Квашнин В.А. Законы о роскоши в Древнем Риме эпохи Пунических войн. Приложение 2. Описание переговоров о судьбе пленных римлян после битвы при Каннах.

Квашнин В.А. Законы о роскоши в Древнем Риме эпохи Пунических войн.

ПРИЛОЖЕНИЕ 2

ОПИСАНИЕ ПЕРЕГОВОРОВ О СУДЬБЕ
ПЛЕННЫХ РИМЛЯН ПОСЛЕ БИТВЫ ПРИ КАННАХ

Лив. 22. 58—61

Текст приведен по изданию: Тит Ливий. История Рима от основания города. Изд-во «Наука» М., 1991. Т. 2. Комментарий В. М. Смирина, Г. П. Чистякова. Редактор перевода и комментариев — В. М. Смирин. Ответственный редактор — Е. С. Голубцова.

58. (1) Ганнибал после блестящей победы под Каннами погрузился в заботы, приличные скорее победителю в войне, чем тому, кто еще воюет. (2) К нему привели пленных — он отделил союзников и отпустил их, напутствуя ласковыми словами и без выкупа, как делал и раньше — при Требии и Тразименском озере. Позвал он и римлян, чего прежде никогда не бывало, и по-доброму заговорил с ними: (3) его война с римлянами — не война на уничтожение: это спор о достоинстве и о власти. Предшественники его уступили римской доблести, а он старается превзойти римлян и удачливостью и доблестью. (4) Итак, он дает пленным возможность выкупиться — коннику за пятьсот серебряных денариев, пехотинцу [с.126] — за триста, рабу — за сто. (5) Хотя за конника он запросил больше, чем условлено было при сдаче, но они радостно пошли на любые условия (6) и отправили в Рим к сенату десятерых выбранных ими посланцев; (7) от них Ганнибал потребовал только клятвенного обещания вернуться. С ними он отправил Карфалона, знатного карфагенянина: если римляне склонны к миру, он им изложит условия. (8) Когда они вышли из лагеря, один из посланцев — человек совсем не римского склада, — притворившись, будто он что-то забыл, вернулся в лагерь, чтобы тем разрешить себя от клятвы, и еще до ночи догнал товарищей. (9) Когда донесено было, что пленные прибудут в Рим, навстречу Карфалону был послан ликтор сказать от имени диктатора: пусть еще до ночи уйдет с римской земли.

