Трактат «О безмятежности духа» Луция Аннея Сенеки

с.161

В трак­та­те «О без­мя­теж­но­сти духа» Сене­ка в сжа­той фор­ме изло­жил основ­ные поло­же­ния сво­ей обшир­ной стои­че­ской тео­рии. Трак­тат неве­лик по объ­ё­му, но настоль­ко пло­тен по сво­е­му фило­соф­ско­му содер­жа­нию, что заклю­ча­ет как глав­ные идеи стои­че­ско­го уче­ния, так и его мно­го­чис­лен­ные, но не менее важ­ные, разъ­яс­не­ния.

Трак­тат пред­став­ля­ет инте­рес ещё и пото­му, что его фило­соф­ские инто­на­ции явля­ют­ся отра­же­ни­ем пути Сене­ки как государ­ст­вен­но­го дея­те­ля: вна­ча­ле — руко­во­ди­те­ля и настав­ни­ка моло­до­го импе­ра­то­ра Неро­на, затем — фак­ти­че­ско­го упра­ви­те­ля дела­ми государ­ства и, нако­нец, отвер­жен­но­го и нена­види­мо­го Неро­ном чело­ве­ка, толь­ко и жду­ще­го роко­вой раз­вяз­ки. Эти эта­пы жиз­нен­но­го пути Сене­ки отра­зи­лись в тональ­но­сти трак­та­та, где сре­ди сме­лых и реши­тель­ных при­зы­вов и побуж­де­ний неред­ко скво­зит грусть без­на­дёж­но­сти и покор­но­сти судь­бе. Одна­ко в целом настрой трак­та­та всё же бод­рый — это испо­ведь не сдаю­ще­го­ся и твёр­до знаю­ще­го свою цель чело­ве­ка: одно­вре­мен­но учи­те­ля и бор­ца; и этот бое­вой дух, зову­щий к пре­одо­ле­нию горе­стей, с.162 оди­но­че­ства и уны­ния, к борь­бе и прак­ти­че­ской дея­тель­но­сти, дол­жен быть не чужд и совре­мен­но­му чита­те­лю.

Как уже ска­за­но, ком­по­зи­ция трак­та­та весь­ма сжа­та, но насы­ще­на раз­но­об­раз­ны­ми тема­ми, кото­рые во мно­же­стве зву­чат в послед­нем про­из­веде­нии Сене­ки «Пись­ма к Луци­лию». Для срав­не­ния в ком­мен­та­ри­ях при­во­дят­ся соот­вет­ст­ву­ю­щие места из «Писем к Луци­лию».

Жизнь Луция Аннея Сене­ки была бога­та взлё­та­ми и паде­ни­я­ми.

Он родил­ся в испан­ском горо­де Кор­ду­бе (Кор­до­ве), сто­ли­це про­вин­ции Бети­ки, в 4 г. до н. э., в бога­той и куль­тур­ной семье. О сво­ём отце Мар­ке (или Луции) Аннее Сене­ке Стар­шем сын пишет, что он был самым выдаю­щим­ся рито­ром сво­его вре­ме­ни (Ad Helv. m. XVII, 3, 4). Мать Сене­ки Гель­вия и его тёт­ка, сест­ра Гель­вии, сыг­ра­ли боль­шую роль в вос­пи­та­нии Сене­ки.

При Авгу­сте семья Сене­ки пере­се­ли­лась в Рим. К два­дца­ти годам Сене­ка полу­чил солид­ные зна­ния гре­че­ско­го язы­ка, грам­ма­ти­ки, поэ­ти­ки, музы­ки, исто­рии и мате­ма­ти­ки. Фило­со­фи­ей Сене­ка увлёк­ся с юно­сти, став после­до­ва­те­лем гре­че­ско­го сто­и­ка Посидо­ния. Кро­ме того, Сене­ка изу­чал так­же фило­со­фию Эпи­ку­ра.

Сна­ча­ла моло­дой фило­соф обра­ща­ет­ся к адво­кат­ской дея­тель­но­сти, соеди­нён­ной с адми­ни­ст­ра­тив­ной. При импе­ра­то­ре Кали­гу­ле (37—41 гг.) Сене­ка — уже извест­ный писа­тель и ора­тор. Успех, кото­рый име­ли его речи, вызвал силь­ную зависть Кали­гу­лы, и Сене­ка чуть не попла­тил­ся жиз­нью. В даль­ней­шем Сене­ка пол­но­стью пре­да­ёт­ся фило­со­фии.

Пер­вый из дошед­ших до нас фило­соф­ских трак­та­тов Сене­ки «О гне­ве» посвя­щён его бра­ту Нова­ту. Это сочи­не­ние, в кото­ром при­ме­ром гнев­но­го чело­ве­ка слу­жит Сене­ке импе­ра­тор Клав­дий, поле­ми­зи­ру­ет с мне­ни­ем Ари­сто­те­ля о том, что гнев быва­ет ино­гда поле­зен и даже необ­хо­дим. Сене­ка счи­та­ет, что гнев как осо­бое состо­я­ние души вполне может под­чи­нять­ся разу­му.

В 41 г., при импе­ра­то­ре Клав­дии, Сене­ка путём доно­са был обви­нён Мес­са­ли­ной, женой Клав­дия, в пре­лю­бо­де­я­нии с опаль­ной сест­рой Кали­гу­лы Юли­ей Ливил­лой. Сене­ка, отли­чав­ший­ся сла­бым здо­ро­вьем, был сослан на пустын­ную Кор­си­ку с её небла­го­при­ят­ным кли­ма­том и под­вер­гал­ся вся­че­ским лише­ни­ям. Если учесть, что неза­дол­го до ссыл­ки Сене­ка поте­рял сво­его един­ст­вен­но­го сына, а ещё рань­ше — жену, то мож­но соста­вить пред­став­ле­ние о мораль­ном состо­я­нии фило­со­фа и отча­сти оправ­дать то пись­мо, кото­рое он напи­сал воль­ноот­пу­щен­ни­ку импе­ра­то­ра Клав­дия Поли­бию, — «Уте­ше­ние к Поли­бию», с вос­хва­ле­ни­ем импе­ра­то­ра и выра­же­ни­ем покор­но­сти, в чём Сене­ка впо­след­ст­вии рас­ка­и­вал­ся. Но посте­пен­но Сене­ка при­вык к сво­е­му изгна­нию и окру­жаю­щая при­ро­да уже не каза­лась ему такой безот­рад­ной. Сене­ка отдал­ся науч­ным заня­ти­ям (в осо­бен­но­сти наблюде­нию небес­ных све­тил), о чём напи­сал мате­ри («Уте­ше­ние к Гель­вии»). В этом посла­нии он, забыв о соб­ст­вен­ных тяготах, ста­ра­ет­ся уте­шить свою мать. Здесь с.163 про­яв­ля­ет­ся его пред­став­ле­ние о мире как еди­ном сре­дото­чии чело­ве­ка, кото­рый во всех угол­ках это­го мира может оди­на­ко­во себя утвер­дить. Сене­ка изу­чал при­ро­ду ост­ро­ва, нра­вы и язык его насе­ле­ния. По всей види­мо­сти, в это вре­мя Сене­ка собрал мате­ри­ал для напи­сан­но­го впо­след­ст­вии труда «Есте­ствен­но­и­сто­ри­че­ские вопро­сы». На Кор­си­ке был так­же напи­сан трак­тат «О крат­ко­сти жиз­ни», где ста­вил­ся вопрос о срав­ни­тель­ной цен­но­сти жиз­ни государ­ст­вен­но­го дея­те­ля и раз­мыш­ля­ю­ще­го фило­со­фа. Ответ — не в поль­зу дея­тель­но­го поли­ти­ка, так как в этом слу­чае чело­век лишён воз­мож­но­сти обра­тить взгляд на само­го себя и занять­ся нрав­ст­вен­ным совер­шен­ст­во­ва­ни­ем.

Глав­ная мысль трак­та­та: жизнь не корот­ка сама по себе, но мы тра­тим её попу­сту. Вре­мя, отдан­ное пирам, домаш­ним делам, служ­бе, бес­плод­ным дряз­гам, мож­но счи­тать поте­рян­ным; напро­тив, истин­ный фило­соф-муд­рец не толь­ко не теря­ет насто­я­ще­го, но при­об­ре­та­ет про­шед­шее, при­бав­ляя к сво­им годам целые сто­ле­тия.

