Храмовый обет (votum) в религиозно-политической практике республиканского Рима

с.107 Одной из важ­ней­ших обла­стей сакраль­но-поли­ти­че­ской жиз­ни циви­тас, ее вза­и­моот­но­ше­ний с бога­ми явля­лось при­ня­тие и выпол­не­ние обе­тов богам за помощь в тех или иных затруд­ни­тель­ных обсто­я­тель­ствах, за про­цве­та­ние общи­ны. В обе­тах нагляд­но выра­жа­лось еди­не­ние людей и богов, они были чрез­вы­чай­но важ­ны для спло­че­ния граж­дан и укреп­ле­ния их мораль­но­го духа надеж­дой на помощь свы­ше. Фор­мы и виды при­ни­мае­мых пуб­лич­ных обя­за­тельств были весь­ма раз­но­об­раз­ны, и хра­мо­вые обе­ты, при всей их зна­чи­мо­сти, отнюдь не пре­об­ла­да­ли. Дале­ко не все­гда мож­но понять те или иные пред­по­чте­ния при выбо­ре содер­жа­ния и объ­ек­та рели­ги­оз­ных обя­за­тельств, но в какой-то сте­пе­ни здесь, несо­мнен­но, ска­зы­ва­лись често­лю­би­вые сооб­ра­же­ния их авто­ров. Про­веде­ние, к при­ме­ру, обе­то­ван­ных игр дава­ло немед­лен­ный и запо­ми­наю­щий­ся эффект сре­ди совре­мен­ни­ков, в то вре­мя как стро­и­тель­ство хра­ма было дли­тель­ным про­цес­сом, резуль­та­ты кото­ро­го были рас­счи­та­ны, ско­рее, на память потом­ков¹. Мно­гие извест­ные пол­ко­вод­цы обхо­ди­лись без хра­мо­вых обе­тов, в то вре­мя как кон­сул 187 г. до н. э. М. Эми­лий Лепид во вре­мя незна­чи­тель­ной вой­ны про­тив лигу­рий­цев обе­то­вал сра­зу два хра­ма². Здесь вли­я­ли осо­бые обсто­я­тель­ства и лич­ные при­стра­стия, в том чис­ле харак­тер лич­ной рели­ги­оз­но­сти.

Основ­ное вни­ма­ние в пред­ла­гае­мом иссле­до­ва­нии будет уде­ле­но хра­мо­вым обе­там, хотя, конеч­но, не изо­ли­ро­ван­но от дру­гих, ибо суть сакраль­но­го дей­ст­вия была оди­на­ко­ва. При­ни­мае­мые, как пра­ви­ло, на поле боя³, они кажут­ся наи­бо­лее уяз­ви­мы­ми с точ­ки зре­ния сохра­не­ния инфор­ма­ции о них. Ведь, для срав­не­ния, день посвя­ще­ния (деди­ка­ции) хра­ма фик­си­ро­вал­ся в кален­да­рях рели­ги­оз­ных празд­ни­ков, а имя того, кто посвя­щал храм, уве­ко­ве­чи­ва­лось в соот­вет­ст­ву­ю­щей с.108 над­пи­си. Тем не менее, по под­сче­там Э. М. Орли­на, мы име­ем сооб­ще­ния об обе­тах при­мер­но для 60 % рес­пуб­ли­кан­ских хра­мов⁴, в основ­ном бла­го­да­ря сведе­ни­ям Ливия: объ­ем его инфор­ма­ции зна­чи­тель­но пре­вос­хо­дит инфор­ма­цию всех про­чих авто­ров вме­сте взя­тых⁵.

Доволь­но часто Ливий рас­ска­зы­ва­ет о тех обе­тах, кото­рые были при­ня­ты на поле боя, непо­сред­ст­вен­но при опи­са­нии самих сра­же­ний⁶. Обет мог­ли при­нять и в бла­го­дар­ность за уже прак­ти­че­ски одер­жан­ную победу, как, напри­мер, посту­пил про­кон­сул Кв. Фуль­вий Флакк в бит­ве с кельт­ибе­ра­ми в 180 г. до н. э. (Liv. XL. 40. 10). Неред­ко его дава­ли или непо­сред­ст­вен­но перед бит­вой, или в напря­жен­ный момент ее. А посколь­ку глав­ной целью тако­го обе­та было обо­д­рить вои­нов, то пол­ко­во­дец стре­мил­ся сде­лать этот свой сакраль­ный акт извест­ным все­му вой­ску — и с помо­щью соот­вет­ст­ву­ю­щих жестов (покры­тие голо­вы, возде­ва­ние рук к небу), и посред­ст­вом гром­ко­го про­из­не­се­ния слов обе­та, и дру­ги­ми спо­со­ба­ми доведе­ния до вои­нов необ­хо­ди­мой инфор­ма­ции⁷. Ярко и нагляд­но пред­ста­вил воз­мож­ную ситу­а­цию Ливий в рас­ска­зе о бит­ве с инсуб­ра­ми в 197 г. до н. э.: «В нача­ле сра­же­ния кон­сул (Г. Кор­не­лий Цетег.— А. С.) обе­то­вал храм Юноне Соспи­те (Спа­си­тель­ни­це), если в этот день вра­ги будут рас­се­я­ны и обра­ще­ны в бег­ство. Вои­ны под­ня­ли крик, что дадут воз­мож­ность кон­су­лу испол­нить обет, и обру­ши­лись на вра­гов»⁸. Конеч­но, извест­на склон­ность Ливия к эффект­но­му изло­же­нию, — здесь, на мой взгляд, даже сама латин­ская фра­за пере­да­ет быст­ро­ту про­ис­хо­дя­ще­го, — но и чистый вымы­сел пред­по­ла­гать, само собой, не при­хо­дит­ся: если это­го не было кон­крет­но в дан­ной бит­ве, то вполне мог­ло быть в дру­гих. Такая ситу­а­ция лег­ко пред­ста­ви­ма, а кра­си­вые и эффект­ные дета­ли, при­чем при­ни­мае­мые обще­ст­вом как досто­вер­ные, есть в рас­ска­зах участ­ни­ков любой вой­ны. Так что и вои­ны мог­ли рас­ска­зы­вать о при­ня­том обе­те и ждать его выпол­не­ния, и сам пол­ко­во­дец по с.109 воз­вра­ще­нии сооб­щал о нем сена­ту во вре­мя докла­да о совер­шен­ных дея­ни­ях⁹. Извест­ны слу­чаи, о кото­рых речь пой­дет ниже, когда имен­но сенат про­яв­лял заботу о выпол­не­нии хра­мо­вых обе­тов.

