Т. Моммзен

История Рима.

Книга пятая

Основание военной монархии.

Моммзен Т. История Рима. Т. 3. От смерти Суллы до битвы при Тапсе.
Русский перевод И. М. Масюкова под общей редакцией Н. А. Машкина.
ОГИЗ ГОСПОЛИТИЗДАТ, Москва, 1941.
Постраничная нумерация примечаний в электронной публикации заменена на сквозную по главам.
Все даты по тексту — от основания Рима, в квадратных скобках — до нашей эры.
Голубым цветом проставлена нумерация страниц по изданию Моммзена 1995 г. (СПб, «Наука»—«Ювента»).

с.379 309

ГЛАВА XI

СТАРАЯ РЕСПУБЛИКА И НОВАЯ МОНАРХИЯ.

Харак­тер Цеза­ря

Ново­му монар­ху Рима, впер­вые власт­во­вав­ше­му над всею обла­стью рим­ско-эллин­ской циви­ли­за­ции, Гаю Юлию Цеза­рю, шел 56-й год (род. 12 июля 652 г. [102 г.]), когда сра­же­ние при Тап­се, послед­нее зве­но в длин­ной цепи важ­ных по сво­им послед­ст­ви­ям побед, пере­да­ло в его руки реше­ние судеб мира. У немно­гих людей под­вер­га­лась тако­му испы­та­нию вся сила их спо­соб­но­стей, как у это­го един­ст­вен­но­го в сво­ем роде твор­че­ско­го гения, рож­ден­но­го Римом, послед­не­го пред­ста­ви­те­ля древ­не­го мира, по чьей сте­зе над­ле­жа­ло пой­ти отныне это­му миру вплоть до само­го его кру­ше­ния. Он был потом­ком одной из древ­ней­ших знат­ных семей Лация, воз­во­див­шей свою родо­слов­ную к геро­ям «Или­а­ды» и царям Рима, даже к общей обо­им наро­дам Вене­ре-Афро­ди­те. И дет­ские и юно­ше­ские годы его про­шли так, как они про­хо­ди­ли у всей знат­ной моло­де­жи того вре­ме­ни. И он вку­сил от чаши мод­ных наслаж­де­ний и пену и оса­док; и он ора­тор­ст­во­вал и декла­ми­ро­вал; от без­де­лья зани­мал­ся лите­ра­ту­рой и писал сти­хи, вел раз­но­об­раз­ные любов­ные интри­ги и был посвя­щен во все таин­ства тогдаш­ней парик­махер­ской и туа­лет­ной муд­ро­сти, как в еще более таин­ст­вен­ное искус­ство — все­гда брать взай­мы и нико­гда не пла­тить дол­гов. Но гиб­кая сталь этой нату­ры усто­я­ла даже при такой рас­се­ян­ной и пустой жиз­ни: Цезарь сохра­нил и физи­че­ское здо­ро­вье, и силу духа, и чут­кость серд­ца. В вер­хо­вой езде и фех­то­ва­нии он мог поспо­рить с любым из сво­их вои­нов, а уме­нье пла­вать спас­ло ему жизнь под Алек­сан­дри­ей; неве­ро­ят­ная быст­ро­та его поездок, обык­но­вен­но пред­при­ни­мав­ших­ся ночью для сбе­ре­же­ния вре­ме­ни и состав­ля­ю­щих насто­я­щую про­ти­во­по­лож­ность тор­же­ст­вен­ной мед­ли­тель­но­сти, с кото­рой Пом­пей пере­дви­гал­ся из одно­го места в дру­гое, воз­буж­да­ла удив­ле­ние его совре­мен­ни­ков и была дале­ко не послед­ней при­чи­ной его успе­хов. Како­вы были его физи­че­ские свой­ства, таков был он и духом. Его уди­ви­тель­ная наблюда­тель­ность ска­зы­ва­лась в ясно­сти и выпол­ни­мо­сти всех его при­ка­за­ний, даже там, где он с.380 рас­по­ря­жал­ся заоч­но. Его память была бес­при­мер­на, и он отли­чал­ся спо­соб­но­стью вести несколь­ко дел в одно вре­мя и с оди­на­ко­вой уве­рен­но­стью. Джентль­мен, гени­аль­ный чело­век и монарх, он не лишен был и серд­ца; всю свою жизнь он сохра­нил искрен­ней­шее ува­же­ние к сво­ей достой­ной мате­ри Авре­лии (отец его умер рано), к сво­им женам, и осо­бен­но к сво­ей доче­ри Юлии он питал самую искрен­нюю при­вя­зан­ность, кото­рая не оста­лась без вли­я­ния и на поли­ти­че­ские отно­ше­ния. С наи­бо­лее дель­ны­ми и выдаю­щи­ми­ся людь­ми сво­его вре­ме­ни, высо­ко­по­став­лен­ны­ми и скром­ны­ми смерт­ны­ми, он под­дер­жи­вал пре­крас­ные отно­ше­ния 310 обо­юд­ной вер­но­сти, при­ме­ня­ясь к харак­те­ру каж­до­го. Он нико­гда не покидал сво­их сто­рон­ни­ков так мало­душ­но и бес­чув­ст­вен­но, как Пом­пей, и не из одно­го толь­ко рас­че­та, и в хоро­шие, и в дур­ные вре­ме­на неуклон­но дер­жал сто­ро­ну дру­зей, и мно­гие из них, как, напри­мер, Авл Гир­ций и Гай Матий, пре­крас­но засвиде­тель­ст­во­ва­ли свою пре­дан­ность ему даже после его смер­ти. Если в столь гар­мо­ни­че­ски орга­ни­зо­ван­ной нату­ре какая-либо сто­ро­на может вооб­ще счи­тать­ся осо­бен­но харак­тер­ной, то это пол­ное отсут­ст­вие в Цеза­ре вся­кой идео­ло­гии и все­го фан­та­сти­че­ско­го. Само собой разу­ме­ет­ся, что Цезарь был чело­ве­ком страст­ным, так как без страст­но­сти немыс­ли­ма гени­аль­ность; но стра­сти нико­гда не одер­жи­ва­ли над ним верх. И он был молод в свое вре­мя, и пес­ни, любовь и вино зани­ма­ли место в его бью­щей клю­чом жиз­ни, но нико­гда они не про­ни­ка­ли в самые сокро­вен­ные нед­ра его суще­ства. Лите­ра­ту­ра зани­ма­ла его дол­го и серь­ез­но; но, если Алек­сан­дру не дава­ла спать мысль о гоме­ров­ском Ахил­ле, то Цезарь в часы бес­сон­ни­цы зани­мал­ся скло­не­ни­я­ми латин­ских суще­ст­ви­тель­ных и спря­же­ни­я­ми гла­го­лов. Он писал сти­хи, как это дела­ли в то вре­мя все, но они были сла­бы; зато его инте­ре­со­ва­ли аст­ро­но­ми­че­ские и есте­ствен­но-науч­ные вопро­сы. Если вино и было и оста­ва­лось все­гда для Алек­сандра сред­ст­вом раз­го­нять заботы, то трез­вый рим­ля­нин совер­шен­но избе­гал его, лишь толь­ко про­шла бур­ная пора юно­сти. Как быва­ет со все­ми, кого в моло­до­сти оза­ря­ла вся пре­лесть жен­ской люб­ви, лучи ее оста­лись на нем посто­ян­но; даже в позд­ней­шие годы он имел любов­ные при­клю­че­ния и успех у жен­щин, и в нем все­гда оста­ва­лась неко­то­рая фато­ва­тость манер или, вер­нее, радост­ное созна­ние соб­ст­вен­ной муже­ст­вен­но кра­си­вой внеш­но­сти. Тща­тель­но при­кры­вал он лав­ро­вым вен­ком, в кото­ром в позд­ней­шие годы появ­лял­ся пуб­лич­но, силь­но огор­чав­шую его лыси­ну и, без сомне­ния, отдал бы не одну из сво­их побед, если бы он мог этой ценой полу­чить обрат­но свои юно­ше­ские куд­ри. Но как охот­но, даже будучи уже монар­хом, он ни уха­жи­вал за жен­щи­на­ми, они были для него толь­ко игруш­кой, и он не давал им при­об­ре­сти ни малей­ше­го вли­я­ния над собой; даже столь извест­ные отно­ше­ния его к цари­це Клео­пат­ре были завя­за­ны толь­ко с тем, чтобы замас­ки­ро­вать сла­бый пункт в его поли­ти­че­ском поло­же­нии (стр. 360). Цезарь был до моз­га костей с.381 реа­ли­стом и чело­ве­ком рас­суд­ка, и все, что он пред­при­ни­мал или делал, было про­ник­ну­то и под­дер­жа­но той гени­аль­ной трез­во­стью, кото­рая состав­ля­ет его глу­бо­чай­шую свое­об­раз­ность. Ей он был обя­зан сво­им уме­ньем жить дей­ст­ви­тель­но­стью, не сби­ва­ясь с пути из-за вос­по­ми­на­ний или ожи­да­ний; ей же — сво­ей спо­соб­но­стью дей­ст­во­вать во вся­кое вре­мя всей сово­куп­но­стью сво­их сил и обра­щать всю свою гени­аль­ность даже на ничтож­ней­шее и вто­ро­сте­пен­ней­шее пред­при­я­тие; той мно­го­сто­рон­но­стью, с кото­рой он охва­ты­вал все и управ­лял всем, что разум в силах понять, а воля — вынудить; той уве­рен­ной лег­ко­стью, с кото­рой он сла­гал свои пери­о­ды или состав­лял пла­ны кам­па­нии; ей обя­зан был той заме­ча­тель­ной весе­ло­стью, кото­рая не изме­ня­ла ему ни в хоро­шие, ни в худые мину­ты; ей же, нако­нец, обя­зан он был совер­шен­ной само­сто­я­тель­но­стью, кото­рая не дава­ла взять над ним верх ника­ко­му любим­цу или любов­ни­це, даже ника­ко­му дру­гу. Но из этой же ясно­сти ума про­ис­те­ка­ло и то, что Цезарь нико­гда не стро­ил себе иллю­зий отно­си­тель­но силы судь­бы и могу­ще­ства чело­ве­ка; покры­ва­ла, дели­кат­но скры­ваю­ще­го от людей недо­стат­ки их дея­тель­но­сти, для него не суще­ст­во­ва­ло. Как ни умно состав­лял он свои 311 пла­ны и обду­мы­вал все шан­сы, его тем не менее нико­гда не покида­ло созна­ние, что во всем от сча­стья, т. е. слу­чая, зави­сит глав­ное; и с этим, быть может, свя­за­но то, что он так часто бро­сал вызов судь­бе и в осо­бен­но­сти с отваж­ным рав­но­ду­ши­ем неод­но­крат­но рис­ко­вал собой. Подоб­но тому как рас­судоч­ные люди по пре­иму­ще­ству пре­да­ют­ся азарт­ной игре, так и в рацио­на­лиз­ме Цеза­ря был пункт, в кото­ром он до извест­ной сте­пе­ни сопри­ка­сал­ся с мисти­циз­мом.

Цезарь как государ­ст­вен­ный чело­век

Из подоб­ных задат­ков мог сло­жить­ся толь­ко государ­ст­вен­ный чело­век. Цезарь и был с самой ран­ней моло­до­сти государ­ст­вен­ным чело­ве­ком в пол­ней­шем смыс­ле это­го сло­ва, и цель его была самая высо­кая из всех, к кото­рым чело­ве­ку дано стре­мить­ся, имен­но — поли­ти­че­ское, воен­ное, умст­вен­ное и нрав­ст­вен­ное воз­рож­де­ние глу­бо­ко пав­шей рим­ской нации и нации эллин­ской, тес­но свя­зан­ной с рим­ской, но еще глуб­же пав­шей. Суро­вая шко­ла трид­ца­ти­лет­не­го опы­та изме­ни­ла его воз­зре­ния на сред­ства для дости­же­ния этой цели, цель же оста­ва­лась все та же и в эпо­ху без­на­деж­но­го уни­же­ния и в эпо­ху бес­пре­дель­но­го могу­ще­ства, в то вре­мя когда он как дема­гог и заго­вор­щик под­кра­ды­вал­ся к ней тем­ны­ми путя­ми, и тогда, когда он как лицо, разде­ляв­шее с дру­ги­ми выс­шую власть, а вслед за тем и как монарх работал над сво­им делом на гла­зах у всех, при пол­ном днев­ном све­те. Все меро­при­я­тия, исхо­див­шие от него в раз­ные вре­ме­на и проч­но сохра­нив­ши­е­ся, целе­со­об­раз­но укла­ды­ва­ют­ся в его вели­кий план. Поэто­му не сле­до­ва­ло бы гово­рить об отдель­ных дости­же­ни­ях Цеза­ря, так как он не созда­вал, соб­ст­вен­но, ниче­го в отдель­но­сти. Спра­вед­ли­во пре­воз­но­сят Цеза­ря как ора­то­ра за его здо­ро­вое крас­но­ре­чие, с.382 делав­шее смеш­ным вся­кое адво­кат­ское искус­ство и согре­вав­шее и осве­щав­шее все ясным пла­ме­нем. Спра­вед­ли­во удив­ля­ем­ся мы в Цеза­ре-писа­те­ле непо­д­ра­жае­мой про­сто­те ком­по­зи­ции, един­ст­вен­ной в сво­ем роде чисто­те и кра­со­те язы­ка. С пол­ным осно­ва­ни­ем вели­чай­шие зна­то­ки воен­но­го дела во все вре­ме­на вос­хва­ля­ли Цеза­ря как пол­ко­во­д­ца, кото­рый все­гда умел, не стес­ня­ясь, как дру­гие, рути­ной и тра­ди­ци­ей, нахо­дить те спо­со­бы веде­ния вой­ны, кото­рые в дан­ном слу­чае долж­ны были обес­пе­чить победу над вра­гом и кото­рые, ста­ло быть, были тут един­ст­вен­но вер­ны­ми; они удив­ля­лись его уме­нью с уве­рен­но­стью пред­видя­ще­го ума най­ти для каж­дой цели соот­вет­ст­ву­ю­щий спо­соб ее дости­же­ния; они пом­ни­ли, как ино­гда после пора­же­ния он, подоб­но Виль­гель­му Оран­ско­му, сно­ва был готов к бою и неиз­беж­но закан­чи­вал вой­ну победой, как он в совер­шен­стве, нико­гда никем не пре­взой­ден­ный, умел руко­во­дить теми пру­жи­на­ми в веде­нии вой­ны, при­ме­не­ни­ем кото­рых воен­ный гений и отли­ча­ет­ся от рядо­во­го испол­ни­тель­но­го вое­на­чаль­ни­ка, а имен­но, быст­рое дви­же­ние масс, и нахо­дил гаран­тию победы не в гро­мад­ном скоп­ле­нии бое­вых сил, но в быст­ро­те их дви­же­ний, не в дол­гих при­готов­ле­ни­ях, но в стре­ми­тель­ных безум­но сме­лых опе­ра­ци­ях, даже с недо­ста­точ­ны­ми сред­ства­ми. Но все эти досто­ин­ства явля­ют­ся у Цеза­ря лишь вто­ро­сте­пен­ны­ми; он, дей­ст­ви­тель­но, был вели­ким ора­то­ром, писа­те­лем и пол­ко­вод­цем, но всем этим он стал толь­ко пото­му, что был в пол­ном смыс­ле сло­ва государ­ст­вен­ным чело­ве­ком. Сол­дат играл в нем побоч­ную роль, и одним из суще­ст­вен­ней­ших его отли­чий от Алек­сандра, Ган­ни­ба­ла и Напо­лео­на слу­жи­ло то, что исход­ным пунк­том поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти был для него не офи­цер, но дема­гог. По его пер­во­на­чаль­но­му пла­ну, он наде­ял­ся достиг­нуть цели, подоб­но Пери­к­лу и Гаю Грак­ху, без при­ме­не­ния ору­жия, и в тече­ние 312 восем­на­дца­ти лет он в каче­стве вождя попу­ля­ров вра­щал­ся в атмо­сфе­ре чисто поли­ти­че­ских пла­нов и интриг, до тех пор пока, поми­мо сво­ей воли убедив­шись в необ­хо­ди­мо­сти искать опо­ры в воен­ной силе, уже будучи соро­ка лет, стал во гла­ве армии. Таким обра­зом, ста­но­вит­ся понят­ным, поче­му и впо­след­ст­вии он все еще оста­вал­ся гораздо более государ­ст­вен­ным чело­ве­ком, чем вое­на­чаль­ни­ком, точ­но так же как Кром­вель, кото­рый тоже пре­об­ра­зил­ся из вождя оппо­зи­ции в воен­но­го вождя и демо­кра­ти­че­ско­го коро­ля и кото­рый вооб­ще, как ни мало, по-види­мо­му, сход­ства меж­ду гла­вой пури­тан и рас­пу­щен­ным рим­ля­ни­ном, по сво­ей карье­ре, целям и успе­хам, быть может, сто­ит бли­же к Цеза­рю, чем все дру­гие государ­ст­вен­ные дея­те­ли. Даже в его спо­со­бе веде­ния вой­ны лег­ко узнать импро­ви­зи­ро­ван­но­го пол­ко­во­д­ца: в пред­при­я­ти­ях Напо­лео­на про­тив Егип­та и Англии столь же ясно заме­ча­ет­ся артил­ле­рий­ский пору­чик, выслу­жив­ший­ся в пол­ко­вод­цы, как и в подоб­ных начи­на­ни­ях Цеза­ря виден дема­гог, пре­вра­тив­ший­ся в вое­на­чаль­ни­ка. Опыт­ный офи­цер вряд ли решил­ся бы ради поли­ти­че­ских целей, не слиш­ком с.383 насто­я­тель­ных, ото­дви­гать в сто­ро­ну осно­ва­тель­ней­шие воен­ные сооб­ра­же­ния в такой сте­пе­ни, как это зача­стую делал Цезарь; самым пора­зи­тель­ным при­ме­ром была в этом отно­ше­нии его высад­ка в Эпи­ре. Отдель­ные его дей­ст­вия заслу­жи­ва­ют поэто­му с воен­ной точ­ки зре­ния пори­ца­ния; но то, что теря­ет при этом Цезарь как пол­ко­во­дец, выиг­ры­ва­ет государ­ст­вен­ный чело­век. Зада­ча государ­ст­вен­но­го дея­те­ля, обла­даю­ще­го гени­ем Цеза­ря, все­объ­ем­лю­ща; когда он брал­ся за самые раз­но­об­раз­ные дела, не имев­шие меж­ду собой свя­зи, то все они без исклю­че­ния схо­ди­лись в одной вели­кой цели, кото­рой он слу­жил с без­услов­ной пре­дан­но­стью и после­до­ва­тель­но­стью; и нико­гда из раз­но­об­раз­ных сто­рон и направ­ле­ний его вели­кой дея­тель­но­сти он не отда­вал ниче­му пред­по­чте­ния. Будучи вели­ким масте­ром в воен­ном деле, он из государ­ст­вен­ных сооб­ра­же­ний употреб­лял самые край­ние уси­лия, чтобы пред­от­вра­тить граж­дан­скую вой­ну, а когда она тем не менее нача­лась, — чтобы не пожи­нать кро­ва­вых лав­ров. Осно­ва­тель воен­ной монар­хии, он с энер­ги­ей, бес­при­мер­ной в исто­рии, не дал воз­ник­нуть ни иерар­хии мар­ша­лов, ни прав­ле­нию пре­то­ри­ан­цев. Если он и отда­вал пред­по­чте­ние какой-нибудь сто­роне граж­дан­ских заслуг перед воен­ны­ми успе­ха­ми, то это были нау­ки и мир­ные искус­ства. Пол­ней­шая гар­мо­ния состав­ля­ет заме­ча­тель­ней­шую осо­бен­ность его дея­тель­но­сти как государ­ст­вен­но­го чело­ве­ка. Дей­ст­ви­тель­но, все усло­вия для дости­же­ния это­го труд­ней­ше­го из всех чело­ве­че­ских досто­инств были соеди­не­ны в Цеза­ре. Реа­лист до моз­га костей, он не сму­щал­ся обра­за­ми про­шло­го и свя­щен­ны­ми тра­ди­ци­я­ми; в поли­ти­ке он не при­зна­вал ниче­го, кро­ме живой дей­ст­ви­тель­но­сти и зако­нов разу­ма, точ­но так же как в каче­стве зна­то­ка грам­ма­ти­ки он отвер­гал исто­ри­че­ско-анти­квар­ные иссле­до­ва­ния и не при­зна­вал ниче­го, кро­ме живо­го, уст­но­го язы­ка, с одной сто­ро­ны, и зако­нов сим­мет­рии — с дру­гой. Вла­сте­лин по при­ро­де, он управ­лял ума­ми, подоб­но тому как ветер гонит тучи, и застав­лял самые раз­но­род­ные нату­ры под­чи­нять­ся его воле: скром­но­го граж­да­ни­на и гру­бо­го унтер-офи­це­ра, знат­ных рим­ских дам и цар­ст­вен­ных кра­са­виц Егип­та и Мавре­та­нии, бле­стя­ще­го кава­ле­рий­ско­го гене­ра­ла и рас­чет­ли­во­го бан­ки­ра. Его орга­ни­за­тор­ский талант досто­ин удив­ле­ния; нико­гда ни один государ­ст­вен­ный чело­век не спла­чи­вал так тес­но сво­их еди­но­мыш­лен­ни­ков и нико­гда ни один пол­ко­во­дец не фор­ми­ро­вал с такой энер­ги­ей свою армию из непо­слуш­ных и 313 сопро­тив­ля­ю­щих­ся эле­мен­тов и не дер­жал их так креп­ко в сво­их руках, как Цезарь сво­их союз­ни­ков и свои леги­о­ны; ни один пра­ви­тель не оце­ни­вал нико­гда орудия сво­ей вла­сти таким вер­ным взглядом и не отво­дил каж­до­му из них подо­баю­щее ему место. Он был монар­хом, но нико­гда не разыг­ры­вал из себя царя. Даже в каче­стве неогра­ни­чен­но­го вла­сте­ли­на Рима он оста­вал­ся в дей­ст­ви­ях сво­их вождем пар­тии; подат­ли­вый и гиб­кий, любез­ный и при­ят­ный в беседе, при­вет­ли­вый со вся­ким, каза­лось, он толь­ко желал быть пер­вым сре­ди рав­ных. Цезарь с.384 тща­тель­но избе­гал ошиб­ки, свой­ст­вен­ной столь­ким людям, рав­ным ему в осталь­ном, и нико­гда не вно­сил в поли­ти­ку команд­но­го тона; сколь­ко пово­дов ни дава­ли ему к это­му непри­яз­нен­ные отно­ше­ния его к сена­ту, он нико­гда не при­бе­гал к наси­лию, каким было 18 брю­ме­ра. Цезарь был монар­хом, но нико­гда не тума­ни­ли ему голо­ву тира­ни­че­ские пополз­но­ве­ния. Быть может, он — един­ст­вен­ный из орудий гос­под­них, кото­рый ни в малом ни в вели­ком не дей­ст­во­вал нико­гда по сво­е­му вле­че­нию или капри­зу, а все­гда, без исклю­че­ния, так, как того тре­бо­вал долг пра­ви­те­ля; быть может, один он, огля­нув­шись на свою про­шлую жизнь, мог пожа­леть об ошиб­ках в рас­че­тах, но не опла­ки­вать про­ма­хов, совер­шен­ных под вли­я­ни­ем стра­стей. Во всей жиз­ни Цеза­ря нет ниче­го тако­го, что мог­ло бы сколь­ко-нибудь срав­нить­ся с теми поэ­ти­че­ски чув­ст­вен­ны­ми вспыш­ка­ми, как умерщ­вле­ние Кли­та1 или сожже­ние Пер­се­по­ля, в кото­рых исто­рия обви­ня­ет его вели­ко­го пред­ше­ст­вен­ни­ка на Восто­ке. Нако­нец, он — един­ст­вен­ный, быть может, из тех орудий гос­под­них, кото­рый до кон­ца сво­ей карье­ры сохра­нил необ­хо­ди­мый государ­ст­вен­но­му чело­ве­ку такт в оцен­ке воз­мож­но­го и невоз­мож­но­го и не потер­пел неуда­чи в выпол­не­нии той зада­чи, кото­рая явля­ет­ся труд­ней­шей для гран­ди­оз­но сфор­ми­ро­ван­ных натур, имен­но зада­чи осо­знать, достиг­нув вер­шин успе­ха, его есте­ствен­ные пре­де­лы. Он совер­шал то, что было воз­мож­но, и нико­гда не пре­не­бре­гал воз­мож­ным бла­гом из-за стрем­ле­ния к несбы­точ­но­му совер­шен­ству, нико­гда не счи­тал недо­стой­ным себя облег­чить хоть пал­ли­а­тив­ны­ми сред­ства­ми неиз­ле­чи­мые стра­да­ния. Но там, где он при­зна­вал, что судь­ба про­из­нес­ла свой при­го­вор, он все­гда пови­но­вал­ся. Алек­сандр с реки Гипа­нис, Напо­ле­он из Моск­вы вер­ну­лись обрат­но пото­му, что были к это­му вынуж­де­ны, и про­кли­на­ли судь­бу за то, что она даже сво­им любим­цам дару­ет лишь огра­ни­чен­ные успе­хи. Цезарь доб­ро­воль­но отсту­пил на Рейне и Тем­зе, и даже на Дунае и Евфра­те он заду­мы­вал не фан­та­сти­че­ские пла­ны поко­ре­ния все­лен­ной, а толь­ко разум­ное регу­ли­ро­ва­ние гра­ниц.

Таков был этот исклю­чи­тель­ный чело­век, дать порт­рет кото­ро­го кажет­ся так лег­ко, а на деле — так бес­ко­неч­но труд­но. Вся нату­ра его отли­ча­лась пора­зи­тель­ной ясно­стью, и пре­да­ние сохра­ни­ло о нем более обшир­ные и живые сведе­ния, чем о ком-либо из дру­гих вели­ких людей древ­но­сти. Подоб­ную лич­ность мож­но было понять глуб­же или поверх­ност­нее, но все­гда толь­ко в одном смыс­ле; вся­ко­му не вполне тен­ден­ци­оз­но­му иссле­до­ва­те­лю вели­че­ст­вен­ный образ Цеза­ря пред­став­лял­ся в тех же самых основ­ных чер­тах и, тем не менее, нико­му с.385 314 еще не уда­лось пере­дать этот образ вполне нагляд­но. Тай­на это­го заклю­ча­ет­ся в закон­чен­но­сти его обра­за. С чело­ве­че­ской и исто­ри­че­ской точ­ки зре­ния Цезарь сто­ит на той при­ми­ря­ю­щей линии, где вели­кие кон­тра­сты бытия вза­им­но уни­что­жа­ют­ся. Ода­рен­ный огром­ной твор­че­ской силой и вме­сте с тем про­ни­ца­тель­ней­шим умом, уже не юно­ша лета­ми, но еще не ста­рик, с гро­мад­ной силой воли и выпол­не­ния, про­ник­ну­тый рес­пуб­ли­кан­ски­ми иде­а­ла­ми и вме­сте с тем рож­ден­ный быть царем; рим­ля­нин в глу­бо­чай­ших нед­рах сво­его я и вме­сте с тем при­зван­ный при­ми­рить и слить внут­рен­ним и внеш­ним обра­зом рим­ское и эллин­ское раз­ви­тие — таков был Цезарь, этот цель­ный и закон­чен­ный чело­век. Поэто­му у него более, чем у какой бы то ни было дру­гой исто­ри­че­ской лич­но­сти, чув­ст­ву­ет­ся недо­ста­ток так назы­вае­мых харак­те­ри­сти­че­ских черт, кото­рые, в сущ­но­сти, пред­став­ля­ют собой не что иное, как откло­не­ния от нор­маль­но­го чело­ве­че­ско­го раз­ви­тия. То, что бро­са­ет­ся в гла­за при пер­вом поверх­ност­ном взгляде, явля­ет­ся при бли­жай­шем рас­смот­ре­нии не инди­виду­аль­ной чер­той, но свой­ст­вом куль­тур­ной эпо­хи или нацио­наль­но­сти; так, юно­ше­ские похож­де­ния общи всем его совре­мен­ни­кам тако­го же обще­ст­вен­но­го поло­же­ния и даро­ва­ний, а его непо­э­ти­че­ская, а, напро­тив, логи­че­ская нату­ра отра­жа­ет в себе при­род­ные свой­ства рим­лян вооб­ще. Цель­но­стью чело­ве­че­ской нату­ры Цеза­ря объ­яс­ня­ет­ся и то, что он в высо­кой сте­пе­ни нахо­дил­ся под вли­я­ни­ем вре­ме­ни и места; безот­но­си­тель­ной чело­веч­но­сти не суще­ст­ву­ет, и живой чело­век не может не нахо­дить­ся под извест­ным вли­я­ни­ем нацио­наль­ных отли­чий и опре­де­лен­но­го куль­тур­но­го дви­же­ния. И Цезарь имен­но пото­му был цель­ным чело­ве­ком, что он более, чем кто-либо, занял место в цен­тре совре­мен­ных ему дви­же­ний и с бес­при­мер­ной пол­нотой сов­ме­щал в себе отли­чи­тель­ную осо­бен­ность рим­ско­го наро­да, — реаль­ную, как бы бур­жу­аз­ную дело­ви­тость; так и его элли­низм уже соб­ст­вен­но дав­но глу­бо­ко слил­ся с ита­лий­ской нацио­наль­но­стью. Но в этом так­же заклю­ча­ет­ся и труд­ность, мож­но даже ска­зать невоз­мож­ность отчет­ли­во изо­бра­зить Цеза­ря. Как худож­ник может изо­бра­зить все, кро­ме совер­шен­ней­шей кра­соты, так и исто­рик, встре­чая совер­шен­ство один какой-нибудь раз в тыся­че­ле­тие, может толь­ко замолк­нуть при созер­ца­нии это­го явле­ния. Мож­но, конеч­но, назвать это явле­ние по име­ни, но оно дает нам толь­ко отри­ца­тель­ное пред­став­ле­ние об отсут­ст­вии недо­стат­ков; тай­на при­ро­ды, соеди­ня­ю­щей в совер­шен­ней­ших сво­их про­яв­ле­ни­ях типи­че­ское с инди­виду­аль­ным, невы­ра­зи­ма. Нам оста­ет­ся толь­ко счи­тать счаст­ли­вы­ми тех, кто созер­цал это совер­шен­ство, и отга­ды­вать его в том отблес­ке, кото­рый веч­но почи­ет на всех делах, создан­ных этим вели­ким харак­те­ром. Но и они носят на себе отпе­ча­ток вре­ме­ни. Рим­ский дея­тель не толь­ко стал рядом со сво­им юным гре­че­ским пред­ше­ст­вен­ни­ком как рав­ный, но и пре­вос­хо­дил его; мир же тем вре­ме­нем одрях­лел, и его юное сия­ние потуск­не­ло. Дея­тель­ность Цеза­ря не явля­ет­ся с.386 более, как у Алек­сандра, радост­ным дви­же­ни­ем впе­ред в неиз­ме­ри­мую даль; он созидал на раз­ва­ли­нах и из раз­ва­лин и дово­лен был тем, когда мог сколь­ко-нибудь снос­но и проч­но осно­вать­ся в раз избран­ной им широ­кой, но все же огра­ни­чен­ной сфе­ре. Поэто­му тон­кое поэ­ти­че­ское чув­ство наро­дов не оста­нав­ли­ва­лось на этом непо­э­ти­че­ском рим­ля­нине, тогда как, напро­тив, сын Филип­па окру­жен всем ярким блес­ком поэ­зии, пест­ры­ми, радуж­ны­ми крас­ка­ми саги. Но с таким же пра­вом государ­ст­вен­ная жизнь наро­дов в тече­ние тыся­че­ле­тий сно­ва направ­ля­ет­ся на те пути, кото­рые про­ло­жил Цезарь, и если наро­ды, власт­ву­ю­щие 315 над миром, и теперь зовут его име­нем вели­чай­ших из сво­их монар­хов, то в этом содер­жит­ся глу­бо­кое и в то же вре­мя, к сожа­ле­нию, гра­ни­ча­щее с упре­ком напо­ми­на­ние.

