Жизнь и смерть Юлия Цезаря: медицинский аспект

с.80 Рим­ский дик­та­тор Юлий Цезарь, несо­мнен­но, при­над­ле­жит к чис­лу наи­бо­лее попу­ляр­ных и даже леген­дар­ных лич­но­стей антич­ной исто­рии. Дея­тель­ность Цеза­ря была настоль­ко обшир­ной, яркой, дина­мич­ной и пло­до­твор­ной по сво­им резуль­та­там, что уже совре­мен­ни­ки счи­та­ли его осо­бым чело­ве­ком и по-осо­бо­му вос­при­ни­ма­ли его, испы­ты­вая к нему самые раз­но­об­раз­ные чув­ства — от сим­па­тии и вос­хи­ще­ния до зави­сти и дикой нена­ви­сти. Ещё при жиз­ни Цеза­ря был сфор­ми­ро­ван его ори­ги­наль­ный образ, кото­рый затем пре­тер­пел мно­го­крат­ные пре­вра­ще­ния и в ито­ге был зна­чи­тель­но мифо­ло­ги­зи­ро­ван в антич­ной исто­ри­ко-лите­ра­тур­ной тра­ди­ции. При­сталь­ное вни­ма­ние гре­ко-рим­ских авто­ров к лич­но­сти Цеза­ря вполне объ­яс­ни­мо, если учесть, насколь­ко при­тя­га­те­лен был образ «боже­ст­вен­но­го Юлия» для его совре­мен­ни­ков и бли­жай­ших потом­ков. Как отме­тил рим­ский исто­рик Вел­лей Патер­кул, «Цезарь овла­де­ва­ет рукою пишу­ще­го и застав­ля­ет, как бы тот ни торо­пил­ся, задер­жать вни­ма­ние на сво­ей лич­но­сти» (Vell. Pat. II, 41, 1). При этом заме­тим, что обо­жест­влен­ный дик­та­тор играл важ­ную роль в идео­ло­гии Рим­ской импе­рии, ибо счи­тал­ся пред­те­чей «боже­ст­вен­но­го Авгу­ста» и дру­гих прин­цеп­сов.

Поэто­му вполне понят­но, что жизнь Юлия Цеза­ря и его тра­ги­че­ский конец, насту­пив­ший в мар­тов­ские иды 44 г. до н. э., нашли деталь­ное ото­б­ра­же­ние в антич­ной исто­ри­ко-лите­ра­тур­ной тра­ди­ции. Смерть Цеза­ря в сена­те и пред­ше­ст­во­вав­шие ей зна­ме­ния подроб­но опи­са­ны мно­ги­ми древни­ми авто­ра­ми, кото­рые сво­и­ми рас­ска­за­ми, испол­нен­ны­ми дра­ма­тиз­ма и мисти­циз­ма, слов­но под­чер­ки­ва­ют осо­бен­ную судь­бу «боже­ст­вен­но­го Юлия», допол­ни­тель­но обос­но­вы­вая его апо­фе­оз, начав­ший­ся еще при жиз­ни.

Цезарь дей­ст­ви­тель­но был неза­у­ряд­ным дея­те­лем Рим­ско­го государ­ства, в его экс­прес­сив­ной и твор­че­ской лич­но­сти орга­ни­че­ски соче­та­лись воен­ные и поли­ти­че­ские талан­ты, дипло­ма­ти­че­ские уме­ния и бес­спор­ный лите­ра­тур­ный талант, про­явив­ший­ся в его зна­ме­ни­тых «Запис­ках» о галль­ской и граж­дан­ской войне. Цезарь был не толь­ко опыт­ным орга­ни­за­то­ром и пра­ви­те­лем, но так­же интел­лек­ту­а­лом, тон­ко раз­би­рав­шим­ся в гума­ни­тар­ных нау­ках и соци­аль­но-поли­ти­че­ской обста­нов­ке. Имен­но соче­та­ние воен­но-поли­ти­че­ских и гума­ни­тар­ных талан­тов в ито­ге поз­во­ли­ло Цеза­рю стать вла­сти­те­лем Рима и фак­ти­че­ски создать соб­ст­вен­ную монар­хию, уме­ло встро­ив её в суще­ст­ву­ю­щий государ­ст­вен­ный строй, сохра­няя таким спо­со­бом внеш­нюю рес­пуб­ли­кан­скую обо­лоч­ку. Цезарь мак­си­маль­но исполь­зо­вал свои мно­го­чис­лен­ные спо­соб­но­сти, умел в корот­кие сро­ки осу­ществлять меро­при­я­тия гло­баль­но­го мас­шта­ба. Насколь­ко мож­но судить, Цеза­рем дви­га­ли имен­но амби­ции, стрем­ле­ние к вели­чию, застав­ляв­шие его про­де­лы­вать огром­ную работу ради дости­же­ния вла­сти и сла­вы. Цезарь был цель­ной и само­до­ста­точ­ной лич­но­стью, ощу­щал свои воз­мож­но­сти и жела­ния, знал, как их реа­ли­зо­вать и неуклон­но шел к это­му [5].

с.81 Сре­ди раз­но­об­раз­ных аспек­тов жиз­ни и дея­тель­но­сти Юлия Цеза­ря, что нашли подроб­ное осве­ще­ние в антич­ной тра­ди­ции, одним из наи­ме­нее изу­чен­ных явля­ет­ся меди­цин­ский аспект. Меж­ду тем, поми­мо тща­тель­но­го опи­са­ния воен­ных и государ­ст­вен­ных дел Цеза­ря, древ­ние авто­ры при­во­дят нема­ло сведе­ний о его чело­ве­че­ских свой­ствах и каче­ствах, обна­ру­жи­вая зна­чи­тель­ный инте­рес к лич­ной жиз­ни дик­та­то­ра, при­чем сопро­вож­да­ют подоб­но­го рода рас­ска­зы самы­ми раз­но­об­раз­ны­ми сплет­ня­ми и гипер­бо­ла­ми. Таким обра­зом, источ­ни­ко­вед­че­ская база вполне поз­во­ля­ет полу­чить пред­став­ле­ние о «меди­цин­ской исто­рии» Цеза­ря и выяс­нить её воз­мож­ное вли­я­ние на карье­ру дик­та­то­ра. Посколь­ку Цезарь был убит, а не умер есте­ствен­ной смер­тью, целе­со­об­раз­но отдель­но рас­смот­реть его хро­ни­че­ские болез­ни при жиз­ни и обсто­я­тель­ства его тра­ги­че­ской гибе­ли 15 мар­та 44 г. до н. э. По мне­нию авто­ра, насто­я­щее иссле­до­ва­ние может спо­соб­ст­во­вать объ­ек­тив­но­му и все­сто­рон­не­му изу­че­нию исто­ри­че­ской дея­тель­но­сти Юлия Цеза­ря, выде­ляя и осмыс­ли­вая ряд свя­зан­ных с этой про­бле­мой част­ных вопро­сов.

Как извест­но из про­из­веде­ний гре­ко-рим­ских исто­ри­ков, при всей сво­ей экс­прес­сив­но­сти и энер­гич­но­сти Цезарь был болез­нен­ной лич­но­стью и, в отли­чие от таких антич­ных геро­ев, как Алек­сандр Македон­ский, не обла­дал хоро­шей физи­че­ской фор­мой. Цезарь стра­дал так назы­вае­мой «паду­чей болез­нью» (эпи­леп­си­ей) и, оче­вид­но, рядом дру­гих хро­ни­че­ских неду­гов, отче­го ему с само­го нача­ла сво­ей карье­ры при­хо­ди­лось уси­лен­но работать над собой, чтобы при­об­ре­сти над­ле­жа­щую физи­че­скую фор­му и справ­лять­ся с мно­го­чис­лен­ны­ми труда­ми. Совре­мен­ный бри­тан­ский иссле­до­ва­тель Энто­ни Камм (Окс­форд­ский уни­вер­си­тет) вооб­ще выра­жа­ет сомне­ния, как Цезарь мог сде­лать столь серь­ез­ную карье­ру, в том чис­ле стать рим­ским вер­хов­ным жре­цом, коль он болел эпи­леп­си­ей, кото­рая вос­при­ни­ма­лась в обще­стве неод­но­знач­на и была сопря­же­на с раз­лич­ны­ми суе­ве­ри­я­ми [11, p. 141].

