| «Но Брут его назвал властолюбивым, а Брут весьма достойный человек…» |
| (У. Шекспир. «Юлий Цезарь») |
 |
Crawford 433/2. Источник иллюстрации: Ancient Coins Search Engine. |
Римская республика, управляемая десятком знатнейших семей, ведущих свое происхождение от богов и героев, при этом всячески культивировала свое свободолюбие и ненависть к тирании. Молодые римляне воспитывались на примерах легендарной древности — их любимыми героями были тираноубийцы и освободители греческой и римской республики.
При этом сами властители Рима и мира вели себя по-царски. Магистраты римского народа мановением руки останавливали войны и разрушали города, давали подчиненным народам законы и обращали их в рабство. Они числили в своих клиентах царей и народы, их должниками были города и государства всего средиземноморья…
Однако даже в этом обществе, сочетающем царственный аристократизм и воинствующее свободолюбие, была семья, в которой эти традиционные качества сливались в особо гипертрофированной форме. Именно в этой семье родился Марк Юний Брут.
В 54 г. до н. э. Брут, магистрат для чеканки монеты римского народа, выпустил серию денариев с изображением своих предков — героев ранней истории Рима Луция Юния Брута и Гая Сервилия Ахалы.
Оба предка прославились своим свободолюбием. Римские школьные учителя рассказывали детям о старом Бруте, изгнавшем из Города царей, и об Ахале, не позволившем Спурию Мелию захватить власть над квиритами.
Луций Брут, племянник царя Тарквиния Гордого, по патриотической римской легенде, возглавил заговор против дяди и его сыновей, которые превратили царскую власть в тиранию. Именно он, будучи начальником конных телохранителей царя (Celeri), возглавил народное выступление против Тарквиниев, отсутствующих в Городе, и стал первым консулом римского народа вместе с другим царским родичем — Л. Тарквинием Коллатином. Однако ни один из первых консулов не смог завершить свою магистратуру в установленный срок. Коллатин удалился в изгнание по требованию коллеги, указывавшего на ненависть римлян к самому имени Тарквиниев, а Брут погиб в одном из сражений начавшейся войны, в которой против римлян в поддержку изгнанного царского рода выступили члены этрусской конфедерации.
Смерть Луция Брута в битве привела к прекращению знаменитого патрицианского рода. Оба сына консула, Тит и Тиберий, несколькими неделями ранее вступили в заговор в поддержку Тарквиниев, организованный их дядьями — Вителлиями (на сестре Вителлиев был женат консул) и Аквилиями, племянниками Коллатина, и по приказу отца были казнены. Таким образом, претензии Марка Брута на происхождение от первого консула необоснованны — хотя в
Род Марка Брута на самом деле восходит к одному из первых плебейских трибунов Луцию Бруту. Дионисий Галикарнасский пишет о нем: «Звали его так же, как и того, который лишил власти царей, Луций Юний, и он, желая иметь полностью такое же имя, захотел называться Брутом» (Dion. Hal. VI, 70, 2). Этот Брут вошел в 493 г. в первую коллегию плебейских трибунов, а годом спустя стал плебейским эдилом.
Однако, несмотря на древность рода, семья Марка Брута не входило в число правящих семейств Рима — последним консулом по прямой восходящей линии был его прапрадед М. Юний Брут в 178 г. до н. э. Прадед и дед достигали лишь претуры, а отец не поднялся выше народного трибуната. Дед и отец Марка Брута во время гражданских войн поддержали марианцев и оба погибли от рук сторонников Суллы. Дед, претор 88 г., бежал из Италии на Сицилию вместе с Карбоном и, преследуемый отрядами Помпея, покончил жизнь самоубийством. В «Периохах» Тита Ливия его смерть описана так: «Гней Папирий Карбон, вытесненный на остров Коссуру, послал Марка Брута на рыбацком челне в Лилибей разведать, там ли Помпей; но, окруженный Помпеевыми кораблями, Брут упер свой меч рукоятью в скамейку и острием вверх и бросился на него всей тяжестью тела» (Liv. Per. 89). Отец же, бывший плебейским трибуном в 83 г., пережил диктатуру Суллы лишь для того, чтобы погибнуть в первом же мятеже, возникшем после его смерти. В 77 г. Брут в качестве легата присоединился к мятежному проконсулу М. Эмилию Лепиду и оборонял для него Цизальпийскую Галлию. Однако, столкнувшись под Мутиной с войсками Помпея, Брут был разгромлен и по приказу Магна тайно убит.
