Квашнин В.А. Законы о роскоши в Древнем Риме эпохи Пунических войн.

ПРИЛОЖЕНИЕ 3

РЕЧИ МАРКА ПОРЦИЯ КАТОНА И ЛУЦИЯ ВАЛЕРИЯ
ПРИ ОБСУЖДЕНИИ ВОПРОСА ОБ ОТМЕНЕ ЗАКОНА ОППИЯ

Лив. 34. 2—4

Текст приведен по изданию: Тит Ливий. История Рима от основания города. Изд-во «Наука» М., 1994. Т. 3. Комментарий Ф. А. Михайловского, В. М. Смирина. Редакторы переводов — М. Л. Гаспаров, Г. С. Кнабе, В. М. Смирин. Ответственный редактор — Е. С. Голубцова.

Речь Марка Порция Катона

[с.135] 2. (1) «Если бы каждый из нас, квириты, твердо вознамерился сохранить в своем доме порядок и почитание главы семьи, то не пришлось бы нам и разговаривать с женщинами. (2) Но раз допустили мы у себя в доме такое, раз свобода наша оказалась в плену у безрассудных женщин и они дерзнули прийти сюда, на форум, дабы попусту трепать и унижать ее, значит, не хватило у нас духа справиться с каждой по отдельности и приходится справляться со всеми вместе. (3) До сих пор, когда я слышал о заговоре женщин на каком-то острове, где они лишили жизни всех мужчин, мне казалось, что это всего лишь сказка, придуманная для развлечения. (4) Но ведь дозволять — что мужчинам, что женщинам — собираться, советоваться, договариваться, устраивать тайные сборища действительно чревато величайшей опасностью. И сейчас я даже затрудняюсь решить, что опаснее — эта история сама по себе или же тот дурной пример, который она подает. (5) Первое — забота наша, консулов и других должностных лиц; второе же, квириты, больше касается вас: ибо именно вы должны подать свой голос и решить, полезно или нет для государства то, что вам предлагают. (6) Женщины затеяли бунт, может быть, сами, а может быть, и по вашему почину, Марк Фунданий и Луций Валерий; без сомнения, в том вина должностных лиц; судить не берусь, ваша, трибуны, или — и даже еще в большей мере — консулов. (7) Ваша, трибуны, если вы возмутили женщин, чтобы поднять очередную смуту; наша, если ныне раскол в обществе, вызванный женщинами, вынудит нас принимать новые законы, как вынудила некогда сецессия плебеев. (8) Скажу правду: не без краски в лице пробирался я только что сквозь толпу женщин сюда, на форум. Глубокое уважение, которое я испытываю к некоторым достойным и честным женщинам, скорее удержало меня, а не почтение ко всему их полу. Мне не хотелось, чтобы казалось, будто к ним обращено консульское осуждение; если бы не это опасение, я сказал бы им так: (9) «Что это за нравы — бегать по городу, толпиться на улицах и обращаться к чужим мужьям? Каждая из вас разве не могла с теми же [с.136] просьбами обратиться к собственному мужу у себя дома? (10) Неужто вы действительно думаете, что выглядите лучше, привлекательнее, когда обращаетесь к чужим, а не к своим и на народе, а не дома? Если бы держались вы в границах скромности, как оно подобает матронам, так и думать не стали бы, даже дома, о том, какие законы принимать, а какие отвергать». (11) Предки наши не дозволяли женщинам решать какие-либо дела, даже и частные, без особого на то разрешения; они установили, что женщина находится во власти отца, братьев, мужа. Мы же попущением богов терпим, что женщины руководят государством, приходят на форум, появляются на сходках и в народных собраниях. (12) Ведь, что они сейчас делают на улицах и площадях, как не убеждают всех поддержать предложение трибунов, как не настаивают на отмене Оппиева закона. (13) И не надейтесь, что они сами положат предел своей распущенности; обуздайте же их безрассудную природу, их неукротимые страсти. (14) Сделайте это и имейте в виду, что требования Оппиева закона — самое малое из того бремени, которое налагают на женщин наши нравы, установления нашего права и которое они хоть как-то снесут своей нетерпеливой душой. В любом деле стремятся они к свободе, а если говорить правду — к распущенности.

