Падение Рима не состоится

с.107 Жан Дюр­лиа толь­ко что опуб­ли­ко­вал, с одоб­ре­ния Немец­ко­го¹ исто­ри­че­ско­го инсти­ту­та в Пари­же, одну из самых «ико­но­бор­че­ских» книг по исто­рии ран­не­го сред­не­ве­ко­вья из чис­ла вышед­ших в свет за послед­ние годы, в обла­сти, одна­ко, не сле­дую­щей тра­ди­ци­ям¹. Вот как, если корот­ко, стро­ит­ся его аргу­мен­та­ция. Гер­ман­ские втор­же­ния не повли­я­ли на нало­го­вые струк­ту­ры Рим­ской импе­рии. Начи­ная, самое позд­нее, с эпо­хи Дио­кле­ти­а­на эти струк­ту­ры были силь­но децен­тра­ли­зо­ва­ны бла­го­да­ря посред­ни­че­ству pos­ses­so­res или арен­да­то­ров нало­га, ответ­ст­вен­ных за взи­ма­ние нало­гов со сво­их соб­ст­вен­ных pos­ses­sio­nes; в дей­ст­ви­тель­но­сти любая ссыл­ка на pos­ses­sio­nes или на fun­di, дати­ру­е­мая вре­ме­на­ми Позд­ней импе­рии, обо­зна­ча­ет этот тип нало­го­вых окру­гов. Эта прак­ти­ка сохра­ня­ет­ся во франк­ской Гал­лии и дру­гих рома­но-гер­ман­ских королев­ствах; vil­lae были не земле­вла­де­ни­я­ми, а нало­го­вы­ми еди­ни­ца­ми; что же каса­ет­ся коло­нов, то они были не дер­жа­те­ля­ми, а кре­стья­на­ми-соб­ст­вен­ни­ка­ми, посред­ст­вом еди­ниц vil­lae пла­тив­ших свои нало­ги государ­ству. Каро­линг­ские поли­пти­хи были не чем иным, как пере­ч­ня­ми нало­гов, дей­ст­ви­тель­ных для этих еди­ниц; таким обра­зом, до сво­его паде­ния каро­линг­ское государ­ство фак­ти­че­ски сохра­ня­ло все нало­го­вые струк­ту­ры так назы­вае­мой «Позд­ней импе­рии». Коро­че гово­ря, круп­ная соб­ст­вен­ность, земель­ная поли­ти­ка ран­не­го сред­не­ве­ко­вья и поли­ти­че­ские систе­мы этой эпо­хи, харак­тер­ные сво­ей сла­бо­стью — всё это долж­но исчез­нуть из созда­вае­мо­го нами обра­за про­шло­го. Рим­ская импе­рия, всё ещё живая, долж­на занять их место, по край­ней мере, до 888 года.

с.108 Такая про­грам­ма напо­ми­на­ет сме­лую попыт­ку Гая Буа, наста­и­вав­ше­го на рас­про­стра­не­нии соци­аль­но-эко­но­ми­че­ских усло­вий антич­но­сти до тысяч­но­го года, хотя цель Буа силь­но отли­ча­лась как по суще­ству, так и по фор­ме². Одна­ко Буа оста­ёт­ся в оди­но­че­стве; напро­тив, Дюр­лиа уже убедил неко­то­рых кол­лег, зани­маю­щих­ся сход­ны­ми иссле­до­ва­ни­я­ми или гото­вых под­дер­жать его взгляды, таких как Эли­за­бет Манью-Нор­ти, Мар­тин Хайн­цель­ман и Карл-Фер­ди­нанд Вер­нер. Кро­ме того, он сам осно­вы­ва­ет­ся на моде­ли важ­ных «реви­зи­о­нист­ских» иссле­до­ва­ний, касаю­щих­ся позд­не­го Рима, в част­но­сти, Валь­те­ра Гоф­фар­та и Жана Гас­ку, моде­ли, кото­рую он в опре­де­лён­ной сте­пе­ни про­сто рас­про­стра­ня­ет на ран­не­сред­не­ве­ко­вый Запад. Соот­вет­ст­вен­но, невоз­мож­но кри­ти­ко­вать его работу, зло­употреб­ляя тем обра­ще­ни­ем, кото­ро­му под­вер­гал­ся Буа (зло­употреб­ле­ние, кото­рое, в свою оче­редь, широ­ко исполь­зо­вал Буа: все­сто­рон­нее обсуж­де­ние ста­ло образ­цом того, как не сле­ду­ет про­во­дить исто­ри­че­скую дис­кус­сию). Впро­чем, кни­га Дюр­лиа содер­жа­тель­на и заслу­жи­ва­ет содер­жа­тель­ных воз­ра­же­ний³. С дру­гой сто­ро­ны, она не так осно­ва­тель­но постро­е­на, как была бы долж­на, и это вызы­ва­ет сожа­ле­ние. Этой рабо­те при­су­ща тен­ден­ция выда­вать обоб­щаю­щие суж­де­ния, осно­ван­ные на несколь­ких ссыл­ках, даже когда речь идёт о момен­тах, диа­мет­раль­но про­ти­во­сто­я­щих пред­ше­ст­ву­ю­щим мне­ни­ям; про­ти­во­ре­ча­щие аргу­мен­ты ред­ко при­ни­ма­ют­ся во вни­ма­ние. Это не кажет­ся мне адек­ват­ным спо­со­бом пред­став­ле­ния аргу­мен­тов, кото­рые, если их при­нять, раз­ру­шат весь тот образ, кото­рый боль­шин­ство исто­ри­ков созда­ют себе о ран­нем сред­не­ве­ко­вье. Это рез­ко кон­тра­сти­ру­ет с осто­рож­ным изло­же­ни­ем Гоф­фар­та в его рабо­те «Bar­ba­rians and Ro­mans», наце­лен­ным на пре­одо­ле­ние клас­си­че­ских взглядов на гер­ман­ские уста­нов­ле­ния; конеч­но, кни­га Гоф­фар­та убеди­ла не всех, но его взгляды были недав­но раз­ви­ты в несколь­ких весь­ма энер­гич­ных дис­кус­си­ях о гер­ма­но-роман­ских королев­ствах⁴. Дюр­лиа же с.109 часто доволь­ст­ву­ет­ся кон­ста­та­ци­ей и не пыта­ет­ся убедить. Тем не менее, его кни­га — не что иное, как вызов; если он прав, то мы оши­ба­ем­ся. Посколь­ку меня он не убедил, моя зада­ча — попы­тать­ся его опро­верг­нуть. С само­го нача­ла чита­тель дол­жен пони­мать, что тако­ва цель дан­ной рецен­зии. Наде­юсь, что она будет достиг­ну­та и в то же вре­мя инте­рес к про­бле­ме будет удо­вле­тво­рён.

Сна­ча­ла я рас­смот­рю кон­цеп­цию Дюр­лиа о Позд­ней импе­рии — где он более непри­нуж­дён, — а затем неко­то­рые из затруд­не­ний, воз­ни­каю­щих из его после­рим­ской и каро­линг­ской тео­рий. Я более подроб­но оста­нов­люсь на рим­ском, чем на после­рим­ском пери­о­де, посколь­ку, с одной сто­ро­ны, основ­ные аргу­мен­ты Дюр­лиа ведут своё про­ис­хож­де­ние имен­но оттуда, а с дру­гой, я наде­юсь, что дру­гие рецен­зен­ты сосре­дото­чат­ся на каро­линг­ском пери­о­де. Они мог­ли бы себе пред­ста­вить, что вслед­ст­вие боль­ше­го опы­та Дюр­лиа в обла­сти Позд­ней импе­рии его аргу­мен­ты вполне обос­но­ва­ны, что, как мы пони­ма­ем, отнюдь не так. В заклю­че­ние я выска­жу несколь­ко крат­ких заме­ча­ний о след­ст­ви­ях его тео­рий для ран­не­го сред­не­ве­ко­вья в целом, то есть о том аспек­те кни­ги, кото­рый во мно­гих отно­ше­ни­ях оста­ёт­ся наи­бо­лее про­бле­ма­тич­ным из всех.

По сво­е­му обра­зо­ва­нию Жан Дюр­лиа явля­ет­ся спе­ци­а­ли­стом по позд­ней Рим­ской и ран­ней Визан­тий­ской импе­рии. В его акти­ве — дис­сер­та­ция 3-го цик­ла по визан­тий­ской Афри­ке и, сре­ди дру­гих работ, боль­шая кни­га о снаб­же­нии горо­дов Сре­ди­зем­но­мо­рья в III—VIII вв., вышед­шая почти одно­вре­мен­но с обсуж­дае­мой кни­гой. Посколь­ку я соби­ра­юсь осно­ва­тель­но кри­ти­ко­вать послед­нюю, мне пред­став­ля­ет­ся чест­ным заявить, что его кни­га о горо­дах кажет­ся мне совер­шен­но заме­ча­тель­ной. Про­чи­тав её, я мно­гое узнал и при­нял почти все её аргу­мен­ты — за исклю­че­ни­ем отрыв­ков, близ­ко свя­зан­ных с его «Fi­nan­ces Pub­li­ques»⁵. Он без труда убеж­да­ет нас в том, что как свои пять паль­цев зна­ет пугаю­щее сво­ей слож­но­стью нало­го­об­ло­же­ние Позд­ней импе­рии. Тем луч­ше, посколь­ку это исклю­ча­ет необ­хо­ди­мость раз­бо­ра всех его аргу­мен­тов по дан­но­му вопро­су; я огра­ни­чусь лишь их крат­ким изло­же­ни­ем и сосре­дото­чусь на тех, кото­рые наи­бо­лее важ­ны для его ви́дения ран­не­го сред­не­ве­ко­вья.

