Погребения варварских элит Северного Причерноморья на рубеже эр и их культурная идентичность

с.329 Пово­дом к под­готов­ке этой ста­тьи ста­ла новая инфор­ма­ция о дати­ров­ке Ногай­чин­ско­го кур­га­на, что уже дол­гое вре­мя явля­ет­ся пред­ме­том дис­кус­сии¹. Наход­ка в погре­бе­нии пред­ме­тов, фор­ма кото­рых харак­тер­на для позд­не­го элли­низ­ма (унг­вен­та­рий, лоще­ный севе­ро-кав­каз­ский кув­шин, чаша мил­ле­фи­о­ре, укра­ше­ния и др.), а функ­цио­наль­ное назна­че­ние неко­то­рых из них пред­по­ла­га­ет одно­ра­зо­вое исполь­зо­ва­ние (унг­вен­та­рий), поз­во­ли­ло дати­ро­вать его вре­ме­нем не поз­же I в. до н. э. Теперь и ана­лиз по С14, сде­лан­ный в Лабо­ра­то­рии радио­угле­род­но­го дати­ро­ва­ния Лунд­ско­го уни­вер­си­те­та, Шве­ция, и в Курт-Энгель­холм-Цен­тре Архео­мет­рии, Гер­ма­ния, под­твер­жда­ет эту дату².

К момен­ту пер­вых пуб­ли­ка­ций име­лось уже доста­точ­но дан­ных для того, чтобы отне­сти этот ком­плекс к пери­о­ду позд­не­го элли­низ­ма. Одна­ко он был все же дати­ро­ван вто­рой поло­ви­ной I — нача­лом II вв. н. э.³, и эта дата до сих пор фигу­ри­ру­ет в ака­де­ми­че­ской лите­ра­ту­ре⁴. Это застав­ля­ет заду­мать­ся о при­чи­нах, по кото­рым пси­хо­ло­ги­че­ски труд­но согла­сить­ся с более ран­ней дати­ров­кой Ногай­чин­ско­го кур­га­на. Види­мо, это свя­за­но с тем, какое место этот ком­плекс зани­ма­ет в общей кон­цеп­ции сар­мат­ской куль­ту­ры, сло­жив­шей­ся в 80—90-е гг. XX в. под вли­я­ни­ем идей М. И. Ростов­це­ва.

Суть его исто­ри­че­ской моде­ли состо­ит в том, что в сте­пи Север­но­го При­чер­но­мо­рья с Восто­ка пери­о­дич­но про­дви­га­лись новые груп­пы кочев­ни­ков иран­ско­го про­ис­хож­де­ния. Это про­дви­же­ние мар­ки­ру­ют опре­де­лен­ные кате­го­рии пред­ме­тов мате­ри­аль­ной куль­ту­ры, с.330 обна­ру­жен­ные в погре­бе­ни­ях эли­ты (сереб­ря­ные фала­ры, поли­хром­ные фибу­лы-бро­ши, пред­ме­ты зве­ри­но­го сти­ля)⁵.

Эту исто­ри­че­скую модель в 1940—1950-е годы сме­ни­ла кон­цеп­ция Рау — Гра­ко­ва — Смир­но­ва, соглас­но кото­рой роди­ной сар­ма­тов были сте­пи Повол­жья — При­ура­лья⁶. Обра­бот­ка накоп­лен­но­го к тому вре­ме­ни мас­со­во­го архео­ло­ги­че­ско­го мате­ри­а­ла и его исполь­зо­ва­ние в исто­ри­че­ских рекон­струк­ци­ях поро­ди­ли пред­став­ле­ние об «этно­гра­фи­че­ском ком­плек­се» сар­мат­ской куль­ту­ры⁷. Обна­ру­же­ние какой-либо из его состав­ля­ю­щих (напри­мер, южная ори­ен­ти­ров­ка, диа­го­наль­ный обряд погре­бе­ния, под­бой­но-ката­комб­ные моги­лы, круг­ло­дон­ная кера­ми­ка и пр.) на дру­гой терри­то­рии рас­це­ни­ва­лось как при­знак «сар­ма­ти­за­ции» это­го реги­о­на, т. е. физи­че­ско­го при­сут­ст­вия здесь «носи­те­лей» архео­ло­ги­че­ской куль­ту­ры Повол­жья — При­ура­лья. Ана­ло­гич­ный метод при­ме­нял и М. И. Ростов­цев. В дан­ном слу­чае в каче­стве «этно­опре­де­ля­ю­щих» нами исполь­зо­ва­лись при­зна­ки мас­со­вой куль­ту­ры, а не элит­ных ком­плек­сов.

Откры­тие в 1979 г. цар­ских погре­бе­ний в Север­ном Афга­ни­стане (Тил­ля-тепе), где было най­де­но мно­же­ство золотых укра­ше­ний с поли­хром­ны­ми встав­ка­ми и изо­бра­же­ни­я­ми живот­ных, при­ве­ло к воз­рож­де­нию основ­ных поло­же­ний исто­ри­че­ской моде­ли М. И. Ростов­це­ва. Появи­лись работы, посвя­щен­ные пред­ме­там «сар­мат­ско­го зве­ри­но­го сти­ля» и интер­пре­та­ции ком­плек­сов, в кото­рых они были най­де­ны⁸. Наи­бо­лее после­до­ва­тель­но новая кон­цеп­ция изло­же­на в кни­ге Б. А. Рае­ва по рим­ским импор­там в погре­бе­ни­ях Ниж­не­го Дона⁹.

