Из новейшей литературы о Сципионе Эмилиане

Studia historica. Вып. VIII. М., 2008. С. 211—223.
Предоставлено автором.

с.211 «Имя П. Кор­не­лия Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на, млад­ше­го Афри­кан­ско­го, близ­ко каж­до­му, кто зани­ма­ет­ся изу­че­ни­ем рес­пуб­ли­кан­ско­го Рима. Его воен­ные успе­хи и куль­тур­ные инте­ре­сы закре­пи­ли за ним место в трудах обще­го и спе­ци­аль­но­го харак­те­ра»1. Есте­ствен­но, лич­ность это­го выдаю­ще­го­ся чело­ве­ка про­дол­жа­ет вызы­вать инте­рес у исто­ри­ков и по сей день. Что же пред­став­ля­ют собой новей­шие работы, посвя­щён­ные ему?

В 2001 г. в сбор­ни­ке «Друж­ба в гре­ко-рим­ском мире» вышла ста­тья Ф. Пина Поло «Дру­зья Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на в Нуман­тин­ской войне. О так назы­вае­мой co­hors ami­co­rum»2. Плу­тарх и Аппи­ан сооб­ща­ют, что после избра­ния Сци­пи­о­на кон­су­лом на 134 г. до н. э. и пере­да­чи ему коман­до­ва­ния в войне с Нуман­ци­ей сенат не поз­во­лил Пуб­лию Кор­не­лию про­во­дить новый набор для бое­вых дей­ст­вий в Испа­нии, не желая, чтобы Ита­лия обез­люде­ла, и счи­тая, что на Ибе­рий­ском полу­ост­ро­ве и без того доста­точ­но сол­дат. Одна­ко он раз­ре­шил вос­поль­зо­вать­ся услу­га­ми тех государств, кото­рые согла­сят­ся пре­до­ста­вить пол­ко­вод­цу свои отряды, а так­же взять с собой доб­ро­воль­цев. Послед­них Аппи­ан назы­ва­ет ἴλα φί­λων (App. Iber. 84. 365; Plut. Mor. 201a). Момм­зен сопо­ста­вил это сооб­ще­ние с рас­ска­зом Феста о co­hors prae­to­ria у Сци­пи­о­на Афри­кан­ско­го и счёл, что имен­но о пре­тор­ской когор­те идёт речь у Аппи­а­на. Его точ­ка зре­ния полу­чи­ла широ­кое рас­про­стра­не­ние. А. Шуль­тен про­вёл парал­лель с илой македон­ских царей, кото­рая и ста­ла, по его мне­нию, образ­цом для co­hors prae­to­ria и co­hors ami­co­rum. А. Пас­се­ри­ни не согла­сил­ся с отож­дест­вле­ни­ем пре­тор­ской когор­ты Феста с «илой дру­зей» Аппи­а­на, посколь­ку в пер­вом слу­чае речь идёт о пехо­те, тогда как во вто­ром — о кон­ни­це, к тому же co­hors prae­to­ria наби­ра­лась из обыч­ных вои­нов, а не из дру­зей и кли­ен­тов. Р. Тул­лио так­же счи­та­ет, что пре­тор­ская когор­та пред­став­ля­ла собой отряд пехоты, а ἴλα φί­λων долж­на пере­во­дить­ся ско­рее как tur­ma, неже­ли как co­hors ami­co­rum, кото­рая носи­ла граж­дан­ский харак­тер.

По мне­нию Ф. Пина Поло, дан­ные источ­ни­ков не поз­во­ля­ют счи­тать сohors ami­co­rum офи­ци­аль­ным инсти­ту­том, и в этом каче­стве она пред­став­ля­ет собой исто­рио­гра­фи­че­ский миф. Невер­но отож­дествлять ἴλα φί­λων Аппи­а­на с co­hors prae­to­ria Феста, кото­рый ведёт речь, судя по с.212 кон­тек­сту, не об Эми­ли­ане, а о Сци­пи­оне Афри­кан­ском. Кро­ме того, пре­тор­скую когор­ту алек­сан­дрий­ский исто­рик назы­ва­ет в дру­гих местах сво­его труда στρα­τήγι­δα или τά­ξις. Речь идёт не о про­стом отряде дру­зей, обыч­но сопро­вож­дав­ших намест­ни­ка в про­вин­цию, а о кава­ле­рий­ской части, став­шей ядром боль­шо­го воин­ско­го соеди­не­ния — ведь в Испа­нию при­бы­ло 4000 доб­ро­воль­цев.

Ситу­а­ция напо­ми­на­ет 108 г. до н. э., когда Марий тоже набрал для вой­ны в Нуми­дии лишь желаю­щих. Прав­да, Сци­пи­он пред­ло­жил всту­пить в вой­ско ami­ci и clien­tes, тогда как арпи­нат — pro­le­ta­rii, но в обо­их слу­ча­ях дело, по мне­нию авто­ра, в нехват­ке не при­зыв­ни­ков как тако­вых, а доб­ро­воль­цев (rek­ru­tie­rungswil­li­gen ad­si­dui). Это укла­ды­ва­лось в рам­ки тра­ди­ции брать послед­них как допол­не­ние и даже заме­ну при­зыв­ни­кам. Любо­пыт­но, что когда вско­ре Тибе­рий Гракх пред­ло­жил аграр­ный про­ект с целью уве­ли­че­ния ad­si­dui, Сци­пи­он Эми­ли­ан высту­пил про­тив. При­гла­шая волон­тё­ров, он имел в виду не реше­ние обще­ст­вен­ных про­блем, а ско­рей­шее окон­ча­ние Нуман­тин­ской вой­ны.

Задерж­ка с под­хо­дом ино­зем­ных союз­ных отрядов мог­ла стать при­чи­ною того, что коман­дую­щий поехал в Испа­нию рань­ше боль­шей части вой­ска, им набран­но­го. Осо­бо оста­нав­ли­ва­ет­ся Пина Поло на вопро­се о помощ­ни­ках Сци­пи­о­на в Испа­нии. К их чис­лу отно­си­лись его пле­мян­ник кве­стор Фабий Мак­сим, впо­след­ст­вии Алло­брог­ский (Аппи­ан оши­боч­но име­ну­ет его Бутео­ном), легат Фабий Мак­сим Эми­ли­ан, брат пол­ко­во­д­ца; воен­ны­ми три­бу­на­ми слу­жи­ли Гай Гракх, Гай Мем­мий, Рути­лий Руф (опи­сан­ный им и пере­ска­зан­ный Аппи­а­ном в Iber. 88 бое­вой эпи­зод под Пал­лан­ци­ей свиде­тель­ст­ву­ет об уча­стии ἴλα φί­λων в воен­ных дей­ст­ви­ях) и, види­мо, Гай Марий. Прав­да, кое-кто из них мог слу­жить в Испа­нии и до при­езда Сци­пи­о­на, а не при­быть вме­сте с ним. Зато не вызы­ва­ет сомне­ний, что имен­но с его сви­той под Нуман­ци­ей появил­ся поэт Луци­лий и навер­ня­ка — Поли­бий.

Сци­пи­о­ну уда­лось на опре­де­лён­ное вре­мя пре­кра­тить вой­ны в Испа­нии, но не завер­шить их3. «Одна­ко его образ дей­ст­вий имел важ­ное зна­че­ние для внут­рен­ней поли­ти­ки Рима и ари­сто­кра­тии. Успеш­но про­ведя набор несколь­ких тысяч чело­век бла­го­да­ря отно­ше­ни­ям ami­ci­tia и кли­ен­те­лы, Эми­ли­ан укре­пил не толь­ко соб­ст­вен­ные fa­ma и auc­to­ri­tas, но и всей фами­лии путём демон­стра­ции мощи Кор­не­ли­ев Сци­пи­о­нов в целом и сво­ей лич­но». Одна­ко нель­зя не доба­вить, что он ока­зал­ся послед­ним вид­ным пред­ста­ви­те­лем это­го слав­но­го семей­ства — в сле­дую­щий раз его член стал кон­су­лом лишь в 83 г. до н. э., Луций Кор­не­лий Сци­пи­он, с.213 извест­ный лишь тем, что ему два­жды изме­ни­ла армия в войне с Сул­лой, и толь­ко в 35 г. до н. э. ещё один Сци­пи­он (да и то в этом нет пол­ной уве­рен­но­сти) стал кон­су­лом-суф­фек­том4.