59. (1) Диктатор представил сенату послов от пленных; их глава начал так: Марк Юний и вы, отцы-сенаторы, мы прекрасно знаем, что никогда ни одно государство не ценило ниже, чем наше, попавших в плен. (2) Но, если мы не слишком пристрастны к себе, то никогда не попадали в руки врагов люди, которые меньше бы заслуживали бы вашего пренебрежения. (3) Ведь мы не на поле боя, струсив, сдали оружие. Нет, мы и стоя на грудах трупов, продолжали сражаться и протянули битву почти что до самой ночи — только тогда мы вернулись в лагерь; (4) остаток дня и следующую ночь усталые, израненные, мы защищали вал; (5) но на другой день, осажденные победоносным войском, отрезанные от воды, не имея никакой надежды прорваться через плотные ряды неприятеля, мы после гибели пятидесяти тысяч солдат из нашего войска не сочли грехом сохранить в живых хоть сколько-нибудь римских воинов из сражавшихся при Каннах, (6) тогда только мы договорились о выкупной цене и сдали врагу оружие, в котором все равно уже не было толку. (7) Мы знаем, и предки откупились от галлов золотом, а ваши отцы, весьма несговорчивые в том, что касалось условий мира, отправили в Тарент послов выкупить пленных. (8) А ведь битва при Аллии с галлами и битва при Гераклее с Пирром печально прославлены не столько потерями, сколько трусливым бегством солдат. Каннские поля завалены телами римлян; мы остались живы только потому, что у врага не хватило уже ни сил, ни оружия. (9) Среди нас даже есть такие, кто не бежал с поля боя, а оставлен был охранять лагерь и вместе со сданным лагерем попал во власть неприятеля. (10) Я не завидую никому из сограждан, никому из соратников, ничьей удаче, ничьей участи; я не хочу возносить себя, принижая других, но и те, кто бросил оружие, бежал с поля боя и остановился только в Венузии или Канузии, не смеют ставить себя выше нас и хвалиться, что они-то и есть оплот отечества — если, конечно, за быстрые ноги и скорость бега не положена какая-нибудь награда.
(11) Используйте их, но и в них вы найдете хороших мужественных солдат, и в нас — ведь наша готовность воевать за отечество еще возрастет, когда вашим [с.127] благодеянием мы будем выкуплены и возвращены на родину. (12) Вы берете в солдаты людей всякого возраста и состояния; я слышу, что вы даете оружие восьми тысячам рабов: нас не меньше, и выкупить нас обойдется не дороже, чем купить столько же рабов. А сравнивать нас с ними не буду — я этим обидел бы всех римлян. (13) И еще одно: если, отцы-сенаторы, вы, обсуждая такое дело, окажетесь к нам слишком жестоки, чего мы никак не заслужили, то подумайте, какому врагу вы нас оставите. (14) Пирру, который считал пленных своими гостями? Или варвару-пунийцу, о котором трудно решить, чего в нем больше — жестокости или жадности? (15) Если бы вы увидели своих сограждан — в цепях, в грязи, во всем безобразии, — вы, конечно были бы не меньше потрясены, чем если бы вам довелось увидеть поля под Каннами, где полегли ваши легионы. (16) И вы можете видеть наших родственников: взволнованные, в слезах стоят они в преддверии курии и ждут вашего ответа. Если они в такой тревоге и беспокойстве за нас и за тех, кого тут нет, то что же, по-вашему, чувствуют те, чья жизнь и свобода зависят от сегодняшнего решения? (17) Клянусь богами! если бы сам Ганнибал, вопреки своему обыкновению, захотел обойтись с нами кротко, а вы бы сочли, что мы недостойны быть выкупленными, то жизнь для нас потеряла бы всякую цену. (18) Возвратились когда-то в Рим пленные, отпущенные Пирром без выкупа, но они возвратились вместе с послами, первейшими людьми государства, которые были отряжены выкупить их. Вернусь ли я на родину, я, гражданин, оцененный меньше, чем в триста монет. (19) Каждый настроен по-своему, отцы-сенаторы, знаю, что жизнь моя под угрозой; но я больше боюсь за свое доброе имя: как бы не уйти нам отсюда осужденными и отвергнутыми: ведь люди не поверят, что вам стало жалко денег».