Соглас­но его точ­ке зре­ния, погре­баль­ные ком­плек­сы сар­мат­ской эли­ты появ­ля­ют­ся на Ниж­нем Дону вне­зап­но, не ранее середи­ны I в. н. э.¹⁰ Ана­ло­гич­ные погре­бе­ния в Повол­жье он отнес, без подроб­но­го ана­ли­за, к несколь­ко более ран­не­му вре­ме­ни, а ком­плек­сы с терри­то­рии Укра­и­ны и Мол­да­вии — к несколь­ко более позд­не­му¹¹. По мне­нию Б. А. Рае­ва, содер­жи­мое всех этих могил гомо­ген­но. В них похо­ро­не­ны с.331 пред­ста­ви­те­ли зна­ти одно­го коче­во­го пле­ме­ни, кото­рое жило в нача­ле н. э. в сте­пях к восто­ку от Вол­ги, а затем про­дви­ну­лось сна­ча­ла в сте­пи к севе­ру от Кав­ка­за, а затем на Ниж­ний Дон. В I в. н. э. таким пле­ме­нем мог­ли быть толь­ко ала­ны, при­быв­шие в Север­ное При­чер­но­мо­рье из глу­бин Азии. Появ­ле­ние бога­тых могил на Ниж­нем Дону в середине I в. н. э. сов­па­да­ет со сведе­ни­я­ми антич­ных авто­ров об ала­нах в при­чер­но­мор­ских сте­пях, наи­бо­лее ран­ние из кото­рых отно­сят­ся к третьей чет­вер­ти I в. н. э.¹² В преды­ду­щий пери­од ни на Ниж­нем Дону, ни в каком-либо дру­гом рай­оне, свя­зан­ном с сар­ма­та­ми, без­услов­но, не было ана­ло­гич­ных памят­ни­ков¹³. Имен­но с появ­ле­ни­ем ала­нов в сте­пях Восточ­ной Евро­пы рас­про­стра­ня­ют­ся рим­ские и про­вин­ци­аль­но-рим­ские импор­ты. Посколь­ку на Бос­по­ре и в дру­гих пон­тий­ских горо­дах, кото­рые игра­ли роль посред­ни­ков в тор­гов­ле с вар­ва­ра­ми, не най­де­но доро­гой сереб­ря­ной и брон­зо­вой посуды, зна­чит име­ли место пря­мые кон­так­ты сар­ма­тов с рим­ля­на­ми, а это мог­ло про­изой­ти толь­ко после середи­ны I в. н. э., когда Рим­ская импе­рия начи­на­ет про­во­дить актив­ную поли­ти­ку в севе­ро­при­чер­но­мор­ском реги­оне. С дру­ги­ми коче­вы­ми пле­ме­на­ми (аор­са­ми) у Рима были дру­же­ст­вен­ные отно­ше­ния, поэто­му не име­ло смыс­ла дарить им доро­гие подар­ки, ала­ны же все­гда рас­смат­ри­ва­лись как вра­ги импе­рии, что тре­бо­ва­ло под­ку­па их вождей¹⁴.

Эта исто­ри­че­ская схе­ма была под­дер­жа­на и раз­ви­та мно­ги­ми иссле­до­ва­те­ля­ми, выдви­га­лись допол­ни­тель­ные аргу­мен­ты в под­твер­жде­ние свя­зи всех элит­ных погре­бе­ний Север­но­го При­чер­но­мо­рья с ала­на­ми¹⁵. В част­но­сти, А. С. Скрип­кин выска­зал утвер­жде­ние, что в I в. н. э. в сте­пях Восточ­ной Евро­пы впер­вые появ­ля­ют­ся жен­ские захо­ро­не­ния высо­ко­го соци­аль­но­го ста­ту­са, ана­ло­гич­ные обна­ру­жен­ным в нек­ро­по­ле Тил­ля-тепе¹⁶, а это может озна­чать «воз­рож­де­ние гине­ко­кра­ти­че­ских черт, кото­ры­ми антич­ные авто­ры наде­ля­ли сав­ро­мат­ское и мас­са­гет­ское обще­ство»¹⁷.

с.332 Сле­дуя изло­жен­ной исто­ри­че­ской моде­ли, Ногай­чин­ский кур­ган дол­жен быть отне­сен к кон­цу I — нача­лу II в. н. э. Ком­плекс обна­ру­жен юго-запад­нее Ниж­не­го Дона, зна­чит, дати­ру­ет­ся несколь­ко поз­же дон­ских памят­ни­ков. Это бога­тое жен­ское погре­бе­ние, здесь най­де­ны пред­ме­ты зве­ри­но­го сти­ля, сле­до­ва­тель­но, он алан­ский.

Важ­ным поло­жи­тель­ным резуль­та­том этих работ явля­ет­ся кон­ста­та­ция вне­зап­но­го появ­ле­ния сход­ных по соста­ву погре­баль­но­го инвен­та­ря ком­плек­сов эли­ты на доволь­но обшир­ной терри­то­рии, а так­же выде­ле­ние груп­пы общих для них при­зна­ков, а имен­но нали­чие посуды рим­ско­го и про­вин­ци­аль­но-рим­ско­го про­из­вод­ства и импор­тов восточ­но­го про­ис­хож­де­ния. В то же вре­мя, соот­не­се­ние всех этих памят­ни­ков с одним опре­де­лен­ным этно­сом (ала­ны) — лишь один из воз­мож­ных вари­ан­тов интер­пре­та­ции дан­ной выбор­ки элит­ных погре­бе­ний, сла­бо обес­пе­чен­ный дока­за­тель­ной базой. Это оче­вид­но, если обра­тить­ся к содер­жа­нию поня­тия «этнос» и выра­же­нию «этни­че­ско­го» в мате­ри­аль­ной куль­ту­ре.

