Вступительная статья к речи М. Туллия Цицерона в защиту царя Дейотара

с.481 Речь Pro re­ge Deio­ta­ro — послед­няя судеб­ная речь, про­зву­чав­шая из уст Цице­ро­на. Она отно­сит­ся к чис­лу ora­tio­nes, про­из­не­сен­ных перед Цеза­рем в защи­ту быв­ших сорат­ни­ков Пом­пея. Эти речи обыч­но не отно­сят к шедев­рам ора­тор­ско­го искус­ства Цице­ро­на; как отме­ча­ет М. Е. Гра­барь-Пас­сек, все три его «цеза­ри­ан­ские» речи «не [так] мно­го­слов­ны, как речи преды­ду­ще­го пери­о­да; напро­тив, они про­сты и ясны по постро­е­нию, а дока­за­тель­ство — места­ми, прав­да, совсем не убеди­тель­ное — ведет­ся без вся­ких откло­не­ний, чет­ко и точ­но… Язык этих речей тоже, веро­ят­но, под­де­лан под вкус атти­ки­ста Цеза­ря, он про­ще, чем обыч­но, фра­зы коро­че и не столь пате­тич­ны; почти отсут­ст­ву­ют воз­гла­сы и рито­ри­че­ские вопро­сы»¹. Речь в защи­ту Дейота­ра зани­ма­ет сре­ди этих речей осо­бое место: в отли­чие от двух дру­гих речей, где под­за­щит­ны­ми были рим­ляне Кв. Лига­рий и М. Клав­дий Мар­целл, на этот раз ора­тор высту­пал адво­ка­том чуже­зем­но­го монар­ха.

Ситу­а­ция усу­губ­ля­лась еще и тем, что Дейотар был хоро­шо изве­стен всем при­сут­ст­ву­ю­щим как ста­рин­ный и надеж­ный союз­ник, верой и прав­дой слу­жив­ший с.482 рим­ско­му наро­ду на про­тя­же­нии почти полу­сто­ле­тия. Года пол­то­ра спу­стя Цице­рон гово­рил: «Свое бла­го­во­ле­ние к рим­ско­му наро­ду он дока­зы­ва­ет едва ли не с момен­та сво­его рож­де­ния… С какой похва­лой, с каким ува­же­ни­ем и поче­том не раз отзы­ва­лись об этом муже Сул­ла, Муре­на, Сер­ви­лий, Лукулл! Что же мне оста­ет­ся доба­вить о Пом­пее? Пом­пее, кото­рый счи­тал Дейота­ра един­ст­вен­ным истин­ным дру­гом во всем мире, искренне пре­дан­ным чело­ве­ком, един­ст­вен­ным вер­ным и надеж­ным союз­ни­ком рим­ско­го наро­да!» (Cic. Phil. XI. 33—34; пер. В. Г. Бору­хо­ви­ча и Е. В. Смы­ко­ва). К это­му мож­но доба­вить, что с Дейота­ром встре­чал­ся Марк Красс нака­нуне сво­его роко­во­го похо­да (Plut. Crass. 17. 2), его помо­щью поль­зо­ва­лись сам Цице­рон и М. Бибул (Cic. Phil. XI. 34), да и с Цеза­рем его свя­зы­ва­ло ve­tus hos­pi­tium (Cic. Deiot. 8) и то, что Цезарь во вре­мя сво­его кон­суль­ства содей­ст­во­вал утвер­жде­нию за ним цар­ско­го титу­ла. В граж­дан­ской войне, одна­ко, Дейотар под­дер­жал Пом­пея, чем навлек на себя неми­лость Цеза­ря и, несмот­ря на актив­ное содей­ст­вие Доми­цию Каль­ви­ну, а затем и само­му Цеза­рю в борь­бе с Фар­на­ком, был лишен части вла­де­ний. После гибе­ли Мит­ри­да­та Пер­гам­ско­го, став­лен­ни­ка Цеза­ря², перед Дейота­ром откры­лась воз­мож­ность вер­нуть утра­чен­ные пози­ции, и в 45 г. до н. э. он отпра­вил посоль­ство во гла­ве с Бле­са­ми­ем в Испа­нию, в Тарра­кон, где в это вре­мя нахо­дил­ся Цезарь³.

