Рец. на: Blösel W. Die römische Republik. Forum und Expansion.
München: Verlag C. H. Beck, 2015. 304 S.

с.240 Уже не пер­вый год в серии «C. H. Beck Ge­schich­te der An­ti­ke» выхо­дят науч­но-попу­ляр­ные кни­ги по исто­рии антич­но­сти с двой­ны­ми назва­ни­я­ми: «Позд­няя антич­ность: один бог и мно­же­ство пра­ви­те­лей»; «Клас­си­че­ская Гре­ция: вой­на и сво­бо­да»; «Арха­и­че­ская Гре­ция: город и море» и др.¹ В их чис­ле два года назад увиде­ла свет и «Исто­рия Рим­ской рес­пуб­ли­ки: форум и экс­пан­сия», при­над­ле­жа­щая перу про­фес­со­ра древ­ней исто­рии Уни­вер­си­те­та Эссе­на-Дуйс­бур­га Вольф­ган­га Блё­зе­ля.

Стро­го гово­ря, это исто­рия не толь­ко Рес­пуб­ли­ки, но и того, что мы услов­но назы­ваем цар­ским Римом. В. Блё­зель отме­ча­ет, что ниж­нее тече­ние Тиб­ра — кон­такт­ная зона этрус­ков, лати­нов, саби­нян, фалис­ков. Уже в кон­це IX—VIII вв. до н. э. там, где воз­ник Рим, было мно­же­ство хижин — на Пала­тине, Кви­ри­на­ле, Эскви­лине (с. 19). В спо­ре меж­ду сто­рон­ни­ка­ми тео­рий осно­ва­ния (Stadtgrün­dung) и ста­нов­ле­ния Горо­да (Stadtwer­dung) автор скло­ня­ет­ся на сто­ро­ну вто­рых, учи­ты­вая, что такая модель была харак­тер­на как для Гре­ции, так и для сосед­ней Этру­рии того вре­ме­ни (с. 20). Он доста­точ­но кри­ти­че­ски отно­сит­ся к антич­ной тра­ди­ции о цар­ском Риме, кото­рую неко­то­рые учё­ные до сих пор склон­ны вос­при­ни­мать с боль­шим дове­ри­ем — и пред­став­ле­ние о семи царях, и 244 года их прав­ле­ния, и дати­ров­ка изгна­ния Тарк­ви­ния тем же годом, что и изгна­ние из Афин Писи­стра­ти­дов явля­ют­ся, как пола­га­ет В. Блё­зель вслед за мно­ги­ми дру­ги­ми авто­ра­ми, пло­дом позд­ней­шей лите­ра­тур­ной фик­ции. Сомни­тель­но и отне­се­ние цен­ту­ри­ат­ной рефор­мы к VI в. (т. н. сте­на Сер­вия Тул­лия, как извест­но, дати­ру­ет­ся не ранее чем IV в.). В то же вре­мя дан­ные антич­ной тра­ди­ции поз­во­ля­ют пред­по­ла­гать, что «не толь­ко Рим, но и дру­гие горо­да Цен­траль­ной Ита­лии в VI — нача­ле V в. нахо­ди­лись под вли­я­ни­ем кон­ку­ри­ро­вав­ших меж­ду собой кон­до­тье­ров из чис­ла вое­на­чаль­ни­ков-ари­сто­кра­тов, кото­рые ски­та­лись со сво­и­ми дру­жи­на­ми и стре­ми­лись заво­е­вать власть в одном из горо­дов» (с. 29). Одним из таких пред­во­ди­те­лей являл­ся, в част­но­сти, этруск Мастар­на (Macstrna), отож­дест­влён­ный позд­нее с Сер­ви­ем Тул­ли­ем. Весь­ма спор­но, осво­бо­дил­ся ли Рим от вла­сти царей после изгна­ния Тарк­ви­ни­ев, если учесть после­дую­щую победу Пор­се­ны в войне с Римом. Подоб­но мно­гим учё­ным, скеп­ти­че­ски отно­сит­ся автор и к тео­рии la gran­de Ro­ma dei Tar­qui­nii (с. 27—31).