О борь­бе Цеза­ря с неду­га­ми и его воен­но-физи­че­ской под­готов­ке подроб­но сооб­ща­ет Плу­тарх: «Любовь его к опас­но­стям не вызы­ва­ла удив­ле­ния у тех, кто знал его често­лю­бие, но всех пора­жа­ло, как он пере­но­сил лише­ния, кото­рые, каза­лось, пре­вос­хо­ди­ли его физи­че­ские силы, ибо он был сла­бо­го тело­сло­же­ния, с белой и неж­ной кожей, стра­дал голов­ны­ми боля­ми и паду­чей, пер­вый при­па­док кото­рой, как гово­рят, слу­чил­ся с ним в Кор­ду­бе. Одна­ко он не исполь­зо­вал свою болез­нен­ность как пред­лог для изне­жен­ной жиз­ни, но, сде­лав сред­ст­вом исце­ле­ния воен­ную служ­бу, ста­рал­ся бес­пре­стан­ны­ми пере­хо­да­ми, скуд­ным пита­ни­ем, посто­ян­ным пре­бы­ва­ни­ем под откры­тым небом и лише­ни­я­ми победить свою сла­бость и укре­пить свое тело. Спал он боль­шей частью на повоз­ке или на носил­ках, чтобы исполь­зо­вать для дела и часы отды­ха. Днем он объ­ез­жал горо­да, кара­уль­ные отряды и кре­по­сти, при­чем рядом с ним сидел раб, умев­ший запи­сы­вать за ним, а поза­ди один воин с мечом. Он пере­дви­гал­ся с такой быст­ро­той, что в пер­вый раз про­де­лал путь от Рима до Рода­на за восемь дней. Вер­хо­вая езда с дет­ства была для него при­выч­ным делом. Он умел, отведя руки назад и сло­жив их за спи­ной, пустить коня во весь опор. А во вре­мя это­го похо­да он упраж­нял­ся еще и в том, чтобы, сидя на коне, дик­то­вать пись­ма, зани­мая одно­вре­мен­но двух или даже, как утвер­жда­ет Оппий, еще с.82 боль­шее чис­ло пис­цов. Гово­рят, что Цезарь пер­вым при­шел к мыс­ли бесе­до­вать с дру­зья­ми по пово­ду неот­лож­ных дел посред­ст­вом писем, когда вели­чи­на горо­да и исклю­чи­тель­ная заня­тость не поз­во­ля­ли встре­чать­ся лич­но» (Plut. Caes., 17).

Как сле­ду­ет из рас­ска­за Плу­тар­ха, бла­го­да­ря уси­ли­ям воли и напря­жен­ной воен­но-поход­ной жиз­ни Цеза­рю в целом уда­лось пре­одо­леть свои неду­ги, даже более того, он про­яв­лял боль­шую физи­че­скую и умст­вен­ную актив­ность, управ­ля­ясь со мно­же­ст­вом дел. При этом Плу­тарх отме­ча­ет, что лич­ное уча­стие в воен­ных делах слу­жи­ло для Цеза­ря не толь­ко физи­че­ским тре­нин­гом, но так­же идео­ло­ги­че­ским сред­ст­вом, при помо­щи кое­го он при­об­рел попу­ляр­ность сре­ди сво­их войск: «он сам доб­ро­воль­но бро­сал­ся навстре­чу любой опас­но­сти и не отка­зы­вал­ся пере­но­сить какие угод­но труд­но­сти» (там же).

О неуем­ной энер­гии Цеза­ря, его амби­ци­оз­ном стрем­ле­нии к сла­ве бла­го­да­ря совер­ше­нию вели­ких пред­при­я­тий (что само собой под­ра­зу­ме­ва­ло боль­шие нагруз­ки для орга­низ­ма) сооб­ща­ет так­же один из его при­вер­жен­цев, рим­ский исто­рик Сал­лю­стий Кри­сп: «Цезарь поста­вил себе за пра­ви­ло трудить­ся, быть бди­тель­ным; заботясь о делах дру­зей, он пре­не­бре­гал соб­ст­вен­ны­ми, не отка­зы­вал ни в чем, что толь­ко сто­и­ло им пода­рить; для себя само­го желал выс­ше­го коман­до­ва­ния, вой­ска, новой вой­ны, в кото­рой его доб­лесть мог­ла бы забли­стать» (Sal­lust. Cat., 54).

Не менее инте­рес­ные сведе­ния о воен­ных трудах Цеза­ря при­во­дит его био­граф Све­то­ний: «Ору­жи­ем и конем он вла­дел заме­ча­тель­но, вынос­ли­вость его пре­вос­хо­ди­ла вся­кое веро­я­тие. В похо­де он шел впе­ре­ди вой­ска, обыч­но пеший, ино­гда на коне, с непо­кры­той голо­вой, несмот­ря ни на зной, ни на дождь. Самые длин­ные пере­хо­ды он совер­шал с неве­ро­ят­ной быст­ро­той, налег­ке, в наем­ной повоз­ке, делая по сотне миль в день, реки пре­одоле­вая вплавь или с помо­щью наду­тых мехов, так что часто опе­ре­жал даже вест­ни­ков о себе» (Suet. Caes., 57). Таким обра­зом, Све­то­ний под­твер­жда­ет хоро­ший уро­вень физи­че­ской под­готов­ки Цеза­ря во вре­мя его воен­ных кам­па­ний. При этом, как сле­ду­ет из рас­ска­за Све­то­ния, Цезарь обла­дал вполне нор­маль­ным здо­ро­вьем, и в зре­лом воз­расте его неду­ги были незна­чи­тель­ны­ми: «Гово­рят, он был высо­ко­го роста, свет­ло­ко­жий, хоро­шо сло­жен, лицо чуть пол­ное, гла­за чер­ные и живые. Здо­ро­вьем он отли­чал­ся пре­вос­ход­ным: лишь под конец жиз­ни на него ста­ли напа­дать вне­зап­ные обмо­ро­ки и ноч­ные стра­хи, да два раза во вре­мя заня­тий у него были при­сту­пы паду­чей. За сво­им телом он уха­жи­вал слиш­ком даже тща­тель­но, и не толь­ко стриг и брил, но и выщи­пы­вал воло­сы…» (Suet. Caes., 45, 1—2). Кро­ме того, Цезарь пил очень мало вина и обыч­но соблюдал трез­вость, а так­же про­яв­лял непри­хот­ли­вость в еде, о чем свиде­тель­ст­во­вал в сво­их мему­а­рах его друг и сорат­ник Гай Оппий (Suet. Caes., 53).

Поми­мо это­го, Цезарь смо­ло­ду имел мно­го любов­ниц из чис­ла пред­ста­ви­тель­ниц рим­ской зна­ти, а так­же про­слыл извест­ным сиба­ри­том и люби­те­лем рос­ко­ши, что затем пора­зи­тель­но соче­та­лось с его репу­та­ци­ей вели­ко­го пол­ко­во­д­ца и спо­соб­но­стя­ми пере­но­сить тяже­лые усло­вия жиз­ни во вре­мя воен­ных кам­па­ний, зани­мав­ших зна­чи­тель­ную часть его жиз­ни.

с.83 Итак, мож­но сде­лать вывод, что к нача­лу граж­дан­ских войн 49—45 гг. до н. э., когда Цезарь был в зре­лом воз­расте, его пси­хо­фи­зи­че­ское состо­я­ние было вполне нор­маль­ным, несмот­ря на имев­шу­ю­ся хро­ни­че­скую заболе­вае­мость эпи­леп­си­ей. Тем не менее, Цезарь неустан­но тре­ни­ро­вал свой орга­низм, вслед­ст­вие чего даже ока­зал­ся гото­вым выно­сить лише­ния воен­ных кам­па­ний в Гал­лии, не гово­ря уже о том, что в этот пери­од он вел бур­ную поли­ти­че­скую дея­тель­ность, что тре­бо­ва­ло от него боль­шо­го умст­вен­но­го напря­же­ния. Кро­ме того, имен­но в это вре­мя по сооб­ра­же­ни­ям исто­ри­ко-идео­ло­ги­че­ско­го харак­те­ра Цезарь начал состав­лять зна­ме­ни­тые «Запис­ки о галль­ской войне», а далее — «Запис­ки о граж­дан­ской войне», что под­твер­жда­ет высо­кий уро­вень его интел­лек­ту­аль­ной актив­но­сти.

