Ксенофонт и его «Киропедия»

Ксенофонт. Киропедия. М.: Наука, 1976.
Изд. подготовили [перевод, статьи и комментарии]: В. Г. Борухович, Э. Д. Фролов. Отв. редактор: С. Л. Утченко.

с.243 Сре­ди гре­че­ских писа­те­лей клас­си­че­ской поры (V—IV вв. до н. э.) труд­но най­ти дру­го­го, чье твор­че­ство было бы до такой сте­пе­ни обу­слов­ле­но лич­ны­ми и обще­ст­вен­ны­ми поли­ти­че­ски­ми моти­ва­ми, как у Ксе­но­фон­та. Чело­век этот про­жил дол­гую жизнь, без мало­го сто­ле­тие (годы жиз­ни при­бли­зи­тель­но 445—355 до н. э.), и на всем про­тя­же­нии это­го дол­го­го пути неустан­но и актив­но при­ни­мал уча­стие в бур­ной поли­ти­че­ской борь­бе. В род­ных сво­их Афи­нах в годы Пело­пон­нес­ской вой­ны и в вой­ске наем­ни­ков, совер­шив­ших бес­при­мер­ное втор­же­ние в глубь Азии и бла­го­по­луч­но вер­нув­ших­ся к бере­гам род­но­го моря, в Малой Азии, когда нача­лась вой­на Спар­ты с Пер­си­ей, и в Бал­кан­ской Гре­ции, когда эта вой­на ослож­ни­лась меж­до­усоб­ной борь­бой гре­че­ских государств, — везде этот энер­гич­ный афи­ня­нин ока­зы­вал­ся в гуще собы­тий. Обла­дая нату­рою чут­кою и впе­чат­ли­тель­ною, он живо реа­ги­ро­вал на все пери­пе­тии разыг­ры­вав­шей­ся тогда исто­ри­че­ской дра­мы, лег­ко усва­и­вал новые идеи, раз­ви­вал с их помо­щью соб­ст­вен­ные иде­аль­ные про­ек­ты и неустан­но, на раз­ные лады, пытал­ся добить­ся их осу­щест­вле­ния, дей­ст­ви­тель­но­го или хотя бы иллю­зор­но­го. В общем, если вер­но, что ключ к пони­ма­нию твор­че­ства писа­те­ля надо искать в его био­гра­фии, то перед нами имен­но такой слу­чай.

Ксе­но­фонт, сын Грил­ла, афи­ня­нин из дема Эрхия, родил­ся око­ло 445 г. до н. э.1 По сво­е­му про­ис­хож­де­нию и поло­же­нию он при­над­ле­жал к ари­сто­кра­ти­че­ской вер­хуш­ке афин­ско­го поли­са. На это ука­зы­ва­ет преж­де все­го полу­чен­ное им харак­тер­ное ари­сто­кра­ти­че­ское обра­зо­ва­ние и вос­пи­та­ние, выдер­жан­ное в духе нена­ви­сти к демо­кра­тии род­но­го горо­да и пре­кло­не­ния перед кон­сер­ва­тив­ным, оли­гар­хи­че­ским режи­мом Спар­ты. Знат­ное про­ис­хож­де­ние Ксе­но­фон­та под­твер­жда­ет­ся так­же тем, что в моло­дые годы он слу­жил в афин­ской кон­ни­це, что по тра­ди­ции было обя­зан­но­стью и при­ви­ле­ги­ей ари­сто­кра­тов.

с.244 Моло­дость свою Ксе­но­фонт про­вел в Афи­нах. Это было бур­ное и инте­рес­ное вре­мя. Шла оже­сто­чен­ная борь­ба меж­ду демо­кра­ти­ей и оли­гар­хи­ей, и на фоне этой поли­ти­че­ской борь­бы и под ее силь­ней­шим воздей­ст­ви­ем совер­ша­лось стре­ми­тель­ное раз­ви­тие фило­со­фии, пред­став­лен­ной софи­ста­ми и Сокра­том. Цен­траль­ным собы­ти­ем эпо­хи ста­ла Пело­пон­нес­ская вой­на (431—404 гг.). Воору­жен­ный кон­фликт был порож­ден сопер­ни­че­ст­вом круп­ней­ших гре­че­ских поли­сов — Афин и Спар­ты, кото­рые еще со вре­ме­ни Гре­ко-пер­сид­ских войн оспа­ри­ва­ли друг у дру­га геге­мо­нию в Гре­ции. Одна­ко в борь­бу эти два государ­ства всту­пи­ли в окру­же­нии сво­их мно­го­чис­лен­ных союз­ни­ков — Афи­ны — во гла­ве Афин­ской архе, а Спар­та — во гла­ве Пело­пон­нес­ской лиги, — и вой­на очень ско­ро ста­ла обще­гре­че­ской. Мало того, созда­лись усло­вия для вме­ша­тель­ства в гре­че­ские дела сосед­них «вар­вар­ских» государств — Пер­сии и Кар­фа­ге­на, и это еще более рас­ши­ри­ло и усу­гу­би­ло кон­фликт. Вдо­ба­вок поли­ти­че­ское сопер­ни­че­ство с само­го нача­ла раз­вер­ты­ва­лось на фоне соци­аль­ной борь­бы, борь­бы демо­кра­тов и оли­гар­хов, ори­ен­ти­ро­вав­ших­ся соот­вет­ст­вен­но на Афи­ны и Спар­ту. Вслед­ст­вие это­го Пело­пон­нес­ская вой­на при­об­ре­ла неве­ро­ят­но оже­сто­чен­ный харак­тер, такой имен­но, какой обыч­но при­сущ вой­нам граж­дан­ским.

Затя­нув­ша­я­ся на дол­гие годы Пело­пон­нес­ская вой­на исто­щи­ла и надо­рва­ла силы гре­че­ских горо­дов-государств. Более того, она рас­ша­та­ла самые устои полис­но­го строя и преж­девре­мен­но вызва­ла к жиз­ни те раз­ру­ши­тель­ные силы, кото­рые, испод­воль под­готов­ля­е­мые есте­ствен­ным ходом раз­ви­тия, быть может, дол­го еще дре­ма­ли бы в нед­рах древ­не­гре­че­ско­го обще­ства. Обру­шив­шись всей сво­ей тяже­стью на про­стой народ, сти­му­ли­ро­вав поляр­ный рост бед­но­сти и богат­ства, вой­на нару­ши­ла соци­аль­ное рав­но­ве­сие в граж­дан­ских общи­нах. Она пока­за­ла рас­ту­щую несо­сто­я­тель­ность полис­ных государств в усло­ви­ях дли­тель­но­го воору­жен­но­го кон­флик­та, выяви­ла неспо­соб­ность тра­ди­ци­он­ных полис­ных орга­нов вла­сти спра­вить­ся с труд­ны­ми зада­ча­ми ново­го вре­ме­ни и обу­сло­ви­ла появ­ле­ние чрез­вы­чай­ных лич­ных маги­ст­ра­тур, наде­лен­ных неогра­ни­чен­ны­ми пол­но­мо­чи­я­ми (назна­че­ние Алки­ви­а­да в стра­те­ги-авто­кра­то­ры si­ne col­le­gis в Афи­нах в 407 г.). Нако­нец, про­де­мон­стри­ро­вав пол­ную зави­си­мость малых поли­сов от боль­ших, а этих послед­них — от ими же создан­ных сою­зов и сосед­них дер­жав, Пело­пон­нес­ская вой­на поста­ви­ла под вопрос осно­ва­тель­ность таких усто­ев полис­ной жиз­ни, как автар­кия и авто­но­мия, само­до­вле­ю­щее эко­но­ми­че­ское и неза­ви­си­мое поли­ти­че­ское суще­ст­во­ва­ние.

Вели­ко было раз­ла­гаю­щее воздей­ст­вие вой­ны и в сфе­ре идео­ло­гии. Демон­стри­руя на каж­дом шагу зыб­кость и отно­си­тель­ность тра­ди­ци­он­ной систе­мы отно­ше­ний, а вме­сте с тем и тра­ди­ци­он­ных пред­став­ле­ний о бла­ге и спра­вед­ли­во­сти, о чести и порядоч­но­сти, вой­на, как это отме­ча­ли уже в древ­но­сти (Фукидид), повлек­ла за собой интел­лек­ту­аль­ное и нрав­ст­вен­ное раз­ло­же­ние. Чем даль­ше, тем боль­ше и отдель­ные люди, и целые государ­ства демон­стри­ро­ва­ли свое пре­не­бре­же­ние к тра­ди­ци­он­ным прин­ци­пам, к нор­мам мора­ли и таким обра­зом под­ры­ва­ли все­об­щее к ним дове­рие. И если неод­но­крат­ные изме­ны Алки­ви­а­да пока­за­ли, сколь мало с.245 чув­ст­во­ва­ла себя силь­ная лич­ность свя­зан­ной пред­став­ле­ни­я­ми о полис­ном пат­рио­тиз­ме, то не менее опас­ной была и та лег­кость, с кото­рой Афин­ское государ­ство согла­ша­лось про­стить эти изме­ны.

Перед лицом новой ситу­а­ции и новой прак­ти­ки тра­ди­ци­он­ная полис­ная идео­ло­гия сда­ва­ла одну пози­цию за дру­гой. Соци­аль­ные сму­ты внут­ри поли­сов в ущерб преж­не­му пред­став­ле­нию о согла­сии граж­дан выдви­ну­ли новый прин­цип узко­пар­тий­но­го согла­ше­ния (в рам­ках оли­гар­хи­че­ской или демо­кра­ти­че­ской гете­рии). В то же вре­мя поня­тия граж­дан­ской сво­бо­ды и равен­ства не мог­ли не испы­тать раз­ла­гаю­ще­го вли­я­ния откро­вен­но захват­ни­че­ской поли­ти­ки тех самых поли­сов, кото­рые пре­тен­до­ва­ли на пра­во быть исклю­чи­тель­ны­ми носи­те­ля­ми этих поня­тий. Более того, ата­ка, более или менее сти­хий­ная, велась и на самое основ­ное в полис­ной поли­ти­че­ской идео­ло­гии — на рес­пуб­ли­кан­скую док­три­ну. Чем боль­ше вой­на и сму­та под­та­чи­ва­ли веру в тра­ди­ци­он­ные инсти­ту­ты и прин­ци­пы, тем чаще взо­ры не толь­ко масс, но и государств обра­ща­лись в сто­ро­ну силь­ной лич­но­сти, с кото­рой ста­ли свя­зы­вать надеж­ды на спа­се­ние или успех. Пока­за­тель­ным был тот вос­тор­жен­ный при­ем, кото­рый ока­за­ла Алки­ви­а­ду при его воз­вра­ще­нии на роди­ну часть афин­ско­го насе­ле­ния2. Пока­за­тель­ным было и то хода­тай­ство, с кото­рым обра­ти­лись в Спар­ту пред­ста­ви­те­ли союз­ных горо­дов и Кира Млад­ше­го, — назна­чить Лисанд­ра, вопре­ки обы­чаю, вто­рич­но коман­дую­щим фло­том3. Но не менее зна­ме­на­тель­ным было и то, что в обо­их слу­ча­ях и Афин­ское и Спар­тан­ское государ­ства пошли на пово­ду у этих настро­е­ний, санк­ци­о­ни­ро­вав зако­ном чрез­вы­чай­ное назна­че­ние и для того, и для дру­го­го пол­ко­во­д­ца. Нет сомне­ний, что здесь мы при­сут­ст­ву­ем при зарож­де­нии в обще­стве монар­хи­че­ских настро­е­ний.

Разу­ме­ет­ся, эти сдви­ги в прак­ти­че­ской дея­тель­но­сти и в обра­зе мыш­ле­ния долж­ны были рез­ко сти­му­ли­ро­вать тео­ре­ти­че­скую мысль. Имен­но в пери­од Пело­пон­нес­ской вой­ны завер­ша­ет­ся фор­ми­ро­ва­ние ново­го направ­ле­ния в гре­че­ской фило­со­фии. Твор­че­ство его пер­вых круп­ных пред­ста­ви­те­лей — стар­ших софи­стов и Сокра­та — дости­га­ет сво­его рас­цве­та как раз в это вре­мя. Сама обще­ст­вен­ная жизнь тех лет, пол­ная быст­рых и рази­тель­ных пере­мен, дава­ла мате­ри­ал для срав­не­ний и сопо­став­ле­ний, под­ска­зы­ва­ла необ­хо­ди­мые кри­ти­че­ские выво­ды. Все это содей­ст­во­ва­ло раз­ви­тию обще­ст­вен­ной тео­рии — не про­сто про­све­ти­тель­ства, как это часто дума­ют о стар­шей софи­сти­ке, но имен­но нау­ки об обще­стве, с при­су­щи­ми ей, как и вся­кой дру­гой нау­ке, рацио­на­лиз­мом и кри­ти­кой. Вни­ма­тель­но наблюдая про­ис­хо­дя­щие в обще­ст­вен­ной жиз­ни про­цес­сы и оце­ни­вая их исклю­чи­тель­но с пози­ций здра­во­го смыс­ла, пред­ста­ви­те­ли этой новой фило­со­фии поста­ви­ли под сомне­ние абсо­лют­ность суще­ст­ву­ю­щих норм, открыв, таким обра­зом, доро­гу для кри­ти­че­ско­го пере­смот­ра взглядов сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков. Чело­век есть мера всех вещей — этот тезис Про­та­го­ра не толь­ко озна­чал услов­ность суще­ст­ву­ю­щих норм, но и при­зна­вал, в кон­це кон­цов, за чело­ве­ком пра­во на пере­смотр — по соб­ст­вен­но­му разу­ме­нию с.246 или жела­нию — этих норм. Фор­маль­но­му зако­ну мож­но было теперь про­ти­во­по­ста­вить есте­ствен­ное пра­во, без­ли­ко­му обще­ству — мыс­ля­щую лич­ность, пред­ста­ви­тель­ным орга­нам вла­сти — еди­но­лич­но­го пра­ви­те­ля, богам тол­пы — свое боже­ство. И неза­ви­си­мо от того, куда далее устрем­лял­ся взор мыс­ли­те­ля — к край­не­му ли реля­ти­виз­му и цини­че­ско­му при­зна­нию пра­ва лишь за силь­ным от при­ро­ды или же к поис­кам ново­го абсо­лю­та и осо­зна­нию выс­ше­го нрав­ст­вен­но­го дол­га имен­но совер­шен­но­го чело­ве­ка, — цен­тром фило­со­фии оста­ва­лась лич­ность с ее инди­виду­аль­ным разу­мом и верою. Идеи эти очень быст­ро при­об­ре­та­ли попу­ляр­ность, но это как раз и дока­зы­ва­ет, что их раз­ви­тие было под­готов­ле­но самой дей­ст­ви­тель­но­стью. И хотя уже тогда рев­ни­те­ля­ми тра­ди­ции была осо­зна­на потен­ци­аль­ная опас­ность этих идей и не было недо­стат­ка в выступ­ле­ни­ях про­тив них, но они упор­но про­ла­га­ли себе путь в раз­лич­ных обла­стях интел­лек­ту­аль­ной жиз­ни: в нау­ке, в част­но­сти исто­рии (Фукидид), в пуб­ли­ци­сти­ке (Псев­до-Ксе­но­фон­то­ва «Афин­ская поли­тия»), в поэ­зии (Эври­пид). Мож­но думать даже, что на этот раз тео­ре­ти­че­ская мысль и сама ока­за­ла обрат­ное воздей­ст­вие и на обще­ст­вен­ное созна­ние и на обще­ст­вен­ную прак­ти­ку; во вся­ком слу­чае, нель­зя отри­цать ее силь­но­го вли­я­ния на пред­теч млад­шей тира­нии — Алки­ви­а­да и Лисанд­ра и осо­бен­но на пер­во­го в ряду новых тира­нов — Дио­ни­сия4.

