Херсонес и варвары юго-западного Крыма в IV в. до н. э.

с.140 Про­бле­му вза­и­мо­дей­ст­вия хер­со­не­си­тов с вар­ва­ра­ми юго-запад­но­го Кры­ма, а с обра­зо­ва­ни­ем Хер­со­нес­ско­го государ­ства — и все­го Крым­ско­го полу­ост­ро­ва, нель­зя назвать новой. Дав­но и устой­чи­во она при­вле­ка­ет вни­ма­ние иссле­до­ва­те­лей Хер­со­не­са. Эпи­гра­фи­че­ские доку­мен­ты, най­ден­ные в про­цес­се рас­ко­пок горо­да, под­креп­ля­е­мые сведе­ни­я­ми антич­ной лите­ра­тур­ной тра­ди­ции, рису­ют слож­ную кар­ти­ну отно­ше­ний Хер­со­не­са и мест­ных вар­ва­ров уже после обра­зо­ва­ния Малой Ски­фии в Кры­му — эти сведе­ния отно­сят­ся к III—I вв. до н. э. Что же каса­ет­ся более ран­не­го вре­ме­ни, то здесь един­ст­вен­ны­ми реаль­ны­ми пока­за­те­ля­ми отно­ше­ний и свя­зей жите­лей горо­да и его вар­вар­ско­го окру­же­ния, в отсут­ст­вие эпи­гра­фи­че­ские и лите­ра­тур­ных источ­ни­ков, оста­ют­ся толь­ко дан­ные архео­ло­гии.

Речь, преж­де все­го, долж­на идти о наход­ках импорт­ных вещей на вар­вар­ских посе­ле­ни­ях юго-запад­но­го Кры­ма, кото­рые, ско­рее все­го, в силу гео­гра­фи­че­ской бли­зо­сти, мог­ли попасть туда через Хер­со­нес, и наобо­рот, ана­лиз вар­вар­ских вещей, най­ден­ных на терри­то­рии Хер­со­нес­ско­го горо­ди­ща, а так­же тра­ди­ций, кото­рые не могут быть объ­яс­не­ны, интер­пре­ти­ро­ва­ны в рам­ках гре­че­ско­го куль­тур­но­го поля.

Мни­мая про­стота зада­чи ослож­ня­ет­ся пол­ным или почти пол­ным отсут­ст­ви­ем импорт­ных антич­ных вещей, по край­ней мере, до нача­ла IV в. до н. э., в гор­ном Кры­му, что уже отме­ча­лось мно­ги­ми иссле­до­ва­те­ля­ми.

Облом­ки импорт­ных сосудов VI—V вв. до н. э. в юго-запад­ном Кры­му еди­нич­ны¹, мож­но пред­по­ло­жить, что они отра­жа­ют какие-то эпи­зо­ди­че­ские вялые кон­так­ты жите­лей ран­не­го посе­ле­ния на месте буду­ще­го Хер­со­не­са с тузем­ны­ми пле­ме­на­ми. При­ме­ча­тель­но, что и на посе­ле­ни­ях и в могиль­ни­ках гор­но­го и пред­гор­но­го Кры­ма ран­ний антич­ный импорт пол­но­стью отсут­ст­ву­ет. Кар­ти­на посте­пен­но меня­ет­ся толь­ко в IV в. до н. э.²

с.141 Судя по клей­мам и облом­кам амфор, уже в пер­вой поло­вине сто­ле­тия в гор­ный Крым начи­на­ет посту­пать в неболь­ших коли­че­ствах вино. Объ­ем его поста­вок не идет ни в какое срав­не­ние с теми объ­е­ма­ми, какие направ­ля­лись в Ски­фию, одна­ко цен­тры-экс­пор­те­ры пред­став­ле­ны здесь все те же: Герак­лея, Хиос, Фасос, Мен­да, Сино­па, а после середи­ны IV в. до н. э. и Хер­со­нес. Иные кате­го­рии импор­та антич­ной посуды встре­ча­ют­ся зна­чи­тель­но реже и толь­ко после середи­ны IV в. до н. э. Этим, пожа­луй, и огра­ни­чи­ва­ет­ся весь скуд­ный репер­ту­ар импорт­ных изде­лий, встре­чаю­щих­ся на ближ­ней к Хер­со­не­су терри­то­рии, засе­лен­ной вар­ва­ра­ми. Скла­ды­ва­ет­ся впе­чат­ле­ние, что послед­ние мед­лен­но и с боль­шим трудом втя­ги­ва­лись в орби­ту гре­ко-вар­вар­ских вза­и­моот­но­ше­ний.

Одна­ко, как уже ука­зы­ва­лось, у этой про­бле­мы есть и вто­рая сто­ро­на — наход­ки вар­вар­ско­го обли­ка на пло­ща­ди само­го Хер­со­нес­ско­го горо­ди­ща. К сожа­ле­нию, с дав­них пор, точ­нее, начи­ная с 30-х годов, ана­лиз мате­ри­аль­ных нахо­док тако­го рода посто­ян­но под­ме­нял­ся бес­плод­ны­ми попыт­ка­ми этни­че­ской атри­бу­ции этих нахо­док.

Наход­ки леп­ной кера­ми­ки и камен­ных орудий в боль­шом коли­че­стве, как отме­чал Г. Д. Белов, встре­ча­ют­ся «в самой ниж­ней части куль­тур­но­го слоя, лежав­ше­го непо­сред­ст­вен­но на мате­ри­ко­вой ска­ле» на севе­ре Хер­со­нес­ско­го горо­ди­ща³. Это обсто­я­тель­ство, а так­же интер­пре­та­ция скор­чен­ных захо­ро­не­ний север­но­го участ­ка нек­ро­по­ля как при­над­ле­жав­ших тав­рам лег­ли в осно­ву утвер­жде­ния о том, что Хер­со­нес был осно­ван на месте суще­ст­во­вав­ше­го до него тавр­ско­го посе­ле­ния, точ­нее, что «осно­ва­ние Хер­со­не­са гре­ка­ми было по суще­ству при­со­еди­не­ни­ем их к уже суще­ст­во­вав­ше­му тузем­но­му посе­ле­нию»⁴.

Этим утвер­жде­ни­ем Хер­со­нес вво­дил­ся в круг севе­ро-при­чер­но­мор­ских поли­сов, осно­ван­ных на местах тузем­ных посе­ле­ний, в стро­гом соот­вет­ст­вии с эмпо­ри­аль­ной тео­ри­ей В. Д. Бла­ват­ско­го.

После­дую­щая реви­зия леп­ной кера­ми­ки из рас­ко­пок Хер­со­не­са пока­за­ла, что, во-пер­вых, коли­че­ство ее, вопре­ки утвер­жде­ни­ям, весь­ма неве­ли­ко, и, во-вто­рых, что дати­ру­ет­ся она вре­ме­нем не ранее осно­ва­ния Хер­со­не­са⁵. Заме­тим, что в этих работах речь шла о лоще­ной кера­ми­ке с гре­бен­ча­тым орна­мен­том вто­ро­го позд­не­го типа, выде­лен­но­го О. Д. Дашев­ской⁶, кото­рая, без­услов­но, свя­зы­ва­ет­ся с куль­ту­рой пле­мен гор­но­го Кры­ма. Более ран­ней кизил-кобин­ской кера­ми­ки с рез­ным орна­мен­том в Хер­со­не­се извест­но не было.