Тре­бу­ет ого­во­рок и утвер­жде­ние авто­ра, буд­то дело было ско­рее в нехват­ке доб­ро­воль­цев, неже­ли при­зыв­ни­ков. Полу­ча­ет­ся, что речь шла не о про­яв­ле­нии враж­деб­но­сти со сто­ро­ны сена­та, а исклю­чи­тель­но о неже­ла­нии послед­не­го избе­жать ослож­не­ний, кото­рые мог вызвать набор (и в свя­зи с вой­ной в Испа­нии уже вызы­вал)5. Одна­ко Сци­пи­о­ну не было пре­до­став­ле­но и финан­со­вых средств (Plut. Mor. 201a), что выгляде­ло уже явно недру­же­ст­вен­ным шагом. Дума­ет­ся, та же пози­ция повли­я­ла и на отказ в набо­ре войск6.

В 2005 г. сра­зу две ста­тьи, посвя­щён­ные раз­ру­ши­те­лю Кар­фа­ге­на и Нуман­ции, появи­лись в жур­на­ле «His­to­ria». Автор пер­вой из них, Дж. Ли Бенесс, рас­смат­ри­ва­ет обсто­я­тель­ства поли­ти­че­ско­го кри­зи­са 129 г. до н. э. и место в нём Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на7. По воз­вра­ще­нии из Испа­нии послед­ний, как извест­но, добил­ся лише­ния аграр­ной комис­сии судеб­ных пол­но­мо­чий, а посколь­ку кон­сул Сем­п­ро­ний Туди­тан, кото­ро­му пору­чи­ли раз­бор жалоб при пере­де­ле зем­ли (и на чью «уме­рен­ность» явно рас­счи­ты­вал Сци­пи­он), уехал в Илли­рию, то её дея­тель­ность засто­по­ри­лась. Это при­ве­ло к паде­нию попу­ляр­но­сти победи­те­ля Кар­фа­ге­на, самым ярким про­яв­ле­ни­ем кото­ро­го стал его про­вал на выбо­рах коман­дую­ще­го для вой­ны про­тив Ари­сто­ни­ка — за него про­го­ло­со­ва­ло толь­ко две три­бы. Грак­хан­цы (или даже сам Гай Гракх) кри­ча­ли на сход­ках ему в лицо «Смерть тира­ну!», обви­ня­ли его в наме­ре­нии отме­нить аграр­ный закон Тибе­рия Грак­ха и устро­ить бой­ню, а когда Сци­пи­он вне­зап­но умер, то даже не удо­сто­ил­ся погре­бе­ния за государ­ст­вен­ный счёт. Но что сто­я­ло за обви­не­ни­я­ми в тира­нии? По мне­нию Ли Бенесс, один из пас­са­жей Цице­ро­на (De rep. VI. 12) поз­во­ля­ет думать, что вно­си­лось пред­ло­же­ние о наде­ле­нии Сци­пи­о­на дик­та­тор­ски­ми пол­но­мо­чи­я­ми, при­чём не обя­за­тель­но речь напря­мую шла о дик­та­ту­ре. Автор дела­ет инте­рес­ное наблюде­ние: в «De ora­to­re» и «De re pub­li­ca» Цице­рон игра­ет с мыс­лью о том, что государ­ство мог­ли бы спа­сти двое вели­ких людей, кото­рые вско­ре отхо­дят в мир иной — в пер­вом слу­чае это Луций Красс, во вто­ром — Сци­пи­он Эми­ли­ан. Но если в отно­ше­нии Крас­са ещё мож­но гадать, сумел ли бы он пред­от­вра­тить с.214 Союз­ни­че­скую вой­ну, то о Сци­пи­оне пря­мо ска­за­но, что ему уже поме­ша­ла оппо­зи­ция в сена­те. Речь шла, види­мо, о том, что послед­няя про­ва­ли­ла пред­ло­же­ние о пре­до­став­ле­нии Пуб­лию Кор­не­лию дик­та­тор­ских пол­но­мо­чий. При этом для дру­зей Сци­пи­о­на ситу­а­ция 129 г. ока­зы­ва­лась про­дол­же­ни­ем сму­ты 133 г. до н. э., когда народ, как они счи­та­ли (а вслед за ними так изо­бра­зил дело и Цице­рон), рас­ко­лол­ся на два лаге­ря. Меж­ду тем руко­во­ди­те­ля­ми оппо­зи­ции Муци­ем Сце­во­лой и Метел­лом Македон­ским дви­га­ла не при­вер­жен­ность делу Тибе­рия Грак­ха, а враж­да к Сци­пи­о­ну — если Сце­во­лу ещё мож­но mu­ta­tis mu­tan­dis счи­тать сочув­ст­ву­ю­щим три­бу­ну, то Метелл его сто­рон­ни­ком счи­та­ет­ся явно оши­боч­но. Эхом собы­тий 133 г. до н. э. ста­ла над­гроб­ная речь Лелия на похо­ро­нах победи­те­ля Кар­фа­ге­на: «Вам и всем, кто хочет, чтобы наше государ­ство пре­бы­ва­ло в бла­го­по­лу­чии (qui hanc rem pub­li­cam sal­vam vo­lunt), он так нужен живым, кви­ри­ты!» Сло­ва qui hanc rem pub­li­cam sal­vam vo­lunt явно пере­кли­ка­ют­ся с обра­ще­ни­ем Сци­пи­о­на Нази­ки к сена­то­рам, когда он повёл их на рас­пра­ву с Тибе­ри­ем: qui rem pub­li­cam sal­vam es­se vo­lunt me se­quan­tur (Val. Max. III. 2. 17), а так­же явля­ют­ся фор­му­лой, исполь­зо­вав­шей­ся при воин­ском набо­ре. Всё это было при­зва­но сгла­дить чрез­вы­чай­ную ост­ро­ту ситу­а­ции.

Нель­зя не отме­тить тон­ко­сти источ­ни­ко­вед­че­ско­го ана­ли­за Ли Бенесс и убеди­тель­но­сти мно­гих её аргу­мен­тов, хотя всё же тезис о том, что оппо­зи­ция про­ва­ли­ла пред­ло­же­ние о пре­до­став­ле­нии Сци­пи­о­ну чрез­вы­чай­ных пол­но­мо­чий, дока­зать крайне труд­но. В про­дол­же­ние же мыс­ли иссле­до­ва­тель­ни­цы о «недиф­фе­рен­ци­ро­ван­ном» изо­бра­же­нии собы­тий у Цице­ро­на мож­но пред­по­ло­жить, что дру­зья Сци­пи­о­на не без зад­ней мыс­ли сме­ши­ва­ли грак­хан­цев и сво­их лич­ных вра­гов, чтобы дис­креди­ти­ро­вать послед­них. Что же каса­ет­ся Муция Сце­во­лы, кото­ро­го Ли Бен­нес при­зна­ёт сочув­ст­ву­ю­щим Тибе­рию лишь с ого­вор­ка­ми, то здесь мож­но выска­зать­ся с боль­шею уве­рен­но­стью — кли­ен­том Сце­во­лы был Гай Блос­сий, один из горя­чих при­вер­жен­цев Грак­ха (Cic. Lael. 37: hos­pes fa­mi­liae vestrae, Scae­vo­la).