Гораздо бо́льших успехов в штурме консулата достигла младшая ветвь Брутов. Децим Юний Брут, второй сын консула 178 г. до н. э., стал консулом и наместником Испании. Он первым из римлян достиг с войском Атлантического океана, покорил Галлекию (совр. Галисию) и получил триумф с почетным именем «Галлекийского». Сын его был консулом в 77 г., а внук, усыновленный в род Постумиев Альбинов, стал, наряду со своим дальним родственником и Г. Кассием Лонгином, еще одним организатором убийства Цезаря.
Отец Марка Брута женился на Сервилии, дочери Кв. Сервилия Цепиона из знатнейшей патрицианской семьи, восходившей к первым годам республики.
Как и Бруты, Сервилии гордились предком — борцом с тиранией. Их история тираноборства произошла в середине
Купленный хлеб он раздавал бедноте, что привлекло к нему толпы народа. Именно в этой среде родился заговор, имевший целью добычу царской власти для Мелия. Однако консулы узнали о готовившемся выступлении и назначили диктатора — 80-летнего Л. Квинкция Цинцинната, пользовавшегося огромным авторитетом в народе. Учитывая старость Квинкция, его назначение выглядело скорее пропагандистским шагом, а для непосредственной борьбы с заговором был назначен начальником конницы Г. Сервилий Ахала. Именно Ахала явился к Мелию и потребовал от него явиться на суд к диктатору, а когда Мелий бросился бежать, призывая на помощь своих сторонников, догнал его и заколол кинжалом. За подавление заговора Ахала был почтен особой благодарностью диктатора и сената, но несколько лет спустя изгнан по решению народного собрания за убийство гражданина без суда.
С тех пор Сервилии более десяти раз добивались консульства, были диктаторами, начальниками конницы и цензорами. Особый успех в достижении магистратур выпал на долю этого рода в середине
Прадед Брута — Квинт Сервилий Цепион, консул 106 г. до н. э. — одна из одиозных фигур в римской истории. Получивший в период консульства назначение против нашествия кимвров и тевтонов в Трансальпийской Галлии, он ничего не сделал для выполнения поставленной задачи, «прославившись» разграблением общегалльского святилища в Толозе. Как сообщает Юстин, эпитоматор Помпея Трога, Цепион захватил сто десять тысяч фунтов серебра и пятьсот тысяч фунтов золота (Орозий, однако, говорит только о ста тысячах фунтов золота). Впрочем, огромные богатства, награбленные галлами за сотни лет их экспансии и пожертвованные богам Толозы, римской казне не достались. Орозий пишет: «Рассказывают, что когда это богатство в сопровождении охраны он отправил в Массилию, дружественный римскому народу город, и когда тайным образом были перебиты — как утверждают некоторые — те, кому было поручено его охранять и доставить, это он присвоил себе все богатства посредством того преступления» (Oros. V, 15, 25).
«Золото Толозы» вошло в поговорку. А. Геллий пишет: «Таков же смысл и того древнего выражения, которое мы засвидетельствовали в таком виде: “Толозское золото”. Ведь когда консул Квинт Цепион в галльской земле разграбил город Толозу, и в храме этого города обнаружилось много золота, то всякий, кто прикасался к этому награбленному золоту, умер страшной и мучительной смертью» (A. Gell. III, 9, 7).
Первыми пострадавшими от проклятия «золота Толозы» стал сам Квинт Цепион и его армия. В 105 г., будучи проконсулом, он отказался подчиниться консулу Гн. Манлию Максиму и самостоятельно вступил в сражение против германцев, наступающих по берегу Роны. Поражение и гибель армии Цепиона стали первыми звеньями страшной катастрофы, вошедшей в историю под названием «битва при Араузионе». 80000 римских легионеров погибло в этой резне, а день 6 октября, когда погибли сразу две армии, стал «черным» днем римского календаря.
Цепион спас свою жизнь в катастрофе, но не смог сохранить чести. По возвращении в Рим он был обвинен в потере армии и краже «золота Толозы», был изгнан и вскоре умер в Азии, всеми презираемый.