Лишь срав­ни­тель­но недав­но в про­цес­се иссле­до­ва­ния севе­ро-восточ­ной части Хер­со­нес­ско­го горо­ди­ща при раз­бор­ке куль­тур­но­го слоя кон­ца VI — пер­вой поло­ви­ны V вв. до н. э. были най­де­ны облом­ки леп­ных чер­но­ло­ще­ных с.142 куб­ков, укра­шен­ных орна­мен­том пер­во­го типа⁷, кото­рый изве­стен на леп­ной посуде VI в. до н. э. из дру­гих гре­че­ских горо­дов⁸. Как бы там ни было, но несо­мнен­но, что в это ран­нее вре­мя общи­на элли­нов на бере­гу Каран­тин­ной бух­ты, так же как и боль­шая часть дру­гих севе­ро-при­чер­но­мор­ских эллин­ских общин, не была закры­той по отно­ше­нию к мест­но­му вар­вар­ско­му насе­ле­нию.

Извест­но, что памят­ни­ки степ­ных ски­фов про­ни­ка­ют в меж­ду­ре­чье Аль­мы и Качи еще в кон­це VI—V вв. до н. э.⁹ Одна­ко облом­ки посуды степ­ных типов появ­ля­ют­ся в Хер­со­не­се толь­ко в пер­вой поло­вине IV в. до н. э. Ред­ко, но все же встре­ча­ют­ся облом­ки подоб­ной посуды и в более позд­нее вре­мя при рас­коп­ках само­го Хер­со­нес­ско­го горо­ди­ща, в ред­ких слу­ча­ях они вхо­ди­ли в состав погре­баль­но­го инвен­та­ря захо­ро­не­ний нек­ро­по­ля¹⁰. Одна­ко, в целом коли­че­ство облом­ков как сосудов чер­но­ло­ще­ных с гре­бен­ча­тым орна­мен­том, так и посуды степ­но­го скиф­ско­го обли­ка чрез­вы­чай­но мало по отно­ше­нию ко всем осталь­ным кате­го­ри­ям кера­ми­че­ских сосудов. Под­черк­нем осо­бо, что в IV в. до н. э. леп­ная посуда пред­став­ле­на не толь­ко чер­но­ло­ще­ны­ми сосуда­ми, но и образ­ца­ми посуды скиф­ско­го обли­ка, точ­но так же, как и на вар­вар­ских посе­ле­ни­ях вбли­зи Хер­со­не­са.

Тео­ре­ти­че­ски мож­но допус­кать, что вар­вар­ский ком­по­нент был выше на Герак­лей­ском полу­ост­ро­ве, где вар­ва­ры мог­ли быть заня­ты обра­бот­кой наде­лов граж­дан и где в кера­ми­че­ском ком­плек­се это долж­но было най­ти более чет­кое отра­же­ние. Одна­ко и здесь кера­ми­че­ский ком­плекс ока­зы­ва­ет­ся адек­ват­ным город­ско­му. Судя по дан­ным рас­ко­пок, осо­бен­но широ­ко про­во­див­ших­ся в 70—80-е годы, леп­ная кера­ми­ка состав­ля­ет вме­сте с кухон­ной все­го око­ло 4 %¹¹, а в дей­ст­ви­тель­но­сти, учи­ты­вая, что она счи­та­лась вме­сте с кухон­ной, про­цент ее еще ниже. Для сопо­став­ле­ния при­ведем дан­ные по кера­ми­че­ско­му ком­плек­су зда­ний посел­ка У7 на хоре Хер­со­не­са в севе­ро-запад­ном Кры­му это­го же вре­ме­ни. Здесь леп­ная кера­ми­ка в кера­ми­че­ском ком­плек­се состав­ля­ет от 40 % до 52 %, на сель­ских посе­ле­ни­ях хоры Оль­вии — от 20 до 40 % без уче­та амфор¹².

Если же срав­ни­вать долю леп­ной кера­ми­ки в кера­ми­че­ском ком­плек­се Хер­со­не­са, Оль­вии и Бере­за­ни (в двух послед­них она состав­ля­ет от 4 до 14 % без уче­та амфор), то ста­но­вит­ся совер­шен­но ясно, что как в Хер­со­не­се, так и на его бли­жай­шей окру­ге доля леп­ной кера­ми­ки была столь незна­чи­тель­ной, с.143 что вряд ли может рас­смат­ри­вать­ся как серь­ез­ное свиде­тель­ство нали­чия в соста­ве насе­ле­ния горо­да сколь­ко-нибудь суще­ст­вен­но­го вар­вар­ско­го ком­по­нен­та.

Наше заклю­че­ние рез­ко кон­тра­сти­ру­ет со все еще быту­ю­щим мне­ни­ем о при­сут­ст­вии в среде город­ско­го насе­ле­ния доста­точ­но пред­ста­ви­тель­ной про­слой­ки вар­ва­ров. В зна­чи­тель­ной сте­пе­ни эти пред­став­ле­ния опи­ра­ют­ся на мате­ри­а­лы север­но­го участ­ка Хер­со­нес­ско­го нек­ро­по­ля.

Г. Д. Белов — автор рас­ко­пок это­го участ­ка — отно­сил откры­тые здесь скор­чен­ные захо­ро­не­ния к погре­бе­ни­ям тав­ров, а вытя­ну­тые — к погре­бе­ни­ям гре­ков и счи­тал, что «мест­ное насе­ле­ние … поль­зо­ва­лось в началь­ную пору суще­ст­во­ва­ния горо­да рав­но­прав­ным поло­же­ни­ем», посколь­ку оба вида погре­бе­ний нахо­ди­лись на одном клад­би­ще¹³. На пер­вый взгляд, вывод абсо­лют­но логи­чен и един­ст­вен­но воз­мо­жен, если исхо­дить из ука­зан­ных посы­лок, посколь­ку ника­ких дан­ных для иной интер­пре­та­ции раз­лич­но­го поло­же­ния костя­ков (ска­жем, об иму­ще­ст­вен­ном или соци­аль­ном нера­вен­стве) мате­ри­а­лы нек­ро­по­ля не дают.

Вар­вар­ски­ми, но не тавр­ски­ми (в отли­чие от Г. Д. Бело­ва), а скиф­ски­ми пред­ла­га­ла счи­тать скор­чен­ные костя­ки С. И. Капо­ши­на¹⁴. Одна­ко с нею не согла­сил­ся автор рас­ко­пок нек­ро­по­ля¹⁵, а вме­сте с ним и боль­шин­ство иссле­до­ва­те­лей¹⁶, кото­рые вслед за Г. Д. Бело­вым счи­та­ли скор­чен­ные погре­бе­ния север­но­го участ­ка Хер­со­нес­ско­го нек­ро­по­ля тавр­ски­ми. С. Ф. Стр­же­лец­кий, про­во­див­ший работы на нек­ро­по­ле в 1945 г., при­шел к заклю­че­нию, что весь этот уча­сток явля­ет­ся тавр­ским¹⁷.

В про­ти­во­по­лож­ность этой точ­ке зре­ния полу­чи­ла рас­про­стра­не­ние и иная, впер­вые выска­зан­ная В. В. Лапи­ным¹⁸ и под­дер­жан­ная В. И. Каде­е­вым¹⁹, кото­рые высту­пи­ли с кри­ти­кой тавр­ской при­над­леж­но­сти скор­чен­ных погре­бе­ний. Они попы­та­лись интер­пре­ти­ро­вать эту груп­пу захо­ро­не­ний как захо­ро­не­ния гре­ков, что нашло под­держ­ку со сто­ро­ны неко­то­рых уче­ных²⁰.

