Рец. на: Batstone W. W., Damon C. Caesar’s Civil War.
Oxford: Oxford University Press, 2006. XIV, 225 p.

с.248 Кни­га Уилья­ма Бэт­сто­у­на и Цин­тии Дэй­мон пред­став­ля­ет собой тре­тий выпуск серии «Ox­ford Approa­ches to Clas­si­cal Li­te­ra­tu­re», рас­счи­тан­ной преж­де все­го на студен­тов, и посвя­ще­на она, как сле­ду­ет из её назва­ния, «Запис­кам о граж­дан­ской войне» Цеза­ря. Это, как отме­ча­ют авто­ры, самый подроб­ный рас­сказ о тех собы­ти­ях, и они наме­ре­ны рас­смот­реть его в лите­ра­тур­ном и исто­ри­че­ском кон­тек­сте.

Преж­де все­го ука­зы­ва­ет­ся на осо­бен­но­сти жан­ра com­men­ta­rii. В самом этом сло­ве заклю­че­на отсыл­ка к памя­ти, ибо его корень — -men- (ср. англ. mention, memento, comment). Тер­мин com­men­ta­rii исполь­зо­вал­ся в раз­ных зна­че­ни­ях, и вари­ан­ты его пере­во­да на англий­ский колеб­лют­ся от «no­te­book» (запи­си част­ных лиц для памя­ти) до «re­cord book» (офи­ци­аль­ные запи­си о собы­ти­ях и обя­зан­но­стях, осо­бен­но для долж­ност­ных лиц). В любом слу­чае это жанр, в кото­ром содер­жа­ние важ­нее, неже­ли лите­ра­тур­ные кра­соты (с. 8—9).

Есте­ствен­но, ана­лиз ‘De bel­lo ci­vi­li’ (далее — BC) невоз­мо­жен без срав­не­ния с ‘De bel­lo Gal­li­co’ (далее — BG). Струк­ту­ра этих про­из­веде­ний замет­но раз­ли­ча­ет­ся. В «Запис­ках о Галль­ской войне» собы­тия изла­га­ют­ся погод­но, и при этом автор ста­ра­ет­ся избе­гать ука­за­ний на то, что на момент завер­ше­ния каж­дой кни­ги вой­на ещё в раз­га­ре. VII кни­га (т. е. послед­няя из при­над­ле­жа­щих в BG перу Цеза­ря)¹ закан­чи­ва­ет­ся тем, что глав­ный герой её воз­вра­ща­ет­ся к делам управ­ле­ния, а в Риме по слу­чаю его побед назна­ча­ют­ся 20-днев­ные молеб­ст­вия. Ина­че гово­ря, вой­на в целом закон­че­на (хотя Гир­ций и даёт понять в нача­ле VIII кни­ги, что это на самом деле не так) (с. 38—40).

Что же мы наблюда­ем в BC? Начи­на­ет­ся I кни­га, что назы­ва­ет­ся, с полу­сло­ва (ср. с BG, начи­наю­щи­ми­ся с гео­гра­фи­че­ско­го экс­кур­са). От погод­но­го изло­же­ния Цезарь отка­зы­ва­ет­ся — слиш­ком мно­го собы­тий для изло­же­ния по прин­ци­пу кни­га — год, но нема­ло из того, что было в BG, оста­ёт­ся: I кни­га, зачин кото­рой — отказ пом­пе­ян­цев при­нять пред­ло­же­ния Цеза­ря, при­во­дя­щий к граж­дан­ской войне, закан­чи­ва­ет­ся авгу­стом 49 г. (здесь и далее — до н. э.), когда под Илер­дой капи­ту­ли­ру­ют леги­о­ны Афра­ния и Пет­рея. При этом все­об­щее уми­ротво­ре­ние (раз­бор Цеза­рем сол­дат­ских тяжб, роспуск леги­о­нов и т. д.) силь­но напо­ми­на­ет послед­ние пас­са­жи VII кни­ги BG. Т. е. перед нами как бы окон­ча­ние граж­дан­ской вой­ны в мини­а­тю­ре. Во II кни­ге нали­цо нару­ше­ние хро­но­ло­гии — в ней, в част­но­сти, подроб­но опи­сы­ва­ет­ся оса­да Мас­си­лии, начав­ша­я­ся рань­ше авгу­ста 49 г. (в своё вре­мя даже пред­по­ла­га­лось, что это была одна кни­га, позд­нее разде­лён­ная пере­пис­чи­ка­ми). Но глав­ной её темой явля­ют­ся собы­тия в Даль­ней Испа­нии и Афри­ке, срав­не­ние дей­ст­вий Варро­на с.249 и Кури­о­на, пора­же­ни­ем и доб­лест­ной смер­тью послед­не­го она и завер­ша­ет­ся. III кни­га, откры­ваю­ща­я­ся рас­ска­зом о граж­дан­ских меро­при­я­ти­ях Цеза­ря, оста­ёт­ся не вполне завер­шён­ной — не оста­но­вив­шись на победе под Фар­са­лом, автор дохо­дит до сво­его при­бы­тия в Еги­пет, послед­няя же фра­за — «это ста­ло нача­лом Алек­сан­дрий­ской вой­ны» — при­над­ле­жит не ему, а антич­но­му «изда­те­лю». Да и ссыл­ки на капи­ту­ля­цию Гая Анто­ния на Курик­те (III. 4. 2; 10. 5; 67. 5), о кото­рой в тек­сте более не упо­ми­на­ет­ся, так­же под­ра­зу­ме­ва­ет, что сочи­не­ние оста­лось неза­вер­шён­ным (с. 29—31)². О при­чи­нах это­го речь пой­дёт ниже.

Глав­ная цель Цеза­ря, как извест­но, состо­я­ла в том, чтобы оправ­дать соб­ст­вен­ные дей­ст­вия и очер­нить сво­их вра­гов. В BG он отож­дествля­ет себя с Римом, что вполне есте­ствен­но при опи­са­нии вой­ны с гал­ла­ми. Но тот же под­ход сохра­ня­ет­ся и в BC, когда про­тив­ни­ка­ми ока­зы­ва­ют­ся уже его сооте­че­ст­вен­ни­ки (с. 35—37). Во избе­жа­ние «неудоб­ных» вопро­сов граж­дан­ская вой­на пока­зы­ва­ет­ся не как схват­ка меж­ду рим­ля­на­ми, а как борь­ба за суще­ст­во­ва­ние Рима и рес­пуб­ли­ки (с. 76). При этом Цезарь неустан­но под­чёр­ки­ва­ет под­держ­ку, кото­рую всюду встре­ча­ет: его вой­ско сра­зу объ­яв­ля­ет о готов­но­сти защи­щать сво­его пол­ко­во­д­ца, ему сочув­ст­ву­ют (а то и откры­ва­ют перед ним ворота) жите­ли мно­гих ита­лий­ских горо­дов (Аук­си­ма, Тер­ма, Цин­гу­ла и др.), про­вин­ций (обе­их Испа­ний, Сар­ди­нии), с ним не жела­ют сра­жать­ся вои­ны Доми­ция Аге­но­бар­ба в Кор­фи­нии, Аттия Вара под Аук­си­мом, Лен­ту­ла Спин­те­ра под Аску­лом, сол­да­ты Пет­рея и Афра­ния под Илер­дой устра­и­ва­ют нечто вро­де бра­та­ния с цеза­ри­ан­ца­ми и пря­чут их от жаж­ду­ще­го кро­ви Пет­рея (с. 61—62, 71—72, 107, 109 и др.). Он посто­ян­но про­яв­ля­ет сдер­жан­ность (le­ni­tas)³: отпус­ка­ет плен­ных пом­пе­ян­цев, в т. ч. и сво­их явных вра­гов (а Доми­цию даже воз­вра­ща­ет каз­ну, хотя и зна­ет, что она будет исполь­зо­ва­на ему во вред), избе­га­ет ненуж­но­го кро­во­про­ли­тия в ходе бое­вых дей­ст­вий; посто­ян­но пред­ла­га­ет мир на уме­рен­ных усло­ви­ях, но встре­ча­ет отказ, и т. д. (с. 45—46, 65—69, 133 и др.).

