«Правление по-граждански» в представлении греческих писателей и в практике римской власти

с.10 В заклю­че­нии к сво­ей «Гео­гра­фии» Стра­бон объ­яс­ня­ет, каким обра­зом рим­ля­нам уда­лось под­чи­нить себе чуть ли не весь оби­тае­мый мир: «Я уже упо­ми­нал рань­ше, как они, вый­дя из одно­го горо­да, имен­но из Рима, овла­де­ли целой Ита­ли­ей посред­ст­вом войн и прав­ле­ния по-граж­дан­ски (кур­сив мой. — А. С.), как они, дей­ст­вуя с тем же искус­ст­вом, кро­ме Ита­лии, при­со­еди­ни­ли к сво­ей дер­жа­ве еще и окрест­ные зем­ли» (пер. Г. А. Стра­та­нов­ско­го с неболь­ши­ми коррек­ти­ва­ми)¹. Оче­вид­но, оба ука­зан­ных фак­то­ра вза­и­мо­свя­за­ны: посред­ст­вом войн рим­ляне заво­е­вы­ва­ют мир, а посред­ст­вом прав­ле­ния по-граж­дан­ски удер­жи­ва­ют его под сво­ей вла­стью.

Если с вой­на­ми все понят­но, то в отно­ше­нии «прав­ле­ния по-граж­дан­ски» пол­ной ясно­сти нет: мож­но задать­ся вопро­са­ми, что имен­но в пред­став­ле­нии Стра­бо­на озна­ча­ло «прав­ле­ние по-граж­дан­ски», и в какой мере прав­ле­ние совре­мен­ной ему Рим­ской дер­жа­вой соот­вет­ст­во­ва­ло это­му пред­став­ле­нию. Насколь­ко мне извест­но, пер­вым попы­тал­ся дать ответ на с.11 этот вопрос Э. Мей­ер-Цвиф­фель­хоффер, автор инте­рес­ной моно­гра­фии, посвя­щен­ной сти­лю управ­ле­ния гре­ко­языч­ны­ми про­вин­ци­я­ми Ран­ней Рим­ской импе­рии². По его мне­нию, под «прав­ле­ни­ем по-граж­дан­ски» Стра­бон под­ра­зу­ме­вал образ прав­ле­ния, харак­тер­ный для эпо­хи pax Augus­ta³. Осно­вой это­го прав­ле­ния был город антич­но­го типа или, ина­че гово­ря, полис. Рим­ляне управ­ля­ли под­власт­ны­ми им поли­са­ми по-граж­дан­ски, то есть не с помо­щью воен­но­го при­нуж­де­ния, а путем соблюде­ния мест­ных зако­нов и обы­ча­ев и сотруд­ни­че­ства с полис­ны­ми нотаб­ля­ми⁴, вхо­див­ши­ми в Сове­ты поли­са — буле. Такой стиль был харак­те­рен для рим­ско­го искус­ства управ­ле­ния⁵.

В целом, на мой взгляд, с эти­ми выво­да­ми мож­но согла­сить­ся, одна­ко они нуж­да­ют­ся в допол­ни­тель­ном обос­но­ва­нии и кон­кре­ти­за­ции, посколь­ку, ско­рее все­го, не исчер­пы­ва­ют поня­тия «прав­ле­ние по-граж­дан­ски»⁶. Для это­го необ­хо­ди­мо обра­тить­ся к про­ис­хож­де­нию это­го сло­во­со­че­та­ния.

Сло­во πο­λιτι­κῶς впер­вые встре­ча­ет­ся в соста­ве тех или иных сло­во­со­че­та­ний в сочи­не­ни­ях гре­че­ских авто­ров IV в. до н. э.⁷ Но толь­ко у Ари­сто­те­ля мы нахо­дим сло­во­со­че­та­ние ἄρχειν πο­λιτι­κῶς (Pol. I. 2. 35 (1324a37)). В даль­ней­шем, насколь­ко я могу судить, оно встре­ча­ет­ся толь­ко у Стра­бо­на.

Извест­но, что пре­по­да­ва­те­лем фило­со­фии у него был пери­па­те­тик Ксе­нарх из Селев­кии Кили­кий­ской (Str. XIV. 5. 4. С. 670), пре­по­да­ва­те­лем рито­ри­ки и грам­ма­ти­ки — пери­па­те­тик Ари­сто­дем из Нисы (Str. XIV. 1. 48. C. 650)⁸, а учи­те­лем грам­ма­ти­ки — Тиран­ни­он из Ами­са (Str. XII. 3. 16. С. 548), кото­ро­го Стра­бон назы­ва­ет поклон­ни­ком Ари­сто­те­ля и в рас­по­ря­же­нии кото­ро­го нахо­ди­лась при­ве­зен­ная в Рим биб­лио­те­ка с сочи­не­ни­я­ми вели­ко­го фило­со­фа (Str. XIII. 1. 54. С. 609). Он пря­мо ука­зы­ва­ет, что с.12 зани­мал­ся изу­че­ни­ем фило­со­фии Ари­сто­те­ля с Боэфом из Сидо­на (Str. XVI. 11. 24. С. 757), став­шим впо­след­ст­вии гла­вой афин­ской шко­лы пери­па­те­ти­ков⁹.

Как отме­ча­ет К. Роуз­мен, зна­ком­ство с Ари­сто­теле­вой мыс­лью про­ни­зы­ва­ет всю работу Стра­бо­на¹⁰. Во введе­нии к «Гео­гра­фии» мож­но обна­ру­жить отра­же­ние мето­до­ло­гии изу­че­ния есте­ствен­ной исто­рии, раз­ра­ботан­ной Ари­сто­те­лем¹¹. В опи­са­нии при­су­щих вар­ва­рам осо­бен­но­стей Стра­бон сле­ду­ет за харак­те­ри­сти­кой вар­ва­ров в «Поли­ти­ке» Ари­сто­те­ля¹². Нако­нец, в обзо­ре пле­мен, засе­ляв­ших Бал­кан­ский полу­ост­ров, он пря­мо ссы­ла­ет­ся на «Поли­тии» Ари­сто­те­ля (Str. VII. 7. 2. С. 322). Таким обра­зом, есть все осно­ва­ния для пред­по­ло­же­ния, что Стра­бон заим­ст­во­вал поня­тие «прав­ле­ние по-граж­дан­ски» у Ари­сто­те­ля.

Како­во же содер­жа­ние это­го поня­тия у вели­ко­го Ста­ги­ри­та? Харак­те­ри­зуя в «Поли­ти­ке» основ­ные раз­но­вид­но­сти прав­ле­ния, он отме­ча­ет: «По мне­нию одних, пра­вить сво­и­ми ближ­ни­ми дес­по­ти­че­ски — дело вели­чай­шей неспра­вед­ли­во­сти, пра­вить же ими по-граж­дан­ски хотя и не заклю­ча­ет в себе ниче­го неспра­вед­ли­во­го, но пре­пят­ст­ву­ет счаст­ли­во­му суще­ст­во­ва­нию само­го пра­ви­те­ля» (пер. С. А. Жебеле­ва с неболь­ши­ми коррек­ти­ва­ми)¹³. Оче­вид­но, гово­ря о том, кто пра­вит «по-граж­дан­ски», Ари­сто­тель не имел в виду полис­но­го маги­ст­ра­та, кото­рый в любом слу­чае не мог пра­вить ина­че. Речь здесь идет о какой-то вне­по­лис­ной или над­по­лис­ной вла­сти, носи­тель кото­рой пра­вил напо­до­бие полис­но­го маги­ст­ра­та и в силу это­го дол­жен был во мно­гих отно­ше­ни­ях себя огра­ни­чи­вать, пре­пят­ст­вуя тем самым сво­е­му счаст­ли­во­му суще­ст­во­ва­нию.

Харак­тер­ные осо­бен­но­сти «прав­ле­ния по-граж­дан­ски» Ари­сто­тель наме­ча­ет в «Афин­ской поли­тии», на при­ме­ре прав­ле­ния Писи­стра­та. Гово­ря о при­хо­де тира­на к вла­сти, он кон­ста­ти­ру­ет: «Писи­страт же, взяв в свои руки власть, управ­лял обще­ст­вен­ны­ми дела­ми, ско­рее, по-граж­дан­ски (кур­сив мой. — А. С.), чем тира­ни­че­ски» (пер. С. И. Радци­га с неболь­ши­ми коррек­ти­ва­ми)¹⁴.

с.13

Ари­сто­тель. Рим­ская копия с ори­ги­на­ла Лисип­па.

Писи­страт, по свиде­тель­ству Ари­сто­те­ля, был гуман­ным и крот­ким чело­ве­ком и пра­вил с уме­рен­но­стью (μετ­ρίως) (Ath. Pol. 16. 2). Он по сво­е­му харак­те­ру был демо­кра­тич­ным, обхо­ди­тель­ным и хотел руко­во­дить все­ми дела­ми по зако­нам, не допус­кая для себя ника­ко­го пре­иму­ще­ства (Ath. Pol. 16. 8). Он ста­рал­ся ничем не раз­дра­жать народ во вре­мя сво­его прав­ле­ния, но все­гда обес­пе­чи­вал мир (вовне) и под­дер­жи­вал спо­кой­ст­вие (внут­ри) (Ath. Pol. 16. 7). Бла­го­да­ря это­му «за него сто­я­ло боль­шин­ство как знат­ных, так и про­сто­го наро­да. Одних он при­вле­кал к себе, под­дер­жи­вая с ними друж­бу, дру­гих тем, что ока­зы­вал им помощь в их лич­ных делах. Он отли­чал­ся таким харак­те­ром, что умел ладить и с теми, и с дру­ги­ми» (Ath. Pol. 16. 9). «Поэто­му-то, — ука­зы­ва­ет Ари­сто­тель, — он и оста­вал­ся дол­гое вре­мя у вла­сти и, если бывал изгнан, лег­ко воз­вра­щал себе эту власть сно­ва» (пер. С. И. Радци­га) (Ath. Pol. 16. 9). Бла­го­со­сто­я­ние граж­дан было тако­вым, что впо­след­ст­вии «гова­ри­ва­ли часто: “Тира­ния Писи­стра­та — это жизнь при Кро­но­се”» (пер. С. И. Радци­га) (Ath. Pol. 16. 7).

В совре­мен­ной исто­рио­гра­фии, посвя­щен­ный Писи­стра­ту очерк Ари­сто­те­ля, как пра­ви­ло, не под­вер­га­ет­ся сколь­ко-нибудь зна­чи­тель­ной кри­ти­ке¹⁵. Одна­ко, если при­смот­реть­ся, в нем мож­но най­ти суще­ст­вен­ные про­ти­во­ре­чия. Сам Ари­сто­тель сооб­ща­ет, что Писи­страт после захва­та вла­сти про­жил 33 года и за это вре­мя два­жды изго­нял­ся из поли­са с.14 враж­деб­ны­ми ему груп­пи­ров­ка­ми зна­ти, так что на 19 лет его прав­ле­ния при­хо­дит­ся 14 лет изгна­ния (Ath. Pol. 17. 1). В «Поли­ти­ке» он опре­де­ля­ет про­дол­жи­тель­ность вла­сти тира­на в 17 лет (Pol. V. 9. 23 (1315b)). То есть в этом слу­чае на 17 лет прав­ле­ния Писи­стра­та при­хо­дит­ся 16 лет его изгна­ния. Все это сла­бо согла­су­ет­ся со сло­ва­ми Ари­сто­те­ля о все­об­щей под­держ­ке тира­на и о той лег­ко­сти, с кото­рой он воз­вра­щал себе власть после оче­ред­но­го изгна­ния.

Поче­му же осно­во­по­лож­ник логи­ки, самый могу­чий ум сво­ей и любой дру­гой эпо­хи не смог избе­жать столь явных про­ти­во­ре­чий? Как мне пред­став­ля­ет­ся, это свя­за­но с тем, что, рисуя бла­гост­ный образ прав­ле­ния афин­ско­го тира­на, Ари­сто­тель не был объ­ек­тив­ным и непред­взя­тым авто­ром, а его очерк отно­сит­ся не столь­ко к Арха­и­че­ско­му пери­о­ду, сколь­ко к совре­мен­ной ему эпо­хе кри­зи­са IV в. до н. э.

Как извест­но, в это вре­мя мно­гие гре­че­ские мыс­ли­те­ли начи­на­ют осо­зна­вать, что полис сво­и­ми сила­ми не спо­со­бен пре­одо­леть непре­рыв­ную череду внеш­них войн и внут­рен­них смут (ста­си­са). В резуль­та­те в обще­ст­вен­ной мыс­ли полу­ча­ют рас­про­стра­не­ние монар­хи­че­ские идеи, пред­став­ле­ния об иде­аль­ном пра­ви­те­ле (царе или тиране), кото­рый пра­вит в инте­ре­сах сво­их под­дан­ных и избав­ля­ет под­власт­ные ему поли­сы от всех бед и зол¹⁶. Подоб­ные идеи были при­су­щи и Ари­сто­те­лю¹⁷. На мой взгляд, на при­ме­ре Писи­стра­та вели­кий Ста­ги­рит создал образ подоб­но­го иде­аль­но­го пра­ви­те­ля (вер­нее, один из его вари­ан­тов¹⁸), выра­зив тем самым надеж­ды и чая­ния сво­ей эпо­хи¹⁹.

Этот пра­ви­тель — тиран, то есть носи­тель неогра­ни­чен­ной вла­сти, как пра­ви­ло, несов­ме­сти­мой с полис­ны­ми обы­ча­я­ми, цен­но­стя­ми и инсти­ту­та­ми. Но при этом он осу­ществля­ет свою власть не тира­ни­че­ски, а с.15 по-граж­дан­ски, то есть в соот­вет­ст­вии с инте­ре­са­ми и жела­ни­я­ми боль­шин­ства граж­дан²⁰. Он обес­пе­чи­ва­ет мир и покой вовне и внут­ри, руко­вод­ст­ву­ет­ся в сво­ей дея­тель­но­сти зако­на­ми и обы­ча­я­ми поли­са, уме­ет ладить со все­ми граж­да­на­ми, как с ари­сто­кра­та­ми, так и с про­сто­на­ро­дьем, обес­пе­чи­вая тем самым един­ство граж­дан­ско­го кол­лек­ти­ва, ведет себя демо­кра­тич­но и обхо­ди­тель­но, то есть напо­до­бие полис­но­го поли­ти­ка и полис­но­го маги­ст­ра­та. В этом слу­чае пол­ная и неогра­ни­чен­ная власть ведет не к подав­ле­нию поли­са и его инсти­ту­тов, а, наобо­рот, к бла­го­со­сто­я­нию и рас­цве­ту.

Все это, в пред­став­ле­нии Ари­сто­те­ля, и состав­ля­ет содер­жа­ние поня­тия «прав­ле­ние по-граж­дан­ски». Оно, таким обра­зом, харак­тер­но для тако­го свое­об­раз­но­го государ­ст­вен­но­го строя, как граж­дан­ст­вен­ная тира­ния. По всей види­мо­сти, Стра­бон заим­ст­во­вал у Ари­сто­те­ля не толь­ко само это поня­тие, но и пред­став­ле­ние о его содер­жа­нии.

