Жизнь и творчество Полибия

с.5 Похо­ды Алек­сандра Македон­ско­го и воз­ник­но­ве­ние на облом­ках пер­сид­ской импе­рии новых царств, воз­глав­ля­е­мых македо­ня­на­ми и элли­на­ми, зна­ме­но­ва­ло собой нача­ло бур­ной эпо­хи элли­низ­ма. Борь­бу за гос­под­ство в Восточ­ном Сре­ди­зем­но­мо­рье вели сирий­ская дер­жа­ва Селев­кидов и еги­пет­ская Лагидов. Послед­ние так­же сопер­ни­ча­ли с македон­ски­ми Анти­го­нида­ми, стре­мив­ши­ми­ся уста­но­вить кон­троль над Элла­дой. В самой же Элла­де наби­ра­ло силу феде­ра­тив­ное дви­же­ние — Ахей­ский, Это­лий­ский, Акар­нан­ский, Бео­тий­ский сою­зы поли­сов игра­ли всё боль­шую роль в гре­че­ских делах.

В кон­це III в.¹ в дела Элла­ды ста­ла вме­ши­вать­ся новая сила — Рим. В ходе трёх войн (211—167 гг.)^[1] он раз­гро­мил Македо­нию, в 192—188 гг. — Сирию и это­лий­цев. В 146 г. та же участь постиг­ла Ахей­ский союз, а Коринф, один из круп­ней­ших цен­тров эллин­ской куль­ту­ры, раз­ру­шен (в один год с Кар­фа­ге­ном!). Тогда же, после неудач­но­го вос­ста­ния про­тив Рима, вошла в состав рим­ской дер­жа­вы Македо­ния. Восточ­ное Сре­ди­зем­но­мо­рье ока­за­лось под кон­тро­лем Рима.

Эти собы­тия не мог­ли не при­влечь пыт­ли­вых умов. За их опи­са­ние взял­ся один из самых выдаю­щих­ся исто­ри­ков антич­но­сти, Поли­бий, зна­чи­тель­ная часть труда кото­ро­го, к сча­стью, дошла до наших дней, чего нель­зя ска­зать о сочи­не­ни­ях дру­гих элли­ни­сти­че­ских исто­рио­гра­фов — Филар­ха, Тимея, Посей­до­ния.

Поли­бий родил­ся в послед­ние годы III в.², в семье буду­ще­го стра­те­га Ахей­ско­го сою­за Ликор­та. Он полу­чил отлич­ное обра­зо­ва­ние, знал исто­рию, поэ­зию, рито­ри­ку, фило­со­фию, музы­ку, воен­ное дело, раз­би­рал­ся в гео­гра­фии, аст­ро­но­мии, мате­ма­ти­ке, меди­цине³.

Ахей­ский союз (охва­ты­вал основ­ную часть Пело­пон­не­са) нахо­дил­ся в слож­ном поло­же­нии. Со 198 г. он состо­ял в сою­зе с Римом, что пона­ча­лу спо­соб­ст­во­ва­ло его уси­ле­нию⁴. Но после побед Рима над Македо­ни­ей, Сири­ей и это­лий­ца­ми вли­я­ние Рима ста­ло все боль­ше уси­ли­вать­ся. Круп­ней­ший ахей­ский пол­ко­во­дец Фило­пе­мен и отец Поли­бия Ликорт воз­глав­ля­ли груп­пи­ров­ку, отста­и­вав­шую само­сто­я­тель­ность сою­за, Кал­ли­крат — про­рим­скую. В 183 г. про­тив ахе­ян вос­ста­ла Мес­се­ния, при этом погиб Фило­пе­мен, но Ликорт пода­вил мятеж⁵. К этим с.6 собы­ти­ям отно­сит­ся пер­вое упо­ми­на­ние Поли­бия в источ­ни­ках — он нес урну с пра­хом Фило­пе­ме­на (Plut. Phi­lop., 21.3). В 180 г. он дол­жен был ехать с отцом в Еги­пет к Пто­ле­мею V с дипло­ма­ти­че­ской мис­си­ей, но из-за смер­ти Пто­ле­мея поезд­ка не состо­я­лась (Pol. XXIV. 6). В том же году стра­те­гом Ахей­ско­го сою­за стал Кал­ли­крат, и его груп­пи­ров­ка оттес­ни­ла сто­рон­ни­ков Ликор­та от руко­вод­ства почти на 10 лет — послед­ние вер­ну­ли свои пози­ции лишь в кон­це 170-х гг. О Поли­бии в этот пери­од изве­стий нет⁶.

Меж­ду тем над Македо­ни­ей и Гре­ци­ей сгу­ща­лись тучи. Рим решил покон­чить с Македо­ни­ей, кото­рая успеш­но вос­ста­нав­ли­ва­ла силы после пора­же­ния в 197 г. и мог­ла при бла­го­при­ят­ной обста­нов­ке попы­тать­ся взять реванш. Её царь Пер­сей поль­зо­вал­ся попу­ляр­но­стью сре­ди элли­нов, в т.ч. и сре­ди ахей­цев. В 171 г. Рим объ­явил Македо­нии вой­ну, полу­чив­шей назва­ние Третьей Македон­ской⁷.

Ахей­ский союз, в делах кото­ро­го Поли­бий играл уже замет­ную роль, ока­зал­ся в щекот­ли­вом поло­же­нии: пона­ча­лу рим­ляне тер­пе­ли неуда­чи, сре­ди ахей­цев были силь­ны про­ма­кедон­ские настро­е­ния⁸. В то же вре­мя неоспо­ри­мым оста­вал­ся пере­вес Рима в силах. Нуж­но было выра­ботать опти­маль­ную линию поведе­ния. Ликорт пред­ла­гал занять пози­цию ней­тра­ли­те­та. Более осто­рож­ный Архон пред­ла­гал огра­ни­чить­ся мини­маль­но воз­мож­ной помо­щью рим­ля­нам. Воз­об­ла­да­ло мне­ние Архо­на, ибо при­ня­тие реко­мен­да­ций Ликор­та озна­ча­ло раз­рыв сою­за с Римом. Точ­ку зре­ния Архо­на, судя по даль­ней­шим собы­ти­ям, разде­лял и Поли­бий⁹. Ахей­ский союз ока­зы­вал рим­ля­нам помощь, но в весь­ма огра­ни­чен­ном объ­е­ме¹⁰, и рим­ские послы Гай Попи­лий Ленат и Гней Окта­вий буд­то бы даже соби­ра­лись высту­пить на обще­а­хей­ском собра­нии с обви­не­ни­я­ми во враж­деб­но­сти Риму в адрес Ликор­та, Архо­на и Поли­бия, но из-за нехват­ки улик воз­дер­жа­лись от это­го (Pol. XXXVIII. 3. 7—10). Тем не менее ахей­ское руко­вод­ство сде­ла­ло выво­ды и реши­ло уве­ли­чить помощь рим­ля­нам¹¹.

В 169 г. Поли­бий стал гип­пар­хом (началь­ни­ком кон­ни­цы) Ахей­ской лиги (Pol. XXXVIII. 6. 9), т.е. вто­рым лицом в её руко­вод­стве. Вско­ре после его избра­ния к Ахей­ско­му сою­зу обра­тил­ся брат пер­гам­ско­го царя Эвме­на II Аттал. Он про­сил вос­ста­но­вить поче­сти ахе­ян Эвме­ну, кото­рых тот был лишён несколь­ко лет назад (XX. 10—11). Хода­тай­ство под­дер­жал Архон. Поли­бий же напом­нил, что в соот­вет­ст­вии с поста­нов­ле­ни­я­ми ахе­ян «отме­не­ны долж­ны быть поче­сти непо­до­баю­щие и про­ти­во­за­кон­ные, а никак не все». В ито­ге прось­ба Атта­ла была ува­же­на (XXXVIII. 7). Тем самым ахей­цы про­де­мон­стри­ро­ва­ли лояль­ность Риму, чьим вер­ным союз­ни­ком являл­ся с.7 Эвмен, а заод­но зару­чи­лись под­держ­кой могу­ще­ст­вен­но­го пер­гам­ско­го царя¹².

В 169 г. рим­ский кон­сул Мар­ций Филипп начал наступ­ле­ние про­тив македо­нян через Фес­са­лию, и ахей­цы реши­ли послать ему на помощь опол­че­ние, чтобы, оче­вид­но, опро­верг­нуть упрё­ки рим­лян в неис­пол­не­нии союз­ни­че­ско­го дол­га¹³. Поли­бий вме­сте с дру­ги­ми лица­ми был отправ­лен послом к Мар­цию, чтобы узнать, нуж­но ли ему ахей­ское вой­ско, куда его вести и при надоб­но­сти поза­бо­тить­ся о его снаб­же­нии. Поли­бий откро­вен­но пишет, что всту­пил в пере­го­во­ры с Мар­ци­ем лишь тогда, когда, по его мне­нию, тот выпол­нил самую труд­ную часть кам­па­нии. Тем не менее кон­сул побла­го­да­рил ахей­цев за ини­ци­а­ти­ву, но ска­зал, что в их помо­щи рим­ляне сей­час не нуж­да­ют­ся. Послы отбы­ли домой, Поли­бий же остал­ся в рим­ском лаге­ре — види­мо, для луч­ше­го озна­ком­ле­ния с обста­нов­кой и при­об­ре­те­ния свя­зей с рим­ски­ми поли­ти­ка­ми¹⁴. Тем вре­ме­нем пре­тор Аппий Клав­дий Цен­тон велел ахей­цам при­слать к нему в Эпир 5000 вои­нов. Мар­ций отпра­вил Поли­бия домой, поре­ко­мен­до­вав сорвать выпол­не­ние это­го тре­бо­ва­ния. Исто­рик допус­ка­ет, что Филипп хотел тем самым поме­шать Цен­то­ну. Не исклю­че­но, одна­ко, что кон­сул нароч­но ста­вил ахей­ца в дву­смыс­лен­ное поло­же­ние — отказ Цен­то­ну ском­про­ме­ти­ро­вал бы Поли­бия и груп­пи­ров­ку, кото­рую он пред­став­лял¹⁵. Одна­ко Поли­бий нашел удач­ный ход: он сослал­ся на отсут­ст­вие у Цен­то­на пол­но­мо­чий от сена­та, без кото­рых его тре­бо­ва­ние теря­ло обя­за­тель­ную силу. Это изба­ви­ло ахей­цев от затрат более чем на 100 талан­тов, хотя и дало повод вра­гам Поли­бия для обви­не­ний в его адрес (Pol. XXXVIII. 12—13).

В 168 г. вла­сти Егип­та обра­ти­лись с прось­бой к ахей­цам напра­вить вой­ска для борь­бы с Сири­ей. Кал­ли­крат заявил, что силы могут пона­до­бить­ся для помо­щи рим­ля­нам. Поли­бий воз­ра­жал, что в этой помо­щи нет нуж­ды, ибо он зна­ет поло­же­ние дел. Но с пода­чи Кал­ли­кра­та вме­ша­лись рим­ляне, и посыл­ку вой­ска заме­ни­ли отправ­кой посоль­ства с посред­ни­че­ски­ми целя­ми (Pol. XXIX. 23—25). Это послед­нее изве­стие о дея­тель­но­сти Поли­бия как долж­ност­но­го лица Ахей­ско­го сою­за.

