Немецкая буржуазная историография античности новейшего времени (1917—1975)

с.124 Насто­я­щий обзор воз­ник в свя­зи с под­готов­кой груп­пою уни­вер­си­тет­ских кафедр, во гла­ве с кафед­рой исто­рии древ­не­го мира Мос­ков­ско­го уни­вер­си­те­та, ново­го учеб­но­го посо­бия по исто­рио­гра­фии антич­но­сти. Состав­лен­ный нами очерк вышел за рам­ки обыч­ной гла­вы в учеб­ни­ке и, как нам кажет­ся, мог бы пред­став­лять само­сто­я­тель­ный инте­рес для тех, кто следит за раз­ви­ти­ем нау­ки об антич­но­сти в новей­шее вре­мя. Гер­ма­ния по пра­ву счи­та­лась колы­бе­лью евро­пей­ской нау­ки об антич­но­сти; про­следить судь­бы клас­си­че­ско­го немец­ко­го анти­ко­веде­ния в век кри­зи­са бур­жу­аз­но­го обще­ства и бур­жу­аз­ной нау­ки было бы полез­но со всех точек зре­ния — и для уяс­не­ния тен­ден­ций раз­ви­тия бур­жу­аз­но­го анти­ко­веде­ния вооб­ще, и для пра­виль­но­го суж­де­ния о вкла­де, кото­рый немец­кая бур­жу­аз­ная исто­рио­гра­фия внес­ла в раз­ра­бот­ку древ­ней исто­рии.

Исто­рио­гра­фи­че­ская акту­аль­ность такой работы так­же оче­вид­на. В совет­ской лите­ра­ту­ре есть ряд цен­ных кри­ти­че­ских обзо­ров по отдель­ным пери­о­дам и про­бле­мам немец­ко­го бур­жу­аз­но­го анти­ко­веде­ния XX в., име­ет­ся так­же боль­шое коли­че­ство рецен­зий на отдель­ные труды немец­ких уче­ных¹, с.125 одна­ко связ­но­го обще­го очер­ка новей­шей немец­кой бур­жу­аз­ной нау­ки об антич­но­сти до сих пор не суще­ст­ву­ет; нет тако­го очер­ка, насколь­ко нам извест­но, и в зару­беж­ной исто­рио­гра­фии².

Насто­я­щий обзор не пре­тен­ду­ет на без­услов­ную ори­ги­наль­ность. Мы мно­гим обя­за­ны нашим пред­ше­ст­вен­ни­кам; содер­жа­тель­ные про­блем­ные обзо­ры, рав­но как и спе­ци­аль­ные рецен­зии раз­лич­ных совет­ских авто­ров, были для нас цен­ны­ми опор­ны­ми веха­ми, без кото­рых общий очерк тако­го рода был бы про­сто невоз­мо­жен. Свою зада­чу мы виде­ли имен­но в сведе­нии воеди­но уже име­ю­щих­ся раз­роз­нен­ных мате­ри­а­лов с тем, чтобы на их осно­ве пред­ста­вить кар­ти­ну обще­го раз­ви­тия немец­ко­го бур­жу­аз­но­го анти­ко­веде­ния в новей­шее вре­мя. Наше вни­ма­ние было сосре­дото­че­но глав­ным обра­зом на раз­ви­тии бур­жу­аз­ной исто­рио­гра­фии антич­но­сти в Гер­ма­нии (после вто­рой миро­вой вой­ны — с.126 в ФРГ). Тем не менее мы сочли целе­со­об­раз­ным при­со­еди­нить к основ­но­му обзо­ру несколь­ко заме­ча­ний о раз­ви­тии анти­ко­веде­ния в Австрии ввиду чрез­вы­чай­но тес­ных свя­зей и схо­же­сти судеб соот­вет­ст­ву­ю­щих клас­си­че­ских дис­ци­плин в этой стране и в Гер­ма­нии.

I. Пери­од с 1917 до 1945 г.

В Гер­ма­нии после пер­вой миро­вой вой­ны исто­ри­че­ская нау­ка пере­жи­ва­ла труд­ные годы. Дли­тель­ная импе­ри­а­ли­сти­че­ская вой­на исто­щи­ла силы стра­ны и до пре­де­ла нака­ли­ла соци­аль­ную обста­нов­ку. Воен­ное пора­же­ние кай­зе­ров­ской Гер­ма­нии и при­тя­га­тель­ный при­мер Совет­ской Рос­сии уско­ри­ли раз­ви­тие немец­ко­го демо­кра­ти­че­ско­го дви­же­ния. Ноябрь­ская рево­лю­ция 1918 г. сме­ла про­гнив­шую монар­хию и поста­ви­ла вопрос о пере­да­че вла­сти рабо­чим и сол­дат­ским сове­там. Лишь с боль­шим трудом и глав­ным обра­зом бла­го­да­ря оппор­ту­ни­сти­че­ской пози­ции соци­ал-демо­кра­ти­че­ских лиде­ров, при­вед­шей к рас­ко­лу рабо­че­го клас­са, немец­кой бур­жу­а­зии уда­лось пога­сить пла­мя рево­лю­ции. Одна­ко и в после­дую­щие годы бур­жу­аз­ной Вей­мар­ской рес­пуб­ли­ки соци­аль­ная обста­нов­ка в стране про­дол­жа­ла оста­вать­ся напря­жен­ной.

В этих усло­ви­ях, в осо­бен­но­сти в пер­вые после­во­ен­ные годы, поло­же­ние гер­ман­ской нау­ки и уче­ных было дей­ст­ви­тель­но тяже­лым³. Непре­кра­щаю­щи­е­ся эко­но­ми­че­ские и финан­со­вые труд­но­сти, умень­ше­ние государ­ст­вен­ных дота­ций на раз­ви­тие обра­зо­ва­ния и нау­ки и обу­слов­лен­ное этим сокра­ще­ние шта­тов уни­вер­си­тет­ских пре­по­да­ва­те­лей и науч­ных работ­ни­ков име­ли тяж­кие послед­ст­вия, в част­но­сти и для немец­ко­го анти­ко­веде­ния. Рез­ко сокра­ща­ет­ся пуб­ли­ка­ция книг и дис­сер­та­ций, при­оста­нав­ли­ва­ет­ся выход ряда пери­о­ди­че­ских изда­ний. Мно­гие пре­по­да­ва­те­ли и уче­ные, оста­вив свои заня­тия, в поис­ках хле­ба насущ­но­го долж­ны были брать­ся за любую работу, давав­шую реаль­ный зара­боток. Рез­кое сни­же­ние науч­ной актив­но­сти при­ве­ло к тому, что немец­кая нау­ка об антич­но­сти утра­ти­ла свое пер­вен­ст­ву­ю­щее поло­же­ние, усту­пив место более интен­сив­но раз­ви­вав­ше­му­ся анти­ко­веде­нию Фран­ции, Англии и США.

с.127 Но дело не огра­ни­чи­лось одним лишь сокра­ще­ни­ем науч­ной про­дук­ции. Имен­но в Гер­ма­нии наи­бо­лее пол­но обна­ру­жил­ся тот внут­рен­ний, идео­ло­ги­че­ский упа­док, тот кри­зис миро­воз­зре­ния, кото­рый в эпо­ху импе­ри­а­лиз­ма стал харак­те­рен вооб­ще для все­го бур­жу­аз­но­го мира. И общее неустой­чи­вое поло­же­ние, и лич­ные невзго­ды, обру­шив­ши­е­ся в Гер­ма­нии на бур­жу­аз­ную интел­ли­ген­цию сред­ней руки, кото­рая в основ­ном и постав­ля­ла кад­ры для нау­ки, неве­ро­ят­но содей­ст­во­ва­ли росту пес­си­ми­сти­че­ских, дека­дент­ских настро­е­ний и вызва­ли к жиз­ни соот­вет­ст­ву­ю­щие фило­соф­ские док­три­ны. Огром­ный успех име­ла напи­сан­ная еще во вре­мя вой­ны, а опуб­ли­ко­ван­ная толь­ко теперь кни­га мюн­хен­ско­го лите­ра­то­ра Осваль­да Шпен­гле­ра (1880—1936) «Закат Евро­пы» (Der Un­ter­gang des Abendlan­des. Bd. I—II. Mün­chen, 1920—1922; рус. пер.: Т. 1. М.; Пг., 1923).

Шпен­глер реши­тель­но высту­пил про­тив тра­ди­ци­он­ной док­три­ны исто­риз­ма, то есть пред­став­ле­ния о про­грес­сив­ном, обу­слов­лен­ном дей­ст­ви­ем опре­де­лен­ных зако­нов раз­ви­тии чело­ве­че­ско­го обще­ства. Это­му пред­став­ле­нию о еди­ном исто­ри­че­ском про­цес­се Шпен­глер про­ти­во­по­ста­вил свое уче­ние о само­сто­я­тель­ных куль­ту­рах, или цик­лах раз­ви­тия, каж­дый из кото­рых совер­ша­ет­ся на осно­ве извест­ной расо­во-гео­гра­фи­че­ской общ­но­сти. Таких осо­бен­ных куль­тур Шпен­глер насчи­ты­ва­ет восемь: куль­ту­ры еги­пет­ская, индий­ская, вави­лон­ская, китай­ская, «апол­ло­нов­ская» (гре­ко-рим­ская), «маги­че­ская» (визан­тий­ско-араб­ская), «фау­стов­ская» (запад­но­ев­ро­пей­ская) и майя.

Ходом исто­рии, по Шпен­гле­ру, управ­ля­ет судь­ба. В каж­дой куль­ту­ре дей­ст­ву­ют свои осо­бен­ные, при­су­щие толь­ко дан­ной расе, мисти­че­ские и ирра­цио­наль­ные нача­ла, само­раз­ви­тие и само­вы­ра­же­ние кото­рых состав­ля­ет содер­жа­ние отдель­но­го цик­ла. Кон­ге­ни­аль­ное позна­ние этих начал людь­ми дру­гой куль­ту­ры в прин­ци­пе невоз­мож­но; исклю­че­ние дела­ет­ся лишь для людей «фау­стов­ской», запад­но­ев­ро­пей­ской куль­ту­ры, кото­рая, таким обра­зом, про­воз­гла­ша­ет­ся выс­шей из всех.

Отри­цая дей­ст­вие объ­ек­тив­ных исто­ри­че­ских зако­нов, Шпен­глер при­зна­ет для сво­их куль­тур­ных цик­лов лишь один закон и одну фор­му раз­ви­тия, схо­жую с фор­мой раз­ви­тия любо­го живо­го орга­низ­ма, с таки­ми же пери­о­да­ми рож­де­ния, ста­нов­ле­ния, рас­цве­та и упад­ка. В каж­дом куль­тур­ном цик­ле мож­но выде­лить две глав­ные ста­дии: ста­дию роста, или соб­ст­вен­но куль­ту­ры, харак­те­ри­зу­ю­щу­ю­ся рас­кры­ти­ем с.128 твор­че­ских сил наро­да, раз­ви­ти­ем искусств и гума­ни­тар­но­го зна­ния, и ста­дию упад­ка, или циви­ли­за­ции, кото­рой при­су­щи тех­ни­цизм, мили­та­ризм и бюро­кра­тия. Сход­ство этих фаз раз­ви­тия дает воз­мож­ность про­веде­ния ана­ло­гии, что, по Шпен­гле­ру, явля­ет­ся важ­ней­шим оруди­ем исто­ри­че­ско­го позна­ния. Совре­мен­ная Евро­па, соглас­но Шпен­гле­ру, пере­жи­ва­ет имен­но ста­дию циви­ли­за­ции, и ее наро­ды долж­ны отда­вать себе в этом отчет, чтобы не идти напе­ре­кор исто­ри­че­ско­му раз­ви­тию, а луч­ше при­спо­со­бить­ся к нему.

Сво­им успе­хом кни­га Шпен­гле­ра обя­за­на тому, что она как нель­зя луч­ше отра­зи­ла дека­дент­ские настро­е­ния бур­жу­аз­ной интел­ли­ген­ции и при­да­ла им, так ска­зать, науч­ную фор­му⁴. Док­три­на Шпен­гле­ра ока­за­ла боль­шое вли­я­ние на после­дую­щую бур­жу­аз­ную фило­со­фию исто­рии, в част­но­сти и на тео­ре­ти­че­скую интер­пре­та­цию антич­но­сти. Исход­ные момен­ты здесь были ука­за­ны уже самим Шпен­гле­ром, кото­рый вооб­ще широ­ко исполь­зо­вал антич­ный мате­ри­ал для луч­ше­го истол­ко­ва­ния — путем кон­траст­но­го сопо­став­ле­ния — запад­но­ев­ро­пей­ской, «фау­стов­ской» куль­ту­ры. Про­стран­но рас­суж­да­ет Шпен­глер об общем харак­те­ре антич­ной куль­ту­ры, об ее основ­ном духов­ном нача­ле, ее «сим­во­ле». При этом исто­рию неза­ви­си­мой Гре­ции он отно­сит к ста­дии соб­ст­вен­но куль­ту­ры, а исто­рию рим­лян — к ста­дии циви­ли­за­ции, и в упад­ке антич­но­сти видит пол­ную ана­ло­гию упад­ку совре­мен­но­го запад­но­ев­ро­пей­ско­го мира. В усло­ви­ях обще­го кри­зи­са мно­гим на Запа­де эта ана­ло­гия каза­лась оче­вид­ной, и вслед за Шпен­гле­ром к теме паде­ния антич­но­сти все чаще ста­ли обра­щать­ся и спе­ци­а­ли­сты. В бур­жу­аз­ном анти­ко­веде­нии идеи Шпен­гле­ра лег­ко при­ви­лись еще и пото­му, что поч­ва для их вос­при­я­тия дав­но уже была под­готов­ле­на трудом соот­вет­ст­ву­ю­щих пред­ше­ст­вен­ни­ков. Так, Эд. Мей­ер задол­го до Шпен­гле­ра высту­пил про­тив тра­ди­ци­он­но­го исто­риз­ма, — с его верою в логи­че­ски после­до­ва­тель­ный ход раз­ви­тия и дей­ст­вие объ­ек­тив­ных исто­ри­че­ских зако­нов, и вза­мен пред­став­ле­ния о еди­ном исто­ри­че­ском про­цес­се выдви­нул свое уче­ние о двух авто­ном­ных и схо­жих цик­лах раз­ви­тия — антич­ном и запад­но­ев­ро­пей­ском.

Фило­со­фия Шпен­гле­ра была фило­со­фи­ей упад­ка не толь­ко пото­му, что она сили­лась дать сочув­ст­вен­ное объ­яс­не­ние упад­ку совре­мен­ной бур­жу­аз­ной циви­ли­за­ции, но и пото­му, с.129 что она зна­ме­но­ва­ла отказ от тра­ди­ци­он­ной науч­ной мето­до­ло­гии. Вза­мен объ­ек­тив­ной исто­ри­че­ской зако­но­мер­но­сти она выдви­га­ла на пер­вый план мисти­че­ское нача­ло, пра­ду­хов­ный харак­тер рас, созда­вая тем самым повод для мисти­че­ско­го, расист­ско­го пере­тол­ко­ва­ния исто­рии. Не слу­чай­но, что имен­но фило­со­фия Шпен­гле­ра ста­ла одним из источ­ни­ков фор­ми­ро­ва­ния нацист­ской идео­ло­гии. Утвер­жде­ние идей Шпен­гле­ра в немец­кой бур­жу­аз­ной исто­рио­гра­фии объ­ек­тив­но под­готав­ли­ва­ло ее к усво­е­нию фило­со­фии нациз­ма.

Одна­ко в пол­ной мере пагуб­ное воздей­ст­вие новой «фило­со­фии жиз­ни» на исто­ри­че­скую нау­ку ска­за­лось лишь со вре­ме­нем. Пер­во­на­чаль­но в немец­ком анти­ко­веде­нии про­дол­жа­ли дей­ст­во­вать проч­но усво­ен­ные науч­ные тра­ди­ции пози­ти­виз­ма, чему в нема­лой сте­пе­ни спо­соб­ст­во­ва­ли, с одной сто­ро­ны, непре­кра­щаю­ще­е­ся при­бы­ва­ние ново­го исто­ри­че­ско­го мате­ри­а­ла, тре­бо­вав­ше­го рацио­наль­ной сво­ей обра­бот­ки, а с дру­гой, — про­дол­жав­ша­я­ся дея­тель­ность уче­ных стар­ше­го поко­ле­ния, работав­ших в тра­ди­ци­он­ной мане­ре.

После вой­ны воз­об­но­ви­лось уча­стие немец­ких уче­ных в архео­ло­ги­че­ском обсле­до­ва­нии оча­гов древ­ней циви­ли­за­ции. Важ­ное зна­че­ние име­ло уча­стие Адоль­фа Шуль­те­на в рабо­те спе­ци­аль­ной испан­ской комис­сии, кото­рая на про­тя­же­нии ряда лет вела рас­коп­ки одно­го из важ­ней­ших цен­тров древ­ней Ибе­рии — Нуман­ции. Нача­тая еще до вой­ны пуб­ли­ка­ция резуль­та­тов этих рас­ко­пок была теперь доведе­на Шуль­те­ном до кон­ца (Schul­ten A. Nu­man­tia. Bd. I—IV. Mün­chen, 1914—1931)⁵. Немец­кие архео­ло­ги про­дол­жа­ли так­же иссле­до­ва­ние поло­сы рим­ских погра­нич­ных укреп­ле­ний вре­ме­ни Импе­рии (так назы­вае­мо­го лиме­са). В осо­бен­но­сти обсто­я­тель­но была обсле­до­ва­на поло­са этих укреп­ле­ний меж­ду Сред­ним Рей­ном и Дуна­ем. Резуль­та­ты этих работ, мно­го дав­ших для уточ­не­ния наших пред­став­ле­ний об отно­ше­ни­ях Рима с древни­ми гер­ман­ца­ми, пуб­ли­ко­ва­лись в фун­да­мен­таль­ном труде «Верх­не­гер­ман­ско-ретий­ский лимес Рим­ской импе­рии» (Der ober­ger­ma­ni­sch-rä­ti­sche Li­mes des Rö­mer­rei­ches. Bd. I—XIV. 1894—1938).

В после­во­ен­ные годы в Гер­ма­нии про­дол­жа­лись работы по изда­нию и иссле­до­ва­нию достав­лен­ных архео­ло­ги­че­ски­ми рас­коп­ка­ми ново­го вре­ме­ни эпи­гра­фи­че­ских и папи­ро­ло­ги­че­ских мате­ри­а­лов. Под­готав­ли­ва­лись к изда­нию оче­ред­ные с.130 тома фун­да­мен­таль­ных сво­дов гре­че­ских и латин­ских над­пи­сей (Inscrip­tio­nes Grae­cae: боль­шое и малое изда­ния; Cor­pus Inscrip­tio­num La­ti­na­rum). Фри­дри­хом Гил­ле­ром фон Гер­т­рин­ге­ном было завер­ше­но пере­из­да­ние заме­ча­тель­но­го сбор­ни­ка важ­ней­ших гре­че­ских над­пи­сей, состав­лен­но­го в свое вре­мя Виль­гель­мом Дит­тен­бер­ге­ром (Dit­ten­ber­ger W. Syl­lo­ge Inscrip­tio­num Grae­ca­rum. Edi­tio III. Vol. I—IV. Lip­siae, 1915—1924).

Уси­лен­но труди­лись папи­ро­ло­ги. Наряду с про­дол­же­ни­ем нача­тых ранее серий­ных изда­ний (сре­ди них круп­ней­шее — Prei­sig­ke F., Bi­la­bel F., Kiessling E. Sam­mel­buch grie­chi­scher Ur­kun­den aus Ägyp­ten. Bd. I—, Strass­burg, 1915—) Уль­ри­хом Виль­ке­ном было пред­при­ня­то новое изда­ние дело­вых папи­ру­сов пто­ле­ме­ев­ско­го вре­ме­ни (Wil­cken U. Ur­kun­den der Pto­le­mäer­zeit. Bd. I—II. Ber­lin, 1922—1957). На осно­ве пред­ва­ри­тель­ных работ Ф. Прейзиг­ке было нача­то изда­ние в выс­шей сте­пе­ни цен­ных посо­бий, без кото­рых теперь не обхо­дит­ся ни один папи­ро­лог, — обще­го лек­си­ко­на гре­че­ских дело­вых папи­ру­сов и над­пи­сей из Егип­та (Prei­sig­ke F., Kiessling E. Wör­ter­buch der grie­chi­schen Pa­py­ru­sur­kun­den etc. Bd. I—. Ber­lin, 1925—) и спис­ков исправ­ле­ний к уже издан­ным дело­вым папи­ру­сам (Be­rich­ti­gungslis­te der grie­chi­schen Pa­py­ru­sur­kun­den aus Ägyp­ten. Bd. I—. Strass­burg, 1922—). Вышли так­же новые отлич­ные введе­ния в папи­ро­ло­гию В. Шубар­та (Schu­bart W. Ein­füh­rung in die Pa­py­rus­kun­de. Ber­lin, 1918) и К. Прейзен­дан­ца (Prei­sen­danz K. Pa­py­rus­kun­de und Pa­py­rus­forschung. Leip­zig, 1933).

Наряду с иссле­до­ва­ни­ем вновь обна­ру­жен­ных эпи­гра­фи­че­ских и папи­ро­ло­ги­че­ских пер­во­ис­точ­ни­ков про­дол­жа­лось изу­че­ние и тра­ди­ци­он­ных лите­ра­тур­ных источ­ни­ков. Здесь осо­бо надо отме­тить выдаю­щий­ся труд Фелик­са Яко­би, пред­при­няв­ше­го новое изда­ние фраг­мен­тов сочи­не­ний древ­не­гре­че­ских исто­ри­ков, с исчер­пы­ваю­щим фило­ло­ги­че­ским и исто­ри­че­ским ком­мен­та­ри­ем (Jaco­by F. Die Frag­men­te der grie­chi­schen His­to­ri­ker. Tl. I—. Ber­lin, 1923—). Колос­саль­ное это пред­при­я­тие затя­ну­лось на пол­сто­ле­тия и лишь сей­час при­бли­зи­лось к завер­ше­нию.