Пом­пе­ян­цы же, есте­ствен­но, явля­ют собой пол­ную про­ти­во­по­лож­ность все­му это­му. Преж­де все­го они изо­бра­жа­ют­ся винов­ни­ка­ми граж­дан­ской вой­ны: стре­мят­ся сорвать обсуж­де­ние пись­ма Цеза­ря в сена­те, угро­жа­ют всем, кто к ним не при­со­еди­нит­ся, а позд­нее отка­зы­ва­ют­ся вести пере­го­во­ры. Дру­гое серь­ёз­ное обви­не­ние, кото­рое бро­са­ет им автор, — пре­не­бре­же­ние осно­ва­ми рим­ско­го государ­ст­вен­но­го поряд­ка: пом­пе­ян­цы ока­зы­ва­ют дав­ле­ние на сенат, лишая его воз­мож­но­сти выбо­ра, игно­ри­ру­ют три­бун­ское вето, а сами три­бу­ны под­вер­га­ют­ся опас­но­сти. Нако­нец, вра­ги Цеза­ря не жела­ют забо­тить­ся об инте­ре­сах res pub­li­ca и обра­ща­ют­ся с нею как с res pri­va­ta. Уже в I. 1. 4 Пом­пей угро­жа­ет, что не при­дёт сена­ту на помощь, если тот не зай­мёт враж­деб­ную Цеза­рю пози­цию — поведе­ние отнюдь не ho­mo pub­li­cus. Pri­va­ti полу­ча­ют в управ­ле­ние про­вин­ции и появ­ля­ют­ся в Горо­де с лик­то­ра­ми (I. 6. 5 с.250 и 7). Пом­пей пыта­ет­ся оправ­дать­ся перед Цеза­рем лич­но, но тот отка­зы­ва­ет­ся обсуж­дать вопрос под таким углом и под­чёр­ки­ва­ет, что при­шёл устра­нить воз­ник­шие про­ти­во­ре­чия и изба­вить Ита­лию от стра­ха (mag­nas contro­ver­sias tol­le­re at­que om­nem Ita­liam me­tu li­be­ra­re) — нали­цо «государ­ст­вен­ный» под­ход в отли­чие от «част­но­го» у Пом­пея (I. 8—9). В этих усло­ви­ях Цезарь ока­зы­ва­ет­ся защит­ни­ком основ рим­ской государ­ст­вен­но­сти (с. 59—60, 132—133).

Нако­нец, пом­пе­ян­цы жесто­ки, алч­ны, трус­ли­вы, дву­лич­ны, хваст­ли­вы, высо­ко­мер­ны, недаль­но­вид­ны, веро­лом­ны. Наи­бо­лее нагляд­но авто­ры кни­ги пока­зы­ва­ют это на при­ме­ре обра­зов Пом­пея, Доми­ция Аге­но­бар­ба, Лаби­е­на, Метел­ла Сци­пи­о­на.

Пом­пей пре­бы­ва­ет в пле­ну сво­их эмо­ций и лег­ко под­да­ёт­ся чужо­му вли­я­нию. Он зани­ма­ет непри­ми­ри­мую пози­цию, но ока­зы­ва­ет­ся не готов к борь­бе за Ита­лию. Его заяв­ле­ния, буд­то вой­ско Цеза­ря не пой­дёт за сво­им пол­ко­вод­цем, не под­твер­жда­ют­ся. Тем не менее, запер­тый в Брун­ди­зии, он не хочет вести пере­го­во­ры (I. 26. 2—5). Не слиш­ком удач­ны дей­ст­вия Пом­пея как вое­на­чаль­ни­ка: ему не уда­ёт­ся поме­шать соеди­не­нию Анто­ния с Цеза­рем (III. 30); он хваст­ли­во обе­ща­ет нане­сти боль­шие поте­ри одно­му из непри­я­тель­ских леги­о­нов, но тот выхо­дит из опас­но­го поло­же­ния, поте­ряв все­го пять чело­век (III. 45—46); пыта­ет­ся избе­жать гене­раль­но­го сра­же­ния, но под­да­ёт­ся дав­ле­нию сво­их сто­рон­ни­ков; перед бит­вой при Фар­са­ле он обе­ща­ет раз­гро­мить Цеза­ря почти без боя, но затем во мно­гом из-за соб­ст­вен­ных оши­бок под­вер­га­ет­ся раз­гро­му и обра­ща­ет­ся в бег­ство, бро­сив зна­ки вла­сти (III. 82—95). Перед нами «пол­ко­во­дец, кото­рый тер­пит неуда­чу в попыт­ке достичь сво­их целей (и несёт урон, кото­рый сам наде­ял­ся при­чи­нить), кото­рый ста­но­вит­ся столь само­уве­рен, что всту­па­ет в решаю­щее сра­же­ние, не соот­вет­ст­ву­ю­щее его стра­те­гии, и кото­рый бро­са­ет тех, кто дове­рил ему свои жиз­ни и судь­бу все­го дела, лиша­ет­ся име­ни и инсиг­ний пол­ко­во­д­ца». Куль­ми­на­ция насту­па­ет в Егип­те, где он нахо­дит бес­слав­ную смерть от рук сво­его быв­ше­го под­чи­нён­но­го (III. 104). «Чело­век, лишив­ший­ся сто­рон­ни­ков, поги­ба­ет, пре­дан­ный ими» (с. 101—106).

Про­сто жалок Доми­ций Аге­но­барб, пытаю­щий­ся обо­ро­нять от Цеза­ря Кор­фи­ний. Не полу­чив под­держ­ки от Пом­пея, он избе­га­ет схо­док, но при этом тай­но сове­ща­ет­ся с дру­зья­ми о бег­стве. Сол­да­ты заме­ча­ют, что их вое­на­чаль­ник гово­рит одно, а замыш­ля­ет совсем дру­гое, и сами начи­на­ют думать о сво­ей судь­бе. Меж­ду ними едва не раз­го­ра­ет­ся малень­кая граж­дан­ская вой­на, но затем, когда мар­сы, сто­рон­ни­ки Доми­ция, узна­ют о его дву­ли­чии, то все по еди­но­душ­но­му реше­нию (om­nes uno con­si­lio) выво­дят Доми­ция на сход­ку (in pub­li­cum) и гото­вы выдать его Цеза­рю живым (vi­vum — это сло­во осо­бен­но важ­но для авто­ра), что вско­ре и про­ис­хо­дит. Всё это не меша­ет ему впо­след­ст­вии спо­рить с Лен­ту­лом Спин­те­ром и Метел­лом Сци­пи­о­ном за сан вели­ко­го пон­ти­фи­ка нака­нуне бит­вы при Фар­са­ле (с. 64—65).

Лаби­ен, сорат­ник Цеза­ря как мини­мум с 63 г., его луч­ший легат в годы Галль­ской вой­ны, самим сво­им пере­хо­дом глу­бо­ко уяз­вил его — de­dit il­li do­lo­rem, как пишет Цице­рон (Att. VII. 13. 1), и Цезарь мстит ему в BC. Он с.251 ука­зы­ва­ет, что к нему даже из Цин­гу­ла, осно­ван­но­го и отстро­ен­но­го Лаби­е­ном, яви­лись послы (I. 15. 2). В III. 19. 6—8 Лаби­ен пре­ры­ва­ет пере­го­во­ры, подоб­но Пет­рею в I. 75, объ­яв­ляя, что не будет мира, пока пом­пе­ян­цам не при­не­сут голо­ву Цеза­ря. В III. 71 он каз­нит плен­ных, при­чём в его адрес при­ме­нён оксю­мо­рон per­fu­gae fi­des, кото­рый демон­стри­ру­ет прин­ци­пи­аль­ную недо­сти­жи­мость целей Лаби­е­на — ведь он бро­сил сво­его пол­ко­во­д­ца и уби­ва­ет его людей.

Послед­нее появ­ле­ние Лаби­е­на в BC — на сове­те нака­нуне бит­вы при Фар­са­ле. Он про­из­но­сит вто­рую по объ­ё­му в BC речь, в кото­рой уве­ря­ет, что перед пом­пе­ян­ца­ми уже не та армия, что сра­жа­лась в Гал­лии и Гер­ма­нии — одни вете­ра­ны разо­шлись по домам, дру­гие умер­ли во вре­мя эпиде­мий, третьи, самые луч­шие, погиб­ли под Дирра­хи­ем, и их заме­ни­ли ново­бран­цы (III. 87. 1—4). Одна­ко преды­ду­щим тек­стом всё это не под­твер­жда­ет­ся, чего вни­ма­тель­ный чита­тель не может не заме­тить. Нако­нец, Лаби­ен поклял­ся вер­нуть­ся победи­те­лем, но при Фар­са­ле не победил и в то же вре­мя не погиб. Итог неуте­ши­те­лен: он бро­са­ет­ся пусты­ми обе­ща­ни­я­ми и угро­за­ми, уби­ва­ет плен­ных, изме­ня­ет сло­ву. Люди из осно­ван­но­го им Цин­гу­ла про­де­мон­стри­ро­ва­ли по отно­ше­нию к нему ту вер­ность, кото­рую он заслу­жил (с. 106—109).

