Золотой венок Цезаря и борьба за разоблачение «тирана»

Допол­не­ние к пере­из­да­нию.

с.99 Исход­но дело обсто­ит так, что антич­ные лите­ра­тур­ные источ­ни­ки содер­жат про­ти­во­ре­чи­вые сведе­ния о том, стре­мил­ся ли Цезарь к диа­де­ме и цар­ско­му титу­лу как к сим­во­лам сво­его поло­же­ния в государ­стве. Поэто­му про­ти­во­по­лож­ны и совре­мен­ные суж­де­ния. Когда при таком поло­же­нии дел одна сто­ро­на ука­зы­ва­ет: «необ­хо­ди­мо учи­ты­вать, что после­дую­щая исто­рио­гра­фия, веро­ят­но, поста­ра­лась очи­стить Цеза­ря от обви­не­ния в тира­нии» (Volkmann 306), а вто­рая сто­ро­на отве­ча­ет: точ­но так же необ­хо­ди­мо учи­ты­вать, что и неко­то­рые авто­ры, веро­ят­но, поста­ра­лись обви­нить Цеза­ря в тира­нии, — такой раз­го­вор, в сущ­но­сти, ни к чему не ведёт. В нашем слу­чае дело ско­рее сво­дит­ся к тому, чтобы уста­но­вить: не даёт ли золо­той венок Цеза­ря, — кото­рый в рим­ских усло­ви­ях несо­мнен­но сим­во­ли­зи­ро­вал гос­под­ство, — объ­ек­тив­ное и сво­бод­ное от пар­тий­ных при­стра­стий лите­ра­тур­ных источ­ни­ков свиде­тель­ство в поль­зу одной из двух про­ти­во­по­лож­ных интер­пре­та­ций. Дей­ст­ви­тель­но, в той мере, в какой в ста­тье дает­ся исто­ри­че­ская оцен­ка Цеза­ря, её стерж­нем слу­жит аль­тер­на­ти­ва: «диа­де­ма или золо­той цар­ский венок».

Мож­но счи­тать совер­шен­но несо­мнен­ным, что Цезарь на моне­тах увен­чан искус­ст­вен­ным, веро­ят­но, золотым вен­ком этрус­ской фор­мы, и до сих пор это не оспа­ри­ва­лось. Одна­ко про­ис­хож­де­ние это­го вен­ка от древ­не­рим­ско­го цар­ско­го оде­я­ния под­вер­га­лось сомне­нию. Кар­сон (I, 184; II, 52) счи­та­ет, что нет ника­ких свиде­тельств о том, что золо­той венок вхо­дил в обла­че­ние древ­них рим­ских царей. Одна­ко име­ют­ся вполне чёт­кие сооб­ще­ния (про­ци­ти­ро­ван­ные в ста­тье в прим. 172 и 173) Дио­ни­сия Гали­кар­насско­го, 3, 61, 1; 3, 62, 1—2; 5, 35, 1. Хотя Добеш (204, прим. 166) ука­зы­ва­ет на это обсто­я­тель­ство, Крук, JRS 1967, 248 (рецен­зия на работу Добе­ша) вновь опи­ра­ет­ся на оче­вид­ный недо­смотр Кар­со­на. В целом, если судить по сохра­нив­шим­ся нагляд­ным свиде­тель­ствам, то вряд ли най­дет­ся куль­ту­ра, где так часто, как в этрус­ской куль­ту­ре, на празд­ни­ках исполь­зо­ва­лись искус­ст­вен­ные вен­ки. Даже без ясно­го свиде­тель­ства Дио­ни­сия Гали­кар­насско­го было бы неве­ро­ят­но, если бы имен­но в цар­ском обла­че­нии золо­той венок отсут­ст­во­вал. Эрен­берг (156) допус­ка­ет, что золо­той венок вхо­дил в оде­я­ние этрус­ских царей, но счи­та­ет недо­ка­зан­ным, что так обсто­я­ло дело и у рим­ских царей. Одна­ко Дио­ни­сий Гали­кар­насский, 3, 62, сооб­ща­ет, что Тарк­ви­ний Древ­ний и сле­дую­щие за ним цари вме­сте с про­чим этрус­ским обла­че­ни­ем носи­ли и золо­той венок (ср. так­же Dio­nys. Hal. 5, 35, 1; кро­ме того, сле­ду­ет ука­зать на отры­вок из Иоан­на Лида, De ma­gistr. I 7, где упо­ми­на­ет­ся венок Рому­ла как новая рега­лия по срав­не­нию с латин­ски­ми царя­ми: τῷ γε μἠν Ῥω­μυλῳ και στέ­φανος ἦν^[1], под чем, пожа­луй, мож­но пони­мать толь­ко золо­той венок). Фел­бер (276 сл.) наста­и­ва­ет на том, что золо­той венок вхо­дил в обла­че­ние рим­ских царей толь­ко со вре­мён Тарк­ви­ния Древ­не­го, а у с.100 Рому­ла и Нумы его не было, но даже если бы это не вызы­ва­ло сомне­ний, то для иссле­до­ва­ния в целом всё же не игра­ло бы роли.