с.110 Дюр­лиа наме­рен изме­нить наше пред­став­ле­ние о земель­ном нало­ге Позд­ней импе­рии, кото­рый был, конеч­но, тяжё­лым, но ста­биль­ным и состав­лял мень­ше, чем счи­та­лось до сих пор, а имен­но 20 % дохо­да (p. 16—19; 296—299; в этой свя­зи любо­пыт­но, что он не кри­ти­ку­ет, как и не ссы­ла­ет­ся на клас­си­че­ские рас­чё­ты А. Х. М. Джон­са, несколь­ко более высо­ко­го уров­ня). Этот налог взи­мал­ся глав­ным обра­зом с земель­ных еди­ниц, iuga; подуш­ный налог был отдель­ным, но отно­си­тель­но низ­ким. Что более важ­но, муни­ци­паль­ные совет­ни­ки или cu­ria­les не огра­ни­чи­ва­лись его взыс­ка­ни­ем, но в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни осу­ществля­ли и его регу­ли­ро­ва­ние. Рас­хо­ды самих горо­дов, на долю кото­рых при­хо­ди­лась треть импер­ских дохо­дов, регу­ли­ро­ва­лись кури­а­ла­ми (cu­ria­les) без како­го-либо вме­ша­тель­ства со сто­ро­ны цен­траль­ной вла­сти (p. 38—45). Таким обра­зом, более зна­чи­тель­ная часть импер­ских дохо­дов была заре­зер­ви­ро­ва­на для армии (p. 46—49)⁶. Дру­гая кни­га Дюр­лиа во мно­гом осно­вы­ва­ет­ся на этой кар­тине государ­ст­вен­ных финан­сов на мест­ном уровне. Кури­а­лы вызы­ва­ли лишь состра­да­ние, когда укло­ня­лись от сво­их государ­ст­вен­ных обя­зан­но­стей; лег­че понять, поче­му люди доби­ва­лись муни­ци­паль­ной долж­но­сти (напри­мер, p. 75—77), посколь­ку ока­зы­ва­ет­ся выгод­ным делом опре­де­лять нало­го­об­ло­же­ние. Дей­ст­ви­тель­но, этот осно­во­по­ла­гаю­щий момент чрез­вы­чай­но убеди­те­лен. Боль­ше сомне­ний Дюр­лиа вызы­ва­ет тогда, когда ведёт речь о церк­ви (p. 52—63): по его мне­нию, она счи­та­лась про­сто отрас­лью государ­ст­вен­ной адми­ни­ст­ра­ции, без малей­шей авто­но­мии от импе­ра­то­ра. Мне кажет­ся, это слиш­ком сме­лый вывод, натя­ну­тый из бес­спор­ных фак­тов, а имен­но, что над цер­ко­вью доми­ни­ро­ва­ла импер­ская поли­ти­ка и что епи­ско­пы обла­да­ли опре­де­лён­ны­ми пол­но­мо­чи­я­ми и опре­де­лён­ны­ми свет­ски­ми пра­ва­ми поли­ти­че­ско­го харак­те­ра. Но этот эле­мент его тео­рии не может быть исклю­чён: от него зави­сит весь каро­линг­ский раздел его кни­ги.

Одна­ко под­лин­ная про­бле­ма воз­ни­ка­ет с тео­ри­я­ми Дюр­лиа о том, как соби­ра­лись нало­ги. Авто­ра бес­по­ко­ит тот факт, что неко­то­рые зако­ны IV и V веков склон­ны при­зна­вать pos­ses­so­res ответ­ст­вен­ны­ми за взи­ма­ние нало­гов одно­вре­мен­но с кури­а­ла­ми и дру­ги­ми аген­та­ми. Тра­ди­ци­он­ная кон­цеп­ция рас­смат­ри­ва­ет pos­ses­so­res как земле­вла­дель­цев, пла­тя­щих свои нало­ги (вклю­чая, по край­ней мере, при­мер­но с 370 года, нало­ги сво­их co­lo­ni, то есть сво­их дер­жа­те­лей) кури­а­лам. Но поче­му тогда зако­ны упо­ми­на­ют две груп­пы, ответ­ст­вен­ные за один и тот же налог? Дюр­лиа счи­та­ет pos­ses­so­res нало­го­вы­ми арен­да­то­ра­ми, мест­ны­ми сбор­щи­ка­ми, но не пла­тель­щи­ка­ми нало­гов (p. 65—74). Он видит импе­рию разде­лён­ной меж­ду земле­вла­дель­ца­ми, кото­рые име­ют под­чи­нён­ную соб­ст­вен­ность, и pos­ses­so­res или арен­да­то­ра­ми, кото­рые име­ют вер­хов­ную соб­ст­вен­ность. Соб­ст­вен­ность, в неко­то­ром смыс­ле, нахо­дит­ся на двух уров­нях: пря­мая соб­ст­вен­ность, экс­плуа­та­ция, и нало­го­вые пра­ва. Идея инте­рес­на и с.111 име­ет неко­то­рое сход­ство, напри­мер, с про­ни­ей (pro­noia, πρό­νοια) в сред­не­ве­ко­вой Визан­тии или с араб­ской икта (iqtâ). Она, конеч­но, может объ­яс­нить, поче­му Co­dex Theo­do­sia­nus до такой сте­пе­ни обя­зы­ва­ет pos­ses­so­res. По край­ней мере, мыс­ли­мо, что рим­ляне Позд­ней импе­рии сме­ша­ли свои пред­став­ле­ния в обла­сти земле­вла­де­ния с теми, кото­рые отно­сят­ся к нало­го­вым обя­за­тель­ствам⁷. В кон­це кон­цов, клас­си­че­ская исто­рио­гра­фия не учит ниче­му дру­го­му. В част­но­сти, неслож­но пред­ста­вить, что рим­ский зако­но­да­тель IV века мог при­нять земель­ные тер­ми­ны, такие как pos­ses­sio и pos­ses­sor, для исполь­зо­ва­ния в тех­ни­че­ском, нало­го­вом смыс­ле. Но Дюр­лиа скло­нен рас­суж­дать как исто­рик пра­ва: если нало­го­вые зако­ны под­ра­зу­ме­ва­ют, что pos­ses­sio и pos­ses­sor име­ют нало­го­вое зна­че­ние, то иной смысл невоз­мо­жен. То же самое отно­сит­ся к сло­ву fun­dus: «тех­ни­че­ский тер­мин для обо­зна­че­ния нало­го­вой базы… кото­рый не может иметь дру­го­го смыс­ла» (p. 68). То же самое с тер­ми­ном co­lo­nus (p. 85—93): отры­вок из Co­dex Theo­do­sia­nus (5. 19. I.), упо­ми­наю­щий, что co­lo­ni могут вла­деть сво­и­ми соб­ст­вен­ны­ми pe­cu­lium et prop­ria, дока­зы­ва­ет, что «колон, таким обра­зом, явля­ет­ся соб­ст­вен­ни­ком» (p. 85 n): не неко­то­рые co­lo­ni, но все. Эти отрыв­ки доми­ни­ру­ют над всей кни­гой и долж­ны быть все­сто­ронне рас­смот­ре­ны. Они, на мой взгляд, под­ни­ма­ют гораздо боль­ше про­блем, чем реша­ют.

Возь­мём fun­dus. Это сло­во обще­употре­би­тель­но на про­тя­же­нии всей антич­но­сти. Оно озна­ча­ет «дно, осно­ва­ние» — вазы, горы, а так­же в спе­ци­аль­ном смыс­ле «зем­ля» или «терри­то­рия». В I веке Колу­мел­ла, напри­мер, посто­ян­но исполь­зу­ет его в спе­ци­фи­че­ски аграр­ном смыс­ле. Даже Иси­дор Севиль­ский, осно­вы­ва­ясь, конеч­но, на источ­ни­ках более ран­них, но совре­мен­ных изу­чае­мо­му Дюр­лиа пери­о­ду, в гла­ве, посвя­щён­ной сель­ско­му хозяй­ству, пишет fun­dus dic­tus quod eo fun­da­tur vel sta­bi­li­sa­tur pat­ri­mo­nium^[1]. В обще­при­ня­том язы­ке это было про­сто сло­во, озна­чаю­щее «зем­ля», и, несмот­ря на вполне кон­крет­ные наме­ре­ния зако­но­да­те­лей, послед­ние в то вре­мя были не более спо­соб­ны, чем в наше, заста­вить людей исполь­зо­вать сло­во в том смыс­ле, в каком они хоте­ли, осо­бен­но если этот смысл был новым.

Одна­ко, соглас­но Дюр­лиа, при­мер­но после 300 года во всех типах источ­ни­ков fun­dus озна­ча­ет толь­ко нало­го­вую еди­ни­цу; более того, так было уже при Ран­ней импе­рии (p. 68, n. 24), что уди­ви­ло бы Колу­мел­лу⁸. В с.112 част­но­сти, все извест­ные нам упо­ми­на­ния fun­di в доку­мен­тах Позд­ней импе­рии при­ла­га­ют­ся к нало­го­вой базе, а не к соб­ст­вен­но­сти. Дюр­лиа обос­но­вы­ва­ет свою точ­ку зре­ния, при­бе­гая к аграр­ной логи­ке: равенн­ские папи­ру­сы VI века дают крайне низ­кие цены на fun­di, кото­рые, если бы речь шла о земель­ных вла­де­ни­ях, дела­ли бы осно­вы «круп­ных вла­де­ний» сме­хотвор­но малень­ки­ми (p. 153, 166, 302—303). Луч­ше рас­смат­ри­вать их как куп­лю-про­да­жу нало­го­вых прав, имев­ших мень­шую сто­и­мость. Более того, про­да­жи и даре­ния регу­ляр­но свиде­тель­ст­ву­ют о разде­ле­нии fun­di на un­ciae (две­на­дца­тые части), что не име­ло бы смыс­ла, если бы fun­dus являл­ся земель­ным вла­де­ни­ем, посколь­ку оно тре­бу­ет «опре­де­лён­ной струк­ту­ры, чтобы быть при­год­ным для экс­плуа­та­ции» (p. 72 n.)⁹. Этот аргу­мент раз­ви­ва­ет­ся далее, когда Дюр­лиа обсуж­да­ет меро­винг­скую и каро­линг­скую vil­la, кото­рая так­же станет ещё одной нало­го­вой базой (p. 153—158, 193, 253—254). К ана­ло­гич­ным выво­дам при­хо­дит Манью-Нор­ти¹⁰. По их сло­вам, целые доме­ны не мог­ли быть разде­ле­ны и про­да­ны с непри­нуж­дён­но­стью, под­ра­зу­ме­вае­мой нашей доку­мен­та­ци­ей VI—VII вв. Как раз­ре­зать селе­ние на доли (p. 154—155), или разде­лить на две части вла­де­ние, кото­рое, чтобы функ­ци­о­ни­ро­вать, тре­бу­ет нераздель­ной струк­ту­ры (Манью-Нор­ти)? В конеч­ном счё­те, как это воз­мож­но, чтобы люди поку­па­ли и про­да­ва­ли соб­ст­вен­ность в fun­dus (или, поз­же, в vil­la), если этот послед­ний явля­ет­ся аграр­ной еди­ни­цей? Про­да­ёт­ся доля в соб­ст­вен­но­сти, а не вхо­дя­щее в соб­ст­вен­ность иму­ще­ство, не явля­ю­ще­е­ся её частью (p. 66). Опять же, луч­ше видеть в fun­di и vil­lae нало­го­вые еди­ни­цы; они могут быть разде­ле­ны на сколь­ко угод­но частей и в этом слу­чае соб­ст­вен­ность в fun­dus про­сто рас­по­ла­га­ет­ся внут­ри нало­го­вой терри­то­рии кого-то дру­го­го.