Попыт­ку пере­не­сти реше­ние про­бле­мы в соци­аль­ную плос­кость пред­при­нял В. Д. Бла­ват­ский, кото­рый счи­тал скор­чен­ные захо­ро­не­ния погре­бе­ни­я­ми рабов, прав­да, тав­ров²¹. Близ­кую пози­цию в послед­ние годы зани­ма­ет В. М. Зубарь. с.144 Судя по все­му, при­дя к выво­ду о невоз­мож­но­сти одно­знач­ной атри­бу­ции захо­ро­не­ний север­но­го участ­ка нек­ро­по­ля, этот иссле­до­ва­тель счи­та­ет, что скор­чен­ность после смер­ти явля­ет­ся пока­за­те­лем зави­си­мо­сти чело­ве­ка при жиз­ни, и скло­ня­ет­ся к мыс­ли, что погре­бен­ные в таком поло­же­нии были домаш­ни­ми раба­ми и хоро­ни­лись вме­сте со сво­и­ми хозя­е­ва­ми²².

Не оста­нав­ли­ва­ясь подроб­но на кри­ти­че­ском раз­бо­ре всех изло­жен­ных выше пози­ций, труд­но все же удер­жать­ся от одно­го заме­ча­ния по пово­ду послед­ней. Если при­нять эту трак­тов­ку, то ока­жет­ся, что во всем Север­ном При­чер­но­мо­рье домаш­ние рабы были исклю­чи­тель­но в Хер­со­не­се. А посколь­ку, по заклю­че­нию авто­ра, скор­чен­ные захо­ро­не­ния рабов сопро­вож­да­ют вытя­ну­тые захо­ро­не­ния хозя­ев, то, надо пола­гать, нали­чие в доме домаш­них рабов авто­ма­ти­че­ски долж­но было опре­де­лять место захо­ро­не­ния их хозя­ев, и имен­но на север­ном город­ском клад­би­ще.

Под­во­дя итог крат­кой исто­рии иссле­до­ва­ния вопро­са о скор­чен­ных захо­ро­не­ни­ях север­но­го участ­ка хер­со­нес­ско­го нек­ро­по­ля, необ­хо­ди­мо кон­ста­ти­ро­вать сле­дую­щее: реше­ние его с само­го нача­ла полу­чи­ло совер­шен­но неоправ­дан­ный крен в сто­ро­ну выяс­не­ния этно­са погре­бен­ных. Спо­ры об этно­се погре­бен­ных как в вытя­ну­том, так и в скор­чен­ном поло­же­нии все боль­ше при­об­ре­та­ют схо­ла­сти­че­ский харак­тер, напо­ми­ная спор Оста­па Бен­де­ра с ксен­дза­ми в извест­ном романе И. Иль­фа и Е. Пет­ро­ва, что со всей оче­вид­но­стью свиде­тель­ст­ву­ет о том, что в такой поста­нов­ке вопро­са и в рам­ках тех зна­ний, кото­ры­ми мы рас­по­ла­га­ем, про­бле­ма реше­ния не име­ет.

Наше заклю­че­ние осно­вы­ва­ет­ся так­же и на том, что все выска­зан­ные по этой про­бле­ме точ­ки зре­ния опи­ра­ют­ся на одну и ту же сум­му фак­тов, при­чем без деталь­ной и глу­бо­кой их про­ра­бот­ки.

Чтобы при­бли­зить­ся к пони­ма­нию харак­те­ра север­но­го участ­ка нек­ро­по­ля Хер­со­не­са в создав­шей­ся ситу­а­ции, необ­хо­ди­мо преж­де все­го вер­нуть­ся к ана­ли­зу само­го исход­но­го мате­ри­а­ла — погре­бе­ний и сопро­вож­даю­ще­го их инвен­та­ря, сопо­ста­вить его со все­ми участ­ка­ми город­ско­го нек­ро­по­ля это­го вре­ме­ни, устра­няя при этом наме­тив­шу­ю­ся тен­ден­цию фор­ми­ро­ва­ния пред­став­ле­ний обо всем город­ском нек­ро­по­ле на мате­ри­а­лах лишь одно­го из участ­ков²³.

Как извест­но, мас­со­вые захо­ро­не­ния на север­ном бере­гу хер­со­нес­ско­го горо­ди­ща были обна­ру­же­ны Г. Д. Бело­вым в 1935—1936 гг. в про­цес­се иссле­до­ва­ния элли­ни­сти­че­ских и сред­не­ве­ко­вых квар­та­лов горо­да. Отдель­ные наход­ки, свя­зан­ные с нек­ро­по­лем, а так­же и сами погре­бе­ния попа­да­лись в этом рай­оне и ранее²⁴.

Работы Г. Д. Бело­ва и С. Ф. Стр­же­лец­ко­го в основ­ном выяви­ли гра­ни­цы участ­ка с захо­ро­не­ни­я­ми: погре­бе­ния рас­по­ла­га­лись к запа­ду от VIII попе­ре­ч­ной ули­цы, наи­бо­лее высо­кая кон­цен­тра­ция их отме­ча­лась меж­ду VIII с.145 и X попе­ре­ч­ны­ми ули­ца­ми. Наряду с этим отме­ча­ет­ся, что дале­ко к юго-запа­ду погре­бе­ния не рас­про­стра­ня­ют­ся²⁵. Все­го за годы рас­ко­пок было откры­то око­ло 160 погре­бе­ний.

В отли­чие от дру­гих участ­ков Хер­со­нес­ско­го нек­ро­по­ля, на север­ном бере­гу зафик­си­ро­ва­ны толь­ко про­стые грун­то­вые ямы для совер­ше­ния погре­бе­ний, очень ред­ко бор­та ям обли­цо­вы­ва­лись кам­нем. Ямы, как пра­ви­ло, впус­ка­лись в насып­ной куль­тур­ный слой и ино­гда дово­ди­лись до ска­лы, реже дно ям было заглуб­ле­но в ска­лу. Посколь­ку боль­шин­ство ям было впу­ще­но в куль­тур­ный слой, раз­ме­ры их про­следить не уда­ва­лось, но, судя по ниж­ним частям ям, заглуб­лен­ных в ска­лу, они были обыч­ных раз­ме­ров. Важ­нее было бы про­следить глу­би­ны ям, точ­нее уров­ни, с кото­рых они были впу­ще­ны, что дало бы воз­мож­ность стра­ти­фи­ци­ро­вать погре­бе­ния, но из-за силь­ной нару­шен­но­сти сви­ты куль­тур­ных напла­сто­ва­ний это невоз­мож­но.

Необыч­ным, что, соб­ст­вен­но, и при­ве­ло к мно­го­лет­ней дис­кус­сии, явля­ет­ся на этом участ­ке поло­же­ние костя­ков в моги­лах. Наряду с вытя­ну­ты­ми захо­ро­не­ни­я­ми в моги­лах доволь­но часто встре­ча­ют­ся захо­ро­не­ния в скор­чен­ном поло­же­нии, послед­ние состав­ля­ют по под­сче­там иссле­до­ва­те­лей око­ло 40 %²⁶.