Все эти уси­лия кри­ти­ков пере­пе­ча­тан­ной здесь работы направ­ле­ны на то, чтобы опро­верг­нуть интер­пре­та­цию вен­ка Цеза­ря как цар­ско­го и объ­яс­нить его про­сто как три­ум­фаль­ный венок. При этом, не гово­ря уже о несо­сто­я­тель­но­сти их воз­ра­же­ний, про­бле­ма в целом очер­че­на недо­ста­точ­но чет­ко. Я могу здесь согла­сить­ся лишь с тем, что венок Цеза­ря сов­па­да­ет как с древним цар­ским вен­ком, так и с золотым три­ум­фаль­ным вен­ком, кото­рые в целом иден­тич­ны. Но даже если бы изве­стен был толь­ко золо­той венок три­ум­фаль­ной про­цес­сии, всё же решаю­щий факт оста­ет­ся в силе: вопре­ки рес­пуб­ли­кан­ским огра­ни­че­ни­ям, Цезарь извлёк этот золо­той венок из про­цес­сии, — в кото­рой его, меж­ду про­чим, не наде­ва­ли на голо­ву, — стал носить его на всех празд­ни­ках (имен­но как древ­ние цари) и тем самым пре­вра­тил в рега­лию нерес­пуб­ли­кан­ско­го харак­те­ра.

