Луций Корнелий Сулла Счастливый: личность в истории

Фигу­ра зна­ме­ни­то­го дея­те­ля эпо­хи позд­ней рес­пуб­ли­ки, победи­те­ля Мит­ри­да­та и Мария, зло­го гения Афин, дик­та­то­ра 82—79 гг., одно­го из «стро­и­те­лей» Рим­ской импе­рии Луция Кор­не­лия Сул­лы ещё в древ­но­сти при­вле­ка­ла вни­ма­ние мно­гих исто­ри­ков. Дела это­го необыч­но­го чело­ве­ка в опре­де­лён­ной сте­пе­ни повли­я­ли на ход рим­ской исто­рии, а сам он был вклю­чён в раз­ряд т. н. «вели­ких лич­но­стей». Есть смысл даже гово­рить о «фено­мене Сул­лы», если исполь­зо­вать это выра­же­ние, ведь дик­та­тор вызы­вал раз­ные чув­ства уже у сво­их совре­мен­ни­ков. Рим­ский исто­рик Вел­лей Патер­кул, кото­ро­го с Сул­лой разде­ля­ли чуть более полу­ве­ка, писал: «Я думаю, что этот чело­век являл при­мер наи­выс­шей двой­ст­вен­но­сти и про­ти­во­ре­чи­во­сти духа» (II, 25, 3). Имен­но про­ти­во­ре­чи­вая нату­ра Сул­лы зани­ма­ла умы антич­ных авто­ров, застав­ляя их писать о его лич­но­сти боль­ше, чем о его делах. В свя­зи с этим у совре­мен­но­го исто­ри­ка есть все осно­ва­ния изу­чать не толь­ко воен­но-государ­ст­вен­ную дея­тель­ность Сул­лы, но и попы­тать­ся иссле­до­вать его «фено­мен», разо­брать­ся в лич­но­сти это­го чело­ве­ка, опре­де­лить моти­вы его дея­тель­но­сти.

Исто­рио­гра­фия

«Фено­мен Сул­лы» инте­ре­со­вал мно­гих иссле­до­ва­те­лей антич­но­сти, одна­ко до сих пор эта исто­ри­че­ская фигу­ра оста­ёт­ся зага­доч­ной. В под­твер­жде­ние это­му мож­но при­ве­сти несколь­ко при­ме­ров из исто­рио­гра­фии.

Авто­ри­тет­ный немец­кий исто­рик XIX в. Тео­дор Момм­зен в сво­ей извест­ной рабо­те «Исто­рия Рима» писал сле­дую­щее: «Потом­ство не оце­ни­ло по досто­ин­ству ни лич­но­сти Сул­лы, ни его реформ; оно неспра­вед­ли­во к людям, иду­щим про­тив пото­ка вре­ме­ни. В дей­ст­ви­тель­но­сти же Сул­ла — одно из пора­зи­тель­ней­ших явле­ний в исто­рии…»¹. Момм­зен рисо­вал Сул­лу искрен­ним «рестав­ра­то­ром» рес­пуб­ли­ки, кото­рый защи­щал ари­сто­кра­тию и не помыш­лял о лич­ной вла­сти².

Рос­сий­ский исто­рик нача­ла XX в. Р. Ю. Вип­пер отво­дил дик­та­ту­ре Сул­лы опре­де­ля­ю­щую роль в исто­рии позд­ней рес­пуб­ли­ки, счи­тая его пер­вым рим­ским импе­ра­то­ром: «…Вся кар­ти­на импе­ра­тор­ства вплоть до игры рес­пуб­ли­кан­ски­ми сим­во­ла­ми уже была осу­щест­вле­на Сул­лою»³. В поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти Сул­лы Вип­пер усмат­ри­вал вли­я­ние элли­ни­сти­че­ско­го Восто­ка⁴. Сам же Сул­ла полу­чил при­зна­ние как «зага­доч­ный чело­век, кото­ро­му выпа­ли на долю такие неправ­до­по­доб­ные успе­хи»⁵. М. И. Ростов­цев, дру­гой извест­ный рос­сий­ский исто­рик пер­вой поло­ви­ны XX в., отме­чал, что «рефор­мы Сул­лы в зна­чи­тель­ной сво­ей части, несо­мнен­но, под­гото­ви­ли строй буду­ще­го прин­ци­па­та»⁶. «Неяс­ным, — писал Ростов­цев, — конеч­но, оста­нет­ся вопрос, доби­вал­ся ли Сул­ла вла­сти для про­веде­ния сво­ей рефор­мы или про­во­дил рефор­мы для укреп­ле­ния сво­ей вла­сти. Такие вопро­сы инди­виду­аль­ной пси­хо­ло­гии, как они ни важ­ны, по мое­му мне­нию, науч­но и мето­до­ло­ги­че­ски нераз­ре­ши­мы»⁷. В совет­ской исто­рио­гра­фии наи­бо­лее инте­рес­ные оцен­ки Сул­ла полу­чил в работах В. С. Сер­ге­е­ва (Москва), С. И. Ковалё­ва (Ленин­град), Н. А. Маш­ки­на (Москва), С. Л. Утчен­ко (Москва) и А. Б. Его­ро­ва (Ленин­град). Эти оцен­ки име­ют мно­го обще­го, так как пере­чис­лен­ные исто­ри­ки ана­ли­зи­ро­ва­ли дея­тель­ность Сул­лы с пози­ций марк­сиз­ма. Все они под­чёр­ки­ва­ли боль­шую роль наём­ной армии как глав­но­го орудия воен­но­го пере­во­рота.

В. С. Сер­ге­ев в сво­их «Очер­ках по исто­рии Древ­не­го Рима» (вто­рая поло­ви­на 1930-х годов) харак­те­ри­зо­вал Сул­лу как пред­ше­ст­вен­ни­ка буду­щих импе­ра­то­ров, с кото­ро­го нача­лась эпо­ха воен­ных дик­та­тур: «Исто­ри­че­ское зна­че­ние сул­лан­ско­го пере­во­рота чрез­вы­чай­но вели­ко… Субъ­ек­тив­но пре­сле­дуя рестав­ра­тор­ские цели, объ­ек­тив­но Сул­ла зало­жил осно­ву новой поли­ти­че­ской орга­ни­за­ции»⁸. Отстав­ку Сул­лы Сер­ге­ев объ­яс­ня­ет тем, что «он, по его убеж­де­нию, выпол­нил основ­ную зада­чу, ради кото­рой ему была вру­че­на дик­та­тор­ская власть, — вос­ста­нов­ле­ние государ­ст­вен­но­го поряд­ка»⁹. С. И. Ковалёв в труде «Исто­рия Рима» (1948) счи­тал Сул­лу «пер­вым импе­ра­то­ром в новом, а не в рес­пуб­ли­кан­ском зна­че­нии это­го сло­ва»¹⁰. «Власть Сул­лы носи­ла чисто воен­ный харак­тер… — писал Ковалёв. — Она была дик­та­ту­рой клас­са рим­ских рабо­вла­дель­цев, пре­иму­ще­ст­вен­но ноби­ли­те­та, для кото­ро­го слу­жи­ла сред­ст­вом борь­бы с рево­лю­ци­он­но-демо­кра­ти­че­ским дви­же­ни­ем»¹¹. «Под фла­гом рестав­ра­ции сена­тор­ской рес­пуб­ли­ки Сул­ла укреп­лял свою лич­ную дик­та­ту­ру»¹². Одна­ко режим Сул­лы имел слиш­ком узкую соци­аль­ную базу, что заста­ви­ло дик­та­то­ра отка­зать­ся от вла­сти, огра­ни­чив­шись толь­ко поли­ти­че­ским вли­я­ни­ем¹³.

Н. А. Маш­кин так­же счи­тал дик­та­ту­ру Сул­лы «пер­вой попыт­кой утвер­дить в Риме монар­хи­че­скую власть»: «Он впер­вые в Риме под вли­я­ни­ем элли­ни­сти­че­ских тео­рий и обы­ча­ев стре­мил­ся най­ти рели­ги­оз­ное обос­но­ва­ние сво­ей вла­сти. Но если рефор­мы Сул­лы и соот­вет­ст­во­ва­ли инте­ре­сам ноби­ли­те­та, то еди­но­лич­ное его прав­ле­ние … не сов­па­да­ло с целя­ми и зада­ча­ми выс­шей ари­сто­кра­тии. Это обсто­я­тель­ство и послу­жи­ло … глав­ной при­чи­ной отка­за Сул­лы от вла­сти…»¹⁴.

С. Л. Утчен­ко отри­цал, что Сул­ла был пер­вым рим­ским импе­ра­то­ром, тем более насто­я­щим монар­хом, как пола­гал фран­цуз­ский исто­рик Жером Кар­ко­пи­но¹⁵. «Его клас­со­вые пози­ции ясны: он был защит­ни­ком инте­ре­сов сенат­ской ари­сто­кра­тии, — писал С. Л. Утчен­ко. — Про­ведён­ные им рефор­мы воз­вра­ща­ли Рим к дограк­хан­ским вре­ме­нам. Основ­ная же сла­бость его поли­ти­ки состо­я­ла в том, что он, исполь­зуя новые мето­ды и при­ё­мы поли­ти­че­ской борь­бы (опо­ра на наём­ную армию, бес­сроч­ная дик­та­ту­ра), стре­мил­ся воз­ро­дить уже отжив­шую поли­ти­че­скую фор­му: прав­ле­ние сенат­ской оли­гар­хии»¹⁶.

Рос­сий­ский исто­рик А. Б. Его­ров, изу­чав­ший дея­тель­ность Сул­лы, под­чёр­ки­вал: «Оцен­ка Сул­лы и его дея­тель­но­сти пред­став­ля­ет нема­лые труд­но­сти. Это едва ли не самая про­ти­во­ре­чи­вая фигу­ра позд­ней рес­пуб­ли­ки, дей­ст­во­вав­шая в момент, когда государ­ство нахо­ди­лось на пере­пу­тье и кон­сер­ва­тив­ная и дина­мич­ная тен­ден­ции урав­но­ве­ши­ва­лись»¹⁷. Сам Его­ров пола­гал, что исто­ри­че­ская роль Сул­лы заклю­ча­лась в сле­дую­щем: «Дик­та­ту­ра Сул­лы ста­ла раз­ви­ти­ем еди­но­лич­ной вла­сти и уси­ле­ни­ем монар­хи­че­ской тен­ден­ции. Одно­вре­мен­но с этим транс­фор­ма­ция рес­пуб­ли­ки в монар­хию была во мно­гом при­оста­нов­ле­на, а пози­ции опти­ма­тов упро­че­ны. Дик­та­ту­ра не лик­види­ро­ва­ла про­ти­во­ре­чий, а, наобо­рот, толь­ко обост­ри­ла их…»¹⁸.

