Римская императорская власть эпохи Принципата в современной зарубежной историографии
(Обзор)

с.67 Вопрос о харак­те­ре и сущ­но­сти импе­ра­тор­ской вла­сти в Риме эпо­хи Ран­ней импе­рии (I—III вв. н. э.) был впер­вые постав­лен око­ло 100 лет тому назад Т. Момм­зе­ном, кото­рый рас­смат­ри­вал эту власть как осо­бую пожиз­нен­ную маги­ст­ра­ту­ру, соеди­няв­шую в себе пол­но­мо­чия ряда рес­пуб­ли­кан­ских маги­ст­ра­тов и про­ма­ги­ст­ра­тов. Новый поли­ти­че­ский строй, сло­жив­ший­ся в резуль­та­те кри­зи­са Рим­ской рес­пуб­ли­ки, прин­ци­пат, он ква­ли­фи­ци­ро­вал как диар­хию, т. е. двое­вла­стие, сущ­но­стью кото­ро­го было после­до­ва­тель­ное разде­ле­ние вла­сти и пол­но­мо­чий меж­ду сена­том и импе­ра­то­ром и соот­вет­ст­ву­ю­щее разде­ле­ние государ­ст­вен­ной каз­ны, про­вин­ций и адми­ни­ст­ра­ции (17).

В даль­ней­шем в цен­тре вни­ма­ния иссле­до­ва­те­лей были вопро­сы о пра­во­вых осно­вах импе­ра­тор­ской вла­сти и харак­те­ре ново­го государ­ст­вен­но­го строя, кото­рый неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли в отли­чие от Т. Момм­зе­на опре­де­ля­ли как рес­пуб­ли­ку, а дру­гие — как монар­хию (харак­те­ри­сти­ку этих взглядов см., напри­мер, 23).

Вопрос о фор­мах и мето­дах реа­ли­за­ции импе­ра­то­ром его пол­но­мо­чий не при­вле­кал осо­бо­го вни­ма­ния и рас­смат­ри­вал­ся в общем виде, глав­ным обра­зом в работах по импе­ра­тор­ской адми­ни­ст­ра­ции. Авто­ры этих иссле­до­ва­ний уде­ля­ли осо­бое вни­ма­ние фор­ми­ро­ва­нию бюро­кра­тии в эпо­ху Ран­ней импе­рии. В моно­гра­фи­ях, посвя­щен­ных вне­се­нат­ской импе­ра­тор­ской адми­ни­ст­ра­ции, отме­ча­лось, что при импе­ра­то­ре Клав­дии (41—54 гг. н. э.) скла­ды­ва­ет­ся в основ­ных чер­тах с.68 вне­ма­ги­ст­ра­тур­ная адми­ни­ст­ра­тив­ная иерар­хия, а при Адри­ане (117—138 гг. н. э.) появ­ля­ет­ся граж­дан­ская служ­ба в совре­мен­ном смыс­ле это­го сло­ва с чинов­ни­ка­ми-про­фес­сио­на­ла­ми и опре­де­лен­ным поряд­ком чино­про­из­вод­ства (9, с. 471—479 и сл.; 18, с. 58—67, 295 и сл.). Одно­вре­мен­но фор­ми­ру­ет­ся аппа­рат цен­траль­но­го управ­ле­ния, состо­я­щий из импе­ра­тор­ско­го каби­не­та мини­ст­ров и государ­ст­вен­но­го сове­та (9, с. 318—342; 23, с. 68—71).

Круп­ней­ший спе­ци­а­лист по про­ку­ра­тор­ской адми­ни­ст­ра­ции, ком­плек­ту­е­мой лица­ми, при­над­ле­жав­ши­ми к сосло­вию всад­ни­ков, Г. Пфла­ум дока­зы­ва­ет, что во II в. н. э. в Риме дей­ст­ву­ет нечто вро­де табе­ли о ран­гах, в соот­вет­ст­вии с кото­рой про­ис­хо­дит про­дви­же­ние с одной сту­пе­ни адми­ни­ст­ра­тив­ной иерар­хии на дру­гую. В силу «вели­ко­го пра­ви­ла» рим­ской иерар­хии ни одну из сту­пе­ней нель­зя было про­пу­стить, а каж­дое повы­ше­ние по служ­бе опре­де­ля­лось ран­гом и стар­шин­ст­вом про­ку­ра­то­ра. Роль лич­ных свя­зей и патро­на­та в усло­ви­ях этой систе­мы посте­пен­но схо­дит на нет, и даже импе­ра­то­ры, про­дви­гая по служ­бе сво­их фаво­ри­тов, долж­ны были счи­тать­ся с непи­са­ны­ми зако­на­ми чино­про­из­вод­ства (18, с. 197—209, 295—296). Нали­чие подоб­ных же объ­ек­тив­ных кри­те­ри­ев при про­дви­же­нии по служ­бе вслед за Г. Пфла­у­мом отме­ча­ют так­же спе­ци­а­ли­сты по адми­ни­ст­ра­ции из рабов и отпу­щен­ни­ков прин­цеп­са и по импе­ра­тор­ской вне­се­нат­ской адми­ни­ст­ра­ции (1, с. 169—180; 7, с. 172—228),

