Верность Лабиена
© 2016 г. Перевод с англ. С. Э. Таривердиевой.
с.113 Злая судьба обрушилась на род Лабиенов, а злые слухи — на память о них. Квинта Лабиена, соратника Сатурнина, постигла печальная смерть в Курии от рук добрых граждан. Его племянник Тит Лабиен, легат Цезаря в Галлии с первой кампании до последней, в начале гражданской войны дезертировал к Помпею, дал обещания, которые не смог сдержать, был дурно принят новыми союзниками и погиб в битве при Мунде. Сын легата Цезаря, изменник, называвший себя «Parthicus imperator»[1] вторгся в провинции римского народа и промчался сквозь Сирию и Киликию в Азию с отрядом парфянской конницы: он потерпел поражение в битве и был убит полководцами Антония — пиценцем Вентидием и марсом Поппедием.
Поэтому неудивительно, что последний Лабиен, упоминаемый в источниках, — энергичный оратор, живший в конце правления Августа, — описан угрюмым и озлобленным персонажем, который отказывается подражать послушному стаду своих современников в их готовности извлечь выгоду из нового порядка в обществе и государстве1. «Summa egestas erat, summa infamia, summum odium»[2]. Лабиен был жестоким и свирепым. Его прозвали «Rabienus»[3]. Также он писал историю, неприемлемую для правительства, как по сути, так и по изложению. Когда сенат, заботившийся о порядке, истине и пристойности, покорно постановил, что оскорбительные книги подлежат публичному сожжению, автор взял с собой рукопись, удалился в родовую гробницу и покончил с собой.
Тот, кто питает отвращение к официальной или традиционной истории принципата Августа, возможно, захочет поразмышлять об этом всеми игнорируемом человеке, втором великом ораторе оппозиции после Кассия Севера. Однако полезнее заново рассмотреть жизнь и карьеру самого знаменитого представителя этого рода — полководца Цезаря. Но этого не стоит делать ради простой его реабилитации или же в апологетическом духе — нет никаких свидетельств того, что Лабиен был благородным и приятным человеком.
Тит Лабиен, человек военный, служил с Цезарем в Галлии в течение девяти лет и, как по рангу, так и фактически, занимал второе место после самого проконсула. Он получил заслуженное признание в донесениях Цезаря и обогатился лично, о чём рассказывается среди упоминаний о состоянии Мамурры с.114 и усадьбах Бальба2. И всё же Лабиен ушёл от Цезаря ради Помпея, ради богатых союзников Помпея и ради защиты конституции. В чём была причина?
Не в политических принципах. В то время и в тех обстоятельствах о них заботились очень мало. Конечно, оставался «вопрос права» (Rechtsfrage), о чём исследователи, к своему сожалению, знают и расплачиваются за это. Но, в самом деле, опасно отождествлять «вопрос права» в римской политике с принципами. Значение имел «вопрос силы» — кто одержит победу в борьбе за поддержку и союзничество Помпея Магна: Цезарь или Катон?
Уйдём в другую крайность: может быть, Лабиена, опытного солдата, побудили сменить сторону чисто военные соображения? Это было бы разумно. Другие его современники спокойно оценивали перспективы, не особо заботясь о «правом деле»3. Сам Лабиен громко уверял своих новых друзей, что военная мощь Цезаря невелика4. Более того, вся стратегия Помпея, неприятная, а то и необъяснимая для его союзников и сторонников, была простой и виртуозной. Цезарь должен был попасть в ловушку в Италии или втянуться в партизанскую войну в Испании, а Помпей — победоносно возвратиться со всеми армиями и флотами восточных земель. Помпей должен был выиграть5.
И всё же военных расчетов недостаточно, чтобы объяснить поведение Лабиена. Надо в должной мере учитывать и личные мотивы: дружбу и верность, семейную вражду или новую неприязнь. Ни Курион, ни Целий не могли оказаться в том же лагере, где и их личные враги: Аппий Клавдий Пульхр и Агенобарб. Как сообщают в своих аутентичных и заслуживающих доверия свидетельствах Поллион и Матий, многие ненавидели эту гражданскую войну, но следовали за другом, союзником или патроном6. И не все соратники Цезаря были так же твёрдо уверены в успехе, как Целий7. Отнюдь нет: однако все выжившие в галльских войнах легаты, за исключением лишь Лабиена и брата Цицерона, остались верны своему проконсулу8.