Сын его и наследник «проклятого золота» достиг в 91 г. претуры, а в начавшейся Союзнической войне стал одним из командующих римскими армиями. Однако успеха он не добился. Лидер марсов Кв. Поппедий Силон, зная о непомерной жадности Цепиона (как будто мало ему было «золота Толозы»!) решил заманить его в ловушку. «К Цепиону, — как пишет Аппиан, — перешел, под видом перебежчика, неприятельский полководец Квинт Попедий и дал ему в качестве залога двух привезенных им молодых рабов, которых он выдавал за своих сыновей, а потому и одел их в отороченные пурпуром одежды. В залог он посылал также позолоченные и посеребренные свинцовые круглые пластинки. Попедий настаивал на том, чтобы Цепион как можно скорее следовал со своим войском и захватил лагерь Попедия, оставшийся без начальника. Цепион дал себя уговорить и выступил. Тогда Попедий, очутившись вблизи устроенной им засады, взбежал на какой-то холм с целью якобы высмотреть, где враги, и с холма дал им сигнал. Неприятели быстро явились и уничтожили Цепиона и многих бывших с ним» (App.
Дед Марка Брута имел двух детей — сына Квинта и дочь Сервилию. Квинт Цепион умер в 67 г. до н. э. довольно молодым. Он был женат на Гортензии, дочери знаменитого оратора, и имел дочь Сервилию. Отсутствие наследников мужского пола заставило его усыновить по завещанию племянника — сына сестры — М. Юния Брута, получившего по усыновлению имя Кв. Сервилий Цепион Брут Юниан. Впрочем, гораздо чаще его звали просто Брут или Брут Цепион.
Сервилия, мать убийцы Цезаря, была замужем дважды, сначала за М. Юнием Брутом, плебейским трибуном 83 г., а затем за Д. Юнием Силаном, консулом 62 г. Кроме сына она родила еще трех дочерей, но так как мужья Сервилии носили одинаковый nomen, установить, родные они Марку или единоутробные — невозможно.
Таково происхождение Марка Брута, которое он подчеркивал, чеканя монету с профилями знаменитых предков — героев седой римской древности Брута и Ахалы.
Происхождение от таких предков не могло не наложить отпечаток на личность Марка Брута. Он считал себя потомственным хранителем Свободы, что подчеркивал и другим денарием 54 г. — с изображением Libertas на аверсе и Первого консула в окружении ликторов на реверсе. Стремление стать достойным наследником славных предков постоянно требовало от Брута идти наперекор собственным интересам. В 49 г. он встал на сторону Помпея (убийцы отца и деда) против своего близкого друга Цезаря, так как «традиции предков» (mos maiorum) требовали от него этого.
 |
Crawford 433/1. Источник иллюстрации: Ancient Coins Search Engine. |
В 44 г. он возглавил заговор против Цезаря, подстрекаемый надписями и подметными письмами. «О, если бы ты был сегодня с нами!» — обращалась надпись на цоколе статуи Луция Брута к первому консулу. «Если бы жил Брут!» — вторила другая надпись. «Ты не Брут!» — заявляли анонимные послания, найденные им среди табличек, подаваемых ему как претору.
Что мог сделать в таких условиях философ, черпающий ориентиры для жизни в историях далекого прошлого? Мог ли он не возглавить заговор против Цезаря?
Представляя себя наследником легендарных героев древности, ревнителей свободы и тираноборцев, в повседневной жизни Марк Брут следовал примерам предков недавнего прошлого. Унаследовав от деда и прадеда по материнской линии огромные связи в Азии, Брут стал самым главным и самым безжалостным ростовщиком восточного Причерноморья. Письма Цицерона открывают для нас эту сторону жизни Брута. Позволю себе привести довольно объемный отрывок из письма Цицерона к Аттику, относящегося к эпохе Киликийского наместничества оратора, которое раскрывает нам секреты деловых занятий Брута:
«Теперь выслушай о Бруте. Близкие друзья твоего Брута — это некие Марк Скапций и Публий Матиний, которых он препоручил мне настоятельнее обычного, — заимодавцы жителей Саламина на Кипре. Матиния я не знаю; Скапций посетил меня в лагере. Ради Брута я обещал постараться о том, чтобы саламиняне уплатили ему деньги. Он поблагодарил меня и попросил должности префекта. Я сказал, что не даю ее никому из дельцов (то же я говорил и тебе; Гней Помпей, обратившийся ко мне с такой просьбой, согласился с моим решением; что скажу я Торквату о твоем Марке Лении, многим другим?), но что если он хочет быть префектом ради получения долга, я позабочусь о взыскании. Он поблагодарил меня, уехал. Наш Аппий дал этому Скапцию несколько конных отрядов, чтобы он при их помощи принудил саламинян к уплате, причем Скапций был у него префектом и мучил саламинян. Я же приказал коннице покинуть остров. Это огорчило Скапция.