В этом бур­ном водо­во­ро­те собы­тий и идей про­шла моло­дость Ксе­но­фон­та. Мы зна­ем об этом пери­о­де его жиз­ни немно­гое, но это немно­гое гово­рит о том, что он нахо­дил­ся в самой гуще собы­тий. Он был оче­вид­цем и непо­сред­ст­вен­ным участ­ни­ком Пело­пон­нес­ской вой­ны. В 424 г. он при­ни­мал уча­стие в афин­ском втор­же­нии в Бео­тию, кото­рое завер­ши­лось роко­вым для афи­нян сра­же­ни­ем при Делии. По свиде­тель­ству древ­них авто­ров, Ксе­но­фонт в этой бит­ве во вре­мя отступ­ле­ния афи­нян упал с коня, но был под­нят и спа­сен Сокра­том5. Бли­зость с Сокра­том, к круж­ку кото­ро­го он при­мкнул еще в моло­дые годы6, — дру­гая важ­ная подроб­ность, извест­ная нам о Ксе­но­фон­те в этот пери­од его жиз­ни. Дол­гие годы Ксе­но­фонт был вни­ма­тель­ным слу­ша­те­лем Сокра­та, при­чем, как это мож­но понять из слов Дио­ге­на Лаэрт­ско­го, он даже вел какие-то запи­си бесед сво­его учи­те­ля. Позд­нее эти запи­си были им исполь­зо­ва­ны при напи­са­нии так назы­вае­мых сокра­ти­че­ских сочи­не­ний — груп­пы про­из­веде­ний, где глав­ным дей­ст­ву­ю­щим лицом высту­па­ет Сократ («Вос­по­ми­на­ния о Сокра­те», «Апо­ло­гия Сокра­та», «Пир» и «Об управ­ле­нии хозяй­ст­вом» («Эко­но­мик»)). Воз­мож­но, что духов­ное обще­ние Ксе­но­фон­та с пред­ста­ви­те­ля­ми тогдаш­ней уче­но­сти не огра­ни­чи­ва­лось одним Сокра­том; он мог посе­щать лек­ции извест­ных софи­стов и рито­ров, но кого имен­но — ска­зать труд­но. Ука­за­ния древ­них авто­ров, что он был слу­ша­те­лем софи­ста с.247 Про­ди­ка и рито­ра Исо­кра­та7 новей­шим иссле­до­ва­те­лям не вну­ша­ют осо­бо­го дове­рия.

Как бы там ни было, мы с уве­рен­но­стью можем судить о тех фак­то­рах, кото­рые опре­де­ли­ли фор­ми­ро­ва­ние лич­но­сти Ксе­но­фон­та, воздей­ст­во­ва­ли на его миро­воз­зре­ние, дали направ­ле­ние его поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти и писа­тель­ско­му твор­че­ству. Ари­сто­кра­ти­че­ское про­ис­хож­де­ние и вос­пи­та­ние зало­жи­ли осно­вы его взглядов, а оже­сто­чен­ная поли­ти­че­ская борь­ба, в кото­рой сам Ксе­но­фонт при­ни­мал непо­сред­ст­вен­ное уча­стие, и настав­ле­ния новей­ших муд­ре­цов, щед­ро сеяв­ших вокруг себя семе­на рацио­на­ли­сти­че­ской кри­ти­ки, спо­соб­ст­во­ва­ли тому, что эти взгляды офор­ми­лись в ком­плекс вза­и­мо­свя­зан­ных идей. Зная после­дую­щую дея­тель­ность и твор­че­ство Ксе­но­фон­та, мож­но с уве­рен­но­стью гово­рить, что сре­ди этих идей были и пред­став­ле­ние о несов­ме­сти­мо­сти демо­кра­ти­че­ско­го строя с прин­ци­па­ми спра­вед­ли­во­сти, поня­той в духе ари­сто­кра­ти­че­ско­го рацио­на­лиз­ма, и рас­ту­щее убеж­де­ние в несо­сто­я­тель­но­сти полис­ной рес­пуб­ли­ки вооб­ще, и вера в неогра­ни­чен­ные воз­мож­но­сти силь­ной лич­но­сти, пол­ко­во­д­ца и поли­ти­ка, наде­лен­но­го совер­шен­ным умом и волею и рас­по­ла­гаю­ще­го реаль­ной силой — напри­мер, пре­дан­ным ему вой­ском. Эта вера в при­мат силы и в воз­мож­но­сти «совер­шен­ной лич­но­сти» состав­ля­ет то глав­ное, что дол­жен был выне­сти буду­щий автор «Киро­пе­дии» из лет сво­его уче­ни­че­ства, на осно­ва­нии лич­но­го опы­та и под вли­я­ни­ем новей­ших фило­соф­ских док­трин.

Неиз­вест­но, в какой сте­пе­ни Ксе­но­фонт пытал­ся сле­до­вать этим убеж­де­ни­ям в пер­вый, афин­ский пери­од сво­ей жиз­ни. Он, несо­мнен­но, искал пово­да выдви­нуть­ся: его тяну­ло к таким же често­люб­цам, как он сам, и он очень подру­жил­ся с моло­дым бео­тий­цем Прок­се­ном, кото­рый позд­нее отпра­вил­ся к Киру Млад­ше­му, наде­ясь на его служ­бе и с его помо­щью «про­сла­вить­ся, полу­чить боль­шое вли­я­ние и раз­бо­га­теть»8.

Одна­ко насто­я­ще­го слу­чая к выдви­же­нию на родине, в Афи­нах, Ксе­но­фон­ту так и не пред­ста­ви­лось. Афин­ский демо­кра­ти­че­ский полис обла­дал еще доста­точ­но проч­ны­ми усто­я­ми и тра­ди­ци­я­ми и, несмот­ря на все тяж­кие испы­та­ния, выпав­шие на его долю во вре­мя Пело­пон­нес­ской вой­ны, сумел спра­вить­ся и с оли­гар­хи­че­ски­ми выступ­ле­ни­я­ми, и с про­ис­ка­ми отдель­ных често­люб­цев. Более того, пере­жив капи­ту­ля­цию и тира­ни­че­ский режим Трид­ца­ти, афин­ская демо­кра­тия вновь воз­ро­ди­лась, как феникс из пеп­ла, и рядом энер­гич­ных мер пока­за­ла, что она наме­ре­на и впредь с доста­точ­ной твер­до­стью охра­нять свои суве­рен­ные пра­ва и тра­ди­ции. Репрес­си­ям под­верг­лись те, кто непо­сред­ст­вен­но участ­во­вал в анти­де­мо­кра­ти­че­ских выступ­ле­ни­ях 411 и 404 гг., или кого мож­но было с извест­ным осно­ва­ни­ем рас­смат­ри­вать как идей­ных вдох­но­ви­те­лей этих выступ­ле­ний. Гоне­ния обру­ши­лись, в част­но­сти, на тех ари­сто­кра­тов, кото­рые при тира­нии Трид­ца­ти слу­жи­ли в кон­ни­це и были опло­том это­го режи­ма. Когда спар­тан­ский пол­ко­во­дец Фиб­рон, послан­ный в кон­це 400 г. в Малую Азию для борь­бы с пер­са­ми, попро­сил у афи­нян в помощь себе три­ста с.248 всад­ни­ков, «они посла­ли из чис­ла тех, кото­рые слу­жи­ли в кон­ни­це в прав­ле­ние Трид­ца­ти, пола­гая, что для демо­кра­тии будет выгод­но, если они ока­жут­ся вда­ли от роди­ны и погиб­нут»9. За этим после­до­вал зна­ме­ни­тый про­цесс Сокра­та. Фило­со­фу было предъ­яв­ле­но обви­не­ние в непо­чи­та­нии богов, кото­рых почи­та­ет государ­ство, и в раз­вра­ще­нии юно­ше­ства; он был осуж­ден и каз­нен в 399 г.

Таким обра­зом, в после­во­ен­ных Афи­нах поле сво­бод­ной дея­тель­но­сти для често­люб­цев-ари­сто­кра­тов вро­де Ксе­но­фон­та было закры­то. Неуди­ви­тель­но поэто­му, что Ксе­но­фонт с готов­но­стью согла­сил­ся на при­гла­ше­ние сво­его при­я­те­ля Прок­се­на при­нять уча­стие в экс­пе­ди­ции Кира Млад­ше­го. Это было летом 401 г. Прок­сен к тому вре­ме­ни уже нахо­дил­ся в Азии, ско­ла­чи­вая по пору­че­нию Кира один из наем­ных отрядов. Вой­ска соби­ра­лись Киром для похо­да в глубь Азии, ибо царе­вич замыс­лил лишить вла­сти сво­его стар­ше­го бра­та, Арта­к­серк­са II, и занять его место на пре­сто­ле. Хотя эта цель до поры до вре­ме­ни не афи­ши­ро­ва­лась, всем было ясно, что гото­ви­лась какая-то гран­ди­оз­ная аван­тю­ра. Ее пер­спек­ти­вы соблаз­ня­ли често­люб­цев, в част­но­сти широ­ко при­вле­кав­ших­ся Киром гре­че­ских наем­ни­ков, и этим объ­яс­ня­ет­ся вос­тор­жен­ный тон посла­ния, направ­лен­но­го Прок­се­ном Ксе­но­фон­ту: «Он обе­щал, в слу­чае при­езда Ксе­но­фон­та, содей­ст­во­вать его друж­бе с Киром, а послед­ний, по сло­вам Прок­се­на, доро­же для него отчиз­ны»10.

При­зыв нашел в душе Ксе­но­фон­та долж­ный отклик, и он, не колеб­лясь, после­до­вал при­ме­ру дру­га, поки­нув роди­ну ради служ­бы у силь­но­го вла­сти­те­ля. Это был пере­лом­ный момент в его жиз­ни: из граж­да­ни­на сво­бод­но­го поли­са Ксе­но­фонт пре­вра­тил­ся в кон­до­тье­ра, ищу­ще­го сча­стья на чуж­бине то под покро­ви­тель­ст­вом како­го-либо пра­ви­те­ля, то на свой соб­ст­вен­ный риск и страх. Отныне лич­ность и лич­ный успех — свой соб­ст­вен­ный или сво­его патро­на — выдви­га­ет­ся у Ксе­но­фон­та на пер­вый план и засло­ня­ет для него все про­чие цели. Для него насту­пи­ло вре­мя опро­бо­ва­ния сво­их сил, про­вер­ки на прак­ти­ке дав­но уже усво­ен­но­го пред­став­ле­ния о неогра­ни­чен­ных воз­мож­но­стях «совер­шен­но­го чело­ве­ка».

Эта про­вер­ка настой­чи­во осу­ществля­лась Ксе­но­фон­том самы­ми раз­лич­ны­ми спо­со­ба­ми на про­тя­же­нии ряда лет, но успе­ха ему не при­нес­ла. Начать с того, что поход Кира окон­чил­ся пол­ной неуда­чей: в решаю­щем сра­же­нии при Куна­к­се, близ Вави­ло­на, Кир был убит, и с его смер­тью все зате­ян­ное им пред­при­я­тие лиши­лось смыс­ла.

Затем нача­лось дли­тель­ное отступ­ле­ние гре­че­ских наем­ни­ков (с кон­ца 401 по конец 400 г.). Ксе­но­фонт, избран­ный одним из новых стра­те­гов (преж­ние были пре­да­тель­ски схва­че­ны пер­са­ми и каз­не­ны), сумел отли­чить­ся как талант­ли­вый орга­ни­за­тор и пол­ко­во­дец и на заклю­чи­тель­ной ста­дии похо­да (вдоль побе­ре­жья Чер­но­го моря) еди­но­лич­но воз­глав­лял гре­че­ское вой­ско. Исполь­зуя свое поло­же­ние фак­ти­че­ско­го глав­но­ко­ман­дую­ще­го, он два­жды в это вре­мя пытал­ся скло­нить сво­их сорат­ни­ков с.249 остать­ся в Пон­те и осно­вать новый город — сна­ча­ла во вре­мя пре­бы­ва­ния вой­ска в Коти­о­ре, а затем при сто­ян­ке в так назы­вае­мой Каль­пий­ской бух­те11. В каче­стве осно­ва­те­ля горо­да-ойки­ста Ксе­но­фонт мог рас­счи­ты­вать на руко­во­дя­щее поло­же­ние в новом государ­стве. Одна­ко наме­ре­ние его натолк­ну­лось на упор­ное неже­ла­ние осталь­ных наем­ни­ков оста­вать­ся в Пон­те: если их мог­ла увлечь пер­спек­ти­ва похо­да, сулив­ше­го полу­че­ние боль­шо­го жало­ва­нья и доли в добы­че, то к посе­ле­нию в каче­стве коло­ни­стов в Азии они еще не были гото­вы.

По окон­ча­нии обрат­но­го похо­да, ввиду враж­деб­ных дей­ст­вий спар­тан­ских вла­стей, желав­ших таким обра­зом про­де­мон­стри­ро­вать доб­рое отно­ше­ние к пер­сид­ско­му царю, Ксе­но­фонт с уцелев­ши­ми вои­на­ми (из 13-тысяч­но­го отряда к тому вре­ме­ни оста­лась при­мер­но поло­ви­на) нанял­ся на служ­бу к фра­кий­ско­му царю Сев­фу (зима 400/399 г.). По уго­во­ру Севф дол­жен был пре­до­ста­вить Ксе­но­фон­ту убе­жи­ще в слу­чае, если он под­верг­нет­ся пре­сле­до­ва­ни­ям со сто­ро­ны Спар­ты, а кро­ме того, усту­пить ему часть сво­их при­мор­ских вла­де­ний — горо­да Висан­фу, Ган и кре­пость Неон с при­ле­гаю­щей сель­ской терри­то­ри­ей12. Нико­гда Ксе­но­фонт не был так бли­зок к воз­мож­но­сти обза­ве­стись соб­ст­вен­ным доме­ном, повто­рить то, что уда­ва­лось дру­гим афин­ским ари­сто­кра­там — Писи­стра­ту, Миль­ти­а­ду Стар­ше­му и совсем недав­но Алки­ви­а­ду. И все-таки воз­мож­ность эта не осу­ще­ст­ви­лась: Севф, утвер­див с помо­щью Ксе­но­фон­та и его наем­ни­ков власть над фра­кий­ски­ми пле­ме­на­ми, ока­зал­ся доста­точ­но пред­у­смот­ри­те­лен, чтобы не отда­вать свои кре­по­сти чуже­зем­цу, рас­по­ла­гав­ше­му вну­ши­тель­ной воин­ской силой.

Меж­ду тем поли­ти­че­ская ситу­а­ция рез­ко изме­ни­лась: нача­лась вой­на меж­ду Спар­той и Пер­си­ей, и во Фра­кию яви­лись эмис­са­ры спар­тан­ско­го пол­ко­во­д­ца Фиб­ро­на и наня­ли на спар­тан­скую служ­бу быв­ших наем­ни­ков Кира (399 г.). В «Ана­ба­си­се» Ксе­но­фонт рас­ска­зы­ва­ет, как он по прось­бе «близ­ких ему в лаге­ре людей» остал­ся на посту коман­дую­ще­го, отвел наем­ни­ков в Малую Азию и дождал­ся в Пер­га­ме при­бы­тия Фиб­ро­на. Что пред­при­нял он далее, мы в точ­но­сти не зна­ем. Ско­рее все­го, он остал­ся коман­ди­ром наем­ни­ков, но теперь уже на спар­тан­ской служ­бе и под спар­тан­ским нача­лом.