Пожа­луй, глав­ным источ­ни­ком инфор­ма­ции для после­дую­щих поко­ле­ний и исто­ри­ков явля­лись хра­мо­вые над­пи­си, в кото­рых упо­ми­на­лись, поми­мо про­че­го, и обсто­я­тель­ства обе­та (насколь­ко это было обще­при­ня­то — неиз­вест­но). Ливий цити­ру­ет над­пись, при­креп­лен­ную над две­ря­ми хра­ма Мор­ских Ларов (La­res Per­ma­ri­ni) на Мар­со­вом поле, освя­щен­но­го в 179 г. до н. э. цен­зо­ром М. Эми­ли­ем Лепидом по обе­ту сво­его род­ст­вен­ни­ка Л. Эми­лия Регил­ла (Liv. XL. 52. 4, ср. Macr. Sat. I. 10. 10). В ней рас­ска­зы­ва­лось о победе в сра­же­нии с фло­том царя Антио­ха у Мио­нес­са и упо­ми­нал­ся дан­ный тогда обет (Liv. XL. 52. 5–6)¹⁰. Кро­ме того, копия этой над­пи­си была при­би­та и над две­ря­ми хра­ма Юпи­те­ра Капи­то­лий­ско­го (ibid. 7). Но что пока­за­тель­но — в весь­ма подроб­ном рас­ска­зе о том же самом сра­же­нии Ливий (XXXVII. 28–30) ни сло­вом не обмол­вил­ся об обе­те, поза­им­ст­во­вав сведе­ния о нем, ско­рее все­го, не из сво­его нарра­тив­но­го источ­ни­ка, а из про­ци­ти­ро­ван­ной над­пи­си. И это не слу­чай­но — Ливий неод­но­крат­но упо­ми­на­ет обет лишь при рас­ска­зе о деди­ка­ции хра­ма¹¹: явно сведе­ния о деди­ка­ции и обе­те были свя­за­ны меж­ду собой в рам­ках одно­го источ­ни­ка. Так что когда он, порой весь­ма кра­соч­но и подроб­но, гово­рит об обе­тах в рас­ска­зах о сра­же­ни­ях — это вполне мог­ло являть­ся резуль­та­том ретро­спек­тив­но­го при­ме­не­ния инфор­ма­ции, свя­зан­ной имен­но с деди­ка­ци­я­ми. Воз­мож­но так­же, что обе­ты фик­си­ро­ва­лись жре­ца­ми — соб­ст­вен­но, пон­ти­фи­ка­ми — в сво­их архи­вах, по край­ней мере, в слу­чае воз­ник­но­ве­ния спор­ных ситу­а­ций¹².

В цар­скую эпо­ху, соглас­но тра­ди­ции, при­не­се­ние обе­та, как и про­чие эта­пы осно­ва­ния хра­ма, было пре­ро­га­ти­вой царей¹³. Что каса­ет­ся ран­не­рес­пуб­ли­кан­ской эпо­хи, то пер­вы­ми упо­ми­на­ют­ся обе­ты дик­та­то­ров. Дик­та­то­ру 499 г. до н. э. Авлу Посту­мию при­пи­сы­ва­лись обет хра­ма Касто­ру и Пол­лук­су¹⁴ и обет хра­ма Цере­ре, Либе­ру и Либе­ре, дан­ный по ука­за­нию Сивил­ли­ных книг¹⁵. Дик­та­тор Камилл с.110 в 396 г. до н. э. дал обет постро­ить храм Юноне Цари­це¹⁶, а так­же освя­тить вос­ста­нов­лен­ный храм Мате­ри Мату­ты¹⁷, воз­мож­но, и храм Кон­кор­дии (Согла­сия) во вре­мя сво­ей дик­та­ту­ры в 367 г. до н. э.¹⁸ Сын его, Луций Фурий, дик­та­тор 345 г. до н. э., обе­то­вал храм Юноне Моне­те¹⁹. Эти пол­но­мо­чия дик­та­ту­ры, рас­смат­ри­вае­мой антич­ны­ми авто­ра­ми как вре­мен­ное вос­ста­нов­ле­ние цар­ской вла­сти, явля­ют­ся наследи­ем цар­ских пре­ро­га­тив. Сведе­ния о кон­суль­ских обе­тах появ­ля­ют­ся доволь­но позд­но. Опре­де­лен­но кон­суль­ский обет (хра­ма Салюс) изве­стен для кон­ца IV в. до н. э.— его два­жды упо­ми­на­ет Ливий (IX. 43. 25; X. 1. 9). Одна­ко в соот­вет­ст­ву­ю­щем месте сво­его труда об обе­те он не сооб­ща­ет, упо­ми­ная его толь­ко при рас­ска­зе о сле­дую­щих эта­пах осно­ва­ния хра­ма. Не имел он досто­вер­ных сведе­ний и каса­тель­но обе­та хра­ма Кви­ри­на (Liv. X. 46. 7): гово­ря об освя­ще­нии его в 293 г. до н. э. кон­су­лом Луци­ем Папи­ри­ем Кур­со­ром, Ливий отме­ча­ет, что ни у кого из древ­них писа­те­лей не нашел сведе­ний о кон­суль­ском обе­те и логи­че­ски отнес этот обет к отцу Л. Папи­рия в быт­ность того дик­та­то­ром (325 г. до н. э.). Этой вер­сии при­дер­жи­вал­ся и Пли­ний Стар­ший (NH. VII. 213). Пер­вый же рас­сказ у Ливия о кон­суль­ском обе­те, непо­сред­ст­вен­но свя­зан­ный с обсто­я­тель­ства­ми его про­из­не­се­ния, отно­сит­ся к 296 г. до н. э.: в раз­гар сра­же­ния обет хра­ма Бел­лоне дал кон­сул Аппий Клав­дий Цек²⁰. Посколь­ку власть кон­су­ла (im­pe­rium) так­же, как и дик­та­то­ра, соот­вет­ст­во­ва­ла в целом объ­е­му цар­ских пол­но­мо­чий, то вряд ли скудость инфор­ма­ции и отно­си­тель­но позд­нее упо­ми­на­ние кон­суль­ских обе­тов могут стать осно­вой для дале­ко иду­щих выво­дов. Поми­мо обе­тов выс­ших маги­ст­ра­тов с импе­ри­ем (дик­та­то­ров и кон­су­лов) извест­ны обе­ты пре­то­ров, хотя и гораздо поз­же учреж­де­ния этой маги­ст­ра­ту­ры²¹. Пре­то­ры, так­же имев­шие импе­рий, счи­та­лись в рели­ги­оз­но-поли­ти­че­ском плане рав­ны­ми кон­су­лам, ибо изби­ра­лись при одних и тех же ауспи­ци­ях²². В силу услож­не­ния управ­ле­ния рим­ским государ­ст­вом объ­ем пре­тор­ских пол­но­мо­чий посте­пен­но уве­ли­чи­вал­ся, вслед­ст­вие чего пре­то­ры все чаще с.111 ста­ли выпол­нять соб­ст­вен­но кон­суль­ские функ­ции, в том чис­ле и в обла­сти хра­мо­во­го стро­и­тель­ства.

Име­ли место посвя­ще­ния (деди­ка­ции) цен­зо­ров, маги­ст­ра­тов без импе­рия, но ни разу не упо­ми­на­ют­ся обе­ты этих долж­ност­ных лиц. Ясные свиде­тель­ства осу­щест­вле­ния цен­зо­ра­ми обрядов lo­ca­tio (выбор места для хра­ма и сда­ча под­ряда на его стро­и­тель­ство) и de­di­ca­tio (посвя­ще­ние хра­ма) свя­за­ны с выпол­не­ни­ем ими соб­ст­вен­ных кон­суль­ских обе­тов²³ или, в одном слу­чае, пре­тор­ско­го обе­та род­ст­вен­ни­ка (Liv. XL. 52. 1–4), а так­же хра­ма Вели­кой Мате­ри, стро­ив­ше­го­ся по ука­за­нию Сивил­ли­ных книг²⁴. Отсут­ст­вие цен­зор­ских обе­тов, воз­мож­но, объ­яс­ня­ет­ся не фор­маль­ны­ми запре­та­ми, а вполне про­за­и­че­ски­ми сооб­ра­же­ни­я­ми. Ведь цен­зу­ра даже в ран­ние вре­ме­на, как пра­ви­ло, вен­ча­ла собой поли­ти­че­скую карье­ру рим­ля­ни­на. Поэто­му пси­хо­ло­ги­че­ски объ­яс­ни­мо, поче­му не хоте­ли брать на себя рели­ги­оз­ные обя­за­тель­ства, выпол­не­ние кото­рых для част­но­го лица было бы затруд­ни­тель­но. Раз­ные сооб­ра­же­ния мог­ли послу­жить пре­пят­ст­ви­ем: и воз­раст, и малая веро­ят­ность новой выс­шей маги­ст­ра­ту­ры (кон­су­ла­та или дик­та­ту­ры), и финан­со­вые про­бле­мы. Цен­зо­ры, прав­да, полу­ча­ли опре­де­лен­ные сум­мы от государ­ства, кото­ры­ми рас­по­ря­жа­лись по сво­е­му усмот­ре­нию, но меж­ду государ­ст­вен­ны­ми сред­ства­ми и добы­чей пол­ко­во­д­ца была прин­ци­пи­аль­ная раз­ни­ца²⁵.