с.241 На сме­ну царю при­хо­дит prae­tor ma­xi­mus, кото­рый хотя и не имел кол­ле­ги с рав­ны­ми пол­но­мо­чи­я­ми (подоб­но оск­ско­му мед­дик­су тути­ку­су), но ана­ло­гом царя не являл­ся; при нём нахо­ди­лись как мини­мум два prae­to­res mi­no­res; воз­мож­но (здесь автор согла­сен с Р. Бун­зе), имен­но их под­ра­зу­ме­ва­ет более позд­няя тра­ди­ция, гово­ря о воен­ных три­бу­нах с кон­суль­ской вла­стью (с. 33—36). При этом государ­ст­вен­ные струк­ту­ры оста­ва­лись рых­лы­ми — ни «государ­ство», ни prae­tor ma­xi­mus, напри­мер, не обла­да­ли моно­по­ли­ей на веде­ние вой­ны, о чём свиде­тель­ст­ву­ет «част­ная» вой­на Фаби­ев, погиб­ших, соглас­но тра­ди­ции, в бит­ве при Кре­ме­ре (с. 39).

Гово­ря о раз­ви­тии рим­ско­го обще­ства, В. Блё­зель ука­зы­ва­ет на неод­но­род­ность зна­ти, делив­шей­ся на maio­res и mi­no­res gen­tes — послед­них вве­ли в сенат позд­ние цари, и в узкий круг, име­но­вав­ший­ся пат­ри­ци­я­ми, mi­no­res gen­tes, види­мо, не вхо­ди­ли. Да и сами пат­ри­ции, похо­же, не были столь спло­чён­ны­ми, как может пока­зать­ся при чте­нии антич­ных авто­ров. В Зако­нах XII таб­лиц ни они, ни пле­беи вооб­ще не упо­ми­на­ют­ся. Меж­ду знат­ны­ми рода­ми, есте­ствен­но, суще­ст­во­ва­ло сопер­ни­че­ство; конеч­но, рас­ска­зы об аграр­ных, дол­го­вых и иных зако­но­про­ек­тах явно ана­хро­ни­стич­ны, отра­жая ско­рее ситу­а­цию позд­ней Рес­пуб­ли­ки, но вряд ли мож­но сомне­вать­ся, что отдель­ные ноби­ли пыта­лись опи­рать­ся в поли­ти­че­ской борь­бе на бед­ней­шие слои (с. 38—41). Ком­про­мисс в борь­бе пат­ри­ци­ев и пле­бе­ев наме­тил­ся, види­мо, в середине IV в. При этом «воз­ник­но­ве­ние пат­ри­ци­ан­ско-пле­бей­ско­го пра­вя­ще­го слоя не сле­ду­ет пони­мать толь­ко как резуль­тат внут­ри­по­ли­ти­че­ско­го ком­про­мис­са — оно было так­же решаю­щим обра­зом уско­ре­но бла­го­да­ря рас­ши­ре­нию рим­ско­го гос­под­ства в Цен­траль­ной Ита­лии» (с. 65). При этом заво­е­ва­ние Римом Ита­лии видит­ся В. Блё­зе­лю (вслед за дру­ги­ми учё­ны­ми) несколь­ко ина­че, чем то рису­ет антич­ная тра­ди­ция. Он при­зна­ёт, что уже в VI в. суще­ст­во­вал союз латин­ских горо­дов, в кото­рый вхо­дил и Рим (но это, заме­тим, ещё не зна­чит, что он его воз­глав­лял) до паде­ния цар­ской вла­сти. Успе­хи рим­лян в борь­бе про­тив воль­сков, про­слав­ля­е­мые антич­ны­ми авто­ра­ми, дол­гое вре­мя были более чем скром­ны­ми (исто­рия Корио­ла­на в этом смыс­ле весь­ма пока­за­тель­на). Лишь со вре­ме­нем ситу­а­ция меня­ет­ся, и даже галль­ское наше­ст­вие не смог­ло оста­но­вить наступ­ле­ния рим­лян, дру­гое дело, что оно, судя по все­му, про­те­ка­ло несколь­ко ина­че, чем это опи­са­но в источ­ни­ках. Вой­ны серь­ёз­но повли­я­ли на рим­ское обще­ство — види­мо, тогда же, в тече­ние IV в. посте­пен­но закреп­ля­ет­ся то деле­ние граж­дан, кото­рое при­пи­сы­ва­ет­ся тра­ди­ци­ей Сер­вию Тул­лию; бли­же к кон­цу сто­ле­тия вво­дит­ся сол­дат­ское жало­ва­нье; появ­ля­ет­ся прак­ти­ка про­дле­ния пол­но­мо­чий маги­ст­ра­там; начи­на­ет­ся вывод коло­ний, поз­во­ляв­ший укре­пить рим­ское гос­под­ство в Ита­лии, с одной сто­ро­ны, и осла­бить соци­аль­ную напря­жён­ность в самой ci­vi­tas — с дру­гой (с. 53—54, 59—60, 64, 70, 80, 87). В усло­ви­ях войн сло­жи­лась систе­ма мери­то­кра­тии, но со вре­ме­нем воз­мож­но­сти про­ник­но­ве­ния в ряды ноби­ли­те­та нача­ли замет­но с.242 сокра­щать­ся. Тем не менее достиг­ну­тое меж­ду no­bi­les и про­сты­ми рим­ля­на­ми согла­сие поз­во­ля­ло обес­пе­чи­вать внешне- и внут­ри­по­ли­ти­че­скую ста­биль­ность до 2-й пол. II в. (с. 84, 90). И хотя в середине III в. явно вырос­ло зна­че­ние сред­них сло­ёв, отра­же­ни­ем чего яви­лась рефор­ма цен­ту­ри­ат­ных коми­ций 241 г., моно­по­лия ноби­ли­те­та на власть оста­ва­лась неоспо­ри­мой (с. 98).