Три года спу­стя, в 396 г., в Малую Азию для руко­вод­ства воен­ны­ми дей­ст­ви­я­ми при­был спар­тан­ский царь Аге­си­лай. Лич­ность это­го често­лю­би­во­го и прак­тич­но­го поли­ти­ка про­из­ве­ла на Ксе­но­фон­та боль­шое впе­чат­ле­ние. Ско­ро он сбли­зил­ся с Аге­си­ла­ем, и бли­зость эта пере­рос­ла в проч­ную друж­бу. Ксе­но­фонт навсе­гда остал­ся вос­тор­жен­ным почи­та­те­лем Аге­си­лая. Друж­ба с этим царем силь­но спо­соб­ст­во­ва­ла укреп­ле­нию в афин­ском ари­сто­кра­те про­спар­тан­ских настро­е­ний.

Состоя при Аге­си­лае, Ксе­но­фонт, веро­ят­но, еще в тече­ние неко­то­ро­го вре­ме­ни про­дол­жал коман­до­вать наем­ни­ка­ми, а потом пере­шел на поло­же­ние дове­рен­но­го совет­ни­ка. Когда в 395 г. нача­лась Коринф­ская вой­на, с.250 в кото­рой про­тив Спар­ты при под­держ­ке Пер­сии высту­пи­ла коа­ли­ция Фив, Афин, Корин­фа и Аргоса, Ксе­но­фонт, не колеб­лясь, остал­ся с Аге­си­ла­ем. Вме­сте со сво­им покро­ви­те­лем и дру­гом он вер­нул­ся в 394 г. в Гре­цию и при­нял затем уча­стие в бит­ве при Коро­нее, сра­жа­ясь на сто­роне спар­тан­цев про­тив фиван­цев и их союз­ни­ков, в чис­ле кото­рых были и его сограж­дане — афи­няне. Откры­тое выступ­ле­ние с ору­жи­ем в руках про­тив соб­ст­вен­но­го оте­че­ства не мог­ло, конеч­но, остать­ся без­на­ка­зан­ным: по-види­мо­му, в этой свя­зи и было при­ня­то в Афи­нах поста­нов­ле­ние, осудив­шее Ксе­но­фон­та на изгна­ние13.

На воен­ной служ­бе у спар­тан­цев Ксе­но­фонт оста­вал­ся, по всей види­мо­сти, до само­го кон­ца Коринф­ской вой­ны (387/386 г.). За эту служ­бу он полу­чил от сво­их покро­ви­те­лей воз­на­граж­де­ние — дом и земель­ный надел в Скил­лун­те, неболь­шом город­ке в Три­фи­лии (Запад­ный Пело­пон­нес), отторг­ну­том спар­тан­ца­ми у элей­цев. К это­му участ­ку он при­со­еди­нил дру­гой, куп­лен­ный на день­ги его быв­ших това­ри­щей-наем­ни­ков и посвя­щен­ный, во испол­не­ние их нака­за, богине Арте­ми­де. В целом это соста­ви­ло обшир­ное име­ние, где Ксе­но­фонт мог пре­да­вать­ся всем радо­стям столь хва­ли­мой им сель­ской жиз­ни: вести хозяй­ство рацио­наль­ны­ми мето­да­ми, зани­мать­ся охотою и при­ни­мать дру­зей. Одна­ко была ли эта жизнь сель­ско­го хозя­и­на тем, к чему стре­мил­ся често­лю­би­вый афин­ский ари­сто­крат? В этом поз­во­ли­тель­но усо­мнить­ся.

К тому же эта сель­ская идил­лия ока­за­лась непроч­ной. С нача­лом новой меж­до­усо­би­цы в Гре­ции — вой­ны Спар­ты с Фива­ми — тучи сгу­сти­лись и над Скил­лун­том. После сокру­ши­тель­но­го пора­же­ния, кото­рое спар­тан­цы потер­пе­ли при Левк­трах в Бео­тии, вра­ги их под­ня­ли голо­ву и в Пело­пон­не­се. Оче­вид­но, имен­но тогда (371 г.) элей­цы вновь овла­де­ли Скил­лун­том, и про­те­же спар­тан­цев Ксе­но­фон­ту спеш­но при­шлось спа­сать­ся бег­ст­вом. В кон­це кон­цов он нашел себе при­ста­ни­ще в Корин­фе. Вско­ре после это­го, несо­мнен­но в свя­зи с новым поли­ти­че­ским сдви­гом — сбли­же­ни­ем Афин со Спар­той, на родине Ксе­но­фон­та было при­ня­то реше­ние об его амни­стии14. Одна­ко, судя по все­му, на роди­ну Ксе­но­фонт не вер­нул­ся и про­дол­жал жить в Корин­фе вплоть до самой смер­ти, кото­рая после­до­ва­ла око­ло (но не ранее) 355 г.

Оце­ни­вая все достиг­ну­тое Ксе­но­фон­том за годы его поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти, при­хо­дит­ся при­знать, что по срав­не­нию с целя­ми и уси­ли­я­ми, затра­чен­ны­ми на их осу­щест­вле­ние, итог был рази­тель­но ничто­жен. Меж­ду тем после ухо­да от дел чело­век этот про­жил еще дол­гую жизнь, счи­тая от кон­ца Коринф­ской вой­ны, — свы­ше 30 лет. От при­ро­ды он был наде­лен креп­ким здо­ро­вьем, энер­ги­ей и пред­при­им­чи­во­стью. Чем мог он запол­нить свой досуг? Чем мог он ком­пен­си­ро­вать свои неуда­чи на поли­ти­че­ском попри­ще? Ответ здесь оче­виден: лите­ра­тур­ным трудом. И вот, отло­жив в сто­ро­ну меч, он взял­ся за перо, с тем чтобы сно­ва пере­жить с.251 все прой­ден­ное, еще раз обду­мать и раз­вить люби­мые про­жек­ты, создать для них — пусть на листе папи­ру­са — иде­аль­ные усло­вия и, нако­нец, увидеть их осу­щест­влен­ны­ми в новом, фан­та­сти­че­ском мире.

И дей­ст­ви­тель­но, этот заклю­чи­тель­ный пери­од жиз­ни Ксе­но­фон­та отме­чен интен­сив­ной лите­ра­тур­ной дея­тель­но­стью. Хотя не сле­ду­ет совер­шен­но исклю­чать, что пер­вые лите­ра­тур­ные опы­ты Ксе­но­фон­та — запи­си бесед его учи­те­ля Сокра­та, пер­вые редак­ции или началь­ные части отдель­ных сочи­не­ний (напри­мер, «Гре­че­ской исто­рии») — могут отно­сить­ся еще ко вре­ме­ни его жиз­ни в Афи­нах или к годам стран­ст­вий и воен­ной служ­бы, глав­ная мас­са его лите­ра­тур­ной про­дук­ции, бес­спор­но, обя­за­на сво­им рож­де­ни­ем спо­кой­ной, досу­жей жиз­ни в Скил­лун­те и Корин­фе. Не гово­ря уже об общей веро­ят­но­сти это­го допу­ще­ния, все, что нам извест­но или что может быть уста­нов­ле­но скру­пу­лез­ным ана­ли­зом отно­си­тель­но вре­ме­ни созда­ния отдель­ных сочи­не­ний Ксе­но­фон­та, так­же ука­зы­ва­ет на этот пери­од его жиз­ни. При этом пора­жа­ет уди­ви­тель­ная осо­бен­ность твор­че­ско­го труда Ксе­но­фон­та — неуклон­ное нарас­та­ние его интен­сив­но­сти при весь­ма почтен­ном воз­расте писа­те­ля.

В Скил­лун­те Ксе­но­фонт пишет свои мему­а­ры — дра­ма­ти­че­ский рас­сказ о похо­де Кира Млад­ше­го и воз­вра­ще­нии гре­че­ских наем­ни­ков («Ана­ба­сис»), созда­ет сочи­не­ния, посвя­щен­ные памя­ти сво­его учи­те­ля («Вос­по­ми­на­ния о Сокра­те» и «Апо­ло­гия Сокра­та»), обра­ба­ты­ва­ет в фор­ме сокра­ти­че­ских диа­ло­гов ряд спе­ци­аль­ных тем (в тех же «Вос­по­ми­на­ни­ях» и осо­бо в «Пире» и «Эко­но­ми­ке»).

В Корин­фе он созда­ет или, во вся­ком слу­чае, завер­ша­ет самые круп­ные свои про­из­веде­ния — «Киро­пе­дию» и «Гре­че­скую исто­рию», состав­ля­ет похваль­ное сло­во в память сво­его покро­ви­те­ля и дру­га Аге­си­лая, пишет целую серию неболь­ших трак­та­тов на спе­ци­аль­ные, глав­ным обра­зом поли­ти­че­ские темы — «Лакеде­мон­скую поли­тию», «Гиерон, или о тиране», «Об обя­зан­но­стях гип­пар­ха», «О всад­ни­че­ском искус­стве», «О дохо­дах».

Послед­нее про­из­веде­ние любо­пыт­но тем, что оно — едва ли не един­ст­вен­ное у наше­го авто­ра, кото­рое под­да­ет­ся точ­ной дати­ров­ке (355 г.). Кро­ме того, оно заме­ча­тель­но сво­ей исклю­чи­тель­ной акту­аль­но­стью: напи­са­ние его яви­лось откли­ком Ксе­но­фон­та на финан­со­вые труд­но­сти афин­ско­го государ­ства после вой­ны с союз­ни­ка­ми и рас­па­да Вто­ро­го мор­ско­го сою­за. Более того, есть осно­ва­ния думать, что созда­ние его сто­я­ло в пря­мой свя­зи с нача­лом финан­со­вой дея­тель­но­сти афин­ско­го поли­ти­ка Эвбу­ла, может быть, даже было обу­слов­ле­но пря­мым зака­зом с его сто­ро­ны15.

Эта чер­та — повы­шен­ная поли­ти­че­ская акту­аль­ность — при бли­жай­шем рас­смот­ре­нии ока­зы­ва­ет­ся, одна­ко, при­су­щей не толь­ко трак­та­ту «О дохо­дах», но и боль­шин­ству дру­гих сочи­не­ний Ксе­но­фон­та. Это обсто­я­тель­ство надо под­черк­нуть осо­бо, ибо здесь — ключ к реше­нию прин­ци­пи­аль­но­го, дав­но уже дис­ку­ти­ру­е­мо­го вопро­са о харак­те­ре твор­че­ства с.252 Ксе­но­фон­та, об уровне даро­ва­ния это­го писа­те­ля и месте, кото­рое ему долж­но быть отведе­но в исто­рии гре­че­ской лите­ра­ту­ры.

В самом деле, в отли­чие от дру­гих вели­ких писа­те­лей древ­но­сти, напри­мер Фукидида или Пла­то­на, кото­рые и для древ­них и для новых кри­ти­ков оста­ют­ся непре­взой­ден­ны­ми масте­ра­ми, Ксе­но­фонт в раз­ные исто­ри­че­ские пери­о­ды оце­ни­вал­ся совер­шен­но по-раз­но­му. Как писал в свое вре­мя Т. Гом­перц, «преж­ние сто­ле­тия чти­ли его не в меру, а совре­мен­ность склон­на отно­сить­ся к нему с неза­слу­жен­ной суро­во­стью»16.

Древ­ние суди­ли о Ксе­но­фон­те весь­ма высо­ко: вме­сте с Геро­до­том и Фукидидом он при­чис­лял­ся к раз­ряду вели­ких исто­ри­ков, вме­сте с Пла­то­ном и Анти­сфе­ном — к чис­лу круп­ней­ших фило­со­фов сокра­ти­че­ско­го направ­ле­ния, его язык счи­тал­ся образ­цом атти­че­ской про­зы и срав­ни­вал­ся по сла­до­сти сво­ей с медом (сам писа­тель заслу­жил поэто­му про­зви­ще «Атти­че­ской пче­лы»). Напро­тив, в лите­ра­ту­ре ново­го вре­ме­ни, осо­бен­но под вли­я­ни­ем работ немец­ких фило­ло­гов-клас­си­ков, уста­но­ви­лось стой­кое кри­ти­че­ское отно­ше­ние к Ксе­но­фон­ту. Из пра­виль­но­го наблюде­ния о пре­об­ла­да­нии у Ксе­но­фон­та инте­ре­са к прак­ти­че­ским про­бле­мам, а не к абстракт­ным спе­ку­ля­ци­ям делал­ся вывод о его поверх­ност­но­сти и неори­ги­наль­но­сти как писа­те­ля. Его лите­ра­тур­ная дея­тель­ность снис­хо­ди­тель­но харак­те­ри­зо­ва­лась как заня­тие обыч­но­го «май­о­ра в отстав­ке» (У. Вила­мо­виц-Мёл­лен­дорф)17; мно­го­сто­рон­ность его лите­ра­тур­ных инте­ре­сов объ­яс­ня­лась (напри­мер, тем же Гом­пер­цем) его каче­ства­ми «диле­тан­та в гётев­ском смыс­ле сло­ва, т. е. чело­ве­ка, зани­маю­ще­го­ся посто­ян­но веща­ми, до кото­рых он не дорос»18; а свое­об­ра­зие его тео­ре­ти­че­ских про­из­веде­ний, не сход­ных с тем, что созда­ва­ли при­знан­ные кори­феи Пла­тон и Ари­сто­тель, дало повод окре­стить его «Тар­та­ре­ном от фило­со­фии» (выра­же­ние С. Я. Лурье19). В луч­шем слу­чае за ним согла­ша­лись при­знать, как это делал Дж. Бью­ри, талант бой­ко­го, хотя и очень поверх­ност­но­го, пуб­ли­ци­ста, допус­кая, что «если бы он жил в наши дни, то он мог бы быть пер­во­класс­ным жур­на­ли­стом или пам­фле­ти­стом»20.

Меж­ду тем, по мере того как рас­ши­ря­лись рам­ки исто­ри­че­ско­го иссле­до­ва­ния и, в част­но­сти, уси­ли­ва­лось и углуб­ля­лось изу­че­ние пере­ход­но­го вре­ме­ни меж­ду клас­си­че­ской эпо­хой и элли­низ­мом, ста­но­ви­лось ясно, что одно­го, в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни фор­маль­но­го, сопо­став­ле­ния Ксе­но­фон­та с дру­ги­ми выдаю­щи­ми­ся писа­те­ля­ми клас­си­ки, ска­жем, с Фукидидом или с Пла­то­ном, еще недо­ста­точ­но для пра­виль­ной оцен­ки его твор­че­ства. Необ­хо­ди­мо учи­ты­вать богат­ство форм, в кото­рых про­хо­ди­ло раз­ви­тие обще­ст­вен­ной мыс­ли в древ­ней Гре­ции, и пер­спек­ти­вы это­го раз­ви­тия. с.253 Без это­го кри­ти­че­ские суж­де­ния, выска­зы­вае­мые в адрес Ксе­но­фон­та, оста­ют­ся все­го лишь общи­ми сен­тен­ци­я­ми, более или менее ост­ро­ум­ны­ми, но лишен­ны­ми глу­би­ны.

Так посте­пен­но стал скла­ды­вать­ся новый и несо­мнен­но более спра­вед­ли­вый взгляд на Ксе­но­фон­та. В обос­но­ва­нии это­го взгляда веду­щую роль сыг­ра­ли работы фран­цуз­ских уче­ных, сна­ча­ла, напри­мер, А. Веля21, а в послед­нее вре­мя в осо­бен­но­сти Ж. Луч­чо­ни и Эд. Дель­бе­ка22. Если Ксе­но­фонт дей­ст­ви­тель­но не был ни исто­ри­ком типа Фукидида, ни фило­со­фом мас­шта­ба Пла­то­на, то это еще не зна­чит, что он не обла­дал свое­об­раз­ным и ори­ги­наль­ным талан­том. Напро­тив, это была нату­ра гиб­кая, вос­при­им­чи­вая, в кото­рой есте­ствен­но соче­та­лись каче­ства наблюда­те­ля, склон­но­го к рефлек­сии, и прак­ти­че­ско­го дея­те­ля. Уче­ный так­тик и бое­вой офи­цер, эко­но­мист и хозя­ин, этот чело­век и для лите­ра­тур­ных сво­их заня­тий выбрал в каче­стве глав­но­го пред­ме­та то, что в наи­боль­шей сте­пе­ни вопло­ща­ло в себе син­тез тео­рии и прак­ти­ки — поли­ти­че­скую пуб­ли­ци­сти­ку. Как писа­те­ля и мыс­ли­те­ля Ксе­но­фон­та все­гда отли­чал повы­шен­ный инте­рес к акту­аль­ным поли­ти­че­ским про­бле­мам, реа­ли­стич­ность и гиб­кость в оцен­ке совре­мен­но­го поло­же­ния, про­зор­ли­вость в суж­де­ни­ях о буду­щем.