При­ток новых мате­ри­а­лов сти­му­ли­ро­вал дея­тель­ность выдаю­щих­ся немец­ких анти­ко­ве­дов стар­ше­го поко­ле­ния. Эд. Мей­ер в после­во­ен­ные годы уси­лен­но про­дол­жал работать над пере­из­да­ни­ем сво­ей «Исто­рии древ­но­сти». Вме­сте с тем увиде­ли свет его новые капи­таль­ные труды, посвя­щен­ные позд­ней антич­но­сти — рим­ско­му прин­ци­па­ту с.131 и воз­ник­но­ве­нию хри­сти­ан­ства (о них пой­дет речь ниже). К. Ю. Белох наряду с завер­ше­ни­ем пере­из­да­ния сво­ей «Гре­че­ской исто­рии» выпу­стил труд по исто­рии ран­не­го Рима (Be­loch K. J. Rö­mi­sche Ge­schich­te bis zum Be­ginn der Pu­ni­schen Krie­gen. Ber­lin; Leip­zig, 1926), сочи­не­ние, отли­чаю­ще­е­ся харак­тер­ны­ми для Бело­ха обсто­я­тель­но­стью изло­же­ния и склон­но­стью к рис­ко­ван­ным дати­ров­кам и рекон­струк­ци­ям. У. Виль­кен, поми­мо спе­ци­аль­ных папи­ро­ло­ги­че­ских штудий, о кото­рых уже упо­ми­на­лось, и иссле­до­ва­ний по вре­ме­ни элли­низ­ма, дал небес­по­лез­ный общий очерк гре­че­ской исто­рии (Wil­cken U. Grie­chi­sche Ge­schich­te im Rah­men der Al­ter­tumsge­schich­te. Mün­chen, 1924). Нако­нец Уль­рих фон Вила­мо­виц-Мел­лен­дорф, при­знан­ный гла­ва немец­кой клас­си­че­ской фило­ло­гии, сле­дуя сво­е­му пред­став­ле­нию об уни­вер­саль­ном харак­те­ре нау­ки клас­си­че­ской фило­ло­гии, уже в пре­клон­ном воз­расте создал ряд цен­ных трудов, посвя­щен­ных важ­ней­шим аспек­там соци­аль­но-поли­ти­че­ской и куль­тур­ной жиз­ни древ­них гре­ков⁶.

Наряду с пред­ста­ви­те­ля­ми стар­ше­го поко­ле­ния в после­во­ен­ные годы высту­пи­ли и новые уче­ные, чье уча­стие в осо­бен­но­сти про­яви­лось в раз­ра­бот­ке отдель­ных пери­о­дов и тем антич­ной исто­рии. С этим новым поко­ле­ни­ем все более ста­ли втор­гать­ся в нау­ку об антич­но­сти и те новые идеи, рож­де­ние кото­рых было обу­слов­ле­но кри­зи­сом бур­жу­аз­но­го миро­со­зер­ца­ния и бур­жу­аз­но­го исто­риз­ма. Прав­да, эти новые вея­ния обна­ру­жи­лись не везде сра­зу и с оди­на­ко­вой силой. Так, в изу­че­нии ран­не­гре­че­ской исто­рии на пер­вых порах сохра­ня­лось тра­ди­ци­он­ное направ­ле­ние. В нача­ле два­дца­тых годов была опуб­ли­ко­ва­на кни­га погиб­ше­го во вре­мя вой­ны Дидри­ха Фим­ме­на «Кри­то-микен­ская куль­ту­ра» (Fim­men D. Die kre­ti­sch-my­ke­ni­sche Kul­tur. Leip­zig; Ber­lin, 1921). Она под­во­ди­ла итог преды­ду­щей поло­се архео­ло­ги­че­ских иссле­до­ва­ний и дава­ла общий обзор до- и прото­гре­че­ских куль­тур III—II тыс. до н. э. В то же вре­мя обна­ру­жи­лась тен­ден­ция шире при­вле­кать срав­ни­тель­ный мате­ри­ал для реше­ния тем­ных про­блем ран­не­гре­че­ской циви­ли­за­ции. Эмиль Форрер, иссле­дуя хетт­ские кли­но­пис­ные тек­сты из Богаз­кея, обра­тил с.132 осо­бое вни­ма­ние на встре­чаю­щи­е­ся здесь упо­ми­на­ния о стране Ахий­я­ва. В этой послед­ней он увидел Ахей­скую дер­жа­ву, государ­ство дого­ме­ров­ских гре­ков, суще­ст­во­вав­шее в Малой Азии уже в XIV в. до н. э.⁷ Гипо­те­за Форре­ра встре­ти­ла, одна­ко, силь­ные воз­ра­же­ния со сто­ро­ны дру­гих иссле­до­ва­те­лей, в част­но­сти Фер­ди­нан­да Зомме­ра, кото­рый ука­зы­вал на шат­кость общих постро­е­ний Форре­ра и обос­но­вы­вал линг­ви­сти­че­скую неубеди­тель­ность сбли­же­ния Ah­hija­va хетт­ских тек­стов с гре­че­ским Ἀχαιοί⁸.

В после­во­ен­ный пери­од рез­ко упал инте­рес к клас­си­че­ским эпо­хам гре­че­ской исто­рии. Зато воз­рос­ло вни­ма­ние ко вре­ме­ни элли­низ­ма, и объ­яс­ня­лось это не одним лишь при­то­ком новых мате­ри­а­лов. Воен­ные и соци­аль­ные потря­се­ния послед­них лет поро­ди­ли в немец­кой бур­жу­а­зии тос­ку по «силь­ной вла­сти», спо­соб­ной окон­ча­тель­но пода­вить рево­лю­ци­он­но-демо­кра­ти­че­ское дви­же­ние и уста­но­вить в стране «желез­ный порядок». Шови­ни­сти­че­ские и реван­шист­ские настро­е­ния еще более подо­гре­ва­ли эту тягу к «ново­му поряд­ку» и «ново­му рей­ху». Есте­ствен­ным было то вни­ма­ние, кото­рое ста­ло уде­лять­ся немец­ки­ми бур­жу­аз­ны­ми исто­ри­ка­ми пере­ход­но­му вре­ме­ни меж­ду клас­си­кой и элли­низ­мом, когда, по их пред­став­ле­ни­ям, раз­ло­жив­ший­ся от избыт­ка сво­бо­ды гре­че­ский мир был спа­сен цели­тель­ным вме­ша­тель­ст­вом македон­ских царей. Отсюда — став­шие уже тра­ди­ци­он­ны­ми для немец­кой бур­жу­аз­ной исто­рио­гра­фии раз­вен­ча­ние Демо­сфе­на и иде­а­ли­за­ция его про­тив­ни­ков Филип­па и Алек­сандра. Пока­за­тель­ной в этом отно­ше­нии была уже появив­ша­я­ся в кон­це вой­ны кни­га Энгель­бер­та Дре­рупа «Из исто­рии древ­ней адво­кат­ской рес­пуб­ли­ки», с под­за­го­лов­ком «Демо­сфен и его вре­мя» (Dre­rup E. Aus einer al­ten Ad­vo­ka­ten­re­pub­lik. De­mos­the­nes und sei­ne Zeit. [Stu­dien zur Ge­schich­te und Kul­tur des Al­ter­tums. Bd. VIII. H. 3/4.] Pa­der­born, 1916)⁹. Автор выно­сит суро­вый при­го­вор Демо­сфе­ну и дру­гим афин­ским с.133 «адво­ка­там», кото­рые сво­и­ми реча­ми под­стре­ка­ли народ к ненуж­ной войне с Филип­пом. Истин­ным пат­риотом был Исо­крат, «чело­век с креп­ки­ми поли­ти­че­ски­ми убеж­де­ни­я­ми», «ари­сто­кра­ти­че­ская нату­ра». Он пони­мал, что буду­щее элли­нов — в сою­зе с Македо­ни­ей и в их сов­мест­ной борь­бе с «нацио­наль­ным вра­гом» — Пер­си­ей. Бит­ва при Херо­нее, соглас­но Дре­рупу, была не тра­ги­че­ским кон­цом сво­бод­ной и неза­ви­си­мой Элла­ды, а зако­но­мер­ным завер­ше­ни­ем цели­тель­ной для гре­ков объ­еди­ни­тель­ной поли­ти­ки, кото­рую про­во­дил Филипп Македон­ский.

В этом же году, когда Дре­руп опуб­ли­ко­вал свой пам­флет про­тив афин­ской демо­кра­тии, ряд круп­ней­ших немец­ких анти­ко­ве­дов высту­пил с пуб­лич­ны­ми, харак­тер­но состав­лен­ны­ми докла­да­ми об Алек­сан­дре Македон­ском: В. Коль­бе — в Росто­ке, В. Отто — в Мар­бур­ге и У. фон Вила­мо­виц-Мел­лен­дорф — в Бер­лине. После миро­вой вой­ны тема Алек­сандра — его лич­но­сти, его заво­е­ва­тель­ных похо­дов, его импе­рии — ста­но­вит­ся одной из излюб­лен­ных в немец­кой исто­рио­гра­фии. У. Виль­кен пуб­ли­ку­ет ряд ста­тей, посвя­щен­ных отдель­ным аспек­там поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти Алек­сандра¹⁰, а затем и общий очерк «Алек­сандр Вели­кий» (Wil­cken U. Ale­xan­der der Gros­se. Leip­zig, 1931), где лич­ность и дела македон­ско­го царя пред­став­ле­ны — в рус­ле арри­а­нов­ской тра­ди­ции — в силь­но иде­а­ли­зи­ро­ван­ном виде. Но осо­бое зна­че­ние име­ла кни­га моло­до­го мюн­хен­ско­го уче­но­го Гель­му­та Бер­ве «Импе­рия Алек­сандра на про­со­по­гра­фи­че­ском осно­ва­нии» (Ber­ve H. Das Ale­xan­der­reich auf pro­so­po­gra­phi­scher Grundla­ge. Bd. I—II. Mün­chen, 1926).

Труд Бер­ве состо­ит из двух частей: в пер­вой систе­ма­ти­че­ски рас­смат­ри­ва­ют­ся важ­ней­шие инсти­ту­ты государ­ства Алек­сандра — цар­ский двор, вой­ско и систе­ма управ­ле­ния, — все подан­ное и поня­тое сквозь приз­му лич­ных наме­ре­ний и дей­ст­вий царя; во вто­рой части дает­ся обзор сведе­ний о всех исто­ри­че­ских пер­со­на­жах, кото­рые дей­ст­ви­тель­но или мни­мо нахо­ди­лись в каких-либо отно­ше­ни­ях с вели­ким царем (свы­ше 900 имен и соот­вет­ст­ву­ю­щих очер­ков, рас­по­ло­жен­ных в алфа­вит­ном поряд­ке).

с.134 Труд Бер­ве — цен­ней­шее посо­бие, без кото­ро­го не может обой­тись ни один иссле­до­ва­тель, если он всерь­ез зани­ма­ет­ся изу­че­ни­ем вре­ме­ни Алек­сандра. Вме­сте с тем кни­га Бер­ве свиде­тель­ст­во­ва­ла об утвер­жде­нии в немец­кой исто­ри­че­ской нау­ке ново­го, про­со­по­гра­фи­че­ско­го направ­ле­ния в его наи­бо­лее реак­ци­он­ной фор­ме. Автор не толь­ко ста­вил в центр иссле­до­ва­ния выдаю­щу­ю­ся исто­ри­че­скую лич­ность; он все раз­ви­тие избран­но­го пери­о­да сво­дил к дей­ст­ви­ям этой наде­лен­ной осо­бы­ми гени­аль­ны­ми каче­ства­ми сверх­лич­но­сти, помыс­лы и поступ­ки кото­рой буд­то бы опре­де­ля­лись недо­сти­жи­мы­ми, ирра­цио­наль­ны­ми побуж­де­ни­я­ми ее духа. В такой трак­тов­ке места и роли лич­но­сти в исто­рии надо видеть отра­же­ние вос­хо­дя­ще­го к Ниц­ше и став­ше­го харак­тер­ным для немец­кой бур­жу­аз­ной исто­рио­гра­фии куль­та геро­ев; вме­сте с тем это — пред­вос­хи­ще­ние одно­го из важ­ней­ших момен­тов в фашист­ской интер­пре­та­ции все­мир­ной исто­рии.

В исто­рии Рима, как и в исто­рии Гре­ции, клас­си­че­ская эпо­ха Рес­пуб­ли­ки не вызы­ва­ла осо­бо­го инте­ре­са. Вни­ма­ние уче­ных сосре­дото­чи­лось на пере­ход­ных, кри­зис­ных пери­о­дах, при­чем и здесь пре­иму­ще­ст­вен­ный инте­рес вызы­ва­ла дея­тель­ность выдаю­щих­ся пол­ко­вод­цев и поли­ти­ков. В 1918 г. вышла в свет моно­гра­фия Эд. Мей­е­ра «Монар­хия Цеза­ря и прин­ци­пат Пом­пея» (Meyer Ed. Cae­sars Mo­nar­chie und das Prin­ci­pat des Pom­pei­us. Stuttgart; Ber­lin, 1918)¹¹. В про­ти­во­вес Момм­зе­ну, видев­ше­му в рим­ском прин­ци­па­те сво­его рода диар­хию, а с дру­гой сто­ро­ны, и тем иссле­до­ва­те­лям, кото­рые склон­ны были под­чер­ки­вать в прин­ци­па­те его монар­хи­че­ское нача­ло (Гардт­ха­у­зен и др.), Мей­ер дока­зы­вал ари­сто­кра­ти­че­ски-рес­пуб­ли­кан­ский харак­тер прин­ци­па­та. Август, по его мне­нию, дей­ст­ви­тель­но стре­мил­ся к вос­ста­нов­ле­нию рес­пуб­ли­ки. Резуль­та­том его уси­лий яви­лось созда­ние осо­бой фор­мы рес­пуб­ли­кан­ско­го устрой­ства, при кото­рой вся пол­нота вла­сти при­над­ле­жа­ла сена­ту, а его охра­ни­те­лем был пер­вый чело­век в государ­стве — прин­цепс. В этой сво­ей поли­ти­ке Август ско­рее был про­дол­жа­те­лем дела Пом­пея, неже­ли Цеза­ря. Послед­ний, гени­аль­но опе­ре­жая свое вре­мя, стре­мил­ся уста­но­вить в Риме монар­хию элли­ни­сти­че­ско­го типа, меж­ду тем как Пом­пей вел дело имен­но к уста­нов­ле­нию кор­по­ра­тив­но­го прав­ле­ния ари­сто­кра­тии во гла­ве с пер­вым сре­ди рав­ных — прин­цеп­сом.

с.135 Кон­цеп­ция Мей­е­ра не была лише­на ост­ро­умия; у нее нашлись и сто­рон­ни­ки, напри­мер в совре­мен­ной англий­ской лите­ра­ту­ре — Н. Хэм­монд. Одна­ко по боль­шо­му сче­ту она была ущерб­на. За иде­а­ли­зи­ро­ван­ным юриди­че­ским фаса­дом прин­ци­па­та Мей­ер не видел дей­ст­ви­тель­но воз­ни­кав­шей монар­хии. Вдо­ба­вок он все поли­ти­че­ское раз­ви­тие Рима в пере­ход­ный пери­од сво­дил к дей­ст­ви­ям и помыс­лам выдаю­щих­ся поли­ти­ков: Пом­пея, Цеза­ря, Авгу­ста. Соци­аль­ные осно­ва­ния иссле­ду­е­мой им систе­мы оста­ва­лись прак­ти­че­ски не учтен­ны­ми, и это силь­но обес­це­ни­ва­ло его труд.

Если у Эд. Мей­е­ра повы­шен­ное вни­ма­ние к поли­ти­че­ско­му твор­че­ству выдаю­щих­ся рим­лян носит еще ско­рее тра­ди­ци­он­ный харак­тер, то у пред­ста­ви­те­лей моло­до­го поко­ле­ния это вни­ма­ние прин­ци­пи­аль­но обос­но­вы­ва­ет­ся и нахо­дит выра­же­ние в созна­тель­но куль­ти­ви­ру­е­мом про­со­по­гра­фи­че­ском направ­ле­нии их штудий¹². Пока­за­тель­ны­ми были в этом отно­ше­нии работы М. Гель­це­ра и Ф. Мюн­це­ра. Мат­ти­ас Гель­цер реши­тель­но высту­пил про­тив момм­зе­нов­ско­го пони­ма­ния поли­ти­че­ской борь­бы и поли­ти­че­ских пар­тий в Риме¹³. Соглас­но Момм­зе­ну, эта борь­ба в послед­ние два века рес­пуб­ли­ки сво­ди­лась к борь­бе опти­ма­тов и попу­ля­ров, в кото­рых надо видеть соот­вет­ст­вен­но ари­сто­кра­ти­че­скую и демо­кра­ти­че­скую пар­тии. Гель­цер, наста­и­вая на свое­об­ра­зии соци­аль­но-поли­ти­че­ской дей­ст­ви­тель­но­сти древ­не­го Рима, отри­цал воз­мож­ность тако­го пря­мо­ли­ней­но­го, явно модер­ни­за­тор­ско­го пони­ма­ния борь­бы опти­ма­тов и попу­ля­ров как прин­ци­пи­аль­но­го про­ти­во­сто­я­ния ари­сто­кра­тии и демо­кра­тии. До тако­го чет­ко­го раз­ме­же­ва­ния поли­ти­че­ских прин­ци­пов рим­ская дей­ст­ви­тель­ность нико­гда не дохо­ди­ла. Прак­ти­че­ски поли­ти­че­ская жизнь направ­ля­лась ари­сто­кра­ти­че­ски­ми кла­на­ми и их выдаю­щи­ми­ся вождя­ми, по име­нам кото­рых и обо­зна­ча­лись с.136 так назы­вае­мые пар­тии (par­tes); поня­тие же «попу­ляр» озна­ча­ло не прин­ци­пи­аль­ную поли­ти­че­скую про­грам­му, а ско­рее так­ти­ку отдель­ных вождей ноби­ли­те­та. Вос­при­няв­ший эти взгляды Ф. Мюн­цер в сво­ей кни­ге «Рим­ские ари­сто­кра­ти­че­ские пар­тии и ари­сто­кра­ти­че­ские семьи» (Mün­zer F. Rö­mi­sche Adelspar­teien und Adelsfa­mi­lien. Stuttgart, 1920) дока­зы­вал, что поли­ти­че­ская жизнь Рима в первую оче­редь опре­де­ля­лась борь­бой знат­ных родов за вли­я­ние и власть. Родо­вые, семей­ные и лич­ные свя­зи меж­ду отдель­ны­ми пред­ста­ви­те­ля­ми зна­ти игра­ли в поли­ти­че­ской жиз­ни Рима гораздо боль­шую роль, чем это при­ня­то думать.

Иссле­до­ва­ния уче­ных про­со­по­гра­фи­че­ско­го направ­ле­ния име­ли извест­ное науч­ное зна­че­ние. Они пре­до­сте­ре­га­ли про­тив пря­мо­ли­ней­ной модер­ни­за­ции поли­ти­че­ской жиз­ни древ­них, ука­зы­ва­ли на дей­ст­ви­тель­но боль­шую роль тра­ди­ций, фамиль­ных и лич­ных свя­зей, ини­ци­а­ти­вы отдель­ных поли­ти­ков. Одна­ко по боль­шо­му сче­ту они вели к иска­же­нию исто­ри­че­ской кар­ти­ны. Игно­ри­руя соци­аль­ные осно­ва­ния поли­ти­че­ских тече­ний, прин­ци­пи­аль­ный харак­тер кон­флик­тов меж­ду зна­тью и наро­дом, зако­но­мер­ность и зна­чи­мость выступ­ле­ний рабов, непол­но­прав­ных ита­ли­ков и про­вин­ци­а­лов, они сво­ди­ли все бога­тое содер­жа­ние соци­аль­но-поли­ти­че­ской борь­бы в Риме к столк­но­ве­ни­ям внут­ри одно­го ноби­ли­те­та, к борь­бе лиде­ров этой при­ви­ле­ги­ро­ван­ной груп­пи­ров­ки за власть. В кон­це кон­цов про­со­по­гра­фи­че­ские иссле­до­ва­ния тако­го рода ничем суще­ст­вен­ным не отли­ча­лись от штудий ниц­ше­ан­ст­ву­ю­щих поклон­ни­ков куль­та геро­ев. Харак­тер­ным пред­ста­ви­те­лем этой груп­пы исто­ри­ков был в 20-х годах Ф. Гун­дольф, автор кни­ги «Цезарь. Исто­рия его сла­вы» (Gun­dolf F. Cae­sar. Ge­schich­te sei­nes Ruhms. Ber­lin, 1924). Рим­ский дик­та­тор изо­бра­жал­ся здесь как герой-спа­си­тель, как твор­че­ская сверх­лич­ность, сво­им гени­ем опре­де­ляв­шая раз­ви­тие Рим­ско­го государ­ства.

В более ака­де­ми­че­ском духе выдер­жа­ны иссле­до­ва­ния Эрн­ста Штей­на по исто­рии позд­не­ан­тич­но­го государ­ства. Зна­ток поли­ти­че­ских инсти­ту­тов, Штейн осо­бое вни­ма­ние уде­лял ана­ли­зу струк­ту­ры и функ­ций государ­ст­вен­но­го аппа­ра­та. Его самый зна­чи­тель­ный труд — «Исто­рия позд­ней Рим­ской импе­рии», пер­вый том кото­рой вышел в 1928 г. (Stein E. Ge­schich­te des spät­rö­mi­schen Rei­ches. Bd. 1. Wien, 1928). В этом томе рас­смат­ри­ва­ет­ся заклю­чи­тель­ный пери­од соб­ст­вен­но антич­ной исто­рии — от нача­ла прав­ле­ния Дио­кле­ци­а­на и до паде­ния Запад­ной Рим­ской импе­рии, то есть с 284 с.137 и до 476 г. н. э.¹⁴ Изло­же­ние отли­ча­ет­ся исклю­чи­тель­ной обсто­я­тель­но­стью, осо­бен­но в том, что каса­ет­ся эво­лю­ции государ­ст­вен­но­го строя. Одна­ко и Штейн тоже скло­нен к пере­оцен­ке роли «твор­че­ской лич­но­сти»; уде­ляя извест­ное вни­ма­ние соци­аль­ной жиз­ни, поло­же­нию и соста­ву раз­лич­ных сосло­вий, он все решаю­щие пере­ме­ны в государ­ст­вен­ной жиз­ни Рима объ­яс­ня­ет рефор­ма­тор­ской дея­тель­но­стью тех или иных импе­ра­то­ров.