Все наме­чен­ные Ари­сто­те­лем осо­бен­но­сти, харак­тер­ные для «прав­ле­ния по-граж­дан­ски», мож­но обна­ру­жить в прак­ти­ке рим­ско­го прав­ле­ния эпо­хи Прин­ци­па­та. Имен­но на это вре­мя в рим­ском мире при­хо­дит­ся реаль­ное при­ми­ре­ние идеи поли­са с иде­ей еди­но­вла­стия. Рим­ские пра­ви­те­ли, как на уровне цен­траль­но­го, так и про­вин­ци­аль­но­го управ­ле­ния в тех реги­о­нах, где город антич­но­го типа, то есть полис, играл гла­вен­ст­ву­ю­щую роль²¹, осу­ществля­ли свое прав­ле­ние по-граж­дан­ски. Это во мно­гом было обу­слов­ле­но объ­ек­тив­ны­ми фак­то­ра­ми. Рим­ская дер­жа­ва сло­жи­лась на осно­ве заво­е­ва­ний рим­ской граж­дан­ской общи­ны. Еще и в пери­од Ран­ней импе­рии Рим сохра­нял мно­гие харак­тер­ные осо­бен­но­сти антич­ной граж­дан­ской общи­ны или, ина­че гово­ря, рес­пуб­ли­кан­ские инсти­ту­ты и цен­но­сти²².

с.16

Дена­рий, 15 г. до н. э. Аверс: непо­кры­тая голо­ва Авгу­ста Реверс: Август сидит в куруль­ном крес­ле на три­бу­на­ле, про­тя­ги­вая руку двум сол­да­там (Тибе­рий и Друз?), подаю­щим ему лав­ро­вые вет­ви.

Одной из этих осо­бен­но­стей было отсут­ст­вие бюро­кра­тии²³. В гро­мад­ной дер­жа­ве с насе­ле­ни­ем в 50—60 млн чело­век насчи­ты­ва­лось 300—400 адми­ни­ст­ра­то­ров сена­тор­ско­го или всад­ни­че­ско­го ран­га и око­ло 10 тысяч раз­но­род­но­го вспо­мо­га­тель­но­го пер­со­на­ла²⁴, так что на каж­до­го государ­ст­вен­но­го слу­жа­ще­го с власт­ны­ми пол­но­мо­чи­я­ми при­хо­ди­лось более ста тысяч чело­век²⁵. Эти адми­ни­ст­ра­то­ры в боль­шин­стве сво­ем (так же как и импе­ра­то­ры, начи­ная с Фла­ви­ев) про­ис­хо­ди­ли в с.17 пер­вом или вто­ром поко­ле­нии из сосло­вия деку­ри­о­нов²⁶ и не име­ли осо­бой под­готов­ки, спе­ци­аль­ных зна­ний и опы­та в какой-нибудь кон­крет­ной обла­сти государ­ст­вен­но­го управ­ле­ния²⁷, а срок их служ­бы, как пра­ви­ло, был очень непро­дол­жи­тель­ным²⁸. Не уди­ви­тель­но, что мно­гие совре­мен­ные иссле­до­ва­те­ли харак­те­ри­зу­ют государ­ст­вен­ный аппа­рат Ран­ней импе­рии как руди­мен­тар­ный, сла­бо­раз­ви­тый или неадек­ват­ный, выс­шую адми­ни­ст­ра­цию счи­та­ют диле­тант­ской, а саму импе­рию — «недо­управ­ля­е­мой (un­der­go­ver­ned; De­fi­cit an Verwal­tung)»²⁹.

Подоб­ные опре­де­ле­ния выглядят, мяг­ко гово­ря, пара­док­саль­ны­ми, если учесть, что имен­но на это вре­мя при­хо­дит­ся «Рим­ский» или «Авгу­стов мир» (pax Ro­ma­na или pax Augus­ta) — эпо­ха невидан­ных в древ­ней исто­рии, ни ранее ни позд­нее, внеш­не­го и внут­рен­не­го мира, — ста­биль­но­сти и про­цве­та­ния. Оче­вид­но, сла­бо­раз­ви­той рим­скую систе­му управ­ле­ния мож­но счи­тать толь­ко исхо­дя из совре­мен­ных пред­став­ле­ний и реа­лий. Она вполне соот­вет­ст­во­ва­ла потреб­но­стям сво­ей эпо­хи и была доста­точ­но эффек­тив­ной по мер­кам сво­его вре­ме­ни.

Осно­вой этой систе­мы управ­ле­ния было сотруд­ни­че­ство цен­траль­ной вла­сти в лице импе­ра­то­ра и намест­ни­ков про­вин­ций с орга­на­ми мест­но­го само­управ­ле­ния и преж­де все­го город­ско­го само­управ­ле­ния. с.18 Имен­но на них лежа­ла основ­ная ноша повсе­днев­но­го рутин­но­го управ­ле­ния³⁰.

Как извест­но, глав­ной опо­рой импе­ра­тор­ской вла­сти были горо­да антич­но­го типа (поли­сы), око­ло двух тысяч кото­рых насчи­ты­ва­лось в Ран­ней импе­рии³¹. Полис­ные эли­ты и в мень­шей мере рядо­вые граж­дане были глав­ны­ми сотруд­ни­ка­ми и помощ­ни­ка­ми импе­ра­то­ра и его намест­ни­ков. Это само по себе опре­де­ля­ло сотруд­ни­че­ство пред­ста­ви­те­лей цен­траль­ной вла­сти с полис­ны­ми инсти­ту­та­ми и осо­бен­но­сти их дея­тель­но­сти в рам­ках этой инсти­ту­цио­наль­ной систе­мы.

По мне­нию Ф. Жака и Дж. Шай­да, прин­цепс был не абсо­лют­ным монар­хом, но носи­те­лем осо­бых пуб­лич­ных пол­но­мо­чий, ана­ло­гич­ных пол­но­мо­чи­ям маги­ст­ра­та, а его обще­ст­вен­ная дея­тель­ность осу­ществля­лась в рам­ках тра­ди­ци­он­ных инсти­ту­тов и в соот­вет­ст­вии с ними; он все­гда мог добить­ся от сена­та и наро­да все­го, чего хотел, но имен­но от них и с помо­щью средств, санк­ци­о­ни­ро­ван­ных обы­ча­ем³². Эту фор­му­ли­ров­ку мож­но отне­сти и к намест­ни­кам про­вин­ций, кото­рые так­же осу­ществля­ли свою дея­тель­ность напо­до­бие маги­ст­ра­та в рам­ках тра­ди­ци­он­ных полис­ных инсти­ту­тов и в соот­вет­ст­вии с ними³³. Вме­сте с тем, она, на мой взгляд, нуж­да­ет­ся в неко­то­рой коррек­ти­ров­ке.

Дей­ст­вуя в рам­ках тра­ди­ци­он­ных инсти­ту­тов, импе­ра­тор и его намест­ни­ки, обла­дав­шие прак­ти­че­ски неогра­ни­чен­ной вла­стью, дале­ко не все­гда мог­ли добить­ся все­го, чего они хоте­ли. Орга­ны цен­траль­но­го и мест­но­го само­управ­ле­ния, пред­став­ляв­шие глав­ным обра­зом инте­ре­сы импер­ской и полис­ных элит, выпол­ня­ли лишь те рас­по­ря­же­ния выс­шей вла­сти, кото­рые не про­ти­во­ре­чи­ли их соб­ст­вен­ным инте­ре­сам³⁴. Даже самые дес­по­тич­ные импе­ра­то­ры в этом слу­чае не мог­ли насто­ять на сво­ем. Так, напри­мер, когда Кали­гу­ла пере­нес выбо­ры маги­ст­ра­тов из сена­та в народ­ное собра­ние, сена­то­ры, сго­во­рив­шись, ста­ли выстав­лять толь­ко по одно­му кан­дида­ту на место, и он был вынуж­ден отме­нить свою рефор­му (Suet. Cal. 16. 2; Dio Cass. LIX. 9. 6; 20. 3. 4). А когда Доми­ци­ан сво­им эдик­том пове­лел, чтобы вино­град­ные посад­ки в про­вин­ци­ях были сокра­ще­ны, по край­ней мере, напо­ло­ви­ну с.19 (Suet. Dom. 7. 2), то его рас­по­ря­же­ние никто не стал выпол­нять, и он то ли отме­нил его (Phi­lostr. Vit. Soph. I. 21. 6), то ли про­сто не стал наста­и­вать на его выпол­не­нии (Suet. Dom. 7. 2; 14. 2)³⁵. Таким обра­зом, в усло­ви­ях рим­ской систе­мы прав­ле­ния вла­сти­те­ли не мог­ли себе поз­во­лить не учи­ты­вать инте­ре­сы испол­ни­те­лей сво­их реше­ний. Подоб­ная систе­ма мог­ла нор­маль­но функ­ци­о­ни­ро­вать лишь при доб­ро­воль­ном сотруд­ни­че­стве со сто­ро­ны этих испол­ни­те­лей.

Харак­тер­ные осо­бен­но­сти «прав­ле­ния по-граж­дан­ски» осо­бен­но нагляд­но про­яв­ля­ют­ся на уровне управ­ле­ния про­вин­ци­я­ми, где кон­так­ты пред­ста­ви­те­лей цен­траль­ной вла­сти и мест­но­го само­управ­ле­ния были осо­бен­но тес­ны­ми³⁶.

Как извест­но, основ­ная дея­тель­ность рим­ских намест­ни­ков про­те­ка­ла в горо­дах — цен­трах судеб­ных окру­гов (кон­вен­тов), где они отправ­ля­ли пра­во­судие³⁷. При­езд намест­ни­ка в про­вин­цию, а затем в каж­дый из цен­тров судеб­ных окру­гов сопро­вож­дал­ся цере­мо­ни­ей при­бы­тия (ad­ven­tus) (D. 1. 16. 4. 3—5; 1. 16. 7 pr.—1; Men. 381). Она пред­став­ля­ла собой тор­же­ст­вен­ную встре­чу всту­пав­ше­го в город пра­ви­те­ля или како­го-либо ино­го вли­я­тель­но­го лица. В ней наи­бо­лее ярко про­яв­ля­лись осо­бен­но­сти «прав­ле­ния по-граж­дан­ски».

Она стро­и­лась в соот­вет­ст­вии со сте­рео­ти­пом, сло­жив­шим­ся еще в элли­ни­сти­че­скую эпо­ху: про­цес­сия граж­дан, воз­глав­ля­е­мая маги­ст­ра­та­ми, встре­ча­ла пра­ви­те­ля перед город­ски­ми ворота­ми и после обме­на при­вет­ст­вен­ны­ми реча­ми сопро­вож­да­ла его в город. Затем насту­пал вто­рой этап цере­мо­нии: намест­ник посе­щал храм боги­ни — покро­ви­тель­ни­цы горо­да и при­но­сил ей жерт­вы (Suet. Gal­ba. 8. 2; Men. 381)³⁸, назна­чал празд­не­ства в честь богов, устра­и­вал зре­ли­ща для всех граж­дан³⁹, инспек­ти­ро­вал хра­мы и обще­ст­вен­ные с.20 построй­ки, чтобы, если потре­бу­ет­ся ремонт, назна­чить кура­то­ров постро­ек и выде­лить им в помощь воен­ных спе­ци­а­ли­стов из сво­ей сви­ты (D. 1. 16. 7 pr.—1).

На пер­вом эта­пе граж­дане горо­да во гла­ве со сво­и­ми маги­ст­ра­та­ми демон­стри­ро­ва­ли свои спло­че­ние и еди­но­душ­ную волю: вос­хва­ляя намест­ни­ка и вве­ряя ему свой город, они пред­став­ля­ли свое под­чи­не­ние его вла­сти как резуль­тат сво­бод­но­го выбо­ра, обу­слов­лен­но­го его исклю­чи­тель­ны­ми досто­ин­ства­ми. Вме­сте с тем они выра­жа­ли в нагляд­ной фор­ме идею все­об­ще­го согла­сия (con­sen­sus om­nium), кото­рая счи­та­лась в антич­ном мире осно­вой полис­но­го соци­у­ма и любой закон­ной вла­сти⁴⁰. Кон­крет­ные осо­бен­но­сти про­цеду­ры встре­чи намест­ни­ка и введе­ния его в город име­ют, по мое­му мне­нию, опре­де­лен­ное сход­ство с выбо­ра­ми город­ских маги­ст­ра­тов⁴¹.

Внеш­нее сход­ство меж­ду тор­же­ст­вен­ной встре­чей пра­ви­те­ля и выбо­ра­ми маги­ст­ра­тов, в кото­рых участ­во­ва­ли одни и те же лица, нагляд­но про­яв­ля­ет­ся и на вто­ром эта­пе, кото­рый во мно­гом напо­ми­на­ет вступ­ле­ние вновь избран­но­го маги­ст­ра­та в долж­ность⁴². Оно, как пра­ви­ло, вклю­ча­ло в себя сле­дую­щие ком­по­нен­ты: 1) посе­ще­ние глав­но­го город­ско­го хра­ма и совер­ше­ние там жерт­во­при­но­ше­ния; 2) выступ­ле­ние в город­ском Сове­те по име­ю­ще­му боль­шое рели­ги­оз­ное зна­че­ние вопро­су об уста­нов­ле­нии кален­дар­ных сро­ков важ­ней­ших обще­ст­вен­ных празд­неств; 3) устрой­ство за свой счет игр и пред­став­ле­ний для сограж­дан⁴³. Кро­ме того, выс­шие маги­ст­ра­ты про­вин­ци­аль­ных и ита­лий­ских горо­дов (но не само­го Рима)⁴⁴ в бла­го­дар­ность за свое избра­ние выде­ля­ли сред­ства на стро­и­тель­ство или ремонт како­го-либо обще­ст­вен­но­го соору­же­ния или бра­ли на себя соот­вет­ст­ву­ю­щее обя­за­тель­ство⁴⁵.

с.21 Итак, горо­жане, встре­чав­шие намест­ни­ка перед город­ски­ми ворота­ми, «изби­ра­ли» его сво­им выс­шим маги­ст­ра­том, а тот, всту­пив в город с соблюде­ни­ем всех фор­маль­но­стей, вме­сте с тем «всту­пал в долж­ность»⁴⁶.

Упо­доб­ле­ние намест­ни­ка город­ско­му маги­ст­ра­ту мож­но обна­ру­жить не толь­ко в цере­мо­нии «при­бы­тия». Дион Хри­зо­стом сове­ту­ет граж­да­нам Тар­са, нахо­див­шим­ся в кон­флик­те с намест­ни­ком про­вин­ции, хоро­шень­ко поду­мать, сто­ит ли им пре­сле­до­вать его в судеб­ном поряд­ке или же луч­ше тер­пе­ли­во пере­но­сить поведе­ние сво­его при­та­на (Dio Chr. Or. 34. 40—42)⁴⁷. Посколь­ку подоб­ное срав­не­ние никак не сле­ду­ет из кон­тек­ста, оно, оче­вид­но, свя­за­но со сло­жив­шим­ся сте­рео­ти­пом, порож­ден­ным теми же пред­став­ле­ни­я­ми и той же самой систе­мой цен­но­стей, что и цере­мо­ния «при­бы­тия». Цере­мо­ния «при­бы­тия» импе­ра­то­ра в основ­ных сво­их чер­тах сход­на с цере­мо­ни­ей «при­бы­тия» намест­ни­ка⁴⁸. А Элий Ари­стид в «Похва­ле Риму» так­же име­ну­ет импе­ра­то­ра эфо­ром и при­та­ном (Or. 26. 90).