На мой взгляд, эти аргу­мен­ты ука­зы­ва­ют на глу­бо­кое непо­ни­ма­ние того, как в то вре­мя экс­плу­а­ти­ро­ва­лась зем­ля; впро­чем, они совер­шен­но не соот­вет­ст­ву­ют доку­мен­там. Пого­во­рим сна­ча­ла о послед­нем. Оче­вид­но, что если с.113 fun­dus или vil­lae — а заме­ча­ние каса­ет­ся pos­ses­sio и, сле­до­ва­тель­но, в том же кон­тек­сте любо­го аграр­но­го тер­ми­на — долж­ны иметь нало­го­вое зна­че­ние, то бо́льшая часть доку­мен­тов каса­ет­ся толь­ко нало­гов (нало­го­вых прав), а не земель­ных участ­ков. В даль­ней­шем соб­ст­вен­ность на зем­лю стран­ным обра­зом исче­за­ет из доку­мен­та­ции (я вер­нусь к это­му вопро­су), но в этом слу­чае, как отме­ча­ет Дюр­лиа, то же самое отно­сит­ся к орга­ни­за­ции сбо­ра нало­гов, как её опи­сы­ва­ют тра­ди­ци­он­ные тео­рии о нало­го­вой систе­ме Позд­ней импе­рии. Для того, чтобы этот аргу­мент был дей­ст­ви­те­лен, нуж­но, чтобы в наших источ­ни­ках не было ника­ких ссы­лок на fun­di как на непо­сред­ст­вен­но экс­плу­а­ти­ру­е­мую соб­ст­вен­ность. Я не думаю, что такое утвер­жде­ние явля­ет­ся вер­ным.

Для луч­ше­го ана­ли­за возь­мём несколь­ко при­ме­ров из ита­лий­ских папи­ру­сов¹¹. P. Ital. 8 (564 года) опи­сы­ва­ет наслед­ство неко­е­го Кол­лик­та, пред­на­зна­чен­ное для про­да­жи и рас­пре­де­ле­ния меж­ду наслед­ни­ка­ми. В нём подроб­но опи­сы­ва­ет­ся его дви­жи­мое иму­ще­ство, а так­же дви­жи­мое иму­ще­ство его воль­ноот­пу­щен­ни­ка Гуде­ри­та; потом он пере­хо­дит к город­ской недви­жи­мо­сти, а затем, без пере­ры­ва, к частям fun­di (с ca­sa и ca­sa­le), рас­по­ло­жен­ным на терри­то­ри­ях Равен­ны и Боло­ньи. Как опре­де­лить, что эти соб­ст­вен­но­сти отно­сят­ся к двум раз­ным типам: под­чи­нён­ной и вер­хов­ной? Меж­ду фор­му­ля­ра­ми нет ника­кой раз­ни­цы: про­сто про­ис­хо­дит пере­ход от одно­го к дру­го­му. На самом деле, здесь нет ниче­го необыч­но­го. Гра­моты часто пере­хо­дят без раз­ры­вов в пере­чис­ле­нии fun­di к дру­гим соб­ст­вен­но­стям (напри­мер, сад и вино­град­ник в P. Ital. 17, нача­ло VII в.). Fun­di опи­сы­ва­ют­ся в тек­сте посред­ст­вом фор­му­ля­ров, иден­тич­ных фор­му­ля­рам iuge­ra зем­ли, без вся­ко­го сомне­ния, «под­чи­нён­ной» соб­ст­вен­но­сти, в дру­гом тек­сте (срав­ни­те P. Ital. 30, 31: ср. Dur­liat, p. 153—154, 166). В P. Ital. 44 (середи­на VII в.) цер­ковь Равен­ны сда­ёт в арен­ду часть город­ско­го дома, очень подроб­но опи­сы­вая его уго­дья вдоль mas­sa cum fun­dis. Одно­вре­мен­но ари­сто­крат-арен­да­тор обя­зы­ва­ет­ся вос­ста­но­вить дом и исполь­зо­вать уро­жай (веро­ят­но, вино­град­ни­ки) на mas­sa — кото­рую вряд ли мож­но рас­смат­ри­вать в каче­стве нало­го­вой базы. Суще­ст­ву­ет не так мно­го таких ита­лий­ских папи­ру­сов и не все они тре­бу­ют чёт­ко­го выбо­ра меж­ду дву­мя про­чте­ни­я­ми сло­ва fun­dus, но ни один из них не дол­жен с необ­хо­ди­мо­стью быть про­чи­тан так, как пред­ла­га­ет Дюр­лиа; даже P. Ital. 10—11 (489 года), содер­жа­щий пере­да­чу Одо­ак­ром fun­di на Сици­лии vir il­lustris Пие­рию, кото­рый опре­де­лён­но и одно­знач­но име­ет фис­каль­ный кон­текст (p. 168)¹², может допус­кать оба про­чте­ния. Уже может быть отме­че­но, что у муни­ци­паль­ных долж­ност­ных лиц Сира­куз, пожа­луй, не было необ­хо­ди­мо­сти с.114 объ­ез­жать вер­хом гра­ни­цы fun­di, опра­ши­вая in­qui­li­ni и ser­vi, если бы они реги­ст­ри­ро­ва­ли лишь изме­не­ние нало­го­во­го ста­ту­са.

Выво­ды, сде­лан­ные Дюр­лиа в аграр­ной обла­сти, поз­во­ля­ют нам слег­ка раз­вить эти заме­ча­ния. В чём заклю­ча­ет­ся fun­dus соглас­но тра­ди­ци­он­ной исто­рио­гра­фии? Конеч­но, не в «круп­ном вла­де­нии», это сло­во в клас­си­че­ской латы­ни слиш­ком рас­плыв­ча­то. Уль­пи­ан пишет: non enim mag­ni­tu­do lo­cum a fun­do se­pa­rat, sed nostra af­fec­tion^[2]; если мы жела­ем экс­плу­а­ти­ро­вать какую-либо зем­лю как некую отдель­ную еди­ни­цу, будь она мало­го или боль­шо­го раз­ме­ра, её мож­но назвать fun­dus¹³. Таб­ли­ца II века из Вей (Vel­le­ra)^[3] пере­чис­ля­ет сот­ни fun­di, кото­рые зача­стую вполне мог­ли быть малень­ки­ми, и даже — допу­сти­мое пред­по­ло­же­ние — раз­дроб­лен­ны­ми. В роман­ской сель­ской мест­но­сти с IX по XI вв., когда аграр­ные еди­ни­цы ещё назы­ва­лись fun­di, их вели­чи­на варьи­ро­ва­лась от несколь­ких полей до целой обла­сти. Они так­же мог­ли быть раз­дроб­ле­ны и часто разде­ле­ны; отре­зы fun­di мог­ли быть про­да­ны или пода­ре­ны в виде участ­ков, кото­рые регу­ляр­но ква­ли­фи­ци­ру­ют­ся как in или ex fun­do. Нет ника­кой раз­ни­цы меж­ду fun­dis ΙΙ века и fun­dis Колу­мел­лы или Пли­ния; что же каса­ет­ся их отра­же­ния в доку­мен­та­ции, они были и оста­ва­лись земель­ны­ми участ­ка­ми, наде­лён­ны­ми име­на­ми (fun­dus Cal­vi­sia­nus и др. — само по себе может счи­тать­ся стран­ным давать имя нало­го­вой базе). Они име­ли отно­си­тель­но мало обще­го со сре­дой оби­та­ния, в отли­чие от vil­lae или vi­ci. Это были про­сто еди­ни­цы соб­ст­вен­но­сти, кото­рые не обя­за­тель­но пред­у­смат­ри­ва­ли устой­чи­вую систе­му аграр­ной экс­плуа­та­ции. Насколь­ко нам извест­но, обшир­ные соб­ст­вен­но­сти в роман­ской сель­ской мест­но­сти в X и XI вв. обыч­но состо­я­ли из мно­гих fun­di, каж­дый из кото­рых мог иметь раз­лич­ные аграр­ные функ­ции¹⁴. Отно­си­тель­но всех этих момен­тов аргу­мен­та­ция Дюр­лиа вызы­ва­ет серь­ёз­ные вопро­сы, посколь­ку он утвер­жда­ет, что тот факт, что fun­di Позд­ней импе­рии име­ли толь­ко низ­кие цены, варьи­ру­ю­щи­е­ся и, как пра­ви­ло, дели­мые, даёт осно­ва­ние пола­гать, что было бы неце­ле­со­об­раз­но рас­смат­ри­вать их как эко­но­ми­че­ские еди­ни­цы. В дей­ст­ви­тель­но­сти вся земель­ная соб­ст­вен­ность в Ита­лии была в пери­од меж­ду пер­вым веком нашей эры и теку­щим момен­том настоль­ко силь­но раз­дроб­ле­на, что разде­ле­ние (в кон­це кон­цов, обыч­ное след­ст­вие с.115 зако­нов о насле­до­ва­нии, как рим­ских, так и гер­ман­ских) внес­ло бы лишь незна­чи­тель­ную раз­ни­цу.

