Триумфатор, плебейский трибун и весталка Клавдия

с.291 В рим­ской тра­ди­ции сохра­нил­ся анек­дот о неко­ем вое­на­чаль­ни­ке, кото­ро­го спас­ла от непри­ят­ной ситу­а­ции во вре­мя три­ум­фа его не то дочь, не то сест­ра-вестал­ка Клав­дия. Вот как гово­рит об этом Цице­рон (Cael. 34):

Non­ne te, si nostrae ima­gi­nes vi­ri­les non com­mo­ve­bant, ne pro­ge­nies qui­dem mea, Q. il­la Clau­dia, aemu­lam do­mes­ti­cae lau­dis in glo­ria mu­lieb­ri es­se ad­mo­ne­bat, non vir­go il­la Ves­ta­lis Clau­dia, quae pat­rem comple­xa tri­um­phan­tem ab ini­mi­co tri­bu­no ple­bei de cur­ru det­ra­hi pas­sa non est?

«Если ничто для тебя обра­зы древ­них мужей, то отче­го ни пото­ми­ца моя, зна­ме­ни­тая Квин­та Клав­дия¹, не вызва­ла в тебе рев­но­сти и жела­ния при­умно­жить жен­скою доб­ро­де­те­лью сла­ву дома, ни та дева-вестал­ка Клав­дия, что, обняв роди­те­ля, не поз­во­ли­ла отцо­ву недру­гу — пле­бей­ско­му три­бу­ну — совлечь его с три­ум­фаль­ной колес­ни­цы?» (пер. Н. В. Бра­гин­ской с неболь­ши­ми изме­не­ни­я­ми).

с.292 В том же духе выдер­жан и рас­сказ Вале­рия Мак­си­ма (V. 4. 6):

Mag­na sunt haec vi­ri­lis pie­ta­tis ope­ra, sed nes­cio an his om­ni­bus va­len­tius et ani­mo­sius Clau­diae Ves­ta­lis vir­gi­nis fac­tum. quae, cum pat­rem suum tri­um­phan­tem e cur­ru vio­len­ta tri­bu­ni ma­nu ani­mad­ver­tis­set, mi­ra ce­le­ri­ta­te ut­ris­que se in­ter­po­nen­do amplis­si­mam po­tes­ta­tem ini­mi­ci­tiis ac­cen­sam de­pu­lit. igi­tur al­te­rum tri­um­phum pa­ter in Ca­pi­to­lium, al­te­rum fi­lia in aedem Ves­tae du­xit, nec dis­cer­ni po­tuit ut­ri plus lau­dis tri­bue­re­tur, cui vic­to­ria an cui pie­tas co­mes ade­rat.

«Вели­ки про­яв­ле­ния бла­го­че­стия муж­чин, но не знаю, пре­взо­шёл ли из них кто сме­ло­стью и силой [духа] деву-вестал­ку Клав­дию. Когда её отец справ­лял три­умф, она увиде­ла, что [пле­бей­ский] три­бун сво­и­ми рука­ми без­жа­лост­но [стас­ки­ва­ет] его с колес­ни­цы, и с уди­ви­тель­ной быст­ро­той очу­ти­лась меж­ду обо­и­ми и про­ти­во­ста­ла разъ­ярён­но­му недру­гу, [обле­чён­но­му] огром­ной вла­стью. Таким, обра­зом, её отец при­шёл с три­ум­фом на Капи­то­лий, а дочь — в храм Весты, и нель­зя ска­зать, кто стя­жал бо́льшую похва­лу — он сво­ей победой или она сво­им бла­го­че­сти­ем» (пер. А. В. Коро­лен­ко­ва).

И, нако­нец, Све­то­ний (Tib. 2. 4):

Etiam vir­go Ves­ta­lis frat­rem ini­us­su po­pu­li tri­um­phan­tem as­cen­so si­mul cur­ru us­que in Ca­pi­to­lium pro­se­cu­ta est, ne ve­ta­re aut in­ter­ce­de­re fas cui­quam tri­bu­no­rum es­set.