Веро­ят­но, в тор­же­ст­вен­ных про­цеду­рах, свя­зан­ных с при­бы­ти­ем пра­ви­те­ля, сле­ду­ет видеть не толь­ко цере­мо­ни­ал и не толь­ко метод вос­при­я­тия и осмыс­ле­ния участ­ни­ка­ми тор­жеств это­го собы­тия, но так­же и спо­соб свое­об­раз­но­го пре­об­ра­зо­ва­ния дей­ст­ви­тель­но­сти. Всту­пав­ший в город намест­ник (или импе­ра­тор) в ито­ге этой цере­мо­нии пре­вра­щал­ся в созна­нии его жите­лей из пред­ста­ви­те­ля и вопло­ще­ния выс­шей и внеш­ней по отно­ше­нию к ним вла­сти в пол­но­моч­но­го пред­ста­ви­те­ля граж­дан­ско­го кол­лек­ти­ва — в вер­хов­но­го маги­ст­ра­та поли­са, полу­чив­ше­го от сограж­дан свою власть, чтобы исполь­зо­вать ее для их бла­га. Таким обра­зом, цере­мо­ния «при­бы­тия» и свя­зан­ные с ней про­цеду­ры освя­ща­ли и леги­ти­ми­ро­ва­ли власть пра­ви­те­ля в соот­вет­ст­вии с полис­ны­ми тра­ди­ци­я­ми.

В свя­зи с этим поведе­ние намест­ни­ка в под­власт­ных ему горо­дах име­ет двой­ст­вен­ный харак­тер. С одной сто­ро­ны, он дей­ст­ву­ет как пред­ста­ви­тель цен­траль­ной вла­сти, тре­бу­ю­щий неукос­ни­тель­но­го соблюде­ния ее зако­нов с.22 и выпол­не­ния всех обя­за­тельств перед ней. С дру­гой — он высту­па­ет защит­ни­ком инте­ре­сов полис­но­го кол­лек­ти­ва, про­яв­ляя заботу о горо­де и его оби­та­те­лях, хода­тай­ст­вуя за них перед импе­ра­то­ром⁴⁹.

Эта линия поведе­ния осо­бен­но ясно про­яв­ля­ет­ся в его забо­те о город­ском бла­го­устрой­стве и город­ском стро­и­тель­стве. Юри­сты реко­мен­ду­ют намест­ни­кам лич­но инспек­ти­ро­вать обще­ст­вен­ные и част­ные зда­ния и построй­ки и доби­вать­ся ремон­та обвет­ша­лых стро­е­ний и завер­ше­ния нача­тых работ (D. 1. 16. 7. 1; 1. 18. 7). Пре­зи­дам пред­пи­сы­ва­ет­ся под­дер­жи­вать стро­и­тель­ную дея­тель­ность город­ских эвер­ге­тов (D. 50. 10. 2. 2; 50. 10. 3. 2), раз­би­рать кон­флик­ты меж­ду город­ски­ми вла­стя­ми, кура­то­ра­ми постро­ек и под­ряд­чи­ка­ми (D. 50. 10. 2. 1)⁵⁰. Судя по име­ю­щим­ся дан­ным, они не толь­ко не пре­не­бре­га­ли эти­ми реко­мен­да­ци­я­ми⁵¹, но неред­ко к тому же высту­па­ли как ини­ци­а­то­ры и руко­во­ди­те­ли новых постро­ек⁵².

Таким обра­зом, они бра­ли на себя выпол­не­ние одной из глав­ных обя­зан­но­стей город­ских маги­ст­ра­тов — заботу о город­ском бла­го­устрой­стве и обще­ст­вен­ном стро­и­тель­стве. Одна­ко сколь­ко-нибудь ощу­ти­мый резуль­тат дея­тель­но­сти намест­ни­ков мож­но заме­тить толь­ко в сто­ли­цах про­вин­ций и горо­дах, по сосед­ству с кото­ры­ми были дис­ло­ци­ро­ва­ны леги­о­ны⁵³. Вплоть до середи­ны III в. н. э. основ­ной объ­ем город­ско­го стро­и­тель­ства в про­вин­ци­ях осу­ществлял­ся под непо­сред­ст­вен­ным кон­тро­лем город­ских маги­ст­ра­тов и в зна­чи­тель­ной мере за их счет⁵⁴.

Лич­ное уча­стие намест­ни­ка в инспек­ти­ро­ва­нии зда­ний и постро­ек так­же, как пра­ви­ло, огра­ни­чи­ва­лось сто­ли­цей и цен­тра­ми судеб­ных окру­гов (кон­вен­тов).

с.23 Оче­вид­но, актив­ность намест­ни­ка в этой сфе­ре, его лич­ное уча­стие наравне с город­ски­ми маги­ст­ра­та­ми в воз­веде­нии новых и в сохра­не­нии ста­рых зда­ний и соору­же­ний, состав­ля­ю­щих сла­ву и гор­дость горо­да (Dio Chris. Or. 40. 10; Dio Cass. 52. 30. 3; Men. 394. 96), долж­ны были ско­рее демон­стри­ро­вать его заботу о про­цве­та­нии и бла­го­по­лу­чии горо­дов его про­вин­ции, чем слу­жить заме­ной тра­ди­ци­он­ной дея­тель­но­сти мест­ных вла­стей и эвер­ге­тов.

Фор­ма и содер­жа­ние дея­тель­но­сти намест­ни­ка в самом горо­де пол­но­стью соот­вет­ст­во­ва­ли той роли, кото­рая была отведе­на ему в цере­мо­нии «при­бы­тия», и тем пред­став­ле­ни­ям, кото­ры­ми она была обу­слов­ле­на.

По свиде­тель­ству Таци­та, у хоро­ше­го намест­ни­ка вре­мя чет­ко дели­лось на две части: работу и отдых (iam ve­ro tem­po­ra cu­ra­rum re­mis­sio­num­que di­vi­sa…) — со сво­им сти­лем поведе­ния для того и дру­го­го (Agr. 9. 3). Учи­ты­вая, что после уча­стия в уто­ми­тель­ной цере­мо­нии «при­бы­тия» намест­ник несо­мнен­но нуж­дал­ся в отды­хе, пер­вым делом попы­та­ем­ся выяс­нить, в какой обста­нов­ке и как имен­но он обыч­но про­во­дил свой досуг и как это было свя­за­но с харак­те­ром рим­ско­го управ­ле­ния про­вин­ци­я­ми в эпо­ху Прин­ци­па­та⁵⁵.

Гово­ря о сти­лях поведе­ния хоро­ше­го намест­ни­ка в рабо­чее вре­мя и на досу­ге, Тацит отме­ча­ет: «Вре­мя, отво­ди­мое на отправ­ле­ние слу­жеб­ных обя­зан­но­стей, он стро­го отгра­ни­чи­вал от часов досу­га: где над­ле­жа­ло — а имен­но в про­вин­ци­аль­ных собра­ни­ях и в суде, — он был важен, вни­ма­те­лен, строг и чаще мило­стив, но, отдав долж­ное служ­бе, сбра­сы­вал с себя обли­чье вла­сти (nul­la ultra po­tes­ta­tis per­so­na), и, что встре­ча­ет­ся исклю­чи­тель­но ред­ко, ни его обхо­ди­тель­ность не ума­ля­ла вну­шае­мо­го им ува­же­ния, ни суро­вость — люб­ви к нему» (Agr. 9. 3; пер. А. С. Бобо­ви­ча с неболь­ши­ми коррек­ти­ва­ми).

Такой стиль поведе­ния пол­но­стью соот­вет­ст­во­вал рим­ским пред­став­ле­ни­ям о том, как дол­жен дер­жать себя в обще­стве хоро­ший государ­ст­вен­ный дея­тель⁵⁶. Этот стиль, как извест­но, был свя­зан с граж­дан­ски­ми полис­ны­ми тра­ди­ци­я­ми и имел зна­ко­вый харак­тер.

Рим­ский намест­ник, объ­ез­жав­ший свою про­вин­цию по цен­трам судеб­ных окру­гов, про­во­дил свой досуг в обыч­ные дни в обще­стве тех с.24 пред­ста­ви­те­лей город­ской зна­ти, чьим госте­при­им­ст­вом (hos­pi­tium) он поль­зо­вал­ся, а в празд­ни­ки — так­же и рядо­вых граж­дан про­вин­ци­аль­ных горо­дов.

В адре­со­ван­ном намест­ни­кам и их совет­ни­кам трак­та­те-инструк­ции «Об обя­зан­но­стях про­кон­су­ла»⁵⁷ Уль­пи­ан подроб­но раз­би­ра­ет вопро­сы, свя­зан­ные с инсти­ту­том госте­при­им­ства и, в част­но­сти, с подар­ка­ми (xe­nia), кото­ры­ми хозя­ин-госте­при­и­мец по обы­чаю наде­лял оста­но­вив­ше­го­ся у него в доме гостя (D. 1. 16. 6. 3)⁵⁸. Подар­ки (xe­nia) тако­го рода были не толь­ко непре­мен­ным атри­бу­том, но и сим­во­лом отно­ше­ний госте­при­им­ства (hos­pi­tium). Этот раз­бор озна­ча­ет, что раз­ме­ще­ние пре­зи­да не в офи­ци­аль­ной рези­ден­ции, а в доме госте­при­им­ца было широ­ко рас­про­стра­нен­ным явле­ни­ем⁵⁹.

Наряду с подар­ка­ми (xe­nia) непре­мен­ным атри­бу­том «госте­при­им­ства» были пиры, кото­рые хозя­е­ва по обы­чаю долж­ны были устра­и­вать для сво­их гостей⁶⁰. Обя­за­тель­ны­ми участ­ни­ка­ми тако­го пира явля­лись намест­ник (или иное долж­ност­ное лицо) и чле­ны его сви­ты⁶¹, а так­же, чаще все­го, при­ни­мав­ший их у себя хозя­ин дома. Состав осталь­ных гостей опре­де­лял­ся пра­ви­лом, в соот­вет­ст­вии с кото­рым сотра­пез­ни­ка­ми долж­ны быть люди близ­кие друг дру­гу по харак­те­ру и обще­ст­вен­но­му поло­же­нию (Plut. Quaest. Conv. 708 D; 709 B). «Когда уго­ща­ешь обедом намест­ни­ка, — ука­зы­ва­ет Плу­тарх, — разу­ме­ет­ся, наи­бо­лее под­хо­дя­щие сотра­пез­ни­ки — это выс­шие маги­ст­ра­ты (если они дру­зья) и пер­вые лица в горо­де» (Plut. Quaest. Conv. 679 D) (пер. Я. М. Боров­ско­го).

Итак, зна­чи­тель­ную часть сво­его сво­бод­но­го вре­ме­ни рим­ский намест­ник про­во­дил на пирах в обще­стве сво­его госте­при­им­ца, а так­же самых вид­ных граж­дан и маги­ст­ра­тов того горо­да, где он вер­шил суд.

с.25

Рим­ская импе­рия в кон­це II в.

В соот­вет­ст­вии с обы­ча­ем для пиров была харак­тер­на осо­бая атмо­сфе­ра рас­ко­ван­но­сти и весе­лья, свя­зан­ная с пред­став­ле­ни­ем о равен­стве и дру­же­ском един­стве сотра­пез­ни­ков (Plut. Quaest. Conv. 707 E)⁶². По свиде­тель­ству Плу­тар­ха, цель пира — «обес­пе­чить с помо­щью удо­воль­ст­вия укреп­ле­ние друж­бы сре­ди при­сут­ст­ву­ю­щих или ее воз­ник­но­ве­ние» (Quaest. Conv. 621 C) (пер. Я. М. Боров­ско­го).

Таким обра­зом, имен­но на пирах намест­ник дол­жен был «сбра­сы­вать с себя обли­чье вла­сти» и про­яв­лять свою fa­ci­li­tas (обхо­ди­тель­ность, любез­ность), спо­соб­ст­ву­ю­щую уста­нов­ле­нию нефор­маль­ных дру­же­ских свя­зей меж­ду ним и его помощ­ни­ка­ми, с одной сто­ро­ны, и наи­бо­лее вид­ны­ми граж­да­на­ми про­вин­ци­аль­но­го горо­да — с дру­гой. Его досуг был орга­ни­зо­ван так, чтобы обес­пе­чить ему наи­луч­шие воз­мож­но­сти для созда­ния и укреп­ле­ния нефор­маль­ных дру­же­ских свя­зей с вли­я­тель­ны­ми про­вин­ци­а­ла­ми.

Меж­ду тем нефор­маль­ные кон­так­ты в неофи­ци­аль­ной обста­нов­ке порож­да­ли мно­же­ство про­блем и опас­ных ситу­а­ций как для само­го намест­ни­ка, так и для цен­траль­ной вла­сти. В соот­вет­ст­вии с ари­сто­кра­ти­че­ской эти­кой «друж­ба» пред­по­ла­га­ла вза­им­ный обмен услу­га­ми (of­fi­cia) и с.26 бла­го­де­я­ни­я­ми (be­ne­fi­cia)⁶³. В ответ на ока­зан­ный ему при­ем намест­ник дол­жен был обес­пе­чить сво­им госте­при­им­цам и сотра­пез­ни­кам осо­бое, при­ви­ле­ги­ро­ван­ное по срав­не­нию с дру­ги­ми про­вин­ци­а­ла­ми поло­же­ние, не изме­няя при этом сво­е­му дол­гу спра­вед­ли­во­го и бес­при­страст­но­го судьи и пра­ви­те­ля⁶⁴. Сов­ме­стить вер­ность соци­аль­ным обя­за­тель­ствам и дол­гу государ­ст­вен­но­го дея­те­ля было чрез­вы­чай­но слож­но. В неофи­ци­аль­ной и в офи­ци­аль­ной обста­нов­ке намест­ни­ку при­хо­ди­лось руко­вод­ст­во­вать­ся дву­мя раз­ны­ми систе­ма­ми цен­но­стей и, сле­до­ва­тель­но, высту­пать в двух раз­ных обли­чьях. Оче­вид­но, имен­но с этим свя­за­но жест­кое про­ти­во­по­став­ле­ние досу­га и служ­бы, обхо­ди­тель­но­сти и суро­во­сти при опи­са­нии поведе­ния иде­аль­но­го намест­ни­ка и граж­да­ни­на.