Любо­пыт­ную гипо­те­зу выдви­нул в сво­ей ста­тье Т. У. Хил­лард8. У Све­то­ния в био­гра­фии Галь­бы (9. 2) содер­жит­ся отно­ся­ще­е­ся к 68 г. н. э. пред­ска­за­ние про­ро­чи­цы из кельт­ибер­ско­го горо­да Клу­нии о том, что из Испа­нии явит­ся пра­ви­тель и вла­ды­ка мира (prin­ceps do­mi­nus­que re­rum), при­чём такие же сло­ва слы­шал во сне жрец Юпи­те­ра Клу­ний­ско­го, и то же самое пред­ре­ка­ла вещая дева два сто­ле­тия назад. Если это сооб­ще­ние досто­вер­но, то пер­вый из ора­ку­лов имел место в кон­це 30-х годов II в. до н. э., когда Сци­пи­он Эми­ли­ан завер­шил Нуман­тин­скую вой­ну, в Риме же нача­лась грак­хан­ская сму­та, ходи­ли слу­хи о зло­ве­щих зна­ме­ни­ях, о с.215 воз­мож­ном введе­нии дик­та­ту­ры, о гряду­щей резне граж­дан. В 129 г. до н. э. были про­веде­ны девя­ти­днев­ные молеб­ст­вия для вос­ста­нов­ле­ния pax deo­rum. Понят­но, какое впе­ча­та­ле­ние мог­ло про­из­ве­сти в таких усло­ви­ях про­ро­че­ство из Клу­нии. Сле­ду­ет учесть, что во II в. до н. э., веро­ят­но, ника­ко­го куль­та Юпи­те­ра Клу­ний­ско­го в горо­де ещё не было, и речь долж­на идти о каком-то кельт­ском боже­стве, позд­нее «пре­об­ра­зив­шем­ся» в Юпи­те­ра, при­чём в его хра­ме мог сохра­нить­ся архив преж­не­го свя­ти­ли­ща, откуда и ста­ло извест­но упо­мя­ну­тое Све­то­ни­ем про­ро­че­ство вре­мён Нуман­тин­ской вой­ны. Сци­пи­он поль­зо­вал­ся извест­но­стью в этих кра­ях, посколь­ку в 151 г. до н. э. отли­чил­ся во вре­мя вой­ны с вак­ке­я­ми, кото­рую начал Л. Лици­ний Лукулл, а теперь снис­кал ещё и сла­ву раз­ру­ши­те­ля Кар­фа­ге­на. Кро­ме того, он являл­ся потом­ком Сци­пи­о­нов, сра­жав­ших­ся в Испа­нии в годы Вто­рой Пуни­че­ской вой­ны (dy­nas­tic ele­ment, по выра­же­нию Хил­лар­да). Поэто­му часть аре­ва­ков (к чис­лу их общин при­над­ле­жа­ла и Клу­ния), в целом очень враж­деб­ных рим­ля­нам, пред­по­чла не всту­пать с ним в кон­фликт и в отдель­ных слу­ча­ях даже пошла на сотруд­ни­че­ство с ним. Упо­мя­ну­тый «ора­кул, если он под­лин­ный, мог пред­став­лять собой дерз­кий (и весь­ма само­на­де­ян­ный) акт сопро­тив­ле­ния Риму, если испан­цы име­ли в виду появ­ле­ние кельт­ибер­ско­го вождя, или недву­смыс­лен­но­го отож­дест­вле­ния себя с заво­е­ва­те­лем. Если об этом заго­во­ри­ли даже в Риме, то бес­по­кой­ство долж­но было пере­ве­сить вся­кую поло­жи­тель­ную реак­цию».

Бес­спор­но, гипо­те­за Хил­лар­да весь­ма ост­ро­ум­на и свиде­тель­ст­ву­ет о его наблюда­тель­но­сти. Одна­ко бро­са­ет­ся в гла­за, что в цити­ро­ван­ном пас­са­же автор три­жды употре­бил сло­во «если». А пото­му его пред­по­ло­же­ние при отсут­ст­вии допол­ни­тель­ных аргу­мен­тов, види­мо, пока обре­че­но оста­вать­ся лишь пред­по­ло­же­ни­ем.

Не обо­шла вни­ма­ни­ем Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на в послед­ние годы и оте­че­ст­вен­ная исто­рио­гра­фия. В 2001 г. увиде­ла свет кни­га Т. А. Боб­ров­ни­ко­вой «Повсе­днев­ная жизнь рим­ско­го пат­ри­ция в эпо­ху раз­ру­ше­ния Кар­фа­ге­на», в цен­тре кото­рой жизнь и дея­тель­ность само­го пат­ри­ция, кое­му город пуний­цев и обя­зан сво­им раз­ру­ше­ни­ем. Хотя она выдер­жа­на в духе бел­ле­три­зо­ван­ной био­гра­фии, автор ста­ра­ет­ся подой­ти к делу не толь­ко как лите­ра­тор (мате­ри­ал изло­жен доста­точ­но увле­ка­тель­но), но и как учё­ный, подроб­но раз­би­рая раз­лич­ные точ­ки зре­ния антич­ных и совре­мен­ных исто­ри­ков и писа­те­лей — с точ­ны­ми ссыл­ка­ми на них — и пред­ла­гая соб­ст­вен­ные реше­ния. Како­ва же точ­ка зре­ния Т. А. Боб­ров­ни­ко­вой на её героя?

С пер­вых же стра­ниц оче­вид­но, что Сци­пи­он Эми­ли­ан в её гла­зах явля­ет­ся иде­аль­ным геро­ем. Это бес­страш­ный воин, отли­чив­ший­ся во всех вой­нах, в каких толь­ко участ­во­вал, и нахо­див­ший выход там, где ока­зы­ва­лись бес­силь­ны дру­гие вое­на­чаль­ни­ки; выдаю­щий­ся поли­тик, умев­ший гово­рить и с сена­том, и с наро­дом, ста­но­вив­ший­ся на пути с.216 бес­прин­цип­ных поли­ти­ка­нов и в кон­це кон­цов уби­тый ими; бли­ста­тель­ный ора­тор, чьи речи не име­ли в то вре­мя рав­ных себе, а язви­тель­ные отве­ты ста­ви­ли в тупик оппо­нен­тов; талант­ли­вый лите­ра­тор, в соав­тор­стве с Лели­ем писав­ший комедии под име­нем Терен­ция Афра; тон­кий интел­лек­ту­ал, собрав­ший вокруг себя луч­ших пред­ста­ви­те­лей тогдаш­ней куль­тур­ной эли­ты Элла­ды и Рима; про­сто оба­я­тель­ный чело­век, поль­зо­вав­ший­ся без­гра­нич­ной любо­вью не толь­ко дру­зей из чис­ла ноби­лей, но и тысяч про­стых рим­лян. Т. А. Боб­ров­ни­ко­ва реши­тель­но воз­ра­жа­ет про­тив обви­не­ний Сци­пи­о­на в жесто­ко­сти и, напро­тив, под­чёр­ки­ва­ет его гуман­ность и спра­вед­ли­вость.

Таким обра­зом, перед нами пред­ста­ёт чело­век, пре­ис­пол­нен­ный доб­ро­де­те­лей и даро­ва­ний и при этом начи­сто лишён­ный каких бы то ни было недо­стат­ков. Если с пер­вой частью выво­да спо­рить не при­хо­дит­ся, то вто­рая не может соот­вет­ст­во­вать истине хотя бы в силу осо­бен­но­стей чело­ве­че­ской при­ро­ды. Конеч­но, каж­дый автор име­ет пра­во на свою точ­ку зре­ния, но важ­но, каким обра­зом он её обос­но­вы­ва­ет. Это каса­ет­ся не столь­ко мораль­ных качеств Сци­пи­о­на, рас­смот­ре­ние кото­рых не явля­ет­ся само по себе зада­чей исто­ри­ка, сколь­ко ана­ли­за кон­крет­ных фак­тов. К нему мы и перей­дём.