Что еще? Чтобы предоставить ему свое покровительство, я, когда ко мне в Тарс приехали саламиняне и с ними Скапций, потребовал уплаты денег. Много речей о долговом обязательстве, о несправедливостях Скапция. Я отказался слушать, уговаривал, просил закончить дело хотя бы во внимание к благодеяниям, оказанным мной городу, и, наконец, сказал, что заставлю. Люди не только не стали отказываться, но даже заявили, что они заплатят ему за мой счет: раз я не принял дара, они как бы дадут за мой счет то, что привыкли давать претору, причем их долг Скапцию несколько меньше преторского сбора.
Я похвалил людей. “Отлично, — говорит Скапций, — но подведем итог”. Однако, хотя я в своем обычном эдикте установил плату за ссуду в размере одной сотой с годичным приращением, он, на основании долгового обязательства, стал требовать по четыре сотых. “Что ты, — говорю, — разве могу я вопреки своему же эдикту?”. А он предъявляет постановление сената, изданное в консульство Лентула и Филиппа и гласящее, что тот, кто будет наместником в Киликии, пусть судит на основании того долгового обязательства.
Сначала я ужаснулся: ведь это было гибелью для города. Нахожу два постановления сената о том же долговом обязательстве, изданные в то же консульство. Когда саламиняне пожелали заключить в Риме новый заем для погашения старого долга, они не могли этого сделать, потому что это запрещено Габиниевым законом. Тогда друзья Брута, полагаясь на его влияние, согласились дать им взаймы с ростом по четыре сотых, если сенат обеспечит это своим постановлением. Ради Брута сенат принял постановление, что это не будет вменено в вину ни саламинянам, ни тому, кто дал им деньги. Они отсчитали деньги, но затем ростовщикам пришло на ум, что это постановление сената нисколько не помогает им, ибо Габиниев закон запрещает судебное разбирательство на основании долгового соглашения. Тогда сенат постановляет, что на основании этого долгового обязательства суд должен производиться и что это долговое обязательство имеет такую же силу, как и прочие долговые обязательства, а не иную. После того как я разобрал все это, Скапций отводит меня в сторону; говорит, что не возражает, но что они, по их мнению, должны двести талантов; он желает получить это, но они должны несколько меньше. Он просит меня добиться уплаты двухсот талантов. — “Прекрасно”, — говорю и зову тех, отослав Скапция. — “Как же, — говорю, — сколько вы должны?”. “Сто шесть”, — отвечают. Снова обращаюсь к Скапцию. Тот возопил. — “Как же? — говорю, — нужно проверить расчеты”. Усаживаются, подводят итог; все сходится до гроша. Они хотят заплатить, настаивают, чтобы он взял деньги. Скапций снова отводит меня в сторону и просит оставить дело так. Я отнесся снисходительно к его бесстыдному домогательству, а грекам, жаловавшимся и просившим позволить им внести деньги в храм, я не уступил. Все присутствовавшие — кричать, что нет ничего бессовестнее Скапция, не удовлетворяющегося одной сотой с приращением; другие — что нет ничего глупее. Мне же он казался скорее бессовестным, нежели глупым, так как либо он не был доволен одной сотой с верной уплатой, либо рассчитывал на четыре сотых при неверной уплате.