Метелл Сци­пи­он появ­ля­ет­ся уже на заседа­нии сена­та в I. 1. 3. Его агрес­сив­ное поведе­ние Цезарь объ­яс­ня­ет жаж­дой запо­лу­чить про­вин­цию и армию, стра­хом перед судом (оче­вид­но, из-за дол­гов), тще­сла­ви­ем. Дей­ст­вия Сци­пи­о­на как вое­на­чаль­ни­ка, намест­ни­ка и одно­го из при­бли­жён­ных Пом­пея зани­ма­ют в III кни­ге целых 11 пара­гра­фов. С вве­рен­ной ему Сирии он взыс­ки­ва­ет тяжё­лые и неспра­вед­ли­вые нало­ги и даже готов огра­бить Эфес­ское свя­ти­ли­ще (III. 31—32). Потер­пев пора­же­ние от пле­мён Ама­на, Сци­пи­он про­воз­гла­ша­ет себя импе­ра­то­ром, от Доми­ция Каль­ви­на бежит даже без сиг­на­ла, затем неудач­но сра­жа­ет­ся с послед­ним (III. 36—38). Пом­пей делит­ся с ним вла­стью; Сци­пи­он наде­ет­ся на род­ство с ним (III. 83. 1), но, под­ра­зу­ме­ва­ет Цезарь, не на заслу­ги; неудач­но коман­ду­ет цен­тром при Фар­са­ле, а потом бежит из Гре­ции. «Глав­ные чер­ты в его порт­ре­те — эго­изм и неуме­ние понять смысл и суть воен­но­го коман­до­ва­ния» (с. 109—113).

Из пол­ко­вод­цев же Цеза­ря наи­бо­лее ярко обри­со­ван Кури­он, чья кам­па­ния в Север­ной Афри­ке зани­ма­ет ров­но поло­ви­ну II кни­ги (II. 23—44). (Стро­го гово­ря, он, как уже гово­ри­лось, про­ти­во­по­став­лен неудач­ли­во­му Варро­ну, пози­ция кото­ро­го зави­сит от пере­мен Фор­ту­ны⁴, но ничто не меша­ет нам срав­нить его с более вид­ны­ми про­тив­ни­ка­ми Цеза­ря, как они пред­став­ле­ны в BC.) В этой части BC чаще, чем в дру­гих, исполь­зу­ет ora­tio di­rec­ta, сам Кури­он про­из­но­сит целых две речи, из кото­рых одна — самая длин­ная во всём про­из­веде­нии (II. 32. 2—14). Харак­тер­на ситу­а­ция, в кото­рой она зву­чит: после его пер­вых успе­хов 2 цен­ту­ри­о­на и 22 сол­да­та пере­бе­га­ют к Аттию Вару и уве­ря­ют его, буд­то вои­ны Кури­о­на, ещё недав­но слу­жив­шие под нача­лом Доми­ция, нена­дёж­ны, и Квин­ти­лий Вар пыта­ет­ся убедить их изме­нить сво­е­му пол­ко­вод­цу, напо­ми­ная о нару­ше­нии при­ся­ги, дан­ной Доми­цию. В вой­ске с.252 Кури­о­на ста­но­вит­ся неспо­кой­но, и он соби­ра­ет воен­ный совет, на кото­ром опе­ри­ру­ет чисто воен­ны­ми аргу­мен­та­ми⁵, но реше­ния не при­ни­ма­ет и созы­ва­ет сход­ку и про­из­но­сит речь, взы­вая к чув­ствам сол­дат. Она про­из­во­дит желан­ный эффект, и леги­о­не­ры тре­бу­ют вести их в бой, чтобы дока­зать ему свою fi­des. Одна­ко, обес­пе­чив пре­дан­ность вои­нов, Кури­он ока­зы­ва­ет­ся не в состо­я­нии добить­ся успе­ха на поле боя — дове­рив­шись пере­беж­чи­кам, не выяс­нив до кон­ца обста­нов­ку, обма­ну­тый лов­ки­ми манёв­ра­ми непри­я­те­ля, неудач­ли­вый пол­ко­во­дец поги­ба­ет, но поги­ба­ет доб­лест­но, с ору­жи­ем в руках (II. 38—42). «Сво­ей смер­тью он дока­зы­ва­ет ответ­ст­вен­ное отно­ше­ние к армии, коман­до­ва­ние кото­рой дове­рил ему Цезарь, и к дове­рию (fi­des), кото­рое тот ему ока­зал. В этом — смысл обра­за Кури­о­на в рас­ска­зе Цеза­ря; пре­дан­ность под­чи­нён­ных для Цеза­ря важ­нее, чем успех» (с. 98—101).

В духе тех же идей опи­сы­ва­ет­ся обо­ро­на рим­ски­ми граж­да­на­ми Салон от Окта­вия. В ней участ­ву­ют жен­щи­ны и дети, жен­щи­ны отда­ют свои воло­сы на верёв­ки для мета­тель­ных машин, полу­ча­ют сво­бо­ду рабы и т. д. — нали­цо все чер­ты геро­и­че­ской de­fen­sio ur­bis. Но при этом автор не упо­ми­на­ет о том, важ­но или нет в воен­ном отно­ше­нии удер­жа­ние Салон — на пер­вом месте пре­дан­ность ему защит­ни­ков горо­да (с. 138).

Ещё один обра­зец fi­des — быв­ший цен­ту­ри­он-при­ми­пил эво­кат Гай Кра­стин. Он обра­ща­ет­ся к вои­нам, при­зы­вая их послу­жить импе­ра­то­ру, чтобы тот вер­нул себе dig­ni­tas, а им — li­ber­tas, т. е. в пер­вом слу­чае нали­цо служ­ба лич­ная, а во вто­ром — поли­ти­че­ская, пред­по­ла­гаю­щая достой­ную награ­ду. Затем он заяв­ля­ет, что добьёт­ся бла­го­дар­но­сти Цеза­ря живым или мёрт­вым, т. е. для Кра­сти­на важен не исход, а fi­des. За ним устрем­ля­ют­ся на вра­га до 120 отбор­ных вои­нов (III. 91), что зна­ме­ну­ет собой тес­ную связь меж­ду Цеза­рем, Кра­сти­ном и сол­да­та­ми. И своё сло­во Кра­стин дер­жит — он про­яв­ля­ет выдаю­щу­ю­ся доб­лесть (ex­cel­len­tis­si­mam vir­tu­tem) и поги­ба­ет, полу­чив рану мечом в лицо, за что Цезарь возда­ёт ему посмерт­ную хва­лу — op­ti­me­que eum de se me­ri­tum iudi­ca­bat (III. 99. 2—3) (с. 136).

Идея заслу­жен­ной награ­ды, как видим, зани­ма­ет замет­ное место в BC — разу­ме­ет­ся, не толь­ко посмерт­ной и сло­вес­ной, но и при­жиз­нен­ной и вполне мате­ри­аль­ной. Яркий при­мер — рас­сказ о защит­ни­ках одно­го из укреп­ле­ний (cas­tel­lum) под Дирра­хи­ем: они отра­жа­ют ярост­ные ата­ки непри­я­те­ля, но все ока­зы­ва­ют­ся ране­ны, у четы­рёх цен­ту­ри­о­нов выби­ты гла­за, в редут попа­ло до 30 тысяч стрел, а в щит цен­ту­ри­о­на Сце­вы насчи­та­ли 120 дыр. Храб­ре­цы полу­ча­ют награ­ды de se (Cae­sa­re. — A. K.) me­ri­tus et de re pub­li­ca (вновь отож­дест­вле­ние Цеза­ря и res pub­li­ca), при­чём награ­ды щед­рые (amplis­si­me) и подроб­но авто­ром пере­чис­ля­е­мые (III. 53; с. 135—136).

Пока­за­тель­на и речь Цеза­ря в Кор­ду­бе после захва­та Даль­ней Испа­нии. Ора­тор бла­го­да­рит и рим­ских граж­дан, и испан­цев, и осо­бо общи­ну Гаде­са, пере­чис­ляя их заслу­ги, осво­бож­да­ет от выплат, уста­нов­лен­ных Варро­ном, и воз­вра­ща­ет иму­ще­ство тем, кого лиши­ли тако­во­го за «слиш­ком сме­лые речи» с.253 (II. 21. 1—3). «Награ­ды Цеза­ря демон­стри­ру­ют не толь­ко смысл обя­за­тельств по отно­ше­нию к тем, кто помог ему, но и поз­во­ля­ют лик­види­ро­вать ущерб, при­чи­нён­ный пом­пе­ян­ца­ми. Жите­ли импе­рии ни в чём не несут уро­на» (так­же см. I. 13. 5; III. 1. 4—5; 13. 5) (с. 134—135, 194, прим. 20—21). Сто­и­ло бы про­дол­жить цита­ту, где речь идёт уже не об избав­ле­нии от тягот, а о награ­дах (prae­mia) одним общи­нам и обе­ща­ни­ях (bo­na spes) дру­гим (II. 21. 3).

