с.65 Достаточно давно и справедливо считается, что военные реформы Августа завершили процесс формирования с.66 постоянной армии в Риме2. Однако порой это понимается так, будто именно Август создал профессиональную римскую армию чуть ли не ab ovo3. В действительности же резкой грани между армией Республики и вооруженными силами Империи не было: военная организация раннего принципата в главных своих чертах фактически сложилась уже в период второго триумвирата4.
Основу вооруженных сил императорского Рима, как показано в недавно вышедшем исследовании Л. Кеппи, составили легионы Юлия Цезаря5. Разумеется, это не было случайностью: и здесь Октавиан стремился доказать, что именно он является подлинным политическим наследником «божественного Юлия». Принцип неуклонно выдерживался даже в тех случаях, когда бывшие легионы Цезаря оказывались под началом врагов и соперников Октавиана6. Логическим продолжением этой политической линии было наделение землей после завершения гражданских войн всех без исключения отставных легионеров, в том числе бывших солдат Брута и Кассия, Лепида и Антония (правда, воины Брута, Кассия и Лепида, в отличие с.67 от антонианцев, некоторое время прослужили под знаменами Октавиана)7.
Годы второго триумвирата сыграли важную роль и в формировании императорской гвардии. В 23 г. н. э. она насчитывала novem praetoriae cohortes (Tac. Ann. IV. 5. 3). Нет оснований сомневаться в том, что и в начале принципата Августа насчитывалось девять преторианских когорт, однако неясно, почему было определено именно такое их количество. Как предположил М. Дюрри, Август якобы опасался, что десять когорт будут подозрительно напоминать полный легион, тогда как пребывание регулярных войск в Риме не допускалось традицией; он предпочел «счастливое» число, кратное трем, почему и городских когорт учредил три: «Le rapport entre ces deux nombres, neuf et trois, symbolise arithmétiquement la politique d’Auguste…»8. Нетрудно заметить, что это внешне остроумное объяснение слишком легковесно: едва ли подобное жонглирование числами могло серьезно повлиять на решение императора. Столь же произвольно мнение
Хорошо известно, что еще в Мутинской войне (43 г. до н. э.) каждый полководец, обладавший военным империем, имел, в полном соответствии с республиканскими порядками, по одной преторской когорте11. Но уже осенью следующего года ситуация резко изменилась: когда после второй битвы с.68 при Филиппах 8 тыс. ветеранов цезарианской армии выразили желание продолжить службу, то Антоний и Октавиан, распределив это количество воинов между собой, образовали из них преторианские когорты: συνελόχισαν ἐς στρατηγίδας τάξεις12. Логично считать, что оба триумвира получили равное количество преторианцев и, если считать в каждой когорте по тысяче человек13, то Антоний и Октавиан имели теперь по четыре когорты личной гвардии, тогда как оставленный в Италии их коллега М. Эмилий Лепид продолжал сохранять одну. В 36 г. до н. э. на сторону Октавиана перешла армия Лепида, в том числе cohors praetoria, следовательно, число преторианских когорт в войске наследника Цезаря должно было возрасти до пяти. Имеется информация, подтверждающая такое предположение: в битве при Акции Октавиан располагал пятью преторианскими когортами (Oros. VI. 19. 8). Антоний, очевидно, продолжал сохранять четыре14, которые, будучи присоединены к пяти когортам Октавиана, завершили процесс формирования императорской гвардии.
На численность преторианской когорты времени Августа в источниках нет прямых указаний. Тацит (в повествовании о событиях 69 г.) и Дион Кассий указывают, правда, что cohors praetoria насчитывала 1000 человек, и это число принято авторитетными исследователями15. Однако М. Дюрри считает, что от Августа до Септимия Севера преторианская когорта состояла из 500 человек16. Свою точку зрения французский историк аргументирует следующим образом: сообщение Тацита «отражает необычное и скандальное положение дел» с.69 во время гражданской войны, а Дион Кассий допускает анахронизм, перенося на принципат Августа положение дел, характерное для времени Септимия Севера. В подтверждение своего мнения Дюрри ссылается на Псевдо-Гигина. Однако назвать этот аргумент убедительным нельзя, во-первых, потому, что анонимный античный автор также не дает абсолютно бесспорных данных на этот счет, и, во-вторых, из-за сомнительности самого источника17. С другой стороны, едва ли допустимо отвергать достоверность информации Диона Кассия лишь на том основании, что он ошибочно указал на десять преторианских когорт Августа вместо девяти. Дело в том, что как раз к определению численности воинских подразделений времени Августа этот античный историк отнесся очень внимательно. Так, он указал, что точную численность телохранителей Августа и корпуса эвокатов ему, в отличие от преторианских и городских когорт, установить не удалось (Dio Cass. LV. 24. 7—
Очевидно, радикальность военных преобразований Августа заключалась не только в необходимых организационных изменениях: резкое сокращение численности вооруженных сил, упорядочение расходов на их содержание, введение гарантированного обеспечения ветеранов после отставки — все эти меры были естественны и не заключали в себе ничего принципиально нового. Самые глубокие перемены в сфере военной организации внешне выглядят малозаметными, поскольку они производились постепенно; но без их анализа невозможно понять и подлинную сущность принципата.