Фел­бер (274—277) рас­счи­ты­ва­ет оспо­рить, что Цезарь наме­рен­но избрал золо­той венок как сим­вол сво­его монар­хи­че­ско­го поло­же­ния, утвер­ждая, что Цезарь носил co­ro­na aurea^[2] ещё до Лупер­ка­лий. Одна­ко лите­ра­тур­ные источ­ни­ки впря­мую это не под­твер­жда­ют. Утвер­жде­ние Фел­бе­ра осно­ва­но на сле­дую­щих обви­не­ни­ях и/или их соче­та­ни­ях. Буд­то бы недо­пу­сти­мо дати­ро­вать Лупер­ка­ли­я­ми эпи­зод, опи­сан­ный Цице­ро­ном, de di­vin. 1, 52, 119: quod pau­lo an­te in­te­ri­tum Cae­sa­ris con­ti­git, qui cum im­mo­la­ret il­lo die quo pri­mum in sel­la aurea se­dit et cum pur­pu­rea ves­te pro­ces­sit^[3] (275) При этом сам Фел­бер (225) в свя­зи с дру­гим вопро­сом пишет, на осно­ва­нии pau­lo an­te in­te­ri­tum^[4], что «Цезарь дол­жен был пред­стать в pur­pu­rea ves­te^[5] неза­дол­го до Лупер­ка­лий или в этот самый день». Но Фел­бер счи­та­ет решаю­щим дово­дом, что Цице­рон не упо­ми­на­ет здесь золо­той венок. Одна­ко из это­го сле­ду­ет не тот вывод, что в день Лупер­ка­лий или неза­дол­го до того Цезарь не носил золо­то­го вен­ка, а тот, что «в этот день венок уже не был нов­ше­ст­вом». Одна­ко не гово­рит­ся, поче­му в дру­гом месте Цице­рон упо­ми­на­ет венок на Лупер­ка­ли­ях (Phil. 2, 34, 85: co­ro­na­tus^[6]), как и Дион Кас­сий (44, 11, 2 τῷ στε­φάνῳ τῷ διαχ­ρύ­σῳ^[7]), кото­рый взял это из более ран­них источ­ни­ков. «Co­ro­na aurea отно­си­лась, — пола­га­ет Фел­бер, — к три­ум­фаль­но­му обла­че­нию Цеза­ря ἐν πά­σαις ταῖς πα­νηγύ­ρεσι^[8] (Dio 43, 43, 1), кото­рое он с нача­ла 44 г. носил в горо­де посто­ян­но (Dio 44, 4, 2)». Одна­ко Фел­бе­ра не сму­ща­ет, что у Дио­на Кас­сия, 43, 43, 1, αὐτὸς δὲ τήν τε στολὴν τὴν ἐπι­νί­κιον ἐν πά­σαις ταῖς πα­νηγύ­ρεσι κα­τὰ δόγ­μα ἐνε­δύετο, καὶ τῷ στε­φάνῳ τῷ δαφ­νί­νῳ ἀεὶ καὶ παν­τα­χοῦ ὁμοίως ἐκοσ­μεῖ­το^[9], золо­той венок вовсе не упо­мя­нут, хотя в то вре­мя он был неким «нов­ше­ст­вом»; напро­тив, как ни стран­но, упо­ми­на­ет­ся не золо­той венок, а венок из зелё­но­го лав­ра ἀεὶ καὶ παν­τα­χοῦ ὁμοίως^[10]. Сама co­ro­na aurea опре­де­лён­но при­над­ле­жа­ла к три­ум­фаль­но­му обла­че­нию. Но Дион Кас­сий не сооб­ща­ет, что Цеза­рю было пре­до­став­ле­но всё три­ум­фаль­ное обла­че­ние, — а лишь часть его, то есть, одеж­да. Без пря­мо­го упо­ми­на­ния золо­то­го вен­ка нель­зя с уве­рен­но­стью утвер­ждать, буд­то он тоже здесь под­ра­зу­ме­ва­ет­ся. На мой взгляд, пре­до­став­ле­ние золо­то­го вен­ка более тес­но свя­за­но с пре­до­став­ле­ни­ем с.101 sel­lae aureae^[11], и, во вся­ком слу­чае, лите­ра­тур­ные свиде­тель­ства, опре­де­лён­но гово­ря­щие о том, что Цезарь появил­ся в золо­том вен­ке (Dio 44, 11, 2 и Cic. Phil. 2, 34, 85), несо­мнен­но отно­сят­ся к Лупер­ка­ли­ям 44 г., когда и sel­la aurea упо­ми­на­ет­ся впер­вые.

Монет­ная хро­но­ло­гия на нынеш­нем эта­пе иссле­до­ва­ний тоже не может дока­зать — да ещё и в про­ти­во­по­лож­ность выше­опи­сан­ным лите­ра­тур­ным источ­ни­кам — что Цезарь уже за дол­гое вре­мя до Лупер­ка­лий появ­лял­ся на пуб­ли­ке в золо­том вен­ке.