Наряду с углуб­лен­ной раз­ра­бот­кой отдель­ных исто­ри­че­ских пери­о­дов про­дол­жа­лась работа и по изу­че­нию важ­ней­ших аспек­тов антич­ной циви­ли­за­ции. Здесь так­же наряду с про­дол­же­ни­ем ста­рых иссле­до­ва­тель­ских линий мож­но было заме­тить появ­ле­ние новых тен­ден­ций. В обла­сти антич­ной эко­но­ми­ки в 20-е и 30-е годы про­дол­жа­лась нача­тая когда-то еще К. Бюхе­ром и Эд. Мей­е­ром дис­кус­сия о сте­пе­ни раз­ви­тия про­мыш­лен­но­сти и тор­гов­ли в древ­нем мире. Линию Бюхе­ра про­дол­жал Иоганн Хазеб­рек¹⁵, его оппо­нен­та­ми высту­па­ли Э. Цибарт, В. Шван и др¹⁶. Из работ по исто­рии антич­но­го государ­ства и пра­ва, поми­мо упо­мя­ну­тых в дру­гой свя­зи трудов Э. Штей­на, выде­ля­ют­ся иссле­до­ва­ния Уль­ри­ха Кар­штед­та и Вик­то­ра Эрен­бер­га по исто­рии гре­че­ско­го, и в осо­бен­но­сти спар­тан­ско­го поли­са: пер­вый систе­ма­ти­че­ски иссле­до­вал государ­ст­вен­ные инсти­ту­ты¹⁷, вто­рой сосре­дото­чил вни­ма­ние на глав­ных эта­пах фор­ми­ро­ва­ния полис­но­го строя¹⁸. В обла­сти изу­че­ния антич­ной куль­ту­ры извест­ное зна­че­ние име­ли: общий очерк Валь­те­ра Отто «Исто­рия куль­ту­ры древ­но­сти» (Ot­to W. Kul­tur­ge­schich­te des Al­ter­tums. Mün­chen, 1925), кни­га, заме­ча­тель­ная сво­им вни­ма­ни­ем с.138 к куль­тур­но­му наследию древ­не­го Восто­ка и вза­и­мо­дей­ст­вию циви­ли­за­ций Запа­да и Восто­ка в век элли­низ­ма; затем трех­том­ная моно­гра­фия Эд. Мей­е­ра «Про­ис­хож­де­ние и нача­ло хри­сти­ан­ства» (Meyer Ed. Ursprung und An­fän­ge des Chris­ten­tums. Bd. I—III. Stuttgart; Ber­lin, 1921—1923), цен­ная скру­пу­лез­ным ана­ли­зом ново­за­вет­но­го пре­да­ния, но бес­по­мощ­ная в сво­ей кон­цеп­ции наив­но­го исто­риз­ма, сво­дя­ще­го исто­рию хри­сти­ан­ства к исто­рии про­по­вед­ни­ка Иису­са; и нако­нец неболь­шая, но содер­жа­тель­ная кни­га Мак­са Полен­ца «Поли­ти­че­ская мысль и уче­ние о государ­стве у древ­них гре­ков» (Poh­lenz M. Staatsge­dan­ke und Staatsleh­re der Grie­chen. Leip­zig, 1923). Работа Полен­ца инте­рес­на тем вни­ма­ни­ем и сочув­ст­ви­ем, с кото­рым автор про­сле­жи­ва­ет раз­ви­тие монар­хи­че­ской док­три­ны в Гре­ции в пери­од кри­зи­са поли­са (IV в. до н. э.). «Там, — заме­ча­ет автор, — где ока­зы­ва­ют­ся бес­силь­ны­ми поли­ти­че­ские инсти­ту­ты, взо­ры и надеж­ды направ­ля­ют­ся на отдель­ных людей, там рас­тет тос­ка по силь­ной руке, кото­рая может наве­сти порядок» (С. 143).

Эти харак­тер­ные для после­во­ен­ной бур­жу­аз­ной исто­рио­гра­фии настро­е­ния — страх перед усу­губ­ля­ю­щей­ся рево­лю­ци­он­ной ситу­а­ци­ей и тос­ка по «силь­ной вла­сти» — осо­бен­но про­яви­лись в тех работах, кото­рые спе­ци­аль­но трак­то­ва­ли о соци­аль­ной борь­бе в древ­но­сти и свя­зы­ва­ли упа­док антич­ной циви­ли­за­ции с раз­рас­та­ни­ем клас­со­вых анта­го­низ­мов¹⁹. Харак­тер­ной была в этом отно­ше­нии пози­ция Отто Зее­ка, кото­рый еще до миро­вой вой­ны в труде сво­ем о паде­нии антич­но­го мира высту­пил с тео­ри­ей «истреб­ле­ния луч­ших»²⁰. Теперь он опуб­ли­ко­вал отдель­ное извле­че­ние из это­го труда под загла­ви­ем «Исто­рия раз­ви­тия хри­сти­ан­ства», сопро­во­див его новым «прин­ци­пи­аль­ным» введе­ни­ем (Seeck O. Entwick­lungsge­schich­te des Chris­ten­tums. Stuttgart, 1921). Это — злоб­ный пам­флет на про­ле­та­ри­ат, про­ле­тар­скую рево­лю­цию и Совет­скую Рос­сию. Автор вновь раз­ви­ва­ет свой люби­мый тезис о том, что при­чи­ной гибе­ли антич­ной циви­ли­за­ции было имен­но «истреб­ле­ние луч­ших». Он про­во­дит пря­мую парал­лель меж­ду тем, что про­ис­хо­ди­ло в позд­не­ан­тич­ный пери­од, и тем, что дела­ет­ся в Совет­ской Рос­сии, где власть взя­ли в свои руки «худ­шие», и на этом осно­ва­нии про­ро­чит рус­ским с.139 пол­ную и окон­ча­тель­ную гибель. Пато­ло­ги­че­ское непри­я­тие Зее­ком любо­го равен­ства нахо­дит выход в злоб­ных напад­ках на антич­ное хри­сти­ан­ство, кото­рое, по край­ней мере, в началь­ный пери­од, про­кла­ми­ро­ва­ло такое равен­ство сре­ди веру­ю­щих в Хри­ста. «Мое уче­ние, — заяв­ля­ет Зеек, — исхо­дит из того, что люди в высо­кой сте­пе­ни раз­лич­ны, а глав­ное пред­став­ля­ют весь­ма раз­лич­ную цен­ность для про­цве­та­ния цело­го. Неболь­шая груп­па высо­ко­ода­рен­ных людей идет впе­ред и мед­лен­но тянет за собою лени­вую и глу­пую мас­су… Про­цве­та­ние наро­дов и государ­ства обу­слов­ле­но тем, что эти вожди име­ют воз­мож­ность сво­бод­но раз­вер­ты­вать свою дея­тель­ность и после смер­ти остав­ля­ют потом­ков, кото­рые, будучи наде­ле­ны теми же даро­ва­ни­я­ми, про­дол­жа­ют дей­ст­во­вать в том направ­ле­нии» (С. X)²¹.

Несколь­ко поз­же Зее­ка У. Кар­штедт высту­пил со ста­тьей «Осно­вы и пред­по­сыл­ки рим­ской рево­лю­ции» (Kahrstedt U. Die Grundla­gen und Vo­raus­set­zun­gen der rö­mi­schen Re­vo­lu­tion // Neue Wege zur An­ti­ke. Bd. IV. 1926), тоже сво­его рода пам­фле­том про­тив про­ле­та­ри­а­та и про­ле­тар­ской рево­лю­ции. Гово­ря о подъ­еме демо­кра­ти­че­ско­го дви­же­ния в Гре­ции нака­нуне окон­ча­тель­но­го утвер­жде­ния рим­ско­го гос­под­ства (149—146 гг. до н. э.), Кар­штедт при­бе­га­ет к сле­дую­щим выра­же­ни­ям: «Худ­шие, чернь, тол­па рабо­чих полу­ча­ет власть в руки, дол­ги уни­что­жа­ют­ся, рабы осво­бож­да­ют­ся, част­ное иму­ще­ство кон­фис­ку­ет­ся, и в круп­ных горо­дах с Корин­фом во гла­ве про­ис­хо­дит уни­что­же­ние бур­жу­а­зии суве­рен­ным про­ле­та­ри­а­том, изби­е­ние всех обра­зо­ван­ных; про­воз­гла­ша­ет­ся и осу­ществля­ет­ся гос­под­ство кулач­но­го пра­ва бед­ных, мы бы ска­за­ли — дик­та­ту­ры про­ле­та­ри­а­та. Но тут, как мы зна­ем, вме­шал­ся Рим, очи­стил ост­ри­ем меча македон­ский и пело­пон­нес­ский очаг зара­зы и раз­ру­шил Коринф, эту твер­ды­ню рево­лю­ци­он­но­го про­ле­та­ри­а­та с его клас­со­вым чутьем. Боль­ше­визм в 24 часах езды от Брин­ди­зи был сиг­на­лом тре­во­ги для Рима» (С. 111)²².

Эти при­ме­ры ярко пока­зы­ва­ют уси­ле­ние реак­ци­он­ных тен­ден­ций в немец­кой бур­жу­аз­ной исто­рио­гра­фии антич­но­сти. Гор­дая сво­и­ми ака­де­ми­че­ски­ми тра­ди­ци­я­ми немец­кая нау­ка об антич­но­сти все более ока­зы­ва­лась рупо­ром самых реак­ци­он­ных идей.

Оце­ни­вая в целом раз­ви­тие немец­ко­го анти­ко­веде­ния в те с.140 15 лет, что отде­ля­ют окон­ча­ние 1-й миро­вой вой­ны от утвер­жде­ния фашиз­ма, мы долж­ны, таким обра­зом, отме­тить сосу­ще­ст­во­ва­ние двух тен­ден­ций. С одной сто­ро­ны, нали­цо были опре­де­лен­ные уси­лия про­дол­жить пре­рван­ные после­во­ен­ной раз­ру­хой ака­де­ми­че­ские штудии. Это нашло выра­же­ние как в ряде моно­гра­фи­че­ских иссле­до­ва­ний, о кото­рых шла речь выше, так и в неко­то­рых кол­лек­тив­ных пред­при­я­ти­ях: про­дол­жа­лось нача­тое еще в кон­це про­шло­го века пере­из­да­ние «Реаль­ной энцик­ло­пе­дии нау­ки о клас­си­че­ской древ­но­сти» Пау­ли (Rea­len­cyc­lo­pä­die der clas­si­schen Al­ter­tumswis­sen­schaft); с 1920 г. под руко­вод­ст­вом В. Отто нача­лось пере­из­да­ние, по ново­му пла­ну и в новом соста­ве, «Руко­вод­ства по нау­ке о древ­но­сти» Мюл­ле­ра (Handbuch der Al­ter­tumswis­sen­schaft); нако­нец Мак­сом Эбер­том был издан фун­да­мен­таль­ный «Реаль­ный сло­варь предыс­то­рии» (Real­le­xi­kon der Vor­ge­schich­te. Hrsg. von M. Ebert. Bd. I—XV. Ber­lin, 1924—1932), цен­ней­шее посо­бие по архео­ло­гии и куль­ту­ре пер­во­быт­но­го и ран­не­клас­си­че­ско­го обще­ства. С дру­гой сто­ро­ны, все более уси­ли­ва­лись реак­ци­он­ные тен­ден­ции, нахо­див­шие про­яв­ле­ние в соот­вет­ст­ву­ю­щих общих исто­ри­ко-фило­соф­ских уста­нов­ках (Шпен­глер), в спе­ци­фи­че­ском изме­не­нии мето­до­ло­гии иссле­до­ва­ния (про­со­по­гра­фи­че­ское направ­ле­ние в лице Гель­це­ра, Мюн­це­ра и Бер­ве), в тен­ден­ци­оз­ном осве­ще­нии вопро­сов клас­со­вой борь­бы и кри­зис­ных ситу­а­ций в антич­но­сти (Зеек, Кар­штедт), нако­нец в появ­ле­нии осо­бых серий­ных изда­ний, спе­ци­а­ли­зи­ро­вав­ших­ся на «новой» интер­пре­та­ции антич­но­сти (сбор­ник «Neue Wege zur An­ti­ke», изда­вав­ший­ся с 1925 года).

* * * * * * *

Миро­вой эко­но­ми­че­ский кри­зис 1929—1933 гг. с осо­бой силой пора­зил Гер­ма­нию, еще не опра­вив­шу­ю­ся от всех послед­ст­вий воен­но­го пора­же­ния. Ката­стро­фи­че­ское паде­ние про­из­вод­ства, рост без­ра­бо­ти­цы, рез­кое ухуд­ше­ние жиз­нен­ных усло­вий вско­лых­ну­ли актив­ность немец­ко­го про­ле­та­ри­а­та, во гла­ве кото­ро­го теперь высту­па­ла Гер­ман­ская ком­му­ни­сти­че­ская пар­тия. Одна­ко в те же годы воз­рос­ла актив­ность и край­ней реак­ци­он­ной пар­тии немец­ких фаши­стов — нацио­нал-соци­а­ли­стов, кото­рые, спе­ку­ли­руя на эко­но­ми­че­ских и соци­аль­ных труд­но­стях, раз­жи­га­ли шови­ни­сти­че­ские и реван­шист­ские настро­е­ния, воз­буж­да­ли нена­висть к «внут­рен­ним вра­гам» — ком­му­ни­стам и вели раз­нуздан­ную с.141 нацио­на­ли­сти­че­скую и расист­скую про­па­ган­ду. В усло­ви­ях рез­ко­го обост­ре­ния соци­аль­ных, клас­со­вых про­ти­во­ре­чий, опа­са­ясь ново­го подъ­ема рево­лю­ци­он­но­го дви­же­ния, немец­кая бур­жу­а­зия в нача­ле 1933 г. фор­си­ро­ва­ла пере­да­чу вла­сти в руки фаши­стов.

Новый режим уни­что­жил все демо­кра­ти­че­ские заво­е­ва­ния Ноябрь­ской рево­лю­ции. В стране уста­но­ви­лась дик­та­ту­ра наи­бо­лее огол­те­лых реак­ци­он­ных кру­гов, объ­еди­нив­ших­ся под зна­ме­нем нациз­ма. Став­лен­ни­ца гер­ман­ских моно­по­лий, нацио­нал-соци­а­лист­ская пар­тия была про­воз­гла­ше­на един­ст­вен­ной и исклю­чи­тель­ной «носи­тель­ни­цей идеи немец­кой государ­ст­вен­но­сти». Поль­зу­ясь поло­же­ни­ем гос­под­ст­ву­ю­щей пар­тии, наци­сты раз­вер­ну­ли бес­при­мер­ную дема­го­ги­че­скую кам­па­нию про­тив ком­му­ни­стов, про­тив всех вооб­ще демо­кра­тов, кото­рых они объ­яви­ли «вра­га­ми нацио­наль­но­го един­ства». Апел­ли­руя к низ­мен­ным чув­ствам обы­ва­те­лей, исполь­зуя взра­щен­ные на поч­ве шови­низ­ма и реван­шиз­ма док­три­ны о пре­вос­ход­стве немец­кой нации, о недо­стат­ке жиз­нен­но­го про­стран­ства, о целе­со­об­раз­но­сти вой­ны, кото­рая не толь­ко оздо­ро­вит нацию, но и вернет Гер­ма­нии подо­баю­щее ей поло­же­ние и при­не­сет всем работу и хлеб, наци­сты суме­ли под­чи­нить сво­е­му идей­но­му вли­я­нию зна­чи­тель­ную часть немец­ко­го наро­да. Над Гер­ма­ни­ей на дол­гие годы опу­сти­лась корич­не­вая заве­са фашиз­ма.

В анти­ко­веде­нии свер­шив­ша­я­ся в стране поли­ти­че­ская мета­мор­фо­за нашла свое отра­же­ние в тор­же­стве тех уста­но­вок, кото­рые про­фа­шист­ские пуб­ли­ци­сты раз­ра­ба­ты­ва­ли еще в 20-е годы. Уже тогда нача­лось тен­ден­ци­оз­ное пере­осмыс­ле­ние и пере­кра­ши­ва­ние антич­ной исто­рии с целью уста­но­вить тра­ди­ци­он­ность испо­ве­ду­е­мых фаши­ста­ми иде­а­лов. Фашист­ский фило­соф Эдгар Залин в сво­их сочи­не­ни­ях «Пла­тон и гре­че­ская уто­пия» (Sa­lin E. Pla­to und die grie­chi­sche Uto­pie. Mün­chen, 1921) и «Соци­а­лизм» в Элла­де» (Der «So­zia­lis­mus» in Hel­las // Festga­be E. Go­theim. Mün­chen, 1923) высту­пил про­тив усво­ен­ных нау­кою пред­став­ле­ний о том, что антич­ным обще­ствам была свой­ст­вен­на оже­сто­чен­ная соци­аль­ная борь­ба, что в древ­ней Гре­ции, в част­но­сти, полу­чи­ло широ­кое раз­ви­тие демо­кра­ти­че­ское дви­же­ние и были выра­бота­ны сво­его рода соци­а­ли­сти­че­ские, урав­ни­тель­ные иде­а­лы. Подоб­ные пред­став­ле­ния Залин объ­явил злост­ны­ми вымыс­ла­ми. На самом деле, утвер­ждал, Залин, антич­ная жизнь была без­услов­ным «худо­же­ст­вен­ным целым» и в каче­стве тако­во­го долж­на слу­жить образ­цом с.142 для немец­ко­го наро­да. «От духов­ной нище­ты нынеш­ней немец­кой жиз­ни, — воз­гла­шал фило­соф, — есть толь­ко один путь к исце­ле­нию: без лож­но­го сты­да и коле­ба­ний в мину­ту опас­но­сти выжечь кале­ным желе­зом язвы послед­не­го поко­ле­ния — стрем­ле­ние к демо­кра­ти­че­ско­му порав­не­нию»²³.

Одно­вре­мен­но, в тех же целях, нача­лось и более широ­кое пере­тол­ко­ва­ние антич­но­сти с расо­вой точ­ки зре­ния. Гер­ман­ский север был объ­яв­лен пра­ро­ди­ной древ­них клас­си­че­ских наро­дов, и нача­лись поис­ки «нор­ди­че­ских эле­мен­тов» в этни­че­ских кон­гло­ме­ра­тах антич­но­сти. При этом харак­тер­но было стрем­ле­ние обна­ру­жить остат­ки «нор­ди­че­ских эле­мен­тов» имен­но сре­ди слоя гос­под и силою или сла­бо­стью «нор­ди­че­ских ком­по­нен­тов» объ­яс­нить рас­цвет или упа­док отдель­ных древ­них циви­ли­за­ций. Веду­щий фашист­ский «расо­вед» Ганс Гюн­тер одним из пер­вых обра­тил­ся к изу­че­нию расо­во­го вопро­са в древ­но­сти. В 1929 г. он опуб­ли­ко­вал кни­гу «Расо­вая исто­рия эллин­ско­го и рим­ско­го наро­да» (Gün­ther H. Ras­sen­ge­schich­te des hel­le­ni­schen und des rö­mi­schen Vol­kes. Mün­chen, 1929), где дока­зы­вал, что древ­ней­шие сосло­вия эвпат­ридов в Афи­нах, спар­ти­а­тов в Спар­те и пат­ри­ци­ев в Риме явля­лись нор­ди­че­ским сло­ем гос­под.

Откры­тая поли­ти­че­ская фаль­си­фи­ка­ция антич­но­сти, про­во­ди­мая Гюн­те­ром и ему подоб­ны­ми, вызы­ва­ла про­те­сты со сто­ро­ны немец­кой науч­ной обще­ст­вен­но­сти. Так, В. Эрен­берг выра­жал уве­рен­ность в том, что «кни­ге Гюн­те­ра с ее при­ми­тив­ны­ми мето­да­ми иссле­до­ва­ния, веро­ят­но, будет еди­но­душ­но отка­за­но от серь­ез­ной нау­ки»²⁴. Одна­ко сопро­тив­ле­ние уче­ных было слом­ле­но гру­бою силою. Спе­ци­а­ли­сты, «поли­ти­че­ски небла­го­на­деж­ные» или «расо­во непол­но­цен­ные», были лише­ны пра­ва пре­по­да­вать и зани­мать­ся науч­ною дея­тель­но­стью. Сре­ди изгнан­ных из уни­вер­си­те­тов в годы фашиз­ма ока­за­лись, в част­но­сти, такие извест­ные уче­ные, как про­фес­сор уни­вер­си­те­та в Бре­слау Виль­гельм Кролль, про­фес­со­ра уни­вер­си­те­та в Гал­ле Пауль Фрид­лен­дер и Рихард Лакер, про­фес­сор Гам­бург­ско­го уни­вер­си­те­та Эрих Цибарт и др. Неко­то­рым при этом при­шлось испы­тать в пол­ной мере всю с.143 тяжесть фашист­ских репрес­сий. Так, Пауль Фрид­лен­дер был заклю­чен в конц­ла­герь в Зак­сен­ха­у­зене, а Эрих Гру­ман во вре­мя вой­ны был послан на при­нуди­тель­ные работы. Спа­са­ясь от пре­сле­до­ва­ний, мно­гие опаль­ные уче­ные эми­гри­ро­ва­ли за гра­ни­цу. Так, Фритц Гей­хель­гейм в 1933 г. выехал в Англию, туда же отпра­ви­лись Вик­тор Эрен­берг и Фритц Принг­сгейм, Георг Каро в 1939 г. выехал в США и т. д.²⁵

Одно­вре­мен­но с уни­вер­си­те­та­ми под­верг­лись «чист­ке» и «пере­строй­ке» все науч­ные жур­на­лы. В 1935 г. во гла­ве редак­ции авто­ри­тет­ней­ше­го в Гер­ма­нии «Исто­ри­че­ско­го жур­на­ла» (His­to­ri­sche Zeitschrift) вме­сто неугод­но­го Ф. Мей­не­ке был постав­лен пра­во­вер­ный фашист­ский исто­рик К. Мюл­лер. В пере­до­вой ста­тье пер­во­го выпус­ка жур­на­ла за 1935 г. новый редак­тор заявил, что в осно­ву дея­тель­но­сти жур­на­ла будут отныне поло­же­ны нацио­нал-соци­а­лист­ские прин­ци­пы. Редак­ция будет стре­мить­ся вне­сти свою леп­ту в борь­бу немец­ко­го наро­да за «новую циви­ли­за­цию» и «подо­баю­щее поло­же­ние» сре­ди дру­гих государств. В том же номе­ре был опуб­ли­ко­ван доклад В. Фран­ка, дирек­то­ра вновь учреж­ден­но­го «Импер­ско­го инсти­ту­та исто­рии новой Гер­ма­нии». Франк при­зы­вал уче­ных актив­но вклю­чить­ся в борь­бу за новую эру «гер­ман­ско­го вели­чия». Перед новым поко­ле­ни­ем немец­ких исто­ри­ков он ста­вил зада­чу «писать сно­ва такую исто­рию, чтобы твор­цы исто­рии захо­те­ли носить ее в сво­их ран­цах». Фашист­ский гау­ляй­тер от нау­ки пред­у­преж­дал ина­ко­мыс­ля­щих, что любое их воз­ра­же­ние про­тив новых уста­но­вок будет рас­смат­ри­вать­ся как «бунт дерз­ких рабов, кото­рый дол­жен быть усми­рен при помо­щи кну­та»²⁶.