60. (1) Он кончил, и в толпе, стоявшей в Комиции, сейчас же поднялись жалобные вопли; к сенаторам простирали руки, молили вернуть сыновей, братьев, родственников. (2) Женщины, побуждаемые страхом и крайностью, смешались с толпою мужчин на форуме. Сенат, удалив посторонних, занялся обсуждением дела. (3) Мнения были высказаны разные: одни считали, что пленных следует выкупить за государственный счет; другие, что казну трогать не нужно, но не надо препятствовать и выкупу на частные средства, (4) а если кому не хватает наличности, пусть возьмет в долг из казны, поставив поручителей и давши в залог имение. (5) Тогда спрошен был Тит Манлий Торкват, человек, чья старинная суровость доходила, по мнению большинства, до жестокости. (6) Он сказал: «Если бы послы только просили о выкупе тех, кто находится во власти врагов, я, никого не порицая, высказался бы кратко; (7) ведь от меня требовалось только одно: напомнить вам, чтобы вы, держась обычаев, завещанных предками, дали пример суровости, без которой, ведя войну, не обойтись. Сейчас, однако, эти люди почти хвалятся тем, что сдались неприятелю — они сочли справедливым, чтобы их ставили [с.128] выше не только тех, кто взят в плен был на поле боя, но и тех, кто добрался до Венузии и Канузия, и даже выше самого консула Гая Теренция. (8) Я, отцы-сенаторы, не допущу, чтобы вам осталось неизвестным хоть что-нибудь из происшедшего там. О если бы то, что скажу сейчас вам, я говорил в Канузии в присутствии всего войска, лучшего свидетеля и доблести, и трусости любого каждого из солдат! Если бы хоть один только Публий Семпроний сейчас присутствовал здесь. Ведь, последуй эти люди за ним, они сейчас были бы солдатами в римском лагере, а не пленниками во власти врагов. Но нет, — когда враги утомленные битвой и обрадованные победой, сами почти что все вернулись в свой лагерь; оставив им свободную ночь для попытки прорваться, и семь тысяч вооруженных воинов смогли бы пробиться даже через сомкнутый строй врагов, тогда эти люди и сами не попытались сделать такую попытку, и не пожелали следовать за другим. (10) Почти целую ночь Публий Семпроний Тудитан не переставал убеждать и уговаривать их: «пока врагов вокруг лагеря мало, пока всюду тишина и покой, следуйте под покровом ночи за мною: еще до рассвета мы придем туда, где опасности нет — в города союзников». (11) Если бы он говорил так, как на памяти наших дедов военный трибун Публий Деций в Самнии, или так, как в Первую Пуническую войну, во времена нашей юности, Марк Кальпурний Фламма, который ведя триста добровольцев на приступ занятого врагами холма, обратился к своим со словами: «Умрем и смертью своей выручим легионы, попавшие в окружение», — (12) если бы Публий Семпроний сказал то же самое, и если бы не нашлось никого желающего участвовать в таком доблестном деле, я перестал бы считать вас римлянами и мужчинами. (13) Но ведь он вам указывал путь не столько к славе, сколько к спасению — к возвращению на родину, к родителям, женам и детям. (14) Себя сберечь у вас не хватило храбрости, — что вы будете делать, если придется умирать за отечество? Вокруг вас лежали пятьдесят тысяч граждан и союзников, погибших в тот самый день. Если столько примеров доблести не взволновали вас, — вас ничто не взволнует. Если даже вид такого побоища не побудил вас не щадить вашей жизни, — вас ничто не побудит. (15) Свободные, полноправные, тоскуйте по отечеству, тоскуйте же, пока отечество у вас есть, пока вы — его граждане. А вам тосковать поздно — вы потеряли свои права, вы больше не граждане — теперь вы — рабы карфагенян. (16) За деньги вы собираетесь вернуться туда, откуда ушли негодными трусами? Публия Семпрония, вашего согражданина, велевшего вам следовать за ним с оружием в руках, вы не послушались, а Ганнибала, велевшего выдать оружие и сдать лагерь, послушались. (17) Но почему же я обвиняю их в трусости, когда мог бы обвинить в преступлении? Ведь не только сами они не послушались доброго совета; они еще попытались удержать уходивших — только обнаженные мечи храбрецов отогнали робких. Публию Семпронию пришлось [с.129] пробиваться через ряды сограждан, а не врагов. (18) Таких ли граждан желает отечество? Будь и все остальные на них похожи, сегодня не оставалось бы ни одного гражданина, сражавшегося под Каннами. (19) Из семи тысяч вооруженных нашлось шестьсот храбрецов, которые отважились прорваться, которые вернулись в отечество свободными и вооруженными. И этим шестистам враги не заградили дорогу. (20) Насколько же безопасен был, по вашему мнению, путь для двух почти легионов? Сегодня, отцы-сенаторы, вы располагали бы двадцатью тысячами вооруженных в Канузии, храбрых и верных солдат. А эти люди, как они теперь могут быть добрыми и верными гражданами (храбрыми они и сами себя не называют)? (21) Разве только если кто-то поверит, что, попытавшись помешать, они помогли тем, кто шел на прорыв, что они не завидуют благополучному возвращению доблестных воинов и не сознают, что позорным рабством своим обязаны собственной трусости и никчемности. (22) Эти люди предпочли, забившись в палатки, ждать и рассвета, и неприятеля, хотя в ночной тишине можно было вырваться из окружения. Чтобы уйти из лагеря, духу им не хватило, — чтобы храбро его защищать, хватило. (23) Денно и нощно они, осажденные, защищали оружием вал, себя валом; наконец, отважно все испытав, дойдя до последней крайности, когда уже нечем было жить, когда истомленные голодом руки не держали оружия, уступили скорей своей человеческой немощи, чем вражескому оружию. (24) На рассвете неприятель подошел к валу, и раньше второго часа, не попробовав испытать свое счастье в сражении, сдали оружие и сдались сами. (25) Вот вам эти два дня их военной службы: когда долг требовал твердо стоять в боевом строю, они убежали в лагерь; когда следовало дать бой перед валом, они лагерь сдали — ни в строю, ни в лагере они ни на что не годны. (26) И вас выкупать? Когда надо вырваться из лагеря, вы медлите и остаетесь, когда необходимо оставаться и охранять оружием лагерь, вы и лагерь и оружие, и себя отдаете врагу. (27) По-моему, отцы-сенаторы, их так же не следует выкупать, как не следует выдавать Ганнибалу тех храбрецов, которые вырвались из лагеря, и, пройдя через гущу врагов, доблестью вернули себя отечеству».