В целом, по мне­нию того же Г. Пфла­у­ма, в осно­ве адми­ни­ст­ра­тив­ной систе­мы рим­лян лежа­ли прин­ци­пы эффек­тив­но­сти и спра­вед­ли­во­сти, соблюде­ние кото­рых обес­пе­чи­ва­ло пре­вос­ход­ную работу государ­ст­вен­но­го аппа­ра­та (19, с. 192—194).

Таким обра­зом, рим­ский импе­ра­тор в том, что каса­ет­ся его непо­сред­ст­вен­ной государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти, выглядит в трудах этих иссле­до­ва­те­лей монар­хом, осу­ществляв­шим руко­вод­ство сво­ей дер­жа­вой с помо­щью чет­ко­го, хоро­шо отла­жен­но­го, постро­ен­но­го по бюро­кра­ти­че­ско­му прин­ци­пу государ­ст­вен­но­го аппа­ра­та, и во мно­гом напо­ми­на­ет импе­ра­то­ров из дина­стий Габс­бур­гов, Гоген­цол­лер­нов и Рома­но­вых.

с.69 Эти модер­ни­за­тор­ские постро­е­ния были под­верг­ну­ты реши­тель­ной кри­ти­ке одним из самых авто­ри­тет­ных в насто­я­щее вре­мя англий­ских анти­ко­ве­дов, про­фес­со­ром Лон­дон­ско­го уни­вер­си­те­та и чле­ном Бри­тан­ской ака­де­мии Ф. Мил­ла­ром, выдви­нув­шим новую кон­цеп­цию импе­ра­тор­ской вла­сти в эпо­ху прин­ци­па­та.

В про­ти­во­вес иду­щей от Момм­зе­на тра­ди­ции он отме­ча­ет, что прин­ци­пат не сле­ду­ет рас­смат­ри­вать «с точ­ки зре­ния тех кон­сти­ту­ци­он­ных форм, в кото­рые он был обла­чен, и адми­ни­ст­ра­тив­ных ново­введе­ний, кото­рые он при­нес, игно­ри­руя при этом те в основ­ном не изме­нив­ши­е­ся соци­аль­ные и эко­но­ми­че­ские фак­то­ры, кото­рые опре­де­ля­ли функ­ци­о­ни­ро­ва­ние рим­ской поли­ти­ки» (12, с. 29). По его мне­нию, в Ран­ней импе­рии нель­зя обна­ру­жить ни диар­хии, ни вооб­ще каких-либо сле­дов двух отдель­ных адми­ни­ст­ра­тив­ных иерар­хий в сенат­ских и импе­ра­тор­ских про­вин­ци­ях. И импе­ра­тор, и сенат отда­ва­ли рас­по­ря­же­ния и изда­ва­ли ука­зы, отно­ся­щи­е­ся в рав­ной мере ко всем про­вин­ци­ям. Любой город и импе­ра­тор­ской, и сенат­ской про­вин­ции мог отпра­вить посоль­ство по сво­е­му выбо­ру и импе­ра­то­ру, и сена­ту. Намест­ни­ки сенат­ских про­вин­ций нико­гда не полу­чи­ли от сена­та ника­ких инструк­ций и ука­за­ний, но ино­гда полу­ча­ли от импе­ра­то­ра, а с Адри­а­на такая прак­ти­ка ста­но­вит­ся регу­ляр­ной (13, с. 158—165). Кон­цеп­ции о разде­ле­нии вла­сти и ответ­ст­вен­но­сти в сенат­ских и импе­ра­тор­ских про­вин­ци­ях осно­вы­ва­ют­ся на общих пред­став­ле­ни­ях о рим­ской адми­ни­ст­ра­ции, одна­ко само исполь­зо­ва­ние это­го тер­ми­на при­ме­ни­тель­но к рим­ля­нам ведет к заблуж­де­ни­ям, посколь­ку если посмот­реть, как дей­ст­ви­тель­но функ­ци­о­ни­ро­ва­ла импе­рия, то мож­но увидеть, что это не орга­ни­за­ция адми­ни­ст­ра­тив­ных учреж­де­ний, а сово­куп­ность инсти­ту­тов, общин и лиц, отно­ше­ния меж­ду кото­ры­ми зави­се­ли от поли­ти­че­ско­го и дипло­ма­ти­че­ско­го выбо­ра, кото­рый мог быть сде­лан любой сто­ро­ной. То, что счи­та­ет­ся «адми­ни­ст­ра­ци­ей», было в дей­ст­ви­тель­но­сти по боль­шей части либо юрис­дик­ци­ей и уре­гу­ли­ро­ва­ни­ем спо­ров, либо дипло­ма­ти­ей (13, с. 166).