Только один автор указывает на мотив поведения Лабиена, и мотив этот — личный. Дион Кассий пишет, что Лабиен стал заноситься, Цезарь не потерпел его претензий и тогда обиженный и напуганный Лабиен дезертировал9. Эта версия нравится современным исследователям. Это с.115 красноречиво продемонстрировал Моммзен. Он пишет: «Судя по всему, Лабиен был одним из таких людей, которые соединяют с военными талантами полную неспособность к государственной деятельности, и когда им придёт в голову несчастная мысль заниматься политикой, иногда помимо своей воли, пускаются на безумные выходки; много таких трагикомических примеров даёт история наполеоновских маршалов. Возможно, что Лабиен считал себя вправе быть вторым главой демократии рядом с Цезарем»10[4]. Всё это — зависть к Цезарю, нобилю, патрицию, государственному деятелю и полководцу, более того, переоценку собственных заслуг и значимости — можно допустить у Лабиена. Но исходная причина могла быть в ином. Остаётся изучить истоки и характер его сотрудничества с Цезарем.
Год консульства Цицерона ознаменовался явными проблемами, и среди них была группа трибунов, готовых использовать определённые популярские приёмы или заявить об определённых принципах, чтобы сбить с толку правительство. Правда, от аграрного законопроекта Рулла, с предложением которого, возможно, слишком поспешили, вскоре отказались его авторы. Но вскоре трибун Тит Лабиен восстановил закон Домиция, тем самым отменив практику кооптации членов жреческих коллегий, которой придерживались Сулла и олигархия11. Когда последовали выборы на должность верховного понтифика, избранником народа стал молодой патриций Цезарь, который честолюбиво соревновался с двумя первенствующими гражданами (principes civitatis) — Квинтом Лутацием Катулом и Публием Сервилием Ватией. Затем последовало новое утверждение прав римского народа и предупреждение сенату, чтобы он не поддался искушению злоупотребить чрезвычайным постановлением сената (Senatus consultum ultimum). Примерно за сорок лет до этого некий Гай Рабирий Постум убил римского гражданина Сатурнина. Лабиен, утоляя фамильную вражду, обвинил Рабирия в государственной измене (perduellio) по древнему обычаю. Нет необходимости подробно рассматривать это в целом несерьёзное дело12: достаточно того, что Лабиен и Цезарь, вероятно, действовали сообща13. В итоге многие исследователи легко признали Лабиена одним из трибунов Цезаря; известно, что это за народ.
Здесь стоит на минутку остановиться. Ранняя деятельность Цезаря часто толкуется катастрофически неверно: она рассматривается в свете его позднейшей карьеры как предвестие всего, что должно было неумолимо последовать — завоевание с.116 Галлии, соперничество с Помпеем, победа в гражданской войне и установление диктатуры14. Также расценивается и диктатура Цезаря — не сама по себе, не в контексте прошлого, но с учётом будущего, как предвестие Каракаллы, как всемирная монархия, основанная на божественном праве, уравнивающая сословия и нации15. Как убедительно доказывает Тарн, анализируя исторический фон Четвёртой Эклоги, необходимо забыть о будущем: в 40 г. до н. э. никто не знал ни об Августе, ни об «Энеиде»16. Давайте так же поступим и с Цезарем.
Значительная часть проблемы заключается в том, что среди античных и современных авторов преобладает биографический подход к истории; и длительный период, который в политической истории можно и нужно называть «эпохой Помпея», описывают как жизнь и деятельность Цезаря. Именно поэтому преувеличивается значимость Цезаря до его консульства. Недавно Штрасбургер изучил свидетельства о ранней карьере Цезаря17. Он доказывает, что о ней известно крайне мало; и что в свете последующих событий многие обычные эпизоды были неоправданно раздуты. Цезарь не стремился к диадеме с юности — его деятельность надо рассматривать в более традиционном римском и аристократическом духе18. Его честолюбие было честолюбием римского нобиля, он стремился к консульству, а обострялось положение тем, что он происходил из патрицианского рода, который лишь недавно вдруг вышел на свет после нескольких веков безвестности.
