Pax Romana во «Всеобщей истории» Полибия

В гре­че­ской исто­рио­гра­фии извест­ны три исто­ри­ка, про­из­веде­ния кото­рых отли­ча­ют­ся уни­вер­саль­ным харак­те­ром: Геро­дот, Эфор и Поли­бий. Все трое жили в такие вре­ме­на, когда собы­тия выхо­ди­ли за рам­ки исто­рии отдель­ных наро­дов и при­об­ре­та­ли все­об­щее зна­че­ние. Геро­дот жил и работал в эпо­ху столк­но­ве­ния двух циви­ли­за­ций древ­но­сти, Эфор — в эпо­ху объ­еди­не­ния гре­че­ско­го мира под вла­стью Македо­нии и пред­сто­я­ще­го похо­да гре­ков на Восток, Поли­бий был совре­мен­ни­ком нача­ла рим­ско­го вла­ды­че­ства, когда Запад и элли­ни­сти­че­ский Восток долж­ны были соеди­нить­ся в еди­ное целое. Поэто­му не слу­чай­но Поли­бий назвал свое сочи­не­ние «Все­об­щей исто­ри­ей».

Судь­ба Поли­бия угото­ви­ла ему место посред­ни­ка меж­ду Гре­ци­ей и Римом. Он родил­ся в аркад­ском горо­де Мега­ло­по­ле и про­ис­хо­дил из вли­я­тель­ной семьи: его отец Ликорт был стра­те­гом Ахей­ско­го сою­за. Во вре­мя Третьей Македон­ской вой­ны (171—167 гг. до н. э.), кото­рую рим­ляне вели с македон­ским царем Пер­се­ем, Поли­бий актив­но участ­во­вал в поли­ти­че­ской жиз­ни Гре­ции. После бит­вы при Пидне (168 г. до н. э.), кото­рая под­ве­ла чер­ту под само­сто­я­тель­ным раз­ви­ти­ем гре­че­ско­го мира, Поли­бий вынуж­ден был отпра­вить­ся в Рим в каче­стве залож­ни­ка, где он про­вел шест­на­дцать лет.

В Риме он попал в дом Эми­лия Пав­ла — пол­ко­во­д­ца и победи­те­ля Пер­сея, сына кон­су­ла 216 г. до н. э., тоже Эми­лия Пав­ла, пав­ше­го в бит­ве при Кан­нах. Поли­бий вра­щал­ся в кру­гу вли­я­тель­ных лиц, руко­во­ди­те­лей рим­ско­го государ­ства. Он сде­лал­ся настав­ни­ком и дру­гом Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на, сына Эми­лия Пав­ла. К это­му моло­до­му ари­сто­кра­ту тяго­те­ла интел­лек­ту­аль­ная эли­та тогдаш­не­го Рима. Его друг дет­ства Гай Лелий, пле­мян­ни­ки бра­тья Грак­хи, Тибе­рий и Гай, поэт-сати­рик Гай Луци­лий, гре­че­ский фило­соф-сто­ик Панэтий соста­ви­ли кру­жок, кото­рый во мно­гом опре­де­лял эсте­ти­че­ские вку­сы рим­ско­го обще­ства. Чле­ном это­го «Сци­пи­о­нов­ско­го» круж­ка стал и Поли­бий.

Поли­бий был не толь­ко вос­пи­та­те­лем Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на, но и его сорат­ни­ком. Исто­рик сопро­вож­дал рим­ско­го пол­ко­во­д­ца во всех его воен­ных кам­па­ни­ях: он при­сут­ст­во­вал при взя­тии Кар­фа­ге­на (146 г. до н. э.) и при оса­де испан­ско­го горо­да Нуман­ции (133 г. до н. э.). Гибель вели­ко­го горо­да — Кар­фа­ге­на — запе­чат­ле­на им на стра­ни­цах сво­его про­из­веде­ния.

Поли­бий все­гда ста­рал­ся лич­но озна­ко­мить­ся с теат­ром опи­сы­вае­мых дей­ст­вий: он совер­шил путе­ше­ст­вие через Аль­пы, был в южной Гал­лии, Испа­нии и Ливии. Во вре­мя оса­ды Кар­фа­ге­на Поли­бий полу­чил от Сци­пи­о­на флот для иссле­до­ва­ния бере­гов Афри­ки. После раз­ру­ше­ния рим­ля­на­ми Корин­фа (146 г. до н. э.) Поли­бий взял на себя мис­сию посред­ни­ка меж­ду победи­те­лем Римом и побеж­ден­ной Элла­дой.

Но, отда­вая долж­ное воен­но­му гению рим­лян и при­зна­вая неиз­беж­ность поко­ре­ния ими дру­гих наро­дов, Поли­бий все­гда оста­вал­ся горя­чим эллин­ским пат­риотом: о несча­стьях гре­ков он гово­рил с глу­бо­ким чув­ст­вом состра­да­ния.