Ссыл­ка Сене­ки про­дол­жа­лась 8 лет. В 48 г., после убий­ства Мес­са­ли­ны и женить­бы Клав­дия на Агрип­пине, Сене­ка был воз­вра­щён из ссыл­ки. Глав­ной целью Агрип­пи­ны было стрем­ле­ние добить­ся вла­сти для сво­его сына от пер­во­го бра­ка Неро­на, кото­ро­му в ту пору было 11 лет, но при этом Агрип­пи­на сама жаж­да­ла цар­ст­во­вать. В сво­ей борь­бе Агрип­пи­на реши­ла зару­чить­ся содей­ст­ви­ем Сене­ки, кото­ро­го она сде­ла­ла настав­ни­ком сво­его сына, но нет свиде­тельств об уча­стии Сене­ки в интри­гах Агрип­пи­ны. В 54 г. Клав­дий был отрав­лен, и к вла­сти при­шёл шест­на­дца­ти­лет­ний Нерон.

После воз­вра­ще­ния из ссыл­ки Сене­ка дела­ет стре­ми­тель­ную карье­ру, про­хо­дя к 56 г. все выс­шие маги­ст­ра­ту­ры, вклю­чая кон­суль­ство. Помощ­ни­ком и союз­ни­ком Сене­ки как бли­жай­ше­го совет­ни­ка моло­до­го импе­ра­то­ра был пре­фект пре­то­рия Афра­ний Бурр, порядоч­ный и непод­куп­ный чело­век. С это­го вре­ме­ни жизнь Сене­ки как фак­ти­че­ско­го упра­ви­те­ля государ­ст­вен­ны­ми дела­ми рас­хо­дит­ся с избран­ной им фило­соф­ской кон­цеп­ци­ей, и ему не раз при­хо­дит­ся всту­пать на путь порой опас­но­го ком­про­мис­са.

В сво­ём обу­че­нии моло­до­го импе­ра­то­ра Сене­ка дал ему сведе­ния об искус­ствах, мате­ма­ти­ке, гре­че­ском язы­ке, гео­гра­фии, исто­рии, рито­ри­ке и фило­со­фии. В плане нрав­ст­вен­но­го вос­пи­та­ния Сене­ка и Бурр не дер­жа­ли Неро­на в суро­вой узде и не тре­бо­ва­ли от него аске­тиз­ма, но допус­ка­ли лёг­кие отвле­каю­щие удо­воль­ст­вия.

В резуль­та­те сов­мест­ной дея­тель­но­сти Сене­ке и Бур­ру уда­лось добить­ся мно­го­го: воз­рос­ла власть сена­та; были про­веде­ны финан­со­вые меро­при­я­тия по отде­ле­нию государ­ст­вен­ной каз­ны от лич­но­го иму­ще­ства импе­ра­то­ра; состо­я­лись судеб­ные про­цес­сы по пре­се­че­нию зло­употреб­ле­ний намест­ни­ка­ми про­вин­ций; были про­веде­ны дру­гие пре­об­ра­зо­ва­ния. По свиде­тель­ству Таци­та, государ­ст­вен­ная поли­ти­ка в 54—62 гг. пол­но­стью зави­се­ла от Сене­ки и Бур­ра (Tac. Ann. XIV, 52).

с.164 Дея­тель­ность Сене­ки как вос­пи­та­те­ля и настав­ни­ка импе­ра­то­ра выте­ка­ла из его пред­став­ле­ния о спра­вед­ли­вом пра­ви­те­ле, что соот­вет­ст­во­ва­ло взглядам сто­и­ков. Отра­же­ни­ем этих мыс­лей явля­ет­ся трак­тат «О мило­сер­дии», обра­щён­ный к Неро­ну. Сене­ка счи­та­ет, что толь­ко в том слу­чае, когда у вла­сти сто­ит государь-муд­рец, уме­ю­щий най­ти разум­ную меру в сво­ём прав­ле­нии, золотую середи­ну меж­ду мяг­ко­стью и стро­го­стью, монар­хия ста­но­вит­ся зало­гом бла­го­ден­ст­вия наро­да, а сам пра­ви­тель заслу­жи­ва­ет все­об­щую любовь. При этом Сене­ка при­во­дит при­мер Авгу­ста, кото­рый в кон­це сво­его прав­ле­ния достиг выс­шей сла­вы бла­го­да­ря снис­хо­ди­тель­но­сти к вра­гам и при­об­ре­те­нию таким обра­зом новых сто­рон­ни­ков. Имен­но бла­го­да­ря Сене­ке были так хоро­ши пер­вые пять лет прав­ле­ния Неро­на. Да и сам Сене­ка обо­га­ща­ет­ся как в резуль­та­те раз­лич­ных земель­ных опе­ра­ций, так и бла­го­да­ря щед­рым подар­кам Неро­на. Дион Кас­сий обра­ща­ет вни­ма­ние на необы­чай­но рос­кош­ную домаш­нюю обста­нов­ку Сене­ки, отме­чая, что он вла­дел пятью­ста­ми совер­шен­но оди­на­ко­вы­ми сто­ла­ми из лимон­но­го дере­ва с нож­ка­ми из сло­но­вой кости (Dio 61, 10, 3).

После женить­бы Сене­ки в 55—56 гг. на доче­ри извест­но­го пол­ко­во­д­ца и поли­ти­че­ско­го дея­те­ля Пом­пея Пау­ли­на богат­ство Сене­ки ещё более при­умно­жа­ет­ся. Его день­ги нахо­дят­ся в обо­ро­те в раз­лич­ных про­вин­ци­ях, а поме­стья Сене­ки были зна­ме­ни­ты сво­и­ми вино­град­ни­ка­ми. Эти огром­ные богат­ства, уве­ли­чен­ные бес­чис­лен­ны­ми подар­ка­ми Неро­на, кото­рые Сене­ке при­хо­ди­лось при­ни­мать как пла­ту за уступ­ки прин­цеп­су, вызы­ва­ли зависть и пря­мые обви­не­ния Сене­ки в про­ти­во­ре­чии меж­ду его фило­со­фи­ей и жиз­нью. Кро­ме того, Сене­ке при­шлось всту­пить в борь­бу с Агрип­пи­ной, кото­рая во всех его про­грес­сив­ных начи­на­ни­ях виде­ла ума­ле­ние сво­ей вла­сти и хоте­ла пра­вить сама име­нем Неро­на. В кон­це кон­цов Агрип­пи­на была уда­ле­на от дво­ра, а в 59 г. уби­та по при­ка­за­нию Неро­на. Для оправ­да­ния это­го зло­дей­ства в сенат было посла­но пись­мо, напи­сан­ное Сене­кой, в кото­ром Агрип­пине при­пи­сы­ва­лось наме­ре­ние захва­тить власть и убить Неро­на, а когда это не уда­лось, она сама лиши­ла себя жиз­ни. Таким обра­зом, здесь наи­бо­лее рез­ко всту­па­ют в столк­но­ве­ние гуман­ная мораль­ная про­по­ведь Сене­ки и жесто­кая реаль­ность.

Трак­тат «О счаст­ли­вой жиз­ни» — это попыт­ка оправ­дать такое несоот­вет­ст­вие. Толь­ко муд­рец спо­со­бен достичь стои­че­ско­го иде­а­ла, но люди, стре­мя­щи­е­ся к нему, ско­ва­ны пута­ми жиз­нен­ных обя­за­тельств и часто вынуж­де­ны при­но­сить им в жерт­ву свои прин­ци­пы. Лишь сле­до­ва­ние нрав­ст­вен­ным нор­мам, и в первую оче­редь — сове­сти, поня­тие о кото­рой было введе­но в сто­и­цизм Сене­кой, поз­во­ля­ет осу­ще­ст­вить ком­про­мисс меж­ду иде­а­лом и дей­ст­ви­тель­но­стью.

Пусть даже муд­рец богат, одна­ко есть суще­ст­вен­ная раз­ни­ца меж­ду ним и глуп­цом, для кото­ро­го богат­ство состав­ля­ет всё. Муд­рец, по сло­вам Сене­ки, тогда боль­ше все­го дума­ет о бед­но­сти, когда его с.165 окру­жа­ет богат­ство, не ста­но­вясь в то же вре­мя его рабом.