3. (1) Если восторжествуют они сейчас, то на что не покусятся после? Просмотрите законы — ими наши предки старались обуздать своеволие женщин и подчинить их мужьям, а вам все равно едва удается удержать их в повиновении даже связанных такими узами. Что я говорю? (2) Если допустите вы, чтобы они устраняли одно за другим эти установления и во всем до конца сравнялись с мужьями, неужто думаете, что сможете их выносить? (3) Едва станут они вровень с вами, как тотчас окажутся выше вас. Но, скажут мне, они требуют лишь не принимать новых мер, направленных против них, просят не о том, чтобы привести в расстройство законы, а чтобы положить конец беззаконию. (4) Остерегайтесь им поверить. Они хотят заставить вас отменить закон, вами принятый, за который вы голосовали; закон, который после опыта стольких лет вы признали полезным; они хотят, чтобы, отменивши один закон, вы тем самым ослабили и другие. (5) Нету такого закона, который был бы хорош для всех. Одно важно: чтобы он был впрок большинству и полезен в целом. Если каждому, кому что не нравится в законе, дозволить ниспровергать его и рушить, к чему тогда собираться всем и утверждать закон, дабы тут же отменил его тот, против кого он направлен? (6) А еще я все-таки хотел бы знать: ради чего в конце концов матроны в тревоге высыпали на улицы и только что не являются на форум и на сходки? (7) Пришли они просить выкупить их отцов, мужей, сыновей, братьев из плена у Ганнибала? Те скорбные времена миновали, и давайте верить, что никогда они не вернутся! Однако даже и тогда вы остались глухи к благочестивым их мольбам. (8) Но коли не тревога за близких, не [с.137] благочестивый семейный долг движет ими, так, может быть, в честь богов собрались они толпой? Быть может, они хотят встретить вступающую в Рим Идейскую Матерь из Пессинунта Фригийского? Каким предлогом, более или менее благозвучным, прикрывается этот мятеж женщин? (9) Мне ответят: «Мы хотим блистать золотом и пурпуром, мы хотим разъезжать по городу в повозках в дни празднеств и чтобы везли нас как триумфаторов, одержавших победу над законом, отвергших его, поправших ваши решения. Да не будет больше предела тратам нашим и нашей развратной роскоши».

4. (1) Вы не раз слышали от меня сетования на расточительность женщин, на расточительность мужчин, не только простых граждан, а даже и должностных лиц, — (2) два порока, враждебных один другому, равно подтачивают наше государство — скаредность и расточительность; словно чума сгубили они все великие державы. (3) Чем лучше и отраднее складывается судьба нашего государства, чем шире раздвигает оно свои пределы — а ведь мы уже в Греции и в Азии входим в обильные, полные соблазнов края, овладеваем сокровищами царей, — тем в больший ужас приводит меня мысль о том, что, может статься, не богатства эти начнут служить нам, а мы — им. (4) Вот привезли мы статуи из Сиракуз, а ведь это беда для Города, поверьте мне. Как это ни удручает, но все чаще слышу я о людях, которые восхищаются разными художествами из Коринфа и из Афин, превозносят их и так, и эдак, а над глиняными богами, что стоят на крышах римских храмов, смеются. (5) Ну а по мне эти благосклонные к нашему Городу боги много лучше, и они, надеюсь, не перестанут благоволить к нам, если оставим их на прежних местах. (6) Отцы наши помнили еще, как Пирр через посла своего, Кинея, пытался соблазнить дарами не только мужчин римских, но и женщин. В ту пору не было еще Оппиева закона, дабы положить предел женской роскоши, однако ни одна не согласилась принять дары Пирра. Почему отказались они, как вы думаете? (7) По той же причине, по какой наши предки не принимали никаких законов против роскоши: коли нет роскоши, нечего и пресекать. (8) Прежде чем искать лекарство, надо узнать, какова болезнь; так же и со страстями — когда они родились, лишь тогда начинают принимать законы, призванные их обуздать. (9) Что вызвало к жизни Лициниев закон о пятистах югерах? Жадность владельцев, которые только и мечтали расширить свои поля. Отчего принят был Цинциев закон о подарках и вознаграждениях? Оттого, что плебеи уже и так платили сенату налоги и подати. (10) Так что же удивительного, что сенат не видел необходимости ни в Оппиевом законе, ни в любом другом, призванном ограничить женщин в тратах? Ведь в те времена женщины сами упорно отвергали золото и пурпур, хотя бы им их и предлагали. (11) А если б Киней в наши дни обходил со своими дарами Город, немало встретил бы он таких женщин, что с радостью приняли бы их. (12) Для [с.138] некоторых страстей я не могу даже найти причину или разумные основания. Если тебе не дозволено то, что дозволено другой, может, и в самом деле есть повод испытывать унижение или гнев; но если все вы будете выглядеть одинаково, то какая же из вас может опасаться, что на нее не так посмотрят? (13) Стыдно казаться скупой или нищей, но ведь закон избавляет вас и от того и от другого — он запрещает иметь то, чего у вас и так нет. (14) «Вот как раз с таким равенством я и не желаю мириться, — говорит богачка. — Почему мне не позволяют привлечь к себе взоры обилием золота и пурпура? Почему бедности разрешено прятаться под сенью закона, и многие делают вид, будто имеют то, чего на самом деле у них нет; ведь, если бы не закон, все увидели бы их нищету». (15) Ужель хотите вы, квириты, чтобы жены ваши похвалялись одна перед другой роскошью? Чтобы богачки старались добыть украшения, другим недоступные, а те, что победнее, выбивались из сил, чтобы не подвергнуться презрению за эту свою бедность. (16) И конечно, как только женщины начнут стыдиться того, что вовсе не стыдно, они перестанут стыдиться того, чего должно стыдиться и в самом деле. Та, что сможет, будет на свои деньги покупать украшения, та, что не сможет, станет требовать денег у мужа. (17) Горе и тому, кто уступит просьбам, и тому, кто останется непреклонным, ибо непреклонный вскоре увидит, как жена его берет у другого то, в чем отказал ей он. (18) Сегодня женщины при всех пристают с просьбами к чужим мужьям и, что еще хуже, требуют нового закона, нового голосования и даже ловко добиваются кое у кого поддержки. А ты доступен мольбам в том, что касается тебя, твоего достояния, твоих детей? Не будет закон ограничивать траты твоей жены — тебе самому нипочем их не ограничить. (19) И не надейтесь, квириты, что вернутся прежние времена, как до Оппиева закона. И дурного человека спокойнее ни в чем не обвинять, нежели потом оправдывать; и роскошь, которую никто не ограничивал, не была столь страшна, как будет она теперь, когда, подобно дикому зверю, посадили ее на цепь, раздразнили, а после спустили с цепи. Итак, Оппиев закон, говорю я, ни в коем случае не должен быть отменен. Что бы вы ни решили, да помогут вам боги».