Имен­но эти каче­ства дали ему воз­мож­ность выска­зать, пре­иму­ще­ст­вен­но в инте­ре­сах полис­ной эли­ты, ряд идей, кото­рые ста­ли лозун­га­ми ново­го, элли­ни­сти­че­ско­го вре­ме­ни. Это — идея еди­не­ния гре­ков и орга­ни­за­ции сов­мест­но­го похо­да на восток; это — тре­бо­ва­ние внут­рен­них пре­об­ра­зо­ва­ний, в част­но­сти созда­ния силь­ной вла­сти, повы­ше­ния эко­но­ми­че­ской роли государ­ства, учреж­де­ния, наряду с граж­дан­ским опол­че­ни­ем, посто­ян­ной наем­ной армии; это, нако­нец, при­зна­ние в выпол­не­нии этих и дру­гих задач решаю­ще­го зна­че­ния силь­ной лич­но­сти, монар­ха. Подоб­но тому как поход наем­ни­ков Кира, в кото­ром Ксе­но­фонт-воин при­нял столь живое уча­стие, послу­жил фак­ти­че­ской пре­люди­ей к гран­ди­оз­но­му пред­при­я­тию Алек­сандра Македон­ско­го, так мыс­ли и настро­е­ния, выра­жен­ные Ксе­но­фон­том-писа­те­лем, яви­лись идей­ны­ми про­воз­вест­ни­ка­ми элли­низ­ма. Ксе­но­фонт был пред­те­чей элли­низ­ма — это, пожа­луй, ста­ло теперь обще­при­знан­ным; надо, одна­ко, иметь в виду, что если он ока­зал­ся им, может быть, в боль­шей сте­пе­ни, чем кто-либо дру­гой, то это объ­яс­ня­ет­ся имен­но харак­те­ром его твор­че­ства поли­ти­че­ско­го пуб­ли­ци­ста.

И дей­ст­ви­тель­но, подав­ля­ю­щее боль­шин­ство сочи­не­ний Ксе­но­фон­та — десять из четыр­на­дца­ти («Афин­ская поли­тия» здесь не учи­ты­ва­ет­ся, хотя под­лож­ность ее не может счи­тать­ся окон­ча­тель­но дока­зан­ной)23 — про­из­веде­ния ост­рой соци­аль­но-поли­ти­че­ской направ­лен­но­сти. Прав­да, харак­тер­ную фор­му поли­ти­че­ско­го трак­та­та сре­ди них име­ют дале­ко не все: четы­ре про­из­веде­ния — «Ана­ба­сис», «Киро­пе­дия», «Гре­че­ская с.254 исто­рия» и «Аге­си­лай» — могут быть отне­се­ны к жан­ру исто­ри­че­ско­му, два — «Эко­но­мик» и «Гиерон» — к жан­ру фило­соф­ско­го диа­ло­га, еще два — «Об обя­зан­но­стях гип­пар­ха» и «О всад­ни­че­ском искус­стве» — к раз­ряду спе­ци­аль­ных настав­ле­ний, и лишь осталь­ные два — «Лакеде­мон­ская поли­тия» и «О дохо­дах» — поли­ти­че­ские трак­та­ты. Одна­ко по суще­ству все эти про­из­веде­ния суть про­из­веде­ния поли­ти­че­ские и это вер­но даже для тако­го, каза­лось бы, чисто исто­ри­че­ско­го сочи­не­ния, как «Гре­че­ская исто­рия». Автор дает здесь обзор собы­тий недав­не­го про­шло­го (с 411 по 362 гг.) и дела­ет это в выс­шей сте­пе­ни тен­ден­ци­оз­но, ста­вя сво­ей целью про­слав­ле­ние или оправ­да­ние Спар­ты и ее царя, сво­его дру­га Аге­си­лая. Фак­ти­че­ски «Гре­че­ская исто­рия» — такой же пуб­ли­ци­сти­че­ский пам­флет в фор­ме исто­ри­че­ско­го повест­во­ва­ния, как «Ана­ба­сис» — в фор­ме мему­а­ра, «Киро­пе­дия» — в фор­ме рома­на, а «Аге­си­лай» — в фор­ме энко­мия (похваль­но­го сло­ва).

Все эти сочи­не­ния про­ник­ну­ты зло­бой дня; их сугу­бая акту­аль­ность обу­слов­ле­на свой­ства­ми нату­ры авто­ра, для кото­ро­го лите­ра­тур­ное твор­че­ство было преж­де все­го реак­ци­ей на поли­ти­че­скую дей­ст­ви­тель­ность. Про­дол­жен­ная таким обра­зом борь­ба велась и в целях сугу­бо лич­ных (защи­та и воз­ве­ли­че­ние соб­ст­вен­ных дей­ст­вий в «Ана­ба­си­се»), и с более общих пози­ций, отра­жая отно­ше­ние состо­я­тель­ной и ари­сто­кра­ти­че­ской вер­хуш­ки гре­че­ско­го обще­ства к соци­аль­но-поли­ти­че­ской ситу­а­ции, сло­жив­шей­ся к середине IV в.

К это­му вре­ме­ни с осо­бой отчет­ли­во­стью обна­ру­жи­лось дей­ст­вие тех раз­ру­ши­тель­ных про­цес­сов, пер­во­на­чаль­но­му раз­ви­тию кото­рых так силь­но спо­соб­ст­во­ва­ла Пело­пон­нес­ская вой­на. Кри­зис охва­тил все сто­ро­ны полис­ной жиз­ни24. В сфе­ре соци­аль­но-эко­но­ми­че­ской решаю­щее зна­че­ние име­ло раз­ви­тие рабо­вла­дель­че­ско­го хозяй­ства, что в соче­та­нии с рядом дру­гих фак­то­ров вело к кон­цен­тра­ции соб­ст­вен­но­сти и к разо­ре­нию и обни­ща­нию масс сво­бод­но­го насе­ле­ния. Рост соци­аль­но­го нера­вен­ства, в свою оче­редь, вызы­вал обост­ре­ние обще­ст­вен­ных отно­ше­ний даже в пере­до­вых, демо­кра­ти­че­ских поли­сах.

В этих усло­ви­ях обна­ру­жи­лось банк­рот­ство полис­но­го государ­ства, чьи воз­мож­но­сти были весь­ма огра­ни­чен­ны, меж­ду тем как граж­дане предъ­яв­ля­ли к нему все более повы­шен­ные тре­бо­ва­ния, наста­и­вая: бед­ные — на даль­ней­шем рас­ши­ре­нии государ­ст­вен­но­го вспо­мо­ще­ст­во­ва­ния, а бога­тые — на обес­пе­че­нии сво­ей соб­ст­вен­но­сти и жиз­ни от пося­га­тельств со сто­ро­ны этой бед­но­ты, на наведе­нии в стране твер­до­го поряд­ка. Не будучи в состо­я­нии удо­вле­тво­рить эти тре­бо­ва­ния, а сле­до­ва­тель­но, и обес­пе­чить един­ство и согла­сие граж­дан, полис­ное государ­ство пере­жи­ва­ло глу­бо­кий с.255 и зако­но­мер­ный кри­зис. Один и тот же соци­аль­ный про­цесс — обни­ща­ние народ­ных масс — при­во­дил не толь­ко к под­ры­ву тра­ди­ци­он­ной опо­ры поли­са — граж­дан­ско­го опол­че­ния, но и к созда­нию новой поли­ти­че­ской силы — наем­ной армии, кото­рую при слу­чае мож­но было исполь­зо­вать для нис­про­вер­же­ния суще­ст­ву­ю­щих государ­ст­вен­ных систем. И дей­ст­ви­тель­но, упа­док полис­но­го государ­ства, его неспо­соб­ность спра­вить­ся с рас­ту­щи­ми труд­но­стя­ми и обу­слов­лен­ная этим прак­ти­ка чрез­вы­чай­ных назна­че­ний поощ­ря­ют ини­ци­а­ти­ву отдель­ных често­люб­цев, кото­рые, опи­ра­ясь на пар­тии лич­ных дру­зей и наем­ни­ков, домо­га­ют­ся еди­но­лич­ной вла­сти, содей­ст­вуя, таким обра­зом, воз­рож­де­нию тира­нии.

Наме­тив­ша­я­ся тен­ден­ция к пре­одо­ле­нию поли­са изнут­ри допол­ня­лась не менее отчет­ли­вой тен­ден­ци­ей к его пре­одо­ле­нию и извне. Рас­ту­щие эко­но­ми­че­ские и поли­ти­че­ские свя­зи под­ры­ва­ли полис­ный пар­ти­ку­ля­ризм, и повсюду обна­ру­жи­ва­ет­ся тяга к объ­еди­не­нию, в осо­бен­но­сти в рам­ках отдель­ных исто­ри­че­ских обла­стей (Хал­кидик­ский, Фес­са­лий­ский, Бео­тий­ский, Аркад­ский и дру­гие сою­зы). Одна­ко раз­ви­тие это натал­ки­ва­лось на серь­ез­ные пре­пят­ст­вия: поми­мо тра­ди­ций полис­ной авто­но­мии, пороч­ным было обна­ру­жи­вав­ше­е­ся стрем­ле­ние поли­сов-геге­мо­нов пре­вра­щать сою­зы в соб­ст­вен­ные дер­жа­вы, а с дру­гой сто­ро­ны, про­дол­жа­лось сопер­ни­че­ство этих дер­жав из-за геге­мо­нии в Гре­ции. Все это вело к непре­кра­щаю­щим­ся меж­до­усоб­ным вой­нам, кото­рые ослаб­ля­ли гре­ков и поощ­ря­ли вме­ша­тель­ство в их дела сосед­ней Пер­сии.

Подоб­ная ситу­а­ция порож­да­ла в людях разо­ча­ро­ва­ние и неве­рие в воз­мож­но­сти суще­ст­ву­ю­ще­го государ­ства, в оправ­дан­ность суще­ст­ву­ю­щих тра­ди­ций и пред­став­ле­ний. Тра­ди­ци­он­ные поли­ти­че­ские док­три­ны, демо­кра­ти­че­ские и оли­гар­хи­че­ские в рав­ной сте­пе­ни, ока­зы­ва­лись несо­сто­я­тель­ны­ми перед лицом новых задач, и по мере того, как кри­зис при­ни­мал все более затяж­ную и ост­рую фор­му, в обще­стве, сре­ди людей раз­лич­но­го соци­аль­но­го и куль­тур­но­го уров­ня, начи­на­ло креп­нуть убеж­де­ние, что лишь силь­ная лич­ность, авто­ри­тет­ный вождь или дик­та­тор, смо­жет най­ти выход из того тупи­ка, в кото­рый зашло полис­ное государ­ство. В поли­ти­че­ской лите­ра­ту­ре, отра­жав­шей взгляды и запро­сы полис­ной эли­ты, попу­ляр­ны­ми ста­но­вят­ся тема и образ силь­но­го пра­ви­те­ля: про­бле­мам цар­ской вла­сти посвя­ща­ет спе­ци­аль­ные сочи­не­ния уче­ник Сокра­та, осно­ва­тель кини­че­ской шко­лы Анти­сфен25; раз­лич­ные аспек­ты монар­хи­че­ской фор­мы прав­ле­ния иссле­ду­ют Пла­тон (в «Государ­стве», «Поли­ти­ке» и «Зако­нах») и Ари­сто­тель (в «Нико­ма­хо­вой эти­ке» и «Поли­ти­ке»); эту же тему раз­ра­ба­ты­ва­ет в ряде сво­их речей и писем Исо­крат («Об упряж­ке», Кипр­ские речи, «Филипп»)26.

с.256 Посколь­ку, одна­ко, внут­рен­нее пере­устрой­ство не мыс­лит­ся без пере­устрой­ства внеш­не­го, наведе­ние поряд­ка внут­ри отдель­ных горо­дов — без уста­нов­ле­ния обще­го мира в Гре­ции и победо­нос­но­го отра­же­ния пер­сов, образ силь­но­го пра­ви­те­ля при­об­ре­та­ет одно­вре­мен­но чер­ты бор­ца за объ­еди­не­ние Элла­ды, руко­во­ди­те­ля обще­эл­лин­ско­го похо­да на Восток, царя-заво­е­ва­те­ля. Так меч­ты о соци­аль­ном и поли­ти­че­ском пере­устрой­стве обще­ства ока­зы­ва­ют­ся свя­зан­ны­ми с монар­хи­че­ской иде­ей, а эта послед­няя, в свою оче­редь, — с иде­ей панэл­лин­ской27.

В раз­ви­тии этих идей Ксе­но­фонт сыг­рал вид­ную роль. Он не толь­ко про­дол­жил тра­ди­цию оли­гар­хи­че­ской пам­флет­ной лите­ра­ту­ры, с ее кри­ти­кой афин­ской демо­кра­тии и иде­а­ли­за­ци­ей спар­тан­ско­го строя; испо­ве­дуя культ силь­ной лич­но­сти, он обра­тил­ся к теме монар­хии и в трак­та­те «Гиерон» и осо­бен­но в «Киро­пе­дии» нари­со­вал образ иде­аль­но­го пра­ви­те­ля-монар­ха, одно­вре­мен­но соста­вив про­грам­му новой государ­ст­вен­ной поли­ти­ки (рубеж 60—50-х годов IV в.)28.

В обо­их слу­ча­ях раз­ви­тие монар­хи­че­ской идеи высту­па­ет в услов­ной худо­же­ст­вен­ной фор­ме: в «Гиероне» — в виде диа­ло­га, яко­бы имев­ше­го место когда-то меж­ду зна­ме­ни­тым поэтом Симо­нидом Кеос­ским и сици­лий­ским тира­ном Гиеро­ном (пра­вил в нача­ле V в.); в «Киро­пе­дии» — в фор­ме исто­ри­ко-фило­соф­ско­го рома­на, повест­ву­ю­ще­го о жиз­ни и делах пер­сид­ско­го царя Кира Стар­ше­го (середи­на VI в.).

Этот худо­же­ст­вен­ный при­ем не дол­жен сби­вать с тол­ку. Конеч­но, фигу­ры носи­те­лей поло­жи­тель­ных идей в обо­их этих сочи­не­ни­ях выбра­ны не слу­чай­но. Симо­нид Кеос­ский, певец граж­дан­ской доб­ле­сти, но и носи­тель прак­ти­че­ской муд­ро­сти, был убеди­те­лен в роли совет­чи­ка, даю­ще­го настав­ле­ния тира­ну, как стать образ­цо­вым пра­ви­те­лем. С дру­гой сто­ро­ны, Кир Стар­ший, один из самых круп­ных вои­те­лей и царей про­шло­го, чей с.257 образ уже дав­но был окру­жен роман­ти­че­ским орео­лом легенд и ска­за­ний, как нель­зя луч­ше под­хо­дил на роль вопло­щен­но­го героя — монар­ха-заво­е­ва­те­ля и созда­те­ля круп­ной терри­то­ри­аль­ной дер­жа­вы. Но тем, по суще­ству, дело и огра­ни­чи­ва­ет­ся: функ­ции этих исто­ри­че­ских пер­со­на­жей у Ксе­но­фон­та цели­ком обу­слов­ле­ны его идей­ным замыс­лом. Забота о стро­гом соот­вет­ст­вии лите­ра­тур­ных обра­зов, пред­став­лен­ных в «Гиероне» и «Киро­пе­дии», их исто­ри­че­ским прото­ти­пам вовсе не вол­но­ва­ла Ксе­но­фон­та.