Как кажет­ся, царь мог рас­счи­ты­вать на успех — Цезарь вру­чил Бле­са­мию обна­де­жи­ваю­щее пись­мо для него⁴. Но тут судь­ба нанес­ла новый удар по надеж­дам Дейота­ра: он стал жерт­вой обви­не­ния. Обви­ни­те­лем высту­пил его соб­ст­вен­ный внук Кастор, сын Касто­ра Тар­кон­да­рия. Если пока оста­вить в сто­роне част­но­сти, обви­не­ние сво­ди­лось к двум пунк­там: Дейотар все­гда был вра­гом Цеза­ря, а когда Цезарь посе­тил его вла­де­ния, замыш­лял убий­ство сво­его высо­ко­по­став­лен­но­го гостя. По-види­мо­му, это обви­не­ние было реак­ци­ей на при­тя­за­ния Дейота­ра на тет­рар­хию трок­мов, кото­рую семья Касто­ра тоже была не прочь полу­чить⁵. Подан­ный Цеза­рю донос дол­жен был если не окон­ча­тель­но погу­бить пре­ста­ре­ло­го царя, то во вся­ком слу­чае вбить новый клин меж­ду ним и Цеза­рем.

«Дело Дейота­ра» сра­зу же пора­жа­ет сво­им несоот­вет­ст­ви­ем тра­ди­ци­он­ной рим­ской юриди­че­ской прак­ти­ке. Цице­рон, про­из­но­ся свою речь, во вступ­ле­нии к ней уси­лен­но под­чер­ки­вал необыч­ность всей про­цеду­ры, кото­рая застав­ля­ет его вол­но­вать­ся силь­нее, чем обыч­но⁶. Если отбро­сить рито­ри­ку, то осно­ва­ний для вол­не­ния у вели­ко­го ора­то­ра дей­ст­ви­тель­но было более чем доста­точ­но. Преж­де все­го вста­ет вопрос, к какой кате­го­рии судеб­ных дел отне­сти дело Дейота­ра. Но тут же воз­ни­ка­ет встреч­ный вопрос, было ли вооб­ще судеб­ное дело. Цице­рон заяв­ля­ет: «Я защи­щаю жизнь и поло­же­ние царя, и хотя эта защи­та вполне закон­на сама по себе, то, что царь обви­ня­ет­ся в уго­лов­ном пре­ступ­ле­нии, столь необыч­но, что до сих пор было про­сто неслы­хан­ным делом» (Deiot. 1). Если пере­ве­сти рито­ри­че­ское с.483 «неслы­хан­ное дело» на стро­гий язык пра­ва, мы долж­ны кон­ста­ти­ро­вать: ника­ких пре­цеден­тов дела Дейота­ра в рим­ской судеб­ной прак­ти­ке не суще­ст­во­ва­ло. Более того, в этом деле мы видим целый набор юриди­че­ских слож­но­стей начи­ная с того, какой имен­но суд дол­жен был рас­смат­ри­вать обви­не­ние царя в уго­лов­ном пре­ступ­ле­нии⁷. Одна­ко Цице­рон с само­го нача­ла созна­тель­но стро­ит выступ­ле­ние так, буд­то речь идет об обыч­ном уго­лов­ном деле — в про­тив­ном слу­чае все его жало­бы на отступ­ле­ния от стан­дарт­ной судеб­ной прак­ти­ки не име­ли бы смыс­ла⁸.