Нако­нец, совре­мен­ный евро­пей­ский исто­рик Фран­с­уа Инар (про­фес­сор Канн­ско­го ун-та, Фран­ция) пола­га­ет, что Сул­ла «явля­ет­ся послед­ним пред­ста­ви­те­лем ари­сто­кра­тии, очень доро­жа­щей тра­ди­ци­я­ми… Всё в поведе­нии Сул­лы отсы­ла­ет к соци­аль­ной и поли­ти­че­ской прак­ти­ке толь­ко что закон­чив­ше­го­ся века»¹⁹. Инар так­же отри­ца­ет, что дик­та­тор был пер­вым импе­ра­то­ром: «…Сул­ла, искренне верив­ший, что он новый осно­ва­тель Рима, тот, кто помо­жет Горо­ду узнать новую эру рав­но­ве­сия и про­цве­та­ния, в конеч­ном ито­ге явля­ет­ся толь­ко послед­ним насто­я­щим рес­пуб­ли­кан­ским лиде­ром, но лиде­ром рес­пуб­ли­ки, невоз­мож­ность суще­ст­во­ва­ния кото­рой он сам пока­зал»²⁰. Итак, уже крат­кий обзор исто­рио­гра­фии пока­зы­ва­ет, насколь­ко про­ти­во­ре­чи­вую оцен­ку полу­чил Сул­ла в трудах новых и новей­ших иссле­до­ва­те­лей. Как вид­но из обзо­ра, глав­ное про­ти­во­ре­чие в оцен­ке Сул­лы сле­дую­щее: иссле­до­ва­те­ли не могут при­ми­рить авто­ри­тар­ный харак­тер дей­ст­вий и режи­ма Сул­лы с его ари­сто­кра­ти­че­ской про­грам­мой. Отсут­ст­вие еди­но­го мне­ния о Сул­ле ещё раз свиде­тель­ст­ву­ет о необ­хо­ди­мо­сти тща­тель­но­го ана­ли­за источ­ни­ков и выне­се­ния объ­ек­тив­но­го суж­де­ния об исто­ри­че­ской роли это­го чело­ве­ка.

Антич­ная тра­ди­ция

Образ Сул­лы в исто­рио­гра­фии антич­но­сти такой же про­ти­во­ре­чи­вый, как и в совре­мен­ной. В дан­ном слу­чае целе­со­об­раз­но при­ве­сти наи­бо­лее инте­рес­ные оцен­ки древ­них авто­ров.

Одним из глав­ных источ­ни­ков, на осно­ва­нии кото­рых созда­ёт­ся пред­став­ле­ние о Сул­ле, явля­ет­ся одно­имён­ная био­гра­фия Плу­тар­ха, извест­но­го исто­ри­че­ско­го писа­те­ля I—II вв. н. э. Рас­сказ это­го антич­но­го авто­ра, вряд ли пол­но­стью объ­ек­тив­но­го, ока­зал суще­ст­вен­ное вли­я­ние на фор­ми­ро­ва­ние исто­ри­че­ско­го «мифа о Сул­ле», если мож­но так выра­зить­ся. Как заме­ча­ет один совре­мен­ный запад­ный иссле­до­ва­тель, «Плу­тар­хов Сул­ла — это зло­ве­щий пер­со­наж, жесто­кий и испор­чен­ный, но так­же гран­ди­оз­ный и явля­ю­щий при­мер исклю­чи­тель­ной судь­бы…»²¹. У Плу­тар­ха «Сул­ла появ­ля­ет­ся как лич­ность, вдвойне вклю­чён­ная в план рим­ской исто­рии.

С одной сто­ро­ны — сво­ей при­част­но­стью к исто­рии поли­ти­че­ской и к вели­чию рим­ской исто­рии. С дру­гой — неспо­соб­но­стью кон­тро­ли­ро­вать свои стра­сти, сво­ей жесто­ко­стью и неуме­рен­но­стью; оче­вид­ны … те серь­ёз­ные недо­стат­ки, какие Плу­тарх отме­ча­ет у дру­гих вели­ких рим­ских фигур»²². Плу­тарх рису­ет Сул­лу крайне про­ти­во­ре­чи­вым чело­ве­ком. Он оце­ни­ва­ет дела Сул­лы до и после граж­дан­ской вой­ны, после чего, как и пола­га­ет­ся мора­ли­сту, дела­ет вывод о нрав­ст­вен­ной дегра­да­ции сво­его героя: «Он по спра­вед­ли­во­сти навлёк на вели­кую власть обви­не­ние в том, что она не даёт чело­ве­ку сохра­нить свой преж­ний нрав, но дела­ет его непо­сто­ян­ным, высо­ко­мер­ным и бес­че­ло­веч­ным» (Plut. Sull., 30). Цен­ность рас­ска­зу Плу­тар­ха при­да­ёт тот факт, что он при­во­дит мно­го сведе­ний из «Вос­по­ми­на­ний» Сул­лы. Цице­рон пори­цал Сул­лу за про­веде­ние про­скрип­ций (De off. II, 8, 27—29), а так­же за чрез­мер­ную мсти­тель­ность (De leg. II, 22, 56—57), что, одна­ко, не меша­ло ему офи­ци­аль­но назы­вать Сул­лу выдаю­щим­ся пол­ко­вод­цем (De imp. Cn. Pomp. 3, 8; Pro L. Mu­ren. 15, 32). Кро­ме того, как сто­рон­ник ноби­ли­те­та, Цице­рон одоб­рял огра­ни­че­ние дик­та­то­ром прав народ­ных три­бу­нов (De leg. III, 9, 22). Сал­лю­стий, совре­мен­ник и апо­ло­гет Цеза­ря, дал оцен­ку дик­та­то­ру в сво­их про­из­веде­ни­ях «Югур­тин­ская вой­на», «Заго­вор Кати­ли­ны» и «Исто­рия». В нача­ле сво­ей карье­ры Сул­ла изо­бра­жён талант­ли­вым и удач­ли­вым чело­ве­ком, его образ мож­но назвать пози­тив­ным (Bell. Iug. 95, 3—4). Одна­ко вла­сто­лю­бие изме­ня­ет нату­ру Сул­лы, и Сал­лю­стий кон­ста­ти­ру­ет, что «Луций Сул­ла, силой ору­жия захва­тив власть в государ­стве, после хоро­ше­го нача­ла закон­чил дур­но» (Cat. 11, 4). Таким обра­зом, Сал­лю­стий рису­ет Сул­лу про­ти­во­ре­чи­вой лич­но­стью, дела кото­рой име­ли доб­рое нача­ло и наи­худ­ший конец²³. Вел­лей Патер­кул, писав­ший свою «Рим­скую исто­рию» при Тибе­рии, пола­гал, что Сул­ла — «чело­век, в отно­ше­нии кото­ро­го до одер­жа­ния победы ни одна похва­ла не пока­жет­ся чрез­мер­ной, рав­но как ни одно пори­ца­ние после этой победы» (II, 17, 1). Вел­лей, как и Сал­лю­стий, так­же счи­та­ет, что имен­но граж­дан­ская вой­на изме­ни­ла Сул­лу в худ­шую сто­ро­ну: «пока он ещё побеж­дал, он был мяг­че спра­вед­ли­вей­ше­го, но после победы неслы­хан­но жесток» (II, 25, 3). Сул­ла, писал Вел­лей, был бы дей­ст­ви­тель­но «счаст­ли­вым», «если бы вме­сте с победой закон­чи­лась его жизнь» (II, 27, 5). Зна­ме­ни­тый Тацит, совре­мен­ник пер­вых цеза­рей, писал в сво­ей «Исто­рии», что «кро­во­жад­ный ари­сто­крат Луций Сул­ла» ору­жи­ем пода­вил сво­бо­ду, заме­нив её само­вла­стьем (Hist. II, 38). Прав­да, в одном месте «Анна­лов» Тацит пишет, что во вре­мя кри­зи­са рес­пуб­ли­ки «про­дол­жа­ли при­ни­мать мно­го­чис­лен­ные и про­ти­во­ре­ча­щие друг дру­гу зако­ны, пока дик­та­тор Луций Сул­ла, отме­нив или изме­нив пред­ше­ст­ву­ю­щие и доба­вив ещё боль­ше новых, не пре­сёк на корот­кий срок дея­тель­ность тако­го рода» (Ann. III, 27). Это, обсто­я­тель­ство, види­мо, мож­но рас­смат­ри­вать как некое оправ­да­ние Сул­ле. Аппи­ан Алек­сан­дрий­ский, гре­че­ский исто­рик II в. н. э., один из луч­ших пред­ста­ви­те­лей исто­рио­гра­фии антич­но­сти, счи­тал Сул­лу вели­ким чело­ве­ком, кото­рый, не брез­гуя ника­ки­ми мето­да­ми, достиг вер­шин вла­сти и сла­вы. «Это был, по-види­мо­му, как пока­за­ло и его имя, счаст­ли­вей­ший чело­век во всём до кон­ца сво­ей жиз­ни, если счи­тать сча­стьем для чело­ве­ка испол­не­ние его жела­ний» (App. BC. I, 105). Аппи­ан осо­бо под­чёр­ки­ва­ет могу­ще­ство дик­та­то­ра, кото­ро­го он добил­ся бла­го­да­ря жесто­чай­шим про­скрип­ци­ям: «Сул­ла поис­ти­не был царём или тира­ном не по избра­нию, а по силе и мощи. Ему, одна­ко, нуж­на была хотя бы види­мость того, что он избран, и он достиг это­го…» (BC. I, 98). Но более все­го исто­ри­ка удив­ля­ет то, что Сул­ла по сво­ей воле отка­зал­ся от этой огром­ной вла­сти (BC. I, 104).

Ори­ги­наль­ную харак­те­ри­сти­ку дик­та­то­ру дал Юлий Экс­у­перан­ций, мало­из­вест­ный ком­пи­ля­тор V в. н. э., автор т. н. «Бре­виа­рия». «Когда Сул­ла захва­тил власть, то ввёл мно­гие зако­ны пра­ви­ла, дал мно­гим общи­нам осво­бож­де­ние от нало­гов, мно­гим лицам даро­вал рим­ское граж­дан­ство» (Exup. 5, 34). Прав­да, Сул­ла «не вос­ста­но­вил ото­мщён­ную рес­пуб­ли­ку с помо­щью зако­нов, а сам завла­дел ею и вёл себя так, слов­но домо­гал­ся тира­нии, как Цин­на и Марий…» (5, 32). Под вли­я­ни­ем Сал­лю­стия Экс­у­перан­ций дела­ет вывод, что «доб­ры­ми были его помыс­лы, когда Сул­ла хотел защи­тить пору­ган­ную сво­бо­ду, но дур­ны­ми — послед­ст­вия, когда он … сам ещё суро­вее обо­шёл­ся с государ­ст­вом…» (5, 33). Образ Сул­лы в антич­ной тра­ди­ции име­ет пози­тив­ные и нега­тив­ные чер­ты: с одной сто­ро­ны, Сул­ла — выдаю­щий­ся пол­ко­во­дец, целе­устрем­лён­ная и талант­ли­вая лич­ность, с дру­гой — орга­ни­за­тор кро­ва­вых про­скрип­ций, узур­па­тор и тиран. Образ Сул­лы полу­чил­ся крайне неод­но­знач­ным и даже при­об­рёл опре­де­лён­ный мисти­че­ский отте­нок. Сама эпо­ха Сул­лы оце­ни­ва­лась как пере­ход­ный пери­од, пере­лом­ный момент в исто­рии рес­пуб­ли­ки.

Лич­ность Сул­лы

Дик­та­тор был крайне про­ти­во­ре­чи­вым чело­ве­ком, в нём пере­пле­та­лись самые раз­но­об­раз­ные каче­ства. Плу­тарх писал, что Сул­ла «про­из­во­дил впе­чат­ле­ние чело­ве­ка пере­мен­чи­во­го и с самим собой несо­глас­но­го» (Sull., 6). Чтобы соста­вить более-менее чёт­кое пред­став­ле­ние об этом чело­ве­ке, необ­хо­ди­мо сно­ва обра­тить­ся к антич­ной тра­ди­ции.

Буду­щий дик­та­тор про­ис­хо­дил из зна­ме­ни­то­го пат­ри­ци­ан­ско­го рода Кор­не­ли­ев, одна­ко «при­над­ле­жал … к его вет­ви, уже почти угас­шей ввиду без­де­я­тель­но­сти пред­ков» (Sall. Iug. 95, 3). Более того, пред­ок Сул­лы Кор­не­лий Руфин, кон­сул 290 и 277 гг., опо­зо­рил­ся тем, что нару­шил закон про­тив рос­ко­ши, после чего его потом­ки утра­ти­ли преж­нее почёт­ное поло­же­ние (Plut. Sull., 1). Свою моло­дость Сул­ла про­вёл в бед­но­сти, имея скан­даль­ную репу­та­цию (Plut. Sull., 1—2). Имен­но бед­ность мог­ла побудить моло­до­го пат­ри­ция к актив­ной дея­тель­но­сти, поз­во­ли­ла ему при­об­ре­сти богат­ство и власть.