Еще одним (прав­да, скуд­ным) источ­ни­ком хра­мо­во­го стро­и­тель­ства явля­лись штра­фы, взыс­кан­ные эди­ла­ми, но эдиль­ский обет упо­мя­нут лишь одна­жды — в еди­нич­ном свиде­тель­стве Пли­ния Стар­ше­го об обе­те хра­ма Согла­сия, дан­ном в 304 г. до н. э. зна­ме­ни­тым куруль­ным эди­лом Гн. Фла­ви­ем (Plin. NH. XXXIII. 19). Впро­чем, и деди­ка­ция это­го хра­ма явля­ет­ся един­ст­вен­ной досто­вер­но извест­ной эдиль­ской деди­ка­ци­ей. Эди­ли­тет Гнея Фла­вия про­сла­вил­ся нестан­дарт­ны­ми, мож­но ска­зать, рево­лю­ци­он­ны­ми меро­при­я­ти­я­ми, к кото­рым сле­ду­ет при­чис­лить и дан­ное посвя­ще­ние. Пра­вя­щая вер­хуш­ка, види­мо, ока­за­лась негото­вой к тако­му пово­роту собы­тий и не смог­ла ока­зать сколь­ко-нибудь дей­ст­вен­но­го сопро­тив­ле­ния. Реак­ция после­до­ва­ла несколь­ко поз­же (Liv. IX. 46. 6–7). Воз­мож­но, этим объ­яс­ня­ет­ся отсут­ст­вие эдиль­ских деди­ка­ций и соот­вет­ст­ву­ю­щих обе­тов, хотя эди­лы при­ня­ли неко­то­рое уча­стие в стро­и­тель­стве хра­мов, а так­же свет­ских соору­же­ний, но их уча­стие было недол­гим и огра­ни­чен­ным²⁶. Эди­лы, как и цен­зо­ры, не име­ли импе­рия, т. е. того экви­ва­лен­та цар­ской вла­сти, кото­рым обла­да­ли дик­та­то­ры, кон­су­лы и пре­то­ры. Для Ливия обе­ты, несо­мнен­но, ассо­ци­и­ру­ют­ся с кон­су­ла­ми и дик­та­то­ра­ми: имен­но их обе­ты упо­мя­ну­ты в каче­стве аргу­мен­та в состав­лен­ной им речи Пуб­лия Деция Муса (300 г. до н. э.), рату­ю­ще­го за допуск пле­бе­ев в жре­че­ские кол­ле­гии пон­ти­фи­ков и авгу­ров (Liv. X. 7. 6).

с.112 К это­му спис­ку мож­но доба­вить безы­мян­ный обет Апол­ло­ну в 433 г. до н. э. (Liv. IV. 25. 3), автор кото­ро­го оста­ет­ся загад­кой: ведь в этом году Римом управ­ля­ли кон­су­ляр­ные три­бу­ны, а с их долж­но­стью не было свя­за­но осно­ва­ние ни одно­го хра­ма. Еще два­жды Ливий упо­мя­нул хра­мо­вые обе­ты (Апол­ло­ну и Мар­су), не назвав их авто­ров (Liv. IV. 25. 3; VI. 5. 8). Воз­мож­но, они были даны по ука­за­нию Сивил­ли­ных ора­ку­лов²⁷. Встре­ча­ют­ся у Ливия и сооб­ще­ния о деди­ка­ции хра­ма без како­го-либо ука­за­ния на обет²⁸.

Пред­ло­жен­ное поль­ским иссле­до­ва­те­лем А. Жол­ков­ски выде­ле­ние отдель­ной кате­го­рии хра­мов, осно­ван­ных по ини­ци­а­ти­ве жре­че­ских кол­ле­гий²⁹, мне пред­став­ля­ет­ся необос­но­ван­ным. Соб­ст­вен­но, речь идет о хра­мах, учреж­ден­ных по Сивил­ли­ным ора­ку­лам³⁰. Обет и все осталь­ные эта­пы осно­ва­ния хра­ма по этим ора­ку­лам осу­ществля­лись маги­ст­ра­та­ми, а уча­стие жре­цов свя­щен­но­дей­ст­вий ничем не отли­ча­лось от их обыч­ных обя­зан­но­стей — про­смот­реть по при­ка­зу сена­та Сивил­ли­ны кни­ги и сооб­щить най­ден­ный ора­кул. Подроб­но про­цеду­ра опи­са­на Ливи­ем в рас­ска­зе о кон­суль­та­ции с ора­ку­ла­ми в 217 г. до н. э. Сре­ди их ука­за­ний было и обе­то­ва­ние двух хра­мов — Вене­ры Эри­цин­ской и Ума³¹. Обет пер­во­го хра­ма дал дик­та­тор Кв. Фабий, вто­ро­го — пре­тор Т. Ота­ци­лий (Liv. XXII. 10. 10). О дик­та­тор­ском обе­те по тре­бо­ва­нию Сивил­ли­ных ора­ку­лов сооб­ща­ет­ся и для хра­ма Цере­ры, Либе­ра и Либе­ры (см.: при­меч. 15). Конеч­но, жре­цы свя­щен­но­дей­ст­вий мог­ли ока­зать вли­я­ние посред­ст­вом интер­пре­та­ции ора­ку­ла, ибо это нахо­ди­лось в их руках, но окон­ча­тель­ное реше­ние при­ни­мал сенат, кото­ро­му они сооб­ща­ли ора­кул. Ника­ко­го ино­го уча­стия в учреж­де­нии хра­ма они не при­ни­ма­ли, как и про­чие жре­цы. Един­ст­вен­ное упо­ми­на­ние о посвя­ще­нии (не обе­те) хра­ма Мар­са в 488 г. до н. э. дуум­ви­ром свя­щен­но­дей­ст­вий³², если это не ошиб­ка³³, ни в коем слу­чае не свиде­тель­ст­ву­ет, что он мог осу­ще­ст­вить эту цере­мо­нию имен­но как жрец (duum­vir sac­ris fa­ciun­dis). Ско­рее все­го, Ливий, кото­рый не очень строг в дета­лях при изло­же­нии повто­ря­ю­щих­ся ситу­а­ций, под­черк­нул в дан­ном слу­чае обще­ст­вен­ное поло­же­ние деди­ка­то­ра, а не само собой разу­ме­ю­щу­ю­ся долж­ность дуум­ви­ра aedi de­di­can­dae. Что каса­ет­ся пред­по­ло­же­ния А. Жол­ков­ски о воз­мож­ной ини­ци­а­ти­ве пон­ти­фи­ков, то оно бази­ру­ет­ся прак­ти­че­ски толь­ко на казу­се с.113 со стро­и­тель­ст­вом хра­мов Доб­ле­сти и Чести, обе­то­ван­ных М. Клав­ди­ем Мар­цел­лом (см. ниже). Одна­ко и здесь жре­че­ское уча­стие не вышло за рам­ки обыч­ной для жре­цов кон­суль­та­ци­он­ной дея­тель­но­сти³⁴. При­ня­тие обе­тов ясно демон­стри­ру­ет под­чи­нен­ное поло­же­ние жре­че­ства. Общин­ные маги­ст­ра­ты (кон­су­лы, пре­то­ры), а не жре­цы, ока­зы­ва­ют­ся посред­ни­ка­ми меж­ду общи­ной и ее бога­ми, если осо­бые обсто­я­тель­ства не тре­бо­ва­ли при­вле­че­ния к обе­ту все­го наро­да. Конеч­но, кон­су­лы высту­па­ли при этом как пред­ста­ви­те­ли общи­ны, вопло­щая в сво­ей лич­но­сти ее волю, и их уча­стие в заклю­че­нии обе­тов, сво­его рода дого­во­ров с бога­ми, понят­но, но обра­ща­ет на себя вни­ма­ние чисто тех­ни­че­ская, вспо­мо­га­тель­ная роль пон­ти­фи­ков. Они высту­па­ли в каче­стве кон­суль­тан­тов по вопро­су, все ли сде­ла­но маги­ст­ра­том пра­виль­но, и в каче­стве зна­то­ков свя­щен­ных фор­мул, под­ска­зы­вая их текст при­ни­маю­щим обет маги­ст­ра­там (pon­ti­fi­ce praeeun­te)³⁵. Зна­че­ние этой пон­ти­фи­каль­ной функ­ции опре­де­ля­лось тем, что рим­ляне уде­ля­ли боль­шое вни­ма­ние точ­но­сти и одно­знач­но­сти пони­ма­ния обет­ных фор­мул. Здесь нель­зя было оши­бить­ся ни в одном сло­ве или допу­стить воз­мож­ность дво­я­ко­го тол­ко­ва­ния. В извест­ных текстах обе­тов явно замет­но жела­ние зара­нее обез­опа­сить­ся от воз­мож­ных нару­ше­ний сакраль­но­го пра­ва, ого­во­рив такую воз­мож­ность³⁶. Одна­ко о том или ином уча­стии пон­ти­фи­ков в про­цеду­ре при­ня­тия обе­тов Ливий сооб­ща­ет лишь тогда, когда это про­ис­хо­ди­ло в самом Риме³⁷. Пока­за­тель­но его заме­ча­ние о ходе рас­смот­ре­ния пон­ти­фи­ка­ми по пору­че­нию сена­та спо­ра вокруг обе­та Камил­ла, при­ня­то­го перед нача­лом решаю­ще­го штур­ма Вей: «при­гла­сив Камил­ла, кол­ле­гия реши­ла…»³⁸. Дру­ги­ми сло­ва­ми, для уточ­не­ния сути обе­та жре­цы вос­поль­зо­ва­лись кон­суль­та­ци­я­ми его ини­ци­а­то­ра, что Ливий никак не ком­мен­ти­ру­ет, явно в силу обыч­но­го харак­те­ра такой прак­ти­ки. Сле­до­ва­тель­но, в при­ня­тии дан­но­го обе­та пон­ти­фи­ки ника­ко­го уча­стия не при­ни­ма­ли. И в целом, нет осно­ва­ний пред­по­ла­гать их обя­за­тель­ное уча­стие в этой про­цеду­ре, по край­ней мере, когда дело про­ис­хо­ди­ло на поле боя.