Наряду с общи­ми «пере­строй­ке» под­верг­лись и спе­ци­аль­ные анти­ко­вед­ные изда­ния. В 1937 г. был вынуж­ден уйти с поста редак­то­ра жур­на­ла «Клио» (Klio) К. Ф. Леман-Гаупт, круп­ный уче­ный, осно­ва­тель это­го жур­на­ла и его бес­смен­ный гла­ва на про­тя­же­нии 30 с лиш­ним лет. Леман-Гаупт не устра­и­вал наци­стов сво­и­ми либе­раль­ны­ми настро­е­ни­я­ми, сво­им после­до­ва­тель­ным выступ­ле­ни­ем в защи­ту чистой, ака­де­ми­че­ской нау­ки. Вза­мен него редак­то­ром «Клио» был назна­чен извест­ный сво­и­ми реак­ци­он­ны­ми убеж­де­ни­я­ми Эрнст с.144 Кор­не­ман²⁷. Рав­ным обра­зом долж­ны были при­спо­со­бить­ся к новым усло­ви­ям и такие спе­ци­аль­ные жур­на­лы, как «Гер­мес» и «Гно­мон», и даже в оче­ред­ных томах сугу­бо ака­де­ми­че­ской «Реаль­ной энцик­ло­пе­дии» Пау­ли нача­ли появ­лять­ся ста­тьи, про­пи­тан­ные фашист­ски­ми иде­я­ми. Так, напри­мер, в ста­тье Фрит­ца Шахер­мей­ра о Писи­стра­те (RE. Bd. XIX. Hbd. 37. 1937) совер­шен­но серь­ез­но утвер­жда­лось, что этот афин­ский пра­ви­тель «по сво­ей кро­ви, несо­мнен­но, в очень зна­чи­тель­ной мере имел север­ные пока­за­те­ли», что «его отно­ше­ние к государ­ству име­ло тота­ли­тар­ное направ­ле­ние» и что «он стре­мил­ся к при­ми­ре­нию инте­ре­сов всех групп»²⁸.

Наряду с реор­га­ни­за­ци­ей ста­рых шло созда­ние новых жур­на­лов, спе­ци­аль­но наце­лен­ных на интер­пре­та­цию исто­рии в нацист­ском духе. Так, с 1935 г. стал выхо­дить обще­ис­то­ри­че­ский жур­нал «Мир как исто­рия» (Die Welt als Ge­schich­te). Осно­ван­ный по ини­ци­а­ти­ве Шпен­гле­ра, жур­нал этот спе­ци­а­ли­зи­ро­вал­ся на фаль­си­фи­ка­ции все­об­щей исто­рии и вел актив­ную поле­ми­ку с теми изда­ни­я­ми, кото­рые, подоб­но «Клио» (до ухо­да Леман-Гауп­та), мед­ли­ли с пере­хо­дом на новые рель­сы.

Одно­вре­мен­ное наступ­ле­ние на уни­вер­си­те­ты и жур­на­лы при­ве­ло наци­стов к желае­мой цели: с отно­си­тель­ной само­сто­я­тель­но­стью нау­ки было покон­че­но, оппо­зи­ция либе­раль­но настро­ен­ных уче­ных была раздав­ле­на. Науч­ная работа была под­чи­не­на отныне зада­чам офи­ци­аль­ной нацист­ской про­па­ган­ды. Веду­щи­ми исто­ри­ко-фило­соф­ски­ми уста­нов­ка­ми в немец­ком анти­ко­веде­нии ста­ли нацист­ские поло­же­ния о расо­вом род­стве веду­щих наро­дов антич­но­сти с выс­шей нор­ди­че­ской расой — гер­ман­ца­ми, о достиг­ну­том в образ­цо­во устро­ен­ных антич­ных обще­ствах, типа Спар­ты или Пери­к­ло­вых Афин, един­стве наро­да и вождей, о про­виден­ци­аль­ной роли наде­лен­ных осо­бен­ной волею к жиз­ни и вла­сти геро­ев.

Есте­ствен­но, что в этих усло­ви­ях все мало-маль­ски ори­ги­наль­ные направ­ле­ния были обре­че­ны на смерть. При­ме­ром может слу­жить судь­ба ново­гу­ма­ни­сти­че­ско­го, куль­тур­ни­че­ско­го направ­ле­ния, пред­став­лен­но­го Вер­не­ром Еге­ром, авто­ром мно­го­чис­лен­ных фун­да­мен­таль­ных трудов, сре­ди кото­рых осо­бо выде­ля­ют­ся два: эссе об Ари­сто­те­ле (Jae­ger W. с.145 Aris­to­te­les. Grundle­gung einer Ge­schich­te sei­ner Entwick­lung. Ber­lin, 1923) и трех­том­ная «Пай­дейя», посвя­щен­ная фор­ми­ро­ва­нию эллин­ско­го духов­но­го типа (Pai­deia. Die For­mung des grie­chi­schen Menschen. Bd. I—III. Ber­lin, 1934—1947). Даже это испол­нен­ное пре­крас­но­душ­но­го иде­а­лиз­ма направ­ле­ние, кото­рое нико­гда нель­зя было запо­до­зрить в инте­ре­се к жгу­чим соци­аль­но-поли­ти­че­ским про­бле­мам, было пре­се­че­но в сво­ем раз­ви­тии враж­деб­ным отно­ше­ни­ем офи­ци­аль­ных нацист­ских кру­гов, кото­рым пре­ти­ла любая про­по­ведь гума­низ­ма. В. Егер дол­жен был искать себе при­ю­та в Аме­ри­ке, где и была впер­вые в пол­ном виде напе­ча­та­на его «Пай­дейя» (все три тома на англий­ском язы­ке в 1943 г.).

Ред­ким уче­ным в годы фашиз­ма уда­лось сохра­нить извест­ную науч­ную само­сто­я­тель­ность, а вме­сте с тем и оппо­зи­цию суще­ст­ву­ю­ще­му режи­му. Такие немно­го­чис­лен­ные слу­чаи, как пра­ви­ло, были свя­за­ны с воз­мож­но­стью сосре­дото­чить­ся на изу­че­нии узко­спе­ци­аль­ных, чаще все­го источ­ни­ко­вед­че­ских про­блем. Так имен­но было с Бер­н­хар­дом Швейт­це­ром, про­фес­со­ром Тюбин­ген­ско­го уни­вер­си­те­та, вид­ным спе­ци­а­ли­стом по клас­си­че­ской архео­ло­гии. Осно­ван­ный и руко­во­ди­мый им жур­нал «Антич­ность» (Die An­ti­ke — изда­вал­ся в Бер­лине с 1925 г.) выде­лял­ся сре­ди про­чих изда­ний того вре­ме­ни сво­ей доб­рот­ной ака­де­мич­но­стью²⁹.

Одна­ко при­мер с Швейт­це­ром — ско­рее исклю­че­ние. В целом же немец­кая нау­ка об антич­но­сти была постав­ле­на под жест­кий фашист­ский кон­троль и пре­вра­ти­лась в рупор нацист­ской про­па­ган­ды. Окон­ча­тель­но тота­ли­тар­ный охват немец­ко­го анти­ко­веде­ния идео­ло­ги­ей фашиз­ма был завер­шен в годы 2-й миро­вой вой­ны³⁰. Нау­ка об антич­но­сти долж­на была слу­жить «делу нации» и вно­сить свой вклад в «вели­кую борь­бу немец­ко­го наро­да». При­мер тако­го слу­же­ния пода­ва­ли вид­ные исто­ри­ки Гель­мут Бер­ве, став­ший руко­во­ди­те­лем ново­го ведом­ства, обес­пе­чи­вав­ше­го «уча­стие нау­ки об антич­но­сти в войне» («der Krieg­sein­satz der Al­ter­tumswis­sen­schaft»), Мат­ти­ас Гель­цер, Эрнст Кор­не­ман, Фритц Тегер, Иозеф Фогт и др. Зна­чи­тель­ную часть печат­ной про­дук­ции этих и дру­гих немец­ких анти­ко­ве­дов состав­ля­ли в годы вой­ны с.146 попу­ляр­ные очер­ки и бро­шю­ры, в кото­рых авто­ры на антич­ном мате­ри­а­ле ста­ра­лись пока­зать вели­чие арий­ско­го, нор­ди­че­ско­го духа, силу и свер­ше­ния чистых нор­ди­че­ских рас и их вождей. Немно­гие солид­ные изда­ния, пре­тен­до­вав­шие на науч­ное каче­ство, — кол­лек­тив­ные сбор­ни­ки «Спар­та» (Spar­ta. 1940), «Новый образ антич­но­сти» (Das neue Bild der An­ti­ke. Bd. I—II. Leip­zig, 1942), «Рим и Кар­фа­ген» (Rom und Kar­tha­go. Leip­zig, 1943), — были выдер­жа­ны в том же духе.

Вооб­ще науч­ная про­дук­ция по теме антич­ной исто­рии была в годы фашиз­ма неве­ли­ка. При этом подав­ля­ю­щее боль­шин­ство работ было выдер­жа­но в нацист­ском духе, и лишь изред­ка попа­да­лись иссле­до­ва­ния, выпол­нен­ные в тра­ди­ци­он­ной ака­де­ми­че­ской мане­ре. Нацист­ски­ми по сво­им глав­ным уста­нов­кам были общие обзо­ры антич­ной исто­рии: «Гре­че­ская исто­рия» Г. Бер­ве (Ber­ve H. Grie­chi­sche Ge­schich­te. Bd. I—II. Frei­burg im Breis­gau, 1931—1933), «Рим­ская исто­рия» Э. Кор­не­ма­на (Kor­ne­mann E. Rö­mi­sche Ge­schich­te. Bd. I—II. Stuttgart, 1938—1939) и «Исто­рия древ­но­сти» Ф. Теге­ра (Tae­ger F. Das Al­ter­tum. Bd. I—II. Stuttgart, 1939).

Харак­тер­но было стрем­ле­ние фашист­ских исто­ри­ков дать новую кон­цеп­цию этно­ге­не­за антич­ных наро­дов. Нача­ло расист­ско­му пере­осмыс­ле­нию основ гре­че­ской исто­рии было поло­же­но еще О. Шпен­гле­ром. Во 2-м томе сво­его «Зака­та Евро­пы» он уже сфор­му­ли­ро­вал прин­ци­пи­аль­ное поло­же­ние о про­ти­во­сто­я­нии в древ­ней­шей Эге­иде двух миров — микен­ско­го и миной­ско­го, мира поды­маю­ще­го­ся, рас­ту­ще­го и мира, шед­ше­го к сво­ей гибе­ли.

Эта идея была под­хва­че­на реак­ци­он­ны­ми исто­ри­ка­ми и раз­ви­та даль­ше в чисто нацист­ском духе³¹. Эрнст Кор­не­ман в рабо­те «Поло­же­ние жен­щи­ны в догре­че­ской куль­ту­ре Сре­ди­зем­но­мо­рья» (Kor­ne­mann E. Die Stel­lung der Frau in der vorgrie­chi­schen Mit­tel­meer­kul­tur. Hei­del­berg, 1927) дока­зы­вал, что предыс­то­рия гре­ков опре­де­ля­лась кон­фрон­та­ци­ей двух рас и двух куль­тур — север­ной, индо­гер­ман­ской и южной, неа­рий­ской. Меж­ду тем как куль­ту­ра южан опре­де­ля­лась веду­щим поло­же­ни­ем жен­щи­ны и исполь­зо­ва­ни­ем быка, мигри­ро­вав­шие с севе­ра индо­гер­ман­цы при­ве­ли с собой коня и утвер­ди­ли «само­дер­жав­ное прав­ле­ние муж­чи­ны». Обла­дая с.147 бла­го­да­ря это­му абсо­лют­ным пре­вос­ход­ством, они поко­ри­ли сла­бый, изне­жен­ный юг, поло­жив этим нача­ло соб­ст­вен­но гре­че­ской исто­рии.

В том же духе тол­ко­вал предыс­то­рию гре­ков в целом ряде сво­их работ и Эрих Бете³². Он тоже про­ти­во­по­став­лял север и юг как два осо­бых «куль­тур­ных кру­га», вопло­щаю­щих про­ти­во­по­лож­ные миры пол­но­цен­ной и непол­но­цен­ной расы. Север — роди­на арий­цев-гре­ков, кото­рые были «здо­ро­вы­ми и силь­ны­ми вар­ва­ра­ми» и обла­да­ли «муж­ским умом», тре­бо­вав­шим «войн и воору­жен­ных дей­ст­вий». Юг — это «счаст­ли­вый ост­ров» Крит, где нахо­ди­лось «жен­ское цар­ство». Ста­ра­ясь дока­зать «жен­ский харак­тер» куль­ту­ры Кри­та, Бете ссы­ла­ет­ся даже на архи­тек­ту­ру крит­ских двор­цов: «Низ­кие, широ­кие сту­пе­ни лест­ниц лени­во поды­ма­ют­ся к двор­цам; удоб­ные для жен­щин, они были слиш­ком низ­ки для муж­ско­го шага». Есте­ствен­но, что бога­тый, но сла­бый юг стал добы­чей муже­ст­вен­ных севе­рян. Бете наме­ча­ет основ­ные эта­пы поко­ре­ния арий­ца­ми-гре­ка­ми неа­рий­ско­го юга. Око­ло 1700 г. он поме­ща­ет пер­вое втор­же­ние на Крит гре­ков-ионий­цев. Эти севе­ряне доби­лись успе­ха, но затем дали раз­вра­тить себя изне­жен­ной жиз­нью в «дам­ском обще­стве». Око­ло 1400 г. новые гре­че­ские орды — на этот раз ахей­цы — вторг­лись на юг Эге­иды. Они при­нес­ли преж­девре­мен­ную смерть про­цве­тав­ше­му Кри­ту, но потом тоже не удер­жа­лись от соблаз­нов и дали испор­тить себя асси­ми­ля­ци­ей с мест­ным насе­ле­ни­ем. Гос­под­ство ахей­цев было сокру­ше­но поэто­му новы­ми при­шель­ца­ми — сохра­нив­ши­ми расо­вую чистоту и воин­скую доб­лесть дорий­ца­ми.

Не было недо­стат­ка в попыт­ках под­кре­пить эти общие постро­е­ния соот­вет­ст­ву­ю­щей интер­пре­та­ци­ей архео­ло­ги­че­ско­го мате­ри­а­ла. Так, Георг Каро (до того как он рассо­рил­ся с фаши­ста­ми) в обос­но­ва­ние тези­са о поко­ре­нии Южной Гре­ции «нор­ди­че­ски­ми» пле­ме­на­ми ахей­цев ссы­ла­ет­ся на инвен­тарь древ­ней­ших микен­ских гроб­ниц: наход­ки ору­жия в так назы­вае­мых шах­то­вых гроб­ни­цах дока­зы­ва­ют, по его мне­нию, с.148 «ярко выра­жен­ный муж­ской харак­тер» микен­ских гре­ков³³. При­над­леж­ность носи­те­лей микен­ской куль­ту­ры к «нор­ди­че­ской расе» Каро и сотруд­ни­чав­ший с ним Э. Фишер пыта­лись обос­но­вать и антро­по­ло­ги­че­ски, иссле­дуя золотые мас­ки и остан­ки костей погре­бен­ных в шах­то­вых гроб­ни­цах³⁴. Свою леп­ту в обос­но­ва­ние искон­но­го раз­ли­чия меж­ду север­ной, «гер­ма­но-гре­че­ской», и южной, «илли­рий­ской», куль­ту­ра­ми внес и Карл Шух­хардт, в про­шлом вид­ный иссле­до­ва­тель эгей­ской куль­ту­ры, а затем, при фашиз­ме, столь же круп­ный ее фаль­си­фи­ка­тор³⁵. По Шух­хард­ту, кера­ми­ка с вере­воч­ным орна­мен­том и квад­рат­ный дом мега­ро­но­вид­но­го типа явля­ют­ся без­услов­ны­ми атри­бу­та­ми север­ной куль­ту­ры, а спи­рале­вид­ный орна­мент и круг­лая хижи­на — столь же вер­ны­ми при­зна­ка­ми южной. Опи­ра­ясь на эти буд­то бы твер­до уста­нов­лен­ные пока­за­те­ли, Шух­хардт рису­ет фан­та­сти­че­скую кар­ти­ну посте­пен­но­го про­дви­же­ния индо­гер­ман­ских пле­мен на юг и их кон­так­тов с илли­рий­ца­ми. Раз­ли­чив таким обра­зом архео­ло­ги­че­ские куль­ту­ры, Шух­хардт сумел столь же чет­ко рас­чле­нить по расо­во­му при­зна­ку и Гоме­ра. В «Илиа­де», по его мне­нию, высту­па­ют под­лин­ные герои, истин­ные пала­ди­ны гер­ма­но-гре­че­ско­го типа, тогда как в «Одис­сее» глав­ное дей­ст­ву­ю­щее лицо явля­ет собой совер­шен­но иной расо­вый тип — хит­ро­го, но по суще­ству трус­ли­во­го илли­рий­ца.

Про­ти­во­по­став­ле­ние индо­гер­ман­ско­го севе­ра неа­рий­ско­му югу и восто­ку, а затем «чистых» и «здо­ро­вых» дорий­цев — «рас­се­ве­рив­шим­ся» ионий­цам и ахей­цам лег­ло в осно­ву трак­тов­ки фашист­ски­ми исто­ри­ка­ми и соб­ст­вен­но гре­че­ской исто­рии. Пока­за­тель­на была при этом иде­а­ли­за­ция дорий­ской Спар­ты, осо­бен­но ярко про­явив­ша­я­ся в работах Г. Бер­ве и Т. Лен­шау³⁶. В касте спар­ти­а­тов нацист­ская с.149 исто­рио­гра­фия виде­ла чистый нор­ди­че­ский эле­мент, под­лин­ную расу гос­под, а в поли­цей­ском режи­ме Спар­ты — иде­аль­ное вопло­ще­ние тота­ли­тар­но­го государ­ства. Поэто­му спар­тан­цы и Спар­та без­за­стен­чи­во наде­ля­лись все­ми пре­вос­ход­ны­ми каче­ства­ми: пре­воз­но­си­лась непре­взой­ден­ная муже­ст­вен­ность спар­ти­а­тов, явно нор­ди­че­ско­го про­ис­хож­де­ния и типа; под­чер­ки­ва­лись осо­бен­ные заслу­ги спар­тан­цев в защи­те нацио­наль­но­го дела гре­ков, в част­но­сти, в гре­ко-пер­сид­ских вой­нах; вос­хва­ля­лась несрав­нен­ная гар­мо­нич­ность соци­аль­но-поли­ти­че­ско­го строя Спар­ты, где не было тле­твор­ной демо­кра­тии, где рабы зна­ли свое место, а гос­под­ст­ву­ю­щая груп­па была спло­че­на созна­ни­ем общ­но­сти сво­их инте­ре­сов и общею же верою в сво­их вождей.

Наряду с расо­вой про­бле­мой и темой тота­ли­тар­но­го государ­ства тема вождей так­же была одной из излюб­лен­ных в фашист­ской исто­рио­гра­фии. В част­но­сти, у Г. Бер­ве она нашла выра­же­ние в работах, посвя­щен­ных исто­рии Афин вре­ме­ни высо­кой клас­си­ки³⁷. Бер­ве дока­зы­вал, что соци­аль­но-поли­ти­че­ское раз­ви­тие Афин на рубе­же VI—V вв. до н. э. опре­де­ля­лось веду­щей ролью знат­ных лиде­ров, сто­яв­ших вне и над поли­сом. Не граж­дан­ская общи­на, кото­рая как суве­рен­ное целое буд­то бы не суще­ст­во­ва­ла вплоть до вре­ме­ни Перик­ла, а ари­сто­кра­ти­че­ская сверх­лич­ность, не инте­ре­сы соци­аль­ных групп и клас­сов, а воля к вла­сти могу­чих вла­дык, — вот что, по Бер­ве, опре­де­ля­ло физио­но­мию Афин того само­го вре­ме­ни, когда, по совре­мен­ным пред­став­ле­ни­ям, закла­ды­ва­лись осно­вы афин­ской демо­кра­тии. Клас­си­че­ским образ­цом ари­сто­кра­ти­че­ско­го лиде­ра Бер­ве счи­та­ет Миль­ти­а­да. Послед­не­му в труд­ную годи­ну вой­ны с пер­са­ми без труда уда­лось пове­сти за собой всю мас­су граж­дан, ибо «толь­ко что при­ня­тый в государ­ство демос был слиш­ком юн в сво­их стрем­ле­ни­ях, так что решаю­щи­ми для его пози­ции были не соб­ст­вен­ные мате­ри­аль­ные инте­ре­сы и не вели­кие поли­ти­че­ские цели, кото­рых он еще не мог постичь, а вооду­шев­ля­ю­щий образ веду­щей лич­но­сти»³⁸. Лишь посте­пен­но, ука­зы­ва­ет с.150 Бер­ве, граж­дан­ская общи­на про­ник­лась созна­ни­ем сво­ей суве­рен­ной силы и, введя ост­ра­кизм и рас­про­стра­нив выбо­ры по жре­бию так­же и на архон­тов, сми­ри­ла гор­ды­ню ари­сто­кра­тов и — как это было с Кимо­ном и Пери­к­лом — заста­ви­ла их рас­т­во­рить­ся в поли­се.

Менее тен­ден­ци­оз­ные, более выдер­жан­ные в ака­де­ми­че­ском духе штудии мож­но обна­ру­жить по исто­рии элли­низ­ма. Извест­ный инте­рес пред­став­ля­ет, напри­мер, работа Аль­фреда Хей­са «Город и вла­сти­тель эпо­хи элли­низ­ма в их государ­ст­вен­но- и меж­ду­на­род­но-пра­во­вых отно­ше­ни­ях» (Heuss A. Stadt und Herrscher des Hel­le­nis­mus in ih­ren staats- und völ­ker­rechtli­chen Be­zie­hun­gen // Klio. Bei­heft. Bd. 39. Leip­zig, 1937), где, одна­ко, невер­ный акцент на чисто внеш­ней юриди­че­ской сто­роне дела при­вел авто­ра к пара­док­саль­но­му, про­ти­во­ре­ча­ще­му дей­ст­ви­тель­но­му поло­же­нию вещей утвер­жде­нию, что гре­че­ские поли­сы в систе­ме элли­ни­сти­че­ских монар­хий обла­да­ли под­лин­ной поли­ти­че­ской само­сто­я­тель­но­стью. Более цен­ной явля­ет­ся работа Гер­ма­на Бенгт­со­на «Стра­те­гия в элли­ни­сти­че­ское вре­мя» (Bengtson H. Die Stra­te­gie in der Hel­le­nis­ti­schen Zeit. Bd. I—III [Mün­che­ner Beit­rä­ge zum Pa­py­rus­forschung und an­ti­ken Rechtsge­schich­te. H. 26, 32, 36]. Mün­chen, 1937—1952), фун­да­мен­таль­ное иссле­до­ва­ние, важ­ное для пони­ма­ния воен­ных основ вла­сти элли­ни­сти­че­ских пра­ви­те­лей и их адми­ни­ст­ра­ции.