Рим­скую экс­пан­сию В. Блё­зель имен­но так и назы­ва­ет, отме­чая нару­ше­ние рим­ля­на­ми в 281 г. дого­во­ра с Тарен­том, захват Сар­ди­нии и Кор­си­ки и др. и не удив­ля­ясь, что сра­зу же после победы над Ган­ни­ба­лом сенат начал вой­ну с Македо­ни­ей (с. 75, 97, 119). Прав­да, ино­гда дела­ют­ся и ого­вор­ки: напри­мер, поли­ти­ка «осво­бож­де­ния» Элла­ды, по сло­вам учё­но­го, дик­то­ва­лась не столь­ко фил­эл­ли­низ­мом, сколь­ко реа­лиз­мом (с. 123), из чего сле­ду­ет (если перед нами толь­ко не фигу­ра речи), что опре­де­лён­ную роль фил­эл­ли­низм всё же играл. Доволь­но занят­но фор­му­ли­ру­ют­ся при­чи­ны рим­ской экс­пан­сии в Гре­ции и на Восто­ке: рим­лян побуж­да­ли брать­ся за ору­жие «толь­ко» агрес­сия со сто­ро­ны Филип­па V и Антио­ха III, а так­же строп­ти­вость это­лий­цев, ахей­цев, Пер­сея, кар­фа­ге­нян (с. 139). Доста­точ­но оче­вид­но, что во вто­ром слу­чае рим­ляне сами высту­па­ли в каче­стве агрес­со­ров, тем более что ни Пер­сей, ни кар­фа­ге­няне сколь-либо серь­ёз­ной опас­но­сти для Рима не пред­став­ля­ли². То, что рим­ляне выдви­га­ли перед кар­фа­ге­ня­на­ми в 149 г. тре­бо­ва­ния, ослаб­ляв­шие спо­соб­ность послед­них к сопро­тив­ле­нию, поэтап­но, а не одним «паке­том», свиде­тель­ст­ву­ет об осо­зна­нии рим­ля­на­ми «нечест­но­сти» (Un­red­lich­keit) сво­его поведе­ния (с. 138). Дума­ет­ся, одна­ко, что сенат тем самым пре­сле­до­вал чисто прак­ти­че­ские цели, пони­мая, что пуний­цы немед­лен­но возь­мут­ся за ору­жие, если подоб­ные тре­бо­ва­ния будут предъ­яв­ле­ны им сра­зу. В то же вре­мя мож­но согла­сить­ся с авто­ром, что агрес­сия Рима как в Север­ной Афри­ке, так и в Гре­ции вряд ли вызы­ва­лась эко­но­ми­че­ски­ми при­чи­на­ми и что речь шла не о пла­но­мер­ном заво­е­ва­нии, а ско­рее о реа­ги­ро­ва­нии на ситу­а­цию, хотя в ряде слу­ча­ев, сто­ит заме­тить, реак­ция была как мини­мум избы­точ­ной (с. 139—140).