«Если бы одни лишь простые граждане выступали здесь в защиту моего предложения или против него, я счел бы, что сказанного достаточно и стал бы молча ждать исхода вашего голосования; (2) но коль скоро предложение мое отверг достойнейший муж, консул Марк Порций, да к тому же счел нужным не только положиться на влияние своего имени — каковое и само по себе могло бы решить дело, даже если бы он хранил молчание, — но и напасть на предложение мое в длинной и умелой речи, я вынужден кратко ответить. (3) К тому же консул потратил больше слов на суровое осуждение матрон, чем на доводы против моего предложения, [с.139] и даже усомнился в том, что ради дела, столь ему противного, матроны собрались по собственному почину, а не по моему наущению. (4) Я буду защищать свое предложение, а не себя, ибо против меня консул говорил предостаточно, а про суть дела гораздо меньше. (5) Когда в дни мира и процветания государства матроны умоляют вас отменить закон, принятый против них в суровые времена, консул называет это сговором, мятежом и даже расколом общества. (6) Консул произносит страшные слова, преувеличивает опасность; я знаю (как, впрочем, знаю и многое другое) и все мы знаем, как ни мягка душа Марка Катона, сколь грозен, а иной раз свиреп бывает он в своих речах. (7) Неужто так ново, что женщины вышли на улицы, если речь идет о деле, которое прямо их касается? Разве впервые видим мы их на людях? (8) Я призову в свидетельство против тебя, Катон, твои же «Начала». Посмотри, сколько раз женщины так поступали и всегда ради общего блага. Еще в царствование Ромула, когда сабиняне овладели уже Капитолием, завязали сражение за форум и бой шел уже там, разве не женщины остановили кровопролитие? Не они разве бросились между сражающимися? Да что говорить! (9) После изгнания царей, когда легионы вольсков во главе с Марцием Кориоланом стали лагерем у пятого камня от Рима, не женщины разве отвели эту лавину, грозившую обрушиться на Город? А когда Рим взяли галлы, не женщины ли с общего согласия принесли свое золото, которым и откупился город от варваров? (10) Во время последней войны (чтобы не возвращаться к временам, столь от нас отдаленным), когда случилась нужда в деньгах, разве не пришли вдовы и не пополнили своими сбережениями государственную казну? А когда исход войны был неясен, и новые боги призваны были нам на помощь, кто как не женщины Рима отправились на берег моря, дабы встретить Идейскую Матерь? (11) Ты скажешь — это совсем разные вещи; я вовсе и не равняю их. Я хочу лишь снять с женщин обвинение в опасных новшествах. (12) Никого не удивляло, что в деле, равно волнующем всех, и мужчин и женщин, принимают они живое участие; чему же удивляться теперь, когда дело прямо касается женщин? И потом: в чем провинились они? (13) Не слишком ли изысканный у нас слух — господам не противно выслушивать жалобы рабов, а мы, слыша просьбы честных женщин, тотчас впадаем в негодование?