Из источ­ни­ков сле­ду­ет, что Сул­ла, как и подо­ба­ло пат­ри­цию, полу­чил хоро­шее обра­зо­ва­ние. «В зна­нии гре­че­ской и латин­ской лите­ра­ту­ры он не усту­пал уче­ней­шим людям…» — сооб­ща­ет Сал­лю­стий (Iug. 95, 3). По сло­вам Нико­лая Дамас­ско­го, Сул­ла сочи­нял сати­ри­че­ские комедии на латин­ском язы­ке — прав­да, неяс­но, како­го каче­ства (Nic. Dam. Hist. 107, 84). Дик­та­тор напи­сал «Вос­по­ми­на­ния», посвя­тив их сво­е­му любим­цу Лукул­лу; ему так­же было пору­че­но усо­вер­шен­ст­во­вать лите­ра­тур­ный стиль мему­а­ров, что поз­во­ля­ет гово­рить о не совсем пол­ной ком­пе­тент­но­сти Сул­лы в этом вопро­се (Plut. Sull., 37; Luc., 1). Послед­нюю кни­гу мему­а­ров Сул­лы завер­шил грам­ма­тик Кор­не­лий Эпи­кад, его воль­ноот­пу­щен­ник (Suet. De gramm., 12). После взя­тия Афин Сул­ла при­вёз в Рим биб­лио­те­ку Ари­сто­те­ля и «отца бота­ни­ки» Тео­ф­ра­с­та, хра­нив­шу­ю­ся у одно­го гре­че­ско­го кол­лек­ци­о­не­ра (Plut. Sull., 26; Stra­bo. XIII, 1, 54). «Когда биб­лио­те­ку при­вез­ли туда, — гово­рит извест­ный гео­граф Стра­бон, — то она попа­ла в руки грам­ма­ти­ка Тиран­ни­о­на, почи­та­те­ля Ари­сто­те­ля…» (XIII, 1, 54). Таким обра­зом, Сул­ла внёс вклад в рас­про­стра­не­ние в Риме гре­че­ской куль­ту­ры. В самой Гре­ции он постро­ил театр в честь одной из сво­их побед (Plut. Sull., 19). Все эти дан­ные свиде­тель­ст­ву­ют об отно­си­тель­но высо­ком уровне куль­тур­но­го раз­ви­тия Сул­лы.

Сул­ла был амби­ци­оз­ным, целе­устрем­лён­ным и прак­тич­ным чело­ве­ком, что помог­ло ему утвер­дить­ся в мире поли­ти­ки. «Он был крас­но­ре­чив, хитёр, лег­ко всту­пал в дру­же­ские свя­зи, в делах умел необы­чай­но тон­ко при­тво­рять­ся; был щедр на мно­гое, а более все­го на день­ги», — так харак­те­ри­зу­ет его Сал­лю­стий (Iug. 95, 3). Сул­ла был силь­ной лич­но­стью и умел дости­гать сво­их целей. Этот чело­век, без­услов­но, имел каче­ства хариз­ма­ти­че­ско­го лиде­ра, и толь­ко обсто­я­тель­ства сде­ла­ли его лиде­ром авто­ри­тар­но­го тол­ка. Будучи по нату­ре власт­ным и зло­па­мят­ным, Сул­ла, судя по источ­ни­кам, был иным в кру­гу сво­их близ­ких сорат­ни­ков. Дик­та­тор с ува­же­ни­ем отно­сил­ся к моло­до­му Пом­пею, даже почтил его про­зви­щем «Вели­кий» (Mag­nus) и импе­ра­тор­ским титу­лом (Plut. Pomp., 8—9, 13—14). «Пом­пей вызы­вал вос­хи­ще­ние Сул­лы сво­ей воин­ской доб­ле­стью», — объ­яс­ня­ет такое поведе­ние Плу­тарх (Pomp., 9). Подоб­ное бла­го­во­ле­ние дик­та­тор про­яв­лял по отно­ше­нию к Лута­цию Кату­лу, одно­му из лиде­ров опти­ма­тов (Plut. Pomp., 15), моло­дым ари­сто­кра­там Лукул­лу (Plut. Luc., 1—2, 4) и Крас­су (Plut. Crass., 6), знат­но­му всад­ни­ку Пом­по­нию Атти­ку (Ne­po. XXV, 4). Впро­чем, дик­та­тор был власт­ным и в сво­ём окру­же­нии: так, стре­мясь пород­нить­ся с Пом­пе­ем, он при­ка­зал ему раз­ве­стись с женой и выдал за него свою пад­че­ри­цу, раз­ведён­ную ради это­го с мужем; брак этот так и не состо­ял­ся, посколь­ку новая жена Пом­пея умер­ла через несколь­ко дней (Plut. Pomp., 9; Sull., 33). Лич­ная жизнь Сул­лы была скан­даль­ной и бур­ной. Ещё в моло­до­сти он при­об­рёл сла­ву чело­ве­ка испор­чен­но­го, люби­те­ля обще­ства шутов, комеди­ан­тов и мимов (Plut. Sull., 1—2). Из рас­ска­за Плу­тар­ха, прав­да, сле­ду­ет, что мораль­ное раз­ло­же­ние Сул­лы осо­бен­но про­яви­лось, когда он достиг вла­сти (Sull., 2). У Сал­лю­стия по это­му пово­ду ска­за­но: «На досу­ге он любил пре­да­вать­ся рос­ко­ши, но плот­ские радо­сти всё же нико­гда не отвле­ка­ли его от дел; прав­да, в семей­ной жиз­ни он мог бы вести себя более достой­но» (Iug. 95, 3). Сул­ла был три раза женат, пока, нако­нец, не женил­ся в чет­вёр­тый раз на Цеци­лии Метел­ле, доче­ри вели­ко­го пон­ти­фи­ка, имев­шей хоро­шую репу­та­цию; в это вре­мя ему было уже 50 лет (Plut. Sull., 6). «Метел­ле он, прав­да, угож­дал все­гда и во всём…», — отме­ча­ет Плу­тарх (Sull., 6). Сул­ла болез­нен­но вос­при­ни­мал ост­ро­ты по пово­ду сво­их семей­ных дел: издёв­ки афи­нян над ним и Метел­лой при­во­ди­ли его в бешен­ство, и это мог­ло быть кос­вен­ной при­чи­ной его непри­яз­ни к Афи­нам (Plut. Sull., 13). Когда Метел­ла умер­ла (око­ло 79/78 гг.), Сул­ла устро­ил ей бога­тые похо­ро­ны, нару­шив соб­ст­вен­ный закон о рас­хо­дах на рос­кошь (Plut. Sull., 35). Спу­стя несколь­ко меся­цев дик­та­тор соче­тал­ся пятым — и послед­ним — бра­ком с уже раз­ведён­ной Вале­ри­ей, сест­рой ора­то­ра Квин­та Гор­тен­зия, вид­но­го опти­ма­та (Plut. Sull., 35). «Впро­чем, и посе­лив Вале­рию в сво­ём доме, он не отка­зал­ся от обще­ства актрис, актё­ров и кифа­ри­сток, — ска­за­но у Плу­тар­ха. — С само­го утра он пьян­ст­во­вал с ними, валя­ясь на ложах. Ведь кто в те дни имел над ним власть? Преж­де все­го коми­че­ский актёр Рос­ций, пер­вый мим Сорик и изо­бра­жав­ший на сцене жен­щин Мет­ро­бий… Всё это пита­ло болезнь Сул­лы, кото­рая дол­гое вре­мя не дава­ла о себе знать…» (Sull., 36). Зага­доч­ная болезнь Сул­лы — отдель­ный эпи­зод антич­но­го пре­да­ния о дик­та­то­ре. Древ­ние авто­ры сооб­ща­ют, что Сул­ла был болен какой-то неиз­ле­чи­мой болез­нью, кото­рая вызы­ва­ла у него силь­ный зуд во всём теле и крас­ную сыпь на лице, слу­жив­шую пред­ме­том насме­шек; эта болезнь при­ве­ла к леталь­но­му исхо­ду (Plut. Sull., 2, 36—37; Plin. XXVI, 138; VII, 134, 137; Aurel. Vic­tor. De vir. ill. 75, 11). Извест­но, что ещё во вре­мя сво­его пре­бы­ва­ния на Восто­ке Сул­ла лечил­ся целеб­ны­ми вода­ми горя­чих источ­ни­ков (Plut. Sull., 26; Strab. X, 1, 9). Пре­да­ние о болез­ни дик­та­то­ра, конеч­но, име­ет под собой какие-то реаль­ные фак­ты, одна­ко в целом несёт на себе печать искус­ст­вен­но­сти, наме­рен­ной дра­ма­ти­за­ции сюже­та, что очень люби­ли в антич­но­сти. Как пола­га­ют совре­мен­ные иссле­до­ва­те­ли, эта исто­рия пре­вра­ти­лась в миф, кото­рый порож­дал веру в «боже­ст­вен­ность» Сул­лы: ведь толь­ко вели­кие люди, по антич­ным пре­да­ни­ям, уми­ра­ли от необыч­ных болез­ней²⁴. Сул­ла любил эффект­ные поступ­ки и фра­зы. Вошли в исто­рию его сло­ва, ска­зан­ные афи­ня­нам, молив­шим о поща­де после кро­ва­во­го взя­тия горо­да: «Я дарую немно­гих мно­гим, милуя живых ради мёрт­вых» (Plut. Sull., 14). Не менее эффект­ным было обра­ще­ние Сул­лы к сво­им вой­скам в кри­ти­че­ский момент бит­вы при Орхо­мене (86 г.), когда армия гото­ва была дрог­нуть (Plut. Sull., 21). Ещё более изве­стен эпи­зод 83 г. Собрав в цир­ке плен­ных мари­ан­цев-сам­ни­тов, Сул­ла при­ка­зал начать рез­ню, а сам созвал заседа­ние сена­та; услы­хав кри­ки, сена­то­ры завол­но­ва­лась, а Сул­ла хлад­но­кров­но при­ка­зал им не бес­по­ко­ить­ся: это по его при­ка­зу дают урок куч­ке него­дя­ев (Plut. Sull., 30; Strab. V, 4, 11; Flor. III, 21, 23; Vell. Pat. 26, 2). Это искус­но постав­лен­ное дей­ство гово­рит, что Сул­ла был тон­ким пси­хо­ло­гом и умел воздей­ст­во­вать на мас­со­вое созна­ние. Целе­на­прав­лен­ное созда­ние атмо­сфе­ры стра­ха в рим­ском обще­стве (напр., запу­ги­ва­ние народ­но­го собра­ния — App. BC. I, 101) облег­ча­ло Сул­ле кон­троль над широ­ки­ми мас­са­ми. Антич­ные авто­ры часто упре­ка­ют Сул­лу за жесто­кость и мсти­тель­ность. Взяв в 86 г. Афи­ны, Сул­ла учи­нил страш­ное кро­во­про­ли­тие (Plut. Sull., 14) и под­верг город чудо­вищ­ным раз­ру­ше­ни­ям, что под­твер­жда­ют и совре­мен­ные архео­ло­ги­че­ские рас­коп­ки²⁵. По сло­вам Мем­но­на²⁶, «город был бы раз­ру­шен до осно­ва­ния, если бы сенат рим­лян не задер­жал поспеш­но наме­ре­ния Сул­лы» (Memn. XV, 32, 1). Сул­ла так­же взял и Пирей, во вто­рой раз раз­ру­шив Длин­ные Сте­ны — впер­вые они были раз­ру­ше­ны спар­тан­ца­ми во вре­мя Пело­пон­нес­ской вой­ны кон­ца V в. (Strab. VII, 7, 15). Точ­но так же Сул­ла вёл себя и по отно­ше­нию к сво­им про­тив­ни­кам в Риме. Бра­ту сопер­ни­ка Сул­лы Мария «вырва­ли руки и ноги, чтобы он уми­рал посте­пен­но, теряя один член за дру­гим» (Flor. III, 21, 26). Труп само­го Мария Сул­ла при­ка­зал вырыть из моги­лы и бро­сить в реку Анио, при­ток Тиб­ра; сам же, боясь подоб­ной уча­сти, пер­вым из рода Кор­не­ли­ев при­ка­зал пре­дать своё тело огню (Cic. De leg. II, 22, 56—57; Plin. VII, 55). Даже сво­его лега­та Лукре­ция Офел­лу, кото­рый стал тре­бо­вать себе кон­суль­ства, Сул­ла при­ка­зал пуб­лич­но убить на Фору­ме (App. BC. I, 101; Plut. Sull., 33). Нако­нец, перед самой сво­ей смер­тью Сул­ла при­ка­зал рабам уда­вить неко­е­го Гра­ния, мел­ко­го чинов­ни­ка, зло­сло­вив­ше­го о нём (Plut. Sull., 37). Имен­но в это вре­мя в Риме роди­лась кры­ла­тая фра­за: «Пусть нена­видят, лишь бы боя­лись». «Сра­зу вид­но, что напи­са­но во вре­ме­на Сул­лы», — ком­мен­ти­ро­вал при­во­дя­щий этот факт фило­соф Сене­ка (De ira. I, 20).