В 168 г. Эми­лий Павел нанёс Пер­сею сокру­ши­тель­ное пора­же­ние при Пидне. Это име­ло ката­стро­фи­че­ские послед­ст­вия не толь­ко для Македо­нии, но и для Элла­ды, сво­бо­да кото­рой ста­ла почти фик­ци­ей. Терри­то­рия мно­гих гре­че­ских государств умень­ши­лась, ряд горо­дов под­верг­ся раз­гро­му, про­ис­хо­ди­ли изби­е­ния про­тив­ни­ков Рима. Нача­лась отправ­ка в Рим залож­ни­ков. Не избе­жа­ли этой уча­сти и ахей­ские лиде­ры — не без уча­стия кол­ла­бо­ра­ци­о­нист­ской кли­ки Кал­ли­кра­та. Хотя они гото­вы были отве­чать перед любым судом, как у себя на родине, так и в Риме, их в чис­ле 1000 чело­век высла­ли в Ита­лию без вся­ко­го раз­би­ра­тель­ства — его бес­пер­спек­тив­ность была слиш­ком оче­вид­на за отсут­ст­ви­ем улик (Pol. XXX. 13. 6—11; Paus. VII. 10. 9—11). Это пока­зы­ва­ло изме­не­ние поли­ти­че­ско­го кли­ма­та — если с.8 во вре­мя вой­ны рим­ские послы не осме­ли­лись даже пуб­лич­но обви­нить ахей­ских вождей, то теперь их без вся­ких фор­маль­но­стей интер­ни­ро­ва­ли.

Сре­ди обре­чён­ных на изгна­ние был и Поли­бий, про­вед­ший в Ита­лии 17 лет. Но ему повез­ло: если боль­шин­ство ахей­цев рас­пре­де­ли­ли по горо­дам Этру­рии (Paus. VII. 10. 11), то его оста­ви­ли в доме победи­те­ля Пер­сея Эми­лия Пав­ла по прось­бе сыно­вей послед­не­го, Фабия и Сци­пи­о­на С обо­и­ми юно­ша­ми у Поли­бия завя­за­лись дру­же­ские отно­ше­ния, но осо­бен­но со Сци­пи­о­ном, кото­ро­му ахе­ец стал настав­ни­ком — оче­вид­но, бла­го­да­ря сво­им чело­ве­че­ским каче­ствам, уму, опы­ту и зна­ни­ям (Pol. XXIX. 9—11; Diod. XXXI. 26. 5). Это дало Поли­бию воз­мож­ность вести доста­точ­но сво­бод­ный образ жиз­ни, раз­вле­кать­ся охотой, путе­ше­ст­во­вать по Ита­лии, работать с биб­лио­те­кой Пер­сея, попав­шей к Эми­лию Пав­лу¹⁶.

Друж­ба Сци­пи­о­на с Поли­би­ем име­ла боль­шое зна­че­ние для обо­их. «Бла­го­да­ря Поли­бию гре­че­ские идеи ока­за­ли очень серь­ёз­ное вли­я­ние на млад­ше­го Сци­пи­о­на — как в част­ной, так и в обще­ст­вен­ной жиз­ни. Для Поли­бия же друж­ба со Сци­пи­о­ном озна­ча­ла уни­каль­ную воз­мож­ность озна­ко­мить­ся со всей рим­ской государ­ст­вен­ной маши­ною в дей­ст­вии»¹⁷. Для ахей­ца с его пыт­ли­вым умом, к тому же само­го в недав­нем про­шлом актив­но­го поли­ти­ка, это пред­став­ля­ло огром­ный инте­рес и весь­ма замет­но ска­за­лось на его взглядах и пред­по­чте­ни­ях, кото­рые ста­но­ви­лись все более про­рим­ски­ми¹⁸.

Что же каса­ет­ся Сци­пи­о­на, то он, напри­мер, стал сле­до­вать сове­ту Поли­бия и «все­гда ста­рал­ся ухо­дить с фору­ма не ина­че, как ока­зав услу­гу или заведя себе ново­го дру­га» (Plut. Mor. 199 F). Впо­след­ст­вии он поль­зо­вал­ся услу­га­ми ахей­ца как воен­но­го и поли­ти­че­ско­го экс­пер­та (см. ниже).

Со вре­ме­нем Поли­бий стал воз­вра­щать­ся к поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти — сна­ча­ла как посред­ник меж­ду элли­на­ми и рим­ля­на­ми, а затем и в каче­стве рим­ско­го поли­ти­ка. Он имел воз­мож­ность позна­ко­мить­ся со мно­ги­ми государ­ст­вен­ны­ми мужа­ми Рима, а так­же царя­ми элли­ни­сти­че­ских государств и их пред­ста­ви­те­ля­ми, при­ез­жав­ши­ми, коих нема­ло тогда при­ез­жа­ло в Веч­ный город — Ари­а­рат Кап­па­до­кий­ский, Пру­сий Вифин­ский, царь Егип­та Пто­ле­мей Эвер­гет, Аттал, брат Эвме­на, буду­щий царь Пер­га­ма, и дру­гие¹⁹.

В те годы в Риме содер­жал­ся в каче­стве залож­ни­ка сирий­ский царе­вич Демет­рий, сын Селев­ка IV Фило­па­то­ра. Когда умер его дядя, Антиох IV Эпи­фан и трон занял мало­лет­ний Антиох V Эвпа­тор, Демет­рий два­жды про­сил сенат отпу­стить его на роди­ну, ибо он имел боль­ше прав на пре­стол, чем Антиох V. Но сенат отка­зал, пред­по­чи­тая видеть на сирий­ском троне ребен­ка. В кон­це кон­цов Демет­рий по сове­ту и при актив­ном уча­стии Поли­бия бежал из Рима на роди­ну (Pol. XXXI. 12. 1—8; 20—23). Не вызы­ва­ет сомне­ния, что Поли­бий опи­рал­ся при этом на под­держ­ку вли­я­тель­ных с.9 рим­ских поли­ти­ков, преж­де все­го, конеч­но, Сци­пи­о­нов²⁰ — в слу­чае раз­об­ла­че­ния (а для это­го доста­точ­но было Демет­рию или его людям сболт­нуть лиш­нее) послед­ст­вия мог­ли ока­зать­ся весь­ма печаль­ны­ми, и ахей­цу потре­бо­ва­лись бы авто­ри­тет­ные заступ­ни­ки. Да и то, что Поли­бий без вся­ко­го стес­не­ния напи­сал об этом позд­нее в сво­ей «Исто­рии», гово­рит о мно­гом — оче­вид­но, он знал, что в обиду его не дадут.

В изгна­нии Поли­бий, и преж­де не чуж­дый лите­ра­тур­но­го твор­че­ства, при­нял­ся за глав­ный труд сво­ей жиз­ни — «Все­об­щую исто­рию». Покро­ви­тель­ство Сци­пи­о­нов помог­ло ему и здесь: он поль­зо­вал­ся доку­мен­та­ми из рим­ско­го архи­ва, бывал на местах собы­тий. Но об этом речь ниже.

В 150 г. сенат, нако­нец, при­нял реше­ние отпу­стить на роди­ну тех из ахей­ских изгнан­ни­ков, кто остал­ся жив (при­мер­но 300 из 1000 с лиш­ним — осталь­ные умер­ли, были каз­не­ны за попыт­ку бежать, кто-то всё же скрыл­ся — Paus. VII. 10. 12). Этот вопрос не раз под­ни­мал­ся сооте­че­ст­вен­ни­ка­ми послед­них, в 164, 159, 155 и 153 гг. (Pol. XXX. 32; XXXII. 3. 14—17; XXXIII. 1—3; 14), но неудач­но. На сей раз по прось­бе Поли­бия в дело вме­шал­ся Сци­пи­он Эми­ли­ан, чье вли­я­ние уси­ли­лось после его подви­гов в Испа­нии²¹. Под­дер­жал хода­тай­ство за ахей­цев и Катон Цен­зо­рий, съяз­вив­ший при этом: «Целый день сидим и рас­суж­да­ем, кому хоро­нить гре­че­ских ста­ри­ков — нашим могиль­щи­кам или ахей­ским». Когда сена­то­ры при­ня­ли бла­го­при­ят­ное для изгнан­ни­ков реше­ние, Поли­бий заду­мал про­сить их ещё и о воз­вра­ще­нии даро­ван­ных им преж­де поче­стей. Катон, узнав о таком наме­ре­нии, срав­нил ахей­ца с Одис­се­ем, кото­рый захо­тел вер­нуть­ся в пеще­ру Цик­ло­па за забы­ты­ми там поя­сом и шап­кой (Pol. XXXV. 6; Plut. Ca­to Maior. 9. 1—2).

Итак, Поли­бий и дру­гие изгнан­ни­ки вер­ну­лись на роди­ну. Одна­ко уже в 149 г. кон­сул Маний Мани­лий вызвал его в сици­лий­ский город Лили­бей — назре­ва­ла вой­на с Кар­фа­ге­ном. Но по доро­ге Поли­бий узнал, что кон­фликт уда­лось ула­дить, ибо кар­фа­ге­няне выпол­ни­ли тре­бо­ва­ния рим­лян и выда­ли залож­ни­ков. Нуж­да в нём как воен­ном спе­ци­а­ли­сте, таким обра­зом, отпа­да­ла, и он вер­нул­ся в Пело­пон­нес (Pol. XXXVII. 3).

Оче­вид­но, Поли­бий уже осно­ва­тель­но втя­нул­ся в мест­ную поли­ти­ку: он пишет, что отпра­вил­ся в Лили­бей, отло­жив все дела, а воз­вра­тил­ся, не дожи­да­ясь изве­ще­ния о том, что более в его услу­гах рим­ляне не нуж­да­ют­ся. Удив­лять­ся это­му не при­хо­дит­ся. К вла­сти в Ахей­ском сою­зе при­шли сто­рон­ни­ки кон­фрон­та­ции с Римом, Дией и Кри­то­лай. По срав­не­нию с ними те, кто вер­нул­ся из Ита­лии, выгляде­ли «либе­ра­ла­ми». Один из них, Стра­тий, даже оправ­ды­вал­ся в народ­ном собра­нии от обви­не­ний Кри­то­лая в сотруд­ни­че­стве с рим­ля­на­ми (Pol. XXXVIII. 11. 4—6). Обви­не­ни­ям в пре­да­тель­стве, веро­ят­но, под­вер­гал­ся и сам Поли­бий²² — неда­ром впо­след­ст­вии в его «Все­об­щей исто­рии» появи­лось длин­ное рас­суж­де­ние о невер­ном употреб­ле­нии с.10 сло­ва «пре­да­тель» (XVIII. 13—15). Таким обра­зом, быв­шие изгнан­ни­ки отнюдь не уси­ли­ли анти­рим­скую груп­пи­ров­ку, как ино­гда счи­та­ет­ся²³, а нача­ли про­ти­во­дей­ст­во­вать ей. Эта борь­ба, оче­вид­но, и захва­ти­ла Поли­бия.

Одна­ко вско­ре вой­на с Кар­фа­ге­ном все же нача­лась. В 147 г. оса­ждав­шую его армию воз­гла­вил Сци­пи­он Эми­ли­ан, избран­ный кон­су­лом, и Поли­бий при­был в Афри­ку. Во вре­мя оса­ды он совер­шил пла­ва­ние вдоль севе­ро-восточ­ных бере­гов это­го мате­ри­ка во гла­ве эскад­ры (Plin. NH. V. 9; Pol. III. 59. 7). Экс­пе­ди­ция носи­ла науч­ный харак­тер, одна­ко её дан­ные мог­ли быть исполь­зо­ва­ны и в прак­ти­че­ских целях, в част­но­сти, сведе­ния о добы­вае­мых в тех кра­ях метал­лах²⁴. Участ­во­вал Поли­бий и в штур­ме Кар­фа­ге­на. Пав­са­ний пишет, что в тех слу­ча­ях, когда Сци­пи­он сле­до­вал сове­там ахей­ца, то доби­вал­ся успе­ха, в обрат­ных же слу­ча­ях тер­пел неуда­чи (VII. 30. 9). Писа­тель, по-види­мо­му, несколь­ко пре­уве­ли­чил, но не вызы­ва­ет сомне­ний, что сове­ты Поли­бия не были лишь сло­вес­ны­ми упраж­не­ни­я­ми. Кро­ме того, он участ­во­вал в захва­те город­ских ворот 30 вои­на­ми во гла­ве с самим Сци­пи­о­ном (Amm. Marc. XXIV. 2. 16—17). Ахе­ец наблюдал послед­ние бои за Кар­фа­ген, видел сда­чу в плен пуний­ско­го глав­но­ко­ман­дую­ще­го Гасдру­ба­ла и само­убий­ство его жены. Имен­но ему Сци­пи­он ска­зал после взя­тия Кар­фа­ге­на, что боит­ся, как бы когда-нибудь не при­нёс такую же весть о его род­ном горо­де (Pol. XXXIX. 4—5).

