Процесс «варваризации» римской армии в оценке античных авторов

с.123 В создан­ной Римом дер­жа­ве вза­и­мо­дей­ст­вие с миром «вар­ва­ров» было для рим­ских вла­стей не толь­ко гео­по­ли­ти­че­ской погра­нич­ной про­бле­мой, но и акту­аль­ным вопро­сом воен­но­го стро­и­тель­ства и внут­рен­ней соци­аль­ной поли­ти­ки. Это вза­и­мо­дей­ст­вие в нема­лой сте­пе­ни обу­слов­ли­ва­ло эво­лю­цию рим­ской воен­ной орга­ни­за­ции, воору­же­ния и так­ти­ки, поли­ти­ку рекру­ти­ро­ва­ния, духов­но-куль­тур­ный облик сол­дат импе­ра­тор­ской армии, а так­же про­цес­сы инте­гра­ции в струк­ту­ры Импе­рии раз­лич­ных сло­ев про­вин­ци­аль­но­го насе­ле­ния. Не мень­шую зна­чи­мость име­ли кон­так­ты в воен­ной обла­сти и для раз­ви­тия самой вар­вар­ской пери­фе­рии, как внут­рен­ней, так и внеш­ней.

с.124 Дан­ные про­бле­мы дав­но и раз­но­сто­ронне изу­ча­ют­ся в исто­рио­гра­фии с при­вле­че­ни­ем все­го мно­го­об­ра­зия источ­ни­ков¹. Сре­ди них нема­ло­важ­ное зна­че­ние име­ют и свиде­тель­ства антич­ных писа­те­лей, кото­рые мог­ли непо­сред­ст­вен­но наблюдать то, что теперь назы­ва­ет­ся про­вин­ци­а­ли­за­ци­ей и вар­ва­ри­за­ци­ей рим­ских воору­жен­ных сил. Суж­де­ния и оцен­ки гре­ко-рим­ских авто­ров, касаю­щи­е­ся это­го про­цес­са, и будут пред­ме­том наше­го ана­ли­за. Сово­куп­ность соот­вет­ст­ву­ю­щих мне­ний пред­став­ля­ет несо­мнен­ный инте­рес. Во-пер­вых, она может слу­жить опре­де­лен­ным корре­ля­том или даже исход­ным пунк­том для ана­ли­за доку­мен­таль­ных свиде­тельств, кото­рые дают кон­крет­ный мате­ри­ал об этни­че­ском соста­ве и куль­тур­ном уровне армей­ских кон­тин­ген­тов. Во-вто­рых, выска­зы­ва­ния антич­ных авто­ров и пока­за­тель­ны сами по себе, фик­си­руя отно­ше­ние самих совре­мен­ни­ков к про­цес­су вар­ва­ри­за­ции армии и явля­ясь выра­же­ни­ем опре­де­лен­но­го обще­ст­вен­но­го мне­ния, тех сте­рео­ти­пов вос­при­я­тия, кото­рые про­яв­ля­ют­ся в тех или иных лите­ра­тур­но-рито­ри­че­ских топо­сах, но осно­вы­ва­ют­ся, в конеч­ном сче­те, на извест­ных цен­но­стях, базо­вых для рим­ской циви­ли­за­ции.

Одна из таких клю­че­вых цен­ност­ных уста­но­вок, полис­ных по сво­ей сути, заклю­ча­лась в том, что воен­ная служ­ба счи­та­лась дол­гом и вме­сте с тем при­ви­ле­ги­ей сво­бод­но­го граж­да­ни­на, при­чем в каче­стве хоро­ше­го сол­да­та пред­по­чи­тал­ся доста­точ­но зажи­точ­ный соб­ст­вен­ник и отец семей­ства². Пре­вос­ход­ство воен­ной орга­ни­за­ции клас­си­че­ско­го Рима осно­вы­ва­лось, как заме­тил еще Поли­бий (VI. 52. 1—5), на нацио­наль­но-рим­ском харак­те­ре рим­ско­го вой­ска, наби­рае­мо­го из граж­дан. Соот­вет­ст­вен­но, отступ­ле­ние от этих прин­ци­пов в боль­шин­стве слу­ча­ев оце­ни­ва­ет­ся антич­ны­ми авто­ра­ми, ори­ен­ти­ро­ван­ны­ми на тра­ди­ци­он­ную идео­ло­гию, крайне нега­тив­но. В каче­стве пер­во­го шага на этом пути рас­смат­ри­ва­лась нача­тая Гаем Мари­ем про­ле­та­ри­за­ция леги­о­нов, открыв­шая доро­гу в армию сол­да­там-доб­ро­воль­цам из чис­ла бед­ня­ков и без­дом­ных, на мораль­ные каче­ства кото­рых невоз­мож­но было поло­жить­ся (Val. Max. II. 3 pr.; II. 3. 1; ср.: Tac. Ann. IV. 4. 2; I. 31. 1).

