них. Он также принимал путем голосования правила в делах, непосредственно затрагивавших его «домашние интересы»,
Основные выводы статьи Ф. Миллара получили поддержку и у таких корифеев современного антиковедения, как Ф. Уолбэнк, П. Брант и Дж. Норт, хотя двое последних сопроводили свое согласие существенными оговорками, отметив в частности, что тот уделяет чересчур много внимания формальным, «конституционалистским» моментам54. В целом можно отметить, что первая работа Ф. Миллара, посвященная характеристике политического строя Римской республики, оказалась созвучной новым взглядам на эту проблему и повлияла на их дальнейшее становление и развитие.
В статье «Политическая власть в среднереспубликанском Риме: Курия или Комиций?», опубликованной в 1989 г., Ф. Миллар сформулировал свои представления о характере политического строя Рима в IV—
Избранный ракурс исследования, требующий рассматривать политическую структуру Рима в направлении от Комиция к Курии, а не наоборот, позволяет, по мнению Ф. Миллара, сосредоточить внимание на самом главном аспекте политической жизни — утверждении народного суверенитета с помощью законодательства. Ведь именно оно свидетельствует о том, что и конституционная структура государства, и условия деятельности, а также обязанности должностных лиц зависели от решений, принимаемых народом на комициях57.
По мнению Ф. Миллара, представление о доминировании в IV—
Складывается впечатление, что полемизируя со своими оппонентами Ф. Миллар приходит прямо к противоположным выводам на основе такого же, как у них, сугубо одностороннего подхода и соответствующих приемов аргументации. Ведь согласиться с его доводом о роли законодательства в утверждении власти народа можно, только исходя из априорного предположения, что принимаемые комициями законы выражали волю и интересы большинства римских граждан.
Но судя по размерам Комиция, принимать пассивное участие в обсуждении законопроекта на митинге (contio) в
Говоря об особенностях аргументации Ф. Миллара, нельзя не обратить внимания на то, как он использует ретроспективный метод, столь важный, по его мнению, для реконструкции истории IV—
Свою характеристику Поздней республики Ф. Миллар начинает с опубликованной в 1986 г. статьи «Политика, убеждение и народ перед Союзнической войной (150—
Шесть десятилетий, о которых идет речь в этой работе, были, по мнению Ф. Миллара, периодом острого кризиса римского государства, породившего новые и обострившего старые конфликты и противоречия, вызвавшего усиление законодательной активности, а также своеобразный литературный бум как в жанре политической полемики, так и в историографии. Все это позволяет создать выписанную во всех деталях модель того, как функционировала римская политика и каково было ее содержание перед Союзнической войной67.
Свидетельства, которыми мы располагаем, в значительной мере исходят от Цицерона. Используя их, отмечает Ф. Миллар, надо иметь в виду, что они отражают реакцию на происходящее и устремления как самого автора, так и людей, разделявших его взгляды. Но они не являются ни описанием реально существующей политической системы, ни выражением тех ценностей, на которых она основывалась. Представления Цицерона о том, что сенат должен играть руководящую роль в процессе принятия политических решений, а государство — находиться под политическим контролем сената, пользовались гораздо бо́льшим успехом у потомства, чем у его современников. Некритическое отношение к сообщениям Цицерона привело к формированию и широкому распространению в историографии нашего времени неосознанных априорных представлений о сенате как о разновидности парламента, который осуществлял полномочия правительства (a sort of parliament, which exercised the powers of government). Эта неосознанная фикция коллективного парламентского правления, осуществляемого сенатом, затушевала центральную роль гораздо более важного взаимоотношения между «одним» и «многими» — отдельным оратором и/или должностным лицом, с одной стороны, и толпой, с другой стороны. И хотя мы не можем не смотреть на эту эпоху глазами Цицерона, остаются два других пути к идеям, воплощенным в принятых народом законах: в первую очередь с помощью тех из этих законов, которые дошли до нас в надписях, во вторую — с помощью речей, обращенных к народу68.