Как уже упо­ми­на­лось, Т. А. Боб­ров­ни­ко­ва счи­та­ет, что имен­но Сци­пи­он и его друг Лелий писа­ли комедии, кото­рые изда­ва­лись под име­нем Терен­ция Афра. Дока­зы­ва­ет­ся это сле­дую­щим обра­зом. «Пуб­лий Афр» стран­ным обра­зом почти сов­па­да­ет с «Пуб­лий Афри­кан­ский», как назы­ва­ли Сци­пи­о­на. Оба они ровес­ни­ки. Ни одно­го Пуб­лия сре­ди Терен­ци­ев неиз­вест­но, а ведь имен­но так долж­ны были бы звать того, кто отпу­стил на волю комедио­гра­фа, так что есть осно­ва­ния видеть в этом име­ни про­зрач­ный намёк на истин­но­го сочи­ни­те­ля «Анд­ри­ян­ки», «Бра­тьев» и др. Одна­жды, по сло­вам «серь­ёз­но­го и солид­но­го авто­ра» Кор­не­лия Непота (см. Suet. Ter. 3), Лелий задер­жал­ся к обеду, а потом ска­зал, что ред­ко ему уда­ва­лось так хоро­шо писать, и про­чи­тал по прось­бе при­сут­ст­ву­ю­щих моно­лог, кото­рый вско­ре появил­ся под име­нем Терен­ция. К тому же язык послед­не­го чрез­вы­чай­но изя­щен и чист, чем сла­ви­лись как раз Сци­пи­он и Лелий. Неко­то­рые идеи Терен­ция, в част­но­сти, в заклю­чи­тель­ной сцене «Бра­тьев», чуж­ды духу пер­во­ис­точ­ни­ка — Менанд­ра, но близ­ки иде­ям Сци­пи­о­на. При­чём в «Бра­тьях» поэт поче­му-то не опро­вер­га­ет слу­хи об автор­стве обо­их ноби­лей, гово­ря лишь, что такое обви­не­ние — честь для него. Нако­нец, Терен­ций пре­кра­ща­ет писать комедии имен­но тогда, когда для его знат­ных покро­ви­те­лей наста­ла пора поду­мать о поли­ти­че­ской карье­ре (с. 42—69).

Одна­ко удив­ля­ет выбор Сци­пи­о­ном пред­по­ла­гае­мо­го псев­до­ни­ма — Терен­ций. Ведь самым извест­ным Терен­ци­ем был в то вре­мя Варрон, кон­сул 216 г. (здесь и далее — до н. э.), «герой» Канн­ско­го сра­же­ния, по с.217 чьей вине погиб дед буду­ще­го раз­ру­ши­те­ля Кар­фа­ге­на Эми­лий Павел. То, что сре­ди Терен­ци­ев мы не зна­ем Пуб­ли­ев, и вовсе ниче­го не зна­чит, ибо об этом роде вооб­ще извест­но не так уж мно­го. Сход­ство имён «Пуб­лий Афр» и «Пуб­лий Афри­кан­ский» тем более не обла­да­ет дока­за­тель­ной силой, посколь­ку Афри­кан­ским Сци­пи­он стал лишь после взя­тия Кар­фа­ге­на (Vell. Pat. I. 13. 2), т. е. мно­го лет спу­стя после пре­кра­ще­ния сво­ей мни­мой дра­ма­тур­ги­че­ской карье­ры.

Что каса­ет­ся рас­ска­за Кор­не­лия Непота, вос­хо­дя­ще­го «к досто­вер­но­му источ­ни­ку», то Т. А. Боб­ров­ни­ко­ва и сама назы­ва­ет его про­сто «забав­ной исто­ри­ей», хотя и не отка­зы­ва­ет ему в досто­вер­но­сти expres­sis ver­bis. Меж­ду тем ясно, что после это­го ника­ких сомне­ний в автор­стве Лелия не оста­лось бы вооб­ще. Оче­вид­но, дан­ный сюжет отно­сит­ся к чис­лу око­ло­ли­те­ра­тур­ных спле­тен.

Но как же быть с полу­при­зна­ни­ем само­го Терен­ция? Дума­ет­ся, здесь всё про­сто — его надо вос­при­ни­мать бук­валь­но, ведь речь идёт лишь о помо­щи знат­ных пер­сон, а не об их автор­стве (di­cunt ma­le­vo­li, ho­mi­nes no­bi­lis hunc adiu­ta­re ad­si­due­que una scri­be­re — Ter. Adel­phoe. 15—16). И про­сто обще­ние со Сци­пи­о­ном и Лели­ем, и их сове­ты, и что-то вро­де редак­ту­ры с их сто­ро­ны мог­ло иметь место и спо­соб­ст­во­вать улуч­ше­нию язы­ка Терен­ция и усво­е­нию им их идей. А пото­му он не стал отри­цать помо­щи обо­их, но это не то же, что автор­ство.

Перей­дём теперь к поли­ти­ке. Как уже гово­ри­лось при обзо­ре ста­тьи Ли Бенесс, попу­ляр­ность Сци­пи­о­на после воз­вра­ще­ния из Нуман­ции упа­ла ввиду его анти­грак­хан­ской пози­ции. Т. А. Боб­ров­ни­ко­ва же наста­и­ва­ет на том, что она оста­лась на преж­нем уровне даже после того, как из-за лише­ния при его уча­стии аграр­ных три­ум­ви­ров судеб­ных пол­но­мо­чий засто­по­ри­лась дея­тель­ность аграр­ной комис­сии. Об этом свиде­тель­ст­ву­ет его убий­ство — зачем было уби­вать чело­ве­ка, и так утра­тив­ше­го народ­ное рас­по­ло­же­ние? Кро­ме того, Цице­рон, любив­ший вспо­ми­нать неспра­вед­ли­во оби­жен­ных небла­го­дар­ной чер­нью, не упо­ми­на­ет Сци­пи­о­на сре­ди жертв подоб­ной небла­го­дар­но­сти (с. 481—482, прим. 83).

Дока­за­тель­ства того, что имен­но убий­ство ста­ло при­чи­ной смер­ти победи­те­ля Кар­фа­ге­на и Нуман­ции, под­ку­паю­ще про­сты: он обла­дал желез­ным здо­ро­вьем, яко­бы «нико­гда ничем не болел» и вне­зап­но умер нака­нуне чрез­вы­чай­но ответ­ст­вен­но­го выступ­ле­ния перед наро­дом, тогда как его дру­зья не сомне­ва­лись в том, что речь идёт имен­но об убий­стве (они не наста­и­ва­ли на рас­сле­до­ва­нии лишь во избе­жа­ние семей­но­го скан­да­ла). Веро­ят­но, Сци­пи­о­на чем-то одур­ма­ни­ли, после чего заду­ши­ли. Голо­ва его во вре­мя похо­рон была заку­та­на — оче­вид­но, чтобы скрыть обез­обра­жен­ное лицо покой­но­го (с. 435—442).