Цезарианская армия, победив в гражданских войнах, добилась выполнения своих основных требований: получила землю и деньги, был установлен оптимальный с ее точки зрения политический режим во главе с Октавианом, «сыном божественного Юлия», кумира легионов. Казалось, дальнейшая милитаризация Римского государства неизбежна. Однако наследник Цезаря избрал иной путь, который в отношении армии означал исключение ее из политической жизни и установление над ней абсолютного контроля императора как единственного руководителя. Определенную свободу действий после 30 г. до н. э. Октавиан получил потому, что армия была нейтрализована выполнением ее программ и, как выразился с.70 В. Шмитхеннер, «ее непосредственная политическая роль была пока что сыграна»18. Разумеется, это как нельзя лучше устраивало принцепса, но он понимал, что подобное состояние было неустойчиво: достаточно какого-либо повода для недовольства, и армия могла вновь, как не раз бывало прежде, выйти из повиновения. Следовательно, необходимо было сделать ее исключение из сферы «большой политики» необратимым, сохранив в то же время войско в качестве своей важнейшей политической опоры — задача в известной степени противоречивая и сложная.
Этнический и социальный состав легионов Августа мало изменился по сравнению с последними десятилетиями Республики. Тогда армия рекрутировалась в основном из сельского плебса Италии — социальные последствия процесса концентрации италийской земельной собственности19. Даже обширные земельные конфискации триумвиров не смогли затормозить развитие в Италии крупного землевладения, а при Августе, отмечает Тибулетти, аграрное движение прекратилось, сельское хозяйство стало развиваться без политического вмешательства извне, и, «как монархия явилась платой за мир, так и упадок крестьянства старой Республики был ценой, которую Италия заплатила за изобилие на своих полях»20. Однако слой мелких землевладельцев Италии был еще достаточно многочисленным, и объяснить прекращение борьбы за землю, вписавшей немало драматических страниц в историю поздней Республики, одним лишь «невмешательством» новой государственной власти в аграрные отношения невозможно. Конечно, часть разоренных крестьян не порывала с земледелием, некоторые оседали в Риме и в других городах Италии, но обеспечить средствами к жизни всех обездоленных земледельцев гражданское с.71 общество было явно не в состоянии21. Представляется очевидным, что эту задачу принцепсы предоставили решать армии. Исследователи римской истории достаточно давно пришли к заключению, что легионы ранней Империи комплектовались по преимуществу из италиков22. Документально доказано, что в первые десятилетия I в. италики составляли около 65 % всех легионеров23. Если учесть, что постепенно этот процент сокращался — место италийских уроженцев занимали провинциалы, — то можно уверенно предположить, что при Августе доля италиков должна была превышать эти 65 %. Новобранцы происходили главным образом из Цизальпинской Галлии, где свободное крестьянство еще в I в. было достаточно многочисленным24. Отслужив положенный срок, эти солдаты должны были получить положенное вознаграждение, прежде всего земельные наделы. Естественным было их желание обзавестись хозяйством на родине, но свободной земли в Италии не было. Что Август стоял здесь перед серьезной проблемой (как и в бытность свою триумвиром), показывает тот факт, что в 13 г. до н. э., когда, кажется, впервые после окончания гражданских войн возникла необходимость обеспечить необычно большое количество с.72 ветеранов25, он попытался ввести денежные награды «взамен земли, которой они всегда добивались» — ἀντὶ τῆς χώρας ἣν ἀεί ποτε ᾔτουν (Dio Cass. LIV. 25. 5). Хотя это нововведение и обеспечило императору большую свободу маневрирования — после 13 г. до н. э. интенсивность военной колонизации резко ослабевает26 — полная замена земли деньгами оказалась невозможной, и уже мятежники 14 г. требовали вернуться к практике выдачи денежных вознаграждений вместо земли (Tac. Ann. I. 17. 5)27. Очевидно, дело здесь не только в хронической нехватке денег для расплаты с ветеранами: получая землю в провинциях, они становились важной частью социальной базы режима28. Если учесть, что легионы комплектовались главным образом из добровольцев29, а таковыми были прежде всего с.73 малоимущие и неимущие30, т. е. потенциально взрывоопасный социальный слой, то понятно, насколько важную роль играла армия, превращая этих людей в массовую опору принципата. Думается, что именно постоянный отток сельского плебса в легионы и был наиболее существенной причиной прекращения борьбы италийского крестьянства за землю в эпоху Империи.
