Политика Клодия в 58—56 гг. до н. э.
Перевод О. В. Любимовой.
Постраничная нумерация примечаний в электронной публикации заменена на сквозную.
с.30 Современные историки высказали много предположений относительно мотива, побудившего Клодия оспаривать юридическую силу законов Цезаря во второй половине 58 г. В недавно опубликованной статье1 Покок предложил новую теорию о позиции и политике мятежного трибуна, наводящую на мысли и заслуживающую тщательного рассмотрения. Прежде всего, Покок, вопреки всем предыдущим историкам, решительно отрицает, что Клодий вообще совершил такую атаку, и предлагает новое объяснение фрагмента речи Цицерона «О своём доме», где это утверждается. В данной речи Цицерон заявляет, что Клодий вызвал Бибула перед народом и при помощи свидетельства бывшего консула продемонстрировал, что все законы Цезаря были приняты вопреки ауспициям, сделав из этого вывод, что сенат должен их отменить. Если отцы-сенаторы это сделают, Клодий предложил доставить Цицерона, как спасителя государства, назад на собственных плечах2. Покок считает, что Цицерон вопиюще неверно истолковал Клодия и умышленно исказил его мысль. Некоторые из друзей Цицерона отрицали законность трибуната Клодия и, следовательно, изгнания великого оратора, и смысл действий Клодия был в демонстрации того, что из этого отрицания логически вытекает аннулирование всех законов Юлия. Его предложение доставить назад Цицерона было ироническим вызовом; таким образом Клодий говорил нобилям, что лучше бы им не поднимать этого вопроса, если только им не хватит храбрости отменить все законы Цезаря — на что, как он знал, они не осмелились бы. Такая интерпретация довольно правдоподобна, но следует помнить, что в другой речи, адресованной сенату, Цицерон повторяет эту историю и утверждает, что Клодий атаковал Юлиевы законы как в этом органе, так и в народном собрании3. Конечно, мы не можем всецело доверять честности и правдивости речей Цицерона, но в искажении слов своих противников он не мог без опасений выйти за определённые пределы. Вряд ли он осмелился бы сделать или опубликовать заявления, о вопиющей неверности которых его аудитория неизбежно должна была знать. В своих речах он не утверждает, что цитирует частные разговоры с Клодием; он излагает общеизвестные события. В Риме всякий должен был знать, оспаривал ли Клодий открыто юридическую силу законов Цезаря, и если бы Цицерон солгал в этом вопросе, то просто выставил бы себя на посмешище. Мне представляется невероятным, чтобы лживость или неверное толкование оратора достигали таких масштабов, и я полагаю, что атаку на законы Юлия следует считать действительно совершённой. с.31 И здесь возникает необходимость найти этому какое-то объяснение, если только не считать Клодия, вслед за Цицероном, безответственным безумцем.
Остальная часть теории Покока, как представляется мне, близка к истине, но всё же её упускает. Он полагает, что с 58 по 56 гг. Клодий действовал в интересах Цезаря. Помпей был ненадёжным партнёром, и Цезарь опасался, что если позволить полководцу собрать собственную партию, то он покинет триумвират и перейдёт к сенату. Для предотвращения этого Цезарь дал Клодию указания «сбивать с Помпея спесь», и безрассудный трибун перевыполнил планы своего нанимателя. Его нападки на Помпея имели целью прежде всего дискредитацию великого полководца и удержание Цицерона в изгнании, чтобы оратор не преуспел в примирении Помпея с сенатом. Позднее насилие Клодия было предназначено для предотвращения этой коалиции.
Конечно, в таком прочтении ситуации есть определённая правда. Во второй половине консульства Цезаря Помпей, несомненно, ощущал себя неловко и стремился вернуть себе дружбу нобилей4, а Цезарь, который вряд ли мог этого не заметить, вполне мог чувствовать, что за его колеблющимся партнёром нужен присмотр. Однако мне представляется, что теория Покока имеет несколько слабых мест. Прежде всего, являлся ли Цезарь реальным главой партии популяров, находясь в Галлии, и являлся ли Клодий его помощником? Обычно его лидерство считается само собой разумеющимся, но здесь существуют некоторые трудности. Между принятием Манилиева закона и возвращением Помпея с Востока Красс и Цезарь участвовали в ряде интриг против отсутствующего полководца. В них Цезарь действовал как политический менеджер Красса, которому очень много задолжал к моменту своего отъезда из Рима в Испанию в должности пропретора. Вряд ли можно сомневаться в том, что они оба понесли огромные расходы, чтобы получить контроль над клубами и сообществами избирателей, составлявшими партийную машину демократов. Неужели Красс расстался со своими деньгами без quid pro quo[1]? Неужели он заплатил крупные суммы, чтобы построить политическую машину исключительно в интересах Цезаря? Лично я не могу поверить, чтобы миллионер был столь бескорыстен в своей дружбе, и практически уверен, что Красс позаботился о том, чтобы обеспечить себе весьма обширный контроль над демократической партией. В связи с этим представляется очень существенным суд над Клодием по делу о святотатстве. Позиция Цезаря в этом деле хорошо известна, но её всегда объясняют так, как будто Цезарь был вполне независимым деятелем. Однако следует помнить, что именно Красс подкупил судей, чтобы оправдать Клодия5, а вскоре после этого миллионер принял на себя ответственность за долги Цезаря в крупных размерах6. Это определённо наводит на мысль, что Клодий был приспешником Красса, а раз так, это обеспечивает ещё одно объяснение позиции Цезаря.
