Фольклорные мотивы в изображении Артемиды древнегреческими поэтами (Пиндар и Телесилла)¹

с.51 Образ Арте­ми­ды с древ­ней­ших вре­мен при­вле­кал вни­ма­ние поэтов, кото­рые, по-види­мо­му, еще до Гоме­ра охот­но исполь­зо­ва­ли его в соот­вет­ст­вии со сво­и­ми поэ­ти­че­ски­ми замыс­ла­ми, и пото­му образ боги­ни, не исчер­пы­ваю­щий­ся пред­став­ле­ни­я­ми арха­и­че­ской рели­гии (сколь бы важ­ной она ни была для поэтов) и вос­пол­нен­ный фан­та­зи­ей, отли­чал­ся от Арте­ми­ды как пря­мо­го объ­ек­та куль­та.

Сре­ди раз­лич­ных функ­ций, кото­ры­ми наде­ля­ет Арте­ми­ду Гомер, одной из важ­ней­ших явля­ет­ся спо­соб­ность и склон­ность боги­ни нести смерть. Так, в «Илиа­де» она посла­ла смерть мате­ри Анд­ро­ма­хи (VI. 482), уби­ла дочь Бел­ле­ро­фон­та (VI. 205). Сюда же отно­сит­ся поже­ла­ние гибе­ли Бри­се­иды (пусть и ирре­аль­ное), кото­рое выска­зы­ва­ет Ахилл (XIX. 59). В «Одис­сее» она уби­ла Ари­ад­ну, дочь Мино­са (XI. 324), и жерт­ва­ми ее стрел стал охот­ник Ори­он (V. 123). Часто Арте­ми­да дей­ст­ву­ет заод­но со сво­им бра­том Апол­ло­ном. В «Илиа­де» она уби­ва­ет доче­рей, а Апол­лон — сыно­вей Нио­бы (XXIV. 606). В «Одис­сее» она вме­сте с Апол­ло­ном, тихо сой­дя на зем­лю, пере­би­ва­ет соста­рив­ше­е­ся поко­ле­ние ост­ро­ва Сиро­са (XV. 410).

Об Арте­ми­де — носи­тель­ни­це смер­ти — гово­рит и Пин­дар, повест­вуя о гибе­ли Коро­ниды, пора­жен­ной золоты­ми стре­ла­ми Арте­ми­ды по прось­бе раз­гне­ван­но­го Апол­ло­на (Пиф. III. 10), и в рас­ска­зе о мести Арте­ми­ды Титию, посяг­нув­ше­му на Лато­ну (Пиф. IV. 90).

На фоне тако­го мате­ри­а­ла в лири­че­ской поэ­зии име­ют­ся фраг­мен­ты, в кото­рых Арте­ми­да высту­па­ет в роли, каза­лось бы, ей несвой­ст­вен­ной. Спа­са­ясь от пре­сле­до­ва­ния, Арте­ми­да у Пин­да­ра и Теле­сил­лы, вме­сто того, чтобы, по сво­е­му обык­но­ве­нию, рас­пра­вить­ся с пре­сле­до­ва­те­ля­ми стре­ла­ми, как и подо­ба­ет гроз­ной богине, неожи­дан­но пред­по­чи­та­ет дей­ст­во­вать хит­ро­стью: то пре­вра­ща­ет­ся в лань, то скры­ва­ет­ся в тол­пе нимф, изма­зав лицо илом.

В пер­вом слу­чае речь идет о фраг­мен­тах Пин­да­ра. В пере­во­де М. Л. Гас­па­ро­ва эти фраг­мен­ты зву­чат так:

с.52

В лем­ме ска­за­но, что здесь гово­рит­ся об Оте и Эфи­аль­те. Из «Одис­сеи» мы зна­ем, что От и Эфи­альт — это бра­тья-вели­ка­ны, угро­жав­шие богам взгро­моздить гору Осса на Олимп, а на Оссу — Пели­он и так достичь неба, за что были уби­ты стре­ла­ми Апол­ло­на (XI. 307—320). О смер­ти Ало­адов на ост­ро­ве Нак­со­се упо­ми­на­ет Пин­дар (Пиф. IV. 89).