Характеризуя особенности исследуемого им этапа римской истории, Ф. Миллар отмечает распад относительного единства внутри правящего класса, что привело к вынесению на рассмотрение народа политических и конституционных предложений, чрезвычайно различающихся по своему идеологическому содержанию69. с.56 Это в свою очередь способствовало расколу между рядовыми гражданами и социальными верхами. Под воздействием ораторов-популяров народ начинает неприязненно относиться к сенаторам, ведущим роскошный образ жизни, подозревать их в том, что они наживаются, торгуя римскими государственными интересами70. Все это ведет к более активному участию народа в делах государственного управления и прежде всего к расширению сферы законодательного регулирования. Теперь его объектом стал почти каждый аспект государственной жизни, и характерно в этом отношении, что законы устанавливают правила для должностных лиц и дают им детальные инструкции. С помощью законов, принятых по предложению народных трибунов, рядовые граждане вмешиваются в те сферы государственного управления, которые ранее были прерогативой сената, например, в распоряжение государственными финансами, управление провинциями, в решение внешнеполитических вопросов71. Тем, кто приходит на Форум, чтобы принять участие в обсуждении законопроектов и голосовании, принадлежит реальная законодательная власть. Принимая или отвергая законы, народ руководствуется собственным пониманием своих интересов. Характерно, что все законопроекты, расширяющие конституционные права латинских граждан и италийских союзников, были либо забаллотированы, либо даже не поставлены на голосование, а все те, которые ограничивали эти права, были приняты72. Такая линия поведения свидетельствует о силе народного стремления к сохранению исключительных прав народа на осуществление политической власти73.
Нетрудно заметить, что созданная Ф. Милларом новая модель функционирования римской политики напоминает Афины времен Перикла и Демосфена. Главными действующими лицами римской политической жизни в соответствии с этой моделью являлись влиятельные и красноречивые политики (народные вожди) и всевластный народ, осуществлявший общее руководство государством и стремившийся контролировать деятельность всех органов государственного управления. Ф. Миллару, безусловно, удалось выявить и наглядно представить многие существенные особенности нового этапа римской истории — эпохи Гракхов и Сатурнина. Вместе с тем в его работе, посвященной этой эпохе, остается немало неясного и спорного. Вторая статья Ф. Миллара, в отличие от первой, представляет собой не картину, выписанную во всех деталях, а эскиз со слабо прописанным фоном. Непонятно, какую роль играл в политической жизни сенат. Имел ли он по-прежнему, как и при Полибии, некоторые важные политические функции, которые в наше время принадлежат правительству и парламенту? Или же отныне они, так же как и в Афинах, оказались у народного собрания, а Курия превратилась в маргинальный и аномальный институт, уступив центральное место на политической арене Комицию? Можно ли видеть в неоднократных вторжениях народа в традиционную сферу деятельности сената свидетельство появления новой системы государственного управления, или это — всего лишь сбои и нарушения в работе старой системы, вызванные острым политическим кризисом? Ф. Миллар, по всей видимости, придерживается первого, мне же более верным кажется последнее. Трудно понять, каким образом комиции с присущими им характерными особенностями, отличающими их от афинской экклесии, могли выполнять те же самые функции, что и она. Спорным также представляется образ Цицерона как беспочвенного прожектера. В речах популяров, адресованных народу, которые Ф. Миллар предпочитает свидетельствам Цицерона, мы также находим не описание реально существующей политической системы, а лишь реакцию на происходящее и устремления как самих ораторов, так и тех, кто разделял их взгляды. В текстах сохранившихся законов можно обнаружить бесценную информацию о власти (potestas) народа и магистратов, но напрасно было бы надеяться узнать что-либо с.57 существенное о политическом влиянии (auctoritas) сената, поскольку оно не могло быть предметом законодательного регулирования74. Таким образом, отбор источников сам по себе уже предполагает определенные выводы о роли в политике Курии и Комиция.