Соглас­но рим­ско­му пра­ву, обви­не­ние, подоб­ное тому, кото­рое выдви­нул Кастор про­тив сво­его деда, мог­ло быть обви­не­ни­ем в per­duel­lio, maies­tas или vis⁹. Но речь Цице­ро­на не содер­жит ника­ких ука­за­ний на то, к какой кате­го­рии отно­сит­ся дело его под­за­щит­но­го. Кро­ме того, все эти обви­не­ния мож­но было выдви­нуть лишь про­тив рим­ско­го граж­да­ни­на, но не про­тив чуже­стран­ца, тем более царя¹⁰. Даже если Кастор рас­ши­рил обви­не­ние, утвер­ждая, что Дейотар гото­вил армию про­тив Цеза­ря и был враж­де­бен ему¹¹, это не сни­ма­ет вопро­са о том, на каком осно­ва­нии суве­рен­но­го монар­ха судил бы рим­ский суд. Сле­ду­ет иметь в виду и то, что одним из обви­ни­те­лей высту­пал чуже­стра­нец, а вто­рым — раб. Послед­нее по рим­ским зако­нам и обы­ча­ям было совер­шен­но немыс­ли­мо, на что Цице­рон ука­зы­ва­ет в сво­ей речи, спра­вед­ли­во под­чер­ки­вая опас­ность подоб­но­го пре­цеден­та¹². Что каса­ет­ся Касто­ра, то его пря­мое выступ­ле­ние в каче­стве обви­ни­те­ля по уго­лов­но­му делу тоже было про­ти­во­прав­ным: граж­дан­ские иски чуже­зем­цев рас­смат­ри­вал prae­tor pe­re­gri­nus, в осталь­ных слу­ча­ях в рас­смот­ре­нии дел участ­во­вал сенат, где инте­ре­сы ино­стран­ных кли­ен­тов пред­став­лял их патрон. Меж­ду тем из речи Цице­ро­на сле­ду­ет, что обви­ни­те­ли в той или иной фор­ме дер­жа­ли речь перед Цеза­рем (Deiot. 8)¹³.

Дело рас­смат­ри­ва­лось в отсут­ст­вие обви­ня­е­мо­го: его пред­став­лял Гиерас, при­бли­жен­ный царя, сроч­но при­слан­ный в Рим во гла­ве еще одно­го посоль­ства, и дру­гие послы, а адво­ка­том высту­пал Цице­рон, для кото­ро­го защи­та ста­ро­го дру­га и быв­ше­го пом­пе­ян­ца была делом чести¹⁴. Слу­ша­ние про­ис­хо­ди­ло в нояб­ре 45 г. до н. э., при­чем местом для него был назна­чен дом Цеза­ря, что тоже было необыч­но: судеб­ный ора­тор тем самым выры­вал­ся из при­выч­ной среды и лишал­ся под­держ­ки мно­го­чис­лен­ных слу­ша­те­лей (Cic. Deiot. 5—6). Судя по тек­сту речи Цице­ро­на, это слу­ша­ние про­ис­хо­ди­ло в очень узком кру­гу. Поми­мо само­го Цеза­ря, Цице­ро­на, Касто­ра и послов Дейота­ра, в каче­стве свиде­те­лей со сто­ро­ны защи­ты при­сут­ст­во­ва­ли несколь­ко пред­ста­ви­те­лей рим­ской ари­сто­кра­тии: Гн. Доми­ций Каль­вин, Сер­вий Суль­пи­ций Руф, Т. Торк­ват (Deiot. 32).