«Все­об­щая исто­рия» Поли­бия состо­ит из соро­ка книг. Прав­да, цели­ком сохра­ни­лись толь­ко пер­вые пять. Цель это­го сочи­не­ния — объ­яс­нить, как и поче­му все извест­ные совре­мен­ни­кам Поли­бия зем­ли и наро­ды под­па­ли под власть рим­лян. Этой теме посвя­ще­ны кни­ги III—XXX, кото­рые охва­ты­ва­ют собы­тия с 220 по 168 гг. до н. э. Но для того, чтобы чита­тель луч­ше вос­при­ни­мал основ­ной пред­мет изло­же­ния, Поли­бий пред­по­сы­ла­ет введе­ние (кн. I—II), где он обо­зре­ва­ет пред­ше­ст­ву­ю­щие собы­тия, начи­ная со вре­ме­ни похо­да Пир­ра в Ита­лию и Пер­вой Пуни­че­ской вой­ны. В послед­них деся­ти кни­гах Поли­бий рас­ска­зы­ва­ет о том, как рим­ляне вос­поль­зо­ва­лись сво­ей вла­стью над миром. «Исто­рия» закан­чи­ва­ет­ся 146 г. до н. э., когда были раз­ру­ше­ны Кар­фа­ген и Коринф — глав­ные сопер­ни­ки Рима в Сре­ди­зем­но­мо­рье. Хотя пре­об­ла­даю­щее место в сочи­не­нии Поли­бия зани­ма­ет рим­ская исто­рия, там так­же изла­га­ет­ся исто­рия Гре­ции и Македо­нии, Малой Азии, Егип­та и Кар­фа­ге­на, что при­да­ет про­из­веде­нию уни­вер­саль­ный харак­тер.

Глав­ное вни­ма­ние Поли­бия обра­ще­но на то, чтобы выяс­нить при­чи­ну посте­пен­но­го роста могу­ще­ства Рима и объ­яс­нить факт миро­во­го вла­ды­че­ства рим­лян, кото­рый Поли­бий счи­тал не про­стой слу­чай­но­стью, но есте­ствен­ным и зако­но­мер­ным про­цес­сом, необ­хо­ди­мым след­ст­ви­ем исто­ри­че­ско­го раз­ви­тия. «Осо­бен­ность наше­го труда и уди­ви­тель­ная чер­та наше­го вре­ме­ни, — пишет Поли­бий, — та, что почти все собы­тия мира судь­ба скло­ни­ла в одну сто­ро­ну (Выде­ле­но нами. — О. С.), напра­ви­ла к одной и той же цели» — к гос­под­ству рим­лян.

Так в ходе миро­вой исто­рии Поли­бий усмат­ри­вал некую пла­но­мер­ность: судь­ба скло­ня­ет собы­тия в одну сто­ро­ну, к одной цели, а зна­чит, исто­ри­че­ский про­цесс совер­ша­ет­ся по твер­дым зако­нам.

Како­вы же зако­ны исто­ри­че­ско­го раз­ви­тия в пони­ма­нии Поли­бия?

Поли­бий являл­ся ярким пред­ста­ви­те­лем праг­ма­ти­че­ско­го направ­ле­ния в антич­ной исто­рио­гра­фии, вос­хо­дя­ще­го к сочи­не­нию гре­че­ско­го исто­ри­ка Фукидида¹. Праг­ма­ти­че­ская исто­рия, по Поли­бию, зани­ма­ет­ся судь­ба­ми государств. Это — преж­де все­го исто­рия государ­ст­вен­ная и поли­ти­че­ская. Праг­ма­ти­че­ский под­ход к исто­рии под­ра­зу­ме­ва­ет после­до­ва­тель­ное изло­же­ние собы­тий и уста­нов­ле­ние при­чин­ных свя­зей меж­ду ними. Поэто­му ана­лиз исто­ри­че­ских дан­ных сво­дит­ся у Поли­бия к отве­ту на три вопро­са: «как?», «когда?» и «поче­му?». Он думал о тех, кому необ­хо­ди­мо точ­ное зна­ние, и брал себе за пра­ви­ло не остав­лять ниче­го без разъ­яс­не­ния. Он писал исто­рию для поли­ти­че­ских дея­те­лей и вое­на­чаль­ни­ков, для их прак­ти­че­ской поль­зы.

В силу этих обсто­я­тельств осо­бое вни­ма­ние Поли­бий уде­лял поли­ти­че­ско­му устрой­ству всех опи­сы­вае­мых им государств. Имен­но с пози­ций прак­ти­че­ской поль­зы Поли­бий пытал­ся так­же опре­де­лить иде­аль­ный государ­ст­вен­ный строй. Но в отли­чие от сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков он нахо­дил иде­ал не в дале­ком полу­ми­фи­че­ском про­шлом, как Ари­сто­тель², или в сфе­ре логи­че­ских постро­е­ний, как Пла­тон³, а в совре­мен­ной ему дей­ст­ви­тель­но­сти. Иде­ал для него — это рим­ская государ­ст­вен­ная систе­ма, кото­рая смог­ла не толь­ко высто­ять в жесто­ких пора­же­ни­ях Ган­ни­ба­ло­вой вой­ны, но и под­чи­нить сво­ей вла­сти прак­ти­че­ски весь оби­тае­мый мир.