В статье и монографии Ф. Миллара, опубликованных соответственно в 1995 и 1998 годах и посвященных заключительному этапу история Римской республики, одновременно подводятся итоги его работы по этой тематике. Цель монографии — понять структуру политической деятельности в республиканском Риме с точки зрения роли народа, а также продемонстрировать центральную роль в римской политике митингов на открытом воздухе (contiones), поместив тем самым римский народ или толпу, которая его олицетворяла, в центре нашей картины римской системы75. Период, которому посвящены обе работы, полнее освещен в источниках, чем любой другой в истории древнего мира. Он охватывает последние три десятилетия республики, начиная с отречения Суллы от власти (80 г. до н. э.) и заканчивая переходом Цезаря через Рубикон (49 г. до н. э.). Первое десятилетие связано с борьбою против установленного Суллой политического режима и завершается в 70 г. до н. э. крушением господства сената и восстановлением суверенной власти народа. Последнее пятилетие (55—
Эта политика связана с вмешательством народа путем издания законов во все области государственной жизни, со стремлением его поставить под свой контроль деятельность должностных лиц, управление провинциями, отношения с союзными государствами, процесс завоеваний и аннексий и, наконец, распоряжение всем достоянием и доходами римского государства. Она вела к постепенному сосредоточению власти в руках отдельных лиц и в конечном счете — к гибели республики и установлению монархии76.
Условия, в которых формировалась и осуществлялась «политика народа», коренным образом изменились после Союзнической войны. По цензу 70 г. до н. э. численность римских граждан возросла с 400 до 900 тыс. человек. Теперь набор в легионы и составление ценза проводились не только в Риме, но и на местах, в италийских муниципиях, однако голосование по-прежнему было возможно только в самом Городе. Таким образом, Римская республика в административном и в политическом отношениях становится чем-то вроде национального государства, а в конституционном — остается нуклеарным городом-государством77. Отныне активное участие в государственных делах было возможно лишь для незначительной доли граждан: даже в самых многолюдных комициях мог принимать участие только один из 45, обычно же она была меньше, а доля тех, кто участвовал в contiones, была еще в несколько раз меньше78. Доминирующим влиянием в комициях теперь пользуются 300 тыс. граждан, которые живут в самом Городе или его ближайших окрестностях. Из них в свою очередь в наиболее благоприятном положении оказались те, кто живет или работает недалеко от Форума или в табернах, расположенных на самом Форуме79. Поскольку множество граждан, переселившихся в Рим, по-прежнему числится и голосует в своих сельских трибах, городской плебс Рима, ранее голосовавший только в с.58 четырех трибах, отныне может использовать для собственной выгоды право голосования, принадлежащее всему гражданству80. Уже в
Подводя итоги своего исследования в последней главе «Римская толпа: какая разновидность демократии?», Ф. Миллар указывает, что для правильного понимания проблемы надо проводить различие между тремя разными вещами: 1) формальными структурами Поздней республики; 2) социальными реалиями участия или неучастия в этих структурах и 3) осуществлением власти, убеждения и насилия между теми индивидами и группами, которые принимали такое участие84. С точки зрения формальных структур ясно, что конституция римской res publica делала ее одной из разновидностей демократии85. Сложнее обстоит дело с двумя другими параметрами, поскольку еще многое остается неясным в отношении механизмов социального воздействия представителей «элиты» на участников голосования. В заключение Ф. Миллар отмечает, что сила народной составляющей в римской политической традиции заключалась в числе прочего в ее настоятельном требовании, чтобы общественные функции осуществлялись на глазах народа. Слабость ее, как доказывает история Поздней республики, в том, что требование наглядного действия и публичной речи на Форуме означало, что состав того хрупкого меньшинства, которое вследствие своего присутствия на Форуме «представляло» весь римский народ, определялся либо случайными обстоятельствами, либо воздействием со стороны заинтересованных групп. Тем не менее, как бы ни колебались мы, позволяя называть демократией систему со столь глубокими структурными слабостями и противоречиями, главный довод, выдвигаемый в этом исследовании, заключается в том, что при любой оценке Римской республики необходимо принимать во внимание власть толпы86.