По исто­рии рес­пуб­ли­кан­ско­го Рима наи­бо­лее зна­чи­тель­ны­ми были работы Фран­ца Альт­гей­ма «Эпо­хи рим­ской исто­рии» (Al­theim F. Epo­chen der rö­mi­schen Ge­schich­te. Bd. I—II. Frankfurt a. Main, 1934—1935)³⁹, «Lex sac­ra­ta», с под­за­го­лов­ком «Нача­ло пле­бей­ской орга­ни­за­ции» (Die An­fän­ge der ple­bei­schen Or­ga­ni­sa­tion. Amster­dam, 1940)⁴⁰ и «Ита­лия и Рим» (Ita­lien und Rom. Bd. I—II. Amster­dam; Leip­zig, 1941). В пер­вой из них автор ста­ра­ет­ся дать новую пери­о­ди­за­цию рим­ской исто­рии, исход­ны­ми момен­та­ми при этом слу­жат шпен­гле­ров­ские пред­став­ле­ния об осо­бом духов­ном нача­ле каж­до­го куль­тур­но­и­сто­ри­че­ско­го цик­ла и о двух ста­ди­ях его раз­ви­тия — ста­дии роста и ста­дии упад­ка. Эти шпен­гле­ров­ские поло­же­ния Альт­гейм допол­ня­ет соб­ст­вен­ны­ми иде­я­ми о фор­ми­ро­ва­нии ново­го исто­ри­че­ско­го нача­ла в свя­зи с изме­не­ни­я­ми внеш­ней обста­нов­ки и о про­виден­ци­аль­ной роли с.151 вели­кой лич­но­сти. В ито­ге рим­ская исто­рия вре­ме­ни Рес­пуб­ли­ки под­разде­ля­ет­ся на сле­дую­щие 4 эпо­хи:

1. от нача­ла исто­ри­че­ско­го бытия Рима до наше­ст­вия гал­лов (390 г. до н. э.), когда опре­де­ля­ю­щим фак­то­ром было рас­ту­щее вза­и­мо­дей­ст­вие с гре­че­ским миром.
2. от наше­ст­вия гал­лов до кон­флик­та с Тарен­том (390—280), или под­гото­ви­тель­ная эпо­ха.
3. от кон­флик­та с Тарен­том и Пирром до раз­гро­ма Македо­нии (280—168), когда опре­де­ля­ю­щим нача­лом вновь ста­ло актив­ное вза­и­мо­дей­ст­вие — более того, про­ти­во­бор­ство — с гре­че­ским миром.
4. после 168 г., или кри­зис­ная эпо­ха, когда решаю­щим фак­то­ром ста­ли столк­но­ве­ния с окра­ин­ны­ми, вар­вар­ски­ми наро­да­ми.

Пер­вые три эпо­хи соот­вет­ст­ву­ют, по Альт­гей­му, ста­дии роста. В эту пору решаю­щим для Рима фак­то­ром раз­ви­тия было вза­и­мо­дей­ст­вие с гре­че­ским миром, от кото­ро­го он уна­сле­до­вал идею миро­во­го гос­под­ства. В чет­вер­тую эпо­ху Рим всту­па­ет в ста­дию упад­ка. При этом опре­де­ля­ю­щим вновь высту­па­ет у Альт­гей­ма внеш­ний фак­тор — столк­но­ве­ния с моло­ды­ми вар­вар­ски­ми наро­да­ми, и лишь в зави­си­мо­сти от это­го тол­ку­ет он о внут­рен­нем соци­аль­но-поли­ти­че­ском кри­зи­се Рима. В этой имен­но точ­ке раз­ви­ва­ет Альт­гейм шпен­гле­ров­скую схе­му в ярко выра­жен­ном, нацист­ском духе, гово­ря о выступ­ле­нии сверх­лич­но­сти: «В той мере, в какой нация как целое пере­ста­ет быть носи­тель­ни­цей исто­ри­че­ских собы­тий, в какой она сама себя рас­хи­ща­ет и раз­ла­га­ет­ся на мас­су сто­лич­но­го насе­ле­ния, — в такой же мере осво­бож­да­ет­ся место для вели­ко­го един­ст­вен­но­го. Он с этих пор дела­ет­ся судь­бой наро­да и государ­ства»⁴¹.

В дру­гой сво­ей рабо­те — «Lex sac­ra­ta» — Альт­гейм зани­ма­ет­ся реше­ни­ем более част­но­го вопро­са о про­ис­хож­де­нии пле­бей­ской орга­ни­за­ции. Он ищет парал­ле­ли в раз­ви­тии соци­аль­но-поли­ти­че­ских форм Рима и осталь­ной Ита­лии и в обы­чае ита­ли­ков скреп­лять свои воен­ные пред­при­я­тия свя­щен­ною при­ся­гою (Lex sac­ra­ta) видит исход­ную точ­ку для суж­де­ния о про­ис­хож­де­нии и харак­те­ре пле­бей­ской орга­ни­за­ции. Плебс, соглас­но Альт­гей­му, нико­гда не состав­лял в Риме осо­бой граж­дан­ской общи­ны. Объ­еди­не­ние пле­бе­ев было преж­де все­го воен­ной орга­ни­за­ци­ей, воз­ник­шей по обра­зу с.152 древ­ней­ших ита­лий­ских воен­ных объ­еди­не­ний, и, как и эти послед­ние, освя­ща­лась и скреп­ля­лась она свя­щен­ною клят­вою. Соот­вет­ст­вен­но реша­ет­ся вопрос и о пле­бей­ском три­бу­на­те. Альт­гейм отвер­га­ет мне­ние Эд. Мей­е­ра, что пле­бей­ские три­бу­ны были пред­ста­ви­те­ля­ми четы­рех триб, и вслед за Момм­зе­ном счи­та­ет, что долж­ность их воз­ник­ла по образ­цу воен­ных три­бу­нов (tri­bu­ni mi­li­tum), посколь­ку они были имен­но воен­ны­ми пред­ста­ви­те­ля­ми пле­бе­ев. Работа Альт­гей­ма инте­рес­на стрем­ле­ни­ем решать вопро­сы соци­аль­но-поли­ти­че­ско­го раз­ви­тия Рима в свя­зи и по ана­ло­гии с раз­ви­ти­ем осталь­ной Ита­лии. Одна­ко выво­ды авто­ра не бес­спор­ны. В част­но­сти, воз­ни­ка­ет вопрос, как мог­ли ита­лий­ские свя­щен­ные сою­зы стать образ­цом для рим­ских пле­бе­ев, если пер­вое изве­стие о подоб­ном сою­зе у ита­ли­ков отно­сит­ся к 432 г., а воз­ник­но­ве­ние само­сто­я­тель­ной орга­ни­за­ции рим­ских пле­бе­ев — к зна­чи­тель­но более ран­не­му вре­ме­ни, к 471 или даже 494 г. до н. э.

Работа Альт­гей­ма о про­ис­хож­де­нии пле­бей­ской орга­ни­за­ции напи­са­на в ака­де­ми­че­ской мане­ре; извест­ное сохра­не­ние ака­де­ми­че­ских тра­ди­ций мож­но кон­ста­ти­ро­вать так­же и на при­ме­ре иссле­до­ва­ний о рим­ском прин­ци­па­те. Здесь наи­бо­лее зна­чи­тель­ным явле­ни­ем была моно­гра­фия А. Пре­мер­штей­на «О ста­нов­ле­нии и сущ­но­сти прин­ци­па­та» (Pre­merstein A. Vom Wer­den und Wesen des Prin­zi­pats. Mün­chen, 1937)⁴². На боль­шом исто­ри­че­ском мате­ри­а­ле Пре­мер­штейн убеди­тель­но пока­зал, как уме­ло исполь­зо­вал Август тра­ди­ци­он­ные док­три­ны (сто­и­цизм), уста­нов­ле­ния (патро­нат и кли­ен­те­ла) и нор­мы («авто­ри­тет» — auc­to­ri­tas) для освя­ще­ния сво­ей вла­сти. Осо­бое вни­ма­ние Пре­мер­штейн обра­тил на auc­to­ri­tas Авгу­ста. Вру­чен­ная ему сена­том, эта auc­to­ri­tas как бы лега­ли­зо­ва­ла его исклю­чи­тель­ное поло­же­ние в государ­стве. Не при­зна­вая момм­зе­нов­ской кон­цеп­ции диар­хии, силь­нее отте­няя монар­хи­че­ское суще­ство прин­ци­па­та, Пре­мер­штейн пол­но­стью сохра­нял выво­ды Момм­зе­на о юриди­че­ских осно­ва­ни­ях вла­сти Авгу­ста — про­кон­суль­ском импе­рии (im­pe­rium pro­con­su­la­re) и три­бун­ских пол­но­мо­чи­ях (tri­bu­ni­cia po­tes­tas), но к этим двум он доба­вил третье — осо­бен­ный «авто­ри­тет», вос­при­ня­тый Авгу­стом от сена­та.

Работа Пре­мер­штей­на, как и труды Момм­зе­на, Гардт­ха­у­зе­на и Мей­е­ра, не выхо­ди­ла из кру­га фор­маль­но-юриди­че­ских штудий и в этом был ее суще­ст­вен­ный недо­ста­ток. Все же с.153 на фоне обще­го упад­ка нау­ки в фашист­ской Гер­ма­нии солид­ное иссле­до­ва­ние Пре­мер­штей­на было поло­жи­тель­ным явле­ни­ем. По той же теме прин­ци­па­та Авгу­ста тон зада­ва­ли такие выдер­жан­ные в нацист­ском духе эссе, как очерк Г. Бер­ве «Импе­ра­тор Август» (Ber­ve H. Kai­ser Augus­tus. Leip­zig, 1934) или кни­га В. Вебе­ра «Прин­цепс» (Weber W. Prin­ceps. Stu­dien zur Ge­schich­te des Augus­tus. Stuttgart; Ber­lin, 1936). В этих работах Август про­слав­ля­ет­ся как совер­шен­ный тип вла­сти­те­ля, при­чем у Вебе­ра геро­иза­ция Авгу­ста дохо­ди­ла до того, что в его «Заве­ща­нии» он видел под­лин­ный рели­ги­оз­ный памят­ник, сущее тво­ре­ние ново­яв­лен­но­го боже­ства.

Вооб­ще одним из веду­щих типов иссле­до­ва­ния ста­ли про­со­по­гра­фи­че­ские штудии. Их раз­ви­тию, без­услов­но, содей­ст­во­вал испо­ве­ду­е­мый нациз­мом культ геро­ев. Со вни­ма­ни­ем изу­ча­лись био­гра­фии выдаю­щих­ся поли­ти­ков, пол­ко­вод­цев и импе­ра­то­ров, чья воля буд­то бы тво­ри­ла исто­рию. При этом люби­мые герои вро­де Цеза­ря или Авгу­ста пода­ва­лись в совер­шен­но апо­ло­ге­ти­че­ском плане, как иде­аль­ные вожди, соеди­няв­шие высо­кое лич­ное често­лю­бие с забота­ми о бла­ге рим­ской дер­жа­вы и неиз­мен­но поль­зо­вав­ши­е­ся сим­па­ти­я­ми сво­их сол­дат. Харак­тер­ный при­мер тако­го рода работ — неод­но­крат­но пере­из­да­вав­ша­я­ся и по-сво­е­му небес­по­лез­ная моно­гра­фия М. Гель­це­ра о Юлии Цеза­ре (Gel­zer M. Cae­sar, der Po­li­ti­ker und Staatsmann), кото­рая до сих пор оста­ет­ся наи­бо­лее обсто­я­тель­ной кни­гой о Цеза­ре в запад­ной бур­жу­аз­ной исто­рио­гра­фии. Мож­но ука­зать так­же на ряд дру­гих посвя­щен­ных Цеза­рю работ⁴³. Все они, как пра­ви­ло, выдер­жа­ны в апо­ло­ге­ти­че­ском духе; един­ст­вен­ное исклю­че­ние в этом плане — кни­га Г. Штрас­бур­ге­ра, где Цезарь пред­став­лен гени­аль­ным аван­тю­ри­стом-неудач­ни­ком (Stras­bur­ger H. Cae­sars Eintritt in die Ge­schich­te. Mün­chen, 1938). Одна­ко по суще­ству и она тоже явля­ет собою при­мер инди­виду­а­ли­зи­ру­ю­ще­го этюда, где в цен­тре вни­ма­ния сто­ит исклю­чи­тель­но лич­ность, и лишь успе­хи этой лич­но­сти оце­ни­ва­ют­ся ина­че, чем в боль­шин­стве дру­гих работ.

В рус­ле про­со­по­гра­фи­че­ско­го направ­ле­ния сто­ят так­же работы, посвя­щен­ные карье­ре выдаю­щих­ся совре­мен­ни­ков с.154 Цеза­ря — Пом­пея и Цице­ро­на, при­чем и здесь выде­ля­ют­ся сво­ей осно­ва­тель­но­стью штудии М. Гель­це­ра⁴⁴. Рав­ным обра­зом и кни­га Ф. Альт­гей­ма «Сол­дат­ские импе­ра­то­ры», посвя­щен­ная рим­ской исто­рии более позд­не­го вре­ме­ни, несет на себе отчет­ли­вую печать это­го подав­ля­ю­ще­го инте­ре­са к лич­но­сти (Al­theim F. Die Sol­da­ten­kai­ser. Frankfurt am Main, 1939). Сво­дя сплошь и рядом поли­ти­че­скую исто­рию Рим­ской импе­рии к дея­тель­но­сти отдель­ных импе­ра­то­ров, Альт­гейм вме­сте с тем при­да­ет боль­шое зна­че­ние этни­че­ской при­над­леж­но­сти пра­ви­те­лей и в уча­щав­ших­ся слу­ча­ях при­хо­да к вла­сти импе­ра­то­ров «нерим­ской кро­ви» видит едва ли не важ­ней­ший симп­том и фак­тор упад­ка Рим­ско­го государ­ства. Под­чер­ки­ва­ние одно­вре­мен­но лич­ност­но­го и расо­во­го момен­тов дела­ет эту кни­гу Альт­гей­ма ярким образ­цом исто­рио­гра­фии, шед­шей в рус­ле нациз­ма.

II. Пери­од с 1945 до 1975 гг.

Ито­гом вто­рой миро­вой вой­ны был пол­ный воен­ный раз­гром гит­ле­ров­ской Гер­ма­нии, а вме­сте с тем крах нациз­ма как поли­ти­че­ско­го направ­ле­ния и док­три­ны. Немец­кий народ осво­бо­дил­ся от чудо­вищ­ной опе­ки фашиз­ма. Одна­ко стра­на ока­за­лась рас­ко­ло­той и после­дую­щее исто­ри­че­ское раз­ви­тие пошло раз­ны­ми путя­ми: меж­ду тем как на восто­ке стра­ны обра­зо­ва­лось соци­а­ли­сти­че­ское государ­ство рабо­чих и кре­стьян — Гер­ман­ская Демо­кра­ти­че­ская Рес­пуб­ли­ка, Запад­ная Гер­ма­ния оста­лась в лаге­ре капи­та­лиз­ма. Здесь по ини­ци­а­ти­ве и при под­держ­ке запад­ных дер­жав летом 1949 г. воз­ник­ла Феде­ра­тив­ная Рес­пуб­ли­ка Гер­ма­ния, ско­ро став­шая образ­цо­вой стра­ной капи­та­ли­сти­че­ско­го мира, с про­воз­гла­шен­ны­ми, но не гаран­ти­ро­ван­ны­ми сво­бо­да­ми и дей­ст­ви­тель­ным гос­под­ст­вом круп­но­го моно­по­ли­сти­че­ско­го капи­та­ла.

Раз­ви­тие немец­кой бур­жу­аз­ной исто­рио­гра­фии в после­во­ен­ной Запад­ной Гер­ма­нии, а затем в ФРГ, харак­те­ри­зо­ва­лось стрем­ле­ни­ем воз­ро­дить тра­ди­ци­он­ные науч­ные направ­ле­ния, уни­что­жен­ные или заглох­шие во вре­ме­на нациз­ма⁴⁵.

с.155 Пока­за­те­лен был в этом отно­ше­нии вновь про­будив­ший­ся инте­рес к твор­че­ству круп­ней­ших пред­ста­ви­те­лей немец­ко­го исто­риз­ма Л. Ран­ке, И. Г. Дрой­зе­на, Т. Момм­зе­на, Я. Бурк­хард­та, нашед­ший выра­же­ние в пуб­ли­ка­ции все­воз­мож­ных мему­а­ров и эссе об их жиз­ни и дея­тель­но­сти.

Общее ожив­ле­ние эко­но­ми­че­ской, соци­аль­ной и куль­тур­ной жиз­ни сопро­вож­да­лось воз­рож­де­ни­ем в пол­ном объ­е­ме уни­вер­си­тет­ско­го пре­по­да­ва­ния и науч­ных иссле­до­ва­ний в обла­сти все­об­щей, и в част­но­сти антич­ной исто­рии⁴⁶. Воз­рож­да­ют­ся или воз­ни­ка­ют зано­во круп­ные анти­ко­вед­ные цен­тры при запад­но­гер­ман­ских уни­вер­си­те­тах в Бонне, Гей­дель­бер­ге, Гет­тин­гене, Мюн­хене, Тюбин­гене и др., а так­же при Бавар­ской, Гей­дель­берг­ской, Гет­тин­ген­ской Ака­де­ми­ях наук и при вновь откры­той в 1949 г. в Майн­це Ака­де­мии наук и лите­ра­ту­ры. Воз­об­нов­ля­ет­ся изда­ние тра­ди­ци­он­но­го веду­ще­го орга­на немец­кой бур­жу­аз­ной исто­рио­гра­фии «Исто­ри­че­ско­го жур­на­ла» (His­to­ri­sche Zeitschrift) и менее тра­ди­ци­он­но­го и уже не отве­чав­ше­го духу вре­ме­ни — «Мир как исто­рия» (Die Welt als Ge­schich­te). Послед­ний спу­стя несколь­ко лет пре­кра­тил свое суще­ст­во­ва­ние, зато появил­ся новый жур­нал по все­об­щей исто­рии, став­ший ско­ро, по оцен­ке запад­ных спе­ци­а­ли­стов, «наи­бо­лее живым и ори­ги­наль­ным жур­на­лом после­во­ен­ной гер­ман­ской исто­рио­гра­фии» — «Sae­cu­lum» (изда­ет­ся в Фрей­бур­ге с 1950 г.)⁴⁷. Вновь начи­на­ют выхо­дить жур­на­лы, издав­на спе­ци­а­ли­зи­ро­вав­ши­е­ся по клас­си­че­ской фило­ло­гии — «Рейн­ский музей фило­ло­гии» (Rhei­ni­sches Mu­seum für Phi­lo­lo­gie), «Фило­лог» (Phi­lo­lo­gus), «Гер­мес», — а так­же жур­нал кри­ти­че­ских обзо­ров и аннота­ций по анти­ко­веде­нию «Гно­мон». К ним добав­ля­ет­ся новый, спе­ци­аль­но посвя­щен­ный про­бле­мам древ­ней исто­рии жур­нал «His­to­ria» (с 1950 г.). В широ­ких мас­шта­бах воз­об­нов­ля­ет­ся пуб­ли­ка­ция спе­ци­аль­ных дис­сер­та­ций и книг по антич­ной исто­рии, рав­но как и став­шая тра­ди­ци­он­ной для немец­кой нау­ки XX в. работа по пере­из­да­нию «Реаль­ной энцик­ло­пе­дии нау­ки о клас­си­че­ской древ­но­сти» Пау­ли и «Руко­вод­ства по нау­ке о древ­но­сти» Мюл­ле­ра. Печат­ная про­дук­ция ФРГ по темам антич­ной исто­рии непре­рыв­но рас­тет, и мож­но ска­зать, что к насто­я­ще­му вре­ме­ни немец­кое бур­жу­аз­ное с.156 анти­ко­веде­ние выхо­дит на один уро­вень с анти­ко­веде­ни­ем Фран­ции, Англии и США.

В бур­ном пото­ке спе­ци­аль­ной иссле­до­ва­тель­ской и науч­но-попу­ляр­ной лите­ра­ту­ры ФРГ при­чуд­ли­во пере­пле­та­ют­ся самые раз­лич­ные направ­ле­ния. Наряду с отго­лос­ка­ми ста­рой нацист­ской исто­рио­гра­фии, пред­ста­ви­те­ли кото­рой, най­дя при­ют в ФРГ, не соби­ра­ют­ся сда­вать свои пози­ции без боя, наби­ра­ют силу ака­де­ми­че­ские штудии, оттал­ки­ваю­щи­е­ся от раз­но­об­раз­ных фило­соф­ских посы­лок иде­а­лиз­ма, ирра­цио­на­лиз­ма или пози­ти­виз­ма, но при всем этом харак­те­ри­зу­ю­щи­е­ся высо­ким тех­ни­че­ским уров­нем и глу­би­ной затра­ги­вае­мых про­блем. Наряду с про­дол­жаю­щим­ся и углуб­ля­ю­щим­ся кри­зи­сом бур­жу­аз­но­го исто­риз­ма, не спо­соб­но­го дать науч­но обос­но­ван­ное, убеди­тель­ное истол­ко­ва­ние про­блем антич­ной исто­рии, воз­ни­ка­ют под воздей­ст­ви­ем про­грес­сив­ных идео­ло­ги­че­ских тече­ний, в част­но­сти и марк­сиз­ма, более жиз­не­спо­соб­ные науч­ные направ­ле­ния, кон­цен­три­ру­ю­щие вни­ма­ние на иссле­до­ва­нии соци­аль­но-эко­но­ми­че­ской струк­ту­ры антич­ных обществ и про­блем вза­и­мо­дей­ст­вия и видо­из­ме­не­ния древ­них циви­ли­за­ций. Немец­кая бур­жу­аз­ная исто­рио­гра­фия вновь пере­жи­ва­ет мучи­тель­ный про­цесс пере­оцен­ки цен­но­стей; идей­ная пест­ро­та, черес­по­ло­си­ца вли­я­ний, отсут­ст­вие устой­чи­во­го фило­соф­ско­го кри­те­рия состав­ля­ют харак­тер­ную чер­ту совре­мен­ной немец­кой бур­жу­аз­ной исто­рио­гра­фии антич­но­сти.

Обра­ща­ясь к более кон­крет­ной харак­те­ри­сти­ке отдель­ных направ­ле­ний, нач­нем с того, кото­рое мы выше опре­де­ли­ли как отго­ло­сок нацист­ской исто­рио­гра­фии. Это направ­ле­ние и поныне сохра­ня­ет устой­чи­вые пози­ции в анти­ко­веде­нии ФРГ. Для при­ме­ра мож­но сослать­ся на уже зна­ко­мые име­на Э. Кор­не­ма­на, Г. Бер­ве, М. Гель­це­ра.