При этом автор обхо­дит мол­ча­ни­ем тот про­стой факт, что Сци­пи­о­ну было уже 56 лет, когда зна­чи­тель­но воз­рас­та­ет опас­ность сер­деч­но­го с.218 при­сту­па или инсуль­та, в резуль­та­те чего лицо уми­раю­ще­го вполне может иска­зить­ся. Конеч­но, и эта вер­сия не может быть дока­за­на, одна­ко она сни­ма­ет все вопро­сы, кото­рые воз­ни­ка­ют в свя­зи с гипо­те­зой об убий­стве — ведь если бы ночью в доме нахо­ди­лись чужие люди, воз­ни­кал огром­ный риск обна­ру­же­ния их раба­ми, на чьё мол­ча­ние рас­счи­ты­вать не при­хо­ди­лось. Но глав­ное в дру­гом: во-пер­вых, Т. А. Боб­ров­ни­ко­ва ни сло­вом не упо­мя­ну­ла вер­сию об инсуль­те9 и, во-вто­рых, не при­ведя бес­спор­ных дока­за­тельств в поль­зу вер­сии об убий­стве, исполь­зо­ва­ла её в каче­стве важ­ней­ше­го аргу­мен­та для дру­го­го выво­да (см. выше), нару­шив тем самым эле­мен­тар­ные пра­ви­ла науч­но­го иссле­до­ва­ния.

Ниче­го не дока­зы­ва­ет и мол­ча­ние Цице­ро­на: умень­ше­ние попу­ляр­но­сти Сци­пи­о­на не выра­зи­лось в каких-либо актив­ных дей­ст­ви­ях про­тив него, а пото­му и не было пово­дов упо­ми­нать его сре­ди жертв небла­го­дар­но­сти тол­пы. Един­ст­вен­ный слу­чай — про­вал кан­дида­ту­ры Эми­ли­а­на на выбо­рах коман­дую­ще­го в войне с Пер­га­мом. Одна­ко сам же Цице­рон ука­зы­вал на неза­кон­ность тако­го реше­ния, если бы оно было при­ня­то, посколь­ку Сци­пи­он являл­ся част­ным лицом (Phil. XI. 18), а пото­му поно­сить «чернь» здесь осно­ва­ний не было. Дру­гое дело, что с учё­том дву­крат­но­го избра­ния Сци­пи­о­на кон­су­лом в обход зако­нов, пора­же­ние на выбо­рах на сей раз, да ещё при таком соот­но­ше­нии голо­со­вав­ших («за» — все­го две три­бы), гово­ри­ло о мно­гом, и менее все­го — о сим­па­ти­ях наро­да10. Тем не менее Т. А. Боб­ров­ни­ко­ва пыта­ет­ся обра­тить это фиа­ско на поль­зу репу­та­ции её героя — само пред­ло­же­ние свиде­тель­ст­во­ва­ло-де о том, что «рим­ляне при­вык­ли смот­реть на Сци­пи­о­на как на сво­его неиз­мен­но­го анге­ла-хра­ни­те­ля», а сам, он, конеч­но, отка­зал­ся бы от коман­до­ва­ния, если бы такое реше­ние состо­я­лось. При этом соот­вет­ст­ву­ю­щее пред­ло­же­ние при­пи­сы­ва­ет­ся двум три­бам, кото­рые и отда­ли ему свои голо­са (с. 394). Одна­ко три­бы пред­ла­гать ниче­го не мог­ли, и сооб­щаю­щий об этом эпи­зо­де Цице­рон ниче­го об их ини­ци­а­ти­ве не гово­рит. И поче­му Сци­пи­он вооб­ще не отвёл свою кан­дида­ту­ру ещё до голо­со­ва­ния, если не соби­рал­ся при­ни­мать коман­до­ва­ние? Такой вопрос даже не ста­вит­ся. Напом­ним так­же, что он не отка­зал­ся от кон­су­ла­та, хотя оба раза был избран на выс­шую долж­ность вопре­ки зако­ну.

О том, что победи­тель Кар­фа­ге­на и Нуман­ции не удо­сто­ил­ся обще­ст­вен­ных похо­рон — fu­nus pub­li­cum (а это вряд ли свиде­тель­ст­ву­ет о его попу­ляр­но­сти), — в кни­ге и вовсе не упо­ми­на­ет­ся.

Чрез­вы­чай­но пока­за­тель­но для автор­ской мане­ры Т. А. Боб­ров­ни­ко­вой опи­са­ние эпи­зо­да, когда Сци­пи­он бро­сил в лицо сто­рон­ни­кам Грак­хов оскорб­ле­ние, что им Ита­лия не мать, а маче­ха: когда с.219 он при­знал закон­ность убий­ства Тибе­рия, «раз­ра­зи­лась буря. Его сло­ва пото­ну­ли в неисто­вых воп­лях разъ­ярён­ной тол­пы. Тогда Сци­пи­он негром­ко — он нико­гда не повы­шал голо­са в народ­ном собра­нии — ска­зал:

Я ни разу в жиз­ни не дро­жал от кри­ка воору­жён­ных вра­гов» и т. д. (с. 428).

Непо­нят­но, поче­му преды­ду­щие сло­ва Сци­пи­о­на пото­ну­ли в кри­ках, а после­дую­щие, ска­зан­ные негром­ким голо­сом, люди смог­ли услы­шать? Конеч­но, они про­зву­ча­ли, когда тол­па на какой-то момент ути­хо­ми­ри­лась; любо­пыт­но, что Ф. Мюн­цер не поле­нил­ся ука­зать это во избе­жа­ние неяс­но­стей в ста­тье для энцик­ло­пе­дии Пау­ли — Вис­со­ва, не тре­бу­ю­щей таких подроб­но­стей11. В рас­смат­ри­вае­мой же кни­ге умол­ча­ние объ­яс­ня­ет­ся, по-види­мо­му, под­со­зна­тель­ным жела­ни­ем под­черк­нуть — даже в этом слу­чае вели­ко­го Сци­пи­о­на услы­ша­ли бы (как и в слу­чае с вер­си­ей о его убий­стве — такие люди сами не уми­ра­ют!). Но нали­цо и небреж­ное отно­ше­ние к источ­ни­кам: нигде не гово­рит­ся, что Сци­пи­он нико­гда не повы­шал голо­са в народ­ном собра­нии (инте­рес­но, как же тогда его слы­ша­ли те, кто не сто­ял в пер­вых рядах?). Во-пер­вых, речь шла о сход­ке, а не о коми­ци­ях, во-вто­рых, тако­ва была мане­ра Сци­пи­о­на не толь­ко при выступ­ле­ни­ях перед наро­дом, а вооб­ще, и в-третьих, Цице­рон (De orat. I. 255) гово­рит лишь, что Лелий и Сци­пи­он не наси­ло­ва­ли лёг­ких и не кри­ча­ли, как Галь­ба (ora­to­res fue­runt, ut il­lum Sci­pio­nem audi­mus et Lae­lium, qui om­nia ser­mo­ne con­fi­ce­rent pau­lo in­ten­tio­re, num­quam, ut Ser. Gal­ba, la­te­ri­bus aut cla­mo­re con­ten­de­rent). Но кри­чать и повы­шать голос — не одно и то же. Это, конеч­но, мелочь, но, как гово­рит­ся, ex un­gue leo­nem…