6. (1) Теперь перейдем к сути дела. В речи своей консул говорит как бы о двух вещах: с одной стороны, он считает недостойным вообще отменять какой бы то ни было закон, с другой — особенно рьяно восстает против отмены именно этого закона, (2) призванного ограничивать страсть женщин к роскоши. Вроде и в защиту вообще законов произнес консул свою речь, и вроде этот закон, что направлен против роскоши, ему по сердцу и нравится своей суровостью. (3) Поэтому, если не сумею я показать, что и в одном, и в другом отношении есть тут неладное, то вы [с.140] рискуете не во всем разобраться и впасть в ошибку. (4) Есть законы, которые принимают не на какое-то время, а навечно, дабы польза от них была постоянной; я признаю, что ни один из них отменять не следует, разве что сама жизнь осудит его или положение дел в государстве сделает этот закон бесполезным. (5) Но есть законы, отвечающие потребностям только определенного времени, — законы, так сказать, смертные, — вот их-то, на мой взгляд, следует менять, если время их миновало. (6) Нередко война заставляет отвергнуть законы, принятые в мирное время, и наоборот, когда царит мир, следует отказываться от законов военного времени подобно тому, как по-разному приходится управлять кораблем в ясную погоду и в бурю. (7) Итак, законы по самой своей природе бывают двух видов. К какому из них отнесем мы тот, что предлагаю я отменить? Разве то древний закон, что установлен еще царями и родился чуть ли не вместе с Городом? (8) Или он из тех, что возникли немногим позже и были записаны на Двенадцати таблицах коллегией децемвиров, созданной для составления законов? Быть может, это закон, каким наши предки охраняли честь женщин, и мы должны чтить его, дабы не отменить вместе с ним стыдливость и священную чистоту нравов? (9) Да кто же не знает, что закон этот вовсе не древний и принят всего двадцать лет назад в консульство Квинта Фабия и Тиберия Семпрония? Ведь и без него наши женщины столько лет хранили чистейшие нравы, — так не безрассудно ли опасаться, что теперь, если отменим его, они предадутся соблазнам роскоши? (10) Конечно, будь этот закон древним, будь он принят с единственной целью обуздать страсти, можно было бы бояться, что, отменив его, мы их пробудим. Но ведь принят-то он был по обстоятельствам совсем иного времени: (11) Ганнибал одержал тогда победу при Каннах и стоял в Италии; в руках его были уже Тарент, Арпы, Капуя, (12) казалось, вот-вот двинет он войско на Рим; отпали от нас союзники; не стало ни воинов для пополнения легионов, ни граждан союзных городов для службы во флоте; опустела казна; мы покупали у хозяев рабов и раздавали им оружие, с тем чтобы те получили за них деньги лишь по окончании войны; (13) откупщики тогда сами вызвались предоставить государству деньги, хлеб и все прочее необходимое для войны; каждый в соответствии со своим разрядом поставляли мы рабов, чтобы служили они гребцами во флоте и содержали их на свой счет; (14) все мы по примеру сенаторов отдавали государству сколько у кого было золота и серебра; вдовы и сироты несли свои деньги в казну; был установлен предел хранимому дома — будь то вещи из золота или серебра, будь то чеканная монета, серебряная или медная. (15) Ужели в такое время помыслы женщин были так заняты роскошью и украшениями, что понадобился Оппиев закон, дабы обуздать их? Разве нам неизвестно, что, напротив того, глубокая всеобщая скорбь не позволила матронам вовремя принести жертвы Церере и сенат ограничил время траура тридцатью днями? [с.141] (16) Кто же не видит, что лишь горести и нищета государства, когда каждый должен был отдать последнее на общие нужды, породили этот закон? И потому сохранять его следует, конечно, лишь до тех пор, пока сохраняются обстоятельства, его породившие. (17) Если бы все решения сената или народного собрания, принятые тогда по условиям времени, стали бы мы сохранять навечно, то чего ради возвращаем мы гражданам деньги, которые они дали в долг государству? Зачем сдаем подряды за наличные деньги? Почему не покупаем рабов, чтобы они сражались в войске? (18) Почему граждане не поставляют больше гребцов, как поставляли тогда?

