Монеты и монетарии Римской республики

Источ­ник иллю­ст­ра­ции: An­cient Coins Search En­gi­ne.

В 146 г. рим­ский пол­ко­во­дец Л. Мум­мий захва­тил Коринф. Город был стерт с лица зем­ли, а его скульп­ту­ры и кар­ти­ны импе­ра­тор при­ка­зал отпра­вить в Рим. «Новый чело­век», добив­ший­ся поче­стей не уче­бой, а воен­ны­ми подви­га­ми, Мум­мий отдал такой при­каз тем, кому было пору­че­на пере­пра­ва награб­лен­но­го в Рим: «Если эти скульп­ту­ры и кар­ти­ны погиб­нут при кораб­ле­кру­ше­нии, вы буде­те обя­за­ны сде­лать такие же!»…

Дву­мя поко­ле­ни­я­ми поз­же рим­ляне уже хоро­шо раз­би­ра­лись в гре­че­ском искус­стве и его цен­но­сти. За шедев­ра­ми эллин­ских скуль­п­то­ров и худож­ни­ков нача­лась насто­я­щая охота. О том, как про­ис­хо­ди­ло очи­ще­ние про­вин­ций от сокро­вищ гре­че­ской куль­ту­ры, рас­ска­зал на при­ме­ре Гая Верре­са М. Тул­лий Цице­рон: «…во всей Сици­лии, столь бога­той, столь древ­ней про­вин­ции, в кото­рой так мно­го горо­дов, так мно­го таких бога­тых домов, не было ни одной сереб­ря­ной, ни одной коринф­ской или делос­ской вазы, ни одно­го дра­го­цен­но­го кам­ня или жем­чу­жи­ны, ни одно­го пред­ме­та из золота или из сло­но­вой кости, ни одно­го изо­бра­же­ния из брон­зы, из мра­мо­ра или из сло­но­вой кости, не было ни одной писан­ной крас­ка­ми или тка­ной кар­ти­ны, кото­рых бы он не разыс­кал, не рас­смот­рел и, если они ему понра­ви­лись, не забрал себе».

Веррес был хотя и самым оди­оз­ным, но отнюдь не един­ст­вен­ным «цени­те­лем пре­крас­но­го» сре­ди рим­лян. Сот­ни и тыся­чи ста­туй, ваз, кар­тин пере­ко­че­ва­ли из гре­че­ско­го мира в Рим, чтобы послу­жить делу укра­ше­ния новой сто­ли­цы мира. Вновь обра­тим­ся к Цице­ро­ну: «Если испы­ты­вать страсть к ста­ту­ям и кар­ти­нам, — писал ора­тор в 45 г., — то не прав­да ли, даже мел­кий люд может удо­вле­тво­рить ее луч­ше, чем те, кто обла­да­ет боль­шим чис­лом этих пред­ме­тов. В нашей сто­ли­це обще­ст­вен­ные места очень бога­ты про­из­веде­ни­я­ми искус­ства на все вку­сы…»

Боль­шую роль в раз­граб­ле­нии Элла­ды сыг­рал Л. Кор­не­лий Сул­ла. После изгна­ния с Бал­кан войск Мит­ри­да­та и заклю­че­ния Дар­дан­ско­го мира Сул­ла изъ­ял из хра­мов и обще­ст­вен­ных зда­ний мно­же­ство про­из­веде­ний искус­ства. Ограб­ле­нию под­верг­лась и куль­тур­ная сто­ли­ца Элла­ды — Афи­ны. Луч­шие экзем­пля­ры Сул­ла, быв­ший боль­шим цени­те­лем гре­че­ско­го искус­ства, остав­лял для себя.

Не отста­ва­ли от пол­ко­во­д­ца и его сорат­ни­ки. В гре­че­ской кам­па­нии про­тив Мит­ри­да­та отли­чил­ся легат Сул­лы Л. Муна­ций Планк. Во вре­мя оса­ды рим­ля­на­ми Афин Муна­ций смог пред­от­вра­тить про­рыв в оса­жден­ный город армии, кото­рую воз­глав­лял род­ст­вен­ник и стра­тег пон­тий­ско­го царя Неопто­лем. В даль­ней­шем он слу­жил на адми­ни­ст­ра­тив­ных долж­но­стях и удо­сто­ил­ся от рим­ских и гре­че­ских тор­гов­цев почет­ной ста­туи на аго­ре Дело­са.

Отли­чил­ся Л. Муна­ций и в гра­бе­же. Сре­ди про­чих цен­но­стей, в его рим­ский дом попа­ла кар­ти­на выдаю­ще­го­ся гре­че­ско­го худож­ни­ка Нико­ма­ха из Фив, изо­бра­жаю­щая боги­ню победы Нику, взме­таю­щую ввысь чет­вер­ку лоша­дей.

После смер­ти Муна­ция кар­ти­на пере­шла по наслед­ству его сыну, с кото­рым был очень дру­жен Цице­рон, так­же боль­шой цени­тель искус­ства. Муна­ций-млад­ший имел тро­их сыно­вей, меж­ду кото­ры­ми разде­лил свое иму­ще­ство. Кар­ти­на Нико­ма­ха доста­лась млад­ше­му — Гаю, вошед­ше­му по усы­нов­ле­нию в род Плав­ти­ев и при­няв­ше­му имя Л. Плав­тий Планк.