Эрнст Кор­не­ман закон­чил свой жиз­нен­ный путь в 1946 г., а два года спу­стя, посмерт­но, было опуб­ли­ко­ва­но его ито­го­вое про­из­веде­ние «Все­мир­ная исто­рия Сре­ди­зем­но­мо­рья от Филип­па II Македон­ско­го до Мухам­меда» (Kor­ne­mann E. Weltge­schich­te des Mit­tel­meer­rau­mes von Phi­lipp II. von Ma­ke­do­nien bis Mu­ham­med. Bd. I—II. Mün­chen, 1948—1949)⁴⁸. Кор­не­ман рас­смат­ри­ва­ет исто­рию антич­но­го Сре­ди­зем­но­мо­рья как пер­вый этап в фор­ми­ро­ва­нии того куль­тур­но-исто­ри­че­ско­го един­ства, кото­рое обо­зна­ча­ет­ся поня­ти­ем Евро­па. Самое это поня­тие Кор­не­ман опре­де­ля­ет, исхо­дя из с.157 исто­ри­ко-фило­соф­ских уста­но­вок О. Шпен­гле­ра. Евро­па — это некое гео­по­ли­ти­че­ское целое, скла­ды­вав­ше­е­ся на про­тя­же­нии при­мер­но 1500 лет. Пер­во­на­чаль­но, в антич­ную эпо­ху, пре­де­лы Евро­пы огра­ни­чи­ва­лись сре­ди­зем­но­мор­ской зоной, затем, в пери­од позд­ней антич­но­сти, в евро­пей­ский круг вклю­ча­ет­ся Пота­ми­че­ская, или Дунай­ская зона, а с IX в. н. э. и самая север­ная — Бал­тий­ская. Носи­те­ля­ми евро­пей­ской циви­ли­за­ции были отнюдь не все вооб­ще наро­ды, насе­ляв­шие евро­пей­ский мате­рик, а лишь «веду­щие» наро­ды индо-гер­ман­ской расы: сна­ча­ла гре­ки и иран­цы, а затем рим­ляне и, нако­нец, гер­ман­цы. В отли­чие от неко­то­рых дру­гих евро­по­цен­три­стов Кор­не­ман вклю­ча­ет иран­цев в круг «твор­че­ских» евро­пей­ских наро­дов, но отка­зы­ва­ет в пра­ве быть актив­ны­ми евро­пей­ца­ми сла­вя­нам.

Исто­ри­че­ское раз­ви­тие Евро­пы все­це­ло опре­де­ля­лось, соглас­но Кор­не­ма­ну, твор­че­ским духом и вза­и­мо­дей­ст­ви­ем назван­ных «веду­щих» наро­дов. У колы­бе­ли евро­пей­ской циви­ли­за­ции сто­я­ли элли­ны и пер­сы, но насто­я­щая исто­рия Евро­пы начи­на­ет­ся лишь с выступ­ле­ния Македо­нии, кото­рая впер­вые осу­ще­ст­ви­ла вза­и­мо­дей­ст­вие наро­дов-твор­цов — гре­ков и иран­цев. В соот­вет­ст­вии с пре­иму­ще­ст­вен­ной ролью отдель­ных евро­пей­ских наро­дов и их вождей Кор­не­ман под­разде­ля­ет после­дую­щую евро­пей­скую исто­рию вре­ме­ни антич­но­сти на 3 пери­о­да. Пер­вый, от 359 до 168 г. до н. э., он назы­ва­ет «миро­вым гос­под­ст­вом македо­нян», вто­рой, со 145 г. до н. э. до 305 г. н. э., — «миро­вым гос­под­ст­вом рим­лян», а тре­тий, с 305 и до 640 г., обо­зна­ча­ет­ся как «позд­няя антич­ность», с под­за­го­лов­ком «Новый Рим и Новая Пер­сия».

Решаю­щи­ми фак­то­ра­ми исто­рии ока­зы­ва­ют­ся у Кор­не­ма­на не объ­ек­тив­ные зако­ны обще­ст­вен­но­го раз­ви­тия, а «твор­че­ский дух» избран­ных наро­дов и про­виден­ци­аль­ная мис­сия их вождей. Так, рож­де­ние Евро­пы свя­зы­ва­ет­ся с выступ­ле­ни­ем Македо­нии, а самое дости­же­ние македо­ня­на­ми миро­во­го гос­под­ства объ­яв­ля­ет­ся резуль­та­том поли­ти­че­ско­го твор­че­ства их царей Филип­па и Алек­сандра. Что здесь мы име­ем дело с излюб­лен­ны­ми иде­я­ми нацист­ской исто­рио­гра­фии — это понят­но и без даль­ней­ших разъ­яс­не­ний. Надо, одна­ко, под­черк­нуть осо­бое зна­че­ние евро­пей­ской кон­цеп­ции Кор­не­ма­на в усло­ви­ях после­во­ен­но­го вре­ме­ни. Когда Кор­не­ман выпя­чи­ва­ет куль­тур­но-исто­ри­че­ское свое­об­ра­зие Запад­ной Евро­пы, когда он объ­яв­ля­ет гре­ков, рим­лян, иран­цев и гер­ман­цев пре­иму­ще­ст­вен­ны­ми носи­те­ля­ми идеи Евро­пы, а самую эту идею — веду­щей чер­той запад­ной циви­ли­за­ции с.158 вплоть до наших дней, когда, нако­нец, в кру­ше­нии третье­го гер­ман­ско­го рей­ха он видит угро­зу суще­ст­во­ва­нию евро­пей­ско­му миру, а един­ст­вен­ным сред­ст­вом спа­се­ния это­го мира про­воз­гла­ша­ет созда­ние замкну­то­го евро­пей­ско­го сооб­ще­ства типа Соеди­нен­ных Шта­тов Евро­пы, — во всем этом нахо­дит выход реак­ци­он­ная, по суще­ству анти­со­вет­ская подо­пле­ка обще­ис­то­ри­че­ских постро­е­ний масти­то­го немец­ко­го анти­ко­веда.

После вой­ны в Запад­ной Гер­ма­нии два­жды изда­ва­лось собра­ние прин­ци­пи­аль­ных докла­дов и эссе Г. Бер­ве под мно­го­зна­чи­тель­ным загла­ви­ем «Фор­ми­ру­ю­щие силы антич­но­сти» (Ber­ve H. Ges­tal­ten­de Kräf­te der An­ti­ke. Mün­chen, 1949; 2, stark erwei­ter­te Auf­la­ge. 1966)⁴⁹. Бер­ве исхо­дит из пред­став­ле­ния о свой­ст­вен­ном наро­дам клас­си­че­ской древ­но­сти осо­бом духов­ном нача­ле; у гре­ков это — неустан­ное стрем­ле­ние к пер­вен­ству, веч­ное состя­за­ние меж­ду собой и с дру­ги­ми ради победы (ста­тья «Об аго­наль­ном духе гре­ков»). Фор­ми­ру­ю­щи­ми сила­ми антич­но­сти ока­зы­ва­ют­ся эти искон­ные духов­ные нача­ла, их вопло­ще­ния — рели­ги­оз­ные и поли­ти­че­ские инсти­ту­ты древ­них, их наи­бо­лее яркие носи­те­ли — поли­ти­че­ские лиде­ры, наде­лен­ные чер­та­ми геро­ев (афин­ские ари­сто­кра­ты Кли­сфен, Миль­ти­ад, Перикл, гре­че­ские тира­ны, македон­ский царь Алек­сандр, рим­ские импе­ра­то­ры Сул­ла и Август).

Самым глав­ным резуль­та­том твор­че­ских уси­лий антич­но­сти Бер­ве счи­та­ет — в точ­но­сти, как и Кор­не­ман — выра­бот­ку и вопло­ще­ние идеи Евро­пы (ста­тья «Поня­тие Евро­пы в антич­но­сти»). Бер­ве утвер­жда­ет искон­ную про­ти­во­по­лож­ность Запа­да и Восто­ка, Евро­пы и Азии. Евро­пей­ское само­со­зна­ние гре­ков окон­ча­тель­но сло­жи­лось в IV в. до н. э., но тогда же заво­е­ва­ни­ем ази­ат­ско­го Восто­ка они вошли в опас­ное для запад­ных наро­дов сопри­кос­но­ве­ние с восточ­ны­ми куль­ту­ра­ми, утра­ти­ли чистоту евро­пей­ско­го духа, вслед­ст­вие чего носи­те­ля­ми идеи Евро­пы в даль­ней­шем высту­пи­ли рим­ляне. Борь­бу Рима с Кар­фа­ге­ном и Пон­тий­ским цар­ст­вом Мит­ри­да­та Бер­ве изо­бра­жа­ет как борь­бу с восточ­ной опас­но­стью, восточ­ные похо­ды Пом­пея и Цеза­ря объ­яс­ня­ет с.159 свой­ст­вен­ным рим­ским пол­ко­во­д­цам «чув­ст­вом ответ­ст­вен­но­сти за судь­бы Евро­пы», а в Авгу­сте, кото­рый победой над Анто­ни­ем и кон­сер­ва­тив­ной граж­дан­ской поли­ти­кой пред­у­предил яко­бы угро­жав­шее Риму вырож­де­ние в восточ­ном духе, видит непре­взой­ден­но­го стро­и­те­ля основ, на кото­рых запад­но­му миру суж­де­но было про­сто­ять дол­гие сто­ле­тия.

Вошед­шие в сбор­ник «Фор­ми­ру­ю­щие силы антич­но­сти» ста­тьи Бер­ве носят ско­рее пуб­ли­ци­сти­че­ский, чем иссле­до­ва­тель­ский харак­тер; их тен­ден­ци­оз­ная поли­ти­че­ская направ­лен­ность оче­вид­на. Боль­шее науч­ное зна­че­ние име­ют спе­ци­аль­ные про­со­по­гра­фи­че­ские штудии Бер­ве, сосре­дото­чен­ные на его излюб­лен­ной теме — авто­ри­тар­ном выступ­ле­нии сверх­лич­но­сти в исто­рии. Если в нача­ле сво­его науч­но­го пути Бер­ве рас­смат­ри­вал эту тему на при­ме­ре македон­ско­го царя Алек­сандра, то теперь, несо­мнен­но под впе­чат­ле­ни­ем судь­бы гит­ле­ров­ско­го режи­ма, объ­ек­том осо­бен­но­го изу­че­ния он избрал гре­че­скую тира­нию. Это­му сюже­ту посвя­ще­ны мно­го­чис­лен­ные отдель­ные этюды Бер­ве о сици­лий­ских Дей­но­ме­нидах, о Дионе, Ага­фок­ле, Гиероне II и, нако­нец, боль­шой свод­ный труд «Тира­ния у гре­ков» (Ber­ve H. Die Ty­ran­nis bei den Grie­chen. Bd. I—II. Mün­chen, 1967). Этот труд пред­став­ля­ет несо­мнен­ную науч­ную цен­ность, в осо­бен­но­сти мак­си­маль­но пол­ным уче­том и ана­ли­зом источ­ни­ко­вед­че­ской тра­ди­ции и подроб­ным изло­же­ни­ем био­гра­фий отдель­ных тира­нов. Одна­ко сосре­дото­че­ние вни­ма­ния исклю­чи­тель­но на лич­но­сти, прак­ти­че­ски почти пол­ное игно­ри­ро­ва­ние соци­аль­но-эко­но­ми­че­ских усло­вий и зако­но­мер­но­стей исто­ри­че­ско­го раз­ви­тия в ту или иную эпо­ху лиша­ют кни­гу Бер­ве тео­ре­ти­че­ско­го зна­че­ния, в осо­бен­но­сти в том, что каса­ет­ся при­чин воз­ник­но­ве­ния и исто­ри­че­ской роли древ­не­гре­че­ской тира­нии.

Ска­зан­ное о Бер­ве в пол­ной мере при­ло­жи­мо и к дру­го­му стол­пу бур­жу­аз­ной про­со­по­гра­фии М. Гель­це­ру. В после­во­ен­ный пери­од он, поми­мо оче­ред­ных пере­из­да­ний кни­ги о Цеза­ре (послед­нее, 6-е изда­ние, вышло в 1960 г.), под­гото­вил и опуб­ли­ко­вал ито­го­вый труд о Пом­пее (Gel­zer M. Pom­pei­us. Mün­chen, 1949) и две моно­гра­фии о Цице­роне (Ci­ce­ro und Cae­sar. Wies­ba­den, 1968; Ci­ce­ro. Ein bio­gra­phi­scher Ver­such. Wies­ba­den, 1969), все отме­чен­ные исклю­чи­тель­ным вни­ма­ни­ем к лич­но­сти и игно­ри­ро­ва­ни­ем соци­аль­ной обу­слов­лен­но­сти ее твор­че­ства.

В про­ти­во­вес обанк­ро­тив­ше­му­ся нацист­ско­му направ­ле­нию в после­во­ен­ное вре­мя в немец­кой бур­жу­аз­ной исто­рио­гра­фии вновь ширят­ся иссле­до­ва­ния тра­ди­ци­он­но­го с.160 ака­де­ми­че­ско­го типа, стре­мив­ши­е­ся про­дол­жить линии клас­си­че­ско­го исто­риз­ма. Пока­за­тель­но, что оба новых стан­дарт­ных обзо­ра по гре­че­ской и рим­ской исто­рии, издан­ные в рам­ках «Руко­вод­ства по нау­ке о древ­но­сти», при­над­ле­жа­ли перу Г. Бенгт­со­на, уче­но­го, кото­рый нико­гда не был бли­зок к фашиз­му. «Гре­че­ская исто­рия» Бенгт­со­на вышла пер­вым изда­ни­ем в 1950 г. (Bengtson H. Grie­chi­sche Ge­schich­te. Mün­chen, 1950)⁵⁰. Доб­рот­ное фак­ти­че­ское изло­же­ние, осто­рож­ность и трез­вость в оцен­ке новей­ших кон­цеп­ций, богат­ство источ­ни­ко­вед­че­ских и исто­рио­гра­фи­че­ских ука­за­ний как в спе­ци­аль­ных всту­пи­тель­ных очер­ках к отдель­ным разде­лам, так и в под­строч­ных при­ме­ча­ни­ях сде­ла­ли кни­гу Бенгт­со­на неза­ме­ни­мым посо­би­ем для всех, кто зани­ма­ет­ся исто­ри­ей древ­ней Гре­ции. Кни­га име­ла боль­шой успех и выдер­жа­ла уже ряд пере­из­да­ний (послед­нее, 4-е изда­ние вышло в 1969 г.).

Одна­ко кни­га Бенгт­со­на, при всех сво­их досто­ин­ствах, не сво­бод­на от ряда серь­ез­ных недо­стат­ков. Так, биб­лио­гра­фи­че­ские ука­за­ния авто­ра, хотя и обиль­ны, все же стра­да­ют одно­сто­рон­но­стью: во вни­ма­ние при­ни­ма­ют­ся преж­де все­го и глав­ным обра­зом работы немец­ких уче­ных, бла­го­да­ря чему скла­ды­ва­ет­ся невер­ное пред­став­ле­ние о подав­ля­ю­щем пре­вос­ход­стве гер­ман­ско­го анти­ко­веде­ния. Впро­чем, если работам англо-аме­ри­кан­ских, фран­цуз­ских или италь­ян­ских иссле­до­ва­те­лей уде­ле­но еще какое-то вни­ма­ние, то труды рус­ских и совет­ских исто­ри­ков совер­шен­но не учте­ны, как буд­то их и не суще­ст­ву­ет.

Далее, исто­ри­че­ская кон­цеп­ция авто­ра исхо­дит из пред­став­ле­ния о само­раз­ви­тии государ­ст­вен­ных форм, вне свя­зи с изме­не­ни­я­ми соци­аль­но-эко­но­ми­че­ских усло­вий и раз­ви­ти­ем клас­со­вой борь­бы. При этом пере­ход от авто­ном­но­го поли­са к терри­то­ри­аль­ной монар­хии рас­це­ни­ва­ет­ся Бенгт­со­ном как без­услов­но про­грес­сив­ный шаг. Для пози­ции Бенгт­со­на харак­тер­на иде­а­ли­за­ция монар­хи­че­ской фор­мы, а вме­сте с тем и ее идео­ло­гов и созда­те­лей — Исо­кра­та, Филип­па и Алек­сандра. В государ­стве Алек­сандра Бенгт­сон видит абсо­лют­ную монар­хию, про­об­раз буду­щих запад­ных монар­хий, а вен­цом раз­ви­тия антич­ной государ­ст­вен­но­сти он счи­та­ет рим­ское еди­но­дер­жа­вие. Пока­за­тель­но даже самое рас­пре­де­ле­ние мате­ри­а­ла: пери­о­ду клас­си­че­ско­го поли­са уде­ле­но в труде с.161 Бенгт­со­на гораздо мень­ше места, чем вре­ме­ни элли­низ­ма и рим­ско­го вла­ды­че­ства.

Все это, разу­ме­ет­ся, не слу­чай­но. Невни­ма­ние к харак­те­ру эко­но­ми­че­ско­го раз­ви­тия, игно­ри­ро­ва­ние клас­со­вой борь­бы, одно­сто­рон­ний упор — в тра­ди­ци­ях немец­кой государ­ство- и пра­во­вед­че­ской шко­лы — на само­раз­ви­тии поли­ти­че­ских форм, более или менее заву­а­ли­ро­ван­ная анти­па­тия к демо­кра­тии и откро­вен­ная иде­а­ли­за­ция монар­хии, нако­нец, тен­ден­ци­оз­ный нацио­на­ли­сти­че­ский и поли­ти­че­ский отбор лите­ра­ту­ры — все это надо рас­смат­ри­вать как про­яв­ле­ние глу­бо­ко уко­ре­нив­ших­ся в немец­кой бур­жу­аз­ной исто­рио­гра­фии реак­ци­он­ных тен­ден­ций, вос­хо­дя­щих — через поло­су нациз­ма — к неза­па­мят­ным вре­ме­нам клас­си­че­ско­го гер­ман­ско­го анти­ко­веде­ния, раз­ви­вав­ше­го­ся в рус­ле пан­гер­ман­ских и монар­хи­че­ских настро­е­ний.

В том же духе, что и «Гре­че­ская исто­рия», состав­ле­но и дру­гое посо­бие Бенгт­со­на — «Очерк рим­ской исто­рии вме­сте с источ­ни­ко­веде­ни­ем» (H. Bengtson. Grundriss der rö­mi­schen Ge­schich­te mit Quel­len­kun­de. Bd. I. Mün­chen, 1967). Прав­да, изло­же­ние здесь доведе­но лишь до вре­ме­ни Дио­кле­ци­а­на (до 284 г.); про­дол­же­ние — спе­ци­аль­ный том по исто­рии позд­ней Рим­ской импе­рии — под­готав­ли­ва­ет­ся дру­гим запад­но­гер­ман­ским исто­ри­ком К. Ф. Штро­е­ке­ром.

Стрем­ле­ние дать новую ака­де­ми­че­скую интер­пре­та­цию антич­ной исто­рии нашло свое выра­же­ние не толь­ко в моно­гра­фи­че­ских обзо­рах Г. Бенгт­со­на, но и в кол­лек­тив­ных трудах, в част­но­сти в соот­вет­ст­ву­ю­щих разде­лах таких боль­ших посо­бий по все­мир­ной исто­рии, как 10-том­ная «His­to­ria Mun­di», изда­вав­ша­я­ся в Берне с 1953 г., и 35-том­ная «Все­мир­ная исто­рия», пуб­ли­ко­вав­ша­я­ся изда­тель­ст­вом Фише­ра во Франк­фур­те-на-Майне с 1965 г. (Fi­scher Weltge­schich­te). Стро­го гово­ря, это — меж­ду­на­род­ные пред­при­я­тия. Автор­ские кол­лек­ти­вы в каж­дом из этих изда­ний вклю­ча­ют уче­ных раз­ных стран, одна­ко доля немец­ких уче­ных весь­ма зна­чи­тель­на, а самая ини­ци­а­ти­ва и общая редак­ция цели­ком при­над­ле­жат немец­кой сто­роне.

Разде­лы по древ­ней исто­рии в обо­их посо­би­ях не лише­ны извест­ной цен­но­сти: они содер­жат связ­ное изло­же­ние основ­ных фак­тов древ­ней исто­рии, учи­ты­ва­ют резуль­та­ты новей­ших откры­тий и пре­под­но­сят мате­ри­ал в доступ­ной для широ­ко­го чита­те­ля фор­ме. Вме­сте с тем им при­сущ обыч­ный недо­ста­ток тако­го рода посо­бий — нерав­но­мер­ность изло­же­ния и нерав­но­цен­ность отдель­ных частей в науч­ном с.162 отно­ше­нии. Так, напри­мер, в IV томе «His­to­ria Mun­di», где дает­ся обзор вре­ме­ни Рим­ской миро­вой дер­жа­вы⁵¹, наряду с осно­ва­тель­ным, несмот­ря на извест­ный модер­ни­за­тор­ский уклон, разде­лом по соци­аль­но-эко­но­ми­че­ской исто­рии Рима (автор Ф. Гей­хель­гейм) есть не про­сто сла­бые, а совер­шен­но анти­на­уч­ные гла­вы о пер­во­на­чаль­ном хри­сти­ан­стве, напи­сан­ные с пози­ций арха­и­че­ско­го орто­док­саль­но­го кле­ри­ка­лиз­ма (автор Е. Шта­у­фер).

Но глав­ным поро­ком обо­их изда­ний ока­за­лась пол­ная неспо­соб­ность их авто­ров дать убеди­тель­ную общую кон­цеп­цию антич­но­сти с пози­ций тра­ди­ци­он­но­го бур­жу­аз­но­го ака­де­миз­ма, игно­ри­ру­ю­ще­го свое­об­ра­зие соци­аль­но-эко­но­ми­че­ско­го раз­ви­тия древ­но­сти, недо­оце­ни­ваю­ще­го или вовсе не при­знаю­ще­го осо­бен­ной роли раб­ства и зна­че­ния клас­со­вой борь­бы. Науч­ная несо­сто­я­тель­ность это­го направ­ле­ния в какой-то момент ста­ла ощу­щать­ся и частью самих бур­жу­аз­ных уче­ных, и не без вли­я­ния пере­до­вых, марк­сист­ских кон­цеп­ций и мето­до­ло­гии все­мир­ной исто­рии были пред­при­ня­ты попыт­ки вдох­нуть новую жизнь в обвет­шав­шие ака­де­ми­че­ские штудии.