Несколь­ко упро­щая ситу­а­цию, мож­но ска­зать, что сле­дую­щим шагом в раз­мы­ва­нии тра­ди­ци­он­ных рим­ско-граж­дан­ских основ армии стал набор в леги­о­ны про­вин­ци­а­лов, а затем пере­ход к регио­наль­но­му и локаль­но­му рекру­ти­ро­ва­нию, что было неиз­беж­ным след­ст­ви­ем созда­ния посто­ян­ной армии, раз­ме­щен­ной глав­ным обра­зом в при­гра­нич­ных зонах. Это име­ло пара­док­саль­ный эффект: наряду с уве­ли­че­ни­ем базы рекру­ти­ро­ва­ния рас­ши­ри­лась брешь, отде­ляв­шая армию от граж­дан­ско­го обще­ства. И хотя внеш­них войн было не мень­ше, чем в позд­не­рес­пуб­ли­кан­ский пери­од, боль­шин­ство насе­ле­ния Импе­рии жило пре­иму­ще­ст­вен­но в мир­ных усло­ви­ях, совер­шен­но не зная воен­ной жиз­ни, и все более смот­ре­ло на сол­дат как на чуже­род­ную, мар­ги­наль­ную с.125 груп­пу³. Одна­ко, осво­бож­де­ние боль­шин­ства насе­ле­ния от воен­ной служ­бы не меша­ло граж­дан­ским людям осуж­дать исчез­но­ве­ние ста­ро­рим­ских доб­ле­стей и тре­бо­вать от про­фес­сио­наль­ных вои­нов-доб­ро­воль­цев их при­ме­не­ния на прак­ти­ке⁴.

Сама по себе деми­ли­та­ри­за­ция Ита­лии и внут­рен­них про­вин­ций в наших источ­ни­ках трак­ту­ет­ся неод­но­знач­но. Соглас­но Таци­ту, такое поло­же­ние при­во­дит к тому, что рим­ские воору­жен­ные силы ока­зы­ва­ют­ся силь­ны толь­ко чуже­зем­ца­ми, и поэто­му насе­ле­ние деми­ли­та­ри­зо­ван­ных рай­о­нов обре­че­но хра­нить раб­скую покор­ность воле про­вин­ци­аль­ных войск и играть роль добы­чи в граж­дан­ской войне (Tac. Ann. III. 40. 3; Hist. I. 11. 3). Более позд­ние авто­ры пря­мо свя­зы­ва­ют воз­мож­ность мир­ной жиз­ни для ита­лий­цев и жите­лей внут­рен­них обла­стей с утра­той сво­бо­ды, уста­нов­ле­ни­ем еди­но­вла­стия и созда­ни­ем посто­ян­ной армии из граж­дан, про­вин­ци­а­лов и союз­ни­ков (Dio Cass. LVI. 40. 2; ср. LII. 27. 1; He­rod. II. 11. 3—5). Напро­тив, гре­че­ский ритор Элий Ари­стид высту­па­ет откро­вен­ным апо­ло­ге­том такой совер­шен­ной, на его взгляд, систе­мы, когда сами рим­ские граж­дане не отя­го­ща­ют­ся воен­ной служ­бой, а в вой­ска наби­ра­ют­ся пере­гри­ны (ξέ­νοι), полу­чаю­щие в награ­ду рим­ское граж­дан­ство; бла­го­да­ря это­му при общем равен­стве прав армию мож­но поста­вить осо­бо (Pan. Rom. 73—74). Элий Ари­стид гово­рит вооб­ще о про­вин­ци­аль­ных город­ских общи­нах, не кон­кре­ти­зи­руя их этни­че­ской и гео­гра­фи­че­ской при­над­леж­но­сти.