Итак, лич­ные каче­ства Сул­лы были очень про­ти­во­ре­чи­вы­ми. Мно­гие его недо­стат­ки в извест­ной сте­пе­ни пре­уве­ли­че­ны антич­ной тра­ди­ци­ей, и этот факт так­же надо учи­ты­вать. Сул­ла, как вид­но из источ­ни­ков, был типич­ным пред­ста­ви­те­лем рим­ской ари­сто­кра­тии, для кото­рой рас­пу­щен­ность, вла­сто­лю­бие и т. д. были харак­тер­ны. Сле­до­ва­тель­но, глав­ное обви­не­ние про­тив Сул­лы — это террор, орга­ни­за­ция про­скрип­ций. Дан­ный вопрос тре­бу­ет более деталь­но­го ана­ли­за.

Про­скрип­ции

Победив в 82 г. мари­ан­цев, Сул­ла начал мас­со­вый террор про­тив сво­их поли­ти­че­ских про­тив­ни­ков. В нояб­ре 82 г. был про­ведён закон опти­ма­та Вале­рия Флак­ка, по кото­ро­му Сул­ла полу­чал пра­во каз­нить любо­го чело­ве­ка по сво­е­му усмот­ре­нию, без судеб­но­го раз­би­ра­тель­ства (Cic. De leg. I, 15, 42). Кро­ме того, Вале­ри­ев закон пред­у­смат­ри­вал кон­фис­ка­цию иму­ще­ства опаль­ных (Cic. Pro Rosc. 43, 125—126). Нако­нец, в этом законе ука­зы­вал­ся «срок, уста­нов­лен­ный для опал и про­даж, а имен­но — кален­ды июня» (Cic. Pro Rosc. Am. 44, 128). Закон Вале­рия пре­до­ста­вил Сул­ле огром­ные пол­но­мо­чия. «Было поста­нов­ле­но, — пишет Плу­тарх, — что он не несёт ника­кой ответ­ст­вен­но­сти за всё про­ис­шед­шее, а на буду­щее полу­ча­ет пол­ную власть карать смер­тью, лишать иму­ще­ства, выво­дить коло­нии, осно­вы­вать и раз­ру­шать горо­да, отби­рать цар­ства и жало­вать их, кому взду­ма­ет­ся» (Sull., 33). Таким обра­зом, систе­ма сул­лан­ско­го терро­ра легаль­но дей­ст­во­ва­ла с нояб­ря 82 г. по 1 июня 81 г. — чуть более полу­го­да.

Само сло­во «про­скрип­ции» ранее обо­зна­ча­ло спис­ки с име­на­ми лиц, иму­ще­ство кото­рых про­да­ва­лось за дол­ги. Сул­ла, выве­сив­ший спис­ки с име­на­ми при­го­во­рён­ных к смерт­ной каз­ни, при­дал это­му сло­ву новое зна­че­ние (Plut. Sull., 31; App. BC. I, 95; Vell. Pat. 28, 3). По сло­вам исто­ри­ка Фло­ра, это был «эдикт невидан­но­го ещё образ­ца» (III, 21, 25).

По всей Ита­лии были учреж­де­ны суды, кото­рые выно­си­ли смерт­ные при­го­во­ры и поста­нов­ле­ния о кон­фис­ка­ции иму­ще­ства (App. BC. I, 96). Дети и вну­ки проскри­би­ро­ван­ных были уре­за­ны в пра­вах граж­дан­ства и насле­до­ва­ния, им был закрыт доступ к маги­ст­ра­ту­рам (Vell. Pat. II, 28, 4; Plut. Sull., 31; Liv. Per., 89). Про­скрип­ции, как и вся­кий мас­со­вый террор, сопро­вож­да­лись мно­же­ст­вом зло­употреб­ле­ний (App. BC. I, 95—96; Plut. Sull., 31). Кро­ме соб­ст­вен­но мари­ан­цев, глав­ны­ми жерт­ва­ми про­скрип­ций ста­ли четы­ре груп­пы людей: 1) оппо­зи­ци­о­не­ры из ноби­ли­те­та; 2) бога­тые всад­ни­ки; 3) ита­ли­ки; 4) про­сто состо­я­тель­ные люди, чьё иму­ще­ство при­вле­ка­ло победи­те­лей²⁷. Репрес­сии про­ти­во­сто­я­щих Сул­ле сена­то­ров и всад­ни­че­ской вер­хуш­ки долж­ны были пода­вить сопро­тив­ле­ние ново­му режи­му в выс­ших сло­ях рим­ско­го обще­ства. Сул­ла, по сути, опи­рал­ся лишь на неко­то­рые груп­пы рим­ской оли­гар­хии (во гла­ве с Лута­ци­ем Кату­лом, Квин­том Гор­тен­зи­ем и дру­ги­ми), тогда как дру­гая часть зна­ти мог­ла и про­ти­во­сто­ять ему. Сул­ла борол­ся имен­но с теми пред­ста­ви­те­ля­ми ноби­ли­те­та, кото­рые были свя­за­ны с мари­ан­ца­ми. В каче­стве при­ме­ра мож­но при­ве­сти извест­ную исто­рию с моло­дым пат­ри­ци­ем Юли­ем Цеза­рем, пле­мян­ни­ком Мария и зятем Цин­ны, кото­ро­го Сул­ла вклю­чил в про­скрип­ци­он­ные спис­ки; прав­да, по хода­тай­ству род­ст­вен­ни­ков Цеза­ря, вид­ных сул­лан­цев, дик­та­тор даро­вал ему поща­ду (Plut. Caes., 2; Suet. Caes., 1). Что же каса­ет­ся всад­ни­ков, то со вре­мён Грак­хов это сосло­вие пред­ста­ви­те­лей тор­го­во-ростов­щи­че­ско­го капи­та­ла ста­ло глав­ным кон­ку­рен­том сенат­ской зна­ти в борь­бе за власть, и Сул­ла, опи­рав­ший­ся на кон­сер­ва­тив­ную часть ноби­ли­те­та, «убрал» самых опас­ных из этих них, т. е. наи­бо­лее бога­тых и вли­я­тель­ных. Все­го при Сул­ле было проскри­би­ро­ва­но при­мер­но несколь­ко тысяч пред­ста­ви­те­лей сена­тор­ско­го и всад­ни­че­ско­го сосло­вий. По дан­ным Аппи­а­на, толь­ко пер­вый про­скрип­ци­он­ный спи­сок содер­жал име­на 40 сена­то­ров и 1600 всад­ни­ков (App. BC. I, 95). Ливий назы­ва­ет циф­ру в 3500 чело­век (Per., 89). По дан­ным Фло­ра, Сул­ла истре­бил «цвет всад­ни­че­ско­го сосло­вия и две тыся­чи из сена­та» (III, 21, 25). Нако­нец, автор I в. н. э. Вале­рий Мак­сим сооб­ща­ет, что все­го было проскри­би­ро­ва­но 4700 чело­век, из них 40 сена­то­ров и 1600 всад­ни­ков, что соот­вет­ст­ву­ет дан­ным Аппи­а­на (IX, 2, 1); сле­ду­ет, одна­ко, учи­ты­вать, что дан­ные Мак­си­ма каса­ют­ся лишь вер­хов рим­ско­го обще­ства²⁸. В целом «чист­ка» ноби­ли­те­та и всад­ни­че­ства была насиль­ст­вен­ным пере­рас­пре­де­ле­ни­ем соб­ст­вен­но­сти в среде гос­под­ст­ву­ю­щих сло­ёв насе­ле­ния.