Не забы­ва­ет Цезарь упо­мя­нуть и о каре, пости­гаю­щей измен­ни­ков — поми­мо Лаби­е­на, это алло­бро­ги Роуцилл и Эк, кото­рые ока­за­ли ему нема­ло услуг в Гал­лии и были им за это обла­го­де­тель­ст­во­ва­ны (вновь отно­ше­ния fi­des), но теперь, руко­вод­ст­ву­ясь stul­ta ac bar­ba­ra ad­ro­gan­tia, нача­ли помы­кать сво­и­ми под­чи­нён­ны­ми-сопле­мен­ни­ка­ми и ута­и­вать жало­ва­нье и добы­чу, за что Цезарь сде­лал им выго­вор, а окру­жаю­щие ста­ли их пре­зи­рать, после чего они пере­бе­жа­ли к вра­гу⁶ и выда­ли важ­ные сведе­ния (III. 59—61). Одна­ко позд­нее люди из их сви­ты раз­бол­та­ли раз­вед­чи­кам Доми­ция Каль­ви­на о при­бли­же­нии Пом­пея и тем помог­ли вои­нам Доми­ция вовре­мя уйти — sar­do­nic gra­ti­tu­de Цеза­ря (III. 79. 7). А в III. 84. 5 сооб­ща­ет­ся о гибе­ли одно­го из пере­беж­чи­ков, кото­рый полу­ча­ет то, что заслу­жил. Ещё один при­мер нака­за­ния за изме­ну — раз­граб­ле­ние за пере­ход на сто­ро­ну Пом­пея Гомф (III. 80) (с. 137—138).

Систе­ма вза­им­ных обя­за­тельств, лежа­щая в осно­ве fi­des, — то, на чём наста­и­ва­ет Цезарь, пола­гая её гаран­ти­ей мира. Одна­ко на прак­ти­ке это обо­ра­чи­ва­ет­ся зави­си­мо­стью от кон­крет­но­го лица, т. е. само­го Цеза­ря, кото­рый дару­ет мило­сти и ждёт за них бла­го­дар­но­сти, ста­вя дру­гих в зави­си­мость от себя, в свя­зи с чем авто­ры при­во­дят сце­ну про­ще­ния Доми­ция Цеза­рем у Лука­на (Phars. II. 511—525), где поэт вос­кли­ца­ет: «Для граж­да­ни­на того наи­худ­шая кара — про­ще­нье / За при­над­леж­ность к бой­цам отчиз­ны», а Доми­ций уго­ва­ри­ва­ет себя не при­ни­мать милость Цеза­ря (прав­да, тщет­но). Вспо­ми­на­ют они и извест­ную сен­тен­цию Фло­ра о том, что «сама воз­мож­ность полу­чать бла­го­де­я­ния была невы­но­си­мо тяже­ла для сво­бод­ных людей» (IV. 2. 92 = II. 13. 92) (с. 131—135, 140—142, 169).

Любо­пыт­но, что Бэт­сто­у­на и Дэй­мон сам по себе не осо­бен­но инте­ре­су­ет вопрос о соот­вет­ст­вии BC исто­ри­че­ской истине, хотя неко­то­рые фак­ты тако­го рода, под­час вопи­ю­щие, они отме­ча­ют. Так, опи­сан­ные в I. 6. 8 меры, оха­рак­те­ри­зо­ван­ные как попра­ние пра­ва боже­ско­го и чело­ве­че­ско­го (om­nia di­vi­na hu­ma­na­que iura per­mis­cen­tur), на кото­рые Цезарь буд­то бы вынуж­ден отре­а­ги­ро­вать пере­хо­дом через Руби­кон, на деле име­ли место уже после него — при­чи­на и след­ст­вие поме­ня­лись места­ми. При этом сооб­ща­ет­ся о воин­ском набо­ре в Ита­лии, но умал­чи­ва­ет­ся о том, что он закон­чил­ся про­ва­лом; гово­рит­ся об изъ­я­тии денег из хра­мов — pe­cu­niae (…) e fa­nis tol­lun­tur, но дру­ги­ми источ­ни­ка­ми это не под­твер­жда­ет­ся, да и в I. 14. 1 упо­ми­на­ет­ся, что день­ги оста­лись в хра­ме Сатур­на (с. 54—55). В I. 26. 2 Цезарь пишет о том, что направ­лен­ный им к Пом­пею для пере­го­во­ров с.254 Нуме­рий Магий так и не вер­нул­ся, но сам же в одном из писем сооб­ща­ет о его воз­вра­ще­нии (Cic. Fam. IX. 13а. 1) (с. 68)⁷.

Одна­ко куда боль­ше авто­ров кни­ги зани­ма­ет соот­но­ше­ние цеза­ре­вых оце­нок с оцен­ка­ми ауди­то­рии, в кото­рой было куда боль­ше участ­ни­ков и свиде­те­лей опи­сы­вае­мых собы­тий, неже­ли в слу­чае с BG. Бэт­сто­ун и Дэй­мон спра­вед­ли­во заме­ча­ют, что рас­счи­ты­вал автор преж­де все­го на тех, кто хотел мира, а их взгляды отра­жал Цице­рон, с чьи­ми пись­ма­ми и про­во­дит­ся срав­не­ние. По сути, его взгляд не про­ти­во­ре­чит цеза­рев­ской оцен­ке роли Пом­пея как под­жи­га­те­ля вой­ны. Он не счи­та­ет, что послед­ний и его сто­рон­ни­ки ока­зы­ва­ли дав­ле­ние на сенат, но при­зна­ёт, что сам зани­ма­ет его сто­ро­ну вынуж­ден­но. Хотя во вре­мя пере­го­во­ров в Брун­ди­зии Цице­рон изоб­ли­ча­ет неис­крен­ность декла­ра­ций Цеза­ря о стрем­ле­нии к миру, он всё же сомне­ва­ет­ся, что Пом­пей пой­дёт на согла­ше­ние. Цезарь пишет о жесто­ко­сти послед­не­го, Цице­рон так­же в свя­зи с ним вспо­ми­на­ет о про­скрип­ци­ях, дух Пом­пея, по сло­вам ора­то­ра, «сулль­ст­ву­ет» и «про­скрип­ст­ву­ет»⁸, того же ждут и от про­чих про­тив­ни­ков Цеза­ря. В BC ука­зы­ва­ет­ся на высо­ко­ме­рие и бахваль­ство Пом­пея, кото­рый в ито­ге ока­зы­ва­ет­ся не готов к борь­бе за Ита­лию и бес­слав­но про­иг­ры­ва­ет борь­бу за неё, то же при­зна­ёт и Цице­рон. При этом, как отме­ча­ют Бэт­сто­ун и Дэй­мон, Цезарь про­яв­ля­ет под­чёрк­ну­тую лояль­ность по отно­ше­нию к боль­шин­ству сена­то­ров: так, опи­сы­вая обсуж­де­ние в сена­те вопро­са о при­ня­тии se­na­tus con­sul­tum ul­ti­mum, он назы­ва­ет по име­нам лишь наи­бо­лее ярых сво­их вра­гов, чтобы не пре­пят­ст­во­вать осталь­ным «после окон­ча­ния вой­ны стать тем, кем они хоте­ли быть» (с. 91—95). Спо­рить с этим не при­хо­дит­ся, но сто­ит пом­нить и о более про­стом обсто­я­тель­стве, кото­рое назва­но в свя­зи с умол­ча­ни­ем о Цице­роне — оно обу­слов­ле­но его малой ролью в собы­ти­ях (с. 26—27). Дума­ет­ся, это каса­лось не толь­ко Цице­ро­на. В свою оче­редь, и в отно­ше­нии ора­то­ра, зная его тще­сла­вие, сто­ит учи­ты­вать первую из назван­ных при­чин.

Авто­ры дела­ют в дан­ной свя­зи ещё одно наблюде­ние: если Цице­рон обе­ща­ет Атти­ку выслать спи­сок сена­то­ров, пере­шед­ших на сто­ро­ну Пом­пея (Att. IX. 8. 4), то Цезарь ста­ра­ет­ся тако­вых не при­во­дить (с. 18). Одна­ко срав­не­ние пред­став­ля­ет­ся некоррект­ным, ибо в одном слу­чае речь идёт о пере­пис­ке и о еди­нич­ном слу­чае, а в дру­гом — о мему­а­рах, автор кото­рых к тому же ино­гда всё-таки пере­чис­ля­ет сво­их вра­гов (разу­ме­ет­ся, в весь­ма нелест­ном для них кон­тек­сте), хотя, надо при­знать, имён при этом зву­чит немно­го, и, как удач­но выра­жа­ют­ся Бэт­сто­ун и Дэй­мон, «про­скрип­ци­он­ных спис­ков» в тек­сте нет. Впро­чем, при­во­дит Цезарь и спис­ки сво­их людей — напри­мер всад­ни­ков, ранен­ных при Апсе и погиб­ших при Дирра­хии (с. 24—26).