Устра­не­ние ста­рых пар­тий

Для того чтобы покон­чить с преж­ни­ми, во всех отно­ше­ни­ях гибель­ны­ми усло­ви­я­ми жиз­ни и обно­вить государ­ст­вен­ный орга­низм, необ­хо­ди­мо было преж­де все­го фак­ти­че­ски успо­ко­ить стра­ну и очи­стить поч­ву от раз­ва­лин, покры­вав­ших ее везде со вре­ме­ни послед­ней ката­стро­фы. Цезарь исхо­дил при этом из прин­ци­па при­ми­ре­ния преж­них пар­тий, или, вер­нее ска­зать, — так как о дей­ст­ви­тель­ном согла­ше­нии непри­ми­ри­мых прин­ци­пов не может быть речи, — из того поло­же­ния, что аре­на борь­бы, на кото­рой до тех пор боро­лись ноби­ли­тет и попу­ля­ры, долж­на быть очи­ще­на обе­и­ми сто­ро­на­ми и что обе они долж­ны сой­тись на поч­ве ново­го монар­хи­че­ско­го строя. Поэто­му преж­де все­го все заста­ре­лые рас­при рес­пуб­ли­кан­ско­го про­шло­го сочте­ны были навсе­гда покон­чен­ны­ми. В то вре­мя как Цезарь при­ка­зал сно­ва вос­ста­но­вить ста­туи Сул­лы, раз­ру­шен­ные сто­лич­ной чер­нью при изве­стии о фар­саль­ской бит­ве, чем при­знал, что об этом вели­ком чело­ве­ке может судить лишь исто­рия, он отме­нил послед­ние, еще быв­шие в силе послед­ст­вия его чрез­вы­чай­ных рас­по­ря­же­ний, воз­вра­тил из изгна­ния людей, выслан­ных еще со вре­ме­ни под­гото­ви­тель­ной ста­дии смут Цин­ны и Сер­то­рия и воз­вра­тил детям лиц, лишен­ных Сул­лой прав, утра­чен­ное ими пас­сив­ное изби­ра­тель­ное пра­во. Точ­но так же были вос­ста­нов­ле­ны в сво­их пра­вах те, кото­рые к послед­ней ката­стро­фе лише­ны были места в сена­те или пра­ва граж­дан­ства по при­го­во­ру цен­зо­ров или вслед­ст­вие поли­ти­че­ско­го про­цес­са, в осо­бен­но­сти по обви­не­ни­ям, осно­ван­ным на исклю­чи­тель­ном законе 702 г. [52 г.]. Оста­лись, как это и сле­до­ва­ло, и впредь обес­че­щен­ны­ми те, кото­рые за день­ги уби­ва­ли проскри­би­ро­ван­ных и самый отваж­ный кон­до­тьер сенат­ской пар­тии Милон был изъ­ят из общей амни­стии.

Недо­воль­ство демо­кра­тов

Гораздо труд­нее упо­рядо­че­ния этих дел, в сущ­но­сти, уже ото­шед­ших в про­шлое, было уста­нов­ле­ние отно­ше­ний к пар­ти­ям, сто­яв­шим в дан­ную мину­ту друг про­тив дру­га, к соб­ст­вен­ной демо­кра­ти­че­ской пар­тии при­вер­жен­цев Цеза­ря и к низ­вер­жен­ной с.387 ари­сто­кра­тии. Понят­но, что при­вер­жен­цы Цеза­ря еще менее были соглас­ны с его обра­зом дей­ст­вий после победы, чем ари­сто­кра­тия, и не хоте­ли отве­чать на его при­зыв отречь­ся от ста­рых воз­зре­ний сво­ей пар­тии. Сам Цезарь, конеч­но, желал того же само­го, о чем меч­тал и Гай Гракх, но наме­ре­ния цеза­ри­ан­цев не были более сход­ны со стрем­ле­ни­я­ми дру­зей Грак­ха. Рим­ская пар­тия попу­ля­ров все силь­нее скло­ня­лась от рефор­мы к рево­лю­ции, от рево­лю­ции к анар­хии, от анар­хии к войне про­тив соб­ст­вен­но­сти; она чест­во­ва­ла память о вре­ме­нах терро­ра и укра­ша­ла моги­лу Кати­ли­ны цве­та­ми и вен­ка­ми, как неко­гда дела­ла это с моги­лой Грак­хов; она ста­ла под зна­мя Цеза­ря, лишь ожи­дая от него того, что не мог доста­вить ей Кати­ли­на. Когда же вско­ре выяс­ни­лось, что Цезарь нима­ло не рас­по­ло­жен стать душе­при­каз­чи­ком Кати­ли­ны, что неак­ку­рат­ные долж­ни­ки могут от него ожи­дать в луч­шем слу­чае лишь облег­че­ния пла­те­жей и смяг­че­ния судеб­но­го про­цес­са, то гром­ко раздал­ся раз­дра­жен­ный вопрос: в чью же поль­зу одер­жа­ла свою победу народ­ная пар­тия, раз­ве не в поль­зу наро­да? И знат­ная и незнат­ная чернь это­го сор­та, пре­ис­пол­нен­ная доса­ды на неуда­чу поли­ти­ко-эко­но­ми­че­ских сатур­на­лий, нача­ла заиг­ры­вать с пом­пе­ян­ца­ми, и затем, во вре­мя почти двух­лет­не­го отсут­ст­вия Цеза­ря из Ита­лии (с янва­ря 706 [48 г.] до осе­ни 707 г. [47 г.]), зате­ва­ла одну граж­дан­скую вой­ну за дру­гой.

Целий и Милон

316 Пре­тор Марк Целий Руф, хоро­ший ари­сто­крат и пло­хой пла­тель­щик дол­гов, обла­дав­ший кое-каки­ми спо­соб­но­стя­ми и боль­шим обра­зо­ва­ни­ем и в каче­стве рез­ко­го и лов­ко­го ора­то­ра быв­ший до тех пор в сена­те и на фору­ме одним из усерд­ней­ших бор­цов за Цеза­ря, внес, без вся­ко­го ука­за­ния свы­ше, в народ­ное собра­ние про­ект зако­на, кото­рый пре­до­став­лял долж­ни­кам шести­лет­ний мора­то­рий без про­цен­тов, а когда ему вос­пре­пят­ст­во­ва­ли в этом, пред­ста­вил дру­гое пред­ло­же­ние, кото­рое уже пря­мо кас­си­ро­ва­ло все пре­тен­зии, осно­ван­ные на зай­ме или теку­щей пла­те за квар­ти­ру; после это­го Цеза­рев сенат сме­стил его с долж­но­сти. То была как раз пора перед фар­саль­ской бит­вой, и в вели­кой борь­бе чаша весов, каза­лось, скло­ни­лась уже на сто­ро­ну пом­пе­ян­цев; Руф вошел в союз со ста­рым сена­тор­ским вождем улич­ных банд Мило­ном, и оба они зате­я­ли контрре­во­лю­цию, кото­рая выста­ви­ла на сво­ем зна­ме­ни, с одной сто­ро­ны, рес­пуб­ли­кан­скую кон­сти­ту­цию, а с дру­гой — кас­са­цию всех денеж­ных пре­тен­зий и осво­бож­де­ние рабов. Милон оста­вил место сво­ей ссыл­ки, Мас­са­лию, и при­звал к ору­жию в окрест­но­стях Фурий пом­пе­ян­цев и пас­ту­хов-рабов; Руф делал при­готов­ле­ния к тому, чтобы с помо­щью воору­жен­ных рабов завла­деть горо­дом Капу­ей. Но послед­ний план был открыт перед его выпол­не­ни­ем и отра­жен капу­ан­ской граж­дан­ской мили­ци­ей; Квинт Педий, всту­пив­ший в Фурий­скую область с одним леги­о­ном, рас­се­ял хозяй­ни­чав­шую там шай­ку; гибель обо­их вождей поло­жи­ла конец это­му скан­да­лу (706) [48 г.].

Дола­бел­ла

с.388 Несмот­ря на это, в сле­дую­щий затем год (707) [47 г.] нашел­ся дру­гой безу­мец, народ­ный три­бун Пуб­лий Дола­бел­ла, столь же задол­жав­ший, но гораздо менее ода­рен­ный, чем его пред­ше­ст­вен­ник, чей зако­но­про­ект о дол­го­вых пре­тен­зи­ях и квар­тир­ной пла­те он сно­ва внес на рас­смот­ре­ние и опять начал со сво­им кол­ле­гой Луци­ем Тре­бел­ли­ем (уже в послед­ний раз) дема­го­ги­че­скую вой­ну. Нема­ло было жар­ких схва­ток меж­ду воору­жен­ны­ми шай­ка­ми обе­их сто­рон, и мно­го было улич­но­го шума, пока, нако­нец, глав­но­ко­ман­дую­щий в Ита­лии Марк Анто­ний не при­бег­нул к воен­ной силе, а вско­ре после это­го воз­вра­ще­ние Цеза­ря с Восто­ка совер­шен­но поло­жи­ло конец это­му безум­но­му пред­при­я­тию. Цезарь так мало при­да­вал зна­че­ния этим без­рас­суд­ным попыт­кам подо­греть кати­ли­нар­ские про­ек­ты, что сам тер­пел при­сут­ст­вие Дола­бел­лы в Ита­лии и даже спу­стя несколь­ко вре­ме­ни сно­ва стал ока­зы­вать ему милость. Про­тив тако­го сбро­да, кото­ро­му нет дела ни до каких поли­ти­че­ских вопро­сов, но кото­ро­го зани­ма­ет един­ст­вен­но борь­ба про­тив соб­ст­вен­но­сти, доста­точ­но, как и про­тив раз­бой­ни­чьих шаек, уже само­го суще­ст­во­ва­ния силь­но­го пра­ви­тель­ства; и Цезарь был слиш­ком велик и слиш­ком бла­го­ра­зу­мен, для того чтобы спе­ку­ли­ро­вать на том стра­хе, кото­рым трус­ли­вые люди в Ита­лии были про­ник­ну­ты перед эти­ми ком­му­ни­ста­ми того вре­ме­ни, и чтобы при­об­ре­сти, таким обра­зом, сво­ей монар­хии лож­ную попу­ляр­ность.

Меры про­тив пом­пе­ян­цев и рес­пуб­ли­кан­цев

Если Цезарь, таким обра­зом, мог пре­до­ста­вить и пре­до­ста­вил преж­нюю демо­кра­ти­че­скую пар­тию про­цес­су раз­ло­же­ния, уже достиг­ше­му край­не­го пре­де­ла, то, напро­тив, по отно­ше­нию к гораздо более жиз­не­спо­соб­ной быв­шей ари­сто­кра­ти­че­ской пар­тии он дол­жен был, искус­но соче­тая репрес­сив­ные меры с пред­у­преди­тель­ной лас­ко­во­стью, не пря­мо добить­ся раз­ва­ла (это мог­ло бы сде­лать лишь вре­мя), но под­гото­вить его и начать… Из есте­ствен­но­го чув­ства при­ли­чия Цезарь не захо­тел еще более раз­дра­жать раз­би­тую пар­тию пусты­ми оскорб­ле­ни­я­ми и не празд­но­вал сво­его три­ум­фа над побеж­ден­ны­ми 317 сограж­да­на­ми2. Он часто и все­гда с ува­же­ни­ем упо­ми­нал о Пом­пее и при вос­ста­нов­ле­нии зда­ния сена­та сно­ва велел воз­двиг­нуть на месте, избран­ном для это­го еще преж­де, ста­тую Пом­пея, нис­про­верг­ну­тую наро­дом. Поли­ти­че­ские пре­сле­до­ва­ния Цезарь после сво­ей победы ста­рал­ся све­сти к воз­мож­но­му мини­му­му. По пово­ду мно­го­чис­лен­ных сно­ше­ний, кото­рые кон­сти­ту­ци­он­ная пар­тия име­ла с номи­наль­ны­ми цеза­ри­ан­ца­ми, не было про­из­веде­но след­ст­вия; Цезарь, не читая, бро­сил в огонь целые кипы бумаг, най­ден­ных в непри­я­тель­ских с.389 глав­ных квар­ти­рах при Фар­са­ле и Тап­се, и изба­вил себя и стра­ну от поли­ти­че­ских про­цес­сов про­тив лиц, подо­зре­вае­мых в государ­ст­вен­ной измене. Далее, оста­лись нена­ка­зан­ны­ми все рядо­вые сол­да­ты, после­до­вав­шие на борь­бу про­тив Цеза­ря за сво­и­ми рим­ски­ми или про­вин­ци­аль­ны­ми офи­це­ра­ми. Исклю­че­ние было сде­ла­но толь­ко отно­си­тель­но тех рим­ских граж­дан, кото­рые посту­пи­ли на служ­бу к нуми­дий­ско­му царю Юбе; их иму­ще­ство было кон­фис­ко­ва­но в нака­за­ние за государ­ст­вен­ную изме­ну. Офи­це­рам побеж­ден­ной пар­тии Цезарь так­же даро­вал неогра­ни­чен­ное поми­ло­ва­ние еще до окон­ча­ния испан­ско­го похо­да 705 г. [49 г.]; одна­ко он вско­ре убедил­ся в том, что в этом слу­чае зашел слиш­ком дале­ко и что устра­не­ние по край­ней мере вожа­ков было неиз­беж­но. С той поры он при­нял за пра­ви­ло, что тот, кто слу­жил в каче­стве офи­це­ра в непри­я­тель­ском вой­ске после илерд­ской капи­ту­ля­ции или заседал в сена­те у вра­гов, терял свое состо­я­ние и свои поли­ти­че­ские пра­ва в слу­чае, если дожи­вал до кон­ца борь­бы, и изго­нял­ся навсе­гда из Ита­лии; иму­ще­ство же тех, кото­рые не дожи­ли до кон­ца борь­бы, во вся­ком слу­чае, доста­ва­лось государ­ству. Те же лица, кото­рые уже были раз поми­ло­ва­ны Цеза­рем и опять попа­да­лись в непри­я­тель­ских рядах, под­вер­га­лись смерт­ной каз­ни. Поста­нов­ле­ния эти смяг­ча­лись, одна­ко, в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни на прак­ти­ке. Смерт­ные при­го­во­ры при­веде­ны были в дей­ст­ви­тель­но­сти в испол­не­ние лишь над немно­ги­ми из мно­го­чис­лен­ных реци­ди­ви­стов. При кон­фис­ка­ции иму­ще­ства пав­ших не толь­ко выпла­чи­ва­лись, что было спра­вед­ли­во, все чис­лив­ши­е­ся за ними дол­ги, и вдо­вам их воз­вра­ща­лось при­не­сен­ное ими с собой при­да­ное, но даже детям умер­ших остав­ля­лась часть отцов­ско­го состо­я­ния. Из тех же, нако­нец, кото­рых на осно­ва­нии изло­жен­но­го выше поряд­ка пости­га­ло изгна­ние и кон­фис­ка­ция иму­ще­ства, нема­лое чис­ло было немед­лен­но поми­ло­ва­но или же (как было, напри­мер, с афри­кан­ски­ми круп­ны­ми тор­гов­ца­ми, насиль­но завер­бо­ван­ны­ми в чис­ло чле­нов сена­та в Ути­ке) они отде­лы­ва­лись денеж­ны­ми пеня­ми. Но и осталь­ным, почти без исклю­че­ния, воз­вра­ща­лись сво­бо­да и иму­ще­ство, если толь­ко они скре­пя серд­це обра­ща­лись к Цеза­рю с прось­бой об этом; иным, не хотев­шим сде­лать это­го, как, напри­мер, кон­су­ля­ру Мар­ку Мар­цел­лу, поми­ло­ва­ние даро­ва­но было и без прось­бы, и, нако­нец, в 710 г. [44 г.] была дана общая амни­стия всем, еще не воз­вра­щен­ным на роди­ну.

Амни­стия

Рес­пуб­ли­кан­ская оппо­зи­ция охот­но при­ня­ла амни­стию, но не при­ми­ри­лась с новым стро­ем. Недо­воль­ство новым поряд­ком вещей и раз­дра­же­ние про­тив непри­выч­но­го вла­сте­ли­на были все­об­щи­ми. Не было, прав­да, слу­чая к откры­то­му поли­ти­че­ско­му сопро­тив­ле­нию, — едва ли име­ло зна­че­ние то, что, когда встал вопрос о титу­ле, неко­то­рые оппо­зи­ци­он­ные три­бу­ны стя­жа­ли себе венец рес­пуб­ли­кан­ских муче­ни­ков сво­им демон­стра­тив­ным про­те­стом 318 про­тив тех, кото­рые назы­ва­ли Цеза­ря царем; но тем опре­де­лен­нее с.390 выра­жал­ся рес­пуб­ли­ка­низм в виде оппо­зи­ци­он­но­го настро­е­ния и под­поль­ной аги­та­ции и про­ис­ков. Ни одна рука не под­ни­ма­лась, когда импе­ра­тор появ­лял­ся пуб­лич­но. Мас­са­ми появ­ля­лись про­кла­ма­ции на сте­нах и дождем сыпа­лись насмеш­ки в сти­хах, пол­ные желч­ной и мет­кой народ­ной сати­ры про­тив новой монар­хии. Если актер отва­жи­вал­ся на рес­пуб­ли­кан­ский намек, то его при­вет­ст­во­ва­ли гром­ки­ми апло­дис­мен­та­ми. Вос­хва­ле­ние и пре­воз­но­ше­ние Като­на сде­ла­лось мод­ной темой для соста­ви­те­лей оппо­зи­ци­он­ных бро­шюр, и писа­ния их нахо­ди­ли для себя пуб­ли­ку тем более при­зна­тель­ную, что и лите­ра­ту­ра не была уже сво­бод­на. Прав­да, Цезарь и теперь еще борол­ся с рес­пуб­ли­кан­ца­ми в их соб­ст­вен­ной сфе­ре; сам он и более даро­ви­тые из его при­бли­жен­ных отве­ча­ли на като­нов­скую лите­ра­ту­ру анти­ка­то­нов­ской, и меж­ду рес­пуб­ли­кан­ски­ми и цеза­ри­ан­ски­ми пуб­ли­ци­ста­ми шла из-за умер­ше­го героя Ути­ки борь­ба, подоб­ная борь­бе тро­ян­цев и элли­нов из-за тру­па Патрок­ла; но, понят­но, что в этой борь­бе, где судьей явля­лась вполне рес­пуб­ли­кан­ски настро­ен­ная пуб­ли­ка, цеза­ри­ан­цы зани­ма­ли невы­год­ную пози­цию. Ниче­го не оста­ва­лось делать, как толь­ко терро­ри­зи­ро­вать писа­те­лей, вслед­ст­вие чего такие извест­ные в лите­ра­ту­ре и опас­ные люди, как, напри­мер, Пуб­лий Нигидий Фигул и Авл Цеци­на с бо́льши­ми затруд­не­ни­я­ми, чем осталь­ные, полу­чи­ли поз­во­ле­ние воз­вра­тить­ся из изгна­ния в Ита­лию; те же из оппо­зи­ци­он­ных писа­те­лей, кото­рых тер­пе­ли в Ита­лии, были фак­ти­че­ски постав­ле­ны под опе­ку цен­зу­ры, ско­вы­вав­шей их тем более тягост­но, что мера нака­за­ния была совер­шен­но про­из­воль­на3. Под­поль­ная аги­та­ция и интри­ги раз­би­тых пар­тий про­тив новой монар­хии будут опи­са­ны в дру­гой свя­зи; здесь же доста­точ­но будет ска­зать, что вос­ста­ния рес­пуб­ли­кан­цев и пре­тен­ден­тов бес­пре­рыв­но под­готов­ля­лись на всем про­стран­стве рим­ской дер­жа­вы, что пла­мя граж­дан­ской вой­ны, разду­вае­мое то пом­пе­ян­ца­ми, то рес­пуб­ли­кан­ца­ми, сно­ва раз­го­ра­лось в раз­лич­ных местах, в сто­ли­це же заго­во­ры про­тив жиз­ни вла­сти­те­ля были посто­ян­ным явле­ни­ем; но Цезарь ни разу не увидал в этом пово­да окру­жить себя на дол­гое вре­мя тело­хра­ни­те­ля­ми и обык­но­вен­но доволь­ст­во­вал­ся тем, что офи­ци­аль­но опо­ве­щал народ об обна­ру­жен­ных заго­во­рах. Но хотя Цезарь и отно­сил­ся ко всем делам, касав­шим­ся его лич­ной без­опас­но­сти, с рав­но­душ­ной бес­печ­но­стью, он не мог, одна­ко, скрыть серь­ез­ной опас­но­сти, гро­зив­шей со сто­ро­ны этой мас­сы недо­воль­ных не толь­ко ему, но и его делу.

Отно­ше­ние Цеза­ря к пар­ти­ям

Если, несмот­ря на пре­до­сте­ре­же­ния и насто­я­ния сво­их дру­зей и не заблуж­да­ясь отно­си­тель­но непри­ми­ри­мо­сти даже поми­ло­ван­ных про­тив­ни­ков, Цезарь с пора­зи­тель­ным хлад­но­кро­ви­ем оста­вал­ся верен сво­ей при­выч­ке про­щать вели­ко­му мно­же­ству с.391 сво­их вра­гов, то в этом ска­за­лось не рыцар­ское вели­ко­ду­шие гор­де­ли­вой нату­ры, не чув­ст­ви­тель­ная кротость мяг­ко­го харак­те­ра, но вер­ный поли­ти­че­ский рас­чет, что в таком слу­чае побеж­ден­ные пар­тии быст­рее рас­т­во­рят­ся в государ­стве и с мень­шим вредом для него, чем если бы он пытал­ся иско­ре­нить их объ­яв­ле­ни­ем вне зако­на или уда­лить их из государ­ства путем ссыл­ки. Для сво­их высо­ких целей Цезарь не мог обой­тись без кон­сти­ту­ци­он­ной пар­тии, кото­рая заклю­ча­ла 319 в себе не толь­ко ари­сто­кра­тию, но и все сво­бо­до­лю­би­вые и нацио­наль­но мыс­ля­щие эле­мен­ты сре­ди ита­лий­ско­го граж­дан­ства; для сво­их пла­нов обнов­ле­ния дрях­ле­ю­ще­го государ­ства он нуж­дал­ся в мас­се людей талант­ли­вых, обра­зо­ван­ных и поль­зо­вав­ших­ся ува­же­ни­ем, либо уна­сле­до­ван­ным от пред­ков, либо бла­го­при­об­ре­тен­ным, кото­рых насчи­ты­ва­ла эта пар­тия; имен­но в этом смыс­ле он мог ска­зать, что поми­ло­ва­ние про­тив­ни­ков есть луч­шая награ­да победи­те­лю. Таким-то обра­зом, хотя вид­ней­шие вожди раз­гром­лен­ных пар­тий и были устра­не­ны, но вто­ро­сте­пен­ным и третье­сте­пен­ным дея­те­лям и в осо­бен­но­сти моло­до­му поко­ле­нию не был закрыт путь к пол­но­му про­ще­нию, хотя в то же вре­мя не доз­во­ля­лось им и буди­ро­вать в пас­сив­ной оппо­зи­ции; напро­тив, посред­ст­вом более или менее осто­рож­но­го при­нуж­де­ния их побуж­да­ли к актив­но­му уча­стию в работах пра­ви­тель­ства и к при­ня­тию поче­стей и долж­но­стей. Как для Ген­ри­ха IV и Виль­гель­ма Оран­ско­го, так и для Цеза­ря вели­чай­шие затруд­не­ния нача­лись лишь после победы. Каж­дый рево­лю­ци­он­ный победи­тель узна­ет на опы­те, что если он не оста­нет­ся, подоб­но Цинне и Сул­ле, вождем пар­тии, а подоб­но Цеза­рю, Ген­ри­ху IV и Виль­гель­му Оран­ско­му захо­чет поста­вить на место неиз­беж­но одно­сто­рон­ней про­грам­мы сво­ей пар­тии общее бла­го­со­сто­я­ние, то тот­час же все пар­тии, и его соб­ст­вен­ная и побеж­ден­ная, соеди­нят­ся про­тив ново­го победи­те­ля, и тем ско­рее, чем луч­ше и яснее он пой­мет свое новое при­зва­ние. При­вер­жен­цы кон­сти­ту­ции и пом­пе­ян­цы, хотя и рас­сы­па­лись на сло­вах в пре­дан­но­сти Цеза­рю, одна­ко роп­та­ли про себя или на монар­хию или же по край­ней мере на дина­стию. Опу­стив­ша­я­ся демо­кра­тия, поняв, что цели Цеза­ря совер­шен­но не сход­ны с ее соб­ст­вен­ны­ми, откры­то бун­то­ва­ла про­тив него; даже лич­ные сто­рон­ни­ки Цеза­ря вор­ча­ли, видя, как их вождь осно­вы­ва­ет вме­сто цар­ства кон­до­тье­ров пре­до­став­ля­ю­щую всем рав­ные пра­ва монар­хию и как при­хо­див­ши­е­ся на их долю бары­ши умень­ша­лись вслед­ст­вие при­со­еди­не­ния к ним и побеж­ден­ных. Такой порядок в государ­стве не был при­ем­лем ни для одной пар­тии, и его при­хо­ди­лось оди­на­ко­во насиль­но навя­зы­вать и дру­зьям, и про­тив­ни­кам. Лич­но поло­же­ние Цеза­ря в дан­ную мину­ту было в извест­ном смыс­ле опас­нее, чем до его победы, но то, что он терял, выиг­ры­ва­ло государ­ство. Уни­что­жая пар­тии и не толь­ко щадя их чле­нов, но допус­кая к заня­тию долж­но­стей каж­до­го даро­ви­то­го чело­ве­ка или про­сто чле­на хоро­ше­го рода, невзи­рая с.392 на его поли­ти­че­ское про­шлое, он не толь­ко при­об­рел для сво­его вели­ко­го дела все налич­ные в государ­стве работо­спо­соб­ные силы, но доб­ро­воль­ное или же вынуж­ден­ное уча­стие чле­нов всех пар­тий в этой рабо­те неза­мет­но пере­во­ди­ло всю нацию на новую, при­готов­лен­ную для нее поч­ву. Если это при­ми­ре­ние пар­тий в дан­ную мину­ту име­ло лишь внеш­ний харак­тер и если они в насто­я­щий момент гораздо менее схо­ди­лись в пре­дан­но­сти ново­му поряд­ку вещей, чем в нена­ви­сти к Цеза­рю, то это не вво­ди­ло его в заблуж­де­ние. Он хоро­шо знал, что в таком внеш­нем соеди­не­нии рас­хож­де­ния неиз­беж­но при­туп­ля­ют­ся и что толь­ко таким путем государ­ст­вен­ный чело­век в состо­я­нии уско­рить дей­ст­вие вре­ме­ни, кото­рое одно мог­ло бы окон­ча­тель­но при­ми­рить все эти рас­при, похо­ро­нив ста­рое поко­ле­ние. Еще менее инте­ре­со­вал­ся Цезарь тем, кто нена­видит его или замыш­ля­ет про­тив него убий­ство. Как вся­кий истин­но государ­ст­вен­ный чело­век, он слу­жил сво­е­му наро­ду не из-за награ­ды, даже не из-за его люб­ви, а жерт­во­вал рас­по­ло­же­ни­ем совре­мен­ни­ков ради сча­стья людей буду­ще­го, а, глав­ное, ради пра­ва иметь воз­мож­ность спа­сти и обно­вить свой народ.