7. (1) Сейчас все сословия в государстве, все и каждый чувствуют, как счастливо изменилась судьба государства, и только одни наши жены не могут наслаждаться плодами мира и спокойствия. (2) Мы, мужчины, отправляя должности, государственные и жреческие, облачаемся в тоги с пурпурной каймой, дети наши носят тоги, окаймленные пурпуром, мы дозволяем носить окаймленные тоги должностным лицам колоний и муниципиев да и здесь, в Городе, самым малым из начальствующих людей, старшинам городских околотков; (3) не только живые наряжаются, но даже и мертвых на костре покрывают пурпуром. Так ужели одним только женщинам запретим мы носить пурпур? Выходит, тебе, муж, можно коня покрывать пурпурным чепраком, а матери твоих детей ты не позволишь иметь пурпурную накидку! Что же, даже лошадь у тебя будет наряднее жены? (4) Конечно, пурпур истирается, снашивается, и я могу еще признать, то можно на него поскупиться, хоть оно и несправедливо. Но ведь золоту сносу нет, разве что при обработке потрется, так к чему же такое скряжничество? Золото — оно скорее защита и помощь и гражданину каждому, и государству, вы по себе то знаете. (5) Консул здесь говорил, будто женщины не будут друг с другом соперничать, если ни у одной золота нет. Но сколько же, клянусь богами, рождается в их сердцах боли и негодования, (6) когда они видят, что женам наших союзников-латинов оставлено право носить украшения, а им это запрещено; когда видят, как те, блистая золотом и пурпуром, разъезжают по Городу в пышных повозках, а наши жены за ними идут пешком, будто не Рим владыка державы, а города-союзники. (7) Такое зрелище может ранить и мужское сердце. Что же говорить о женщинах, которых и обычно-то волнуют всякие мелочи? (8) Государственные и жреческие должности, триумфы, гражданские и военные отличия, награды за храбрость, добыча, захваченная у врага, — всего этого женщины лишены. (9) Украшения, уборы, наряды — вот чем могут они отличаться, вот что составляет их утешение и славу и что предки наши называли их царством. (10) Чем же еще жертвовать им в дни скорби, как не золотом и пурпуром? И чем украсить себя, когда исчезла причина скорби? На общественных празднествах, во время молебствий чем могут они отличиться, как не [с.142] редкостными уборами? (11) Когда отмените Оппиев закон, разве не волен ты будешь сам запретить жене своей надевать любое из украшений, что ныне запрещены законом? Ваши дочери, ваши жены, даже сестры не по-прежнему ли останутся в вашей власти? (12) Пока ты жив, ни одна не выйдет из-под твоей руки, и не они ли сами ненавидят свободу, какую дает им вдовство или сиротство; (13) да и в том, что касается их уборов, они предпочитают подчиняться скорее тебе, чем закону. Твой же долг не в рабстве держать их, а под рукой и опекой; и вам же любезнее, когда называют вас отцами и супругами, а не господами. (14) Консул тут дурно говорил о женщинах, сказал, будто это мятеж, раскол. Опасно, дескать, — того и гляди захватят наши жены, как некогда разгневанные плебеи, Священную гору или Авентин! Женщины слабы, они должны будут подчиниться вашему решению, каково бы оно ни было; но чем больше у нас власти над ними, тем более умеренной должна она быть».

Liv. 34. 2—4

Текст приведен по изданию: Titi Livi ab urbe condita libri / Ed. W. Weissenborn, M. Müller. Lipsiae, I—III, 1905—1906.

Речь Марка Порция Катона

[2] “Si in sua quisque nostrum matre familiae, Quirites, ius et maiestatem uiri retinere instituisset, minus cum uniuersis feminis negotii haberemus: nunc domi uicta libertas nostra impotentia muliebri hic quoque in foro obteritur et calcatur, et quia singulas sustinere non potuimus uniuersas horremus. equidem fabulam et fictam rem ducebam esse uirorum omne genus in aliqua insula coniuratione muliebri ab stirpe sublatum esse; ab nullo genere non summum periculum est si coetus et concilia et secretas consultationes esse sinas. atque ego uix statuere apud animum meum possum utrum peior ipsa res an peiore exemplo agatur; quorum alterum ad nos consules reliquosque magistratus, alterum ad uos, Quirites, magis pertinet. nam utrum e re publica sit necne id quod ad uos fertur, uestra existimatio est qui in suffragium ituri estis. haec consternatio muliebris, siue sua sponte siue auctoribus uobis, M. Fundani et L. Ualeri, facta est, haud dubie ad culpam magistratuum pertinens, nescio uobis, tribuni, an consulibus magis sit deformis: uobis, si feminas ad concitandas tribunicias seditiones iam adduxistis; nobis, si ut plebis quondam sic nunc mulierum secessione leges accipiendae sunt. equidem non sine rubore quodam paulo ante per medium agmen mulierum in forum perueni. quod nisi me uerecundia singularum magis maiestatis et pudoris quam uniuersarum tenuisset, ne compellatae a consule uiderentur, dixissem: “qui hic mos est in publicum procurrendi et obsidendi uias et uiros alienos appellandi? istud ipsum suos quaeque domi rogare non potuistis? an blandiores in publico quam in priuato [с.143] et alienis quam uestris estis? quamquam ne domi quidem uos, si sui iuris finibus matronas contineret pudor, quae leges hic rogarentur abrogarenturue curare decuit.» maiores nostri nullam, ne priuatam quidem rem agere feminas sine tutore auctore uoluerunt, in manu esse parentium, fratrum, uirorum: nos, si diis placet, iam etiam rem publicam capessere eas patimur et foro prope et contionibus et comitiis immisceri. quid enim nunc aliud per uias et compita faciunt quam rogationem tribunorum plebi suadent, quam legem abrogandam censent? date frenos impotenti naturae et indomito animali et sperate ipsas modum licentiae facturas: nisi uos facietis, minimum hoc eorum est quae iniquo animo feminae sibi aut moribus aut legibus iniuncta patiuntur. omnium rerum libertatem, immo licentiam, si uere dicere uolumus, desiderant. quid enim, si hoc expugnauerint, non temptabunt?