С нача­ла 50-х годов груп­па запад­но­гер­ман­ских анти­ко­ве­дов во гла­ве с тюбин­ген­ским про­фес­со­ром Йозе­фом Фог­том обра­ти­лась к раз­ра­бот­ке темы раб­ства. Побуди­тель­ным сти­му­лом к это­му яви­лись, как при­зна­вал сам Фогт, дости­же­ния совет­ской исто­ри­че­ской нау­ки, мно­го уже успев­шей сде­лать в плане изу­че­ния этой кар­ди­наль­ной для антич­но­сти темы. Отча­сти в целях вос­пол­не­ния обна­ру­жив­ших­ся про­бе­лов по теме раб­ства в запад­ной исто­рио­гра­фии, а еще боль­ше из стрем­ле­ния дать бой марк­сиз­му, так ска­зать, в его же соб­ст­вен­ном доме и таким обра­зом про­ве­рить и опро­верг­нуть основ­ные постро­е­ния марк­сист­ской исто­рио­гра­фии, Фогт и его сотруд­ни­ки на про­тя­же­нии ряда лет выпу­сти­ли целую серию работ по раб­ству. Сна­ча­ла эти работы печа­та­лись в Трудах Майнц­ской Ака­де­мии наук и лите­ра­ту­ры (Ab­hand­lun­gen der Aka­de­mie der Wis­sen­schaf­ten und der Li­te­ra­tur in Mainz), а позд­нее они ста­ли выхо­дить в виде выпус­ков спе­ци­аль­ной серии «Иссле­до­ва­ния по антич­но­му раб­ству» (Forschun­gen zur an­ti­ken Skla­ve­rei), кото­рую ста­ла изда­вать Комис­сия по древ­ней исто­рии той же Майнц­ской Ака­де­мии. Все­го к середине 70-х годов было опуб­ли­ко­ва­но око­ло полу­то­ра десят­ка спе­ци­аль­ных иссле­до­ва­ний, в том чис­ле с.163 несколь­ко работ само­го Фог­та, а так­же систе­ма­ти­че­ская «Биб­лио­гра­фия по антич­но­му раб­ству», насчи­ты­ваю­щая свы­ше 1700 номе­ров (Vogt J., Brock­meyer N. Bib­lio­gra­phie zur an­ti­ken Skla­ve­rei. Bo­hum, 1971)⁵².

Работы семи­на­ра Фог­та неоди­на­ко­вы по сво­е­му харак­те­ру и направ­ле­нию: одни, как штудии само­го Фог­та, носят харак­тер тео­ре­ти­че­ских или исто­рио­гра­фи­че­ских эссе⁵³, дру­гие — таких боль­шин­ство — явля­ют­ся моно­гра­фи­я­ми ана­ли­ти­че­ско­го пла­на; одни име­ют в виду пози­тив­ное иссле­до­ва­ние темы, дру­гие ори­ен­ти­ро­ва­ны преж­де все­го на поле­ми­ку с марк­сист­ской исто­рио­гра­фи­ей.

Из работ, нося­щих ско­рее пози­тив­ный харак­тер, заслу­жи­ва­ют быть отме­чен­ны­ми моно­гра­фия Гизе­лы Мик­нат «Иссле­до­ва­ния о плене и раб­стве в гре­че­ской исто­рии», где деталь­но рас­смот­рен вопрос о раб­стве воен­но­плен­ных по дан­ным гоме­ров­ско­го эпо­са (Mick­nat G. Stu­dien zur Kriegsge­fan­gen­schaft und zur Skla­ve­rei in der grie­chi­schen Ge­schich­te. Tl. I. Mainz; Wies­ba­den, 1954)⁵⁴, и работа Г. Шан­тре­на «Воль­ноот­пу­щен­ни­ки и рабы на служ­бе рим­ских импе­ра­то­ров», где собран и систе­ма­ти­зи­ро­ван бога­тый мате­ри­ал, пре­иму­ще­ст­вен­но эпи­гра­фи­че­ский, иллю­ст­ри­ру­ю­щий раз­лич­ные кате­го­рии зави­си­мых слу­жи­те­лей в импе­ра­тор­ской адми­ни­ст­ра­ции до середи­ны III в. (Chantrai­ne H. Frei­ge­las­se­ne und Skla­ven im Dienst der rö­mi­schen Kai­ser. Wies­ba­den, 1967)⁵⁵.

При­ме­ра­ми работ, небес­по­лез­ных изу­че­ни­ем отдель­ных вопро­сов антич­но­го раб­ства, но под­чи­нен­ных тен­ден­ци­оз­ной уста­нов­ке непре­мен­но­го опро­вер­же­ния основ­ных марк­сист­ских поло­же­ний, могут слу­жить моно­гра­фии Зиг­ф­рида Лауф­фе­ра «Рабы лаврий­ских руд­ни­ков» (Lauf­fer S. Die Bergwerksskla­ven von Lau­reion. Tl. I—II. Wies­ba­den, 1955—1956)⁵⁶ и Фран­ца Ких­ле «Раб­ский труд и тех­ни­че­ский про­гресс в Рим­ской импе­рии» (Kiech­le F. Skla­ve­nar­beit und tech­ni­scher с.164 Fortschritt im rö­mi­schen Reich. Wies­ba­den, 1969)⁵⁷. В пер­вой в иде­а­ли­зи­ро­ван­ном виде пред­став­ле­ны усло­вия труда афин­ских рабов в руд­ни­ках Лаврия, опро­вер­га­ет­ся вполне обос­но­ван­ное пред­став­ле­ние о жесто­кой экс­плуа­та­ции рабов в древ­но­сти. Лауф­фер всерь­ез дока­зы­ва­ет, что у рабов в эко­но­ми­че­ском отно­ше­нии были даже пре­иму­ще­ства перед сво­бод­ны­ми рабо­чи­ми, ибо им были гаран­ти­ро­ва­ны заня­тость и мате­ри­аль­ное обес­пе­че­ние. В суще­ст­во­ва­нии куль­то­вых сою­зов, куда вхо­ди­ли рабы, автор видит свиде­тель­ство «оши­боч­но­сти пред­став­ле­ния об изну­ри­тель­ном труде, не остав­ляв­шем места для дру­гих инте­ре­сов». На этом осно­ва­нии он даже гово­рит о луч­шем поло­же­нии антич­ных рабов по срав­не­нию с усло­ви­я­ми труда руд­нич­ных рабо­чих в сред­ние века и в новое вре­мя, когда трудя­щи­е­ся лишь в резуль­та­те дол­гой борь­бы доби­лись пра­ва устра­и­вать соб­ст­вен­ные сою­зы. Автор не хочет видеть того, что куль­то­вые объ­еди­не­ния были для афин­ских рабов отду­ши­ной, кото­рую, как вполне без­вред­ную, допус­ка­ли для них и антич­ное государ­ство, и их соб­ст­вен­ные хозя­е­ва, тогда как сою­зы рабо­чих ново­го вре­ме­ни были заво­е­ван­ной ими фор­мой объ­еди­не­ния, исход­ной точ­кой для раз­ви­тия орга­ни­зо­ван­но­го наступ­ле­ния на капи­тал.

Борет­ся с марк­сиз­мом и Ф. Ких­ле. Тен­ден­ци­оз­но под­би­рая мате­ри­ал, иллю­ст­ри­ру­ю­щий извест­ный тех­ни­че­ский про­гресс в рим­ском ремес­ле в послед­ний век Рес­пуб­ли­ки и в пер­вые два века Импе­рии, то есть в эпо­ху про­дол­жаю­ще­го­ся гос­под­ства раб­ства, он дела­ет вывод о несо­сто­я­тель­но­сти марк­сист­ско­го тези­са о том, что раб­ство было глав­ным тор­мо­зом тех­ни­че­ско­го про­грес­са в древ­но­сти. Он обхо­дит вопро­сы о харак­те­ре и пре­де­лах это­го про­грес­са, затра­ги­вав­ше­го лишь избран­ные отрас­ли про­из­вод­ства (напри­мер, стро­и­тель­ное дело), да и здесь не устра­нив­ше­го совер­шен­но руч­ной труд и соот­вет­ст­ву­ю­щую при­ми­тив­ную тех­но­ло­гию. Он остав­ля­ет в сто­роне глав­ную отрасль антич­ной эко­но­ми­ки — сель­ское хозяй­ство, где тех­ни­че­ский про­гресс имен­но в силу гос­под­ства раб­ско­го труда прак­ти­че­ски отсут­ст­во­вал, и умал­чи­ва­ет о судь­бе мно­гих тех­ни­че­ских изо­бре­те­ний, кото­рые так и не нашли себе при­ме­не­ния в осно­ван­ной на раб­стве эко­но­ми­ке антич­но­го мира.

Как бы то ни было, издан­ная в Запад­ной Гер­ма­нии серия работ об антич­ном раб­стве, как и осу­щест­влен­ный по ини­ци­а­ти­ве все того же Фог­та пере­вод на немец­кий язык с.165 неко­то­рых совет­ских иссле­до­ва­ний на эту же тему, пока­зы­ва­ет извест­ную, хотя и крайне непо­сле­до­ва­тель­ную, пере­ори­ен­та­цию бур­жу­аз­но­го ака­де­ми­че­ско­го анти­ко­веде­ния под воздей­ст­ви­ем совре­мен­ных пере­до­вых науч­ных направ­ле­ний.

Менее ори­ги­наль­ны­ми выглядят штудии запад­но­гер­ман­ских уче­ных по отдель­ным пери­о­дам антич­ной исто­рии. Здесь, как пра­ви­ло, мож­но наблюдать идей­ные реци­ди­вы про­шло­го, смяг­чен­ные или пере­ра­ботан­ные в духе ново­го вре­ме­ни. Пока­за­тель­на кни­га Фри­дри­ха Мат­ца «Крит, Мике­ны, Троя», посвя­щен­ная общей харак­те­ри­сти­ке эгей­ской циви­ли­за­ции (Matz F. Kre­ta, My­ke­ne, Troja. Die mi­noi­sche und die ho­me­ri­sche Welt. 3. Aufl. Stuttgart, 1957)⁵⁸. Матц широ­ко исполь­зу­ет резуль­та­ты после­во­ен­ной дешиф­ров­ки линей­но­го пись­ма B, при­вле­ка­ет дан­ные крит­ско­го, микен­ско­го и пилос­ско­го архи­вов об исполь­зо­ва­нии рабов в двор­цо­вом хозяй­стве. В его изо­бра­же­нии отчет­ли­во высту­па­ют чер­ты сход­ства соци­аль­но-эко­но­ми­че­ско­го и поли­ти­че­ско­го строя древ­ней­ше­го Кри­та и Микен­ской Гре­ции с обще­ст­вен­ны­ми уста­нов­ле­ни­я­ми древ­не­во­сточ­ных цен­тров. Автор, одна­ко, допус­ка­ет употреб­ле­ние тер­ми­нов и выра­же­ний, модер­ни­зи­ру­ю­щих древ­ние отно­ше­ния и создаю­щих впе­чат­ле­ние, что на Кри­те, напри­мер, суще­ст­во­ва­ло государ­ство фео­даль­но-абсо­лю­тист­ско­го типа. Трак­туя о про­ис­хож­де­нии эгей­ской куль­ту­ры, Матц воз­дер­жи­ва­ет­ся от широ­ко рас­про­стра­нен­ной ранее в немец­кой нау­ке тео­рии индо­гер­ман­ской коло­ни­за­ции Бал­кан­ско­го полу­ост­ро­ва. Он при­зна­ет само­быт­ный в целом харак­тер эгей­ской куль­ту­ры, одна­ко не может совер­шен­но осво­бо­дить­ся от мигра­ци­о­нист­ских пред­став­ле­ний и свя­зы­ва­ет про­ис­хож­де­ние отдель­ных куль­тур­ных эле­мен­тов с пере­се­ле­ни­я­ми носи­те­лей так назы­вае­мой лен­точ­ной кера­ми­ки с севе­ра и ливий­цев с юга.

В работах, посвя­щен­ных исто­рии клас­си­че­ской Гре­ции, по-преж­не­му доми­ни­ру­ет инте­рес к знат­ной эли­те и ее выдаю­щим­ся пред­ста­ви­те­лям⁵⁹. Так, Ганс Шефер видит в родо­вой зна­ти глав­но­го носи­те­ля нацио­наль­но­го само­со­зна­ния гре­ков и всю поли­ти­че­скую жизнь Афин вре­ме­ни ран­ней клас­си­ки, начи­ная с Кли­сфе­на, объ­яс­ня­ет сопер­ни­че­ст­вом и борь­бою с.166 за власть знат­ных родов и знат­ных лиде­ров⁶⁰. По Шефе­ру, ари­сто­кра­тия игра­ла веду­щую роль в жиз­ни Афин даже во вре­ме­на Перик­ла, ибо «атти­че­ская демо­кра­тия вплоть до нача­ла Пело­пон­нес­ской вой­ны еще не была государ­ст­вен­ной фор­мой в узком смыс­ле сло­ва, она поко­и­лась ско­рее на инди­виду­аль­ном свер­ше­нии какой-либо лич­но­сти и на мастер­ском исполь­зо­ва­нии извест­ных обсто­я­тельств»⁶¹.

Со сво­ей сто­ро­ны, Ф. Ких­ле дока­зы­ва­ет, что вся жизнь Афин после отра­же­ния пер­сов в 479 г. до н. э., в част­но­сти и стро­и­тель­ство мор­ской дер­жа­вы, направ­ля­лась согла­си­ем веду­щих ари­сто­кра­ти­че­ских родов⁶². Афин­ский демос, с его соб­ст­вен­ны­ми соци­аль­ны­ми и поли­ти­че­ски­ми инте­ре­са­ми, игра­ет в постро­е­нии Ких­ле сугу­бо под­чи­нен­ную роль. Обес­пе­чи­вая мате­ри­аль­ны­ми подач­ка­ми послуш­ность народ­ной мас­сы, знать пра­ви­ла Афин­ским государ­ст­вом совер­шен­но само­власт­но до тех пор, пока Кимон сво­им исклю­чи­тель­ным воз­вы­ше­ни­ем не нару­шил равен­ства и согла­сия в среде ари­сто­кра­тов и не воз­будил роко­вой для них внут­ри­со­слов­ной рас­при.

Тра­ди­ци­он­ным оста­ет­ся так­же инте­рес к выдаю­щим­ся, «твор­че­ским лич­но­стям» вре­ме­ни позд­ней клас­си­ки и ран­не­го элли­низ­ма. Карл-Фри­дрих Штро­е­кер посвя­тил спе­ци­аль­ную моно­гра­фию сира­куз­ско­му тира­ну Дио­ни­сию Стар­ше­му, в кото­ром он видит «пио­не­ра ново­го вре­ме­ни», «вид­но­го пред­ста­ви­те­ля позд­не­клас­си­че­ской, пред­эл­ли­ни­сти­че­ской монар­хии» (Stro­he­ker K. F. Dio­ny­sios I. Ges­talt und Ge­schich­te des Ty­ran­nen von Sy­ra­kus. Wies­ba­den, 1958). Работа Штро­е­ке­ра, без­услов­но, вно­сит свой вклад в выяс­не­ние осо­бен­но­стей поли­ти­че­ско­го раз­ви­тия Гре­ции в пере­ход­ный пери­од меж­ду клас­си­кой и элли­низ­мом, одна­ко нель­зя не при­знать, что лич­ность и свер­ше­ния Дио­ни­сия засло­ня­ют для авто­ра несрав­нен­но более широ­кий исто­ри­че­ский объ­ект — раз­ви­тие само­го сира­куз­ско­го обще­ства и государ­ства.

с.167 Рав­ным обра­зом и у Ф. Альт­гей­ма в кни­ге «Алек­сандр и Азия» гени­аль­ная сверх­лич­ность гро­зит совер­шен­но засло­нить исто­ри­че­ский гори­зонт (Al­theim F. Ale­xan­der und Asien. Ge­schich­te eines geis­ti­gen Er­bes. Tü­bin­gen, 1953)⁶³. По-преж­не­му исхо­дя из шпен­гле­ров­ской кон­цеп­ции осо­бен­ных куль­тур­но-исто­ри­че­ских цик­лов, чье раз­ви­тие опре­де­ля­ет­ся дей­ст­ви­ем ирра­цио­наль­ных сил, носи­те­ля­ми кото­рых высту­па­ют «твор­че­ские сверх­лич­но­сти», Альт­гейм выде­ля­ет в исто­ри­че­ском раз­ви­тии древ­них наро­дов две куль­ту­ры — ази­ат­скую и антич­ную и их фор­ми­ро­ва­ние свя­зы­ва­ет с выступ­ле­ни­ем двух про­виден­ци­аль­ных фигур — Зара­ту­ст­ры и Алек­сандра. Надо, одна­ко, заме­тить, что изло­же­ние Альт­гей­ма содер­жа­тель­нее его исход­ных уста­но­вок; на прак­ти­ке он не огра­ни­чи­ва­ет­ся кон­ста­та­ци­ей исто­ри­че­ской роли Зара­ту­ст­ры и Алек­сандра, а пыта­ет­ся дать общий обзор раз­ви­тия древ­них куль­тур. Уде­ляя осо­бое вни­ма­ние про­бле­ме вза­и­мо­дей­ст­вия гре­че­ско­го и иран­ско­го начал, он фик­си­ру­ет эле­мен­ты пози­тив­но­го кон­так­та эллин­ства с зоро­аст­риз­мом при Алек­сан­дре, затем, при пре­ем­ни­ках Алек­сандра, воз­рас­та­ние элли­ни­зи­ру­ю­щих тен­ден­ций и реак­цию на них со сто­ро­ны Восто­ка, нако­нец, в свя­зи с при­хо­дом в дви­же­ние мира кочев­ни­ков и про­буж­де­ни­ем к актив­ной жиз­ни иран­ских наро­дов, новое воз­рож­де­ние зоро­аст­риз­ма при Саса­нидах.

Осо­бен­но замет­но про­дол­жаю­ще­е­ся воздей­ст­вие идей нацист­ской исто­рио­гра­фии в работах запад­но­гер­ман­ских уче­ных по исто­рии Рима. Здесь же мы стал­ки­ва­ем­ся с наи­бо­лее ярост­ны­ми попыт­ка­ми опро­вер­же­ния марк­сиз­ма, при­ме­ра­ми чему могут слу­жить выступ­ле­ния А. Хей­са и М. Гель­це­ра⁶⁴. Пер­вый в ста­тье «Закат Рим­ской рес­пуб­ли­ки и про­бле­ма рево­лю­ции» пыта­ет­ся дока­зать непри­ме­ни­мость к антич­но­сти марк­сист­ско­го тези­са об опре­де­ля­ю­щей роли клас­со­вой борь­бы на том осно­ва­нии, что ни одна из соци­аль­ных групп, участ­во­вав­ших в Граж­дан­ских вой­нах, за исклю­че­ни­ем раз­ве что ита­ли­ков во вре­мя Союз­ни­че­ской вой­ны, не име­ла соб­ст­вен­ной прин­ци­пи­аль­ной про­грам­мы (Heuss A. Der Un­ter­gang der rö­mi­schen Re­pub­lik und das Prob­lem der Re­vo­lu­tion // HZ. Bd. 182. 1956. H. 1). Одна­ко, с.168 не гово­ря уже о сомни­тель­но­сти исто­ри­че­ских ука­за­ний Хей­са, — так, едва ли пра­во­мер­но отри­цать прин­ци­пи­аль­ный харак­тер грак­хан­ско­го дви­же­ния, — оче­вид­но зло­на­ме­рен­ное иска­же­ние им марк­сист­ской тео­рии, кото­рая нико­гда не ста­ви­ла клас­со­вый харак­тер анта­го­низ­мов в зави­си­мость от созна­тель­ной воли их участ­ни­ков.

М. Гель­цер, в свою оче­редь, в рецен­зии (в жур­на­ле «Гно­мон» за 1955 г.) на труд совет­ско­го исто­ри­ка Н. А. Маш­ки­на о прин­ци­па­те Авгу­ста высту­па­ет про­тив трак­тов­ки марк­сист­ской исто­рио­гра­фи­ей прин­ци­па­та как осо­бой фор­мы рабо­вла­дель­че­ской дик­та­ту­ры. Осно­ва­ни­ем при этом опять-таки слу­жит ссыл­ка на то, что ника­кой борь­бы рабов с рабо­вла­дель­ца­ми древ­ность не зна­ла, а вели­кие вос­ста­ния II—I вв. до н. э. объ­яс­ня­лись сво­бо­до­лю­би­ем обра­щен­ных в нево­лю вар­ва­ров; они не угро­жа­ли сло­жив­шей­ся систе­ме отно­ше­ний, а сле­до­ва­тель­но, и не мог­ли быть даже кос­вен­ной при­чи­ной уста­нов­ле­ния импе­ра­тор­ской дик­та­ту­ры.

Не соци­аль­ная сущ­ность и даже не юриди­че­ская фор­ма при­вле­ка­ют теперь осо­бен­ное вни­ма­ние запад­но­гер­ман­ских иссле­до­ва­те­лей прин­ци­па­та. Их инте­рес сосре­дото­чи­ва­ет­ся на более абстракт­ной теме, на изу­че­нии поня­тия, идео­ло­ги­че­ско­го обос­но­ва­ния и выра­же­ния импе­ра­тор­ской вла­сти. Образ­цом может слу­жить боль­шая и по-сво­е­му небес­по­лез­ная ста­тья Л. Викер­та «Прин­цепс» в «Реаль­ной энцик­ло­пе­дии» Пау­ли (RE. Bd. XXII. Hbd. 44. 1954), где дос­ко­наль­но иссле­ду­ют­ся тер­мин и раз­ви­тие поня­тия прин­цеп­са, но совер­шен­но обхо­дит­ся сто­ро­ною соци­аль­но-поли­ти­че­ская сущ­ность прин­ци­па­та.

Отри­цая объ­ек­тив­ный харак­тер поли­ти­че­ских пере­мен в Риме, их обу­слов­лен­ность соци­аль­но-эко­но­ми­че­ским раз­ви­ти­ем и клас­со­вой борь­бой, немец­кая бур­жу­аз­ная исто­рио­гра­фия по-преж­не­му уде­ля­ет исклю­чи­тель­ное вни­ма­ние исто­ри­че­ской роли и свер­ше­ни­ям отдель­ных выдаю­щих­ся поли­ти­ков. Ведет­ся схо­ла­сти­че­ский и бес­плод­ный спор о том, в какой имен­но сте­пе­ни Юлий Цезарь был вели­ким чело­ве­ком: был ли он лишь гени­аль­ным често­люб­цем, стре­мив­шим­ся толь­ко к лич­но­му могу­ще­ству (точ­ка зре­ния Г. Штрас­бур­ге­ра), или же и заме­ча­тель­ным рефор­ма­то­ром, созда­те­лем ново­го поряд­ка (мне­ние М. Гель­це­ра)⁶⁵. Рав­ным обра­зом и в поли­ти­че­ской с.169 исто­рии позд­ней Рим­ской импе­рии вни­ма­ние иссле­до­ва­те­лей при­вле­ка­ет преж­де все­го твор­че­ский вклад импе­ра­то­ров-рефор­ма­то­ров — Кон­стан­ти­на и Юсти­ни­а­на. Харак­тер­на в этом отно­ше­нии моно­гра­фия Й. Фог­та «Кон­стан­тин Вели­кий и его век» (Vogt J. Konstan­tin der Gros­se und sein Jahrhun­dert. Mün­chen, 1949)⁶⁶. Вни­ма­ние Фог­та сосре­дото­че­но на лич­но­сти Кон­стан­ти­на, кото­ро­го он, без­мер­но иде­а­ли­зи­руя, пред­став­ля­ет как про­вод­ни­ка «после­до­ва­тель­но хри­сти­ан­ской поли­ти­ки», как импе­ра­то­ра-спа­си­те­ля, наме­тив­ше­го новые пути для раз­ви­тия Рим­ско­го государ­ства. В том же духе инди­виду­а­ли­зи­ру­ю­ще­го мето­да напи­са­на и работа Б. Руби­на «Вре­мя Юсти­ни­а­на» (Ru­bin B. Das Zei­tal­ter Jus­ti­nians. Bd. I. Ber­lin, 1960), где исто­рия Восточ­ной Рим­ской Импе­рии VI в. сведе­на к про­бле­ме лич­ных пси­хо­ло­ги­че­ских моти­вов и дея­тель­но­сти импе­ра­то­ра Юсти­ни­а­на⁶⁷.