Ана­лиз отче­тов и про­вер­ка опи­са­ний погре­бе­ний по гене­раль­но­му пла­ну рас­ко­пок 1936 г., хра­ня­ще­му­ся в ИИМК РАН, при­во­дят к заклю­че­нию, что в свое вре­мя Г. Д. Бело­вым, а вслед за ним и дру­ги­ми авто­ра­ми в под­сче­ты необос­но­ван­но введе­на зна­чи­тель­ная груп­па погре­бе­ний, поло­же­ние костя­ков в кото­рых не может быть истол­ко­ва­но одно­знач­но. Это каса­ет­ся как скор­чен­ных, так и вытя­ну­тых погре­бе­ний. Попыт­ку опре­де­лить неко­то­рые погре­бе­ния как пред­по­ло­жи­тель­но скор­чен­ные или как «погре­бе­ния с эле­мен­та­ми скор­чен­но­сти» нель­зя при­знать при­ем­ле­мой. Совер­шен­но не ясны и пол­но­стью субъ­ек­тив­ны осно­ва­ния для отне­се­ния того или ино­го пло­хо сохра­нив­ше­го­ся погре­бе­ния в опре­де­лен­ный раз­ряд, посколь­ку совер­шен­но непо­нят­но, чем же погре­бе­ния с «эле­мен­та­ми скор­чен­но­сти» отли­ча­ют­ся от погре­бе­ний с «эле­мен­та­ми вытя­ну­то­сти». Для устра­не­ния пута­ни­цы все пло­хо сохра­нив­ши­е­ся погре­бе­ния долж­ны быть отне­се­ны к груп­пе погре­бе­ний с недо­ста­точ­ны­ми дан­ны­ми и выведе­ны из под­сче­тов. Резуль­та­ты под­сче­тов пока­зы­ва­ют, что в про­цент­ном отно­ше­нии скор­чен­ные погре­бе­ния состав­ля­ют толь­ко 23 %, т. е. почти вдвое мень­ше, чем счи­та­лось ранее.

Г. Д. Бело­вым пока­за­но устой­чи­вое пре­об­ла­да­ние ори­ен­ти­ров­ки погре­бе­ний восточ­но­го рум­ба для все­го север­но­го участ­ка. Этот вывод под­твер­жда­ет­ся пол­но­стью. Под­твер­жда­ет­ся и дру­гой его вывод о бли­зо­сти ори­ен­ти­ров­ки скор­чен­ных и вытя­ну­тых захо­ро­не­ний: доля погре­бе­ний, ори­ен­ти­ро­ван­ных в восточ­ном направ­ле­нии, в пер­вом слу­чае состав­ля­ет 72.5 %, во вто­ром — 84.2 %. Полу­чен­ная кар­ти­на не долж­на засло­нять неболь­ших, но все же име­ю­щих­ся раз­ли­чий. Так, коли­че­ство костя­ков, ори­ен­ти­ро­ван­ных не в восточ­ном с.146 направ­ле­нии, сре­ди скор­чен­ных почти вдвое выше (27.1 %), чем сре­ди вытя­ну­тых захо­ро­не­ний (15.2 %). Если не учи­ты­вать при этом дет­ские амфор­ные захо­ро­не­ния, то соот­но­ше­ние полу­ча­ет­ся еще более пока­за­тель­ным — 27.1 : 9.9 %, т. е. доля скор­чен­ных с не восточ­ной ори­ен­ти­ров­кой пре­вы­ша­ет долю соот­вет­ст­ву­ю­щих вытя­ну­тых почти втрое. Это раз­ли­чие выра­же­но вполне опре­де­лен­но и свиде­тель­ст­ву­ет, дума­ет­ся, о мень­шей устой­чи­во­сти ори­ен­ти­ров­ки имен­но скор­чен­ных захо­ро­не­ний.

Ана­лиз погре­баль­но­го инвен­та­ря пока­зы­ва­ет отсут­ст­вие серь­ез­ных раз­ли­чий как по коли­че­ству пред­ме­тов, так и по их соста­ву меж­ду погре­бе­ни­я­ми, совер­шен­ны­ми вытя­ну­то, и погре­бе­ни­я­ми скор­чен­ны­ми. Всюду инвен­тарь оди­на­ко­во беден. В отли­чие от дру­гих участ­ков нек­ро­по­ля, на север­ном бере­гу в моги­лах совер­шен­но отсут­ст­ву­ют леки­фы и, хотя на дру­гих делян­ках город­ско­го клад­би­ща эти сосуды для мас­ла встре­ча­ют­ся тоже не столь уж часто, пол­ное их отсут­ст­вие здесь вызы­ва­ет удив­ле­ние. Для срав­не­ния напом­ним, что в нек­ро­по­ле, напри­мер, Пан­ти­ка­пея это­го же вре­ме­ни было най­де­но более трех сотен леки­фов. Отме­тим и еще одну деталь погре­баль­но­го инвен­та­ря: в моги­лы на север­ном участ­ке, как, впро­чем, и во всем нек­ро­по­ле горо­да, нико­гда не ста­ви­ли амфор в каче­стве сопро­вож­даю­ще­го умер­ших инвен­та­ря.

В пер­вой пуб­ли­ка­ции мате­ри­а­лов нек­ро­по­ля Г. Д. Белов дати­ро­вал север­ный уча­сток кон­цом V — пер­вой поло­ви­ной IV вв. до н. э.²⁷ Позд­нее, оче­вид­но, под вли­я­ни­ем дати­ров­ки С. Ф. Стр­же­лец­ко­го, пред­ло­жив­ше­го для участ­ка дату середи­на IV — нача­ло III вв. до н. э.²⁸, он ото­дви­нул верх­нюю гра­ни­цу к кон­цу IV в. до н. э.²⁹ Коррек­тив, вне­сен­ный Г. Д. Бело­вым, как видим, не кос­нул­ся ниж­ней гра­ни­цы, хотя осно­ва­ния для пере­смот­ра дати­ров­ки име­лись и в то вре­мя. В прин­ци­пе, дати­ров­ка Г. Д. Бело­ва явля­ет­ся обще­при­знан­ной, хотя и нико­гда не под­вер­га­лась про­вер­ке.

Ана­лиз погре­баль­но­го инвен­та­ря поз­во­ля­ет утвер­ждать, что север­ный уча­сток содер­жит два пла­ста погре­бе­ний — ран­ний и позд­ний, при­чем погре­бе­ния ран­не­го пла­ста дати­ру­ют­ся еще пер­вой поло­ви­ной — середи­ной V в. до н. э., т. е. вре­ме­нем, пред­ше­ст­ву­ю­щим при­ня­той дате осно­ва­ния дорий­ско­го Хер­со­не­са. Не может быть ника­ких сомне­ний о свя­зи ран­них погре­бе­ний с посе­ле­ни­ем, суще­ст­во­вав­шим на бере­гу Каран­тин­ной бух­ты до 422/421 г. до н. э.³⁰

Одна­ко для нас сей­час гораздо важ­нее вто­рой, позд­ний, пласт погре­бе­ний, при­над­ле­жа­щий горо­ду герак­леотов. Заме­тим сра­зу, что весь ком­плекс мате­ри­а­лов из могил это­го пери­о­да не выхо­дит за пре­де­лы IV в. до н. э. При этом верх­няя хро­но­ло­ги­че­ская гра­ни­ца надеж­но фик­си­ру­ет­ся жилой застрой­кой послед­ней чет­вер­ти — кон­ца IV в. до н. э., имен­но в это вре­мя на пло­ща­ди быв­ше­го нек­ро­по­ля начи­на­ют воз­во­дить­ся жилые квар­та­лы.