Укреп­ле­нию дру­же­ских свя­зей намест­ни­ков с их госте­при­им­ца­ми спо­соб­ст­во­ва­ло и вру­че­ние послед­ни­ми подар­ков (xe­nia)⁶⁵. И хотя при­но­ше­ния про­вин­ци­а­лов намест­ни­кам стро­го пре­се­ка­лись цен­траль­ной вла­стью⁶⁶, она не запре­ща­ла при­ни­мать xe­nia, посколь­ку отказ от них был рав­но­си­лен отка­зу от пред­ла­гае­мой друж­бы и мог раз­ру­шить нефор­маль­ные пер­со­наль­ные свя­зи меж­ду намест­ни­ка­ми и их госте­при­им­ца­ми⁶⁷.

Чтобы понять, поче­му без них нель­зя было обой­тись, необ­хо­ди­мо учесть, что «штат намест­ни­ка про­вин­ции состо­ял глав­ным обра­зом из сви­ты, кото­рой имел обык­но­ве­ние окру­жать себя рим­ский маги­ст­рат или про­ма­ги­ст­рат, когда он выез­жал из Рима, при­чем она в свою оче­редь пред­став­ля­ла собой уре­зан­ную вер­сию домо­хо­зяй­ства и кру­га дру­зей рим­ско­го ари­сто­кра­та, моди­фи­ци­ро­ван­ную неболь­шой добав­кой государ­ст­вен­ных слу­жа­щих»⁶⁸. В этих усло­ви­ях рас­ши­ре­ние кру­га дру­зей с.27 и кли­ен­тов за счет вли­я­тель­ных про­вин­ци­а­лов озна­ча­ло, преж­де все­го, умно­же­ние помощ­ни­ков и сотруд­ни­ков намест­ни­ка в деле управ­ле­ния про­вин­ци­ей. Круг сотра­пез­ни­ков намест­ни­ка, разде­ляв­ших с ним его досуг, если не пол­но­стью, то в зна­чи­тель­ной мере сов­па­дал с кру­гом совет­ни­ков, вхо­див­ших в его con­si­lium и помо­гав­ших ему вести судеб­ные раз­би­ра­тель­ства⁶⁹. Не имея в горо­дах сво­ей про­вин­ции под­чи­нен­ных ему чинов­ни­ков, намест­ник мог эффек­тив­но испол­нять свои обя­зан­но­сти, толь­ко зару­чив­шись под­держ­кой выс­ших маги­ст­ра­тов и самых вид­ных граж­дан этих горо­дов⁷⁰, то есть, гово­ря ины­ми сло­ва­ми, уста­но­вив с ними нефор­маль­ные пер­со­наль­ные свя­зи, осно­ван­ные на вза­им­ном обмене бла­го­де­я­ни­я­ми и услу­га­ми.

Тако­го рода опо­ра на дру­зей была харак­тер­на для полис­ных поли­ти­ков в целом и явля­лась обо­рот­ной сто­ро­ной отсут­ст­вия в поли­се бюро­кра­тии. Подоб­ная друж­ба име­ла пре­иму­ще­ст­вен­но инстру­мен­таль­ный харак­тер. Не слу­чай­но гре­че­ские и рим­ские авто­ры назы­ва­ли дру­зей поли­ти­ка и пра­ви­те­ля живы­ми и мыс­ля­щи­ми оруди­я­ми (Tac. Hist. 4. 7. 3; Plut. Praec. Rei publ. ger. 807 D.; idem. Cic. 7. 1). От этой друж­бы выиг­ры­ва­ли и дру­зья как полис­но­го поли­ти­ка, так и рим­ско­го намест­ни­ка, посколь­ку мог­ли ока­зы­вать на него вли­я­ние и в соб­ст­вен­ных инте­ре­сах, и в инте­ре­сах сво­его поли­са (Plut. Praec. Rei publ. ger. 814 C)⁷¹.

Рим­ский намест­ник был непре­мен­ным участ­ни­ком не толь­ко пиров для избран­ных, но и обще­го­род­ских празд­неств и зре­лищ (Gai. I. 20; D. 40. 2. 7). Менандр Ритор ука­зы­ва­ет, что обы­ча­ем уста­нов­ле­но при­гла­шать намест­ни­ка в город, где устра­и­ва­ют­ся празд­не­ства, и при­во­дит обра­зец соот­вет­ст­ву­ю­щей речи (Men. Rh. 424—425). В муни­ци­паль­ном законе неболь­шо­го испан­ско­го город­ка Урсо­на, кото­рый вряд ли был цен­тром судеб­но­го окру­га, упо­ми­на­ют­ся почет­ные места на зре­ли­щах, пред­на­зна­чен­ные для намест­ни­ка и его кве­сто­ра (Lex Urs. § 127 (FI­RA. 1. 21))⁷². Оче­вид­но, с.28 намест­ни­ки вре­мя от вре­ме­ни спе­ци­аль­но посе­ща­ли тот или иной город, чтобы при­нять уча­стие в мест­ных празд­не­ствах.

Поведе­ние намест­ни­ков на зре­ли­щах отли­ча­лось, види­мо, той же любез­но­стью и пред­у­преди­тель­но­стью, что и на пирах. Моде­стин в сво­ем трак­та­те «О нака­за­ни­ях» спе­ци­аль­но пред­у­преж­да­ет пре­зи­дов, что они не долж­ны отпус­кать на сво­бо­ду пре­ступ­ни­ков, при­го­во­рен­ных к бою со зве­ря­ми из-за бла­го­во­ле­ния к ним наро­да. Этот вопрос намест­ни­кам сле­ду­ет согла­со­вать с прин­цеп­сом (D. 48. 19. 31). Намест­ник Эпи­ра жало­вал­ся Эпи­к­те­ту, что под­верг­ся в теат­ре оскорб­ле­ни­ям со сто­ро­ны зри­те­лей, посколь­ку слиш­ком откры­то «болел» за непо­пу­ляр­но­го акте­ра (Epict Diatr. III. 4). Дело закон­чи­лось нота­ци­ей Эпи­к­те­та несдер­жан­но­му пре­зи­ду. Судя по все­му, никто из зри­те­лей не постра­дал.

Поведе­ние намест­ни­ков и зри­те­лей ста­но­вит­ся понят­ным, если учесть, что обще­ст­вен­ные зре­ли­ща в пери­од Импе­рии в неко­то­ром смыс­ле заме­ня­ли коми­ции, и еди­но­душ­ное мне­ние всех или боль­шин­ства зри­те­лей неред­ко рас­смат­ри­ва­лось как выра­же­ние народ­но­го воле­изъ­яв­ле­ния⁷³. Имен­но поэто­му во вре­мя пред­став­ле­ний рядо­вые граж­дане вели себя более сво­бод­но, чем обыч­но, а их прось­бы, как пра­ви­ло, труд­но было отверг­нуть даже импе­ра­то­рам⁷⁴. При­сут­ст­вие импе­ра­то­ров на зре­ли­щах как в Риме, так и в горо­дах Ита­лии и про­вин­ций было зало­гом их попу­ляр­но­сти, а их пред­у­преди­тель­ное любез­ное отно­ше­ние к зри­те­лям рас­смат­ри­ва­лось как про­яв­ле­ние граж­дан­ст­вен­но­сти и почте­ния к наро­ду⁷⁵.

Итак, и при­сут­ст­вие намест­ни­ка на зре­ли­щах, и его обхо­ди­тель­ное поведе­ние было свя­за­но с усто­яв­ши­ми­ся полис­ны­ми тра­ди­ци­я­ми и ожи­да­ни­я­ми под­власт­ных. Так же, как знать на пирах, рядо­вые граж­дане на зре­ли­щах мог­ли, види­мо, ока­зы­вать опре­де­лен­ное дав­ле­ние на намест­ни­ка, выра­жать свою волю и свои инте­ре­сы.

Под­во­дя ито­ги, мож­но отме­тить, что досуг намест­ни­ка в нема­лой мере выстро­ен по той же моде­ли, что и досуг «хоро­ше­го» импе­ра­то­ра и полис­но­го маги­ст­ра­та. В нефор­маль­ной обста­нов­ке пиров и зре­лищ ему сле­до­ва­ло высту­пать ско­рее в каче­стве част­но­го, чем долж­ност­но­го лица, демон­стри­руя свою обхо­ди­тель­ность, любез­ность и един­ство с под­власт­ны­ми. Такое поведе­ние соот­вет­ст­во­ва­ло харак­те­ру про­вин­ци­аль­но­го управ­ле­ния эпо­хи Прин­ци­па­та, ори­ен­ти­ро­ван­но­го на вза­и­мо­дей­ст­вие цен­траль­ной вла­сти и с.29 само­управ­ля­ю­щих­ся город­ских общин. Бла­го­да­ря ему намест­ник луч­ше ори­ен­ти­ро­вал­ся в инте­ре­сах и потреб­но­стях соци­аль­ных сло­ев, с кото­ры­ми он дол­жен был счи­тать­ся, и мог как зару­чить­ся под­держ­кой самых вли­я­тель­ных и могу­ще­ст­вен­ных про­вин­ци­а­лов, так и при­об­ре­сти попу­ляр­ность у рядо­вых граж­дан. В этой ситу­а­ции от него тре­бо­ва­лось не столь­ко адми­ни­ст­ра­тив­ное, сколь­ко дипло­ма­ти­че­ское мастер­ство.

Таким обра­зом, «досуг» намест­ни­ка имел не мень­шее зна­че­ние для орга­ни­за­ции управ­ле­ния про­вин­ци­ей, чем его дея­тель­ность в рабо­чее вре­мя.

Гово­ря об осо­бен­но­стях этой дея­тель­но­сти⁷⁶, сле­ду­ет учесть, что хотя намест­ни­ки не были маги­ст­ра­та­ми в стро­гом смыс­ле это­го сло­ва⁷⁷, они обла­да­ли подоб­но­го же рода вла­стью и пол­но­мо­чи­я­ми⁷⁸. По сло­вам юри­ста Про­ку­ла, намест­ник дол­жен заме­щать в про­вин­ции всех рим­ских маги­ст­ра­тов и испол­нять их обя­зан­но­сти (D. 1. 18. 12; ср. D. 1. 16. 7. 2; 1. 18. 10). В повсе­днев­ной речи намест­ни­ки неред­ко име­но­ва­лись «маги­ст­ра­та­ми» или «пре­то­ра­ми»⁷⁹.

Так же как импе­ра­тор в Риме, намест­ник в про­вин­ци­аль­ном горо­де осу­ществлял свою власть в соот­вет­ст­вии с усто­яв­ши­ми­ся обы­ча­я­ми, имея в каче­стве сво­их виза­ви тра­ди­ци­он­ные инсти­ту­ты город­ско­го само­управ­ле­ния и под­дер­жи­вая тес­ное сотруд­ни­че­ство с пред­став­лен­ны­ми в них город­ски­ми эли­та­ми.

с.30 Оче­вид­но, и подоб­ные пред­став­ле­ния, и сам ста­тус намест­ни­ка, и окру­жаю­щая его обста­нов­ка долж­ны были воздей­ст­во­вать на его поведе­ние и дея­тель­ность так­же и в рабо­чее вре­мя⁸⁰.

Харак­те­ри­зуя управ­лен­че­скую дея­тель­ность намест­ни­ка, сле­ду­ет иметь в виду, что она не вполне соот­вет­ст­ву­ет совре­мен­ным пред­став­ле­ни­ям о том, что такое «управ­ле­ние»⁸¹. Наряду с теми его аспек­та­ми, кото­рые в наше вре­мя состав­ля­ют содер­жа­ние это­го поня­тия, не мень­шую, а то и бо́льшую роль игра­ла цере­мо­ни­аль­ная пред­ста­ви­тель­ская дея­тель­ность, а поли­ти­че­ская име­ла гораздо бо́льшее зна­че­ние, чем чисто адми­ни­ст­ра­тив­ная. Это хоро­шо вид­но и по цере­мо­нии «при­бы­тия», и по дея­тель­но­сти намест­ни­ка после вступ­ле­ния в город.

Сле­дуя за Таци­том, рас­смот­рим эту дея­тель­ность пооче­ред­но «в судах» и «в собра­ни­ях». К послед­ним, оче­вид­но, отно­си­лись заседа­ния город­ско­го Сове­та и народ­но­го собра­ния. По свиде­тель­ству Уль­пи­а­на, намест­ник имел обык­но­ве­ние при­ни­мать уча­стие в заседа­ни­ях город­ско­го Сове­та (курии) при выдви­же­нии кан­дида­тов на долж­но­сти и назна­че­нии их маги­ст­ра­та­ми (D. 49. 4. 1. 3—4)⁸².

Но зачем веч­но пере­гру­жен­но­му дела­ми намест­ни­ку⁸³ нуж­но было посто­ян­но посе­щать заседа­ния город­ско­го Сове­та? По мне­нию У. Сесто­на, это свя­за­но с прак­ти­кой эпо­хи Севе­ров, заклю­чаю­щей­ся в посто­ян­ном вме­ша­тель­стве намест­ни­ков в работу город­ско­го само­управ­ле­ния, в лише­нии город­ских вла­стей како­го-либо само­сто­я­тель­но­го зна­че­ния, что вело к с.31 фак­ти­че­ской лик­вида­ции город­ской авто­но­мии⁸⁴. С такой трак­тов­кой убеди­тель­но поле­ми­зи­ру­ет Ф. Жак, отме­тив­ший, во-пер­вых, что, как сле­ду­ет из само­го сло­во­употреб­ле­ния Уль­пи­а­на, речь идет не о ново­введе­ни­ях севе­ров­ско­го вре­ме­ни, а об обыч­ной дав­но усто­яв­шей­ся прак­ти­ке, а во-вто­рых, что в про­вин­ци­ях, вклю­чаю­щих в себя, как пра­ви­ло, мно­же­ство горо­дов, намест­ни­ки физи­че­ски были не в состо­я­нии под­ме­нять собою город­ские вла­сти и, не имея соб­ст­вен­но­го аппа­ра­та управ­ле­ния в горо­дах, они вынуж­де­ны были, выдви­гая сво­их кан­дида­тов, поль­зо­вать­ся сове­та­ми самих деку­ри­о­нов⁸⁵. Таким обра­зом, в дан­ном слу­чае речь идет не о столк­но­ве­нии, а о сотруд­ни­че­стве цен­траль­ной и мест­ной вла­сти, о под­креп­ле­нии мне­ния деку­ри­о­нов авто­ри­те­том намест­ни­ка.

Как пола­га­ет Ф. Жак, намест­ник посе­щал те заседа­ния курии, кото­рые обе­ща­ли быть осо­бен­но бур­ны­ми, чтобы высту­пать там в каче­стве арбит­ра, раз­ре­шав­ше­го спо­ры и смяг­чав­ше­го кон­флик­ты⁸⁶. Непо­нят­но, одна­ко, как, напри­мер, про­кон­сул Азии и его лега­ты, регу­ляр­но посе­щав­шие толь­ко 14 из без мало­го 300 горо­дов сво­ей про­вин­ции, мог­ли под­дер­жи­вать в ней мир и согла­сие подоб­ны­ми мето­да­ми. По всей види­мо­сти, в дан­ных усло­ви­ях лич­ное уча­стие намест­ни­ка и его лега­тов на заседа­нии город­ских Сове­тов долж­но было иметь в первую оче­редь цере­мо­ни­аль­ный демон­стра­тив­ный харак­тер. Обра­ща­ясь в Сове­те к деку­ри­о­нам с пред­ло­же­ни­ем утвер­дить сво­его кан­дида­та, намест­ник дей­ст­во­вал напо­до­бие город­ско­го маги­ст­ра­та и, так же как и в цере­мо­нии «при­бы­тия», высту­пал в его роли⁸⁷.