Соглас­но дан­ным антич­ных авто­ров, более-менее суще­ст­вен­ные про­бле­мы со здо­ро­вьем у Цеза­ря нача­лись уже в пери­од граж­дан­ских войн с Пом­пе­ем и рес­пуб­ли­кан­ца­ми. К тому вре­ме­ни Цезарь был в отно­си­тель­но стар­шем воз­расте (50—56 лет), участ­во­вал в мно­го­чис­лен­ных воен­ных кон­флик­тах, а так­же стал фак­ти­че­ским, а затем и офи­ци­аль­ным пра­ви­те­лем Рим­ской рес­пуб­ли­ки, т. е. воз­ло­жил на себя тяже­лое бре­мя управ­ле­ния огром­ной сре­ди­зем­но­мор­ской импе­ри­ей. Если при­ба­вить сюда ещё внут­ри­по­ли­ти­че­скую борь­бу в Риме, раз­лич­ные интри­ги в самом лаге­ре Цеза­ря, то сле­ду­ет объ­ек­тив­но при­знать, что в этот пери­од Цезарь имел мак­си­маль­ные пси­хо­фи­зи­че­ские нагруз­ки, по срав­не­нию с дру­ги­ми ста­ди­я­ми сво­ей обще­ст­вен­но-поли­ти­че­ской и воен­ной карье­ры.

Неко­то­рые новей­шие иссле­до­ва­те­ли, в част­но­сти — италь­ян­ский исто­рик Гульель­мо Ферре­ро (1871—1942) и рос­сий­ский исто­рик Р. Ю. Вип­пер (1859—1954) — в извест­ной мере гипер­бо­ли­зи­ро­ва­ли дан­ные антич­ных авто­ров о здо­ро­вье Цеза­ря в пери­од его дик­та­ту­ры и напря­мую увя­за­ли этот вопрос с его государ­ст­вен­ной дея­тель­но­стью, при­пи­сав Цеза­рю пла­ны учреж­де­ния элли­ни­сти­че­ской монар­хии в Риме.

Гульель­мо Ферре­ро отме­чал «духов­ный упа­док Цеза­ря», яко­бы вызван­ный чрез­мер­ны­ми труда­ми на государ­ст­вен­ном попри­ще, и кон­ста­ти­ро­вал: «Раз­дра­же­ние, уста­лость, обо­льще­ние от этой огром­ной работы затем­ни­ли то созна­ние удоб­но­го слу­чая и дей­ст­ви­тель­но­сти, кото­рое все­гда было так ясно у него ранее» [9, с. 468]. Ферре­ро, будучи исто­ри­ком-фата­ли­стом, изо­бра­жал Цеза­ря «гени­аль­ным неудач­ни­ком», кото­ро­го к кон­цу его карье­ры постиг тра­ги­че­ский конец, и для пуще­го обос­но­ва­ния этой кон­цеп­ции италь­ян­ско­му иссле­до­ва­те­лю пона­до­би­лось гипер­бо­ли­зи­ро­вать неко­то­рые фак­ты из «меди­цин­ской исто­рии» Цеза­ря. Вот поче­му Ферре­ро так настой­чи­во под­чер­ки­ва­ет стрес­со­вое состо­я­ние Цеза­ря к кон­цу его жиз­ни: «Его здо­ро­вье было пло­хо; при­пад­ки эпи­леп­сии, кото­рой он все­гда стра­дал, сде­ла­лись чаще и силь­нее; тело и дух его были изну­ре­ны» [9, с. 487]. Чтобы вый­ти из этой слож­ной для него ситу­а­ции, пишет Ферре­ро, Цезарь гото­вил гран­ди­оз­ный поход про­тив Пар­фии, направ­ляя к это­му все свои мыс­ли [9, с. 493]. Одна­ко убий­ство Цеза­ря поме­ша­ло ему вопло­тить в жизнь этот дерз­кий замы­сел, вслед­ст­вие чего Пар­фия была спа­се­на, а сам дик­та­тор остал­ся в исто­рии в каче­стве неудач­ли­во­го гения, «вели­ко­го раз­ру­ши­те­ля» [9, с. 525—526]. Итак, Ферре­ро совер­шен­но оче­вид­но с.84 мани­пу­ли­ро­вал фак­та­ми из «меди­цин­ской исто­рии», чтобы таким спо­со­бом обос­но­вать свою фата­ли­сти­че­скую кон­цеп­цию.

Одна­ко Р. Ю. Вип­пер пошел в этом вопро­се ещё даль­ше Ферре­ро и, поми­мо повто­ре­ния поло­же­ний о стрес­со­вом состо­я­нии дик­та­то­ра, так­же выдви­нул пред­по­ло­же­ние о «стар­че­ском безу­мии» Цеза­ря, яко­бы стре­мив­ше­го­ся стать царем Рима. Р. Ю. Вип­пер напря­мую увя­зы­ва­ет пре­сло­ву­тое вли­я­ние на Цеза­ря восточ­но-монар­хи­че­ских про­ек­тов с его гипо­те­ти­че­ским пси­хи­че­ским рас­строй­ст­вом, чему дает сле­дую­щие объ­яс­не­ния: «У рим­лян со вре­ме­ни Сул­лы замет­но было какое-то вле­че­ние к восто­ку: его фор­мам жиз­ни, обста­нов­ке, рели­ги­оз­ным обрядам и поня­ти­ям. У Цеза­ря эта чер­та высту­па­ет с осо­бен­ной силой и более все­го после посе­ще­ния Егип­та и Сирии. <…> Но, по не менее стран­но­му про­ти­во­ре­чию пси­хи­че­ско­го харак­те­ра, Цезарь, этот умней­ший рацио­на­лист, свя­зы­вал с пар­фян­ским похо­дом рас­че­ты на упро­че­ние сво­ей неогра­ни­чен­ной вла­сти… Он и сде­лал­ся пер­вой жерт­вой “цар­ско­го безу­мия”, кото­рое нахо­ди­ли потом у его более или менее сла­бо­ум­ных и сума­сшед­ших пре­ем­ни­ков.

Цеза­рю было в нача­ле 44 г. не более 57 лет — воз­раст, в кото­ром мно­гие выдаю­щи­е­ся рим­ляне, Марий, Сул­ла, Пом­пей, Цице­рон сохра­ня­ли пол­ную физи­че­скую и умст­вен­ную силу. Но у него, по-види­мо­му, быст­ро насту­пи­ла после необык­но­вен­но­го напря­же­ния преж­девре­мен­ная ста­рость, померк­ла ясность ума, появи­лась повы­шен­ная чув­ст­ви­тель­ность, и болез­нен­ные аффек­ты исто­щи­ли окон­ча­тель­но под­то­чен­ную рань­ше энер­гию. Досад­ной долж­на была уже казать­ся его поклон­ни­кам позд­няя страсть импе­ра­то­ра к еги­пет­ской цари­це… Безум­ст­во­вал ста­рик…» [2, с. 75].

Как видим, интер­пре­та­ция Р. Ю. Вип­пе­ра так­же явля­ет­ся тен­ден­ци­оз­ной, тем более что ни один из антич­ных источ­ни­ков не ука­зы­ва­ет пря­мо на пси­хи­че­ское рас­строй­ство Цеза­ря, хотя в целом про­из­веде­ния древ­них авто­ров, напри­мер, Цице­ро­на, содер­жат доста­точ­ное коли­че­ство кри­ти­ки в адрес дик­та­то­ра. В то же вре­мя реаль­ные слу­чаи пси­хи­че­ских заболе­ва­ний рим­ских импе­ра­то­ров, как, напри­мер, у Кали­гу­лы или Неро­на, полу­чи­ли соот­вет­ст­ву­ю­щее ото­б­ра­же­ние в антич­ной исто­ри­ко-лите­ра­тур­ной тра­ди­ции.