Общие чер­ты совре­мен­ной запад­но­гер­ман­ской исто­рио­гра­фии в осо­бен­но­сти хоро­шо про­сту­па­ют в под­хо­де к двум кар­ди­наль­ным темам антич­ной исто­рии, тес­но свя­зан­ным друг с дру­гом, — темам клас­со­вой борь­бы и паде­ния антич­но­сти. Выше уже отме­ча­лось отри­ца­тель­ное отно­ше­ние Хей­са и Гель­це­ра к марк­сист­ско­му поло­же­нию о клас­со­вой борь­бе как веду­щем фак­то­ре исто­ри­че­ско­го раз­ви­тия. Это отно­ше­ние харак­тер­но для боль­шин­ства совре­мен­ных бур­жу­аз­ных анти­ко­ве­дов⁶⁸. В одних слу­ча­ях ста­вит­ся под сомне­ние самая воз­мож­ность прин­ци­пи­аль­ных клас­со­вых выступ­ле­ний экс­плу­а­ти­ру­е­мых масс. При этом ссы­ла­ют­ся на отсут­ст­вие у рабов ярко выра­жен­но­го клас­со­во­го созна­ния или на их общее яко­бы доста­точ­но удо­вле­тво­ри­тель­ное поло­же­ние, в силу чего вос­ста­ния вспы­хи­ва­ли лишь по слу­чай­ным при­чи­нам и не мог­ли угро­жать суще­ст­ву­ю­щей соци­аль­но-поли­ти­че­ской систе­ме (эта точ­ка зре­ния отра­же­на не толь­ко в поле­ми­че­ских ста­тьях Хей­са и Гель­це­ра, но и в спе­ци­аль­ных штуди­ях Фог­та и Лауф­фе­ра). В дру­гих слу­ча­ях самый факт клас­со­вой борь­бы при­зна­ет­ся, но отри­ца­ет­ся ее зна­че­ние, воз­мож­ность воздей­ст­вия выступ­ле­ний экс­плу­а­ти­ру­е­мых масс на ход исто­ри­че­ско­го раз­ви­тия. При этом опять-таки ссы­ла­ют­ся с.170 на неспо­соб­ность рабов к исто­ри­че­ско­му твор­че­ству (Фогт) или же согла­ша­ют­ся допу­стить лишь кос­вен­ное воздей­ст­вие раб­ских вос­ста­ний в плане раз­ви­тия в антич­ном обще­стве филан­тро­пи­че­ских настро­е­ний (Лауф­фер).

Соот­вет­ст­вен­но и заклю­чи­тель­ная про­бле­ма древ­ней исто­рии — про­бле­ма паде­ния антич­но­сти и пере­хо­да к сред­не­ве­ко­вью — реша­ет­ся, как пра­ви­ло, без уче­та той роли, кото­рую сыг­ра­ли здесь клас­со­вая борь­ба, выступ­ле­ния рабов, коло­нов и дру­гих экс­плу­а­ти­ру­е­мых и зави­си­мых сло­ев рим­ско­го насе­ле­ния. Решаю­щее зна­че­ние при­да­ет­ся не глу­бин­ным пере­ме­нам в соци­аль­но-эко­но­ми­че­ском строе обще­ства и обу­слов­лен­ным эти­ми пере­ме­на­ми сдви­гам в соци­аль­ной и поли­ти­че­ской жиз­ни, а внеш­ним слу­чай­ным фак­то­рам. Так имен­но трак­ту­ет­ся эта про­бле­ма в кни­ге Ф. Альт­гей­ма «Упа­док древ­не­го мира» (Al­theim F. Nie­der­gang der Al­ten Welt. Bd. I—II. Frankfurt am Main, 1953)⁶⁹. Автор рису­ет широ­кое полот­но исто­ри­че­ской жиз­ни в III в. н. э., кото­рый он по спра­вед­ли­во­сти счи­та­ет пере­лом­ным в исто­рии древ­не­го мира. Он ста­ра­ет­ся пока­зать во вза­и­мо­дей­ст­вии судь­бы всех наро­дов древ­не­го мира от Герак­ло­вых стол­бов до Жел­то­го моря. Одна­ко решаю­щим фак­то­ром, опре­де­лив­шим судь­бу всех этих наро­дов — и Рим­ской импе­рии, и Ира­на, и Китая, — он счи­та­ет пере­се­ле­ние «моло­дых наро­дов», кочев­ни­ков, и даже более кон­крет­но — их осо­бен­ный вид воору­же­ния и так­ти­ки, то, что они обла­да­ли мас­со­вой бое­спо­соб­ной кон­ни­цей, кото­рой не было у древ­них осед­лых наро­дов. Этим Альт­гейм объ­яс­ня­ет все: и пора­же­ния рим­лян на гра­ни­цах, и внут­рен­ний кри­зис Рим­ско­го государ­ства, кото­рый был вызван, по его мне­нию, пере­на­пря­же­ни­ем сил, и даже уста­нов­ле­ние доми­на­та как такой «систе­мы при­нуди­тель­но­го государ­ства», кото­рая луч­ше все­го обес­пе­чи­ва­ла тоталь­ную моби­ли­за­цию всех сил и ресур­сов для отпо­ра внеш­не­му вра­гу.

Более тра­ди­ци­он­ной по сво­е­му пла­ну явля­ет­ся кни­га Й. Фог­та «Упа­док Рима», напи­сан­ная для издаю­щей­ся на англий­ском язы­ке серии «Исто­рия циви­ли­за­ции» и посвя­щен­ная в основ­ном куль­тур­но­му раз­ви­тию запад­ной части Рим­ской импе­рии (Vogt J. The Dec­li­ne of Ro­me. The Me­ta­mor­pho­sis of An­cient Ci­vi­li­sa­tion. Lon­don, 1967)⁷⁰. Автор уде­ля­ет боль­шое вни­ма­ние ана­ли­зу симп­то­мов и при­чин упад­ка антич­ной с.171 циви­ли­за­ции. В ряду этих при­чин он видит и такие важ­ные явле­ния соци­аль­но-эко­но­ми­че­ско­го поряд­ка, как сокра­ще­ние чис­ла рабов, раз­ви­тие коло­нат­ных отно­ше­ний и суже­ние внут­рен­не­го рын­ка. Одна­ко для него не суще­ст­ву­ет поня­тия соци­аль­но-эко­но­ми­че­ской фор­ма­ции, и глав­ную при­чи­ну зака­та антич­ной циви­ли­за­ции он видит не в кри­зи­се рабо­вла­дель­че­ско­го строя, а в общем упад­ке куль­ту­ры, трак­ту­е­мом в духе шпен­гле­ров­ских идей. Фог­та в осо­бен­но­сти инте­ре­су­ет про­бле­ма сме­ны куль­тур, и эту про­бле­му он реша­ет с пози­ций кон­ти­ну­и­те­та: «моло­дые наро­ды» (речь идет преж­де все­го о гер­ман­цах), зато­пив­шие терри­то­рию Рим­ской импе­рии, яви­лись вос­при­ем­ни­ка­ми антич­ной куль­ту­ры и, вдох­нув в нее новую жизнь, зало­жи­ли, таким обра­зом, осно­вы новой запад­ной циви­ли­за­ции. Кни­га Фог­та заме­ча­тель­на сво­им опти­ми­сти­че­ским пафо­сом. В про­ти­во­вес рас­про­стра­нен­ным в бур­жу­аз­ной исто­рио­гра­фии тен­ден­ци­ям рас­смат­ри­вать закат антич­но­сти как пол­ное кру­ше­ние одна­жды создан­ной Запа­дом куль­ту­ры и на этом осно­ва­нии про­ро­чить гибель и совре­мен­ной запад­ной циви­ли­за­ции, Фогт дока­зы­ва­ет неуни­что­жае­мость, пре­ем­ство куль­тур, воз­мож­ность усво­е­ния «моло­ды­ми наро­да­ми» куль­тур­но­го наследия отжи­ваю­щей циви­ли­за­ции. Одна­ко самый про­цесс отжи­ва­ния антич­но­сти обри­со­ван у Фог­та неглу­бо­ко; в куль­тур­ном раз­ви­тии позд­не­го Рима он видит лишь чер­ты упад­ка (даже в антич­ном хри­сти­ан­стве он отка­зы­ва­ет­ся видеть аль­тер­на­ти­ву отжи­ваю­ще­му язы­че­ству) и всю про­бле­му пере­хо­да от антич­но­сти к сред­не­ве­ко­вью сво­дит к внеш­не­му момен­ту — своевре­мен­но­му появ­ле­нию «моло­дых наро­дов», спо­соб­ных вос­при­нять и про­дол­жить куль­тур­ное раз­ви­тие Запа­да.

* * * * * * *

В Австрии раз­ви­тие анти­ко­веде­ния после 1-й миро­вой вой­ны опре­де­ля­лось в прин­ци­пе теми же обще­ст­вен­но-поли­ти­че­ски­ми фак­то­ра­ми, что и в Гер­ма­нии. Свер­же­ние монар­хии Габс­бур­гов и уста­нов­ле­ние бур­жу­аз­но-демо­кра­ти­че­ской рес­пуб­ли­ки мог­ли содей­ст­во­вать ожив­ле­нию обще­ст­вен­ной мыс­ли и науч­ной дея­тель­но­сти, одна­ко тяж­кие послед­ст­вия воен­но­го пора­же­ния, затяж­ные эко­но­ми­че­ские кри­зи­сы и обу­слов­лен­ное этим обост­ре­ние соци­аль­ных отно­ше­ний бло­ки­ро­ва­ли откры­вав­ши­е­ся воз­мож­но­сти.

Про­ти­во­ре­чи­вые усло­вия жиз­ни опре­де­ли­ли и про­ти­во­ре­чи­вые тен­ден­ции раз­ви­тия нау­ки. С одной сто­ро­ны, с.172 наблюда­лись стрем­ле­ния сле­до­вать ака­де­ми­че­ским тра­ди­ци­ям, зало­жен­ным нау­кою XIX в., с дру­гой — уси­ли­ва­лось вли­я­ние дека­дент­ских и реак­ци­он­ных идей, под­готов­ляв­ших поч­ву для усво­е­ния нацист­ских док­трин.

Пер­вая линия была пред­став­ле­на в осо­бен­но­сти труда­ми архео­ло­гов и эпи­гра­фи­стов. В после­во­ен­ное вре­мя австрий­ски­ми уче­ны­ми было про­дол­же­но архео­ло­ги­че­ское обсле­до­ва­ние исто­ри­че­ских обла­стей Восточ­но­го Сре­ди­зем­но­мо­рья, в первую оче­редь Малой Азии. Осо­бен­но важ­ны­ми по раз­ма­ху работ и зна­чи­тель­но­сти резуль­та­тов были рас­коп­ки в Эфе­се, кото­рые про­во­ди­лись Австрий­ским архео­ло­ги­че­ским инсти­ту­том при уча­стии таких уче­ных, как О. Бенн­дорф, И. Кейль, Ф. Мильтнер. Одно­вре­мен­но Австрий­ская Ака­де­мия наук про­дол­жа­ла работу по изда­нию сво­да древ­них над­пи­сей, най­ден­ных на терри­то­рии Малой Азии (Ti­tu­li Asiae Mi­no­ris. Vol. I—III. 1901—1944). С успе­хом про­дол­жал свою науч­ную дея­тель­ность один из круп­ней­ших эпи­гра­фи­стов ново­го вре­ме­ни Адольф Виль­гельм, чьи мно­го­чис­лен­ные ста­тьи по отдель­ным сюже­там гре­че­ской и спе­ци­аль­но атти­че­ской эпи­гра­фи­ки непре­рыв­но печа­та­лись в трудах Вен­ской Ака­де­мии⁷¹.

Вме­сте с тем в Австрий­ском анти­ко­веде­нии непре­рыв­но уси­ли­ва­лись пози­ции ино­го, реак­ци­он­но­го направ­ле­ния, раз­вив­ше­го­ся в рус­ле идей Шпен­гле­ра, а затем вос­при­няв­ше­го и идеи нациз­ма. Вклю­че­ние Австрии в состав гит­ле­ров­ско­го рей­ха (1938 г.) обес­пе­чи­ло это­му направ­ле­нию на весь пери­од фашиз­ма гос­под­ст­ву­ю­щее поло­же­ние. О харак­те­ре идей, раз­ви­вав­ших­ся в ту пору в под­пав­шем под кон­троль нациз­ма австрий­ском анти­ко­веде­нии, мож­но судить, в част­но­сти, по работам Фрит­ца Шахер­мей­ра. В 30-е и 40-е годы этот бес­спор­но круп­ный исто­рик под­хва­ты­ва­ет и раз­ви­ва­ет в сво­их трудах излюб­лен­ные поло­же­ния нацист­ской исто­рио­гра­фии о мигра­ции с севе­ра воин­ст­вен­ных индо­гер­ман­ских пле­мен и осво­е­нии ими неа­рий­ско­го юга и юго-восто­ка⁷², о нор­ди­че­ском типе вождей, высту­паю­щих в ран­нюю пору гре­че­ской с.173 исто­рии⁷³ о веч­ном про­ти­во­сто­я­нии рас и пре­вос­ход­стве клас­си­че­ских антич­ных наро­дов индо­гер­ман­ско­го кор­ня над неа­рий­ца­ми-семи­та­ми и арме­но­ида­ми⁷⁴.

Осво­бож­де­ние Австрии от фашиз­ма, осу­щест­влен­ное совет­ски­ми вой­ска­ми в кон­це 2-й миро­вой вой­ны, и воз­вра­ще­ние стра­ны на путь неза­ви­си­мо­го и демо­кра­ти­че­ско­го раз­ви­тия содей­ст­во­ва­ли и здесь воз­рож­де­нию тра­ди­ци­он­ных ака­де­ми­че­ских штудий. Вме­сте с тем ито­ги 2-й миро­вой вой­ны заста­ви­ли ряд австрий­ских уче­ных, кото­рые ранее сотруд­ни­ча­ли с нациз­мом, кри­ти­че­ски пере­смот­реть свои пози­ции. Пока­за­те­лен в этом отно­ше­нии при­мер Ф. Шахер­мей­ра — и оче­вид­ным стрем­ле­ни­ем осмыс­лить толь­ко что свер­шив­шу­ю­ся исто­ри­че­скую тра­гедию и в све­те ее уро­ков про­из­ве­сти пере­оцен­ку усво­ен­ных ранее истин, и харак­тер­ной непо­сле­до­ва­тель­но­стью этой пере­оцен­ки. В совре­мен­ном австрий­ском анти­ко­веде­нии Шахер­мейр — несо­мнен­но круп­ней­шая вели­чи­на. Его мно­го­чис­лен­ные, неред­ко фун­да­мен­таль­ные труды каса­ют­ся раз­лич­ных пери­о­дов древ­ней, по пре­иму­ще­ству гре­че­ской исто­рии, и почти в каж­дом из них наблюда­ет­ся при­чуд­ли­вое пере­пле­те­ние новых, под­ска­зан­ных свер­шив­ши­ми­ся исто­ри­че­ски­ми пере­ме­на­ми поло­же­ний с так до кон­ца и не изжи­ты­ми иде­я­ми нацист­ской исто­рио­гра­фии.

Боль­шая груп­па работ посвя­ще­на Шахер­мей­ром древ­ней­ше­му пери­о­ду гре­че­ской исто­рии (Scha­cher­meyr F. Die äl­tes­ten Kul­tu­ren Grie­chen­lands. Stuttgart, 1955; Die mi­noi­sche Kul­tur des al­ten Kre­ta. Stuttgart, 1964; Ägäis und Orient. [Denkschr. Öst. Akad. 93.] Wien, 1967)⁷⁵. Автор демон­стра­тив­но отка­зы­ва­ет­ся от усво­ен­но­го ранее взгляда, что эгей­ская куль­ту­ра была порож­де­на гени­ем нор­ди­че­ской расы, при­нес­шей в резуль­та­те мигра­ции из Север­ной Евро­пы в Сре­ди­зем­но­мо­рье основ­ные фор­мы мате­ри­аль­ной куль­ту­ры. Он при­да­ет теперь гораздо боль­шее зна­че­ние мест­ным сре­ди­зем­но­мор­ским фак­то­рам раз­ви­тия, в осо­бен­но­сти куль­тур­ным вза­и­мо­дей­ст­ви­ям Бал­кан­ско­го полу­ост­ро­ва с мало­азий­ским побе­ре­жьем. Одна­ко решаю­щим момен­том в этно­ге­не­зе гре­ков он по-преж­не­му счи­та­ет мигра­цию с севе­ра: явив­ши­е­ся на с.174 рубе­же ран­ней и сред­ней брон­зы носи­те­ли куль­ту­ры шну­ро­вой кера­ми­ки и бое­вых топо­ров и были теми индо­гер­ман­ца­ми, кото­рые содей­ст­во­ва­ли оформ­ле­нию бал­кан­ско­го этни­че­ско­го кон­гло­ме­ра­та в элли­нов.

Дру­гая груп­па работ Шахер­мей­ра посвя­ще­на про­бле­мам фор­ми­ро­ва­ния гре­че­ско­го поли­са и исто­рии ран­не­клас­си­че­ских Афин (наи­бо­лее важ­ные сре­ди них — Die frü­he Klas­sik der Grie­chen. Stuttgart, 1966; Pe­rik­les. Stuttgart, 1969)⁷⁶. Здесь исто­рик по-преж­не­му под­чер­ки­ва­ет веду­щую роль ари­сто­кра­ти­че­ской эли­ты и ее вождей; послед­ние в его изо­бра­же­нии высту­па­ют исклю­чи­тель­ны­ми носи­те­ля­ми куль­тур­но­го про­грес­са, защит­ни­ка­ми нацио­наль­но­го и поли­ти­че­ско­го един­ства, стро­и­те­ля­ми гар­мо­ни­че­ско­го обще­ства. Пока­за­тель­на в этом плане иде­а­ли­за­ция афин­ских ари­сто­кра­ти­че­ских родов Алк­мео­нидов и Фила­идов, и их выдаю­щих­ся пред­ста­ви­те­лей Кли­сфе­на, Миль­ти­а­да, Кимо­на, отча­сти Перик­ла, а с дру­гой сто­ро­ны — отри­ца­тель­ное отно­ше­ние к поли­ти­кам ради­каль­но­го направ­ле­ния, Феми­сто­клу и Эфи­аль­ту.

Боль­шой инте­рес с точ­ки зре­ния того, как идет пере­оцен­ка цен­но­стей в австрий­ском бур­жу­аз­ном анти­ко­веде­нии, пред­став­ля­ют работы Шахер­мей­ра об Алек­сан­дре Македон­ском (Ale­xan­der der Gros­se. In­ge­nium und Macht. Graz, 1949; Ale­xan­der in Ba­by­lon und die Reich­sordnung nach sei­nem To­de // SB. Wien. Bd. 268. Abh. 3. Wien, 1970; Ale­xan­der der Gros­se. Das Prob­lem sei­ner Per­sön­lich­keit und sei­nes Wir­kens // SB. Wien. Bd. 285. Wien, 1973)⁷⁷. По-преж­не­му взор исто­ри­ка при­ко­вы­ва­ет к себе исклю­чи­тель­но лич­ность Алек­сандра, в замыс­лах и свер­ше­ни­ях кото­ро­го автор ищет ключ к пони­ма­нию судеб антич­но­го и восточ­но­го мира в началь­ную эпо­ху элли­низ­ма. Одна­ко в общей оцен­ке этой лич­но­сти у Шахер­мей­ра зву­чат новые нот­ки, про­дик­то­ван­ные, по его соб­ст­вен­но­му при­зна­нию, уро­ка­ми недав­не­го про­шло­го. Всех вели­ких исто­ри­че­ских дея­те­лей Шахер­мейр делит на два глав­ных раз­ряда: на гени­ев рацио­наль­но­го типа, умев­ших сооб­ра­зо­вы­вать свою дея­тель­ность с тре­бо­ва­ни­я­ми и воз­мож­но­стя­ми соци­аль­ной среды, и необуздан­ных вла­сти­те­лей, ста­вив­ших свою волю выше обще­ства и в тита­ни­че­ском поры­ве увле­кав­ших и это обще­ство, и самих себя к неиз­беж­ной ката­стро­фе. Заме­ча­тель­ным образ­цом дея­те­лей пер­во­го типа Шахер­мейр с.175 счи­та­ет Филип­па Македон­ско­го; напро­тив, в его сыне Алек­сан­дре он видит тита­ни­че­ское нача­ло, столь же вели­кое, как и ужас­ное. Воля Алек­сандра не счи­та­лась ни с чем, а глав­ное, в сво­ем без­удерж­ном поры­ве он раз­ру­шил то нацио­наль­ное един­ство гре­ков и македо­нян, над созда­ни­ем кото­ро­го так мно­го потрудил­ся Филипп и кото­рое одно мог­ло быть проч­ным осно­ва­ни­ем вели­кой дер­жа­вы. Дело Алек­сандра было обре­че­но, и ран­няя смерть царя лишь уско­ри­ла ту ката­стро­фу, кото­рая есте­ствен­ным обра­зом долж­на была постичь создан­ную им импе­рию.

Труды Шахер­мей­ра об Алек­сан­дре Македон­ском пред­став­ля­ют несо­мнен­ную науч­ную цен­ность как скру­пу­лез­ным раз­бо­ром тра­ди­ции, так и подроб­ней­шим изло­же­ни­ем всех фак­тов, отно­ся­щих­ся к жиз­ни и дея­тель­но­сти вели­ко­го царя. Симп­то­ма­тич­но так­же общее кри­ти­че­ское суж­де­ние о поли­ти­че­ском твор­че­стве Алек­сандра. Одна­ко изме­не­ния в самом мето­де, в под­хо­де к исто­ри­че­ско­му мате­ри­а­лу и его интер­пре­та­ции по суще­ству нет: тита­ни­че­ская фигу­ра Алек­сандра закры­ва­ет у Шахер­мей­ра гори­зонт и лиша­ет его воз­мож­но­сти пока­зать глу­бо­чай­шие зако­но­мер­но­сти и все богат­ство исто­ри­че­ско­го про­цес­са.