1. Этнос, груп­по­вая иден­тич­ность и мате­ри­аль­ная куль­ту­ра

Этнос — одна из форм само­иден­ти­фи­ка­ции групп людей, при­чем дале­ко не един­ст­вен­ная. В гре­че­ском язы­ке, со вре­мен Ари­сто­те­ля τὰ ἐθνῆ, изна­чаль­но при­ме­ня­е­мое к объ­еди­нен­ной по како­му-либо при­зна­ку груп­пе людей или живот­ных, в одном из зна­че­ний ста­ло употреб­лять­ся по отно­ше­нию к неэл­ли­нам и слу­жить, таким обра­зом, для опре­де­ле­ния групп людей, отли­чаю­щих­ся от «сво­их». В латин­ском язы­ке сло­во «na­tio» так­же обо­зна­ча­ло «дру­гой» народ, в отли­чие от «po­pu­lus», наро­да Рима¹⁸. Боль­шая часть ран­них эндо­эт­но­ни­мов (само­на­зва­ний) групп людей пере­во­дит­ся как «люди» или «насто­я­щие люди»¹⁹, что слу­жит для отгра­ни­че­ния этой груп­пы от дру­гих чело­ве­че­ских сооб­ществ. Исполь­зу­е­мый же в совре­мен­ной ака­де­ми­че­ской лите­ра­ту­ре тер­мин «этнос» явля­ет­ся срав­ни­тель­но позд­ним смыс­ло­вым кон­струк­том, отча­сти навя­зы­вае­мым исто­ри­че­ской реаль­но­сти и создан­ным с целью клас­си­фи­ка­ции групп людей, при­знаю­щих общ­ность сво­его про­ис­хож­де­ния и обла­даю­щих ком­плек­сом сход­ных черт в куль­ту­ре²⁰. Этнос в совре­мен­ном пони­ма­нии дан­но­го тер­ми­на — это «вооб­ра­жае­мое сооб­ще­ство»²¹, про­дукт инду­ст­ри­аль­но­го обще­ства, с.333 поро­див­ше­го такие инсти­ту­ты, как пере­пись насе­ле­ния, кар­та и музей²², целью кото­рых, в конеч­ном сче­те, явля­ет­ся эко­но­ми­че­ская (сбор нало­гов и пр.) и поли­ти­че­ская выго­да для государ­ства.

По моти­ву фор­ми­ро­ва­ния груп­по­вых иден­тич­но­стей мож­но выде­лить био­ло­ги­че­ские (ген­дер­ные, расо­вые), соци­аль­ные (род­ст­вен­ные, поло­воз­раст­ные, рели­ги­оз­но-миро­воз­зрен­че­ские, линг­ви­сти­че­ские, этни­че­ские, сослов­но-касто­вые, про­из­вод­ст­вен­ные и др.), гео­гра­фи­че­ские (терри­то­ри­аль­ные, ланд­шафт­ные). В любом из пере­чис­лен­ных вари­ан­тов име­ет место само­иден­ти­фи­ка­ция груп­пы людей, преж­де все­го на осно­ве кон­ста­та­ции ее несход­ства с дру­ги­ми груп­па­ми. Эти груп­по­вые иден­тич­но­сти, по дли­тель­но­сти их функ­ци­о­ни­ро­ва­ния, могут быть посто­ян­ны­ми (т. е. дей­ст­ву­ю­щи­ми в тече­ние всей жиз­ни вхо­дя­ще­го в них инди­вида, как, напри­мер, ген­дер­ная груп­па или груп­па сверст­ни­ков), вре­мен­ны­ми (объ­еди­не­ние на пери­од бое­вых дей­ст­вий про­тив обще­го вра­га, на вре­мя празд­ни­ка и пр.), и ситу­а­тив­ны­ми/слу­чай­ны­ми. При этом иден­тич­ность может быть реа­ли­зо­ван­ной (осо­зна­вае­мой), а может быть и потен­ци­аль­ной, когда при­зна­ки, объ­еди­ня­ю­щие груп­пу людей, еще не осо­зна­ны ее потен­ци­аль­ны­ми чле­на­ми, но при опре­де­лен­ных усло­ви­ях это един­ство может обре­сти смысл и пре­вра­тить­ся в реаль­ность. Такое явле­ние может про­яв­лять­ся, напри­мер, при клас­си­фи­ка­ции групп людей иссле­дую­щим их посто­рон­ним наблюда­те­лем. Поведе­ние отдель­но­го чело­ве­ка, как субъ­ек­та, при­над­ле­жа­ще­го одно­вре­мен­но к раз­ным груп­пам (этни­че­ской, соци­аль­ной, поли­ти­че­ской, рели­ги­оз­ной и пр.), — ситу­а­тив­но и в каж­дом кон­крет­ном слу­чае опре­де­ля­ет­ся в гар­мо­нии с при­ня­ты­ми в дан­ном обще­стве эти­че­ски­ми нор­ма­ми и лич­ной выго­дой.