Меж­ду тем в Гре­ции вспых­ну­ла Ахей­ская вой­на — вожди Ахей­ской лиги Дией и Кри­то­лай пошли на ущем­ле­ние прав Спар­ты, насиль­но вклю­чен­ной в состав сою­за. Рим­ляне под­дер­жа­ли Спар­ту, что в ито­ге при­ве­ло к войне²⁵. Ахе­ян под­дер­жа­ли Бео­тия, Лок­рида, Фокида, Эвбея, одна­ко пере­вес рим­лян был слиш­ком оче­виден. Вой­ска Цеци­лия Метел­ла раз­гро­ми­ли армию Кри­то­лая при Скар­тее, а Луций Мум­мий взял штур­мом Коринф, кото­рый под­верг­ся вар­вар­ско­му погро­му и затем по при­ка­зу сена­та был раз­ру­шен в назида­ние про­чим «сму­тья­нам» (Pol. XXXVIII. 6—11; XXXIX. 7—11; Paus. VII. 12—16)²⁶. По-види­мо­му, Поли­бий, сроч­но вер­нув­ший­ся в Элла­ду, нахо­дил­ся при сви­те Мум­мия²⁷ — он с горе­чью наблюдал, как при разо­ре­нии Корин­фа рим­ские вои­ны игра­ли в кости на кар­ти­нах эллин­ских худож­ни­ков (Pol. XXXIX. 13). Видел Поли­бий, надо пола­гать, и мно­гое дру­гое — гра­бе­жи, наси­лия, каз­ни, про­да­жу в раб­ство жен­щин и детей. Поли­бий попы­тал­ся хотя бы облег­чить тяготы рим­ско­го заво­е­ва­ния (XXXVIII. 6. 7), при­няв уча­стие в рабо­те комис­сии деся­ти упол­но­мо­чен­ных сена­том. Об этой его дея­тель­но­сти извест­но немно­го. Он уго­во­рил Мум­мия не уво­зить в Рим ста­туи Ахея²⁸, Ара­та²⁹, Фило­пе­ме­на. При про­да­же рим­ля­на­ми иму­ще­ства с.11 Диея и его сто­рон­ни­ков Поли­бий отка­зал­ся при­нять что-либо в дар из него и при­зы­вал дру­зей ниче­го не поку­пать из про­да­вае­мо­го — оче­вид­но, из сооб­ра­же­ний чести (XXXIX. 14—15). По отъ­езде из Элла­ды сенат­ская комис­сия пору­чи­ла Поли­бию раз­би­рать в горо­дах все воз­ни­каю­щие раз­но­гла­сия. Кро­ме того, Поли­бий соста­вил новые зако­ны для ряда поли­сов (Pol. XXXIX. 16. 2—6; Paus. VIII. 30. 9). Исто­рик утвер­жда­ет, буд­то элли­ны «полю­би­ли даро­ван­ное устрой­ство» (XXXIX. 16. 3). В Мега­ло­по­ле, Пал­лан­тии, Тегее, Ман­ти­нее он был удо­сто­ен поче­стей, в обще­ст­вен­ных местах уста­нов­ле­ны его изо­бра­же­ния. В одной из над­пи­сей гово­ри­лось, что Элла­да не постра­да­ла, если бы слу­ша­лась сове­тов Поли­бия, а когда же из-за соб­ст­вен­ных оши­бок её постиг­ли несча­стья, он один ей помог (Paus. VIII. 9. 1; 37. 2; 44. 5; 48. 8). Одна из таких над­пи­сей, а так­же сте­ла с изо­бра­же­ни­ем Поли­бия были най­де­ны архео­ло­га­ми³⁰.

Оце­нить дея­тель­ность Поли­бия в Элла­де в этот пери­од непро­сто. Одни учё­ные счи­та­ют, что он дей­ст­во­вал в инте­ре­сах Рима, укреп­ляя его власть над Ахай­ей³¹, дру­гие видят в ней посиль­ную помощь сооте­че­ст­вен­ни­кам³². В сущ­но­сти, про­ти­во­ре­чие меж­ду эти­ми оцен­ка­ми не так уж вели­ко. Поли­бий пре­крас­но видел нера­зум­ность поли­ти­ки Диея и Кри­то­лая, кото­рые пере­оце­ни­ли свои силы и к тому же дей­ст­во­ва­ли тира­ни­че­ски­ми мето­да­ми. Имен­но их и их сто­рон­ни­ков Поли­бий счи­тал глав­ны­ми винов­ни­ка­ми про­ис­шед­ше­го (Pol. XXXVIII. 8—11; XXXIX. 7—11). Свою зада­чу он, веро­ят­но, видел в том, чтобы пред­от­вра­тить в даль­ней­шем при­ня­тие гибель­ных реше­ний, к како­вым отно­сил преж­де все­го актив­ное сопро­тив­ле­ние рим­ля­нам. Послед­нее, дей­ст­ви­тель­но, труд­но счи­тать разум­ной поли­ти­кой, ввиду пре­вос­ход­ства Рима в силах. Поэто­му стрем­ле­ние Поли­бия не допу­стить это­го впредь вряд ли вер­но рас­це­ни­вать про­сто как кол­ла­бо­ра­ци­о­низм. Кон­сти­ту­ции горо­дов, попав­ших под власть рим­лян, ста­ли оли­гар­хи­че­ски­ми — оче­вид­но, в соот­вет­ст­вии с зако­на­ми, кото­рые напи­сал им Поли­бий. Надо думать, имен­но ари­сто­кра­ты и «полю­би­ли даро­ван­ное устрой­ство», как о том писал исто­рик (см. выше)³³. Они же, есте­ствен­но, при­ня­ли и поста­нов­ле­ния о поче­стях Поли­бию. Это, одна­ко, не обя­за­тель­но озна­ча­ет, что толь­ко оли­гар­хия выиг­ра­ла от его дея­тель­но­сти — он не мог не пони­мать, что необ­хо­ди­мо учи­ты­вать и инте­ре­сы про­сто­го наро­да, ина­че ста­биль­но­сти не добить­ся. Но на сей счет мож­но лишь стро­ить гипо­те­зы.

С дру­гой сто­ро­ны, нет сведе­ний, чтобы Поли­бий помог кому-то кон­крет­но, как ино­гда утвер­жда­ет­ся³⁴. Воз­ни­ка­ет вопрос, за какие заслу­ги в Гре­ции рим­ляне пред­ло­жи­ли ему часть иму­ще­ства Диея — ведь это было ещё до его уча­стия в поли­ти­че­ском пере­устрой­стве Ахайи. На сей счёт источ­ни­ки так­же, к сожа­ле­нию, мол­чат.

с.12 Более кон­крет­ную помощь ока­зал Поли­бий элли­нам в Ита­лии, добив­шись осво­бож­де­ния жите­лей горо­да Лок­ры Эпи­зе­фир­ские от поста­вок вспо­мо­га­тель­ных отрядов рим­ля­нам во вре­мя войн в Испа­нии и Дал­ма­ции, за что был удо­сто­ен горо­жа­на­ми поче­стей (Pol. XII. 5. 1—3). Это собы­тие име­ло место, види­мо, в 138 г., во вре­мя дал­ма­тин­ско­го похо­да Сер­вия Фуль­вия Флак­ка, ибо более ран­няя вой­на в Дал­ма­ции про­изо­шла в 150-х гг., когда ни Поли­бий, ни его покро­ви­тель Сци­пи­он не обла­да­ли долж­ным вли­я­ни­ем, чтобы добить­ся тако­го реше­ния³⁵.

В 136 г.³⁶ на Восток отпра­ви­лось весь­ма пред­ста­ви­тель­ное рим­ское посоль­ство во гла­ве со Сци­пи­о­ном Эми­ли­а­ном. Оно посе­ти­ло Сирию, Еги­пет, Малую Азию, Гре­цию, Родос. Вме­сте со Сци­пи­о­ном, веро­ят­но, поехал и Поли­бий — извест­но, что он посе­щал Еги­пет после 145 г. (Stra­bo, XVII. 1. 12); тогда же, воз­мож­но, исто­рик побы­вал и в родос­ском архи­ве, доку­мен­ты кото­ро­го исполь­зо­вал в сво­ем труде (см.: Pol. XVI. 15. 8)³⁷.

В 134 г. Сци­пи­он Эми­ли­ан, вто­рич­но избран­ный кон­су­лом, отпра­вил­ся в Испа­нию для вой­ны с кельт­ибер­ским горо­дом Нуман­ция, кото­рый уже 10 лет вёл нерав­ную, но успеш­ную борь­бу с рим­ля­на­ми. Сци­пи­он бло­ки­ро­вал Нуман­цию и взял её измо­ром после мно­го­ме­сяч­ной оса­ды³⁸. Не вызы­ва­ет сомне­ний, что Поли­бий сопро­вож­дал Сци­пи­о­на в испан­ском похо­де — впо­след­ст­вии он напи­сал труд о Нуман­тин­ской войне (Cic. Ad fam. V. 12. 2)³⁹. Таким обра­зом, «он стал свиде­те­лем гибе­ли трёх важ­ных горо­дов, чья судь­ба сно­ва и сно­ва побуж­да­ла к раз­мыш­ле­ни­ям о рим­ской поли­ти­ке этих деся­ти­ле­тий»⁴⁰.

Одна­ко не толь­ко внеш­ни­ми собы­ти­я­ми была бога­та жизнь Поли­бия. Он стал одним из глав­ных участ­ни­ков т. н. «круж­ка Сци­пи­о­на», в кото­ром участ­во­ва­ли не толь­ко вид­ные поли­ти­ки — Гай Лелий, Маний Мани­лий, Фурий Фил, но и интел­лек­ту­а­лы — как рим­ские, так и гре­че­ские: поэты Терен­ций, Паку­вий, Луци­лий, фило­соф Пане­тий. В круж­ке обсуж­да­лись самые раз­но­об­раз­ные вопро­сы — фило­со­фия, лите­ра­ту­ра, теку­щая поли­ти­ка, совре­мен­ные нра­вы, наи­луч­шее государ­ст­вен­ное устрой­ство⁴¹. Поли­бия послед­ний пред­мет, види­мо, зани­мал боль­ше дру­гих — неда­ром Цице­рон пишет, что осо­бен­но охот­но Сци­пи­он пре­да­вал­ся раз­мыш­ле­ни­ям имен­но на эту тему и рас­суж­дал о ней с Пане­ти­ем в при­сут­ст­вии Поли­бия. При этом Поли­бий наряду с Пане­ти­ем назван чело­ве­ком, наи­бо­лее иску­шён­ным в вопро­сах государ­ст­вен­но­го устрой­ства. Цице­рон так­же упо­ми­на­ет об упрё­ках Поли­бия в адрес рим­лян, не раде­ю­щих долж­ным обра­зом о вос­пи­та­нии детей, кото­рое эллин­ские мыс­ли­те­ли счи­та­ли одним из важ­ней­ших ком­по­нен­тов государ­ст­вен­ной систе­мы (Cic. De rep. I. 34—35; V. 3). В более же широ­ком смыс­ле ахей­ский исто­рик, оче­вид­но, был одним из тех, бла­го­да­ря кому гре­че­ские идеи овла­де­ва­ли серд­ца­ми и ума­ми наи­бо­лее вдум­чи­вых и пыт­ли­вых из рим­лян.

Поли­бий про­жил дол­гую жизнь. Соглас­но Псев­до-Луки­а­ну (Macr. 22), он скон­чал­ся в воз­расте 82 лет, упав с коня. Год его смер­ти неиз­ве­стен, но, веро­ят­но, вели­кий исто­рик пере­жил Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на, умер­ше­го в 129 г.