Рас­смат­ри­вая послед­ст­вия вели­ких рим­ских заво­е­ва­ний, В. Блё­зель пишет, что стал уве­ли­чи­вать­ся раз­рыв меж­ду раз­лич­ны­ми знат­ны­ми gen­tes в отно­ше­нии коли­че­ства при­над­ле­жав­шей им зем­ли, посколь­ку сена­то­ры нача­ли актив­но вкла­ды­вать в её при­об­ре­те­ние всё бόльшие сред­ства. Углу­би­лась спе­ци­а­ли­за­ция сель­ско­го хозяй­ства. В то же вре­мя в резуль­та­те Вто­рой Пуни­че­ской вой­ны нема­ло кре­стьян­ских хозяйств разо­ри­лось, тогда как коло­ни­за­ция, поз­во­ляв­шая в преж­ние вре­ме­на ослаб­лять соци­аль­ную напря­жён­ность, после 177 г. пре­кра­ща­ет­ся. В этом В. Блё­зель усмат­ри­ва­ет конец сою­за меж­ду пра­вя­щим сло­ем и про­сты­ми рим­ля­на­ми по сов­мест­но­му при­об­ре­те­нию и разде­лу добы­чи (Beu­te­ge­mein­schaft). Осо­бен­но труд­но с.243 при­хо­ди­лось тем кре­стья­нам, у кото­рых не было рабов и батра­ков. Для сохра­не­ния при­ем­ле­мой чис­лен­но­сти армии при­хо­ди­лось сни­жать ценз для при­зыв­ни­ков. В поли­ти­ке сохра­ня­лись оли­гар­хи­че­ские тен­ден­ции — в 191—107 гг. доступ к кон­су­ла­ту име­ли все­го 25 семейств, и толь­ко двое ho­mi­nes no­vi доби­лись кон­су­ла­та — Кв. Пом­пей и П. Рупи­лий³. При этом сопер­ни­че­ство меж­ду ноби­ля­ми всё боль­ше ста­ло сме­щать­ся из воен­ной обла­сти в граж­дан­скую (с. 140—149, 154, 268).

В таких усло­ви­ях нача­лось дви­же­ние Грак­хов. По мне­нию В. Блё­зе­ля, зако­но­про­ект Тибе­рия был вполне уме­рен­ным, если учесть, что огра­ни­че­ние 500 юге­ра­ми зем­ли из фон­да ager pub­li­cus, кото­рой доз­во­ля­лось поль­зо­вать­ся граж­да­ни­ну, суще­ст­во­ва­ло как мини­мум со 167 г. (суж­де­ние спор­ное, посколь­ку впер­вые был офи­ци­аль­но постав­лен вопрос не о разде­ле зем­ли, захва­чен­ной у вра­га, а о пере­рас­пре­де­ле­нии той, что уже име­ла вла­дель­цев-рим­лян⁴). В то же вре­мя отстра­не­ние Окта­вия от долж­но­сти три­бу­на явля­лось сомни­тель­ным с точ­ки зре­ния рим­ской «кон­сти­ту­ции», и в этом отно­ше­нии весь­ма пока­за­тель­на попыт­ка кулач­ной рас­пра­вы с ним после «отстав­ки». Одна­ко убий­ство Тибе­рия, совер­шён­ное в сакраль­ном цен­тре Рима, при­да­ло совер­шен­но иное каче­ство поли­ти­че­ским отно­ше­ни­ям (с. 155—160). «Эта вспыш­ка наси­лия пред­став­ля­ла опас­ность для само­го суще­ст­во­ва­ния поли­ти­че­ской систе­мы Рима, когда слож­ный пере­го­вор­ный про­цесс внут­ри пра­вя­ще­го слоя ока­зал­ся забло­ки­ро­ван: обе сто­ро­ны пред­став­ля­ли слиш­ком боль­шие груп­пы, чтобы ока­за­лись воз­мож­ны­ми хотя бы част­ные уступ­ки» (с. 161). Под­во­дя итог все­му дви­же­нию Грак­хов и рас­пра­ве с его участ­ни­ка­ми, В. Блё­зель отме­ча­ет, что ни цели, ни мето­ды их не исчез­ли несмот­ря на репрес­сии, одна­ко ноби­ли­тет по-преж­не­му был в целом про­тив реформ (с. 167—168). При этом его пред­ста­ви­те­ли всё хуже пока­зы­ва­ли себя на поле боя, осо­бен­но в бит­вах с гер­ман­ца­ми. Ситу­а­ция в Нуми­дии, где Югур­та доби­вал­ся всё боль­ших успе­хов, при­ве­ла к круп­но­му поли­ти­че­ско­му скан­да­лу и осуж­де­нию груп­пы ноби­лей, что ста­ло сво­его рода реван­шем — хотя бы в вопро­сах внеш­ней поли­ти­ки народ дал почув­ст­во­вать свою силу (с. 168—170). При­зна­вая важ­ность воен­ной рефор­мы Мария, автор отме­ча­ет, что она в то же вре­мя ещё не озна­ча­ла пере­хо­да от тра­ди­ци­он­ной мили­ци­он­ной систе­мы к про­фес­сио­наль­ной армии, хотя и укре­пи­ла связь пол­ко­вод­цев с без­зе­мель­ны­ми вои­на­ми, ожи­дав­ши­ми от коман­дую­щих заботы о них по окон­ча­нии служ­бы (с. 173).