Вооб­ще мане­ре изло­же­ния Цеза­ря в кни­ге уде­ле­но нема­ло вни­ма­ния. Авто­ры отме­ча­ют безыс­кус­ность и ясность язы­ка, кото­рые сами по себе про­из­во­дят нуж­ный эффект и слу­жат фоном для весь­ма неча­стых рито­ри­че­ских с.255 укра­ше­ний (см. ниже). Как и в BG, повест­во­ва­ние ведёт­ся от третье­го лица. Обыч­но при этом ссы­ла­ют­ся на «Ана­ба­сис» Ксе­но­фон­та, одна­ко Бэт­сто­ун и Дэй­мон ука­зы­ва­ют, что послед­ний издал его под псев­до­ни­мом Феми­сто­ге­на Сира­куз­ско­го, тогда как Цезарь пуб­ли­ко­вал ‘Com­men­ta­rii’ под соб­ст­вен­ным име­нем. Фукидид писал о себе в третьем лице как об участ­ни­ке собы­тий, но в пер­вом — как автор, так что рас­смат­ри­вае­мый слу­чай, по мне­нию Бэт­сто­у­на и Дэй­мон, не имел пре­цеден­тов (прав­да, на с. 129—130 они сами себя опро­вер­га­ют, ссы­ла­ясь на III. 17. 1 и 70. 1, где Цезарь, подоб­но Фукидиду, пишет о себе в пер­вом лице, когда изла­га­ет автор­ские раз­мыш­ле­ния). Внешне такой метод созда­ёт впе­чат­ле­ние объ­ек­тив­но­сти, на деле же поз­во­ля­ет под­черк­нуть роль Цеза­ря и вос­хва­лить его. Это вид­но уже в пер­вой гла­ве. В I. 1. 1 он один назван по име­ни, тогда как дру­гие обо­зна­че­ны лишь как кон­су­лы и три­бу­ны. Пер­вый из упо­мя­ну­тых поимён­но — кон­сул Луций Лен­тул, о долж­но­сти же Цеза­ря не ска­за­но. Нако­нец, он физи­че­ски отсут­ст­ву­ет, одна­ко в каж­дой из пер­вых 5 глав I кни­ги его имя фигу­ри­ру­ет не менее 3 раз (!), а все­го — 16. Так­же отсут­ст­ву­ю­щий Пом­пей упо­мя­нут 12 раз, одна­ко лишь в выска­зы­ва­ни­ях сена­то­ров, тогда как «при­сут­ст­вие» Цеза­ря обес­пе­чи­ва­ет его пись­мо, чте­ние кото­ро­го хотят сорвать пом­пе­ян­цы. Есть, впро­чем, и ещё один отсут­ст­ву­ю­щий, чьё имя зву­чит два­жды и с кото­рым срав­ни­ва­ет­ся Пом­пей — Сул­ла.

Цезарь упо­ми­на­ет­ся в BC посто­ян­но, все­го 3 раза встре­ча­ют­ся отрыв­ки раз­ме­ром более 3 глав, где мы не слы­шим о нём (II. 1—4, 6—11, 24—27). В 42% слу­ча­ев он высту­па­ет как субъ­ект при гла­го­лах, в 28% — в при­тя­жа­тель­ных кон­струк­ци­ях («при­бы­тие Цеза­ря», «кон­ни­ца Цеза­ря» и т. д.). Зача­стую его имя под­ра­зу­ме­ва­ет ведо­мую им армию — Цезарь «укреп­ля­ет лагерь», «сокру­ша­ет вра­га», «застав­ля­ет пока­зать спи­ну», «завер­ша­ет воз­во­дить мост». Он явля­ет собой пер­со­ни­фи­ка­цию рим­ской мощи и доб­ле­сти, в чём нема­лую роль игра­ет при­ла­га­тель­ное nostri. Так назы­ва­лись рим­ские вои­ны в BG (дело обыч­ное для латин­ских тек­стов), но там они про­ти­во­по­став­ля­лись гал­лам, здесь же — сограж­да­нам (наи­бо­лее яркий при­мер тако­го про­ти­во­по­став­ле­ния — III. 46. 3: Pom­peia­ni hoc in­so­len­tius at­que auda­cius nostros pre­me­re et insta­re coe­pe­runt). Все­го в тек­сте встре­ча­ет­ся 115 подоб­но­го рода употреб­ле­ний это­го сло­ва (c. 143—149).

Цезарь стре­мит­ся создать атмо­сфе­ру бли­зо­сти с чита­те­лем, у кото­ро­го с ним, по его мыс­ли, общие взгляды на мир и общие пред­став­ле­ния о нём, про­стей­ший при­мер — ссыл­ки на воин­ский обы­чай или обы­чай пира­тов, о кото­рых, уве­рен автор, чита­тель не может не знать. Дру­гой метод — обоб­ще­ние: «как часто слу­ча­ет­ся», «опыт — во всём учи­тель», а в II. 27. 2 и с исполь­зо­ва­ни­ем пер­во­го лица — «что пред­по­ла­га­ем у дру­гих». Под­ра­зу­ме­ва­ет­ся и общ­ность взглядов авто­ра и его ауди­то­рии на долж­ное (осо­бен­но мно­го их в III кни­ге) — Цезарь и Пом­пей долж­ны пре­кра­тить борь­бу; вос­ста­нов­ле­ние в пра­вах долж­но исхо­дить от наро­да, а не дик­та­то­ра; под­чи­нён­ный дол­жен дер­жать­ся пред­пи­са­ния, пол­ко­во­дец — решать сам и т. д. Образ­чи­ком же недолж­но­го явля­ет­ся речь Цеза­ря в I. 85: Афра­ний и Пет­рей не ува­жа­ли пра­вил пере­го­во­ров и пере­ми­рия, в Испа­нии собра­ны огром­ные силы не для с.256 зами­ре­ния про­вин­ции или её бла­га, а про­тив него, Цеза­ря; сам он не жела­ет сра­жать­ся (т. е. про­ли­вать кровь сограж­дан), хотя обсто­я­тель­ства в его поль­зу, и т. д. Ино­гда, как в I. 6. 6, чита­те­лю под­ска­зы­ва­ет­ся, что образ дей­ст­вий пом­пе­ян­цев не заслу­жи­ва­ет одоб­ре­ния, ибо рань­ше было при­ня­то посту­пать ина­че (с. 119—122). Дума­ет­ся, одна­ко, что под­сказ­ки о посту­ли­ру­е­мой Бэт­сто­уном и Дэй­мон уста­нов­ке Цеза­ря на «бли­зость» с ауди­то­ри­ей не свиде­тель­ст­ву­ют. Логич­нее гово­рить лишь о том, что автор рас­счи­ты­ва­ет на её пони­ма­ние, для чего и апел­ли­ру­ет к обще­при­ня­тым пред­став­ле­ни­ям.