61. (1) Манлий договорил. Большинство сенаторов имело родственников среди пленных, но исстари в Риме косо глядели на попавших в плен. (2) Испугались и выкупной суммы: нельзя было оставить казну пустой: много денег ушло на покупку и вооружение рабов, взятых в солдаты, — не хотели и обогащать Ганнибала, по слухам, в деньгах весьма нуждавшегося. (3) Мрачный ответ «не выкупать пленных» добавил к старой скорби новую — утрачено столько граждан! — с рыданиями и жалобами провожали посланцев до городских ворот. (4) Один из них ушел домой, считая себя свободным от клятвы, потому что под каким-то предлогом он возвращался в лагерь. Когда об этом донесли сенату, все [с.130] решили схватить его и под стражей препроводить к Ганнибалу.
(5) Рассказывают о пленных и по-другому: сначала пришли десять посланцев; в сенате сомневались, впускать ли их в город; наконец решили впустить, но сенату не представлять. (6) Послы задержались дольше ожидаемого и пришло еще трое: Луций Скрибоний, Гай Кальпурний и Луций Манлий; (7) только тогда народный трибун, родственник Скрибония, доложил сенату о возможности выкупить пленных, и сенат решил их не выкупать. (8) Три последних посла вернулись к Ганнибалу, десять пришедших раньше остались, потому что, вернувшись будто за тем, чтобы уточнить имена пленных, они считали себя свободными от клятвы; в сенате много спорили, выдавать ли их; сторонники выдачи остались в меньшинстве, (9) но избранные вскоре цензоры так опозорили оставшихся всеми видами порицаний и умаления прав, что некоторые сами покончили с собой, а другие не только всю жизнь не показывались на форуме, но прятались от общества и дневного света. (10) Всякий скорей поразится тому, как расходятся между собой рассказы писателей, чем сумеет разобраться, где правда.
Насколько каннское поражение было тяжелей предыдущих, видно хотя бы из того, что союзники, до тех пор незыблемо верные, начали колебаться — утратили веру в мощь Рима. (11) Отпали к карфагенянам ателланцы, калатийцы, гирпины, часть апулийцев, самниты, кроме пентров; все бруттийцы, луканцы; (12) кроме них, узентины и почти все греческое население побережья, Тарент, Метапонт, Кротон, Локры и почти все предальпийские галлы. (13) Но ни прежние беды, ни отпадение союзников не побудили римлян заговорить о мире — ни до прибытия консула в Рим, ни после того как его возвращение еще раз напомнило о понесенном поражении; (14) так высок в это самое время был дух народа, что все сословия вышли навстречу консулу, главному виновнику страшного поражения, и благодарили его за то, что он не отчаялся в государстве; (15) будь он вождем карфагенян, не избежать бы ему страшной казни.