Как пока­зы­ва­ют выше­упо­мя­ну­тые собы­тия 217 г. до н. э., обет при­ни­мал­ся и в том слу­чае, если храм стро­ил­ся по тре­бо­ва­нию ора­ку­ла Сивил­лы, после кото­ро­го сле­до­ва­ло соот­вет­ст­ву­ю­щее рас­по­ря­же­ние сена­та. Прав­да, не упо­мя­нут обет стро­и­тель­ства тако­го же хра­ма Вели­кой Мате­ри (Mag­na Ma­ter), что, ско­рее все­го, явля­ет­ся слу­чай­но­стью. Свя­щен­ный сим­вол боги­ни (чер­ный камень) был при­ве­зен в Рим в 204 г. до н. э., а храм посвя­щен лишь в 191 г. до н. э., так что явно долж­ны были дать обет его построй­ки, пока боги­ня «ожи­да­ла» при­чи­таю­щей­ся ей поче­сти, вре­мен­но нахо­дясь в хра­ме боги­ни Победы (Liv. XXIX. 14. 13). Соб­ст­вен­но гово­ря, ста­дия обе­та (vo­tum), явля­ясь с.114 про­ме­жу­точ­ной меж­ду ора­ку­лом и его испол­не­ни­ем, и была тем сред­ст­вом, кото­рое было при­зва­но иску­пить гнев богов. Ведь в том же ора­ку­ле 217 г. до н. э. содер­жа­лось тре­бо­ва­ние обе­та хра­мов Вене­ре Эру­цин­ской и Уму, а не их стро­и­тель­ства: aedes Ve­ne­ri Ery­ci­nae ac Men­ti vo­ven­das es­se (Liv. XXII. 9. 10). Стро­и­тель­ство, конеч­но, под­ра­зу­ме­ва­лось, раз были обе­ща­ны хра­мы, но имен­но обет высту­пал как сред­ство (при­чем немед­лен­ное) при­ми­ре­ния с бога­ми, что под­чер­ки­ва­ет его зна­че­ние³⁹. Таким обра­зом, при учреж­де­нии обще­ст­вен­но­го хра­ма обя­за­тель­ным началь­ным пунк­том явля­лось при­ня­тие обе­та. Это тре­бо­ва­лось при учреж­де­нии хра­ма и по реше­нию сена­та, и по лич­ной ини­ци­а­ти­ве маги­ст­ра­тов.

При­ня­тие обе­та, в том чис­ле о построй­ке хра­ма, все­гда было инди­виду­аль­ным актом, даже если он давал­ся по реше­нию сена­та⁴⁰. Соче­та­ние реше­ния кол­лек­тив­но­го орга­на (сена­та) и инди­виду­аль­но­го акта маги­ст­ра­та хоро­шо про­сле­жи­ва­ет­ся при обе­тах ино­го рода, преж­де все­го, при обе­тах Вели­ких игр в честь Юпи­те­ра, сопо­ста­ви­мых по рас­хо­дам с построй­кой хра­ма. Эти обе­ты давал маги­ст­рат с импе­ри­ем, при­чем имен­но по реше­нию сена­та (ex se­na­tus con­sul­to, ex auc­to­ri­ta­te pat­rum)⁴¹. Если речь шла о кол­лек­тив­ной маги­ст­ра­ту­ре (кон­су­лат, пре­ту­ра), то сенат назна­чал одно­го маги­ст­ра­та пер­со­наль­но (no­mi­na­tim)⁴². Лишь одна­жды Ливий опу­стил упо­ми­на­ние сена­та (Liv. IV. 27. 2), что, несо­мнен­но, яви­лось резуль­та­том нестро­го­го, сокра­щен­но­го, изло­же­ния типич­ной ситу­а­ции. В каче­стве ино­го образ­ца сокра­щен­но­го изло­же­ния мож­но при­ве­сти его рас­сказ о собы­ти­ях 367 г. до н. э. Тогда сенат при­нял реше­ние об устрой­стве Вели­ких игр и о добав­ле­нии к трем их дням еще одно­го, но при этом Ливий ниче­го не ска­зал о том, кто и когда про­из­нес обет (ibid. VI. 42. 12). И лишь сооб­щая о про­веде­нии игр в 358 г. до н. э., он ука­зал, что обет был дан дик­та­то­ром Мар­ком Фури­ем (ibid. VII. 15. 12). Его послед­няя дик­та­ту­ра при­хо­ди­лась как раз на 367 г. до н. э. (ibid. VI. 42. 4–11, 14). Такие про­пус­ки неред­ки у Ливия, осо­бен­но при изло­же­нии ран­ней исто­рии.