Рас­смат­ри­вая фак­то­ры, вли­я­ю­щие, по мне­нию писа­те­ля, на исход дела, иссле­до­ва­те­ли выде­ля­ют четы­ре — страх, ошиб­ки, Фор­ту­ну и чело­ве­че­скую нату­ру. Любо­пыт­но, что про страх Цезарь пишет чаще в слу­ча­ях, когда речь идёт не о вра­же­ских, а о его вои­нах (впро­чем, это­му чув­ству под­вер­же­ны не толь­ко сол­да­ты, но и, напри­мер, сена­то­ры, запу­ги­вае­мые пом­пе­ян­ца­ми). Как опыт­ный вое­на­чаль­ник, он пони­ма­ет, что страх на войне — рас­про­стра­нён­ное явле­ние, а пото­му отно­сит­ся к нему спо­кой­но. Цезарь отме­ча­ет «зараз­ность» стра­ха, с кото­рой, одна­ко, мож­но эффек­тив­но бороть­ся. Как обыч­ное дело он рас­смат­ри­ва­ет и ошиб­ки на войне (прав­да, при­чи­ной неуда­чи они ока­зы­ва­ют­ся все­го в трёх пас­са­жах), а посе­му кри­ти­ку­ет пом­пе­ян­цев, кото­рые в сво­ём бахваль­стве забы­ва­ют об их воз­мож­но­сти, при том что послед­ст­вия их под­час весь­ма зна­чи­тель­ны. Он так­же ука­зы­ва­ет, что ино­гда оши­боч­ные реше­ния име­ют при­чи­ной нару­ше­ния дис­ци­пли­ны. Что же каса­ет­ся Фор­ту­ны, то вли­я­ние её огром­но, она может повли­ять на исход и в хоро­шую, и в плохую сто­ро­ну (имен­но пере­мене сча­стья во мно­гом при­пи­сы­ва­ет­ся пора­же­ние под Дирра­хи­ем). Одна­ко сми­рять­ся с нею не сто­ит, и отве­том Цеза­ря на капри­зы судь­бы явля­ют­ся энер­гич­ные дей­ст­вия (под тем же Дирра­хи­ем). Рас­смат­ри­вая послед­ний из фак­то­ров в BC, чело­ве­че­скую нату­ру, авто­ры обоб­ща­ют мно­гое из ска­зан­но­го выше: Цезарь пони­ма­ет сла­бо­сти чело­ве­че­ской нату­ры — сол­да­ты могут впа­дать в пани­ку, коман­ди­ры — оши­бать­ся, народ — утра­тить мораль­ные ори­ен­ти­ры, сча­стье пере­мен­чи­во, и если оно к нам небла­го­склон­но, надо моби­ли­зо­вать волю и интел­лект, чтобы это­му про­ти­во­сто­ять. Цезарь созда­ёт мир, где его доб­лесть и про­ни­ца­тель­ность помо­га­ют бороть­ся с неуда­ча­ми. При этом ука­зы­ва­ет­ся, что при всей сво­ей снис­хо­ди­тель­но­сти к сла­бо­стям чело­ве­ка он оце­ни­ва­ет их в раз­ных слу­ча­ях неоди­на­ко­во: когда лож­ным изве­сти­ям пере­беж­чи­ка верит пом­пе­я­нец Вар, автор иро­ни­зи­ру­ет над его лег­ко­ве­ри­ем, когда же непро­ве­рен­ным изве­сти­ям верит Кури­он, то автор кри­ти­ку­ет его очень мяг­ко (вер­нее ска­зать — стре­мит­ся оправ­дать допу­щен­ную им ошиб­ку) (с. 123—129). При­ни­мая в целом суж­де­ния авто­ров, хоте­лось бы отме­тить, что они сме­ши­ва­ют родо­вое и видо­вое, выде­ляя как рав­но­прав­ные фак­то­ры страх, ошиб­ки и чело­ве­че­скую при­ро­ду — ведь пер­вое и вто­рое явля­ют­ся част­ны­ми слу­ча­я­ми третье­го.

Замет­ную роль в изло­же­нии игра­ют речи (под ними авто­ры пони­ма­ют и пись­ма). В BC при­мер­но 80 речей, из них 66 пере­да­ны с помо­щью ora­tio ob­li­qua. В боль­шин­стве сво­ём они неве­ли­ки, что явля­ет­ся одним из пре­иму­ществ их фор­мы, ибо поз­во­ля­ет авто­ру сосре­дото­чить­ся на том, что он счи­та­ет с.257 наи­бо­лее важ­ным. Так, в I. 19. 4 Цезарь пере­да­ёт ответ Пом­пея Доми­цию в Кор­фи­нии — ему пред­ла­га­ет­ся сво­и­ми сила­ми выхо­дить из поло­же­ния, т. к. он сел в оса­ду без сове­та с Пом­пе­ем, кото­рый не жела­ет рис­ко­вать. В пись­мах Пом­пея у Цице­ро­на (Att. VIII. 12b, c, d) ска­за­но при­мер­но то же, но с ука­за­ни­ем весь­ма резон­ных обос­но­ва­ний отка­за от рис­ка — силы Цеза­ря рас­тут, а в сво­их вои­нах Пом­пей не уве­рен. В ито­ге послед­ний выглядит напу­ган­ным, у него нет кон­крет­но­го стра­те­ги­че­ско­го пла­на, он готов бро­сить на про­из­вол судь­бы тех, кто за него сра­жа­ет­ся. В речи перед Фар­са­лом Цезарь гово­рит, что вои­ны сами свиде­те­ли тому, как актив­но доби­вал­ся он мира (III. 90. 1—2). Это не содер­жа­ние всей речи, а то глав­ное, что хотел доне­сти автор до чита­те­лей (с. 163—164).

Бле­стя­щим образ­цом mi­ni-ora­tion явля­ет­ся речь Цеза­ря перед вои­на­ми в I. 7 (тоже в фор­ме ora­tio ob­li­qua), состо­я­щая из трёх тези­сов: 1) Пом­пей про­явил небла­го­дар­ность по отно­ше­нию к Цеза­рю; 2) жало­бы на неслы­хан­ные «нов­ше­ства» (no­vum exemplum) — игно­ри­ро­ва­ние три­бун­ско­го вето и при­ня­тие se­na­tus con­sul­tum ul­ti­mum в усло­ви­ях, когда для это­го нет ника­ких осно­ва­ний; 3) ссыл­ка на свои exis­ti­ma­tio dig­ni­tas­que пол­ко­во­д­ца, под чьим коман­до­ва­ни­ем вои­ны одер­жа­ли столь­ко побед. Сол­да­ты гото­вы защи­тить (de­fen­de­re) от iniu­riae сво­его импе­ра­то­ра и три­бу­нов, и полу­ча­ет­ся, что Цезарь борет­ся про­тив неспра­вед­ли­во­сти, допу­щен­ной не толь­ко в его адрес, но и res pub­li­ca, како­вая не слу­чай­но упо­ми­на­ет­ся в этой неболь­шой речи три­жды (с. 56—57).

Куда объ­ём­нее речь Цеза­ря в сена­те в I. 32 (опять-таки в фор­ме ora­tio ob­li­qua). Чтобы под­гото­вить чита­те­ля к её вос­при­я­тию, автор идёт на нару­ше­ние хро­но­ло­гии, сна­ча­ла изло­жив после­до­вав­шие за ней собы­тия — бег­ство пом­пе­ян­цев с Сици­лии и Сар­ди­нии, а так­же поведе­ние небла­го­дар­но­го Аттия Вара, отпу­щен­но­го Цеза­рем в Аук­си­ме, а ныне само­воль­но захва­тив­ше­го Афри­ку. В этих усло­ви­ях Цезарь про­из­но­сит речь в сена­те, про­дол­жая напо­ми­нать о допу­щен­ных в отно­ше­нии его неспра­вед­ли­во­стях и при­зы­вая к миру. Нали­цо кон­траст с поведе­ни­ем в отно­ше­нии сена­та в I. 1—6 пом­пе­ян­цев, кото­рые ока­зы­ва­ют на него пря­мое дав­ле­ние, Цезарь же уго­ва­ри­ва­ет pat­res, про­ся их помочь ему в управ­ле­нии государ­ст­вом (сло­во ad­mi­nistra­re зву­чит четы­ре­жды!). Как толь­ко речь закан­чи­ва­ет­ся, тот­час автор напо­ми­на­ет о стра­хе перед Пом­пе­ем (вновь парал­лель с I. 1—6), кото­рый объ­явил вра­га­ми всех, кто оста­нет­ся в Риме, и сена­то­ры боят­ся ехать к нему посла­ми. К тому же по нау­ще­нию пом­пе­ян­цев три­бун Метелл пре­пят­ст­ву­ет Цеза­рю в его меро­при­я­ти­ях, т. е. в отправ­ке посоль­ства. Всё это уси­ли­ва­ет кон­траст меж­ду миро­лю­би­вой речью Цеза­ря и дей­ст­ви­я­ми его вра­гов (с. 72—76).

Инте­рес­ны наблюде­ния авто­ров над сло­во­употреб­ле­ни­ем в BC. Цезарь неред­ко избе­га­ет при­ла­га­тель­ных там, где они, каза­лось бы, вполне воз­мож­ны и умест­ны — у него, напри­мер, нет сло­ва ti­mi­dus, но зато 36 раз встре­ча­ет­ся ti­mor. По боль­шей части при­ла­га­тель­ные исполь­зу­ют­ся для опи­са­ния воен­ных реа­лий — так, tur­pis 5 раз из 7 зву­чит в свя­зи с бег­ст­вом. Но ино­гда Цезарь не прочь поиг­рать их зна­че­ни­ем для иных целей. Напри­мер, наме­кая на само­на­зва­ние сво­их про­тив­ни­ков, op­ti­ma­tes, он пишет об op­ti­ma vo­lun­tas жите­лей с.258 Игу­вия, решив­ших перей­ти на его сто­ро­ну (I. 12. 1). В III. 32. 2 с явной иро­ни­ей гово­рит­ся, что для пом­пе­ян­цев тот был vir et ci­vis op­ti­mus, кто вёл себя по отно­ше­нию к про­вин­ци­а­лам acer­bis­si­me cru­de­lis­si­me­que (с. 148—153). Чтобы пока­зать под­чи­нён­ное поло­же­ние сена­та при пом­пе­ян­цах, Цезарь пишет, что на собра­ние, кото­рое изо­бра­жа­ет­ся как con­si­lium pri­va­tum, сена­то­ров при­зы­ва­ют, evo­can­tur, — тер­мин, кото­рый тут же при­ме­ня­ет­ся к вете­ра­нам (I. 3. 1—2; с. 49). В рас­ска­зе о заседа­нии сена­та, на кото­ром был при­нят se­na­tus con­sul­tum ul­ti­mum, исполь­зу­ет­ся 16 гла­го­лов в пас­сив­ном зало­ге (I. 6. 3—8) — опять-таки чтобы пока­зать, что сенат не вла­стен в сво­их реше­ни­ях, а заод­но и не назы­вать без нуж­ды имён тех, кто тогда нахо­дил­ся в оппо­зи­ции (см. выше) (с. 53).