Если же обра­тить­ся к авто­рам более позд­не­го вре­ме­ни, то у них упа­док рим­ско­го государ­ства и мораль­ное раз­ло­же­ние обще­ства вполне одно­знач­но свя­зы­ва­ют­ся с вар­ва­ри­за­ци­ей армии. Так, Авре­лий Вик­тор, под­чер­ки­вая гибель­ные послед­ст­вия вар­ва­ри­за­ции вой­ска, усмат­ри­ва­ет ее при­чи­ны в мораль­ной негод­но­сти самих рим­лян: «…с тех пор, как рас­пу­щен­ность побуди­ла граж­дан по их бес­печ­но­сти наби­рать в вой­ска вар­ва­ров и чуже­зем­цев, нра­вы испор­ти­лись, сво­бо­да ока­за­лась подав­лен­ной, уси­ли­лось стрем­ле­ни­ем к обо­га­ще­нию» (De Caes. 3. 14)⁵. В дру­гом месте (37. 7) он свя­зы­ва­ет уста­нов­ле­ние гос­под­ства воен­щи­ны с пози­ци­ей сена­то­ров, кото­рые без­ро­пот­но согла­си­лись с эдик­том Гал­ли­е­на, запре­тив­шим им доступ на команд­ные посты в леги­о­нах: «наслаж­да­ясь поко­ем и дро­жа за свое богат­ство…, они рас­чи­сти­ли сол­да­там, и при­том почти вар­ва­рам (pae­ne bar­ba­ros), путь к гос­под­ству над сами­ми собой и над потом­ст­вом».

Тако­го рода суж­де­ния вполне есте­ствен­ны в устах позд­не­го писа­те­ля, воочию наблюдав­ше­го ито­ги дли­тель­но­го про­цес­са. Одна­ко пер­вые кон­крет­ные ука­за­ния на про­бле­му вар­ва­ри­за­ции рим­ской армии обна­ру­жи­ва­ют­ся еще у авто­ров кон­ца рес­пуб­ли­кан­ско­го пери­о­да, в част­но­сти, у Цице­ро­на. В янва­ре 49 г. до н. э. он выска­зы­ва­ет опа­се­ние по пово­ду при­бли­же­ния к Риму «вар­ва­ров», веро­ят­но, имея в виду гал­лов, вхо­див­ших в вой­ска Цеза­ря (Att. VII. 13. 3). Сол­дат Анто­ния, нахо­див­ших­ся с.126 в Риме осе­нью 44 г. до н. э. ора­тор пря­мо назы­ва­ет вар­ва­ра­ми⁶, пред­вос­хи­щая то впе­чат­ле­ние, кото­рое спу­стя сто­ле­тие про­из­ведет на рим­лян пре­быв­шее из Гер­ма­нии вой­ско Вител­лия (Tac. Hist. II. 88). О том, что сол­да­ты эпо­хи граж­дан­ских войн вос­при­ни­ма­лись как вар­ва­ры, могут свиде­тель­ст­во­вать и неко­то­рые стро­ки Вер­ги­лия. В «Буко­ли­ках» Мели­бей жалу­ет­ся, что его полем и посе­ва­ми завла­дел без­бож­ный воя­ка, вар­вар (I. 70—72; ср. IX. 2; [Verg.] Di­rae. I. 80—81). Подоб­ное вос­при­я­тие неуди­ви­тель­но, если вспом­нить, что имен­но в эпо­ху граж­дан­ских войн появи­лись целые леги­о­ны, сфор­ми­ро­ван­ные из уро­жен­цев про­вин­ций и даже самих вар­ва­ров; в част­но­сти, из транс­аль­пий­ских гал­лов Цезарь создал зна­ме­ни­тый леги­он «Жаво­рон­ков», Alau­da (Suet. Iul. 24. 2) (ср. так­же Тузем­ный леги­он, создан­ный пом­пе­ян­ца­ми в Испа­нии из кель­тов, ибе­ров и рабов).