В общем, как спра­вед­ли­во отме­тил П. Мак­кенд­рик, «в этой речи нет даже наме­ка на юриди­че­скую про­цеду­ру. Это, в сущ­но­сти, некое слу­ша­ние, осно­ван­ное на про­из­во­ле (a star-cham­ber hea­ring)»¹⁵. Мысль о несоот­вет­ст­вии дела Дейота­ра рим­ским юриди­че­ским нор­мам не нова. Она при­об­ре­ла зна­чи­тель­ную попу­ляр­ность во вто­рой поло­вине ХХ в. в свя­зи с харак­тер­ны­ми для эпо­хи поли­ти­че­ски­ми реа­ли­я­ми и осо­бен­но­стя­ми рецеп­ции обра­за Юлия Цеза­ря в евро­пей­ской куль­ту­ре это­го вре­ме­ни. Как пока­зал Е. А. Чиглин­цев, в эпо­ху гос­под­ства режи­мов лич­ной вла­сти с.484 в Ита­лии и Гер­ма­нии образ Цеза­ря при­об­рел чер­ты нацио­наль­но­го лиде­ра фашист­ско­го тол­ка; после победы над фашиз­мом, наобо­рот, он исполь­зо­вал­ся для кри­ти­ки фашист­ских идей и — шире — режи­мов лич­ной тира­ни­че­ской вла­сти вооб­ще¹⁶. Исто­рио­гра­фия, преж­де все­го немец­кая, не оста­лась в сто­роне от этих идей. При­ме­ни­тель­но к речи Цице­ро­на, про­из­не­сен­ной в защи­ту Дейота­ра, эта тен­ден­ция выра­зи­лось в том, что у ора­то­ра ста­ли искать некий анти­це­за­ри­ан­ский под­текст, под­ме­няя тем самым исто­ри­че­скую кон­кре­ти­ку акту­аль­ной для ХХ сто­ле­тия про­бле­мой отно­ше­ния интел­ли­ген­та к авто­ри­тар­ной/тота­ли­тар­ной вла­сти. Так, еще О. Зеель в био­гра­фии Цице­ро­на, вышед­шей пер­вым изда­ни­ем в 1954 г., усмат­ри­вал во мно­гих пас­са­жах речи Цице­ро­на дву­смыс­лен­ность, иро­нию и «дерз­кую бес­по­мощ­ность» (dreis­ter Tol­pat­sich­keit). Речь, с его точ­ки зре­ния, выяв­ля­ет «мучи­тель­ное про­ти­во­ре­чие меж­ду вынуж­ден­ным пане­ги­ри­ком и при­дир­чи­вой кри­ти­кой»; Цице­рон ока­зал­ся не в состо­я­нии понять и при­нять «хариз­ма­ти­че­ски обос­но­ван­ной, мифи­че­ски санк­ци­о­ни­ро­ван­ной монар­хии совре­мен­но­го боже­ства». В целом весь про­цесс Дейота­ра дает нам образ­чик «тота­ли­тар­ной юсти­ции»¹⁷.

Э. Оль­с­ха­у­зен более сдер­жан, но все-таки и он видит в речи вто­рой план. Не отри­цая эле­гант­но­сти и ост­ро­умия речи там, где непо­сред­ст­вен­но опро­вер­га­ют­ся обви­не­ния, воз­во­ди­мые на Дейота­ра, он все-таки боль­шее зна­че­ние при­да­ет ее под­тек­сту, пас­са­жам, в кото­рых ора­тор «с едва при­кры­той агрес­сив­но­стью кри­ти­ку­ет Цеза­ря». По его мне­нию, имен­но эта кри­ти­ка была для Цице­ро­на глав­ной, он исполь­зо­вал дело сво­его кли­ен­та как пред­лог для поли­ти­че­ско­го выступ­ле­ния, как «фон для сво­их поли­ти­че­ских при­чи­та­ний» над поло­же­ни­ем дел в государ­стве под гос­под­ст­вом Цеза­ря. Этот под­ход раз­ви­ва­ет Х. Ботер­ман, основ­ная мысль кото­рой выра­же­на уже в заго­лов­ке ста­тьи: «Окон­ча­тель­ный рас­чет с тира­ном». Она соот­но­сит речь за Дейота­ра с фило­соф­ски­ми диа­ло­га­ми Цице­ро­на, напи­сан­ны­ми в то же самое вре­мя. С ее точ­ки зре­ния, повод к удив­ле­нию дает не толь­ко поли­ти­че­ская заост­рен­ность речи, кото­рая идет ско­рее во вред основ­ной цели — отста­и­вать инте­ре­сы обви­ня­е­мо­го. Все жало­бы Цице­ро­на вза­и­мо­свя­за­ны, и их мож­но рас­смат­ри­вать как окон­ча­тель­ный рас­чет с Цеза­рем и его государ­ст­вом: «Это ника­кое не государ­ство, не пра­во­вое государ­ство, а тира­ния»¹⁸.