В год, когда Цезарь был избран верховным понтификом, главным фактором римской политической жизни был отсутствовавший Помпей, который управлял провинциями и командовал войсками на Востоке. Политики в Риме соперничали за его благосклонность и действовали, — или притворялись, будто действуют, — в его интересах. Помпей был популяром, что бы это ни означало; и он использовал трибунов, чтобы получить власть вопреки желанию лидеров правящей олигархии. Важным указанием является позиция Цицерона. Он заявляет, что его кандидатуру на консульство поддерживает Помпей19; и утверждает, что закон Рулла отвратителен, так как направлен против интересов народного полководца. Помпею скоро предстояло вернуться. А тем временем он отправил домой своих легатов, чтобы они выставили в Риме кандидатуры на должности и содействовали его дальнейшим амбициям. Ему были нужны трибуны, преторы и, если получится, консулы20.
Среди самых выдающихся его сторонников были двое Метеллов — Целер и Непот, сводные братья его жены Муции21. Оба с.117 служили его легатами в войне с Митридатом22. Целер был избран претором на 63 г., Непот — трибуном на 62 г. и в этом же году были отложены консульские выборы, чтобы М. Пупий Пизон Кальпурниан, — тоже легат Помпея, — мог выставить свою кандидатуру23.
Цезарь не стал добиваться политического продвижения и поддержки Помпея через военную службу в его ставке на Востоке. Он предпочёл остаться в Риме и при помощи искусства политических интриг и благосклонности народа обеспечить себе претуру и консульство. Однако он не делал враждебных выпадов против Помпея. Если Цезарю помогал Красс, это не означало, что его политическая лояльность была раз и навсегда определена и скреплена печатью. Есть определённые свидетельства источников о том, как Цезарь действовал в интересах Помпея или согласованно с представителями последнего. Например, сообщается, что он произнёс речи в поддержку и закона Габиния, и закона Манилия. Возможно, здесь имеется некоторое преувеличение24. Также в одном источнике указано, что Цезарь поддерживал предложения трибунов Лабиена и Тита Ампия Бальба предоставить Помпею непомерные почести, а именно — право носить триумфальный наряд или золотой венок во время определённых церемоний25; вероятно, в этом можно усомниться. Степень ответственности Цезаря за обвинение Рабирия тоже может быть преувеличена26. Однако как бы то ни было, в начале 62 г. претор Цезарь, явно вместе в союзе с трибуном Непотом, принимал участие в различных мероприятиях, неприемлемых для правительства. Обоих временно отстранили от должностей. Непот, получив предлог для войны в виде защиты прав трибунов бежал к Помпею; но Цезарь, проявив сдержанность, добился восстановления в должности27.
Однако есть небольшой эпизод, касающийся взаимоотношений Помпея и Цезаря, который стоит упомянуть, так как обычно им пренебрегают. В 63 г. до н. э. Цезарь обвинял Гая Кальпурния Пизона. Среди злоупотреблений, допущенных Пизоном во время проконсульства, числилась незаконная казнь транспаданца28. Об интересе Цезаря к транспаданцам знают все — и его успех в приобретении их поддержки исследователи нередко склонны датировать слишком ранним периодом. Важнее тогда был тот факт, что Пизон враждовал с Помпеем. Во время своего консульства (67 г. до н. э.) Пизон яростно противился предложениям помпеянских трибунов — Габиния и Корнелия29; и с.118 публично заявил, что не допустит избрания на консульство этого «seditiossimus homo»[5] — Марка Лоллия Паликана30. Затем Пизон пытался помешать Помпею набирать войска в Трансальпийской Галлии31.
Кем бы ни считать Цезаря, Лабиен в неискажённых исторических свидетельствах ясно предстаёт близким соратником агентов Помпея. Квинт Метелл Целер, претор 63 г. завершил последний акт комедии дела Рабирия при помощи архаичного и нелепого обычая: спустил красный флаг на Яникуле32. Налицо сговор. С кем? Разумеется, не с Цицероном, а с обвинителем — с Лабиеном. Старого Рабирия никто не собирался казнить. Далее, один из трибунов, коллег Лабиена, — Тит Ампий Бальб, был фанатичным помпеянцем, по крайней мере, в более позднее время, его даже называли «трубой гражданской войны»33.
И сразу возникает вопрос: состоял ли Лабиен во время трибуната на службе у Помпея? Он появляется в римской политике как союзник Целера, как предшественник Непота. Служил ли и Лабиен у Помпея в войнах на Востоке?