[4] Saepe me querentem de feminarum, saepe de uirorum nec de priuatorum modo sed etiam magistratuum sumptibus audistis, diuersisque duobus uitiis, auaritia et luxuria, ciuitatem laborare, quae pestes omnia magna imperia euerterunt. haec ego, quo melior laetiorque in dies fortuna rei publicae est, quo magis imperium crescit-et iam in Graeciam Asiamque transcendimus omnibus libidinum inlecebris repletas et regias etiam adtrectamus gazas-, eo plus horreo, ne illae magis res nos ceperint quam nos illas. infesta, mihi credite, signa ab Syracusis inlata sunt huic urbi. iam nimis multos audio Corinthi et Athenarum ornamenta laudantes mirantesque et antefixa fictilia deorum Romanorum ridentes. ego hos malo propitios deos et ita spero futuros, si in [с.144] suis manere sedibus patiemur. patrum nostrorum memoria per legatum Cineam Pyrrhus non uirorum modo sed etiam mulierum animos donis temptauit. nondum lex Oppia ad coercendam luxuriam muliebrem lata erat; tamen nulla accepit. quam causam fuisse censetis? eadem fuit quae maioribus nostris nihil de hac re lege sanciundi: nulla erat luxuria quae coerceretur. sicut ante morbos necesse est cognitos esse quam remedia eorum, sic cupiditates prius natae sunt quam leges quae iis modum facerent. quid legem Liciniam excitauit de quingentis iugeribus nisi ingens cupido agros continuandi? quid legem Cinciam de donis et muneribus nisi quia uectigalis iam et stipendiaria plebs esse senatui coeperat? itaque minime mirum est nec Oppiam nec aliam ullam tum legem desideratam esse quae modum sumptibus mulierum faceret, cum aurum et purpuram data et oblata ultro non accipiebant. si nunc cum illis donis Cineas urbem circumiret, stantes in publico inuenisset quae acciperent. atque ego nonnullarum cupiditatium ne causam quidem aut rationem inire possum. nam ut quod alii liceat tibi non licere aliquid fortasse naturalis aut pudoris aut indignationis habeat, sic aequato omnium cultu quid unaquaeque uestrum ueretur ne in se conspiciatur? pessimus quidem pudor est uel parsimoniae uel paupertatis; sed utrumque lex uobis demit cum id quod habere non licet non habetis. “hanc” inquit “ipsam exaequationem non fero” illa locuples. “cur non insignis auro et purpura conspicior? cur paupertas aliarum sub hac legis specie latet, ut quod habere non possunt habiturae, si liceret, fuisse uideantur?» uultis hoc certamen uxoribus uestris inicere, Quirites, ut diuites id habere uelint quod nulla alia possit, pauperes ne ob hoc ipsum contemnantur, supra uires se extendant? ne simul pudere quod non oportet coeperit, quod oportet non pudebit. quae de suo poterit, parabit: quae non poterit, uirum rogabit. miserum illum uirum, et qui exoratus et qui non exoratus erit, cum quod ipse non dederit datum ab alio uidebit. nunc uolgo alienos uiros rogant et, quod maius est, legem et suffragia rogant et a quibusdam impetrant. aduersus te et rem tuam et liberos tuos exorabilis es: simul lex modum sumptibus uxoris tuae facere desierit, tu nunquam facies. nolite eodem loco existimare, futuram rem quo fuit antequam lex de hoc ferretur. et hominem improbum non accusari tutius est quam absolui, et luxuria non mota tolerabilior esset quam erit nunc, ipsis uinculis sicut ferae bestiae inritata, deinde emissa. ego nullo modo abrogandam legem Oppiam censeo: uos quod faxitis, deos omnes fortunare uelim.”