Liv. 22. 58—61

Текст приведен по изданию: Titi Livi ab urbe condita libri / Ed. W. Weissenborn, M. Müller. Lipsiae, II—III, 1905—1906.

[58] Namque Hannibal secundum tam prosperam ad Cannas pugnam uictoris magis quam bellum gerentis intentus curis, cum captiuis productis segregatisque socios, sicut ante ad Trebiam Trasumennumque lacum, benigne adlocutus sine pretio dimisisset, Romanos quoque uocatos, quod nunquam alias antea, satis miti sermone adloquitur: non interneciuum sibi esse cum Romanis bellum; de dignitate atque imperio certare. Et patres uirtuti Romanae cessisse [с.131] et se id adniti ut suae in uicem simul felicitati et uirtuti cedatur. Itaque redimendi se captiuis copiam facere; pretium fore in capita equiti quingenos quadrigatos nummos, trecenos pediti, seruo centenos. Quamquam aliquantum adiciebatur equitibus ad id pretium quo pepigerant dedentes se, laeti tamen quamcumque condicionem paciscendi acceperunt. Placuit suffragio ipsorum decem deligi qui Romam ad senatum irent, nec pignus aliud fidei quam ut iurarent se redituros acceptum. Missus cum his Carthalo, nobilis Carthaginiensis, qui, si forte ad pacem inclinaret animus, condiciones ferret. Cum egressi castris essent, unus ex iis, minime Romani ingenii homo uelut aliquid oblitus, iuris iurandi soluendi causa cum in castra redisset, ante noctem comites adsequitur. Vbi Romam uenire eos nuntiatum est, Carthaloni obuiam lictor missus, qui dictatoris uerbis nuntiaret ut ante noctem excederet finibus Romanis.