Кон­крет­ное объ­еди­не­ние людей, вне зави­си­мо­сти от того, осо­зна­ют они свое един­ство или нет, может быть отра­же­но в виде общих эле­мен­тов в мате­ри­аль­ной куль­ту­ре. Мате­ри­аль­ная куль­ту­ра в этно­гра­фи­че­ской лите­ра­ту­ре пони­ма­ет­ся как сово­куп­ность всех создан­ных чело­ве­че­ским трудом мате­ри­аль­ных пред­ме­тов кон­крет­но­го обще­ства в их функ­цио­наль­ной вза­и­мо­свя­зи и рас­смат­ри­ва­ет­ся как меха­низм адап­та­ции соци­у­ма к усло­ви­ям при­род­ной и соци­аль­ной среды его суще­ст­во­ва­ния²³. Мате­ри­аль­ная куль­ту­ра обществ про­шло­го пред­став­ле­на в архео­ло­ги­че­ских остат­ках фраг­мен­тар­но, в силу частич­ной ее утра­ты и/или эво­лю­ции, как в физи­че­ском, так и в мета­фи­зи­че­ском смыс­ле²⁴. Поэто­му соот­не­се­ние мате­ри­аль­ных остат­ков куль­тур про­шло­го с опре­де­лен­ным типом чело­ве­че­ских сооб­ществ вызы­ва­ет слож­но­сти. В мень­шей сте­пе­ни это каса­ет­ся хозяй­ст­вен­но-куль­тур­ных типов, кото­рые тес­но свя­за­ны с ланд­шаф­том и дру­ги­ми с.334 есте­ствен­ны­ми усло­ви­я­ми про­жи­ва­ния люд­ских кол­лек­ти­вов (кли­мат, нали­чие полез­ных иско­пае­мых и др.). В боль­шей сте­пе­ни про­бле­ма­тич­на этни­че­ская атри­бу­ция кон­крет­ных архео­ло­ги­че­ских реа­лий, посколь­ку суть этни­че­ских раз­ли­чий нахо­дит­ся в сфе­ре мен­таль­но­го, а не мате­ри­аль­но­го. Извест­ны слу­чаи, напри­мер, на Кав­ка­зе, когда чело­ве­че­ские сооб­ще­ства, обла­даю­щие оди­на­ко­вой мате­ри­аль­ной куль­ту­рой, сход­ным фено­ти­пом, про­жи­ваю­щие на одной терри­то­рии, счи­та­ют себя раз­ны­ми этно­са­ми (язы­ко­вые раз­ли­чия, при отсут­ст­вии соб­ст­вен­ной пись­мен­но­сти, не остав­ля­ют мате­ри­аль­ных остат­ков и не могут в силу это­го при­ни­мать­ся в рас­чет при срав­не­нии архео­ло­ги­че­ских памят­ни­ков).

На опре­де­лен­ных ста­ди­ях раз­ви­тия обще­ства раз­лич­ные иден­тич­но­сти при­об­ре­та­ют осо­бое зна­че­ние. Если в пер­во­быт­ной общине клю­че­вую роль игра­ли поло­воз­раст­ные и терри­то­ри­аль­ные раз­ли­чия, то в иерар­хи­че­ских обще­ствах пост­пер­во­быт­ной и пред­го­судар­ст­вен­ной ста­дий боль­шое зна­че­ние при­об­ре­та­ют сослов­но-клас­со­вые и рели­ги­оз­но-миро­воз­зрен­че­ские груп­пы. При этом оче­вид­но, что чем выше уро­вень слож­но­сти обще­ства, тем боль­ше в его куль­ту­ре про­яв­ля­ет­ся раз­но­об­раз­ных груп­по­вых иден­тич­но­стей, свя­зан­ных с идео­ло­ги­че­ской сфе­рой (поли­ти­че­ски­ми, пра­во­вы­ми, нрав­ст­вен­ны­ми, эсте­ти­че­ски­ми, рели­ги­оз­ны­ми, фило­соф­ски­ми иде­я­ми).