Сене­ка счи­та­ет счаст­ли­вой такую жизнь, кото­рая осно­вы­ва­ет­ся на пра­виль­ных разум­ных суж­де­ни­ях. Резуль­та­том тако­го рас­по­ло­же­ния духа быва­ет посто­ян­ное спо­кой­ст­вие.

После убий­ства Агрип­пи­ны, потряс­ше­го Сене­ку, в его сочи­не­ни­ях всё боль­ше начи­на­ют зву­чать разо­ча­ро­ва­ние и пес­си­мизм. Посте­пен­но пада­ет вли­я­ние Сене­ки на импе­ра­то­ра, кото­ро­го фило­соф откры­то пори­ца­ет за выступ­ле­ния на под­мост­ках с пени­ем. При этом он осуж­да­ет не толь­ко гла­ди­а­тор­ские бои, но так­же тра­ги­че­ские и коми­че­ские пред­став­ле­ния.

Осо­бен­но ухуд­ши­лось поло­же­ние Сене­ки после смер­ти Афра­ния Бур­ра в 62 г. Пред­по­ла­га­ли, что он был отрав­лен. Сене­ка про­сил Неро­на при­нять обрат­но все полу­чен­ные от него дары и поз­во­лить ему уйти в отстав­ку, но встре­тил отказ. Тогда Сене­ка стал избе­гать пока­зы­вать­ся при дво­ре и в Риме, ссы­ла­ясь на нездо­ро­вье или заня­тия фило­со­фи­ей.

В этот пери­од Сене­ка решил кар­ди­наль­но изме­нить свою жизнь, перей­дя после кипу­чей государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти 54—62 гг. к «досу­гу». Вот здесь и появ­ля­ет­ся на свет чрез­вы­чай­но инте­рес­ный и насы­щен­ный глу­бо­ки­ми фило­соф­ски­ми рас­суж­де­ни­я­ми, несмот­ря на свою неболь­шую вели­чи­ну, трак­тат «О без­мя­теж­но­сти духа». Но и в этом про­из­веде­нии Сене­ка отда­ёт долж­ное актив­ной дея­тель­но­сти на бла­го государ­ства: «Вот что, я пола­гаю, нуж­но делать для [дости­же­ния] доб­ро­де­те­ли стре­мя­щим­ся [обре­сти] её. Если судь­ба будет пре­воз­мо­гать и огра­ни­чи­вать воз­мож­ность дей­ст­вий, то пусть без­оруж­ный, повер­нув­шись [к ней] спи­ной, не тот­час спа­са­ет­ся бег­ст­вом, ища укры­тия, как буд­то есть какое-нибудь место, где судь­ба не мог­ла бы [его] настичь, но пусть он более рас­чёт­ли­во при­об­ща­ет­ся к обя­зан­но­стям и пусть с раз­бо­ром отыс­ки­ва­ет что-либо, в чём он был бы поле­зен государ­ству. Нель­зя быть сол­да­том? — Пусть доби­ва­ет­ся почёт­ных долж­но­стей. Нуж­но про­во­дить жизнь в уеди­не­нии? — Пусть будет ора­то­ром. При­ка­за­но мол­чать? — Пусть помо­га­ет граж­да­нам мол­ча­ли­вым заступ­ни­че­ст­вом. Опас­но даже появ­лять­ся на фору­ме? — Дома, в зри­тель­ном зале, на пиру пусть обра­тит­ся с речью к чест­но­му това­ри­щу, вер­но­му дру­гу, сдер­жан­но­му гостю. Если он лишит­ся граж­дан­ской дея­тель­но­сти, — пусть выпол­ня­ет свой чело­ве­че­ский долг. Поэто­му мы — люди с бла­го­род­ной душой — не огра­ди­ли себя сте­на­ми одно­го толь­ко Рима, но завя­за­ли свя­зи со всем миром и откры­то заяви­ли, что оте­че­ство для нас — это весь мир, для того чтобы мож­но было пре­до­ста­вить доб­ро­де­те­ли более обшир­ное попри­ще. Тебе пре­гра­ди­ли доступ к судеб­ной дея­тель­но­сти, тебя не допу­сти­ли к ора­тор­ской три­буне и в народ­ное собра­ние, — огля­нись вокруг себя и посмот­ри, сколь обшир­ней­шая сфе­ра откры­ва­ет­ся [для дея­тель­но­сти], и сре­ди сколь­ких наро­дов. Нико­гда у тебя не отни­мут так мно­го, чтобы не оста­лось ещё боль­ше» («О без­мя­теж­но­сти духа» IV, 1—4).

с.166 Таким обра­зом, обще­ст­вен­ная дея­тель­ность из узких пре­де­лов государ­ства (а в дан­ном слу­чае име­ет­ся в виду рим­ское государ­ство, где пра­вит тиран с его раб­ским окру­же­ни­ем) выно­сит­ся на про­сто­ры мира; эта мысль зву­чит так­же в трак­та­те Сене­ки «О досу­ге»: «Два государ­ства объ­ем­лем мы душою: одно — поис­ти­не общее, вме­щаю­щее богов и людей… и дру­гое, к кото­ро­му мы при­пи­са­ны рож­де­ни­ем… Это­му боль­шо­му государ­ству мы можем слу­жить и на досу­ге, — впро­чем, не знаю, не луч­ше ли на досу­ге» («О досу­ге» 4, 1—2). Это слу­же­ние и есть фило­со­фия.

К обоб­щаю­щим фило­соф­ским трудам Сене­ки отно­сит­ся боль­шой трак­тат «О бла­го­де­я­ни­ях», в кото­ром мно­гие поло­же­ния, сей­час пред­став­ля­ю­щи­е­ся совер­шен­но баналь­ны­ми, в то вре­мя были новы и необыч­ны. Здесь рас­смат­ри­ва­ют­ся вопро­сы об ока­за­нии и при­ня­тии бла­го­де­я­ний, о выбо­ре подар­ков в зави­си­мо­сти от состо­я­ний людей и отно­ше­ний меж­ду ними, о бла­го­дар­но­сти и о том, что бла­го­де­я­ния не долж­ны иметь целью обя­за­тель­ную бла­го­дар­ность, но долж­ны ока­зы­вать­ся бес­ко­рыст­но, а так­же не зави­сеть от нрав­ст­вен­ных качеств тех лиц, кото­рым бла­го­де­я­ния пре­до­став­ля­ют­ся. Осо­бен­но важ­ны мыс­ли Сене­ки о бла­го­де­я­ни­ях, ока­зы­вае­мых раба­ми: «…те, кто не допус­ка­ет, чтобы раб мог ока­зать бла­го­де­я­ние, не при­зна­ют прав чело­ве­ка. Ибо дело не в том, како­во чьё-либо обще­ст­вен­ное поло­же­ние, но како­ва нрав­ст­вен­ная цен­ность». «Заблуж­да­ет­ся тот, кто дума­ет, что раб­ство захва­ты­ва­ет все­го чело­ве­ка: луч­шая часть его изъ­ята от раб­ства. Толь­ко тело пре­да­но и под­чи­не­но гос­по­ди­ну; душа же сво­бод­на… гос­по­дин может при­ни­мать бла­го­де­я­ния от раба, как и вся­кий чело­век от чело­ве­ка…». «У всех людей одно про­ис­хож­де­ние и все оди­на­ко­во бла­го­род­ны, посколь­ку ода­ре­ны спра­вед­ли­во­стью и склон­но­стью к хоро­шим поступ­кам… У всех один отец — мир, хотя одни с само­го рож­де­ния обре­че­ны на слав­ную, дру­гие — на без­вест­ную жизнь».

Эти про­грес­сив­ные выска­зы­ва­ния Сене­ки о рабах пере­кли­ка­ют­ся с тем, что он изла­га­ет в «Пись­мах к Луци­лию»: Пись­мо 47: «(1) Я с радо­стью узнаю от при­ез­жаю­щих из тво­их мест, что ты обхо­дишь­ся со сво­и­ми раба­ми как с близ­ки­ми… Они рабы? Нет, люди. Они рабы? Нет, твои соседи по дому. Они рабы? Нет, твои сми­рен­ные дру­зья. Они рабы? Нет, твои това­ри­щи по раб­ству, если ты вспом­нишь, что и над тобой и над ними оди­на­ко­ва власть фор­ту­ны… (5) Часто повто­ря­ют бес­стыд­ную посло­ви­цу: “Сколь­ко рабов, столь­ко вра­гов”. Они нам не вра­ги — мы сами дела­ем их вра­га­ми. Я не гово­рю о жесто­ко­сти и бес­че­ло­веч­но­сти — но мы и так обра­ща­ем­ся с ними не как с людь­ми, а как со скота­ми».