[5] “si priuati tantummodo ad suadendum dissuadendumque id quod ab nobis rogatur processissent, ego quoque, cum satis dictum pro utraque parte existimarem, tacitus suffragia uestra expectassem: nunc cum uir clarissimus, consul M. Porcius, non auctoritate solum, quae tacita satis momenti habuisset, sed oratione etiam longa et accurata insectatus sit rogationem nostram, [с.145] necesse est paucis respondere. qui tamen plura uerba in castigandis matronis quam in rogatione nostra dissuadenda consumpsit, et quidem ut in dubio poneret utrum id quod reprenderet matronae sua sponte an nobis auctoribus fecissent. rem defendam, non nos, in quos iecit magis hoc consul uerbo tenus quam ut re insimularet. coetum et seditionem et interdum secessionem muliebrem appellauit quod matronae in publico uos rogassent ut legem in se latam per bellum temporibus duris in pace et florenti ac beata re publica abrogaretis. uerba magna quae rei augendae causa conquirantur et haec et alia esse scio, et M. Catonem oratorem non solum grauem sed interdum etiam trucem esse scimus omnes, cum ingenio sit mitis. nam quid tandem noui matronae fecerunt, quod frequentes in causa ad se pertinente in publicum processerunt? nunquam ante hoc tempus in publico apparuerunt? tuas aduersus te Origines reuoluam. accipe quotiens id fecerint, et quidem semper bono publico. iam a principio, regnante Romulo, cum Capitolio ab Sabinis capto medio in foro signis conlatis dimicaretur, nonne intercursu matronarum inter acies duas proelium sedatum est? quid? regibus exactis cum Coriolano Marcio duce legiones Uolscorum castra ad quintum lapidem posuissent, nonne id agmen quo obruta haec urbs esset matronae auerterunt? iam urbe capta a Gallis aurum quo redempta urbs est nonne matronae consensu omnium in publicum contulerunt? proximo bello, ne antiqua repetam, nonne et, cum pecunia opus fuit, uiduarum pecuniae adiuuerunt aerarium et, cum di quoque noui ad opem ferendam dubiis rebus accerserentur, matronae uniuersae ad mare profectae sunt ad matrem Idaeam accipiendam? dissimiles, inquis, causae sunt. nec mihi causas aequare propositum est: nihil noui factum purgare satis est. ceterum quod in rebus ad omnes pariter uiros feminas pertinentibus fecisse eas nemo miratus est, in causa proprie ad ipsas pertinente miramur fecisse? quid autem fecerunt? superbas, me dius fidius, aures habemus si, cum domini seruorum non fastidiant preces, nos rogari ab honestis feminis indignamur.