В про­ти­во­вес Пфла­у­му Мил­лар под­чер­ки­ва­ет, что про­ку­ра­то­ров всад­ни­че­ско­го ран­га не сле­ду­ет рас­смат­ри­вать как с.70 про­фес­сио­наль­ных чинов­ни­ков, они при­над­ле­жа­ли не к бюро­кра­тии, а к обра­зо­ван­ной «город­ской бур­жу­а­зии», и со сво­и­ми род­ны­ми горо­да­ми они были свя­за­ны креп­че, чем с государ­ст­вен­ным аппа­ра­том. Их служ­ба в долж­но­сти про­ку­ра­то­ра неред­ко явля­лась лишь корот­ким эпи­зо­дом в жиз­ни круп­но­го муни­ци­паль­но­го земле­вла­дель­ца (16, с. 101—102). Назна­че­ние про­ку­ра­то­ра все­гда зави­се­ло лич­но от импе­ра­то­ра, счи­та­лось его бла­го­де­я­ни­ем, кото­ро­го мож­но было доби­вать­ся с помо­щью пети­ций, просьб и реко­мен­да­ций вли­я­тель­ных покро­ви­те­лей (16, с. 286—287). Импе­ра­тор неред­ко назна­чал на выс­шие посты в сво­ем окру­же­нии людей, не имев­ших ника­ко­го опы­та государ­ст­вен­ной служ­бы, руко­вод­ст­ву­ясь при этом их обще­ст­вен­ным зна­че­ни­ем в род­ных горо­дах, а так­же их выдаю­щи­ми­ся успе­ха­ми в лите­ра­ту­ре и рито­ри­ке (16, с. 60, 83—101). Такая прак­ти­ка была воз­мож­на пото­му, что «аппа­рат» не ока­зы­вал сколь­ко-нибудь зна­чи­тель­но­го вли­я­ния на про­цесс выра­бот­ки и при­ня­тия поли­ти­че­ских реше­ний. Вслед­ст­вие все­го это­го Ран­няя Рим­ская импе­рия по сво­ей поли­ти­че­ской орга­ни­за­ции не явля­лась бюро­кра­ти­че­ской (14, с. 9, 14—19).

В Древ­нем Риме в пери­од прин­ци­па­та не было не толь­ко адми­ни­ст­ра­ции в совре­мен­ном смыс­ле это­го сло­ва, но и пра­ви­тель­ства, т. е. «орга­на, состо­яв­ше­го из лиц, фор­маль­но избран­ных или назна­чен­ных, кото­рые обла­да­ли бы пол­но­мо­чи­я­ми при­ни­мать ответ­ст­вен­ные реше­ния» (15, с. 52). Сенат так­же не являл­ся пра­ви­тель­ст­вен­ной ассам­бле­ей. Фак­ти­че­ски государ­ст­вом управ­лял импе­ра­тор с помо­щью сво­их совет­ни­ков — «дру­зей». С точ­ки зре­ния государ­ст­вен­но­го строя Ран­няя Рим­ская импе­рия пред­став­ля­ла собой свое­об­раз­ный тип монар­хии (15, с. 41, 52).

Харак­тер­ные осо­бен­но­сти этой монар­хии Мил­лар стре­мит­ся выявить, раз­би­рая повсе­днев­ную дея­тель­ность импе­ра­то­ра по управ­ле­нию государ­ст­вом (за исклю­че­ни­ем ее воен­но­го, дипло­ма­ти­че­ско­го и рели­ги­оз­но­го аспек­тов). При этом он исхо­дит из двух поло­же­ний: 1) любую соци­аль­ную систе­му сле­ду­ет в первую оче­редь ана­ли­зи­ро­вать с точ­ки зре­ния засвиде­тель­ст­во­ван­ных в источ­ни­ках спе­ци­фи­че­ских сте­рео­ти­пов поведе­ния и дея­тель­но­сти чле­нов этой систе­мы; с.71 импе­ра­тор «был» тем, что он делал; 2) наи­бо­лее зна­чи­тель­ная фор­ма дея­тель­но­сти при управ­ле­нии государ­ст­вом — это связь меж­ду лица­ми (16, с. XI).