Теперь посмот­рим, как Т. А. Боб­ров­ни­ко­ва трак­ту­ет фак­ты, свиде­тель­ст­ву­ю­щие об отнюдь не мило­серд­ном под­час отно­ше­нии Сци­пи­о­на к вра­гам на войне. Самый чудо­вищ­ный из них — при­каз отру­бить руки 400 моло­дым людям из кельт­ибер­ско­го горо­да Лутия, обви­нён­ным в наме­ре­нии помочь нуман­тин­цам (App. Iber. 94. 411). Автор иро­ни­че­ски назы­ва­ет соот­вет­ст­ву­ю­щий пас­саж Аппи­а­на «уди­ви­тель­ным» и добав­ля­ет: «При­зна­юсь, я совер­шен­но не верю это­му сооб­ще­нию. Я не пове­ри­ла бы ему, если бы речь шла не о Сци­пи­оне…, а о любом рим­ском вое­на­чаль­ни­ке, самом жесто­ком и злоб­ном» (c. 463, прим. 55). Обра­тим­ся тогда к тако­му извест­но­му источ­ни­ку, как «Запис­ки о Галль­ской войне»: «Цезарь решил устра­шить осталь­ных [гал­лов] при­мер­ной карой: всем, кто носил ору­жие, он при­ка­зал отру­бить руки, но даро­вал жизнь» (VIII. 44. 1. Пер. М. М. Покров­ско­го). Вряд ли Авл Гир­ций стал бы кле­ве­тать на люби­мо­го пол­ко­во­д­ца. «Не было ниче­го страш­нее для вар­ва­ров, чем… остать­ся жить с отруб­лен­ны­ми рука­ми» — это о рас­пра­ве Мар­ка Терен­ция Варро­на Лукул­ла с плен­ны­ми фра­кий­ца­ми (Flor. III. 4. 7. Пер. А. И. с.220 Неми­ров­ско­го). Той же каре под­верг­ли плен­ных лузи­тан Квинт Фабий Мак­сим Сер­ви­ли­ан (Val. Max. II. 7. 11; App. Iber. 68. 291; Oros. V. 4. 12) и Попи­лий Ленат (Dio Cass. XXII. 75). Мож­но, конеч­но, объ­явить всё это выдум­ка­ми, при­зван­ны­ми опо­ро­чить бла­го­род­ных рим­лян12, но вряд ли такой под­ход пло­до­тво­рен.

Как сооб­ща­ет Аппи­ан, Сци­пи­он раз­ру­шил Нуман­цию, не дожи­да­ясь реше­ния сена­та. Алек­сан­дрий­ский исто­рик подроб­но пере­чис­ля­ет раз­ные точ­ки зре­ния на при­чи­ны, по кото­рым пол­ко­во­дец посту­пил так (Iber. 98. 426) — ста­ло быть, факт этот был хоро­шо изве­стен и, види­мо, вызвал недо­воль­ство в Риме как акт само­управ­ства13. Т. А. Боб­ров­ни­ко­ва пред­по­чла про­сто не с.221 сооб­щать об «ини­ци­а­тив­ном» поведе­нии Сци­пи­о­на, а само раз­ру­ше­ние срав­ни­ла с лик­вида­ци­ей чечен­ской кре­по­сти (да и сами испан­ские кам­па­нии назва­ны «чечен­ски­ми вой­на­ми Рима»). Подоб­ное срав­не­ние неисто­рич­но и при­зва­но дис­креди­ти­ро­вать кельт­ибе­ров в гла­зах рос­сий­ско­го чита­те­ля. Меж­ду тем нет сведе­ний, чтобы кельт­ибе­ры, напри­мер, бра­ли в залож­ни­ки детей и зани­ма­лись похи­ще­ни­я­ми людей с целью нажи­вы за счёт выку­па. Более того, Т. А. Боб­ров­ни­ко­ва даже стре­мит­ся снять со Сци­пи­о­на ответ­ст­вен­ность за про­да­жу в раб­ство уцелев­ших нуман­тин­цев — факт, вооб­ще гово­ря, вполне обыч­ный для того вре­ме­ни. Ссы­ла­ясь на Ливия, она утвер­жда­ет, что изму­чен­ные нуман­тин­цы уби­ли друг дру­га, перед этим съев сла­бых и боль­ных. «Ско­рее все­го, как и сооб­ща­ет Ливий, когда рим­ляне ворва­лись в горя­щий город, было уже позд­но, и муже­ст­вен­ные защит­ни­ки Нуман­ции погиб­ли» (с. 329). Полу­ча­ет­ся, что Ливий сооб­ща­ет о вступ­ле­нии рим­лян в горя­щий город, одна­ко в пери­о­хах ска­за­но лишь о мас­со­вом само­убий­стве нуман­тин­цев. Кро­ме того, эпи­то­ма­тор (а не сам Ливий!), уде­лив­ший этим собы­ти­ям чуть боль­ше стро­ки (per. 59), сооб­щал, есте­ствен­но, о наи­бо­лее впе­чат­ля­ю­щих фак­тах, а кому инте­рес­но, что несколь­ко сот чело­век попа­ли в раб­ство? К тому же, как утвер­жда­ет Т. А. Боб­ров­ни­ко­ва, «в слу­чае кол­лек­тив­но­го само­убий­ства, есте­ствен­но, к не желав­шим уми­рать при­ме­ня­лось наси­лие. И поэто­му вряд ли гла­ва­ри допу­сти­ли бы, чтобы кто-нибудь остал­ся в живых» (с. 466, прим. 56). Отнюдь, это совсем не «есте­ствен­но», посколь­ку источ­ни­ки на сей счёт мол­чат, а отсут­ст­вие тако­вых автор «ком­пен­си­ру­ет» нелест­ным эпи­те­том в адрес руко­во­ди­те­лей обо­ро­ны Нуман­ции, кото­рые ока­зы­ва­ют­ся «гла­ва­ря­ми» (чего?), слов­но это они, а не рим­ляне нару­ши­ли Пом­пе­ев и Ман­ци­нов дого­во­ры и при­шли заво­ё­вы­вать чужую зем­лю. Сведе­ния же Аппи­а­на, кото­рый пря­мо гово­рит, что те, кто хотел све­сти счё­ты с жиз­нью, свёл их, а кто пред­по­чёл сдать­ся рим­ля­нам — сдал­ся (Iber. 97. 422), объ­яв­ля­ют­ся не соот­вет­ст­ву­ю­щи­ми истине, посколь­ку-де у это­го авто­ра мно­го гру­бей­ших оши­бок, хотя в дру­гих слу­ча­ях Т. А. Боб­ров­ни­ко­ва охот­но цити­ру­ет его, когда он сооб­ща­ет о люб­ви рим­лян к Сци­пи­о­ну и о труд­но­стях, свя­зан­ных с работой аграр­ной комис­сии (с. 429, 431, 481, прим. 83). Поче­му не заслу­жи­ва­ют дове­рия в целом под­твер­ждаю­щие рас­сказ Аппи­а­на дан­ные Дио­до­ра, о кото­рых, кста­ти, в кни­ге упо­мя­ну­то, не ска­за­но. Т. А. Боб­ров­ни­ко­ва пишет, что вооб­ще непо­нят­но, как мог­ли обра­тить нуман­тин­цев в раб­ство, если они сами откры­ли ворота (с. 466, прим. 56). Заяв­ле­ние пора­зи­тель­ное, посколь­ку речь шла о без­ого­во­роч­ной капи­ту­ля­ции, de­di­tio. Когда кар­фа­ге­няне нака­нуне 3-й Пуни­че­ской вой­ны объ­яви­ли о сво­ей без­услов­ной сда­че, автор при­зна­ёт, что они были гото­вы к пре­вра­ще­нию их в рабов (с. 104). Чем отли­ча­ет­ся ситу­а­ция в Нуман­ции, для чита­те­ля оста­ёт­ся загад­кой.

И ещё одно стран­ное заяв­ле­ние свя­за­но с алек­сан­дрий­ским исто­ри­ком: «Собы­тия в Испа­нии мы зна­ем толь­ко из Аппи­а­на» (с. 462, прим. 54). И при этом как ни в чём не быва­ло, Т. А. Боб­ров­ни­ко­ва исполь­зу­ет при опи­са­нии тех же собы­тий Плу­тар­ха, Сал­лю­стия, Вале­рия Мак­си­ма, Фрон­ти­на и дру­гих авто­ров. А в слу­чае с пись­ма­ми мате­ри Грак­хов Кор­не­лии она даже не упо­ми­на­ет о сомне­ни­ях учё­ных в их аутен­тич­но­сти14 и уве­рен­но исполь­зу­ет оные в каче­стве надёж­но­го источ­ни­ка (с. 423—424).