До сих пор не уде­ля­лось долж­но­го вни­ма­ния стра­ти­гра­фии это­го участ­ка. Как извест­но, север­ный нек­ро­поль рас­по­ла­гал­ся в обшир­ной низине, с.147 запол­нен­ной мусор­ны­ми напла­сто­ва­ни­я­ми. Г. Д. Белов не оста­вил подроб­но­го опи­са­ния стра­ти­гра­фии участ­ка, но все же отме­чал, что мусор­ный слой лежит на слое жел­той над­скаль­ной мате­ри­ко­вой гли­ны³¹. С. Ф. Стр­же­лец­кий выде­лил здесь три слоя: 1) жел­то-корич­не­вая над­скаль­ная мате­ри­ко­вая гли­на; 2) слой угля и пеп­ла, сме­шан­ный с зем­лей; 3) соб­ст­вен­но насыпь нек­ро­по­ля, состо­я­щая из зем­ли со зна­чи­тель­ным коли­че­ст­вом череп­ков и кам­ней³². Зада­ча состо­ит в том, чтобы уста­но­вить, с како­го вре­ме­ни этот мусор­ный слой начал накап­ли­вать­ся. По сво­ей струк­ту­ре слой аморф­ный, содер­жит мно­го­чис­лен­ные пере­ко­пы и хро­но­ло­ги­че­ски неод­но­род­ный мате­ри­ал от нача­ла V в. до н. э. и до эпо­хи позд­не­го сред­не­ве­ко­вья. Таким обра­зом, стра­ти­фи­ка­ции слой не под­да­ет­ся.

И все же, зная, что погре­бе­ния на этом участ­ке совер­ша­лись еще в пер­вой поло­вине V в. до н. э., мож­но попы­тать­ся уста­но­вить ту груп­пу погре­бе­ний, кото­рая была впу­ще­на в грунт еще до того, как здесь ста­ла обра­зо­вы­вать­ся мусор­ная свал­ка. Засыпь таких погре­бе­ний не долж­на содер­жать мусор­но­го слоя, т. е. они долж­ны быть пере­кры­ты сло­ем чистой гли­ны.

Такие погре­бе­ния были откры­ты в про­цес­се рас­ко­пок и в 1936, и в 1937 гг. Г. Д. Белов в отче­тах спе­ци­аль­но отме­тил, что ряд погре­бе­ний был пере­крыт чистой гли­ной со щебен­кой без мусо­ра³³. Все­го таких могил зафик­си­ро­ва­но 11, в шести из них вещей не содер­жа­лось, три — отно­сят­ся к V в. до н. э.³⁴ и, нако­нец, еще в двух най­де­ны вещи, дати­ру­ю­щие эти моги­лы вто­рой чет­вер­тью — середи­ной IV в. до н. э.³⁵

Из это­го мож­но сде­лать вывод, что мусор­ная свал­ка ста­ла накап­ли­вать­ся здесь не ранее вто­рой чет­вер­ти IV в. до н. э. Даже в том слу­чае, если свал­ка пред­став­ля­ет собой резуль­тат одно­ра­зо­во­го сбро­са или несколь­ких круп­ных сбро­сов мусо­ра, то и в этом слу­чае полу­чен­ная нами дата близ­ка к дей­ст­ви­тель­но­сти.

Наш вывод весь­ма важен пото­му, что все без исклю­че­ния скор­чен­ные захо­ро­не­ния были впу­ще­ны в мусор­ный слой и ни одно подоб­ное захо­ро­не­ние не отно­сит­ся к ран­не­му пла­сту погре­бе­ний. Это озна­ча­ет, что мы не толь­ко можем огра­ни­чить такие погре­бе­ния узки­ми хро­но­ло­ги­че­ски­ми рам­ка­ми, но и утвер­ждать, что сама тра­ди­ция поме­ще­ния в моги­лу умер­ше­го в скор­чен­ном поло­же­нии появ­ля­ет­ся отнюдь не с само­го нача­ла суще­ст­во­ва­ния горо­да, т. е. с послед­ней чет­вер­ти V в. до н. э., а мно­го позд­нее — не ранее вто­рой чет­вер­ти IV в. до н. э., а быть может и середи­ны сто­ле­тия.

Сле­до­ва­тель­но, эта тра­ди­ция суще­ст­ву­ет в горо­де не более 40—50 лет или при­бли­зи­тель­но на про­тя­же­нии жиз­ни двух поко­ле­ний. Нет ника­ких сомне­ний в том, что, по-види­мо­му, не поз­же рубе­жа IV—III вв. до н. э. эта тра­ди­ция пре­се­ка­ет­ся. Исчез­но­ве­ние тра­ди­ции мож­но объ­яс­нить либо есте­ствен­ной убы­лью груп­пы насе­ле­ния, кото­рой она при­над­ле­жит, либо тем, что эта груп­па с.148 во вто­ром-третьем поко­ле­нии асси­ми­ли­ро­ва­лась, утра­тив при этом свои преж­ние погре­баль­ные тра­ди­ции.

Судя по тому, что на про­тя­же­нии по край­ней мере двух поко­ле­ний про­дол­жа­ет сохра­нять­ся тра­ди­ция скор­чен­ных захо­ро­не­ний, мож­но думать, что появив­ша­я­ся во вто­рой чет­вер­ти IV в. до н. э. новая груп­па насе­ле­ния неко­то­рым обра­зом обособ­ля­ла себя от осталь­ной мас­сы жите­лей горо­да, что выра­жа­лось преж­де все­го в свое­об­ра­зии позы умер­ших. Мож­но даже допу­стить, что в какой-то мере она была замкну­той, быть может, даже кор­по­ра­тив­ной, но вме­сте с тем и не изо­ли­ро­ван­ной пол­но­стью, посколь­ку хоро­ни­ла сво­их умер­ших вме­сте с осталь­ны­ми горо­жа­на­ми на одном из древ­ней­ших участ­ков город­ско­го нек­ро­по­ля.

Дума­ет­ся, что нет ника­ких пре­пят­ст­вий вслед за Г. Д. Бело­вым рас­смат­ри­вать как скор­чен­ные, так и вытя­ну­тые захо­ро­не­ния на этом участ­ке как захо­ро­не­ния рав­но­прав­ных сво­бод­ных граж­дан горо­да.

Наряду с захо­ро­не­ни­я­ми на север­ном бере­гу про­дол­жа­ли функ­ци­о­ни­ро­вать и дру­гие одно­вре­мен­ные участ­ки город­ско­го нек­ро­по­ля, рас­по­ло­жен­ные по пери­мет­ру гра­ниц горо­да. Сопо­ста­вив мате­ри­а­лы север­но­го участ­ка с мате­ри­а­ла­ми дру­гих деля­нок город­ско­го клад­би­ща, мы тем самым отве­тим на вто­рой вопрос о свое­об­ра­зии нек­ро­по­ля на север­ном бере­гу и свое­об­ра­зии нек­ро­по­ля горо­да в целом, а так­же на вопрос о том — в какой мере здесь пред­став­ле­ны вар­вар­ские мате­ри­а­лы.

Наи­бо­лее бли­зок к север­но­му участ­ку нек­ро­поль у мона­стыр­ской оран­же­реи. Здесь в 1913 году Р. Х. Лепе­ром был зало­жен неболь­шой тре­уголь­ной фор­мы рас­коп меж­ду мона­стыр­ским дво­ром и оран­же­ре­ей на мона­стыр­ской усадь­бе³⁶. Судя по сум­мар­но­му опи­са­нию, было откры­то несколь­ко погре­бе­ний, в том чис­ле и три амфор­ных, кото­рые нахо­ди­лись за «сте­на­ми из пре­крас­но тесан­ных плит». Авто­ром рас­ко­пок погре­бе­ния отне­се­ны к IV в. до н. э.