Более понят­ным ста­но­вит­ся фраг­мент Пин­да­ра, если срав­нить его с рас­ска­зом авто­ра «Биб­лио­те­ки» (I. 7. 4): «Арте­ми­да уни­что­жи­ла Ало­адов на ост­ро­ве Нак­со­се, при­бег­нув к обма­ну. При­няв образ лани, она прыг­ну­ла и вста­ла меж­ду ними. Ало­ады же, пыта­ясь пора­зить живот­ное дро­ти­ка­ми, прон­зи­ли друг дру­га» (Пер. В. Г. Бору­хо­ви­ча)³.

Таким обра­зом, у Пин­да­ра пред­став­лен любо­пыт­ный фольк­лор­ный мотив — хит­рость, с помо­щью кото­рой обыч­но более силь­ных про­тив­ни­ков застав­ля­ют сра­жать­ся и даже уби­вать друг дру­га. Этот мотив обсле­до­ван в спра­воч­ни­ке Сти­фа Томп­со­на (1082. 0. 1. К, 1082. 2)⁴. Он широ­ко рас­про­стра­нен у мно­гих наро­дов: в Гре­ции, Гер­ма­нии, Индии, Ислан­дии, Афри­ке, Индо­не­зии, сре­ди коря­ков и эски­мо­сов.

При­ведем несколь­ко при­ме­ров это­го уни­вер­саль­но­го моти­ва из антич­ной лите­ра­ту­ры. В мифе об арго­нав­тах есть эпи­зод, когда Язон по сове­ту Медеи бро­са­ет кам­ни сре­ди вои­нов, вырос­ших из посе­ян­ных в зем­лю зубов дра­ко­на, в резуль­та­те чего каж­дый воин, думая, что это дела­ет сосед, всту­па­ет с ним в сра­же­ние (Апол­ло­дор. I. 9. 23; Апол. Род. III. 1364—1380; Гигин. 28).

Таким же обра­зом посту­па­ет и Кадм, бро­сая кам­ни сре­ди Спар­тов (Апол­ло­дор. III. 4. 1).

В позд­нем вари­ан­те мифа, пере­дан­ном Гиги­ном (28), изла­га­ет­ся одна из вари­а­ций извест­но­го из «Одис­сеи» рас­ска­за: когда Ало­ады посяг­ну­ли на Арте­ми­ду, Апол­лон, защи­щая ее, послал меж­ду ними лань, целясь в кото­рую, они уби­ли друг дру­га копья­ми.

с.53 Близ­кий к изло­жен­но­му выше фольк­лор­ный мотив нахо­дим в немец­кой сказ­ке «Храб­рый порт­няж­ка» бра­тьев Гримм⁵. Порт­няж­ка, взо­брав­шись на дере­во, под кото­рым спа­ли два вели­ка­на, бро­са­ет в них кам­ни. Вели­ка­ны про­сы­па­ют­ся. Каж­дый из них, думая, что кам­ни бро­са­ет его сосед, всту­па­ет в дра­ку, кото­рая кон­ча­ет­ся смер­тью обо­их вели­ка­нов.

Точ­но такой же сюжет и в коряк­ской сказ­ке «Хит­рый Вик­са»⁶. Вик­са, как и порт­няж­ка, с дере­ва бро­са­ет кам­ни в спя­щих на зем­ле вели­ка­нов. Они про­сы­па­ют­ся и всту­па­ют в дра­ку.

Подоб­ный сюжет пред­став­лен и в исланд­ской саге⁷. В ней рас­ска­зы­ва­ет­ся, как сын бед­но­го кре­стья­ни­на, мстя за отца, на пиру у коро­ля при­ко­ла­чи­ва­ет гвоздя­ми одеж­ду кутил к ска­мьям. Когда пья­ные обна­ру­жи­ва­ют про­ис­шед­шее, каж­дый дума­ет, что это про­дел­ки дру­го­го — тогда король и его люди начи­на­ют уби­вать друг дру­га.

У индей­ских пле­мен Север­ной Аме­ри­ки этот мотив свя­зан с ведь­ма­ми, име­ю­щи­ми ост­рые лок­ти. Они име­ли обык­но­ве­ние сажать меж­ду собой чело­ве­ка, попав­ше­го в их жили­ще, и проты­кать его насмерть сво­и­ми ост­ры­ми лок­тя­ми. Но герой обма­ны­ва­ет ста­рых ведьм, поме­щая меж­ду ними какой-нибудь пред­мет. Думая, что меж­ду ними сидит их гость, те начи­на­ют колоть друг дру­га, пока не проты­ка­ют насмерть⁸.