Но Кар­сон (II, 48) и Крэй (30, при­ло­же­ние) отно­сят пер­вые моне­ты с порт­ре­том Цеза­ря к 1 янва­ря 44 г., за шесть недель до Лупер­ка­лий (ср. про­ти­во­по­лож­ное мне­ние A. Al­föl­di, Cen­ten­nial Pub­li­ca­tion of Ame­ri­can Nu­mis­ma­tic So­cie­ty, 1958, 27—42). Если я пра­виль­но пони­маю, то в силу раз­лич­ных обсто­я­тельств нумиз­ма­ти­че­ская дис­кус­сия ока­за­лась в сле­дую­щем поло­же­нии. Аль­фёль­ди заявил, что обна­ру­жил на дена­рии изо­бра­же­ние диа­де­мы и на этом осно­ва­нии сде­лал вывод, что моне­ты с порт­ре­том были отче­ка­не­ны очень близ­ко по вре­ме­ни к Лупер­ка­ли­ям. Далее, чтобы наи­бо­лее убеди­тель­но обос­но­вать про­ти­во­по­лож­ное утвер­жде­ние — что изо­бра­же­ние диа­де­мы — это про­сто дефект штем­пе­ля — Крэй, на мой взгляд, без осо­бо вес­ких при­чин, раз­но­сит во вре­ме­ни нача­ло чекан­ки порт­рет­ных дена­ри­ев (кото­рые Аль­фёль­ди свя­зы­ва­ет с сим­во­лом диа­де­мы) и Лупер­ка­лии. Пока велась эта дис­кус­сия, новое осно­ва­ние для дати­ров­ки дало обсто­я­тель­ство, о кото­ром Крэй, работая над ста­тьей, ещё не знал, как и Аль­фёль­ди: Цезарь на моне­тах увен­чан не обыч­ным лав­ро­вым вен­ком, а искус­ст­вен­ным золотым вен­ком. Но в соче­та­нии с выше­из­ло­жен­ны­ми сведе­ни­я­ми лите­ра­тур­ных источ­ни­ков это тоже даёт осно­ва­ния дати­ро­вать нача­ло чекан­ки монет с порт­ре­том Цеза­ря близ­ко по вре­ме­ни к Лупер­ка­ли­ям, то есть, прак­ти­че­ски в соот­вет­ст­вии с хро­но­ло­ги­ей Аль­фёль­ди. Хотя этот вывод отно­сит­ся толь­ко к дати­ров­ке пер­вых порт­рет­ных монет и не пред­по­ла­га­ет при­зна­ния сим­во­ла диа­де­мы, Кар­сон теперь вме­сте с дати­ров­кой Аль­фёль­ди отвер­га­ет и мою дати­ров­ку, в прин­ци­пе такую же, — как я пола­гаю, из-за того, что счи­та­ет, буд­то в про­тив­ном слу­чае ему при­дёт­ся при­знать и сим­вол диа­де­мы, о кото­ром пишет Аль­фёль­ди. Но в дей­ст­ви­тель­но­сти золо­той венок как осно­ва­ние дати­ров­ки заме­нил теперь сомни­тель­ный сим­вол диа­де­мы. Во вся­ком слу­чае, я могу ска­зать, что если сим­вол диа­де­мы, обна­ру­жен­ный Аль­фёль­ди, изо­бра­жа­ет диа­де­му, под­ве­шен­ную на гвоздь, то он ско­рее свиде­тель­ст­ву­ет не о том, что Цезарь стре­мил­ся к диа­де­ме, а о том, что он от неё отка­зал­ся.

Таким обра­зом, на осно­ва­нии как лите­ра­тур­ной тра­ди­ции, так и совре­мен­ных резуль­та­тов нумиз­ма­ти­че­ских иссле­до­ва­ний мож­но сде­лать вывод лишь о том, что золо­той венок как голов­ное укра­ше­ние был пре­до­став­лен дик­та­то­ру Цеза­рю совсем неза­дол­го до Лупер­ка­лий и что впер­вые он надел его на пуб­ли­ке 15 фев­ра­ля 44 г. Это­му не про­ти­во­ре­чит и утвер­жде­ние Цице­ро­на: at etiam adscri­bi ius­sit in fas­tis ad Lu­per­ca­lia C. Cae­sa­ri dic­ta­to­ri per­pe­tuo M. An­to­nium con­su­lem po­pu­li ius­su reg­num de­tu­lis­se^[12]. В худ­шем слу­чае при­дёт­ся при­знать, что Цезарь всту­пил в долж­ность пожиз­нен­но­го дик­та­то­ра, пре­до­став­лен­ную ему ещё ранее, толь­ко на празд­ни­ке Лупер­ка­лий, что, одна­ко, не сле­ду­ет неиз­беж­но из отрыв­ка Цице­ро­на (ср. Al­föl­di 15 сл.) Вполне есте­ствен­но пред­по­ло­жить, что самые пер­вые порт­рет­ные дена­рии, на кото­рых ещё сто­ит леген­да dict. quart., были отче­ка­не­ны за несколь­ко дней до Лупер­ка­лий; воз­мож­но, на празд­ни­ке пред­по­ла­га­лось с.102 впер­вые раздать наро­ду эти моне­ты, на кото­рых впер­вые появил­ся порт­рет дик­та­то­ра, укра­шен­но­го новым золотым вен­ком.