К сожа­ле­нию, отсут­ст­вие подроб­ной инфор­ма­ции об этом инте­рес­ней­шем участ­ке не поз­во­ля­ет в долж­ной мере выявить его осо­бен­но­сти, меж­ду тем, сам факт откры­тия могил в этом месте пред­став­ля­ет­ся чрез­вы­чай­но важ­ным.

Далее к югу в рай­оне город­ско­го теат­ра, постро­ен­но­го в III в. до н. э., при иссле­до­ва­нии севе­ро-запад­ной сто­ро­ны его энфи­лем­мы в слое, отне­сен­ном ко вре­ме­ни, пред­ше­ст­ву­ю­ще­му стро­и­тель­ству теат­ра, была выяв­ле­на серия погре­бе­ний, син­хрон­ных погре­бе­ни­ям на север­ном бере­гу³⁷. Погре­бе­ния рас­по­ла­га­лись в древ­ней бал­ке, по скло­ну кото­рой со сто­ро­ны горо­да откры­та обо­ро­ни­тель­ная сте­на³⁸. Все­го откры­то восемь погре­бе­ний³⁹, все они совер­ше­ны в про­стых грун­то­вых ямах с буто­вой обклад­кой стен, неко­то­рые моги­лы пере­кры­ты выклад­ка­ми из кам­ня, что есте­ствен­ным обра­зом пред­по­ла­га­ет нали­чие с.149 под выклад­ка­ми дере­вян­но­го пере­кры­тия. Погре­бе­ния оди­ноч­ные, вытя­ну­тые на спине, за исклю­че­ни­ем одно­го скор­чен­но­го. Пре­ва­ли­ру­ет ори­ен­ти­ров­ка восточ­но­го рум­ба. Инвен­тарь в моги­лах, как и на север­ном участ­ке, очень скром­ный: гут­ту­сы, бусы, моне­ты, обло­мок све­тиль­ни­ка. Судя по инвен­та­рю, уча­сток дати­ру­ет­ся третьей чет­вер­тью IV в. до н. э. Надо заме­тить, что этот и север­ный участ­ки весь­ма близ­ки, они име­ют боль­ше черт сход­ства, чем раз­ли­чия.

Отсюда, из рай­о­на буду­ще­го теат­ра, нек­ро­поль про­дол­жал­ся, ско­рее все­го, в юго-восточ­ном и южном направ­ле­нии. Несмот­ря на то, что по выра­же­нию К. К. Кос­ц­юш­ко-Валю­жи­ни­ча, город захва­тил и уни­что­жил нек­ро­поль это­го вре­ме­ни, остат­ки его все же фик­си­ру­ют­ся в рай­оне 15 кур­ти­ны глав­ной обо­ро­ни­тель­ной сте­ны горо­да. Преж­де все­го, име­ет­ся в виду семей­ная усы­паль­ни­ца 1517—1522, откры­тая в 1903 году, функ­ци­о­ни­ро­вав­шая с кон­ца V или с нача­ла IV в. до н. э., а так­же несколь­ко погре­бе­ний третьей чет­вер­ти — вто­рой поло­ви­ны IV в. до н. э. Сре­ди них есть как грун­то­вые моги­лы, обло­жен­ные кам­нем, так и чере­пич­ные моги­лы. Из шести могил, отно­ся­щих­ся к инте­ре­су­ю­ще­му нас вре­ме­ни, в двух захо­ро­не­ния совер­ше­ны по обряду кре­ма­ции. Сопро­вож­даю­щий инвен­тарь небо­гат, в моги­лы кла­ли моне­ты, ино­гда по одно­му чер­но­ла­ко­во­му сосу­ду.

Погре­бе­ния IV в. до н. э. име­ют­ся и на восточ­ном участ­ке нек­ро­по­ля, вытя­ну­том вдоль Каран­тин­ной бух­ты от баш­ни Зено­на. Для захо­ро­не­ний эта мест­ность ста­ла исполь­зо­вать­ся с само­го нача­ла IV в. до н. э., если не с кон­ца преды­ду­ще­го сто­ле­тия, но столь ран­ние погре­бе­ния здесь ред­ки. По тем или иным осно­ва­ни­ям к IV в. до н. э. на восточ­ном участ­ке мож­но отне­сти око­ло 70 погре­бе­ний, чуть боль­ше 20 из них син­хрон­ны вто­ро­му пла­сту погре­бе­ний север­но­го нек­ро­по­ля, посколь­ку могут быть дати­ро­ва­ны середи­ной — третьей чет­вер­тью IV сто­ле­тия. Подав­ля­ю­щее чис­ло захо­ро­не­ний совер­ше­но в про­стых грун­то­вых ямах, вытя­ну­то на спине. Дан­ные об ори­ен­ти­ров­ке сохра­ни­лись все­го для вось­ми погре­бе­ний, поэто­му судить по столь незна­чи­тель­ной выбор­ке об этой дета­ли погре­баль­но­го обряд крайне слож­но, отме­тим лишь, что еди­но­об­ра­зия в ори­ен­ти­ров­ке у этих погре­бе­ний нет.

Что каса­ет­ся погре­баль­но­го инвен­та­ря, то и на этом участ­ке он чрез­вы­чай­но мало­чис­лен и весь­ма скро­мен. Обыч­но он огра­ни­чи­ва­ет­ся одним, дву­мя или тре­мя очень про­сты­ми и, надо пола­гать, очень деше­вы­ми пред­ме­та­ми, из кото­рых наи­бо­лее часто встре­ча­ют­ся про­стые или чер­но­ла­ко­вые тарел­ки, кили­ки или кан­фа­ры, леки­фы, из укра­ше­ний — бусы, серь­ги, перст­ни, очень ред­ко — леп­ные сосуды.

На пер­вый взгляд может пока­зать­ся, что раз­ли­чия меж­ду участ­ка­ми хер­со­нес­ско­го нек­ро­по­ля про­яв­ля­ют­ся глав­ным обра­зом в погре­баль­ном инвен­та­ре. Дей­ст­ви­тель­но, боль­шая часть могил север­но­го участ­ка, как мы пом­ним, погре­баль­но­го инвен­та­ря не содер­жа­ла, в то вре­мя, как моги­лы на дру­гих участ­ках, с кото­ры­ми мы срав­ни­ва­ем север­ный, все же погре­баль­ный инвен­тарь содер­жат, пусть и очень скром­ный. Из это­го вполне резон­но может после­до­вать вывод о более низ­ком иму­ще­ст­вен­ном и, веро­ят­но, соци­аль­ном уровне погре­бен­ных на север­ном бере­гу. На самом деле все обсто­ит зна­чи­тель­но слож­нее. Как на южном участ­ке, так и на восточ­ном у Каран­тин­ной бух­ты в выбор­ку вклю­ча­лись толь­ко те моги­лы, кото­рые содер­жа­ли хоть какие-то вещи, по кото­рым мож­но с.150 было бы уста­но­вить дату погре­бе­ния. Таким обра­зом и полу­чи­лась выбор­ка из могил, в кото­рой безын­вен­тар­ных погре­бе­ний нет. Одна­ко на обо­их участ­ках таких погре­бе­ний откры­то очень мно­го, но, посколь­ку захо­ро­не­ния здесь совер­ша­лись и во все после­дую­щие эпо­хи жиз­ни горо­да, отне­сти эти безын­вен­тар­ные погре­бе­ния к како­му-то опре­де­лен­но­му вре­ме­ни воз­мож­но­сти нет. Весь­ма веро­ят­но, что часть этих могил, и мож­но пред­по­ла­гать, нема­лая, отно­сит­ся и к рас­смат­ри­вае­мо­му вре­ме­ни. Ска­зан­ное мож­но под­твер­дить убеди­тель­ны­ми при­ме­ра­ми, когда моги­лы с хоро­шо дати­ро­ван­ны­ми веща­ми пере­кры­ва­ют безын­вен­тар­ные погре­бе­ния.