Репрес­сии Сул­лы про­тив ита­ли­ков сле­ду­ет объ­яс­нять не толь­ко тем, что во вре­мя граж­дан­ской вой­ны они при­мкну­ли к Марию и попу­ля­рам. В дан­ных дей­ст­ви­ях Сул­лы про­яви­лась общая тен­ден­ция опти­ма­тов к подав­ле­нию дви­же­ния ита­ли­ков, пра­ва граж­дан­ства и само­управ­ле­ния, урав­не­ние с Римом. Борь­ба ита­ли­ков про­тив Сул­лы, веро­ят­но, была про­дол­же­ни­ем Союз­ни­че­ской вой­ны²⁹, и для обес­пе­че­ния ста­биль­но­сти Сул­ле необ­хо­ди­мо было пода­вить ита­лий­ское дви­же­ние. Как свиде­тель­ст­ву­ют источ­ни­ки, от про­скрип­ций боль­ше постра­да­ли ита­ли­ки, чем соб­ст­вен­но рим­ляне. Сте­ны ита­лий­ских горо­дов раз­ру­ша­лись, их насе­ле­ние под­вер­га­лось репрес­си­ям, зем­ли разда­ва­лись леги­о­не­рам Сул­лы (App. BC. I, 96; Plut. Sull., 31; Liv. Per., 89). Флор сооб­ща­ет об этом: «Мож­но ещё при­ми­рить­ся с нака­за­ни­ем отдель­ных людей, но были пуще­ны с молот­ка зна­ме­ни­тей­шие муни­ци­пии Ита­лии — Спо­лет­тий, Инте­рам­ний, Пре­не­сте, Фло­рен­ция. Суль­мон, древ­ний город, союз­ный и дру­же­ст­вен­ный нам, … Сул­ла не заво­е­вал, не раз­ру­шил по пра­ву вой­ны, но обо­шёл­ся как с при­го­во­рён­ны­ми к смер­ти — при­ка­зал уни­что­жить» (III, 21, 27—28). Самым извест­ным эпи­зо­дом сул­лан­ско­го терро­ра в Ита­лии была мас­со­вая казнь 12 тыс. жите­лей Пре­не­сте — все­го насе­ле­ния горо­да (Plut. Sull., 32; Liv. Per., 88; App. BC. I, 94). Осо­бен­но постра­да­ли от терро­ра сам­ни­ты. Несколь­ко тысяч плен­ных сам­ни­тов Сул­ла при­ка­зал пере­бить в цир­ке, едва всту­пив в Рим (App. BC. I, 93; Plut. Sull., 30; Liv. Per., 88; Flor. III, 21, 24; Strab. V, 4, 11). «Затем Сул­ла про­дол­жал непре­рыв­но пре­сле­до­вать сам­ни­тов про­скрип­ци­я­ми, — сооб­ща­ет Стра­бон, — пока не уни­что­жил у них всех име­ни­тых людей или не изгнал из Ита­лии. Лицам, упре­кав­шим его за такую страш­ную жесто­кость, он отве­чал, что по опы­ту зна­ет, что ни один рим­ля­нин нико­гда не будет жить в мире, пока сам­ни­ты про­дол­жа­ют суще­ст­во­вать само­сто­я­тель­но. Дей­ст­ви­тель­но, их горо­да ста­ли теперь [Стра­бон писал при Авгу­сте и Тибе­рии] про­сты­ми селе­ни­я­ми, а неко­то­рые даже совер­шен­но исчез­ли… Ни одно из этих месте­чек не заслу­жи­ва­ет назва­ния горо­да… Впро­чем, Бене­вент и Вену­сия всё-таки хоро­шо сохра­ни­лись до сих пор» (V, 4, 11). Итак, Сам­ний под­верг­ся осо­бен­но мас­штаб­ным репрес­си­ям как центр анти­рим­ско­го дви­же­ния ита­ли­ков. Орга­ни­за­ция про­скрип­ций — глав­ное обви­не­ние, кото­рое выдви­га­ют про­тив Сул­лы древ­ние авто­ры. Дан­ную точ­ку зре­ния антич­ных исто­ри­ков в III в. н. э. обоб­щил Дион Кас­сий: «Столь вели­кое несча­стье постиг­ло Рим. Никто не в состо­я­нии пере­ска­зать все наси­лия, про­из­ведён­ные над живы­ми. Не гово­ря уже о муж­чи­нах, с жен­щи­на­ми и детьми даже из самых древ­них и почтен­ных фами­лий обра­ща­лись так, как если бы они были воен­но­плен­ны­ми… Несмот­ря, одна­ко, на весь ужас, всё это мог­ло бы казать­ся ещё тер­пи­мым, в осо­бен­но­сти тем, кто сто­ял в сто­роне и сам не постра­дал. Нечто подоб­ное име­ло место и в дру­гие вре­ме­на. Но ужас состо­ял в том, что Сул­ла не удо­вле­тво­рил­ся всем выше­опи­сан­ным и пошёл даль­ше. На него нашло какое-то безу­мие нико­му не усту­пать в жесто­ко­сти. Чтобы и в этом быть новым, он выста­вил белую дос­ку, на кото­рой зано­си­лись име­на при­го­во­рен­ных» (Cass. Dio. XXX—XXXV, 109, 11)³⁰. В рас­ска­зе Дио­на Кас­сия исто­рия уже пре­вра­ща­ет­ся в миф: наме­рен­но дра­ма­ти­зи­ру­ет­ся сюжет, Сул­ле при­пи­сы­ва­ют­ся почти мани­а­каль­ные стрем­ле­ния «нико­му не усту­пать в жесто­ко­сти». Подоб­ная дра­ма­ти­за­ция и пре­уве­ли­че­ние мас­шта­бов сул­лан­ских про­скрип­ций харак­тер­ны для антич­ной тра­ди­ции.

Объ­ек­тив­но о про­скрип­ци­ях Сул­лы мож­но ска­зать сле­дую­щее. Сул­лан­ский террор был рацио­наль­ным и пре­сле­до­вал кон­крет­ную цель, а имен­но: пода­вить и дез­ор­га­ни­зо­вать те груп­пы рим­ско-ита­лий­ско­го насе­ле­ния, а так­же тех вли­я­тель­ных лиц, кото­рые мог­ли соста­вить оппо­зи­цию режи­му Сул­лы; при­об­ре­сти сред­ства для воз­на­граж­де­ния армии и сто­рон­ни­ков; создать соци­аль­ную опо­ру ново­му режи­му — путём при­об­ще­ния к репрес­си­ям и кон­фис­ка­ци­ям пред­ста­ви­те­лей раз­лич­ных соци­аль­ных групп, вплоть до рабов. Опре­де­лён­ную — но отнюдь не глав­ную — роль мог сыг­рать и фак­тор мести. Нако­нец, сле­ду­ет учи­ты­вать, что граж­дан­ские вой­ны при­ве­ли к раз­гу­лу пре­ступ­но­сти, мас­со­вым зло­употреб­ле­ни­ям, и быст­рое вос­ста­нов­ле­ние поряд­ка мож­но было достичь толь­ко репрес­сив­ны­ми мера­ми. Таким обра­зом, террор был исто­ри­че­ски обу­слов­лен. Понят­но, что про­скрип­ции не мог­ли пол­но­стью пода­вить оппо­зи­цию и име­ли вре­мен­ный резуль­тат, после чего поли­ти­че­ская борь­ба раз­го­ре­лась бы с новой силой.

Мето­ды терро­ра поли­ти­че­ских про­тив­ни­ков Сул­ла заим­ст­во­вал у Мария, кото­рый при­ме­нил их ещё в 87—86 гг. Необ­хо­ди­мо отме­тить, что мас­шта­бы репрес­сий и лич­ная жесто­кость Сул­лы зна­чи­тель­но пре­уве­ли­че­ны в антич­ной тра­ди­ции, что, одна­ко, не даёт пово­да отно­сить­ся к ней с гипер­кри­ти­кой. При­ведён­ные выше фак­ты свиде­тель­ст­ву­ют: про­скрип­ции кос­ну­лись мно­гих тысяч людей, сопро­вож­да­лись мно­го­чис­лен­ны­ми зло­употреб­ле­ни­я­ми и пере­ги­ба­ми, нанес­ли серь­ёз­ный урон хозяй­ству и демо­гра­фи­че­ско­му поло­же­нию Ита­лии. Поэто­му вины Сул­лы отри­цать нель­зя. Вме­сте с тем нель­зя не счи­тать­ся с исто­ри­че­ски­ми усло­ви­я­ми дан­ной эпо­хи, при­пи­сы­вать Сул­ле мани­а­каль­ные чер­ты и по-ино­му иска­жать фак­ты уже в дру­гую сто­ро­ну.

Сул­ла как воен­но-поли­ти­че­ский дея­тель

Одной из при­чин, в силу кото­рых дик­та­тор при­сво­ил себе про­зви­ще «Счаст­ли­вый» (Fe­lix), была его удач­ная воен­но-поли­ти­че­ская карье­ра. Небо­га­то­му амби­ци­оз­но­му ари­сто­кра­ту уда­лось достичь вер­шин вла­сти и сла­вы. Есте­ствен­но, в этом сыг­ра­ли роль в первую оче­редь его лич­ные каче­ства. Сул­ла начал свою карье­ру в каче­стве кве­сто­ра Мария во вре­мя Югур­тин­ской вой­ны 111—105 гг. Моло­дой коман­дир, «пона­ча­лу неопыт­ный и несве­ду­щий в воен­ном деле, в корот­кий срок стал очень иску­сен в нём» (Sall. Iug. 96, 1). Уже тогда, если верить Сал­лю­стию, Сул­ла стал попу­ляр­ным в сол­дат­ской среде (Iug. 96, 2—4). Югур­тин­ская вой­на при­нес­ла Сул­ле сла­ву: бла­го­да­ря сво­ей уме­лой дипло­ма­тии он добил­ся от мав­ри­тан­ско­го царя Бок­ха выда­чи его зятя Югур­ты, зачин­щи­ка вой­ны (Sall. Iug., 103—113; App. Nu­mid., 5; Plut. Sull., 3—4; Liv. Per., 66). Имен­но с это­го вре­ме­ни нача­лось сопер­ни­че­ство Сул­лы и Мария, кото­рый был недо­во­лен успе­ха­ми сво­его кве­сто­ра.

В 102—100 гг. Сул­ла участ­во­вал в кам­па­нии Мария про­тив гер­ман­ских пле­мён ким­вров и тев­то­нов, где так­же «про­явил боль­шое усер­дие» (Aurel. Vic­tor. 75, 3).

Во вто­рой поло­вине 90-х годов Сул­лу назна­ча­ют пре­то­ром про­вин­ции Кили­кия, где он при­об­рёл адми­ни­ст­ра­тив­ный опыт и, кро­ме того, вос­пре­пят­ст­во­вал Мит­ри­да­ту Пон­тий­ско­му захва­тить союз­ную Риму Кап­па­до­кию; царь Кап­па­до­кии Арио­бар­зан, изгнан­ный Мит­ри­да­том, был вос­ста­нов­лен Сул­лой на пре­сто­ле³¹. Тогда же Сул­ла стал пер­вым рим­ским чинов­ни­ком, при­няв­шим послов пар­фян­ско­го царя (Plut. Sull., 5; Vell. Pat. II, 24, 3).

По воз­вра­ще­нии в Ита­лию Сул­ла вме­сте с Мари­ем и дру­ги­ми извест­ны­ми пол­ко­во­д­ца­ми при­нял уча­стие в Союз­ни­че­ской войне, отли­чив­шись во мно­гих успеш­ных опе­ра­ци­ях про­тив ита­ли­ков (App. BC. I, 40, 46, 50—52; Vell. Pat. II, 15, 3; II, 16, 4; Liv. Per., 74—75). Воен­ная сла­ва Сул­лы помог­ла ему победить на выбо­рах в кон­су­лы на 88 г. (Plut. Sull., 6). Кон­суль­ство Сул­лы ста­ло годом нача­ла граж­дан­ской вой­ны. Марий и Сул­ла боро­лись за коман­до­ва­ние на Восто­ке (там нача­лась вой­на с Мит­ри­да­том), что пере­рос­ло в откры­тый кон­фликт. Мари­ан­цы хоте­ли отнять коман­до­ва­ние у Сул­лы, и он ввёл в Рим вой­ска, устро­ив рез­ню и изгнав сво­их про­тив­ни­ков. Впер­вые рим­ские вой­ска высту­пи­ли про­тив соб­ст­вен­ной сто­ли­цы. Имен­но тогда про­яви­лась кон­сер­ва­тив­но-ари­сто­кра­ти­че­ская ори­ен­та­ция Сул­лы: как кон­сул он про­вёл ряд анти­де­мо­кра­ти­че­ских меро­при­я­тий в духе опти­ма­тов, объ­явив гла­ва­рей попу­ля­ров вра­га­ми наро­да. После это­го Сул­ла отбыл на Восток (App. BC. I, 55—63; Plut. Sull., 8—10; Vell. Pat. II, 18—19; Flor. III, 21, 6—7; Liv. Per., 77). Собы­тия 88 г. име­ли боль­шое исто­ри­че­ское зна­че­ние: «Сво­им похо­дом на Рим Сул­ла открыл новую … стра­ни­цу рим­ской исто­рии — исто­рии борь­бы коман­ди­ров за вер­хов­ную власть»³².