Ска­зан­ное вполне отно­сит­ся ко всей исто­ри­че­ской подос­но­ве этих двух про­из­веде­ний. Впро­чем, в «Гиероне» исто­ри­че­ский коло­рит прак­ти­че­ски отсут­ст­ву­ет, а в «Киро­пе­дии» он игра­ет вспо­мо­га­тель­ную роль услов­но­го фона, создаю­ще­го для этой уто­пии иллю­зию необ­хо­ди­мо­го рас­сто­я­ния. Наш автор был зна­ком с общей исто­ри­ей Пер­сии и био­гра­фи­ей Кира; он читал Геро­до­та и Кте­сия, мно­го писав­ших до него о пер­сид­ских делах; он сам побы­вал в Пер­сии, по край­ней мере в под­чи­нен­ных пер­сам запад­ных обла­стях. Но пер­сид­ская исто­рия как тако­вая Ксе­но­фон­та не инте­ре­со­ва­ла. Эта исто­рия была для него — еще боль­ше, чем новая евро­пей­ская для Алек­сандра Дюма, — лишь сте­ной, на кото­рую он вешал свою кар­ти­ну.

До какой сте­пе­ни Ксе­но­фонт воль­но рас­по­ря­жал­ся исто­ри­че­ским мате­ри­а­лом, пока­зы­ва­ют сле­дую­щие при­ме­ры. У Ксе­но­фон­та Кир мир­ным путем овла­де­ва­ет Мидий­ским цар­ст­вом, тогда как на самом деле это было резуль­та­том упор­ной воору­жен­ной борь­бы. Кир полу­ча­ет Мидию в каче­стве при­да­но­го за доче­рью при­ду­ман­но­го нашим авто­ром царя Киа­к­са­ра, в то вре­мя как в дей­ст­ви­тель­но­сти он вырвал это цар­ство у Астиа­га. Глав­ный про­тив­ник мидян и пер­сов упор­но име­ну­ет­ся в романе Асси­ри­ей или — что здесь одно и то же — Сири­ей, меж­ду тем как на самом деле речь долж­на была идти о Ново­ва­ви­лон­ском цар­стве. Упо­ми­на­ет­ся о заво­е­ва­нии Киром Егип­та, тогда как в дей­ст­ви­тель­но­сти эта стра­на была поко­ре­на уже сыном Кира Кам­би­сом. Нако­нец, Ксе­но­фонт дает воз­мож­ность сво­е­му герою уме­реть от ста­ро­сти на сво­ем ложе, в окру­же­нии дру­зей, меж­ду тем как исто­ри­че­ский Кир сло­жил свою голо­ву в бит­ве с мас­са­ге­та­ми29.

Повто­ря­ем: глав­ное в «Киро­пе­дии» — отнюдь не исто­рия; глав­ное — живой образ иде­аль­но­го монар­ха, подроб­ная кар­ти­на его образ­цо­вой жиз­ни с.258 и создан­но­го им иде­аль­но­го государ­ства. Образ Кира у Ксе­но­фон­та — сво­его рода при­чуд­ли­вая амаль­га­ма, где мы узна­ем живые чер­ты раз­лич­ных исто­ри­че­ских пер­со­на­жей, людей, близ­ких Ксе­но­фон­ту и почи­тае­мых им. Сре­ди черт, кото­ры­ми он наде­ля­ет сво­его героя, отчет­ли­во про­сту­па­ют чисто спар­тан­ские доб­лесть и дис­ци­пли­на, род­ня­щие Кира с Аге­си­ла­ем, муд­рость в духе Сокра­та, уме­ние повеле­вать в сти­ле восточ­но­го дес­пота, каким был — или мог стать — Кир Млад­ший.

Такой герой мог появить­ся толь­ко в резуль­та­те осо­бой иде­аль­ной систе­мы вос­пи­та­ния. Эту систе­му Ксе­но­фонт деталь­но опи­сы­ва­ет в нача­ле сво­его рома­на (отче­го и назва­ние все­го про­из­веде­ния — «Киро­пе­дия» [Κύ­ρου παι­δεία], т. е. «Вос­пи­та­ние Кира»). Упор на этот момент сбли­жа­ет Ксе­но­фон­та с дру­ги­ми антич­ны­ми фило­со­фа­ми, кото­рые постро­е­ние иде­аль­но­го государ­ства свя­зы­ва­ли с про­бле­мой фор­ми­ро­ва­ния совер­шен­но­го чело­ве­ка, с про­бле­мой вос­пи­та­ния (так имен­но посту­па­ли Пла­тон и Ари­сто­тель).

Роди­на Кира — соб­ст­вен­но Пер­сия — в изо­бра­же­нии Ксе­но­фон­та пред­ста­ет как свое­об­раз­ное пат­ри­ар­халь­ное государ­ство, наде­лен­ное чер­та­ми сход­ства с той иде­аль­ной Ликур­го­вой Спар­той, кото­рую наш автор еще рань­ше опи­сал в трак­та­те «Лакеде­мон­ская поли­тия».

Во гла­ве это­го государ­ства сто­ит царь, осу­ществля­ю­щий выс­шую воен­ную власть и одно­вре­мен­но высту­паю­щий в роли вер­хов­но­го жре­ца, обла­даю­ще­го пра­вом пред­став­лять свой народ в сно­ше­ни­ях с бога­ми (при совер­ше­нии раз­лич­ных рели­ги­оз­ных обрядов). Царь пра­вит в согла­сии и под над­зо­ром авто­ри­тет­ных ста­рей­шин, кото­рые обра­зу­ют в государ­стве выс­ший совет, наде­лен­ный пра­вом изби­рать всех долж­ност­ных лиц и вер­шить суд по всем вопро­сам част­ной и обще­ст­вен­ной жиз­ни. Цар­ская власть пере­да­ет­ся по наслед­ству в рам­ках одно­го рода, одна­ко пра­вит царь — и это не раз под­чер­ки­ва­ет­ся в «Киро­пе­дии» — не как дес­пот, а стро­го в соот­вет­ст­вии с зако­ном. Разъ­яс­няя сво­е­му сыну раз­ли­чие в поло­же­нии его деда, мидий­ско­го царя Астиа­га, и отца — пер­сид­ско­го царя Кам­би­са, мать Кира Ман­дана заме­ча­ет: «Дед твой цар­ст­ву­ет в Мидии и реша­ет все дела, сооб­ра­зу­ясь с соб­ст­вен­ной волей, у пер­сов же счи­та­ет­ся спра­вед­ли­вым, когда все име­ют рав­ные пра­ва. Твой отец пер­вым выпол­ня­ет свои обя­зан­но­сти перед государ­ст­вом, обла­дая уста­нов­лен­ны­ми государ­ст­вом пра­ва­ми, мерой кото­рых слу­жит закон, а не его соб­ст­вен­ная воля» (I. 3. 18).

Пат­ри­ар­халь­ное пер­сид­ское государ­ство наде­ле­но у Ксе­но­фон­та харак­тер­ной полис­ной струк­ту­рой, соче­таю­щей в себе чер­ты ген­тиль­ной (родо­вой) и граж­дан­ской орга­ни­за­ции. Всех пер­сов, ука­зы­ва­ет Ксе­но­фонт, насчи­ты­ва­ет­ся до 120 тысяч, и они под­разде­ля­ют­ся на 12 пле­мен (эти круг­лые циф­ры — непре­мен­ный атри­бут рацио­на­ли­сти­че­ской уто­пии). С дру­гой сто­ро­ны, все пер­сы, будучи лич­но сво­бод­ны­ми, делят­ся на пол­но­прав­ных граж­дан — гомо­ти­мов — и осталь­ную непол­но­прав­ную мас­су — про­стой народ. К при­ви­ле­ги­ро­ван­ной груп­пе гомо­ти­мов могут при­над­ле­жать лишь те, кто про­шел пра­виль­ную шко­лу вос­пи­та­ния, осу­ществля­е­мо­го под кон­тро­лем государ­ства.

с.259 Как и в Спар­те, вос­пи­та­ние моло­дых граж­дан в Пер­сии — дело государ­ства. Это обу­слов­ле­но, под­чер­ки­ва­ет Ксе­но­фонт, совер­шен­но иной, чем у боль­шин­ства дру­гих наро­дов, ори­ен­та­ци­ей систе­мы зако­нов: у дру­гих зако­ны уста­нав­ли­ва­ют­ся для того, чтобы карать за про­ступ­ки и таким обра­зом пре­се­кать пра­во­на­ру­ше­ния, у пер­сов же зако­ны направ­ле­ны на то, чтобы пред­от­вра­тить самую воз­мож­ность пре­ступ­ле­ний; у дру­гих зако­ны испол­ня­ют кара­тель­ные функ­ции, у пер­сов же — преж­де все­го вос­пи­та­тель­ные. Вот поче­му, в то вре­мя как в дру­гих государ­ствах вос­пи­та­ние детей пре­до­став­ле­но ини­ци­а­ти­ве роди­те­лей, в Пер­сии этим офи­ци­аль­но зани­ма­ет­ся государ­ство.

Вос­пи­та­ние моло­до­го поко­ле­ния осу­ществля­ет­ся здесь в рам­ках спе­ци­аль­ных воз­раст­ных групп маль­чи­ков (до 16—17 лет), эфе­бов (сле­дую­щие 10 лет) и взрос­лых мужей (после­дую­щие 25 лет). Пере­ход в каж­дый сле­дую­щий класс воз­мо­жен толь­ко после успеш­но­го про­хож­де­ния преды­ду­ще­го: лишь те, кто про­шел пол­ное обу­че­ние граж­дан­ской доб­ле­сти в груп­пах маль­чи­ков и эфе­бов, могут стать пол­но­прав­ны­ми мужа­ми-гомо­ти­ма­ми, и толь­ко те из этих послед­них, кто все­гда без­уко­риз­нен­но испол­нял свой граж­дан­ский долг, могут перей­ти со вре­ме­нем в выс­ший класс ста­рей­шин. Эта шко­ла вос­пи­та­ния, как ука­зы­ва­ет Ксе­но­фонт, в прин­ци­пе откры­та для детей всех пер­сид­ских граж­дан, одна­ко прак­ти­че­ски она доступ­на лишь детям зажи­точ­ных людей, кото­рые бла­го­да­ря сво­е­му состо­я­нию могут содер­жать их, не застав­ляя работать, и посы­лать в обще­ст­вен­ные шко­лы. Соб­ст­вен­ность ока­зы­ва­ет­ся, таким обра­зом, решаю­щим кри­те­ри­ем обще­ст­вен­но­го поло­же­ния граж­дан — соб­ст­вен­ность и обу­слов­лен­ное ею вос­пи­та­ние. Иде­аль­ное государ­ство пер­сов обна­ру­жи­ва­ет оче­вид­ную сослов­но-цен­зо­вую задан­ность, столь милую серд­цу состо­я­тель­но­го ари­сто­кра­та, каким был Ксе­но­фонт.

Заме­ча­тель­но, с дру­гой сто­ро­ны, и само содер­жа­ние осу­ществля­е­мо­го в этом государ­стве вос­пи­та­ния. Оно сво­дит­ся к фор­ми­ро­ва­нию у граж­дан необ­хо­ди­мых, с точ­ки зре­ния общи­ны, мораль­ных и физи­че­ских качеств. Моло­дые граж­дане обу­ча­ют­ся харак­тер­ной спра­вед­ли­во­сти: им вну­ша­ет­ся ува­же­ние к иму­ще­ст­вен­ным и граж­дан­ским пра­вам себе подоб­ных, при­ви­ва­ет­ся дух кор­по­ра­тив­ной солидар­но­сти, втол­ко­вы­ва­ет­ся все­ми воз­мож­ны­ми спо­со­ба­ми необ­хо­ди­мость без­услов­но­го пови­но­ве­ния стар­шим по воз­рас­ту и поло­же­нию. Одно­вре­мен­но они полу­ча­ют необ­хо­ди­мое физи­че­ское вос­пи­та­ние, направ­лен­ное на под­готов­ку из них уме­лых и зака­лен­ных вои­нов. Пока­за­тель­ным явля­ет­ся, в про­ти­во­по­лож­ность это­му, пол­ное (или почти пол­ное) игно­ри­ро­ва­ние интел­лек­ту­аль­но­го и эсте­ти­че­ско­го вос­пи­та­ния, рав­но как и обу­че­ния любо­му реме­с­лу.

В целом вся эта систе­ма рази­тель­но схо­жа с систе­мой спар­тан­ско­го вос­пи­та­ния — не толь­ко сво­им офи­ци­аль­ным харак­те­ром и орга­ни­за­ци­ей по воз­раст­ным клас­сам, но и сослов­но-ари­сто­кра­ти­че­ским прин­ци­пом отбо­ра тех, кто мог полу­чить это вос­пи­та­ние, и, соот­вет­ст­ву­ю­щим кру­гом дис­ци­плин, состав­ляв­ших его содер­жа­ние. Резуль­та­том такой систе­мы долж­но было быть, как и в Ликур­го­вой Спар­те, суще­ст­во­ва­ние кор­по­ра­тив­но­го граж­дан­ско­го обще­ства, где граж­дане, выде­ля­ю­щи­е­ся сво­им с.260 состо­я­ни­ем и полу­чен­ным бла­го­да­ря это­му вос­пи­та­ни­ем, состав­ля­ли пол­но­прав­ную и при­ви­ле­ги­ро­ван­ную вер­хуш­ку, воз­вы­шав­шу­ю­ся над осталь­ной мас­сой сопле­мен­ни­ков, лич­но сво­бод­ных, но почти лишен­ных граж­дан­ских прав (за ними оста­ва­лось лишь пра­во слу­жить в вой­ске в каче­стве лег­ко­во­ору­жен­ных, вспо­мо­га­тель­ных вои­нов).

До сих пор — пол­ное сход­ство иде­аль­но­го прото­го­судар­ства пер­сов с тем совер­шен­ным государ­ст­вен­ным стро­ем, кото­рый был пред­став­лен Ксе­но­фон­том в «Лакеде­мон­ской поли­тии». Одна­ко в одном решаю­щем пунк­те есть и отли­чие: иде­аль­ная систе­ма у пер­сов порож­да­ет не толь­ко дис­ци­пли­ни­ро­ван­ных граж­дан и муже­ст­вен­ных вои­нов; вен­цом ее тво­ре­ния ока­зы­ва­ет­ся иде­аль­ная лич­ность — вои­тель и монарх, кото­рый сво­ею волею рас­ши­ря­ет пре­де­лы государ­ства и созда­ет новую терри­то­ри­аль­ную дер­жа­ву. Кир про­шел весь круг тра­ди­ци­он­но­го ари­сто­кра­ти­че­ско­го вос­пи­та­ния, одна­ко, в отли­чие от дру­гих пер­сид­ских гомо­ти­мов, он — пото­мок царей и, что еще важ­нее, пото­мок богов. Поэто­му он рез­ко выде­ля­ет­ся из среды осталь­ных граж­дан: он наде­лен несрав­нен­ной доб­ле­стью и его судь­ба отме­че­на печа­тью богов, их хариз­мой. Ему суж­де­но стать новым царем, осно­ва­те­лем ново­го государ­ства — миро­вой импе­рии. Так свое­об­раз­но объ­еди­нен­ны­ми ока­за­лись у Ксе­но­фон­та тра­ди­ци­он­ные для гре­че­ских ари­сто­кра­тов сим­па­тии к сослов­но-ари­сто­кра­ти­че­ской кон­сти­ту­ции Спар­ты и новые, рож­дав­ши­е­ся в кру­гах совре­мен­ной Ксе­но­фон­ту полис­ной эли­ты, монар­хи­че­ские и дер­жав­ные устрем­ле­ния.