Соратников Помпея на войне и в мирное время можно приблизительно, но удобно разделить на две группы по главному отличительному признаку: социальному положению. В первой, находятся определённые знатные семьи вроде Корнелиев Лентулов и Цецилиев Метеллов, которые не были связаны с ним узами личной лояльности и при желании могли разорвать отношения без бесчестья. Союз с Метеллами, который возник при Сулле и продолжался много лет, хотя не был безусловным, серьёзно ослаб после того, как Помпей по возвращении с Востока развелся с Муцией, сводной сестрой Непота и Целера, а затем был разорван в 60 г. до н. э., но возобновлён через восемь лет, когда женитьба Помпея на дочери Квинта Метелла Сципиона возвестила новый политический блок. Отношения Помпея с Лентулами были не столь важными, зато более доказуемыми34.
Во второй группе — личные и практически феодально зависимые от него сторонники из муниципальной знати италийских городов, особенно Пицена — в этой области Помпеи владели крупными поместьями и обладали обширным влиянием, позволявшим набрать частное войско35. Возможно, сама семья Помпея тоже происходила из Пицена: корни имени «Помпей» явно оскские, тогда как окончание, вероятно, указывает на имевшее некогда место с.119 этрусское влияние36. Несколько друзей и сторонников Гнея Помпея Страбона обнаруживаются в составе его совета (consilium) при осаде Аускула в 89 г. до н. э., в особенности группа людей из Велинской трибы37. Пиценские соратники его сына — это вопрос, который заслуживает изучения. Для целей настоящего исследования достаточно упомянуть двоих, чьи предки не вызывают сомнений, — политика и воина. «Болтливый пиценец» Марк Лоллий Паликан, которого Саллюстий кратко описал как «humili loco Picens, loquax magis quam facundis»[6], был плебейским трибуном в 71 г. до н. э.38: он вёл переговоры с полководцами Помпеем и Крассом, в результате которых они получили консульство и уничтожили конституцию Суллы39. Паликан надеялся получить консульство на 66 г. до н. э. и на 64 г. до н. э., но тщетно40. Его получил в 60 г. до н. э. Луций Афраний, ничем лично не выдающийся пиценец, который служил легатом Помпея в Серторианской и Восточной войнах41.
А Тит Лабиен, определённо, был пиценцем42. Он оказал благодеяния Цингулу, вероятно, городу, в котором родился43: об этом факте вспомнил Силий Италик, когда для его исторического эпоса потребовался персонаж-пиценец44. Такому человеку, humili loco, нелегко было бы пробить себе дорогу, если только он не был соратником дома властителей Пицена — стоит лишь сравнить его биографию с ранним этапом жизни и сражениями «погонщика мулов» Публия Вентидия, происходившего из семьи, враждебной Помпеям45. На возможность того, что происхождение Лабиена связало его с Помпеем, указал Мюнцер, но не более того: он не стал развивать эту тему46.
О жизни Лабиена до его трибуната известно лишь одно. Он служил военным трибуном у Публия Сервилия Ватии (консула 79 г.) в Киликии47. Там же находился и Цезарь. На этом основывается естественное предположение об истоках их политической связи. Однако при рассмотрении этого вопроса не учитывался тот факт, что командование Сервилия продолжалось четыре года, с 78 г. по 74 г., тогда как Цезарь был у него лишь короткое время и вернулся в Рим, как только узнал о смерти Суллы48. Сулла умер весной 78 г.
с.120 Можно догадываться, поскольку свидетельств об этом нет, что Лабиен был претором в 61 г., 60 г. или 59 г. Мы обнаруживаем его, бывалого воина, на должности офицера Цезаря во время первой кампании в Галлии. Будем исходить из того, что он, как и другие профессиональные военные той эпохи (приходят в голову Марк Петрей и Луций Афраний), уже имел некоторый боевой опыт. Где он получил его? Возможно, Лабиен служил легатом у Цезаря в Испании (61—
Теперь становятся намного яснее роль и задачи Лабиена, особенно если рассматривать консульство Цезаря и его галльское наместничество с точки зрения Помпея и не учитывать неизвестное тогда будущее, которое показало, что Цезарь был скорее соперником, чем помощником. Во-первых, Помпею был нужен консул. В 61 г. до н. э. его опытный и умный сторонник Марк Пупий Пизон добился немногого. На следующий год перспективы были лучше, но Метелл Целер, которому Помпей помог получить консульство, теперь припомнил недавнее оскорбление, нанесённое чести его семьи, и открыто присоединился к врагам Помпея51, тогда как помпеянский воин Афраний был обузой и позором52. Таким образом, союз 60 г. до н. э. с Крассом и Цезарем имел целью обеспечить господство Помпея.