В архео­ло­ги­зи­ро­ван­ных остат­ках мате­ри­аль­ной куль­ту­ры могут про­явить­ся любые фор­мы само­иден­ти­фи­ка­ции: все вме­сте и каж­дая в отдель­но­сти. Про­бле­ма состо­ит в том, что все они, как пра­ви­ло, пред­став­ле­ны в неразде­лен­ном виде. Слож­но про­ве­сти одно­знач­ные соот­вет­ст­вия меж­ду раз­лич­ны­ми мате­ри­аль­ны­ми про­яв­ле­ни­я­ми куль­ту­ры и кон­крет­ны­ми фор­ма­ми иден­тич­но­стей. Более того, дале­ко не все­гда мож­но опре­де­лить, име­ем ли мы дело с реа­ли­зо­ван­ной (осо­знан­ной) иден­тич­но­стью, или же с потен­ци­аль­ной (неосо­знан­ной), явля­ю­щей­ся пло­дом работы иссле­до­ва­те­ля. Раз­ли­чия меж­ду мате­ри­аль­ны­ми про­яв­ле­ни­я­ми куль­ту­ры вызва­ли в свое вре­мя к жиз­ни поня­тие «архео­ло­ги­че­ской куль­ту­ры», в осно­ве кото­ро­го лежит отли­чие кон­крет­но­го набо­ра мате­ри­аль­ных остат­ков от дру­гих подоб­ных набо­ров. Как и в отно­ше­нии с дру­ги­ми фор­ма­ми иден­тич­но­сти, эта свое­об­раз­ная архео­ло­ги­че­ская «куль­тур­ная иден­тич­ность» опре­де­ля­ет­ся, в первую оче­редь, сво­ей несхо­же­стью с дру­ги­ми куль­ту­ра­ми. Она про­яв­ля­ет­ся, в целом, в фор­ме орга­ни­за­ции и исполь­зо­ва­ния про­стран­ства в целях рас­се­ле­ния и про­жи­ва­ния, вклю­чая спе­ци­фи­че­ские кате­го­рии и фор­мы пред­ме­тов, а так­же мате­ри­аль­ную реа­ли­за­цию тафо­ло­ги­че­ских пред­став­ле­ний. Спе­ци­фи­ка кон­крет­ной куль­ту­ры обыч­но опре­де­ля­ет­ся иссле­до­ва­те­ля­ми через ее наи­бо­лее яркую, вырван­ную из кон­тек­ста чер­ту, что часто про­яв­ля­ет­ся в назва­нии (куль­ту­ра коло­ко­ло­вид­ных куб­ков, ката­комб­ная куль­ту­ра, куль­ту­ра полей погре­баль­ных урн и т. д.). В этом, види­мо, выра­жа­ет­ся стрем­ле­ние к опре­де­лен­но­сти, ясно­сти исто­ри­че­ской моде­ли, постро­е­нию жест­ких гра­ниц и схем, без кото­рых труд­но себе пред­ста­вить пози­тив­ное позна­ние мира. Это, ско­рее все­го, и явля­ет­ся при­чи­ной того, что раз­ные куль­ту­ры были выде­ле­ны в свое вре­мя на осно­ва­нии раз­лич­ных с.335 прин­ци­пов и пред­став­ля­ют собой явле­ния раз­но­го поряд­ка, что вызва­ло²⁵ и про­дол­жа­ет вызы­вать дис­кус­сии мето­ди­че­ско­го пла­на. Оче­вид­но, что раз­ные виды архео­ло­ги­че­ских памят­ни­ков в раз­лич­ной сте­пе­ни инфор­ма­тив­ны в отно­ше­нии раз­лич­ных форм груп­по­вых иден­тич­но­стей. Соци­аль­ные фор­мы иден­тич­но­сти, к кото­рым отно­сит­ся и этни­че­ская, наи­луч­шим обра­зом отра­же­ны в погре­баль­ном обряде. Рас­смот­рим, какие фор­мы иден­тич­но­стей мож­но выявить на осно­ве ана­ли­за элит­ных погре­бе­ний, и пра­во­мер­но ли это делать.

2. Элит­ные погре­бе­ния и этни­че­ская иден­тич­ность

Погре­бе­ния эли­ты пред­став­ля­ют собой спе­ци­фи­че­ский вид архео­ло­ги­че­ских источ­ни­ков. Под эли­той обыч­но пони­ма­ют­ся инди­виды и груп­пы, зани­маю­щие веду­щее поло­же­ние в раз­лич­ных сфе­рах чело­ве­че­ской дея­тель­но­сти (поли­ти­че­ской, идео­ло­ги­че­ской, хозяй­ст­вен­ной, куль­тур­ной и т. п.)²⁶. Эли­та раз­но­го про­ис­хож­де­ния игра­ла наи­бо­лее актив­ную роль в поли­ти­че­ской жиз­ни обще­ства, вне зави­си­мо­сти от кон­крет­но­го обще­ст­вен­но­го устрой­ства. Пред­ста­ви­те­ли зна­ти, вое­на­чаль­ни­ки, «биг­ме­ны», вожди и цари пле­мен заклю­ча­ли и рас­тор­га­ли воен­ные сою­зы, в их функ­ции вхо­ди­ло полу­че­ние и пере­рас­пре­де­ле­ние при­ба­воч­но­го про­дук­та, кон­троль над внеш­ним обме­ном и тор­гов­лей, ремес­лен­ным про­из­вод­ст­вом и зна­чи­мы­ми для хозяй­ства тех­но­ло­ги­я­ми. Они явля­лись оли­це­тво­ре­ни­ем сво­его наро­да во внут­рен­ней и внеш­ней поли­ти­ке²⁷.

При­над­леж­ность к соци­аль­ной эли­те явля­ет­ся, с одной сто­ро­ны, фак­то­ром, объ­еди­ня­ю­щим при­чис­ля­е­мых к ней людей вне зави­си­мо­сти от их расо­вой, этни­че­ской, язы­ко­вой, рели­ги­оз­ной и пр. при­над­леж­но­сти, а, с дру­гой сто­ро­ны, про­ти­во­по­став­ля­ю­щим их соци­аль­ным груп­пам более низ­ко­го ран­га, кото­рые при дру­гих обсто­я­тель­ствах мог­ли рас­смат­ри­вать­ся с эли­той как еди­ное целое. Обще­ст­вен­но-поли­ти­че­ский харак­тер похо­рон пред­ста­ви­те­ля эли­ты поз­во­ля­ет пред­по­ла­гать, что эта иден­тич­ность отно­си­лась к раз­ряду «реа­ли­зо­ван­ных», т. е. осо­зна­вае­мых как сами­ми пред­ста­ви­те­ля­ми этой груп­пы, так и дру­ги­ми сло­я­ми обще­ства. В ходе похо­рон про­ис­хо­ди­ла демон­стра­ция высо­ко­го соци­аль­но­го поло­же­ния не столь­ко покой­но­го, сколь­ко его кла­на и бли­жай­ших род­ст­вен­ни­ков, а так­же пози­ции все­го соци­у­ма по отно­ше­нию к сосед­ним и даже весь­ма отда­лен­ным обще­ст­вен­ным обра­зо­ва­ни­ям. Похо­ро­ны знат­но­го чело­ве­ка были и сво­его рода про­па­ган­дист­ской акци­ей его наслед­ни­ка. Когда некий князь хоро­нил умер­ше­го пред­ше­ст­вен­ни­ка, бога­ты­ми погре­баль­ны­ми с.336 при­но­ше­ни­я­ми, пиром и разда­чей даров он уза­ко­ни­вал в гла­зах окру­жаю­щих свои пре­тен­зии на власть²⁸.