«А одна вестал­ка, когда её брат справ­лял три­умф про­тив воли наро­да, взо­шла к нему на колес­ни­цу и сопро­вож­да­ла его до само­го Капи­то­лия, чтобы никто из три­бу­нов не мог вме­шать­ся или нало­жить запрет» (пер. М. Л. Гас­па­ро­ва).

У иссле­до­ва­те­лей не вызы­ва­ет сомне­ний, что речь идёт об Аппии Клав­дии Пуль­х­ре — кон­су­ле 143 г., цен­зо­ре 136 г., тесте и сорат­ни­ке Тибе­рия Сем­п­ро­ния Грак­ха². Ука­зы­ва­ет­ся на то, что в год сво­его кон­су­ла­та Аппий Клав­дий спро­во­ци­ро­вал ради соб­ст­вен­ной сла­вы вой­ну с аль­пий­ским пле­ме­нем салас­си­ев, с трудом победил их, но сенат не дал ему пра­ва на три­умф, тот отпразд­но­вал с.293 его на Аль­бан­ской горе³, а безы­мян­ный пле­бей­ский три­бун захо­тел поста­вить на место зарвав­ше­го­ся кон­су­ла. Р. Бау­ман впи­сы­ва­ет про­ис­шед­шее в кон­текст эпо­хи: «Этот инци­дент во мно­гих отно­ше­ни­ях стал вызо­вом тра­ди­ции. Клав­дий про­игно­ри­ро­вал мне­ние сена­та, как посту­пит десять лет спу­стя Тибе­рий Гракх. Клав­дия све­ла на нет три­бун­ское вето; Тибе­рий сде­ла­ет то же самое, когда лишит долж­но­сти сво­его кол­ле­гу М. Окта­вия. Про­ве­ряя, како­вы пре­де­лы три­бун­ско­го вето, Клав­дия дей­ст­во­ва­ла в духе вея­ний того вре­ме­ни». Р. Уил­дфанг ста­вит посту­пок Клав­дии в один ряд с посвя­ще­ни­ем вестал­кой Лици­ни­ей в 123 г. алта­ря, ложа и молель­ни в хра­ме Доб­рой Боги­ни на Авен­тине (Cic. Dom. 36) — и то, и дру­гое «мож­но рас­смат­ри­вать как попыт­ку про­де­мон­стри­ро­вать и уве­ли­чить власть веста­лок — власть, кото­рая в их гла­зах не нуж­да­лась в санк­ции со сто­ро­ны наро­да и была выше его вла­сти». Речь, как пола­га­ет иссле­до­ва­тель, шла в целом о более актив­ном уча­стии веста­лок в обще­ст­вен­ной жиз­ни⁴.