Итак, уни­вер­саль­ность инте­ре­су­ю­ще­го нас моти­ва (хит­рость, при помо­щи кото­рой более силь­ных про­тив­ни­ков застав­ля­ют сра­жать­ся и даже уби­вать друг дру­га) не может вызвать сомне­ния.

Рас­смот­рев фраг­мент Пин­да­ра, обра­тим­ся к фраг­мен­ту пес­ни поэтес­сы VI в. до н. э. Теле­сил­лы. Сохра­ни­лось два сти­ха:

Эту пес­ню ста­рал­ся рекон­струи­ро­вать Р. Гер­цог⁹, по мне­нию кото­ро­го далее изла­гал­ся сюжет, извест­ный нам из «Опи­са­ния Элла­ды» Пав­са­ния (VI. 22. 8): «Алфей влю­бил­ся с.54 в Арте­ми­ду, но, влю­бив­шись и поняв, что ни убеж­де­ни­я­ми, ни прось­ба­ми ему не скло­нить ее на брак, он решил­ся овла­деть боги­ней наси­ли­ем; он явил­ся в Летри­ны на ноч­ной празд­ник, справ­ля­е­мый самой Арте­ми­дой и ним­фа­ми, кото­рые, весе­лясь, при­со­еди­ни­лись к ней и сопро­вож­да­ли ее на празд­ни­ке, но Арте­ми­да, подо­зре­вая Алфея в злом умыс­ле, выма­за­ла лицо гря­зью и илом, как у себя, так и у тех нимф, кото­рые тут были, и, когда при­шел Алфей, он не мог отли­чить Арте­ми­ду от дру­гих и вер­нул­ся, не выпол­нив сво­его наме­ре­ния» (Пер. С. П. Кон­дра­тье­ва).

Как и в рас­смат­ри­вае­мом фраг­мен­те Пин­да­ра, Арте­ми­да опять высту­па­ет в несвой­ст­вен­ной ей роли. Как буд­то забыв о сво­их смер­то­нос­ных стре­лах, она идет на хит­рость: изма­зав себя и дру­гих илом, ста­но­вит­ся неузна­вае­мой.

Подоб­ный мотив встре­ча­ет­ся в сказ­ке бра­тьев Гримм «Девуш­ка-дикар­ка» (№ 65). Дочь коро­ля, видя, что нет ника­кой воз­мож­но­сти отвра­тить от себя страсть отца, бежит из дома в лес, делая себя совер­шен­но неузна­вае­мой: она выма­зы­ва­ет себе лицо и руки сажей.

Зада­ча, кото­рая сто­я­ла перед Алфе­ем — узнать Арте­ми­ду сре­ди подоб­ных ей нимф, — встре­ча­ет­ся во мно­гих сказ­ках. Узна­ва­ние опре­де­лен­но­го лица в тол­пе совер­шен­но сход­ных с ним лиц про­ис­хо­дит в долган­ском мифе: про­зор­ли­вец во сне пыта­ет­ся узнать сре­ди трех совер­шен­но оди­на­ко­вых по внеш­не­му виду деву­шек умер­шую дочь ста­ри­ка¹⁰. Этот же мотив встре­ча­ет­ся во мно­гих рус­ских, бело­рус­ских и укра­ин­ских сказ­ках: «Учи­тель и уче­ник»¹¹, «Иваш­ка, белая рубаш­ка, горь­кий пья­ни­ца»¹², «Хит­рая нау­ка»¹³, «Мор­ской царь и Васи­ли­са пре­муд­рая»¹⁴, «Ох»¹⁵ и дру­гие¹⁶, а так­же в индий­ском эпо­се (Дама­ян­ти сре­ди пяти похо­жих друг на дру­га с.55 муж­чин выби­ра­ет Наля)¹⁷, в индо­не­зий­ских пре­да­ни­ях¹⁸, в еще одной сказ­ке бра­тьев Гримм¹⁹ и в вари­ан­тах были­ны о Сад­ко²⁰.

Итак, перед нами мотив явно фольк­лор­но­го про­ис­хож­де­ния — геро­и­ня пря­чет­ся сре­ди себе подоб­ных.