Эта аргу­мен­та­ция может быть рас­про­стра­не­на на лан­го­бард­скую Ита­лию каро­линг­ской эпо­хи, кото­рая, как пра­ви­ло, име­ет более чёт­ко выра­жен­ные доме­ни­аль­ные струк­ту­ры, состо­я­щие из двух­част­ных вла­де­ний. Эти вла­де­ния (cur­tes) мог­ли быть разде­ле­ны с вели­чай­шей лёг­ко­стью, ино­гда на десят­ки наде­лов. (Так было в слу­чае с дерев­ня­ми; ред­кие дерев­ни не были разде­ле­ны меж­ду несколь­ки­ми соб­ст­вен­ни­ка­ми. То же самое было с дер­жа­ни­я­ми). Нако­нец, если двух­част­ное вла­де­ние было разде­ле­но, мож­но было бы счи­тать, что фак­ти­че­ски разде­лён­ным эле­мен­том была его про­дук­ция. Одна­ко круп­ные вла­де­ния так­же мог­ли быть физи­че­ски раз­дроб­ле­ны и каро­линг­ские доку­мен­ты по Ита­лии содер­жат мно­го­чис­лен­ные при­ме­ры арен­да­то­ров про­стых дер­жа­ний (ca­sae mas­sa­ri­ciae, или ман­сы), кото­рые обя­за­ны бар­щи­ной в виде рабо­те на остав­ших­ся неразде­лён­ны­ми участ­ках, часто рас­по­ло­жен­ных на рас­сто­я­нии несколь­ких кило­мет­ров¹⁵. Так­же и здесь воз­мож­ность обна­ру­жить очень сла­бо струк­ту­ри­ро­ван­ные двух­част­ные вла­де­ния про­ти­во­ре­чит выдви­ну­то­му Дюр­лиа и Манью-Нор­ти утвер­жде­нию, что vil­lae (будь то дерев­ни или цель­ные вла­де­ния) не мог­ли быть разде­ле­ны или про­да­ны без утра­ты их связ­но­сти. Более того, лег­ко пред­ста­вить ита­лий­ские при­ме­ры таких актов для любо­го сто­ле­тия сред­не­ве­ко­вья¹⁶. Суще­ст­ву­ет непре­рыв­ная пре­ем­ст­вен­ность в том, как опи­сы­ва­ет­ся зем­ля в цен­тре север­ной Ита­лии, начи­ная с лан­го­бард­ской эпо­хи до XIII века и далее. Это пло­хо согла­су­ет­ся с любой тео­ри­ей нало­го­вых баз, если мы пред­по­ла­га­ем, что эта послед­няя нико­гда не пре­ры­ва­лась. Всё про­ис­хо­дит так, как если бы, несмот­ря на про­яв­лен­ное Дюр­лиа и Манью-Нор­ти непри­я­тие клас­си­че­ской тео­рии поли­пти­хов, они вос­при­ня­ли один из наи­ме­нее надёж­ных эле­мен­тов, а имен­но, что доме­ни­аль­ная экс­плуа­та­ция долж­на быть орга­ни­зо­ва­на в соот­вет­ст­вии с жёст­ки­ми и неиз­мен­ны­ми струк­ту­ра­ми. В кон­це кон­цов, всё, чего тре­бу­ют соб­ст­вен­ни­ки доме­нов, это про­дук­ция их сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных работ­ни­ков. И она может быть полу­че­на посред­ст­вом мно­же­ства раз­лич­ных про­цес­сов, ино­гда в домене, даже в том же дер­жа­нии. Мож­но утвер­ждать, что посколь­ку эти выво­ды сде­ла­ны исклю­чи­тель­но на ита­лий­ских при­ме­рах, они пред­став­ля­ют собой неудо­вле­тво­ри­тель­ный ответ на кни­гу, чьи после­рим­ские кон­цеп­ции сосре­дото­че­ны на Fran­cia. Одна­ко Дюр­лиа счи­та­ет, что Ита­лия после 550 года соот­вет­ст­ву­ет его схе­ме (напри­мер, p. 153, 290). В любом слу­чае, если его аргу­мен­ты недей­ст­ви­тель­ны для Ита­лии так же, как и для Фран­ции, сле­ду­ет заклю­чить, что в том виде, как они пред­став­ле­ны в насто­я­щее вре­мя, они не име­ют ника­кой цен­но­сти. Преж­де все­го, при­ведён­ные мною при­ме­ры с.116 при­зва­ны пока­зать, что воз­ра­же­ния Дюр­лиа в аграр­ных вопро­сах не выдер­жи­ва­ют кри­ти­ки. В сво­ём изло­же­нии он опи­сы­ва­ет совер­шен­но непро­ти­во­ре­чи­вую сель­скую эко­но­ми­ку, если допу­стить, что он опи­сы­ва­ет земель­ную эко­но­ми­ку, а не нало­го­вые терри­то­рии.

Даже если Дюр­лиа прав отно­си­тель­но fun­di Позд­ней импе­рии, в рису­е­мой им кар­тине оста­ют­ся две дру­гие про­бле­мы. Во-пер­вых, буду­щее соб­ст­вен­но­сти. Co­lo­ni Дюр­лиа, по его мне­нию, не явля­ют­ся дер­жа­те­ля­ми; они явля­ют­ся соб­ст­вен­ни­ка­ми, обла­гае­мы­ми нало­гом. Он так же счи­та­ет, что сель­ское раб­ство было отно­си­тель­но огра­ни­че­но в Позд­ней импе­рии (p. 130: по это­му вопро­су, источ­ни­ку частых и оже­сто­чён­ных спо­ров, я с ним пол­но­стью согла­сен, по край­ней мере, в том, что каса­ет­ся рабо­вла­дель­че­ских хозяйств). Кто оста­вал­ся, чтобы возде­лы­вать соб­ст­вен­ность тех, кто не явля­лись кре­стья­на­ми? Круп­ная соб­ст­вен­ность не ста­но­вит­ся недо­ста­точ­но доку­мен­ти­ро­ван­ной: она исче­за­ет. Наши­ми источ­ни­ка­ми не была отме­че­на рево­лю­ция, свер­шив­ша­я­ся после вре­мён Колу­мел­лы и Пли­ния; неуже­ли никто не упо­мя­нул бы о ней в тече­ние при­мер­но 1300 лет? Эта схе­ма не при­ни­ма­ет в рас­чёт, напри­мер, Пал­ла­дия, чьё руко­вод­ство по агро­но­мии V века не име­ло бы ника­ко­го смыс­ла в рам­ках подоб­ной интер­пре­та­ции¹⁷. Я не вполне пони­маю, как мож­но избе­жать выво­да о том, что co­lo­ni мог­ли, по край­ней мере, ино­гда, а быть может, даже обыч­но, быть дер­жа­те­ля­ми (како­вы­ми они были так­же для Колу­мел­лы и Пли­ния). Но тогда пози­ция Дюр­лиа рушит­ся с дру­го­го кон­ца: если co­lo­ni мог­ли быть дер­жа­те­ля­ми, то, по край­ней мере, неко­то­рые do­mi­ni, pat­ro­ni и pos­ses­so­res Кодек­са Фео­до­сия долж­ны быть соб­ст­вен­ни­ка­ми зем­ли. Я не думаю, что столь доро­гая Дюр­лиа тео­рия нало­го­вой базы, по край­ней мере, в той все­объ­ем­лю­щей вер­сии, кото­рая пред­ло­же­на в рас­смат­ри­вае­мой кни­ге, спо­соб­на выдер­жать эти заме­ча­ния.