Таким образом, видимо, есть некоторые основания считать, что до своего консульства Цезарь никоим образом не был бесспорным главой демократов. Кажется, что когда ему пришло время отправиться из Рима в Галлию, его меры по организации управления с.32 были несколько странными. Консулами на 58 г. были Габиний, сторонник Помпея, и Пизон, тесть Цезаря. Получается, что Красса совершенно проигнорировали, если только не предположить, что на самом деле его помощником был Клодий. Это предположение кажется правдоподобным со всех точек зрения. Маловероятно, чтобы Красс согласился остаться без какой-либо доли в добыче, а Цезарь осознавал, что Помпей, с его точки зрения, довольно ненадёжен. В этих обстоятельствах естественной линией поведения для Цезаря было передать свою часть демократической машины Крассу и положиться на него и его трибуна в деле сдерживания Помпея. Предположение о таком урегулировании обеспечивает разумное объяснение дальнейшего ходя событий.
С отъездом Цезаря вскоре возродилась старая вражда между Помпеем и Крассом, ибо этих двоих связывало весьма мало общих интересов. Вероятно, Клодий не питал особой любви к Помпею, долго препятствовавшему изгнанию Цицерона7, и мог нападать на великого полководца по собственному почину. Если Красс и не являлся вдохновителем враждебных действий Клодия, то не испытал неудовольствия, видя Помпея униженным, и не предпринял никаких усилий для обуздания трибуна. Очень вероятно, что Клодий, как предполагает Покок, зашёл слишком далеко, и Помпей, рассердившись, всерьёз стал искать примирения с нобилями. Ради этого он внёс предложение вернуть Цицерона, которое, как ему было известно, консерваторы охотно поддержали бы. Результатом стала временная коалиция, одержавшая победу на выборах на 57 г. Один из консулов был марионеткой Помпея, а второй — консерватором. Из числа прочих магистратов Красс и Клодий сумели обеспечить избрание лишь одного претора и двух трибунов. Их позиция ещё более ослабла, когда толпы Клодия стали сдерживаться конкурирующими толпами Милона, и наконец они вынуждены были признать неизбежность возвращения Цицерона. Именно в этих обстоятельствах Клодий поднял вопрос о юридической силе законов Цезаря, и я полагаю, что можно высказать догадку о его цели. Однако чтобы понять его поступок, необходимо иметь в виду один пункт.
Видимо, всегда считалось само собой разумеющимся, что все триумвиры были равно заинтересованы в сохранении Юлиевых законов, но это вовсе не так. Сам Цезарь ни в малейшей степени не выигрывал от собственных законов, ибо позаботился, чтобы все затрагивающие его меры были внесены другими лицами, в первую очередь Ватинием. И теперь аннулирование законов Цезаря не обязательно отменяло Ватиниев закон. Его и в самом деле можно было объявить недействительным на тех же основаниях, что и Юлиевы законы, но сенат бы рассматривал его и принимал о нём решение отдельно. В таких вопросах отцы-сенаторы не были обязаны придерживаться строгой логики, и сенат вполне мог отменить все законы Цезаря, но оставить в силе законы Ватиния. Итак, наибольшую выгоду от Юлиевых законов получил Помпей, и он понёс бы с.33 наибольший ущерб в случае их отмены. Правда, Цезарь совершил выгодную сделку для всадников, в которой был более или менее заинтересован Красс, но к этому времени всадники, вероятно, уже извлекли прибыль, и аннулирование закона само по себе не вынудило бы их вернуть полученное. Поэтому возможно, что Красс терял мало или даже ничего в случае отмены решений Цезаря. Однако Помпей был в ином положении. В числе Юлиевых законов было два, принятых в интересах ветеранов Помпея, и один, утверждавший его восточные распоряжения. Если бы законодательство Цезаря было отменено, то Помпей потерял бы большую часть (если не всё) из того, ради получения чего он присоединился к триумвирату. Таким образом, если консерваторы не могли подтвердить юридическую силу законов Цезаря, не выставляя себя на посмешище, то Помпей не мог позволить, чтобы эти законы были оспорены. Следовательно, обсуждение этого вопроса было великолепным способом вбить клин между полководцем и сенатом и разрушить их временный союз. Что бы ни произошло с этими законами, Цезарь или Красс вовсе не обязательно должны были много потерять, и их положение было таково, что они вполне могли позволить себе рискнуть.