Вос­при­ем­ник вели­ких дости­же­ний гре­че­ской духов­ной куль­ту­ры и одно­вре­мен­но «друг рим­ско­го наро­да», отда­вав­ший долж­ное поли­ти­че­ской муд­ро­сти его руко­во­ди­те­лей, Поли­бий искал отве­та на вопрос, поче­му про­изо­шло стре­ми­тель­ное воз­вы­ше­ние Рима. Поиск внут­рен­ней при­чи­ны это­го явле­ния кон­кре­ти­зи­ру­ет вопрос. Для Поли­бия «поче­му?» озна­ча­ло «с помо­щью какой кон­сти­ту­ции?». Ведь «важ­ней­шею при­чи­ною успе­ха или неуда­чи в каком бы то ни было пред­при­я­тии, — пола­га­ет Поли­бий (VI. 1. 9. 10), — долж­но почи­тать государ­ст­вен­ное устрой­ство. От него, как от источ­ни­ка, исхо­дят все замыс­лы и пла­ны пред­при­я­тий, от него же зави­сит и осу­щест­вле­ние их».

Имен­но такое пони­ма­ние след­ст­вий и их при­чин при­во­дит Поли­бия к рас­смот­ре­нию государ­ст­вен­но­го устрой­ства рим­лян и выяс­не­нию пре­иму­ществ рим­ской кон­сти­ту­ции над кон­сти­ту­ци­я­ми дру­гих наро­дов, чему он посвя­ща­ет VI кни­гу «Все­об­щей исто­рии». Уни­вер­саль­ность под­хо­да соче­та­ет­ся здесь со стрем­ле­ни­ем к кон­крет­но-исто­ри­че­ско­му ана­ли­зу. Перу гре­че­ско­го исто­ри­ка при­над­ле­жит самое ран­нее дошед­шее до нас систе­ма­ти­че­ское изло­же­ние рим­ско­го государ­ст­вен­но­го устрой­ства. Изло­же­ние дати­ру­ет­ся 150—140 гг. до н. э., но отра­жа­ет ситу­а­цию вре­ме­ни Вто­рой Пуни­че­ской вой­ны (218—201 гг. до н. э.).

Повест­во­ва­ние Поли­бия о рим­ской кон­сти­ту­ции объ­еди­ня­ет в себе два аспек­та: тео­ре­ти­че­ский и прак­ти­че­ский. Начи­на­ет Поли­бий с обще­го рас­суж­де­ния о том, как кон­сти­ту­ции раз­ви­ва­ют­ся и изме­ня­ют­ся. В осно­ву раз­ви­тия кон­сти­ту­ций Поли­бий кла­дет био­ло­ги­че­ский закон рож­де­ния, роста и упад­ка. Каж­дая отдель­ная фор­ма прав­ле­ния рож­да­ет­ся, пере­жи­ва­ет рас­цвет и уга­са­ет в соот­вет­ст­вии с био­ло­ги­че­ским прин­ци­пом. Био­ло­ги­че­ско­му зако­ну соот­вет­ст­ву­ет схе­ма шести тра­ди­ци­он­ных устройств государ­ства, три из кото­рых (цар­ская власть, ари­сто­кра­тия, демо­кра­тия) явля­ют­ся пра­виль­ны­ми, но име­ют тен­ден­цию пере­рож­дать­ся в тира­нию, оли­гар­хию и охло­кра­тию (власть тол­пы). Каж­дая кон­сти­ту­ция про­хо­дит в сво­ем раз­ви­тии все три ста­дии и воз­вра­ща­ет­ся к исход­ной точ­ке раз­ви­тия — прав­ле­нию одно­го чело­ве­ка. «Таков, — заклю­ча­ет Поли­бий (VI. 9. 10), — кру­го­во­рот государ­ст­вен­но­го обще­жи­тия, таков порядок при­ро­ды, соглас­но кото­ро­му фор­мы прав­ле­ния меня­ют­ся, пере­хо­дят одна в дру­гую и сно­ва воз­вра­ща­ют­ся».