Вто­рая про­бле­ма заклю­ча­ет­ся в сле­дую­щем. Сло­во pos­ses­sio тогда, как и сего­дня, мог­ло озна­чать одно­вре­мен­но мно­же­ство вещей. Воз­мож­но, одним из таких зна­че­ний мог­ла быть терри­то­рия с фис­каль­ной состав­ля­ю­щей: я не исклю­чаю апри­о­ри такую воз­мож­ность. Но, если это так, при­хо­дит­ся с удив­ле­ни­ем кон­ста­ти­ро­вать, что рим­ское государ­ство Позд­ней импе­рии (или его пред­ше­ст­вен­ни­ки) выбра­ло для обо­зна­че­ния «нало­го­вых баз» отно­ся­щие к зем­ле клас­си­че­ские сло­ва, имев­ши­е­ся в нали­чии в эту эпо­ху. По край­ней мере, рим­ляне не долж­ны были иметь ясно­го пред­став­ле­ния о поня­ти­ях «под­чи­нён­ная соб­ст­вен­ность» и «вер­хов­ная соб­ст­вен­ность». Поче­му pos­ses­so­res не стре­ми­лись укре­пить своё гос­под­ство над этой послед­ней, обыч­но отзыв­ное, путём пре­об­ра­зо­ва­ния её в пер­вый тип? Поче­му co­lo­ni — соб­ст­вен­ни­ки зем­ли не были обра­ще­ны (или воз­вра­ще­ны) в состо­я­ние дер­жа­те­лей? Конеч­но, мож­но с.117 воз­ра­зить, что Саль­ви­ан жало­вал­ся на это явле­ние в середине V века в Гал­лии, тогда как сре­ди ост­ро­готов в Ита­лии VI века были люди, весь­ма заин­те­ре­со­ван­ные в том, чтобы самим утвер­дить­ся в каче­стве соб­ст­вен­ни­ков, с раз­ре­ше­ния зако­на или без тако­во­го¹⁸. Хоро­шо извест­но отвра­ще­ние гер­ман­цев к упла­те нало­га на свою зем­лю (см. p. 109—110). Но кто, в кон­це кон­цов, согла­сит­ся пла­тить налог (неваж­но, на како­го рода соб­ст­вен­ность), если государ­ство (или город) не в состо­я­нии его истре­бо­вать? В кон­це кон­цов, в наших источ­ни­ках содер­жит­ся мно­же­ство свиде­тельств сопро­тив­ле­ния нало­го­об­ло­же­нию, осо­бен­но для Гал­лии VI и VII вв. Поче­му, в самом деле, весь этот про­цесс не рух­нул в той нераз­бе­ри­хе, кото­рая пре­об­ла­да­ла в пери­од меж­ду V и VII вв., как пред­по­ла­га­ет Гоф­фарт?¹⁹ При подоб­ных обсто­я­тель­ствах обе вер­сии «соб­ст­вен­но­сти» лег­ко мог­ли бы слить­ся в одну. Очень ско­ро pos­ses­sio как земель­ный налог было бы невоз­мож­но отли­чить от любой дру­гой фор­мы вла­де­ния в пери­од, когда его отзыв­ной харак­тер — и, тем более, фак­ти­че­ская упла­та нало­гов — не мог­ли быть ни уста­нов­ле­ны, ни истре­бо­ва­ны. Это зна­ет любой изу­чаю­щий клас­си­че­ский сред­не­ве­ко­вый фео­да­лизм студент и труд­но пред­ста­вить, напри­мер, что при том децен­тра­ли­зо­ван­ном состо­я­нии, в кото­ром нахо­ди­лась Гал­лия в кон­це VII века, были воз­мож­ны контр­ме­ры, доста­точ­но силь­ные для того, чтобы это­го не допу­стить. Всё это дела­ет кар­ти­ну намно­го более слож­ной, чем счи­та­ет Дюр­лиа²⁰. Дей­ст­ви­тель­но, вполне воз­мож­но, что когда государ­ства вос­ста­нав­ли­ва­ют свою власть после пери­о­дов сла­бо­сти, они вновь воз­ла­га­ют на зем­лю нало­го­вое бре­мя или de fac­to пре­вра­ща­ют соб­ст­вен­ность во взи­ма­ние нало­гов, как это часто про­ис­хо­ди­ло в ислам­ском мире²¹. На самом деле, я не знаю ни одно­го при­ме­ра такой пере­ори­ен­та­ции на ран­не­сред­не­ве­ко­вом Запа­де; одна­ко Дюр­лиа и не рас­смат­ри­ва­ет такую воз­мож­ность. В кар­тине Дюр­лиа это вопрос не поли­ти­ки, но толь­ко адми­ни­ст­ри­ро­ва­ния²². Но, хотя мож­но думать о пре­об­ра­зо­ва­ни­ях, имев­ших место на Запа­де в V веке и ранее, нель­зя утвер­ждать, что поли­ти­ка в этом отсут­ст­ву­ет.

с.118 Теперь мы подо­шли к пери­о­ду гер­ман­ских втор­же­ний и появив­ших­ся вслед за ними рома­но-гер­ман­ских королевств. Нари­со­ван­ная Дюр­лиа кар­ти­на Позд­ней импе­рии не лише­на неко­то­рых серь­ёз­ных про­блем, но она, по край­ней мере, име­ет ту заслу­гу, что явля­ет­ся после­до­ва­тель­ной и обла­да­ет опре­де­лён­ной эле­гант­но­стью. Ниже­сле­дую­щее гораздо менее убеди­тель­но, по уже изло­жен­ным и неко­то­рым дру­гим при­чи­нам. В кон­це кон­цов, мы зна­ем, что Позд­няя импе­рия повы­ша­ла нало­ги; никто не оспа­ри­вал опре­де­лён­ную сте­пень фис­каль­ной пре­ем­ст­вен­но­сти, даже на низ­шем уровне, в государ­ствах-пре­ем­ни­ках, по мень­шей мере, до нача­ла VII века. Дюр­лиа не пред­став­ля­ет бес­спор­ных дока­за­тельств в отно­ше­нии земель­но­го нало­га после этой даты, за исклю­че­ни­ем неко­то­рых спе­ци­фич­ных ссы­лок, широ­ко извест­ных и рас­смат­ри­вае­мых как исклю­че­ния, таких, как текст из Ардэна^[4] 721 года (p. 97—114); в дей­ст­ви­тель­но­сти он уде­ля­ет Ардэну вре­ме­ни мень­ше (напри­мер, p. 173), чем я пред­по­ла­гал, и рас­смат­ри­ва­ет очень мало доку­мен­тов из Тура VII века, хотя послед­ние мог­ли бы послу­жить осно­вой для гипо­тез, кото­рые под­дер­жа­ли бы орга­ни­за­цию земель­но­го нало­го­об­ло­же­ния за пре­де­ла­ми тра­ди­ци­он­ной даты его окон­ча­ния в виде общей отме­ны, то есть око­ло 650 года²³.

В том, что каса­ет­ся Каро­лин­гов, он огра­ни­чи­ва­ет­ся при­веде­ни­ем ссы­лок на cen­sus в капи­ту­ля­ри­ях, прав­да, доволь­но-таки эпи­зо­ди­че­ски (p. 192, 199, 247)²⁴. Так­же он не слиш­ком убеди­те­лен в том, что каса­ет­ся государ­ст­вен­ных рас­хо­дов, основ­но­го эле­мен­та, на кото­рый он опи­ра­ет­ся при обос­но­ва­нии сво­их пред­по­ло­же­ний о нало­гах как в пери­од рома­но-гер­ман­ских королевств, так и в пери­од Каро­лин­гов (p. 122 sv, 221 sv). Он при­зна­ёт, что свет­ские рас­хо­ды горо­да умень­ша­ют­ся (p. 128—129, 134—136) и в опре­де­лён­ной мере исче­за­ют (p. 235—238); одна­ко утвер­жда­ет, что армия по-преж­не­му рас­хо­ду­ет зна­чи­тель­ные сред­ства и что, по край­ней мере, в каро­линг­скую эпо­ху, то же самое про­ис­хо­ди­ло с адми­ни­ст­ра­ци­ей. Если Меро­вин­ги и Каро­лин­ги про­дол­жа­ют под­дер­жи­вать посто­ян­ную армию, зна­чи­тель­ную и опла­чи­вае­мую, то сле­ду­ет при­знать с.119 финан­со­вую состав­ля­ю­щую после­рим­ско­го государ­ства, до сих пор нико­гда за ним не при­зна­вав­шу­ю­ся. Одна­ко Дюр­лиа не при­во­дит каких-либо дока­за­тельств это­го фак­та для меро­винг­ской эпо­хи (p. 126—128) и основ­ная работа, упо­ми­нае­мая им в этой свя­зи, а имен­но Бахрах, нагляд­но демон­стри­ру­ет, что посто­ян­ные воору­жён­ные под­разде­ле­ния состав­ля­ли лишь незна­чи­тель­ное мень­шин­ство²⁵. В каро­линг­скую эпо­ху армия мог­ла быть опла­чи­вае­мой толь­ко пото­му, что man­si, исполь­зу­е­мые капи­ту­ля­ри­я­ми в каче­стве основ­ной еди­ни­цы для уста­нов­ле­ния воору­жён­ной служ­бы, по опре­де­ле­нию явля­ют­ся нало­го­вы­ми дохо­да­ми, а не земель­ной соб­ст­вен­но­стью (p. 222—229); Дюр­лиа не при­во­дит иных дока­за­тельств сво­его утвер­жде­ния, соглас­но кото­ро­му армия Каро­лин­гов была опла­чи­вае­мой, что при­во­дит к чисто­му пред­вос­хи­ще­нию осно­ва­ния. Вопрос о том, что граж­дан­ская адми­ни­ст­ра­ция у Каро­лин­гов обес­пе­чи­ва­лась луч­ше, чем счи­та­лось, был убеди­тель­но рас­смот­рен Вер­не­ром²⁶, и Дюр­лиа вновь под­ни­ма­ет его в гла­ве, не вызы­ваю­щей каких-либо серь­ёз­ных воз­ра­же­ний (p. 230—234), хотя он скло­нен при­зна­вать, несколь­ко нере­а­ли­стич­ным обра­зом, что каж­дый упо­мя­ну­тый в капи­ту­ля­ри­ях инсти­тут функ­ци­о­ни­ру­ет регу­ляр­но и эффек­тив­но. В этом, оче­вид­но, заклю­ча­ет­ся одна из при­чин, по кото­рым Вер­нер пре­до­ста­вил кни­ге своё impri­ma­tur (p. IX—X); пред­став­ля­ет­ся, одна­ко, что аргу­мен­ты послед­не­го не при­во­дят к столь суще­ст­вен­ным изме­не­ни­ям клас­си­че­ской кар­ти­ны пуб­лич­ных обя­зан­но­стей круп­ных соб­ст­вен­ни­ков, как счи­та­ют эти два авто­ра.