Красс и Клодий должны были понимать, что постоянная коалиция Помпея и нобилей будет представлять для них серьёзную опасность. Влияние Помпея большей частью было основано не на поддержке партии — хотя, несомненно, он имел много приверженцев среди избирателей, — но на его военной репутации и популярности в тех классах, из которых Рим набирал добровольцев в легионы. Если бы он и сенат однажды заключили искренний союз, то толпы Клодия оказались бы бессильны. Всё, что требовалось бы от сената, — это принять чрезвычайное постановление и обеспечить, чтобы дружественные консулы назначили Помпея своим легатом для восстановления порядка. После этого демократов можно было бы легко и быстро подавить, Клодия покарать за его грехи, а Красса сделать беспомощным. Вполне можно предположить, что два человека, подвергавшиеся такой угрозе, были достаточно дальновидны, чтобы увидеть опасность, и стремились её предотвратить. Избранная ими политика становится понятной, если только иметь в виду поставленную ими цель. Клодий поднял вопрос о Юлиевых законах, надеясь посеять раздор между Помпеем и сенатом, а Красс тайно использовал всё своё влияние на отцов-сенаторов для достижения этой же цели. Если бы только они преуспели в изоляции Помпея, то могли бы так запугать его, чтобы вернуть назад в триумвират, из которого он пытался выйти. Они постоянно и неуклонно боролись за это. Клодий со своей толпой бесновался на улицах Рима с видимым безрассудством, но при всём своём неистовстве он тщательно воздерживался от нападок на нобилей в целом. Возвращение Цицерона, однако, успешно свершилось, несмотря на его усилия, и стало общим триумфом Помпея и сената. Консерваторы, возможно, с помощью Клодия и Красса, сумели получить львиную долю плодов победы. На выборах на 56 г. они вернули себе оба консульских места8 и бо́льшую часть остальных магистратур, хотя и Помпей, и Клодий имели с.34 друзей среди новых трибунов. Красс довольствовался тем, что действовал закулисно и в случае провала мог возложить ответственность на своих помощников.
Нобили были воодушевлены успехом, который, вероятно, оказался больше ожидаемого, и ещё более ободрены очевидным распадом триумвирата. Пока продолжалась борьба за возвращение Цицерона, консерваторы воздерживались от обсуждения вопроса о законах Цезаря. Однако оратор вернулся не раньше, чем они проглотили наживку, брошенную Клодием. Не успели трибуны 56 г. вступить в должность (в декабре 57 г.), как один из них поднял вопрос о кампанской земле, которая должна была распределяться в соответствии со вторым аграрным законом Цезаря, преимущественно в интересах ветеранов Помпея. По какой-то причине распределение ещё не состоялось, и если бы закон удалось немедленно отменить, то эти ценные земли, жертву, вызывавшую резкое негодование нобилей, ещё можно было сохранить для государства. Тогда на этом вопросе не настояли, но консерваторы официально известили о том, что намерены следовать примеру, который им подал Клодий.
Тем временем Рим страдал от недостатка продовольствия, и толпа, невзирая на Клодия, требовала, чтобы Помпею было поручено снабжение зерном. В этом деле сенат, вольно или невольно, вынужден был уступить. Но ему было представлено два законопроекта по этому вопросу, один из которых составили консулы, а второй — трибун, сторонник Помпея. Положения консульского законопроекта были широкомасштабными, но скромными по сравнению с трибунским законопроектом, предоставлявшим Помпею армию и самые непомерные полномочия. Полководец делал вид, что полностью удовлетворён консульской мерой, но его друзья стремились к другой9. Не вызывает сомнений, какой из двух проектов поддерживал Красс, и умеренный законопроект без труда был принят. Таким образом, сенат воспрепятствовал Помпею, который не имел возможности этим возмутиться, ибо отцы-сенаторы предоставили ему всё, что он просил, отказываясь от того, чего он на самом деле желал.