Про­хож­де­ние всех есте­ствен­ных ста­дий кон­сти­ту­ци­он­но­го раз­ви­тия обра­зу­ет кон­сти­ту­ци­он­ный цикл (ana­kyk­lo­sis). Но в отли­чие от отдель­ных кон­сти­ту­ций, кон­сти­ту­ци­он­ный цикл сам по себе не име­ет рож­де­ния, рас­цве­та и упад­ка. В объ­яс­не­нии Поли­би­ем сме­ны государ­ст­вен­ных форм как био­ло­ги­че­ско­го про­цес­са явно чув­ст­ву­ет­ся вли­я­ние идей Пла­то­на и Ари­сто­те­ля⁴. И все же не сто­ит пре­уве­ли­чи­вать их вли­я­ние на поли­ти­че­скую тео­рию Поли­бия⁵. Ее ори­ги­наль­ной чер­той явля­ет­ся соеди­не­ние трех (или шести) типов государ­ст­вен­ной вла­сти в еди­ный кон­сти­ту­ци­он­ный цикл и созда­ние после­до­ва­тель­но согла­со­ван­ной тео­рии кон­сти­ту­ци­он­но­го раз­ви­тия⁶. Для Поли­бия исто­рия есть про­цесс раз­ви­тия, но этот про­цесс поме­ща­ет­ся им в жест­ко запро­грам­ми­ро­ван­ные цик­ли­че­ские рам­ки и рас­смат­ри­ва­ет­ся как дви­же­ние под воздей­ст­ви­ем био­ло­ги­че­ских зако­но­мер­но­стей. Эво­лю­ция форм государ­ства явля­ет­ся, таким обра­зом, внеш­ней фор­мой исто­ри­че­ско­го дви­же­ния.

Мож­но ли най­ти выход из фаталь­но­го про­цес­са пере­рож­де­ния про­стых государ­ст­вен­ных форм? Стрем­ле­ние отве­тить на этот вопрос при­во­дит Поли­бия к рас­смот­ре­нию сме­шан­ной кон­сти­ту­ции и ее соот­но­ше­ния с кон­сти­ту­ци­он­ным цик­лом.

Нахо­дил ли Поли­бий про­яв­ле­ние сме­шан­ной кон­сти­ту­ции в исто­рии? Пер­вым вопло­ще­ни­ем сме­шан­ной кон­сти­ту­ции он счи­тал государ­ст­вен­ное устрой­ство Спар­ты вре­мен Ликур­га. «Ликург… соеди­нил все пре­иму­ще­ства наи­луч­ших форм прав­ле­ния, чтобы ни одна из них не раз­ви­ва­лась сверх меры и через то не извра­ща­лась в род­ст­вен­ную ей обрат­ную фор­му, чтобы все они сдер­жи­ва­лись в про­яв­ле­нии свойств вза­им­ным про­ти­во­дей­ст­ви­ем и ни одна не тяну­ла бы в свою сто­ро­ну…, чтобы таким обра­зом государ­ство неиз­мен­но пре­бы­ва­ло в состо­я­нии рав­но­мер­но­го коле­ба­ния и рав­но­ве­сия (Выде­ле­но нами. — О. С.), напо­до­бие иду­ще­го про­тив вет­ра кораб­ля» (Po­lyb. VI. 10. 6—7)⁷. «Вза­им­ное про­ти­во­дей­ст­вие» и «рав­но­ве­сие» для Поли­бия — основ­ные усло­вия суще­ст­во­ва­ния сме­шан­ной кон­сти­ту­ции. Мысль, кото­рая уже наме­ча­лась у Ари­сто­те­ля⁸, здесь выска­за­на со всей опре­де­лен­но­стью.

Зави­си­мость рас­суж­де­ний Поли­бия от взглядов его пред­ше­ст­вен­ни­ков, Пла­то­на и Ари­сто­те­ля, несо­мнен­на. Но не сле­ду­ет пред­став­лять ее упро­щен­но. Дело в том, что тео­рия сме­шан­но­го государ­ст­вен­но­го устрой­ства была вос­при­ня­та сто­и­ка­ми, кото­рые виде­ли в сме­ше­нии народ­ной вла­сти, цар­ской вла­сти и вла­сти луч­ших людей наи­луч­шую фор­му прав­ле­ния (Diog. Laert. VII. 131). К середине II в. до н. э. эта тео­рия была уже доста­точ­но общим местом в поли­ти­че­ских и фило­соф­ских уче­ни­ях⁹, поэто­му труд­но опре­де­лить, что и в каком объ­е­ме заим­ст­во­вал Поли­бий у сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков. Вопрос об источ­ни­ках поли­ти­че­ской тео­рии Поли­бия ослож­ня­ет­ся и тем, что он работал в век фило­соф­ско­го эклек­тиз­ма. Тем не менее, его вряд ли мож­но рас­смат­ри­вать толь­ко как эпи­го­на вели­ких гре­че­ских фило­со­фов про­шло­го.