Таким обра­зом, в цен­тре вни­ма­ния Мил­ла­ра ока­зы­ва­ют­ся сте­рео­тип­ные кон­так­ты меж­ду импе­ра­то­ром и его под­дан­ны­ми. Он ука­зы­ва­ет, что эти кон­так­ты почти все­гда воз­ни­ка­ли по ини­ци­а­ти­ве сни­зу и стро­и­лись по типу «запрос — ответ». Кон­так­ты были как пись­мен­ны­ми, так и уст­ны­ми, но послед­ние, без­услов­но, пре­об­ла­да­ли. Импе­ра­то­ру при­хо­ди­лось еже­год­но при­ни­мать и выслу­ши­вать тыся­чи людей. Ими мог­ли быть выход­цы из любо­го захо­лу­стья, при­над­ле­жа­щие к любо­му соци­аль­но­му слою, вплоть до рабов. Но чаще все­го это были пред­ста­ви­те­ли обра­зо­ван­ной «город­ской бур­жу­а­зии» — выход­цы из наи­бо­лее рома­ни­зо­ван­ных и осо­бен­но элли­ни­зо­ван­ных частей импе­рии. Импе­ра­то­ру при­хо­ди­лось само­лич­но давать уст­ные и пись­мен­ные отве­ты и рас­смат­ри­вать неред­ко мел­кие вопро­сы, име­ю­щие толь­ко мест­ное зна­че­ние. Струк­ту­ра вла­сти была исклю­чи­тель­но про­стой и име­ла пер­со­наль­ный харак­тер (16, с. 6—11). Сама по себе импе­ра­тор­ская власть была ста­тич­ной или «инерт­ной» и подав­ля­ю­щее боль­шин­ство импе­ра­то­ров не стре­ми­лись решать круп­ные вопро­сы и про­во­дить зна­чи­тель­ные рефор­мы (16, с. 6, 268, 271). Не слу­чай­но поэто­му, что почти все дошед­шие до нас импе­ра­тор­ские ука­зы пред­став­ля­ют собой пись­ма и рескрип­ты, адре­со­ван­ные отдель­ным горо­дам, ассо­ци­а­ци­ям или част­ным лицам. Эдик­ты же, адре­со­ван­ные все­му насе­ле­нию импе­рии или круп­ным соци­аль­ным груп­пам, сре­ди ука­зов, издан­ных до прав­ле­ния Дио­кле­ти­а­на (284—305 гг. н. э.) — осно­во­по­лож­ни­ка доми­на­та, встре­ча­ют­ся крайне ред­ко (16, с. 253—258 и сл.).

Это во мно­гом объ­яс­ня­ет­ся тем, что антич­ное обще­ство с его тра­ди­ци­он­ной систе­мой цен­но­стей тре­бо­ва­ло от импе­ра­то­ра воен­ной защи­ты, а в мир­ное вре­мя — не про­грам­мы изме­не­ний, а жела­ния слу­шать, отве­чать на прось­бы, даро­вать мило­сти и при­ви­ле­гии, уста­нав­ли­вать пра­во­вые нор­мы и решать судеб­ные дела (16, с. 11). Хоро­ший импе­ра­тор в гла­зах под­дан­ных — это преж­де все­го щед­рый патрон и спра­вед­ли­вый судья — пода­тель жиз­нен­ных благ и источ­ник пра­во­судия (16, c. 11, 240).

с.72 Лич­ная вовле­чен­ность импе­ра­то­ра в реше­ние мас­сы мел­ких мест­ных дел, необ­хо­ди­мость для него посто­ян­но отве­чать на ини­ци­а­ти­ву сни­зу опре­де­ля­ли харак­тер и функ­ции его бли­жай­ше­го окру­же­ния (16, с. 617). Вспо­мо­га­тель­ный штат импе­ра­то­ра вел свое про­ис­хож­де­ние от домаш­не­го окру­же­ния рим­ско­го сена­то­ра и состо­ял из лиц лич­но зави­си­мых, — импе­ра­тор­ских рабов и отпу­щен­ни­ков, а позд­нее так­же и кли­ен­тов всад­ни­че­ско­го ран­га. Сре­ди бли­жай­ших сек­ре­та­рей и помощ­ни­ков импе­ра­то­ра все­гда была вели­ка доля людей, не имев­ших вплоть до сво­его назна­че­ния опы­та государ­ст­вен­ной служ­бы. «Аппа­рат управ­ле­ния», помо­гав­ший импе­ра­то­ру испол­нять его обя­зан­но­сти, был очень огра­ни­чен­ным по сво­ей чис­лен­но­сти и ресур­сам и чрез­вы­чай­но мобиль­ным, сопро­вож­дая импе­ра­то­ра в его посто­ян­ных пере­дви­же­ни­ях и путе­ше­ст­ви­ях (16, с. 6, 59—61, 617).