Автор пишет, что под Нуман­ци­ей «Сци­пи­он вме­сте с вой­ском пере­но­сил все тяготы служ­бы — голод, зной, сырость, нуж­ду» (с. 325). Эта фра­за может создать у чита­те­ля впе­чат­ле­ние, буд­то он жил едва ли не в тех же усло­ви­ях, что и про­стые вои­ны (ведь речь идёт о всех тяготах). Меж­ду тем пре­то­рий пол­ко­во­д­ца, как пока­зы­ва­ют рас­коп­ки, напо­ми­нал гре­че­ский дом с пери­сти­лем, в нём имел­ся три­кли­ний и т. д.15, в кото­ром коман­дую­щий вряд ли стра­дал от нуж­ды, сыро­сти и уж тем более от голо­да.

Вызы­ва­ет недо­уме­ние ещё один пас­саж. Опи­сы­вая поеди­нок Сци­пи­о­на с кельт­ибер­ским вои­ном под Интер­ка­ти­ей, автор пишет, буд­то «рим­ляне нико­гда не испы­ты­ва­ли рас­по­ло­же­ния к тако­го рода кар­тин­ным поедин­кам в духе гоме­ров­ских геро­ев… Этим мож­но объ­яс­нить тот уди­ви­тель­ный факт, что у это­го храб­рей­ше­го в мире наро­да извест­но было толь­ко три слу­чая зна­ме­ни­тых еди­но­борств, при­чём два из них отно­сят­ся к леген­дар­ной древ­но­сти» (с. 84—85). Во-пер­вых, не три, а четы­ре, посколь­ку поми­мо Рому­ла, Кор­не­лия Кос­са и Клав­дия Мар­цел­ла сле­ду­ет учесть и Мар­ка Крас­са, в 29 г. убив­ше­го вождя бастар­нов Дель­до­на — прав­да, Окта­виан не поз­во­лил ему посвя­тить spo­lia opi­ma в храм Юпи­те­ра с.222 Фере­трия, чтобы не давать пово­дов для невы­год­ных срав­не­ний (Dio Cass. LI. 24. 4)16, но в дан­ном слу­чае это не прин­ци­пи­аль­но. Такое малое чис­ло (четы­ре) не долж­но удив­лять — еди­но­бор­ства счи­та­лись делом не пол­ко­вод­цев, а их под­чи­нён­ных, а пото­му (и это во-вто­рых) «незна­ме­ни­тые» поедин­ки даже более пока­за­тель­ны, а их-то, конеч­но, куда боль­ше — доста­точ­но вспом­нить обо­их Торк­ва­тов, Вале­рия Кор­ва, Квин­та Окция, Луция Опи­мия (сына кон­су­ла 121 г.), не гово­ря уже о самом Сци­пи­оне Эми­ли­ане. И то, что Торк­ват и Корв полу­чи­ли свои ког­но­ме­ны в память об успеш­ных поедин­ках, свиде­тель­ст­ву­ет отнюдь не о непри­яз­ни рим­лян к таким схват­кам. Коль ско­ро речь зашла о гоме­ров­ских геро­ях, то Квинт Окций уже в отнюдь не леген­дар­ные вре­ме­на (143—142 гг.) при­нял от побеж­дён­но­го им кельт­ибе­ра Тире­сия в дар меч и плащ и заклю­чил с ним согла­ше­ние о госте­при­им­стве (ius hos­pi­tii) на слу­чай окон­ча­ния вой­ны. Для пол­ноты «гоме­ров­ской» кар­ти­ны17 мож­но доба­вить, что Окция про­зва­ли за доб­лесть Ахил­ле­сом (Val. Max. III. 2. 21). И уж совсем невер­но в каче­стве при­ме­ра про­хлад­но­го отно­ше­ния рим­лян к поедин­кам при­во­дить эпи­зод с Мари­ем, отка­зав­шим­ся сра­жать­ся с Попе­ди­ем Сило­ном (с. 85), посколь­ку речь шла не о еди­но­бор­стве пол­ко­вод­цев, а о сра­же­нии двух армий, от кото­ро­го в невы­год­ных усло­ви­ях Марий и отка­зал­ся (Plut. Mar. 33. 4)18.

Ещё боль­ше удив­ля­ет, когда Т. А. Боб­ров­ни­ко­ва пишет, буд­то Сци­пи­он не мог стать кон­су­лом на 147 г., пото­му что ещё не был эди­лом (с. 116). Одна­ко эди­ли­тет не вхо­дил в чис­ло обя­за­тель­ных для заня­тия кон­су­ла­та долж­но­стей19, и Цице­рон даже спе­ци­аль­но пере­чис­ля­ет вид­ных рим­ских поли­ти­ков, кото­рые ста­ли кон­су­ла­ми, не быв эди­ла­ми — Гая Мария (два­жды про­иг­рав­ше­го выбо­ры в эди­лы!), Сци­пи­о­на Нази­ку, Луция Цеза­ря и дру­гих (Pro Planc. 51). К ним мож­но доба­вить и Луция Сул­лу.

Одна­ко на этом ско­ро­па­ли­тель­ные утвер­жде­ния, свя­зан­ные с рим­ски­ми маги­ст­ра­ту­ра­ми, не закан­чи­ва­ют­ся: ока­зы­ва­ет­ся, что до 133 г. «ни одно­го маги­ст­ра­та нико­гда не пере­из­би­ра­ли» (автор явно с.223 зло­употреб­ля­ет сло­вом «нико­гда»)20 — «исклю­че­ние состав­ля­ли кон­су­лы в эпо­ху 2-й Пуни­че­ской вой­ны» (с. 427 и прим.). Но при этом сама же Т. А. Боб­ров­ни­ко­ва сооб­ща­ет (хотя и очень осто­рож­но), что два­жды был кон­су­лом отец само­го Сци­пи­о­на Эми­лий Павел (с. 14) — заме­тим, после Ган­ни­ба­ло­вой вой­ны, в 182 и 168 гг. А Клав­дий Мар­целл стал им три­жды — в 166, 155 и 152 гг. Да и сам Сци­пи­он Эми­ли­ан изби­рал­ся кон­су­лом два­жды (что, кста­ти, мог­ло послу­жить непло­хим пре­цеден­том для ите­ра­ции Тибе­рия Грак­ха21, в свя­зи с кото­рой и дела­ет автор своё сме­лое заяв­ле­ние)22. И это не счи­тая Фаб­ри­ция Лус­ци­на, Кор­не­лия Руфи­на, Курия Ден­та­та, Ати­лия Регу­ла и дру­гих мужей доган­ни­ба­ло­вых, но уже вполне «исто­ри­че­ских» вре­мён.

А выра­же­ние «назва­ный отец», кото­рым, по мне­нию Т. А. Боб­ров­ни­ко­вой, являл­ся Поли­бий по отно­ше­нию к Сци­пи­о­ну Эми­ли­а­ну (с. 9, 79), зву­чит про­сто неисто­рич­но. При­ме­ни­тель­но к рим­ским реа­ли­ям подоб­ное сло­во­со­че­та­ние лише­но смыс­ла, осо­бен­но если учесть, что Поли­бий не был рим­ля­ни­ном. Прав­да, сам он срав­ни­ва­ет свою друж­бу со Сци­пи­о­ном с отно­ше­ни­я­ми роди­те­ля и сына (XXXII. 11. 1), но едва ли это даёт осно­ва­ния счи­тать его «назва­ным отцом».