Сохра­ни­лись свиде­тель­ства уча­стия намест­ни­ков в заседа­ни­ях народ­ных собра­ний⁸⁸. Инте­рес­ные сведе­ния об этом име­ют­ся в речах Дио­на Хри­зо­сто­ма — един­ст­вен­ном дошед­шем до нас от эпо­хи Импе­рии образ­це ора­тор­ско­го искус­ства, свя­зан­но­го с повсе­днев­ной поли­ти­че­ской жиз­нью⁸⁹.

Свиде­тель­ства Дио­на отно­сят­ся к нача­лу прав­ле­ния Тра­я­на и посвя­ще­ны собы­ти­ям в его род­ной Пру­се. Высту­пая в народ­ном собра­нии, Дион с.32 напо­ми­на­ет слу­ша­те­лям о том, как про­кон­сул узнав­ший о выдви­ну­том ора­то­ром плане построй­ки пор­ти­ка в Пру­се, по соб­ст­вен­ной ини­ци­а­ти­ве созвал эккле­сию и зачи­тал там пред­ло­же­ние в поль­зу это­го про­ек­та. Сле­дом за ним сам Дион про­из­нес речь в под­держ­ку стро­и­тель­ства. В ито­ге пред­ло­же­ние было при­ня­то еди­но­глас­но, вызвав все­об­щий энту­зи­азм (Or. 45. 15—16). Здесь перед нами опять демон­стра­ция все­об­ще­го согла­сия и един­ства, при­чем про­кон­сул участ­ву­ет в ней в роли город­ско­го маги­ст­ра­та, в чьи обя­зан­но­сти вхо­ди­ли и созыв народ­но­го собра­ния, и выдви­же­ние про­ек­тов поста­нов­ле­ний⁹⁰.

Дру­гая речь Дио­на, свя­зан­ная с инте­ре­су­ю­щим нас вопро­сом, так­же адре­со­ва­на народ­но­му собра­нию, созван­но­му с раз­ре­ше­ния про­кон­су­ла впер­вые после пере­ры­ва, вызван­но­го каки­ми-то недав­ни­ми неуряди­ца­ми (Or. 48. 1). Дион соби­ра­ет­ся при­гла­сить на заседа­ние про­кон­су­ла, чтобы эккле­сия мог­ла выра­зить ему свою бла­го­дар­ность (Or. 48. 15), но преж­де, чем это сде­лать, напо­ми­на­ет собрав­шим­ся, как им сле­ду­ет себя вести в при­сут­ст­вии намест­ни­ка. Он вну­ша­ет сограж­да­нам, что посколь­ку ни один здра­во­мыс­ля­щий про­кон­сул не созы­ва­ет без край­ней необ­хо­ди­мо­сти народ, пре­бы­ваю­щий в состо­я­нии бес­по­ряд­ка, то не надо обма­ны­вать ожи­да­ний намест­ни­ка и отя­го­щать его сво­и­ми раздо­ра­ми. Вме­сто это­го необ­хо­ди­мо, пре­ис­пол­нив­шись чув­ст­вом друж­бы и все­об­ще­го согла­сия, выра­зить про­кон­су­лу свою при­зна­тель­ность, при­вет­ст­во­вать его апло­дис­мен­та­ми и доб­ры­ми поже­ла­ни­я­ми, воздать ему поче­сти (Or. 48. 1—2).

Таким обра­зом, народ­ные собра­ния и сход­ки, на кото­рых высту­па­ет или дол­жен высту­пать намест­ник, име­ют одну общую осо­бен­ность: они про­хо­дят в атмо­сфе­ре все­об­ще­го энту­зи­аз­ма, сопро­вож­да­ют­ся апло­дис­мен­та­ми и аккла­ма­ци­я­ми, а все реше­ния при­ни­ма­ют­ся собрав­ши­ми­ся граж­да­на­ми еди­но­глас­но.

Вряд ли эти осо­бен­но­сти пред­став­ля­ли собой слу­чай­ные сов­па­де­ния⁹¹. Мож­но пред­по­ло­жить, что заседа­ния народ­но­го собра­ния, на кото­рых при­сут­ст­во­вал намест­ник, име­ли глав­ным обра­зом цере­мо­ни­аль­ный харак­тер. Их участ­ни­ки, демон­стри­руя (так же как и в цере­мо­нии «при­бы­тия») свое еди­но­ду­шие и доб­ро­воль­ное под­чи­не­ние пра­ви­те­лю, свое спло­че­ние с ним, спо­соб­ст­во­ва­ли тем самым леги­ти­ма­ции его вла­сти, ее оформ­ле­нию в с.33 соот­вет­ст­вии с поня­ти­я­ми и пред­став­ле­ни­я­ми граж­дан антич­но­го горо­да⁹². Имен­но поэто­му намест­ник ведет себя на заседа­нии народ­но­го собра­ния (или на народ­ной сход­ке) подоб­но город­ско­му маги­ст­ра­ту.

Отправ­ле­ние пра­во­судия зани­ма­ло боль­шую часть рабо­че­го вре­ме­ни намест­ни­ка в про­вин­ци­ях Рим­ско­го наро­да, а в мир­ное вре­мя так­же и в про­вин­ци­ях цеза­ря. Судеб­ные раз­би­ра­тель­ства были глав­ной обя­зан­но­стью намест­ни­ка и основ­ным спо­со­бом реше­ния сто­яв­ших перед ним задач⁹³.

Как отме­ча­ет Уль­пи­ан: «посколь­ку про­кон­сул обла­да­ет все­объ­ем­лю­щей юрис­дик­ци­ей (ple­nis­si­ma iuris­dic­tio), он один осу­ществля­ет (в про­вин­ции) пол­но­мо­чия всех лиц, кото­рые в Риме вер­шат суд в каче­стве маги­ст­ра­тов… и нет в про­вин­ции тако­го дела, кото­рое не мог бы решить он сам» (D. 1. 16. 7. 2; 1. 16. 9 pr.). Это озна­ча­ет, что намест­ник осу­ществлял — в чис­ле про­чих — так­же и пол­но­мо­чия мест­ных маги­ст­ра­тов и судей ино­го рода⁹⁴ и мог раз­би­рать те же самые дела, что и они. И, судя по име­ю­щим­ся свиде­тель­ствам, он дей­ст­ви­тель­но зани­мал­ся дела­ми подоб­но­го рода (D. 48. 2. 6; 50. 13. 14; Suet. Gal­ba. 7. 1—2).

Посе­щая с неболь­шой груп­пой помощ­ни­ков цен­тры окру­гов (con­ven­tus) для про­веде­ния там корот­ких судеб­ных сес­сий, намест­ни­ки посто­ян­но стал­ки­ва­лись с ситу­а­ци­ей, когда спрос на их услу­ги пре­вы­шал пред­ло­же­ние⁹⁵. Веч­но пере­гру­жен­ным неот­лож­ной работой, им часто при­хо­ди­лось вер­шить пра­во­судие в поряд­ке уско­рен­но­го судо­про­из­вод­ства с.34 (de pla­no), в том чис­ле и в отно­ше­нии лиц, обви­ня­е­мых в тяж­ких пре­ступ­ле­ни­ях⁹⁶.

Воз­ни­ка­ет вопрос, поче­му же намест­ни­ки тра­ти­ли свое дра­го­цен­ное вре­мя на реше­ние мел­ких три­ви­аль­ных про­блем и раз­бор, каза­лось бы, совсем незна­чи­тель­ных дел, неред­ко дуб­ли­руя дея­тель­ность дру­гих орга­нов вла­сти и судов более низ­ко­го уров­ня⁹⁷. Так, напри­мер, как отме­тил М. Эмбер, из 31 извест­но­го по дан­ным папи­ро­ло­гии судеб­но­го дела, кото­рые пре­фек­ты Егип­та раз­би­ра­ли лич­но, толь­ко 20 были дей­ст­ви­тель­но важ­ны­ми, осталь­ные же вряд ли заслу­жи­ва­ли вни­ма­ния пра­ви­те­ля тако­го ран­га⁹⁸.

Как свиде­тель­ст­ву­ет латин­ская пого­вор­ка: «Пре­тор не зани­ма­ет­ся пустя­ка­ми»⁹⁹, по мне­нию рим­лян, выс­шие маги­ст­ра­ты и дру­гие долж­ност­ные лица не долж­ны уде­лять свое дра­го­цен­ное вре­мя мело­чам. Если учесть, что у оби­та­те­лей Рим­ской импе­рии пред­став­ле­ния о пустя­ках мог­ли не сов­па­дать с совре­мен­ны­ми, то здесь нет про­ти­во­ре­чий.

Из извест­ных нам мел­ких на пер­вый взгляд дел, раз­би­рав­ших­ся намест­ни­ка­ми, бо́льшая часть отно­сит­ся к двум видам: 1) дела, свя­зан­ные с раз­лич­ны­ми вида­ми домаш­ней вла­сти, семей­ны­ми и ква­зи­се­мей­ны­ми отно­ше­ни­я­ми; 2) про­чие дела, свя­зан­ные с жало­ба­ми и иска­ми рядо­вых граж­дан.

1. Соглас­но импе­ра­тор­ским инструк­ци­ям (ман­датам) и реко­мен­да­ци­ям юри­стов намест­ни­ки долж­ны были зани­мать­ся даже и незна­чи­тель­ны­ми дела­ми, свя­зан­ны­ми с отно­ше­ни­я­ми тако­го рода, напри­мер, раз­би­рать жало­бы отцов и патро­нов на непо­слуш­ных сыно­вей и непо­чти­тель­ных отпу­щен­ни­ков с тем, чтобы содей­ст­во­вать исправ­ле­нию про­ви­нив­ших­ся с помо­щью вну­ше­ния или пор­ки (D. 1. 16. 9. 3; 37. 14. 1; 37. 14. 7. 1). Таким обра­зом, им при­хо­ди­лось тра­тить свое вре­мя и силы на реше­ние вопро­сов, вхо­див­ших не толь­ко в сфе­ру ком­пе­тен­ции мест­ных маги­ст­ра­тов, но даже патро­нов и домо­вла­дык, обла­дав­ших соот­вет­ст­ву­ю­щей дис­ци­пли­нар­ной вла­стью (D. 47. 10. 7. 2; 10. 11. 7)¹⁰⁰.

с.35

Сестер­ций. 145 г. н. э. Аверс: голо­ва Анто­ни­на Пия в лав­ро­вом вен­ке впра­во. Реверс: Анто­нин Пий в тоге сидит в куруль­ном крес­ле на три­бу­на­ле меж­ду сол­да­том с копьем и боги­ней Щед­ро­сти (Li­be­ra­li­tas) со счет­ной дос­кой и рогом изоби­лия; у под­но­жия плат­фор­мы граж­да­нин, полу­чаю­щий разда­чи импе­ра­то­ра.

О зна­че­нии подоб­ных дел свиде­тель­ст­ву­ет фраг­мент из при­пи­сы­вае­мо­го Уль­пи­а­ну трак­та­та «Мне­ния»: «Если сын оскор­бил мать или отца, кото­рых он дол­жен глу­бо­ко чтить, или под­нял на них нече­сти­вую руку, то пре­фект горо­да нака­зы­ва­ет за деликт, затра­ги­ваю­щий обще­ст­вен­ное бла­го­че­стие (ad pub­li­cam pie­ta­tem per­ti­nens), в соот­вет­ст­вии с его тяже­стью» (D. 37. 15. 1. 2) (пер. Ю. В. Пуща­е­ва). Таким обра­зом, раз­би­рая жало­бы отцов на непо­слуш­ных сыно­вей, намест­ни­ки защи­ща­ли обще­ст­вен­ное бла­го­че­стие (pie­tas) — свя­щен­ное для рим­лян поня­тие, вклю­чав­шее в себя при­вя­зан­ность и чув­ство дол­га по отно­ше­нию к род­ным, оте­че­ству и богам и счи­тав­ше­е­ся, по выра­же­нию Цице­ро­на, «осно­вою всех доб­ле­стей» (Pro Plan­cio. 29) Оче­вид­но, раз­би­рая жало­бы патро­нов на воль­ноот­пу­щен­ни­ков, они тем самым защи­ща­ли дру­гую фун­да­мен­таль­ную цен­ность, лежа­щую в осно­ве отно­ше­ний патро­на­та — fi­des (вер­ность).

Ком­мен­ти­руя судеб­ные раз­би­ра­тель­ства по пово­ду невы­пла­чен­ной зара­бот­ной пла­ты, Уль­пи­ан сооб­ща­ет, что намест­ни­ки про­вин­ций «име­ют обык­но­ве­ние» вер­шить в экс­тра­ор­ди­нар­ном поряд­ке пра­во­судие в отно­ше­нии лиц опре­де­лен­ных про­фес­сий, в том чис­ле учи­те­лей началь­ной шко­лы, дядек-настав­ни­ков, сопро­вож­дав­ших детей в шко­лу и из шко­лы (co­mi­tes или pae­da­go­gi), и нянь-кор­ми­лиц (D. 50. 13. 1). Таким обра­зом, намест­ни­ки посто­ян­но зани­ма­лись гро­шо­вы­ми тяж­ба­ми пред­ста­ви­те­лей соци­аль­ных низов. Это было свя­за­но с тем, что, в пред­став­ле­нии рим­лян, эти люди при­рав­ни­ва­лись к роди­те­лям. Таким обра­зом, защи­щая их инте­ре­сы, с.36 намест­ни­ки тем самым так­же демон­стри­ро­ва­ли свою заботу о сохра­не­нии pie­tas¹⁰¹.

Разу­ме­ет­ся, во всех этих слу­ча­ях речь идет имен­но о демон­стра­ции, посколь­ку намест­ни­ки мог­ли лич­но раз­би­рать лишь очень малую долю дел тако­го рода.

2. В соот­вет­ст­вии с реко­мен­да­ци­я­ми юри­стов намест­ни­ки долж­ны были высту­пать в роли защит­ни­ков всех сла­бых и обез­до­лен­ных граж­дан, помо­гать при­тес­ня­е­мым. В выше­упо­мя­ну­том трак­та­те «Мне­ния» гово­рит­ся: «К обя­зан­но­стям, лежа­щим на сове­сти пре­зи­да, отно­сит­ся следить за тем, чтобы могу­ще­ст­вен­ные люди не чини­ли обид низ­шим и чтобы их защит­ни­ки не воз­во­ди­ли на невин­ных кле­вет­ни­че­ских обви­не­ний в пре­ступ­ле­ни­ях… Пре­зид про­вин­ции дол­жен пред­у­смат­ри­вать, чтобы бед­ным людям не при­чи­ня­лось обид под пред­ло­гом при­хо­да слу­жа­щих или вои­нов…» (D. 1. 18. 6. 2 и 5; Ср. D. 1. 16. 9. 4—6; D. 4. 2. 23. 1). Эта линия поведе­ния соот­вет­ст­во­ва­ла ожи­да­ни­ям под­власт­ных (D. 1. 16. 9. 5; Men. 227; 379). и обя­зан­но­стям маги­ст­ра­тов само­го Рима и дру­гих горо­дов (D. 3. 1. 1. 4; Plut. Prae­cep. ger. reip. 805 B—C). И намест­ник дей­ст­ви­тель­но неред­ко высту­пал в этой роли (Plin. Ep. 9. 5. 1—1; Plut. Prae­cep. ger. reip. 815 A; Ael. Arist. 45. 24; Ср. Tac. Ann. 15. 20. 1).