Дело Цеза­ря

320 Пыта­ясь рас­ска­зать, как совер­шил­ся в отдель­но­сти пере­ход от ста­рых поряд­ков к новым, мы преж­де все­го долж­ны напом­нить, что Цезарь явил­ся не для того, чтобы начать, а чтобы закон­чить. План новой, соот­вет­ст­ву­ю­щей тре­бо­ва­ни­ям вре­ме­ни поли­ти­ки, дав­но уже наме­чен­ный Гаем Грак­хом, про­во­дил­ся его при­вер­жен­ца­ми и после­до­ва­те­ля­ми с бо́льшим или мень­шим талан­том и сча­стьем, но без коле­ба­ний. Цезарь, быв­ший с пер­вых шагов сво­их и как бы в силу наслед­ст­вен­но­го пра­ва гла­вой пар­тии попу­ля­ров, высо­ко дер­жал ее зна­мя в тече­ние трид­ца­ти лет, нико­гда не меняя и не скры­вая сво­их убеж­де­ний; он оста­вал­ся демо­кра­том даже тогда, когда сде­лал­ся монар­хом. Если он при­нял наслед­ство сво­ей пар­тии без огра­ни­че­ний, за исклю­че­ни­ем, конеч­но, извра­ще­ний, допу­щен­ных Кати­ли­ной и Кло­ди­ем, питая к ари­сто­кра­тии и к под­лин­ным ари­сто­кра­там силь­ней­шую, даже лич­ную, враж­ду, неиз­мен­но при­дер­жи­ва­ясь всех основ­ных идей рим­ской демо­кра­тии, — имен­но облег­че­ния поло­же­ния долж­ни­ков, необ­хо­ди­мо­сти замор­ской коло­ни­за­ции, посте­пен­но­го урав­не­ния пра­во­вых раз­ли­чий, суще­ст­во­вав­ших меж­ду раз­лич­ны­ми груп­па­ми под­дан­ных государ­ства, осво­бож­де­ния испол­ни­тель­ной вла­сти от кон­тро­ля сена­та, — то и его монар­хия так мало рас­хо­ди­лась с демо­кра­ти­ей, что каза­лось, буд­то послед­няя полу­чи­ла свое осу­щест­вле­ние и завер­ше­ние имен­но бла­го­да­ря пер­вой. В самом деле, эта монар­хия не была восточ­ной дес­по­ти­ей мило­стью божи­ей, а такой монар­хи­ей, какую хотел осно­вать Гай Гракх и какую осно­ва­ли Перикл и Кром­вель, т. е. пред­ста­ви­тель­ст­вом наро­да в лице его дове­рен­но­го, обле­чен­но­го выс­шей и неогра­ни­чен­ной вла­стью. Таким обра­зом, идеи, лежав­шие в осно­ве дела Цеза­ря, не были в сущ­но­сти новы­ми; но за ним оста­ет­ся их с.393 осу­щест­вле­ние, что в кон­це кон­цов явля­ет­ся все­гда самым важ­ным; за ним же — гран­ди­оз­ность совер­шен­но­го, кото­рое, быть может, при­ве­ло бы в изум­ле­ние даже гени­аль­но­го соста­ви­те­ля пла­на, если бы он мог все это видеть, и кото­рое, смот­ря по сте­пе­ни пони­ма­ния чело­ве­че­ско­го и исто­ри­че­ско­го вели­чия, напол­ня­ло и веч­но будет напол­нять все более и более глу­бо­ким вол­не­ни­ем и изум­ле­ни­ем каж­до­го, кто созер­цал его в живой дей­ст­ви­тель­но­сти или в зер­ка­ле исто­рии, к какой бы исто­ри­че­ской эпо­хе или поли­ти­че­ской пар­тии он ни при­над­ле­жал.

Здесь будет умест­но кате­го­ри­че­ски заявить о том, что исто­рик все­гда мол­ча­ли­во пред­по­ла­га­ет, и про­те­сто­вать про­тив при­выч­ки, свой­ст­вен­ной как недо­мыс­лию, так и низо­сти, имен­но про­тив при­выч­ки, отде­ляя исто­ри­че­скую похва­лу и пори­ца­ние от кон­крет­ных усло­вий, поль­зо­вать­ся ими как ходя­чи­ми фра­за­ми и пре­вра­щать в дан­ном слу­чае суж­де­ние о Цеза­ре в суж­де­ние о так назы­вае­мом цеза­риз­ме вооб­ще. Исто­рия минув­ших веков долж­на, конеч­но, быть настав­ни­цей для наше­го вре­ме­ни, но не в том пош­лом смыс­ле, буд­то для реше­ния вопро­сов насто­я­ще­го доста­точ­но про­сто пере­ли­стать рас­ска­зы о про­шлом, чтобы най­ти там все симп­то­мы и сред­ства для поли­ти­че­ско­го диа­гно­за и искус­ства про­пи­сы­вать рецеп­ты. Нет, исто­рия минув­ше­го поучи­тель­на лишь постоль­ку, посколь­ку в ней откры­ва­ют­ся путем наблюде­ний над более древни­ми куль­ту­ра­ми орга­ни­че­ские усло­вия циви­ли­за­ции вооб­ще, повсюду оди­на­ко­вые основ­ные силы и всюду раз­лич­ные соче­та­ния их, и посколь­ку вме­сто бес­смыс­лен­но­го под­ра­жа­ния она, напро­тив, направ­ля­ет и оду­шев­ля­ет нас к само­сто­я­тель­но­му даль­ней­ше­му твор­че­ству. В этом смыс­ле исто­рия Цеза­ря и рим­ско­го цеза­риз­ма при всем непре­взой­ден­ном вели­чии ее глав­но­го героя, при всей исто­ри­че­ской 321 необ­хо­ди­мо­сти само­го дела явля­ет­ся поис­ти­не более рез­кой кри­ти­кой совре­мен­ной авто­кра­тии, чем все, что мог­ло бы быть напи­са­но чело­ве­че­ской рукой. На осно­ва­нии того же зако­на при­ро­ды, в силу кото­ро­го ничтож­ней­ший орга­низм несрав­нен­но выше самой худо­же­ст­вен­ной маши­ны, каж­дая, даже самая несо­вер­шен­ная фор­ма прав­ле­ния, даю­щая про­стор сво­бод­но­му само­опре­де­ле­нию боль­шин­ства граж­дан, несрав­нен­но выше гени­аль­ней­ше­го и гуман­ней­ше­го абсо­лю­тиз­ма, так как пер­вая спо­соб­на к раз­ви­тию, сле­до­ва­тель­но, жиз­нен­на, вто­рой же оста­ет­ся, чем он был, и, сле­до­ва­тель­но, мертв. Этот закон при­ро­ды нашел себе под­твер­жде­ние и на при­ме­ре рим­ской абсо­лют­ной воен­ной монар­хии, и при­том под­твер­жде­ние тем более пол­ное, что бла­го­да­ря гени­аль­но­му импуль­су ее твор­ца и отсут­ст­вию каких-либо суще­ст­вен­ных ослож­не­ний за пре­де­ла­ми стра­ны эта монар­хия сло­жи­лась в более чистом и сво­бод­ном виде, чем какое-либо дру­гое подоб­ное государ­ство. Начи­ная с Цеза­ря, как это вид­но будет из наше­го даль­ней­ше­го изло­же­ния и как дав­но уже было пока­за­но Гиб­бо­ном, рим­ский строй дер­жал­ся толь­ко внеш­ним обра­зом и рас­ши­рял­ся лишь меха­ни­че­ски, внут­ренне засы­хая с.394 и отми­рая окон­ча­тель­но вме­сте со сво­им осно­ва­те­лем. Если при нача­ле авто­кра­ти­че­ско­го режи­ма и преж­де все­го в самой душе Цеза­ря (стр. 170) гос­под­ст­во­ва­ла пол­ная надежд меч­та о сли­я­нии сво­бод­но­го демо­кра­ти­че­ско­го строя с абсо­лют­ной монар­хи­ей, то уже цар­ст­во­ва­ние высо­ко­ода­рен­ных импе­ра­то­ров Юли­е­вой дина­стии устра­шаю­щим обра­зом дока­за­ло, что невоз­мож­но соеди­нить в одном сосуде огонь и воду. Дело Цеза­ря было необ­хо­ди­мо и бла­готвор­но не пото­му, что оно само по себе при­но­си­ло или даже мог­ло лишь при­не­сти бла­го­ден­ст­вие, а пото­му, что при антич­ной народ­ной орга­ни­за­ции, постро­ен­ной на раб­стве и совер­шен­но чуж­дой рес­пуб­ли­кан­ско-кон­сти­ту­ци­он­но­го пред­ста­ви­тель­ства, и рядом с закон­ным город­ским стро­ем, пре­вра­тив­шим­ся за пять веков суще­ст­во­ва­ния в оли­гар­хи­че­ский абсо­лю­тизм, неогра­ни­чен­ная воен­ная монар­хия явля­лась логи­че­ски необ­хо­ди­мым завер­ше­ни­ем построй­ки и наи­мень­шим злом. Когда в Вир­ги­нии и Каро­лине рабо­вла­дель­че­ская ари­сто­кра­тия доведет дело до того, до чего дове­ли еди­но­мыш­лен­ни­ки ее в Риме вре­мен Сул­лы, тогда и там цеза­ризм най­дет себе оправ­да­ние перед судом исто­рии4, там, где он водво­ря­ет­ся при дру­гих исто­ри­че­ских усло­ви­ях, он кажет­ся нам кари­ка­ту­рой и узур­па­ци­ей. Исто­рия не согла­сит­ся отнять у насто­я­ще­го Цеза­ря часть подо­баю­щих ему поче­стей пото­му толь­ко, что подоб­ный при­го­вор, выне­сен­ный дур­ным цеза­рям, может вве­сти в заблуж­де­ние наив­ных людей и дать зло­бе пищу ко лжи и обма­ну. Исто­рия — та же биб­лия, и если она, подоб­но биб­лии, не может поме­шать тому, чтобы глуп­цы пони­ма­ли ее лож­но и чтобы дья­вол ссы­лал­ся на нее при слу­чае, то и она, подоб­но биб­лии же, будет в состо­я­нии выне­сти и то и дру­гое и все ком­пен­си­ро­вать.

Дик­та­ту­ра

Поло­же­ние ново­го гла­вы государ­ства фор­маль­но опре­де­ля­ет­ся преж­де все­го как дик­та­ту­ра. Цезарь при­нял на себя дик­та­ту­ру впер­вые по воз­вра­ще­нии из Испа­нии в 705 г. [49 г.], но сно­ва сло­жил ее с себя через несколь­ко дней и совер­шил столь важ­ный поход 706 г. [48 г.] про­сто в 322 зва­нии кон­су­ла, — это была та долж­ность, из-за заме­ще­ния кото­рой, глав­ным обра­зом, вспых­ну­ла граж­дан­ская вой­на (стр. 294). Осе­нью того же года, после бит­вы при Фар­са­ле, Цезарь сно­ва вер­нул­ся к дик­та­ту­ре и добил­ся того, чтобы она была вто­рич­но пере­да­на ему, сна­ча­ла на неопре­де­лен­ное вре­мя, с пер­во­го же янва­ря 709 г. [45 г.] — в виде годич­ной долж­но­сти, а вслед за тем, в янва­ре или фев­ра­ле 710 г. [44 г.]5, — на все про­дол­же­ние его жиз­ни, с.395 так что под конец он пере­стал вспо­ми­нать о сроч­но­сти сво­ей долж­но­сти и фор­маль­но выра­зил ее пожиз­нен­ность в сво­ем новом титу­ле dic­ta­tor per­pe­tuus (пожиз­нен­ный дик­та­тор). Эта дик­та­ту­ра, как пер­вая — эфе­мер­ная, так и вто­рая — проч­ная, не была дик­та­ту­рой ста­рин­ной кон­сти­ту­ции, а выс­шей экс­тра­ор­ди­нар­ной долж­но­стью по типу уста­нов­ле­ний Сул­лы, толь­ко по име­ни схо­жей со ста­рин­ной дик­та­ту­рой. Это была долж­ность, пол­но­мо­чия кото­рой опре­де­ля­лись не кон­сти­ту­ци­он­ны­ми рас­по­ряд­ка­ми, касаю­щи­ми­ся выс­шей еди­но­лич­ной вла­сти, а осо­бым реше­ни­ем народ­но­го собра­ния, а имен­но, поста­нов­ле­ни­ем, что носи­тель этой вла­сти полу­ча­ет спе­ци­аль­ное пору­че­ние соста­вить про­ек­ты зако­нов и пре­об­ра­зо­вать государ­ст­вен­ный строй, а для это­го полу­ча­ет и юриди­че­ски неогра­ни­чен­ные пол­но­мо­чия, упразд­ня­ю­щие рес­пуб­ли­кан­ское разде­ле­ние вла­стей. Если слу­ча­ет­ся, что дик­та­то­ру пору­ча­ет­ся еще осо­бы­ми акта­ми пра­во решать вопрос о войне и мире, не спра­ши­вая мне­ния ни сена­та, ни наро­да, а так­же пра­во само­сто­я­тель­но рас­по­ла­гать вой­ском и каз­ной и назна­чать про­вин­ци­аль­ных намест­ни­ков, то это явля­ет­ся лишь при­ме­не­ни­ем это­го обще­го пра­ви­ла к част­но­му слу­чаю; даже такие функ­ции, кото­рые нахо­ди­лись вне ком­пе­тен­ции маги­ст­ра­тов и даже государ­ст­вен­ных вла­стей вооб­ще, Цезарь мог при­сво­ить себе, не совер­шая пра­во­на­ру­ше­ния; с его сто­ро­ны явля­ет­ся насто­я­щей уступ­кой, что он отка­зал­ся от назна­че­ния маги­ст­ра­тов поми­мо коми­ций и огра­ни­чил­ся по отно­ше­нию к неко­то­ро­му чис­лу пре­то­ров и низ­ших вла­стей тем, что при­сво­ил себе суще­ст­вен­но свя­зы­вав­шее изби­ра­те­лей пра­во пред­ло­же­ния кан­дида­тов; точ­но так же он добил­ся осо­бо­го народ­но­го поста­нов­ле­ния, кото­рое упол­но­мо­чи­ва­ло его назна­чать новых пат­ри­ци­ев, что вооб­ще не допус­ка­лось суще­ст­во­вав­ши­ми обы­ча­я­ми.

Дру­гие долж­но­сти и пре­ро­га­ти­вы

Рядом с такой дик­та­ту­рой не оста­ва­лось, в сущ­но­сти, и места для дру­гих долж­но­стей. Цезарь нико­гда не брал на себя цен­зу­ры6 как тако­вой, но в широ­ких раз­ме­рах поль­зо­вал­ся пра­ва­ми цен­зо­ров, имен­но важ­ней­шим из них, — пра­вом назна­че­ния сена­то­ров. Кон­суль­ство он часто отправ­лял парал­лель­но с дик­та­ту­рой, одна­жды даже зани­мал пост кон­су­ла без кол­ле­ги, но вовсе не желал надол­го закре­пить его за собой и нико­гда не давал ходу пред­ло­же­ни­ям при­нять его на пять или даже на десять лет под­ряд. Глав­ный над­зор за куль­том Цеза­рю не при­хо­ди­лось вновь при­ни­мать на себя, так как он уже был вер­хов­ным пон­ти­фи­ком (стр. 138). Понят­но, что ему выпа­ло на долю и зва­ние чле­на кол­ле­гии авгу­ров, да и вооб­ще мно­же­ство ста­рин­ных и новых поче­стей, как, напри­мер, титул отца 323 оте­че­ства, наиме­но­ва­ние меся­ца, в кото­ром он родил­ся, его с.396 име­нем, сохра­нив­ше­е­ся до сих пор (июль), и дру­гие выра­же­ния зарож­дав­ше­го­ся при­двор­но­го тона, пре­вра­тив­ше­го­ся под конец в пош­лое обо­готво­ре­ние. Заслу­жи­ва­ют вни­ма­ния лишь два ново­введе­ния, а имен­но, что Цезарь, во-пер­вых, в отно­ше­нии осо­бой лич­ной непри­кос­но­вен­но­сти был при­рав­нен к народ­ным три­бу­нам, и, во-вто­рых, что наиме­но­ва­ние его импе­ра­то­ром было навсе­гда закреп­ле­но за его лич­но­стью и ста­ло его титу­лом наравне с про­чи­ми обо­зна­че­ни­я­ми его долж­но­стей7.

Для вдум­чи­во­го наблюда­те­ля не нуж­ны дока­за­тель­ства того, что Цезарь имел в виду вве­сти в государ­стве вер­хов­ную власть и не на несколь­ко лишь лет или на неопре­де­лен­ный срок в каче­стве пер­со­наль­ной долж­но­сти подоб­но регент­ству Сул­лы, а как основ­ной и посто­ян­ный орган; не нуж­но так­же дока­зы­вать, что для это­го ново­го учреж­де­ния он при­ис­кал и соот­вет­ст­ву­ю­щее про­стое наиме­но­ва­ние, пото­му что почти столь же оши­боч­но было бы созда­вать сло­ва, лишен­ные содер­жа­ния, как и остав­лять пол­ноту вла­сти без вся­ко­го наиме­но­ва­ния. Конеч­но, в такую пере­ход­ную эпо­ху пре­хо­дя­щие и посто­ян­ные учреж­де­ния не вполне ясно отли­ча­ют­ся одни от дру­гих, и бла­го­го­ве­ние кле­вре­тов перед сво­им пове­ли­те­лем, пред­у­преж­дав­шее каж­дое его мано­ве­ние, осы­па­ло его целым дождем само­му ему про­тив­ных декре­тов и поста­нов­ле­ний, выра­жаю­щих ему дове­рие и воздаю­щих ему поче­сти, и поэто­му нелег­ко выяс­нить, какую окон­ча­тель­ную фор­му­лу Цезарь имел в виду. Новая монар­хия менее все­го мог­ла быть увя­за­на с кон­суль­ст­вом уже в силу кол­ле­ги­аль­но­сти, труд­но отде­ли­мой от этой долж­но­сти; и Цезарь оче­вид­но забо­тил­ся о том, чтобы пре­вра­тить эту, дото­ле выс­шую долж­ность в пустой титул, и впо­след­ст­вии, когда он при­нял ее на себя, он не удер­жал ее в тече­ние года, но до исте­че­ния сро­ка пере­дал ее вто­ро­сте­пен­ным лич­но­стям. Дик­та­ту­ра на деле высту­па­ла все чаще и опре­де­лен­нее на пер­вый план, но, веро­ят­но, лишь пото­му, что Цезарь хотел исполь­зо­вать ее в том смыс­ле, кото­рый она име­ла издав­на в кон­сти­ту­ци­он­ном меха­низ­ме, т. е. как чрез­вы­чай­ная власть для пре­одо­ле­ния чрез­вы­чай­ных же кри­зи­сов. Она мало годи­лась быть выра­же­ни­ем новой монар­хии, так как за ней уже закре­пи­лась репу­та­ция исклю­чи­тель­но­го и непо­пу­ляр­но­го учреж­де­ния, и от пред­ста­ви­те­ля демо­кра­тии вряд ли мож­но было ожи­дать, чтобы он избрал для проч­но­го учреж­де­ния ту самую фор­му, кото­рую гени­аль­ней­ший боец про­тив­ной пар­тии создал для сво­их целей.

Цезарь — импе­ра­тор

Несрав­нен­но более под­хо­дит для обо­зна­че­ния монар­хии новое зва­ние импе­ра­то­ра уже пото­му, что в этом зна­че­нии оно явля­ет­ся новым8 и не вид­но было ника­ко­го внеш­не­го пово­да для введе­ния с.397 его. Новое вино не долж­но быть вли­то в ста­рые меха; для ново­го дела при­ду­ма­но было и новое наиме­но­ва­ние, и в нем сов­ме­ще­но самым выра­зи­тель­ным обра­зом то, что с мень­шей опре­де­лен­но­стью было фор­му­ли­ро­ва­но демо­кра­ти­че­ской пар­ти­ей еще в законе Габи­ния как сущ­ность вла­сти ее вер­хов­но­го вождя: 324 сосре­дото­че­ние и пожиз­нен­ное сохра­не­ние пра­ви­тель­ст­вен­ной вла­сти (im­pe­rium) в руках народ­но­го вождя, неза­ви­си­мо­го от сена­та. Точ­но так же и на Цеза­ре­вых моне­тах, осо­бен­но послед­не­го вре­ме­ни, мы встре­ча­ем наряду со зва­ни­ем дик­та­то­ра пре­иму­ще­ст­вен­но импе­ра­тор­ский титул, а в законе Цеза­ря о поли­ти­че­ских пре­ступ­ле­ни­ях монарх обо­зна­чен пря­мо под этим наиме­но­ва­ни­ем.

После­дую­щее же вре­мя, хотя и не сра­зу, закре­пи­ло за монар­хи­ей импе­ра­тор­ский титул. Для того чтобы при­дать это­му ново­му сану как демо­кра­ти­че­скую, так и рели­ги­оз­ную санк­цию, Цезарь имел, веро­ят­но, в виду соеди­нить с ним раз навсе­гда, с одной сто­ро­ны, власть три­бу­на, а с дру­гой — долж­ность вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка. Не под­ле­жит сомне­нию, что новая орга­ни­за­ция не огра­ни­чи­ва­лась толь­ко жиз­нью ее учреди­те­ля; но ему не уда­лось, одна­ко, раз­ре­шить осо­бен­но труд­ный вопрос о пре­сто­ло­на­следии, и оста­ет­ся неразъ­яс­нен­ным, имел ли он в виду уста­нов­ле­ние какой-нибудь фор­мы для избра­ния пре­ем­ни­ка, как это было в пер­во­на­чаль­ный цар­ский пери­од, или же наме­ре­вал­ся уста­но­вить пожиз­нен­ность и наслед­ст­вен­ность выс­шей вла­сти, как впо­след­ст­вии утвер­ждал его при­ем­ный сын9. Не лише­но веро­я­тия, что он имел в виду в извест­ной сте­пе­ни соеди­нить обе систе­мы и регу­ли­ро­вать насле­до­ва­ние, как это сде­ла­ли Кром­вель и Напо­ле­он, при­знав, что пре­ем­ни­ком вла­сти­те­ля явля­ет­ся его сын; если же у него сына нет или он не при­зна­ет его достой­ным пре­сто­ла, наслед­ни­ка назна­ча­ет по сво­бод­но­му выбо­ру и путем усы­нов­ле­ния сам вла­сти­тель.

С точ­ки зре­ния государ­ст­вен­но­го пра­ва новая власть импе­ра­то­ра похо­ди­ла на то поло­же­ние, какое зани­ма­ли кон­су­лы или про­кон­су­лы за чер­той горо­да, так что в ней сов­ме­ща­лись преж­де все­го воен­ное коман­до­ва­ние, а затем выс­шая судеб­ная, а ста­ло быть, и адми­ни­ст­ра­тив­ная власть10.

с.398 325 Но власть импе­ра­то­ра в каче­ст­вен­ном отно­ше­нии и пото­му уже пре­вос­хо­ди­ла власть кон­су­лов и про­кон­су­лов, что не была огра­ни­че­на ни вре­ме­нем, ни местом, была пожиз­нен­ной и при­том рас­про­стра­ня­лась на самую сто­ли­цу11, что импе­ра­тор не был стес­нен, подоб­но кон­су­лу, сотруд­ни­че­ст­вом имев­ше­го оди­на­ко­вую с ним власть кол­ле­ги и что перед импе­ра­то­ром не име­ли силы все введен­ные на про­тя­же­нии мно­гих лет огра­ни­че­ния пер­во­на­чаль­ной выс­шей пра­ви­тель­ст­вен­ной вла­сти, как, напри­мер, обя­за­тель­ство допус­кать про­во­ка­цию и счи­тать­ся с пред­став­ле­ни­ем сена­та.

Вос­ста­нов­ле­ние цар­ской вла­сти

Одним сло­вом, — эта новая власть импе­ра­то­ра была не чем иным, как вос­ста­нов­лен­ной цар­ской вла­стью древ­ней­шей эпо­хи, так как имен­но эти огра­ни­че­ния в отно­ше­нии вре­ме­ни и места поль­зо­ва­ния вла­стью, кол­ле­ги­аль­ность и в извест­ных слу­ча­ях сотруд­ни­че­ство сена­та или общи­ны и отли­ча­ли кон­су­ла от царя. В новой монар­хии вряд ли есть хоть одна чер­та, кото­рой мы не нашли бы в древ­ней: соеди­не­ние выс­шей воен­ной, судеб­ной и адми­ни­ст­ра­тив­ной вла­сти в руках госуда­ря; при­зна­ние его рели­ги­оз­ным гла­вой наро­да; пра­во изда­вать при­ка­зы, име­ю­щие обя­за­тель­ную силу; низ­веде­ние сена­та до зна­че­ния государ­ст­вен­но­го сове­та; воз­рож­де­ние пат­ри­ци­а­та и город­ской пре­фек­ту­ры. Но еще пора­зи­тель­нее этих ана­ло­гий внут­рен­нее род­ство монар­хии Сер­вия Тул­лия с монар­хи­ей Цеза­ря; если древ­ние цари рим­ские при всем их пол­но­вла­стии были все-таки пове­ли­те­ля­ми сво­бод­ной общи­ны и к тому же явля­лись заступ­ни­ка­ми про­сто­го наро­да от обид со сто­ро­ны пат­ри­ци­а­та, с.399 то и Цезарь ста­вил себе зада­чей не упразд­нить сво­бо­ду, но осу­ще­ст­вить ее, и преж­де все­го сло­мить невы­но­си­мый гнет ари­сто­кра­тии. Нас не долж­но так­же удив­лять, что Цезарь, все­го менее быв­ший поли­ти­че­ским архео­ло­гом, обра­тил свои взо­ры за пол­ты­ся­че­ле­тие назад, для того чтобы най­ти обра­зец для сво­его ново­го государ­ства. Так как выс­шая власть в рим­ском государ­стве во все вре­ме­на оста­ва­лась, в сущ­но­сти, цар­ской вла­стью и огра­ни­че­на была лишь неко­то­ры­ми спе­ци­аль­ны­ми зако­на­ми, то и самая идея цар­ской вла­сти вовсе не утра­ти­лась совер­шен­но. Во вре­мя рес­пуб­ли­ки к ней воз­вра­ща­лись на прак­ти­ке в самые раз­лич­ные эпо­хи и с раз­лич­ных сто­рон — и в учреж­де­нии вла­сти децем­ви­ров, и в дик­та­ту­ре Сул­лы и само­го Цеза­ря. С извест­ной логи­че­ской необ­хо­ди­мо­стью везде, где ска­зы­ва­лась потреб­ность в исклю­чи­тель­ных пол­но­мо­чи­ях, выдви­гал­ся в про­ти­во­по­лож­ность обык­но­вен­ной вла­сти неогра­ни­чен­ный импе­ри­ум, кото­рый имен­но и был не чем иным, как цар­ской вла­стью. Нако­нец, и внеш­ние сооб­ра­же­ния реко­мен­до­ва­ли вер­нуть­ся к древ­не­му цар­ско­му обра­зу прав­ле­ния. Чело­ве­че­ство с неска­зан­ным трудом при­ни­ма­ет ново­введе­ния и поэто­му отно­сит­ся к сло­жив­шим­ся уже фор­мам, как к свя­щен­но­му наследию. Поэто­му и Цезарь так же созна­тель­но пошел по сто­пам Сер­вия Тул­лия, как впо­след­ст­вии это сде­лал Карл Вели­кий по отно­ше­нию к нему само­му и как Напо­ле­он, по край­ней мере, ста­рал­ся опе­реть­ся 326 на при­мер Кар­ла Вели­ко­го. Он не делал это­го околь­ны­ми путя­ми или тай­но, а, напро­тив, подоб­но сво­им пре­ем­ни­кам, по воз­мож­но­сти откры­то, так как целью это­го под­ра­жа­ния было най­ти ясную нацио­наль­ную и попу­ляр­ную фор­му­лу для ново­го государ­ст­вен­но­го строя. С древ­них вре­мен на Капи­то­лии сто­я­ли ста­туи тех семи царей, о кото­рых упо­ми­на­ет тра­ди­ци­он­ная исто­рия Рима; Цезарь при­ка­зал соорудить рядом с ними вось­мую ста­тую, свою соб­ст­вен­ную. Он появ­лял­ся пуб­лич­но в обла­че­нии древ­них царей Аль­бы. В его новом законе о поли­ти­че­ских пре­ступ­ле­ни­ях глав­ное отступ­ле­ние от зако­на Сул­лы заклю­ча­лось в том, что рядом с наро­дом и на одной линии с ним постав­лен был и импе­ра­тор как живое и оли­це­тво­рен­ное вопло­ще­ние наро­да. В фор­му­ле, при­ня­той для поли­ти­че­ской при­ся­ги, к Юпи­те­ру и к пена­там рим­ско­го наро­да при­со­еди­нен был и гений импе­ра­то­ра. По пред­став­ле­нию, гос­под­ст­во­вав­ше­му во всем древ­нем мире, внеш­ним при­зна­ком монар­хии слу­жи­ло изо­бра­же­ние монар­ха на моне­тах; с 710 г. [44 г.] на моне­тах рим­ско­го государ­ства появи­лась голо­ва Цеза­ря. Таким обра­зом, нель­зя было по край­ней мере жало­вать­ся на то, что Цезарь остав­лял пуб­ли­ку в неиз­вест­но­сти отно­си­тель­но зна­че­ния сво­ей роли. Он как мож­но фор­маль­нее и опре­де­лен­нее высту­пал не толь­ко как монарх, но имен­но как рим­ский царь. Воз­мож­но даже, хотя это и не вполне прав­до­по­доб­но и, во вся­ком слу­чае, име­ет толь­ко вто­ро­сте­пен­ное зна­че­ние, что он пред­по­ла­гал назы­вать свою при­сво­ен­ную по долж­но­сти власть не новым име­нем импе­ра­то­ра, а про­сто с.400 древним цар­ским име­нем12. Еще при жиз­ни его мно­гие из его вра­гов и даже дру­зей были того мне­ния, что он име­ет наме­ре­ние заста­вить откры­то про­воз­гла­сить себя рим­ским царем; неко­то­рые из его самых рев­ност­ных при­вер­жен­цев дава­ли ему в раз­ное вре­мя и раз­ны­ми путя­ми воз­мож­ность надеть на себя коро­ну; все­го теат­раль­нее сде­лал это Марк Анто­ний, кото­рый в каче­стве кон­су­ла пред­ло­жил Цеза­рю коро­ну перед лицом все­го наро­да (15 фев­ра­ля 710 г. [44 г.]). Но Цезарь откло­нял все эти пред­ло­же­ния. Если он вме­сте с тем пре­сле­до­вал и тех, кото­рые поль­зо­ва­лись эти­ми собы­ти­я­ми для целей рес­пуб­ли­кан­ской оппо­зи­ции, то из это­го отнюдь еще не сле­ду­ет заклю­чать, что его отказ не был серь­е­зен. Те же, кото­рые дума­ют, что пред­ло­же­ния эти дела­лись по его тре­бо­ва­нию, для того чтобы 327 при­учить тол­пу к непри­выч­но­му зре­ли­щу рим­ской коро­ны, совер­шен­но не пони­ма­ют гро­мад­ной силы той идей­ной оппо­зи­ции, с кото­рой при­хо­ди­лось счи­тать­ся Цеза­рю и кото­рая не мог­ла сде­лать­ся уступ­чи­вее от тако­го явно­го при­зна­ния Цеза­рем ее правоты, а, напро­тив, толь­ко ста­ла бы бла­го­да­ря это­му на более твер­дую поч­ву. Одно толь­ко непро­ше­ное рве­ние горя­чих при­вер­жен­цев мог­ло дать повод к этим сце­нам; воз­мож­но и то, что Цезарь допу­стил или даже под­стро­ил эту сце­ну с Анто­ни­ем, для того чтобы сво­им отка­зом от цар­ско­го титу­ла, после­до­вав­шим перед гла­за­ми все­го граж­дан­ства и зане­сен­ным по его лич­но­му при­ка­зу в государ­ст­вен­ные запи­си, — так что от это­го отка­за нелег­ко было отсту­пить­ся, — покон­чить воз­мож­но эффект­ным обра­зом с этой докуч­ли­вой сплет­ней. Все­го веро­ят­нее, что Цезарь, хоро­шо пони­мав­ший как цену ходя­чей фор­му­лы, так и анти­па­тию тол­пы, более отно­сив­шу­ю­ся к назва­нию, чем к самой сути дела, решил­ся избе­гать сло­ва «царь», над кото­рым издрев­ле тяго­те­ло с.401 какое-то про­кля­тие и кото­рое совре­мен­ным ему рим­ля­нам каза­лось более под­хо­дя­щим для восточ­ных дес­потов, чем для их же соб­ст­вен­но­го Нумы и Сер­вия, и решил­ся усво­ить себе всю сущ­ность цар­ской вла­сти при титу­ле импе­ра­то­ра.