Уже в это вре­мя дли­тель­ное пре­бы­ва­ние леги­о­нов в про­вин­ци­ях и тес­ное обще­ние с мест­ным насе­ле­ни­ем спо­соб­ст­во­ва­ли, как отме­ча­ют источ­ни­ки, опре­де­лен­ной вар­ва­ри­за­ции рим­ских сол­дат. Напри­мер, Цезарь, отме­чая, что сол­да­ты Пом­пея в Испа­нии от посто­ян­ных войн с тузем­ца­ми при­вык­ли к сво­его рода вар­вар­ско­му спо­со­бу сра­же­ния, пояс­ня­ет это тем, что на сол­дат вооб­ще ока­зы­ва­ют вли­я­ние нра­вы тех стран, где они подол­гу дис­ло­ци­ру­ют­ся (BC. I. 44. 2; ср. так­же B. Alex. 53. 2: «…вои­ны, кото­рые от дол­го­го пре­бы­ва­ния [в про­вин­ции] уже сде­ла­лись про­вин­ци­а­ла­ми»). О сол­да­тах, остав­лен­ных в 55 г. до н. э. Габи­ни­ем для защи­ты Пто­ле­мея Авле­та, Цезарь пишет, что они при­вык­ли к алек­сан­дрий­ской воль­ной жиз­ни, забы­ли об име­ни рим­ско­го наро­да и о дис­ци­плине, успев обза­ве­стись жена­ми и детьми (BC. III. 110. 2). Сто­ле­тия спу­стя подоб­ная ситу­а­ция будет кон­ста­ти­ро­ва­на Таци­том в Сирии, где меж­ду про­вин­ци­а­ла­ми и сол­да­та­ми воз­ник­ли доб­рые отно­ше­ния, сло­жи­лись род­ст­вен­ные и дело­вые свя­зи (Hist. II. 80. 5). По мне­нию Таци­та, такие тес­ные кон­так­ты с мест­ным насе­ле­ни­ем вооб­ще раз­ла­гаю­ще дей­ст­ву­ют на вой­ско (Hist. I. 53. 3: in­ter pa­ga­nos cor­rup­tior mi­les).

Наши источ­ни­ки фик­си­ру­ют раз­но­об­раз­ные при­зна­ки и про­яв­ле­ния «вар­ва­ри­за­ции» рим­ских сол­дат — от заим­ст­во­ва­ния видов воору­же­ния, бое­вых при­е­мом и обы­ча­ев⁷ до мане­ры оде­вать­ся. Если откры­тость рим­лян чужо­му воен­но­му опы­ту, в том чис­ле и вар­вар­ско­му, оце­ни­ва­ет­ся в целом поло­жи­тель­но⁸, то вар­вар­ские чер­ты во внеш­нем обли­ке рим­ских сол­дат и коман­ди­ров вызы­ва­ют под­черк­ну­то нега­тив­ную оцен­ку в лите­ра­тур­ных источ­ни­ках. К при­ме­ру, Тацит отме­ча­ет, что вое­на­чаль­ник Вител­лия Цеци­на у горо­жан и коло­ни­стов Ита­лии вызы­вал воз­му­ще­ние тем, что оде­тый, как галл, в длин­ные шта­ны и корот­кий поло­са­тый плащ, он поз­во­лял себе раз­го­ва­ри­вать с людь­ми, обла­чен­ны­ми в тоги (Hist. II. 20. 1)⁹. Как самые насто­я­щие вар­ва­ры, выгляде­ли с.127 в гла­зах сто­лич­ных жите­лей и про­стые сол­да­ты-вител­ли­ан­цы, попав­шие в Рим: оде­тые в зве­ри­ные шку­ры, непри­выч­ные к город­ской суто­ло­ке, они наво­ди­ли повсюду страх и тре­пет сво­им видом не мень­ше, чем гра­бе­жа­ми; даже кли­мат Ита­лии ока­зал­ся для них вреден (Tac. Hist. II. 88; 94).