Таково мое оправдание. Если Брут не одобряет его, то не знаю, за что я ему друг. Но его дядя, конечно, одобрит, особенно потому что недавно, после твоего отъезда, кажется, сенат постановил по делам заимодавцев, что надлежит взимать одну сотую в месяц с непрерывным ростом. Какую разницу это составляет, ты, конечно, уже подсчитал, ведь я знаю твои пальцы. По поводу этого, замечу попутно, Луций Лукцей, сын Марка, в своем письме ко мне сетует на чрезвычайную опасность: как бы, по вине сената, эти постановления не повлекли за собой отмены долгов. Он напоминает, какое зло причинил некогда Гай Юлий, установив небольшую отсрочку; большего вреда для государства никогда не было. Но возвращаюсь к делу. Обдумай мое оправдание по отношению к Бруту, если это оправдание, — против которого по чести ничего нельзя возразить, особенно раз я оставил дело и притязания без изменений» (Cic. Att. V, 21).
Вот так вот вел дела философ и любитель свободы, герой тираноборцев всех времен и народов…
В самом очерке речь шла о прямых предках Марка Брута. Здесь я хочу вкратце рассказать о его многочисленных кузенах, дядях, зятьях и других родственниках. Думаю, для многих будет интересным узнать, сколько знаменитейших римлян находились в самом близком родстве с тираноубийцой Брутом…
Вернемся к началу
Брак Квинта Цепиона и Ливии оказался неудачным. Родив мужу сына и двух дочерей (дядю, тетку и мать М. Брута), Ливия бросила его, вернувшись в дом брата. Интересно отметить, что в нарушение римского семейного законодательства, она забрала с собой детей — в 91 г. мы встречаем маленького Квинта Цепиона живущим в доме Друза.
Отметим, что развод Ливии и Цепиона произошел значительно раньше. Уже в 96 г. Ливия вышла замуж второй раз — за Марка Порция Катона, от которого родила сына Марка Катона (будущего заклятого врага Цезаря) и дочь Порцию. Катон-старший умер во второй половине
Рассмотрим поколение матери М. Брута:
Дядя и приемный отец Брута был женат на Гортензии, дочери знаменитого оратора. Таким образом, Брут (хотя и по усыновлению) мог считать себя потомком Гортензиев и Лутациев Катулов, так как соперник Мария, консул 102 г., был тестем оратора. Известно, что у Цепиона и Гортензии была дочь, но ее дальнейшая судьба неизвестна.
Мать Брута была замужем дважды — за М. Юнием Брутом и Д. Юнием Силаном, консулом 62 г. Его три сестры были замужем за М. Эмилием Лепидом (триумвиром), П. Сервилием Исавриком и Г. Кассием Лонгином (цезареубийцей). Правнучка Лепида и Юнии была женой императора Гальбы
Сервилия, вторая дочь Цепиона и тетка Брута, была замужем за Л. Лицинием Лукуллом, покорителем Понта. Их сын в 42 г. сражался при Филиппах и погиб в рядах последней армии римской республики.
М. Порций Катон Утический, дядя Брута, был женат дважды и имел двух детей — сына Марка, погибшего при Филиппах и дочь Порцию. Порция была женой М. Кальпурния Бибула, еще одного непримиримого врага Цезаря, а после его смерти — и Брута. Пасынок Брута пережил гражданские войны и в эпоху принципата Августа писал воспоминания о своих знаменитых предках. Порция же не захотела пережить смерть брата и мужа и после Филипп покончила с собой, проглотив горящие угли.
Порция, сестра Катона Утического, вышла замуж за Л. Домиция Агенобарба, консула 54 г., и стала, таким образом, родоначальницей всех Агенобарбов эпохи империи. Двоюродный брат М. Брута, Гн. Домиций Агенобарб, был консулом в 32 г. и удачно женил своего сына на Антонии, дочери и племяннице триумвиров. Таким образом, Порция, тетка Брута, стала прапрабабкой двух таких одиозных личностей римской истории, как Мессалина и Нерон.
Сам Марк Брут первым браком (до Порции) был женат на Клавдии, дочери Ап. Клавдия Пульхра, консула 54 г. и племяннице знаменитого Публия Клодия. Другую дочь Аппий отдал Гн. Помпею-младшему, сыну Магна. Таким образом, Брут и Помпей, кровные враги по событиям 80—
Таким, вкратце, было семейное окружение Марка Брута, в котором сплелись заклятые республиканцы и предки императоров I века — вплоть до Гальбы…