В 64 г. про­изо­шёл гран­ди­оз­ный пожар Рима. Для вос­ста­нов­ле­ния горо­да Сене­ка жерт­во­вал гро­мад­ные сред­ства из сво­его состо­я­ния и про­те­сто­вал, когда по ука­за­нию Неро­на не толь­ко исто­ща­лись сред­ства дру­гих горо­дов Ита­лии и про­вин­ций, но и раз­граб­ля­лись хра­мы и похи­ща­лись ста­туи богов. Сене­ка про­сил у Неро­на раз­ре­ше­ния уехать в отда­лён­ное поме­стье. Полу­чив отказ, Сене­ка, сослав­шись на нездо­ро­вье, с.167 не выхо­дил из дому и нико­го не при­ни­мал. Тогда импе­ра­тор при­ка­зал воль­ноот­пу­щен­ни­ку Клео­ни­ку отра­вить его. Но это ни к чему не при­ве­ло, так как Сене­ка, живя в сво­ей заго­род­ной вил­ле, уже дав­но питал­ся толь­ко ово­ща­ми и пил клю­че­вую воду.

Это вре­мя озна­ме­но­ва­но боль­шой и раз­но­сто­рон­ней лите­ра­тур­ной дея­тель­но­стью Сене­ки. К это­му пери­о­ду отно­сят­ся уже упо­мя­ну­тые трак­та­ты «О досу­ге», «О бла­го­де­я­ни­ях»; сочи­не­ние по есте­ство­зна­нию «Есте­ствен­ные вопро­сы», кото­рое пред­став­ля­ет собой пере­ра­бот­ку кор­си­кан­ских наблюде­ний Сене­ки с введе­ни­ем новых дан­ных и соеди­не­ние раз­лич­ных фак­ти­че­ских сведе­ний с рас­суж­де­ни­я­ми нрав­ст­вен­но-фило­соф­ско­го харак­те­ра.

Кро­ме того, появ­ля­ет­ся на свет сочи­не­ние, в кото­ром Сене­ка не толь­ко про­дол­жа­ет раз­ви­вать свои стои­че­ские воз­зре­ния, сопро­вож­дая их мно­го­чис­лен­ны­ми при­ме­ра­ми из исто­рии и жиз­ни, но и под­креп­ля­ет их уче­ни­ем эпи­ку­рей­цев, с кото­рым Сене­ка позна­ко­мил­ся в это вре­мя во всей пол­но­те. Так, посла­ние к Сере­ну «О посто­ян­стве муд­ре­ца» даже начи­на­ет­ся похваль­ным сло­вом Эпи­ку­ру. Хотя эпи­ку­рей­ская фило­со­фия в целом про­ти­во­сто­ит стои­че­ской док­трине, одна­ко Сене­ка, не про­яв­ляя нетер­пи­мо­сти к пред­ста­ви­те­лям «враж­деб­но­го лаге­ря», охот­но заим­ст­ву­ет те поло­же­ния эпи­ку­рей­цев, кото­рые кажут­ся ему зна­чи­тель­ны­ми и могут под­твер­дить его соб­ст­вен­ные при­ме­ры. Осо­бен­но это отно­сит­ся к послед­не­му круп­но­му про­из­веде­нию Сене­ки «Мораль­ные пись­ма к Луци­лию». Это дей­ст­ви­тель­ная пере­пис­ка с дру­гом, кото­рый был про­ку­ра­то­ром Сици­лии. Общее коли­че­ство писем — 124. Пере­пис­ка нача­лась в 60 г. и дли­лась до кон­ца жиз­ни Сене­ки (в 65 г.).

Пер­вые пись­ма (око­ло 30) соот­вет­ст­ву­ют тому пери­о­ду в жиз­ни Сене­ки, когда он изу­чал фило­со­фию Эпи­ку­ра, и даже завер­ша­ют­ся каким-либо афо­риз­мом, взя­тым у фило­со­фов-эпи­ку­рей­цев, одна­ко не толь­ко соот­вет­ст­ву­ю­щим раз­ви­вае­мо­му стои­че­ско­му поло­же­нию, но и достой­ным иметь обще­фи­ло­соф­ский харак­тер. При этом свет­лые сто­ро­ны эпи­ку­рей­ской фило­со­фии смяг­ча­ют суро­вые край­но­сти уче­ния сто­и­ков.

Настав­ни­че­ский тон писем Сене­ки соот­вет­ст­во­вал страст­но­му жела­нию Луци­лия стать фило­со­фом. Ещё со вре­мён Сокра­та излюб­лен­ной фор­мой поуче­ний стал фило­соф­ский диа­лог с опре­де­лён­ной направ­лен­но­стью вопро­сов к собе­сед­ни­ку и его отве­тов. Такая фор­ма беседы назы­ва­лась диа­т­ри­бой и мог­ла реа­ли­зо­вы­вать­ся даже при выступ­ле­нии фило­со­фа перед ауди­то­ри­ей, когда он свой моно­лог пре­вра­щал в диа­лог, пере­би­вая себя вопро­са­ми. Тем более это отно­сит­ся к пись­мам. Сене­ка, отец кото­ро­го был рито­ром, был зна­ком с мно­го­чис­лен­ны­ми сред­ства­ми рито­ри­ки, кото­рые поз­во­ля­ли мно­го­крат­но уси­ли­вать воздей­ст­вие пись­ма на адре­са­та, а тем самым — и на чита­те­ля. Такой диа­лог, при­об­ре­тая фор­му живой чело­ве­че­ской речи, с с.168 доступ­ны­ми пони­ма­нию и лег­ко запо­ми­наю­щи­ми­ся сен­тен­ци­я­ми, в то же вре­мя бла­го­да­ря сво­ей стро­гой настро­ен­но­сти и про­ду­ман­ной направ­лен­но­сти ста­но­вит­ся серь­ёз­ным мора­ли­сти­че­ским трак­та­том.

При­ме­ром тако­го трак­та­та, насы­щен­но­го важ­ны­ми мыс­ля­ми и в то же вре­мя сжа­то­го, и явля­ет­ся диа­лог с Сере­ном «О без­мя­теж­но­сти духа», кото­рый вклю­ча­ет в себя едва ли не все основ­ные поло­же­ния, рас­смат­ри­вае­мые в пере­пис­ке с Луци­ли­ем, про­из­веде­нии, гораздо боль­шем по объ­ё­му, в кото­рое вошли, в свою оче­редь, прак­ти­че­ски все те вопро­сы, кото­рые раз­би­ра­лись Сене­кой в его преды­ду­щих про­из­веде­ни­ях. Как уже ска­за­но, в ком­мен­та­ри­ях к насто­я­ще­му пере­во­ду при­во­дит­ся доста­точ­ное коли­че­ство при­ме­ров, иллю­ст­ри­ру­ю­щих ука­зан­ное соот­вет­ст­вие.

Цен­траль­ная мысль трак­та­та «О без­мя­теж­но­сти духа»: как достичь того состо­я­ния души, кото­рое у гре­ков назы­ва­ет­ся «εὐθυ­μία», а у Сене­ки — «tran­quil­li­tas». Ещё в трак­та­те «О счаст­ли­вой жиз­ни» Сене­ка гово­рил: «Я при­ни­маю общее пра­ви­ло всех сто­и­ков: “Живи сооб­раз­но с при­ро­дой вещей!” …жизнь счаст­ли­ва, если она согла­су­ет­ся со сво­ей при­ро­дой. Такая жизнь воз­мож­на лишь в том слу­чае, если, во-пер­вых, чело­век посто­ян­но обла­да­ет здра­вым умом; затем, если дух его муже­ст­вен и энер­ги­чен, бла­го­ро­ден, вынос­лив и под­готов­лен ко вся­ким обсто­я­тель­ствам; если он не впа­да­ет в тре­вож­ную мни­тель­ность, забо­тит­ся об удо­вле­тво­ре­нии физи­че­ских потреб­но­стей; если он вооб­ще инте­ре­су­ет­ся мате­ри­аль­ны­ми сто­ро­на­ми жиз­ни, не соблаз­ня­ясь ни одной из них; нако­нец, если он уме­ет поль­зо­вать­ся дара­ми судь­бы, не дела­ясь их рабом… резуль­та­том тако­го рас­по­ло­же­ния духа быва­ет посто­ян­ное спо­кой­ст­вие и сво­бо­да ввиду устра­не­ния вся­ких пово­дов к раз­дра­же­нию и стра­ху. Вме­сто удо­воль­ст­вий, вме­сто ничтож­ных, мимо­лёт­ных и не толь­ко мерз­ких, но и вред­ных наслаж­де­ний насту­па­ют силь­ная, неомра­чи­мая и посто­ян­ная радость, мир и гар­мо­ния духа, вели­чие, соеди­нён­ное с крото­стью». Этот мотив посто­ян­но зву­чит в трак­та­те «О без­мя­теж­но­сти духа». И ещё силь­нее: нуж­но себя поста­вить в неза­ви­си­мое от удо­воль­ст­вий и стра­да­ний «поло­же­ние, а его созда­ние — не что иное, как рав­но­ду­шие к судь­бе. Тогда осу­ществля­ет­ся выше­ука­зан­ное неоце­ни­мое бла­го: спо­кой­ст­вие и воз­вы­шен­ность духа, чув­ст­ву­ю­ще­го свою без­опас­ность; с исчез­но­ве­ни­ем вся­ких стра­хов насту­па­ют выте­каю­щая из позна­ния исти­ны вели­кая и без­мя­теж­ная радость, при­вет­ли­вость и про­свет­ле­ние духа» (III, V).