Столь же «невидан­ным вой­ском» выгляде­ли в сто­ли­це и отряды, набран­ные Неро­ном в про­вин­ци­ях, и VII Галь­бан­ский леги­он, при­быв­ший из Испа­нии (Tac. Hist. I. 6. 2). По сло­вам Таци­та, леги­о­не­ры-вител­ли­ан­цы сво­им сви­ре­пым видом, гру­бой речью и наг­ло­стью пора­зи­ли даже сол­дат из рас­по­ло­жен­ных в Илли­рии войск, когда при­бы­ли туда аги­ти­ро­вать за сво­его вождя (Hist. II. 74). Харак­тер­но, что при оса­де Пла­цен­ции пре­то­ри­ан­цы Ото­на назы­ва­ли вител­ли­ан­цев pe­re­gri­num et ex­ter­num, попре­кая их тем, что они, ски­та­ясь на чуж­бине, забы­ли о родине. А в дру­гом месте сам Тацит заяв­ля­ет, что и Вител­лий, и его армия пре­да­ва­лись жесто­ко­стям и рас­пут­ству, как вар­ва­ры (Hist. II. 21. 4; 73. 2). Для Дио­на Кас­сия, Геро­ди­а­на и Scrip­to­res His­to­riae Augus­tae илли­рий­ские леги­о­не­ры Сеп­ти­мия Севе­ра тоже выглядят как самые насто­я­щие вар­ва­ры со все­ми кон­нота­ци­я­ми гру­бо­сти, кро­во­жад­но­сти, дикие видом и речью (Dio Cass. LXXIV. 2. 6; He­rod. II. 9. 11; VII. 6. 1; SHA. Did. Iul. 6. 5). Напро­тив, Пли­ний Млад­ший, желая похва­лить сол­дат, при­быв­ших с Тра­я­ном в Рим, под­чер­ки­ва­ет, что они ничем не отли­ча­лись от город­ско­го плеб­са — ни одеж­дой, ни спо­кой­ст­ви­ем, ни скром­но­стью (Pan. 23. 3).

Таким обра­зом, в вос­при­я­тии антич­ных писа­те­лей внеш­ний облик сол­дат и сама мане­ра их поведе­ния, без­услов­но, име­ли зна­ко­вый харак­тер¹⁰. Акцен­ти­руя, а неред­ко и утри­руя соот­вет­ст­ву­ю­щие харак­те­ри­сти­ки, лите­ра­тур­ные источ­ни­ки созда­ют, конеч­но, весь­ма тен­ден­ци­оз­ный образ сол­да­та импе­ра­тор­ской армии, но в этом про­яв­ля­ет­ся непо­сред­ст­вен­ная реак­ция совре­мен­ни­ков на ту объ­ек­тив­ную опас­ность, кото­рая заклю­ча­лась в посте­пен­ном раз­мы­ва­нии нацио­наль­но-рим­ских основ воен­ной орга­ни­за­ции и ока­зы­ва­лась осо­бен­но гроз­ной в ситу­а­ции граж­дан­ских войн, когда сопер­ни­ча­ли про­вин­ци­аль­ные армей­ские груп­пи­ров­ки и созда­ва­лись усло­вия, бла­го­при­ят­ст­ву­ю­щие для вос­ста­ний самих про­вин­ци­а­лов про­тив рим­ско­го вла­ды­че­ства. Мож­но, по-види­мо­му, даже гово­рить в свя­зи с этим об изме­не­нии само­го харак­те­ра граж­дан­ских войн по срав­не­нию с рес­пуб­ли­кан­ским пери­о­дом, после того как была откры­та «тай­на импе­ра­тор­ской вла­сти» (ar­ca­na im­pe­rii)¹¹. Пока­за­тель­но, что Павел Оро­зий в сво­ей «Исто­рии» скло­нен име­но­вать вой­ны за власть в Позд­ней импе­рии не граж­дан­ски­ми, но союз­ни­че­ски­ми (quid ni­si so­cia­lia iure vo­ci­ten­tur), посколь­ку импе­ра­то­ры утвер­жда­ют­ся у вла­сти бри­тан­ски­ми и галль­ски­ми пле­ме­на­ми (V. 22. 5 sqq.).

Употреб­лен­ный Оро­зи­ем тер­мин bel­la so­cia­lia, есте­ствен­но, вызы­ва­ет в памя­ти Союз­ни­че­скую вой­ну 91—88 гг. до н. э., когда про­тив Рима вос­ста­ли союз­ные ита­лий­ские общи­ны. Эта вой­на, как извест­но, ста­ла рубеж­ным собы­ти­ем, с.128 в том чис­ле и для раз­ви­тия воен­ной орга­ни­за­ции, и не толь­ко пото­му, что «семе­на, посе­ян­ные допу­ще­ни­ем про­ле­та­ри­ев в армию, раз­ви­ва­лись с убий­ст­вен­ной быст­ро­той», как заме­тил Т. Момм­зен¹². Имен­но «новые граж­дане» из ита­ли­ков в зна­чи­тель­ной мере соста­ви­ли кон­тин­ген­ты тех мас­со­вых армий, кото­рые дей­ст­во­ва­ли в эпо­ху граж­дан­ских войн.