Обя­зан­но­сти импе­ра­тор­ских «сек­ре­та­рей» не были осо­бен­но вели­ки. В I в. н. э. сек­ре­та­ри-отпу­щен­ни­ки име­ли в основ­ном незна­чи­тель­ные тех­ни­че­ские функ­ции. Во II в. функ­ции сек­ре­та­рей-всад­ни­ков несколь­ко рас­ши­ря­ют­ся, но все рав­но сохра­ня­ют вспо­мо­га­тель­ный харак­тер по отно­ше­нию к дея­тель­но­сти само­го импе­ра­то­ра. Эти люди при­ни­ма­ли про­си­те­лей или посоль­ства, при­сут­ст­во­ва­ли на судеб­ных заседа­ни­ях, запи­сы­ва­ли под дик­тов­ку реше­ния импе­ра­то­ра и посте­пен­но нача­ли фор­му­ли­ро­вать все или неко­то­рые его реше­ния под­хо­дя­щим для это­го язы­ком. Нет осно­ва­ний для пред­по­ло­же­ния, что они под­готав­ли­ва­ли про­ек­ты реше­ний и пред­став­ля­ли их на под­пись импе­ра­то­ру (14, с. 14—19; 16, с. 225—228, 270). Подоб­но сена­то­рам-маг­на­там эпо­хи позд­ней рес­пуб­ли­ки, импе­ра­тор само­лич­но выно­сил реше­ния по всем вопро­сам. Он мог при этом обра­тить­ся за сове­том к сво­им «дру­зьям» или сек­ре­та­рям, но не обя­зан был при­ни­мать во вни­ма­ние мне­ние боль­шин­ства совет­чи­ков (16, с. 3, 214, 223—228, 238—240, 268—270).

Поэто­му в пери­од Ран­ней импе­рии все, что импе­ра­тор делал, огра­ни­чи­ва­лось тем, что он мог делать или хотел делать само­лич­но. Посколь­ку же в соот­вет­ст­вии с тра­ди­ци­я­ми рим­ской ари­сто­кра­тии импе­ра­тор обыч­но посвя­щал государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти толь­ко несколь­ко утрен­них часов с.73 и почти ниче­го не делал во вре­мя мно­го­чис­лен­ных празд­ни­ков или путе­ше­ст­вий, а так­же вынуж­ден был решать мас­су мел­ких вопро­сов, то, оче­вид­но, реаль­ные огра­ни­че­ния его дея­тель­но­сти были весь­ма зна­чи­тель­ны (16, с. 210—212, 270—271). Таким обра­зом, хотя в импе­рии изред­ка про­ис­хо­ди­ли какие-либо неболь­шие пере­ме­ны, сама при­ро­да импе­ра­тор­ской пер­со­наль­ной дея­тель­но­сти и физи­че­ский и соци­аль­ный кон­текст, в кото­ром она про­яв­ля­лась, были тако­вы­ми, что исклю­ча­ли про­веде­ние изме­не­ний как нор­маль­ную и ожи­дае­мую функ­цию (16, с. 271).

Выво­ды Мил­ла­ра в отно­ше­нии при­ро­ды и харак­те­ра импе­ра­тор­ской вла­сти и государ­ст­вен­но­го аппа­ра­та прин­ци­па­та в целом полу­чи­ли под­держ­ку и допол­ни­тель­ное обос­но­ва­ние в работах его уче­ни­ков и после­до­ва­те­лей.

У. Уильямс, рас­смат­ри­вая про­цеду­ру пред­став­ле­ния импе­ра­то­рам про­ше­ний и отве­тов на них, при­хо­дит к выво­ду, что каж­дый импе­ра­тор сам фор­му­ли­ро­вал отве­ты, а не под­пи­сы­вал про­ек­ты, пред­став­лен­ные ему началь­ни­ком ведом­ства про­ше­ний (24, с. 92),

Г. Бар­тон иссле­ду­ет дея­тель­ность намест­ни­ков сенат­ских про­вин­ций (про­кон­су­лов) в пери­од прин­ци­па­та. Он отме­ча­ет, что они обла­да­ли очень широ­ки­ми пол­но­мо­чи­я­ми и име­ли воз­мож­ность пря­мо­го вме­ша­тель­ства в судеб­ные, финан­со­вые и адми­ни­ст­ра­тив­ные дела под­ве­дом­ст­вен­ных горо­дов. Вме­сте с тем крат­ко­сроч­ность их пол­но­мо­чий, отсут­ст­вие в их рас­по­ря­же­нии сколь­ко-нибудь эффек­тив­но­го аппа­ра­та управ­ле­ния и необ­хо­ди­мость решать прак­ти­че­ски все вопро­сы само­лич­но пре­пят­ст­во­ва­ли уста­нов­ле­нию реаль­но­го кон­тро­ля над жиз­нью про­вин­ци­а­лов. Кон­троль, кото­рый зави­сел от пер­со­наль­ной дея­тель­но­сти про­кон­су­ла, мог быть толь­ко спо­ра­ди­че­ским, пре­ры­ви­стым, и нерав­но­мер­ным от горо­да к горо­ду. Власть про­кон­су­ла фак­ти­че­ски была доволь­но сла­бой (4, с. 99, 104—106).