Подоб­ные рас­суж­де­ния выглядят очень соблаз­ни­тель­но, одна­ко сто­и­ло бы задать­ся вопро­сом: а об Аппии ли Клав­дии — кон­су­ле 143 г. — идёт речь? Преж­де все­го сле­ду­ет ука­зать на то обсто­я­тель­ство, что ни в одном из источ­ни­ков не уточ­ня­ет­ся, какой Клав­дий име­ет­ся в виду. Более того, нигде не ска­за­но даже, что он был кон­су­лом, хотя это и вполне веро­ят­но. Так или ина­че, мол­ча­ние источ­ни­ков побуж­да­ет к сугу­бой осто­рож­но­сти — как мини­мум к тому, чтобы ука­зать на все эти недо­молв­ки антич­ных авто­ров и сугу­бо гипо­те­ти­че­ский харак­тер отож­дест­вле­ния это­го Клав­дия с кон­су­лом 143 г., чего, увы, не дела­ет­ся. Но есть серь­ёз­ные осно­ва­ния не про­сто усо­мнить­ся, а с уве­рен­но­стью утвер­ждать, что тесть Тибе­рия Грак­ха не явля­ет­ся геро­ем это­го сюже­та. У Вале­рия Мак­си­ма, как мы виде­ли, совер­шен­но недву­смыс­лен­но ска­за­но, что Клав­дий, празд­нуя три­умф, напра­вил­ся на Капи­то­лий, тогда как кон­сул 143 г. справ­лял его на Аль­бан­ской горе — стран­ным обра­зом эта суще­ст­вен­ная деталь ускольз­ну­ла от вни­ма­ния учё­ных. Может, Вале­рий Мак­сим, автор, отнюдь не склон­ный к точ­но­сти, что-то напу­тал или про­сто не знал, где празд­но­вал­ся три­умф? Да и Све­то­ний сооб­ща­ет о празд­но­ва­нии три­ум­фа вопре­ки воле наро­да (ini­us­su po­pu­li tri­um­phan­tem), что с уче­том име­ни его доче­ри, каза­лось бы, поз­во­ля­ет отож­дествлять его с тестем Тибе­рия Грак­ха, кото­рый празд­но­вал три­умф на Аль­бан­ской горе. Одна­ко есть одно важ­ное обсто­я­тель­ство, не учи­ты­вае­мое иссле­до­ва­те­ля­ми: власть с.294 пле­бей­ско­го три­бу­на рас­про­стра­ня­лась лишь на милю от поме­рия (Liv. III. 20. 7), тогда как Аль­бан­ская гора нахо­дит­ся от него на зна­чи­тель­но боль­шем рас­сто­я­нии, а пото­му Аппий Клав­дий вряд ли мог опа­сать­ся каких-либо насиль­ст­вен­ных дей­ст­вий с его сто­ро­ны. Кро­ме того, Све­то­ний пишет о недо­воль­стве наро­да, а не сена­та, кото­рый, соб­ст­вен­но, и даро­вал три­умф, т. е. речи не идет о том, что под­ра­зу­ме­ва­ет­ся его празд­но­ва­ние на Аль­бан­ской горе.

О каком же Клав­дии в таком слу­чае идёт речь? Дума­ет­ся, поис­ки кон­крет­но­го исто­ри­че­ско­го лица здесь бес­пер­спек­тив­ны. Обра­ща­ет на себя вни­ма­ние, что во всех трёх про­ци­ти­ро­ван­ных источ­ни­ках не ука­за­ны ни имя три­ум­фа­то­ра (мы зна­ем о его no­men лишь пото­му, что оно ука­за­но в отно­ше­нии доче­ри), ни его долж­ность, ни имя враж­деб­но­го ему пле­бей­ско­го три­бу­на. Подоб­ная некон­крет­ность едва ли слу­чай­на — весь­ма веро­ят­но, что и сами рим­ские авто­ры не зна­ли это­го⁵. Глав­ное здесь не име­на, а роли: отец-пол­ко­во­дец, дочь-вестал­ка и злоб­ный раз­нуздан­ный три­бун, от кото­ро­го она защи­ща­ет роди­те­ля. Кро­ме того, труд­но пред­ста­вить себе, чтобы во вре­мя три­ум­фаль­ной про­цес­сии три­бун риск­нул столь гру­бо оскор­бить её винов­ни­ка, являв­ше­го­ся, поми­мо про­че­го, оли­це­тво­ре­ни­ем само­го Юпи­те­ра⁶.

По всей види­мо­сти, перед нами псев­до­и­сто­ри­че­ский анек­дот, имев­ший, надо думать, вполне кон­крет­ные поли­ти­че­ские цели, при­чём анек­дот, не очень-то при­жив­ший­ся в антич­ной тра­ди­ции — о нём повест­ву­ют все­го лишь три источ­ни­ка (из дошед­ших до нас). Если бы эта исто­рия име­ла хро­но­ло­ги­че­скую при­вяз­ку, то вряд ли она не нашла бы отра­же­ния в пери­о­хах Ливия — эпи­то­ма­тор любит упо­ми­нать подоб­ные сюже­ты, будь то поеди­нок Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на с одним из защит­ни­ков Интер­ка­тии или само­убий­ство вои­на на моги­ле уби­то­го им во вре­мя граж­дан­ской вой­ны бра­та в 87 г. (per. 48, 79)⁷. Но в чём же смысл это­го сюже­та?