Как соот­но­сит­ся сме­шан­ная кон­сти­ту­ция с кон­сти­ту­ци­он­ным цик­лом? Не нахо­дят­ся ли они в про­ти­во­ре­чии, так как сме­шан­ная кон­сти­ту­ция пред­по­ла­га­ет проч­ность государ­ст­вен­но­го устрой­ства, а само суще­ст­во­ва­ние цик­ла пред­по­ла­га­ет неиз­беж­ность сме­ны состав­ля­ю­щих его кон­сти­ту­ций¹⁰? Зна­ком­ство Поли­бия с исто­ри­ей при­ве­ло его к мыс­ли о суще­ст­во­ва­нии пери­о­дов ста­биль­но­сти, кото­рые харак­те­ри­зо­ва­лись сме­шан­ным прав­ле­ни­ем с уча­сти­ем раз­лич­ных соци­аль­ных сло­ев обще­ства. Отсюда Поли­бий делал тео­ре­ти­че­ский вывод, что сме­шан­ная кон­сти­ту­ция, уста­нав­ли­вая рав­но­ве­сие, обес­пе­чи­ва­ет устой­чи­вость кон­сти­ту­ци­он­но­му цик­лу, при­оста­нав­ли­вая дей­ст­вие сил, веду­щих к его изме­не­нию. Таким обра­зом, сме­шан­ная кон­сти­ту­ция впи­сы­ва­ет­ся в кон­сти­ту­ци­он­ный цикл, явля­ясь не толь­ко куль­ми­на­ци­ей его раз­ви­тия, но и свое­об­раз­ным тор­мо­зом, при­во­дя­щим цир­ку­ляр­ное дви­же­ние к более плав­ным и замед­лен­ным пере­хо­дам¹¹.

Отно­си­тель­ной ста­биль­но­сти поли­ти­че­ский строй может достичь толь­ко при рав­но­ве­сии эле­мен­тов про­стых хоро­ших кон­сти­ту­ций: цар­ской вла­сти, ари­сто­кра­тии и демо­кра­тии. Это и есть луч­шее государ­ст­вен­ное устрой­ство (mik­te), вопло­ще­ни­ем кото­ро­го для Поли­бия была рим­ская кон­сти­ту­ция. Цар­ская власть в ней пред­став­ле­на кон­су­ла­ми и маги­ст­ра­та­ми, ари­сто­кра­ти­че­ское нача­ло заклю­че­но в сена­те, а демо­кра­ти­че­ское — в народ­ном собра­нии. Все эти три орга­на вла­сти рас­смат­ри­ва­ют­ся Поли­би­ем (VI. 11. 12) в нераз­рыв­ном един­стве. Имея опре­де­лен­ные функ­ции, они тем не менее неред­ко всту­па­ли в кон­флик­ты друг с дру­гом по самым раз­но­об­раз­ным вопро­сам. Но в подав­ля­ю­щем боль­шин­стве слу­ча­ев воз­ни­каю­щие про­ти­во­ре­чия кон­ча­лись ком­про­мис­са­ми, что спо­соб­ст­во­ва­ло сохра­не­нию обще­ст­вен­ной ста­биль­но­сти.

Соеди­не­ние трех вла­стей в еди­ном поли­ти­че­ском орга­низ­ме не озна­ча­ет для Поли­бия их про­стое меха­ни­че­ское сме­ше­ние. Иде­ал, каким явля­ет­ся рим­ское государ­ство, достиг­нут рав­но­ве­си­ем трех орга­нов вла­сти и их вза­им­ным сдер­жи­ва­ни­ем. Имен­но мате­ри­ал живой рим­ской исто­рии поз­во­лил Поли­бию при­дать закон­чен­ный вид тео­рии сме­шан­но­го государ­ст­вен­но­го устрой­ства, кото­рую он знал по трудам сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков.

«…Не труд­но пред­ска­зать буду­щее на осно­ва­нии про­шло­го», — так объ­яс­ня­ет Поли­бий (VI. 3. 3) свой инте­рес к про­шло­му гре­че­ских государств, исто­рии кото­рых он каса­ет­ся вскользь в VI кни­ге. Это заме­ча­ние пред­став­ля­ет для нас осо­бую важ­ность, так как здесь заклю­че­на основ­ная мето­ди­че­ская уста­нов­ка исто­ри­ка: преж­де, чем гово­рить о совре­мен­ном состо­я­нии дел, сле­ду­ет обра­тить­ся к нача­лам государ­ства, кото­ры­ми, по утвер­жде­нию Поли­бия (VI. 47. 1), явля­ют­ся обы­чаи и зако­ны. Это заме­ча­ние в рав­ной мере отно­сит­ся и к Риму: «…Тре­бу­ет­ся необык­но­вен­ное вни­ма­ние и тща­тель­ность изыс­ка­ния от того, кто захо­тел бы ясно пред­ста­вить себе отли­чи­тель­ные чер­ты рим­ско­го государ­ства» (Po­lyb. VI. 3. 4). Несо­мнен­но, что опи­са­нию рим­ской кон­сти­ту­ции вре­мен Вто­рой Пуни­че­ской вой­ны в сочи­не­нии Поли­бия пред­ше­ст­во­ва­ла утра­чен­ная «Архео­ло­гия», кото­рая долж­на была пока­зать кон­сти­ту­ци­он­ные изме­не­ния в Риме с древ­ней­ших вре­мен, при­вед­шие к уста­нов­ле­нию mik­te¹².