Обра­ща­ют авто­ры вни­ма­ние и на укра­ше­ния речи в BC. В III. 3 чита­ем: Pom­pei­us an­nuum spa­tium ad con­pa­ran­das co­pias nac­tus, quod va­cuum a bel­lo at­que ab hos­te otio­sum fue­rat, mag­nam ex Asia Cyc­la­di­bus­que in­su­lis, Cor­cy­ra, Athe­nis, Pon­to (…) clas­sem coe­ge­rat, mag­nam om­ni­bus lo­cis aedi­fi­can­dam cu­ra­ve­rat, mag­nam im­pe­ra­tam Asiae Sy­riae re­gi­bus­que om­ni­bus et dy­nas­tis et tet­rar­chis et li­be­ris Acha­iae po­pu­lis pe­cu­niam exe­ge­rat, mag­nam so­cie­ta­tes earum pro­vin­cia­rum, quas ip­se ob­ti­ne­bat, si­bi nu­me­ra­re coe­ge­rat⁹. Ана­фо­ра (4 mag­nus — веро­ят­но, с намё­ком на Пом­пея) соче­та­ет­ся здесь с хиаз­мом (va­cuum a bel­lo at­que ab hos­te otio­sum fue­rat) и длин­ным спис­ком горо­дов и обла­стей, в кото­рых Пом­пей наби­ра­ет людей и кораб­ли. Нема­ло рито­ри­че­ских фигур и в III. 83. 4: «В кон­це кон­цов все [пом­пе­ян­цы] хло­пота­ли либо о сво­их поче­стях, либо о денеж­ных награ­дах, либо о пре­сле­до­ва­нии сво­их вра­гов и помыш­ля­ли не о том, каки­ми спо­со­ба­ми они могут победить, но о том, какую выго­ду они долж­ны извлечь из победы (postre­mo om­nes aut de ho­no­ri­bus suis aut de prae­miis pe­cu­niae aut de per­se­quen­dis ini­mi­ci­tiis age­bant nec, qui­bus ra­tio­ni­bus su­pe­ra­re pos­sent, sed, que­mad­mo­dum uti vic­to­ria de­be­rent, co­gi­ta­bant)» (пер. М. М. Покров­ско­го). Нали­цо и обоб­ще­ние (om­nes), и ана­фо­ра (три­жды в нача­ле парал­лель­ных фраз исполь­зу­ет­ся aut), и полип­тот (qui­bus, quem), и анти­те­за (su­pe­ra­re… uti vic­to­ria) (с. 25). В III. 42. 5 в рас­ска­зе о кон­фис­ка­ци­ях у союз­ни­ков-пар­фи­нов дома послед­них пер­со­ни­фи­ци­ру­ют­ся как жерт­вы гра­бе­жа (spo­lia­tis ef­fos­sis­que do­mi­bus). В III. 96. 1 опи­сы­ва­ет­ся рос­кошь в лаге­ре пом­пе­ян­цев — бесед­ки, оби­лие сереб­ря­ной посуды, пол из све­же­го дёр­на, плющ, обви­вав­ший неко­то­рые палат­ки, и мно­гое дру­гое — всё это неумест­ная рос­кошь (ni­mies lu­xu­ries) людей, кото­рые ещё сме­ли упре­кать в ней же стра­дав­шее от тягот (mi­ser­ri­mus ac pa­tien­tis­si­mus) вой­ско Цеза­ря! Пере­чис­ляя одно за дру­гим все эти изли­ше­ства, автор при­бе­га­ет к бес­со­ю­зию (асюн­де­то­ну), а бесед­ки не без умыс­ла назы­ва­ет гре­че­ским сло­вом tri­chi­lae (с. 25, 156—158, 197, прим. 22).

с.259 В кон­це кни­ги авто­ры воз­вра­ща­ют­ся к вопро­су, кото­рый ста­вят в её нача­ле: поче­му же Цезарь не закон­чил BC? Ответ видит­ся им в сле­дую­щем. Дик­та­тор стре­мил­ся обес­пе­чить лояль­ность сограж­дан, постро­ить отно­ше­ния на осно­ве fi­des — неда­ром он более охот­но про­щал тех, за кого про­си­ли исхо­дя из лич­ных обя­за­тельств. И вот в 45 г., в отсут­ст­вие Цеза­ря, сра­жав­ше­го­ся в это вре­мя в Испа­нии, Цице­рон и Брут пуб­ли­ку­ют каж­дый похваль­ное сло­во Като­ну — явный про­тест про­тив дик­та­то­ра. В ответ послед­ний пишет сво­его «Анти­ка­то­на», кото­рый явля­ет­ся не толь­ко реак­ци­ей на пре­да­тель­ство Цице­ро­на и Бру­та, но и при­зна­ни­ем сво­его пора­же­ния в борь­бе за систе­му отно­ше­ний, постро­ен­ную на fi­des — Брут, поми­ло­ван­ный после Фар­са­ла, вме­сто бла­го­дар­но­сти вос­хва­ля­ет злей­ше­го вра­га Цеза­ря, кото­рый поми­ло­ва­ние от него при­нять отка­зал­ся и тем самым эту систе­му отверг. В таких усло­ви­ях завер­ше­ние, пуб­ли­ка­ция или про­дол­же­ние BC теря­ли для их авто­ра смысл. Одна­ко и Цезарь, и Катон пере­жи­ли своё пора­же­ние. Катон стал сим­во­лом борь­бы про­тив тира­нии, а Цезарь, чьё имя дало жизнь титу­лам само­держ­цев — царя и кай­зе­ра, — живёт в создан­ных им бле­стя­щих образ­цах латин­ской про­зы (с. 166—171).

Кни­га Бэт­сто­у­на и Дэй­мон явля­ет собой непло­хое введе­ние в тему, пред­став­ляя инте­рес не толь­ко для начи­наю­щих зани­мать­ся ею, но и для спе­ци­а­ли­стов. Осо­бен­но удач­но про­ана­ли­зи­ро­ва­на лите­ра­тур­ная тех­ни­ка Цеза­ря при изо­бра­же­нии пом­пе­ян­цев, а так­же его взгляды на fi­des. В то же вре­мя в рабо­те нема­ло упу­ще­ний. Преж­де все­го это отно­сит­ся к рабо­те с источ­ни­ка­ми. Хотя авто­ры неод­но­крат­но срав­ни­ва­ют BC с BG, в неко­то­рых слу­ча­ях умест­ные парал­ле­ли всё же отсут­ст­ву­ют. Так, совер­шен­но оче­вид­но сход­ство в опи­са­нии неудач под Гер­го­ви­ей и Дирра­хи­ем — пона­ча­лу всё раз­ви­ва­ет­ся успеш­но бла­го­да­ря успеш­но­му руко­вод­ству со сто­ро­ны Цеза­ря, его вои­ны близ­ки к успе­ху, затем он в какой-то момент теря­ет кон­троль над ходом боя, и дело закан­чи­ва­ет­ся пора­же­ни­ем из-за неудач­ных дей­ст­вий его сол­дат, т. е. вино­ват не пол­ко­во­дец, а при­вхо­дя­щие обсто­я­тель­ства. Не поме­ша­ло бы и срав­не­ние раз­гро­ма Саби­на в BG и Кури­о­на в BC, а так­же с тем, как уме­ло вво­дит Цезарь своё имя в повест­во­ва­ние в BG¹⁰. Отме­чая, что в BC. III. 14. 2 при­чи­ной гибе­ли плыв­ших на одном из кораб­лей эскад­ры Кале­на ста­ло нару­ше­ние при­ка­за послед­не­го, кото­рый, свою оче­редь, неукос­ни­тель­но сле­до­вал пред­пи­са­ни­ям Цеза­ря, авто­ры мог­ли бы ука­зать на попу­ляр­ность это­го моти­ва в BG (I. 40. 1; V. 28. 3; VI. 36—37; VII. 52. 1) — доста­точ­но вспом­нить, что имен­но выступ­ле­ние из лаге­ря без при­ка­за Цеза­ря ста­ло при­чи­ной раз­гро­ма отряда Саби­на и Кот­ты. То же каса­ет­ся и роли Фор­ту­ны (BG. VI. 30. 2; 39. 2).