[59] Legatis captiuorum senatus ab dictatore datus est, quorum princeps: “M. Iuni uosque, patres conscripti” inquit, “nemo nostrum ignorat nulli unquam ciuitati uiliores fuisse captiuos quam nostrae; ceterum, nisi nobis plus iusto nostra placet causa, non alii unquam minus neglegendi uobis quam nos in hostium potestatem uenerunt. Non enim in acie per timorem arma tradidimus sed cum prope ad noctem superstantes cumulis caesorum corporum proelium extraxissemus, in castra recepimus nos; diei reliquum ac noctem insequentem, fessi labore ac uolneribus, uallum sumus tutati; postero die, cum circumsessi ab exercitu uictore aqua arceremur nec ulla iam per confertos hostes erumpendi spes esset nec esse nefas duceremus quinquaginta milibus hominum ex acie nostra trucidatis aliquem ex Cannensi pugna Romanum militem restare, tunc demum pacti sumus pretium quo redempti dimitteremur, arma in quibus nihil iam auxilii erat hosti tradidimus. Maiores quoque acceperamus se a Gallis auro redemisse et patres uestros, asperrimos illos ad condiciones pacis, legatos tamen [c. ad] captiuorum redimendorum gratia Tarentum misisse. Atqui et [c. ad] Alliam cum Gallis et ad Heracleam cum Pyrrho utraque non tam clade infamis quam pauore et fuga pugna fuit: Cannenses campos acerui Romanorum corporum tegunt, nec supersumus pugnae nisi in quibus trucidandis et ferrum et uires hostem defecerunt. Sunt etiam de nostris quidam qui ne in acie quidem fuerunt sed praesidio castris relicti, cum castra traderentur, in potestatem hostium uenerunt. Haud equidem ullius ciuis et commilitonis fortunae aut condicioni inuideo, nec premendo alium me extulisse uelim: ne illi quidem, nisi pernicitatis pedum et cursus aliquod praemium est, qui plerique inermes ex acie fugientes non prius quam Venusiae aut Canusii constiterunt, se nobis merito praetulerint gloriatique sint in se plus quam in nobis praesidii rei publicae esse. Sed illis et bonis ac fortibus militibus utemini et nobis etiam promptioribus pro patria, quod beneficio uestro redempti atque in patriam restituti fuerimus. Dilectum ex omni aetate et fortuna habetis; octo milia seruorum audio armari. Non minor numerus noster est nec maiore pretio redimi possumus quam ii emuntur; nam si conferam nos cum [с.132] illis, iniuriam nomini Romano faciam. Illud etiam in tali consilio animaduertendum uobis censeam, patres conscripti, si iam duriores esse uelitis, quod nullo nostro merito faciatis, cui nos hosti relicturi sitis. Pyrrho uidelicet, qui [c. uos] hospitum numero captiuos habuit? An barbaro ac Poeno, qui utrum auarior an crudelior sit uix existimari potest? Si uideatis catenas, squalorem, deformitatem ciuium uestrorum, non minus profecto uos ea species moueat quam si ex altera parte cernatis stratas Cannensibus campis legiones uestras. Intueri potestis sollicitudinem et lacrimas in uestibulo curiae stantium cognatorum nostrorum exspectantiumque responsum uestrum. Cum ii pro nobis proque iis qui absunt ita suspensi ac solliciti sint, quem censetis animum ipsorum esse quorum in discrimine uita libertasque est? Si, mediusfidius, ipse in nos mitis Hannibal contra naturam suam esse uelit, nihil tamen nobis uita opus esse censeamus cum indigni ut redimeremur a uobis uisi simus. Rediere Romam quondam remissi a Pyrrho sine pretio captiui; sed rediere cum legatis, primoribus ciuitatis, ad redimendos sese missis. Redeam ego in patriam trecentis nummis non aestimatus ciuis? Suum quisque animum, patres conscripti. Scio in discrimine esse uitam corpusque meum; magis me famae periculum mouet, ne a uobis damnati ac repulsi abeamus; neque enim uos pretio pepercisse homines credent.»