Игры мог­ли обе­то­вать­ся маги­ст­ра­та­ми и перед сра­же­ни­ем или во вре­мя него, что про­ис­хо­ди­ло, есте­ствен­но, по соб­ст­вен­ной ини­ци­а­ти­ве и без согла­со­ва­ния с сена­том. Извест­ны слу­чаи, отно­ся­щи­е­ся к кон­цу III в. и II в. до н. э., т. е. к пери­о­ду пре­об­ла­да­ния сена­та в балан­се поли­ти­че­ских сил, когда маги­ст­ра­ты вынуж­де­ны были испра­ши­вать его согла­сия на финан­си­ро­ва­ние таких игр⁴³. Одна­жды сенат даже отка­зал­ся помочь в выпол­не­нии маги­ст­рат­ско­го обе­та. В 191 г. до н. э. кон­сул П. Кор­не­лий Сци­пи­он Нази­ка потре­бо­вал (pos­tu­la­vit) с.115 у сена­та день­ги на устрой­ство игр, кото­рые он обе­то­вал два года назад во вре­мя сра­же­ния с лузи­та­на­ми, будучи про­пре­то­ром в Испа­нии (Liv. XXXV. 1. 8; XXXVI. 36. 1). Одна­ко, как пишет Ливий, «тре­бо­ва­ние сочли неслы­хан­ным и неспра­вед­ли­вым и пото­му поста­но­ви­ли: те игры, кото­рые он обе­то­вал по соб­ст­вен­но­му реше­нию, без кон­суль­та­ций с сена­том, пусть сам и про­во­дит на сред­ства от воен­ной добы­чи, если какие-нибудь день­ги отло­жил для это­го, либо за свой соб­ст­вен­ный счет» (ibid. XXXVI. 36. 2). Поли­ти­че­ская подо­пле­ка отка­за чле­ну могу­ще­ст­вен­но­го на то вре­мя кла­на Сци­пи­о­нов вполне воз­мож­на⁴⁴. Но вста­ет вопрос: как все это согла­су­ет­ся с тре­бо­ва­ни­я­ми рели­гии и бла­го­че­стия? Само собой, не выдер­жи­ва­ет ника­кой кри­ти­ки выдви­ну­тый сена­том пред­лог для отка­за — отсут­ст­вие пред­ва­ри­тель­ных кон­суль­та­ций с сена­том, что было в прин­ци­пе невоз­мож­но для обе­тов, давае­мых на поле боя. Впро­чем, это­го нико­гда и не тре­бо­ва­ли. Одна­ко, при вни­ма­тель­ном рас­смот­ре­нии, даже в этом слу­чае пози­цию сена­та по отно­ше­нию к обе­ту сле­ду­ет опре­де­лить как ней­траль­ную: он, конеч­но, отка­зал Сци­пи­о­ну в помо­щи, но ведь и не мешал ему само­сто­я­тель­но выпол­нить свой обет, и даже наста­и­вал на этом⁴⁵. Мы не име­ем ни одно­го при­ме­ра актив­но­го сопро­тив­ле­ния сена­та выпол­не­нию рели­ги­оз­ных обя­за­тельств и ред­кие при­ме­ры его актив­но­го соуча­стия.

Отно­си­тель­но хра­мо­вых обе­тов нет сведе­ний об обра­ще­нии маги­ст­ра­тов за помо­щью или одоб­ре­ни­ем в сенат, воз­мож­но, пото­му, что это были обе­ты, так ска­зать, дли­тель­но­го дей­ст­вия, и их выпол­не­ние порой затя­ги­ва­лось на дол­гие годы. Ост­ро­ум­ное пред­по­ло­же­ние выска­зал Р. Вей­гель: по его мне­нию, когда пол­ко­вод­цы во вре­мя сра­же­ний обе­то­ва­ли хра­мы богам, не свя­зан­ным с вой­ной, выбор они дела­ли по реко­мен­да­ции сена­та и государ­ст­вен­ных жре­цов, дан­ной перед выхо­дом в поход⁴⁶. Одна­ко ника­ких дока­за­тельств, кро­ме общих сооб­ра­же­ний, у этой гипо­те­зы нет. Тем не менее, нель­зя ска­зать, что испол­не­ние маги­ст­рат­ских обе­тов было исклю­чи­тель­но делом самих маги­ст­ра­тов, хотя хра­мо­вые обе­ты в основ­ном при­ни­ма­лись как раз на поле боя, само собой, еди­но­лич­но пол­ко­вод­цем. По мне­нию ряда иссле­до­ва­те­лей, обет маги­ст­ра­та с импе­ри­ем нала­гал обя­за­тель­ство на всю граж­дан­скую общи­ну⁴⁷. Поче­му же и в какой сте­пе­ни такие обе­ты, являв­ши­е­ся все­гда инди­виду­аль­ным актом, ста­но­ви­лись обя­за­тель­ны­ми для всей граж­дан­ской общи­ны?

с.116 Ситу­а­ция во мно­гом опре­де­ля­лась раз­ме­ром добы­чи, часть кото­рой пол­ко­во­дец мог потра­тить на выпол­не­ние соб­ст­вен­ных обе­тов неза­ви­си­мо от мне­ния сена­та. Если ее было доста­точ­но, то ника­ких про­блем не воз­ни­ка­ло, ибо маги­ст­рат сам, в первую оче­редь, стре­мил­ся осво­бо­дить­ся от рели­ги­оз­но­го обя­за­тель­ства. Но име­лись и более слож­ные слу­чаи. Рас­ска­зы­вая о настой­чи­вых тре­бо­ва­ни­ях в 395 г. до н. э. Мар­ка Фурия Камил­ла выпол­нить его же обет Апол­ло­ну, дан­ный перед штур­мом Вей, Ливий вкла­ды­ва­ет в его уста выра­же­ние «ci­vi­tas dam­na­ta vo­ti» (Liv. V. 25. 4), т. е. счи­та­ет маги­ст­рат­ский обет обя­за­тель­ст­вом всей граж­дан­ской общи­ны. Два дру­гих его обе­та, при­ня­тых тогда же и свя­зан­ных с хра­ма­ми, были без про­блем выпол­не­ны. Этот же касал­ся прак­ти­че­ски всех граж­дан — Камилл обе­щал Апол­ло­ну Пифий­ско­му деся­ти­ну от всей дви­жи­мой и недви­жи­мой добы­чи в Вей­ях⁴⁸. Дело в том, что сенат раз­ре­шил граж­да­нам при­нять уча­стие в раз­граб­ле­нии Вей (ibid. 20), и вся дви­жи­мая добы­ча, за исклю­че­ни­ем плен­ни­ков (ibid. 22. 1), ока­за­лась в их руках. Имен­но с нее участ­ни­ки гра­бе­жа обя­за­ны были отдать богу деся­тую часть. Это вызва­ло недо­воль­ство плеб­са, и пон­ти­фи­ки пред­ло­жи­ли ком­про­мисс: народ (po­pu­lus) в целом осво­бо­дить от рели­ги­оз­но­го обя­за­тель­ства и пре­до­ста­вить его выпол­не­ние сове­сти каж­до­го граж­да­ни­на в отдель­но­сти⁴⁹. Впро­чем, этот ком­про­мисс не спас Камил­ла от нена­ви­сти пле­бе­ев, ибо здесь с рели­ги­оз­ным дол­гом столк­нул­ся мате­ри­аль­ный инте­рес. Выс­ший маги­ст­рат, несо­мнен­но, мог при­нять обет от лица граж­дан, как о том недву­смыс­лен­но свиде­тель­ст­ву­ет текст обе­та (191 г. до н. э.), дослов­но при­веден­ный Ливи­ем: «Если вой­на, кото­рую народ пове­лел вести про­тив царя Антио­ха, завер­шит­ся в соот­вет­ст­вии с жела­ни­ем сена­та и наро­да рим­ско­го, тогда для тебя, Юпи­тер, народ рим­ский устро­ит Вели­кие игры в тече­ние деся­ти дней, и во все хра­мы будут при­не­се­ны дары из денег, какие выде­лит сенат» (Liv. XXXVI. 2. 3–4). Но этот обет был при­нят в самом Риме по реше­нию сена­та, к тому же фак­ти­че­ски в нем речь шла об обя­за­тель­ствах каз­ны. Что каса­ет­ся выше­упо­мя­ну­то­го обе­та Камил­ла, то в его выпол­не­нии при­ня­ли уча­стие не толь­ко граж­дане пер­со­наль­но, но и государ­ство, вне­ся из каз­ны деся­тую часть сто­и­мо­сти недви­жи­мо­сти — горо­да и земель вей­ен­тов (Liv. V. 25. 6–8). Таким обра­зом, обет дик­та­то­ра обя­зал и обще­ство в целом, и каж­до­го граж­да­ни­на. Ливий (уста­ми Камил­ла) счи­тал, что это долж­но быть имен­но кол­лек­тив­ным обя­за­тель­ст­вом: кри­ти­куя ком­про­мисс­ное реше­ние, он назы­ва­ет мило­сты­ней (stips) пер­со­наль­ную упла­ту деся­ти­ны (ibid. 5). С дру­гой сто­ро­ны, хотя актив­ное уча­стие в собы­ти­ях при­ни­ма­ли обще­ст­вен­ные орга­ны (сенат и кол­ле­гия пон­ти­фи­ков), ини­ци­а­ти­ва исхо­ди­ла все-таки от того, кто дал обет, — имен­но Камилл насто­ял на его выпол­не­нии.