Есть одна важ­ная харак­тер­ная осо­бен­ность, кото­рая отли­ча­ет фило­соф­скую мысль трак­та­та «О без­мя­теж­но­сти духа», так же как и «Писем к Луци­лию», от стро­гих пра­вил клас­си­че­ской Стои. Дело каса­ет­ся сопо­став­ле­ния доб­ро­де­те­ли и разу­ма. Соглас­но гре­че­ской эти­ке со вре­мён Сокра­та, доб­ро­де­те­ли мож­но достичь после осмыс­ле­ния сути добра, бла­га. Сене­ка же счи­та­ет, что это­го осо­зна­ния недо­ста­точ­но, — необ­хо­ди­ма ещё и актив­ная воля к доб­ру. Выше при­во­ди­лась обшир­ная цита­та, с.169 под­твер­ждаю­щая эту мысль. Но в таком слу­чае побуди­тель­ным нрав­ст­вен­ным дви­га­те­лем этой актив­но­сти неми­ну­е­мо долж­ны стать чув­ства. Такое втор­же­ние чувств, воле­вой выбор поведе­ния всту­па­ет в неодо­ли­мое про­ти­во­ре­чие со стои­че­ским фата­лиз­мом, отвер­гаю­щим вли­я­ние «стра­стей». Но тут у Сене­ки появ­ля­ет­ся своё соб­ст­вен­ное пред­став­ле­ние о боже­ст­вен­ном разу­ме, воле, муд­ро­сти глу­бо­ко­го про­виде­ния Бога, кото­рый направ­ля­ет поведе­ние чело­ве­ка. Здесь уже один шаг до хри­сти­ан­ско­го уче­ния. Поэто­му и назвал Ф. Энгельс Сене­ку «дядей хри­сти­ан­ства» (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 310). Этот осо­знан­ный бла­гой выбор сво­его, пусть жесто­ко­го и пол­но­го стра­да­ний, пути объ­яс­ня­ет, поче­му вели­кие люди у Сене­ки чуж­да­ют­ся сла­вы, что было есте­ствен­но для древ­не­го рим­ля­ни­на, а ищут в себе самих награ­ды за доб­ро­де­тель. Они под­чи­ня­ют­ся боже­ст­вен­но­му руко­вод­ству и «…раду­ют­ся невзго­дам, как храб­рые вои­ны — бит­ве» (о Про­виде­нии 4, 4). Тако­вы герои сам­нит­ских войн и вой­ны с лати­на­ми отец и сын Деции, пожерт­во­вав­шие жиз­нью ради победы рим­лян, а так­же Сократ, Рути­лий, Регул и Марк Катон в пись­ме 67 к Луци­лию, тако­вы те же Рути­лий, Регул и Катон в трак­та­те «О без­мя­теж­но­сти духа».

Хотя трак­тат «О без­мя­теж­но­сти духа» был, если мож­но так выра­зить­ся, горест­ным отзву­ком неудач и потерь, постиг­ших Сене­ку в его дея­тель­но­сти на государ­ст­вен­ном попри­ще после смер­ти Афра­ния Бур­ра, одна­ко нель­зя ска­зать, что всё это про­из­веде­ние про­ник­ну­то настро­е­ни­я­ми мрач­но­сти и безыс­ход­но­сти. Вынуж­ден­ное уеди­не­ние муд­ре­ца, пре­дан­но­го сво­им заня­ти­ям во вре­мя желан­но­го досу­га у себя дома, Сене­ка счи­та­ет необ­хо­ди­мым чере­до­вать с широ­кой обще­ст­вен­ной дея­тель­но­стью на фору­ме, на ора­тор­ской три­буне, в зри­тель­ном зале, на пиру, в народ­ном собра­нии, о чём свиде­тель­ст­ву­ет при­ведён­ная выше крас­но­ре­чи­вая цита­та из рас­смат­ри­вае­мо­го про­из­веде­ния. Более того, если встре­ча­ют­ся пре­пят­ст­вия для государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти в сво­ей стране, мож­но вый­ти на миро­вую аре­ну и быть дея­тель­ным сре­ди мно­гих дру­гих наро­дов. Этот кос­мо­по­ли­ти­че­ский иде­ал «оте­че­ство для нас — это весь мир» застав­ля­ет зву­чать трак­тат Сене­ки в свет­лой и радост­ной тональ­но­сти. Одна­ко и в сте­нах сво­его дома, и в уеди­не­нии чело­век может быть поле­зен дру­гим: вдох­нов­лять их на бла­гие дела, удер­жи­вать и отвра­щать от пагуб­ных поступ­ков, от бес­цель­ных заня­тий, учить тому, «что такое спра­вед­ли­вость, мило­сер­дие, тер­пе­ли­вость, твёр­дость, пре­зре­ние к смер­ти»…, «пони­ма­нию богов [и тому], сколь зна­чи­тель­на помощь людям по искрен­не­му сочув­ст­вию» («О без­мя­теж­но­сти духа» III, 2—4). Это есть путь доб­ро­де­те­ли, кото­рая откры­та для всех и всем доступ­на.