Политика Августа по отношению к вооруженным силам Рима (особенно легионам) могла принести успех лишь в том случае, если вся армия вплоть до последнего солдата, безразлично, находящегося в строю или отставного, ощущала свою неразрывную связь с принцепсом. Сыгравшие столь важную роль в социально-политической борьбе последнего века Республики отношения военной клиентелы продолжали действовать, но теперь единственным патроном солдат мог быть только император. Л. Виккерт обратил внимание на то, что, если в 17 г. до н. э. в официальном документе еще шла речь о legiones populi Romani, правда уже отдельно от собственно populus Romanus Quiritium (Dess. 5050), то в конце своего правления Август не менее официально говорит уже об exercitus meus, classis mea (RGDA. 15, 26, 30)31. В том же направлении эволюционировал традиционный институт военных полномочий. Если в период второго триумвирата, как показал Л. Шумахер, легаты триумвиров, подобно полководцам времени Республики, обладали всей полнотой военной власти, т. е. действовали под своими ауспициями и в случае императорской аккламации имели право на триумф, то в начале принципата Августа такой порядок сохранился лишь для наместников «сенатских» провинций, тогда как легаты самого императора уже вели военные кампании под ауспициями принцепса, не имея права ни на аккламацию, ни на триумф. Однако к концу правления Августа и проконсулы «сенатских» с.74 провинций, формально еще обладавшие империем и ауспициями, практически утрачивают право на аккламацию и триумф32.
Примечательную эволюцию при Августе пережил культ Юлия Цезаря, который был важной составной частью идеологии цезарианской армии в 44—
Подобную же эволюцию испытал и культ Марса Мстителя — божества, популярного среди солдат цезарианской армии и связанного именно с отмщением за убийство Цезаря: Октавиан дал обет построить храм Марса Мстителя, когда в 42 г. до н. э. триумвиры вели войну против республиканцев37. Затем функции Марса Мстителя изменились — он превратился в мстителя внешним врагам Рима. Так, именно в этом храме были помещены возвращенные парфянами римские боевые знамена38. Когда уже при Тиберии Марса Мстителя попытались рассматривать в прежнем значении (как мстителя за смерть Германика), то этому воспрепятствовал сам принцепс: prohibuit, ob externas ea victorias sacrari dictitans, domestica mala tristitia operienda (Tac. Ann. III. 18. 2). Такая позиция Тиберия показывает, что, как и в случае с культом Цезаря, эволюция культа Марса Мстителя отнюдь не была случайной и являлась частью общей политики по отношению к армии, проводимой как Августом, так и его преемником.
В заключение целесообразно задаться вопросом, действительно ли Августу удалось превратить армию в «бессловесное орудие политики, находящееся под полным контролем принцепса»?39
Характеризуя военный мятеж 14 г., Ф. Энгельс проницательно заметил, что в нем «обнаруживается крепкая сплоченность войска, по отношению к которому вождь нарушил свое слово»40. Действительно, после гражданских войн отношения армии и лидера, которого она привела к власти, базировались на своего рода взаимной договоренности. с.76 Достаточно выгодные условия службы, гарантированное обеспечение ветеранов после отставки и их привилегированное положение, личная связь каждого военнослужащего с императором как клиента с патроном — все это в сочетании с огромным личным авторитетом Августа41 обеспечило в армии «глубоко укоренившуюся любовь к Цезарям» (penitus infixus in Caesares amor. — Tac. Ann. II. 76. 3). Однако процесс врастания армии в государственный механизм императорского Рима был сложным и порой болезненным. Есть основания считать, что мятеж 14 г. был отнюдь не первым проявлением ее недовольства42. О том, что обоснованную тревогу нового принцепса вызывало настроение военных вообще, свидетельствует распространение Тиберием уступок, сделанных германским легионам, на легионы Паннонии, либо даже на все остальные43.
Таким образом, задуманная Августом роль армии в системе принципата выдерживалась, да и то с трудом, лишь при жизни самого Августа. Сразу же после его кончины армия весомо заявила о своих претензиях, в том числе, как правильно отметил В. Шмитхеннер, и политических44. Тем не менее, Тиберий, поначалу пойдя на временные уступки тактического характера, продолжил политику предшественника в отношении легионов45.
ПРИМЕЧАНИЯ