Во вре­мя I Мит­ри­да­то­вой вой­ны в пол­ной мере про­явил­ся пол­ко­вод­че­ский талант Сул­лы. Победа над Мит­ри­да­том, кото­ро­го рим­ляне назы­ва­ли «вто­рым Ган­ни­ба­лом» (Vell. Pat. II, 18, 1) про­сла­ви­ла Сул­лу (App. Mithr., 58; Liv. Per., 83; Vell. Pat. II, 23, 6; Flor. III, 5, 2). Имя Сул­лы упо­ми­на­ют воен­ные исто­ри­ки эпо­хи прин­ци­па­та Фрон­тин (I, 5, 17; I, 9, 2; I, 11, 11; I, 11, 20; II, 3, 17; II, 7, 2—3; II, 8, 12; II, 9, 3; IV, 1, 27) и Поли­ен (VIII, 9, 1—2). Самы­ми извест­ны­ми ста­ли сра­же­ния Сул­лы в Гре­ции, при Херо­нее и Орхо­мене (86 г.), в кото­рых он наго­ло­ву раз­бил Архе­лая, одно­го из пол­ко­вод­цев Мит­ри­да­та (Plut. Sull., 17—21; App. Mithr., 42—45, 49—50; Memn. XV, 32, 3). Во вре­мя этой кам­па­нии Сул­ла одним из пер­вых пол­ко­вод­цев древ­но­сти при­ме­нил систе­му поле­вых укреп­ле­ний: Фрон­тин сооб­ща­ет, что «Сул­ла про­вёл на обо­их флан­гах рвы боль­шой шири­ны и на их кон­цах воз­двиг укреп­ле­ния; этим он обез­опа­сил себя от окру­же­ния непри­я­те­лем, пре­вос­хо­див­шем его чис­лен­но, осо­бен­но кон­ни­цей» (II, 3, 17).

В 85 г. силы Мит­ри­да­та исто­щи­лись, и Сул­ла под­пи­сал с царём мир­ный дого­вор, по кото­ро­му тот усту­пал захва­чен­ные терри­то­рии, выда­вал воен­ный флот и выпла­чи­вал круп­ную кон­три­бу­цию, полу­чая вза­мен титул «дру­га и союз­ни­ка рим­ско­го наро­да» (App. Mithr., 58; Plut. Sull., 23—24; Vell. Pat. II, 23, 6; Memn. XV, 35). Флор, прав­да, упре­кал потом Сул­лу, что он «пред­по­чёл ско­рый три­умф истин­но­му», поз­во­лив Мит­ри­да­ту вос­ста­но­вить силы (III, 5, 11). В том же году Сул­ла обез­вредил кон­су­ла Гая Фим­брию, послан­но­го про­тив него мари­ан­ца­ми, захва­тив­ши­ми Рим: леги­о­ны Фим­брии пере­шли на сто­ро­ну Сул­лы, а сам он покон­чил с собой (Plut. Sull., 25; Aurel. Vic­tor., 70). «Таким обра­зом, — заме­ча­ет Мем­нон, — Сул­ла с честью воз­вра­тил­ся в Ита­лию, и Марий³³ тот­час поки­нул Рим» (Memn. XV, 35, 3). В тече­ние 83—82 гг. силы мари­ан­цев в Ита­лии были раз­гром­ле­ны.

Пре­дан­ная армия, захва­чен­ные на Восто­ке огром­ные сред­ства, имя победи­те­ля Мит­ри­да­та (App. BC. I, 76) сде­ла­ли Сул­лу победи­те­лем в граж­дан­ской войне. Сул­ла стал одним из самых бога­тых людей Рима. По дан­ным Пли­ния, его воен­ная добы­ча в целом соста­ви­ла 29 тыс. фун­тов золота и 121 тыс. фун­тов сереб­ра (Plin. XXXIII, 5, 16). Эми­лий Скавр, пасы­нок Сул­лы, один из его наслед­ни­ков, был бас­но­слов­ным бога­чом (Plin. XXXVI, 24, 11).

Запу­ган­ное народ­ное собра­ние избра­ло Сул­лу дик­та­то­ром и деле­ги­ро­ва­ло ему чрез­вы­чай­ную власть (App. BC. I, 98; Plut. Sull., 33; Liv. Per., 89; Vell. Pat. II, 28, 2). Во вре­мя сво­ей дик­та­ту­ры (82—79) Сул­ла про­вёл ряд кон­сер­ва­тив­ных реформ в инте­ре­сах ноби­ли­те­та, направ­лен­ных про­тив рим­ской «демо­кра­тии». Самой извест­ной рефор­мой Сул­лы, пожа­луй, ста­ло огра­ни­че­ние вла­сти народ­ных три­бу­нов — основ­но­го поли­ти­че­ско­го орудия попу­ля­ров (App. BC. I, 100; Liv. Per., 89; Cic. De leg. III, 9, 22). Вел­лей Патер­кул (II, 30, 4) писал по это­му пово­ду, что от три­бун­ской вла­сти Сул­ла оста­вил лишь види­мость без содер­жа­ния. Во вре­мя сво­ей дик­та­ту­ры Сул­ла про­дол­жал уде­лять вни­ма­ние инте­ре­сам Рима в Сре­ди­зем­но­мо­рье: он быст­ро пред­от­вра­тил оче­ред­ной кон­фликт с Пон­том (II Мит­ри­да­то­ва вой­на, 83—82 гг.)³⁴, пытал­ся поса­дить на еги­пет­ский трон сво­его став­лен­ни­ка Пто­ле­мея X Алек­сандра (App. BC. I, 102).

Как поли­тик, Сул­ла обна­ру­жил целе­устрем­лён­ность и нераз­бор­чи­вость в сред­ствах, склон­ность к сило­вым мерам, но вме­сте с тем и уме­ние при­вле­кать к себе людей, извле­кать выго­ду из ситу­а­ции. Впро­чем, так же цинич­но посту­па­ли мари­ан­цы, что явля­ет­ся сла­бым оправ­да­ни­ем Сул­ле. Харак­тер­ной чер­той сул­лан­ской дик­та­ту­ры были её воен­ный харак­тер, кон­цен­тра­ция огром­ной вла­сти в руках у одно­го лица, осу­щест­вле­ние поли­ти­ки авто­ри­тар­ны­ми, в неко­то­рой сте­пе­ни аван­тю­ри­сти­че­ски­ми мето­да­ми. «Во вла­сти одно­го чело­ве­ка зако­ны, пра­во­судие, государ­ст­вен­ная каз­на, про­вин­ции, цари — сло­вом, пра­во жиз­ни и смер­ти над граж­да­на­ми», — гово­ри­ли потом его про­тив­ни­ки (Sall. Hist. I, 55, 13). По сло­вам Аппи­а­на, неко­то­рые совре­мен­ни­ки Сул­лы уже откры­то назы­ва­ли его власть цар­ской вла­стью и обще­при­знан­ной тира­ни­ей (BC. I, 101). Всё это всту­па­ло в про­ти­во­ре­чие с зада­чей реор­га­ни­за­ции рес­пуб­ли­ки (rei pub­li­cae con­sti­tuen­dae), кото­рую декла­ри­ро­вал Сул­ла.

Тем не менее, Сул­ла вос­ста­но­вил пошат­нув­ше­е­ся поло­же­ние ноби­ли­те­та, став его вождём. Дик­та­тор пода­вил сопро­тив­ле­ние про­тив­ни­ков и реа­ли­зо­вал свою поли­ти­че­скую про­грам­му — про­грам­му опти­ма­тов, из среды кото­рых он про­ис­хо­дил и чью идео­ло­гию разде­лял. Высту­пив в 88 г. на сто­роне опти­ма­тов про­тив Мария и «демо­кра­тии», Сул­ла остал­ся верен это­му поли­ти­че­ско­му выбо­ру до кон­ца.

Соци­аль­ная опо­ра

Сул­ла не поль­зо­вал­ся под­держ­кой широ­ких сло­ёв насе­ле­ния, его соци­аль­ная опо­ра была доволь­но узкой. Могу­ще­ство Сул­лы было осно­ва­но в первую оче­редь на под­держ­ке со сто­ро­ны армии и наи­бо­лее кон­сер­ва­тив­ных груп­пи­ро­вок ноби­ли­те­та. Это пред­опре­де­ли­ло, с одной сто­ро­ны, воен­ный, а с дру­гой, ари­сто­кра­ти­че­ский харак­тер сул­лан­ской дик­та­ту­ры.

Сул­ла, конеч­но, пони­мал необ­хо­ди­мость рас­ши­ре­ния сво­ей соци­аль­ной базы и актив­но искал сто­рон­ни­ков. Ещё перед избра­ни­ем в дик­та­то­ры Сул­ла декла­ри­ро­вал, что «улуч­шит поло­же­ние наро­да, если его будут слу­шать­ся» (App. BC. I, 95). Чтобы при­об­ре­сти попу­ляр­ность сре­ди народ­ной мас­сы, кото­рая ори­ен­ти­ро­ва­лась на попу­ля­ров, он орга­ни­зо­вал бога­тые уго­ще­ния для город­ско­го плеб­са, рас­тя­нув­ши­е­ся на несколь­ко меся­цев (Plut. Sull., 35). В свя­зи с этим сле­ду­ет рас­смат­ри­вать и посвя­ще­ние им деся­той части иму­ще­ства Гер­ку­ле­су (Plut. Sull., 35): это был древ­ний риту­аль­ный обряд (Mac­rob. III, 12, 2)³⁵. Сул­ла искал сто­рон­ни­ков не толь­ко в Риме. Так, он награ­дил гре­че­ский город Маг­не­сию, про­ти­во­сто­яв­ший Мит­ри­да­ту, объ­явив мест­ный храм Диа­ны непри­кос­но­вен­ным убе­жи­щем (Tac. Ann. III, 62). Жите­лей Или­о­на, сто­яв­ше­го на месте древ­ней Трои, кото­рые под­верг­лись напа­де­нию Фим­брии, Сул­ла «уте­шил, ока­зав им боль­шую помощь по вос­ста­нов­ле­нию горо­да» (Strab. XIII, 1, 27). Этот акт мог пре­сле­до­вать и идео­ло­ги­че­скую цель: так как Или­он счи­тал­ся древ­ней пра­ро­ди­ной рим­лян, Сул­ла в силу сво­его бла­го­де­я­ния как бы ста­но­вил­ся его почёт­ным патро­ном.

Источ­ни­ки поз­во­ля­ют выде­лить несколь­ко основ­ных групп сто­рон­ни­ков Сул­лы, кото­рые состав­ля­ли его соци­аль­ную опо­ру. Необ­хо­ди­мо, одна­ко, учи­ты­вать услов­ность подоб­но­го деле­ния.

Армия. Наём­ное вой­ско было глав­ной опо­рой сул­лан­ско­го режи­ма, имен­но оно обес­пе­чи­ло его победу. Сул­ла был попу­ля­рен сре­ди сол­дат, при­вле­кал их щед­ро­стью и лояль­но­стью (Sall. Iug. 96, 2—4). По рас­ска­зу Сал­лю­стия, во вре­мя пре­бы­ва­ния в Азии Сул­ла при­учил сол­дат к раз­гу­лу и маро­дёр­ству, стре­мясь сохра­нить их вер­ность (Cat. 11, 4—8). Ещё более крас­но­ре­чи­вый рас­сказ о лояль­но­сти Сул­лы к сол­да­там пере­да­ёт воен­ный исто­рик II в. н. э. Поли­ен: «Сул­ла в Союз­ни­че­скую вой­ну, когда его вои­ны умерт­ви­ли пре­то­рия и лега­та Аль­би­на кам­ня­ми и пал­ка­ми, не пре­сле­до­вал их, но про­стил убийц, ска­зав, что этим они сде­ла­ют­ся более усерд­ны­ми к войне, будучи вынуж­де­ны из-за боль­шо­го пре­гре­ше­ния оправ­дать­ся боль­шей доб­ле­стью» (VIII, 9, 1). После захва­та восточ­ной добы­чи Сул­ла, по сло­вам Аппи­а­на, «воз­вра­тил­ся с боль­шим пре­дан­ным ему вой­ском, хоро­шо вышко­лен­ным, гор­дя­щим­ся его подви­га­ми…» (BC. I, 76). Захва­тив власть, Сул­ла щед­ро награ­дил сво­их сол­дат и, стре­мясь пред­у­предить их тре­бо­ва­ния в буду­щем, пре­вра­тил их в коло­ни­стов. «Сул­ла ото­брал у сам­ни­тов Нолу и ото­бран­ные поля раздал 27-ми леги­о­нам», — ска­за­но у Ливия (Per., 89). По вер­сии Аппи­а­на, зем­лю полу­чи­ли 23 леги­о­на (BC. I, 100), все­го 120 тыс. чело­век (BC. I, 104). Боль­шое коли­че­ство вете­ра­нов было посе­ле­но в Этру­рии (Sall. Cat. 28, 4). Одна­ко пре­вра­тить сол­дат в кре­стьян не уда­лось. Леги­о­не­ры не были зна­ко­мы с про­из­во­ди­тель­ным трудом, их сред­ст­вом суще­ст­во­ва­ния была вой­на, поэто­му очень ско­ро они деклас­си­ро­ва­лись. При­мер­но через 15 лет после смер­ти Сул­лы, к кон­цу 60-х годов, мно­гие коло­ни­сты Сул­лы, по сло­вам Сал­лю­стия, «из-за рас­пут­ства и рос­ко­ши из огром­ной добы­чи не сохра­ни­ли ниче­го» (Cat. 28, 4). Воен­ные коло­ни­сты, полу­чив­шие от Сул­лы воен­ную добы­чу и зем­лю, свя­зан­ные с ним кро­ва­вой пору­кой, состав­ля­ли глав­ную и самую надёж­ную его опо­ру.