с.13 Лите­ра­тур­ную дея­тель­ность Поли­бий начал ещё до сво­ей отправ­ки в Рим в каче­стве залож­ни­ка. Он упо­ми­на­ет сре­ди сво­их трудов энко­мий (похваль­ное сло­во) Фило­пе­ме­ну в трех кни­гах, добав­ляя, что сей жанр пред­по­ла­га­ет «лишь изло­же­ние подви­гов, не чуж­дое пре­уве­ли­че­ний» (X. 21. 5—8). Воз­мож­но, оно ста­ло откли­ком на смерть Фило­пе­ме­на, в чьих похо­ро­нах Поли­бий, как упо­ми­на­лось выше, участ­во­вал⁴².

В дру­гом месте исто­рик сооб­ща­ет о напи­са­нии им труда по воен­но­му делу (X. 20. 4). Его мно­го­чис­лен­ные рас­суж­де­ния во «Все­об­щей исто­рии» о постро­е­нии войск, об обя­зан­но­стях пол­ко­во­д­ца, о воз­веде­нии лаге­ря и др. (IX. 12—21; X. 22. 6—23. 10; 25. 3—5) явно вос­хо­дят к это­му тру­ду⁴³. Не вызы­ва­ет сомне­ний, что он был напи­сан во вре­мя актив­но­го уча­стия в делах Ахей­ско­го сою­за⁴⁴.

Гре­че­ский аст­ро­ном I в. Гемин упо­ми­на­ет работу Поли­бия «О место­жи­тель­стве на эква­то­ре» (Phaen. 16. 32—38). Ахей­ский исто­рик пола­гал, что суще­ст­ву­ют две тро­пи­че­ских зоны, две поляр­ных и две про­ме­жу­точ­ных. В отли­чие от мно­гих уче­ных антич­но­сти он счи­тал, что жизнь на эква­то­ре воз­мож­на, а так­же спра­вед­ли­во ука­зы­вал, что самый жар­кий и сухой кли­мат наблюда­ет­ся в тро­пи­ках, а по мере уда­ле­ния от них он ста­но­вит­ся все более уме­рен­ным (Stra­bo. II. 3. 1—2). Вполне воз­мож­но, что его взгляды осно­вы­ва­лись на лич­ных наблюде­ни­ях во вре­мя пла­ва­ния вдоль атлан­ти­че­ских бере­гов Афри­ки⁴⁵.

Нако­нец, исклю­чи­тель­но подроб­ный рас­сказ о соб­ст­вен­ной роли в Третьей Македон­ской войне и побе­ге Демет­рия наво­дит на мысль о том, что Поли­бий вел днев­ни­ко­вые запи­си⁴⁶.

Но самым глав­ным сочи­не­ни­ем, трудом жиз­ни ста­ла нача­тая им в изгна­нии «Все­об­щая исто­рия» в соро­ка кни­гах. Пол­но­стью сохра­ни­лись лишь пер­вые пять из них, XVII, XIX и XL (а по одно­му из изда­ний и XXXV) кни­ги погиб­ли, осталь­ные дошли до нас лишь в более или менее подроб­ных извле­че­ни­ях (экс­церп­тах) визан­тий­ских книж­ни­ков.

с.14 Пона­ча­лу Поли­бий напи­сал, по-види­мо­му, пер­вые 30 книг в кото­рых рас­ска­зал о собы­ти­ях до кон­ца Третьей Македон­ской вой­ны, как то и заяв­ле­но в нача­ле труда (I. 1. 5). Но затем собы­тия Ахей­ской вой­ны побуди­ли его про­дол­жить изло­же­ние собы­тий, и он доба­вил к преж­ним ещё 10 книг, доведя их до середи­ны 140-х гг.⁴⁷ Сочи­не­ние начи­на­ет­ся и закан­чи­ва­ет­ся груп­па­ми из шести книг (гек­са­да­ми). Послед­ние кни­ги гек­сад носят «зна­ко­вый» харак­тер: в VI кни­ге рас­ска­зы­ва­ет­ся о рим­ском государ­ст­вен­ном устрой­стве, в XII — о мето­дах напи­са­ния исто­рии, в XVIII — о про­воз­гла­ше­нии сво­бо­ды Элла­ды Титом Фла­ми­ни­ном, XXXIV посвя­ще­на гео­гра­фи­че­ским вопро­сам? а XL пред­став­ля­ла собой, по-види­мо­му, нечто вро­де индек­са⁴⁸.

Поче­му Поли­бий вооб­ще взял­ся за писа­ние исто­рии? При­чин тому нема­ло. Зна­ние исто­рии обо­га­ща­ет нас опы­том и скра­ши­ва­ет досуг (V. 75. 6), а учить­ся, как извест­но, луч­ше на чужом опы­те (I. 35. 7—8). На осно­ва­нии про­шло­го мож­но пред­ска­зы­вать буду­щее (IX. 30. 8). Да и вооб­ще, ука­зы­ва­ет Поли­бий, «вели­ко­леп­но зре­ли­ще про­шло­го» (IX. 21. 14). Как истин­ный интел­лек­ту­ал, он под­хо­дит к сво­е­му тру­ду не толь­ко с науч­ной, но и с эсте­ти­че­ской точ­ки зре­ния.

Поли­бий поста­вил перед собой нелёг­кую зада­чу — пока­зать, «как, когда и поче­му все извест­ные части зем­ли попа­ли под власть рим­лян» (III. 1. 4). При­чем если отдель­ные вой­ны и собы­тия изла­га­лись мно­ги­ми исто­ри­ка­ми, то общей их кар­ти­ны, «сцеп­ле­ния» (symplo­ke) собы­тий ещё не давал никто, и «это обсто­я­тель­ство боль­ше вся­ко­го дру­го­го побуж­да­ет и поощ­ря­ет нас к наше­му пред­при­я­тию» (I. 4. 1—2). Прав­да, он упо­ми­на­ет исто­ри­ка IV в. Эфо­ра, «дав­ше­го пер­вый опыт все­об­щей исто­рии» (V. 33. 2), но это была, по-види­мо­му, собран­ная воеди­но исто­рия отдель­ных гре­че­ских поли­сов⁴⁹, в цен­тре же труда Поли­бия был Рим и его заво­е­ва­ния. К вопро­су о пре­иму­ще­ствах все­об­щей исто­рии перед исто­ри­я­ми отдель­ных собы­тий, наро­дов или стран ахей­ский исто­рик воз­вра­ща­ет­ся неод­но­крат­но (II. 37. 4; III. 32; V. 31. 6; VIII. 4; IX. 21. 14).

«В середине вто­ро­го века до н. э., когда Поли­бий взял­ся опи­сы­вать вос­хож­де­ние Рима к миро­во­му гос­под­ству, писа­ние исто­рии уже три сто­ле­тия суще­ст­во­ва­ло как осо­бая дис­ци­пли­на со сво­и­ми целя­ми и мето­да­ми и стро­го опре­де­лён­ной сфе­рой иссле­до­ва­ния»⁵⁰. Одна­ко у раз­ных исто­ри­ков цели, мето­ды и сфе­ры были раз­ны­ми: одни писа­ли «гене­а­ло­ги­че­скую» исто­рию о богах и геро­ях — для «лёг­ко­го чте­ния»; дру­гие — о коло­ни­ях, осно­ва­ни­ях горо­дов, род­стве пле­мен для люби­те­лей древ­но­стей; третьи — о дея­ни­ях (pra­xeis) наро­дов, горо­дов и пра­ви­те­лей, пред­на­зна­чая свои труды для государ­ст­вен­ных дея­те­лей (po­li­ti­kos) (Pol. IX. 1. 4). Сам Поли­бий, конеч­но, отно­сил себя к третьей груп­пе и назы­вал свою исто­рию «праг­ма­ти­че­ской» (I. 35. 9; III. 47. 8; VI. 5. 2 etc.), т.е. ори­ен­ти­ро­ван­ную на опи­са­ние воен­ных и поли­ти­че­ских собы­тий. Поли­бий впер­вые употре­бил этот тер­мин⁵¹.

с.15 При этом Поли­бий назы­вал свою «Исто­рию» «апо­дейк­ти­че­ской» (II. 37. 3; III. 31. 11—12), т.е. не про­сто изо­бра­жаю­щей собы­тия, но и объ­яс­ня­ю­щей их при­чи­ны и след­ст­вия, а так­же дока­за­тель­ства того или ино­го утвер­жде­ния. Он под­чёр­ки­ва­ет, что зна­ние исто­рии при­но­сит поль­зу лишь в том слу­чае, когда изу­че­ны при­чи­ны про­ис­шед­ше­го (XII. 25b, 2), а при­чи­ну име­ет каж­дое собы­тие (II. 38. 5). её надо искать даже тогда, когда най­ти её труд­но или даже невоз­мож­но (XXXVII. 9, 12).

В элли­ни­сти­че­ской исто­рио­гра­фии выде­ля­лись сле­дую­щие кау­заль­ные фак­то­ры. 1. Вли­я­ние лич­но­сти. 2. Харак­тер поли­ти­че­ских инсти­ту­тов, воен­ный опыт. 3. Гео­гра­фи­че­ский фак­тор. 4. Роль слу­чая (ty­che, лат. for­tu­na)⁵². Все это без­услов­но, нали­че­ст­ву­ет и у Поли­бия. Если гово­рить о вли­я­нии лич­но­сти, то он, напри­мер, пишет, что Ган­ни­бал был «един­ст­вен­ным винов­ни­ком, душою все­го того, что пре­тер­пе­ва­ли… рим­ляне и кар­фа­ге­няне» (IX. 22. 1). Вос­хи­ща­ясь Архи­медом, исто­рик отме­ча­ет: «Ино­гда даро­ва­ние одно­го чело­ве­ка спо­соб­но сде­лать боль­ше, чем огром­ное мно­же­ство рук»; рим­ляне быст­ро овла­де­ли бы Сира­ку­за­ми, «если бы кто-то изъ­ял из среды сира­ку­зян одно­го стар­ца», т.е. Архи­меда (VIII. 5. 3; 9. 8). «Тако­ва, кажет­ся, сила суще­ства чело­ве­че­ско­го, что быва­ет доста­точ­но одно­го доб­ро­де­тель­но­го или одно­го пороч­но­го для того, чтобы низ­ве­сти вели­чай­шие бла­га или накли­кать вели­чай­шие беды не толь­ко на вой­ска и горо­да, но на сою­зы наро­дов, на обшир­ней­шие части мира» (XXXII. 19, 2). Даже судь­ба не может воз­ме­стить поте­рю пол­ко­во­д­ца (X. 33. 5). Ярким при­ме­ром инте­ре­са Поли­бия к поли­ти­че­ским инсти­ту­там явля­ет­ся шестая кни­га его труда, где рас­смат­ри­ва­ют­ся поряд­ки Рима, Кри­та, Спар­ты и дру­гих государств, а так­же фор­му­ли­ру­ет­ся государ­ст­вен­но-поли­ти­че­ская тео­рия исто­ри­ка (см. ниже). Вни­ма­ние к гео­гра­фи­че­ско­му фак­то­ру иллю­ст­ри­ру­ют его мно­го­чис­лен­ные экс­кур­сы и рас­суж­де­ния подоб­но­го рода (III. 57—59; IX. 43; X. 1; 27; 48; XVI. 12; 29. 3—14 и др.). При­зна­ёт Поли­бий и роль ty­che, слу­чая, или, как ино­гда не совсем точ­но пере­во­дят, судь­бы. Пред­став­ле­ния о ней у Поли­бия весь­ма аморф­ны. Её вли­я­нию он при­пи­сы­ва­ет про­ис­ше­ст­вия, чьи при­чи­ны неиз­вест­ны, преж­де все­го при­род­ные явле­ния (XXXVII. 9. 2). Но отсюда один шаг до того, чтобы вооб­ще не при­зна­вать ty­che — ведь если при­чи­ны этих и иных явле­ний ста­нут извест­ны, то о судь­бе гово­рить не при­дет­ся вооб­ще. Прав­да, сам исто­рик все же тако­го выво­да не дела­ет. Одна­ко о про­ти­во­ре­чи­во­сти его суж­де­ний на сей счет гово­рит то, что он исполь­зу­ет это поня­тие в самых раз­лич­ных смыс­лах. Ty­che напра­ви­ла все собы­тия в одну сто­ро­ну, под­чи­нив их одной цели обес­пе­че­нию миро­во­го гос­под­ства Рима, совер­шив тем самым пре­крас­ней­шее дея­ние (I. 4. 1 и 4—5) — здесь она высту­па­ет в каче­стве про­виден­ци­аль­ной силы. В дру­гих слу­ча­ях ty­che выпол­ня­ет роль спра­вед­ли­во­го судии⁵³. Так, она спра­вед­ли­во пока­ра­ла Антио­ха III и Филип­па V, посту­пив­ших бес­чест­но по отно­ше­нию к Пто­ле­мею Эпи­фа­ну (XV. 20. 5—8). Ty­che часто обра­ща­ет коз­ни про­тив тех, кто их замыш­ля­ет (XXVII. 5. 2).