[6] Uenio nunc ad id de quo agitur. in quo duplex consulis oratio fuit; nam et legem ullam omnino abrogari est indignatus et eam praecipue legem quae luxuriae muliebris coercendae causa lata esset. et illa communis pro legibus uisa consularis oratio est, et haec aduersus luxuriam seuerissimis moribus conueniebat; itaque periculum est, nisi quid in utraque re uani sit docuerimus, ne quis error uobis offundatur. ego enim quemadmodum ex iis legibus quae non in tempus aliquod sed perpetuae utilitatis causa in aeternum latae sunt nullam abrogari debere fateor, nisi quam aut usus coarguit aut status aliquis rei publicae inutilem fecit, sic quas tempora aliqua desiderarunt leges, mortales, ut ita dicam, et temporibus ipsis mutabiles esse uideo. quae in pace lata sunt, plerumque bellum abrogat, quae in bello, pax, ut in nauis administratione alia in secunda, alia in aduersa tempestate usui sunt. haec cum ita natura distincta sint, ex utro tandem genere ea lex esse uidetur quam abrogamus? quae uetus? regia lex simul cum ipsa urbe nata aut, quod secundum est, ab decemuiris ad condenda iura creatis in duodecim tabulis scripta, sine [с.146] qua cum maiores nostri non existimarint decus matronale seruari posse, nobis quoque uerendum sit ne cum ea pudorem sanctitatemque feminarum abrogemus? quis igitur nescit nouam istam legem esse, Q. Fabio et Ti. Sempronio consulibus uiginti ante annis latam? sine qua cum per tot annos matronae optimis moribus uixerint, quod tandem ne abrogata ea effundantur ad luxuriam periculum est? nam si ista lex aut ideo lata esset ut finiret libidinem muliebrem, uerendum foret ne abrogata incitaret: cur sit autem lata, ipsum indicabit tempus. Hannibal in Italia erat, uictor ad Cannas; iam Tarentum, iam Arpos, iam Capuam habebat; ad urbem Romam admoturus exercitum uidebatur; defecerant socii; non milites in supplementum, non socios nauales ad classem tuendam, non pecuniam in aerario habebamus; serui quibus arma darentur ita ut pretium pro iis bello perfecto dominis solueretur emebantur; in eandem diem pecuniae frumentum et cetera quae belli usus postulabant praebenda publicani se conducturos professi erant; seruos ad remum numero ex censu constituto cum stipendio nostro dabamus; aurum et argentum omne ab senatoribus eius rei initio orto in publicum conferebamus; uiduae et pupilli pecunias suas in aerarium deferebant; cautum erat quo ne plus auri et argenti facti, quo ne plus signati argenti et aeris domi haberemus-tali tempore in luxuria et ornatu matronae occupatae erant, ut ad eam coercendam Oppia lex desiderata sit, cum quia Cereris sacrificium lugentibus omnibus matronis intermissum erat, senatus finiri luctum triginta diebus iussit? cui non apparet inopiam et miseriam ciuitatis, [c. et] quia omnium priuatorum pecuniae in usum publicum uertendae erant, istam legem scripsisse tam diu mansuram quam diu causa scribendae legis mansisset? nam si quae tunc temporis causa aut decreuit senatus aut populus iussit in perpetuum seruari oportet, cur pecunias reddimus priuatis? cur publica praesenti pecunia locamus? cur serui qui militent non emuntur? cur priuati non damus remiges sicut tunc dedimus?

[7] Omnes alii ordines, omnes homines mutationem in meliorem statum rei publicae sentient: ad coniuges tantum nostras pacis et tranquillitatis publicae fructus non perueniet? purpura uiri utemur, praetextati in magistratibus, in sacerdotiis, liberi nostri praetextis purpura togis utentur; magistratibus in coloniis municipiisque, hic Romae infimo generi, magistris uicorum, togae praetextae habendae ius permittemus, nec id ut uiui solum habeant [c. tantum] insigne sed etiam ut cum eo crementur mortui: feminis dumtaxat purpurae usu interdicemus? et cum tibi uiro liceat purpura in uestem stragulam uti, matrem familiae tuam purpureum amiculum habere non sines, et equus tuus speciosius instratus erit quam uxor uestita? sed in purpura, quae teritur absumitur, iniustam quidem sed aliquam tamen causam tenacitatis uideo; in auro uero, in quo praeter manupretium nihil intertrimenti fit, quae malignitas est? praesidium potius in eo est et ad priuatos et ad publicos usus, sicut experti estis. nullam aemulationem inter se singularum, quoniam nulla haberet, esse aiebat. at hercule uniuersis dolor et indignatio est, cum sociorum Latini nominis uxoribus uident ea concessa ornamenta quae sibi adempta sint, cum [с.147] insignes eas esse auro et purpura, cum illas uehi per urbem, se pedibus sequi, tamquam in illarum ciuitatibus non in sua imperium sit. uirorum hoc animos uolnerare posset: quid muliercularum censetis, quas etiam parua mouent? non magistratus nec sacerdotia nec triumphi nec insignia nec dona aut spolia bellica iis contingere possunt: munditiae et ornatus et cultus, haec feminarum insignia sunt, his gaudent et gloriantur, hunc mundum muliebrem appellarunt maiores nostri. quid aliud in luctu quam purpuram atque aurum deponunt? quid cum eluxerunt sumunt? quid in gratulationibus supplicationibusque nisi excellentiorem ornatum adiciunt? scilicet, si legem Oppiam abrogaritis, non uestri arbitrii erit si quid eius uetare uolueritis quod nunc lex uetat: minus filiae, uxores, sorores etiam quibusdam in manu erunt. nunquam saluis suis exuitur seruitus muliebris, et ipsae libertatem quam uiduitas et orbitas facit detestantur. in uestro arbitrio suum ornatum quam in legis malunt esse; et uos in manu et tutela, non in seruitio debetis habere eas et malle patres uos aut uiros quam dominos dici. inuidiosis nominibus utebatur modo consul seditionem muliebrem et secessionem appellando. id enim periculum est ne Sacrum montem, sicut quondam irata plebs, aut Auentinum capiant. patiendum huic infirmitati est, quodcumque uos censueritis. quo plus potestis, eo moderatius imperio uti debetis.”