Как видим, жизнь и эпо­ха победи­те­ля Кар­фа­ге­на, несмот­ря на скудость источ­ни­ков, остав­ля­ет про­стор для новых инте­рес­ных наблюде­ний и выво­дов. Одна­ко яркость его лич­но­сти ино­гда ослеп­ля­ет авто­ров, пишу­щих о нём — явле­ние, в общем-то, обыч­ное, но мешаю­щее объ­ек­тив­но­му под­хо­ду и под­час при­во­дя­щее к явным недо­ра­зу­ме­ни­ям.

SO­ME OF RE­CENT PUB­LI­CA­TIONS ON SCI­PIO AEMI­LIA­NUS

The author con­si­de­res re­cent pub­li­ca­tions on Sci­pio Aemi­lia­nus, i. e. ar­tic­les of F. Pi­na Po­lo, J. Lea Ben­ness, T. Hil­lard, and the book of T. A. Bob­rov­ni­ko­va, who­se in­compre­ten­ce and bad sty­le he cri­ti­ci­zes.

ПРИМЕЧАНИЯ


  • 1As­tin A. E. Sci­pio Aemi­lia­nus. Ox­ford, 1967. P. VII.
  • 2Pi­na Po­lo F. Die Freun­de des Sci­pio Aemi­lia­nus im nu­man­ti­ni­schen Krieg: Über die so­gen­nan­te co­hors ami­co­rum // Jour­nal of Ro­man Ar­chaeo­lo­gy. Supple­men­ta­ry Se­ries No. 43. As­pects of Friendship in the Grae­co-Ro­man World. Ann Ar­bor, 2001. S. 89—98.
  • 3Автор при­во­дит сре­ди при­ме­ров про­дол­же­ния испан­ских войн опе­ра­ции Кв. Сер­ви­лия Цепи­о­на, Л. Кор­не­лия Дола­бел­лы, П. Лици­ния Крас­са про­тив лузи­тан (с. 97), что не совсем коррект­но — Сци­пи­он вое­вал с кельт­ибе­ра­ми и за поло­же­ние дел в Даль­ней Испа­нии не отве­чал.
  • 4См. Коро­лен­ков А. В. Луций Кор­не­лий Сци­пи­он: кон­сул, два­жды остав­лен­ный вой­ском // Stu­dia his­to­ri­ca. Вып. VII. М., 2007. С. 113—122.
  • 5См.: Симон Г. Вой­ны Рима в Испа­нии. 154—133 гг. до н. э. СПб., 2008. С. 204.
  • 6Тру­хи­на Н. Н. Поли­ти­ка и поли­ти­ки «золо­то­го века» Рим­ской рес­пуб­ли­ки. М., 1986. С. 140—141.
  • 7Lea Be­ness J. Sci­pio Aemi­lia­nus and the Cri­sis of 129 B. C. // His­to­ria. Bd 54. 2005. P. 37—48.
  • 8Hil­lard T. Sci­pio Aemi­lia­nus and a Pro­phe­cy from Clu­nia // His­to­ria. Bd 54. 2005. Р. 344—348.
  • 9См., напр.: Ковалёв С. И. Исто­рия Рима. Л., 1986. С. 341.
  • 10Симон Г. Указ. соч. С. 266; As­tin A. E. Op. cit. P. 234—235.
  • 11Mün­zer F. Cor­ne­lius (335) // RE. Bd III. 1899. Sp. 1457.
  • 12«Даже вра­гов пле­ня­ли их (рим­лян. — А. К.) бла­го­род­ство и чув­ство чести» (с. 444).
  • 13См., напр.: As­tin A. E. Op. cit. P. 153—154.
  • 14См.: Аль­брехт М. фон. Исто­рия рим­ской лите­ра­ту­ры. Т. I. М., 2002. С. 562.
  • 15Schul­ten A. Nu­man­tia. Die Er­geb­nis­se der Ausgra­bun­gen 1905—1912. Bd. III. B., 1931. S. 131—132, 196.
  • 16См.: Пар­фё­нов В. Н. Цезарь Август: Армия. Вой­на. Поли­ти­ка. СПб., 2001. С. 27—39 (с ука­за­ни­ем лите­ра­ту­ры).
  • 17«Силь­но раз­ви­тый аго­наль­ный дух», про­яв­ляв­ший­ся в поедин­ках, род­нил «рим­ских ари­сто­кра­тов не с поли­ти­ка­ми и вое­на­чаль­ни­ка­ми клас­си­че­ской Гре­ции, а с гоме­ров­ски­ми геро­я­ми» (Сидо­ро­вич О. В. Еди­но­бор­ство в систе­ме цен­но­стей рим­ско­го граж­да­ни­на эпо­хи Рес­пуб­ли­ки // Воен­но-исто­ри­че­ская антро­по­ло­гия. Еже­год­ник, 2003/2004. Новые науч­ные направ­ле­ния. М., 2005. С. 19).
  • 18См.: Van Ooteg­hem J. Cai­us Ma­rius. Bru­xel­les, 1964. P. 273 + n. 4.
  • 19Mom­msen Th. Rö­mi­sches Staatsrecht. Bd. I. Leip­zig, 1887. S. 554. Эта же ошиб­ка повто­ря­ет­ся в кни­ге о Цице­роне (Боб­ров­ни­ко­ва Т. А. Цице­рон. Интел­ли­гент в дни рево­лю­ции. М., 2006. С. 206).
  • 20Впро­чем, выра­же­ни­ем «при­шёл (или “при­шли”) в ужас» автор зло­употреб­ля­ет и того боль­ше — оно повто­ря­ет­ся на трёх стра­ни­цах под­ряд (с. 430—432). Стрем­ле­ние к ярко­сти сло­га ино­гда при­во­дит и к дру­гим досад­ным недо­ра­зу­ме­ни­ям: на с. 221 по пово­ду слов Поли­бия, кото­рый, дока­зы­вая необ­хо­ди­мость созда­ния все­об­щей исто­рии, «срав­ни­ва­ет отдель­ные исто­рии с раз­бро­сан­ны­ми частя­ми неко­гда живо­го и пре­крас­но­го суще­ства», гово­рит­ся, что эта мета­фо­ра зву­чит неожи­дан­но, кра­си­во и воз­вы­шен­но (?!). Желая обли­чить коры­сто­лю­бие кар­фа­ге­нян, кото­рые в 149 г. отка­за­лись пере­се­лять­ся в глубь мате­ри­ка, Т. А. Боб­ров­ни­ко­ва вос­кли­ца­ет: «Думать, что эти ста­рые пира­ты и тор­га­ши зай­мут­ся зем­леде­ли­ем, было про­сто смеш­но» и тут же добав­ля­ет, что ради денег они выда­ли рим­ля­нам Ган­ни­ба­ла. Одна­ко зем­леде­ли­ем пуний­цы зани­ма­лись (вспом­ним трак­тат Маго­на), да и Ган­ни­бал, так и не выдан­ный вра­гам, ещё не один год ски­тал­ся по стра­нам Восто­ка. Есть и откро­вен­но курьёз­ные места: о македон­ской фалан­ге гово­рит­ся, что она «лете­ла» (!) (с. 15), Кор­си­ка назва­на «ост­ров­ком» (с. 217), а сочи­не­ния Цице­ро­на ока­зы­ва­ют­ся пред­на­зна­чен­ны­ми для печа­ти — без кавы­чек (с. 438).
  • 21Mün­zer F. Sempro­nius (54) // RE. 2. R. Hbd 4. 1923. Sp. 1419.
  • 22Broughton T. R. S. Мagistra­tes of the Ro­man Re­pub­lic. Vol. I. N. Y., 1951. P. 381, 427, 437, 448, 453, 463, 490.
  • ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА
    1303242327 1303312492 1303320677 1347960738 1347972794 1347973587