Не сумев получить командование армией в связи с попечением о снабжении зерном, Помпей теперь искал предлог для этого в поручении восстановить Птолемея Авлета на египетском троне. Этот недостойный монарх недавно был изгнан подданными из своего царства и теперь пытался добиться своего восстановления с помощью Рима и Помпея. Когда это дело было вынесено на обсуждение, трибун, связанный с Крассом, обнаружил оракул, запрещающий восстановление египетского царя с помощью армии. Из подозрительности к Помпею сенат ухватился за этот религиозный предлог10, и полководец не смог получить поручение о вмешательстве в египетские дела вообще ни на каких условиях.
Пока нобили таким образом отталкивали от себя Помпея, они старались воздерживаться от всяких атак на Цезаря. В начале 56 г. они проголосовали за благодарственные молебствия беспрецедентной продолжительности в честь его побед в Галлии. Ферреро считает, что с.35 их увлёк за собой народный энтузиазм11, но для удовлетворения народа было бы вполне достаточно таких же почестей, как те, что были предоставлены Помпею. Представляется, что беспрецедентные награды, которыми был осыпан Цезарь, скорее явились результатом стремления снизить престиж Помпея и намекнуть Цезарю, что сенат готов забыть прошлые обиды и что ему не следует опасаться за себя, что бы ни случилось с его законами12. В то же самое время нобили проявляли поразительную терпимость к Клодию. Позднее Цицерон жаловался, что они открыто обласкали этого мятежного политика13, а когда его клиент Секст Клодий был привлечён к суду, то был оправдан голосами судей-сенаторов14.
Может показаться, что на тот момент консерваторы действовали рука об руку с Крассом и Цезарем против Помпея. Такую позицию будет проще понять, если вспомнить, что во время консульства Цезаря Помпей представлялся римлянам главой триумвирата15. Цезарь растоптал конституцию главным образом ради интересов Помпея, и негодование нобилей было в большей степени направлено против главного обидчика, чем против его сообщника. Кроме того, опасность со стороны Цезаря ещё не казалась совершенно неотвратимой. Он и его армия находились далеко, тогда как Помпей был рядом. Если бы Помпей сумел получить армию, то занял бы более выгодную, чем Цезарь, позицию для того, чтобы стать диктатором. Весьма вероятно, что нобили рассчитывали за один раз напасть только на одного врага и согласны были оставить Цезаря невредимым до тех пор, пока окончательно не избавятся от Помпея. Цезарь вполне способен был понять их мотивы и вряд ли стал бы особенно полагаться на их добрую волю, но если он не мог найти способа воссоздать триумвират, то вынужден был довериться сенату, несмотря на своё нежелание.
Пока Красс использовал своё влияние в сенате, чтобы помешать Помпею, Клодий с величайшим неистовством нападал на полководца на улицах. Нет необходимости излагать во всех деталях знаменитую сцену на суде над Милоном, но пара моментов в рассказе Цицерона о ней наводит на мысли. Оратор не явился в сенат, где его партия нападала на Помпея, из страха оскорбить её защитой Помпея. Более того, Помпей доверительно сообщил ему, что Красс поддерживает его врагов и снабжает их деньгами. Далее Помпей заявил, будто против его жизни составляются заговоры и он боится, что Клодий окончательно его уничтожит16. Подвергаясь оскорблениям толпы, при враждебно настроенном сенате и нобилитете, Помпей был доведён до отчаяния. с.36 Торжествующие и уверенные в себе консерваторы теперь всерьёз приступили к долго откладывавшейся атаке на закон о кампанской земле. Это глубоко оскорбило Помпея, но внешне он ничем не проявил своё неудовольствие17. Вероятно, он не осмелился пойти на риск нового унизительного поражения в сенате и почувствовал, что ему не остается ничего, кроме попытки прийти к соглашению с Цезарем и Крассом. Если бы это оказалось невозможным, то ему пришлось бы по мере сил приспосабливаться к ситуации и, при необходимости, отказаться от кампанской земли в надежде умиротворить нобилей. Поэтому вместо тщетных попыток противостоять протестам сената он отправился в Луку и там преуспел в воссоздании триумвирата. Если Красс и Клодий просчитались, подтолкнув Помпея к сенату, то предотвратили возможные последствия этой ошибки, вынудив его снова искать взаимопонимания с собой и Цезарем. Влияние Красса, насилие Клодия и вопрос о юридической силе законов Цезаря были искусно использованы для достижения этого результата, и соглашение в Луке стало триумфом политики, которой они последовательно придерживались на протяжении двух предыдущих лет.
Техасский университет,
Остин, Техас.
ПРИМЕЧАНИЯ