Новый двор

Во вся­ком слу­чае, как бы ни мыс­лить себе в окон­ча­тель­ной фор­ме его титул, вла­сте­лин уже был нали­цо, и немед­лен­но стал скла­ды­вать­ся и двор с неиз­беж­ной пыш­но­стью, неиз­беж­ным отсут­ст­ви­ем вку­са и пустотой. Цезарь появ­лял­ся пуб­лич­но не в обрам­лен­ном крас­ной поло­сой кон­суль­ском оде­я­нии, а в пур­пу­ро­вом, счи­тав­шем­ся в древ­но­сти цар­ским, и при­ни­мал, сидя на сво­ем золо­том седа­ли­ще и не вста­вая с него, тор­же­ст­вен­ное шест­вие сена­та. Празд­не­ства в честь дня его рож­де­ния, побед и при­не­се­ния им обе­тов напол­ня­ли собой кален­дарь. Когда Цезарь при­ез­жал в сто­ли­цу, навстре­чу ему выхо­ди­ли тол­па­ми на дале­кое рас­сто­я­ние его знат­ней­шие слу­ги. Бли­зость к нему полу­чи­ла такое зна­че­ние, что пла­та за квар­ти­ры в город­ском квар­та­ле, где жил он, зна­чи­тель­но под­ня­лась. Так как очень мно­гие доби­ва­лись у него ауди­ен­ции, то лич­ные сно­ше­ния с Цеза­рем были настоль­ко затруд­не­ны, что даже с при­бли­жен­ны­ми он зача­стую при­нуж­ден был сно­сить­ся пись­мен­но, и знат­ней­шие люди долж­ны были по целым часам ждать в его пере­д­ней. Яснее, чем того желал сам Цезарь, все чув­ст­во­ва­ли, что они при­хо­ди­ли уже не к сограж­да­ни­ну.

Новая пат­ри­ци­ан­ская знать

Появил­ся и монар­хи­че­ский пат­ри­ци­ат, кото­рый пред­став­лял стран­ную смесь ста­ро­го с новым и скла­ды­вал­ся под вли­я­ни­ем мыс­ли о необ­хо­ди­мо­сти вытес­нить оли­гар­хи­че­скую знать цар­ской, ноби­лей — пат­ри­ци­я­ми. Класс пат­ри­ци­ев, хотя и без суще­ст­вен­ных сослов­ных при­ви­ле­гий, все еще суще­ст­во­вал в виде замкну­той юнкер­ской кор­по­ра­ции, но, не имея пра­ва при­ни­мать в свой состав новые роды, он все более и более выми­рал на про­тя­же­нии сто­ле­тий. В эпо­ху Цеза­ря суще­ст­во­ва­ло не более пят­на­дца­ти или шест­на­дца­ти пат­ри­ци­ан­ских родов. Цезарь, сам про­ис­хо­див­ший из пат­ри­ци­ан­ско­го рода, добил­ся народ­но­го поста­нов­ле­ния, кото­рое пре­до­став­ля­ло импе­ра­то­ру пра­во пожа­ло­ва­ния в пат­ри­ции, и создал в про­ти­во­вес рес­пуб­ли­кан­ской зна­ти новую ари­сто­кра­тию пат­ри­ци­ев, пред­став­ляв­шую самое счаст­ли­вое соче­та­ние всех усло­вий, необ­хо­ди­мых для монар­хи­че­ской ари­сто­кра­тии, имен­но оба­я­ние седой ста­ри­ны, пол­ней­шую зави­си­мость от пра­ви­тель­ства и совер­шен­ней­шее лич­ное ничто­же­ство. Новая власть про­яв­ля­ла свое вли­я­ние во всех направ­ле­ни­ях.

328 При таком дей­ст­ви­тель­но неогра­ни­чен­ном монар­хе едва ли мог­ла быть речь о кон­сти­ту­ции, а еще менее о даль­ней­шем суще­ст­во­ва­нии преж­не­го рес­пуб­ли­кан­ско­го строя, поко­ив­ше­го­ся на закон­ном сотруд­ни­че­стве граж­дан­ства, сена­та и отдель­ных долж­ност­ных лиц. Цезарь весь­ма опре­де­лен­но вер­нул­ся к тра­ди­ци­ям цар­ской эпо­хи; собра­ния граж­дан оста­лись тем, чем они были и во вре­ме­на царей, т. е. они явля­лись рядом с царем с.402 и вме­сте с ним выс­шим и послед­ним выра­же­ни­ем вер­хов­ной народ­ной воли; сенат был воз­вра­щен к сво­е­му пер­во­на­чаль­но­му назна­че­нию — давать госуда­рю сове­ты по его тре­бо­ва­нию, нако­нец, сам государь сно­ва сосре­дото­чил в сво­ем лице всю сово­куп­ность пра­ви­тель­ст­вен­ной вла­сти, так что рядом с ним не было дру­го­го само­сто­я­тель­но­го долж­ност­но­го лица, как и при царях древ­ней­шей эпо­хи.

Зако­но­да­тель­ство

Что каса­ет­ся зако­но­да­тель­ства, то в этом отно­ше­нии демо­кра­ти­че­ский монарх твер­до дер­жал­ся ста­рин­но­го поло­же­ния рим­ско­го государ­ст­вен­но­го пра­ва, в силу кото­ро­го один толь­ко народ, вме­сте с созвав­шим его царем, мог раз­ре­шать обще­ст­вен­ные дела, и все­гда под­креп­лял свои важ­ней­шие поста­нов­ле­ния народ­ным голо­со­ва­ни­ем. Невоз­мож­но было, конеч­но, вдох­нуть в так назы­вае­мые коми­ции того вре­ме­ни ту неза­ви­си­мую силу и мораль­но-государ­ст­вен­ный авто­ри­тет, кото­рый заклю­чал­ся в воту­ме древ­них сове­ща­ний воору­жен­ных людей; уча­стие граж­дан в деле зако­но­да­тель­ства, весь­ма огра­ни­чен­ное при ста­рой кон­сти­ту­ции, но все же актив­ное и живое, сде­ла­лось при новом поряд­ке в прак­ти­че­ском отно­ше­нии пустым зву­ком. Для это­го не тре­бо­ва­лось даже осо­бых огра­ни­чи­тель­ных меро­при­я­тий про­тив коми­ций; мно­го­лет­ний опыт пока­зал, что с такой чисто фор­маль­ной вер­хов­ной вла­стью мог­ло удоб­но ужить­ся каж­дое пра­ви­тель­ство, как оли­гар­хия, так и монарх. Лишь посколь­ку эти Цеза­ре­вы коми­ции слу­жи­ли для сохра­не­ния прин­ци­па народ­но­го суве­ре­ни­те­та и для энер­гич­но­го про­те­ста про­тив сул­та­низ­ма, постоль­ку они были важ­ным зве­ном в пра­ви­тель­ст­вен­ной систе­ме Цеза­ря и име­ли, прав­да, кос­вен­ным обра­зом, прак­ти­че­ское зна­че­ние.

Ука­зы

Но рядом с этим (и это не толь­ко ясно само по себе, но и опре­де­лен­но дока­за­но) было вновь вызва­но к жиз­ни еще самим Цеза­рем, а не его пре­ем­ни­ка­ми, и дру­гое поло­же­ние древ­ней­ше­го государ­ст­вен­но­го пра­ва, гла­сив­шее, что то, что при­ка­за­но выс­шим или, вер­нее, един­ст­вен­ным долж­ност­ным лицом, име­ет без­услов­ную силу, пока лицо это оста­ет­ся в сво­ем зва­нии, что пра­во изда­вать закон при­над­ле­жит, прав­да, сооб­ща царю и граж­да­нам, но что цар­ские поста­нов­ле­ния име­ют оди­на­ко­вую с зако­ном силу по край­ней мере до уда­ле­ния лица, их издав­ше­го.

Сенат в роли государ­ст­вен­но­го сове­та при монар­хе

Если демо­кра­ти­че­ский монарх по край­ней мере фор­маль­но при­зна­вал уча­стие наро­да в вер­хов­ной вла­сти, то он отнюдь не имел наме­ре­ния разде­лять свою власть с преж­ним пра­ви­тель­ст­вом, т. е. сенат­ской кол­ле­ги­ей. Сенат Цеза­ря, в про­ти­во­по­лож­ность позд­ней­ше­му сена­ту Авгу­ста, дол­жен был слу­жить не чем иным, как толь­ко выс­шим сове­ща­тель­ным орга­ном, кото­рым он поль­зо­вал­ся для пред­ва­ри­тель­но­го обсуж­де­ния с ним зако­нов и для обна­ро­до­ва­ния важ­ней­ших адми­ни­ст­ра­тив­ных мер через его посред­ство или хотя бы с.403 от его име­ни, и слу­ча­лось ино­гда, что появ­ля­лись сенат­ские поста­нов­ле­ния, о кото­рых не име­ли ника­ко­го поня­тия даже те из сена­то­ров, на кото­рых ука­зы­ва­ли, как на лиц, при­сут­ст­во­вав­ших при их состав­ле­нии. Вер­нуть сенат к его пер­во­на­чаль­ной сове­ща­тель­ной роли, из кото­рой он вырос более фак­ти­че­ски, чем юриди­че­ски, не пред­став­ля­ло боль­ших фор­маль­ных труд­но­стей; зато 329 здесь было необ­хо­ди­мо убе­речь­ся от сопро­тив­ле­ния на деле, так как рим­ский сенат был таким же оча­гом оппо­зи­ции про­тив Цеза­ря, каким был атти­че­ский аре­о­паг про­тив Перик­ла. Глав­ным обра­зом, по этой при­чине чис­ло сена­то­ров, в нор­маль­ном соста­ве сво­ем не пре­вы­шав­шее 600 и зна­чи­тель­но умень­шив­ше­е­ся вслед­ст­вие послед­них кри­зи­сов, было при помо­щи чрез­вы­чай­но­го попол­не­ния доведе­но до 900, и одно­вре­мен­но с этим, для удер­жа­ния его на этой высо­те, чис­ло еже­год­но назна­чае­мых кве­сто­ров, т. е. чле­нов, еже­год­но всту­пав­ших в сенат, было уве­ли­че­но с 20 до 4013. Это чрез­вы­чай­ное попол­не­ние сена­та было пред­при­ня­то монар­хом еди­но­лич­но. При обыч­ном же попол­не­нии он обес­пе­чил за собой проч­ное вли­я­ние тем, что обя­зал изби­ра­тель­ные кол­ле­гии осо­бым зако­ном14 пода­вать голос за пер­вых 20 соис­ка­те­лей квес­тор­ской долж­но­сти, имев­ших реко­мен­да­тель­ные пись­ма монар­ха; кро­ме того, короне в виде исклю­че­ния пре­до­став­ля­лось давать почет­ные пра­ва, свя­зан­ные с кве­сту­рой или дру­гой более высо­кой долж­но­стью, а имен­но, места в сена­те, даже лицам, не пра­во­спо­соб­ным в этом отно­ше­нии. Понят­но, что на чрез­вы­чай­ных допол­ни­тель­ных выбо­рах изби­ра­лись, глав­ным обра­зом, при­вер­жен­цы ново­го режи­ма, и в эту высо­кую кор­по­ра­цию, наряду с ува­жае­мы­ми всад­ни­ка­ми, вхо­ди­ло и мно­го сомни­тель­ных лич­но­стей или пле­бе­ев; сюда попа­да­ли преж­ние сена­то­ры, вычерк­ну­тые из спис­ка цен­зо­ром или по при­го­во­ру суда, ино­зем­цы из Испа­нии и Гал­лии, кото­рые неред­ко уже в сена­те долж­ны были учить­ся латин­ско­му язы­ку, преж­ние млад­шие офи­це­ры, до той поры не имев­шие даже всад­ни­че­ско­го перст­ня, сыно­вья воль­ноот­пу­щен­ни­ков или людей, зани­мав­ших­ся позор­ны­ми про­мыс­ла­ми, и мно­го дру­гих подоб­ных эле­мен­тов. Замкну­тые кру­ги ноби­ли­те­та, в кото­рых это изме­не­ние соста­ва сена­то­ров, есте­ствен­но, воз­буж­да­ло силь­ней­шее недо­воль­ство, увиде­ли в этом наме­рен­ное уни­же­ние само­го сена­та как учреж­де­ния. Но Цезарь не был спо­со­бен на такую недо­стой­ную поли­ти­че­скую выдум­ку; он так­же твер­до решил, что не даст сво­е­му сове­ту руко­во­дить собой, как и был убеж­ден в необ­хо­ди­мо­сти это­го учреж­де­ния. Поэто­му пра­виль­нее было бы видеть в этом обра­зе дей­ст­вий наме­ре­ние монар­ха отнять у сена­та его преж­ний харак­тер исклю­чи­тель­но­го пред­ста­ви­тель­ства оли­гар­хи­че­ской зна­ти и с.404 сно­ва сде­лать его тем, чем он был при царях: государ­ст­вен­ным сове­том, явля­ю­щим­ся пред­ста­ви­те­лем всех сосло­вий в лице наи­бо­лее про­све­щен­ных их эле­мен­тов, не исклю­чая людей низ­ко­го про­ис­хож­де­ния, даже чуже­стран­цев (подоб­но царям, при­влек­шим в сенат неграж­дан, и Цезарь допу­стил в него неита­ли­ков).

Еди­но­лич­ное прав­ле­ние Цеза­ря

Если этим путем прав­ле­ние ноби­ли­те­та было устра­не­но, а самое его суще­ст­во­ва­ние рас­ша­та­но и сенат в сво­ем новом виде был толь­ко оруди­ем в руках монар­ха, то в пра­ви­тель­ст­вен­ной систе­ме и в управ­ле­нии государ­ст­вом был в опре­де­лен­ней­шей фор­ме про­веден прин­цип авто­кра­тии, и вся испол­ни­тель­ная власть была сосре­дото­че­на в руках монар­ха. Вся­кий сколь­ко-нибудь суще­ст­вен­ный вопрос решал­ся, разу­ме­ет­ся, самим импе­ра­то­ром. Цезарь сумел вве­сти прин­цип лич­но­го управ­ле­ния в таких раз­ме­рах, кото­рые почти 330 непо­сти­жи­мы для нас, про­стых смерт­ных, и кото­рые вме­сте с тем не объ­яс­ня­ют­ся толь­ко бес­при­мер­ной быст­ро­той и уве­рен­но­стью его работы, а коре­нят­ся, кро­ме того, в при­чи­нах более обще­го харак­те­ра. Если мы видим, что Цезарь, Сул­ла, Гай Гракх и вооб­ще все рим­ские государ­ст­вен­ные люди раз­ви­ва­ют дея­тель­ность, пре­вос­хо­дя­щую наши пред­став­ле­ния о трудо­спо­соб­но­сти чело­ве­ка, то при­чи­на это­го явле­ния заклю­ча­ет­ся не в пере­ме­нах, про­ис­шед­ших с той поры в самой чело­ве­че­ской при­ро­де, а в изме­нив­шей­ся с того вре­ме­ни орга­ни­за­ции домаш­не­го быта. Рим­ский дом был как бы маши­ной, в кото­рой к услу­гам хозя­и­на были все умст­вен­ные силы его рабов и воль­ноот­пу­щен­ни­ков, и тот чело­век, кото­рый умел управ­лять эти­ми сила­ми, работал как бы с помо­щью бес­чис­лен­ных умов. Это был иде­ал бюро­кра­ти­че­ской цен­тра­ли­за­ции, к кото­ро­му усерд­но стре­мит­ся и наша совре­мен­ная кон­тор­ская систе­ма, оста­ва­ясь, одна­ко, настоль­ко же поза­ди сво­его пер­во­об­ра­за, как нынеш­нее гос­под­ство капи­та­ла оста­ет­ся поза­ди антич­ной рабо­вла­дель­че­ской систе­мы. Цезарь умел поль­зо­вать­ся эти­ми пре­иму­ще­ства­ми; все долж­но­сти, тре­бо­вав­шие осо­бо­го дове­рия, как пра­ви­ло, насколь­ко это поз­во­ля­ли дру­гие сооб­ра­же­ния, он пору­чал сво­им рабам, воль­ноот­пу­щен­ни­кам, низ­ко­рож­ден­ным кли­ен­там. Его тво­ре­ние в целом пока­зы­ва­ет, что может совер­шить орга­ни­за­тор­ский гений, подоб­ный Цеза­рю, при помо­щи подоб­но­го аппа­ра­та; на вопрос, каким путем в отдель­ных слу­ча­ях дости­га­лись эти изу­ми­тель­ные резуль­та­ты, мы не можем дать удо­вле­тво­ри­тель­но­го отве­та. Бюро­кра­тия похо­жа на фаб­ри­ку и тем, что про­дукт труда не явля­ет­ся при­над­леж­но­стью отдель­но­го лица, над ним работав­ше­го, а как бы всей фаб­ри­ки, ста­вя­щей на нем свою мар­ку. Одно толь­ко вполне ясно, а имен­но, что Цезарь не имел в сво­ей рабо­те ни одно­го помощ­ни­ка, кото­рый лич­но вли­ял бы на ее ход или хотя бы был посвя­щен во весь план; он не толь­ко был пол­ным хозя­и­ном, но работал даже без това­ри­щей, а толь­ко с испол­ни­те­ля­ми. В част­но­сти, само собой разу­ме­ет­ся, что в чисто поли­ти­че­ских делах Цезарь по воз­мож­но­сти избе­гал вся­кой с.405 заме­ны его дру­гим лицом. Там, где это ста­но­ви­лось необ­хо­ди­мым, — так как Цезарь, в осо­бен­но­сти во вре­мя сво­их частых отлу­чек из Рима, нуж­дал­ся в выс­шем органе, — для это­го изби­рал­ся (что весь­ма харак­тер­но) не закон­ный намест­ник монар­ха, город­ской пре­фект, а какое-нибудь дове­рен­ное лицо без офи­ци­аль­но при­знан­ных пол­но­мо­чий; обыч­но это был бан­кир Цеза­ря, умный и изво­рот­ли­вый фини­кий­ский купец Луций Кор­не­лий Бальб из Гаде­са.

Финан­сы

В деле управ­ле­ния Цезарь преж­де все­го думал о том, как бы сно­ва взять в свои руки клю­чи от государ­ст­вен­ной каз­ны, кото­ры­ми сенат завла­дел после нис­про­вер­же­ния цар­ской вла­сти, тем самым при­сво­ив себе и вли­я­ние на управ­ле­ние. Он хотел дове­рять их толь­ко таким слу­гам, кото­рые без­услов­но и все­це­ло мыс­ли­ли оди­на­ко­во с ним. Лич­ная соб­ст­вен­ность монар­ха оста­ва­лась, конеч­но, юриди­че­ски стро­го обособ­лен­ной от государ­ст­вен­ной соб­ст­вен­но­сти, но Цезарь взял в свои руки управ­ле­ние всем финан­со­вым и денеж­ным хозяй­ст­вом стра­ны и вел дело совер­шен­но так, как он, да и все знат­ные рим­ляне, управ­ля­ли сво­им лич­ным состо­я­ни­ем. Взи­ма­ние пода­тей в про­вин­ци­ях и в основ­ном так­же заве­до­ва­ние монет­ным делом долж­ны были впредь нахо­дить­ся в руках рабов и воль­ноот­пу­щен­ни­ков импе­ра­то­ра, с пол­ным устра­не­ни­ем от это­го дела людей сена­тор­ско­го зва­ния, — шаг, весь­ма важ­ный по сво­им послед­ст­ви­ям: отсюда со вре­ме­нем сло­жи­лись столь важ­ный класс про­ку­ра­то­ров и «импе­ра­тор­ский двор».

Намест­ни­че­ства

331 Напро­тив, из чис­ла намест­ни­честв, кото­рые, пере­дав заве­до­ва­ние сво­и­ми финан­со­вы­ми дела­ми новым импе­ра­тор­ским сбор­щи­кам пода­тей, ста­ли более, чем когда-либо, чисто воен­ны­ми поста­ми, одно толь­ко коман­до­ва­ние в Егип­те пере­шло в руки при­бли­жен­ных монар­ха. Стра­на на бере­гах Нила, свое­об­раз­но изо­ли­ро­ван­ная в гео­гра­фи­че­ском отно­ше­нии и цен­тра­ли­зо­ван­ная в поли­ти­че­ском более вся­кой дру­гой обла­сти, мог­ла бы на дол­гое вре­мя отде­лить­ся под руко­вод­ст­вом опыт­но­го вождя от цен­траль­ной вла­сти, что доста­точ­но дока­зы­ва­лось во вре­мя послед­не­го кри­зи­са неод­но­крат­ны­ми попыт­ка­ми нахо­див­ших­ся в затруд­ни­тель­ном поло­же­нии вождей ита­лий­ских пар­тий укре­пить­ся в Егип­те. Эти сооб­ра­же­ния и побуди­ли, веро­ят­но, Цеза­ря не пре­вра­щать фор­маль­но эту стра­ну в про­вин­цию, а оста­вить в ней не опас­ных для него Лагидов; нет сомне­ния, что по этой же при­чине леги­о­ны, сто­яв­шие в Егип­те, не были пору­че­ны чело­ве­ку, при­над­ле­жав­ше­му к сена­ту, т. е. преж­не­му пра­ви­тель­ству, и эта адми­ни­ст­ра­тив­ная долж­ность, подоб­но долж­но­стям сбор­щи­ков пода­тей, была пору­че­на лицу из челяди Цеза­ря (стр. 363). Вооб­ще же Цезарь счи­тал обя­за­тель­ным для себя не пору­чать началь­ства над рим­ски­ми сол­да­та­ми сво­им при­служ­ни­кам, как он делал отно­си­тель­но войск восточ­ных царей. Оста­ва­лось в силе пра­ви­ло заме­щать более зна­чи­тель­ные намест­ни­че­ства быв­ши­ми кон­су­ла­ми, мень­шие же — пре­то­ра­ми; вме­сто пяти­лет­не­го с.406 про­ме­жут­ка, пред­пи­сы­вае­мо­го зако­ном 702 г. [52 г.] (стр. 274), нача­ло служ­бы намест­ни­ком, по ста­рин­но­му обы­чаю, опять, веро­ят­но, непо­сред­ст­вен­но при­мы­ка­ло теперь к окон­ча­нию сто­лич­ной слу­жеб­ной дея­тель­но­сти. Рас­пре­де­ле­ние же про­вин­ций меж­ду пра­во­спо­соб­ны­ми кан­дида­та­ми, до той поры совер­шав­ше­е­ся то путем поста­нов­ле­ния народ­но­го собра­ния или сена­та, то по согла­ше­нию самих долж­ност­ных лиц или посред­ст­вом жре­бия, пере­шло теперь к монар­ху, и так как кон­су­лы были часто при­нуж­де­ны сла­гать с себя долж­ность до окон­ча­ния года и усту­пать место кон­су­лам, избран­ным допол­ни­тель­но (con­su­les suf­fec­ti), так как, далее, чис­ло еже­год­но назна­чае­мых пре­то­ров было уве­ли­че­но с вось­ми до шест­на­дца­ти и импе­ра­то­ру пору­ча­лось назна­че­ние поло­ви­ны из них, рав­но как и поло­ви­ны все­го чис­ла кве­сто­ров; так как, нако­нец, за ним сохра­не­но было пра­во назна­чать, прав­да, не почет­ных кон­су­лов, а толь­ко почет­ных пре­то­ров и кве­сто­ров, то бла­го­да­ря все­му это­му он имел для заме­ще­ния намест­ни­честв доста­точ­ное чис­ло при­ем­ле­мых для него кан­дида­тов. Как назна­че­ние, так и ото­зва­ние намест­ни­ков были, конеч­но, отда­ны на усмот­ре­ние пра­ви­те­ля; пра­ви­лом же счи­та­лось, чтобы намест­ник из кон­су­лов оста­вал­ся в про­вин­ции не более двух лет, из пре­то­ров же — не более одно­го года.

Сто­лич­ное управ­ле­ние

Что каса­ет­ся, нако­нец, управ­ле­ния сто­ли­цей и рези­ден­ци­ею, то импе­ра­тор, оче­вид­но, помыш­лял на неко­то­рое вре­мя пору­чить и это дело долж­ност­ным лицам, назна­чен­ным им самим таким же спо­со­бом. Он вос­кре­сил древ­нюю город­скую пре­фек­ту­ру вре­мен царей; неод­но­крат­но пору­чал он в свое отсут­ст­вие управ­ле­ние сто­ли­цей одно­му или несколь­ким заме­сти­те­лям, назна­чен­ным им без опро­са наро­да и на неопре­де­лен­ное вре­мя; лица эти сов­ме­ща­ли в себе функ­ции всех орга­нов управ­ле­ния и даже поль­зо­ва­лись пра­вом чека­нить моне­ту под соб­ст­вен­ным име­нем, хотя, конеч­но, не с соб­ст­вен­ным изо­бра­же­ни­ем. Нако­нец, в 707 г. [47 г.] и в пер­вые девять меся­цев 709 [45 г.] не было ни пре­то­ров, ни куруль­ных эди­лов, ни кве­сто­ров. Даже кон­су­лы были назна­че­ны в 707 г. [47 г.] лишь к кон­цу 332 года, а в 709 г. [45 г.] Цезарь испол­нял эту долж­ность один, без кол­ле­ги. Это совер­шен­но похо­же на попыт­ку пол­ной рестав­ра­ции древ­ней цар­ской вла­сти так­же и в самом горо­де Риме с сохра­не­ни­ем тех огра­ни­че­ний, кото­рые пред­пи­сы­ва­лись демо­кра­ти­че­ским про­шлым ново­го монар­ха, т. е. на попыт­ку удер­жать из долж­ност­ных лиц, кро­ме само­го царя, толь­ко город­ско­го пре­фек­та (на вре­мя отсут­ст­вия царя), да еще постав­лен­ных для охра­не­ния народ­ной сво­бо­ды три­бу­нов и пле­бей­ских эди­лов и упразд­нить долж­но­сти кон­су­лов, цен­зо­ров, пре­то­ров, куруль­ных эди­лов и кве­сто­ров15. Цезарь, одна­ко, отсту­пил с.407 впо­след­ст­вии от это­го наме­ре­ния; он не при­нял цар­ско­го титу­ла и не уни­что­жил тех почет­ных назва­ний, кото­рые были так тес­но свя­за­ны со слав­ной исто­ри­ей рес­пуб­ли­ки. Кон­су­лам, пре­то­рам, эди­лам, три­бу­нам и кве­сто­рам остав­ле­ны были в основ­ном их преж­ние фор­маль­ные функ­ции, но поло­же­ние их сде­ла­лось тем не менее совер­шен­но иным. Основ­ной поли­ти­че­ский прин­цип рес­пуб­ли­ки заклю­чал­ся в том, что рим­ское государ­ство счи­та­лось как бы вопло­тив­шим­ся в горо­де Риме, и вслед­ст­вие это­го на сто­лич­ных город­ских маги­ст­ра­тов смот­ре­ли сплошь, как на маги­ст­ра­тов все­го государ­ства. В цар­ст­во­ва­ние Цеза­ря вме­сте с этим пред­став­ле­ни­ем отпа­ло и выте­кав­шее из него след­ст­вие; вла­сти горо­да Рима состав­ля­ли с той поры толь­ко пер­вый муни­ци­па­ли­тет сре­ди мно­го­чис­лен­ных муни­ци­па­ли­те­тов государ­ства, и в осо­бен­но­сти кон­суль­ство сде­ла­лось чисто почет­ным зва­ни­ем, сохра­нив­шим неко­то­рое прак­ти­че­ское зна­че­ние толь­ко бла­го­да­ря свя­зан­ной с ним надеж­де на выс­шее намест­ни­че­ство. Рим­скую общи­ну постиг­ла по мило­сти Цеза­ря та участь, кото­рую сама она при­вык­ла при­уготов­лять поко­рен­ным наро­дам, — ее вер­хов­ная власть над рим­ской дер­жа­вой пре­вра­ти­лась в огра­ни­чен­ную ком­му­наль­ную сво­бо­ду внут­ри рим­ско­го государ­ства. Мы уже ука­зы­ва­ли, что чис­ло пре­то­ров и кве­сто­ров было удво­е­но; то же самое сде­ла­но было и отно­си­тель­но народ­ных эди­лов, к кото­рым было при­бав­ле­но еще два новых «хлеб­ных эди­ла» (aedi­les Ce­ria­les) для над­зо­ра за снаб­же­ни­ем сто­ли­цы. Заме­ще­ние этих долж­но­стей оста­лось в руках общи­ны, и отно­си­тель­но кон­су­лов, а быть может, даже и народ­ных три­бу­нов и эди­лов, пра­во это не было огра­ни­че­но. Мы упо­ми­на­ли и о том, что за импе­ра­то­ром оста­лось пра­во пред­ла­гать поло­ви­ну всех еже­год­но изби­рае­мых пре­то­ров, куруль­ных эди­лов и кве­сто­ров, при­чем пред­ло­же­ние это было обя­за­тель­но для изби­ра­те­лей. Освя­щен­ные древ­но­стью оплоты народ­ной сво­бо­ды оста­ва­лись вооб­ще непри­кос­но­вен­ны­ми, что, одна­ко, не меша­ло Цеза­рю при­ни­мать серь­ез­ные меры про­тив того или дру­го­го строп­ти­во­го народ­но­го три­бу­на, даже сме­щать его и вычер­ки­вать его имя из спис­ка сена­то­ров. Бла­го­да­ря тому, что импе­ра­тор был во всех общих и важ­ней­ших вопро­сах сво­им соб­ст­вен­ным мини­ст­ром, что он управ­лял финан­са­ми через сво­их слуг, а вой­ском — при посред­стве адъ­ютан­тов, что древ­ние рес­пуб­ли­кан­ские маги­ст­ра­ту­ры сно­ва были пре­вра­ще­ны в общин­ные долж­но­сти горо­да Рима, — бла­го­да­ря все­му это­му само­дер­жа­вие было доста­точ­но упро­че­но.