В дру­гом слу­чае, свя­зан­ном уже с сыном Камил­ла Луци­ем, дик­та­то­ром 345 г. до н. э., Ливий гово­рит, что тот сло­жил с себя дик­та­ту­ру, с.117 будучи свя­зан обе­том (dam­na­tus vo­ti) воз­ве­сти храм Юноне Моне­те⁵⁰, т. е. невы­пол­нен­ный обет был делом сове­сти имен­но того, кто дал его. И в 395, и в 345 гг. про­бле­мой занял­ся сенат, кото­рый при­нял необ­хо­ди­мые реше­ния по выпол­не­нию обе­тов (Liv. V. 25. 7–10; VII. 28. 5), что гово­рит об их обще­ст­вен­ном харак­те­ре. Наи­бо­лее ярко двой­ст­вен­ность ситу­а­ции замет­на в рас­ска­зе Ливия о докла­де кон­су­ла 179 г. до н. э. сена­ту в нача­ле сво­его долж­ност­но­го сро­ка: «Кон­сул Кв. Фуль­вий заявил, что преж­де, чем при­сту­пить к обще­ст­вен­ным делам, жела­ет осво­бо­дить и себя, и государ­ство от рели­ги­оз­но­го обя­за­тель­ства, испол­нив (свои) обе­ты. В тот день, когда он в послед­ний раз сра­зил­ся с кельт­ибе­ра­ми, он обе­то­вал игры Юпи­те­ру Все­бла­го­му Вели­чай­ше­му и храм Всад­ни­че­ской Фор­туне» (Liv. XL. 44. 8–9). В изло­же­нии Ливия чет­ко вид­но, что Фуль­вий счи­тал при­ня­тые им обе­ты обя­за­тель­ст­вом как сво­им, так и все­го обще­ства. Дело опять-таки решал сенат (ibid. 10–12).

Сенат мог даже по сво­ей ини­ци­а­ти­ве про­явить заботу об испол­не­нии маги­ст­рат­ских обе­тов, хотя делал это ред­ко — извест­но лишь два таких слу­чая. Одни собы­тия отно­сят­ся к 294 г. до н. э., когда сенат при­ка­зал постро­ить храм Юпи­те­ру Ста­то­ру (Liv. X. 37. 15–16), обе­то­ван­ный кон­су­лом Мар­ком Ати­ли­ем в неудач­ной для рим­лян бит­ве при Луце­рии (ibid. 36. 11). При этом анна­лист Кв. Фабий Пик­тор, на кото­ро­го ссы­ла­ет­ся Ливий в рас­ска­зе об осно­ва­нии хра­ма, под­чер­ки­ва­ет, что государ­ство (res pub­li­ca) было уже два­жды свя­за­но этим обе­том (dam­na­ta vo­ti): в каче­стве пер­во­го назван обет Рому­ла, не завер­шив­ший­ся стро­и­тель­ст­вом хра­ма (ibid. 37. 14–15)⁵¹. Исто­рич­ность Рому­ло­ва обе­та здесь не име­ет зна­че­ния, глав­ное, что о нем пом­ни­ли. Воз­мож­но, имен­но это осо­бое обсто­я­тель­ство, как и отсут­ст­вие средств у М. Ати­лия (бит­ву ведь рим­ляне явно про­иг­ра­ли), побуди­ли сенат при­нять уча­стие в выпол­не­нии маги­ст­рат­ско­го обе­та. А в 217 г. до н. э. воз­ник­ли рели­ги­оз­ные опа­се­ния из-за годич­ной задерж­ки в выпол­не­нии обе­та хра­ма Согла­сия, дан­но­го в 218 г. до н. э. пре­то­ром Л. Ман­ли­ем (Liv. XXII. 33. 7–8). Хотя пря­мо не ска­за­но, но, по всей види­мо­сти, оза­бо­тил­ся этим опять-таки сенат, ибо в дан­ной гла­ве речь шла имен­но о его реше­ни­ях: отправ­ка послов, при­каз назна­чить дуум­ви­ров aedi lo­can­dae (для опре­де­ле­ния места под храм) или вызвать кон­су­ла для про­веде­ния выбо­ров — это все сенат­ская ком­пе­тен­ция. Уже на сле­дую­щий год храм был посвя­щен (Liv. XXIII. 21. 7). Пока­за­тель­но, что в обо­их слу­ча­ях нет ника­ких сведе­ний об уча­стии пон­ти­фи­ков или иных жре­цов (напри­мер, фла­ми­на Юпи­те­ра) в защи­те инте­ре­сов богов. Види­мо, при Рес­пуб­ли­ке защи­та инте­ре­сов богов, по край­ней мере, актив­ная, дея­тель­ная, не вхо­ди­ла в их обя­зан­но­сти. Это и понят­но, если вспом­нить, как и кем по рим­ским поня­ти­ям долж­но нака­зы­вать­ся нару­ше­ние боже­ст­вен­но­го пра­ва. Посколь­ку выпол­не­ние с.118 обя­за­тель­ства перед бога­ми было делом сове­сти при­няв­ше­го их, а при­ни­ма­ли обе­ты маги­ст­ра­ты, то они либо заме­щаю­щий их орган (сенат) и про­яв­ля­ли заботу о выпол­не­нии обе­тов. Ведь нару­ше­ние их гро­зи­ло всей общине, и кому, как не ее пред­ста­ви­те­лям, сле­до­ва­ло поза­бо­тить­ся о ее бла­ге. Вся ответ­ст­вен­ность ложи­лась имен­но на поли­ти­че­скую власть. Но в том же 217 г. до н. э., когда воз­ник­ли рели­ги­оз­ные опа­се­ния из-за обе­та Л. Ман­лия, поче­му-то нико­го совер­шен­но не вол­но­ва­ло, что еще и М. Клав­дий Мар­целл не выпол­нил свой обет, кото­рый был дан гораздо рань­ше — в 222 г. до н. э. в бит­ве при Кла­сти­дии. Он, по всей види­мо­сти, даже не начи­нал его выпол­нять, т. е. не была опре­де­ле­на свя­щен­ная терри­то­рия буду­ще­го хра­ма и не сдан под­ряд на его стро­и­тель­ство, посколь­ку в 211 г. до н. э. Мар­целл повто­рил свой обет⁵². Но и на этот раз он не торо­пил­ся его выпол­нять, пока каким-то обра­зом в 208 г. до н. э. его не побуди­ли при­сту­пить к испол­не­нию двой­но­го обе­та. Поче­му обет имен­но Ман­лия, а не Мар­цел­ла, вызвал оза­бо­чен­ность обще­ства (in re­li­gio­nem ve­nit), Ливий не пояс­ня­ет. Воз­мож­но, Ман­лий скон­чал­ся и пото­му его обет пере­шел к государ­ству. Но ar­gu­men­tum ex si­len­tio (а Ман­лий дей­ст­ви­тель­но после пре­ту­ры нигде не упо­ми­на­ет­ся) весь­ма нена­де­жен, да и само отсут­ст­вие рас­ска­за о побуди­тель­ных при­чи­нах выглядит нело­гич­ным⁵³. Воз­мож­но так­же, дело заклю­ча­лось в отсут­ст­вии средств, ведь этот обет был дан по слу­чаю сол­дат­ско­го мяте­жа, а не победы. Сенат же, как пра­ви­ло, не вме­ши­вав­ший­ся в тако­го рода дела, после пора­же­ний пер­во­го пери­о­да Ган­ни­ба­ло­вой вой­ны не счел воз­мож­ным остать­ся в сто­роне от выпол­не­ния рели­ги­оз­но­го обя­за­тель­ства.