После­до­ва­тель­но изла­га­ет Ксе­но­фонт исто­рию воз­вы­ше­ния Кира Стар­ше­го. За опи­са­ни­ем его дет­ских и юно­ше­ских лет, его вос­пи­та­ния (кн. I), сле­ду­ет рас­сказ о его пер­вой воен­ной кам­па­нии. Послан­ный пер­сид­ски­ми вла­стя­ми на помощь мидя­нам, кото­рым гро­зит напа­де­ние асси­рий­цев, Кир бле­стя­ще про­яв­ля­ет свои талан­ты пол­ко­во­д­ца и орга­ни­за­то­ра. Явив­шись в Мидию во гла­ве вспо­мо­га­тель­но­го пер­сид­ско­го кор­пу­са, он дея­тель­но гото­вит­ся к войне с асси­рий­ца­ми и, нако­нец, вме­сте с Киа­к­са­ром, тогдаш­ним мидий­ским царем, совер­ша­ет втор­же­ние во вра­же­скую стра­ну. В сра­же­нии неда­ле­ко от гра­ниц Мидии пер­сы и мидяне под руко­вод­ст­вом Кира одер­жи­ва­ют победу над асси­рий­ца­ми и их союз­ни­ка­ми и овла­де­ва­ют их лаге­рем. После это­го Кир по сво­е­му почи­ну вме­сте с пер­са­ми и доб­ро­воль­но при­со­еди­нив­ши­ми­ся мидя­на­ми про­дол­жа­ет пре­сле­до­ва­ние непри­я­те­лей, захва­ты­ва­ет их новый лагерь, затем про­ни­ка­ет дале­ко в глубь Асси­рии, под­сту­па­ет под самые сте­ны Вави­ло­на и, нако­нец, с бога­той добы­чей воз­вра­ща­ет­ся на исход­ные пози­ции у гра­ниц Мидии (I. 5—V. 5).

Далее сле­ду­ет рас­сказ о под­готов­ке Кира к ново­му, решаю­ще­му столк­но­ве­нию с вра­же­ской коа­ли­ци­ей. В этой кам­па­нии Киа­к­сар уже прак­ти­че­ски не при­ни­ма­ет уча­стия, и воен­ны­ми дей­ст­ви­я­ми руко­во­дит толь­ко Кир. Пер­вый удар нано­сит­ся по сосре­дото­че­нию вра­же­ских войск в запад­ной части Малой Азии. В новом гене­раль­ном сра­же­нии вра­ги, кото­ры­ми коман­ду­ет союз­ник асси­рий­цев лидий­ский царь Крез, раз­би­ты наго­ло­ву, и Кир овла­де­ва­ет сто­ли­цей Лидии Сар­да­ми и берет в плен само­го Кре­за. Затем пер­сы и их союз­ни­ки направ­ля­ют­ся к Вави­ло­ну и после дли­тель­ной с.261 оса­ды овла­де­ва­ют этим, самым круп­ным в мире, горо­дом. Послед­ний асси­рий­ский царь гибнет при штур­ме цар­ско­го двор­ца, и таким обра­зом вой­на с асси­рий­ца­ми завер­ша­ет­ся пол­ным уни­что­же­ни­ем их государ­ства (VI. 1—VII. 5. 34).

Созда­ние новой миро­вой дер­жа­вы этим и завер­ша­ет­ся. Допол­ни­тель­ные сооб­ще­ния о дру­гих заво­е­ва­ни­ях Кира, в част­но­сти о поко­ре­нии им Егип­та, рав­но как и ука­за­ния (кос­вен­ным обра­зом) на при­об­ре­те­ние им Мидии (в каче­стве при­да­но­го за доче­рью Киа­к­са­ра) и насле­до­ва­ние цар­ской вла­сти в Пер­сии, суще­ст­вен­но­го зна­че­ния не име­ют. Они вкрап­ли­ва­ют­ся как необ­хо­ди­мые вехи услов­но­го исто­ри­че­ско­го повест­во­ва­ния в более важ­ный рас­сказ об устрой­стве Киром новой вели­кой импе­рии (VII. 5. 35—VIII. 6). Эта часть состав­ля­ет pen­dant к началь­ным гла­вам рома­на, где рас­ска­зы­ва­лось об устрой­стве пер­сид­ско­го прото­го­судар­ства, и, как и тот началь­ный раздел, часть эта достав­ля­ет инте­рес­ный и важ­ный мате­ри­ал для суж­де­ния о поли­ти­че­ских иде­а­лах Ксе­но­фон­та, для зна­ком­ства с соци­аль­но-поли­ти­че­ской тео­ри­ей древ­них гре­ков.

Новое государ­ство, воз­ни­каю­щее в резуль­та­те заво­е­ва­ний Кира, высту­па­ет так­же в виде сво­его рода соеди­не­ния поли­са и импе­рии. Исход­ное ядро — иде­аль­ное прото­го­судар­ство пер­сов — сохра­ня­ет­ся, и в этом надо видеть дань ува­же­ния авто­ра про­шлым полис­ным тра­ди­ци­ям, от кото­рых ни один грек не был сво­бо­ден. Одна­ко гораздо более впе­чат­ля­ю­щей ока­зы­ва­ет­ся теперь кар­ти­на новой, создан­ной на осно­ве это­го прото­го­судар­ства терри­то­ри­аль­ной дер­жа­вы. Идея этой дер­жа­вы при­над­ле­жит уже буду­ще­му, ее худо­же­ст­вен­ным вопло­ще­ни­ем в «Киро­пе­дии» Ксе­но­фонт про­зор­ли­во пред­вос­хи­ща­ет дей­ст­ви­тель­ные свер­ше­ния века элли­низ­ма, века Алек­сандра Вели­ко­го.

Пока­за­те­лен уже самый спо­соб обра­зо­ва­ния новой дер­жа­вы. Она созда­ет­ся путем заво­е­ва­ния: народ-вои­тель, наде­лен­ный выс­шей доб­ле­стью, поко­ря­ет дру­гие, более сла­бые наро­ды и этим кла­дет осно­ва­ние ново­му миро­по­ряд­ку. При­ме­ча­тель­но при этом, что объ­ек­том пора­бо­ще­ния ста­но­вят­ся имен­но бога­тые и мно­го­люд­ные, но сла­бые в воен­ном отно­ше­нии государ­ства древ­не­го Восто­ка. При­ме­ча­тель­но далее и то, что самый факт заво­е­ва­ния с уди­ви­тель­ной откро­вен­но­стью и вполне в духе буду­щей элли­ни­сти­че­ской эпо­хи истол­ко­вы­ва­ет­ся как пра­во­вое осно­ва­ние гос­под­ства. «Никто из вас, — поуча­ет Кир сво­их сорат­ни­ков после рас­пре­де­ле­ния добы­чи, — не дол­жен думать, что, вла­дея всем этим, он вла­де­ет чужим. Во всем мире извеч­но суще­ст­ву­ет закон: когда захва­ты­ва­ет­ся вра­же­ский город, то все в этом горо­де ста­но­вит­ся досто­я­ни­ем заво­е­ва­те­лей — и люди, и иму­ще­ство. Ста­ло быть, вы вовсе не вопре­ки зако­ну буде­те обла­дать тем, что теперь име­е­те, а наобо­рот, лишь по доб­ро­те сво­ей не лиши­те побеж­ден­ных того, что вы им еще оста­ви­ли» (VII. 5. 73; ср. так­же ниже, § 77).

И в довер­ше­ние все­го — решаю­щая роль силь­ной лич­но­сти, осу­щест­вле­ние заво­е­ва­ния и постро­е­ние ново­го обще­ства и государ­ства под руко­вод­ст­вом авто­ри­тет­но­го монар­ха, наде­лен­но­го несрав­нен­ной доб­ле­стью и осе­нен­но­го бла­го­да­тью богов.

с.262 Как же выглядит это создан­ное иде­аль­ным твор­цом новое обще­ство? Его струк­ту­ра, без сомне­ния, отра­жа­ет сослов­но-ари­сто­кра­ти­че­ские сим­па­тии авто­ра «Киро­пе­дии». В осно­ву моде­ли поло­жен спар­тан­ский строй, но, разу­ме­ет­ся, в несколь­ко моди­фи­ци­ро­ван­ном виде. Стерж­нем новой соци­аль­ной струк­ту­ры ока­зы­ва­ют­ся отно­ше­ния победи­те­лей и побеж­ден­ных: пер­вые ста­но­вят­ся гос­по­да­ми, вто­рые сведе­ны на поло­же­ние пора­бо­щен­ной и экс­плу­а­ти­ру­е­мой мас­сы. «Вави­ло­ня­нам, — рас­ска­зы­ва­ет Ксе­но­фонт, — он [Кир] пред­пи­сал возде­лы­вать зем­лю, вно­сить пода­ти и быть в услу­же­нии… у того, кому он был отдан. Наобо­рот, пер­сам — участ­ни­кам похо­да и союз­ным вои­нам, кото­рые поже­ла­ли остать­ся у него, он пре­до­ста­вил пра­во вести себя гос­по­да­ми в отно­ше­нии тех, кого они полу­чи­ли в услу­же­ние» (VII. 5. 36). И ниже наш автор дает воз­мож­ность сво­е­му герою уточ­нить при­об­ре­тен­ные им и его сорат­ни­ка­ми выго­ды: «Вели­кую бла­го­дар­ность мы долж­ны питать к богам за то, что они поз­во­ли­ли нам добить­ся осу­щест­вле­ния всех наших стрем­ле­ний. В самом деле, мы обла­да­ем теперь и зем­лей, обиль­ной и пло­до­род­ной, и людь­ми, кото­рые, работая на ней, будут достав­лять нам все необ­хо­ди­мое; у нас есть так­же дома, а в них вся нуж­ная обста­нов­ка» (VII. 5. 72).

Новое сосло­вие гос­под соот­вет­ст­ву­ет, таким обра­зом, касте спар­ти­а­тов: как и эти послед­ние, они обес­пе­че­ны наде­ла­ми и при­креп­лен­ны­ми к ним работ­ни­ка­ми, чье поло­же­ние, в свою оче­редь, силь­но напо­ми­на­ет поло­же­ние спар­тан­ских кре­пост­ных рабов-ило­тов. Эти работ­ни­ки низ­веде­ны пер­са­ми до поло­же­ния рабов. Их раб­ское состо­я­ние выра­зи­тель­но под­чер­ки­ва­ет­ся недоз­во­лен­но­стью для них, как и для спар­тан­ских ило­тов, пре­да­вать­ся заня­ти­ям, достой­ным сво­бод­ных людей, т. е. физи­че­ским и воен­ным упраж­не­ни­ям, а так­же кате­го­ри­че­ским запре­ще­ни­ем иметь ору­жие (см., в част­но­сти, VII. 5. 79; VIII. 1. 43 сл.; 6. 13).

Оста­ва­ясь сво­бод­ны­ми людь­ми par ex­cel­len­ce, будучи спло­че­ны для защи­ты сво­его при­ви­ле­ги­ро­ван­но­го поло­же­ния в свое­об­раз­ную кор­по­ра­цию вои­нов-ари­сто­кра­тов, заво­е­ва­те­ли-пер­сы и их союз­ни­ки про­ти­во­сто­ят мас­се поко­рен­но­го ими насе­ле­ния так же, как спар­ти­а­ты — илотам. Одна­ко сопо­став­ле­ние это­го ново­го гос­под­ст­ву­ю­ще­го сосло­вия со спар­ти­а­та­ми воз­мож­но лишь до извест­ной сте­пе­ни. В Спар­те ари­сто­кра­ты-спар­ти­а­ты состав­ля­ли граж­дан­скую общи­ну в соб­ст­вен­ном смыс­ле сло­ва, где каж­дый являл­ся частью суве­рен­но­го цело­го. Свои наде­лы спар­ти­а­ты полу­ча­ли от общи­ны и, ста­ло быть, в прин­ци­пе были обя­за­ны сво­им поло­же­ни­ем толь­ко самим себе. Напро­тив, новые ари­сто­кра­ты в государ­стве Кира, хотя и были спло­че­ны в при­ви­ле­ги­ро­ван­ное сосло­вие, суве­рен­ной общи­ны не состав­ля­ли. Они груп­пи­ро­ва­лись вокруг сюзе­ре­на-царя, от него они полу­ча­ли свои наде­лы, и вла­де­ние эти­ми име­ни­я­ми было обу­слов­ле­но несе­ни­ем служ­бы при цар­ском дво­ре. Они высту­па­ют, таким обра­зом, в роли слу­жи­лой зна­ти того имен­но типа, какой будет харак­те­рен для элли­ни­сти­че­ских государств, с теми же гра­да­ци­я­ми цар­ских дру­зей, соро­ди­чей и осталь­ных при­ви­ле­ги­ро­ван­ных, но нети­ту­ло­ван­ных дер­жа­те­лей зем­ли.

Про­ти­во­по­лож­ные груп­пы гос­под и работ­ни­ков были глав­ны­ми, но отнюдь не един­ст­вен­ны­ми ком­по­нен­та­ми соци­аль­ной струк­ту­ры создан­но­го с.263 вооб­ра­же­ни­ем Ксе­но­фон­та ново­го государ­ства. Дей­ст­ви­тель­но, насколь­ко мож­но судить по изло­же­нию «Киро­пе­дии», отнюдь не все участ­ни­ки заво­е­ва­тель­но­го похо­да долж­ны были перей­ти на поло­же­ние ари­сто­кра­ти­че­ских дер­жа­те­лей зем­ли. Это было, судя по все­му, при­ви­ле­ги­ей толь­ко пер­сов и коман­ди­ров союз­ных отрядов. Про­чие союз­ные вои­ны, изъ­явив­шие жела­ние по окон­ча­нии похо­да остать­ся у Кира, полу­чи­ли от него в каче­стве награ­ды зем­ли, дома и рабов, но все это, оче­вид­но, в мень­шем коли­че­стве, чем преды­ду­щая груп­па, и пото­му соста­ви­ли осо­бый, менее при­ви­ле­ги­ро­ван­ный слой воен­ных посе­лен­цев (ср. VII. 1. 43 и VIII. 4. 28). С дру­гой сто­ро­ны, не все насе­ле­ние поко­рен­ных стран низ­во­ди­лось на поло­же­ние рабов. По-види­мо­му, это было уде­лом зем­ледель­че­ско­го насе­ле­ния цен­траль­ных куль­тур­ных обла­стей. Наряду с этим долж­ны были суще­ст­во­вать горо­да (такие, напри­мер, как Сар­ды и Вави­лон) и пле­ме­на во гла­ве со сво­и­ми пра­ви­те­ля­ми, под­власт­ные, но все же не пора­бо­щен­ные в бук­валь­ном смыс­ле сло­ва.