Р. Сэл­лер и П. Брант под­вер­га­ют ради­каль­ной реви­зии кон­цеп­цию Пфла­у­ма отно­си­тель­но «всад­ни­че­ской адми­ни­ст­ра­ции». Они пока­зы­ва­ют, что про­ку­ра­то­ры-всад­ни­ки не явля­лись про­фес­сио­наль­ны­ми чинов­ни­ка­ми и не состав­ля­ли раз­ви­той адми­ни­ст­ра­тив­ной иерар­хии. Их про­дви­же­ние по с.74 служ­бе опре­де­ля­лось не без­лич­ны­ми бюро­кра­ти­че­ски­ми прин­ци­па­ми, а зави­се­ло от усмот­ре­ния импе­ра­то­ра и нали­чия вли­я­тель­ных покро­ви­те­лей. Нель­зя гово­рить о сколь­ко-нибудь зна­чи­тель­ной спе­ци­а­ли­за­ции при­ме­ни­тель­но к ним (21, с. 44—49, 52—58; 2, с. 141—142; 3, с. 47—52).

К сход­ным выво­дам в отно­ше­нии адми­ни­ст­ра­то­ров и вое­на­чаль­ни­ков сена­тор­ско­го ран­га при­хо­дит Б. Кэм­п­белл (6, с. 27—28).

Неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли обра­ща­ют вни­ма­ние на уди­ви­тель­ную мало­чис­лен­ность рим­ских адми­ни­ст­ра­то­ров и кан­це­ляр­ских слу­жа­щих. В гро­мад­ной дер­жа­ве, насе­ле­ние кото­рой обыч­но оце­ни­ва­ют в 50—60 млн. чело­век, их было все­го несколь­ко тысяч, в то вре­мя как в хань­ском Китае с ана­ло­гич­ным по чис­лен­но­сти насе­ле­ни­ем коли­че­ство чинов­ни­ков исчис­ля­лось сот­ня­ми тысяч (5, с. 426; 14, с. 20; 21, с. 57).

Взгляды Мил­ла­ра и его после­до­ва­те­лей лежат в осно­ве трех очер­ков, в кото­рых дана общая харак­те­ри­сти­ка государ­ст­вен­но­го аппа­ра­та Ран­ней импе­рии. Авто­ры этих очер­ков неза­ви­си­мо друг от дру­га при­шли при­мер­но к одним и тем же выво­дам. В них отме­ча­ет­ся, что в пери­од прин­ци­па­та функ­ции государ­ст­вен­но­го аппа­ра­та, так же как и при рес­пуб­ли­ке, огра­ни­чи­ва­лись глав­ным обра­зом под­дер­жа­ни­ем обще­ст­вен­но­го поряд­ка и сбо­ром нало­гов. И в том и в дру­гом отно­ше­ни­ях основ­ное бре­мя работы при­хо­ди­лось не на государ­ст­вен­ных слу­жа­щих, а на город­ских маги­ст­ра­тов (а при сбо­ре кос­вен­ных нало­гов — на откуп­щи­ков). Рим­ские адми­ни­ст­ра­то­ры осу­ществля­ли общий кон­троль за их дея­тель­но­стью и реша­ли немно­го­чис­лен­ные вопро­сы, не вхо­див­шие в их ком­пе­тен­цию. В нор­маль­ных обсто­я­тель­ствах вме­ша­тель­ство рим­ских вла­стей в дея­тель­ность орга­нов мест­но­го само­управ­ле­ния про­ис­хо­ди­ло лишь спо­ра­ди­че­ски и чаще все­го по ини­ци­а­ти­ве сни­зу. И импе­ра­тор, и намест­ни­ки высту­па­ли по отно­ше­нию к горо­дам и город­ской зна­ти не столь­ко как адми­ни­ст­ра­то­ры, сколь­ко как дипло­ма­ты, судьи и арбит­ры. Свои функ­ции пра­ви­те­лей импе­рии они мог­ли осу­ществлять толь­ко на осно­ве вза­и­мо­вы­год­но­го сотруд­ни­че­ства с мест­ны­ми вла­стя­ми, при­над­ле­жав­ши­ми к сосло­вию деку­ри­о­нов. Вся с.75 систе­ма рим­ско­го управ­ле­ния бази­ро­ва­лась на само­управ­ля­ю­щих­ся горо­дах с под­кон­троль­ны­ми им терри­то­ри­я­ми и была свя­за­на с укреп­ле­ни­ем эко­но­ми­че­ско­го и поли­ти­че­ско­го гос­под­ства на местах город­ской земле­вла­дель­че­ской ари­сто­кра­тии — деку­ри­о­нов. Имен­но они обла­да­ли реаль­ной вла­стью в сво­их горо­дах и про­вин­ци­ях (5, с. 423—439; 8, с. 20—40; 20, с. 560—591).