По сло­вам Элия Ари­сти­да, в Рим­ской дер­жа­ве «суще­ст­ву­ет без­гра­нич­ное и пре­крас­ное равен­ство ничтож­но­го чело­ве­ка с вели­ким, бес­слав­но­го со зна­ме­ни­тым, бед­но­го с бога­тым и знат­но­го с без­род­ным» (Ael. Arist. 26. 39) (пер. С. И. Меже­риц­кой). В этой фра­зе не сто­ит видеть ни чистую рито­ри­ку, ни свиде­тель­ство о реаль­ном поло­же­нии дел. Ско­рее это обще­при­ня­тая уста­нов­ка, кото­рой всем рим­ским пра­ви­те­лям (в том чис­ле и намест­ни­кам) подо­ба­ло в той или иной мере сле­до­вать.

Одна­ко вряд ли они мог­ли ока­зы­вать после­до­ва­тель­ную и дей­ст­вен­ную помощь «оби­жен­ным и угне­тен­ным», посколь­ку это­му пре­пят­ст­во­ва­ли, преж­де все­го, соци­аль­ная ори­ен­та­ция и систе­ма при­о­ри­те­тов как той вла­сти, кото­рую они пред­став­ля­ли, так и того соци­аль­но­го слоя, к кото­ро­му они при­над­ле­жа­ли¹⁰². Най­ти помощь и защи­ту у намест­ни­ка было труд­но так­же еще и пото­му, что доступ к нему был крайне сло­жен для тех, кто не обла­дал реко­мен­да­ци­я­ми вли­я­тель­ных лиц и сред­ства­ми для взя­ток его слу­жа­щим¹⁰³. К тому же, как гово­ри­лось выше, в отли­чие от пол­но­мо­чий с.37 намест­ни­ка, его реаль­ные воз­мож­но­сти вме­ша­тель­ства в жизнь под­власт­ных ему горо­дов были доволь­но огра­ни­чен­ны­ми.

Види­мо, выступ­ле­ния намест­ни­ка в защи­ту сла­бых и при­тес­ня­е­мых не ока­зы­ва­ли сколь­ко-нибудь зна­чи­тель­но­го вли­я­ния на их реаль­ное поло­же­ние, а долж­ны были лишь про­де­мон­стри­ро­вать его заботу о сохра­не­нии граж­дан­ско­го един­ства и согла­сия — осно­вы город­ской граж­дан­ской общи­ны. Таким обра­зом, про­яв­ле­ние намест­ни­ком заботы об охране семей­ных усто­ев и защи­те рядо­вых граж­дан было в зна­чи­тель­ной мере сим­во­ли­че­ским и риту­аль­ным.

В судеб­ных раз­би­ра­тель­ствах намест­ни­ка фор­ма име­ла едва ли не мень­шее зна­че­ние, чем содер­жа­ние, и к тому же в неко­то­рой мере опре­де­ля­ла его харак­тер.

Чтобы понять осо­бен­но­сти поведе­ния намест­ни­ка во вре­мя заседа­ний, необ­хо­ди­мо обра­тить вни­ма­ние на то, где имен­но, в каком соци­аль­ном и про­стран­ст­вен­ном кон­тек­сте они про­хо­ди­ли¹⁰⁴. Как отме­чал Т. Момм­зен, едва ли не пер­вым рас­смот­рев­ший этот вопрос, судеб­ные раз­би­ра­тель­ства в рес­пуб­ли­кан­ском Риме велись в обста­нов­ке глас­но­сти и откры­то­сти, а три­бу­на­лы вер­шив­ших суд маги­ст­ра­тов рас­по­ла­га­лись на фору­ме и в бази­ли­ках. При импе­рии глас­ность оста­ет­ся нор­мой судо­про­из­вод­ства, но вме­сте с тем как импе­ра­то­ры, так и намест­ни­ки неред­ко про­во­дят судеб­ные раз­би­ра­тель­ства не на фору­ме перед три­бу­на­лом (pro tri­bu­na­li)¹⁰⁵, а в закры­тых поме­ще­ни­ях — audi­to­ria или sec­re­ta­ria, куда мог­ли допус­кать, а мог­ли и не допус­кать посто­рон­них¹⁰⁶. Тем не менее, как пра­ви­ло, все сколь­ко-нибудь важ­ные резо­нанс­ные дела, как уго­лов­ные, так и граж­дан­ские, раз­би­ра­лись судом pro tri­bu­na­li и лишь незна­чи­тель­ные пре­ступ­ле­ния и дела неграж­дан рас­смат­ри­ва­лись в поряд­ке уско­рен­но­го судо­про­из­вод­ства de pla­no (бук­валь­но «с ров­но­го места»)¹⁰⁷. Для гре­че­ских и рим­ских авто­ров с.38 обыч­ное рабо­чее место пре­зи­да — на три­бу­на­ле в окру­же­нии огром­ной тол­пы¹⁰⁸. Не слу­чай­но юри­сты в чис­ле про­чих реко­мен­да­ций дают намест­ни­ку сове­ты, как надо дер­жать себя во вре­мя судеб­но­го заседа­ния, чтобы не ронять свой авто­ри­тет в гла­зах окру­жаю­щих¹⁰⁹.

Откры­тость и глас­ность судо­про­из­вод­ства в антич­ном горо­де были, как извест­но, сред­ст­вом кон­тро­ля граж­дан за дея­тель­но­стью маги­ст­ра­тов и дру­гих судей. Окру­жаю­щие три­бу­нал люди были не толь­ко зри­те­ля­ми, но в извест­ной мере и участ­ни­ка­ми судеб­но­го раз­би­ра­тель­ства и мог­ли сво­им поведе­ни­ем ока­зы­вать воздей­ст­вие на его исход¹¹⁰. То же самое отно­сит­ся и к судеб­ным раз­би­ра­тель­ствам в рим­ских про­вин­ци­ях в пери­од Прин­ци­па­та¹¹¹. По сло­вам Фило­стра­та, зна­ме­ни­тый софист Адри­ан, обви­няв­ший­ся в убий­стве, был оправ­дан в первую оче­редь пото­му, что в его защи­ту высту­пи­ли собрав­ши­е­ся на суд элли­ны, рыдав­шие и обра­щав­ши­е­ся с моль­ба­ми к про­кон­су­лу (V. S. II. 10, p. 588). Когда епи­скоп Поли­карп, при­веден­ный на суд дру­го­го про­кон­су­ла, хотел высту­пить перед ним и убедить его в сво­ей неви­нов­но­сти и право­те сво­ей веры, тот отве­тил (имея в виду собрав­шу­ю­ся вокруг три­бу­на­ла тол­пу) «убеди народ» (Euseb. H. E. IV. 22). Харак­тер­но, что в так назы­вае­мом ука­зе Кон­стан­ти­на об аккла­ма­ци­ях, тре­бу­ю­щем от намест­ни­ков про­во­дить судеб­ные раз­би­ра­тель­ства не в закры­тых поме­ще­ни­ях (in sec­re­ta­riis), а с три­бу­на­ла, всем при­сут­ст­ву­ю­щим пре­до­став­ля­ли пра­во с помо­щью обще­ст­вен­ных аккла­ма­ций (pub­li­cis adcla­ma­tio­ni­bus) (дово­див­ших­ся впо­след­ст­вии до сведе­ния импе­ра­то­ра) вос­хва­лять спра­вед­ли­вых судей и обви­нять неспра­вед­ли­вых (CTh. I. 16. 6; CJ. 1. 40. 3). При­зна­ние в этом ука­зе с.39 прав город­ско­го плеб­са на откры­тое выра­же­ние сво­его мне­ния (а фак­ти­че­ски — прав ока­зы­вать дав­ле­ние на намест­ни­ков-судей) было пря­мым про­дол­же­ни­ем антич­ной тра­ди­ции¹¹².

Дея­тель­ность намест­ни­ка не была совер­шен­но бес­кон­троль­ной даже и тогда, когда он вер­шил суд «в закры­том поме­ще­нии». Ино­гда доступ в зал суда был открыт всем желаю­щим¹¹³. Но и в ином слу­чае в судеб­ном заседа­нии все рав­но при­ни­ма­ли уча­стие граж­дане того горо­да, где оно про­хо­ди­ло. Ведь закон­ную силу име­ли судеб­ные реше­ния, при­ня­тые намест­ни­ком в при­сут­ст­вии его совет­ни­ков (CJ. 7. 45. 6)¹¹⁴, в чис­ло кото­рых вхо­ди­ли не толь­ко под­чи­нен­ные и «спут­ни­ки» намест­ни­ка, состав­ляв­шие его сви­ту, но так­же, как пра­ви­ло, самые бога­тые и вли­я­тель­ные пред­ста­ви­те­ли мест­ных город­ских элит.

Фор­маль­но намест­ник, так же как и любой дру­гой судья, не был обя­зан сле­до­вать мне­нию сво­их совет­ни­ков, но в силу обы­чая он дол­жен был с ним счи­тать­ся и ста­рать­ся выно­сить свое реше­ние на осно­ве мне­ния сове­та (e con­si­lii sen­ten­tia)¹¹⁵. Пра­ви­тель, не счи­тав­ший­ся со сво­и­ми совет­ни­ка­ми, рас­смат­ри­вал­ся как тиран (Ioann. Lyd. De mag. I. 3. 6). Намест­ник не мог игно­ри­ро­вать мне­ние сво­их мест­ных совет­ни­ков так­же и пото­му, что толь­ко сотруд­ни­че­ство с «самы­ми выдаю­щи­ми­ся мужа­ми» горо­дов поз­во­ля­ло ему нор­маль­но выпол­нять свои обя­зан­но­сти по управ­ле­нию про­вин­ци­ей¹¹⁶ и быть спо­кой­ным за свою даль­ней­шую карье­ру¹¹⁷. О зна­че­нии мест­ных совет­ни­ков поз­во­ля­ют судить сло­ва Дио­на Хри­зо­сто­ма, заявив­ше­го после пре­вра­ще­ния его род­ной Пру­сы в центр судеб­но­го окру­га, то есть в город, где вер­шит суд намест­ник, что его сограж­дане теперь сами себя судят, а не судят­ся перед дру­ги­ми (Dio Chrys. Or. 40. 10)¹¹⁸.

с.40 Разу­ме­ет­ся, совет­ни­ки из мест­ной город­ской зна­ти исполь­зо­ва­ли свое вли­я­ние преж­де все­го в соб­ст­вен­ных инте­ре­сах, и имен­но поэто­му раз­бор сколь­ко-нибудь важ­ных дел за закры­ты­ми дверь­ми мог вызы­вать нега­тив­ную реак­цию основ­ной мас­сы граж­дан¹¹⁹.

Во вре­мя откры­тых судеб­ных заседа­ний «pro tri­bu­na­li» намест­ник неред­ко дол­жен был под­вер­гать­ся раз­но­на­прав­лен­но­му дав­ле­нию как со сто­ро­ны сво­их высо­ко­по­став­лен­ных мест­ных совет­ни­ков, так и окру­жаю­щих три­бу­нал осталь­ных граж­дан. Он дол­жен был про­яв­лять при этом нема­лый дипло­ма­ти­че­ский такт. Пли­ний хва­лит намест­ни­ка Бети­ки Тиро­на за то, что тот повы­ша­ет цену сво­его пра­во­судия в гла­зах про­вин­ци­а­лов сво­ей боль­шой обхо­ди­тель­но­стью, в кото­рой самое глав­ное — при­влечь к себе каж­до­го почтен­но­го чело­ве­ка и, будучи люби­мым малень­ки­ми людь­ми, в то же вре­мя поль­зо­вать­ся ува­же­ни­ем пер­вых людей горо­да (ita a mi­no­ri­bus ama­ri, ut si­mul a pri­ci­pi­bus di­li­ga­ri). Боль­шин­ство же намест­ни­ков, опа­са­ясь пока­зать­ся слиш­ком уго­д­ли­вы­ми по отно­ше­нию к могу­ще­ст­вен­ным лицам, при­об­ре­та­ют сла­ву недоб­ро­же­ла­тель­но­сти и даже злоб­но­сти (Ep. IX. 5. 1). Харак­тер­но, что Пли­ний упре­ка­ет намест­ни­ков-судей не в том, что они пыта­ют­ся кому-то уго­дить, а в том, что они не могут уго­дить сра­зу всем. Их поведе­ние на три­бу­на­ле име­ло демон­стра­тив­ный риту­а­ли­зо­ван­ный харак­тер¹²⁰. Из это­го сле­ду­ет, что намест­ни­ки высту­па­ли не столь­ко в роли судей и адми­ни­ст­ра­то­ров, сколь­ко поли­ти­ков и дипло­ма­тов. Здесь мож­но про­ве­сти парал­лель меж­ду рим­ским намест­ни­ком и афин­ским тира­ном, сумев­шим при­влечь на свою сто­ро­ну как знат­ных, так и про­стой народ.

Таким обра­зом, суд pro tri­bu­na­li был одним из важ­ней­ших ком­по­нен­тов «прав­ле­ния по-граж­дан­ски». В сво­ем силь­но риту­а­ли­зо­ван­ном виде он про­во­дил­ся в атмо­сфе­ре, пре­пят­ст­ву­ю­щей про­из­во­лу, и гене­ри­ро­вал образ рим­ской вла­сти, осу­ществля­е­мой с заботой о всех граж­да­нах и в пол­ном соот­вет­ст­вии с зако­на­ми и обы­ча­я­ми¹²¹.

Упре­кая про­кон­су­лов Афри­ки в отка­зе от откры­то­го и глас­но­го судо­про­из­вод­ства и нару­ше­нии при­ня­тых пра­вил, когда дело каса­ет­ся хри­сти­ан, Тер­тул­ли­ан напо­ми­на­ет им: «Та дер­жа­ва, кото­рой вы слу­жи­те, — это вла­ды­че­ство граж­дан­ское, а не тира­ни­че­ское (Hoc im­pe­rium, cuis mi­nistri es­tis, ci­vi­lis non ty­ran­ni­ca do­mi­na­tio est)» (Apol. 2. 14). Ci­vi­lis с.41 do­mi­na­tio мож­но пере­ве­сти и как «граж­дан­ст­вен­ная тира­ния». Имен­но эта пара­док­саль­ная фор­му­ли­ров­ка состав­ля­ет суть «прав­ле­ния по-граж­дан­ски».