Чтобы полу­чить объ­ек­тив­ное пред­став­ле­ние о пси­хо­фи­зи­че­ском состо­я­нии Цеза­ря нака­нуне тра­ги­че­ских мар­тов­ских ид 44 г., непо­сред­ст­вен­но обра­тим­ся к источ­ни­кам.

Кос­вен­ным свиде­тель­ст­вом раз­ви­тия хро­ни­че­ских неду­гов Цеза­ря мож­но счи­тать отры­вок из «Пись­ма к Гаю Юлию Цеза­рю о государ­ст­вен­ных делах», состав­лен­но­го уже упо­ми­нав­шим­ся Сал­лю­сти­ем в сен­тяб­ре 50 г. В этом поли­ти­че­ском уве­ще­ва­нии (sua­so­ria) Сал­лю­стий при­зы­ва­ет Цеза­ря к борь­бе с Пом­пе­ем и рим­ской оли­гар­хи­ей и в чис­ле про­чих аргу­мен­тов гово­рит сле­дую­щее: «Ибо, если теперь из-за болез­ни или по веле­нию рока дер­жа­ву нашу постигнет несча­стье, кто усо­мнит­ся в том, что весь мир будут ожи­дать опу­сто­ше­ния, вой­ны, рез­ня? Итак, если у тебя появит­ся жела­ние послу­жить родине и пред­кам, то ты, вос­ста­но­вив государ­ст­вен­ный строй, впо­след­ст­вии сла­вой сво­ей пре­взой­дешь всех людей, и тебя посмерт­но будут вос­хва­лять боль­ше, чем при жиз­ни» (Sal­lust. Ad Caes. I, 13, 6). Как нетруд­но понять, с.85 Сал­лю­стий наме­ка­ет на болезнь, могу­щую при­чи­нить Цеза­рю смерть (оче­вид­но, под­ра­зу­ме­ва­ет­ся эпи­леп­сия), в свя­зи с чем он при­зы­ва­ет его как мож­но луч­ше послу­жить Рим­ско­му государ­ству, чтобы снис­кать такую сла­ву, что может послу­жить вели­ко­му чело­ве­ку свое­об­раз­ной ком­пен­са­ци­ей и по смер­ти.

С ука­зан­ны­ми сло­ва­ми Сал­лю­стия так­же пере­кли­ка­ет­ся ана­ло­гич­ное воз­зва­ние к Цеза­рю Цице­ро­на, содер­жа­ще­е­ся в речи послед­не­го «По пово­ду воз­вра­ще­ния Мар­цел­ла» (сен­тябрь 46 г.). Вос­хва­ляя дик­та­то­ра за поми­ло­ва­ние и воз­вра­ще­ние в Рим его преж­не­го про­тив­ни­ка, пом­пе­ян­ца Мар­ка Мар­цел­ла, Цице­рон сре­ди про­чих заслуг Цеза­ря упо­ми­на­ет о его слу­же­нии государ­ству и пори­ца­ет за несвоевре­мен­ные мыс­ли о буду­щей смер­ти: «И вот я, хоть и не хоте­лось мне это­го, услы­хал зна­ко­мые нам твои пре­крас­ней­шие и муд­рей­шие сло­ва: “Я доста­точ­но дол­го про­жил как для зако­нов при­ро­ды, так и для сла­вы”. Доста­точ­но, быть может, для зако­нов при­ро­ды, если ты так хочешь… но — и это самое важ­ное — для отчиз­ны, несо­мнен­но, мало. Поэто­му оставь, про­шу тебя, эти муд­рые изре­че­ния уче­ных людей о пре­зре­нии к смер­ти; не будь муд­ре­цом, так как нам это гро­зит опас­но­стью. Ибо я не раз слы­хал, что ты слиш­ком часто гово­ришь одно и то же, что ты про­жил доста­точ­но…» (Cic. Mar­cell. 8, 25). Судя по дан­но­му сооб­ще­нию Цице­ро­на, Цезарь не раз пуб­лич­но делал соот­вет­ст­ву­ю­щие заяв­ле­ния, под­чер­ки­вая свою исклю­чи­тель­ную пре­дан­ность государ­ству, поэто­му труд­но судить, то ли это был уме­лый идео­ло­ги­че­ский трюк, то ли дик­та­тор и в самом деле пре­сы­тил­ся вла­стью или, во вся­ком слу­чае, ощу­щал уста­лость от сво­их посто­ян­ных трудов на государ­ст­вен­ном попри­ще.

Сход­ные сведе­ния о таком поведе­нии Цеза­ря пере­да­ет и Све­то­ний, сооб­щая post fac­tum о тра­гедии мар­тов­ских ид: «У неко­то­рых дру­зей оста­лось подо­зре­ние, что Цезарь сам не хотел доль­ше жить, а отто­го и не забо­тил­ся о сла­бе­ю­щем здо­ро­вье и пре­не­бре­гал пре­до­сте­ре­же­ни­я­ми зна­ме­ний и сове­та­ми дру­зей. Иные дума­ют, что он пола­гал­ся на послед­нее поста­нов­ле­ние и клят­ву сена­та и после это­го даже отка­зал­ся от сопро­вож­дав­шей его охра­ны из испан­цев с меча­ми; дру­гие, напро­тив, пола­га­ют, что он пред­по­чи­тал один раз встре­тить­ся с гро­зя­щим ото­всюду ковар­ст­вом, чем в веч­ной тре­во­ге его избе­гать. Неко­то­рые даже пере­да­ют, что он часто гово­рил: жизнь его доро­га не столь­ко ему, сколь­ко государ­ству — сам он дав­но уж достиг пол­ноты вла­сти и сла­вы, государ­ство же, если что с ним слу­чит­ся, не будет знать покоя, а толь­ко вверг­нет­ся во мно­го более бед­ст­вен­ные граж­дан­ские вой­ны» (Suet. Caes. 86, 1—2). Вслед за этим подроб­ным рас­ска­зом Све­то­ний при­бав­ля­ет, что в беседах с дру­зья­ми Цезарь так­же неод­но­крат­но гово­рил о том, что пред­по­чи­та­ет смерть неожи­дан­ную и вне­зап­ную (Caes., 87).

Таким обра­зом, к 44 г. здо­ро­вье Цеза­ря дей­ст­ви­тель­но несколь­ко пошат­ну­лось, в свя­зи с чем у него воз­ник­ла неко­то­рая апа­тия, хотя при этом он про­дол­жал вести актив­ную дея­тель­ность, раз­ра­ба­ты­вал мно­же­ство мас­штаб­ных про­ек­тов и про­во­дил ряд реформ, а так­же гото­вил­ся высту­пить в поход про­тив Пар­фии. Поэто­му в дан­ном слу­чае речь надо вести ско­рее об имев­шей место уста­ло­сти Цеза­ря и, воз­мож­но, рабо­чих стрес­сах, неже­ли о реаль­ном и угро­жав­шем его здо­ро­вью про­грес­си­ро­ва­нии хро­ни­че­ских заболе­ва­ний. Так, о с.86 здо­ро­вье Цеза­ря в этот пери­од Све­то­ний сооб­ща­ет, что «лишь под конец жиз­ни на него ста­ли напа­дать вне­зап­ные обмо­ро­ки и ноч­ные стра­хи» (Caes. 45, 1), а так­же упо­ми­на­ет об облы­се­нии дик­та­то­ра, кото­рое пред­став­ля­ло ско­рее кос­ме­ти­че­скую про­бле­му, чем было опас­ным симп­то­мом: «Без­обра­зив­шая его лыси­на была ему неснос­на, так как часто навле­ка­ла насмеш­ки недоб­ро­же­ла­те­лей. Поэто­му он обыч­но заче­сы­вал поредев­шие воло­сы с теме­ни на лоб; поэто­му же он с наи­боль­шим удо­воль­ст­ви­ем при­нял и вос­поль­зо­вал­ся пра­вом посто­ян­но носить лав­ро­вый венок» (Caes. 45, 2).