По всей видимости, Ф. Миллар считает, хотя в с существенными оговорками, что политический строй позднереспубликанского Рима был демократическим не только de iure, но и de facto87. Эти оговорки связаны с узурпацией римской толпой власти и полномочий всего римского народа. То, что в период расцвета «политики народа» сама эта толпа не только царствовала, но и правила, a contiones и законодательные комиции играли главную роль в политической жизни и государственном управлении, не вызывает у него сомнений. Однако, как замечает он сам, дать верную оценку с.59 любому институту можно лишь с учетом контекста или контекстов, в которых тот функционирует88. Мы можем утверждать, что contiones и комиции, собиравшиеся на Форуме, были центром политической жизни, только имея представление о том, какое место занимали в ней другие значимые политические силы и институты. К ним относились, по свидетельству Саллюстия, Цицерона89 и многих других римских авторов, нобилитет и сенат. Но в обширной второй главе своей монографии, характеризуя социальный и политический контекст, в котором действовала римская толпа, Ф. Миллар упоминает о них лишь мельком. И в этом, и в других разделах он говорит о них походя и лишь для того, чтобы отметить их политическую и конституционную слабость после крушения режима, установленного Суллой. Говоря о классе римских должностных лиц (это название он предпочитает термину «аристократия»), Ф. Миллар указывает, что их прочное коллективное доминирование могло бы иметь место лишь в том случае, если бы среди них существовало единство принципов и подходов, но именно оно и отсутствовало в последние 30 лет существования республики90. Однако сам же Ф. Миллар в своей статье «Корнелий Непот, “Аттик” и римская революция» отмечает, что последние десятилетия республики были временем перехода власти от сети выдающихся семей (a network of prominent families) в руки ряда сменявших один другого единоличных правителей91. Подчеркивая беспомощность сената, Ф. Миллар постоянно повторяет, что тот не был в каком бы то ни было смысле этого слова ни парламентом, ни правительственным органом92, толпа же, собравшись на Форуме и разделившись по трибам, выступала не только как суверен, но и как «действенный правительственный орган»93. В этом отношении интересна трактовка, которую он дает волнениям римского плебса в конце 57 г. до н. э. в связи с надвигающимся голодом. Как известно, разъяренная вопящая толпа сорвала театральные зрелища, а затем окружила Капитолий, где в это время заседал сенат, и потребовала, чтобы тот принял неотложные меры. После того как сенаторы, обсудив ситуацию, издали постановление о назначении Помпея ответственным за продовольственное снабжение Рима, это решение было утверждено комициями в качестве закона94. Ф. Миллар видит в этом эпизоде еще одно подтверждение слабости сената, поскольку тот не мог издавать законы95. С этим трудно не согласиться, однако данный эпизод свидетельствует, на мой взгляд, еще и о том, что именно сенат был «действенным правительственным органом»96. Толпа же вмешивалась в его деятельность, оказывала на него давление, а затем обеспечивала легитимацию принятых под этим давлением решений. Толпа, как мне представляется, узурпировала у римского народа не функции правительственного органа, а функции суверена, который может легитимировать наиболее важные решения других органов власти и управления97 и даже вмешиваться по своему произволу в их деятельность, но не может на постоянной основе исполнять их функции.
Как справедливо заметил Ф. Миллар, данные, на которых он строит свои выводы, в силу особенностей наших источников и объективных сложностей, связанных с с.60 самой тематикой, позволяют прийти и к другим решениям98. Так, например, Ф. Пина Поло на основе предпринятого практически одновременно с Ф. Милларом тщательного исследования деятельности contiones в позднереспубликанском Риме и своего собственного понимания ее контекста пришел к прямо противоположным выводам99. Последнее слово в споре о римской олигархии и демократии еще не сказано и вряд ли когда-нибудь будет сказано. Заслуга Ф. Миллара заключается в том, что он со свойственной ему решительностью и бескомпромиссностью обрушился на морально устаревшие представления, в очередной раз возмутив спокойствие ученого мира и оживив полемику, в ходе которой, как известно, рождается истина100.
During the last decades scholars have criticized severely the traditional view that Roman nobility exercised its control over comitia through their obedient clients, and that the political system of the Roman republic in the 3rd—
In the author’s opinion, F. Millar’s conception is not free from contradictions. E. g. he seems to underestimate political influence of the aristocracy and the role of the senate in state government. Still, his ideas are more in line with modern view of Roman history, and its very existence helps to overcome the obsolete concepts.
ПРИМЕЧАНИЯ