Таким обра­зом, обще­ство чув­ст­во­ва­ло свою ответ­ст­вен­ность за выпол­не­ние обе­тов соб­ст­вен­ных маги­ст­ра­тов, но как-то изби­ра­тель­но. Само собой, это «чув­ство ответ­ст­вен­но­сти» обост­ря­лось при неуда­чах, когда осо­бен­но вели­ко было стрем­ле­ние вер­нуть согла­сие с бога­ми (pax deo­rum). С дру­гой сто­ро­ны, нет сле­дов како­го-либо «фор­маль­но­го» меха­низ­ма выпол­не­ния обе­тов. Ини­ци­а­ти­ва, за ред­ки­ми исклю­че­ни­я­ми, исхо­ди­ла толь­ко от лица, дав­ше­го обет, хотя такое поло­же­ние было чре­ва­то нару­ше­ни­ем обя­за­тельств перед бога­ми, что «гро­зи­ло» бла­го­по­лу­чию всей общи­ны. Име­лись слу­чаи весь­ма мед­лен­ных, в силу раз­лич­ных при­чин, тем­пов испол­не­ния обе­та. Мож­но пред­по­ло­жить, что быва­ли и невы­пол­нен­ные обе­ты, но они не фик­си­ро­ва­лись в источ­ни­ках, если, конеч­но, по тем или иным пово­дам о них не вспо­ми­на­ли. По край­ней мере, ниче­го не извест­но об обе­тах перед Кан­на­ми и мно­ги­ми дру­ги­ми пора­же­ни­я­ми рим­лян — воз­мож­но, пото­му, что боги не «выпол­ни­ли» свою часть обя­за­тельств.

с.119 Несо­мнен­но, обет выс­ше­го маги­ст­ра­та накла­ды­вал опре­де­лен­ную ответ­ст­вен­ность на все обще­ство, но она не мог­ла быть бес­пре­дель­ной. То же самое сле­ду­ет ска­зать о любом дру­гом обя­за­тель­стве маги­ст­ра­та. Клас­си­че­ский при­мер — собы­тия, после­до­вав­шие за капи­ту­ля­ци­ей рим­ских войск в Кав­дин­ском уще­лье (321 г. до н. э.). Попав в заса­ду, устро­ен­ную сам­ни­та­ми, кон­су­лы были вынуж­де­ны заклю­чить мир на крайне невы­год­ных для рим­лян усло­ви­ях. Клят­ву при­нес весь команд­ный состав рим­ско­го вой­ска — кон­су­лы, лега­ты, три­бу­ны и кве­сто­ры (Liv. IX. 5. 4). Тем не менее, был най­ден спо­соб отка­зать­ся от выпол­не­ний этих усло­вий без фор­маль­но­го нару­ше­ния рели­ги­оз­ных обя­за­тельств, что дела­ло спра­вед­ли­вым и оправ­дан­ным воз­об­нов­ле­ние вой­ны: феци­а­лы выда­ли сам­ни­там всех, кто при­нес зло­счаст­ную клят­ву, во гла­ве с быв­шем уже кон­су­лом Посту­ми­ем, кото­рый и пред­ло­жил такой выход из создав­шей­ся ситу­а­ции⁵⁴. Тем самым, по мне­нию рим­лян⁵⁵, государ­ство осво­бож­да­лось от обя­за­тельств, при­ня­тых его маги­ст­ра­та­ми. В ито­ге, вся дого­во­рен­ность ока­зы­ва­лась лич­ной ини­ци­а­ти­вой маги­ст­ра­тов с их лич­ной ответ­ст­вен­но­стью, но толь­ко после исклю­че­ния их из рим­ской общи­ны путем выда­чи вра­гу. Подоб­ный слу­чай имел место и в 136 г. до н. э., когда был выдан нуман­тин­цам быв­ший кон­сул Ман­цин, заклю­чив­ший с ними непри­ем­ле­мый для Рима дого­вор⁵⁶. Как видим, обще­ство мог­ло не при­знать обя­за­тель­ства, воз­ло­жен­ные на него выс­шим маги­ст­ра­том⁵⁷, что вполне логич­но: ведь свои пол­но­мо­чия маги­ст­рат полу­чал имен­но от граж­дан­ско­го кол­лек­ти­ва.

Все же вопрос о харак­те­ре Кав­дин­ско­го согла­ше­ния и, соот­вет­ст­вен­но, сте­пе­ни его обя­за­тель­но­сти для рим­ско­го государ­ства, в том чис­ле с точ­ки зре­ния рели­гии, оста­вал­ся акту­аль­ным и через три века, как явст­ву­ет из дис­кус­си­он­но­го изло­же­ния это­го вопро­са у Ливия⁵⁸. Воз­ра­жая Клав­дию Квад­ри­га­рию, Ливий наста­и­вал, что в Кав­дин­ском уще­лье име­ло место клят­вен­ное обя­за­тель­ство (spon­sio), кото­рое каса­лось толь­ко дав­ших клят­ву, а не дого­вор (foe­dus), обя­зы­ваю­щий уже всю рим­скую общи­ну. Но если спон­сия каса­лась толь­ко отдель­ных лиц, поче­му, чтобы вина за клят­во­пре­ступ­ле­ние не лег­ла на все государ­ство, потре­бо­ва­лось выдать сам­ни­там быв­ших маги­ст­ра­тов, тем самым исклю­чив их из рим­ской граж­дан­ской общи­ны? Про­бле­ма во мно­гом про­ис­те­ка­ла из того, что сакраль­ная сто­ро­на этих обя­за­тельств не под­вер­га­лась пере­смот­ру и не мог­ла, соот­вет­ст­вен­но, быть отме­не­на. Поэто­му сле­до­ва­ло либо соблюдать «пра­ва» богов, либо пере­ло­жить на кого-нибудь ответ­ст­вен­ность обще­ства за их нару­ше­ние. Ведь и обет рас­смат­ри­вал­ся как клят­вен­ное обя­за­тель­ство с.120 (spon­sio) перед боже­ст­вом (Cic. Leg. II. 41)⁵⁹. Яркий обра­зец спон­сии с чет­ким обо­зна­че­ни­ем вза­им­ных обя­за­тельств — упо­ми­нав­ший­ся обет кон­су­ла 296 г. до н. э. Ап. Клав­дия Цека в бит­ве про­тив этрус­ков и сам­ни­тов: «Бел­ло­на, если ныне дару­ешь нам победу, тогда я обе­тую тебе храм»⁶⁰. Тем не менее, как отме­ча­лось, такое обя­за­тель­ство не счи­та­лось исклю­чи­тель­но делом при­няв­ше­го его. По всей види­мо­сти, дело объ­яс­ня­ет­ся тем, что не было еди­но­го пред­став­ле­ния, насколь­ко обще­ство ответ­ст­вен­но перед бога­ми за грех сво­его граж­да­ни­на. Здесь гос­под­ст­во­ва­ли обы­чай и тре­бо­ва­ния момен­та. Воль­ное или неволь­ное пре­не­бре­же­ние рели­ги­оз­ны­ми обя­за­тель­ства­ми со сто­ро­ны одно­го граж­да­ни­на, тем более, маги­ст­ра­та, мог­ло, в обще­ст­вен­ном мне­нии, при­ве­сти к раз­лич­ным бед­ст­ви­ям, если нару­ша­ло «мир с бога­ми». Поэто­му вполне объ­яс­ни­мо жела­ние обще­ства в ответ­ст­вен­ных слу­ча­ях (и при нали­чии такой воз­мож­но­сти) под­стра­хо­вать­ся, выпол­нив обет или исклю­чив пре­ступ­ных сограж­дан из сво­его соста­ва.