Как спра­вед­ли­во заме­тил Дж. Лобур, импе­ра­тор «обла­дал» вла­стью не пото­му, что люди при­зна­ва­ли его в каче­стве коман­дую­ще­го вой­ском, но пото­му, что он про­дви­гал и гаран­ти­ро­вал цен­но­сти, инкап­су­ли­ро­ван­ные в поня­ти­ях «con­cor­dia» и «con­sen­sus»¹²². То же самое мож­но ска­зать и о намест­ни­ке, кото­рый и сво­и­ми дей­ст­ви­я­ми, и сво­им демон­стра­тив­ным поведе­ни­ем¹²³ под­дер­жи­вал и гаран­ти­ро­вал полис­ные цен­но­сти, близ­кие серд­цу граж­дан горо­дов антич­но­го типа.

с.42

Re­fe­ren­ces

1. Al­föl­di A. Die mo­nar­chi­sche Rep­rä­sen­ta­tion im rö­mis­hen Kai­ser­rei­che. Darmstadt, 1970.

2. Al­föl­dy G. No­ri­cum. L.; Bos­ton, 1974.

3. An­ge­lis F. de. Ius and Spa­ce: an Intro­duc­tion / Spa­ces of Jus­ti­ce in the Ro­man World / Ed. by F. de An­ge­lis. Lei­den; Bos­ton, 2010. P. 1—25.

4. Bab­litz L. Ac­tors and Audien­ce in the Ro­man Courtroom. N. Y., 2007.

5. Bab­litz L. The Plat­form in Ro­man Art, 30 B. C. — A. D. 180: Forms and Functions / Stu­dies in La­tin li­te­ra­tu­re and Ro­man his­to­ry XIV. Ed. C. De­roux. Bru­xel­les, 2008. P. 235—282.

6. Bé­ren­ger A. For­ma­tion at com­pé­ten­ces des gou­ver­neurs de pro­vin­ce dans l’Em­pi­re ro­main // Dia­lo­gues d’his­toi­re an­cien­ne. Vol. 30. 2004. P. 35—56.

7. Bé­ren­ger A. Le mé­tier de gou­ver­neur dans l’em­pi­re ro­main de Cé­sar a Dioc­lé­tien. De l’ar­chéo­lo­gie à l’his­toi­re, 62. P., 2014.

8. Bo­ni­ni R. I «Lib­ri de cog­ni­tio­ni­bus» di Cal­listra­to. Ri­cer­che sull’ela­bo­ra­zio­ne giu­rispru­den­cia­le del­la «cog­ni­tio extra or­di­nem». Mi­la­no, 1964.

9. Braund D. Ro­me and the Friendly King. The Cha­rac­ter of the Client Kingship. N. Y., 1984.

10. Brunt P. A. The ad­mi­nistra­tors of Ro­man Egypt // JRS. Vol. 65. 1975. P. 124—147.

11. Brunt P. A. Prin­ceps and equi­tes // Ibid. Vol. 73. 1983. P. 42—75.

12. Bryen A. Z. Jud­ging Em­pi­re: Courts and Cul­tu­re in Ro­me’s Eas­tern Pro­vin­ces // Law and His­to­ry Re­view. Vol. 30. 2012. P. 771—811.

13. Bur­ton G. P. Pro­con­suls, As­si­zes and the Ad­mi­nistra­tion of Jus­ti­ce un­der the Em­pi­re // JRS. Vol. 65. 1975. P. 92—106.

14. Bur­ton G. P. The Go­vernment and Pro­vin­ces / The Ro­man world. Ed. by Wacher J. L.; N. Y., 1987. Vol. 1. P. 423—439.

15. Bur­ton G. P. Pro­vin­cial Pro­cu­ra­tors and the Pub­lic Pro­vin­ces // Chi­ron. Vol. 23. 1993. P. 13—28.

16. Ca­me­ron A. Cir­cus fac­tions. Blues and Greens at Ro­me and By­zan­tium. Ox­ford, 1976.

17. Campbell J. B. Who were the «Vi­ri Mi­li­ta­res»? // JRS. Vol. 65. 1975. P. 11—31.

18. Campbell J. B. The Em­pe­ror and the Ro­man Ar­my. 31 B. C. — A. D. 235. Ox­ford, 1984.

с.43 19. Cas­cio E. Lo. The em­pe­ror and his ad­mi­nistra­tion. Ge­ne­ral de­ve­lop­ments // CAH. Se­cond edi­tion. Vol. 12. Cambrid­ge, 2005. P. 131—136.

20. Cla­vel-Le­ve­que M., Le­ve­que P. Vil­les et struc­tu­res ur­bai­nes dans l’Oc­ci­dent ro­main. P., 1984.

21. Co­lin J. Les exi­gen­ces de la po­pu­la­ce paien­ne dans la lit­té­ra­tu­re gre­que chré­tien­ne du II-e sièc­le // REG. Vol. 78. 1965. P. 330—335.

22. D’Arms J. H. Control, Com­pa­nionship and Clien­te­la: So­me So­cial Functions of The Ro­man Com­mu­nal Meal // Échos du Mon­de Clas­sic — Clas­si­cal Views. Vol. 28. 3. 1984. P. 327—348.

23. D’Arms J. H. The Ro­man Con­vi­vium and the Idea of Equa­li­ty // Sym­po­ti­ca. A Sym­po­sium on the Sym­po­soin / Ed. O. Mur­ray. Ox­ford, 1990. P. 308—320.

24. Da­vid J.-M. Le pat­ro­nat judi­ciaire au der­nier sièc­le de la Re­pub­li­que ro­main. Ro­me, 1992.

25. Dueck D. Stra­bo of Ama­sia: a Greek man of let­ters in Augus­tan Ro­me. L.; N. Y., 2003.

26. Duy­ven­dac N. Restrai­ning Re­gu­la­tions for Ro­man Of­fi­cials in the Ro­man Pro­vin­ces // Sym­bo­lae Van Oven. Lei­den, 1946. P. 333—348.

27. Eck W. «Augus­tus» ad­mi­nistra­ti­ve Re­for­men: Prag­ma­tis­mus oder sys­te­ma­ti­sches Pla­nen? // Ac­ta clas­si­ca. Vol. 29. 1986. S. 105—120.

28. Eck W. Spe­zia­li­sie­rung in der staat­li­chen Ad­mi­nistra­tion des rö­mi­schen Rei­ches in der ho­hen Kai­ser­zeit / de Blois L. ed. Ad­mi­nistra­tion, Pro­so­po­gra­phy and Ap­pointment Po­li­cies in the Ro­man Em­pi­re [Im­pact of Em­pi­re I]. Amster­dam, 2001. S. 1—23.

29. Eck W. Em­pe­ror, Se­na­te and ma­gistra­tes // CAH. Se­cond edi­tion. Vol. 11. Cambrid­ge, 2007. P. 214—237.

30. Eck W. The growth of ad­mi­nistra­ti­ve posts // CAH. Se­cond edi­tion. Vol. 11. Cambrid­ge, 2007. P. 238—265.

31. Galste­rer H. Lo­cal and pro­vin­cial insti­tu­tions and go­vernment // CAH. Se­cond edi­tion. Vol. 11. Cambrid­ge, 2007. P. 344—360.

32. Garnsey P. The Lex Julia and the Ap­peal un­der the Em­pi­re // JRS. Vol. 56. 1966. P. 167—189.

33. Garnsey P., Sal­ler R. The Ro­man em­pi­re: eco­no­my, so­cie­ty and cul­tu­re. Se­cond edi­tion. L.; N. Y., 2014.

34. Hands A. R. Cha­ri­ties and So­cial Aid in Gree­ce and Ro­me. L., 1968.

35. Harl K. W. Ci­vic coins and ci­vic po­li­tics in the Ro­man East. A. D. 180—275. Ber­ke­ley, 1987.

36. Ho­no­ré A. M. Gai­us. Ox­ford, 1962.

37. Horscot­te H. Die Straf­rechtspfle­ge in den Pro­vin­zen der rö­mi­schen Kai­ser­zeit zwi­schen he­ge­mo­nia­ler Ordnungsmacht und lo­ka­ler Auto­no­mie // Lo­ka­le с.44 Auto­no­mie und rö­mi­sche Ordnungsmacht in den kai­ser­zeit­li­chen Pro­vin­zen vom 1. bis 3. Jahrhun­dert / Hrsg. Von V. Eck. Mün­chen, 1999. S. 303—318.

38. Hum­bert M. La juri­dic­tion du Pré­fect d’Egyp­te d’August a Dioc­lé­tien / Bur­deau F. et al. As­pects de l’Em­pi­re ro­main (Tra­vaux et recher­ches de la Fa­cul­té de Droit et de Scien­ces éco­no­mi­ques de Pa­ris. Sé­rie «Scien­ces his­to­ri­ques». № 1). P., 1964.

39. Jac­ques F. Le pri­vi­le­ge de li­ber­té. Po­li­ti­que im­pé­ria­le et auto­no­mie mu­ni­ci­pa­le dans les ci­tés de l’Oc­ci­dent ro­main (161—244). Ro­me, 1984.

40. Jac­ques F., Scheid J. Ro­me et l’in­teg­ra­tion de l’Em­pi­re (44 av. J.-C. — 260 ap. J.-C.). T. 1. Les struc­tu­res de l’Em­pi­re ro­main. P., 1990.

41. Jones A. H. M. The Greek Ci­ty from Ale­xan­der to Jus­ti­nian. Ox­ford, 1983.

42. Jones C. P. The Ro­man World of Dio Chry­sos­tom. L., 1978.

43. Isaye­va V. An­cient Gree­ce in the Mir­ror of Rhe­to­ric. Isok­ra­tes [An­tich­na­ja Gre­zija v zer­ka­le ri­to­ri­ki. Isok­rat]. M., 1994.

44. Ka­ser M. Das rö­mi­sche Pri­vat­recht. Mün­chen, 1955.

45. Kel­ly Chr. Ru­ling the La­ter Ro­man Em­pi­re. Cambrid­ge (Mas­sa­chu­setts); L., 2004.

46. Ken­ne­dy G. The Art of Rhe­to­ric in the Ro­man World 300 B. C. — A. D. 300. Prin­ce­ton, 1972.

47. Kok­ki­nia Chr. Ru­ling, in­du­cing, ar­guing: how to go­vern (and sur­vi­ve) a Greek pro­vin­ce / Ro­man Ru­le and Ci­vic Li­fe: Lo­cal and Re­gio­nal Perspec­ti­ves / L. De Ligt, et al. (éd.). Amster­dam, 2004. P. 39—58.

48. Kon­do­leon Ch. Do­mes­tic and Di­vi­ne. Ro­man Mo­saics in the Hou­se of Dio­ny­sos. Itha­ca — L., 1995.

49. Langham­mer W. Die rechtli­sche und so­zia­le Stel­lung der Ma­gistra­tus Mu­ni­ci­pa­les und De­cu­rio­nes in der Über­gangspha­se der Städ­te von sich selbstverstan­den Ge­mein­den zu Vollzug­sor­ga­nen des spä­tan­ti­ken Zwangsstaa­ten (1. — 4. Yahrhun­dert der Rö­mis­hen Kai­ser­zait). Wies­ba­den, 1973.

50. Le­be­de­va G. E. So­cial Struc­tu­re of Ear­ly By­zan­ti­ne So­cie­ty (Ac­cor­ding Theo­do­sian and Jus­ti­nian Co­des) [So­zial’na­ja struc­tu­ra ran­ne­vi­zan­tys­ko­go obshestva (po dan­nym ko­dek­sov Theo­do­sija i Yus­ti­nia­na)]. L., 1980.

51. Len­don J. E. Em­pi­re of Ho­nour. The Art of Go­vernment in the Ro­man World. Ox­ford, 1997.

52. Leh­nen J. Ad­ven­tus prin­ci­pis. Un­ter­su­chun­gen zu Sinnge­halt und Ze­re­mo­niell der Kai­se­ran­kunft in den Städ­ten des Im­pe­rium Ro­ma­num. Frankfurt; Ber­lin, 1997.

53. Leon­hard R. Hos­pi­tium // RE. 1913. Bd. XVII. Sp. 2493—2498.

54. Le­vick B. Ro­man co­lo­nies in sou­thern Asia Mi­nor. Ox­ford, 1967.

с.45 55. Le­vick B. Do­mi­tian and the Pro­vin­ces // La­to­mus. Vol. 41. 1982. P. 50—73.

56. Le­vick B. The Go­vernment of the Ro­man Em­pi­re. A Sour­ce­book. L., Syd­ney, 1985.

57. Lie­be­nam W. Städ­te­verwal­tung im rö­mis­hen Kai­ser­rei­che. Leip­zig, 1900.

58. Lin­tott A. Im­pe­rium Ro­ma­num. Po­li­tics and Ad­mi­nistra­tion. L.; N. Y., 1993.

59. Lo­bur J. A. Con­sen­sus, Con­cor­dia and the For­ma­tion of Ro­man Im­pe­rial Ideo­lo­gy. N. Y., L., 2008.

60. Lu­rag­hi N. One-Man Go­vernment: The Greeks on Mo­nar­chy / A Com­pa­nion to An­cient Greek Go­vernment. H. Beck (ed.). Ox­ford, 2013. P. 131—145.

61. Mac Cor­mack S. G. Chan­ge and Con­ti­nui­ty in La­te An­ti­qui­ty: The Ce­re­mo­ny of Ad­ven­tus // His­to­ria. Vol. 21. 1972. P. 721—752.

62. Mac Cor­mack S. G. Art and Ce­re­mo­ny in La­te An­ti­qui­ty. Ber­ke­ley — Los An­ge­les — L., 1981.

63. Mackie N. Lo­cal Ad­mi­nistra­tion in Ro­man Spain AD 14—212. Ox­ford, 1983.

64. Mac­Mul­len R. Ro­man Im­pe­rial Buil­ding in the Pro­vin­ces // HSCP. Vol. 64. 1959. P. 207—235.

65. Mac­Mul­len R. Ro­man Go­vernment’s Res­pon­se to Cri­sis AD 235—337. New Ha­ven — L., 1976.

66. Ma­gie D. Ro­man Ru­le in Asia Mi­nor to the end of the Third Cen­tu­ry Af­ter Christ. Vol. 1. Prin­ce­ton, 1960.

67. Ma­son H. J. Greek Terms for Ro­man Insti­tu­tions. A Le­xi­con and Ana­ly­sis. To­ron­to, 1974.

68. Mat­tingly D. J. Tri­po­li­ta­nia. Ann Ar­bor, 1994.

69. Makhlayuk A. V. Po­lis-Re­pub­li­can Stru­tu­res and Tra­di­tions in the Age of Prin­ci­pa­te / An­cient Po­lis. Cours of Stu­dies / Ed. by V. V. De­men­te­va and I. E. Su­ri­kov [Po­lis­no-res­pub­li­kanskie struk­tu­ry i tra­di­zii v epok­hu prin­zi­pa­ta / An­tich­nyy po­lis. Kurs lek­ziy / Otv. red. V. V. De­men­te­va i I. E. Su­ri­kov]. M., 2010.