Чтобы сохранять своё положение, династу требовались провинции и войска и в первую очередь — Цизальпийская Галлия, ключ к Италии. «Quid? hoc quem ad modum obtinebis? oppressos vos, inquit, tenebo exercitu Caesaris»[7]53. Сенат назначил консулам предыдущего года две галльских провинции54. Целер, конечно, не покинул Рим55; но весьма вероятно, что Афраний управлял Цизальпийской Галлией как своей консульской провинцией до начала 58 г. до н. э.56 Как бы то ни было, для целей Помпея важнее была Цизальпина, и именно её как провинцию первой предоставили его союзнику и помощнику — консулу Цезарю. Трансальпийскую Галлию ему дали потом.
У Цезаря имелся свежий и недолгий с.121 военный опыт в качестве полководца. Но это не имело значения: проконсулу помогали более опытные люди — легаты, офицеры из всаднического сословия и центурионы. Будем исходить из того, что некоторых предоставил Помпей, поскольку Цезарь ещё не успел приобрести множество личных последователей. Среди первых легатов, чьё участие в галльских кампаниях засвидетельствовано, были Квинт Титурий Сабин, предположительно сын легата Помпея в Серторианской войне57, и Сервий Сульпиций Гальба, который незадолго до этого служил у Гая Помптина в Трансальпийской Галлии58: отец Гальбы присутствовал на совете Помпея Страбона при Аускуле59. Не говоря уже о Тите Лабиене.
Если Лабиен был старым приверженцем Помпея, то его задачи в Галлии не ограничивались лишь предоставлением своего военного опыта в распоряжение проконсула, но состояли и в том, чтобы наблюдать за Цезарем в интересах Помпея и действовать в качестве сдерживающего фактора. Осенью 50 г. до н. э. Цезарь поручил Лабиену Цизальпийскую Галлию60. Это было опасно — если верить Гирцию, Цезарь уже знал, что Лабиена подстрекают его враги61. Учитывая политическую обстановку в Риме в этом году и хорошо засвидетельствованное нежелание Цезаря обращаться к оружию, его действия можно счесть «жестом», призванным успокоить Помпея и общественное мнение.
Гирций называет точную причину такого поведения Цезаря в этой сложной ситуации. Процитируем её так же, как и следующее предложение:
Зависимое предложение в первой фразе неуклюжее и невнятное. Во-первых, что является подлежащим к сказуемому «conciliaretur[9]»? Предположительно «Ближняя Галлия», население которой следовало склонить в пользу чьей-то кандидатуры на консульство. Во-вторых, чьему соисканию помогло бы назначение Лабиена главой Цизальпийской Галлии — Цезаря или Лабиена? Большинство ученых считают, что Цезаря: это происходит потому, что их разум затуманен, а взор ослеплён «вопросом права» (Rechtsfrage). Однако, Моммзен понимал, что речь идёт о будущем соискании Лабиена63.
с.122 Но это ещё не все сложности. Фраза грубая и запутанная. К ней предлагались исправления. В стандартных изданиях Bellum Gallicum Кюблера (Kübler), Мойзеля (Meusel), Райс Холмса (Rice Holmes) и Клотца (Klotz) принимается предложение Крафферта и предложение читается так: «T. Labienum Galliae praefecit togatae quo maior ei commendatio conciliaretur ad consulatus petitionem»[10]64. Пока всё хорошо. При таком чтении отсылка к соисканию Лабиена несомненна, если использовать латинские местоимения разумно и так, как это делали латиняне. Поэтому удивительно и прискорбно, что Райс Холмс считал, будто местоимение «ei» относится к Цезарю и его консульству65.
Итак, если следовать лучшим современным изданиям Bellum Gallicum, едва ли могут возникнуть сомнения. Возможно, рукописное чтение всё же следует сохранить ввиду того, что Гирций, в сущности, не был превосходным писателем66. В любом случае, как бы ни читать эту фразу, использование слова «ipse» в начале следующего предложения, где говорится уже о действиях самого Цезаря, словно по контрасту, вероятно, можно считать указанием на смысл всего фрагмента.