Таким обра­зом, ана­лиз взглядов антич­ных авто­ров, и преж­де все­го Ливия, не дает воз­мож­но­сти утвер­ждать, что обет даже выс­ше­го маги­ст­ра­та рас­смат­ри­вал­ся как обет всей пред­став­ля­е­мой им граж­дан­ской общи­ны, одна­ко он не был и исклю­чи­тель­но его лич­ным делом, посколь­ку два сле­дую­щих эта­па (lo­ca­tio и de­di­ca­tio) явля­лись обще­ст­вен­ны­ми акта­ми. Как пока­зы­ва­ет слу­чай с обе­том Камил­ла, фак­ти­че­ски речь шла о рас­по­ря­же­нии захва­чен­ной добы­чей, опре­де­лен­ные пра­ва на кото­рую име­ли и победо­нос­ный пол­ко­во­дец, и государ­ство в лице сена­та, и вои­ны. Все про­бле­мы Камил­ла вырос­ли из того, что он не выпол­нил обет сра­зу после захва­та Вей, исполь­зуя свои пра­ва глав­но­ко­ман­дую­ще­го по рас­по­ря­же­нию добы­чей. В ито­ге, его обя­за­тель­ство как бы «рас­се­я­лось» по всем участ­ни­кам гра­бе­жа, что и вызва­ло их недо­воль­ство. Весь­ма образ­но суть изме­нив­шей­ся ситу­а­ции сфор­му­ли­ро­вал Плу­тарх: вои­ны «воз­му­ща­лись, что, дав тогда обет деся­ти­ны с вра­же­ско­го иму­ще­ства, ныне он (Камилл.— А. С.) взи­ма­ет деся­ти­ну с иму­ще­ства сограж­дан» (Plut. Ca­mil. 8). Дру­гая часть обе­та (как и добы­чи) при­шлась на долю государ­ства (в отно­ше­нии недви­жи­мо­сти). Государ­ство мог­ло помочь выпол­нить обет — назна­чить дуум­ви­ров для учреж­де­ния хра­ма (aedi lo­can­dae и de­di­can­dae), ино­гда даже ока­зать финан­со­вую помощь (прав­да, эти слу­чаи весь­ма немно­го­чис­лен­ны⁶¹). Но, с дру­гой сто­ро­ны, мож­но было обой­тись и с.121 соб­ст­вен­ны­ми сила­ми: стро­и­лись обет­ные хра­мы, как пра­ви­ло, на лич­ные сред­ства, а необ­хо­ди­мые обще­ст­вен­ные цере­мо­нии лицо, дав­шее обет, име­ло воз­мож­ность осу­ще­ст­вить само­сто­я­тель­но, зани­мая какую-нибудь маги­ст­ра­ту­ру. Таким обра­зом, нали­цо гар­мо­ния лич­но­сти и обще­ства: с одной сто­ро­ны, граж­да­нин, выпол­няя обет во бла­го обще­ства, был впра­ве рас­счи­ты­вать на помощь послед­не­го, с дру­гой сто­ро­ны, обще­ство не зави­се­ло от необ­ду­ман­ных слов сво­его чле­на. Обще­ст­вен­ная помощь ока­зы­ва­лась не авто­ма­ти­че­ски, а тре­бо­ва­ла каж­дый раз осо­бо­го реше­ния обще­ст­вен­ных орга­нов вла­сти, соб­ст­вен­но, сена­та. Нет ниче­го уди­ви­тель­но­го в отсут­ст­вии инсти­ту­цио­на­ли­зи­ро­ван­но­го кон­тро­ля за выпол­не­ни­ем маги­ст­рат­ских обе­тов, в том чис­ле и каса­тель­но хра­мов. Это обыч­ная ситу­а­ция в рели­ги­оз­ных вопро­сах, про­сле­жи­вае­мая во мно­гих аспек­тах сакраль­ной сфе­ры рес­пуб­ли­кан­ско­го Рима.

Smorchkov A. M.
Temple’ vow (vo­tum) in Re­li­gio­us-Po­li­ti­cal Prac­ti­ce of the Ro­man Re­pub­lic

The ar­tic­le deals with va­rio­us prob­lems con­cer­ning vows un­der­ta­king by ma­gistra­tes, first of all con­cer­ning temple’s buil­ding. This was a re­qui­red pha­se of pub­lic temple’s foun­da­tion in the Ro­man Re­pub­lic. Ta­king a vow had always been an in­di­vi­dual act, even if it was ma­de ac­cor­ding to the Se­na­te de­ci­sion. Vows un­der­ta­ken by ma­gistra­tes on own ini­tia­ti­ve are am­bi­guo­us. On the one hand such vow was a per­so­nal ma­gistra­te’s ob­li­ga­tion to the gods, on the ot­her so­cie­ty un­derstood its own res­pon­si­bi­li­ty for the ful­fillment of vows un­der­ta­ken by the ma­gistra­tes they elec­ted, al­though it was par­tial­ly. Such a «res­pon­si­bi­li­ty fee­ling» no doubt shar­pe­ned in the ca­se of mi­li­ta­ry de­feats, epi­de­mics etc. Thus a per­son and a so­cie­ty exis­ted in a har­mo­ny: a ci­ti­zen exe­cu­ting a vow that he un­der­took for the pro­fit of a so­cie­ty could re­ly on so­cie­ty’s help and sup­port, howe­ver a so­cie­ty was in­de­pen­dent of has­ty words and acts of its mem­ber. Notwithstan­ding the­re are no evi­den­ce of for­mal control over the ma­gistra­te’s vows ful­fillment (inclu­ding ones con­cer­ning temple’s buil­ding). So­cie­ty sup­port wasn’t ren­de­red auto­ma­ti­cal­ly, but eve­ry ca­se re­qui­red a spe­cial de­ci­sion of the se­na­te. This is a ty­pi­cal si­tua­tion in the sac­ral sphe­re and it could be ob­ser­ved in va­rio­us as­pects of the re­li­gio­us li­fe in Ro­man Re­pub­lic.