Как видим, рез­ких раз­ли­чий меж­ду участ­ка­ми хер­со­нес­ско­го нек­ро­по­ля не выяв­ля­ет­ся. Разу­ме­ет­ся, каж­дый из рай­о­нов город­ско­го клад­би­ща обла­да­ет опре­де­лен­ным набо­ром свое­об­раз­ных черт, одна­ко при этом чер­ты сход­ства созда­ют настоль­ко яркое свое­об­ра­зие нек­ро­по­ля в целом, что на этом сто­ит оста­но­вить­ся спе­ци­аль­но.

К их чис­лу без вся­ких натя­жек отно­сит­ся грун­то­вый харак­тер город­ско­го клад­би­ща. За все годы рас­ко­пок здесь не было откры­то ни одной кур­ган­ной насы­пи, и это, надо пола­гать, не слу­чай­ное явле­ние. Отсут­ст­вие в Хер­со­не­се тра­ди­ции хоро­нить умер­ших под кур­ган­ной насы­пью не может быть объ­яс­не­но ни отсут­ст­ви­ем для этой цели бла­го­при­ят­ных при­род­ных усло­вий, ни тем, что эта тра­ди­ция на всем про­тя­же­нии исто­рии горо­да оста­ва­лась хер­со­не­си­там неиз­вест­ной. По край­ней мере, один при­мер того, что соору­же­ние кур­га­нов здесь было воз­мож­но, у нас есть. В 1872 г. в 3-х вер­стах от Хер­со­не­са у Стре­лец­кой бух­ты на зем­ле пол­ков­ни­ка Шве­ри­на был рас­ко­пан кур­ган высотой в 4 саже­ни. Насыпь кур­га­на состо­я­ла из кам­ня, в осно­ва­нии насыпь окру­жа­ла кре­пида, состо­я­щая из теса­ных извест­ня­ко­вых бло­ков, уло­жен­ных в два ряда, верх­ний ряд сло­жен из русто­ван­ных бло­ков. В 1908 г. кур­ган был досле­до­ван Н. М. Печен­ки­ным. Под насы­пью кур­га­на обна­ру­же­на брон­зо­вая урна с пеп­лом, А. В. Ореш­ни­ков, обсле­до­вав­ший содер­жи­мое урны, не сомне­вал­ся в погре­баль­ном харак­те­ре сосуда, посколь­ку на дне его были обна­ру­же­ны каль­ци­ни­ро­ван­ные кости чело­ве­ка⁴⁰. По сво­е­му харак­те­ру, архи­тек­ту­ре, обли­ку погре­бе­ния, весь этот ком­плекс цели­ком нахо­дил­ся в рус­ле погре­баль­ных тра­ди­ций при­чер­но­мор­ских гре­ков. Если мог быть соору­жен Шве­рин­ский кур­ган, сле­до­ва­тель­но, хер­со­не­си­ты были близ­ко зна­ко­мы с этой тра­ди­ци­ей и, сле­до­ва­тель­но, мест­ные при­род­ные усло­вия не были глав­ным пре­пят­ст­ви­ем. Заме­тим попу­т­но, что Шве­рин­ский кур­ган был постро­ен не вбли­зи горо­да на город­ском клад­би­ще, а в неко­то­ром от него уда­ле­нии.

Нет сомне­ний в том, что невос­при­им­чи­вость жите­лей горо­да к вли­я­нию не толь­ко вар­вар­ско­го окру­же­ния, но и погре­баль­ной прак­ти­ки сосед­них эллин­ских горо­дов, где тра­ди­ция захо­ро­не­ния в кур­га­нах полу­чи­ла устой­чи­вое и повсе­мест­ное рас­про­стра­не­ние, коре­нит­ся в стро­го­сти погре­баль­ных норм, их кон­сер­ва­тив­но­сти, опи­рав­ших­ся, ско­рее все­го, на какие-то внут­ри­по­лис­ные пред­став­ле­ния, быть может, даже оформ­лен­ные зако­но­да­тель­но.

с.151 На про­тя­же­нии все­го рас­смат­ри­вае­мо­го вре­ме­ни, да пожа­луй, и позд­нее пред­став­ле­ния жите­лей горо­да в отно­ше­нии сопро­вож­даю­ще­го погре­баль­но­го инвен­та­ря почти не изме­ня­лись. Мно­гие погре­бе­ния были безын­вен­тар­ны­ми, там, где инвен­тарь имел­ся, он пред­став­лен немно­го­чис­лен­ны­ми про­сты­ми и деше­вы­ми веща­ми. В чис­ле пред­ме­тов погре­баль­но­го инвен­та­ря отсут­ст­ву­ют вещи, свя­зан­ные с вар­вар­ским окру­же­ни­ем горо­да. Исклю­че­ние состав­ля­ют две моги­лы, в кото­рых было най­де­но по одно­му леп­но­му сосу­ду «скиф­ско­го» обли­ка. В одной из могил (7/1936) кро­ме леп­но­го сосуда дру­го­го инвен­та­ря не было, зато в моги­ле 2348 кро­ме леп­но­го сосуда были постав­ле­ны чер­но­ла­ко­вое блюд­це и гут­тус.

Как видим, ни леп­ная кера­ми­ка, ни погре­баль­ные соору­же­ния, ни погре­баль­ный обряд не поз­во­ля­ют сде­лать выво­да о при­сут­ст­вии сколь­ко-нибудь зна­чи­тель­ных групп вар­вар­ско­го насе­ле­ния в горо­де, рав­но как и о нали­чии дол­говре­мен­ных и устой­чи­вых свя­зей Хер­со­не­са с вар­вар­ским окру­же­ни­ем.

При­сут­ст­вие в Хер­со­не­се зна­чи­тель­ных групп вар­ва­ров обос­но­вы­ва­лось так­же и нали­чи­ем негре­че­ских имен в про­со­по­гра­фи­че­ском фон­де горо­да. «Име­на хер­со­не­си­тов негре­че­ско­го про­ис­хож­де­ния … свиде­тель­ст­ву­ют о том, что неко­то­рые вар­ва­ры мог­ли вхо­дить в чис­ло пра­вя­щей вер­хуш­ки горо­да»⁴¹. Нали­чие в клей­мах таких имен, как Σκύ­τας и Νά­νων, свиде­тель­ст­ву­ет о том, что выход­цы из тузем­ной среды, наряду с гре­ка­ми, зани­ма­лись в горо­де гон­чар­ным ремеслом и что неко­то­рые из них мог­ли зани­мать долж­но­сти асти­но­мов⁴². Сомне­ния в обос­но­ван­но­сти подоб­ных выво­дов воз­ни­ка­ли и ранее, но для дока­за­тель­ства их несо­сто­я­тель­но­сти необ­хо­ди­мо было про­ана­ли­зи­ро­вать весь про­со­по­гра­фи­че­ский фонд Хер­со­не­са. Такая работа была про­де­ла­на В. Ф. Стол­бой. Им было про­ана­ли­зи­ро­ва­но око­ло 1000 антро­по­оно­ма­сти­че­ских еди­ниц, сохра­нив­ших­ся на моне­тах, кера­ми­че­ских клей­мах, в лапидар­ных над­пи­сях, граф­фи­ти и др. В резуль­та­те про­де­лан­но­го ана­ли­за выяс­ня­ет­ся, что чис­ло негре­че­ских имен в горо­де в IV—III вв. до н. э. чрез­вы­чай­но мало. По язы­ко­вой при­над­леж­но­сти они делят­ся на две груп­пы: 1) груп­пу мало­азий­ских и пред­по­ло­жи­тель­но мало­азий­ских лич­ных имен; 2) груп­пу лич­ных имен фра­кий­ско­го про­ис­хож­де­ния. Иран­ских имен, про­ис­хож­де­ние кото­рых мож­но было бы свя­зать со скиф­ским язы­ком, в Хер­со­не­се IV—II вв. до н. э. не отме­че­но⁴³. Послед­ний вывод весь­ма для нас важен.