Но если даже все было ина­че, и Цезарь появил­ся на пуб­ли­ке в золо­том вен­ке ещё за 2—3 неде­ли до Лупер­ка­лий — но, конеч­но, не ранее ова­ции 26 янва­ря 44 г. — то это мало вли­я­ет на аль­тер­на­ти­ву «диа­де­ма или золо­той венок». И в этом слу­чае так­же сле­ду­ет поста­вить вопрос: желал ли Цезарь, избрав венок, кото­рый про­ис­хо­дил из обла­че­ния древ­них рим­ских царей или из три­ум­фаль­ной про­цес­сии, в каче­стве зна­ка сво­его высо­ко­го поло­же­ния, сра­зу после это­го отка­зать­ся от это­го рим­ско­го зна­ка и заме­нить его на пре­до­суди­тель­ную диа­де­му.

Фольк­ман (305), конеч­но, объ­яв­ля­ет, что аль­тер­на­ти­ва «диа­де­ма или золо­той цар­ский венок» вооб­ще сомни­тель­на, так как «в гла­зах Анто­ния одна почесть не исклю­ча­ла дру­гой». Даже если бы мож­но было счи­тать дока­зан­ным, что Анто­ний дей­ст­ви­тель­но хотел, чтобы Цезарь сно­ва отка­зал­ся от золо­то­го вен­ка и носил на голо­ве диа­де­му или оба этих зна­ка одно­вре­мен­но, то это ещё не дока­зы­ва­ло бы, что и Цезарь при­дер­жи­вал­ся того же мне­ния. О настро­е­нии наро­да у нас даже есть надёж­ные сведе­ния. Золо­той венок их не воз­му­тил, но диа­де­ма оттолк­ну­ла. Вопро­су Фольк­ма­на (306): «В кон­це кон­цов, кто может знать, обме­нял ли бы Цезарь золо­той венок на диа­де­му, если бы тол­па была соглас­на?» мож­но про­ти­во­по­ста­вить мое утвер­жде­ние (73): «Если бы диа­де­ма и цар­ский титул годи­лись в каче­стве сим­во­лов уме­рен­ной монар­хии, кото­рой желал и достиг Цезарь, то он бы к ним стре­мил­ся и хотел бы их полу­чить». Но дело обсто­я­ло совер­шен­но ина­че. Уже десят­ки лет попу­ляр­ных лиде­ров успеш­но уни­что­жа­ли с помо­щью обви­не­ния в стрем­ле­нии к диа­де­ме и цар­ско­му титу­лу. Про­тив Тибе­рия Грак­ха был выдви­нут про­па­ган­дист­ский лозунг, буд­то некий пер­га­мец пере­дал ему диа­де­му. Когда Тибе­рий Гракх под­нёс руку к голо­ве, Нази­ка истол­ко­вал этот жест как тре­бо­ва­ние диа­де­мы и начал ата­ку (Plut., Tib. Gr. 19). В 100 г. до н. э. Сатур­ни­на обви­ня­ли в том, что он поз­во­ля­ет при­вер­жен­цам при­вет­ст­во­вать себя титу­лом rex. Цезарь дол­жен был знать об этих дав­но испы­тан­ных и опас­ных про­па­ган­дист­ских при­ё­мах, к кото­рым обра­ща­ет­ся и Сал­лю­стий, Jugur­tha 31, 8. Если Фольк­ман объ­яв­ля­ет (307) «мало­прав­до­по­доб­ным», «что Цезарь не сумел всерь­ёз вос­пре­пят­ст­во­вать про­па­ган­де, кото­рая объ­яв­ля­ла его тира­ном», то я могу лишь под­твер­дить, что подоб­ной про­па­ган­де, види­мо, вооб­ще труд­но было вос­пре­пят­ст­во­вать и что Цезарь явно не сумел ей вос­пре­пят­ст­во­вать: под лозун­гом «Цезарь — тиран», уда­лось соста­вить заго­вор, и Цезарь пал его жерт­вой.