Нако­нец, как сле­ду­ет из рас­ска­за Плу­тар­ха, при­чи­ной стрес­сов у Цеза­ря в его послед­ние годы ста­ло чрез­мер­ное напря­же­ние во вре­мя Алек­сан­дрий­ской вой­ны (осень 48 г. — вес­на 47 г.), когда дик­та­то­ру при­шлось нахо­дить­ся в оса­де, опа­сать­ся заго­во­ров и коз­ней со сто­ро­ны еги­пет­ских царе­двор­цев. Плу­тарх гово­рит: «По этой при­чине, чтобы обез­опа­сить себя от поку­ше­ний, Цезарь, как сооб­ща­ют, и начал тогда про­во­дить ночи в попой­ках» (Caes., 48). Таким обра­зом, имен­но со вре­ме­ни пре­бы­ва­ния в Алек­сан­дрии Цезарь начал бодр­ст­во­вать по ночам, оче­вид­но, употреб­ляя вино и нахо­дясь в ком­па­нии сво­их бли­жай­ших при­вер­жен­цев. Вполне веро­ят­но, что эта при­выч­ка мог­ла при­во­дить к нерв­но­му исто­ще­нию и созда­ва­ла допол­ни­тель­ные физио­ло­ги­че­ские нагруз­ки и без того уста­вав­ше­му от мно­же­ства дел дик­та­то­ру.

Плу­тарх так­же кос­вен­но упо­ми­на­ет об уча­ще­нии при­сту­пов эпи­леп­сии у дик­та­то­ра, свя­зы­вая этот факт с неким инци­ден­том, во вре­мя кото­ро­го Цезарь яко­бы оскор­бил сена­то­ров, пуб­лич­но пред­ло­жив­ших ему какие-то допол­ни­тель­ные поче­сти. В сво­ем рас­ска­зе Плу­тарх гово­рит: «Цезарь, поняв, что их поведе­ние вызва­но его поступ­ком, тот­час воз­вра­тил­ся домой, и в при­сут­ст­вии дру­зей отки­нул с шеи одеж­ду, кри­ча, что он готов поз­во­лить любо­му желаю­ще­му нане­сти ему удар. Впо­след­ст­вии он оправ­ды­вал свой посту­пок болез­нью, кото­рая не дает чув­ствам одер­жи­мых ею людей оста­вать­ся в покое, когда они, стоя, про­из­но­сят речь к наро­ду; болезнь эта быст­ро при­во­дит в потря­се­ние все чув­ства: сна­ча­ла она вызы­ва­ет голо­во­кру­же­ние, а затем судо­ро­ги. Но в дей­ст­ви­тель­но­сти Цезарь не был болен: пере­да­ют что он хотел, как и подо­ба­ло, встать перед сена­том, но его удер­жал один из дру­зей или вер­нее льсте­цов — Кор­не­лий Бальб, кото­рый ска­зал: “Раз­ве ты не пом­нишь, что ты Цезарь? Неуже­ли ты не потре­бу­ешь, чтобы тебе ока­зы­ва­ли почи­та­ние, как выс­ше­му суще­ству?”» (Caes., 60). Итак, сооб­ще­ние Плу­тар­ха об ука­зан­ном инци­ден­те не поз­во­ля­ет окон­ча­тель­но уяс­нить, нахо­дил­ся ли Цезарь в при­па­доч­ном состо­я­нии или же дело было в какой-то мел­кой интри­ге, полу­чив­шей пре­врат­ное поли­ти­че­ское тол­ко­ва­ние. Во вся­ком слу­чае, даже если пред­по­ло­жить, что в дан­ном слу­чае Цезарь дей­ст­ви­тель­но был болен паду­чей, это едва ли не един­ст­вен­ный зафик­си­ро­ван­ный антич­ной тра­ди­ци­ей слу­чай, когда эпи­леп­ти­че­ский при­ступ ока­зал вли­я­ние на его поведе­ние.

По рас­ска­зу Аппи­а­на Алек­сан­дрий­ско­го, имен­но в 44 г. Цезарь «заду­мал лечить­ся от эпи­леп­сии и кон­вуль­сий, кото­рым он часто вне­зап­но, осо­бен­но во вре­мя отсут­ст­вия дея­тель­но­сти, под­вер­гал­ся» (App. Bell. Civ. II, 110). Об обра­ще­нии дик­та­то­ра к вра­чам кос­вен­но свиде­тель­ст­ву­ет так­же Нико­лай Дамас­ский, сооб­щая, что нака­нуне сво­ей гибе­ли, утром 15 мар­та с.87 44 г., Цеза­рю нездо­ро­ви­лось: «Вра­чи отго­ва­ри­ва­ли его под пред­ло­гом болез­ни и голо­во­кру­же­ний, кото­рые ино­гда у него быва­ли, что было и на этот раз…» (Nic. Dam. Caes. XXXIII, 83). Итак, судя по этим дан­ным, Цезарь и в кон­це жиз­ни уде­лял вни­ма­ние сво­им хро­ни­че­ским неду­гам, зани­ма­ясь их про­фи­лак­ти­кой.

Таким обра­зом, пси­хо­фи­зи­че­ское состо­я­ние Цеза­ря нака­нуне его кон­чи­ны было вполне нор­маль­ным для обре­ме­нен­но­го мно­же­ст­вом государ­ст­вен­ных дел 56-лет­не­го чело­ве­ка, про­жив­ше­го слож­ную, пол­ную самых раз­но­об­раз­ных собы­тий жизнь. Разу­ме­ет­ся, что у Цеза­ря наблюда­лись неко­то­рые ухуд­ше­ния здо­ро­вья и стрес­сы, одна­ко это было вполне объ­яс­ни­мое воз­раст­ное явле­ние, осо­бен­но если при­нять во вни­ма­ние энер­гич­ный, насы­щен­ный и напря­жен­ный харак­тер его кипу­чей государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти. Посе­му с точ­ки зре­ния науч­но­сти и объ­ек­тив­но­сти невоз­мож­но при­нять во вни­ма­ние те явно гипер­бо­ли­зи­ро­ван­ные и тен­ден­ци­оз­но изло­жен­ные трак­тов­ки поведе­ния Цеза­ря, что были выдви­ну­ты Ферре­ро и Вип­пе­ром.

Более того, по дан­ным тех же антич­ных исто­ри­ков, имен­но в этот пери­од Цезарь не пре­кра­щал сво­ей, ска­жем так, амур­ной актив­но­сти, и про­дол­жал вести доста­точ­но фри­воль­ную лич­ную жизнь. Об этом, в част­но­сти, подроб­но сооб­ща­ет Све­то­ний: «Сре­ди его любов­ниц были и цари­цы — напри­мер, мав­ри­тан­ка Эвноя, жена Богуда: и ему и ей, по сло­вам Назо­на, он делал мно­го­чис­лен­ные и бога­тые подар­ки. Но боль­ше всех он любил Клео­пат­ру: с нею он и пиро­вал не раз до рас­све­та, на ее кораб­ле с бога­ты­ми поко­я­ми он готов был про­плыть через весь Еги­пет до самой Эфи­о­пии, если бы вой­ско не отка­за­лось за ним сле­до­вать; нако­нец, он при­гла­сил ее в Рим и отпу­стил с вели­ки­ми поче­стя­ми и бога­ты­ми дара­ми, поз­во­лив ей даже назвать ново­рож­ден­но­го сына его име­нем. <…> Народ­ный три­бун Гель­вий Цин­на мно­гим при­зна­вал­ся, что у него был напи­сан и под­готов­лен зако­но­про­ект, кото­рый Цезарь при­ка­зал про­ве­сти в его отсут­ст­вие: по это­му зако­ну Цеза­рю поз­во­ля­лось брать жен сколь­ко угод­но и каких угод­но, для рож­де­ния наслед­ни­ков» (Suet. Caes. 52, 1, 3).