Гово­ря о Союз­ни­че­ской войне, В. Блё­зель разде­ля­ет точ­ку зре­ния, соглас­но кото­рой ита­лий­цы сра­жа­лись не за рим­ское граж­дан­ство, а за с.244 неза­ви­си­мость от Рима, и пра­ва рим­ско­го граж­дан­ства были им навя­за­ны победи­те­ля­ми в нака­за­ние за мятеж, в резуль­та­те чего ита­лий­цы утра­ти­ли свою «нацио­наль­ную иден­тич­ность», рас­т­во­рив­шу­ю­ся в рим­ской (с. 183—187). Эта пози­ция весь­ма попу­ляр­на в совре­мен­ной исто­рио­гра­фии⁵, одна­ко если тезис о том, что союз­ни­ки сра­жа­лись имен­но за неза­ви­си­мость, име­ет под собой серь­ёз­ную осно­ву, то осталь­ное пред­став­ля­ет­ся сомни­тель­ным. Нигде в источ­ни­ках не сооб­ща­ет­ся о том, что полу­че­ние граж­дан­ских прав побеж­дён­ные ита­лий­цы вос­при­ни­ма­ли как нака­за­ние⁶ — даже непри­ми­ри­мые вра­ги Рима сам­ни­ты и мар­сы тре­бо­ва­ли в 87 г. пре­до­став­ле­ния им ci­vi­tas Ro­ma­na (Gran. Li­cin. 20F; Dio Cass. Fr. 104. 7), т. е. не рас­смат­ри­ва­ли его как кару⁷. Ещё менее осно­ва­ний гово­рить о том, что они опа­са­лись, став рим­ски­ми граж­да­на­ми, утра­тить свою «иден­тич­ность»; во вся­ком слу­чае, на чём осно­вы­ва­ет­ся такая точ­ка зре­ния, автор не пояс­ня­ет. Вызы­ва­ет воз­ра­же­ния и тезис о том, что имен­но Союз­ни­че­ская вой­на сде­ла­ла воз­мож­ной граж­дан­скую, т. к. в ходе bel­lum so­cia­le в армию бра­ли преж­де все­го неиму­щих, ca­pi­te cen­si, кото­рых боль­ше все­го инте­ре­со­ва­ло реше­ние их мате­ри­аль­ных про­блем, и Марий стал, таким обра­зом, жерт­вой соб­ст­вен­ных реформ (с. 192—193). Одна­ко у нас нет сведе­ний о том, какую часть армии состав­ля­ли неиму­щие, и о какой-то их осо­бой идео­ло­гии, отлич­ной от сол­дат из более зажи­точ­ных сло­ёв⁸.

Резуль­та­ты реформ победив­ше­го в граж­дан­ской войне Сул­лы В. Блё­зель оце­ни­ва­ет весь­ма скеп­ти­че­ски. Его зада­чей было пре­вра­ще­ние сена­та в глав­ный поли­ти­че­ский орган Рес­пуб­ли­ки, одна­ко в ито­ге реше­ния ста­ли при­ни­мать­ся не столь­ко на заседа­ни­ях «отцов», сколь­ко в среде узко­го кру­га prin­ci­pes, да и про­скрип­ции нанес­ли тяжё­лый удар по сенат­ской ари­сто­кра­тии. Нако­нец, как резон­но отме­ча­ет автор вслед за дру­ги­ми учё­ны­ми, «Сул­ла не мог уни­что­жить соб­ст­вен­ный при­мер, кото­рый создал сво­и­ми дву­мя похо­да­ми на Рим и про­скрип­ци­я­ми. Поэто­му как рефор­ма­тор он потер­пел про­вал из-за того, что дей­ст­во­вал [слиш­ком уж] бес­це­ре­мон­но. Одна­ко к такой оцен­ке смо­гут прий­ти лишь после­дую­щие поко­ле­ния» (с. 205—206). В целом с.245 не воз­ра­жая про­тив этих выво­дов, я хотел бы вне­сти одну поправ­ку: мы не зна­ем, чаще или реже ста­ли при­ни­мать­ся реше­ния не на заседа­ни­ях сена­та, а в закры­том кру­гу после реформ Сул­лы, такая прак­ти­ка навер­ня­ка была рас­про­стра­не­на и преж­де, но сам этот круг стал теперь явно более узким.