Нако­нец, име­ет­ся есте­ствен­ная воз­мож­ность изба­вить­ся от аль­тер­на­ти­вы «диа­де­ма или цар­ский венок» и необ­хо­ди­мо­сти отве­та на неё, если заявить, что «не может быть ника­кой уве­рен­но­сти отно­си­тель­но послед­них пла­нов Цеза­ря» (Schmit­then­ner 691). Такое при­зна­ние вполне достой­но ува­же­ния, но тогда надо было про­явить после­до­ва­тель­ность и не отда­вать решаю­ще­го пре­иму­ще­ства опре­де­лён­ной интер­пре­та­ции как яко­бы луч­ше дока­зан­ной. Впро­чем, в нашем слу­чае речь идёт не о рас­плыв­ча­той и обшир­ной сово­куп­но­сти «послед­них пла­нов», а о вопро­се, был ли Цезарь монар­хом и желал ли быть им. На него отве­чаю поло­жи­тель­но и я, и сто­рон­ни­ки про­ти­во­по­лож­но­го мне­ния о Цеза­ре. Одна­ко, с.103 по мое­му мне­нию, имен­но пото­му, что Цезарь желал оста­вать­ся монар­хом, он как раз не стре­мил­ся к диа­де­ме и цар­ско­му титу­лу, бес­по­лез­ным для реаль­но­го могу­ще­ства и лишь опас­ным сим­во­лам, и искал для это­го иные реше­ния — то есть, вме­сто диа­де­мы избрал золо­той венок.

Для обсуж­дае­мой здесь про­бле­мы мало полез­на опуб­ли­ко­ван­ная в 1966 г. работа Добе­ша. Добеш (90 сл.) счи­та­ет, что сло­во rex озна­ча­ло толь­ко царя, а в слу­чае Цеза­ря — само­держ­ца, но не дур­но­го само­держ­ца. Посколь­ку титул dic­ta­tor per­pe­tuo тоже обо­зна­чал само­держ­ца, оба титу­ла были в рав­ной мере нена­вист­ны, поэто­му «Цеза­рю было прак­ти­че­ски бес­по­лез­но избе­гать цар­ско­го титу­ла». Одна­ко Цезарь при­нял бы цар­ский титул, так как он стре­мил­ся к абсо­лют­ной монар­хии. Ещё преж­де, чем поста­вить вопрос о диа­де­ме и цар­ском титу­ле, Добеш утвер­жда­ет, что стрем­ле­ние Цеза­ря к абсо­лют­ной (элли­ни­сти­че­ской) монар­хии вполне дока­за­но, пото­му что Цеза­ря при жиз­ни почи­та­ли как бога. Дей­ст­ви­тель­но, по срав­не­нию с этим диа­де­ма и цар­ский титул были отно­си­тель­но без­обид­ны­ми веща­ми. Одна­ко при­жиз­нен­ный культ Цеза­ря ещё тре­бу­ет­ся по-насто­я­ще­му дока­зать, а не пред­став­лять его как пред­по­сыл­ку, кото­рая, яко­бы, одно­знач­но засвиде­тель­ст­во­ва­на антич­ной тра­ди­ци­ей (ср. об этом H. Ge­sche, Die Ver­got­tung Cae­sars, 1968).

A. Al­föl­di, Stu­dien über Cae­sars Mo­nar­chie, 1953, (K. Hum. Vet. i. Lund Ârsber. 1952—1953, 1).

R. A. G. Car­son (I), Gno­mon 28, 1956, 184—186.

G. Do­be­sch, Cae­sars Apo­theo­se zu Leb­zei­ten und sein Rin­gen um den Kö­nigsti­tel (1966).

V. Eh­ren­berg, Cae­sar’s Fi­nal Aims, Har­vard Stu­dies in Clas­si­cal Phi­lo­lo­gy 68, 1964, 149—161.

D. Fel­ber, Cae­sars Stre­ben nach der Kö­nigswür­de, in: F. Al­theim, Un­ter­su­chun­gen zur rö­mi­schen Ge­schich­te, Band I, 1961, 209—284.

M. Gel­zer, Cae­sar, der Po­li­ti­ker und Staatsmann, 6., bearb. und erwei­ter­te Auf­la­ge, 1960.

C. M. Kraay, Cae­sar’s Quat­tuor­vi­ri of 44 B. C, Nu­mis­ma­tic Chro­nic­le 1955, 18—30.

W. Schmit­then­ner, Das At­ten­tat auf Cae­sar am 15. März 44 v. Chr., Ge­schich­te in Wis­sen­schaft und Un­ter­richt, 1962, 685—695.

H. Volkmann, Cae­sars letzte Plä­ne im Spie­gel der Mün­zen, Gym­na­sium 64, 1957, 299—309.