Из сохра­нив­ших­ся в VI кни­ге отдель­ных заме­ча­ний, обоб­щаю­щих опыт кон­сти­ту­ци­он­но­го раз­ви­тия Рима, мож­но заклю­чить, что рим­ское государ­ство явля­лось для Поли­бия государ­ст­вом с наи­бо­лее «есте­ствен­ной» эво­лю­ци­ей. Рим не избе­жал борь­бы, сопро­вож­дав­шей ста­нов­ле­ние и раз­ви­тие сме­шан­ной кон­сти­ту­ции: она скла­ды­ва­лась не путем рас­суж­де­ний поли­ти­че­ских дея­те­лей — ее фун­да­мент был зало­жен мно­го­чис­лен­ны­ми вой­на­ми и труда­ми кол­лек­ти­ва, при­чем полез­ное рим­ляне «позна­ва­ли и усва­и­ва­ли себе каж­дый раз в самих пре­врат­но­стях судь­бы» (Po­lyb. VI. 10. 13). В цен­тре вни­ма­ния утра­чен­но­го исто­ри­че­ско­го экс­кур­са, несо­мнен­но, были обы­чаи и зако­ны Рима, сфор­ми­ро­вав­шие жиз­не­спо­соб­ный поли­ти­че­ский орга­низм. Замы­сел Поли­бия, по всей види­мо­сти, сво­дил­ся к тому, чтобы на при­ме­рах про­шло­го пока­зать, как рим­ская кон­сти­ту­ция посте­пен­но про­хо­ди­ла через ран­ние ста­дии кон­сти­ту­ци­он­но­го цик­ла и достиг­ла совер­шен­ства ко вре­ме­ни Ган­ни­ба­ло­вой вой­ны.

Како­вы же были ран­ние ста­дии рим­ско­го кон­сти­ту­ци­он­но­го цик­ла? Где тот рубеж, кото­рый отде­лял для Поли­бия предыс­то­рию рим­ской кон­сти­ту­ции от той фор­мы, в кото­рой урав­но­ве­ше­ны эле­мен­ты про­стых кон­сти­ту­ций — цар­ской вла­сти, ари­сто­кра­тии и демо­кра­тии? Отве­тить на эти вопро­сы помо­га­ет текст, кото­рый сле­ду­ет за утра­чен­ной «Архео­ло­ги­ей»: «…От пере­хо­да Ксерк­са в Элла­ду… трид­цать лет спу­стя, за все это вре­мя, извест­ное нам в точ­но­сти пре­крас­ней­шее, во всех частях завер­шен­ное устрой­ство суще­ст­во­ва­ло у рим­лян во вре­ме­на Ган­ни­ба­ла, откуда мы и сде­ла­ли насто­я­щее отступ­ле­ние» (Po­lyb. VI. 11. 1). Ста­но­вит­ся оче­вид­ным, что рубе­жом в раз­ви­тии рим­ской кон­сти­ту­ции ста­ло вре­мя, насту­пив­шее спу­стя трид­цать лет после втор­же­ния Ксерк­са в Гре­цию (480 г. до н. э.), то есть 450 г. до н. э. Ско­рее все­го, этой датой кон­ча­лась и «Архео­ло­гия» Поли­бия¹³.

Итак, вопло­ще­ни­ем сме­шан­ной кон­сти­ту­ции для Поли­бия был сам Рим, чем он и объ­яс­ня­ет внеш­не­по­ли­ти­че­ские успе­хи Рим­ской рес­пуб­ли­ки. Но поче­му имен­но рим­ля­нам уда­лось создать, в пред­став­ле­нии Поли­бия, ста­биль­ную поли­ти­че­скую струк­ту­ру? «Важ­ней­шее пре­иму­ще­ство рим­ско­го государ­ства, — пишет Поли­бий (IV. 56. 6—9), — состо­ит в воз­зре­ни­ях рим­лян на богов. То самое, что осуж­да­ет­ся у дру­гих наро­дов, имен­но бого­бо­язнь, у рим­лян состав­ля­ет осно­ву государ­ства. Оно у них обле­ка­ет­ся в столь гроз­ные фор­мы и в такой мере про­хо­дит в част­ную и государ­ст­вен­ную жизнь, что невоз­мож­но идти даль­ше в этом направ­ле­нии». Для обо­зна­че­ния осо­бо­го свой­ства рим­ско­го харак­те­ра Поли­бий употре­бил сло­во «бого­бо­язнь» (dei­si­dai­mo­nia), кото­рое вызы­ва­ло иро­ни­че­ское отно­ше­ние у его совре­мен­ни­ков-гре­ков.