Поис­ки скры­тых аллю­зий и сим­во­ли­че­ско­го смыс­ла в речи Цице­ро­на замет­но акти­ви­зи­ро­ва­лись в послед­ние деся­ти­ле­тия ХХ в.¹⁹ При этом нель­зя не отме­тить заве­до­мую пуб­ли­ци­стич­ность мно­гих работ тако­го рода. Как совер­шен­но спра­вед­ли­во ука­зал А. Джош­кун, «ана­хро­низ­мом явля­ет­ся… пред­по­сыл­ка, соглас­но кото­рой сво­бо­да сове­сти или речи при дик­та­ту­ре Цеза­ря была стес­не­на настоль­ко же, насколь­ко при тота­ли­тар­ных режи­мах XX в., и пото­му кри­ти­ка была воз­мож­на лишь зашиф­ро­ван­ная»²⁰. К это­му сто­ит доба­вить, что ни в коем слу­чае нель­зя не учи­ты­вать или вос­при­ни­мать как что-то вто­ро­сте­пен­ное и сам харак­тер речи. Цице­рон имел вполне опре­де­лен­ную цель — добить­ся оправ­да­ния кли­ен­та или, ско­рее, откло­не­ния обви­не­ния²¹ — и при этом, будучи опыт­ным адво­ка­том, не поз­во­лил бы себе в выступ­ле­нии ниче­го, что пошло бы во вред его кли­ен­ту, во вся­ком слу­чае, пре­цеден­тов тому в дру­гих его защи­ти­тель­ных речах нет. Насколь­ко искре­нен он был в сво­их дифи­рам­бах Цеза­рю, вопрос дру­гой и, пожа­луй, не име­ю­щий одно­знач­но­го реше­ния, но любую иро­нию чут­кое ухо Цеза­ря, кото­рый сам неод­но­крат­но высту­пал в роли судеб­но­го ора­то­ра и был талант­ли­вым писа­те­лем, несо­мнен­но, с.485 уло­ви­ло бы. Нако­нец, еще одно сооб­ра­же­ние. Совре­мен­ный иссле­до­ва­тель нахо­дит­ся в выиг­рыш­ном поло­же­нии в том смыс­ле, что ему изве­стен кор­пус сочи­не­ний Цице­ро­на, он может све­рить цита­ту, най­ти парал­ле­ли и т. п. Ниче­го это­го в рас­по­ря­же­нии людей, кото­рые непо­сред­ст­вен­но вос­при­ни­ма­ли речь Цице­ро­на, не было²², а пред­по­ло­же­ние, что они зна­ли его про­из­веде­ния наизусть и момен­таль­но ори­ен­ти­ро­ва­лись в хит­ро­спле­те­ни­ях его рито­ри­ки, совер­шен­но неве­ро­ят­но.

Вер­нем­ся к исход­но­му вопро­су. Если дело Дейота­ра не соот­вет­ст­ву­ет, на пер­вый взгляд, нор­мам веде­ния судеб­ных дел в Риме, но вме­сте с тем его нель­зя интер­пре­ти­ро­вать и как про­яв­ле­ние судеб­но­го про­из­во­ла со сто­ро­ны нарож­дав­ше­го­ся в то вре­мя режи­ма лич­ной вла­сти, чем же оно явля­лась? Види­мо, сле­ду­ет согла­сить­ся с мне­ни­ем, соглас­но кото­ро­му рас­смот­ре­ние обви­не­ний в адрес Дейота­ра мог­ло опи­рать­ся на cog­ni­tio extra or­di­nem — про­цеду­ру, в ходе кото­рой дело рас­смат­ри­ва­лось пре­то­ром без уча­стия судей²³. Лишь в слу­чае при­зна­ния пре­тен­зий обос­но­ван­ны­ми дело посту­па­ло в суд и рас­смат­ри­ва­лось в обыч­ном поряд­ке²⁴. Таким обра­зом, Цезарь не дол­жен был выно­сить окон­ча­тель­ное реше­ние — посколь­ку внеш­няя поли­ти­ка фор­маль­но все еще была пре­ро­га­ти­вой сена­та, окон­ча­тель­но судь­бу царя, по-види­мо­му, дол­жен был решить этот орган. Так чем же объ­яс­ня­ет­ся лич­ное вме­ша­тель­ство Цеза­ря и пред­ва­ри­тель­ное рас­смот­ре­ние дела в его доме?