Государ­ст­вен­ная цер­ковь

333 Что же каса­ет­ся духов­ной иерар­хии, то хотя Цезарь и отно­си­тель­но этой части государ­ст­вен­но­го аппа­ра­та издал подроб­ный закон, он не пред­при­нял в ней, одна­ко, суще­ст­вен­ных ново­введе­ний, с.408 кро­ме того, раз­ве, что соеди­нил в лице пра­ви­те­ля и зва­ние вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка и вооб­ще зва­ние чле­на выс­ших жре­че­ских кол­ле­гий; с этим отча­сти нахо­дит­ся в свя­зи и то, что в каж­дой из трех выс­ших кол­ле­гий было учреж­де­но по одно­му ново­му месту, в чет­вер­той же, в кол­ле­гии рас­по­ряди­те­лей пир­ше­ства­ми, — три новых места. Если до это­го вре­ме­ни рим­ская государ­ст­вен­ная цер­ковь слу­жи­ла опо­рой гос­под­ст­ву­ю­щей оли­гар­хии, то она мог­ла нести такую же служ­бу и для новой монар­хии. Кон­сер­ва­тив­ная поли­ти­ка сена­та в веро­ис­по­вед­ных делах пере­шла к новым рим­ским царям; когда стро­го кон­сер­ва­тив­ный Варрон опуб­ли­ко­вал око­ло это­го вре­ме­ни свои «Рели­ги­оз­ные древ­но­сти», энцик­ло­пе­дию рим­ско­го государ­ст­вен­но­го бого­сло­вия, то он имел пра­во посвя­тить их вер­хов­но­му пон­ти­фи­ку Цеза­рю. Туск­лый блеск, кото­рый в ту пору еще в состо­я­нии была испус­кать рели­гия Юпи­те­ра, осве­тил вновь учреж­ден­ный пре­стол, и ста­рая народ­ная вера в послед­ние пери­о­ды сво­его суще­ст­во­ва­ния ста­ла оруди­ем цеза­ре­па­пиз­ма, прав­да, в самом корне сво­ем сла­бо­го и бес­со­дер­жа­тель­но­го.

Юрис­дик­ция монар­ха

В обла­сти суда была преж­де все­го вос­ста­нов­ле­на ста­рин­ная цар­ская юрис­дик­ция. Подоб­но тому, как пер­во­на­чаль­но царь был судьей в уго­лов­ных и граж­дан­ских делах и не был юриди­че­ски свя­зан в пер­вом слу­чае народ­ны­ми поста­нов­ле­ни­я­ми в каче­стве инстан­ции, имев­шей пра­во поми­ло­ва­ния, во вто­ром же слу­чае — реше­ни­ем спор­ных вопро­сов при­сяж­ны­ми, так и Цезарь при­зна­вал за собой пра­во при­ни­мать уго­лов­ные дела и част­ные иски на свое еди­но­лич­ное и окон­ча­тель­ное реше­ние и раз­би­рать их или лич­но или же в слу­чае сво­его отсут­ст­вия через город­ско­го пре­фек­та. Дей­ст­ви­тель­но, мы видим его, совер­шен­но в духе ста­рых царей, или пуб­лич­но тво­ря­щим суд на фору­ме по обви­не­ни­ям рим­ских граж­дан в государ­ст­вен­ной измене, или же вос­седаю­щим для суда в сво­ем доме, когда в той же измене обви­ня­лись зави­си­мые госуда­ри; таким обра­зом, пред­по­чте­ние, кото­рым рим­ские граж­дане поль­зо­ва­лись в срав­не­нии с про­чи­ми под­дан­ны­ми царя, заклю­ча­лось, по-види­мо­му, лишь в пуб­лич­но­сти судо­про­из­вод­ства. Впро­чем, эта воз­рож­ден­ная роль вер­хов­но­го судьи, хотя Цезарь и поль­зо­вал­ся ею с бес­при­стра­сти­ем и осмот­ри­тель­но­стью, мог­ла по суще­ству дела при­ме­нять­ся фак­ти­че­ски лишь в исклю­чи­тель­ных слу­ча­ях.

Сохра­не­ние преж­не­го судо­про­из­вод­ства

Для обыч­но­го отправ­ле­ния пра­во­судия в уго­лов­ных и граж­дан­ских делах в суще­ст­вен­ных чер­тах удер­жа­лось наряду с этим новым поряд­ком и преж­нее рес­пуб­ли­кан­ское судо­про­из­вод­ство. Уго­лов­ные дела и теперь реша­лись в раз­лич­ных комис­си­ях при­сяж­ных, кото­рым были под­суд­ны отдель­ные виды пре­ступ­ле­ний, граж­дан­ские же дела — частью судом по делам о наслед­ствах или так назы­вае­мым «судом цен­тум­ви­ров», частью же — спе­ци­аль­ны­ми при­сяж­ны­ми, руко­вод­ство судо­про­из­вод­ст­вом, как и до той поры, при­над­ле­жа­ло в сто­ли­це, глав­ным с.409 обра­зом, пре­то­рам, в про­вин­ци­ях же — намест­ни­кам. Точ­но так же и поли­ти­че­ские пре­ступ­ле­ния оста­лись и при монар­хии в веде­нии комис­сии при­сяж­ных; новый устав, дан­ный ей Цеза­рем, точ­но опре­де­лил карае­мые зако­ном дей­ст­вия и при­том в духе либе­раль­ном, чуж­дом вся­ко­го пре­сле­до­ва­ния убеж­де­ний, и в каче­стве нака­за­ния уста­но­вил не смерт­ную казнь, а изгна­ние. В отно­ше­нии выбо­ра при­сяж­ных, кото­рых сена­тор­ская пар­тия хоте­ла наби­рать исклю­чи­тель­но из чле­нов сена­та, а стро­гие 334 после­до­ва­те­ли Грак­ха — исклю­чи­тель­но из всад­ни­че­ства, Цезарь, оста­ва­ясь вер­ным прин­ци­пу при­ми­ре­ния пар­тий, удер­жал точ­ку зре­ния ком­про­мисс­но­го зако­на Кот­ты (стр. 85), впро­чем, с изме­не­ни­ем, под­готов­лен­ным, веро­ят­но, еще Пом­пе­е­вым зако­ном 699 г. [55 г.] (стр. 268): по смыс­лу это­го изме­не­ния про­ис­хо­див­шие из низ­ших сло­ев насе­ле­ния эрар­ные три­бу­ны были устра­не­ны и, таким обра­зом, уста­нов­лен для при­сяж­ных ценз не менее 400 тыс. сестер­ци­ев; сена­то­ры и всад­ни­ки при­ни­ма­ли теперь оди­на­ко­вое уча­стие в судах при­сяж­ных, так дол­го быв­ших ябло­ком раздо­ра меж­ду ними. Отно­ше­ния меж­ду цар­ской и рес­пуб­ли­кан­ской юрис­дик­ци­ей име­ли вооб­ще харак­тер парал­ле­лиз­ма, так что каж­дое дело мог­ло быть рас­смот­ре­но как в суде монар­ха, так и в соот­вет­ст­ву­ю­щем рес­пуб­ли­кан­ском три­бу­на­ле, при­чем в слу­чае кол­ли­зии послед­ний есте­ствен­но дол­жен был усту­пать; когда же тот или дру­гой суд выно­сил при­го­вор, дело этим самым реша­лось окон­ча­тель­но.

Апел­ля­ция к монар­ху

Отме­нить реше­ние, поста­нов­лен­ное в граж­дан­ском или уго­лов­ном деле пра­во­моч­ны­ми при­сяж­ны­ми, не мог и новый вла­сти­тель, кро­ме тех слу­ча­ев, где осо­бые обсто­я­тель­ства, как, напри­мер, под­куп или наси­лие, вели за собой, даже по рес­пуб­ли­кан­ским зако­нам, кас­са­цию при­го­во­ра при­сяж­ных. Зато ста­тья, гла­сив­шая, что потер­пев­ший от вся­ко­го поста­нов­ле­ния, при­ня­то­го каким-либо маги­ст­ра­том, впра­ве апел­ли­ро­вать к началь­ни­ку лица, издав­ше­го декрет, полу­чи­ла, веро­ят­но, уже в эту пору широ­кое при­ме­не­ние, из кото­ро­го вырос­ла позд­ней­шая апел­ля­ция к импе­ра­то­ру; по всей веро­ят­но­сти, на всех вер­шив­ших суд маги­ст­ра­тов, по край­ней мере на намест­ни­ков всех про­вин­ций, ста­ли смот­реть как на под­чи­нен­ных госуда­ря, вслед­ст­вие чего на каж­дый их декрет ему мог­ла быть пода­на апел­ля­ция.

Упа­док суда

Во вся­ком слу­чае, эти ново­введе­ния, из кото­рых важ­ней­шее — рас­ши­ре­ние пра­ва апел­ля­ции, без­услов­но не может быть отне­се­но к чис­лу улуч­ше­ний, отнюдь не исце­ли­ли те язвы, от кото­рых стра­да­ло рим­ское пра­во­судие. Ни в одном рабо­вла­дель­че­ском государ­стве не воз­мо­жен нор­маль­ный уго­лов­ный суд, так как при­вле­че­ние к ответ­ст­вен­но­сти раба нахо­дит­ся если не юриди­че­ски, то фак­ти­че­ски в руках его гос­по­ди­на. Понят­но, что в боль­шин­стве слу­ча­ев рим­ский гос­по­дин нака­зы­вал сво­его раба не за пре­ступ­ле­ние, как тако­вое, а лишь постоль­ку, посколь­ку это пре­ступ­ле­ние дела­ло раба непри­ят­ным или непри­год­ным для него с.410 само­го; пре­ступ­ни­ки-рабы сор­ти­ро­ва­лись при­бли­зи­тель­но так, как бод­ли­вые быки, и, подоб­но тому, как быки про­да­ют­ся мяс­ни­кам, так рабов про­да­ва­ли в гла­ди­а­тор­ские шко­лы. Но даже уго­лов­ный суд про­тив людей сво­бод­ных, издав­на быв­ший и боль­шей частью оста­вав­ший­ся все­гда про­цес­сом поли­ти­че­ским, пре­вра­тил­ся сре­ди смут послед­не­го вре­ме­ни из серь­ез­но­го юриди­че­ско­го акта в борь­бу одной коте­рии про­тив дру­гой, борь­бу, в кото­рой ору­жи­ем слу­жи­ли про­тек­ция, день­ги и наси­лие. В этом вино­ва­ты были все при­част­ные к это­му люди — маги­ст­ра­ты, при­сяж­ные, тяжу­щи­е­ся сто­ро­ны, нако­нец, даже зри­те­ли; но самые неиз­ле­чи­мые раны нано­сил зако­ну образ дей­ст­вий адво­ка­тов. По мере того как рас­цве­та­ло, слов­но пара­зи­ти­че­ское рас­те­ние, рим­ское адво­кат­ское крас­но­ре­чие, ста­ли раз­ла­гать­ся все поло­жи­тель­ные юриди­че­ские поня­тия, и из рим­ской уго­лов­ной прак­ти­ки попро­сту изго­ня­лось столь труд­но улав­ли­вае­мое пуб­ли­кой раз­ли­чие меж­ду мне­ни­ем и дока­за­тель­ст­вом. Обви­ня­е­мый «из пло­хих», как гово­рит весь­ма опыт­ный адво­кат того вре­ме­ни, «может быть обви­нен в любом пре­ступ­ле­нии, совер­шен­ном или не 335 совер­шен­ном им, и навер­ное будет осуж­ден». От это­го вре­ме­ни сохра­ни­лось мно­же­ство защи­ти­тель­ных речей по уго­лов­ным делам; едва ли най­дет­ся меж­ду ними хоть одна, кото­рая серь­ез­но ста­ра­лась бы опре­де­лить спор­ное пре­ступ­ле­ние и фор­му­ли­ро­вать дока­за­тель­ства и воз­ра­же­ния16. Едва ли сто­ит упо­ми­нать о том, что и граж­дан­ский про­цесс это­го вре­ме­ни был во мно­гих отно­ше­ни­ях несо­вер­шен­ным, он так­же стра­дал от посто­ян­но­го вме­ша­тель­ства во все пар­тий­ной поли­ти­ки. Так, напри­мер, в про­цес­се Пуб­лия Квинк­ция (671—673) [83—81 гг.] выно­си­лись самые про­ти­во­ре­чи­вые реше­ния, смот­ря по тому, власт­во­вал ли в Риме Цин­на или Сул­ла, и адво­ка­ты, зача­стую не быв­шие даже юри­ста­ми, так­же про­из­во­ди­ли здесь, наме­рен­но или нена­ме­рен­но, нема­лую пута­ни­цу. Но, по само­му суще­ству дела, пар­тии мог­ли вме­ши­вать­ся здесь толь­ко в виде исклю­че­ния, да и само адво­кат­ское крюч­котвор­ство не в силах было так быст­ро и осно­ва­тель­но запу­ты­вать в этом слу­чае пра­во­вые поня­тия; ввиду это­го и речи в граж­дан­ских про­цес­сах того вре­ме­ни, если и не явля­ют­ся по нашим, более стро­гим, поня­ти­ям хоро­ши­ми адво­кат­ски­ми про­из­веде­ни­я­ми, то все-таки гораздо менее похо­жи на паск­ви­ли и заклю­ча­ют в себе гораздо более юриди­че­ско­го содер­жа­ния, чем совре­мен­ные им речи в уго­лов­ных про­цес­сах. Если Цезарь удер­жал нало­жен­ную Пом­пе­ем на адво­кат­ское крас­но­ре­чие узду с.411 (стр. 338) или даже под­тя­нул ее, то от это­го по край­ней мере ничто не постра­да­ло; напро­тив, мно­гое улуч­ши­лось от более стро­го­го выбо­ра и над­зо­ра за маги­ст­ра­та­ми и при­сяж­ны­ми и от пре­кра­ще­ния явно­го под­ку­па и застра­щи­ва­ния суда. Но если труд­но потря­сти в умах мас­сы свя­щен­ное созна­ние спра­вед­ли­во­сти и ува­же­ние к зако­ну, то не менее труд­но сно­ва водво­рить их. Как тща­тель­но ни устра­нял зако­но­да­тель раз­но­об­раз­ные зло­употреб­ле­ния, он не мог исце­лить корен­ную язву, и сомни­тель­но было, помо­жет ли в этом слу­чае вре­мя, зале­чи­ваю­щее все исце­ли­мое.

Упа­док рим­ско­го воен­но­го дела

Рим­ское воен­ное дело нахо­ди­лось в эту пору при­бли­зи­тель­но в том же поло­же­нии, в каком было кар­фа­ген­ское во вре­ме­на Ган­ни­ба­ла. Пра­вя­щие клас­сы выстав­ля­ли одних толь­ко офи­це­ров, под­дан­ные, пле­беи и про­вин­ци­а­лы состав­ля­ли вой­ско. Пол­ко­во­дец был почти неза­ви­сим в финан­со­вом и воен­ном отно­ше­нии от цен­траль­но­го пра­ви­тель­ства, и в сча­стье и в несча­стье он мог, в сущ­но­сти, упо­вать толь­ко на себя и на сред­ства под­чи­нен­ной ему обла­сти. Граж­дан­ское и даже нацио­наль­ное чув­ство исчез­ло у вой­ска, и толь­ко кор­по­ра­тив­ный дух оста­вал­ся внут­рен­ним свя­зу­ю­щим зве­ном. Армия пере­ста­ла быть послуш­ным оруди­ем государ­ства; в поли­ти­че­ском отно­ше­нии она не име­ла соб­ст­вен­ной воли, но зато мог­ла усво­ить себе волю сво­его руко­во­ди­те­ля; в воен­ном отно­ше­нии под руко­вод­ст­вом обыч­ных жал­ких вождей она опу­сти­лась до уров­ня раз­нуздан­но­го, никуда негод­но­го сбро­да, но при насто­я­щем пол­ко­вод­це дости­га­ла воен­но­го совер­шен­ства, недо­ступ­но­го граж­дан­ско­му опол­че­нию. Все­го более при­шло в упа­док офи­цер­ское сосло­вие. Выс­шие клас­сы, сена­то­ры и всад­ни­ки все более и более отвы­ка­ли носить ору­жие. Если преж­де все обык­но­вен­но рев­ност­но доби­ва­лись 336 мест штаб­ных офи­це­ров, то теперь вся­кий, кто имел зва­ние всад­ни­ка и захо­тел бы слу­жить, мог рас­счи­ты­вать на полу­че­ние долж­но­сти воен­но­го три­бу­на, а мно­гие из подоб­ных мест при­хо­ди­лось заме­щать лица­ми из низ­ших сосло­вий; вооб­ще же те из знат­ных особ, кото­рые еще слу­жи­ли, ста­ра­лись по край­ней мере отслу­жить свой срок в Сици­лии или в дру­гой какой-нибудь про­вин­ции, где они мог­ли быть спо­кой­ны, что им не при­дет­ся иметь дело с непри­я­те­лем. На офи­це­ров, отли­чав­ших­ся самой обык­но­вен­ной храб­ро­стью и год­но­стью к делу, смот­ре­ли, как на диво мор­ское; напри­мер, совре­мен­ни­ки Пом­пея отно­си­лись к нему как к вои­ну с каким-то рели­ги­оз­ным почте­ни­ем, во всех отно­ше­ни­ях ком­про­ме­ти­ро­вав­шим их самих. И к дезер­тир­ству и к мяте­жу сиг­нал все­гда давал сам штаб; несмот­ря на пре­ступ­ное потвор­ство со сто­ро­ны началь­ст­ву­ю­щих лиц, пред­ло­же­ния о сме­ще­нии знат­ных офи­це­ров были явле­ни­ем обы­ден­ным. До нас дошла набро­сан­ная не без иро­нии самим Цеза­рем кар­ти­на того, как в его соб­ст­вен­ной глав­ной квар­ти­ре разда­ва­лись про­кля­тия и плач, когда нуж­но было идти на Арио­ви­ста, и как в эту мину­ту изготов­ля­лись и заве­ща­ния и даже с.412 прось­бы об уволь­не­нии в отпуск. В рядах сол­дат невоз­мож­но было уже открыть даже сле­дов при­сут­ст­вия людей из более зажи­точ­ных сосло­вий. По зако­ну все­об­щая воин­ская повин­ность еще суще­ст­во­ва­ла; но набор про­из­во­дил­ся, когда до него дохо­ди­ло дело в помощь доб­ро­воль­ной вер­бов­ке, самым бес­по­рядоч­ным спо­со­бом; мно­гие под­ле­жав­шие при­зы­ву осво­бож­да­лись и, напро­тив, зачис­лен­ные удер­жи­ва­лись на служ­бе 30 лет и даже долее. Кон­ни­ца из рим­ских граж­дан суще­ст­во­ва­ла еще в каче­стве сво­его рода кон­ной гвар­дии ноби­лей, и ее наду­шен­ные всад­ни­ки и ред­кост­ные, изящ­ные кони игра­ли роль толь­ко на сто­лич­ных празд­не­ствах; так назы­вае­мая граж­дан­ская пехота была отрядом ландс­кнех­тов, кое-как набран­ным в низ­ших сло­ях рим­ских граж­дан; под­дан­ные выстав­ля­ли исклю­чи­тель­но кон­ни­цу и лег­ко­во­ору­жен­ные вой­ска и все чаще ста­ли зачис­лять­ся и в пехоту. Места коман­ди­ров мани­пул в леги­о­нах, — а при тогдаш­нем спо­со­бе веде­ния вой­ны от них, в сущ­но­сти, зави­се­ла бое­вая при­год­ность воин­ских частей, при­чем, соглас­но рим­ско­му воен­но­му уста­ву, сол­дат мог дослу­жить­ся до это­го поста, — ста­ли теперь не толь­ко посто­ян­но разда­вать­ся в виде мило­сти, но даже неред­ко про­да­ва­лись тем, кто боль­ше давал. Упла­та жало­ва­нья вслед­ст­вие пло­хой финан­со­вой поли­ти­ки пра­ви­тель­ства, про­даж­но­сти и плут­ней зна­чи­тель­но­го боль­шин­ства долж­ност­ных лиц про­из­во­ди­лась нере­гу­ляр­но и чрез­вы­чай­но непол­но.

Неиз­беж­ным послед­ст­ви­ем это­го было то, что сплошь и рядом армии гра­би­ли про­вин­ции, бун­то­ва­ли про­тив сво­их началь­ни­ков и бежа­ли от непри­я­те­ля; про­ис­хо­ди­ли слу­чаи, когда зна­чи­тель­нее отряды, как, напри­мер, македон­ский кор­пус Пизо­на в 697 г. [57 г.], не потер­пев на деле ника­ко­го пора­же­ния, были совер­шен­но уни­что­же­ны толь­ко этой анар­хи­ей. Спо­соб­ные же вожди, как, напри­мер, Пом­пей, Цезарь, Габи­ний, уме­ли созда­вать из налич­но­го мате­ри­а­ла креп­кие, хоро­шие, ино­гда даже образ­цо­вые армии, но такая армия боль­ше при­над­ле­жа­ла сво­е­му пол­ко­вод­цу, чем государ­ству. Еще более пол­ный упа­док рим­ско­го флота, кото­рый к тому же остал­ся пред­ме­том анти­па­тии для рим­лян и нико­гда не полу­чил вполне нацио­наль­но­го харак­те­ра, едва ли заслу­жи­ва­ет осо­бо­го упо­ми­на­ния. И здесь при оли­гар­хи­че­ском режи­ме все уси­лия употреб­ля­лись на раз­ру­ше­ние все­го того, что вооб­ще мож­но было раз­ру­шить.

Реор­га­ни­за­ция рим­ской армии Цеза­рем

337 Пре­об­ра­зо­ва­ния Цеза­ря в рим­ском воен­ном устрой­стве огра­ни­чи­ва­лись, в сущ­но­сти, стрем­ле­ни­ем сно­ва креп­ко и туго под­тя­нуть узду дис­ци­пли­ны, осла­бев­шей при преж­нем вялом и без­дар­ном руко­вод­стве арми­ей. По-види­мо­му, ему каза­лось, что рим­ское вой­ско или не нуж­да­ет­ся в ради­каль­ной рефор­ме или же не дорос­ло до нее; он при­ми­рил­ся с харак­те­ром армии, как это неко­гда сде­лал Ган­ни­бал. Одна из ста­тей его муни­ци­паль­но­го уста­ва гла­си­ла, что тот, кто до дости­же­ния трид­ца­ти­лет­не­го воз­рас­та жела­ет выпол­нять какую-нибудь с.413 обще­ст­вен­ную долж­ность или заседать в общин­ном сове­те, дол­жен сна­ча­ла про­слу­жить три года в кон­ни­це (т. е. в каче­стве офи­це­ра) или шесть лет в пехо­те; и эта ста­тья, конеч­но, дока­зы­ва­ет, что он желал при­влечь в армию более зажи­точ­ные клас­сы; но в то же вре­мя она столь же ясно пока­зы­ва­ет, что при росте в наро­де настро­е­ния, чуж­до­го войне, он уже сам не видел более воз­мож­но­сти без­услов­но поста­вить, как преж­де, полу­че­ние почет­ной долж­но­сти в зави­си­мость от выслу­ги в армии все­го сро­ка. Этим мож­но объ­яс­нить то обсто­я­тель­ство, что Цезарь не делал попыт­ки вос­ста­но­вить рим­скую граж­дан­скую кон­ни­цу. Набор был орга­ни­зо­ван более пра­виль­но, срок служ­бы был стро­го опре­де­лен и сокра­щен. По-преж­не­му, впро­чем, линей­ная пехота наби­ра­лась пре­иму­ще­ст­вен­но из низ­ших клас­сов рим­ско­го граж­дан­ства, кон­ни­ца же и лег­ко­во­ору­жен­ная пехота — сре­ди рим­ских под­дан­ных; пора­зи­тель­но, что ниче­го не было сде­ла­но для реор­га­ни­за­ции воен­но­го флота.

Ино­стран­ные наем­ни­ки

Одно ново­введе­ние, вызван­ное нена­деж­но­стью кон­ни­цы из рим­ских под­дан­ных (стр. 227) и, без сомне­ния, казав­ше­е­ся опас­ным даже его ини­ци­а­то­ру, состо­я­ло в том, что Цезарь впер­вые отсту­пил от древ­не­рим­ско­го пра­ви­ла нико­гда не сра­жать­ся с помо­щью наем­ни­ков и вклю­чил в состав кон­ни­цы наем­ных ино­зем­цев, в осо­бен­но­сти гер­ман­цев.

Адъ­ютан­ты при леги­о­нах
Дру­гим ново­введе­ни­ем было учреж­де­ние долж­но­сти леги­он­ных адъ­ютан­тов (le­ga­ti le­gio­nis). Вплоть до это­го вре­ме­ни воен­ные три­бу­ны, частью назна­чав­ши­е­ся граж­да­на­ми, частью соот­вет­ст­ву­ю­щим намест­ни­ком, пред­во­ди­тель­ст­во­ва­ли леги­о­на­ми, так что каж­дый леги­он воз­глав­ля­ли шесть чело­век, меж­ду кото­ры­ми чере­до­ва­лось коман­до­ва­ние. Лишь ино­гда, да и то вре­мен­но и как бы в виде чрез­вы­чай­ной меры, пол­ко­во­дец назна­чал одно лицо для коман­до­ва­ния леги­о­ном. Напро­тив, в позд­ней­шее вре­мя эти пред­во­ди­те­ли леги­о­нов, или адъ­ютан­ты, явля­ют­ся частью как посто­ян­ное и орга­ни­че­ское учреж­де­ние, частью как лица, назна­чае­мые уже не тем намест­ни­ком, кото­ро­му они под­чи­ня­лись, а вер­хов­ным коман­до­ва­ни­ем в Риме; обе эти меры при­над­ле­жат, оче­вид­но, к чис­лу рас­по­ря­же­ний Цеза­ря, пря­мо при­мы­кав­ших к зако­ну Габи­ния (стр. 91). При­чи­ну введе­ния в воен­ную иерар­хию этой важ­ной про­ме­жу­точ­ной сту­пе­ни сле­ду­ет искать, с одной сто­ро­ны, в необ­хо­ди­мо­сти более энер­гич­ной цен­тра­ли­за­ции вла­сти, а с дру­гой — в ощу­ти­тель­ном недо­стат­ке в спо­соб­ных стар­ших офи­це­рах и, нако­нец, глав­ней­шим обра­зом в стрем­ле­нии най­ти про­ти­во­вес намест­ни­ку в лице одно­го или несколь­ких началь­ни­ков, назна­чен­ных самим импе­ра­то­ром.