[60] Vbi is finem fecit, extemplo ab ea turba, quae in comitio erat, clamor flebilis est sublatus manusque ad curiam tendebant orantes ut sibi liberos, fratres, cognatos redderent. Feminas quoque metus ac necessitas in foro [c. ac] turbae uirorum immiscuerat. Senatus summotis arbitris consuli coeptus. Ibi cum sententiis uariaretur et alii redimendos de publico, alii nullam publice impensam faciendam nec prohibendos ex priuato redimi; si quibus argentum in praesentia deesset, dandam ex aerario pecuniam mutuam praedibusque ac praediis cauendum populo censerent, tum T. Manlius Torquatus, priscae ac nimis durae, ut plerisque uidebatur, seueritatis, interrogatus sententiam ita locutus fertur: “si tantummodo postulassent legati pro iis qui in hostium potestate sunt ut redimerentur, sine ullius insectatione eorum breui sententiam peregissem; quid enim aliud quam admonendi essetis ut morem traditum a patribus necessario ad rem militarem exemplo seruaretis? Nunc autem, cum prope gloriati sint quod se hostibus dediderint, praeferrique non captis modo in acie ab hostibus sed etiam iis qui Venusiam Canusiumque peruenerunt atque ipsi C. Terentio consuli aequum censuerint, nihil uos eorum, patres conscripti, quae illic acta sunt ignorare patiar. Atque utinam haec, quae apud uos acturus sum, Canusii apud ipsum exercitum agerem, optimum testem ignauiae cuiusque et uirtutis, aut unus hic saltem adesset P. Sempronius, quem si isti ducem secuti essent, milites hodie in castris Romanis non captiui in hostium potestate essent. Sed cum fessis pugnando hostibus, tum uictoria laetis et ipsis plerique regressis in castra sua, noctem ad erumpendum liberam habuissent et septem milia armatorum hominum erumpere etiam [c. per] confertos hostes possent, neque per se ipsi id facere conati sunt neque alium sequi uoluerunt. [с.133] Nocte prope tota P. Sempronius Tuditanus non destitit monere, adhortari eos, dum paucitas hostium circa castra, dum quies ac silentium esset, dum nox inceptum tegere posset, se ducem sequerentur: ante lucem peruenire in tuta loca, in sociorum urbes posse. Si ut auorum memoria P. Decius tribunus militum in Samnio, si ut nobis adulescentibus priore Punico bello Calpurnius Flamma trecentis uoluntariis, cum ad tumulum eos capiendum situm inter medios duceret hostes, dixit “moriamur, milites, et morte nostra eripiamus ex obsidione circumuentas legiones”, si hoc P. Sempronius diceret, nec uiros quidem nec Romanos uos duceret, si nemo tantae uirtutis exstitisset comes. Viam non ad gloriam magis quam ad salutem ferentem demonstrat; reduces in patriam ad parentes, ad coniuges ac liberos facit. Vt seruemini, deest uobis animus: quid, si moriendum pro patria esset, faceretis? Quinquaginta milia ciuium sociorumque circa uos eo ipso die caesa iacent. Si tot exempla uirtutis non mouent, nihil unquam mouebit; si tanta clades uilem uitam non fecit, nulla faciet. Liberi atque incolumes desiderate patriam; immo desiderate, dum patria est, dum ciues eius estis. Sero nunc desideratis, deminuti capite, [c. abalienati iure ciuium] serui Carthaginiensium facti. Pretio redituri estis eo unde ignauia ac nequitia abistis? P. Sempronium ciuem uestrum non audistis arma capere ac sequi se iubentem; Hannibalem post paulo audistis castra prodi et arma tradi iubentem. Quam [c. quam quid] ego ignauiam istorum accuso, cum scelus possim accusare? Non modo enim sequi recusarunt bene monentem sed obsistere ac retinere conati sunt, ni strictis gladiis uiri fortissimi inertes summouissent. Prius, inquam, P. Sempronio per ciuium agmen quam per hostium fuit erumpendum. Hos ciues patria desideret, quorum si ceteri similes fuissent, neminem hodie ex iis qui ad Cannas pugnauerunt ciuem haberet? Ex milibus septem armatorum sescenti exstiterunt qui erumpere auderent, qui in patriam liberi atque armati redirent, neque his sescentis hostes obstitere; quam tutum iter duarum prope legionum agmini futurum censetis fuisse? Haberetis hodie uiginti milia armatorum Canusii fortia, fidelia, patres conscripti. Nunc autem quemadmodum hi boni fidelesque-nam “fortes” ne ipsi quidem dixerint — ciues esse possunt? Nisi quis credere potest aut adfuisse erumpentibus qui, ne erumperent, obsistere conati sunt, aut non inuidere eos cum incolumitati, tum gloriae illorum per uirtutem partae, cum sibi timorem ignauiamque seruitutis ignominiosae causam esse sciant. Maluerunt in tentoriis latentes simul lucem atque hostem exspectare, cum silentio noctis erumpendi occasio esset. [c. at] ad erumpendum e castris defuit animus, ad tutanda fortiter castra animum habuerunt; dies noctesque aliquot obsessi uallum armis, se ipsi tutati uallo sunt; tandem ultima ausi passique, cum omnia subsidia uitae deessent adfectisque fame uiribus arma iam sustinere nequirent, necessitatibus magis humanis quam armis uicti sunt. Orto sole ab hostibus ad uallum accessum; ante secundam horam, nullam fortunam certaminis experti, tradiderunt arma ac se ipsos. Haec uobis istorum per biduum militia fuit. Cum in acie stare ac pugnare decuerat, [c. cum] In castra [с.134] refugerunt; cum pro uallo pugnandum erat, castra tradiderunt, neque in acie neque in castris utiles. Et uos redimam? Cum erumpere e castris oportet, cunctamini ac manetis; cum manere [c. et] castra tutari armis necesse est, et castra et arma et uos ipsos traditis hosti. Ego non magis istos redimendos, patres conscripti, censeo quam illos dedendos Hannibali qui per medios hostes e castris eruperunt ac per summam uirtutem se patriae restituerunt.»