с.16 Но она же может быть жесто­кой и неспра­вед­ли­вой (XVI. 32. 5). Осо­бен­но под­чёр­ки­ва­ет­ся непо­сто­ян­ство ty­che (XI. 19. 5; XXIII. 12. 4—6; XXIX. 21. 3 и 5; XXX. 10. 1 и др.), кото­рая то содей­ст­ву­ет люд­ским начи­на­ни­ям, то пре­пят­ст­ву­ет им (II. 49. 7—8; III. 5. 7; XI. 19. 5 и др.). Один раз даже, совсем как у Геро­до­та, она назва­на завист­ли­вой (XXXIX. 19. 2). На при­ме­ре Ахея Антиох позна­ёт неот­вра­ти­мость её уда­ров (VIII. 22. 10). Не так в дру­гих слу­ча­ях: Гасдру­бал Бар­кид, напри­мер, не раз успеш­но борол­ся с нею (X. 2. 10). Сци­пи­он Стар­ший пола­га­ет­ся не на ty­che, а на соб­ст­вен­ное разу­ме­ние (X. 7. 3). Это неуди­ви­тель­но, ибо речь идет, как и у Фукидида⁵⁴, чаще все­го об обыч­ной слу­чай­но­сти, сте­че­нии обсто­я­тельств⁵⁵: так, имен­но в тот день, когда Ган­ни­бал подо­шёл к Риму, один леги­он явил­ся туда во все­ору­жии, а ещё одно­му про­во­дил­ся смотр, и в горо­де ока­за­лось доста­точ­но войск (IX. 6. 5). Как раз в тот момент, когда посол Филип­па высту­пал перед родос­ца­ми, уве­ряя, буд­то его царь поща­дил жите­лей Киоса, появил­ся вест­ник с сооб­ще­ни­ем о про­да­же киос­цев в раб­ство (XV. 23. 2—4). Но, как под­чер­ки­ва­ет Поли­бий, напрас­но люди ссы­ла­ют­ся на судь­бу, когда тер­пят неуда­чи по соб­ст­вен­но­му нера­де­нию или недо­мыс­лию (I. 37. 3—4; XV. 21. 3).

В целом, как видим, ty­che для него лишь кра­си­вый образ, о роли кото­ро­го он судит весь­ма нечёт­ко⁵⁶. Об этом свиде­тель­ст­ву­ют и ого­вор­ки при ссыл­ках на нее: «слов­но бы» (I. 58. 1; II. 2. 3; XVI. 29. 8 etc.), «как если бы» (II. 20. 7); «как буд­то» (XXIII. 10. 2; 16)⁵⁷. Ясно лишь одно: при объ­яс­не­нии при­чин кон­крет­ных собы­тий Поли­бий стре­мит­ся най­ти рацио­наль­ные осно­ва­ния про­ис­шед­ше­го, и для ty­che не так уж мно­го места.

Кро­ме того, подоб­но Фукидиду, самое серь­ёз­ное вни­ма­ние Поли­бий уде­ля­ет эко­но­ми­че­ско­му фак­то­ру (II. 62. 2)⁵⁸. Он ука­зы­ва­ет на труд­но­сти, воз­ник­шие у спар­тан­цев из-за их автар­ки­че­ской хозяй­ст­вен­ной систе­мы (VI. 49, 6—10). Мяг­кость нра­вов и поли­ти­че­скую циви­ли­зо­ван­ность тур­де­тан исто­рик свя­зы­ва­ет с их богат­ст­вом (XXXIV. 9, 3). Он подроб­но опи­сы­ва­ет бла­го­со­сто­я­ние Ита­лии (II. 15. 1—7; XII. 4. 7), Лузи­та­нии (XXXIV. 8. 4—10), упо­ми­на­ет о пло­до­ро­дии и мно­го­люд­стве Сар­ди­нии (I. 79. 5). Поли­бий ука­зы­ва­ет что богат­ство может при уме­лом поль­зо­ва­нии при­не­сти чело­ве­ку боль­шую поль­зу, но оно же может стать и при­чи­ной его гибе­ли (XVIII. 41. 4). Как сле­ду­ет из Поли­бия, дале­ко не все интел­лек­ту­а­лы того вре­ме­ни пони­ма­ли важ­ность эко­но­ми­че­ских вопро­сов (II. 62. 2; XII. 13. 9—11).

Гово­ря о вой­нах, Поли­бий ука­зы­ва­ет на раз­ли­чие меж­ду при­чи­ной (aitia), пово­дом (pro­pha­sis)⁵⁹ (меди­цин­ские тер­ми­ны⁶⁰) и нача­лом (ar­che) (III. 6—7). Так, на при­ме­ре Вто­рой Пуни­че­ской вой­ны он ука­зы­ва­ет, с.17 что её при­чи­на­ми были жаж­да реван­ша у Гамиль­ка­ра Бар­ки, бес­чест­ный захват рим­ля­на­ми Сар­ди­нии и Кор­си­ки и, нако­нец, при­об­ре­те­ние кар­фа­ге­ня­на­ми в Испа­нии ресур­сов для новой схват­ки с Римом. Пово­дом яви­лось взя­тие Ган­ни­ба­лом союз­но­го рим­ля­нам Сагун­та, а нача­лом — пере­ход арми­ей Ган­ни­ба­ла Ибе­ра (III. 9. 6 слл.). Ино­гда Поли­бия упре­ка­ют в том, что эта схе­ма слиш­ком упро­ща­ет дело, да и сам он дале­ко не все­гда поль­зу­ет­ся ею⁶¹. Одна­ко сле­ду­ет учи­ты­вать, что исто­рик и не соби­рал­ся выст­ра­и­вать все­объ­ем­лю­щую схе­му, кото­рую дол­жен при­ме­нять во всех слу­ча­ях — он заго­во­рил об этом лишь пото­му, что неко­то­рые исто­ри­ки, по его мне­нию, пута­ли при­чи­ны, повод и нача­ло Вто­рой Пуни­че­ской вой­ны (III. 6. 1—2; 8. 1). Поэто­му речь и шла толь­ко об этих трёх поня­ти­ях в отно­ше­нии дан­ных, а не пред­ше­ст­ву­ю­щих собы­тий. Впро­чем, эта схе­ма работа­ет и в отно­ше­нии дру­гих войн (III. 7. 1—3; IV. 3. 1—2; 5. 8; 6. 1; XXII. 8). Нуж­но так­же иметь в виду сла­бую сохран­ность тек­ста. Дру­гое дело, что автор не все­гда пра­виль­но выде­ля­ет глав­ные и вто­ро­сте­пен­ные при­чи­ны, но это уже отдель­ный вопрос.

Какие же тре­бо­ва­ния предъ­яв­ля­ет Поли­бий к тем, кто пишет исто­рию? Самое глав­ное — сле­до­вать истине (I. 14. 6; II. 5. 2; XII. 12. 2; XVI. 20. 3; XXXVIII. 6. 8 и др.), что было сфор­му­ли­ро­ва­но ещё Фукидидом (I. 20. 3). Пла­то­нов­ская идея о «боже­ст­вен­ной лжи»⁶² ему совер­шен­но чуж­да, для него прав­да и поль­за — сино­ни­мы⁶³. Это и неуди­ви­тель­но, ведь Пла­тон счи­тал, что ложь полез­на в каче­стве лекар­ства, употреб­ля­е­мо­го пра­ви­те­ля­ми-фило­со­фа­ми по отно­ше­нию к управ­ля­е­мым, а Поли­бий, как уже упо­ми­на­лось, писал имен­но для пер­вой кате­го­рии, т.е. для государ­ст­вен­ных мужей. При этом он посто­ян­но ука­зы­ва­ет на раз­ли­чие меж­ду воль­ным и неволь­ным иска­же­ни­ем исти­ны (XII. 7. 6; XVI. 14. 7—8; 20. 8—9; XXIX. 12. 10—12)⁶⁴. Исто­рик дол­жен быть объ­ек­ти­вен, соче­тая в сво­ем рас­ска­зе похва­лу и осуж­де­ние (X. 21. 8; XII. 15. 9). Ему не сле­ду­ет, подоб­но тра­ги­че­ским поэтам, опи­сы­вать собы­тия с помо­щью дра­ма­ти­че­ских при­ё­мов, ибо цели у исто­рии и тра­гедии раз­ные (II. 56; 59). Прав­да, изло­же­ние его долж­но быть живым и нагляд­ным (XII. 25h, 3—5), но точ­ность в опи­са­нии собы­тий важ­нее кра­соты сло­га (XVI. 17. 9 — 18. 10). Речи геро­ев не долж­ны укло­нять­ся в сто­ро­ну от обсуж­дае­мо­го пред­ме­та, а сооб­щать лишь необ­хо­ди­мое (XII. 25i—25k). Исто­рик (преж­де все­го автор праг­ма­ти­че­ской исто­рии) дол­жен раз­би­рать­ся в воен­ном деле, поли­ти­ке, эко­но­ми­ке, при­чём книж­ное зна­ние хотя и важ­но, но само по себе недо­ста­точ­но — необ­хо­ди­мо обла­дать прак­ти­че­ским опы­том, необ­хо­ди­мо посе­щать места собы­тий, рас­спра­ши­вать свиде­те­лей; луч­ше все­го, есте­ствен­но, быть само­му оче­вид­цем опи­сы­вае­мо­го, если поз­во­ля­ют обсто­я­тель­ства (II. 62. 2; XII. 25g—25h; 27)⁶⁵. «Исто­рия тогда будет хоро­ша, — пишет Поли­бий, — когда за состав­ле­ние исто­ри­че­ских с сочи­не­ний будут брать­ся с.18 государ­ст­вен­ные дея­те­ли и будут работать не мимо­хо­дом…, но с твёр­дым убеж­де­ни­ем в вели­чай­шей насто­я­тель­но­сти и важ­но­сти сво­его начи­на­ния, когда они отда­дут­ся ему со всею душою до кон­ца дней, или же когда люди, при­ни­маю­щи­е­ся за состав­ле­ние исто­рии, счи­та­ют обя­за­тель­ным под­гото­вить себя жиз­нен­ным опы­том; ина­че неве­же­ство исто­ри­ков нико­гда не кон­чит­ся» (XII. 28a, 3—5). Оче­вид­но, образ «иде­аль­но­го» исто­ри­ка Поли­бий созда­вал по соб­ст­вен­но­му обра­зу и подо­бию, ибо обла­дал все­ми необ­хо­ди­мы­ми дан­ны­ми, им пере­чис­лен­ны­ми.