Сум­ми­руя раз­лич­ные вари­ан­ты архео­ло­ги­че­ско­го выде­ле­ния элит­ных ком­плек­сов²⁹ и бази­ру­ясь на основ­ных состав­ля­ю­щих погре­баль­но­го ком­плек­са³⁰, мож­но выде­лить сле­дую­щие чер­ты, кото­рые в раз­лич­ных соче­та­ни­ях слу­жат осно­ва­ни­ем для опре­де­ле­ния захо­ро­не­ния как «элит­но­го» на фоне осталь­ных погре­баль­ных памят­ни­ков той же архео­ло­ги­че­ской куль­ту­ры:

1) необыч­ное раз­ме­ще­ние, раз­мер и обу­строй­ство погре­баль­но­го соору­же­ния;

2) необыч­ные мани­пу­ля­ции с телом погре­бен­но­го (напри­мер, кре­ма­ция вме­сто обыч­ной ингу­ма­ции; рас­чле­не­ние тела и пр.);

3) необыч­ный посмерт­ный инвен­тарь: а) осо­бые кате­го­рии пред­ме­тов («инсиг­нии вла­сти»; пред­ме­ты из дра­го­цен­ных метал­лов; худо­же­ст­вен­ные пред­ме­ты; экс­тра­у­ти­ли­тар­ные вещи; импор­ты); б) боль­шое коли­че­ство вещей в погре­баль­ном ком­плек­се, в том чис­ле отно­ся­щих­ся к одной кате­го­рии.

4) необыч­ная допол­ни­тель­ная струк­ту­ра (памят­ник, алтарь и пр.).

Вопро­сы, свя­зан­ные с этни­че­ски­ми изме­не­ни­я­ми в обще­стве, мигра­ци­я­ми и заво­е­ва­ни­я­ми, невоз­мож­но решить исклю­чи­тель­но на мате­ри­а­ле бога­тых ком­плек­сов. В погре­бе­ни­ях эли­ты, как пра­ви­ло, про­яв­ля­ет­ся мно­го общих черт, осо­бен­но сре­ди сопут­ст­ву­ю­ще­го погре­баль­но­го инвен­та­ря³¹. Это свя­за­но, преж­де все­го, с пока­за­тель­ным харак­те­ром похо­рон пред­ста­ви­те­лей эли­ты. Вопрос же выяс­не­ния этни­че­ско­го содер­жа­ния памят­ни­ков мате­ри­аль­ной куль­ту­ры вооб­ще чрез­вы­чай­но сло­жен, и дол­жен решать­ся на базе всей сово­куп­но­сти источ­ни­ков. Поэто­му отне­се­ние к ала­нам всех бога­тых погре­бе­ний опре­де­лен­но­го хро­но­ло­ги­че­ско­го пери­о­да, даже если они появ­ля­ют­ся «вне­зап­но и одно­вре­мен­но», не име­ет смыс­ла. Это может быть обу­слов­ле­но дру­ги­ми при­чи­на­ми.

с.337 Вопрос о том, поче­му в куль­ту­ре появ­ля­ют­ся бога­тые погре­бе­ния, реша­ет­ся обыч­но в одной из двух плос­ко­стей: эко­но­ми­че­ской³² и соци­аль­ной³³. Е. В. Анто­но­ва и Д. С. Раев­ский под­чер­ки­ва­ют так­же роль идео­ло­ги­че­ско­го фак­то­ра в появ­ле­нии в обще­стве соци­аль­ной эли­ты³⁴. Одна­ко все эти вари­ан­ты интер­пре­та­ции опи­ра­ют­ся на дли­тель­ное эво­лю­ци­он­ное раз­ви­тие обще­ства и не учи­ты­ва­ют дина­мич­ную модель вне­зап­но­го появ­ле­ния и тако­го же вне­зап­но­го исчез­но­ве­ния погре­бе­ний с исполь­зо­ва­ни­ем риту­а­ла и погре­баль­ных даров необыч­ной пыш­но­сти.