Бла­го­го­вей­ный страх перед боже­ст­вом для про­све­щен­ных гре­ков был при­зна­ком суе­ве­рия, нера­зум­но­го почи­та­ния боже­ст­вен­ной силы, что ска­зы­ва­лось в пре­уве­ли­чен­ном соблюде­нии риту­аль­ных пред­пи­са­ний. Одна­ко Поли­бий не побо­ял­ся пред­ста­вить рим­ский народ в таком непри­вле­ка­тель­ном для его совре­мен­ни­ков све­те. По убеж­де­нию Поли­бия, «бого­бо­язнь» — имен­но тот отли­чи­тель­ный при­знак, кото­рый спла­чи­ва­ет рим­лян в государ­ство и сим­во­ли­зи­ру­ет их твер­дость в рели­гии. Исправ­но дей­ст­ву­ю­щий рели­ги­оз­ный порядок, в гла­зах Поли­бия, отли­чал рим­лян от дру­гих наро­дов, и преж­де все­го от гре­ков. Это­му поряд­ку Поли­бий при­пи­сы­ва­ет глу­бо­кое воздей­ст­вие на поведе­ние рим­лян, а зна­чит, и на успе­хи их государ­ства¹⁴.

Исто­рия оби­тае­мо­го мира, в пред­став­ле­нии Поли­бия, обре­ла един­ство под вла­стью Рима, кото­рый быст­ро пре­вра­щал­ся в центр Сре­ди­зем­но­мо­рья. Создан­ная Поли­би­ем римо­цен­три­че­ская кон­цеп­ция все­об­щей исто­рии соот­вет­ст­во­ва­ла пред­став­ле­ни­ям самих рим­лян о роли их государ­ства, но была не един­ст­вен­ным пред­став­ле­ни­ем о воз­мож­ном цен­тре Сре­ди­зем­но­мор­ско­го мира.

С этой точ­ки зре­ния инте­рес­но, с кем и по каким пово­дам поле­ми­зи­ро­вал Поли­бий. Поле­ми­че­ские отступ­ле­ния при­сут­ст­ву­ют во всех кни­гах его сочи­не­ния, но осо­бое место зани­ма­ет XII кни­га. И хотя Поли­бия преж­де все­го инте­ре­су­ет пери­од с 220 по 146 г. до н. э., пафос его поле­ми­ки направ­лен про­тив сици­лий­ско­го исто­ри­ка Тимея (356—260 гг. до н. э.), кото­рый умер за сорок лет до опи­сы­вае­мых Поли­би­ем собы­тий. Чем объ­яс­ня­ет­ся такое вни­ма­ние к лич­но­сти и трудам Тимея? Если для антич­но­го исто­ри­ка поле­ми­ка с пред­ше­ст­вен­ни­ка­ми все­гда была сред­ст­вом уста­нов­ле­ния надеж­ных свиде­тельств и дости­же­ния исти­ны, то кри­ти­ка Тимея была про­дик­то­ва­на явно ины­ми сооб­ра­же­ни­я­ми.

Сре­ди раз­но­го рода обви­не­ний в отно­ше­нии Тимея, у Поли­бия про­скаль­зы­ва­ют неосо­знан­ные похва­лы в его адрес. Выяс­ня­ет­ся, что Тимей был ода­рен спо­соб­но­стью к все­сто­рон­не­му зна­нию и писал исто­рию с боль­шим при­ле­жа­ни­ем (Po­lyb. XII. 27a. 3). Более того, есть область, в кото­рой Тимей пре­взо­шел всех исто­ри­ков (и это­го не может не при­знать Поли­бий): точ­ность изыс­ка­ний в лето­ис­чис­ле­нии (XII. 10. 4). Тимей соста­вил срав­ни­тель­ные спис­ки эфо­ров и спар­тан­ских царей, сопо­ста­вил име­на афин­ских архон­тов и олим­пий­ских победи­те­лей, то есть создал еди­ную хро­но­ло­ги­че­скую систе­му, что, несо­мнен­но, обес­пе­чи­ло ему проч­ное место в ряду исто­ри­ков древ­но­сти. Поли­бий (XII. 25c. 1) заме­ча­ет, что Тимей поль­зу­ет­ся боль­шим дове­ри­ем у чита­те­лей. Все это свиде­тель­ст­ву­ет в поль­зу того, что Тимей был серь­ез­ным и авто­ри­тет­ным исто­ри­ком и имел обшир­ную ауди­то­рию (Po­lyb. 26d. 1).

Тем не менее, у Поли­бия он под­вер­га­ет­ся бес­по­щад­ной кри­ти­ке. Поли­бий упре­ка­ет Тимея в том, что тот пишет о вещах, кото­рых сам тол­ком не зна­ет, так как часто быва­ет недо­ста­точ­но осве­дом­лен. Но даже о том, что Тимей наблюдал сам, он сооб­ща­ет невер­ные изве­стия, при­чем дела­ет это нароч­но. И здесь Поли­бий (XII. 7. 1, 12. 6—7) обви­ня­ет Тимея в самом страш­ном гре­хе для исто­ри­ка: в при­стра­стии и в пред­на­ме­рен­ном иска­же­нии исти­ны. Такая харак­те­ри­сти­ка Тимея долж­на была утвер­дить за ним сла­ву лжи­во­го и непро­све­щен­но­го писа­те­ля и, в конеч­ном ито­ге, уни­что­жить его как исто­ри­ка.