Зато сво­их кол­лег по перу он кри­ти­ку­ет нещад­но и дале­ко не все­гда объ­ек­тив­но. Доста­ёт­ся Филар­ху (II. 56—63), Фабию Пик­то­ру (III. 8), Фео­пом­пу (VIII. 11—13), Кал­ли­сфе­ну (XII. 17—22) и дру­гим. Но осо­бен­но ярост­но хулит Поли­бий сици­лий­ско­го исто­рио­гра­фа Тимея из Тав­ро­ме­ния, чей труд он про­дол­жил при изло­же­нии собы­тий в Запад­ном Сре­ди­зем­но­мо­рье (I. 5. 1). Тимей пло­хо зна­ет то, о чем повест­ву­ет; он пишет лишь на осно­ва­нии пись­мен­ных источ­ни­ков, не обла­дая необ­хо­ди­мым опы­том; он не толь­ко оши­ба­ет­ся, но и созна­тель­но лжёт (обви­не­ние осо­бен­но тяж­кое)⁶⁶; его сочи­не­ние не обла­да­ет нагляд­но­стью; речи у Тимея состав­ле­ны неуме­ло и достой­ны раз­ве лишь шко­ля­ра; он черес­чур при­дир­чив к дру­гим исто­ри­кам, кри­ти­куя их за то, в чем и сам гре­шен и т.д. Кри­ти­ке Тимея посвя­ще­на вся XII кни­га!

Меж­ду тем неком­пе­тент­ность и лжи­вость сици­лий­ско­го исто­ри­ка может быть постав­ле­на под сомне­ние хотя бы тем фак­том, что Поли­бий про­дол­жил его труд — ведь если бы сочи­не­ние Тимея было настоль­ко неудач­ным, то сле­до­ва­ло бы не про­дол­жать его, а зано­во изло­жить иска­жён­ные им собы­тия. Вме­сто это­го Поли­бий заим­ст­ву­ет у Тимея нема­ло сведе­ний по исто­рии Запад­но­го Сре­ди­зем­но­мо­рья⁶⁷, а заод­но и лето­счис­ле­ние по олим­пи­а­дам⁶⁸. Он сам при­зна­ёт мно­го­сто­рон­ние позна­ния сици­лий­ца и его при­леж­ность⁶⁹, ого­ва­ри­ва­ясь, что тот несве­дущ лишь в неко­то­рых пред­ме­тах (XII. 27a. 3). Поче­му же тогда послед­ний под­вер­га­ет­ся столь бес­по­щад­ной кри­ти­ке? При­чи­ны это­го оче­вид­ны: Тимей — кон­ку­рент, чьей сла­ве ахе­ец явно завидо­вал (XII. 26d)⁷⁰. К тому же Поли­бия, бал­кан­ско­го гре­ка, никак не устра­и­ва­ло, что в центр сво­его повест­во­ва­ния с пре­тен­зи­ей на уни­вер­саль­ную исто­рию тот ста­вил Сици­лию⁷¹. Так что, хотя у Тимея и были серь­ёз­ные недо­стат­ки, Поли­бий, несо­мнен­но, их пре­уве­ли­чил и сам ока­зал­ся пови­нен в том, в чем обви­нял пред­ше­ст­вен­ни­ка — в при­страст­но­сти и при­дир­чи­во­сти.

Но как работал сам Поли­бий?

Бес­спор­но, он под­хо­дил к делу самым серь­ёз­ным обра­зом. Исто­рик хоро­шо знал исто­ри­че­скую лите­ра­ту­ру — об этом свиде­тель­ст­ву­ет хотя бы его поле­ми­ка с мно­го­чис­лен­ны­ми исто­ри­ка­ми. Прав­да, ахе­ец упо­ми­нал с.19 её пре­иму­ще­ст­вен­но с поле­ми­че­ски­ми целя­ми и крайне ред­ко пря­мо при­зна­вал, что чер­па­ет оттуда фак­ты (см.: III. 56. 2). Неуди­ви­тель­но, что вопрос об источ­ни­ках «Все­об­щей исто­рии» весь­ма сло­жен⁷². Работал Поли­бий, поми­мо исто­ри­че­ских трудов, и с мате­ри­а­ла­ми рим­ских, родос­ских, воз­мож­но, ахей­ских архи­вов⁷³, о чём свиде­тель­ст­ву­ют цити­ру­е­мые им тек­сты дого­во­ров меж­ду Римом и Кар­фа­ге­ном (III. 22. 4—13; 24. 3—13; 25. 2—8), Филип­пом Македон­ским и Ган­ни­ба­лом (VII. 9), Римом и это­лий­ца­ми (XXI. 32. 2—15), анти­селев­кид­ской коа­ли­ци­ей во гла­ве с Римом и Антиохом III (XXI. 45), поста­нов­ле­ние сена­та об Алек­сан­дре и Лаоди­ке (XXXIII. 18. 12—13) и др. Не раз бесе­до­вал исто­рик и с оче­вид­ца­ми собы­тий — нуми­дий­ским царем Мас­си­нис­сой, галат­ской цари­цей Хио­ма­рой, дру­зья­ми Пер­сея Македон­ско­го, людь­ми, знав­ши­ми Ган­ни­ба­ла и др. (II. 48. 12; IX. 25. 3—4; XXI. 38. 7; XXIX. 8. 10; XXXIV. 10. 6—7). Во вре­мя сво­их мно­го­чис­лен­ных поездок Поли­бий бывал на местах опи­сы­вае­мых собы­тий — в Ита­лии, Испа­нии, Афри­ке, Гал­лии, в т.ч. Аль­пах (III. 48. 2; 59, 7; X. 11. 4), пред­по­ла­га­лось, что он посе­тил бере­га Гел­лес­пон­та и даже Экба­та­ны (запад­ный Иран), но осно­ва­ний для таких выво­дов (cp.: V. 44; X. 27; XVI. 29) недо­ста­точ­но⁷⁴. Как уже гово­ри­лось, он сам был свиде­те­лем мно­гих опи­сан­ных им собы­тий — Третьей Македон­ской, Третьей Пуни­че­ской, Нуман­тин­ской войн, внут­ри­по­ли­ти­че­ских пери­пе­тий в Гре­ции и Риме в 170—140-х гг.

Все это поз­во­ли­ло собрать Поли­бию бога­тей­ший мате­ри­ал, в одних слу­ча­ях уни­каль­ный, а в дру­гих более подроб­ный и досто­вер­ный, чем у иных авто­ров. При этом он тща­тель­но ана­ли­зи­ро­вал его, срав­ни­вал раз­лич­ные вер­сии, уточ­нял лока­ли­за­цию, хро­но­ло­гию, ход собы­тий, не гово­ря уже о при­чин­но-след­ст­вен­ных свя­зях. Хотя, как гово­ри­лось выше, Поли­бий не все­гда прав в сво­их спо­рах с дру­ги­ми исто­ри­ка­ми, хоро­шо уже то, что он вооб­ще при­во­дит их вер­сии, тогда как, ска­жем, Фукидид, чьим после­до­ва­те­лем во мно­гом он был⁷⁵, огра­ни­чи­ва­ет­ся толь­ко соб­ст­вен­ной. В целом Поли­бию уда­лось твор­че­ски пере­ра­ботать собран­ный мате­ри­ал и при­дать сво­е­му тру­ду внут­рен­нее един­ство⁷⁶.

Весь­ма инте­ре­сен метод изло­же­ния Поли­бия. Преж­де все­го нуж­но отме­тить, что в ряде слу­ча­ев (в отли­чие от Фукидида и Ксе­но­фон­та) он гово­рит о себе от пер­во­го лица (XXXVII. 3. 2 и далее). Автор даже спе­ци­аль­но объ­яс­ня­ет, поче­му это дела­ет (XXXVII. 4) — оче­вид­но, это было шагом нестан­дарт­ным. Не исклю­че­но, что исто­рик везде писал о себе в пер­вом лице, а в дру­гих слу­ча­ях на третье его заме­ни­ли экс­церп­то­ры⁷⁷.

Стиль Поли­бия сухо­ват, что при­зна­ёт и он сам (IX. 1. 2), одна­ко цель авто­ра не раз­влечь чита­те­ля, а дать настав­ле­ние государ­ст­вен­ным мужам. Неко­то­рые его рас­суж­де­ния труд­но назвать ина­че как зануд­ст­вом (III. 47—48; V. 98. 1—10; 31—33; IX. 14—15; XV. 34—36). Меж­ду тем с.20 и ему не чуж­ды дра­ма­ти­че­ские при­ё­мы, при­чём он пере­да­ёт напря­же­ние момен­та с помо­щью скром­ных выра­зи­тель­ных средств, но одно это уже уси­ли­ва­ет эффект. Тако­во опи­са­ние штур­ма Сард, когда вои­ны с зами­ра­ни­ем серд­ца следят, как их това­ри­щи заби­ра­ют­ся на кру­тую ска­лу (VII. 17)⁷⁸. Высо­чай­ше­го нака­ла дости­га­ет изло­же­ние в рас­ска­зе о пле­не­нии и гибе­ли Ахея (VIII. 19—23). Рас­сказ дости­га­ет куль­ми­на­ции, когда схва­чен­но­го Ахея при­во­дят к Антио­ху: «Когда Кам­бил с това­ри­ща­ми вошли в палат­ку и поса­ди­ли на зем­лю ско­ван­но­го Ахея, Антиох оце­пе­нел от изум­ле­ния и дол­го хра­нил мол­ча­ние; нако­нец, тро­ну­тый видом стра­даль­ца, запла­кал. Про­изо­шло это, так мне, по край­ней мере, кажет­ся, отто­го, что Антиох постиг всю неот­вра­ти­мость и неис­по­веди­мость уда­ров судь­бы» (VIII. 22. 9—10). Крат­ко, но впе­чат­ля­ю­ще опи­са­но зре­ли­ще после бит­вы при Ладе (XVI. 8. 8—10). Не лишён Поли­бий и чув­ства юмо­ра. При­мер тому — исто­рия с Мой­ра­ге­ном, кото­ро­го уже разде­ли и при­гото­ви­лись пытать, как вдруг допра­ши­вав­ше­го его Нико­ст­ра­та позва­ли по како­му-то делу. «Мой­ра­ген очу­тил­ся в стран­ном поло­же­нии, не под­даю­щем­ся опи­са­нию: несколь­ко пала­чей сто­я­ло уже с под­ня­ты­ми бича­ми, дру­гие у ног его рас­кла­ды­ва­ли орудия пыт­ки, но по уда­ле­нии Нико­ст­ра­та они сто­я­ли в недо­уме­нии, погляды­вая друг на дру­га и ожи­дая, не вер­нёт­ся ли Нико­ст­рат. Но вре­мя про­хо­ди­ло, мало-пома­лу пала­чи один за дру­гим уда­ля­лись, и Мой­ра­ген остал­ся один» (XV. 28. 1—4). Таким обра­зом, Поли­бий соблюл одно из выдви­гав­ших­ся им тре­бо­ва­ний — о нагляд­но­сти изло­же­ния. Дру­гое дело, что худо­же­ст­вен­ные кра­соты не были для него само­це­лью и глав­ным сред­ст­вом воздей­ст­вия на чита­те­ля.

Стре­мит­ся Поли­бий и к объ­ек­тив­но­сти, неред­ко руко­вод­ст­ву­ясь прин­ци­пом «Пла­тон друг, но исти­на доро­же». Так, он не скры­ва­ет отсут­ст­вия воен­ных талан­тов у почи­тае­мо­го им Ара­та (IV. 8. 5—6), пишет, что Арат кое-что ута­и­вал в сво­их мему­а­рах (II. 47. 11), рас­ска­зы­ва­ет о его дву­лич­ной поли­ти­ке по отно­ше­нию к Македо­нии, ахей­цам и Корин­фу (IV. 47—50)⁷⁹. Очень осто­рож­но оце­ни­ва­ет Поли­бий харак­тер Ган­ни­ба­ла. Хотя исто­рик и осве­дом­лён о мно­гих небла­го­вид­ных поступ­ках кар­фа­ген­ско­го пол­ко­во­д­ца, он воз­дер­жи­ва­ет­ся от стро­гих суж­де­ний, ибо на поведе­ние Ган­ни­ба­ла «силь­но вли­я­ли и часто направ­ля­ли его не толь­ко вну­ше­ния дру­зей, но ещё боль­ше обсто­я­тель­ства» (IX. 22—26). Отри­ца­тель­но отно­сясь к Филип­пу V Македон­ско­му, Поли­бий всё же хва­лит его за про­яв­лен­ные настой­чи­вость и вели­чие души (XVI. 28. 3—9).