Неболь­шая, но очень важ­ная V гл. трак­та­та непо­сред­ст­вен­но отно­сит­ся к пери­пе­ти­ям опас­ной, при­спо­саб­ли­ваю­щей­ся к обсто­я­тель­ствам и не лишён­ной муже­ства обще­ст­вен­ной и государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти Сене­ки, при­чём соот­вет­ст­ву­ю­щие настав­ле­ния и выво­ды с.170 иллю­ст­ри­ру­ют­ся крас­но­ре­чи­вы­ми при­ме­ра­ми выдаю­щих­ся исто­ри­че­ских дея­те­лей: Сокра­та, Гар­мо­дия, Курия Ден­та­та: «Итак, в зави­си­мо­сти от того, как сло­жит­ся обста­нов­ка в государ­стве и как поз­во­лит судь­ба, мы либо сбро­сим с себя путы, либо сожмём­ся, но при всех обсто­я­тель­ствах мы будем при­зы­вать к борь­бе и не оста­нем­ся в без­дей­ст­вии, ско­ван­ные стра­хом. Мало того, тот будет насто­я­щим муж­чи­ной, кто сре­ди угро­жаю­щих ото­всюду опас­но­стей, сре­ди бря­цаю­ще­го кру­гом ору­жия и гре­мя­щих оков не утра­тит отва­ги и не скро­ет [её]». «Вели­чай­шее из зол — выбыть из чис­ла живу­щих преж­де, чем ты уйдёшь из жиз­ни. Но если насту­пит вре­мя, менее бла­го­при­ят­ное для государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти, то посвя­ти себя боль­ше досу­гу и лите­ра­тур­ным заня­ти­ям. Не устрем­ляй­ся тот­час же в гавань, ина­че как [вынуж­ден­ный] опас­но­стя­ми пла­ва­ния…» (V, 4, 5). Когда для Сене­ки насту­пил такой небла­го­при­ят­ный момент, когда он почув­ст­во­вал, что Нерон тяго­тит­ся его настав­ле­ни­я­ми и ста­но­вит­ся даже враж­де­бен к нему, когда его богат­ства и рос­кошь начи­на­ют вызы­вать зависть, в его фило­со­фии появ­ля­ет­ся новый мотив — раз­мыш­ле­ния о тягост­ных путах, кото­рые пред­став­ля­ет собой богат­ство для его обла­да­те­ля. Сене­ка уже гово­рил о зна­че­нии богат­ства для муд­ре­ца в трак­та­те «О счаст­ли­вой жиз­ни». Все его дово­ды, часто спор­ные, были направ­ле­ны к оправ­да­нию богат­ства для муд­ре­ца: «В богат­стве муд­рец нахо­дит боль­ше средств к духов­но­му раз­ви­тию, чем в бед­но­сти…, богат­ство откры­ва­ет обшир­ное попри­ще для воз­дер­жа­ния, щед­ро­сти, акку­рат­но­сти, рас­по­ряди­тель­но­сти, вели­ко­ле­пия». При сопо­став­ле­нии двух вла­дель­цев богат­ства: муд­ре­ца и обык­но­вен­но­го чело­ве­ка Сене­ка гово­рит: «…если у меня про­па­дёт богат­ство, моя поте­ря огра­ни­чи­ва­ет­ся толь­ко им; если же ты лишишь­ся его, то ты не смо­жешь прий­ти в себя, чув­ст­вуя, что в тво­ём суще­стве обра­зо­ва­лась пустота; в моих гла­зах богат­ство име­ет неко­то­рое зна­че­ние, в тво­их — вели­че­ст­вен­ное; я — гос­по­дин богат­ства, ты же — его раб» (XXII). «Муд­рец не вышвырнет богат­ства из сво­его дома. В про­тив­ном слу­чае ему при­шлось бы ска­зать, что богат­ство бес­по­лез­но, или что он не уме­ет им поль­зо­вать­ся. Он будет вла­деть богат­ст­вом, счи­тая его мало­важ­ным и мимо­лёт­ным досто­я­ни­ем, и не поз­во­лит, чтобы оно при­чи­ни­ло вред кому-нибудь дру­го­му или ему само­му» (XXIII). «У муд­ре­ца богат­ство игра­ет слу­жеб­ную роль, а у глуп­ца — гос­под­ст­ву­ю­щую; муд­рец нисколь­ко не под­да­ёт­ся вли­я­нию богат­ства, для вас же богат­ство состав­ля­ет всё. Вы при­вы­ка­е­те и при­вя­зы­ва­е­тесь к нему, как буд­то кто-нибудь обе­ща­ет вам веч­ное вла­де­ние им, муд­рец же тогда боль­ше все­го дума­ет о бед­но­сти, когда его окру­жа­ет богат­ство. Вы живё­те празд­но сре­ди сво­их сокро­вищ, не думая о тех мно­го­чис­лен­ных ото­всюду угро­жаю­щих несчаст­ных слу­ча­ях, жерт­вой кото­рых каж­дую мину­ту может сде­лать­ся эта бога­тая добы­ча. Если же отнять богат­ство у муд­ре­ца, то у него оста­нет­ся вся его соб­ст­вен­ность, так как он живёт, доволь­ст­ву­ясь насто­я­щим и не заботясь о буду­щем» (XXVI).

с.171 В трак­та­те же «О без­мя­теж­но­сти духа» гла­ва VIII начи­на­ет­ся с пря­мо про­ти­во­по­лож­ной преды­ду­ще­му мрач­ной ноты: «Перей­дём к [вопро­су о] состо­я­ни­ях — важ­ней­шей при­чине чело­ве­че­ских бед. Ведь если ты срав­нишь всё про­чее, из-за чего мы муча­ем­ся: смерть, болез­ни, опас­но­сти, утра­ты, пере­не­се­ние стра­да­ний и труд­но­стей, с тем, что при­чи­ня­ют нам вредо­нос­ные для нас день­ги, то эта сто­ро­на будет иметь весь­ма зна­чи­тель­ный пере­вес» (VIII, 1).

При­во­дя в гл. VIII, IX мно­же­ство дово­дов в поль­зу скром­ной, небо­га­той и береж­ли­вой жиз­ни в про­ти­во­по­лож­ность тяготам, кото­рые при­но­сит вла­де­ние непо­мер­ны­ми богат­ства­ми, дока­зы­вая на при­ме­ре Дио­ге­на спа­си­тель­ную и цели­тель­ную силу осво­бож­де­ния от вся­ко­го иму­ще­ства, даже само­го необ­хо­ди­мо­го, Сене­ка в сле­дую­щей, X гл., рас­суж­да­ет о внеш­ней яко­бы оди­на­ко­во­сти судеб высо­ко­по­став­лен­ных и мало­за­мет­ных людей: «Все мы свя­за­ны с судь­бой: у одних цепь золотая и сла­бо натя­ну­тая, у дру­гих — тугая и из гру­бо­го метал­ла. Но не всё ли рав­но? Одна и та же стра­жа окру­жа­ет всех; свя­за­ны так­же и те, кто зако­вал [дру­гих], если ты слу­чай­но не счи­та­ешь, что цепи сле­ва менее тягост­ны: одно­го ско­вы­ва­ют поче­сти, дру­го­го — богат­ства; одних угне­та­ет знат­ность, дру­гих — низ­кое поло­же­ние; у одних чужая власть сидит на шее, у дру­гих — своя соб­ст­вен­ная; одних удер­жи­ва­ет на одном месте изгна­ние, дру­гих — жре­че­ские долж­но­сти. Вся жизнь — раб­ство.

Сле­до­ва­тель­но, нуж­но осво­ить­ся со сво­им поло­же­ни­ем и как мож­но мень­ше жало­вать­ся на него: поль­зо­вать­ся всем тем, что оно име­ет в себе хоро­ше­го. Не суще­ст­ву­ет ниче­го столь непри­ят­но­го, в чём невоз­му­ти­мый дух не обрёл бы уте­ше­ния» (X, 3, 4).

Конеч­но, всё, что пишет Сене­ка о бога­тых и вли­я­тель­ных людях, балан­си­ру­ю­щих в сво­ём высо­ком поло­же­нии как бы на краю про­па­сти, в боль­шой мере отно­сит­ся к нему само­му: это — отра­же­ние его неустой­чи­во­сти на государ­ст­вен­ном попри­ще в момент напи­са­ния трак­та­та и неуклон­но при­бли­жаю­щей­ся опас­но­сти. Выше­сто­я­щие, по мне­нию Сене­ки, ско­ва­ны и «как бы при­гвож­де­ны [к сво­е­му месту]». Итог это­го — «давай­те усво­им, что всё оди­на­ко­во ничтож­но, всё, раз­ли­чаю­ще­е­ся сна­ру­жи, рав­но пусто внут­ри» (X, 5, 6).

Начи­ная с XI гл., Сене­ка рас­суж­да­ет о слу­чай­но­стях, горе­стях, опас­но­стях, бед­ст­ви­ях, под­сте­ре­гаю­щих всех людей, о смер­ти, кото­рая гро­зит всем. Пере­ход от бла­го­ден­ст­вия к лише­ни­ям мгно­ве­нен, но кон­траст осо­бен­но рази­те­лен, когда богат­ство и вли­я­ние под воздей­ст­ви­ем неожи­дан­ных обсто­я­тельств сме­ня­ют­ся бед­но­стью и уни­же­ни­ем. При­во­дят­ся выра­зи­тель­ные при­ме­ры Пто­ле­мея — царя Мав­ри­та­нии, Сея­на, Кре­за, Югур­ты, Мит­ри­да­та — армян­ско­го царя.