Гово­ря о после­сул­лан­ских вре­ме­нах, автор раз­ви­ва­ет тео­рию о «деми­ли­та­ри­за­ции» ноби­ли­те­та, при­ме­ром чего, по его мне­нию, ста­ло назна­че­ние ho­mo pri­va­tus и даже не сена­то­ра Пом­пея про­кон­су­лом в Испа­нию для борь­бы с Сер­то­ри­ем (с. 209, 214). В. Блё­зель так­же воз­ра­жа­ет про­тив тео­рии о том, что полис­но-ари­сто­кра­ти­че­ское устрой­ство рим­ской Рес­пуб­ли­ки меша­ло справ­лять­ся с теми зада­ча­ми, кото­рые ста­ли перед ней как перед миро­вой дер­жа­вой, что выра­жа­лось, в част­но­сти, в недо­ста­точ­ных пол­но­мо­чи­ях маги­ст­ра­тов и про­ма­ги­ст­ра­тов. Одна­ко мно­го­чис­лен­ные пора­же­ния рим­лян от ким­вро-тев­тон­ских войн до вос­ста­ния Спар­та­ка Блё­зель свя­зы­ва­ет не с отсут­ст­ви­ем у долж­ност­ных лиц необ­хо­ди­мых пол­но­мо­чий, а с неком­пе­тент­но­стью вое­на­чаль­ни­ков (с. 220—221). При этом он отме­ча­ет, что «рост чис­ла про­вин­ций в 100—50 гг. вовсе не делал необ­хо­ди­мым экс­тра­ор­ди­нар­ный импе­рий» (с. 220). Суж­де­ние спор­ное, посколь­ку имен­но рас­ши­ре­ние теат­ра бое­вых дей­ст­вий, обу­слов­лен­ное уве­ли­че­ни­ем рим­ских вла­де­ний, поро­ди­ло необ­хо­ди­мость наде­ле­ния Пом­пея осо­бым импе­ри­ем в борь­бе с пира­та­ми, а затем и Мит­ри­да­том, при­чём Катул и Гор­тен­зий воз­ра­жа­ли про­тив этой меры, исхо­дя из тех самых полис­но-ари­сто­кра­ти­че­ских пред­став­ле­ний, чьё отри­ца­тель­ное вли­я­ние на реше­ние про­блем, сто­яв­ших перед Римом, В. Блё­зель оспа­ри­ва­ет. Он так­же пола­га­ет, что про­дле­ние намест­ни­че­ства, а то и наде­ле­ние осо­бы­ми пол­но­мо­чи­я­ми част­ных лиц было вызва­но укло­не­ни­ем быв­ших маги­ст­ра­тов от управ­ле­ния про­вин­ци­я­ми — его пред­по­ло­жи­тель­но избе­га­ли от тре­ти до поло­ви­ны кон­су­лов и пре­то­ров 80—50 гг. по окон­ча­нии сро­ка долж­но­сти (с. 214—215, 220). Тезис весь­ма стран­ный, т. к., напри­мер, мно­го­лет­ние про­кон­суль­ства Метел­ла Пия, Пом­пея, Лукул­ла, Цеза­ря, при­чём под­час в несколь­ких про­вин­ци­ях одно­вре­мен­но, обу­слов­ли­ва­лись не столь­ко отсут­ст­ви­ем желаю­щих сме­нить их, сколь­ко стрем­ле­ни­ем этих пол­ко­вод­цев (или как мини­мум готов­но­стью) сохра­нить за собой про­кон­суль­ский ста­тус и их несо­мнен­ны­ми спо­соб­но­стя­ми.