Г. Готоф обра­тил вни­ма­ние на то, что рас­смот­ре­ние обви­не­ний в адрес царя рим­ским маги­ст­ра­том отнюдь не было бес­пре­цедент­ным²⁵. Объ­яс­не­ние поведе­нию Цеза­ря мож­но най­ти в его соб­ст­вен­ном опи­са­нии дру­го­го раз­би­ра­тель­ства, имев­ше­го место в Егип­те тре­мя года­ми ранее: «Меж­ду тем он был убеж­ден, что спор меж­ду царя­ми (Пто­ле­ме­ем XIII и Клео­патрой, — Е. С.) при­над­ле­жит реше­нию рим­ско­го наро­да и его кон­су­ла, и тем более вхо­дит в его обя­зан­но­сти (eo ma­gis of­fi­cio suo con­ve­ni­re), что имен­но в его преды­ду­щее кон­суль­ство, по поста­нов­ле­нию наро­да и сена­та, был заклю­чен с Пто­ле­ме­ем-отцом союз» (Caes. BC. III. 107. 2; пер. М. М. Покров­ско­го с изме­не­ни­я­ми). Итак, осно­ва­ни­ем для выне­се­ния реше­ния в спо­ре царей здесь явля­ет­ся то, что Цезарь неко­гда ока­зал услу­гу их отцу. Харак­тер­но, что цари покор­но при­ни­ма­ют волю Цеза­ря (после­до­вав­шее вско­ре вос­ста­ние — это уже совсем дру­гая исто­рия). Не тако­ва ли ситу­а­ция и с Дейота­ром? Цезарь счи­та­ет царя обя­зан­ным ему (о чем уже напо­ми­нал при лич­ной встре­че!), в Гала­тии воз­ник­ли тре­ния меж­ду вла­сти­те­ля­ми, свя­зан­ные с терри­то­ри­аль­ны­ми пре­тен­зи­я­ми и усу­губ­лен­ные обви­не­ни­ем в поли­ти­че­ском пре­ступ­ле­нии, и дик­та­тор рас­смат­ри­ва­ет вопрос подоб­но тому, как он посту­пил со спо­ром юных Пто­ле­ме­ев. Воз­мож­но, обви­не­ние в поку­ше­нии на жизнь Цеза­ря вооб­ще име­ло вто­ро­сте­пен­ную важ­ность, а глав­ным для ора­то­ра было убедить дик­та­то­ра в дру­же­ском отно­ше­нии к нему Дейота­ра²⁶. Такая интер­пре­та­ция сни­ма­ет все вопро­сы про­цес­су­аль­но­го харак­те­ра и объ­яс­ня­ет, поче­му по делу не было при­ня­то ника­ко­го реше­ния.

Была ли воз­мож­ность у Касто­ра отве­тить на нее, высту­пал ли кто-либо еще и как отре­а­ги­ро­вал на речь Цезарь, мы не зна­ем²⁷. Здесь слож­но даже пред­по­ла­гать что-либо. Год спу­стя Цице­рон утвер­ждал: «Цезарь — ведь я все­гда засту­пал­ся перед ним за Дейота­ра в его отсут­ст­вие — не при­зна­вал спра­вед­ли­вой ни одной моей прось­бы с.486 в поль­зу царя»²⁸. По мне­нию Р. Сай­ма, Цезарь «не при­нял ника­ко­го реше­ния — или, ско­рее, не объ­явил его»²⁹. Очень веро­ят­но и то, что дик­та­тор решил разо­брать­ся с ситу­а­ци­ей на месте, когда при­будет на Восток для похо­да в Пар­фию³⁰. При этом, если бы Дейотар ока­зал ему необ­хо­ди­мую помощь про­тив Цеци­лия Бас­са и пар­фян, у него были реаль­ные шан­сы полу­чить вожде­лен­ную тет­рар­хию трок­мов³¹.