Одним сло­вом, Дюр­лиа не уда­ёт­ся дока­зать, что вели­кий замы­сел Позд­ней импе­рии и её нало­го­вая систе­ма явно пере­жи­ли 600 год; сле­до­ва­тель­но, бре­мя дока­зы­ва­ния лежит не на тех, кто воз­ра­жа­ет про­тив его аргу­мен­тов отно­си­тель­но после­рим­ско­го нало­го­об­ло­же­ния. Поэто­му было бы логич­но поста­вить под вопрос все основ­ные утвер­жде­ния, содер­жа­щи­е­ся во вто­рой тре­ти тома. Дюр­лиа, сре­ди про­че­го, утвер­жда­ет, что цер­ковь по-преж­не­му оста­ёт­ся лишь адми­ни­ст­ра­тив­ным рыча­гом государ­ства и, сле­до­ва­тель­но, вся­кое свиде­тель­ство финан­со­вой дея­тель­но­сти какой-либо церк­ви есть непо­сред­ст­вен­ное про­яв­ле­ние функ­ци­о­ни­ро­ва­ния государ­ст­вен­ной вла­сти (p. 146—151, 211—212, 239—251), что сло­во ser­vus может озна­чать «сво­бод­ный соб­ст­вен­ник» (p. 176—179, 181—183, 280—284), что каро­линг­ские man­si все­гда явля­ют­ся фис­каль­ны­ми еди­ни­ца­ми, по край­ней мере, в капи­ту­ля­ри­ях (p. 195—203, 253—259, 315—321); в дру­гих местах речь может идти о реаль­ных неболь­ших участ­ках, совер­шен­но дру­го­го раз­ме­ра, при­мер­но в чет­верть от вели­чи­ны нало­го­вых man­si (p. 201—209)²⁷. Речь не идёт о точеч­ной кри­ти­ке. Если Дюр­лиа оши­ба­ет­ся с.120 в одном из этих утвер­жде­ний, рушит­ся вся его тео­рия, посколь­ку цер­ков­ные доку­мен­ты, а имен­но поли­пти­хи, состав­ля­ют его глав­ный источ­ник как при ана­ли­зе функ­ци­о­ни­ро­ва­ния каро­линг­ско­го земель­но­го нало­га, так и при дока­зы­ва­нии тези­са, что в эту эпо­ху co­lo­ni и ser­vi на man­si поли­пти­хов долж­ны быть соб­ст­вен­ни­ка­ми, обла­гае­мы­ми нало­гом.

Нет воз­мож­но­сти раз­ви­вать каж­дый из этих аргу­мен­тов — не гово­ря уже о дру­гих — до сте­пе­ни, необ­хо­ди­мой для выяв­ле­ния всех свя­зан­ных с ними про­блем; я при­ве­ду в каче­стве при­ме­ра лишь неко­то­рые из них. Для того, чтобы утвер­ждать, что цер­ковь была все­го лишь рыча­гом государ­ства, Дюр­лиа дол­жен, в част­но­сти, про­де­мон­стри­ро­вать, что цер­ков­ные зем­ли были вза­и­мо­за­ме­ня­е­мы с фис­каль­ны­ми зем­ля­ми. Он может лег­ко пока­зать, что коро­ли дари­ли мно­го земель церк­вям, защи­ща­ли цер­ков­ные зем­ли и с ними даже ино­гда при­хо­ди­лось сове­то­вать­ся при отчуж­де­нии цер­ко­вью земле­вла­де­ния (p. 142 — отме­тим, что такая кон­суль­та­ция, как пра­ви­ло, хоро­шо замет­на в боль­шом чис­ле цер­ков­ных сде­лок, пись­мен­но заклю­чён­ных в IX веке). Но он не может так же лег­ко про­де­мон­стри­ро­вать, что коро­ли мог­ли на закон­ном осно­ва­нии изъ­ять зем­ли из-под кон­тро­ля церк­ви. Он счи­та­ет, что может про­де­мон­стри­ро­вать это для пери­о­да при­мер­но до 750 года, но здесь его дока­за­тель­ство состо­ит лишь в утвер­жде­нии, что, несмот­ря на длин­ные спис­ки цер­ков­ных земель, кон­фис­ко­ван­ных при Кар­ле Мар­тел­ле и его пред­ше­ст­вен­ни­ках, нет ни судеб­ных тяжб, когда бы церк­ви обра­ща­лись в суды с прось­бой вер­нуть их зем­ли, до 700 года, ни задо­ку­мен­ти­ро­ван­ных про­те­стов при жиз­ни Кар­ла Мар­тел­ла. Сле­до­ва­тель­но, до нача­ла VII века соблюда­ет­ся закон. Сле­до­ва­тель­но, над­ле­жит счи­тать, что, заби­рая цер­ков­ные вла­де­ния, король дей­ст­ву­ет в соот­вет­ст­вии с пра­во­вы­ми прин­ци­па­ми (p. 149: кур­сив мой). Учи­ты­вая важ­ность доку­мен­та­ции VII века, како­ва бы она ни была, подоб­ное утвер­жде­ние пред­став­ля­ет­ся наив­ным. То же самое мож­но ска­зать о посте­пен­ном пере­хо­де суве­ре­нов от «обыч­но­го» поведе­ния к при­над­ле­жа­щим им легаль­ным пол­но­мо­чи­ям. То, что эти послед­ние поль­зо­ва­лись цер­ков­ны­ми зем­ля­ми, когда мог­ли ими завла­деть, не озна­ча­ет, что цер­ковь при­над­ле­жа­ла им. В 744 году Кар­ло­ман нуж­дал­ся в согла­сии церк­ви, когда хотел исполь­зо­вать цер­ков­ные иму­ще­ства для армии; их уступ­ка пред­став­ля­ла собой не пол­ную соб­ст­вен­ность, но пре­кар­ную (отзыв­ную), то есть «арен­ду» (p. 149, 242—243). Сле­ду­ет так­же отме­тить, что зна­ме­ни­тая жало­ба Хиль­пе­ри­ка I: ec­ce pau­per re­man­sit fis­cum nos­ter, ec­ce di­ci­ta­tiae nostrae ad eccle­sias sunt transla­tae^[5], неод­но­крат­но цити­ру­е­мая Дюр­лиа, не име­ла бы ника­ко­го смыс­ла, если бы церк­ви были лишь депар­та­мен­та­ми его соб­ст­вен­но­го пра­ви­тель­ства. Но если они ими не были, то и цер­ков­ные поли­пти­хи не могут счи­тать­ся офи­ци­аль­ны­ми доку­мен­та­ми.

Тео­рия, в соот­вет­ст­вии с кото­рой ser­vi мог­ли быть сво­бод­ны­ми соб­ст­вен­ни­ка­ми, так­же вызы­ва­ет мно­же­ство про­блем. Затруд­не­ние заклю­ча­ет­ся в том, что co­lo­ni были не един­ст­вен­ны­ми, кто вно­сил пери­о­ди­че­ские пла­те­жи за цер­ков­ные vil­lae и man­si с.121 в каро­линг­ских поли­пти­хах; то же самое мож­но ска­зать о ser­vi как на man­si in­ge­nui­les, так и на man­si ser­vi­les. Если эти послед­ние дей­ст­ви­тель­но были раба­ми, то они не мог­ли обла­гать­ся нало­гом и сум­мы, зафик­си­ро­ван­ные в поли­пти­хах, не могут с лёг­ко­стью счи­тать­ся нало­га­ми. В дан­ном слу­чае Дюр­лиа раз­ви­ва­ет гипо­те­зу Манью-Нор­ти, а имен­но то, что ser­vi мог­ли быть людь­ми, частич­но отчуж­дав­ши­ми свой соци­аль­ный ста­тус, обя­зы­ва­ясь ока­зы­вать в буду­щем раз­лич­но­го рода услу­ги (ser­vi­tiae) (p. 176—179)²⁸; она добав­ля­ет, кро­ме того, что они мог­ли быть толь­ко труд­но раз­ли­чи­мой раз­но­вид­но­стью co­lo­ni (p. 283: «ser­vus — это тот, кто назна­чен государ­ст­вом на служ­бу учреж­де­нию и осво­бож­да­ет­ся от сво­их нало­го­вых обя­за­тельств, работая в поль­зу это­го послед­не­го»). Поче­му эти мел­кие соб­ст­вен­ни­ки обо­зна­ча­ют­ся тер­ми­ном, исполь­зу­е­мым для обо­зна­че­ния рабов, в то вре­мя, когда рабы ещё суще­ст­во­ва­ли как юриди­че­ская кате­го­рия (весь­ма стра­шив­шая сво­бод­ных людей, как о том свиде­тель­ст­ву­ют мно­го­чис­лен­ные про­цес­сы IX века)? Это­му нет ника­ких объ­яс­не­ний. Ещё мень­ше объ­яс­не­ний, если задать­ся вопро­сом, как Дюр­лиа при­шёл к тому, что отдель­ные ser­vi поли­пти­хов, как и ser­vi и man­ci­pia мно­гих дипло­мов и част­ных доку­мен­тов, не явля­ют­ся раба­ми одно­го и того же типа (ср. p. 178). В одном из фор­му­ля­ров Мар­кульф, чело­век, реко­мен­дую­щий­ся do­mi­nus’у, согла­ша­ет­ся на то, чтобы его рас­смат­ри­ва­ли наравне с дру­ги­ми ser­vi и, при необ­хо­ди­мо­сти, про­да­ли. Ком­мен­ти­руя эту послед­нюю санк­цию, Дюр­лиа утвер­жда­ет, что она при­ме­ни­ма лишь в слу­чае серь­ёз­но­го про­ступ­ка или в слу­чае «пол­ной несо­сто­я­тель­но­сти» (p. 183), но его объ­яс­не­ние неубеди­тель­но. Мар­кульф пока­зы­ва­ет, что в дан­ной ситу­а­ции чело­век дей­ст­ви­тель­но ста­но­вит­ся «раб­ским» в самом тра­ди­ци­он­ном сред­не­ве­ко­вом смыс­ле²⁹. Наряду с дру­ги­ми вопро­са­ми мож­но задать и такой: если такие люди мог­ли подоб­ным обра­зом отчуж­дать свой ста­тус, то поче­му они не мог­ли таким же обра­зом отчуж­дать свою зем­лю, ста­но­вясь тем самым дер­жа­те­ля­ми? Ино­гда Дюр­лиа упо­ми­на­ет о воз­мож­но­сти суще­ст­во­ва­ния дер­жа­ний (напри­мер, p. 182), но нико­гда не идёт даль­ше.