Текст вызывает споры. Быстрый взгляд на «социальный фон» римской политической жизни подтвердит принятую здесь интерпретацию67. Невероятно, чтобы пиценец низкого происхождения обладал большим влиянием или даже зачатками клиентелы в Цизальпине и его наместничество в этой области могло бы добавить поддержки Цезарю — нобилю и консуляру. Их голоса уже принадлежали Цезарю; ранее в этом же году, когда он спускался в Цизальпину, чтобы собрать голоса для избрания авгуром своего квестора Марка Антония, Цезарь агитировал за своё соискание на консульство на 49 г. до н. э.68 Управление Цизальпийской Галлией было услугой Лабиену и принесло бы ему пользу, если бы этот новый человек (novus homo) решил претендовать на консульство. Лабиену требовалась возможность тратить деньги, осуществлять патронат и завоёвывать голоса: «videtur in suffragiis multum posse Gallia»[11]69. И почему этому полководцу не надеяться на консульство? Лабиен был лучше Паликана и не хуже Афрания.
Если бы Помпей держался Цезаря и не бросил бы его на растерзание врагам, Цезарь, конечно, был бы консулом 48 г. до н. э. Кто стал бы его коллегой? Не Помпей: почести за покорение Галлии с.123 были бельмом на глазу завистливого династа, а слава и энергия Цезаря — вызовом и упреком. Нет, Помпей бы сидел в Испании или Сирии, или, возможно, влиял бы на римскую политику при помощи собственного авторитета (auctoritas) из уединения своего пригородного императорского дворца на Альбанских холмах. «Воинское усердие» (militaris industria) и политическая верность требовали сделать консулом Лабиена. Как и двенадцатью годами ранее с Метеллом Целером и Афранием, помпеянская пара консулов состояла бы из нобиля — его политического союзника, и нового человека — его личного сторонника.
Требования конституционной законности, как они это называли, или, скорее, завистливое честолюбие Помпея и одержимость вождей олигархии под руководством Катона лишили Цезаря привилегии сохранить провинцию и заочно выставить кандидатуру на консульство, на что он претендовал: они вынудили его взяться за оружие для защиты достоинства (dignitas) и собственного спасения (salus). Год консульства Цезаря и Лабиена так и не наступил. Консульские Фасты римского народа пока ещё на много лет были избавлены от такого бесчестья, как имя с чужим и нелатинским окончанием вроде «Лабиен»70.
О перспективах консульства для Лабиена лишь мимоходом намекает единственный автор. Но этот автор — современник, друг и доверенное лицо проконсула Цезаря. Нет оснований ему не доверять. В письмах, написанных вскоре после того, как разразились военные действия, Цицерон нигде не счёл нужным отметить, что Лабиен — пиценец. Если уж на то пошло, ни один литературный источник не сообщает о происхождении Афрания71. То же касается и их семейных отношений. Цицерон не напоминает настойчиво своим корреспондентам о том, Гай Луцилий Гирр — кузен Помпея72. Ни один историк и ни один оратор не упоминает небольшую подробность, касающуюся важной составляющей римской политики: они не называют имени жены старшего сына Красса; и лишь мавзолей Цецилии Метеллы свидетельствует об этом73. В олигархическом обществе о происхождении и родственных связях знали все, это считалось общеизвестным. Сведения об этом для потомков зачастую случайны и ненадёжны.
Так и с Лабиеном. В 50 г. до н. э. его верность стала важным политическим фактором. К сожалению, нет возможности узнать, насколько уверены враги Цезаря были в том, что Лабиен уйдёт и до какой степени их решения мотивировались этими ожиданиями. Партия Цезаря в значительной мере расширилась с помощью Помпея, а позднее — и за его счёт. Помпей приобрёл дурную с.124 славу за то, что бросал своих сторонников после того, как они сослужили ему службу или сам он менял политического союзника. Когда стало ясно, что Помпей возвращается к старым сулланским связям, враги правящей олигархии устремились к Цезарю. Проконсул стал политическим династом, способным соперничать с Помпеем — при помощи патроната он привязывал к себе города и целые провинции, сенаторов, всадников и воинов. Вся Галлия, и Трансальпийская, и Цизальпийская, из клиентелы Помпея перешла к нему. Многие римские и провинциальные сторонники Цезаря прежде были соратниками Помпея. И теперь встал вопрос — кого они выберут, если дело дойдет до гражданской войны. Большинство встало на сторону Цезаря. Среди таковых были и пиценцы, такие как Луций Минуций Басил74.