Такой дина­ми­ке суще­ст­ву­ет несколь­ко вари­ан­тов объ­яс­не­ний. Неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли счи­та­ют, что появ­ле­ние в слож­но струк­ту­ри­ро­ван­ных обще­ствах с вер­хов­ной цен­траль­ной вла­стью погре­бе­ний, отли­чаю­щих­ся осо­бым богат­ст­вом, отра­жа­ет кри­зис­ную ситу­а­цию в обще­стве³⁵. С дру­гой сто­ро­ны, пыш­ные погре­бе­ния мог­ли появить­ся в резуль­та­те кон­цен­тра­ции поли­ти­че­ской вла­сти в руках одной груп­пи­ров­ки или отдель­ных лиц³⁶. Цен­тра­ли­за­ция вла­сти про­ис­хо­ди­ла осо­бен­но интен­сив­но в тех обще­ствах, где суще­ст­во­ва­ли кон­так­ты с куль­ту­ра­ми, более выдаю­щи­ми­ся в тех­ни­че­ском и орга­ни­за­ци­он­ном отно­ше­нии³⁷. Из таких «высо­ких» куль­тур исхо­ди­ли не толь­ко эко­но­ми­че­ские и соци­аль­ные импуль­сы, но пере­ни­ма­лись и новые воен­ные стра­те­гии, что мог­ло при­во­дить к оче­вид­ным рас­ши­ре­ни­ям цен­тров сосре­дото­че­ния вла­сти³⁸. Так­же изме­ня­ли куль­ту­ру выс­ше­го соци­аль­но­го слоя тор­гов­ля, пре­стиж­ный обмен и свя­зан­ные с ними внеш­не­по­ли­ти­че­ские кон­так­ты.

Кон­цен­тра­ция вла­сти, при­ви­ле­гий и богатств в одних руках была рис­ко­ван­ным пред­при­я­ти­ем и при­во­ди­ла к борь­бе за власть, что ска­зы­ва­лось на неста­биль­но­сти ситу­а­ции. Если не успе­ва­ли созда­вать­ся осо­бые инсти­ту­ты, ста­би­ли­зи­ру­ю­щие поло­же­ние, то кри­зис был неми­ну­ем. Таким обра­зом, упа­док элит был нераз­рыв­но свя­зан с их взле­том³⁹.

Осо­бое зна­че­ние в этом плане при­об­ре­та­ют вещи, поло­жен­ные с покой­ным в моги­лу, кото­рые мож­но разде­лить на «орди­нар­ные» (харак­тер­ные для «стан­дарт­но­го» погре­баль­но­го ком­плек­са дан­но­го нек­ро­по­ля или реги­о­на) и «экс­тра­ор­ди­нар­ные» (инсиг­нии, экс­тра­у­ти­ли­тар­ные пред­ме­ты, импор­ты).

с.338 Сов­па­де­ние кате­го­рий пред­ме­тов и эле­мен­тов погре­баль­но­го обряда, отме­чен­ное у несколь­ких элит­ных ком­плек­сов, ука­зы­ва­ет на опре­де­лен­ную общ­ность оста­вив­ше­го их насе­ле­ния. Напро­тив, несов­па­де­ния в каж­дом кон­крет­ном слу­чае нуж­но интер­пре­ти­ро­вать отдель­но, в зави­си­мо­сти от того, насколь­ко часто они повто­ря­ют­ся и в каких эле­мен­тах погре­баль­но­го ком­плек­са они про­яв­ля­ют­ся. Погре­бе­ния со спе­ци­фи­че­ски­ми инсиг­ни­я­ми, не встре­чаю­щи­ми­ся на дру­гих терри­то­ри­ях, могут мар­ки­ро­вать терри­то­рию опре­де­лен­ной родо­пле­мен­ной груп­пы или этни­че­ско­го обра­зо­ва­ния. Если же несов­па­де­ния каса­ют­ся погре­баль­но­го «стан­дар­та», то не исклю­че­но, что они вызва­ны раз­ли­чи­я­ми более обще­го поряд­ка, напри­мер, хозяй­ст­вен­но-куль­тур­ны­ми.

Что каса­ет­ся импорт­ных изде­лий, то в дан­ном слу­чае, оче­вид­но, важ­но не то, каки­ми путя­ми попа­ли те или иные изде­лия в куль­ту­ру насе­ле­ния (вари­ан­ты хоро­шо извест­ны — дипло­ма­ти­че­ский дар, пре­стиж­ный обмен, воен­ная добы­ча, тор­гов­ля), а сам факт их поме­ще­ния (отчуж­де­ния) в погре­баль­ный ком­плекс. Этот выбор харак­те­ри­зу­ет мен­таль­ность совер­шав­ше­го обряд насе­ле­ния и, сле­до­ва­тель­но, явля­ет­ся эле­мен­том его само­иден­ти­фи­ка­ции.

Воз­вра­ща­ясь к про­бле­ме Ногай­чин­ско­го кур­га­на, отме­тим, что это не един­ст­вен­ный позд­не­эл­ли­ни­сти­че­ский ком­плекс. К тому же хро­но­ло­ги­че­ско­му гори­зон­ту отно­сит­ся еще целый ряд неграб­ле­ных элит­ных, в том чис­ле жен­ских погре­баль­ных ком­плек­сов, обна­ру­жен­ных в сте­пях Подо­нья, При­ку­ба­нья и Ниж­не­го Повол­жья: Май­е­ров­ский-III 4-3Б (Завол­жье), Али­туб к. 20 «Кре­сто­вый», Али­туб к. 26 (Ниж­ний Дон), Пес­ча­ный к. 1 п. 10, Ворон­цов­ская к. 3 п. 1, Кали­нин­ская к. 1 п. 16, Малаи «Оваль­ный кур­ган» п. 15, Ново­ку­бан­ская к. 5 п. 5 (При­ку­ба­нье). Они дати­ру­ют­ся от вто­рой поло­ви­ны II в. до н. э. до рубе­жа эр. Эта груп­па неод­но­род­на. Есть чер­ты, кото­рые их объ­еди­ня­ют (оби­лие юве­лир­ных укра­ше­ний высо­ко­го клас­са, зер­ка­ла, дра­го­цен­ные сосуды для питья) и по кото­рым они отли­ча­ют­ся (фор­ма и кон­струк­ция погре­баль­ных соору­же­ний; нали­чие/отсут­ст­вие живот­ной пищи в моги­ле).