Р. Бау­ман ука­зы­ва­ет на «кон­сти­ту­ци­он­ный» аспект эпи­зо­да, дока­за­тель­ст­вом кото­ро­го явля­ют­ся сло­ва Све­то­ния — вестал­ка сопро­вож­да­ет сво­его бра­та⁸ (пра­виль­нее, конеч­но, отца), чтобы вме­ша­тель­ство три­бу­на ока­за­лось с.295 свя­тотат­ст­вом (ne fas es­set). Нали­цо столк­но­ве­ние двух пра­во­вых док­трин, хотя антич­ные авто­ры боль­ше упи­ра­ют на почте­ние доче­ри к отцу. Р. Уил­дфанг понял пози­цию Бау­ма­на таким обра­зом, что тот видит в поступ­ке Клав­дии стрем­ле­ние огра­ни­чить три­бун­скую власть, и счи­та­ет, что речь шла о транс­фор­ма­ции sancti­tas веста­лок в более вну­ши­тель­ную и эффек­тив­ную силу, что не нала­га­ло огра­ни­че­ний на пол­но­мо­чия три­бу­нов; заме­тим, одна­ко, что у Бау­ма­на о таком огра­ни­че­нии речи не идёт⁹.

Тем не менее не при­хо­дит­ся сомне­вать­ся, что имен­но три­бун высту­па­ет в этой исто­рии отри­ца­тель­ным геро­ем. Посе­му весь­ма веро­ят­но, что рас­смат­ри­вае­мая леген­да появи­лась в послед­ней тре­ти II в., когда три­бун­ская власть ока­за­лась серь­ёз­ным про­ти­во­ве­сом авто­ри­те­ту сена­та. Поче­му в каче­стве «ору­жия воз­мездия» ока­за­лась выбра­на имен­но вестал­ка, мож­но лишь стро­ить более или менее прав­до­по­доб­ные гипо­те­зы. Воз­мож­ны раз­ные вари­ан­ты — слу­чай­ный выбор авто­ра (впро­чем, это наи­ме­нее веро­ят­но); вестал­ка как вопло­ще­ние древ­них тра­ди­ций; кро­ме того, здесь дей­ст­ви­тель­но мог най­ти своё отра­же­ние рост обще­ст­вен­ной актив­но­сти и зна­че­ния жен­щин — как упо­мя­ну­тый эпи­зод с Лици­ни­ей, так и уча­стие мат­рон в борь­бе за воз­вра­ще­ние изгнан­но­го ста­ра­ни­я­ми грак­хан­цев Попи­лия Лена­та (po­pil­lia­nae), при­чём одна из них, мать кон­су­ла 102 г. Лута­ция Кату­ла, ста­ла пер­вой жен­щи­ной, удо­сто­ив­шей­ся lau­da­tio fu­neb­ris¹⁰. Но это ско­рее побоч­ный эффект — куда важ­нее, по-види­мо­му, была демон­стра­ция того, что ста­рые тра­ди­ции и цен­но­сти силь­нее поку­шаю­щих­ся на них сму­тья­нов. Auc­to­ri­tas пол­ко­во­д­ца сохра­не­на, дева про­де­мон­стри­ро­ва­ла свою pie­tas, а раз­нуздан­ный три­бун посрам­лён. Хотя, конеч­но, не исклю­че­ны и дру­гие трак­тов­ки это­го зага­доч­но­го сюже­та; глав­ное для нас — при­влечь вни­ма­ние иссле­до­ва­те­лей к само­му это­му эпи­зо­ду, кото­рый, дума­ет­ся, сле­ду­ет рас­смат­ри­вать не как имев­шее место собы­тие, а как лите­ра­тур­ный сюжет, отра­зив­ший опре­де­лён­ные тен­ден­ции сво­ей эпо­хи.