Но не Лабиен. Возможно, его сообщения вдохновили Помпея начать войну — быструю и легкую. В декабре 50 г. до н. э. Помпей с презрением отзывался о военной силе Цезаря75. Возможно, он воображал, будто своими победами в Галлии проконсул во многом обязан пиценскому военному, которого обучил сам Помпей; и вскоре Лабиен был готов лично подтвердить слабость войска Цезаря76.
Каковы бы ни были шансы, что Лабиен может сбежать, Цезарь, несмотря на свой примирительный настрой, был вполне начеку. Лабиен командовал только одним легионом. Когда Лабиен ушёл от Цезаря, он едва смог увести с собой какие-то войска — лишь вспомогательную конницу, не легионы77. Его бегство, хотя и стало очень горьким для Цезаря (который не упоминает об этом в рассказе о Гражданской войне) и вызвало мимолетное воодушевление у его врагов, мало повлияло на ход операций и исход войны78.
Цицерон пишет о Лабиене в том же духе, что и об Афрании с Петреем. «Afranium expectabimus et Petreium; nam in Labieno parum est dignitatis»[12]79. Всем троим предстояло пасть в битве за Республику, или, скорее, за дело Помпея. По социальному происхождению, по карьере и лояльности Лабиен явно стоял в одном ряду с помпеянскими военными — Афранием из Пицена и Петреем — сыном центуриона из страны вольсков80.
Таков полководец Лабиен. Последний член семьи, с жаром вспоминавший свою верность Помпеям — «animus inter vitia ingens et ad similitudinem ingeni sui violentus, qui Pompeianos spiritus nondum in tanta pace posuisset»[13]81. Во время Принципата Августа существовали очень разные «помпеянцы»; да и само слово двусмысленно. Поскольку в латинском языке не было единого слова, чтобы обозначить «республиканца» или «антицезарианца» — на помощь призвали слово «помпеянец». Республиканизм, разумеется, пользовался большим уважением в правление Августа. Что касается Помпея Магна, то его насильственная, незаконная и вероломная карьера слишком сильно походила на карьеру правителя Рима и поэтому полная реабилитация была бы очень кстати. Помпей не был истинным защитником Республики. И все же, безнравственный при жизни Помпей был оправдан своей смертью за Республику в борьбе против Цезаря; а Цезарь был «дурным человеком», которого политически подавил наследник его имени и его власти.
Поэтому Август мог называть историка Ливия «помпеянцем»; что не означало упрёка и не воспринималось как таковой82. Никоим образом. Ливий ценил вождей партии Катона, защитников Свободы (Libertas); и он великодушно писал о Помпее, защищая его память от нападок Саллюстия. Август и Ливий — оба помпеянцы, но фальшивые. Но в эпоху Августа всё ещё существовали истинные помпеянцы, помнившие об узах личной верности либо всему дому Помпеев, либо делу, названному по его имени, порядочные люди, ценившие верность (fides) и благочестие (pietas). Язвительный оратор Лабиен был одним из них. Другим был Тиберий Клавдий Нерон (консул 13 г. до н. э., консул во второй раз в 7 г. до н. э.). Последствия его возвращения к власти в 4 г. н. э. вскоре проявились в консульских Фастах, в которых наряду с группой имён новых людей (novi homines) появились и имена выдающихся семей, ранее поддерживавших Помпея83.
Подведём итоги. Гипотеза о том, что мнимый перебежчик был старым соратником Помпея, не только объясняет его поведение, когда ему пришлось выбирать между Цезарем и Помпеем и освещает ранний этап его карьеры в качестве трибуна в год консульства Цицерона, но и даёт подтверждение, если оно потребуется, базовой важности патроната и уз личной преданности, верности (fides) и дружбы (amicitia) в римской политической жизни.
ПРИМЕЧАНИЯ
Эдкок высказывает дополнительное и весьма соблазнительное предположение: Лабиен возмутился продвижением Марка Антония (Adcock E. From the Conference of Luca to the Rubicon // CAH. Vol. 9. Cambridge, 1932. P. 635). Этот молодой нобиль командовал войском в 52 г. и 51 г.; а в 50 г. Цезарь агитировал в Цизальпине за то, чтобы Марка Антония избрали авгуром (BG. VIII. 50).