Об амур­ных увле­че­ни­ях Цеза­ря в 46—44 гг. сооб­ща­ет так­же Кас­сий Дион, упо­ми­ная в первую оче­редь о про­дол­же­нии его свя­зи со сво­ей став­лен­ни­цей, еги­пет­ской цари­цей Клео­патрой, кото­рую он офи­ци­аль­но при­гла­сил в Рим после Алек­сан­дрий­ской вой­ны. Дион пишет об этом: «Но вели­чай­ше­му пори­ца­нию всех он под­верг­ся за свою страсть к Клео­пат­ре — не за ту страсть, кото­рую обна­ру­жил в Егип­те (об этом уже было доста­точ­но слу­хов), но за ту, что про­явил в Риме тогда. Ведь она при­бы­ла в город со сво­им мужем и посе­ли­лась у само­го Цеза­ря в доме, так что из-за обо­их он при­об­рёл себе нехо­ро­шую сла­ву. Одна­ко он не тре­во­жил­ся на сей счёт, но даже зачис­лил их в дру­зья и союз­ни­ки рим­ско­го наро­да» (Cass. Dio. XLIII, 27). Кро­ме того, Дион тоже упо­ми­на­ет о зако­но­про­ек­те, кото­рый заду­мы­вал­ся для лега­ли­за­ции мно­го­жен­ства дик­та­то­ра, объ­яс­няя эту задум­ку, как амур­ны­ми похож­де­ни­я­ми Цеза­ря, так и про­ис­ка­ми его вра­гов: «…Неко­то­рые дей­ст­ви­тель­но дерз­ну­ли на пред­ло­же­ние раз­ре­шить ему иметь сно­ше­ния со все­ми жен­щи­на­ми, каких он жела­ет, ибо даже в то вре­мя, хотя ему было за пять­де­сят, он всё рав­но имел мно­гих любов­ниц. Дру­гие, и таких было боль­шин­ство, про­дол­жа­ли это дело, с.88 посколь­ку жела­ли как мож­но ско­рей воз­будить к нему зависть и нена­висть, чтобы он мог быст­рее погиб­нуть» (Cass. Dio. XLIV, 7).

Ито­го, как сле­ду­ет из антич­ных источ­ни­ков, в 56 лет Цезарь обла­дал вполне нор­маль­ным для его воз­рас­та и поло­же­ния здо­ро­вьем, про­яв­лял боль­шую актив­ность, при­чем не толь­ко обще­ст­вен­ную, а его хро­ни­че­ские болез­ни не ока­зы­ва­ли суще­ст­вен­но­го вли­я­ния на его поведе­ние, тем более что он пытал­ся (или, по край­ней мере, соби­рал­ся) лечить их.

Нако­нец, Цезарь тра­ги­че­ски погиб насиль­ст­вен­ной смер­тью, будучи убит заго­вор­щи­ка­ми в рим­ском сена­те, что при­да­ет дра­ма­тиз­ма его лич­ной судь­бе, а так­же добав­ля­ет ори­ги­наль­но­сти его «меди­цин­ской исто­рии». Весь пара­докс меди­цин­ско­го аспек­та жиз­ни и смер­ти Цеза­ря состо­ит как раз в том, что хро­ни­че­ские болез­ни в дан­ном слу­чае не сыг­ра­ли ника­кой роли в его кон­чине. В свя­зи с этим, завер­шая иссле­до­ва­ние затро­ну­той в насто­я­щей рабо­те про­бле­мы, нелиш­ним будет уста­но­вить меди­цин­ские при­чи­ны гибе­ли Цеза­ря в резуль­та­те его убий­ства в мар­тов­ские иды 44 г.

Как сооб­ща­ют все антич­ные авто­ры, непо­сред­ст­вен­ным пово­дом для пуб­лич­но­го уби­е­ния дик­та­то­ра в рим­ском сена­те ста­ли мно­го­чис­лен­ные про­во­ка­ции, имев­шие место в янва­ре — фев­ра­ле 44 г. и пред­по­ла­гав­шие наде­ле­ние Цеза­ря цар­ской вла­стью. В Риме упор­но ходи­ли слу­хи, что дик­та­тор наме­ре­ва­ет­ся при­сво­ить себе титул царя, что про­ти­во­ре­чи­ло древ­ней рес­пуб­ли­кан­ской тра­ди­ции и кощун­ст­вен­но попи­ра­ло пре­сло­ву­тую сво­бо­ду (li­ber­tas) рим­ских граж­дан, нару­шая обы­чаи пред­ков (mos majo­rum). Ана­лиз источ­ни­ков поз­во­ля­ет одно­знач­но ква­ли­фи­ци­ро­вать эти слу­хи и акты как пред­на­ме­рен­ные про­во­ка­ции про­тив­ни­ков Цеза­ря — сенат­ской оли­гар­хии и пом­пе­ян­цев, актив­ных участ­ни­ков заго­во­ра Бру­та и Кас­сия. Тем более что Цезарь офи­ци­аль­но отверг пред­ло­жен­ную ему на народ­ном схо­де цар­скую власть, ото­слав под­не­сен­ный ему цар­ский венец в храм Юпи­те­ра на Капи­то­лии (App. Bell. Civ. II, 109; Cass. Dio. XLIV, 11; Plut. Caes., 61; Suet. Caes. 79, 2; Nic. Dam. Caes. XXI, 73); при этом дик­та­тор при­ка­зал сде­лать в лето­пи­си спе­ци­аль­ную запись о том, что Цезарь пуб­лич­но не при­нял цар­скую власть (Cic. Phil. II, 87).

Тем не менее, заго­вор Бру­та и Кас­сия увен­чал­ся успе­хом. Несмот­ря на раз­лич­ные доно­сы, при­хо­див­шие Цеза­рю на заго­вор­щи­ков, вопре­ки мно­го­чис­лен­ным зна­ме­ни­ям, яко­бы нис­по­слан­ным свы­ше, — если верить антич­ной тра­ди­ции, — вра­ги Цеза­ря всё-таки зама­ни­ли его в сенат­ское поме­ще­ние, где и уби­ли на месте.

Антич­ные авто­ры сооб­ща­ют мно­же­ство инте­рес­ных дета­лей о кро­ва­вой тра­гедии, состо­яв­шей­ся в курии Пом­пея 15 мар­та 44 г. Чтобы иметь пол­ное пред­став­ле­ние о меди­цин­ском аспек­те убий­ства Цеза­ря, при­ведем наи­бо­лее извест­ные и подроб­ные опи­са­ния этих собы­тий.

Вер­сия Нико­лая Дамас­ско­го: «При его вхо­де весь сенат встал в мол­ча­нии в знак ува­же­ния к нему. А при­гото­вив­ши­е­ся нане­сти ему удар уже сто­я­ли вокруг него. Пер­вым к нему подо­шел Тул­лий Цимбр, брат кото­ро­го был сослан Цеза­рем. Под пред­ло­гом усерд­ной прось­бы за это­го бра­та он близ­ко подо­шел к нему, ухва­тил­ся за его тогу, и каза­лось, что он про­из­во­дит дви­же­ния более дерз­кие, чем какие пола­га­ет­ся сми­рен­но про­ся­ще­му чело­ве­ку; при этом он с.89 мешал Цеза­рю под­нять­ся, если бы он это­го хотел, и дей­ст­во­вать рука­ми. Когда же Цезарь с раз­дра­же­ни­ем выявил своё неудо­воль­ст­вие, заго­вор­щи­ки при­сту­пи­ли к дей­ст­ви­ям. Быст­ро обна­жив свои кин­жа­лы, они все бро­си­лись на него. Сер­ви­лий Кас­ка пер­вым нано­сит ему удар мечом в левое пле­чо, чуть выше клю­чи­цы; он наце­лил­ся на нее, но от вол­не­ния про­мах­нул­ся. Цезарь вско­чил, чтобы оттолк­нуть его, но он, пере­кры­вая шум, гром­ко, на гре­че­ском язы­ке, зовет на помощь сво­его бра­та, кото­рый, услы­шав его, вон­за­ет свой меч Цеза­рю в бок. Кас­сий, несколь­ко опе­ре­див его, нано­сит Цеза­рю удар попе­рек лица. Децим же Брут — глу­бо­кую рану в пах. Кас­сий Лон­гин, спе­ша нане­сти еще один удар, про­мах­нул­ся и задел руку Мар­ка Бру­та. Мину­ций, тоже замах­нув­шись на Цеза­ря, пора­нил Руб­рия. Было похо­же, что они сра­жа­ют­ся за него. Нако­нец, полу­чив мно­же­ство ран, Цезарь пада­ет перед ста­ту­ей Пом­пея. Не оста­лось нико­го, кто бы не нанес уда­ра лежа­ще­му тру­пу, желая пока­зать, что и он при­ни­мал уча­стие в этом убий­стве. Полу­чив трид­цать пять ран, Цезарь, нако­нец, испу­стил дух» (Nic. Dam. Caes. XXIV, 88—90).