Но во мно­гих слу­ча­ях исто­рик не смог пре­одо­леть при­страст­но­сти в изло­же­нии собы­тий. Так, он пато­ло­ги­че­ски нена­видит это­лий­цев, вра­гов Ахей­ско­го сою­за, при­пи­сы­вая им все мыс­ли­мые и немыс­ли­мые поро­ки и пре­ступ­ле­ния. Как выра­зил­ся К. фон Фриц, «это­лий­цы на про­тя­же­нии почти все­го труда Поли­бия явля­ют собою обра­зец вар­вар­ства и поли­ти­че­ско­го злоб­ства»⁸⁰. Конеч­но, это­лий­цы дава­ли с.21 серь­ёз­ные пово­ды для обви­не­ний в свой адрес, одна­ко и кри­ти­ка Поли­бия дале­ко не все­гда спра­вед­ли­ва. Он, напри­мер, уве­ря­ет, буд­то это­лий­цы нача­ли Союз­ни­че­скую вой­ну исклю­чи­тель­но из стра­сти к гра­бе­жам и раз­бо­ям, а в каче­стве пред­ло­га исполь­зо­ва­ли наме­ре­ние мес­сен­цев перей­ти на сто­ро­ну Македо­нии и Ахей­ской лиги (IV. 3. 1—2; 5. 8). Меж­ду тем это был не пред­лог? а одна из важ­ней­ших при­чин кон­флик­та — перед лицом мощ­но­го македон­ско-ахей­ско­го аль­ян­са отпа­де­ние Мес­се­ны (а так­же Элиды) пред­став­ля­ло для Это­лии серь­ёз­ную угро­зу⁸¹.

В дру­гом месте Поли­бий пишет о замыс­лах это­лий­цев всту­пить в союз с Македо­ни­ей и Спар­той про­тив ахей­цев, что послу­жи­ло при­чи­ной Клео­ме­но­вой вой­ны (II. 45—46). Тем самым он и обви­ня­ет это­лий­цев в недоб­рых замыс­лах, и оправ­ды­ва­ет Ара­та, кото­рый, не в силах совла­дать с Клео­ме­ном, обра­тил­ся за помо­щью к Македо­нии и пожерт­во­вал ради это­го неза­ви­си­мо­стью Ахей­ско­го сою­за. Одна­ко упо­мя­ну­тые пла­ны это­лий­цев, как пока­зы­ва­ет ана­лиз обста­нов­ки, не име­ли места быть⁸², а пото­му Поли­бий может под­пасть под обви­не­ние в созна­тель­ной лжи, кото­рое предъ­яв­лял Тимею (см. выше). Что же до Ара­та, то он, полу­чив помощь от македо­нян про­тив Спар­ты, отдал им Акро­ко­ринф — ключ к Пело­пон­не­су, что ста­ви­ло Ахайю под кон­троль Македо­нии. Поли­бий писал, что мож­но счи­тать пре­да­те­лем того, кто впус­ка­ет вра­га в род­ной город ради соб­ст­вен­ной выго­ды и отда­ет роди­ну под чужую, более силь­ную власть (XVIII. 15. 1—3). Это опре­де­ле­ние вполне при­ло­жи­мо к Ара­ту, кото­рый сдал Анти­го­ну Досо­ну Акро­ко­ринф и тем поста­вил ахей­цев под кон­троль Македо­нии⁸³, но Поли­бий от это­го выво­да воз­дер­жи­ва­ет­ся.

Кри­ти­куя это­лий­цев за набе­ги и раз­бои, он в то же вре­мя спо­кой­но оправ­ды­ва­ет рас­пра­ву ахей­цев с Ман­ти­не­ей, пере­шед­шей на сто­ро­ну Клео­ме­на (II. 57—58). Хотя это сде­ла­ла груп­пи­ров­ка, захва­тив­шая власть в ходе внут­рен­ней рас­при, нака­за­но было всё насе­ле­ние⁸⁴ — боль­шин­ство жите­лей про­да­ли в раб­ство, а неко­то­рых каз­ни­ли или отпра­ви­ли в цепях в Македо­нию. Сам город был пере­име­но­ван в Анти­го­нию в честь македон­ско­го царя Анти­го­на Досо­на, захва­тив­ше­го её сов­мест­но с ахей­ца­ми (Plut. Arat. 45). Нена­вист­ные Поли­бию это­лий­цы подоб­ных рас­прав не учи­ня­ли.

Исто­рик хва­лит рим­лян за то, что они почти не устра­и­ва­ют засад, пред­по­чи­тая откры­тый бой (XIII. 3. 7). Но уже в сле­дую­щей кни­ге он без стес­не­ния опи­сы­ва­ет, как его люби­мый герой, Сци­пи­он Стар­ший, отпра­вил вме­сте с посла­ми шпи­о­нов, кото­рые раз­веда­ли рас­по­ло­же­ние вра­же­ско­го лаге­ря. Затем пере­го­во­ры были пре­рва­ны, а вра­же­ский лагерь сожжён в резуль­та­те ноч­ной ата­ки. Из «мно­гих слав­ных подви­гов, совер­шён­ных Сци­пи­о­ном, этот, как мне кажет­ся, был самым бле­стя­щим и пора­зи­тель­ным», — заклю­ча­ет Поли­бий, слов­но не заме­чая про­ти­во­ре­чия с преж­ним пас­са­жем о чест­но­сти рим­лян на войне с.22 (XIV. 2—5)⁸⁵. Как тут не согла­сить­ся с К. Циг­ле­ром: «Про­слав­ляя сво­их дру­зей, как ахей­цев, так и рим­лян, преж­де все­го Сци­пи­о­нов, он (Поли­бий) часто, без сомне­ния, пере­би­рал через край»⁸⁶.

Тем не менее пере­оце­ни­вать эти и дру­гие слу­чаи не сто­ит, и в целом, бес­спор­но, ахей­ский исто­рик срав­ни­тель­но объ­ек­ти­вен, а его при­страст­ность каса­ет­ся не столь­ко самих фак­тов, сколь­ко оце­нок, с кото­ры­ми мож­но и не согла­шать­ся.

Осо­бый вопрос — государ­ст­вен­но-поли­ти­че­ские воз­зре­ния Поли­бия. Когда он гово­рит о про­ти­во­бор­стве дер­жав, для него «поче­му?» озна­ча­ло «с помо­щью какой кон­сти­ту­ции?», ибо, по его мне­нию, имен­но государ­ст­вен­ное устрой­ство обу­слов­ли­ва­ет успе­хи неуда­чи (см.: VI. 1. 9—10)⁸⁷. «Рим­ляне бла­го­да­ря осо­бен­ным свой­ствам сво­их учреж­де­ний и муд­ро­сти сво­их реше­ний не толь­ко одо­ле­ли кар­фа­ге­нян, …но немно­го спу­стя ста­ли обла­да­те­ля­ми всей оби­тае­мой зем­ли» (III. 118. 9). Поэто­му несколь­ки­ми пред­ло­же­ни­я­ми ниже Поли­бий при­сту­па­ет к рас­смот­ре­нию рим­ско­го государ­ст­вен­но­го устрой­ства и фор­му­ли­ро­ва­нию соб­ст­вен­ных государ­ст­вен­но-поли­ти­че­ских воз­зре­ний, чему посвя­ще­на вся шестая кни­га.

Раз­ви­вая идеи Пла­то­на и Ари­сто­те­ля, исто­рик ука­зы­ва­ет, что суще­ст­ву­ет шесть форм государ­ст­вен­но­го устрой­ства — три пра­виль­ных, монар­хия, ари­сто­кра­тия и демо­кра­тия, и три извра­щён­ных, тира­ния, оли­гар­хия и охло­кра­тия. Они рож­да­ют­ся, раз­ви­ва­ют­ся и, при­дя в упа­док, после­до­ва­тель­но сме­ня­ют друг дру­га (VI. 3—9)⁸⁸, обра­зуя еди­ный кон­сти­ту­ци­он­ный цикл, ana­kyk­lo­sis (тер­мин, введен­ный в поли­ти­че­скую тео­рию Поли­би­ем)⁸⁹.

Таким обра­зом, каж­дый из шести видов государ­ст­вен­но­го устрой­ства неустой­чив. Выход — в соче­та­нии луч­ших качеств раз­ных поли­ти­че­ских систем, т.н. «сме­шан­ная кон­сти­ту­ция» (mik­te). Мысль эта была общим местом поли­ти­че­ских кон­цеп­ций эпо­хи элли­низ­ма⁹⁰. Одна­ко Поли­бий впер­вые выска­зал мысль, что образ­цом «сме­шан­ной кон­сти­ту­ции» явля­ет­ся рим­ская. Нелег­ко решить, ари­сто­кра­ти­ей, монар­хи­ей или демо­кра­ти­ей явля­ет­ся Рим (VI. 11. 11). Ари­сто­кра­ти­че­ский эле­мент пред­став­лен в нем сена­том, монар­хи­че­ский — кон­су­ла­ми, демо­кра­ти­че­ский — народ­ным собра­ни­ем (VI. 11—17). При­чем они не про­ти­во­сто­ят друг дру­гу, а обна­ру­жи­ва­ют еди­но­ду­шие, а если одна из вла­стей захо­чет воз­вы­сить­ся над дру­ги­ми, то те смо­гут уме­рить её при­тя­за­ния (VI. 18). Это обес­пе­чи­ва­ет государ­ству рав­но­ве­сие и устой­чи­вость (VI. 19, 6—7)⁹¹.

Конеч­но, эта схе­ма, как и тео­рия ana­kyk­lo­sis’а, бес­спор­но, упро­ща­ет поло­же­ние дел. Рим был ари­сто­кра­ти­че­ским государ­ст­вом, и в одном месте Поли­бий ого­ва­ри­ва­ет­ся, что решаю­щую роль в при­ня­тии реше­ний игра­ет в Риме сенат (VI. 51. 6), одна­ко не дела­ет отсюда выво­да о пре­об­ла­да­нии ари­сто­кра­ти­че­ско­го эле­мен­та. «Док­три­на с.23 сме­шан­ной кон­сти­ту­ции с её мира­жом разде­ле­ния вла­стей и почти авто­ма­ти­че­ской систе­мой сдер­жек и про­ти­во­ве­сов засло­ня­ет от него в выс­шей сте­пе­ни про­ду­ман­ную струк­ту­ру поли­ти­че­ской жиз­ни, кото­рая в то вре­мя обес­пе­чи­ва­ла гос­под­ство зна­ти (no­bi­les)»⁹². Страсть к изящ­ным тео­ре­ти­че­ским постро­е­ни­ям поме­ша­ла при­знать Поли­бию оче­вид­ный факт, посколь­ку он раз­ру­шил бы сим­мет­рию его схе­мы. Обра­ща­ет на себя так­же вни­ма­ние, что Поли­бий опи­сы­ва­ет государ­ст­вен­ное устрой­ство Рима вре­мен бит­вы при Кан­нах (VI. 11. 1—2), а оно ко вре­ме­ни Поли­бия, есте­ствен­но, пре­тер­пе­ло изме­не­ния. Одна­ко в глав­ном ахей­ский исто­рик прав — соче­та­ние ари­сто­кра­ти­че­ско­го, монар­хи­че­ско­го и демо­кра­ти­че­ско­го начал в рим­ской кон­сти­ту­ции при­сут­ст­во­ва­ло, хотя доля их не была рав­ной.