Таким обра­зом, мож­но сде­лать вывод, что государ­ст­вен­ный аппа­рат прин­ци­па­та, хотя и был по нашим мер­кам сла­бо­раз­ви­тым, тем не менее вполне соот­вет­ст­во­вал потреб­но­стям сво­ей эпо­хи и являл­ся доста­точ­но эффек­тив­ным. Импе­ра­тор в этих усло­ви­ях был не столь­ко глав­ным адми­ни­ст­ра­то­ром дер­жа­вы, сколь­ко опло­том и цен­тром спло­че­ния тех соци­аль­ных сил, кото­рые обла­да­ли реаль­ной вла­стью на местах и были заин­те­ре­со­ва­ны в сохра­не­нии ста­тус-кво.

Сле­ду­ет отме­тить, что неко­то­рые уче­ные выдви­ну­ли свои воз­ра­же­ния про­тив тех или иных поло­же­ний кон­цеп­ции Мил­ла­ра и его после­до­ва­те­лей и сде­ла­ли ряд уточ­не­ний.

Так, напри­мер, А. Оно­ре, сопо­став­ляя сти­ли­сти­че­ские осо­бен­но­сти импе­ра­тор­ских поста­нов­ле­ний кон­ца II—III вв. со сти­лем веду­щих юри­стов это­го же вре­ме­ни, обна­ру­жи­ва­ет зна­чи­тель­ное сход­ство. Ему уда­лось пока­зать, что изме­не­ния в сти­ле импе­ра­тор­ских рескрип­тов свя­за­ны с заме­ной одно­го вид­но­го юри­ста дру­гим на посту началь­ни­ка ведом­ства про­ше­ний. По его мне­нию, эти юри­сты явля­лись под­лин­ны­ми авто­ра­ми соот­вет­ст­ву­ю­щих рескрип­тов (10, с. 178—196). Мил­лар, согла­сив­шись, хотя и с ого­вор­ка­ми, с наблюде­ни­я­ми Оно­ре, выдви­нул пред­по­ло­же­ние, что юри­сты, воз­глав­ляв­шие ведом­ство про­ше­ний, полу­ча­ли от импе­ра­то­ра общие ука­за­ния, кото­рые затем изла­га­ли сво­им «язы­ком» (16, с. 95, 251). Одна­ко с немень­шим осно­ва­ни­ем мож­но вслед за Оно­ре пред­по­ло­жить, что по край­ней мере с кон­ца II — нача­ла III в. н. э. юри­сты-сек­ре­та­ри писа­ли про­ек­ты отве­тов на про­ше­ния и пода­ва­ли их на под­пись импе­ра­то­ру.

П. Вивер в сво­ей моно­гра­фии, посвя­щен­ной адми­ни­ст­ра­ции, состо­яв­шей из импе­ра­тор­ских рабов и отпу­щен­ни­ков, при­хо­дит к выво­ду, что она пред­став­ля­ла собой бюро­кра­тию, имев­шую свои соб­ст­вен­ные пра­ви­ла, ран­ги, инер­цию и тра­ди­цию, с.76 отно­си­тель­но неза­ви­си­мые от при­хо­тей отдель­ных импе­ра­то­ров (22, с. 237, 295). Сход­ные идеи раз­ви­ва­ет и Брант, счи­таю­щий, что реаль­ная власть при­над­ле­жа­ла не про­ку­ра­то­рам и дру­гим адми­ни­ст­ра­то­рам выс­ше­го ран­га, а работав­шим в их шта­те кан­це­ляр­ским слу­жа­щим из импе­ра­тор­ских рабов и отпу­щен­ни­ков, обла­дав­шим про­фес­сио­наль­ны­ми навы­ка­ми, опы­том и зна­ни­ем мест­ных усло­вий (2, с. 141—142; 3, с. 51—52).

Работы Виве­ра и Бран­та, хотя мно­гие их поло­же­ния явля­ют­ся спор­ны­ми, демон­стри­ру­ют опре­де­лен­ную уяз­ви­мость кон­цеп­ции Мил­ла­ра и его после­до­ва­те­лей, постро­ен­ной на осно­ве иссле­до­ва­ния дея­тель­но­сти импе­ра­то­ра и адми­ни­ст­ра­то­ров выс­ше­го ран­га, но почти не осве­щаю­щей дея­тель­но­сти кан­це­ляр­ских и вспо­мо­га­тель­ных слу­жа­щих — осно­вы любой адми­ни­ст­ра­ции.

1. Boul­vert G. Do­mes­ti­que et fonction­nai­re sous le Haut-Em­pi­re Ro­main: La con­di­tion de l’affran­chis et de l’escla­ve du prin­ce. — P.: Bel­les lettres, 1974. — 379 p. — (Centre de re­cher­ches d’His­toi­re an­cien­nes; Vol. 9). — Bib­liogr.: p. 337—342.