Как бы то ни было, мар­тов­ские иды завер­ши­ли этот этап био­гра­фии Дейота­ра³², и Цице­рон столь же крас­но­ре­чи­во, как преж­де, дока­зы­вал теперь совер­шен­но про­ти­во­по­лож­ные вещи: «Был ли кто-нибудь кому-либо боль­шим недру­гом, чем Дейота­ру Цезарь, недру­гом в такой же мере, как наше­му сосло­вию, как всад­ни­че­ско­му, как мас­си­лий­цам, как всем тем, кому, как он пони­мал, доро­го государ­ство рим­ско­го наро­да? …Царь Дейотар… ни лич­но, ни заоч­но — не добил­ся от Цеза­ря при его жиз­ни ни спра­вед­ли­во­го, ни доб­ро­го отно­ше­ния к себе» (Cic. Phil. II. 94).

---

Лите­ра­ту­ра / Re­fe­ren­ces

Bar­tošek, M. 1989: Rimskoe pra­vo: Po­nya­tiya, ter­mi­ny, op­re­de­le­niya [Ro­man Law: Con­cepts, Terms, De­fi­ni­tions]. Mos­cow.

Бар­то­шек, М. Рим­ское пра­во: поня­тия, тер­ми­ны, опре­де­ле­ния. М.

Bo­ter­mann, H. 1992: Die Ge­ne­ra­lab­rech­nung mit der Ty­ran­nen. Ci­ce­ros Re­de für den Kö­nig Deio­ta­rus. Gym­na­sium 99, 320—344.

Bringmann, K. 1986: Der Dic­ta­tor Cae­sar als Rich­ter? Zu Ci­ce­ros Re­den “Pro Li­ga­rio” und “Pro re­ge Deio­ta­ro”. Her­mes 114, 72—88.

Chig­lintsev, E. A. 2009: Ret­septsiya an­tich­nos­ti v cul­tu­re kontsa XIX — na­cha­la XX vv. [The Re­cep­tion of An­ti­qui­ty in the Cul­tu­re of the La­te 19^th — Ear­ly 20^th cent.]. Ka­zan’.

Чиглин­цев, Е. А. Рецеп­ция антич­но­сти в куль­ту­ре кон­ца XIX — нача­ла ХХ вв. Казань.

Coşkun, A. 2005: Ami­ci­tiae und po­li­ti­sche Am­bi­tio­nen im Kon­text der cau­sa Deio­ta­ria­na, In: A. Coşkun (Hrsg.), Roms auswär­ti­ge Freun­de in der spä­ten Re­pub­lik und im frü­hen Prin­zi­pat. Göt­tin­gen, 127—154.

Faus­set, W. 1893: Ci­ce­ro. Ora­tio­nes Cae­sa­ria­nae: Pro Mar­cel­lo, Pro Li­ga­rio, Pro re­ge Deio­ta­ro. With intro­duc­tion and no­tes by W. Y. Faus­set. Pt. 2. No­tes. Ox­ford.

Gra­bar-Pas­sek, M. E. 1959: [Ci­ce­ro]. In: Is­to­riya rimskoy li­te­ra­tu­ry [The His­to­ry of Ro­man Li­te­ra­tu­re]. Vol. 1. Mos­cow, 178—233.

Гра­барь-Пас­сек, М. Е. 1959: Цице­рон. В кн.: Исто­рия рим­ской лите­ра­ту­ры. Т. 1. М., 178—233.

Go­toff, H. C. 2002: Ci­ce­ro’s Cae­sa­rian Ora­tions. In: J. M. May (ed.). Brill’s Com­pa­nion to Ci­ce­ro. Ora­to­ry and Rhe­to­ric. Lei­den—Bos­ton—Köln, 219—272.