Вер­сия Плу­тар­ха: «При вхо­де Цеза­ря сенат под­нял­ся с места в знак ува­же­ния. Заго­вор­щи­ки же, воз­глав­ля­е­мые Бру­том, разде­ли­лись на две части: одни ста­ли поза­ди крес­ла Цеза­ря, дру­гие вышли навстре­чу, чтобы вме­сте с Тул­ли­ем Ким­вром про­сить за его изгнан­но­го бра­та; с эти­ми прось­ба­ми заго­вор­щи­ки про­во­жа­ли Цеза­ря до само­го крес­ла. Цезарь, сев в крес­ло, откло­нил их прось­бы, а когда заго­вор­щи­ки при­сту­пи­ли к нему с прось­ба­ми, еще более настой­чи­вы­ми, выра­зил каж­до­му из них свое неудо­воль­ст­вие. Тут Тул­лий схва­тил обе­и­ми рука­ми тогу Цеза­ря и начал стас­ки­вать ее с шеи, что было зна­ком к напа­де­нию. Кас­ка пер­вым нанес удар мечом в заты­лок; рана эта, одна­ко, была неглу­бо­ка и не смер­тель­на: Кас­ка, по-види­мо­му, вна­ча­ле был сму­щен дерз­но­вен­но­стью сво­его ужас­но­го поступ­ка. Цезарь, повер­нув­шись, схва­тил и задер­жал меч. Почти одно­вре­мен­но оба закри­ча­ли: ране­ный Цезарь по-латы­ни — “Него­дяй Кас­ка, что ты дела­ешь?”, а Кас­ка по-гре­че­ски, обра­ща­ясь к бра­ту, — “Брат, помо­ги!”. Непо­свя­щен­ные в заго­вор сена­то­ры, пора­жен­ные стра­хом, не сме­ли ни бежать, ни защи­щать Цеза­ря, ни даже кри­чать. Все заго­вор­щи­ки, гото­вые к убий­ству, с обна­жен­ны­ми меча­ми окру­жи­ли Цеза­ря: куда бы он ни обра­щал взор, он, подоб­но дико­му зве­рю, окру­жен­но­му лов­ца­ми, встре­чал уда­ры мечей, направ­лен­ные ему в лицо и в гла­за, так как было услов­лен­но, что все заго­вор­щи­ки при­мут уча­стие в убий­стве и как бы вку­сят жерт­вен­ной кро­ви. Поэто­му и Брут нанес Цеза­рю удар в пах. Неко­то­рые писа­те­ли рас­ска­зы­ва­ют, что, отби­ва­ясь от заго­вор­щи­ков, Цезарь метал­ся и кри­чал, но, увидев Бру­та с обна­жен­ным мечом, наки­нул на голо­ву тогу и под­ста­вил себя под уда­ры. Либо сами убий­цы оттолк­ну­ли тело Цеза­ря к цоко­лю, на кото­ром сто­я­ла ста­туя Пом­пея, либо оно там ока­за­лось слу­чай­но. Цоколь был силь­но забрыз­ган кро­вью. Мож­но было поду­мать, что сам Пом­пей явил­ся для отмще­нья сво­е­му про­тив­ни­ку, рас­про­стер­то­му у его ног, покры­то­му рана­ми и еще содро­гав­ше­му­ся. Цезарь, как сооб­ща­ют, полу­чил два­дцать три раны. Мно­гие заго­вор­щи­ки пере­ра­ни­ли друг дру­га, направ­ляя столь­ко уда­ров в одно тело» (Plut. Caes., 66).

с.90 Рас­сказ Све­то­ния: «Он сел, и заго­вор­щи­ки окру­жи­ли его, слов­но для при­вет­ст­вия. Тот­час Тил­лий Цимбр, взяв­ший на себя первую роль, подо­шел к нему бли­же, как буд­то с прось­бой, и когда тот, отка­зы­ва­ясь, сде­лал ему знак подо­ждать, схва­тил его за тогу выше лок­тей. Цезарь кри­чит: “Это уже наси­лие!” — и тут один Кас­ка, раз­мах­нув­шись сза­ди, нано­сит ему рану пони­же гор­ла. Цезарь хва­та­ет Кас­ку за руку, про­ка­лы­ва­ет ее гри­фе­лем, пыта­ет­ся вско­чить, но вто­рой удар его оста­нав­ли­ва­ет. Когда же он увидел, что со всех сто­рон на него направ­ле­ны обна­жен­ные кин­жа­лы, он наки­нул на голо­ву тогу и левой рукой рас­пу­стил ее склад­ки ниже колен, чтобы при­стой­нее упасть укры­тым до пят; и так он был пора­жен два­дца­тью тре­мя уда­ра­ми, толь­ко при пер­вом испу­стив не крик даже, а стон, — хотя неко­то­рые и пере­да­ют, что бро­сив­ше­му­ся на него Мар­ку Бру­ту он ска­зал: “И ты, дитя мое!”. Все раз­бе­жа­лись; без­ды­хан­ный, он остал­ся лежать, пока трое рабов, взва­лив его на носил­ки, со сви­саю­щей рукою, не отнес­ли его домой. И сре­ди столь­ких ран толь­ко одна, по мне­нию вра­ча Анти­стия, ока­за­лась смер­тель­ной — вто­рая, нане­сен­ная в грудь» (Suet. Caes. 82, 1—3).

Опи­са­ние Аппи­а­на Алек­сан­дрий­ско­го: «Перед вхо­дом в сенат заго­вор­щи­ки оста­ви­ли из сво­ей среды Тре­бо­ния, чтоб он раз­го­во­ром задер­жал Анто­ния, Цеза­ря же, когда он сел на сво­ем крес­ле, они, слов­но дру­зья, обсту­пи­ли со всех сто­рон, имея скры­тые кин­жа­лы. И из них Тил­лий Цимбр, став перед Цеза­рем, стал про­сить его о воз­вра­ще­нии сво­его изгнан­но­го бра­та. Когда Цезарь спер­ва откла­ды­вал реше­ние, а затем совер­шен­но отка­зал, Цимбр взял Цеза­ря за пур­пу­ро­вый плащ, как бы еще про­ся его, и, под­няв это оде­я­ние до шеи его, потя­нул и вскрик­нул: “Что вы мед­ли­те, дру­зья?”. Кас­ка, сто­яв­ший у голо­вы Цеза­ря, напра­вил ему пер­вый удар меча в гор­ло, но, поскольз­нув­шись, попал ему в грудь. Цезарь вырвал свой плащ у Цим­б­ра и, вско­чив с крес­ла, схва­тил Кас­ку за руку и потя­нул его с боль­шой силой. В это вре­мя дру­гой заго­вор­щик пора­зил его мечом в бок, кото­рый был вслед­ст­вие пово­рота Цеза­ря к Кас­сию досту­пен уда­ру, Кас­сий уда­рил его в лицо, Брут — в бед­ро, Буко­ли­ан — меж­ду лопат­ка­ми. Цезарь с гне­вом и кри­ком, как дикий зверь, пово­ра­чи­вал­ся в сто­ро­ну каж­до­го из них. Но после уда­ра Бру­та, или пото­му что Цезарь уже при­шел в совер­шен­ное отча­я­ние, он закрыл­ся со всех сто­рон пла­щом и упал, сохра­нив бла­го­при­стой­ный вид, перед ста­ту­ей Пом­пея. Заго­вор­щи­ки пре­взо­шли вся­кую меру и в отно­ше­нии к пад­ше­му и нанес­ли ему до 23 ран. Мно­гие в сума­то­хе рани­ли меча­ми друг дру­га. <…> Боль­шин­ство долж­ност­ных лиц и боль­шая тол­па горо­жан и при­ез­жих, мно­же­ство рабов и воль­ноот­пу­щен­ных про­во­жа­ли его обыч­но из дома в сенат. Из всех их теперь оста­лось толь­ко трое, так как все осталь­ные раз­бе­жа­лись; они поло­жи­ли тело Цеза­ря на носил­ки и понес­ли, но ина­че, чем это обык­но­вен­но быва­ло: толь­ко трое понес­ли домой того, кто еще так недав­но был вла­ды­кой все­го мира» (App. Bell. Civ. II, 117—118).