Ноби­ли­тет. Сул­ла был выдви­жен­цем опти­ма­тов и защи­щал их инте­ре­сы, укреп­ляя одно­вре­мен­но и свою лич­ную власть, чтобы не впа­дать в зави­си­мость от сена­та. Союз Сул­лы с сена­том был исто­ри­че­ски обу­слов­лен, так как обе силы нуж­да­лись друг в дру­ге. Сул­лу свя­зы­ва­ли с ноби­ли­те­том как сослов­ные инте­ре­сы, так и поли­ти­че­ские. Сенат, кото­рый нико­гда не хотел видеть кого-либо над собой, в тех усло­ви­ях был заин­те­ре­со­ван в сою­зе с Сул­лой, ведь аль­тер­на­ти­вой сул­лан­ской дик­та­ту­ре мог­ла быть толь­ко мари­ан­ская, совсем невы­год­ная опти­ма­там. Отсут­ст­вие у сена­та соб­ст­вен­ных воору­жён­ных сил застав­ля­ли его сотруд­ни­чать с Сул­лой, кото­рый имен­но как воен­ный вождь стал играть глав­ную роль в этом сою­зе.

Сто­рон­ни­ка­ми Сул­лы были Лута­ций Катул, Квинт Гор­тен­зий, моло­дые пред­ста­ви­те­ли зна­ти Пом­пей, Лукулл, Красс, Кати­ли­на. Из них Красс и Кати­ли­на при­ня­ли пря­мое уча­стие в про­скрип­ци­ях (Plut. Sull., 32; Crass., 2). Извест­но о его доб­ро­же­ла­тель­но­сти по отно­ше­нию к моло­до­му состо­я­тель­но­му всад­ни­ку Пом­по­нию Атти­ку, с кото­рым он встре­тил­ся в Афи­нах (Ne­po. XXV, 4). Моло­дой ари­сто­крат Марк Пор­ций Катон состо­ял в чис­ле близ­ких зна­ко­мых Сул­лы (Plut. Cat. Min., 3). Сул­ла стре­мил­ся попол­нить сенат сво­и­ми сто­рон­ни­ка­ми: он вклю­чил в сена­тор­ское сосло­вие 300 знат­ных всад­ни­ков (App. BC. I, 100; Liv. Per., 89), сде­лал сена­то­ра­ми даже неко­то­рых из сво­их сол­дат (Sall. Cat. 37, 6). Эти дей­ст­вия Сул­лы уже про­ти­во­ре­чи­ли сослов­ным инте­ре­сам ноби­ли­те­та и были про­дик­то­ва­ны стрем­ле­ни­ем Сул­лы обес­пе­чить кон­троль над сена­том, раз­ба­вив его сво­и­ми став­лен­ни­ка­ми.

Фаво­ри­ты. Это была самая мало­чис­лен­ная, но и самая вли­я­тель­ная груп­па сто­рон­ни­ков Сул­лы. Соци­аль­ный состав её был очень пёст­рым: тут встре­ча­лись и пред­ста­ви­те­ли зна­ти, и люди низ­ко­го зва­ния. Функ­ции фаво­ри­тов так­же были раз­лич­ны: одни были сорат­ни­ка­ми Сул­лы, дру­гие про­сто помо­га­ли и слу­жи­ли ему. Фаво­ри­та­ми Сул­лы из зна­ти были упо­мя­ну­тые Катул, Пом­пей, Лукулл, Красс. Все они дея­тель­но помо­га­ли ему в про­скрип­ци­ях (Красс), или в поли­ти­ке (Катул), или в воен­ной сфе­ре (Пом­пей, Лукулл, Красс). Важ­ную роль, одна­ко, игра­ли и дру­гие фаво­ри­ты. Цице­рон в речи «В защи­ту Секс­та Рос­ция Аме­рий­ско­го» сооб­ща­ет о воль­ноот­пу­щен­ни­ке Сул­лы Хри­со­гоне, кото­рый орга­ни­зо­вал убий­ство бога­то­го земле­вла­дель­ца, post fac­tum вклю­чил его имя в про­скрип­ци­он­ные спис­ки и хотел при­сво­ить его иму­ще­ство. Понят­но, этот Хри­со­гон дол­жен был иметь боль­шое вли­я­ние. Из чис­ла фаво­ри­тов Сул­лы источ­ни­ки так­же упо­ми­на­ют неко­е­го «пись­мо­во­ди­те­ля Кор­не­лия» и уро­жен­ца Пице­на Вет­тия (Sall. Hist. I, 55, 17), «гнус­ную слу­жан­ку» Фуфидия (Sall. Hist. I, 55, 21; Plut. Sull., 31; Flor. III, 21, 25) и дру­гих лиц. Сре­ди любим­чи­ков Сул­лы было мно­го раз­ных актё­ров, комеди­ан­тов, шутов и т. п., для удо­вле­тво­ре­ния кото­рых он шёл на серь­ез­ные зло­употреб­ле­ния. Плу­тарх сооб­ща­ет, что «кра­си­вым жен­щи­нам, пев­цам, мими­че­ским актё­рам и подон­кам из воль­ноот­пу­щен­ни­ков он жало­вал зем­ли целых наро­дов и дохо­ды целых горо­дов, а иным из сво­их при­бли­жён­ных — даже жён, совсем не жаж­дав­ших тако­го бра­ка» (Sull., 33). Нико­лай Дамас­ский так­же под­твер­жда­ет, что «Сул­ла, люби­тель смеш­но­го, роздал мно­го юге­ров государ­ст­вен­ной зем­ли мимам и шутам в награ­ду за то удо­воль­ст­вие, кото­рое они ему достав­ля­ли» (Hist. 107, 84).

Сооб­ще­ния антич­ных авто­ров о фаво­ри­тах Сул­лы, конеч­но, могут быть силь­но пре­уве­ли­че­ны, одна­ко, в прин­ци­пе, мож­но согла­сить­ся с теми иссле­до­ва­те­ля­ми, кото­рые пола­га­ют, что уже тогда в Риме воз­ник про­об­раз «импе­ра­тор­ско­го дво­ра»³⁶.

Кор­не­лии. Сво­им воз­ник­но­ве­ни­ем эта про­слой­ка была обя­за­на толь­ко Сул­ле. По рас­ска­зу Аппи­а­на, Сул­ла ото­брал 10 тыс. креп­ких и здо­ро­вых рабов проскри­би­ро­ван­ных и даро­вал им рим­ское граж­дан­ство (BC. I, 100). Как воль­ноот­пу­щен­ни­ки Сул­лы, они полу­ча­ли его родо­вое имя, одна­ко счи­та­лись пол­но­прав­ны­ми граж­да­на­ми. Кор­не­лии обес­пе­чи­ва­ли Сул­ле голо­са в народ­ном собра­нии и вооб­ще лоб­би­ро­ва­ли его инте­ре­сы. В Лации сохра­ни­лась их над­пись в честь патро­на: «Луцию Кор­не­лию Сул­ле Счаст­ли­во­му, сыну Луция, дик­та­то­ру, воль­ноот­пу­щен­ни­ки»³⁷. Мас­со­вое даро­ва­ние этим лицам рим­ско­го граж­дан­ства так­же про­ти­во­ре­чи­ло тра­ди­ци­ям опти­ма­тов.

Деклас­си­ро­ван­ные эле­мен­ты. Древ­ние авто­ры ино­гда упо­ми­на­ют о них — напо­ло­ви­ну уго­лов­ных эле­мен­тах, кото­рые при­ни­ма­ли уча­стие в про­скрип­ци­ях, помо­гая Сул­ле осу­ществлять террор. Это были убий­цы, донос­чи­ки и про­чий подоб­ный люд. Све­то­ний упо­ми­на­ет каких-то лиц, кото­рые полу­ча­ли день­ги из каз­ны за убий­ство проскри­би­ро­ван­ных и были амни­сти­ро­ва­ны Кор­не­ли­е­вым зако­ном (Caes., 11). Эти самые эле­мен­ты, веро­ят­но, име­ет в виду и Сал­лю­стий (Cat. 51, 33). Нако­нец, Аппи­ан, гово­ря о при­вер­жен­цах Сул­лы, упо­ми­на­ет и «про­чий люд, отно­ся­щий­ся к чис­лу его сто­рон­ни­ков, пре­дан­ный ему, опас­ный для дру­гих» (BC. I, 104). Эта соци­аль­ная груп­па, навер­ное, была мно­го­чис­лен­ной, одна­ко, ввиду сво­его низ­ко­го соци­аль­но­го и иму­ще­ст­вен­но­го ста­ту­са, вряд ли игра­ла серь­ёз­ную роль.

Обос­но­ва­ние вла­сти

Захва­тив власть, Сул­ла столк­нул­ся с необ­хо­ди­мо­стью най­ти объ­яс­не­ние обра­зо­ва­нию сво­его режи­ма, дока­зать необ­хо­ди­мость его дик­та­ту­ры для «вос­ста­нов­ле­ния рес­пуб­ли­ки», рас­по­ло­жить к себе широ­кие мас­сы. Источ­ни­ки свиде­тель­ст­ву­ют, что Сул­ла стре­мил­ся к идео­ло­ги­че­ско­му и рели­ги­оз­но­му обос­но­ва­нию сво­ей вла­сти.

И в этой обла­сти Сул­ла не был нова­то­ром: до него подоб­ным обра­зом пыта­лись обос­но­вать свой исклю­чи­тель­ный ста­тус Сци­пи­он Афри­кан­ский (Liv. XXVI, 18—19; Aurel. Vic­tor. 49, 3) и Марий, при­няв­ший имя «Новый Дио­нис» (Val. Max. III, 6, 6; Plin. XXXIII, 150). Сул­ла лишь твор­че­ски исполь­зо­вал тра­ди­ции сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков.