Новая долж­ность глав­но­ко­ман­дую­ще­го

Суще­ст­вен­ней­шее изме­не­ние в воен­ном устрой­стве состо­я­ло в появ­ле­нии посто­ян­но­го вер­хов­но­го вое­на­чаль­ни­ка в лице импе­ра­то­ра, кото­рый вме­сто преж­ней нево­ен­ной и во всех отно­ше­ни­ях неспо­соб­ной пра­ви­тель­ст­вен­ной кол­ле­гии соеди­нял с.414 в сво­их руках все воен­ное управ­ле­ние и пре­вра­щал руко­вод­ство арми­ей, боль­шей частью чисто номи­наль­ное, в дей­ст­ви­тель­ное и энер­гич­ное вер­хов­ное 338 коман­до­ва­ние. Нам недо­ста­точ­но извест­но, в какие отно­ше­ния ста­ла эта новая выс­шая власть к преж­не­му про­вин­ци­аль­но­му началь­ству, быв­ше­му до той поры все­мо­гу­щим в сво­их окру­гах. Осно­вой этих отно­ше­ний слу­жи­ла, веро­ят­но, в глав­ных чер­тах ана­ло­гия с отно­ше­ни­я­ми пре­то­ра к кон­су­лу или кон­су­ла к дик­та­то­ру, так что намест­ник сохра­нил, прав­да, выс­шую воен­ную власть в сво­ем окру­ге, но вме­сте с тем импе­ра­тор имел во вся­кое вре­мя пра­во отнять эту власть у него и при­нять ее на себя или пере­дать дове­рен­ным лицам, и в то вре­мя как власть намест­ни­ка огра­ни­чи­ва­лась пре­де­ла­ми его окру­га, власть импе­ра­то­ра, подоб­но цар­ской и кон­суль­ской в древ­ней­шую пору, рас­про­стра­ня­лась на все государ­ство. Далее, весь­ма веро­ят­но, что уже в это вре­мя назна­че­ние офи­це­ров, как воен­ных три­бу­нов, так и цен­ту­ри­о­нов, посколь­ку оно до той поры зави­се­ло от намест­ни­ков17, пере­шло непо­сред­ст­вен­но к импе­ра­то­ру вме­сте с назна­че­ни­ем новых леги­он­ных адъ­ютан­тов; быть может, и про­веде­ние набо­ра, уволь­не­ния, глав­ней­шие пра­во­на­ру­ше­ния были с это­го же вре­ме­ни отда­ны в веде­ние глав­но­ко­ман­дую­ще­го. При этом огра­ни­че­нии функ­ций намест­ни­ка и при систе­ма­ти­че­ском кон­тро­ле со сто­ро­ны само­го импе­ра­то­ра не нуж­но было опа­сать­ся впредь пол­но­го раз­ло­же­ния армий или пре­вра­ще­ния их в лич­ную сви­ту отдель­ных пол­ко­вод­цев.

Воен­ные пла­ны Цеза­ря

Одна­ко, несмот­ря на то, что сами обсто­я­тель­ства тол­ка­ли Цеза­ря к воен­ной монар­хии, несмот­ря на то, что вер­хов­ное коман­до­ва­ние было вполне опре­де­лен­но взя­то им исклю­чи­тель­но в свои руки, Цезарь все же отнюдь не желал осно­вать свое могу­ще­ство с помо­щью вой­ска и опи­ра­ясь на него.

Защи­та гра­ниц
Он счи­тал, прав­да, посто­ян­ную армию необ­хо­ди­мой для сво­его государ­ства, но толь­ко пото­му, что по сво­е­му гео­гра­фи­че­ско­му поло­же­нию оно нуж­да­лось в широ­ко про­веден­ном регу­ли­ро­ва­нии гра­ниц и в посто­ян­ных погра­нич­ных гар­ни­зо­нах. Частью в более ран­нее вре­мя, частью во вре­мя послед­ней граж­дан­ской вой­ны он трудил­ся над зами­ре­ни­ем Испа­нии и соорудил укреп­ле­ния для обо­ро­ны гра­ниц в Афри­ке, вдоль гро­мад­ной пусты­ни, и на севе­ро-запа­де государ­ства, на линии Рей­на. Подоб­ные же про­ек­ты состав­лял он и для обла­стей по Евфра­ту и Дунаю. Преж­де все­го думал он дви­нуть­ся про­тив пар­фян и ото­мстить за пора­же­ние при Каррах; для этой вой­ны он опре­де­лил срок в три года и твер­до решил раз навсе­гда покон­чить с эти­ми опас­ны­ми вра­га­ми и рас­счи­тать­ся с ними осто­рож­но, но осно­ва­тель­но. Точ­но так же он соста­вил план напа­де­ния на с.415 могу­ще­ст­вен­но­го гет­ско­го царя Бере­би­ста (стр. 246), рас­ши­ряв­ше­го свои вла­де­ния по обе­им сто­ро­нам Дуная, и пред­по­ла­гал защи­тить Ита­лию и на севе­ро-восто­ке таки­ми же укреп­лен­ны­ми погра­нич­ны­ми пунк­та­ми, какие он создал в стране кель­тов. Зато ничто не ука­зы­ва­ет нам на жела­ние Цеза­ря победо­нос­но про­дви­гать­ся, подоб­но Алек­сан­дру, в бес­ко­неч­но дале­кие стра­ны; прав­да, есть сведе­ния, что он имел в виду дви­нуть­ся из Пар­фии к Кас­пий­ско­му, а оттуда к Чер­но­му морю, а затем по север­но­му бере­гу Чер­но­го моря до Дуная, при­со­еди­нить к рим­ской дер­жа­ве всю Ски­фию и Гер­ма­нию до Север­но­го оке­а­на, по тогдаш­ним пред­став­ле­ни­ям отсто­яв­ше­го не слиш­ком дале­ко от Сре­ди­зем­но­го моря, и затем воз­вра­тить­ся через Гал­лию; но ника­кой досто­вер­ный авто­ри­тет не под­твер­жда­ет суще­ст­во­ва­ния этих 339 бас­но­слов­ных про­ек­тов. Для государ­ства, подоб­но­го Риму при Цеза­ре, заклю­чав­ше­го в себе мас­су вар­вар­ских эле­мен­тов, с кото­ры­ми труд­но было совла­дать и на асси­ми­ли­ро­ва­ние кото­рых оно долж­но было еще употре­бить несколь­ко сто­ле­тий, такие заво­е­ва­ния, даже если счи­тать их выпол­ни­мы­ми в воен­ном отно­ше­нии, были бы не чем иным, как толь­ко гораздо более бле­стя­щи­ми, но и гораздо более печаль­ны­ми ошиб­ка­ми, чем индий­ский поход Алек­сандра. Судя по обра­зу дей­ст­вий Цеза­ря в Бри­та­нии и Гер­ма­нии, рав­но как и по дей­ст­ви­ям тех, кому при­шлось быть наслед­ни­ка­ми его поли­ти­че­ских замыс­лов, в выс­шей сте­пе­ни веро­ят­но, что Цезарь, подоб­но Сци­пи­о­ну Эми­ли­а­ну, про­сил у богов не уве­ли­че­ния сво­его государ­ства, но его охра­не­ния, и что его заво­е­ва­тель­ные пла­ны огра­ни­чи­ва­лись исправ­ле­ни­ем гра­ниц (прав­да, заду­ман­ным в свой­ст­вен­ном ему гран­ди­оз­ном мас­шта­бе), кото­рое долж­но было обез­опа­сить линию Евфра­та и вме­сто совер­шен­но неопре­де­лен­ной и в воен­ном отно­ше­нии ниче­го не зна­ча­щей севе­ро-восточ­ной гра­ни­цы импе­рии точ­но уста­но­вить гра­ни­цу по Дунаю, сде­лав ее при­год­ной к обо­роне.

Попыт­ки Цеза­ря поме­шать обра­зо­ва­нию воен­но­го государ­ства

Но если оста­ет­ся толь­ко веро­ят­ным, что Цеза­ря невоз­мож­но при­чис­лить к заво­е­ва­те­лям мира в том смыс­ле, как Алек­сандра и Напо­лео­на, то вполне вер­но, что он не думал созда­вать опо­ру для сво­ей новой монар­хии преж­де все­го в армии и вооб­ще поста­вить воен­ную власть выше граж­дан­ской, а напро­тив, он хотел вве­сти ее в сфе­ру граж­дан­ско­го государ­ства и по воз­мож­но­сти под­чи­нить ее послед­не­му. Неоце­ни­мая опо­ра для созда­ния воен­но­го государ­ства — ста­рые про­слав­лен­ные галль­ские леги­о­ны были имен­но в силу их кор­по­ра­тив­но­го духа, несов­ме­сти­мо­го с граж­дан­ской обще­ст­вен­но­стью, почет­ным обра­зом упразд­не­ны, и их слав­ные име­на про­дол­жа­ли жить лишь во вновь осно­ван­ных город­ских общи­нах. Отпу­щен­ные Цеза­рем с награ­дой в виде земель­ных участ­ков, сол­да­ты не были, подоб­но вете­ра­нам Сул­лы, посе­ле­ны в соб­ст­вен­ных коло­ни­ях с сохра­не­ни­ем воен­ной орга­ни­за­ции, но, если они жили в Ита­лии, полу­ча­ли участ­ки с.416 по воз­мож­но­сти в оди­ноч­ку, рас­се­ян­ные по все­му полу­ост­ро­ву. Конеч­но, нель­зя было избе­жать того, чтобы на остав­ших­ся неза­ня­ты­ми частях кам­пан­ской терри­то­рии все-таки ско­пи­лись мас­сы преж­них Цеза­ре­вых вои­нов. Труд­ную зада­чу остав­ле­ния сол­дат посто­ян­ной армии в сфе­ре граж­дан­ской жиз­ни Цезарь ста­рал­ся осу­ще­ст­вить, частью удер­жав преж­ний устав, уста­нав­ли­вав­ший лишь извест­ное чис­ло годов служ­бы, но не посто­ян­ную, не пре­ры­вае­мую отпус­ка­ми служ­бу, частью введя упо­мя­ну­тое уже сокра­ще­ние сро­ка служ­бы, кото­рое повлек­ло за собой более быст­рую сме­ну соста­ва сол­дат, частью же орга­ни­зо­вав пра­виль­ное посе­ле­ние отслу­жив­ших сол­дат в каче­стве зем­ледель­цев-коло­ни­стов и в осо­бен­но­сти при­няв за пра­ви­ло дер­жать армию подаль­ше от Ита­лии и вооб­ще от цен­тров граж­дан­ской и поли­ти­че­ской жиз­ни, ста­вя сол­да­та там, где он, по мне­нию вели­ко­го монар­ха, един­ст­вен­но был на сво­ем месте, — на погра­нич­ных пунк­тах, для отра­же­ния внеш­них вра­гов. Важ­ней­ше­го при­зна­ка воен­но­го государ­ства — уве­ли­че­ния и при­ви­ле­ги­ро­ван­но­го поло­же­ния гвар­дей­ских войск — мы так­же не нахо­дим у Цеза­ря. Хотя в дей­ст­ву­ю­щей армии дав­но уже суще­ст­во­вал осо­бый отряд тело­хра­ни­те­лей пол­ко­во­д­ца, учреж­де­ние это отсту­па­ет совер­шен­но на зад­ний план в Цеза­ре­вой воен­ной орга­ни­за­ции; его пре­то­ри­ан­ская когор­та состо­я­ла, по-види­мо­му, пре­иму­ще­ст­вен­но из офи­це­ров-орди­нар­цев или кон­воя из людей нево­ен­ных, нико­гда не явля­лась в виде избран­но­го отряда и не была поэто­му 340 пред­ме­том зави­сти для стро­е­вых войск. Если Цезарь, состоя еще в зва­нии пол­ко­во­д­ца, не любил окру­жать себя тело­хра­ни­те­ля­ми, то еще менее тер­пел он вокруг себя гвар­дию, когда сде­лал­ся монар­хом. Посто­ян­но под­сте­ре­гае­мый убий­ца­ми и хоро­шо зная это, он, тем не менее, откло­нил пред­ло­же­ние сена­та учредить гвар­дию из ноби­лей, рас­пу­стил, лишь толь­ко вол­не­ние несколь­ко улег­лось, испан­ский эскорт, кото­рым поль­зо­вал­ся пер­вое вре­мя в сто­ли­це, и доволь­ст­во­вал­ся сопро­вож­де­ни­ем лик­то­ров, соглас­но пра­ви­лам, уста­нов­лен­ным для выс­ших рим­ских санов­ни­ков. Как ни дале­ко при­шлось Цеза­рю в борь­бе с реаль­ной дей­ст­ви­тель­но­стью отой­ти от глав­ной идеи его моло­до­сти и его пар­тии, — от мыс­ли осу­ще­ст­вить в Риме прав­ле­ние, подоб­ное Пери­к­ло­ву, не с помо­щью меча, а опи­ра­ясь на народ­ное дове­рие, — он все же еще дер­жал­ся за свою глав­ную мысль — нико­гда не осно­вы­вать воен­ной монар­хии, и при­том с энер­ги­ей, едва ли не бес­при­мер­ной в исто­рии. Прав­да, и это было недо­сти­жи­мым иде­а­лом, един­ст­вен­ной иллю­зи­ей это­го силь­но­го ума; страст­ное жела­ние было здесь могу­ще­ст­вен­нее чисто­го рас­суд­ка. Власть, подоб­ная той, о кото­рой меч­тал Цезарь, не толь­ко отли­ча­лась в силу есте­ствен­ной необ­хо­ди­мо­сти чисто лич­ным харак­те­ром и долж­на была погиб­нуть со смер­тью ее носи­те­ля, как погиб­ли род­ст­вен­ные ей по духу тво­ре­ния Перик­ла и Кром­ве­ля после смер­ти их твор­цов, но при глу­бо­ком раз­ло­же­нии нации нель­зя было даже наде­ять­ся, чтобы вось­мо­му рим­ско­му царю уда­лось, хотя бы с.417 лишь на вре­мя его жиз­ни, подоб­но его семи пред­ше­ст­вен­ни­кам, управ­лять сво­и­ми сограж­да­на­ми толь­ко на осно­ва­нии зако­на и пра­ва. Так же неве­ро­ят­но было и то, чтобы он мог сно­ва вве­сти в строй граж­дан­ской жиз­ни в каче­стве вто­ро­сте­пен­но­го фак­то­ра посто­ян­ное вой­ско, кото­рое позна­ло свою силу в послед­нюю граж­дан­скую вой­ну и утра­ти­ло вме­сте с тем вся­кое чув­ство стра­ха. Тому, кто хлад­но­кров­но взве­ши­вал тогда, до какой сте­пе­ни боязнь зако­на исчез­ла как в низ­ших, так и в выс­ших сло­ях обще­ства, надеж­да эта долж­на была казать­ся ско­рее меч­той, и если после пре­об­ра­зо­ва­ния вой­ска Мари­ем сол­дат вооб­ще пере­стал быть граж­да­ни­ном, то мятеж в Кам­па­нии и сра­же­ние при Тап­се пока­за­ли с доста­точ­ной ясно­стью, како­го рода под­держ­ку ока­жет теперь армия зако­ну. Даже сам вели­кий демо­крат мог лишь с трудом и дале­ко не вполне обуздать те силы, кото­рые он сам выпу­стил на волю; тыся­чи мечей все еще обна­жа­лись по одно­му его мано­ве­нию, но они уже не вкла­ды­ва­лись обрат­но в нож­ны по его зна­ку. Рок силь­нее гения! Цезарь хотел стать рестав­ра­то­ром граж­дан­ско­го строя, а сде­лал­ся вме­сто это­го осно­ва­те­лем нена­вист­ной ему воен­ной монар­хии, он нис­про­верг­нул вла­ды­че­ство ари­сто­кра­тов и бан­ки­ров в государ­стве лишь для того, чтобы на его месте водво­ри­лось гос­под­ство сол­дат­чи­ны и при­ви­ле­ги­ро­ван­ное мень­шин­ство по-преж­не­му угне­та­ло и экс­плу­а­ти­ро­ва­ло нацию. Тем не менее подоб­ные твор­че­ские ошиб­ки явля­ют­ся при­ви­ле­ги­ей лишь выс­ших натур. Гени­аль­ные поры­вы вели­ких людей к осу­щест­вле­нию иде­а­ла состав­ля­ют луч­шее досто­я­ние наро­дов, если даже и не дости­га­ют цели. Заслу­га Цеза­ря в том, что рим­ская воен­ная монар­хия пре­вра­ти­лась в поли­цей­ское государ­ство лишь мно­го веков спу­стя и что рим­ские импе­ра­то­ры, как ни мало они вооб­ще похо­ди­ли на вели­ко­го осно­ва­те­ля их вла­сти, направ­ля­ли сол­дат не про­тив граж­дан, а про­тив непри­я­те­ля, и слиш­ком высо­ко ста­ви­ли и народ и вой­ско, для того чтобы сде­лать армию поли­цей­ским стра­жем наро­да.

Финан­со­вое управ­ле­ние

При­веде­ние в порядок финан­сов пред­став­ля­ло, срав­ни­тель­но, лишь незна­чи­тель­ные затруд­не­ния, так как огром­ные раз­ме­ры импе­рии и исклю­че­ние кредит­ной систе­мы обес­пе­чи­ва­ли солид­ные 341 пред­по­сыл­ки для это­го. Если государ­ство нахо­ди­лось до той поры в посто­ян­ных денеж­ных затруд­не­ни­ях, то все­го менее вино­ва­та была в этом недо­ста­точ­ность государ­ст­вен­ных дохо­дов; напро­тив, имен­но они-то необы­чай­но уве­ли­чи­лись за послед­ние годы. К преж­не­му вало­во­му дохо­ду, опре­де­ля­е­мо­му в 200 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев, при­ба­ви­лось бла­го­да­ря учреж­де­нию пон­то-вифин­ской и сирий­ской про­вин­ций 85 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев. Это при­ра­ще­ние дохо­да, вме­сте с дру­ги­ми новоот­кры­ты­ми или воз­рос­ши­ми доход­ны­ми ста­тья­ми, в осо­бен­но­сти с посто­ян­но уве­ли­чи­вав­ши­ми­ся поступ­ле­ни­я­ми пошлин с пред­ме­тов рос­ко­ши, щед­ро воз­на­гра­ди­ло за поте­рю аренд­ных пла­те­жей с Кам­па­нии. Кро­ме того, бла­го­да­ря Лукул­лу, Метел­лу, Пом­пею, с.418 Като­ну и дру­гим в государ­ст­вен­ную кас­су сте­ка­лись в чрез­вы­чай­ном поряд­ке гро­мад­ные сум­мы. При­чи­ной финан­со­вых затруд­не­ний были отча­сти уве­ли­че­ние посто­ян­ных и экс­тра­ор­ди­нар­ных рас­хо­дов, а отча­сти неуряди­ца в делах. Разда­ча хле­ба сто­лич­но­му насе­ле­нию погло­ща­ла необъ­ят­ные сум­мы; вслед­ст­вие тех раз­ме­ров, до кото­рых в 691 г. [63 г.] довел эту разда­чу Катон (стр. 158), еже­год­ный рас­ход по это­му пред­ме­ту дохо­дил до 30 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев, а после отме­ны в 696 г. [58 г.] взи­мав­шей­ся до той поры пла­ты, он погло­щал почти пятую часть всех государ­ст­вен­ных дохо­дов. Воен­ный бюд­жет так­же уве­ли­чил­ся, когда к гар­ни­зо­нам, сто­яв­шим в Испа­нии, Македо­нии и дру­гих про­вин­ци­ях, при­со­еди­ни­лись еще гар­ни­зо­ны в Кили­кии, Сирии и Гал­лии. Из чрез­вы­чай­ных рас­хо­дов сле­ду­ет преж­де все­го упо­мя­нуть об издерж­ках по соору­же­нию флота, на кото­рый, напри­мер, лет пять спу­стя после вели­ко­го набе­га 687 г. [67 г.], было израс­хо­до­ва­но еди­новре­мен­но 34 мил­ли­о­на сестер­ци­ев. Здесь сле­ду­ет упо­мя­нуть и о весь­ма круп­ных сум­мах, погло­щен­ных похо­да­ми и при­готов­ле­ни­я­ми к войне; так, напри­мер, для сна­ря­же­ния македон­ско­го вой­ска выпла­че­но было Пизо­ну еди­новре­мен­но 18 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев, а Пом­пею на содер­жа­ние и жало­ва­нье испан­ской армии — целых 24 мил­ли­о­на сестер­ци­ев еже­год­но. Подоб­ные же сум­мы выда­ва­лись и Цеза­рю для галль­ских леги­о­нов. Как ни зна­чи­тель­ны были тре­бо­ва­ния, с кото­ры­ми обра­ща­лись в рим­скую каз­ну, она все-таки мог­ла бы удо­вле­тво­рить их, если бы в ее, неко­гда столь образ­цо­вое управ­ле­ние, не вкра­лась общая все­му в то вре­мя рас­хля­бан­ность и нечест­ность; пла­те­жи в Эра­рий часто при­оста­нав­ли­ва­лись лишь пото­му, что забы­ва­ли напо­ми­нать о неупла­чен­ных еще взно­сах. При­став­лен­ные к это­му делу маги­ст­ра­ты, двое кве­сто­ров, люди моло­дые, еже­год­но сме­няв­ши­е­ся, дер­жа­лись в луч­шем слу­чае пас­сив­но; в среде пис­цов и про­че­го кан­це­ляр­ско­го пер­со­на­ла, в преж­нее вре­мя по спра­вед­ли­во­сти высо­ко чтив­ше­го­ся за чест­ность, рас­про­стра­ни­лись теперь, в осо­бен­но­сти с тех пор, как долж­но­сти эти ста­ли про­даж­ны­ми, самые серь­ез­ные зло­употреб­ле­ния.

Финан­со­вые рефор­мы Цеза­ря

С той поры как нити рим­ско­го финан­со­во­го управ­ле­ния сосре­дото­чи­лись уже не в сена­те, как было преж­де, а в каби­не­те Цеза­ря, новая жизнь, более стро­гий порядок и согла­со­ван­ность про­ник­ли во все коле­са и вин­ти­ки это­го вели­ко­го меха­низ­ма. Два уста­нов­ле­ния, воз­ник­шие еще во вре­ме­на Гая Грак­ха и подоб­но язве разъ­едав­шие всю финан­со­вую систе­му Рима, имен­но разда­ча хле­ба и откуп пря­мых нало­гов, были отча­сти отме­не­ны, отча­сти пре­об­ра­зо­ва­ны. Цезарь не хотел угро­жать ноби­ли­те­ту посред­ст­вом уси­ле­ния бан­ков­ской ари­сто­кра­тии и сто­лич­но­го плеб­са, как это делал его пред­ше­ст­вен­ник, а хотел толь­ко устра­нить его и изба­вить рес­пуб­ли­ку от всех пара­зи­тов как выс­ше­го, так и низ­ше­го ран­га; 342 поэто­му в этих двух столь важ­ных вопро­сах он шел по сто­пам не Гая Грак­ха, а оли­гар­ха Сул­лы.

Отме­на сда­чи в арен­ду пря­мых нало­гов

с.419 Систе­ма отку­пов удер­жа­лась в отно­ше­нии кос­вен­ных нало­гов, где она суще­ст­во­ва­ла иско­ни и где без нее труд­но было обой­тись, так как основ­ное пра­ви­ло рим­ско­го финан­со­во­го управ­ле­ния, кото­ро­го твер­до при­дер­жи­вал­ся и Цезарь, тре­бо­ва­ло без­услов­но­го сохра­не­ния всем понят­но­го и про­сто­го спо­со­ба взи­ма­ния пода­тей. Пря­мые же нало­ги пре­вра­ти­лись с той поры сплошь либо в нату­раль­ную повин­ность, упла­чи­вае­мую пря­мо государ­ству (как, напри­мер, достав­ля­лись хлеб и мас­ло из Афри­ки и Сар­ди­нии), либо же были пре­вра­ще­ны, как повин­но­сти Малой Азии, в опре­де­лен­ный денеж­ный взнос, сбор кото­ро­го пре­до­став­лял­ся самим подат­ным окру­гам. Разда­ча хле­ба в сто­ли­це до сих пор счи­та­лась выгод­ной при­ви­ле­ги­ей гос­под­ст­ву­ю­щей город­ской общи­ны, кото­рую под­дан­ные обя­за­ны были кор­мить имен­но пото­му, что она гос­под­ст­во­ва­ла.

Рефор­ма хлеб­ных раздач
Этот без­нрав­ст­вен­ный прин­цип был устра­нен Цеза­рем; но нель­зя было оста­вить без вни­ма­ния того обсто­я­тель­ства, что мас­са совер­шен­но неиму­щих граж­дан спа­са­лась от голод­ной смер­ти толь­ко бла­го­да­ря этой разда­че. Поэто­му она и была сохра­не­на Цеза­рем. Если на осно­ва­нии воз­об­нов­лен­но­го Като­ном Сем­п­ро­ни­е­ва зако­на вся­кий про­жи­вав­ший посто­ян­но в Риме рим­ский граж­да­нин имел закон­ное пра­во на без­воз­мезд­ное полу­че­ние хле­ба, то спи­сок полу­ча­те­лей, воз­рос­ший под конец до 320 тыс. имен, был сокра­щен уда­ле­ни­ем из него всех людей зажи­точ­ных или обес­пе­чен­ных иным спо­со­бом до 150 тыс., и циф­ра эта назна­че­на раз навсе­гда в каче­стве мак­си­маль­ной циф­ры полу­чаю­щих хлеб­ный паек, при­чем была уста­нов­ле­на еже­год­ная реви­зия спис­ка для попол­не­ния бед­ней­ши­ми из соис­ка­те­лей тех мест, кото­рые сде­ла­лись вакант­ны­ми вслед­ст­вие исклю­че­ния или смер­ти како­го-нибудь лица. Когда, таким обра­зом, поли­ти­че­ская при­ви­ле­гия пре­вра­ти­лась в попе­че­ние о бед­ных, впер­вые полу­чил прак­ти­че­ское при­зна­ние прин­цип, заме­ча­тель­ный как в нрав­ст­вен­ном, так и в исто­ри­че­ском отно­ше­нии. Мед­лен­но, пере­хо­дя со сту­пе­ни на сту­пень, граж­дан­ское обще­ство выра­ба­ты­ва­ет в себе созна­ние солидар­но­сти инте­ре­сов; в древ­ней­шие вре­ме­на государ­ство охра­ня­ло, прав­да, сво­их сочле­нов от вра­гов стра­ны и от руки убийц, но оно не было обя­за­но ограж­дать совер­шен­но бес­по­мощ­но­го сограж­да­ни­на посред­ст­вом выда­чи ему необ­хо­ди­мых средств суще­ст­во­ва­ния от злей­ше­го вра­га — нуж­ды. Атти­че­ская циви­ли­за­ция в зако­но­да­тель­стве Соло­на и его пре­ем­ни­ков раз­ви­ла впер­вые ту точ­ку зре­ния, что государ­ство обя­за­но забо­тить­ся о сво­их неспо­соб­ных к тру­ду чле­нах и о неиму­щих граж­да­нах; но то, что в огра­ни­чен­ной сфе­ре атти­че­ско­го быта оста­ва­лось делом общи­ны, лишь у Цеза­ря сло­жи­лось в орга­ни­че­ское государ­ст­вен­ное уста­нов­ле­ние; то устрой­ство, кото­рое явля­лось бре­ме­нем и позо­ром для государ­ства, ста­ло пер­вым из тех, ныне столь же мно­го­чис­лен­ных, как и бла­го­де­тель­ных учреж­де­ний, кото­ры­ми с.420 неис­то­щи­мое чело­ве­че­ское состра­да­ние борет­ся с бес­ко­неч­ной чело­ве­че­ской нуж­дой.

Бюд­жет дохо­дов

Кро­ме этих основ­ных реформ, про­веден был общий пере­смотр бюд­же­та дохо­дов и рас­хо­дов. Регу­ляр­ные дохо­ды были везде опре­де­ле­ны и при­веде­ны в порядок. Нема­лое чис­ло общин, даже целые обла­сти были осво­бож­де­ны от нало­гов — либо кос­вен­ным обра­зом посред­ст­вом даро­ва­ния им прав рим­ско­го или латин­ско­го граж­дан­ства, либо непо­сред­ст­вен­но в силу осо­бой при­ви­ле­гии; так, эту льготу полу­чи­ли пер­вым из этих спо­со­бов все сици­лий­ские 343 общи­ны18, вто­рым же — город Или­он. Еще боль­ше было чис­ло тех горо­дов, для кото­рых раз­мер нало­гов был пони­жен; так, общи­нам Даль­ней Испа­нии, уже после намест­ни­че­ства Цеза­ря и по его пред­ло­же­нию, сенат даро­вал умень­ше­ние нало­гов; а в про­вин­ции Азии, нахо­див­шей­ся под исклю­чи­тель­но тяже­лым нало­го­вым прес­сом, не толь­ко было облег­че­но теперь взи­ма­ние пря­мых нало­гов, но и совсем упразд­не­на целая треть их. Вновь посту­паю­щие дохо­ды, напри­мер, с поко­рен­ных илли­рий­ских общин и в осо­бен­но­сти галль­ских (при­чем послед­ние в сово­куп­но­сти вно­си­ли еже­год­но 40 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев), были вооб­ще рас­счи­та­ны по весь­ма низ­кой рас­клад­ке. Прав­да, зато неко­то­рым отдель­ным горо­дам, как, напри­мер, Мало­му Леп­ти­су в Афри­ке, Суль­ки в Сар­ди­нии и мно­гим испан­ским общи­нам в нака­за­ние за их образ дей­ст­вий во вре­мя послед­ней вой­ны нало­ги были повы­ше­ны. Весь­ма доход­ные ита­лий­ские пор­то­вые пошли­ны, отме­нен­ные в послед­ний пери­од анар­хии (стр. 167), были тем лег­че вос­ста­нов­ле­ны, что этот налог падал, глав­ным обра­зом, на пред­ме­ты рос­ко­ши, при­во­зи­мые с Восто­ка. К чис­лу этих новых или же вос­ста­нов­лен­ных доход­ных ста­тей при­со­еди­ни­лись и сум­мы, пере­шед­шие в руки победи­те­ля чрез­вы­чай­ны­ми путя­ми, глав­ным обра­зом, вслед­ст­вие граж­дан­ской вой­ны: добы­ча, собран­ная в Гал­лии, налич­ность сто­лич­ной каз­ны, сокро­ви­ща, взя­тые из ита­лий­ских и испан­ских хра­мов, сум­мы, собран­ные с зави­си­мых общин и госуда­рей в виде при­нуди­тель­но­го зай­ма или тако­го же подар­ка или же пени, а так­же штраф­ные сум­мы, нало­жен­ные на отдель­ных бога­тых рим­лян по при­го­во­ру суда или в силу про­сто­го предъ­яв­ле­ния при­ка­за об упла­те, в осо­бен­но­сти же день­ги, выру­чен­ные от про­да­жи иму­ще­ства побеж­ден­ных про­тив­ни­ков. Как обиль­ны были эти источ­ни­ки дохо­дов, вид­но из того, что одна пеня с афри­кан­ских круп­ных тор­гов­цев, заседав­ших в непри­я­тель­ском сена­те, соста­ви­ла 100 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев, а сум­ма, вне­сен­ная покуп­щи­ка­ми Пом­пе­е­ва иму­ще­ства, дошла до 70 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев. Эти меры были с.421 необ­хо­ди­мы, так как могу­ще­ство побеж­ден­но­го ноби­ли­те­та в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни зави­се­ло от его гро­мад­но­го богат­ства и мог­ло быть, дей­ст­ви­тель­но, слом­ле­но толь­ко тогда, когда на него воз­ло­же­но было бы покры­тие воен­ных рас­хо­дов. Несим­па­тич­ный харак­тер кон­фис­ка­ций был, одна­ко, в извест­ной сте­пе­ни смяг­чен тем, что Цезарь пре­до­ста­вил всю выруч­ку с них в поль­зу государ­ства, и, не сле­дуя при­ме­ру Сул­лы, смот­рев­ше­го сквозь паль­цы на вся­кие хище­ния сво­их любим­цев, стро­го следил за упла­той покуп­ных сумм даже вер­ней­ши­ми из сво­их при­вер­жен­цев, как, напри­мер, Мар­ком Анто­ни­ем.