Зачем пона­до­би­лось Поли­бию тра­тить столь­ко крас­но­ре­чия на дис­креди­та­цию Тимея? Ответ мож­но най­ти в сочи­не­нии само­го Поли­бия (XII. 26b. 4): «Тимей… вся­че­ски силит­ся дока­зать, что Сици­лия важ­нее всей Элла­ды, что исто­рия Сици­лии мно­го зна­чи­тель­нее и слав­нее исто­рии все­го мира…» Таким обра­зом, ста­но­вит­ся ясным, что за пол­ве­ка до Поли­бия сици­лий­ский исто­рик создал свою кон­цеп­цию все­мир­ной исто­рии и пред­ло­жил Сици­лию на роль поли­ти­че­ско­го и куль­тур­но­го лиде­ра Сре­ди­зем­но­мо­рья. Эта кон­цеп­ция не мог­ла устро­ить Поли­бия преж­де все­го как бал­кан­ско­го гре­ка¹⁵, а так­же как авто­ра иной, создан­ной в новых исто­ри­че­ских усло­ви­ях, кар­ти­ны раз­ви­тия Сре­ди­зем­но­мор­ско­го мира, цен­тром кото­рой была уже Рим­ская рес­пуб­ли­ка. В эпо­ху Поли­бия Pax Ro­ma­na ста­но­ви­лась исто­ри­че­ской реаль­но­стью, хотя отдель­ные рай­о­ны, в том чис­ле Сици­лия, сохра­ня­ли свое свое­об­ра­зие и гор­ди­лись сво­ей исто­ри­ей.

Поле­ми­ка с Тиме­ем, по-види­мо­му, слу­жи­ла одной цели: кон­цеп­ция Тимея долж­на была рас­чи­стить место для поли­би­е­ва римо­цен­триз­ма.

«Друг рим­ско­го наро­да» был бес­по­ща­ден и к рим­ским исто­ри­кам (Po­lyb. I. 14. 1—3, III. 9. 1—5), хотя в целом они инте­ре­со­ва­ли его мень­ше, чем гре­че­ские. Авл Посту­мий Аль­бин — анна­лист стар­ше­го поко­ле­ния и совре­мен­ник Поли­бия — обра­тил на себя вни­ма­ние тем, что заду­мал напи­сать поли­ти­че­скую исто­рию (Po­lyb. XXXIX. 12. 4), став тем самым неволь­ным сопер­ни­ком Поли­бия. Поли­бий (XXXIX. 12. 2) харак­те­ри­зу­ет его как чело­ве­ка «пусто­го, болт­ли­во­го и вели­чай­ше­го само­хва­ла». Прав­да, при­чи­на непри­яз­ни к Аль­би­ну кро­ет­ся в его анти­гре­че­ской, а точ­нее, антиа­хей­ской пози­ции. Когда в Рим при­бы­ло посоль­ство от ахей­цев с хода­тай­ст­вом за обви­ня­е­мых элли­нов, Авл Посту­мий Аль­бин как прин­цепс сена­та высту­пил про­тив осво­бож­де­ния обви­ня­е­мых, повли­яв на реше­ние сена­та (Po­lyb. XXXIII. 1. 5). Так, лич­ная непри­язнь ока­зы­ва­ет­ся для Поли­бия решаю­щей при харак­те­ри­сти­ке того или ино­го исто­ри­ка и его сочи­не­ния, что поз­во­ля­ет усо­мнить­ся в объ­ек­тив­но­сти его оцен­ки сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков.

Таким обра­зом, все, о чем пишет Поли­бий, под­чи­не­но одной идее — Pax Ro­ma­na, — ста­но­вив­шей­ся исто­ри­че­ской реаль­но­стью в Сре­ди­зем­но­мо­рье во II в. до н. э. Эта идея полу­чи­ла тео­ре­ти­че­ское обос­но­ва­ние и лите­ра­тур­ное оформ­ле­ние на стра­ни­цах «Все­об­щей исто­рии». Для дости­же­ния постав­лен­ной цели Поли­бий исполь­зо­вал все сред­ства: от созда­ния строй­ной тео­рии сме­шан­ной кон­сти­ту­ции, вопло­тив­шей­ся в поли­ти­че­ской прак­ти­ке Рим­ской рес­пуб­ли­ки, до нис­про­вер­же­ния взглядов пред­ше­ст­вен­ни­ков, видев­ших судь­бу мира в ином све­те и в иных руках.