На самом деле, всё это иссле­до­ва­ние о co­lo­ni и ser­vi в поли­пти­хах (p. 274—284) явля­ет­ся несо­раз­мер­ным. Дюр­лиа разде­лил свою кни­гу на три части: Позд­няя импе­рия, рома­но-гер­ман­ская эпо­ха, каро­линг­ская эпо­ха, каж­дая из кото­рых содер­жит одни и же под­за­го­лов­ки и весь­ма сход­ную аргу­мен­та­цию. Когда дело дохо­дит до каро­линг­ско­го пери­о­да, он скло­нен счи­тать, что уже с.122 про­де­мон­стри­ро­вал, что man­si и vil­lae, как до них fun­di и pos­ses­sio­nes, были нало­го­вы­ми база­ми, а co­lo­ni были соб­ст­вен­ни­ка­ми иму­ще­ства. Таким обра­зом, эти каро­линг­ские гла­вы мало что добав­ля­ют к ранее выдви­ну­тым дока­за­тель­ствам, за исклю­че­ни­ем несколь­ких пред­по­ло­же­ний о том, каким обра­зом опи­сан­ная в капи­ту­ля­ри­ях и поли­пти­хах адми­ни­ст­ра­ция мог­ла бы функ­ци­о­ни­ро­вать в све­те его тео­рий (напри­мер, p. 203—209). Ему не кажет­ся пре­пят­ст­ви­ем, что эти тек­сты, хотя и длин­ные и подроб­ные, не добав­ля­ют ника­ких неопро­вер­жи­мых свиде­тельств. Он так­же не счи­та­ет необ­хо­ди­мым уве­ли­чи­вать свой набор дан­ных либо за счёт нарра­тив­ных источ­ни­ков IX века (кото­рые, конеч­но, весь­ма сдер­жан­ны в отно­ше­нии фис­ка, но мож­но ли ожи­дать, что они ска­жут боль­ше? В кон­це кон­цов, Гри­го­рий Тур­ский это сде­лал), либо так­же за счёт огром­ной мас­сы част­ных сде­лок в земель­ной сфе­ре. В край­нем слу­чае, он доволь­но непо­сле­до­ва­тель­но исполь­зу­ет Лорш­ский кар­ту­ля­рий, утвер­ждая, что этот доку­мент сооб­ща­ет о мел­ких соб­ст­вен­ни­ках в неко­то­рых рай­о­нах, там, где Лорш­ский поли­птих отме­ча­ет толь­ко co­lo­ni, но не вда­ва­ясь в подроб­но­сти (p. 274—275). Он пола­га­ет, что man­ci­pia, уступ­лен­ные в кар­ту­ля­рии вме­сте с suis pos­ses­sio­ni­bus, долж­ны быть земле­вла­дель­ца­ми, чья нало­го­вая база усту­па­ет­ся вер­хов­ны­ми соб­ст­вен­ни­ка­ми, пото­му что в про­тив­ном слу­чае pos­ses­sio­nes не были бы «их» (p. 276; см. так­же p. 275 о дру­гих мне­ни­ях, соглас­но кото­рым suus и eorum долж­ны озна­чать «при­над­ле­жа­щие людям по пра­ву пол­ной соб­ст­вен­но­сти», а не про­сто «свя­зан­ные с ними»). Одна­ко если при­ме­нить к част­ным доку­мен­там более систем­ный под­ход, опре­де­лён­ное чис­ло этих аргу­мен­тов ста­но­вит­ся ещё более сомни­тель­ным. Я уже исполь­зо­вал несколь­ко ита­лий­ских доку­мен­тов в свя­зи с общим суж­де­ни­ем о поня­тии соб­ст­вен­но­сти и завер­шу эту гла­ву, обра­тив­шись к ним для рас­смот­ре­ния неко­то­рых при­ме­ров земель­ных дер­жа­ний.

Рас­смот­рим инвен­тар­ные опи­си кафед­раль­но­го собо­ра Лук­ки, дати­ру­е­мые кон­цом IX века. Пер­вая из них состав­ле­на в весь­ма харак­тер­ной, хотя и сокра­щён­ной, фор­ме поли­пти­ха, пере­чис­ля­ю­ще­го соб­ст­вен­ность вла­де­ние за вла­де­ни­ем в мане­ре, ино­гда напо­ми­наю­щей Bre­vium exempla Кар­ла Вели­ко­го (In­ve­ni­mus in vil­la Vec­chia­no: cur­te in­do­mi­ni­ca­ta, ca­sa I, …), ино­гда более про­стой (De Sug­ro­mi­nio: ter­ra in­do­mi­ni­ca­ta ad se­mi­nan­dum sis­ta­rio­rum XII …). Каж­дое вла­де­ние вклю­ча­ет в себя ma­nen­tes^[6], обре­ме­нён­ных раз­лич­ны­ми повин­но­стя­ми, общее чис­ло кото­рых обыч­но даёт­ся в кон­це пара­гра­фа. Вто­рая опись отме­ча­ет зем­ли, пере­дан­ные в бене­фи­ций зави­си­мым ари­сто­кра­там; здесь пара­гра­фы делят­ся сна­ча­ла по бене­фи­ци­ям, а затем по мест­но­стям. И вновь обыч­но назы­ва­ют­ся зави­си­мые от каж­до­го участ­ка ma­nen­tes, клас­си­че­ский тер­мин в Ита­лии IX века, рав­но­знач­ный франк­ско­му сло­ву co­lo­ni. Как уже отме­ча­лось, аграр­ная орга­ни­за­ция была гораздо менее жёст­кой, чем во вла­де­ни­ях Сен-Жер­мен-де-Пре, но доме­ни­аль­ные струк­ту­ры долж­ны быть по край­ней мере сход­ны­ми; лукк­ские дер­жа­те­ли обя­за­ны an­ga­ria^[7] во вла­де­ни­ях сво­его хозя­и­на (in­do­mi­ni­ca­ta и её раз­но­вид­но­сти). Дюр­лиа, не колеб­лясь, рас­смат­ри­ва­ет эти доку­мен­ты как опи­са­ние мира, иден­тич­но­го с.123 опи­сан­но­му в наи­бо­лее рас­плыв­ча­тых поли­пти­хах север­ных стран. Но речь идёт об Ита­лии, и для Лук­ки у нас име­ют­ся, кро­ме инвен­тар­ных опи­сей, и дру­гие доку­мен­ты, в част­но­сти, более двух­сот дого­во­ров арен­ды IX века, име­ю­щих отно­ше­ние к зем­ледель­цам. Неко­то­рые из них каса­ют­ся зем­ледель­цев, упо­мя­ну­тых в инвен­тар­ных опи­сях; усло­вия в основ­ном сов­па­да­ют. В 867 году епи­скоп Лук­ки усту­пил часть зем­ли (res) неко­е­му Леобран­ду за аренд­ную пла­ту в вине, день­гах, бар­щин­ных работах и exe­nia (еже­год­ные под­но­ше­ния, овчи­на и сук­но); во вто­рой опи­си ука­за­на такая же аренд­ная пла­та (кро­ме exe­nia) для того же чело­ве­ка. В 893 году епи­скоп пре­до­ста­вил ca­sa и res (экви­ва­лент франк­ско­го man­sus; Dur­liat, p. 193) Сегро­ми­нию, пре­ем­ни­ку неко­е­го Луис­пран­да, упо­мя­ну­то­го в пер­вой опи­си. Дого­вор арен­ды ука­зы­ва­ет аренд­ную пла­ту в вине, мас­ле и бар­щин­ных работах; опись дета­ли­зи­ру­ет ту же аренд­ную пла­ту, добав­ляя, одна­ко, неко­то­рые допол­ни­тель­ные повин­но­сти. Важ­но то, что эти аренд­ные дого­во­ры весь­ма чёт­ко пред­на­зна­че­ны для зем­ледель­цев: им пре­до­став­ля­ет­ся вла­де­ние (фор­му­ла li­vel­la­rio no­mi­ne da­re); часто они вво­дят­ся в это вла­де­ние епи­ско­пом, если их пред­ше­ст­вен­ник умер без наслед­ни­ка; они долж­ны вно­сить аренд­ную пла­ту за вла­де­ние (sen­sus или pen­sio или jus­ti­tia и т. д.), но они не явля­ют­ся соб­ст­вен­ни­ка­ми зем­ли. Кро­ме того, они отра­жа­ют­ся в инвен­тар­ных опи­сях таким же обра­зом, как это про­ис­хо­дит с co­lo­ni во франк­ских поли­пти­хах³⁰. Более того, Дюр­лиа при­во­дит при­мер co­lo­ni, про­даю­щих свою зем­лю, в эдик­те, издан­ном в Пит­ре в 864 году (p. 277—278), исполь­зуя его в каче­стве дока­за­тель­ства того, что co­lo­ni явля­ют­ся соб­ст­вен­ни­ка­ми. Это един­ст­вен­ное пред­став­лен­ное им по дан­но­му вопро­су дока­за­тель­ство в каро­линг­ской гла­ве. Я, тем не менее, не интер­пре­ти­рую этот текст подоб­ным обра­зом, посколь­ку сво­бод­ные дер­жа­те­ли могут про­дать своё дер­жа­ние до тех пор, пока аренд­ная пла­та по-преж­не­му кем-то упла­чи­ва­ет­ся, и так про­ис­хо­дит во мно­гих реги­о­нах сред­не­ве­ко­вой Евро­пы. Я так­же не могу при­знать, что выра­же­ние cen­sum ad par­tem do­mi­ni­cam в этом эдик­те долж­но озна­чать налог, а не аренд­ную пла­ту. В конеч­ном счё­те, отсюда сле­ду­ет лишь то, что неко­то­рые co­lo­ni явля­ют­ся соб­ст­вен­ни­ка­ми и пла­тят налог. На самом деле, всё (или почти всё) было воз­мож­но в нераз­бе­ри­хе мест­ных реа­лий, пол­ных харак­тер­ных для ран­не­го сред­не­ве­ко­вья кон­тра­стов. Одна­ко тео­рия Дюр­лиа осно­ва­на на утвер­жде­нии, что весь мир нахо­дил­ся в такой ситу­а­ции. Дюр­лиа мог бы воз­ра­зить, что мои при­ме­ры взя­ты из цер­ков­ных и, сле­до­ва­тель­но, пуб­лич­ных доку­мен­тов, и что под­дан­ные, посе­лен­ные в этих вла­де­ни­ях, отли­ча­ют­ся от под­дан­ных в част­ных вла­де­ни­ях. Конеч­но, нет свет­ских част­ных поли­пти­хов, но есть, по край­ней мере, в Ита­лии, дого­во­ры арен­ды меж­ду миря­на­ми, с.124 очень похо­жие на те, кото­рые толь­ко что упо­ми­на­лись в свя­зи с Лук­кой³¹. Я не думаю, что Дюр­лиа, как «чест­ный исто­рик, про­во­див­ший систе­ма­ти­че­ское иссле­до­ва­ние» (p. 148, при­ме­ча­ние), может отстра­нён­но созер­цать это свиде­тель­ство об Ита­лии и делать вывод о том, что здесь при­ме­ни­мы его все­силь­ные нало­го­вые тео­рии. Но, повто­ряю, если его аргу­мен­ты недей­ст­ви­тель­ны в Ита­лии, то они в рав­ной сте­пе­ни сомни­тель­ны в том, что каса­ет­ся Fran­cia.