Пред­у­смат­ри­вае­мая таким обра­зом извест­ная пест­ро­та отно­ше­ний в государ­стве Кира свиде­тель­ст­ву­ет о пони­ма­нии Ксе­но­фон­том всей слож­но­сти и мно­го­об­ра­зия усло­вий, в кото­рых дол­жен был совер­шать­ся заво­е­ва­тель­ный поход, подоб­ный опи­сан­но­му в «Киро­пе­дии». Раз­ли­чие эко­но­ми­че­ско­го и поли­ти­че­ско­го потен­ци­а­ла под­чи­ня­е­мых обла­стей, горо­дов и пле­мен долж­но было обу­сло­вить и соот­вет­ст­ву­ю­щее раз­ли­чие в их новом ста­ту­те под­дан­ных монар­ха-заво­е­ва­те­ля. Это, так ска­зать, запла­ни­ро­ван­ное раз­но­об­ра­зие соци­аль­но-поли­ти­че­ских отно­ше­ний очень точ­но пред­вос­хи­ща­ет дей­ст­ви­тель­ную ситу­а­цию вре­ме­ни элли­низ­ма. При этом выри­со­вы­ва­ет­ся целый ряд более или менее близ­ких соот­вет­ст­вий меж­ду соци­аль­ны­ми кате­го­ри­я­ми государ­ства Кира у Ксе­но­фон­та и позд­ней­ших элли­ни­сти­че­ских монар­хий. В част­но­сти, поми­мо уже отме­чен­но­го сход­ства пер­сид­ских гос­под с элли­ни­сти­че­ской слу­жи­лой зна­тью, мож­но сопо­ста­вить воен­ных посе­лен­цев Кира с кате­ка­ми, пора­бо­щен­ное зем­ледель­че­ское насе­ле­ние — с наро­дом зем­ли (λαοί), а под­чи­нен­ные горо­да и зави­си­мых дина­стов — с таки­ми же горо­да­ми и дина­ста­ми, напри­мер, в государ­стве Селев­кидов.

Заме­ча­тель­ной в плане пред­вос­хи­ще­ния элли­низ­ма выглядит у Ксе­но­фон­та и поли­ти­че­ская над­строй­ка ново­го обще­ства. Здесь осо­бен­но бро­са­ют­ся в гла­за чер­ты син­кре­тиз­ма, вза­и­мо­дей­ст­вие и вза­и­мо­про­ник­но­ве­ние рес­пуб­ли­кан­ско­го и монар­хи­че­ско­го, полис­но­го и дер­жав­но­го прин­ци­пов, что будет так харак­тер­но для вре­ме­ни элли­низ­ма. Во гла­ве ново­го миро­во­го государ­ства сто­ит монарх-заво­е­ва­тель, одна­ко на родине его, кото­рая оста­ет­ся инте­граль­ной частью его дер­жа­вы, по-преж­не­му сохра­ня­ют­ся авто­ри­тет­ные вла­сти общи­ны (αἱ ἀρχαί). В отно­ше­нии поко­рен­ных наро­дов Кир высту­па­ет царем-само­держ­цем, для пер­сов же он, как и рань­ше, оста­ет­ся царем-пас­ты­рем, кото­рый руко­во­дит сво­им наро­дом соглас­но уста­нов­лен­ным зако­нам.

В любо­пыт­ной сцене, разыг­ры­ваю­щей­ся уже по окон­ча­нии заво­е­ва­тель­но­го похо­да, Ксе­но­фонт застав­ля­ет отца Кира, все еще цар­ст­ву­ю­ще­го в Пер­сии Кам­би­са, высту­пить с пред­ло­же­ни­ем, кото­рое долж­но на веки с.264 веч­ные уре­гу­ли­ро­вать отно­ше­ния меж­ду царя­ми и общи­ною пер­сов. Как муд­рый пат­ри­арх и как забот­ли­вый отец, гото­вя­щий­ся вско­ре пере­дать свое цар­ство сыну, Кам­бис сове­ту­ет Киру и пред­ста­ви­те­лям пер­сид­ской общи­ны заклю­чить меж­ду собою дого­вор: Кир дол­жен поклясть­ся, что он все­гда будет обе­ре­гать стра­ну и зако­ны пер­сов, а те, в свою оче­редь, — что они все­гда, при этом усло­вии, будут ока­зы­вать Киру под­держ­ку в защи­те его вла­сти над поко­рен­ны­ми наро­да­ми (VIII. 5. 22—27).

Инте­рес­но отме­тить, что иде­аль­ное спар­тан­ское уста­нов­ле­ние — воз­об­нов­ля­ю­щи­е­ся регу­ляр­но дого­во­ры спар­тан­ских царей с пред­ста­ви­те­ля­ми граж­дан­ской общи­ны30 — транс­фор­ми­ро­ва­но и при­спо­соб­ле­но к новой ситу­а­ции, воз­ни­каю­щей в резуль­та­те созда­ния монар­хом-заво­е­ва­те­лем миро­вой импе­рии. Автор здесь ста­вит и реша­ет вопрос, имев­ший пер­во­сте­пен­ное зна­че­ние для гре­че­ской полис­ной эли­ты IV в. Вер­хуш­ка гре­че­ско­го обще­ства меч­та­ла об объ­еди­не­нии стра­ны под вла­стью силь­но­го вождя, об осу­щест­вле­нии под его руко­вод­ст­вом заво­е­ва­тель­но­го похо­да на Восток, но в то же вре­мя доро­жи­ла сво­и­ми полис­ны­ми тра­ди­ци­я­ми и рас­счи­ты­ва­ла сохра­нить их и в буду­щем. Что мысль о вза­и­мо­дей­ст­вии и сосу­ще­ст­во­ва­нии полис­но­го и дер­жав­но-монар­хи­че­ско­го начал вол­но­ва­ла не одно­го толь­ко Ксе­но­фон­та, дока­зы­ва­ет­ся при­ме­ром Исо­кра­та, кото­рый несколь­ко позд­нее, обра­ща­ясь с при­зы­вом к Филип­пу Македон­ско­му высту­пить ини­ци­а­то­ром объ­еди­не­ния Гре­ции и заво­е­ва­ний на Восто­ке, пред­у­преж­дал это­го царя: элли­ны не тер­пят еди­но­вла­стия; он может быть царем в Македо­нии и дер­жав­ным вла­ды­кой на поко­рен­ном Восто­ке, но по отно­ше­нию к элли­нам он дол­жен остать­ся бла­го­де­те­лем — ини­ци­а­то­ром спа­си­тель­но­го объ­еди­не­ния и похо­да на Восток, но не более (см. речь Исо­кра­та «Филипп», в осо­бен­но­сти § 107 сл. и 154).

Разу­ме­ет­ся, рас­счи­ты­вать достичь чего-либо в отно­ше­ни­ях с царя­ми с помо­щью таких при­ват­ных пред­у­преж­де­ний или даже офи­ци­аль­ных дого­во­ров было иллю­зи­ей, и тот же Исо­крат позд­нее болез­нен­но реа­ги­ро­вал на кру­ше­ние — имен­но в слу­чае с Филип­пом Македон­ским — сво­их рас­че­тов31. Одна­ко про­бле­ма вза­и­моот­но­ше­ний поли­са и импе­рии от это­го не исчез­ла; ее акту­аль­ность опре­де­ля­лась жиз­нен­ной стой­ко­стью полис­ной систе­мы, тра­ди­ци­он­ной ролью антич­ных горо­дов. Позд­ней­шим элли­ни­сти­че­ским царям при­шлось по-сво­е­му идти на ком­про­мисс и искать сотруд­ни­че­ства с эти­ми горо­да­ми.

Как бы там ни было, нель­зя отри­цать того, что Ксе­но­фонт пони­мал с.265 зна­че­ние про­бле­мы вза­и­моот­но­ше­ний царя и граж­дан­ской общи­ны; отда­вая долж­ное этой про­бле­ме, он пред­ло­жил свой вари­ант ее иде­аль­но­го реше­ния. Одна­ко слиш­ком глу­бо­ко вни­кать в этот щекот­ли­вый вопрос было неумест­но. С тем бо́льшим увле­че­ни­ем обра­ща­ет­ся Ксе­но­фонт к опи­са­нию того, как было устро­е­но Киром управ­ле­ние его соб­ст­вен­ною дер­жа­вою. Подроб­но — и здесь имен­но широ­ко исполь­зуя восточ­ный опыт — повест­ву­ет Ксе­но­фонт об оформ­ле­нии и обес­пе­че­нии Киром сво­его поло­же­ния дер­жав­но­го пра­ви­те­ля (осно­ва­ние рези­ден­ции в цар­ском двор­це в Вави­лоне, обза­веде­ние лич­ной охра­ной из евну­хов и 10000 пер­сид­ских копье­нос­цев, выра­бот­ка уста­ва при­двор­ной служ­бы и эти­ке­та и пр.); гово­рит далее о созда­нии Киром систе­мы управ­ле­ния, с ярко выра­жен­ной иде­ей цен­тра­ли­за­ции, об управ­ле­нии на местах (систе­ма сатра­пий) и мерах по пред­у­преж­де­нию воз­мож­ных сепа­ра­тист­ских устрем­ле­ний вли­я­тель­ных намест­ни­ков (сохра­не­ние гар­ни­зо­нов в город­ских цита­де­лях и сто­ро­же­вых отрядов в сель­ских мест­но­стях под непо­сред­ст­вен­ным цар­ским кон­тро­лем), о созда­нии осо­бой поли­цей­ской служ­бы над­зо­ра (цар­ские согляда­таи — «царе­вы очи и уши») и пр.

Рас­ска­зы­вая таким обра­зом об орга­ни­за­ции испол­ни­тель­ной вла­сти в дер­жа­ве Кира, Ксе­но­фонт не упус­ка­ет из виду и дру­гой вопрос — о мето­дах управ­ле­ния. Он убеж­ден, что сами по себе государ­ст­вен­ные уста­нов­ле­ния, даже самые отлич­ные, еще не дают гаран­тии без­опас­но­го суще­ст­во­ва­ния поли­ти­че­ской систе­мы: мно­гое зави­сит от пра­ви­те­лей, от их воли и уме­ния, от при­ме­ня­е­мых ими спо­со­бов управ­ле­ния. И он углуб­ля­ет­ся в люби­мую им область вза­и­моот­но­ше­ний пред­во­ди­те­лей и под­чи­нен­ных, и тему пови­но­ве­ния вла­стям, кото­рую он рань­ше рас­смат­ри­вал на мате­ри­а­ле гре­че­ских поли­сов или их армий, теперь трак­ту­ет при­ме­ни­тель­но к монар­хи­че­ской дер­жа­ве. И здесь, в «Киро­пе­дии», как и в дру­гих сво­их сочи­не­ни­ях, Ксе­но­фонт пока­зы­ва­ет себя хоро­шим зна­то­ком соци­аль­ной пси­хо­ло­гии. Он пишет, напри­мер, что очень важ­но, как носи­те­ли вла­сти долж­ны являть­ся на людях (для пра­ви­те­ля это — осо­бый, тор­же­ст­вен­ный риту­ал выхо­да, пыш­ная одеж­да, соот­вет­ст­ву­ю­щая мане­ра вести себя и т. п.). Взя­тые отдель­но, эти рас­суж­де­ния мог­ли бы обра­зо­вать не менее обшир­ный и содер­жа­тель­ный трак­тат по пси­хо­ло­гии управ­ле­ния, чем отрыв­ки на спе­ци­аль­ные воен­ные темы — трак­тат по воен­но­му искус­ству.

С про­бле­мой поведе­ния пра­ви­те­ля свя­за­на, по-види­мо­му, и тема так назы­вае­мо­го эпи­ло­га — послед­ней, VIII гла­вы вось­мой кни­ги «Киро­пе­дии». Здесь сжа­то, но выра­зи­тель­но пред­став­ле­ны раз­ло­же­ние и упа­док Пер­сид­ско­го государ­ства после смер­ти Кира, пока­за­но, как пер­сы пере­ста­ли соблюдать клят­вы и пре­да­лись нече­стию, как их охва­ти­ла страсть к стя­жа­тель­ству и рос­ко­ши, как, раз­вра­тив­шись, они забро­си­ли физи­че­ские и воен­ные упраж­не­ния и утра­ти­ли былую силу и мощь, — и все это по вине после­до­вав­ших за Киром царей. Такая кон­цов­ка «Киро­пе­дии» неко­то­рых иссле­до­ва­те­лей ста­ви­ла в тупик. На осно­ва­нии фор­маль­но­го сопо­став­ле­ния это­го писан­но­го сугу­бо чер­ны­ми крас­ка­ми эпи­ло­га с общей иде­аль­ной кар­ти­ной «Киро­пе­дии» неко­то­рые кри­ти­ки в про­шлом веке выска­зы­ва­ли с.266 даже сомне­ние в под­лин­но­сти послед­ней гла­вы32. Одна­ко и тогда уже не было недо­стат­ка в защит­ни­ках про­ти­во­по­лож­но­го мне­ния, а в наше вре­мя убеж­де­ние в под­лин­но­сти послед­ней гла­вы «Киро­пе­дии» реши­тель­но воз­об­ла­да­ло33.

Дей­ст­ви­тель­но, ни по язы­ку, ни по сти­лю эта часть не отли­ча­ет­ся замет­но от осталь­ных; рав­ным обра­зом и по суще­ству при­со­еди­не­ние в кон­це такой кри­ти­че­ской гла­вы было понят­но, если автор хотел пред­у­предить упре­ки в извра­ще­нии дей­ст­ви­тель­но­го поло­же­ния вещей. Таким же обра­зом посту­пил Ксе­но­фонт, меж­ду про­чим, и в дру­гом сво­ем сочи­не­нии, где тоже была изо­бра­же­на иде­аль­ная поли­ти­че­ская систе­ма, — в «Лакеде­мон­ской поли­тии». Пред­по­след­няя, XIV гла­ва это­го про­из­веде­ния содер­жит горь­кое при­зна­ние уже свер­шив­ше­го­ся отступ­ле­ния спар­тан­цев от иде­а­ла. Прав­да, для доро­гой его серд­цу дей­ст­ви­тель­ной Спар­ты Ксе­но­фонт видел еще путь к воз­рож­де­нию. Как на это наме­ка­ет­ся в послед­ней, XV гла­ве трак­та­та, силь­ная и энер­гич­ная цар­ская власть мог­ла бы воз­ро­дить Спар­ту, и позд­нее в «Аге­си­лае» Ксе­но­фонт пред­ста­вил при­мер иде­аль­но­го спар­тан­ско­го царя, защит­ни­ка сво­его оте­че­ства и дела всех элли­нов, тип героя, во мно­гом близ­ко­го глав­но­му герою «Киро­пе­дии».

Одна­ко, здесь, в «Киро­пе­дии», иде­аль­ный царь и иде­аль­ное государ­ство пер­сов мог­ли быть пода­ны толь­ко как обра­зы дале­ко­го, фан­та­сти­че­ско­го про­шло­го. Насто­я­щая Пер­сия — Пер­сия IV в. до н. э. — была вра­гом гре­ков, ее вла­де­ния рас­смат­ри­ва­лись эти­ми послед­ни­ми как есте­ствен­ный объ­ект заво­е­ва­ния, а ее дей­ст­ви­тель­ный упа­док и сла­бость рас­це­ни­ва­лись как бла­го­при­ят­ное усло­вие для тако­го заво­е­ва­ния. Какая бы то ни было мисти­фи­ка­ция насто­я­ще­го поло­же­ния в Пер­сии была поэто­му для гре­че­ско­го писа­те­ля IV в. невоз­мож­на. Отсюда — бес­по­щад­ная, места­ми столь же утри­ро­ван­ная кри­ти­ка пер­сов в эпи­ло­ге «Киро­пе­дии», сколь пре­уве­ли­чен­ной была их геро­иза­ция в ее основ­ной части.