70. Meyer-Zwif­fel­hof­fe­rE. Zum Re­gie­rungsstil Πο­λιτι­κῶς ἄρχειν der se­na­to­ri­schen Sta­thal­ter in den kai­ser­zeit­li­chen grie­chi­schen Pro­vin­zen. Stuttgart, 2003.

71. Mie­row H. E. The Ro­man Pro­vin­cial Go­ver­nor as he ap­pears in the Di­gest and Co­de of Jus­ti­nian. Co­lo­ra­do Springs, 1926.

72. Mil­lar F. The Em­pe­ror in the Ro­man World (31 BC—AD 337). L., 1977.

73. Mil­lar F. The Crowd in Ro­me in the La­te Re­pub­lic. Ann Ar­bor, 1998.

74. Mom­msen Th. Rö­mi­sches Staatsrecht. Bd. 1. Aufl. 4. Tü­bin­gen, 1956; Bd. 2. Abt. 1. Leip­zig, 1874.

75. Mom­msen Th. Rö­mi­sches Straf­recht. Leip­zig, 1899.

76. Mo­ra­bi­to M. Les réa­li­tés de l’escla­va­ge d’ap­rès le Di­ges­te. Be­san­son. P., 1981.

77. Pea­chin M. Iudex vi­ce Cae­sa­ris. De­pu­ty Em­pe­rors and the Ad­mi­nistra­tion of Jus­ti­ce du­ring the Prin­ci­pa­te. Stuttgart, 1996.

с.46 78. Pel­li­zer E. Out­li­nes of a Mor­pho­lo­gy of Sym­po­tic En­ter­tain­ment // Sym­po­ti­ca. A Sym­po­sium on the Sym­po­soin / Ed. O. Mur­ray. Ox­ford, 1990. P. 177—184.

79. Pur­cell N. The Arts of Go­vernment / The Ox­ford His­to­ry of the Clas­si­cal World / Ed J. Boardman et al. Ox­ford — N. Y., 1986. P. 560—592.

80. Quass F. Die Ho­no­ra­tio­renschicht in den Städ­ten des grie­chi­schen Os­tens. Un­ter­su­chun­gen zur po­li­ti­schen und so­zia­len Entwick­lung in hel­le­nis­ti­scher und rö­mi­scher Zeit. Stuttgart, 1993.

81. Ro­se­laar S. T. Lo­cal Ad­mi­nistra­tion / The Ox­ford Handbook of Ro­man Law and So­cie­ty. Ed by P. J. du Ples­sis, C. An­do and K. Tuo­ri. Ox­ford, 2016. P. 124—136.

82. Ro­se­man C. H. Ref­lec­tions of Phi­lo­sophy: Stra­bo and geo­gra­phi­cal sour­ces / Stra­bo’s Cul­tu­ral Geo­gra­phy. The Ma­king of a Co­los­sour­gia. Ed. by Dueck D., Lindsay H. and Pothe­ca­ry S. N. Y., 2005. P. 27—41.

83. Sal­ler R. P. Pro­mo­tion and pat­ro­na­ge in Equestrian Ca­reer // JRS. Vol. 70. 1980. P. 44—63.

84. Sal­ler R. Per­so­nal Pat­ro­na­ge un­der the Ear­ly Em­pi­re. Cambrid­ge, 1982.

85. Ses­ton W. Le déc­ret de Dig­ne et la fin de l’auto­no­mie mu­ni­ci­pa­le en Oc­ci­dent // REA. 1962. P. 314—325.

86. Sherwin-Whi­te A. N. The Let­ters of Pli­ny. A His­to­ri­cal and So­cial Com­men­ta­ry. Ox­ford, 1966.

87. Shul­te C. Die Gram­ma­teis von Ephe­sos. Schrei­be­ramt und So­zialstruc­tur in einer Pro­vinzhauptstadt des rö­mi­schen Kai­ser­rei­ches. Stuttgart, 1994.

88. Slootjes D. The Go­ver­nor as Be­ne­fac­tor in La­te An­ti­qui­ty / Ro­man Ru­le and Ci­vic Li­fe: Lo­cal and Re­gio­nal Perspec­ti­ves / L. De Ligt, et al. (éd.). Amster­dam, 2004. P. 59—75.

89. A Dic­tio­na­ry of po­pu­lar La­tin expres­sions. Ed. by Ja. M. Bo­rovskiy. 2^nd Ed. [Slo­var’ la­tinskikh kry­la­tykh slov. Pod red. Ja. M. Bo­rovskiy. 2-e iz­da­nie]. M., 1986.

90. Smyshliaev A. L. On the Evo­lu­tion of Sta­te Cle­ri­cal Per­son­nel in the Ro­man Em­pi­re (3^rd cen­tu­ry A. D.) // JAH. Vol. 3. 1979. P. 60—81 [Ob evolju­zii kan­zeljarsko­go per­so­na­la v Rimskoy Im­pe­rii (3 v. n. e.)].

91. Smyshliaev A. L. Do­mi­tius Ul­pia­nus and his trea­ti­se «On the Du­ties of a pro­con­sul» // JAH. Vol. 4. 1985. P. 221—226 [Do­mi­ziy Ul’pian i yego trak­tat «Ob obja­zan­nostjah pro­kon­su­la»].

92. Smyshliaev A. L. An­cient ci­vil com­mu­ni­ty: the ab­sen­ce or spe­cial kind of Sta­te sys­tem // JAH. Vol. 3. 1989. P. 99—101 [An­tich­na­ja grazhdanska­ja obshchi­na: ot­sutstviye ili oso­byy tip go­su­darstven­nos­ti].

93. Smyshliaev A. L. A Sta­te without bu­reauc­ra­cy (on the ex­pe­rien­ce of the Ear­ly Ro­man Em­pi­re) / An­ti­qui­ty and con­tem­po­ra­nei­ty [Go­su­darstvo bez byu­rok­ra­tii (na opy­te Ran­ney Rimskoy im­pe­rii) / An­tich­nost’ i sov­re­men­nost’]. M., 1991. P. 70—74.

с.47 94. Smyshliaev A. L. Ro­man im­pe­rial power in the age of Prin­ci­pa­te in con­tem­po­ra­ry fo­reign his­to­rio­gra­phy // AJ. Sta­te and Law. Vol. 5(se­rias 4). 1991 [Rimska­ja im­pe­ra­torska­ja vlast’ epok­hi Prin­zi­pa­ta v sov­re­men­noy za­ru­bezhnoy is­to­riog­ra­fii // RZH. Go­su­darstvo i pra­vo]. Vol. 5. (se­rija 4). 1991. P. 67—78.

95. Smyshliaev A. L. The Entry of the Go­ver­nor in a Pro­vin­cial Ci­ty the ad­ven­tus Ce­re­mo­ny Ac­cor­ding to Ul­pia­nus // JAH. Vol. 4. 1991. P. 106—117 [Vstup­le­nie na­mestni­ka v pro­vin­zial’nyy go­rod: ze­re­mo­nija ad­ven­tus po Ul’pia­nu].

96. Smyshliaev A. L. Ci­vi­lis do­mi­na­tio: The Ro­man Go­ver­nor in a Pro­vin­cial Ci­ty // JAH. Vol. 3. 1997. P. 24—35 [Ci­vi­lis do­mi­na­tio: rimskiy na­mestnik v pro­vin­zial’nom go­ro­de].

97. Smyshliaev A. L. The Ro­man Go­ver­nor in a Pro­vin­cial Ci­ty: oti­um post ne­go­tium // JAH. Vol. 4. 1999 [Rimskiy na­mestnik v pro­vin­zial’nom go­ro­de: oti­um post ne­go­tium].

98. Smyshliaev A. L. Vet-Nur­se at the Court of the Ro­man Go­ver­nor // JAH. Vol. 3. 2001. P. 36—58 [Njanja kor­mi­li­za v su­de rimsko­go na­mestni­ka].

99. Smyshliaev A. L. «Good Mo­rals» and «Dras­tic Laws» in the Ro­man Court // IUS AN­TI­QUUM. An­cient Law. Vol. 2(22). 2008. P. 76—96 [«Dob­rye nra­vy» i «su­ro­vye za­ko­ny» v rimskom su­de]. Vol. 2(22). С. 76—96.

100. Su­ri­kov I. E. An­cient Gree­ce: Po­li­ti­cians in the Con­text of the Age: Ar­chaic and Ear­ly-Clas­si­cal Pe­riods [An­tich­na­ja Gre­zija: po­li­ti­ki v kon­tekste epok­hi: ar­chai­ka i rannja­ja klas­si­ka]. M., 2005.

101. Su­ri­kov I. E. Po­li­ti­cians in the Con­text of the Age. On the Brink of the New World [Po­li­ti­ki v kon­tekste epok­hi. Na po­ro­ge no­vo­go mi­ra]. M., 2015.

102. Su­ri­kov I. E. Pre­con­di­tions of the For­ma­tion of Ru­ler’s Cult prior to Hel­le­nis­tic Gree­ce // «The Gods between the Men»: Ru­ler’s Cult in the Hel­le­nis­tic, Pos­thel­le­nis­tic and Ro­man World / Ed. by S. Ju. Sap­ry­kin, I. A. La­dy­nin [Pred­po­syl­ki sta­nov­le­nija kul­ta pra­vi­telja v doel­li­nis­ti­ches­koy Gre­zii // «Bo­gi sre­di lju­dey»: kul’t pra­vi­te­ley v el­li­nis­ti­ches­kom, pos­tel­li­nis­ti­ches­kom i rimskom mi­re / Otv. red. S. Ju. Sap­ry­kin, I. A. La­dy­nin]. M.; SPb. 2016. P. 34—75.

103. Tal­bert R. Pli­ny the Youn­ger as Go­ver­nor of Bithy­nia-Pon­tus // Stu­dies in La­tin Li­te­ra­tu­re and Ro­man His­to­ry. V. 2 / Ed. C. De­roux. Bru­xel­les, 1980. Col­lec­tion La­to­mus. V. 100. P. 412—435.

104. Tal­bert R. The Se­na­te of im­pe­rial Ro­me. Prin­ce­ton, 1984.

105. The Ad­mi­nistra­tion of the Ro­man Em­pi­re (241 B. C. — A. D. 193). Ed. by D. C. Braund (Exe­ter Stu­dies in His­to­ry n. 18). Exe­ter, 1988.

106. Tu­dor D. Les contruc­tions pub­li­ques de la Da­cie ro­main d’ap­rés les inscrip­tions // La­to­mus. Re­vue d’étu­des la­ti­nes. Vol. 23. Fasc. 2. 1964. P. 271—301.

с.48 107. Vein P. Le pain et le cir­que. So­cio­lo­gie his­to­ri­que d’un plu­ra­lism po­li­ti­que. P., 1976.

108. Vliet van der E. Ch. L. The Ro­mans and Us: Stra­bo’s Geo­gra­phy and the Con­struc­tion of Eth­ni­ci­ty // Mne­mo­sy­ne. Fourth Se­ries. Vol. 3. Fasc. 3. 2003. P. 257—272.

109. Wal­la­ce-Had­rill A. Ci­vi­lis prin­ceps. Between ci­ti­zen and king // JRS. Vol. 72. 1982. P. 32—48.

110. Wea­ver P. Fa­mi­lia Cae­sa­ris. Cambrid­ge, 1972.

111. Wörrle M. Stadt und Fest im Kai­ser­zait­li­chen Klei­na­sien: Stu­dien zu einer ago­nis­ti­schen Stif­tung aus Oinoan­da. Mün­chen, 1988.

112. Yavetz Z. Plebs and Prin­ceps. New Brunswick — Ox­ford, 1988.

Спи­сок сокра­ще­ний

CAH—Cambrid­ge An­cient His­to­ry. Cambrid­ge

D—Di­ges­ta Jus­ti­nia­ni. Be­ro­li­ni

HSCP—Har­vard Stu­dies in Clas­si­cal Phi­lo­lo­gy. Har­vard

JAH—Jour­nal of An­cient His­to­ry. Mos­cow [Vestnik Drev­ney Is­to­rii]

JRS—Jour­nal of Ro­man Stu­dies. Lon­don

LSJ—Lid­del C, Scott R., Jones H. A. A Greek-English Le­xi­con. Ox­ford, 1940

RE—Pau­ly’s Real-En­cyc­lo­pä­die der Clas­si­schen Al­ter­tumswis­sen­schaft. Neue Bear­bei­tung. Be­gon­nen von G. Wis­sowa, hrsg. von W. Kroll

REA—Re­vue des étu­des an­cien­nes. Bor­deaux

REG—Re­vue des étu­des grec­ques. Pa­ris

ВДИ — Вест­ник древ­ней исто­рии. Москва

РЖ — Рефе­ра­тив­ный жур­нал. Обще­ст­вен­ные нау­ки за рубе­жом. Сер. 4. Государ­ство и пра­во. Москва

Клю­че­вые сло­ва: Стра­бон, Ари­сто­тель, граж­дан­ст­вен­ная тира­ния, Ран­няя Рим­ская импе­рия, государ­ст­вен­ное управ­ле­ние, намест­ни­ки про­вин­ций.

с.49

Ale­xan­der L. Smishliaev

«Do­mi­na­tio ci­vi­lis» as ima­gi­ned by
Greek wri­ters and rea­li­zed by Ro­man autho­ri­ties

The ar­tic­le fo­cu­ses on the na­tu­re and spe­ci­fics of the Ro­man ad­mi­nistra­ti­ve sys­tem du­ring the Prin­ci­pa­te pe­riod using an example of pro­vin­cial go­vernment. Stra­bo wro­te that the ci­vil ru­le (πο­λιτι­κῶς ἄρχειν) was ty­pi­cal for Ro­mans du­ring that pe­riod. Ter­tul­lian de­fi­ned the Ro­man sys­tem of go­vernment as «the ci­vil do­mi­nan­ce» (ci­vi­lis do­mi­na­tio).

The­se de­fi­ni­tions ori­gin co­mes from the cha­rac­ter of the Ro­man sta­te, spe­ci­fics of the Ear­ly Ro­man Em­pi­re sta­te ad­mi­nistra­tion — «a sta­te without bu­reauc­ra­cy». Its nuc­leus was a ci­ty of the An­ti­qui­ty ty­pe (a po­lis), and the main ele­ment of sta­te ad­mi­nistra­tion was the lo­cal ur­ban self-ad­mi­nistra­tion. Ro­man em­pe­rors and pro­vin­ce go­ver­nors were unab­le to go­vern the sta­te un­less the lo­cal ci­ty eli­tes vo­lun­ta­ri­ly coo­pe­ra­ted with them. Thus they per­for­med a doub­le function: they were both rep­re­sen­ta­ti­ves of the sup­re­me power and de­fen­ders and pro­po­nents of the po­li­ses and the po­lis sys­tem of va­lues. This is clear­ly de­monstra­ted by be­ha­viour mo­dels and ac­ti­vi­ty of the pro­vin­ce go­ver­nors at the ti­me of the Ear­ly Em­pi­re (I—III cen­tu­ry AD) who of­ten ac­ted li­ke ci­ty ma­gistra­tes and po­li­ti­cians.