Собы­тия завер­шаю­щих деся­ти­ле­тий Рес­пуб­ли­ки видят­ся В. Блё­зе­лю сле­дую­щим обра­зом. Всё бо́льшую попу­ляр­ность, как отме­ча­ет автор, обре­та­ла идея силь­ной руки. Одна­ко стрем­ле­ние Цеза­ря к еди­но­вла­стию вызва­ло оже­сто­чён­ное сопро­тив­ле­ние ярых рес­пуб­ли­кан­цев, заняв­ших пози­цию «кто не с нами, тот про­тив нас», кото­рой Гай Юлий про­ти­во­по­ста­вил лозунг cle­men­tia. Его слиш­ком непри­кры­тое еди­но­вла­стие после победы в граж­дан­ской войне закон­чи­лось мар­тов­ски­ми ида­ми, кото­рые пока­за­ли, что рим­ское обще­ство в целом ещё не гото­во к монар­хии. Воз­ник­ший ваку­ум вла­сти (обу­слов­лен­ный, по мне­нию В. Блё­зе­ля, срав­ни­тель­но моло­дым воз­рас­том Бру­та и Кас­сия) быст­ро закон­чил­ся, когда власть пере­шла ко вто­ро­му три­ум­ви­ра­ту. Одна­ко сами три­ум­ви­ры ока­за­лись во вла­сти соб­ст­вен­ных сол­дат, с.246 кото­рые неред­ко дик­то­ва­ли им свою волю. И хотя при­готов­ле­ния сто­рон к послед­ней схват­ке меж­ду Окта­виа­ном и Анто­ни­ем были крайне непо­пу­ляр­ны, наслед­ник Цеза­ря одер­жал в ней убеди­тель­ную победу. Её эпи­ло­гом ста­ли соот­вет­ст­ву­ю­щие поста­нов­ле­ния сена­та в 27 г., самым зна­ме­ни­тым из кото­рых яви­лось даро­ва­ние Окта­виа­ну титу­ла Авгу­ста (с. 232—265).

Не со всем изло­жен­ным мож­но согла­сить­ся. К монар­хии было не гото­во не столь­ко рим­ское обще­ство в целом, сколь­ко его вер­хуш­ка (хотя её мне­ние, бес­спор­но, зна­чи­ло очень мно­го) — сам Цезарь поль­зо­вал­ся огром­ной попу­ляр­но­стью у про­сто­на­ро­дья и армии, а позд­нее плебс тре­бо­вал назна­чить Авгу­ста дик­та­то­ром (как и Цеза­ря), от чего тот почёл за бла­го отка­зать­ся (RGDA. 5; Dio Cass. LIV. 1. 2—4). В выс­шей сте­пе­ни стран­но зву­чат сло­ва о «моло­до­сти» Бру­та и Кас­сия — обо­им в 44 г. уже пере­ва­ли­ло за сорок, чем не мог похва­стать Анто­ний, не гово­ря уже об Окта­виане. К сло­ву ска­зать, Брут оха­рак­те­ри­зо­ван совер­шен­но в духе Плу­тар­ха как «жерт­ва соб­ст­вен­но­го иде­а­лиз­ма, посколь­ку в иды мар­та он кате­го­ри­че­ски высту­пил про­тив умерщ­вле­ния Анто­ния и дру­гих вид­ных цеза­ри­ан­цев, чтобы сохра­нить в чисто­те иде­ал тира­но­убий­ства (um das Ideal des Tyr­ran­nen­mor­des rein zu bewah­ren)» (!) (с. 257). Одна­ко насколь­ко мож­но дове­рять рас­ска­зам антич­ных авто­ров (и Плу­тар­ха в осо­бен­но­сти) о выска­зы­ва­ни­ях заго­вор­щи­ков в узком кру­гу и об их моти­вах в том или ином слу­чае⁹, боль­шой вопрос.