Если счи­тать, что леп­ная кера­ми­ка, в прин­ци­пе, отра­жа­ет про­ник­но­ве­ние в гре­че­ские горо­да низ­ших сло­ев негре­че­ско­го насе­ле­ния, а про­со­по­гра­фия — с.152 про­ник­но­ве­ние пред­ста­ви­те­лей элли­ни­зи­ро­ван­ной негре­че­ской вер­хуш­ки⁴⁴, то в отно­ше­нии Хер­со­не­са IV — пер­вой тре­ти III вв. до н. э. ответ полу­ча­ет­ся оди­на­ко­во отри­ца­тель­ный.

Рас­смат­ри­вая про­цесс и харак­тер вза­и­мо­дей­ст­вия окру­жаю­щих вар­вар­ских пле­мен и гре­че­ских граж­дан­ских кол­лек­ти­вов в Север­ном При­чер­но­мо­рье, нель­зя не отме­тить, что про­цесс про­ник­но­ве­ния вар­вар­ских куль­тур­ных эле­мен­тов носит не дис­крет­ный, а пер­ма­нент­ный харак­тер. С само­го нача­ла жиз­ни гре­че­ских апой­кий — будь то Бере­зан­ское посе­ле­ние, Оль­вия или горо­да Бос­по­ра — везде наблюда­ет­ся посто­ян­ная диф­фу­зия вар­вар­ских ком­по­нен­тов в эллин­ские общи­ны; про­ис­хо­дит посто­ян­ная под­пит­ка вар­вар­ски­ми тра­ди­ци­я­ми куль­ту­ры, остаю­щей­ся в сво­ей осно­ве гре­че­ской. Малей­шее изме­не­ние в спо­со­бах орна­мен­та­ции леп­ной кера­ми­ки в степ­ной части Север­но­го При­чер­но­мо­рья сра­зу же или в тече­ние очень корот­ко­го вре­ме­ни нахо­дит адек­ват­ное отра­же­ние в леп­ной посуде, про­ис­хо­дя­щей из гре­че­ских горо­дов. Изме­не­ние кон­струк­ции или появ­ле­ние новых типов погре­баль­ных соору­же­ний на терри­то­рии бли­жай­ше­го вар­вар­ско­го окру­же­ния вле­чет за собой немед­лен­ные изме­не­ния и в город­ских нек­ро­по­лях.

При­веден­ные при­ме­ры не еди­нич­ны, этот ряд мож­но про­дол­жать весь­ма дол­го, одна­ко, и этих при­ме­ров, по-види­мо­му, доста­точ­но, чтобы кон­ста­ти­ро­вать: в Хер­со­не­се эти тен­ден­ции про­яв­ля­ют­ся очень сла­бо.

Все эти обсто­я­тель­ства, кото­рые мы рас­смот­ре­ли выше, застав­ля­ют скеп­ти­че­ски отно­сить­ся к воз­мож­но­сти при­сут­ст­вия в среде жите­лей горо­да зна­чи­тель­ных групп вар­вар­ско­го насе­ле­ния. Необ­хо­ди­мо при­знать так­же, что при отсут­ст­вии в мате­ри­аль­ной куль­ту­ре горо­да ясных и хоро­шо раз­ли­чи­мых про­яв­ле­ний вар­вар­ской куль­ту­ры, сама поста­нов­ка вопро­са о при­сут­ст­вии вар­вар­ско­го насе­ле­ния в Хер­со­не­се — лиша­ет­ся вся­кой опо­ры.

Оче­вид­но, что какие-то отдель­ные выход­цы из вар­вар­ской среды в соста­ве насе­ле­ния горо­да мог­ли при­сут­ст­во­вать и при­сут­ст­во­ва­ли. Одна­ко, либо в силу сво­ей мало­чис­лен­но­сти, либо под вли­я­ни­ем каких-то иных при­чин, в Хер­со­не­се не обра­зо­ва­лось такой куль­тур­ной «кри­ти­че­ской мас­сы», кото­рая мог­ла бы серь­ез­но вос­при­ни­мать­ся граж­дан­ским кол­лек­ти­вом и при­во­дить к заим­ст­во­ва­ни­ям хотя бы на уровне отдель­ных тра­ди­ций. По-види­мо­му, в горо­де не суще­ст­во­ва­ло суб­куль­ту­ры вар­ва­ров, спо­соб­ной нало­жить отпе­ча­ток на куль­ту­ру корен­но­го насе­ле­ния горо­да.

Наряду с этим, суще­ст­ву­ет доста­точ­но дан­ных о том, что граж­дан­ский кол­лек­тив Хер­со­не­са не был изо­ли­ро­ван от кон­так­тов с ближ­ни­ми и даль­ни­ми вар­вар­ски­ми пле­ме­на­ми. Хоро­шо извест­но место Хер­со­не­са в эко­но­ми­ке Север­но­го При­чер­но­мо­рья — доста­точ­но вспом­нить, что постав­ки вина в Ски­фию из Хер­со­не­са на рубе­же IV—III вв. до н. э. дости­га­ли весь­ма солид­ных раз­ме­ров. Надо пола­гать, что и город в обмен за вино полу­чал инте­ре­су­ю­щие его това­ры. Так что кон­так­ты, и весь­ма тес­ные, конеч­но же, суще­ст­во­ва­ли, одна­ко при этом с.153 они не вели к про­ник­но­ве­нию в город ино­род­ных куль­тур­ных тра­ди­ций и, по всей види­мо­сти, носи­те­лей таких тра­ди­ций. Речь идет о спе­ци­фи­че­ском, пожа­луй, уни­каль­ном во всем Север­ном При­чер­но­мо­рье спо­со­бе вза­и­мо­дей­ст­вия с вар­вар­ским окру­же­ни­ем, при кото­ром вли­я­ние со сто­ро­ны вар­ва­ров на куль­ту­ру горо­жан, если и не исклю­ча­лось пол­но­стью, то сво­ди­лось до мини­му­ма. Быть может, и в этом про­яв­ля­ет­ся осо­бен­ность дорий­ской граж­дан­ской общи­ны. Нель­зя не вспом­нить в свя­зи с этим сло­ва Пли­ния о Хер­со­не­се, кото­рый, по его мне­нию, «был самым бле­стя­щим пунк­том на всем этом про­стран­стве бла­го­да­ря сохра­не­нию гре­че­ских обы­ча­ев» (Plin. NH. II. 85).