В 48 г. Л. Плав­тий при­нял уча­стие в фар­саль­ской кам­па­нии и был ранен на реке Апс. Годом поз­же он стал моне­та­ри­ем и запе­чат­лел дедов­ский тро­фей на дена­ри­ях. На ревер­сах отче­ка­нен­ных им монет гре­че­ская Ника пре­вра­ти­лась в рим­скую Вик­то­рию, но, сме­нив имя, по-преж­не­му мча­ла в небе­са квад­ри­гу. Подоб­но ревер­су, аверс моне­ты воз­вра­ща­ет нас к вре­ме­нам деда моне­та­рия и пол­ко­во­д­ца Сул­лы. Изо­бра­же­ние Меду­зы Гор­го­ны на дена­ри­ях повто­ря­ло лик Меду­зы с три­ум­фаль­но­го релье­фа Сул­лы, най­ден­но­го в Виа дель Маре.

После афри­кан­ской кам­па­нии Планк полу­чил назна­че­ние в Бутрот на эпир­ском бере­гу Адри­а­ти­ки, где ему была пору­че­на орга­ни­за­ция коло­нии для вете­ра­нов леги­о­нов Цеза­ря. Перед пла­ни­ру­е­мым отбы­ти­ем в Сирию на вой­ну про­тив пар­фян Цезарь рас­пре­де­лил маги­ст­ра­ту­ры меж­ду сво­и­ми сто­рон­ни­ка­ми на бли­жай­шие несколь­ко лет. Л. Плав­тий Планк был назна­чен пре­то­ром на 43 г. и всту­пил в долж­ность, так как, несмот­ря на убий­ство дик­та­то­ра, его рас­по­ря­же­ния были утвер­жде­ны сена­том.

Осе­нью 43 г. Окта­виан, Лепид и Анто­ний встре­ти­лись в Боно­нии и заклю­чи­ли союз, после чего напра­ви­ли объ­еди­нен­ные вой­ска на Рим. Были выве­ше­ны про­скрип­ци­он­ные спис­ки, в кото­рые кро­ме поли­ти­че­ских про­тив­ни­ков вошли и лич­ные вра­ги и даже род­ст­вен­ни­ки три­ум­ви­ров. Так, Окта­виан вклю­чил в спис­ки сво­его опе­ку­на Г. Тора­ния, Анто­ний — дядю Луция Цеза­ря, Лепид — бра­та Луция Эми­лия Пав­ла. От лиде­ров не отста­ва­ли и их сто­рон­ни­ки. Г. Ази­ний Пол­ли­он насто­ял на вклю­че­ние в про­скрип­ци­он­ные спис­ки сво­его тестя Квинк­тия, а Л. Муна­ций Планк — бра­та Плав­тия План­ка.

Л. Плав­тий Планк попы­тал­ся спа­стись. Он добрал­ся до Салер­на и вме­сте с несколь­ки­ми пре­дан­ны­ми раба­ми спря­тал­ся в пеще­ре на бере­гу моря. Одна­ко отряд охот­ни­ков за голо­ва­ми обна­ру­жил место, в кото­ром он скры­вал­ся. Пеще­ра была силь­но раз­ветв­лен­ная и пре­сле­до­ва­те­ли мог­ли дол­го плу­тать, но они нашли вер­ный путь по запа­ху, кото­рый доно­сил­ся из обжи­то­го зако­ул­ка под­зе­ме­лья. Чтобы спа­сти Плав­тия, его рабы пре­да­лись в руки пре­сле­до­ва­те­лей, уве­ряя, что они пря­та­лись в пеще­ре одни, без хозя­и­на. Даже дол­гая и жесто­кая пыт­ка не мог­ла заста­вить их выдать хозя­и­на. Одна­ко, увидев муче­ния, кото­рым под­вер­га­лись из-за него рабы, Плав­тий вышел из убе­жи­ща и сдал­ся пала­чам, потре­бо­вав лишь, чтобы были осво­бож­де­ны стра­дав­шие за него.

Добив­шись каз­ни бра­та, Луций Муна­ций Планк уна­сле­до­вал его иму­ще­ство, в том чис­ле и кар­ти­ну Нико­ма­ха. Одна­ко, он не решил­ся оста­вить ее себе. 29 декаб­ря 43 г., через несколь­ко дней после смер­ти бра­та, Планк всту­пил в Рим с три­ум­фом, кото­рый он вытре­бо­вал у три­ум­ви­ров за при­ду­ман­ные им победы над гал­ла­ми. Дву­мя дня­ми поз­же с не более оправ­дан­ным три­ум­фом (толь­ко над Испа­ни­ей) вошел в Рим кол­ле­га План­ка по кон­суль­ству 42 г. М. Эми­лий Лепид. Чтобы при­влечь рим­лян к уча­стию в празд­но­ва­нии три­ум­фа, Планк и Лепид высту­пи­ли с эдик­та­ми: «В доб­рый час! При­ка­зы­ваю всем муж­чи­нам и жен­щи­нам при­но­сить жерт­ву и празд­но­вать насто­я­щий день. Кто будет ули­чен в невы­пол­не­нии насто­я­ще­го при­ка­за­ния, будет счи­тать­ся в чис­ле проскри­би­ро­ван­ных».

Во вре­мя три­ум­фа Муна­ций Планк посвя­тил кар­ти­ну, изъ­ятую из дома уби­то­го им бра­та, в храм Капи­то­лия, буд­то воен­ную добы­чу. Неда­ром по Риму в те дни ходи­ли сати­ри­че­ские стиш­ки: «Над гер­ман­ца­ми, не над гал­ла­ми три­умф двух кон­су­лов». Вся горь­кая сати­ра станет понят­на, если учесть, что «гер­ман­ца­ми» (ger­ma­ni) рим­ляне назы­ва­ли не толь­ко наро­ды из-за Рей­на, но и бра­тьев…