Мно­гое упу­ще­но и при срав­не­нии изло­же­ния в BC с пере­пиской Цице­ро­на. Так, при рас­смот­ре­нии собы­тий янва­ря 49 г. было бы полез­но упо­мя­нуть, что ора­тор, в отли­чие от авто­ра BC (I. 5. 2), счи­тал бес­при­чин­ным бег­ство Анто­ния и Кас­сия, ибо никто их не изго­нял (Fam. XVI. 11. 2: nul­la vi с.260 ex­pul­si)¹¹. Цезарь пишет, что воз­вра­тил Доми­цию каз­ну, Цице­рон же (и это куда боль­ше похо­же на исти­ну) утвер­жда­ет обрат­ное (Att. VIII. 14. 3). В BC пред­став­ле­но дело так, буд­то толь­ко после про­ва­ла пере­го­во­ров Цезарь овла­дел Арре­ци­ем, Пизав­ром, Фаном и Анко­ной (I. 8—11), тогда как из пись­ма Цице­ро­на Тиро­ну явст­ву­ет, что эти горо­да были заня­ты ещё рань­ше, т. е. Цезарь и во вре­мя пере­го­во­ров не пре­кра­щал наступ­ле­ния, хотя и пыта­ет­ся изо­бра­зить обрат­ное¹². Если же гово­рить о сход­стве оце­нок, то Цезарь под­чёр­ки­ва­ет, что его под­дер­жи­ва­ли горо­да Ита­лии, то же при­зна­вал и Цице­рон, гово­ря, что для муни­ци­пи­ев Цезарь бог (VIII. 16. 1: mu­ni­ci­pia ve­ro deum). Сло­ва Лаби­е­на в речи перед бит­вой при Фар­са­ле о сла­бо­сти армии Цеза­ря нахо­дят парал­лель в пись­ме Цице­ро­на Атти­ку (VII. 16. 2 — прав­да, оно отно­сит­ся к янва­рю 49 г., но сути дела это не меня­ет). Нако­нец, авто­ры отме­ча­ют, сколь важ­ны для Цеза­ря отно­ше­ния fi­des, под­ра­зу­ме­ваю­щие бла­го­дар­ность со сто­ро­ны обла­го­де­тель­ст­во­ван­ных, но и Цице­рон в фев­ра­ле 49 г. писал, что в небла­го­дар­но­сти заклю­че­ны все про­чие поро­ки (Att. VIII. 4. 2).

«Чита­те­ли этой кни­ги из чис­ла учё­ных, воз­мож­но, хоте­ли бы более деталь­ной работы с иссле­до­ва­тель­ской лите­ра­ту­рой, но Бэт­сто­ун и Дэй­мон и так замет­но вышли за пре­де­лы того, что пред­у­смат­ри­ва­ют цели серии», — пишет в сво­ей рецен­зии Р. Стем¹³. Очень жаль, если в зада­чи серии озна­ком­ле­ние студен­тов с труда­ми спе­ци­а­ли­стов или хотя бы с их мне­ни­я­ми вхо­дит в столь малой мере. Меж­ду тем учёт неко­то­рых работ, пол­но­стью или в зна­чи­тель­ной мере посвя­щён­ных ‘De bel­lo ci­vi­le’, поз­во­лил бы улуч­шить кни­гу. В част­но­сти, было бы полез­но обра­тить вни­ма­ние на наблюде­ния К. Бар­ви­ка (см. прим. 7, 12 и текст) над тем, как Цезарь живо­пи­су­ет свои мило­сер­дие и миро­лю­бие по кон­трасту с поведе­ни­ем вра­гов, над не вполне понят­ной кон­цов­кой BC, её сти­лем и др.¹⁴ — все эти вопро­сы, как мы виде­ли, затра­ги­ва­ют­ся в рецен­зи­ру­е­мой рабо­те. Небес­по­лез­на для фило­ло­ги­че­ско­го ана­ли­за и моно­гра­фия Ф. Олд­шо «Вре­мя и вид в повест­во­ва­нии Цеза­ря» с выво­да­ми о том, что, напри­мер, насто­я­щее исто­ри­че­ское исполь­зу­ет­ся им чаще, чем у дру­гих латин­ских писа­те­лей; для Цеза­ря важ­на сме­на вре­мен­ных форм, при этом, ска­жем, чере­до­ва­ние пер­фек­та и насто­я­ще­го вре­ме­ни име­ет место, как пра­ви­ло, при опи­са­нии обыч­но­го хода собы­тий, а дра­ма­ти­че­ские сюже­ты — в каком-то одном вре­ме­ни (бит­ва при Фар­са­ле — в пер­фек­те) и др.¹⁵ Для рас­смот­ре­ния ряда эпи­зо­дов при­го­ди­лась бы извест­ная моно­гра­фия М. Рам­бо «Искус­ство иска­же­ния исто­рии в запис­ках Цеза­ря» (см. прим. 10—11 и текст) — напри­мер, в пас­са­жах о нару­ше­нии хро­но­ло­гии в рас­ска­зе о собы­ти­ях янва­ря 49 г., о воз­вра­ще­нии Цеза­рем 6 млн. сестер­ци­ев Доми­цию, об осво­бож­де­нии испан­цев с.261 от пода­тей, нало­жен­ных Варро­ном и др.¹⁶ Но ни одна из назван­ных работ в кни­ге не исполь­зу­ет­ся (см. так­же прим. 1—2).

И ещё одна, каза­лось бы, чисто тех­ни­че­ская деталь: пере­во­ды из источ­ни­ков зача­стую дают­ся без парал­лель­но­го латин­ско­го тек­ста, а если он всё же есть, то лишь в кон­це­вых при­ме­ча­ни­ях (латин­ские цита­ты, при­ведён­ные в рецен­зии, в самой кни­ге по боль­шей части отсут­ст­ву­ют). Выше рас­смат­ри­вал­ся фраг­мент BC. III. 3. 1—2, в кото­ром обра­ща­ет на себя вни­ма­ние четы­рёх­крат­ное употреб­ле­ние сло­ва mag­nus в раз­лич­ной фор­ме, но при этом текст под­лин­ни­ка не при­во­дит­ся, и в тек­сте под­чёрк­нут лишь англий­ский ана­лог mag­nus в дан­ном кон­тек­сте (lar­ge) — смысл, конеч­но, не нару­шен, но о нагляд­но­сти гово­рить не при­хо­дит­ся. На с. 164, где речь идёт о сооб­ще­нии плен­ных Кури­о­ну о том, что лагерь у Баг­ра­ды воз­глав­ля­ет Сабур­ра (II. 39. 1): «“that Sa­bur­ra is”. It is stri­kingly brief, a single word in La­tin». Отче­го бы не про­ци­ти­ро­вать по-латин­ски это a single word, а то и весь пас­саж для луч­ше­го пони­ма­ния кон­тек­ста?¹⁷ Такой под­ход, пря­мо ска­жем, не спо­соб­ст­ву­ет вос­пи­та­нию у студен­тов при­выч­ки работать с под­лин­ни­ком. Дума­ет­ся, это не част­ный слу­чай, а отра­же­ние харак­тер­ной тен­ден­ции не «пере­гру­жать» уча­щих­ся «вто­ро­сте­пен­ны­ми» «дета­ля­ми», кото­рую, как видим, мож­но наблюдать не толь­ко в нашем мно­го­стра­даль­ном оте­че­стве.

Есть в кни­ге и неточ­но­сти, от кото­рых ред­ко какая работа сво­бод­на. Так, на с. 92 пись­мо Цице­ро­на Атти­ку VII. 8 дати­ро­ва­но 25 декаб­ря 49 г. вме­сто 50 г. На с. 162 сооб­ща­ет­ся, что 66 речей из при­мер­но 80 в BC пере­да­ны кос­вен­ной речью — 37 в пер­вой, 8 во вто­рой и 20 в третьей кни­гах, т. е. в сово­куп­но­сти лишь 65. На с. 169 (то же и в ука­за­те­ле на с. 217) дана «уре­зан­ная» ссыл­ка на Фло­ра — II. 92 вме­сто II. 13. 92.

Вывод, дума­ет­ся, мож­но сде­лать сле­дую­щий. Свою зада­чу, как уже гово­ри­лось, кни­га выпол­ня­ет, mo­dus nar­ran­di Цеза­ря в ней пока­зан непло­хо, чита­ет­ся она с инте­ре­сом, жаль, что подоб­ные работы отсут­ст­ву­ют в оте­че­ст­вен­ной исто­рио­гра­фии. Недо­ра­бот­ки в ней не столь суще­ст­вен­ны, за исклю­че­ни­ем совер­шен­но недо­ста­точ­но­го вни­ма­ния к тек­сту под­лин­ни­ка, без кото­ро­го труд­но себе пред­ста­вить рас­смот­ре­ние лите­ра­тур­но­го памят­ни­ка даже на началь­ной ста­дии.