Для того, чтобы не быть застиг­ну­тым врас­плох болез­ня­ми, лише­ни­я­ми и тягота­ми, нуж­но быть, во-пер­вых, гото­вым к их при­хо­ду, т. е. обла­дать даром пред­виде­ния. Во-вто­рых, необ­хо­ди­мо выра­ботать в себе стой­кость к угро­зам жиз­ни и бес­стра­шие перед лицом самой смер­ти. с.172 «Воз­вра­тить­ся туда, откуда ты при­шёл: что [в этом] тягост­но­го? Пло­хо про­жи­вёт вся­кий, кто не суме­ет достой­но уме­реть… Ведь страх смер­ти часто слу­жит её при­чи­ной… Тот, кто будет боять­ся смер­ти, нико­гда ниче­го не сде­ла­ет как сме­лый чело­век; а тот, кто усво­ит, что это для него уста­нов­ле­но как незыб­ле­мый дого­вор, будет жить в соот­вет­ст­вии с [этим] прин­ци­пом и в то же вре­мя, выка­зав твёр­дость духа, добьёт­ся того, чтобы ника­кие слу­чай­но­сти не ока­за­лись для него неожи­дан­ны­ми. Ведь пред­у­смат­ри­вая всё, что может про­изой­ти, как буд­то [оно обя­за­тель­но] пред­сто­ит, он смяг­чит натиск всех бед, кото­рые не при­но­сят ниче­го вне­зап­но­го людям под­готов­лен­ным и ожи­даю­щим их, — тяжё­лые несча­стья при­хо­дят к бес­печ­ным и помыш­ля­ю­щим лишь о счаст­ли­вом» (XI, 4—6). Тот же смысл — в пись­ме 4 к Луци­лию: «(4) …Спо­кой­ная жизнь — не для тех, кто слиш­ком мно­го дума­ет о её про­дле­нии, кто за вели­кое бла­го счи­та­ет пере­жить мно­же­ство кон­сульств. (5) Каж­дый день раз­мыш­ляй об этом, чтобы ты мог рав­но­душ­но рас­стать­ся с жиз­нью, за кото­рую мно­гие цеп­ля­ют­ся и дер­жат­ся, слов­но уно­си­мые пото­ком — за колю­чие кусты и ост­рые кам­ни. Боль­шин­ство так и мечет­ся меж­ду стра­хом смер­ти и муче­ни­я­ми жиз­ни; жал­кие, они и жить не хотят, и уме­реть не уме­ют. (6) Сде­лай же свою жизнь при­ят­ной, оста­вив вся­кую тре­во­гу о ней. Ника­кое бла­го не при­не­сёт радо­сти обла­да­те­лю, если он в душе не готов его утра­тить, и все­го без­бо­лез­нен­ней утра­тить то, о чём невоз­мож­но жалеть, утра­тив. Поэто­му укреп­ляй муже­ст­вом и зака­ляй свой дух про­тив того, что может про­изой­ти даже с самы­ми могу­ще­ст­вен­ны­ми… (7) …Никто не был так высо­ко воз­не­сён фор­ту­ной, чтобы угро­зы её были мень­ше её попу­сти­тель­ства. Не верь зати­шью: в один миг море взвол­ну­ет­ся и погло­тит толь­ко что рез­вив­ши­е­ся кораб­ли». «Дело в том, — гово­рит Сене­ка в трак­та­те, — что боль­шин­ство людей не помыш­ля­ет о бурях пред­сто­я­ще­го пла­ва­ния» (XI, 7).

Но все эти пре­до­сте­ре­же­ния каса­ют­ся обыч­ных людей, несо­вер­шен­ство кото­рых меша­ет им пред­видеть опас­но­сти, быть гото­вы­ми к неожи­дан­но­стям и устро­ить свою жизнь в соот­вет­ст­вии с зако­на­ми при­ро­ды, доб­ро­де­те­ли и разу­ма. Истин­ным спо­кой­ст­ви­ем, уве­рен­но­стью и отсут­ст­ви­ем коле­ба­ний обла­да­ет лишь муд­рец. «…у муд­ре­ца ниче­го не про­ис­хо­дит вопре­ки ожи­да­нию. Мы [счи­та­ем, что] он ограж­дён не от люд­ских несча­стий, а от заблуж­де­ний: у него всё слу­ча­ет­ся в соот­вет­ст­вии не с его жела­ни­я­ми, а пред­по­ло­же­ни­я­ми. В осо­бен­но­сти же он пред­видит, что что-то может про­ти­во­дей­ст­во­вать его замыс­лам. (“О без­мя­теж­но­сти духа”, XIII, 3). Всё своё досто­я­ние и самые боль­шие богат­ства он рас­смат­ри­ва­ет как вре­мен­ный дар судь­бы, а пото­му ника­кие её уда­ры не могут устра­шить его и нару­шить его без­мя­теж­ное спо­кой­ст­вие и ров­ное состо­я­ние духа.

Каким же путём надо идти, чтобы достиг­нуть это­го состо­я­ния? В трак­та­те “О счаст­ли­вой жиз­ни” Сене­ка гово­рит, под­чёр­ки­вая, что это — общее пра­ви­ло всех сто­и­ков: “Живи сооб­раз­но с при­ро­дой вещей”. Не с.173 укло­нять­ся от неё, руко­вод­ст­во­вать­ся её зако­ном, брать с неё при­мер — в этом и заклю­ча­ет­ся муд­рость. Сле­до­ва­тель­но, жизнь счаст­ли­ва, если она согла­су­ет­ся со сво­ей при­ро­дой» (III). В этом слу­чае муд­рец нахо­дит­ся в поло­же­нии, не зави­си­мом от удо­воль­ст­вия и стра­да­ния, этих дес­по­ти­че­ских сил; познав исти­ну, он, как уже гово­ри­лось выше, достиг вели­ких благ: спо­кой­ст­вия, воз­вы­шен­но­сти и про­свет­ле­ния духа и без­мя­теж­ной радо­сти. «Всё это будет для него усла­дой не пото­му, что это — бла­га, а пото­му, что это пло­ды нахо­дя­ще­го­ся в нём самом добра». «Итак, счаст­лив тот, кто спо­со­бен пра­виль­но рас­суж­дать; счаст­лив тот, кто дово­лен насто­я­щим, како­во бы оно ни было, и не роп­щет на свою участь; счаст­лив тот, кого разум учит мирить­ся со вся­ким поло­же­ни­ем, какое толь­ко может выпасть на его долю» (V). «Нуж­но сооб­ра­зо­вать­ся с ука­за­ни­я­ми при­ро­ды: разум­ный чело­век наблюда­ет её и спра­ши­ва­ет у неё сове­та. Жить счаст­ли­во и жить соглас­но с при­ро­дой — одно и то же…». «Внеш­ние пре­иму­ще­ства не долж­ны раз­вра­щать и под­чи­нять себе чело­ве­ка: послед­ний дол­жен пре­кло­нять­ся лишь перед сво­им духов­ным досто­ин­ст­вом. Пусть он ока­жет­ся искус­ным стро­и­те­лем соб­ст­вен­ной жиз­ни, пола­га­ясь на себя и будучи готов оди­на­ко­во встре­тить как улыб­ку судь­бы, так и её удар. Пусть его уве­рен­ность опи­ра­ет­ся на зна­ния, а зна­ния пусть отли­ча­ют­ся посто­ян­ст­вом: одна­жды при­ня­тое им реше­ние долж­но оста­вать­ся в силе, не допус­кая ника­ких попра­вок… такой чело­век будет спо­ко­ен и урав­но­ве­шен, и во всём его поведе­нии будет ска­зы­вать­ся лас­ко­вость и бла­го­род­ство. Его чув­ствам будет при­сущ истин­ный разум, кото­рый от них и будет полу­чать свои эле­мен­ты, т. к. у него нет дру­го­го исход­но­го пунк­та, дру­гой точ­ки опо­ры для полё­та к истине и для после­дую­ще­го само­углуб­ле­ния» (VIII).

В резуль­та­те мож­но ска­зать, что «выс­шее бла­го заклю­ча­ет­ся в духов­ной урав­но­ве­шен­но­сти. Доб­ро­де­те­ли непре­мен­но будут сосре­дото­че­ны там, где будут царить согла­сие и един­ство: раз­лад вно­сит поро­ки» (VIII).

Все рас­суж­де­ния Сене­ки о хлад­но­кро­вии при встре­че с пре­врат­но­стя­ми жиз­ни и пре­иму­ще­ствах доб­ро­де­тель­ной жиз­ни муд­ре­ца завер­ша­ют­ся при­зы­вом к совер­шен­ст­во­ва­нию души, кото­рая в самой себе долж­на искать силы для спо­кой­ст­вия и без­мя­теж­но­сти: «При всех обсто­я­тель­ствах душа долж­на от все­го внеш­не­го обра­тить­ся к самой себе: пусть наде­ет­ся на себя, раду­ет­ся себе, созер­ца­ет своё, пусть укло­ня­ет­ся, насколь­ко воз­мож­но, от чуж­до­го и при­бли­жа­ет­ся к самой себе, пусть не ощу­ща­ет потерь и даже небла­го­при­ят­ное при­ни­ма­ет снис­хо­ди­тель­но» («О без­мя­теж­но­сти духа», XIV, 2). Для под­твер­жде­ния это­го сле­ду­ют при­ме­ры фило­со­фов Зено­на, Фео­до­ра, Кана.