Бюд­жет рас­хо­дов

В рас­хо­дах было достиг­ну­то сокра­ще­ние, и преж­де все­го имен­но вслед­ст­вие зна­чи­тель­но­го умень­ше­ния раз­ме­ров даро­вой разда­чи хле­ба. Разда­ча эта, сохра­нен­ная для сто­лич­ных бед­ня­ков, рав­но как и сход­ная с ней введен­ная Цеза­рем мера — снаб­же­ние сто­лич­ных бань мас­лом — была по край­ней мере отне­се­на за счет нату­раль­ных повин­но­стей Сар­ди­нии и осо­бен­но Афри­ки и, таким обра­зом, цели­ком или же в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни пере­ста­ла обре­ме­нять каз­ну. 344 С дру­гой сто­ро­ны, воз­рос­ли регу­ляр­ные рас­хо­ды на воен­ное ведом­ство — частью вслед­ст­вие уве­ли­че­ния посто­ян­ной армии, частью вслед­ст­вие повы­ше­ния жало­ва­нья леги­о­не­рам с 480 сестер­ци­ев в год до 900. Обе эти меры были, дей­ст­ви­тель­но, необ­хо­ди­мы. Серь­ез­ной охра­ны гра­ниц вовсе не суще­ст­во­ва­ло, и пред­по­сыл­кой ее было зна­чи­тель­ное уве­ли­че­ние армии. Удво­е­ние жало­ва­нья Цезарь исполь­зо­вал, конеч­но, для того, чтобы креп­че при­вя­зать к себе сол­дат (стр. 308), но он при­нял эту меру, став­шую проч­ным ново­введе­ни­ем, не из этих моти­вов. Преж­нее жало­ва­нье в раз­ме­ре 113 сестер­ция в день было уста­нов­ле­но в неза­па­мят­ное вре­мя, когда день­ги име­ли совсем иную цен­ность, чем в эпо­ху Цеза­ря; оно мог­ло быть удер­жа­но до той поры, когда про­стой поден­щик в сто­ли­це мог зара­ба­ты­вать в сред­нем 3 сестер­ция в день, толь­ко по той при­чине, что в те вре­ме­на сол­дат всту­пал в вой­ско не из-за жало­ва­нья, но, глав­ным обра­зом, из-за недоз­во­лен­ных в боль­шин­стве слу­ча­ев побоч­ных дохо­дов. Пер­вым усло­ви­ем серь­ез­ной рефор­мы воен­но­го дела и устра­не­ния неза­кон­ных сол­дат­ских зара­бот­ков, за кото­рые рас­пла­чи­ва­лись преж­де все­го жите­ли про­вин­ций, было соот­вет­ст­ву­ю­щее усло­ви­ям вре­ме­ни регу­ляр­ное воз­на­граж­де­ние, так что назна­че­ние 212 сестер­ция долж­но счи­тать­ся вполне спра­вед­ли­вым, а зна­чи­тель­ное бре­мя, пав­шее вслед­ст­вие это­го на каз­ну, — вполне необ­хо­ди­мым и бла­го­де­тель­ным по сво­им послед­ст­ви­ям. Труд­но соста­вить себе поня­тие о раз­ме­рах тех экс­тра­ор­ди­нар­ных рас­хо­дов, кото­рые Цезарь при­нял на себя поне­во­ле или доб­ро­воль­но. Сами вой­ны погло­ща­ли огром­ные сум­мы и, быть может, не мень­шие тре­бо­ва­лись и для того, чтобы выпол­нить все обе­ща­ния, кото­рые Цезарь был вынуж­ден дать во вре­мя граж­дан­ской вой­ны. Весь­ма пло­хим при­ме­ром, к сожа­ле­нию, не остав­шим­ся без вли­я­ния на буду­щее вре­мя, слу­жи­ло то обсто­я­тель­ство, с.422 что каж­дый рядо­вой сол­дат полу­чил за свое уча­стие в граж­дан­ской войне 20 тыс. сестер­ци­ев, каж­до­му же рядо­во­му сто­лич­но­му граж­да­ни­ну за его неуча­стие в ней при­бав­ля­лось к полу­чае­мо­му им коли­че­ству хле­ба еще 300 сестер­ци­ев; но Цезарь, дав сло­во под дав­ле­ни­ем обсто­я­тельств, был слиш­ком цар­ст­вен­но бла­го­ро­ден, для того чтобы отсту­пить­ся от него. Поми­мо это­го, он удо­вле­тво­рял еще бес­чис­лен­ные тре­бо­ва­ния к его соб­ст­вен­ной щед­ро­сти, выте­каю­щей из почет­но­го его поло­же­ния, и тра­тил гро­мад­ные сум­мы, в осо­бен­но­сти на стро­и­тель­ное дело, кото­рое во вре­мя финан­со­во­го кри­зи­са послед­не­го пери­о­да рес­пуб­ли­ки нахо­ди­лось в страш­ном загоне. Рас­хо­ды на построй­ки, выпол­нен­ные им в сто­ли­це как во вре­мя галль­ских похо­дов, так и впо­след­ст­вии, исчис­ля­ют­ся в 160 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев. Общий резуль­тат финан­со­во­го управ­ле­ния Цеза­ря ска­зал­ся в том, что бла­го­да­ря разум­ным и энер­гич­ным рефор­мам и пра­виль­но­му соче­та­нию береж­ли­во­сти со щед­ро­стью он вполне и без уре­зок удо­вле­тво­рял все спра­вед­ли­вые тре­бо­ва­ния и, несмот­ря на это, уже в мар­те 710 г. [44 г.] в государ­ст­вен­ной казне нахо­ди­лось налич­ны­ми день­га­ми 700 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев, а в его соб­ст­вен­ной кас­се 100 мил­ли­о­нов. Сум­ма эта вде­ся­те­ро пре­вы­ша­ет кас­со­вую налич­ность рес­пуб­ли­ки в самую цве­ту­щую эпо­ху.

Эко­но­ми­че­ские отно­ше­ния

Но как ни труд­но было рас­пу­стить ста­рые пар­тии и снаб­дить новое государ­ство соот­вет­ст­ву­ю­щей кон­сти­ту­ци­ей, бое­спо­соб­ной арми­ей и бла­го­устро­ен­ны­ми финан­са­ми, это все же дале­ко не было труд­ней­шей частью дела Цеза­ря. Если, дей­ст­ви­тель­но, долж­но было совер­шить­ся воз­рож­де­ние ита­лий­ской нации, то для это­го тре­бо­ва­лась реор­га­ни­за­ция, кото­рая обно­ви­ла бы все части вели­ко­го 345 государ­ства — Рим, Ита­лию и про­вин­ции. Попы­та­ем­ся же изо­бра­зить здесь как ста­рые поряд­ки, так и нача­ло новой, луч­шей поры.

Сто­ли­ца

Здо­ро­вое поко­ле­ние латин­ско­го про­ис­хож­де­ния дав­но уже окон­ча­тель­но исчез­ло из Рима. В силу обсто­я­тельств сто­ли­ца рань­ше вто­ро­сте­пен­ных горо­дов утра­чи­ва­ет свой муни­ци­паль­ный и даже нацио­наль­ный облик. Здесь выс­шие клас­сы быст­ро обособ­ля­ют­ся от обще­го строя город­ской жиз­ни, и оте­че­ст­вом их ста­но­вит­ся не отдель­ный город, а все государ­ство; сюда неиз­беж­но сте­ка­ют­ся пере­се­лен­цы из дру­гих стран, веч­но сме­ня­ю­щий друг дру­га кон­тин­гент людей, путе­ше­ст­ву­ю­щих по делам или для удо­воль­ст­вия, вся мас­са люда празд­но­го, лени­во­го, пре­ступ­но­го, эко­но­ми­че­ски и нрав­ст­вен­но обанк­ро­тив­ше­го­ся и имен­но по этой при­чине кос­мо­по­ли­ти­че­ско­го. Все это в исклю­чи­тель­ной сте­пе­ни нашло при­ло­же­ние к Риму. Зажи­точ­ный рим­ля­нин часто смот­рел на свой город­ской дом, как на место оста­но­вок в дни при­езда. С той поры, когда город­ской муни­ци­па­ли­тет пре­вра­тил­ся в государ­ст­вен­ное учреж­де­ние, город­ское вече — в собра­ние граж­дан государ­ства и внут­ри сто­ли­цы пере­ста­ли допус­кать­ся мел­кие авто­ном­ные окру­га или какие-либо дру­гие сою­зы, в Риме с.423 пре­кра­ти­лась вся­кая под­лин­ная ком­му­наль­ная жизнь. Со всех кон­цов обшир­ной дер­жа­вы сте­ка­лись в Рим для спе­ку­ля­ций, куте­жей, интриг, чтобы стать пре­ступ­ни­ком и там же укрыть­ся от пре­сле­до­ва­ний зако­на. Неду­ги эти до извест­ной сте­пе­ни неиз­беж­но выте­ка­ли из все­го сто­лич­но­го строя жиз­ни, но к это­му при­со­еди­ни­лись и дру­гие, более слу­чай­ные и, быть может, еще более серь­ез­ные беды.

Сто­лич­ная чернь

Ни один боль­шой город не был, пожа­луй, в такой сте­пе­ни бес­по­мо­щен в про­до­воль­ст­вен­ном отно­ше­нии, как Рим; импорт, с одной сто­ро­ны, и домаш­нее про­из­вод­ство рука­ми рабов — с дру­гой, дела­ли здесь с само­го нача­ла невоз­мож­ной какую-либо сво­бод­ную про­мыш­лен­ность. Вред­ные послед­ст­вия корен­но­го зла все­го древ­не­го государ­ст­вен­но­го строя, рабо­вла­дель­че­ской систе­мы, ска­зы­ва­лись в сто­ли­це рез­че, чем где-либо в дру­гом месте. Нигде не скоп­ля­лись такие мас­сы рабов, как в сто­лич­ных двор­цах знат­ных семей или бога­тых выско­чек. Нигде народ­но­сти трех частей све­та — сирий­цы, фри­гий­цы и дру­гие полу­эл­ли­ны не сме­ши­ва­лись в такой сте­пе­ни с ливий­ца­ми, мав­ра­ми, гета­ми, ибе­ра­ми и все более мно­го­чис­лен­ны­ми кель­та­ми и гер­ман­ца­ми, как в среде сто­лич­ных рабов. Демо­ра­ли­за­ция, нераз­луч­ная с отсут­ст­ви­ем сво­бо­ды, и ужа­саю­щее про­ти­во­ре­чие фор­маль­но­го и нрав­ст­вен­но­го зако­на рез­че про­яв­ля­лись в при­над­ле­жав­шем знат­ным людям город­ском рабе, напо­ло­ви­ну или вполне обра­зо­ван­ном и как бы тоже «знат­ном», чем в рабе-зем­ледель­це, возде­лы­вав­шем поле в цепях, подоб­но ско­ван­но­му волу. Гораздо хуже этой мас­сы рабов были люди, юриди­че­ски или толь­ко фак­ти­че­ски отпу­щен­ные на волю, смесь нищен­ской чер­ни и страш­но бога­тых выско­чек, уже не рабы, но еще не пол­но­прав­ные граж­дане, люди, эко­но­ми­че­ски и юриди­че­ски зави­сев­шие от сво­их гос­под и вме­сте с тем имев­шие все при­тя­за­ния сво­бод­ных граж­дан; эти-то воль­ноот­пу­щен­ни­ки преж­де все­го сте­ка­лись в сто­ли­цу, где им пре­до­став­лял­ся самый раз­но­об­раз­ный зара­боток и где мел­кая тор­гов­ля и ремес­ла нахо­ди­лись почти цели­ком в их руках. Их вли­я­ние на выбо­ры под­твер­жда­ет­ся совер­шен­но бес­спор­но, а что они все­гда были впе­ре­ди во вре­мя улич­ных вол­не­ний, пока­зы­ва­ет уже осо­бый сиг­нал, кото­рым дема­го­ги как бы изве­ща­ли о нача­ле смут, а имен­но — закры­тие лавок и дру­гих тор­го­вых поме­ще­ний.

Отно­ше­ние оли­гар­хии к наро­ду

346 Все это ослож­ня­лось тем, что пра­ви­тель­ство не толь­ко ниче­го не дела­ло, чтобы про­ти­во­дей­ст­во­вать это­му раз­вра­ще­нию город­ско­го насе­ле­ния, но в инте­ре­сах сво­ей эго­и­сти­че­ской поли­ти­ки даже ока­зы­ва­ло ему вся­кое поощ­ре­ние. Разум­ное пред­пи­са­ние зако­на, вос­пре­щав­шее пре­бы­ва­ние в сто­ли­це людям, осуж­ден­ным за уго­лов­ные пре­ступ­ле­ния, не при­во­ди­лось в испол­не­ние без­де­я­тель­ной поли­ци­ей. Необ­хо­ди­мый поли­цей­ский над­зор за объ­еди­не­ни­я­ми бро­дяг спер­ва нахо­дил­ся в пре­не­бре­же­нии, а впо­след­ст­вии (стр. 250) был даже объ­яв­лен вред­ным, как с.424 про­ти­во­за­кон­ное огра­ни­че­ние народ­ной сво­бо­ды. Народ­ным празд­не­ствам была дана воз­мож­ность раз­рас­тись до таких раз­ме­ров, что толь­ко семь уза­ко­нен­ных тор­жеств: рим­ское, пле­бей­ское, в честь «мате­ри богов» Цере­ры, Апол­ло­на, Фло­ры и Победы, дли­лись все вме­сте 62 дня; к ним при­со­еди­ня­лись еще бои гла­ди­а­то­ров и бес­чис­лен­ные дру­гие экс­тра­ор­ди­нар­ные уве­се­ле­ния. К необ­хо­ди­мым заботам о пони­же­нии цены на хлеб при нали­чии в сто­ли­це про­ле­та­ри­а­та, вооб­ще пере­би­вав­ше­го­ся кое-как, отно­си­лись с самым бес­со­вест­ным лег­ко­мыс­ли­ем, и коле­ба­ния цен на хлеб в зерне были бас­но­слов­ны и не под­да­ва­лись уче­ту19.

Нако­нец, систе­ма разда­чи хле­ба застав­ля­ла всю мас­су неиму­ще­го и не хотев­ше­го работать про­ле­та­ри­а­та офи­ци­аль­но изби­рать сво­им местом житель­ства сто­ли­цу.

Сто­лич­ная анар­хия

Это зна­чи­ло посе­ять зло, и жат­ва дала соот­вет­ст­ву­ю­щие пло­ды. Здесь-то име­ла свои кор­ни систе­ма клу­бов и банд в поли­ти­че­ской жиз­ни, а в рели­ги­оз­ной — культ Изи­ды и тому подоб­ное бла­го­че­сти­вое наду­ва­тель­ство. Народ посто­ян­но жил под угро­зой доро­го­виз­ны и неред­ко в пол­ном смыс­ле сло­ва голо­дал. Нигде жизнь не была менее обес­пе­че­на, чем в сто­ли­це; убий­ство, с про­фес­сио­наль­ной лов­ко­стью совер­шен­ное рукой бан­ди­та, было един­ст­вен­ным, вполне свой­ст­вен­ным сто­ли­це, ремеслом. Под­готов­кой к убий­ству слу­жи­ло то, что жерт­ву пред­ва­ри­тель­но зама­ни­ва­ли в Рим; никто не отва­жи­вал­ся появ­лять­ся в окрест­но­стях сто­ли­цы без воору­жен­ной сви­ты. И внеш­ний вид сто­ли­цы соот­вет­ст­во­вал это­му внут­рен­не­му раз­ло­же­нию и казал­ся живой сати­рой на ари­сто­кра­ти­че­ский образ прав­ле­ния. Для регу­ли­ро­ва­ния тече­ния Тиб­ра не дела­лось ниче­го; хоро­шо и то, что един­ст­вен­ный мост, кото­рым все еще доволь­ст­во­ва­лись, был выстро­ен из кам­ня, по край­ней мере до нахо­див­ше­го­ся на Тиб­ре ост­ро­ва. Для пла­ни­ров­ки семи­холм­но­го горо­да было сде­ла­но так же мало, раз­ве где выров­не­ны были кучи мусо­ра. Ули­цы, узкие и изви­ли­стые, шли то вверх, то вниз и содер­жа­лись в жал­ком виде; тро­туа­ры были узки и пло­хо вымо­ще­ны. Жилые дома стро­и­лись из кир­пи­ча, очень небреж­но и дости­га­ли ужа­саю­щей высоты; по боль­шей части они соору­жа­лись спе­ку­лян­та­ми-архи­тек­то­ра­ми на счет мел­ких вла­дель­цев, при­чем послед­ние ста­но­ви­лись нищи­ми, а пер­вые страш­но бога­те­ли. Подоб­но оди­но­ким ост­ро­вам, сре­ди это­го моря жал­ких зда­ний воз­вы­ша­лись рос­кош­ные двор­цы бога­чей, кото­рые настоль­ко же отни­ма­ли про­стор у неболь­ших домов, как вла­дель­цы их отни­ма­ли у мел­ко­го люда его граж­дан­ские пра­ва в государ­стве; рядом с мра­мор­ны­ми колон­на­ми и гре­че­ски­ми ста­ту­я­ми этих двор­цов печаль­ное зре­ли­ще пред­став­ля­ли раз­ру­шав­ши­е­ся хра­мы с с.425 изо­бра­же­ни­я­ми богов, еще боль­шей частью выре­зан­ны­ми из 347 дере­ва. Об улич­ной, бере­го­вой, пожар­ной и стро­и­тель­ной поли­ции почти и речи не было; если пра­ви­тель­ство зани­ма­лось когда-либо про­ис­хо­див­ши­ми еже­год­но навод­не­ни­я­ми, пожа­ра­ми, обва­ла­ми домов, то лишь для того, чтобы потре­бо­вать от государ­ст­вен­ных бого­сло­вов отче­та или сооб­ра­же­ний по пово­ду насто­я­ще­го смыс­ла подоб­ных зна­ме­ний и чудес. Поста­ра­ем­ся пред­ста­вить себе Лон­дон с неволь­ни­че­ским насе­ле­ни­ем Ново­го Орле­а­на, кон­стан­ти­но­поль­ской поли­ци­ей, тем отсут­ст­ви­ем вся­ко­го про­мыс­ла, кото­рым отли­ча­ет­ся нынеш­ний Рим, и поли­ти­кой по образ­цу париж­ской в 1848 г., и мы полу­чим при­бли­зи­тель­ное поня­тие о том рес­пуб­ли­кан­ском вели­чии, гибель кото­ро­го опла­ки­ва­ют Цице­рон и его това­ри­щи в сво­их него­дую­щих пись­мах.

Отно­ше­ние Цеза­ря к сто­ли­це

Цезарь не жало­вал­ся, но ста­рал­ся помочь горю, насколь­ко это было воз­мож­но. Рим оста­вал­ся, конеч­но, чем был и преж­де — миро­вым горо­дом. Попыт­ка сно­ва при­дать ему спе­ци­фи­че­ски ита­лий­ский харак­тер не толь­ко ока­за­лась бы невы­пол­ни­мой, но и не соот­вет­ст­во­ва­ла бы видам Цеза­ря. Подоб­но тому как Алек­сандр нашел для сво­его гре­ко-восточ­но­го цар­ства под­хо­дя­щую сто­ли­цу в элли­но-иудей­ско-еги­пет­ской и, глав­ное, кос­мо­по­ли­ти­че­ской Алек­сан­дрии, так и сто­ли­ца новой рим­ско-эллин­ской миро­вой импе­рии, нахо­див­ша­я­ся посредине меж­ду Восто­ком и Запа­дом, долж­на была быть не ита­лий­ской общи­ной, а лишен­ной вся­кой нацио­наль­но­сти сто­ли­цей мно­гих наро­дов. Поэто­му-то Цезарь и тер­пел, что рядом с отцом-Юпи­те­ром покло­ня­лись толь­ко что обос­но­вав­шим­ся в Риме еги­пет­ским богам, и даже доз­во­лял иуде­ям сво­бод­ное отправ­ле­ние в самой сто­ли­це их стран­но­го чуже­зем­но­го куль­та. Как ни отвра­ти­тель­но пест­ра была смесь пара­зи­ти­че­ско­го, в осо­бен­но­сти элли­но-восточ­но­го, насе­ле­ния в Риме, Цезарь не пре­пят­ст­во­вал его рас­про­стра­не­нию. Заме­ча­тель­но, что во вре­мя устра­и­вае­мых им сто­лич­ных народ­ных празд­неств он допус­кал испол­не­ние пьес не толь­ко на латин­ском и гре­че­ском, но и на дру­гих язы­ках — веро­ят­но, фини­кий­ском, иудей­ском, сирий­ском, испан­ском.

Умень­ше­ние чис­лен­но­сти про­ле­та­ри­а­та

Но если Цезарь вполне созна­тель­но при­ми­рил­ся с основ­ным харак­те­ром сто­ли­цы в том виде, в каком он ее застал, он, тем не менее, энер­гич­но содей­ст­во­вал улуч­ше­нию гос­под­ст­во­вав­ших в Риме при­скорб­ных и позор­ных поряд­ков. К сожа­ле­нию, уни­что­жить корень зла было все­го труд­нее. Устра­нить раб­ство с нераз­луч­ны­ми с ним бед­ст­ви­я­ми для всей стра­ны Цезарь не мог; оста­ет­ся нере­шен­ным, сде­лал ли бы он со вре­ме­нем хоть попыт­ку огра­ни­чить коли­че­ство рабов в сто­ли­це, как он это сде­лал в дру­гой обла­сти. Так же мало мог Цезарь создать в сто­ли­це, точ­но вол­шеб­ст­вом, сво­бод­ную про­мыш­лен­ность; одна­ко гро­мад­ные соору­же­ния, пред­при­ня­тые им, устра­ни­ли до извест­ной сте­пе­ни царив­шую там голо­дов­ку и откры­ли с.426 про­ле­та­ри­а­ту источ­ник неболь­шо­го, но чест­но­го зара­бот­ка. Зато Цезарь энер­гич­но забо­тил­ся об умень­ше­нии мас­сы сво­бод­но­го про­ле­та­ри­а­та. Посто­ян­ный наплыв про­ле­та­ри­ев, при­вле­кае­мых в Рим разда­чей хле­ба, если не совер­шен­но пре­кра­тил­ся20, то зна­чи­тель­но умень­шил­ся вслед­ст­вие пре­вра­ще­ния этой разда­чи во вспо­мо­ще­ст­во­ва­ние бед­ным, рас­счи­тан­ное на стро­го опре­де­лен­ное чис­ло лиц. 348 Что же каса­ет­ся налич­но­го про­ле­та­ри­а­та, то, с одной сто­ро­ны, его ряды очи­ща­лись суда­ми, кото­рым было пред­пи­са­но отно­сить­ся к бро­дя­гам с бес­по­щад­ной стро­го­стью, с дру­гой же — широ­кой замор­ской коло­ни­за­ци­ей; из чис­ла 80 тыс. коло­ни­стов, кото­рых Цезарь пере­пра­вил за море в немно­гие годы сво­его прав­ле­ния, зна­чи­тель­ная часть была взя­та из низ­ших сло­ев сто­лич­но­го насе­ле­ния; так, напри­мер, боль­шин­ство коринф­ских коло­ни­стов состав­ля­ли воль­ноот­пу­щен­ни­ки. Если в про­ти­во­по­лож­ность преж­не­му поряд­ку, вос­пре­щав­ше­му воль­ноот­пу­щен­ни­кам доступ к каким-либо город­ским почет­ным долж­но­стям, Цезарь открыл перед ними в сво­их коло­ни­ях две­ри город­ско­го сове­та, то это дела­лось, без сомне­ния, для того, чтобы скло­нить к пере­се­ле­нию тех из них, кото­рые поль­зо­ва­лись луч­шей репу­та­ци­ей. Но это пере­се­ле­ние было, по всей види­мо­сти, не толь­ко пре­хо­дя­щим меро­при­я­ти­ем. Убеж­ден­ный, как и все дру­гие рас­суди­тель­ные люди, что един­ст­вен­ным дей­ст­ви­тель­ным сред­ст­вом про­тив бед­ст­вий про­ле­та­ри­а­та явля­ет­ся пра­виль­но орга­ни­зо­ван­ная систе­ма коло­ни­за­ции, и имея воз­мож­ность осу­ще­ст­вить ее бла­го­да­ря харак­те­ру рим­ско­го государ­ства в почти неогра­ни­чен­ном раз­ме­ре, Цезарь, веро­ят­но, имел в виду про­во­дить эту линию и впредь, откры­вая все воз­об­нов­ля­ю­ще­му­ся злу посто­ян­ный исток. Затем были при­ня­ты меры для того, чтобы огра­ни­чить извест­ным пре­де­лом опас­ные коле­ба­ния цен важ­ней­ших пред­ме­тов пита­ния на сто­лич­ных рын­ках. Устро­ен­ные по-ново­му и управ­ля­е­мые в либе­раль­ном духе государ­ст­вен­ные финан­сы дава­ли сред­ства для дости­же­ния это­го, и два вновь назна­чен­ных долж­ност­ных лица, «хлеб­ные эди­лы» (стр. 407), при­ня­ли на себя спе­ци­аль­ный над­зор за постав­щи­ка­ми и рын­ка­ми сто­ли­цы.

Огра­ни­че­ние дея­тель­но­сти клу­бов

Дея­тель­ность клу­бов была огра­ни­че­на гораздо эффек­тив­нее, чем это мог­ло быть достиг­ну­то каки­ми-либо запре­ти­тель­ны­ми зако­на­ми, изме­не­ни­ем государ­ст­вен­но­го строя, так как с паде­ни­ем рес­пуб­ли­ки, рес­пуб­ли­кан­ских выбо­ров и судов пре­кра­ти­лись сами собой под­ку­пы и наси­лия над изби­ра­тель­ны­ми и судеб­ны­ми кол­ле­ги­я­ми и вооб­ще все поли­ти­че­ские сатур­на­лии чер­ни. Кро­ме того, ассо­ци­а­ции, воз­ник­шие на осно­ва­нии зако­на с.427 Кло­дия, были закры­ты, и все дела о подоб­ных обще­ствах постав­ле­ны были под выс­ший над­зор пра­ви­тель­ст­вен­ных аген­тов. За исклю­че­ни­ем ста­рин­ных цехов и обществ, рели­ги­оз­ных объ­еди­не­ний иуде­ев и дру­гих осо­бо ого­во­рен­ных кате­го­рий, для кото­рых, по-види­мо­му, доста­точ­но было одной лишь заяв­ки сена­ту, откры­тие посто­ян­но­го обще­ства с пери­о­ди­че­ски­ми собра­ни­я­ми и посто­ян­ны­ми коми­те­та­ми было постав­ле­но в зави­си­мость от полу­че­ния раз­ре­ше­ния от сена­та, выда­вав­ше­го его, лишь запро­сив спер­ва мне­ние монар­ха.

Улич­ная поли­ция

Наряду с этим ста­ли более стро­го при­ме­нять­ся уго­лов­ные зако­ны и была орга­ни­зо­ва­на энер­гич­ная поли­ция. Нака­за­ния, в осо­бен­но­сти за насиль­ст­вен­ные дея­ния, были уси­ле­ны, и нера­зум­ное опре­де­ле­ние рес­пуб­ли­кан­ско­го зако­на, что пре­дан­но­му суду пре­ступ­ни­ку пре­до­став­ля­ет­ся доб­ро­воль­ным уда­ле­ни­ем в изгна­ние снять с себя часть заслу­жен­но­го им нака­за­ния, было с пол­ным осно­ва­ни­ем отме­не­но. Подроб­ная инструк­ция, состав­лен­ная Цеза­рем для сто­лич­ной поли­ции, в зна­чи­тель­ной части дошла до нас, и желаю­щий может убедить­ся, что импе­ра­тор не пре­не­брег и поста­нов­ле­ни­я­ми о том, чтобы домо­вла­дель­цы содер­жа­ли в исправ­но­сти ули­цы и мости­ли тро­туа­ры во всю шири­ну обте­сан­ным кам­нем, и издал рас­по­ря­же­ние о дви­же­нии палан­ки­нов и эки­па­жей, кото­рым состо­я­ние улиц поз­во­ля­ло сво­бод­но пере­дви­гать­ся лишь в вечер­ние и ноч­ные часы. 349 Глав­ный над­зор за мест­ной поли­ци­ей остал­ся и впредь, глав­ным обра­зом, в руках четы­рех эди­лов, каж­дый из кото­рых полу­чил теперь (если это не было сде­ла­но уже рань­ше) в свое веде­ние точ­но огра­ни­чен­ный поли­цей­ский рай­он сто­ли­цы.