В заклю­че­ние В. Блё­зель изла­га­ет своё виде­ние при­чин паде­ния режи­ма сенат­ской ари­сто­кра­тии: она не уде­ля­ла долж­но­го вни­ма­ния 1) инте­гра­ции ита­лий­ских ci­ves no­vi и их подо­баю­ще­му пред­ста­ви­тель­ству в рим­ском граж­дан­ском кол­лек­ти­ве путём созда­ния, насколь­ко это воз­мож­но, новых феде­раль­ных струк­тур; 2) долж­но­му обес­пе­че­нию леги­о­не­ров и забо­те о вете­ра­нах за счёт каз­ны; 3) улуч­ше­нию воен­ной под­готов­ки ноби­лей и пре­вра­ще­нию армей­ской служ­бы в более при­вле­ка­тель­ное заня­тие. «Одна­ко слиш­ком велик был страх рим­ских ари­сто­кра­тов перед поте­рей их поли­ти­че­ско­го гос­под­ства над Ита­ли­ей, боль­шой нало­го­вой нагруз­кой для соб­ст­вен­ных богатств и отка­зом от рос­кош­ной жиз­ни в сто­ли­це. Им при­шлось горь­ко попла­тить­ся за свою над­мен­ность, жад­ность и любовь к ком­фор­ту» (с. 269). Весь­ма любо­пыт­на (и, надо заме­тить, удач­на) в этом кон­тек­сте харак­те­ри­сти­ка само­го выдаю­ще­го­ся рим­ско­го ора­то­ра: «Хотя Цице­рон и был ho­mo no­vus, он как ни один дру­гой опти­мат вопло­щал в себе двой­ст­вен­ность сенат­ско­го режи­ма позд­ней Рес­пуб­ли­ки: с одной сто­ро­ны, чрез­вы­чай­но искус­ный, когда речь шла о при­ми­ре­нии несход­ных инте­ре­сов сопер­ни­чав­ших сена­то­ров, пока те при­дер­жи­ва­лись ари­сто­кра­ти­че­ских пра­вил игры, с дру­гой — с.247 он совер­шен­но не обра­щал вни­ма­ния на потреб­но­сти дру­гих сло­ёв рим­ско­го обще­ства и про­ис­хо­див­шие в них пере­ме­ны, рав­но как и на дли­тель­ные про­цес­сы раз­ло­же­ния внут­ри само­го ноби­ли­те­та, опас­ные для его гос­под­ства (sys­tem­ge­fährden­de Ver­fallspro­zes­se)» (с. 254).

Завер­ша­ют кни­гу хро­но­ло­ги­че­ская таб­ли­ца (с. 274—281), спи­сок лите­ра­ту­ры (с. 282—297) и ука­за­те­ли, имен­ной и гео­гра­фи­че­ский (с. 298—304).

Под­во­дя итог, мож­но отме­тить сле­дую­щее. Как уже гово­ри­лось, работа В. Блё­зе­ля выдер­жа­на в науч­но-попу­ляр­ном клю­че (ссыл­ки на источ­ни­ки в ней немно­го­чис­лен­ны, а на исто­рио­гра­фию отсут­ст­ву­ют вовсе — оче­вид­но, в соот­вет­ст­вии с тре­бо­ва­ни­я­ми серии), но рас­счи­та­на на чита­те­ля, уже име­ю­ще­го неко­то­рое пред­став­ле­ние об исто­рии Рима, ина­че мно­гие рас­суж­де­ния, осо­бен­но об эпо­хе ран­не­го Рима, будут ему мало­по­нят­ны; кро­ме того, неред­ко исполь­зу­ют­ся латин­ские тер­ми­ны без пере­во­да. Фак­ти­че­ский мате­ри­ал ото­бран и подан в ней доста­точ­но гра­мот­но, если не счи­тать несколь­ких неточ­но­стей¹⁰, а так­же некри­ти­че­ско­го повто­ре­ния неко­то­рых дан­ных источ­ни­ков, когда безо вся­ких ого­во­рок пере­да­ют­ся, напри­мер, сведе­ния о 80 тыся­чах жертв «эфес­ской рез­ни» (с. 191)¹¹ или о пла­нах кати­ли­на­ри­ев под­жечь Рим и убить выс­ших маги­ст­ра­тов (с. 221)¹². В целом работа пред­став­ля­ет собой вполне доб­рот­ный ком­пен­ди­ум, а вот трак­тов­ки, кото­рых при­дер­жи­ва­ет­ся В. Блё­зель, как мы виде­ли, неред­ко вызы­ва­ют серь­ёз­ные воз­ра­же­ния, насколь­ко убеди­тель­ные — судить чита­те­лю. Конеч­но, нель­зя знать все­го, да и объ­ём кни­ги дик­ту­ет свои усло­вия, но в отбо­ре вер­сий авто­ру сле­до­ва­ло бы быть осто­рож­нее. Лиш­ний раз мож­но убедить­ся, что попу­ля­ри­за­ция исто­рии не столь уж про­ста, осо­бен­но если изла­га­ешь столь обшир­ный мате­ри­ал. В целом, одна­ко, перед нами не худ­ший её обра­зец, посколь­ку соот­но­ше­ние досто­инств и недо­стат­ков всё же в поль­зу пер­вых.