[61] Postquam Manlius dixit, quamquam patrum quoque plerosque captiui cognatione attingebant, praeter exemplum ciuitatis minime in captiuos iam inde antiquitus indulgentis, pecuniae quoque summa homines mouit, quia nec aerarium exhauriri, magna iam summa erogata in seruos ad militiam emendos armandosque, nec Hannibalem, maxime huiusce rei, ut fama erat, egentem, locupletari uolebant. Cum triste responsum non redimi captiuos redditum esset nouusque super ueterem luctus tot iactura ciuium adiectus esset, cum magnis fletibus questibus legatos ad portam prosecuti sunt. Vnus ex iis domum abiit, quod fallaci reditu in castra iure iurando se exsoluisset. quod ubi innotuit relatumque ad senatum est, omnes censuerunt comprehendendum et custodibus publice datis deducendum ad Hannibalem esse. Est et alia de captiuis fama: decem primos uenisse; de eis cum dubitatum in senatu esset admitterentur in urbem necne, ita admissos esse ne tamen iis senatus daretur; morantibus deinde longius omnium spe alios tres insuper legatos uenisse, L. Scribonium et C. Calpurnium et L. Manlium; tum demum ab cognato Scriboni tribuno plebis de redimendis captiuis relatum esse nec censuisse redimendos senatum; et nouos legatos tres ad Hannibalem reuertisse, decem ueteres remansisse, quod per causam recognoscendi nomina captiuorum ad Hannibalem ex itinere regressi religione sese exsoluissent; de iis dedendis magna contentione actum in senatu esse uictosque paucis sententiis qui dedendos censuerint; ceterum proximis censoribus adeo omnibus notis ignominiisque confectos esse ut quidam eorum mortem sibi ipsi extemplo consciuerint, ceteri non foro solum omni deinde uita sed prope luce ac publico caruerint. Mirari magis adeo discrepare inter auctores quam quid ueri sit discernere queas. Quanto autem maior ea clades superioribus cladibus fuerit uel ea res indicio [c. est quod fides socio] rum, quae ad eam diem firma steterat, tum labare coepit nulla profecto alia de re quam quod desperauerant de imperio. Defecere autem ad Poenos hi populi: Atellani, Calatini, Hirpini, Apulorum pars, Samnites praeter Pentros, Bruttii omnes, Lucani, praeter hos Vzentini, et Graecorum omnis ferme ora, Tarentini, Metapontini, Crotonienses Locrique, et Cisalpini omnes Galli. Nec tamen eae clades defectionesque sociorum mouerunt ut pacis usquam mentio apud Romanos fieret neque ante consulis Romam aduentum nec postquam is rediit renouauitque memoriam acceptae cladis; quo in tempore ipso adeo magno animo ciuitas fuit ut consuli ex tanta clade, cuius ipse causa maxima fuisset, redeunti et obuiam itum frequenter ab omnibus ordinibus sit et gratiae actae quod de re publica non desperasset; qui si Carthaginiensium ductor fuisset, nihil recusandum supplicii foret.