Gree­nid­ge, A. H. J. 1901: The Le­gal Pro­ce­du­re of Ci­ce­ro’s Ti­me. Ox­ford.

Ho­ben, W. 1969: Un­ter­su­chun­gen zur Stel­lung klei­na­sia­ti­scher Dy­nas­ten in den Machtkämpfen der aus­ge­hen­den Re­pub­lik. Mainz.

McKendrick, P. 1995: The Spee­ches of Ci­ce­ro. Con­text, Law, Rhe­to­ric. Lon­don.

Nie­se, B. 1887: Stra­bo­nia­na. Rhei­ni­sches Mu­seum 42, 563—602.

Seel, O. 1961: Ci­ce­ro. Wort. Staat. Welt. 2. Aufl. Stuttgart.

Sul­li­van, R. D. 1990: Near Eas­tern Royal­ty and Ro­me, 100—30 B. C. To­ron­to—Buf­fa­lo—Lon­don.

Sy­me, R. 1995: Deio­ta­rus. In: R. Sy­me, Ana­to­li­ca. Stu­dies in Stra­bo. Ox­ford, 127—136.

с.487 При под­готов­ке пере­во­да и ком­мен­та­рия исполь­зо­ва­ны сле­дую­щие изда­ния: Ci­ce­ros Re­den für T. An­nius Mi­lo, für Q. Li­ga­rius und für den Kö­nig Deio­ta­rus. Erklärt von K. Halm. Ber­lin, 1857; Ci­ce­ros Re­den für M. Mar­cel­lus, für Q. Li­ga­rius und für den Kö­nig Deio­ta­rus. Hrsg. von Fr. Rich­ter. Leip­zig, 1877; The Ora­tions of Mar­cus Tul­lius Ci­ce­ro. Li­te­ral­ly transla­ted by C. D. Yon­ge. Vol. 3. Lon­don, 1891; Ci­ce­ro. Ora­tio­nes Cae­sa­ria­nae. Pro Mar­cel­lo, Pro Li­ga­rio, Pro re­ge Deio­ta­ro. With intro­duc­tion and no­tes by W. Y. Faus­set. Ox­ford, 1893; Ci­ce­ros Re­de für den Kö­nig Deio­ta­rus. Erklärt von J. Stren­ge. Go­tha, 1901; М. Тул­лий Цице­рон. Речь в защи­ту царя Дейота­ра. С введе­ни­ем, при­ме­ча­ни­я­ми, 3 рисун­ка­ми и гео­гра­фи­че­ски­ми кар­та­ми. Объ­яс­нил И. П. Цвет­ков. Ч. 2. Ком­мен­та­рий. СПб., 1910; Ci­ce­ro. The Spee­ches with an English Transla­tion. Pro T. An­nio Mi­lo­ne — In L. Cal­pur­nium Pi­so­nem — Pro M. Aemi­lio Scau­ro — Pro M. Fon­teio — Pro C. Ra­bi­rio Pos­tu­mo — Pro M. Mar­cel­lo — Pro Q. Li­ga­rio — Pro re­ge Deio­ta­ro. By N. H. Watts. (Loeb Clas­si­cal Lib­ra­ry). Lon­don—New York, 1931; Ci­ce­ro. Sämtli­che Re­den. Ein­ge­lei­tet, über­setzt und er­läu­tert von M. Fuhrmann. Bd VII. Für Mar­cel­lus, Für Li­ga­rius, Für den Kö­nig Deio­ta­rus, Phi­lip­pi­sche Re­den. Zü­rich—Mün­chen, 1982; Go­toff, H. C. Ci­ce­ro’s Cae­sa­rian Spee­ches. A Sty­lis­tic Com­men­ta­ry. Cha­pel Hill—Lon­don, 1993.

Сочи­не­ния Цице­ро­на в ком­мен­та­ри­ях цити­ру­ют­ся в пере­во­де В. О. Горен­штей­на, если не ука­за­но иное.