Нет необ­хо­ди­мо­сти про­дол­жать подроб­ное обсуж­де­ние, кото­рое наведёт ску­ку на убеж­дён­ных, но не убедит тех, кто тако­вы­ми не явля­ют­ся. Я счи­таю, что Дюр­лиа не смог твёр­до обос­но­вать ни один из сво­их глав­ных аргу­мен­тов. Я не вижу, чтобы Каро­лин­ги прак­ти­ко­ва­ли что-то иное, чем разо­вые и слу­чай­ные побо­ры на зем­лях сво­бод­ных соб­ст­вен­ни­ков, до недол­говре­мен­ных взи­ма­ний Кар­ла Лысо­го с целью упла­ты нор­ман­нам. Я не могу при­знать, что все ссыл­ки наших источ­ни­ков на круп­ных соб­ст­вен­ни­ков адре­со­ва­ны сбор­щи­кам нало­гов и что эта круп­ная соб­ст­вен­ность исчез­ла в IX веке точ­но так же, как, пред­по­ло­жи­тель­но, это про­изо­шло в IV веке. В ещё мень­шей мере я могу пред­ста­вить, что эти сбор­щи­ки нало­гов, если они суще­ст­во­ва­ли, нико­гда не под­вер­га­ли нахо­див­ших­ся под их вла­стью кре­стьян-соб­ст­вен­ни­ков более систе­ма­ти­че­ско­му зака­ба­ле­нию (как, воз­мож­но, в при­ведён­ном выше фор­му­ля­ре Мар­куль­фа). Я, как и Дюр­лиа, не согла­сен с тео­ри­ей, соглас­но кото­рой Каро­лин­ги пол­но­стью зави­се­ли от гра­бе­жей (p. 264, 286, 287); земле­вла­де­ние было гораздо более ста­биль­ным и регу­ляр­ным ресур­сом, чем счи­та­лось неко­то­ры­ми слиш­ком роман­тич­ны­ми исто­ри­ка­ми. Одна­ко, желая сде­лать из Каро­лин­гов рим­ских импе­ра­то­ров, Дюр­лиа не смог дока­зать свой тезис.

В заклю­че­ние я хотел бы выска­зать несколь­ко более общих заме­ча­ний. Дюр­лиа заин­те­ре­со­ван в пре­ем­ст­вен­но­сти. Когда он не может дока­зать, что что-то изме­ни­лось (напри­мер, упа­док муни­ци­паль­ных сове­тов и окру­гов), он заяв­ля­ет, что это­го не про­изо­шло. Таким обра­зом, весь пери­од сгла­жи­ва­ет­ся; вре­мен­ные и про­стран­ст­вен­ные раз­ли­чия исче­за­ют. По его мне­нию, ниче­го по суще­ству не меня­ет­ся до 888 года, когда про­изо­шли лишь частич­ные и нечёт­ко харак­те­ри­зу­е­мые изме­не­ния (p. 8, 261, 289). Уже сам по себе такой под­ход мало­убеди­те­лен; в конеч­ном сче­те, он воз­мо­жен толь­ко пото­му, что Дюр­лиа интен­сив­но сосре­дото­чи­ва­ет свои уси­лия на адми­ни­ст­ра­тив­ных про­цеду­рах; без­услов­но, это направ­ле­ние иссле­до­ва­ния не оста­лось в пре­не­бре­же­нии (p. 285—286), но оно с.125 не един­ст­вен­ное, име­ю­щее зна­че­ние для исто­рии, кото­рая в осталь­ном про­ти­во­ре­чит его тео­ри­ям. Поче­му, напри­мер, если гер­ман­ская окку­па­ция явля­ет­ся лишь про­стой адми­ни­ст­ра­тив­ной дета­лью, уро­вень доку­мен­та­ции в отно­ше­нии ран­не­го сред­не­ве­ко­вья рез­ко сни­жа­ет­ся? Любо­му егип­то­ло­гу извест­но, что суще­ст­ву­ют мил­ли­о­ны рим­ских папи­ру­сов; никто, одна­ко, не утвер­жда­ет, что тако­ва же ситу­а­ция с пер­га­ме­на­ми VIII века, хотя пер­га­ме­ны сохра­ня­ют­ся луч­ше, чем папи­ру­сы. Кро­ме того, что ещё важ­нее, если Меро­вин­ги и Каро­лин­ги рас­по­ла­га­ли таки­ми же ресур­са­ми, как Дио­кле­ти­ан или Фео­до­сий, пусть даже в более огра­ни­чен­ной обла­сти, то поче­му это так мало повли­я­ло на мате­ри­аль­ную куль­ту­ру ран­не­го сред­не­ве­ко­вья? Рим­ская импе­рия изоби­ло­ва­ла това­ра­ми, про­из­во­ди­мы­ми и пере­во­зи­мы­ми мел­ки­ми пред­при­ни­ма­те­ля­ми; на каж­дом рас­ко­пе импе­ра­тор­ской эпо­хи обна­ру­жи­ва­ет­ся боль­шое коли­че­ство рим­ской кера­ми­ки, по боль­шей части про­из­ведён­ной в спе­ци­а­ли­зи­ро­ван­ных цен­трах, часто нахо­дя­щих­ся в Афри­ке или в Испа­нии. Ниче­го подоб­но­го нет в ран­нем сред­не­ве­ко­вье; тех­но­ло­гии при­хо­дят в упа­док — а в неко­то­рых рай­о­нах исче­за­ют; гео­гра­фи­че­ское рас­пре­де­ле­ние архео­ло­ги­че­ских свиде­тельств ста­но­вит­ся всё более локаль­ным, а их коли­че­ство рез­ко сокра­ща­ет­ся. Ради­каль­ные изме­не­ния пре­тер­пе­ва­ют даже стро­и­тель­ные тех­но­ло­гии. Никто и нико­гда не нахо­дил ран­не­сред­не­ве­ко­вых зда­ний, спо­соб­ных сопер­ни­чать, напри­мер, с клас­си­че­ским устрой­ст­вом рим­ских вилл. Даже Аахен, цен­траль­ный очаг в орга­ни­за­ции каро­линг­ско­го государ­ства, не был впе­чат­ля­ю­щим горо­дом по срав­не­нию с рим­ски­ми горо­да­ми Равен­ной, или Мила­ном, или даже Три­ром. Поче­му так про­ис­хо­ди­ло, если не вслед­ст­вие кри­зи­са на уровне всей соци­аль­ной систе­мы?

Мно­гие архео­ло­ги счи­та­ют меня сто­рон­ни­ком пре­ем­ст­вен­но­сти. Напри­мер, я согла­сен с Дюр­лиа в том, что этот мате­ри­аль­ный упа­док отли­ча­ет­ся от пол­но­го запу­сте­ния (p. 196), а так­же в том, что рекон­струк­ция акве­ду­ков дока­зы­ва­ет, что тех­но­ло­ги­че­ские зна­ния в ран­нее сред­не­ве­ко­вье были утра­че­ны не повсюду (p. 236—237)³²; но я по-преж­не­му счи­таю, что нет смыс­ла поме­щать ран­нее сред­не­ве­ко­вье в мате­ри­аль­ном плане на тот же уро­вень, что и Рим­скую импе­рию. Столь мало доку­мен­ти­ро­ван­ный и столь бед­ный мате­ри­аль­ны­ми следа­ми пери­од невоз­мож­но рас­смат­ри­вать в каче­стве пря­мо­го наслед­ни­ка рим­ско­го пери­о­да, чьи остат­ки до сих пор сто­ят по всей Евро­пе. С точ­ки зре­ния Дюр­лиа, мате­ри­аль­ные и доку­мен­таль­ные рам­ки с.126 ран­не­го сред­не­ве­ко­вья в целом теря­ют вся­кое зна­че­ние. В его мире изгла­жи­ва­ет­ся не толь­ко поли­ти­ка, но и сама исто­рия.

Дой­дя до это­го момен­та, я заме­чаю, что ска­тил­ся к рито­ри­че­ским суж­де­ни­ям того типа, кото­рый отвер­гал в нача­ле сво­ей ста­тьи. Но я дей­ст­ви­тель­но не могу понять, поче­му Дюр­лиа посчи­тал нуж­ным раз­ра­ботать на столь шат­ких осно­ва­ни­ях тео­рию, спо­соб­ную до такой сте­пе­ни вве­сти в заблуж­де­ние. Его нема­лые интел­лек­ту­аль­ные уси­лия (их сле­ду­ет при­знать, посколь­ку изло­же­ние на удив­ле­ние после­до­ва­тель­но, а его почти уни­вер­саль­ная биб­лио­гра­фия совер­шен­но подав­ля­ю­щая) ока­за­лись напрас­ны­ми. Дюр­лиа — серь­ёз­ный и мето­дич­ный исто­рик, о чём свиде­тель­ст­ву­ют мно­гие его работы³³, но эта его кни­га пред­став­ля­ет собой гигант­скую ошиб­ку.