Локаль­ное обособ­ле­ние Ногай­чин­ско­го кур­га­на от дру­гих памят­ни­ков (побли­зо­сти не най­де­но ни одно­го погре­баль­но­го памят­ни­ка сар­мат­ско­го вре­ме­ни) не поз­во­ля­ет надеж­но соот­не­сти его с какой-то кон­крет­ной куль­ту­рой. В то же вре­мя, отдель­ные спе­ци­фи­че­ские при­зна­ки погре­баль­но­го обряда (сосре­дото­че­ние погре­баль­но­го инвен­та­ря спра­ва вдоль тела погре­бен­ной, руки в сереб­ря­ных чашах) и пред­ме­ты инвен­та­ря (чер­но­ло­ще­ный кув­шин, зооморф­ные под­вес­ки, грив­на, брошь, брас­ле­ты на ногах) ука­зы­ва­ют на бли­зость его архео­ло­ги­че­ской куль­ту­ре При­ку­ба­нья элли­ни­сти­че­ско­го пери­о­да. Отсут­ст­вие в ком­плек­се рим­ской импорт­ной посуды, столь харак­тер­ной для элит­ных погре­бе­ний Ниж­не­го Дона пер­вых веков н. э., рас­смот­рен­ных Б. А. Рае­вым (1986), явля­ет­ся допол­ни­тель­ным аргу­мен­том в поль­зу его дати­ров­ки пред­ше­ст­ву­ю­щим вре­ме­нем, око­ло середи­ны I в. до н. э.

Вне­зап­ное появ­ле­ние в архео­ло­ги­че­ских куль­ту­рах Ниж­не­го Повол­жья, Ниж­не­го Дона и При­ку­ба­нья I в. до н. э. осо­бо бога­тых погре­бе­ний мог­ло быть свя­за­но с акти­ви­за­ци­ей и цен­тра­ли­за­ци­ей с.339 обще­ст­вен­ной эли­ты под воздей­ст­ви­ем внеш­ней поли­ти­ки Пон­тий­ско­го царя Мит­ри­да­та VI Евпа­то­ра, кото­рый при­вле­че­ние на свою сто­ро­ну севе­ро­при­чер­но­мор­ских вар­ва­ров рас­смат­ри­вал как одно из самых дей­ст­вен­ных средств в борь­бе с Римом.

Mordvintse­va V. I. Gra­ves of the bar­ba­rian eli­tes of the North Pon­tic re­gion at the turn of the era and their cul­tu­ral iden­ti­ty

The rea­son for the pre­pa­ra­tion of this pa­per was the new in­for­ma­tion about da­ting of the No­gay­chik Bar­row. It inclu­des ar­ti­facts, which are par­ti­cu­lar­ly cha­rac­te­ris­tic for the La­te Hel­le­nis­tic pe­riod. All this sug­gests a da­te not la­ter than the 1^st cen­tu­ry BC. Howe­ver, it seems to be ve­ry hard for so­me scho­lars to ac­cept this da­te. The li­ke­ly rea­son for this is that this complex was on­ce clo­se­ly con­nec­ted with the in­terpre­ta­tion mo­del of the Sar­ma­tian ar­chaeo­lo­gi­cal cul­tu­re which was de­ve­lo­ped in the 1980s and 1990s. Ac­cor­ding to this point of view (Raev 1986), the eli­te bu­rial comple­xes ap­pea­red on the Lower Don sud­den­ly, and not ear­lier than the mid-first cen­tu­ry AD. In this view they should be as­so­cia­ted with the no­bi­li­ty of one no­ma­dic tri­be, the Alans. In ac­cor­dan­ce with this con­cept, the No­gay­chik Bar­row has to be da­ted to the la­te first — ear­ly se­cond cen­tu­ry AD.

Howe­ver, the No­gay­chik Bar­row does not ha­ve the fea­tu­res, which B. Raev poin­ted out as cha­rac­te­ris­tic for the eli­te bu­rials of the Don area in the la­te first and ear­ly se­cond cen­tu­ries AD. On the ot­her hand, it is not the on­ly eli­te bu­rial complex of the North Pon­tic re­gion, which da­tes to the La­te Hel­le­nis­tic pe­riod. Ma­ny rich bu­rials comple­xes found on the step­pes of the Lower Dnie­per, Lower Don, Ku­ban and Lower Vol­ga be­long to the sa­me chro­no­lo­gi­cal ho­ri­zon.

The ap­pea­ran­ce of par­ti­cu­lar­ly rich bu­rials in the ar­chaeo­lo­gi­cal cul­tu­res of the Lower Vol­ga, the Lower Don and the Ku­ban in the first cen­tu­ry BC could be con­nec­ted with the increa­sed ac­ti­vi­ty and centra­li­za­tion of so­cial eli­tes, partly un­der the influen­ce of the fo­reign po­li­cy of King Mith­ri­da­tes the VI Eupa­tor of Pon­tus, who tried to attract the Bar­ba­rians of the North Pon­tic re­gion al­lies in his fight against Ro­me.