Наряду с суще­ст­во­ва­ни­ем тако­го моти­ва, веро­ят­но, было и празд­не­ство, какой-то мест­ный культ, в кото­ром, как пред­по­ла­га­ет Л. Вени­гер²¹, разыг­ры­ва­лось пред­став­ле­ние: Арте­ми­да пря­та­лась сре­ди нимф, а Алфей пытал­ся узнать ее. М. Нильс­сон²² так­же гово­рит, что лицо, нама­зан­ное илом, напо­ми­на­ет гли­ня­ные мас­ки из Спар­ты, и счи­та­ет, что нама­зы­ва­ние лица про­ис­хо­ди­ло в куль­те в духе общей тен­ден­ции к пере­оде­ва­нию и наде­ва­нию мас­ки²³.

В. Я. Про­пп²⁴ отме­чал, что зада­ча — узнать иско­мо­го сре­ди рав­ных — встре­ча­ет­ся не толь­ко в мифах и сказ­ках, но и как эле­мент сва­деб­но­го обряда, заре­ги­ст­ри­ро­ван­ный по всей Евро­пе вплоть до XIX века.

Этот фольк­лор­ный мотив — узна­ва­ние опре­де­лен­но­го лица сре­ди неот­ли­чи­мо похо­жих, исполь­зо­ван­ный поэтес­сой VI в. до н. э., дожил почти до наших дней. У Н. В. Гого­ля²⁵, кото­рый часто чер­пал сюже­ты из народ­ной поэ­зии, мы нахо­дим очень близ­кую парал­лель в пове­сти «Май­ская ночь, или утоп­лен­ни­ца», когда Лев­ко при­шлось сре­ди руса­лок, оди­на­ко­вых по внеш­не­му виду, узнать ведь­му.

Вер­нем­ся к фраг­мен­там гре­че­ских поэтов. Арте­ми­да, ока­зав­шись в труд­ной ситу­а­ции, мог­ла бы немед­лен­но с.56 рас­пра­вить­ся со сво­и­ми пре­сле­до­ва­те­ля­ми — с Отом и Эфи­аль­том (у Пин­да­ра) и с Алфе­ем (у Теле­сил­лы). Ведь имен­но так она посту­пи­ла с Буфа­гом, кото­рый, как и послед­ние, осме­лил­ся на нее посяг­нуть: «Гово­рят, что Арте­ми­да пора­зи­ла сво­ей стре­лой Буфа­га на горе Фолое, дерз­нув­ше­го посяг­нуть на боги­ню» (Пер. С. П. Кон­дра­тье­ва. Павс. VIII. 27. 17).

Без­услов­но, и Пин­да­ру, и Теле­сил­ле были хоро­шо зна­ко­мы основ­ные функ­ции и важ­ней­шие места куль­та боги­ни Арте­ми­ды. Не менее изве­стен был им и ее гроз­ный поэ­ти­че­ский образ у Гоме­ра. Одна­ко наряду с этим, вне вся­ко­го сомне­ния, тем же поэтам были отлич­но извест­ны и фольк­лор­ные моти­вы, быту­ю­щие в наро­де неза­ви­си­мо от рас­ска­зов о богах — о том, как девуш­ка, спа­са­ясь от пре­сле­до­ва­ния муж­чи­ны, скры­ва­ет­ся в тол­пе себе подоб­ных, или, как чело­век, попав­ший в труд­ное поло­же­ние, хит­ро­стью застав­ля­ет опас­ных про­тив­ни­ков сра­жать­ся и уби­вать друг дру­га. И вот поэты с успе­хом исполь­зу­ют эти увле­ка­тель­ные моти­вы в тра­ди­ци­он­ном мате­ри­а­ле поэ­зии, пере­но­ся их с безы­мян­ных народ­ных обра­зов на боги­ню из олим­пий­ско­го пан­тео­на.

Таким обра­зом, сюже­ты, введен­ные Пин­да­ром и Теле­сил­лой, пред­став­ля­ют собой поэ­ти­че­скую обра­бот­ку уни­вер­саль­ных фольк­лор­ных моти­вов, в резуль­та­те чего в их про­из­веде­ни­ях и воз­ни­ка­ют новые чер­ты в обли­ке боги­ни, отли­чаю­щи­е­ся от ее гроз­но­го пер­во­об­ра­за у Гоме­ра, в основ­ном опре­де­лив­ше­го позд­нюю тра­ди­цию.