Рас­сказ Кас­сия Дио­на: «Когда он, нако­нец, достиг сена­та, Тре­бо­ний удер­жал Анто­ния на рас­сто­я­нии где-то сна­ру­жи. Ибо, хотя они и пла­ни­ро­ва­ли убить его вме­сте с Лепидом, но опа­са­лись навлечь на себя враж­деб­ность вслед­ст­вие чис­ла уни­что­жен­ных, на том осно­ва­нии, что уби­ли Цеза­ря ради захва­та вер­хов­ной вла­сти, а не для осво­бож­де­ния горо­да, как они с.91 при­тво­ря­лись; вот поче­му они не жела­ли, чтобы даже Анто­ний при­сут­ст­во­вал при убий­стве. Что до Лепида, то он был послан в поход и нахо­дил­ся в пред­ме­стьях. Итак, когда Тре­бо­ний заго­во­рил с Анто­ни­ем, осталь­ные тес­но обсту­пи­ли Цеза­ря, кото­рый был настоль­ко при­вет­ли­вым и доступ­ным, чем кто-либо дру­гой; и вот одни бесе­до­ва­ли с ним, в то вре­мя как дру­гие, при­тво­ря­лись, буд­то пред­став­ля­ют ему про­ше­ние, для того чтобы он не мог совер­шен­но ниче­го запо­до­зрить. И когда нуж­ный момент насту­пил, один из них при­бли­зил­ся к нему, слов­но выра­жая свою бла­го­дар­ность за некое бла­го­де­я­ние или за нечто дру­гое, и стя­нул с его пле­ча тогу, подав этим знак, о каком усло­ви­лись заго­вор­щи­ки. Затем они сра­зу набро­си­лись на него со мно­гих сто­рон, изра­нив до смер­ти, ибо по при­чине их коли­че­ства Цезарь не мог ниче­го ни ска­зать, ни поде­лать, но накрыл лицо и был убит со мно­ги­ми рана­ми. Это самый прав­ди­вый рас­сказ, хотя неко­то­рые и при­ба­ви­ли, буд­то Бру­ту, когда тот нанёс ему силь­ней­ший удар, он ска­зал: “И ты тоже, мой сын?” <…> Таким путём Цезарь нашёл свой конец. И посколь­ку он был убит в соору­же­нии Пом­пея и близ его ста­туи, кото­рая там в то вре­мя сто­я­ла, то пока­за­лось, буд­то его сопер­ник таким спо­со­бом про­явил свою месть, тем более что огром­ные мол­нии и ужас­ный ливень нача­лись вслед за этим» (Cass. Dio. XLIV, 19, 52).

Как рас­ска­зы­ва­ют подроб­ные, дра­ма­ти­че­ские по фор­ме рас­ска­зы антич­ных исто­ри­ков — несо­мнен­но, пре­тер­пев­шие опре­де­лен­ные изме­не­ния в уго­ду поли­ти­ко-идео­ло­ги­че­ской и худо­же­ст­вен­ной тра­ди­ции, — Цезарь полу­чил мно­же­ство колотых ноже­вых ран. Из них одна, нане­сен­ная в грудь, ока­за­лась смер­тель­ной. Осталь­ные раны (боль­шин­ство источ­ни­ков назы­ва­ет 23), судя по тому, что мно­гие заго­вор­щи­ки дей­ст­во­ва­ли в сума­то­хе и в спеш­ке рани­ли меча­ми друг дру­га, ско­рее обез­обра­зи­ли тело Цеза­ря, чем ока­за­лись глу­бо­ки­ми. Тем не менее, из-за мно­же­ства рва­ных и колотых ране­ний, несо­мнен­но, вызвав­ших боль­шую поте­рю кро­ви, Цезарь тот­час скон­чал­ся, рас­про­стер­шись перед ста­ту­ей Пом­пея Вели­ко­го.

Таков тра­ги­че­ский эпи­лог «меди­цин­ской исто­рии» Юлия Цеза­ря. Поли­ти­че­ская его исто­рия завер­ши­лась мас­со­вы­ми народ­ны­ми вол­не­ни­я­ми на похо­ро­нах дик­та­то­ра, изгна­ни­ем и нака­за­ни­ем его убийц и окон­ча­тель­ным апо­фе­о­зом, при­чис­ле­ни­ем «боже­ст­вен­но­го Юлия» к рим­ско­му пан­тео­ну богов, не гово­ря уже о пер­вом почет­ном месте, кото­рое Цезарь полу­чил в пле­яде импе­ра­то­ров Рима. Что же каса­ет­ся соб­ст­вен­но меди­цин­ско­го аспек­та жиз­ни и смер­ти дик­та­то­ра, то мож­но ещё раз кон­ста­ти­ро­вать оче­вид­ное про­ти­во­ре­чие меж­ду хро­ни­че­ски­ми заболе­ва­ни­я­ми Цеза­ря, имев­ши­ми­ся при его жиз­ни, и леталь­ным исхо­дом, про­изо­шед­шим в резуль­та­те тра­гедии мар­тов­ских ид.

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА

1. Аппи­ан Алек­сан­дрий­ский. Рим­ская исто­рия. — М., 2002.

2. Вип­пер Р. Ю. Очер­ки исто­рии Рим­ской импе­рии // Вип­пер Р. Ю. Избран­ное сочи­не­ние в 2 тт. Том 2. — Ростов-на-Дону, 1995.

3. Гай Сал­лю­стий Кри­сп. Сочи­не­ния. — М., 1981.

4. Гай Све­то­ний Тран­квилл. Жизнь две­на­дца­ти цеза­рей. — М., 1993.

с. 92

5. Мар­ты­нов А. Юлий Цезарь. Лич­ность в исто­рии // Нау­ка и Тех­ни­ка (Харь­ков), 2008, № 6. — С. 70—76; 2008, № 7. — С. 72—75; 2008, № 8. — С. 66—69.

6. Неми­ров­ский А. И., Даш­ко­ва М. Ф. «Рим­ская исто­рия» Вел­лея Патер­ку­ла. — Воро­неж, 1985.

7. Нико­лай Дамас­ский. О Жиз­ни Цеза­ря Авгу­ста и о его вос­пи­та­нии // Вест­ник древ­ней исто­рии, 1960, № 4.

8. Плу­тарх. Цезарь // Плу­тарх. Срав­ни­тель­ные жиз­не­опи­са­ния в 3 тт. Том 2. — СПб., 2001.

9. Ферре­ро Г. Юлий Цезарь. — Ростов-на-Дону, 1997.

10. Цице­рон Марк Тул­лий. Речи в 2 тт. Том вто­рой (63—43 гг. до н. э.). — М., 1962.

11. Kamm A. Juli­us Cae­sar. A li­fe. — L.; N.-Y., 2006.

12. Ro­man His­to­ry by Cas­sius Dio. Pub­lis­hed in vol. IV of the Loeb Clas­si­cal Lib­ra­ry edi­tion, 1916. — Avai­lab­le from: http://pe­ne­lo­pe.uc­hi­ca­go.edu/Thayer/E/Ro­man/Texts/Cas­sius_Dio.