На место ита­лий­ских союз­ни­ков гораздо шире, чем рань­ше, ста­ли при­вле­кать­ся фор­ми­ро­ва­ния из пере­гри­нов и ино­зем­ных пле­мен. В импе­ра­тор­ский пери­од эти пере­грин­ские auxi­lia ста­ли вто­рым основ­ным родом войск, прак­ти­че­ски рав­ным по чис­лен­но­сти леги­о­нам. Такая дихото­мия на новом каче­ст­вен­ном уровне повто­ря­ла преж­нее деле­ние воору­жен­ных сил Рима на le­gio­nes po­pu­li Ro­ma­ni и ита­лий­ских so­cii. И она таи­ла, по сути дела, те же потен­ци­аль­ные угро­зы (если не боль­шие), от кото­рых не мог­ло гаран­ти­ро­вать ни пре­до­став­ле­ние рядо­вым аук­си­ли­а­ри­ям граж­дан­ства в награ­ду за дол­гую служ­бу, ни рома­ни­за­ция пле­мен­ной вер­хуш­ки, пред­ста­ви­те­ли кото­рой полу­ча­ли высо­кие воен­ные посты. В этих угро­зах вполне отда­ва­ли себе отчет совре­мен­ни­ки, имев­шие перед гла­за­ми опыт собы­тий рубе­жа 60—70-х гг. Для Таци­та, напри­мер, вполне оче­вид­но, что одним из фак­то­ров жесто­ких экс­цес­сов в ходе граж­дан­ской вой­ны явля­ет­ся раз­но­род­ность рим­ской армии, «в кото­рой пере­ме­ша­лись граж­дане, союз­ни­ки и чуже­зем­цы, име­ю­щие раз­лич­ные язы­ки, обы­чаи, стрем­ле­ния и веру», и в кото­рой еди­но­ду­шие дости­га­ет­ся лишь в инте­ре­сах гра­бе­жа и коры­сти (Hist. III. 33. 2; ср.: II. 37. 4; I. 54. 4). В речи бри­тан­ско­го вождя Кал­га­ка Таци­том под­чер­ки­ва­ет­ся, что в рим­ском вой­ске у боль­шин­ства сол­дат нет роди­ны или она вне Ита­лии, и поэто­му в его рядах най­дут­ся те, кто на него же под­ни­мет ору­жие (Agr. 32)¹³. У Таци­та и дру­гих исто­ри­ков при­во­дит­ся нема­ло фак­тов, пока­зы­ваю­щих, что латент­ные про­ти­во­ре­чия меж­ду рим­ски­ми и «вар­вар­ски­ми» эле­мен­та­ми внут­ри импе­ра­тор­ской армии мог­ли выли­вать­ся в откры­тые кон­флик­ты (напри­мер, Agr. 28; Hist. I. 54; 64; II. 27; 66; 88; Dio Cass. LXXVIII. 6. 4).

В их осно­ве, без­услов­но, лежал общий анта­го­низм меж­ду рим­ски­ми заво­е­ва­те­ля­ми и под­власт­ны­ми наро­да­ми. Осо­бен­но дра­ма­ти­че­ский харак­тер он при­об­ре­тал тогда, когда разде­лял одно и то же семей­ство. Так было в слу­чае с дву­мя бра­тья­ми-херус­ка­ми Арми­ни­ем и Фла­вом (см. заме­ча­тель­ную сце­ну их свида­ния у Таци­та в Ann. II. 9—10) или в слу­чае с вождем галль­ско­го вос­ста­ния Циви­ли­сом и его пле­мян­ни­ком Юли­ем Диг­ном (Tac. Hist. IV. 70). Сколь бы при­вле­ка­тель­ные пер­спек­ти­вы ни откры­ва­лись перед гал­ла­ми, гер­ман­ца­ми и про­чи­ми наро­да­ми в слу­чае их инте­гра­ции в рим­ское обще­ство, все рав­но сре­ди них нахо­ди­лись непри­ми­ри­мые рев­ни­те­ли сво­бо­ды, подоб­ные Арми­нию. Они нико­гда не согла­си­лись бы даже с поло­же­ни­ем тех союз­ных пле­мен, при­мер кото­рых заста­вил скло­нить­ся к отпа­де­нию от Циви­ли­са бата­вов. Эти пле­ме­на, как пере­да­ет Тацит мне­ние рас­ка­яв­ших­ся с.129 инсур­ген­тов, «не пла­тят пода­тей, с них тре­бу­ют лишь доб­ле­сти и сол­дат, а ведь это и есть почти сво­бо­да» (Hist. V. 25. 2).