Ста­биль­ность рим­ской систе­мы, по мне­нию исто­ри­ка, обес­пе­чи­ва­ет так­же бого­бо­яз­нен­ность рим­лян — Поли­бий в богов не верил, но счи­тал рели­гию удоб­ным сред­ст­вом под­дер­жа­ния вла­сти над тол­пой, при­ме­ром чему и был Рим (VI. 56. 6—9; X. 2. 10—12; 4. 5—8; 11. 7; 14. 2). Стро­го гово­ря, пере­вес сена­та в при­ня­тии реше­ний так­же был плю­сом в гла­зах Поли­бия, имен­но в этом каче­стве он и упо­ми­на­ет его в срав­не­нии с Кар­фа­ге­ном, где поло­же­ние яко­бы было иным (VI. 51. 6). Ещё один важ­ный фак­тор — уме­ние заим­ст­во­вать от соседей всё луч­шее (VI. 25. 11).

Пре­иму­ще­ство рим­ской поли­ти­че­ской систе­мы Поли­бий видит не толь­ко в её внут­рен­ней ста­биль­но­сти, но и в том, что она вку­пе с эффек­тив­ной воен­ной орга­ни­за­ци­ей обес­пе­чи­ла ему гос­под­ство над всем оби­тае­мым миром (VI. 50. 4).

Опас­но­стью для любо­го государ­ст­вен­но­го устрой­ства Поли­бий счи­та­ет пре­ступ­ле­ние меры (клас­си­че­ская теза эллин­ских муд­ре­цов), в резуль­та­те кото­рой государ­ство может ска­тить­ся к худ­шей из поли­ти­че­ских систем — охло­кра­тии, вла­сти тол­пы (VI. 57. 5—9). Власть над поко­рён­ны­ми удер­жи­ва­ет­ся теми же сред­ства­ми, что и при­об­ре­та­ет­ся (X. 36. 5—6), преж­де все­го доб­ле­стью и уме­рен­но­стью⁹³, в Риме же нали­цо начав­ший­ся упа­док нра­вов (XXXII. 11. 3—7). Впро­чем, для Поли­бия оче­вид­но, что и рим­ское государ­ство не веч­но, он ука­зы­ва­ет, что будет рас­смат­ри­вать его «воз­рас­та­ние, наи­выс­шее раз­ви­тие, рав­но как и пред­сто­я­щий ему пере­ход в состо­я­ние обрат­ное» (VI. 9. 12). И он не ошиб­ся.

Что каса­ет­ся фило­соф­ских взглядов Поли­бия, то им при­сущ эклек­тизм или, если выра­зить­ся мяг­че, син­тез раз­лич­ных фило­соф­ских воз­зре­ний⁹⁴. Он испы­тал на себе вли­я­ние идей Пла­то­на, Ари­сто­те­ля, сто­и­ков. Важ­ней­ши­ми Поли­бий счи­тал эти­че­ские вопро­сы (XII. 26c. 4), кото­рым уде­лил нема­ло места в сво­ём труде. Оста­но­вим­ся на важ­ней­шем из них — про­бле­ме нрав­ст­вен­но­сти в поли­ти­ке. С одной сто­ро­ны, Поли­бий согла­шал­ся с тем, что под­чи­не­ние сла­бых силь­ны­ми нор­ма⁹⁵ — её сфор­му­ли­ро­вал ещё Фукидид (I. 76. 2; с.24 V. 105. 2)⁹⁶. Но в то же вре­мя исто­рик высту­па­ет про­тив отож­дест­вле­ния вла­сти «с гру­бой силой, как то дела­ют дру­гие поли­ти­че­ские тео­ре­ти­ки, гор­дя­щи­е­ся сво­им реа­ли­сти­че­ским под­хо­дом. Напро­тив, он не раз дела­ет акцент на том, что поли­ти­ка гру­бой силы пло­ха даже с точ­ки зре­ния сило­вой поли­ти­ки»⁹⁷. Нагляд­ный при­мер — вар­вар­ство Филип­па V. кото­рый во вре­мя Союз­ни­че­ской вой­ны не толь­ко разо­рял зем­ли это­лий­цев, что было в поряд­ке вещей, но и раз­ру­шал хра­мы и ста­туи богов в отмест­ку на ана­ло­гич­ные дей­ст­вия про­тив­ни­ка. Одна­ко Поли­бий счи­та­ет, что нель­зя упо­доб­лять­ся вра­гу в таких вещах, и Филипп ско­рее добил­ся бы друж­бы с это­лий­ца­ми вели­ко­ду­ши­ем, неже­ли подоб­ной жесто­ко­стью (V. 11—12).

Исто­рик вкла­ды­ва­ет в уста это­лий­ца Фения тезис о том, что над­ле­жит «или побеж­дать в борь­бе, или поко­рять­ся силь­ней­ше­му» (XVIII. 4. 3; то же см.: Plut. Mar., 31. 5). Сход­ным обра­зом выра­жа­ет­ся и ахе­ец Ари­стен (XXIV. 14. 4). Но харак­тер­но, что в пер­вом слу­чае так гово­рит пред­ста­ви­тель нена­вист­ных исто­ри­ку это­лий­цев, а во вто­ром высту­па­ет с воз­ра­же­ни­я­ми кумир Поли­бия Фило­пе­мен (XXIV. 15). Воз­ра­же­ния эти тем более при­ме­ча­тель­ны, что речь идет о под­чи­не­нии Риму, кото­рое Поли­бий в целом оправ­ды­вал. Фило­пе­мен гово­рит, что пре­крас­но пони­ма­ет — рано или позд­но Элла­да пол­но­стью попа­дёт под власть рим­лян. Но к чему торо­пить это вре­мя? К чему поощ­рять наклон­но­сти силь­но­го к угне­те­нию сла­бо­го? Надо выпол­нять лишь те тре­бо­ва­ния рим­лян, кото­рые пред­у­смот­ре­ны дого­во­ром, коль послед­ние извест­ны сво­ей вер­но­стью согла­ше­ни­ям. «Если они ста­нут предъ­яв­лять нам какие-либо неза­кон­ные тре­бо­ва­ния, то напо­ми­на­ни­ем о наших пра­вах мы сдер­жим их раз­дра­же­ние и хоть немно­го смяг­чим горечь их власт­ных пове­ле­ний» (XXIV. 15. 3). Прав­да, при­дер­жи­ва­ясь такой поли­ти­ки во вре­мя Третьей Македон­ской вой­ны, Поли­бий попал в изгна­ние, но важ­на сама мысль об «иде­аль­ном» под­чи­не­нии как посте­пен­ном, воз­мож­но более мяг­ком пере­хо­де под власть силь­ней­ше­го.

Отно­ше­ние к рим­ля­нам так­же было для Поли­бия серь­ёз­ной нрав­ст­вен­ной про­бле­мой. Счи­тая элли­нов выше дру­гих наро­дов (V. 90. 8), он не раз упо­ми­на­ет об обра­ще­нии их в раб­ство рим­ля­на­ми (IX. 39, 3; XXII. 11. 9). В дру­гом месте исто­рик рас­ска­зы­ва­ет, как кон­сул Аци­лий Глаб­ри­он велел надеть желез­ный ошей­ник на это­лий­ских послов (XX. 10. 8), чья лич­ность непри­кос­но­вен­на⁹⁸. Некий Аге­лай в 217 г. срав­ни­ва­ет рим­лян и кар­фа­ге­нян с надви­нув­шей­ся тучей — кто бы из них ни победил, пла­тить при­дёт­ся элли­нам. Элли­нам и македо­ня­нам надо объ­еди­нить­ся в борь­бе с этой угро­зой (V. 104). Ко вре­ме­ни Поли­бия это мог­ло зву­чать лишь как анти­рим­ский выпад — Кар­фа­ген ника­кой угро­зы уже не пред­став­лял, да и сам при­зыв Аге­лая, по-види­мо­му, явля­ет­ся вымыс­лом Поли­бия⁹⁹. Исто­рик обли­ча­ет бес­со­вест­ный захват с.25 рим­ля­на­ми Сар­ди­нии, счи­тая её одной из важ­ней­ших при­чин Ган­ни­ба­ло­вой вой­ны (I. 88. 11—12; 10. 1—3; III. 15. 10). Обра­ща­ет на себя вни­ма­ние и объ­ек­тив­ное отно­ше­ние к злей­ше­му вра­гу Рима Ган­ни­ба­лу (см. выше). Его отец Гамиль­кар Бар­ка, так­же ярый недруг рим­лян, при­зна­ёт­ся «вели­чай­шим вождём того вре­ме­ни по уму и отва­ге» (I. 64. 6). Эти и мно­гие дру­гие при­ме­ры свиде­тель­ст­ву­ют о том, что Поли­бий, хотя и счи­тал рим­ское заво­е­ва­ние вели­чай­шим дея­ни­ем ty­che, отно­сил­ся к рим­ля­нам весь­ма неод­но­знач­но. Поче­му же он всё-таки поло­жи­тель­но оце­ни­вал уста­нов­ле­ние их вла­сти над ойку­ме­ной?

При­чин тому несколь­ко. Есте­ствен­но, в годы моло­до­сти он явно не был сто­рон­ни­ком рим­лян. Одна­ко 17 лет, про­ведён­ные в Ита­лии не про­па­ли для него даром, тем более что исто­рик общал­ся дале­ко не с худ­ши­ми пред­ста­ви­те­ля­ми рим­ско­го ноби­ли­те­та. Ока­за­ло на него воздей­ст­вие и «оба­я­ние силы» рим­лян¹⁰⁰. К тому же не слиш­ком гиб­кая поли­ти­ка Диея и Кри­то­лая в Ахайе не мог­ла не вызвать у него раз­дра­же­ния. Имен­но этих людей и их сто­рон­ни­ков он счи­тал глав­ны­ми винов­ни­ка­ми учи­нён­но­го рим­ля­на­ми в 147—146 гг. погро­ма. Рим­ское гос­под­ство ста­ло казать­ся един­ст­вен­ной надеж­ной гаран­ти­ей от таких экс­цес­сов.

И всё же при­зна­ние рим­лян не про­шло для сове­сти Поли­бия даром. При­мер тому — обсуж­де­ние вопро­са о спра­вед­ли­во­сти напа­де­ния рим­лян на Кар­фа­ген в 149 г. Одни гово­ри­ли, что Рим уни­что­жа­ет дав­не­го вра­га; дру­гие счи­та­ли, что нали­цо неспро­во­ци­ро­ван­ная агрес­сия; третьи упре­ка­ли рим­лян за то, что те не сра­зу предъ­яви­ли свои тре­бо­ва­ния к кар­фа­ге­ня­нам, а лишь посте­пен­но, одно дру­го­го тяже­лее, что напо­ми­на­ет образ дей­ст­вий ковар­ных само­держ­цев; чет­вёр­тые, нако­нец, счи­та­ли, что раз Кар­фа­ген сдал­ся на милость Рима, то он обя­зан был выпол­нять любые усло­вия, в про­тив­ном же слу­чае дол­жен поне­сти нака­за­ние (XXXVII. 1—2). Аргу­мен­та­ция чет­вёр­той груп­пы наи­бо­лее обсто­я­тель­на, и не вызы­ва­ет сомне­ний, что имен­но этой точ­ки зре­ния дер­жал­ся ахей­ский исто­рик¹⁰¹. Меж­ду тем ина­че как цинич­ной её не назо­вешь — не сам ли Поли­бий преж­де гово­рил о вели­ко­ду­шии к побеж­дён­но­му? Цинизм¹⁰² оста­вал­ся един­ст­вен­ной пози­ци­ей, поз­во­ляв­шей ему оправ­ды­вать «подви­ги» рим­лян. Одна­ко не будем стро­го судить вели­ко­го исто­ри­ка. Глав­ное, что он нам поведал о мно­го­чис­лен­ных собы­ти­ях той бур­ной эпо­хи, дал почув­ст­во­вать её дух, а согла­шать­ся или нет с его выво­да­ми — дело чита­те­ля.