2. Brunt P. A. The ad­mi­nistra­tion of Ro­man Egypt // J. of Ro­man stu­dies. — L., 1975. — Vol. 65. — P. 124—147.

3. Brunt P. A. Prin­ceps and equi­tes // Ibid. — 1983. — Vol. 73. — P. 42—75.

4. Bur­ton G. P. Pro­con­suls, as­si­zes and the ad­mi­nistra­tion of jus­ti­ce un­der the Em­pi­re // Ibid. — 1975. — Vol. 65. — P. 91—106.

5. Bur­ton G. P. The Go­vernment and pro­vin­ces // The Ro­man world / Ed. by Wac­her J. — L.; N. Y.., 1987. — Vol. 1. — P. 423—439.

6. Campbell B. Who were the "Vi­ri Mi­li­ta­res"? // J. of Ro­man stu­dies. — L., 1975. — Vol. 65. — P. 11—31.

7. Eck W. Be­for­de­rungskri­te­rirn in­ner­halb der se­na­to­ri­schen Lauf­bahn, dar­ges­tellt an der Zeit von 69 bis 138 n. Chr. // Aufstieg und Nie­der­gang der rö­mi­schen Welt / Hrsg. von Tem­po­ri­ni H. — В.; New York, 1974. — Bd 2, N 1. — S. 158—228.

с.77

8. Garnsey P., Sal­ler R. The Ro­man Em­pi­re: Eco­no­my, so­cie­ty and cul­tu­re. L.; Duckworth, 1987. — VIII, 231 p. — Bib­liogr.: p. 204—224.

9. Hirschfeld O. Die Kai­ser­li­chen Verwal­tungsbeam­ten bis auf Dioc­le­tian. — B.: Weid­mannsche Buchh., 1905. — VIII, 514 S.

10. Ho­no­ré A. M. The Se­ve­ran lawyers: A pre­li­mi­na­ry sur­vey // Stu­dia et do­cu­men­ta His­to­riae et Juris. — Ro­me, 1962. — Vol. 28. — P. 162—232.

11. Hop­kins R. Ru­les of evi­den­ce // J. of Ro­man stu­dies. — L., 1978. Vol. 68. — P. 178—186.

12. Mil­lar F. The fis­cus in the first two cen­tu­ries // Ibid. — 1963. — Vol. 53. — P. 29—42.

13. Mil­lar F. The Em­pe­ror, the se­na­te and the pro­vin­ces // Ibid. — 1966. — Vol. 56. — P. 156—166.

14. Mil­lar F. Em­pe­rors at work // Ibid. — 1967. Vol. 57. — P. 9—19.

15. Mil­lar F. The Ro­man Em­pi­re and its neighbours. — L.: Wei­den­feld and Ni­col­son, 1967. — XII, 362 p.

16. Mil­lar F. The Em­pe­ror in the Ro­man world (31 BC — AD 337). — L.: Duckworth, 1977. — XVI, 657 p.

17. Mom­msen Th. Rö­mi­sches Staatsrecht. — Leip­zig: Hir­zel, 1877. — Bd 2, Abt. 2. — S. 723—1147.

18. Pfla­um H. G. Es­sai sur les pro­cu­ra­teurs équestres sous le Haut-Em­pi­re ro­main / Fac. de lettres de l’Univ. de Pa­ris. — P.: Mai­son­neu­ve, 1950. — 357 p.

19. Pfla­um H. G. Prin­ci­pes de l’ad­mi­nistra­tion ro­mai­ne im­pe­ria­le // Bull. de la Fac. de lettres de Stras­bourg. — 1958. — A. 37, N 3. — P. 190—210.

20. Pur­cell W. The Arts of go­vernment // The Ox­ford his­to­ry of the clas­si­cal world / Ed. by Boor­man J. et al. — Ox­ford; N. Y., 1986. — P. 560—591.

21. Sal­ler R. P. Pro­mo­tion and pat­ro­na­ge in Equestrian Ca­reer // J. of Ro­man stu­dies.; — L., 1980. — Vol. 70. — P. 44—64.

22. Wea­ver P. R. C. Fa­mi­lia Cae­sa­ris: A so­cial stu­dy of the em­pe­ror’s fread­man and sla­ves. — Cambrid­ge: Univ. press, 1972. — XII, 330 p. — Bib­liogr.: p. 313—318.

с.78

23. Wic­kert L. Neue Forschun­gen zum rö­mi­schen Prin­ci­pat // Aufstieg und Nie­der­gang der rö­mi­schen Welt / Hrsg. von Tem­po­ri­ni H. — B.; New York, 1974. — Bd 2, N 1. — S. 3—76.

24. Wil­liams W. The li­bel­lus pro­ce­du­re and the Se­ve­ran pa­py­ri // J. of Ro­man stu­dies. — L., 1974. — Vol. 64. — P. 86—103.