Одна­ко, несмот­ря на отдель­ные экс­цес­сы, воен­но-поли­ти­че­ская систе­ма, создан­ная в Ран­ней импе­рии, по мень­шей мере до III в., пока рим­ляне были осно­вой леги­о­нов и сохра­ня­ли команд­ные посты во вспо­мо­га­тель­ных вой­сках, в боль­шей мере работа­ла на про­цесс рома­ни­за­ции, в целом успеш­но абсор­би­руя «вар­вар­ские» эле­мен­ты¹⁴. И даже уси­лив­ший­ся в III в. при­ток вар­ва­ров в ряды импе­ра­тор­ской армии отнюдь не имел столь раз­ру­ши­тель­ных послед­ст­вий, как пыта­лись пред­ста­вить неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли, акцен­ти­руя в первую оче­редь нега­тив­ные послед­ст­вия эдик­та Кара­кал­лы¹⁵.

Более того, даже в кон­це IV в., когда, по сло­вам совре­мен­ни­ков, истин­но рим­ская армия умень­ши­лась почти до нуля и рим­ляне цели­ком зави­се­ли от того, как за них будут сра­жать­ся вар­ва­ры, рим­ский дух в сол­да­тах еще не исчез пол­но­стью¹⁶. В под­твер­жде­ние это­го мож­но сослать­ся на мно­гие фак­ты, но огра­ни­чим­ся толь­ко дву­мя любо­пыт­ны­ми свиде­тель­ства­ми Зоси­ма. В пер­вом из них (IV. 31. 1) рас­ска­зы­ва­ет­ся о том, как сол­да­ты из Егип­та во вре­мя про­хо­да через Фила­дель­фию в Лидии встре­ти­лись с отряда­ми вар­ва­ров. В отли­чие от пер­вых, вар­ва­ры пред­по­чи­та­ли вме­сто денег рас­пла­чи­вать­ся на рын­ке угро­за­ми и уда­ра­ми. Егип­тяне, всту­пив­шись за тор­гов­цев, уве­ще­ва­ли вар­ва­ров воз­дер­жать­ся от столь непо­до­баю­ще­го поведе­ния и гово­ри­ли им, что люди, желаю­щие жить по рим­ско­му зако­ну, так себя не ведут. В дру­гом эпи­зо­де речь идет об отряде бата­вов (IV. 9. 2—40). В одной из схва­ток с гер­ман­ца­ми бата­вы ока­за­лись винов­ни­ка­ми бес­по­рядоч­но­го бег­ства. Импе­ра­тор Вален­ти­ни­ан при­ка­зал разору­жить их и про­дать как бег­лых рабов. Бата­вы умо­ля­ли импе­ра­то­ра изба­вить их от тако­го позо­ра, и обе­ща­ли про­явить себя людь­ми, достой­ны­ми назы­вать­ся рим­ля­на­ми. И они дей­ст­ви­тель­но дока­за­ли это, с вооду­шев­ле­ни­ем раз­гро­мив в сле­дую­щем бою вар­ва­ров. Оба эпи­зо­да пока­зы­ва­ют, что пре­стиж рим­ско­го име­ни сохра­нял­ся в рядах армии на зака­те Импе­рии даже сре­ди тех, кого труд­но счи­тать рим­ля­на­ми.

В целом же, рас­смот­рен­ные выше лите­ра­тур­ные свиде­тель­ства, при всей их при­страст­но­сти и одно­сто­рон­но­сти, вер­но улав­ли­ва­ют и отра­жа­ют одну из веду­щих тен­ден­ций в раз­ви­тии рим­ских воору­жен­ных сил, кото­рая, в свою оче­редь, явля­ет­ся про­яв­ле­ни­ем гло­баль­но­го вза­и­мо­дей­ст­вия мира вар­ва­ров и антич­но­го обще­ства. Уси­лен­ное под­чер­ки­ва­ние оппо­зи­ции «рим­ское — вар­вар­ское» при­ме­ни­тель­но к воен­ной орга­ни­за­ции может, как кажет­ся, свиде­тель­ст­во­вать о том, что обще­ст­вен­ное созна­ние хоте­ло видеть в армии один из опло­тов рим­ско­го мира, ибо с ней были свя­за­ны и вели­чие Рима, и без­опас­ность его гра­ниц.