Сул­ла пытал­ся создать свой пози­тив­ный образ в исто­рио­гра­фии, для чего напи­сал «Вос­по­ми­на­ния», в кото­рых клей­мил сво­их про­тив­ни­ков и объ­яс­нял свои уда­чи волей богов (Plut. Sull., 6, 17, 23, 37; Cic. De div. I, 34, 72). Во вто­рой кни­ге «Вос­по­ми­на­ний» он воз­во­дил своё про­ис­хож­де­ние к фла­ми­ну Юпи­те­ра Пуб­лию Кор­не­лию, кото­рый яко­бы пер­вым полу­чил про­зви­ще «Сул­ла» (Gell. I, 12, 16). Тен­ден­цию про­слав­ле­ния Сул­лы про­дол­жил исто­рик Луций Кор­не­лий Сизен­на, совре­мен­ник Сул­лы, напи­сав­ший после его смер­ти «труд о граж­дан­ских и сул­лан­ских вой­нах» (Vell. Pat. II, 9, 5). По сло­вам Сал­лю­стия, Сизен­на изу­чил собы­тия эпо­хи Сул­лы «луч­ше и тща­тель­нее всех, кто опи­сы­вал собы­тия того вре­ме­ни», одна­ко «не был доста­точ­но бес­при­стра­стен в сво­их суж­де­ни­ях» (Iug. 95, 2). При­чи­ной субъ­ек­тив­но­сти Сизен­ны была его при­над­леж­ность к роду Кор­не­ли­ев, вслед­ст­вие чего он хотел выста­вить в луч­шем све­те дела сво­его вели­ко­го роди­ча.

Не мень­ше вни­ма­ния Сул­ла уде­лял про­слав­ле­нию сво­их воен­ных подви­гов. Он орга­ни­зо­вал бога­тый три­умф в честь победы над Мит­ри­да­том (App. BC. I, 99; Plin. XXXIII, 5, 16), при­чём шед­шие рядом с ним сена­то­ры сла­ви­ли его как спа­си­те­ля и отца (Plut. Sull., 34). В честь победы над сам­ни­та­ми Сул­ла «учредил цир­ко­вые игры, извест­ные под его име­нем как Сул­лан­ские победы» (Vell. Pat. II, 27, 6). Но глав­ной частью сул­лан­ской про­па­ган­ды Сул­лы, види­мо, был культ его гения. Ещё во вре­мя воен­ных дей­ст­вий Сул­ла гово­рил сол­да­там, «буд­то боги пред­ска­зы­ва­ют ему буду­щее» (Fron­tin. I, 11, 11). Став дик­та­то­ром, он при­нял имя Счаст­ли­во­го (Fe­lix, т. е. избран­ни­ка боги­ни сча­стья Fe­li­ci­tas), а так­же Любим­ца Афро­ди­ты-Вене­ры (App. BC. I, 97 Plut. Sull., 34). Сул­ла яко­бы в спе­ци­аль­ном эдик­те объ­явил себя Счаст­ли­вым (Aurel. Vic­tor. 75, 9), тот­час же после победы над мари­ан­ца­ми (Vell. Pat. II, 27, 5). Запад­ный исто­рик Бал­сдон, ана­ли­зи­руя про­зви­ща Fe­lix и επαφ­ρό­διτοσ, при­шёл к выво­ду, что вто­рое из них явля­ет­ся не пере­во­дом пер­во­го, а само­сто­я­тель­ным титу­лом, т. е. пред­на­зна­ча­лось для гре­че­ско­го Восто­ка и долж­но было напо­ми­нать о про­ис­хож­де­нии рим­лян от Энея и Афро­ди­ты³⁸. В дар Дель­фий­ско­му ора­ку­лу дик­та­тор послал секи­ру и венок из чисто­го золота, посвя­тив их Вене­ре, кото­рая яко­бы помог­ла ему в бит­вах (App. I, 97). В Риме Сул­ле поста­ви­ли кон­ную ста­тую с над­пи­сью: «Любим­цу Вене­ры» (App. BC., I, 97; Plut. Sull., 34), посвя­ща­ли над­пи­си³⁹. Даже побеж­дён­ные Сул­лой афи­няне вынуж­де­ны были учредить государ­ст­вен­ные празд­не­ства «Сил­леи» и уста­но­вить пуб­лич­ную ста­тую в его честь⁴⁰. Сам Сул­ла в 82 г. выпу­стил моне­ты, «на авер­се кото­рых изо­бра­же­на голо­ва Вене­ры, а на ревер­се — в под­ра­жа­ние еги­пет­ским образ­цам — два рога изоби­лия, сим­во­ли­зи­ру­ю­щие наступ­ле­ние бла­го­ден­ст­вия»⁴¹. Эта про­па­ган­да ока­за­ла вли­я­ние на лите­ра­тур­ную тра­ди­цию: Авре­лий Вик­тор, напри­мер, сохра­нил рас­сказ о том, как некая жен­щи­на (боги­ня?) пред­ска­за­ла Сул­ле сча­стье, когда он был ещё мла­ден­цем» (75, 1).

При­ведён­ные выше фак­ты свиде­тель­ст­ву­ют, что Сул­ла стре­мил­ся утвер­дить свою геге­мо­нию не толь­ко в поли­ти­че­ской сфе­ре, но так­же в рели­гии и идео­ло­гии рим­ско­го обще­ства. Эта тен­ден­ция Сул­лы, беру­щая нача­ло от Сци­пи­о­на Афри­кан­ско­го и Мария, была нача­лом транс­фор­ма­ции от полис­ной систе­мы цен­но­стей к идео­ло­гии воен­ной монар­хии. Вме­сте с тем роль в этом Сул­лы нель­зя пре­уве­ли­чи­вать. Про­цесс созда­ния импе­ра­тор­ско­го куль­та был посте­пен­ным, в его раз­ви­тие внес­ли суще­ст­вен­ный вклад и пре­ем­ни­ки Сул­лы, в первую оче­редь Цезарь.

Исто­ри­че­ская роль Сул­лы

Вне­зап­ный уход Сул­лы от вла­сти — навер­ное, самоё зага­доч­ное из всех дей­ст­вий дик­та­то­ра. После избра­ния кон­су­лов на сле­дую­щий год (лето 79 г.), дик­та­тор созвал народ­ное собра­ние, на кото­ром офи­ци­аль­но отка­зал­ся от вла­сти; даже пообе­щал дать отчёт в сво­их дей­ст­ви­ях, если кто-либо име­ет к нему пре­тен­зии (App. BC. I, 103—104 Plut. Sull., 34). Дик­та­тор уда­лил­ся на отдых в свои кам­пан­ские поме­стья (App. BC. I, 104), хотя так и не оста­вил государ­ст­вен­ных дел (Plut. Sull., 37). Быв­ший дик­та­тор сохра­нил поли­ти­че­ское вли­я­ние вплоть до сво­ей смер­ти, кото­рая после­до­ва­ла уже в 78 г.; вете­ра­ны и кор­не­лии заста­ви­ли сенат устро­ить Сул­ле почти цар­ские похо­ро­ны (App. BC. I, 105—106; Plut. Sull., 38).

Отказ Сул­лы от вла­сти вызы­вал удив­ле­ние ещё в древ­но­сти. Аппи­ан, напри­мер, ком­мен­ти­ро­вал этот посту­пок так: «При­чи­на, поче­му Сул­ла поже­лал стать из част­но­го чело­ве­ка тира­ном и из тира­на обра­тить­ся сно­ва в част­но­го чело­ве­ка и после это­го про­во­дить жизнь в сель­ском уеди­не­нии, заклю­ча­ет­ся, на мой взгляд, в том, что он за вся­кое брал­ся с пылом и про­во­дил его со всей энер­ги­ей… Мне кажет­ся, Сул­ла пре­сы­тил­ся вой­на­ми, вла­стью, Римом и после все­го это­го полю­бил сель­скую жизнь» (BC. I, 104). С подоб­ным мне­ни­ем вряд ли мож­но согла­сить­ся. На реше­ние Сул­лы, ско­рее все­го, повли­я­ли не столь­ко лич­ные, сколь­ко поли­ти­че­ские при­чи­ны. Сул­ла, види­мо, осо­знал узость сво­ей соци­аль­ной базы и пред­видел воз­мож­ность воз­ник­но­ве­ния силь­ной оппо­зи­ции в неда­лё­ком буду­щем. Глав­ной его опо­рой, поми­мо армии, был ноби­ли­тет, а опти­ма­там не мог­ла импо­ни­ро­вать абсо­лю­ти­за­ция вла­сти Сул­лы и его авто­ри­тар­ные мето­ды управ­ле­ния. Но самое глав­ное, види­мо, в дру­гом. Сул­ла был выдви­жен­цем опти­ма­тов, был свя­зан с ними сослов­ны­ми и поли­ти­че­ски­ми инте­ре­са­ми, пред­рас­суд­ка­ми, нако­нец, поэто­му его дик­та­ту­ра и носи­ла про­ти­во­ре­чи­вый харак­тер: с одной сто­ро­ны, это был типич­ный опти­мат со все­ми досто­ин­ства­ми и недо­стат­ка­ми выс­шей зна­ти, с дру­гой — воен­ный вождь, ломав­ший тра­ди­ции рес­пуб­ли­ки. Одно­вре­мен­ное соче­та­ние в лич­но­сти Сул­лы кон­сер­ва­тив­но­го ари­сто­кра­та и воен­но­го вождя явля­ет­ся глав­ной осо­бен­но­стью и глав­ным про­ти­во­ре­чи­ем этой исто­ри­че­ской фигу­ры. Труд­но ска­зать, счи­тал ли Сул­ла сенат­скую рес­пуб­ли­ку мыс­ли­мой фор­мой прав­ле­ния. В любом слу­чае, он пред­по­чёл тра­ди­ци­он­ный режим тому, кото­рый в силу исто­ри­че­ских обсто­я­тельств создал сам. Вне­зап­ная смерть Сул­лы, воз­мож­но, спас­ла его от веро­ят­ной раз­вяз­ки. Если же гово­рить об исто­ри­че­ской роли сул­лан­ской дик­та­ту­ры, то она пред­опре­де­ли­ла раз­ви­тие Рим­ской рес­пуб­ли­ки в том, что вме­сто воен­ной дик­та­ту­ры Мария, кото­рый лави­ро­вал меж­ду попу­ля­ра­ми, всад­ни­ка­ми, ита­ли­ка­ми и плеб­сом, в Риме уста­но­ви­лась воен­ная дик­та­ту­ра Сул­лы, опи­рав­ше­го­ся на опти­ма­тов и наём­ную армию; в том, что всад­ни­ки, как соци­аль­но-поли­ти­че­ская сила, были исклю­че­ны из поли­ти­ки, их дея­тель­ность огра­ни­чи­ва­лась эко­но­ми­кой⁴²; в том, что пода­ви­ли на вре­мя любую оппо­зи­цию ноби­ли­те­ту и тем самым обес­пе­чи­ли неко­то­рую ста­биль­ность — пра­виль­нее ска­зать, вре­мен­ное пре­кра­ще­ние поли­ти­че­ской борь­бы. Рим­ская «демо­кра­тия» суме­ла взять реванш лишь в кон­це 70-х годов, да и то при помо­щи Пом­пея. Таким обра­зом, дик­та­ту­ра Сул­лы спо­соб­ст­во­ва­ла сохра­не­нию сенат­ской рес­пуб­ли­ки ещё на несколь­ко деся­ти­ле­тий. Вме­сте с тем она ста­ла прото­ти­пом для цеза­ри­ан­ской дик­та­ту­ры (опо­ра на наём­ную армию, команд­ные мето­ды руко­вод­ства, при­кры­тие авто­ри­тар­ной сущ­но­сти дик­та­ту­ры её рес­пуб­ли­кан­ской обо­лоч­кой и т. д.) и во мно­гом спо­соб­ст­во­ва­ла пере­хо­ду от рес­пуб­ли­кан­ско­го строя к импер­ско­му. В этом её исто­ри­че­ское зна­че­ние.

Как бы древ­ние и совре­мен­ные иссле­до­ва­те­ли ни оце­ни­ва­ли Сул­лу, это, без­услов­но, была вели­кая лич­ность — не толь­ко в рим­ской, но и во все­мир­ной исто­рии.