Воз­вра­ща­ясь к это­му, основ­но­му содер­жа­нию «Киро­пе­дии», сум­ми­ру­ем крат­ко раз­ви­тые здесь идеи. «Киро­пе­дия» демон­стри­ру­ет нам преж­де все­го «совер­шен­ную лич­ность», того имен­но типа, какой осо­бен­но импо­ни­ро­вал гре­че­ской эли­те IV в., охва­чен­ной инди­виду­а­ли­сти­че­ски­ми и монар­хи­че­ски­ми настро­е­ни­я­ми. Здесь пока­за­но, далее, как этот герой, обре­тя над­ле­жа­щие воз­мож­но­сти, ста­но­вит­ся твор­цом ново­го иде­аль­но­го государ­ства — миро­вой терри­то­ри­аль­ной монар­хии. В этом государ­стве, в его поряд­ках вопло­ще­на выс­шая спра­вед­ли­вость, как она мог­ла быть с.267 поня­та писа­те­лем-ари­сто­кра­том: «луч­шие», т. е. вои­ны-заво­е­ва­те­ли, спло­че­ны в при­ви­ле­ги­ро­ван­ное сосло­вие гос­под, а «худ­шие», т. е. преж­де все­го насе­ле­ние поко­рен­ных стран, сведе­ны на поло­же­ние кре­пост­ных рабов, напо­до­бие ило­тов. Эта ари­сто­кра­ти­че­ская идил­лия име­ет мно­го сход­но­го с иде­аль­ной спар­тан­ской поли­ти­ей, но ее отли­ча­ют и прин­ци­пи­аль­но новые каче­ства: ари­сто­кра­ти­че­ская орга­ни­за­ция обще­ства соче­та­ет­ся с силь­ной монар­хи­че­ской вла­стью, а самое государ­ство воз­ни­ка­ет вслед­ст­вие заво­е­ва­ния наро­дом — носи­те­лем выс­шей доб­ле­сти про­чих стран Восто­ка. Так, в фор­ме мни­мо-исто­ри­че­ско­го рома­на — и бла­го­да­ря это­му как бы в свер­шив­шем­ся уже виде — была пред­ло­же­на чита­те­лям IV в. акту­аль­ная поли­ти­че­ская про­грам­ма. Раз­ви­тие ее в «Киро­пе­дии» дела­ет честь поли­ти­че­ско­му и худо­же­ст­вен­но­му талан­ту Ксе­но­фон­та (хотя мы и не можем испы­ты­вать сим­па­тии к его иде­а­лу): в сюже­те, по види­мо­сти, обра­щен­ном в дале­кое и чужое про­шлое, он очень точ­но пред­у­га­дал свер­ше­ния неда­ле­ко­го буду­ще­го — выступ­ле­ние Филип­па, объ­еди­не­ние Элла­ды под гла­вен­ст­вом македон­ско­го царя, гре­ко-македон­ский поход на Восток и созда­ние импе­рии Алек­сандра.

ПРИМЕЧАНИЯ


  • 1Подроб­ный обзор фак­ти­че­ских дан­ных, отно­ся­щих­ся к био­гра­фии Ксе­но­фон­та, в част­но­сти и к спор­но­му вопро­су о датах его рож­де­ния и смер­ти, см. в нашей ста­тье: Фро­лов Э. Д. Жизнь и дея­тель­ность Ксе­но­фон­та // Уче­ные запис­ки Ленин­град­ско­го гос. уни­вер­си­те­та. № 251. Серия ист. наук. Вып. 28. Л., 1958. С. 41—74. Там же дает­ся свод­ка мне­ний иссле­до­ва­те­лей и ука­за­на необ­хо­ди­мая биб­лио­гра­фия. Из более новых работ важ­ны: De­le­bec­que Ed. Es­sai sur la vie de Xé­nop­hon. Pa­ris, 1957; Brei­ten­bach H. R.. Xe­no­phon. RE. 2. Rei­he. Bd. IX. Hbbd. 18. 1967. Стлб. 1569—2052 (био­гра­фия Ксе­но­фон­та изла­га­ет­ся в пер­вом разде­ле, стлб. 1571—1578).
  • 2Xen. Hell. I. 4. 12 слл.
  • 3Ibid. II. 1. 6 слл.
  • 4См.: Фро­лов Э. Д. Гре­че­ские тира­ны (IV в. до н. э.). Л., 1972. С. 8 слл.; для Дио­ни­сия — Stro­he­ker K. F. Dio­ny­sios I. Ges­talt und Ge­schich­te des Ty­ran­nen von Sy­ra­kus. Wies­ba­den, 1958. S. 38.
  • 5Stra­bo. IX. 2. 7. P. 403; Diog. L. II. 22.
  • 6Diog. L. II. 48.
  • 7Phi­lostrat. Vi­tae So­phist. I. 12; Phot. Bibl. Cod. 260. P. 486b Bek­ker.
  • 8Xen. Anab. II. 6. 17.
  • 9Xen. Hell. III. 1. 4.
  • 10Xen. Anab. III. 1. 4.
  • 11См. Xen. Anab. V. 6. 15 слл. и VI. 4. 1 слл.
  • 12См.: Xen. Anab. VII. 2. 25 и 336 слл.; 5. 8; 6. 34 и 43.
  • 13Источ­ни­ки сооб­ща­ют об этом поста­нов­ле­нии без ука­за­ния точ­ной даты, см.: Xen. Anab. V. 3. 7; VII. 7. 57; ср. Paus. V. 6. 5; Diog. L. II. 51. 58—59.
  • 14См. Is­ter. Ap. Diog. L. II. 59, вновь без ука­за­ния даты.
  • 15Об этом сочи­не­нии см. спе­ци­аль­но: Фро­лов Э. Д. Поли­ти­че­ские тен­ден­ции трак­та­та Ксе­но­фон­та «О дохо­дах» // Про­бле­мы соци­аль­но-эко­но­ми­че­ской исто­рии древ­не­го мира. М.—Л., 1963. С. 204—221.
  • 16Гом­перц Т. Гре­че­ские мыс­ли­те­ли. Пер. с нем. Е. Гер­цык и Д. Жуков­ско­го. Т. II. СПб., 1913. С. 93.
  • 17Wila­mowitz-Möl­len­dorff U., v., u. a. Die grie­chi­sche und la­tai­ni­sche Li­te­ra­tur und Spra­che // Die Kul­tur der Ge­genwart. Teil I. Abt. 8. 3. Aufl. Lpz.—B., 1912. S. 131.
  • 18Гом­перц Т. Указ. соч. II. С. 88.
  • 19См. всту­пи­тель­ную ста­тью С. Я. Лурье к его пере­во­ду Ксе­но­фон­та: Ксе­но­фонт. Гре­че­ская исто­рия. Л., 1935. С. VI.
  • 20Bu­ry J. B. The An­cient Greek His­to­rians. L., 1909. P. 151.
  • 21Weil A. Xé­nop­hon et l’ave­nir du mon­de grec // Festschrift Th. Gom­perz. Wien, 1902. P. 118—121.
  • 22Luc­cio­ni J. Les idées po­li­ti­ques et so­cia­les de Xé­nop­hon. P., 1947; он же. Xé­nop­hon et le soc­ra­tis­me // Pub­li­ca­tions de la Fa­cul­té des Lettres d’Al­ger. XXV. P., 1953; De­le­bec­que Ed. Es­sai sur la vie de Xé­nop­hon. P., 1957.
  • 23См. Fon­ta­na M. J. L’At­he­naion po­li­teia del V se­co­lo a. C. Pa­ler­mo, 1968.
  • 24Тема кри­зи­са поли­са — одна из акту­аль­ней­ших в совре­мен­ной исто­ри­че­ской нау­ке. См., в част­но­сти: Рано­вич А. Б. Элли­низм и его исто­ри­че­ская роль. М.—Л., 1950. С. 10—38; Дья­ков В. Н. Гре­ция в пер­вой поло­вине IV в. до н. э. // Древ­няя Гре­ция. Под ред. В. В. Стру­ве и Д. П. Кал­ли­сто­ва. М., 1956. С. 391—447; Сер­ге­ев В. С. Исто­рия древ­ней Гре­ции. Изд. 3-е. М., 1963. С. 350—379; Mos­sé C. La fin de la dé­moc­ra­tie at­hé­nien­ne. As­pects so­ciaux et po­li­ti­ques du déc­lin de la ci­té grec­que au IVe sièc­le avant J. C. P., 1962 (с подроб­ной биб­лио­гра­фи­ей).
  • 25См. Diog. L. VI. 16 и 18.
  • 26О фор­ми­ро­ва­нии монар­хи­че­ской док­три­ны в Гре­ции IV в. подроб­нее см.: Kaerst J. Stu­dien zur Entwi­cke­lung und theo­re­ti­schen Beg­rün­dung der Mo­nar­chie im Al­ter­tum. Mün­chen, 1898. S. 12—38; Poh­lenz M. Staatsge­dan­ke und Staatsleh­re der Grie­chen. Lpz., 1923. S. 136—156; Sinclair T. A. A His­to­ry of Greek Po­li­ti­cal Thought. L., 1951 (гл. 7—11, pas­sim); спе­ци­аль­но для Исо­кра­та. — Фро­лов Э. Д. Монар­хи­че­ская идея у Исо­кра­та // Про­бле­мы оте­че­ст­вен­ной и все­об­щей исто­рии. [Вып. 1]. Л., 1969. С. 3—20.
  • 27О раз­ви­тии панэл­лин­ской идеи, в осо­бен­но­сти у Исо­кра­та см.: Kessler J. Isok­ra­tes und die pan­hel­le­ni­sche Idee. Pa­der­born, 1911; Wil­cken U. Phi­lipp II. von Ma­ke­do­nien und die pan­hel­le­ni­sche Idee. SB. Ber­lin, 1929. № XVIII. S. 291—318; Бору­хо­вич В. Г. и Фро­лов Э. Д. Пуб­ли­ци­сти­че­ская дея­тель­ность Исо­кра­та // ВДИ. 1969. № 2. С. 206 слл.
  • 28Оба сочи­не­ния по сово­куп­но­сти всех общих при­зна­ков долж­ны быть отне­се­ны к позд­не­му пери­о­ду жиз­ни и твор­че­ства Ксе­но­фон­та. Для «Киро­пе­дии» мы рас­по­ла­га­ем, впро­чем, и пря­мым ука­за­ни­ем: в заклю­чи­тель­ной гла­ве VIII кни­ги упо­ми­на­ет­ся о вос­ста­нии мало­азий­ских сатра­пов про­тив пер­сид­ско­го царя Арта­к­серк­са II (VIII. 7. 4), что дает нам ter­mi­nus post quem — 362/1 г. до н. э. Ср.: Marschall Th. Un­ter­su­chun­gen zur Chro­no­lo­gie der Wer­ke Xe­no­phons. Mün­chen, 1928. S. 51—57; Brei­ten­bach H. R. Указ. соч. Стлб. 1742. Даль­ней­шие попыт­ки уточ­нить вре­мя созда­ния «Киро­пе­дии» (ее отдель­ных частей) — в том чис­ле и те, что были пред­при­ня­ты не так дав­но Эд. Дель­бе­ком (De­le­bec­que Ed. Указ. соч. С. 384 слл.), — убеди­тель­ных резуль­та­тов пока не дали. Что же каса­ет­ся «Гиеро­на», то в его тек­сте нет ника­ких пря­мых ука­за­ний на вре­мя его созда­ния, одна­ко по цело­му ряду несо­мнен­ных при­зна­ков трак­тат дол­жен быть дати­ро­ван вре­ме­нем меж­ду 360 и 355 гг. Подроб­нее об этом сочи­не­нии см. спе­ци­аль­ные ста­тьи: Hatzfeld J. No­te sur la da­te et l’objet du «Hié­ron» de Xé­nop­hon. REC. T. LIX—LX. 1946—1947. P. 57—70; Aal­ders G. I. D. Da­te and In­ten­tion of Xe­no­phon’s Hie­ro // Mne­mo­sy­ne. Se­ries IV. Vol. VI. 1953. Fasc. 3. P. 208—215; Фро­лов Э. Д. Ксе­но­фонт и позд­няя тира­ния // ВДИ. 1969. № 1. С. 108—124.
  • 29Сво­бод­ный, неисто­ри­че­ский харак­тер изло­же­ния «Киро­пе­дии» вер­но пони­ма­ли уже в древ­но­сти. Мож­но ука­зать для при­ме­ра на суж­де­ние Цице­ро­на (в пись­ме к бра­ту Квин­ту — I. 1. 8. 23): «Ксе­но­фонт напи­сал сво­его зна­ме­ни­то­го «Кира» (т. е. «Киро­пе­дию». — Э. Ф.) не исто­ри­че­ски вер­но, а с целью дать кар­ти­ну спра­вед­ли­вой вла­сти, чрез­вы­чай­ная стро­гость кото­рой у фило­со­фа соче­та­ет­ся с ред­кост­ной доб­ротой» (пере­вод В. О. Горен­штей­на). Это не меша­ло и не меша­ет, одна­ко, в новое вре­мя неко­то­рым иссле­до­ва­те­лям ссы­лать­ся на «Киро­пе­дию» для уста­нов­ле­ния исто­ри­че­ских фак­тов, отно­ся­щих­ся к древ­не­во­сточ­ной исто­рии. Ср., одна­ко, поми­мо древ­них, спра­вед­ли­вые заме­ча­ния новей­ших спе­ци­а­ли­стов о псев­до­и­сто­ри­че­ском коло­ри­те «Киро­пе­дии»: Hertlein F. K., Nitsche W. Ein­lei­tung // Xe­no­phons Cy­ro­pä­die. Bd. I. 4. Aufl. B., 1886. S. VI; Дья­ко­нов И. М. Исто­рия Мидии. М.—Л., 1956. С. 28 слл.; Brei­ten­bach H. R. Указ. соч. Стлб. 1709 слл. (систе­ма­ти­че­ский и исчер­пы­ваю­щий обзор все­го отно­ся­ще­го­ся сюда мате­ри­а­ла пер­со­на­жей, собы­тий, обы­ча­ев и уста­нов­ле­ний, состав­ля­ю­щих исто­ри­че­ский фон «Киро­пе­дии»).
  • 30Об этих дого­во­рах см. Xen. Lac. pol. 15. 7.
  • 31Соглас­но антич­ной тра­ди­ции, после кро­ва­вой бит­вы меж­ду гре­ка­ми и македон­ца­ми при Херо­нее (в 338 г.) — бит­вы, кото­рая дока­за­ла пол­ную несо­сто­я­тель­ность рас­че­тов на мир­ное объ­еди­не­ние Элла­ды под эгидою македон­ско­го царя, — Исо­крат покон­чил само­убий­ст­вом (см. Dio­nys. Hal. Isocr. I; Ps.-Plut. Vi­tae X or. P. 837e—f; 838b; In­cer­ti auc­to­ris vi­ta Isocr. P. 105 сл. Dind.). Неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли, прав­да, со скеп­си­сом отно­сят­ся к это­му пре­да­нию, одна­ко, как пока­зал К. Мюн­шер, их недо­ве­рие неоправ­дан­но (Münscher K. Isok­ra­tes // RE. Bd. IX. Hbbd. 18. 1916. Стлб 2219 сл.).
  • 32Наи­бо­лее пол­но кри­ти­че­ская аргу­мен­та­ция была раз­ви­та в работах: Schulz D. De Cy­ro­pae­diae ul­ti­mo ca­pi­te. Hal­le, 1806; Schenkl K. Über die Ech­theit des Epi­logs der Xe­no­phon­ti­schen Ky­ro­pä­die // Neue Jahrbü­cher für Phi­lo­lo­gie und Pae­da­go­gik. Bd. LXXXIII. 1861. S. 540—557; Büch­senschütz B. Xe­no­phon. Jah­res­be­richt // Phi­lo­lo­gus. Bd. XXII. 1865. S. 681.
  • 33См.: Bor­ne­mann F. A. Der Epi­log der Cy­ro­pae­die von Xe­no­phon. Lpz., 1819; Co­bet C. G. Xe­no­phon­tea, I. De Xe­no­phon­tis Cy­ro­pae­diae epi­lo­go // Mne­mo­sy­ne. N. S. Vol. III. 1875. S. 66—72; Eich­ler G. De Cy­ro­pae­diae ca­pi­te extre­mo (VIII, 8). Grim­ma, 1880; Ro­quet­te A. De Xe­no­phon­tis vi­ta. Kö­nigs­berg, 1884. S. 87—91; De­le­bec­que Ed. Указ. соч. С. 405—409; Brei­ten­bach H. R. Указ. соч. Стлб. 1741 сл.
  • ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА
    1303312492 1303322046 1341515196 1367231475 1367489855 1367491626