Но в стро­гие фило­соф­ские выво­ды Сене­ки вдруг втор­га­ет­ся живая струя воз­му­ще­ния, гне­ва и отча­я­ния, вызван­ных суро­вой реаль­но­стью его жиз­ни: «Но нисколь­ко не при­но­сит поль­зы устра­не­ние пово­дов для лич­ной скор­би. Ведь ино­гда овла­де­ва­ет нена­висть к роду чело­ве­че­ско­му, и пред­ста­ёт такое мно­же­ство удач­ли­вых него­дя­ев, вся­кий раз когда с.174 поду­ма­ешь, сколь ред­ка чест­ность, сколь неве­до­мо [нам] бес­ко­ры­стие и едва ли когда-нибудь, кро­ме тех слу­ча­ев, когда [это] выгод­но, [зна­ко­ма нам] вер­ность. Вызы­ва­ют так­же отвра­ще­ние как выго­ды, так и поте­ри из-за необуздан­ных жела­ний, и често­лю­бие, не сдер­жи­ваю­щее себя уже до такой сте­пе­ни, что “бли­ста­ет” в [сво­ём] без­обра­зии. [Тогда] душа погру­жа­ет­ся во мрак, и как после нис­про­вер­же­ния доб­ро­де­те­ли, на кото­рую невоз­мож­но наде­ять­ся и к кото­рой бес­по­лез­но обра­щать­ся, [нас] объ­ем­лет тьма» (XV, 1). Поэто­му надо осме­и­вать поро­ки, а не огор­чать­ся и про­ли­вать слё­зы. Одна­ко новая мысль изме­ня­ет это выска­зы­ва­ние и вновь при­во­дит к основ­но­му тези­су фило­со­фии Сене­ки: «Но луч­ше спо­кой­но вос­при­ни­мать обще­ст­вен­ные нра­вы и чело­ве­че­ские поро­ки и не впа­дать ни в смех, ни в слё­зы» (XV, 5). Кро­ме того: «Вре­мя от вре­ме­ни нуж­но ухо­дить в себя: ведь посто­ян­ное пре­бы­ва­ние сре­ди людей, не похо­жих [на нас], нару­ша­ет наше внут­рен­нее спо­кой­ст­вие, раз­жи­га­ет стра­сти и бередит всё то, что есть в душе уяз­ви­мо­го и неис­це­лён­но­го. Одна­ко обя­за­тель­но нуж­но соче­тать и чере­до­вать уеди­не­ние и обще­ние: пер­вое вызо­вет у нас потреб­ность в людях, вто­рое — в нас [самих], и одно будет лекар­ст­вом от дру­го­го. Нена­висть к тол­пе будет исце­лять­ся оди­но­че­ст­вом, отвра­ще­ние к оди­но­че­ству — тол­пой» (XVII, 3).

Таким обра­зом, для выра­бот­ки всех тех высо­ких качеств, кото­рые фор­ми­ру­ют душу муд­ре­ца, необ­хо­ди­мо, чтобы её окру­жа­ла «рев­ност­ная и неусып­ная забота» (XVII, 12).

Завер­шая свой трак­тат, Сене­ка гово­рит о выдаю­щих­ся дея­те­лях гре­че­ской и рим­ской исто­рии, сво­и­ми при­ме­ра­ми под­твер­ждаю­щих мораль­ные осно­вы уче­ния Сене­ки: Сокра­те, Пом­пее, Цице­роне, Рути­лии, Регу­ле, Мар­ке Катоне, хотя, по сло­вам Сене­ки, «исход [жиз­ни] бла­го­род­ных людей печа­лен» (XVI, 1). Но все они в небла­го­при­ят­ных и даже тра­ги­че­ских обсто­я­тель­ствах сво­ей жиз­ни про­яви­ли стой­кость и муже­ство. «Давай­те навсе­гда про­сла­вим достой­но­го похвал и ска­жем: тем муже­ст­вен­нее, тем счаст­ли­вее ты, [кто] избе­жал него­дя­ев, несча­стий, зави­сти, болез­ни, ускольз­нул от тюрь­мы. Кажет­ся, что пред бога­ми ты не [толь­ко] недо­сто­ин пла­чев­ной уча­сти, но [даже] не заслу­жи­ва­ешь [того], чтобы отныне судь­ба мог­ла тебе что-либо [при­чи­нить]» (XVI, 3).

К сожа­ле­нию, судь­ба само­го Сене­ки не яви­лась исклю­че­ни­ем из это­го пра­ви­ла.

Окон­ча­тель­ным пово­дом для физи­че­ско­го устра­не­ния Сене­ки Неро­ном послу­жи­ло рас­кры­тие заго­во­ра Пизо­на с целью убий­ства импе­ра­то­ра, о чём пишет Тацит в «Анна­лах». Сене­ка, имя кото­ро­го было назва­но при допро­се одно­го из участ­ни­ков заго­во­ра Анто­ния Ната­ла, подо­зре­ва­ет­ся в зло­умыш­ле­нии про­тив прин­цеп­са, несмот­ря на отсут­ст­вие доста­точ­ных улик, и полу­ча­ет при­ка­за­ние Неро­на рас­стать­ся с жиз­нью. (Тац. Анн. XV, 60, 61). Прав­да, в гл. 65 кн. XV это­го про­из­веде­ния Тацит гово­рит о ходив­шем слу­хе, что на тай­ном сове­ща­нии пре­то­ри­ан­ских цен­ту­ри­о­нов «было реше­но, и не без ведо­ма Сене­ки, с.175 сра­зу же после убий­ства Неро­на, кото­рое дол­жен был под­стро­ить Пизон, умерт­вить и его, а вер­хов­ную власть вру­чить Сене­ке, как избран­но­му гла­вой государ­ства ввиду его про­слав­лен­ных доб­ро­де­те­лей людь­ми без­упреч­но­го обра­за жиз­ни» (Пер. А. С. Бобо­ви­ча). О том же име­ет­ся свиде­тель­ство у Дио­на Кас­сия, кото­рый назы­ва­ет руко­во­ди­те­ля­ми заго­вор­щи­ков Сене­ку и пре­фек­та пре­то­ри­ан­цев Фения Руфа. Откры­то высту­пи­ли так­же три­бун пре­то­ри­ан­ской когор­ты Суб­рий Флав и цен­ту­ри­он Суль­пи­ций Аспер, наи­бо­лее рев­ност­ные и муже­ст­вен­ные участ­ни­ки заго­во­ра (Дион Кас­сий LXII, 24; Тац. Анн. XV, 49).

Так или ина­че, но Сене­ка встре­тил мрач­ное изве­стие в пол­ном спо­кой­ст­вии духа. Обра­ща­ясь к дру­зьям, он «заве­ща­ет им то, что оста­ёт­ся един­ст­вен­ным, но зато самым дра­го­цен­ным из его досто­я­ния, а имен­но образ жиз­ни, кото­ро­го он дер­жал­ся…» (Тац. Анн. XV, 62). Каза­лось, он гово­рит то, что когда-то сам напи­сал: «А когда при­ро­да потре­бу­ет, чтобы я воз­вра­тил ей свою жизнь, или я сде­лаю это по тре­бо­ва­нию сво­его разу­ма, я уйду, засвиде­тель­ст­во­вав, что я доро­жил чистой сове­стью и стре­мил­ся к доб­ру, что ничья сво­бо­да, и преж­де все­го моя соб­ст­вен­ная, по моей вине не была огра­ни­че­на» («О счаст­ли­вой жиз­ни», XX). «И так как даже в послед­ние мгно­ве­ния его не поки­ну­ло крас­но­ре­чие, он вызвал пис­цов и про­дик­то­вал мно­гое, что было изда­но…» (Тац. Анн. XV, 63).

Так же, как о тех про­сла­вив­ших­ся бор­цах с судь­бой, о кото­рых гово­рил Сене­ка в трак­та­те, мож­но ска­зать и о нём самом: «Все они за ничтож­ный отре­зок вре­ме­ни обре­ли путь в веч­ность и, уми­рая, при­шли к бес­смер­тию» («О без­мя­теж­но­сти духа» XVI, 4).