Сто­лич­ные построй­ки

Нако­нец, стро­и­тель­ное дело в сто­ли­це и свя­зан­ные с ним заботы об обще­по­лез­ных учреж­де­ни­ях вооб­ще полу­чи­ли бла­го­да­ря Цеза­рю, соеди­няв­ше­му в себе со свой­ст­вен­ной рим­ля­нам стра­стью стро­ить­ся и спо­соб­но­сти орга­ни­за­то­ра, вне­зап­ное раз­ви­тие, не толь­ко поло­жив­шее конец бес­хо­зяй­ст­вен­но­сти, гос­под­ст­во­вав­шей здесь в послед­нюю анар­хи­че­скую пору, но так­же затмив­шее все, что совер­ши­ла рим­ская ари­сто­кра­тия в луч­шие свои дни, так как гений Цеза­ря оста­вил дале­ко поза­ди доб­ро­со­вест­ные уси­лия Мар­ци­ев и Эми­ли­ев. Цезарь пре­взо­шел сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков не толь­ко рас­ши­ре­ни­ем стро­и­тель­ной дея­тель­но­сти самой по себе и раз­ме­ром затра­чен­ных на нее сумм, но истин­но поли­ти­че­ским чутьем и пони­ма­ни­ем общей поль­зы, отли­чаю­щи­ми все, что пред­при­нял он для обще­ст­вен­ных учреж­де­ний Рима, от всех подоб­ных начи­на­ний дру­гих лиц. Он не воз­во­дил, подоб­но сво­им пре­ем­ни­кам, хра­мов и дру­гих рос­кош­ных зда­ний, зато рим­ский форум, на кото­ром все еще про­ис­хо­ди­ли собра­ния граж­дан, заседа­ли суд и бир­жа, име­ли место обыч­ные дело­вые сно­ше­ния и шата­лась мас­са празд­но­го люда, был осво­бож­ден по край­ней мере от сбо­рищ и судов. Для пер­вой цели Цезарь устро­ил новую пло­щадь — Сеп­та Юлия с.428 (Saep­ta Julia) на Мар­со­вом поле; для послед­ней отвел новое место — форум Юлия — меж­ду Капи­то­ли­ем и Пала­ти­ном. Подоб­ным же духом отли­ча­ет­ся и дру­гое его рас­по­ря­же­ние, в силу кото­ро­го сто­лич­ным баням достав­ля­лось еже­год­но, глав­ным обра­зом, из Афри­ки, 3 мил­ли­о­на фун­тов мас­ла, вслед­ст­вие чего ста­но­ви­лось воз­мож­ным без­воз­мезд­но давать мою­щим­ся то мас­ло, кото­рое было им нуж­но для нати­ра­ния тела, что при древ­ней дие­те­ти­ке, осно­ван­ной пре­иму­ще­ст­вен­но на купа­нье и нати­ра­нии тела мазя­ми, явля­лось в выс­шей сте­пе­ни целе­со­об­раз­ной поли­цей­ской мерой гиги­е­ны и сани­та­рии. Эти круп­ные меро­при­я­тия были, одна­ко, толь­ко нача­лом пол­ней­шей пере­строй­ки горо­да Рима. Состав­ле­ны были уже про­ек­ты построй­ки ново­го зда­ния для сена­та, ново­го рос­кош­но­го рын­ка, теат­ра, кото­рый дол­жен был сопер­ни­чать с Пом­пе­е­вым, пуб­лич­ной латин­ской и гре­че­ской биб­лио­те­ки по образ­цу недав­но погиб­шей в Алек­сан­дрии (пер­вое учреж­де­ние это­го рода в Риме) и, нако­нец, хра­ма Мар­са, кото­рый богат­ст­вом и вели­ко­ле­пи­ем пре­взо­шел бы все суще­ст­во­вав­шее до той поры. Еще гени­аль­нее был замы­сел про­ло­жить канал через Помп­тин­ские болота и отве­сти их воды в Тарра­ци­ну, далее, изме­нить все ниж­нее тече­ние Тиб­ра и, начи­ная от нынеш­не­го Pon­te Mol­le, дать ему, вме­сто его преж­не­го направ­ле­ния — от Вати­кан­ско­го и Мар­со­ва поля к Остии, новое направ­ле­ние — вокруг Вати­кан­ско­го поля и Яни­куль­ско­го хол­ма в Остию, где неудоб­ный рейд дол­жен был усту­пить место про­стор­ной искус­ст­вен­ной гава­ни. С осу­щест­вле­ни­ем это­го гигант­ско­го про­ек­та, с одной сто­ро­ны, изго­нял­ся опас­ней­ший враг сто­ли­цы — испор­чен­ный воздух сосед­ней мест­но­сти, а с дру­гой — сра­зу уве­ли­чи­лась крайне огра­ни­чен­ная воз­мож­ность пред­при­ни­мать новые соору­же­ния в сто­ли­це; пере­не­сен­ное вслед­ст­вие это­го на левый берег Тиб­ра Вати­кан­ское поле мог­ло заме­нить собой Мар­со­во поле, а обшир­ное Мар­со­во поле ста­но­ви­лось при­год­ным для обще­ст­вен­ных и част­ных постро­ек. Одно­вре­мен­но с этим сто­ли­ца полу­чи­ла бы столь недо­ста­вав­ший ей без­опас­ный порт. Каза­лось, буд­то импе­ра­тор хотел дви­гать гора­ми и река­ми и 350 всту­пить в состя­за­ние даже с самой при­ро­дой. Но, сколь­ко бы ни выиг­рал Рим бла­го­да­ря ново­му поряд­ку в отно­ше­нии удобств и вели­ко­ле­пия, поли­ти­че­ское гла­вен­ство, как уже было ска­за­но, было утра­че­но им без­воз­врат­но и по той же при­чине. Вре­мя пока­за­ло, как про­ти­во­есте­ствен­но и пре­врат­но было отож­дест­вле­ние государ­ства с горо­дом Римом; но это поло­же­ние слиш­ком срос­лось с самим суще­ст­вом рим­ской рес­пуб­ли­ки и не мог­ло утра­тить зна­че­ния преж­де, чем падет сама рес­пуб­ли­ка. Лишь в новом Цеза­ре­вом государ­стве оно было совсем устра­не­но за исклю­че­ни­ем раз­ве несколь­ких юриди­че­ских фик­ций. Сто­ли­ца была урав­не­на в пра­во­вом отно­ше­нии со все­ми про­чи­ми муни­ци­па­ли­те­та­ми, и Цезарь, заботясь и тут, как все­гда, не толь­ко о водво­ре­нии поряд­ка, но и о том, чтобы каж­дый пред­мет был офи­ци­аль­но обо­зна­чен соот­вет­ст­ву­ю­щим с.429 име­нем, соста­вил свое поло­же­ние об ита­лий­ском муни­ци­паль­ном устрой­стве, без сомне­ния, умыш­лен­но, оди­на­ко­во и для сто­ли­цы и для всех про­чих город­ских общин. К это­му нуж­но при­ба­вить, что Рим имен­но пото­му, что он как сто­ли­ца был не спо­со­бен раз­вить у себя сво­бод­ные общин­ные нача­ла, сто­ял даже в импе­ра­тор­ский пери­од дале­ко поза­ди осталь­ных муни­ци­па­ли­те­тов. Рес­пуб­ли­кан­ский Рим был вер­те­пом раз­бой­ни­ков, но в то же вре­мя и государ­ст­вом; Рим в дни монар­хии, хотя и стал укра­шать себя всей рос­ко­шью трех частей све­та, бли­стать золо­том и мра­мо­ром, играл все-таки в государ­стве роль цар­ско­го двор­ца и, вме­сте с тем, бога­дель­ни для бед­ных, т. е. являл­ся неиз­беж­ным злом.

Ита­лия и ее сель­ское хозяй­ство

Если в сто­ли­це зада­ча заклю­ча­лась лишь в том, чтобы поли­цей­ски­ми мера­ми, про­веден­ны­ми в широ­ких раз­ме­рах, устра­нить явные для всех непо­ряд­ки, то несрав­нен­но труд­нее было под­нять глу­бо­ко рас­стро­ен­ное ита­лий­ское народ­ное хозяй­ство. Глав­ные неду­ги его были ука­за­ны уже выше — быст­рое сокра­ще­ние зем­ледель­че­ско­го и неесте­ствен­ный рост тор­го­во­го насе­ле­ния, к чему при­со­еди­ня­лось необо­зри­мое чис­ло дру­гих неду­гов. Чита­тель, веро­ят­но, не забыл, в каком поло­же­нии нахо­ди­лось сель­ское хозяй­ство Ита­лии. Несмот­ря на самые серь­ез­ные попыт­ки поме­шать уни­что­же­нию мел­ко­го земле­вла­де­ния, вряд ли где-нибудь в Ита­лии в тес­ном смыс­ле сло­ва, за исклю­че­ни­ем апен­нин­ских и абруцц­ских долин, кре­стьян­ское хозяй­ство явля­лось в это вре­мя гос­под­ст­ву­ю­щей фор­мой хозяй­ства. Что каса­ет­ся круп­но­го сель­ско­го хозяй­ства, то нам труд­но под­ме­тить суще­ст­вен­ную раз­ни­цу меж­ду при­веден­ным уже выше опи­са­ни­ем его у Като­на и тем, кото­рое оста­вил Варрон, раз­ве толь­ко то, что оно и в хоро­ших и в дур­ных сво­их сто­ро­нах отра­жа­ет вли­я­ние роста город­ской жиз­ни в Риме. «Быва­ло, — гово­рит Варрон, — жит­ни­ца в име­нии была обшир­нее гос­под­ско­го дома, — теперь же обык­но­вен­но видишь обрат­ное». На туску­лан­ских и тибур­тин­ских полях, на побе­ре­жье в Тарра­цине и Бай­ях, там, где быва­ло ста­рое латин­ское и ита­лий­ское кре­стьян­ство засе­ва­ло поля и сни­ма­ло жат­ву, воз­вы­ша­лись теперь в бес­по­лез­ном блес­ке вил­лы рим­ских бога­чей, и мно­гие из них сво­и­ми сада­ми и водо­про­во­да­ми, резер­ву­а­ра­ми соле­ной и прес­ной воды, устро­ен­ны­ми для сохра­не­ния и раз­мно­же­ния реч­ных и мор­ских рыб, сад­ка­ми для ули­ток и белок, запо­вед­ни­ка­ми для раз­веде­ния зай­цев, кро­ли­ков, оле­ней, серн и каба­нов и птич­ни­ка­ми, где води­лись даже журав­ли и пав­ли­ны, покры­ва­ли про­стран­ство, год­ное для горо­да сред­ней вели­чи­ны. Но рос­кошь боль­шо­го горо­да обо­га­ща­ет часто при­леж­но­го тру­же­ни­ка и дает про­пи­та­ние боль­ше­му чис­лу бед­ных, чем щед­рая на пода­я­ния филан­тро­пия. Птич­ни­ки и рыб­ные сад­ки знат­ных бар были, конеч­но, 351 очень доро­го­сто­я­щей зате­ей. Но и по сво­им раз­ме­рам и по затра­чи­вае­мым уси­ли­ям этот вид хозяй­ства раз­вил­ся до такой сте­пе­ни, что, напри­мер, налич­ный состав одной голу­бят­ни оце­ни­вал­ся в целых с.430 100 тыс. сестер­ци­ев — воз­ник­ло пра­виль­ное пти­це­вод­ство, и добы­вае­мое в птич­ни­ках удоб­ре­ние при­ни­ма­лось в рас­чет для возде­лы­ва­ния полей; быва­ли при­ме­ры, что какой-нибудь тор­го­вец пти­ца­ми был в состо­я­нии доста­вить сра­зу 5 тыс. дроздов (даже их уме­ли тогда раз­во­дить); за пла­ту в 3 дена­рия за шту­ку рыб­ный тор­го­вец мог доста­вить сра­зу же 2 тыс. мурен, а от про­да­жи рыб, остав­ших­ся после Луция Лукул­ла, выру­че­но было 40 тыс. сестер­ци­ев. Понят­но, что при таких усло­ви­ях тот, кто с уме­ньем и при­леж­но при­нял­ся бы за такое дело, мог полу­чить очень зна­чи­тель­ную при­быль при срав­ни­тель­но неболь­шом основ­ном капи­та­ле. Один мел­кий пче­ло­вод того вре­ме­ни про­да­вал каж­дый год со сво­его неболь­шо­го сада, вели­чи­ною в мор­ген, лежав­ше­го побли­зо­сти от Фале­ри­ев, меду не менее чем на 10 тыс. сестер­ци­ев. Сорев­но­ва­ние сель­ских хозя­ев, раз­во­див­ших пло­до­вые дере­вья, дохо­ди­ло до того, что в изящ­ных вил­лах кла­до­вая для пло­дов, выло­жен­ная мра­мо­ром, неред­ко слу­жи­ла в то же вре­мя и сто­ло­вой, и в ней выстав­ля­лись напо­каз дико­вин­ные, ино­гда, веро­ят­но, про­сто куп­лен­ные пло­ды, выда­вав­ши­е­ся за про­дук­ты соб­ст­вен­ных садов. В эту же пору зане­се­но было в ита­лий­ские сады раз­веде­ние мало­азий­ской виш­ни и дру­гих чуже­зем­ных пло­до­вых дере­вьев. Ого­ро­ды, гряды роз и фиа­лок при­но­си­ли в Лации и Кам­па­нии бога­тый доход, и «базар лакомств» (fo­rum cu­pe­di­nis) воз­ле Свя­щен­ной ули­цы, где обык­но­вен­но про­да­ва­лись пло­ды, мед и вен­ки, играл важ­ную роль в сто­лич­ной жиз­ни. Вооб­ще хозяй­ство в боль­ших име­ни­ях, пред­став­ляв­шее собой хозяй­ство план­та­тор­ское, достиг­ло очень высо­кой сту­пе­ни раз­ви­тия. Доли­на Риэти, окрест­но­сти Фуцин­ско­го озе­ра, мест­но­сти у Лири­са и Вол­тур­на, вооб­ще сред­няя Ита­лия, нахо­ди­лись, в сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ном отно­ше­нии, в самом цве­ту­щем состо­я­нии; даже неко­то­рые отрас­ли про­мыш­лен­но­сти, кото­рые мог­ли при­нять уча­стие в экс­плуа­та­ции име­ния сила­ми раб­ско­го труда, были осво­е­ны наи­бо­лее куль­тур­ны­ми сель­ски­ми хозя­е­ва­ми, а там, где обсто­я­тель­ства тому бла­го­при­ят­ст­во­ва­ли, в име­нии устра­и­ва­лись трак­ти­ры, прядиль­ни и в осо­бен­но­сти кир­пич­ные заво­ды. Ита­лий­ские про­из­во­ди­те­ли, осо­бен­но вино­де­лы и мас­ло­де­лы, не толь­ко снаб­жа­ли ита­лий­ские рын­ки, но и дела­ли боль­шие обо­роты эти­ми обо­и­ми про­дук­та­ми и в замор­ской экс­порт­ной тор­гов­ле. Скром­ное спе­ци­аль­но науч­ное сочи­не­ние, дошед­шее до нас от тех вре­мен, срав­ни­ва­ет Ита­лию с боль­шим пло­до­вым садом, и те кар­ти­ны, кото­рые набра­сы­ва­ет совре­мен­ный поэт, изо­бра­жая свою пре­крас­ную роди­ну, где обиль­но оро­шен­ные луга, рос­кош­ные хлеб­ные поля, сме­ю­щи­е­ся хол­мы, покры­тые вино­град­ни­ка­ми, окайм­ля­ют­ся тем­ны­ми ряда­ми олив­ко­вых дере­вьев, где стра­на, сия­ю­щая раз­но­об­раз­ны­ми пре­ле­стя­ми, пита­ет в сво­ем лоне пре­крас­ные сады и увен­ча­на пло­до­вы­ми дере­вья­ми, — эти кар­ти­ны, оче­вид­но, вер­но пере­даю­щие то, что поэт еже­днев­но имел перед гла­за­ми, пере­но­сят нас в самые цве­ту­щие части Тос­ка­ны и Ter­ra di la­vo­ro. Ското­вод­ство, боль­ше все­го рас­про­стра­няв­ше­е­ся в силу ука­зан­ных уже с.431 обсто­я­тельств все шире и шире на юге и юго-восто­ке, было во всех отно­ше­ни­ях шагом назад; но и оно в извест­ной сте­пе­ни содей­ст­во­ва­ло обще­му подъ­ему хозяй­ства, так как для улуч­ше­ния пород скота было сде­ла­но мно­го и, напри­мер, за поро­ди­сто­го осла пла­ти­лось по 60 тыс., 100 тыс., даже по 400 тыс. сестер­ци­ев. Про­цве­таю­щее ита­лий­ское сель­ское хозяй­ство 352 дости­га­ло в эту пору, когда ему спо­соб­ст­во­ва­ло общее раз­ви­тие куль­ту­ры и оби­лие капи­та­лов, несрав­нен­но более бле­стя­щих резуль­та­тов, чем при ста­ром кре­стьян­ском хозяй­стве, и пере­шло даже за пре­де­лы Ита­лии, так как ита­лий­ские сель­ские хозя­е­ва экс­плу­а­ти­ро­ва­ли и в про­вин­ци­ях боль­шие участ­ки зем­ли, раз­во­дя там скот и даже зани­ма­ясь зем­леде­ли­ем.

Денеж­ное хозяй­ство

Для того чтобы ста­ло ясно, какие раз­ме­ры при­ни­ма­ло наряду с круп­ным сель­ским хозяй­ст­вом, достиг­шим небы­ва­ло­го про­цве­та­ния на раз­ва­ли­нах мел­ко­го кре­стьян­ства, денеж­ное хозяй­ство и как ита­лий­ское купе­че­ство, сопер­ни­чая с иуде­я­ми и раз­лив­шись по всем про­вин­ци­ям и зави­си­мым государ­ствам импе­рии, стя­ну­ло, нако­нец, все капи­та­лы в Рим, — для это­го доста­точ­но после ска­зан­но­го преж­де об этом пред­ме­те ука­зать на тот факт, что на сто­лич­ном денеж­ном рын­ке ссуд­ный про­цент был равен лишь шести и что день­ги в Риме были, таким обра­зом, дешев­ле, чем когда-либо во всей древ­ней исто­рии.

Соци­аль­ные неустрой­ства

При такой систе­ме народ­но­го хозяй­ства, когда тор­гов­ля и хле­бо­па­ше­ство были осно­ва­ны на скоп­ле­нии капи­та­лов и спе­ку­ля­ции, воз­ник­ло страш­ней­шее нера­вен­ство в рас­пре­де­ле­нии богатств. Часто и ино­гда неумест­но употреб­ля­е­мое выра­же­ние о государ­стве, состо­я­щем из мил­ли­о­не­ров и нищих, нигде, быть может, не оправ­ды­ва­лось в такой сте­пе­ни, как в Риме в послед­ний пери­од рес­пуб­ли­ки; и нигде точ­но так же основ­ной прин­цип рабо­вла­дель­че­ско­го государ­ства, в силу кото­ро­го бога­тый чело­век, живу­щий трудом сво­их рабов, неиз­мен­но счи­тал­ся почтен­ным, бед­ный же, суще­ст­во­вав­ший трудом рук сво­их, почи­тал­ся пре­зрен­ным, нигде этот прин­цип не являл­ся с такой ужа­саю­щей оче­вид­но­стью руко­во­дя­щим нача­лом всех обще­ст­вен­ных и част­ных отно­ше­ний21.

с.432 353 Насто­я­ще­го сред­не­го сосло­вия, в нашем смыс­ле сло­ва, в Риме не было, да и вооб­ще его не может быть во вполне сло­жив­шем­ся рабо­вла­дель­че­ском государ­стве; чем-то вро­де насто­я­ще­го сред­не­го сосло­вия, до неко­то­рой сте­пе­ни соот­вет­ст­вуя ему на деле, были те бога­тые ком­мер­сан­ты и земле­вла­дель­цы, кото­рые были доста­точ­но необ­ра­зо­ва­ны или, пожа­луй, настоль­ко обра­зо­ва­ны для того, чтобы замкнуть­ся в сфе­ре сво­ей дея­тель­но­сти и дер­жать­ся вда­ле­ке от обще­ст­вен­ной жиз­ни. Сре­ди дело­вых людей, где мно­го­чис­лен­ные воль­ноот­пу­щен­ни­ки и дру­гие выскоч­ки часто увле­ка­лись жела­ни­ем играть роль важ­но­го бари­на, таких разум­ных людей было немно­го; при­ме­ром может слу­жить неред­ко упо­ми­нае­мый в памят­ни­ках того вре­ме­ни Тит Пом­по­ний Аттик, кото­рый, при­об­ре­тя гро­мад­ное состо­я­ние частью сель­ским хозяй­ст­вом, кото­рым он зани­мал­ся в Ита­лии и Эпи­ре, частью денеж­ны­ми опе­ра­ци­я­ми, охва­тив­ши­ми всю Ита­лию, Гре­цию, Македо­нию и Малую Азию, остал­ся, несмот­ря на все это, про­стым дело­вым чело­ве­ком, не доби­вал­ся ника­кой долж­но­сти, не при­ни­мал даже уча­стия в государ­ст­вен­ных денеж­ных опе­ра­ци­ях, а, дале­кий как от ска­ред­ной эко­но­мии, так и от бес­пут­ной и неснос­ной рос­ко­ши того вре­ме­ни (стол, напри­мер, обхо­дил­ся ему еже­днев­но в 100 сестер­ци­ев), удо­вле­тво­рял­ся спо­кой­ным суще­ст­во­ва­ни­ем, где соеди­ня­лись пре­лесть сель­ской и город­ской жиз­ни, удо­воль­ст­вие обще­ния с луч­шим обще­ст­вом Рима и Гре­ции и наслаж­де­ние лите­ра­ту­рой и искус­ст­вом. Более мно­го­чис­лен­ны­ми и дело­ви­ты­ми были ита­лий­ские земле­вла­дель­цы ста­ро­го скла­да. Совре­мен­ная лите­ра­ту­ра сохра­ни­ла в харак­те­ри­сти­ке Секс­та Рос­ция, уби­то­го в 673 г. [81 г.] во вре­мя про­скрип­ций, образ тако­го сель­ско­го дво­ря­ни­на (pa­ter fa­mi­lias rus­ti­ca­nus). Состо­я­ние его, состав­ляв­шее 6 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев, заклю­ча­лось, глав­ным обра­зом, в его трид­ца­ти с.433 поме­стьях; хозяй­ство он ведет сам, рацио­наль­но и с увле­че­ни­ем; в сто­ли­цу явля­ет­ся ред­ко или нико­гда, а если и появ­ля­ет­ся, то не менее выде­ля­ет­ся сво­и­ми неоте­сан­ны­ми мане­ра­ми сре­ди свет­ских сена­то­ров, чем мно­го­чис­лен­ная тол­па его гру­бых батра­ков сре­ди тол­пы мод­ных сто­лич­ных слуг. В боль­шей мере, чем кос­мо­по­ли­ти­че­ски обра­зо­ван­ные ари­сто­кра­ты и купе­че­ское сосло­вие, всюду пус­кав­шее и нигде не пустив­шее кор­ни, эти земле­вла­дель­цы и суще­ст­во­вав­шие, глав­ным обра­зом, бла­го­да­ря им «зем­ледель­че­ские горо­да» («mu­ni­ci­pia rus­ti­ca­na») сохра­ня­ли как нра­вы и обы­чаи отцов, так и их чистый и бла­го­род­ный язык. Класс земле­вла­дель­цев счи­та­ет­ся основ­ным эле­мен­том нации; спе­ку­лянт, соста­вив­ший себе состо­я­ние и желаю­щий вой­ти в ряды избран­но­го обще­ства, поку­па­ет зем­лю и ста­ра­ет­ся если не сам стать поме­щи­ком, то по край­ней мере вос­пи­тать в этом духе сво­его сына. Мы нахо­дим следы это­го земле­вла­дель­че­ско­го клас­са везде, где в поли­ти­ке ска­зы­ва­ет­ся народ­ное направ­ле­ние и где лите­ра­ту­ра дает све­жие отрост­ки; из его рядов пат­рио­ти­че­ская оппо­зи­ция про­тив новой монар­хии полу­ча­ла свои луч­шие силы; к это­му слою при­над­ле­жа­ли Варрон, Лукре­ций, Катулл; и, быть может, нигде отно­си­тель­ная све­жесть это­го земле­вла­дель­че­ско­го быта не высту­па­ет с таки­ми харак­тер­ны­ми чер­та­ми, как в гра­ци­оз­ном введе­нии, напи­сан­ном в Арпине, ко вто­рой кни­ге трак­та­та Цице­ро­на «О зако­нах», состав­ля­ю­щем цве­ту­щий оазис в ужас­ной пустыне созда­ний это­го столь же бес­со­дер­жа­тель­но­го, как и пло­до­ви­то­го писа­ки.

Бед­ня­ки

Но обра­зо­ван­ное купе­че­ство и энер­гич­ное земле­вла­дель­че­ское сосло­вие засло­ня­ют­ся дву­мя задаю­щи­ми тон клас­са­ми обще­ства: нищен­ст­ву­ю­щим наро­дом и насто­я­щи­ми маг­на­та­ми. У нас нет 354 ста­ти­сти­че­ских дан­ных, кото­рые мог­ли бы точ­но опре­де­лить отно­си­тель­ные раз­ме­ры бед­но­сти и богат­ства в эту эпо­ху, но здесь нуж­но сно­ва вспом­нить заме­ча­ние, сде­лан­ное почти за пять­де­сят лет до это­го одним рим­ским государ­ст­вен­ным чело­ве­ком, что чис­ло семейств, обла­дав­ших солид­ным богат­ст­вом, не пре­вы­ша­ло в рядах рим­ско­го граж­дан­ства двух тысяч. С тех пор само граж­дан­ство ста­ло иным. Но есть несо­мнен­ные при­зна­ки того, что дис­про­пор­ция меж­ду бед­но­стью и богат­ст­вом была по край­ней мере так же вели­ка. Про­грес­си­ро­вав­шее обни­ща­ние наро­да рез­ко про­яв­ля­ет­ся в при­то­ке его в места разда­чи хле­ба, а так­же на вер­бов­ку в вой­ска; факт же воз­рас­та­ния богат­ства опре­де­лен­но под­твер­жда­ет­ся одним из писа­те­лей это­го поко­ле­ния, когда, гово­ря об усло­ви­ях жиз­ни в дни Мария, он заме­ча­ет, что состо­я­ние в 2 мил­ли­о­на сестер­ци­ев «при тогдаш­них усло­ви­ях счи­та­лось богат­ст­вом»; тому же соот­вет­ст­ву­ют и дан­ные, кото­рые мы име­ем о богат­ствах отдель­ных лиц. Неве­ро­ят­но бога­тый Луций Доми­ций Аге­но­барб обе­щал дать из соб­ст­вен­ных средств 20 тыс. сол­да­там по 4 юге­ра зем­ли каж­до­му; состо­я­ние Пом­пея дохо­ди­ло до 70 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев; состо­я­ние акте­ра Эзопа — до с.434 20 мил­ли­о­нов; Марк Красс, бога­тей­ший сре­ди бога­чей, имел в нача­ле сво­ей карье­ры 7 мил­ли­о­нов, в кон­це же ее, после разда­чи гро­мад­ных сумм наро­ду, 170 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев. Резуль­та­том такой бед­но­сти и тако­го богат­ства было совер­шен­но раз­лич­ное для той и дру­гой сто­ро­ны по внеш­но­сти, но, в сущ­но­сти, совер­шен­но тож­де­ст­вен­ное эко­но­ми­че­ское и нрав­ст­вен­ное раз­ло­же­ние. Если про­сто­людин спа­сал­ся от голод­ной смер­ти толь­ко бла­го­да­ря под­держ­ке из государ­ст­вен­ных средств, то необ­хо­ди­мым след­ст­ви­ем это­го нищен­ско­го состо­я­ния, являв­шим­ся, прав­да, иной раз и при­чи­ной его, была нищен­ская леность и раз­гул. Вме­сто того чтобы работать, рим­ский пле­бей пред­по­чи­тал сидеть в теат­ре; каба­ки и пуб­лич­ные дома име­ли такой успех, что дема­го­ги нахо­ди­ли выгод­ным для себя при­вле­кать на свою сто­ро­ну пре­иму­ще­ст­вен­но хозя­ев подоб­ных заведе­ний. Бои гла­ди­а­то­ров, вопло­ще­ние и фак­тор страш­ной демо­ра­ли­за­ции древ­не­го мира, достиг­ли тако­го про­цве­та­ния, что одна про­да­жа их про­грамм явля­лась при­быль­ным делом; в это вре­мя было при­ду­ма­но страш­ное ново­введе­ние, в силу кото­ро­го вопрос о жиз­ни и смер­ти побеж­ден­но­го решал­ся не по пра­ви­лам поедин­ка или по про­из­во­лу победи­те­ля, а по капри­зу зри­те­лей, по зна­ку кото­рых победи­тель либо щадил, либо зака­лы­вал поверг­ну­то­го на зем­лю побеж­ден­но­го. Гла­ди­а­тор­ское ремес­ло так под­ня­лось в цене, или, пожа­луй, цена сво­бо­ды так пони­зи­лась, что неустра­ши­мость и сорев­но­ва­ние, исчез­нув­шие в это вре­мя с поля бит­вы, были обык­но­вен­ным явле­ни­ем сре­ди бив­ших­ся на арене, где, если того тре­бо­ва­ли пра­ви­ла поедин­ка, каж­дый гла­ди­а­тор давал зако­лоть себя, без­молв­но и не дрог­нув, и даже сво­бод­ные люди неред­ко про­да­ва­ли себя антре­пре­нё­рам, ста­но­вясь гла­ди­а­то­ра­ми ради сто­ла и жало­ва­нья. И в V в. [сер. IV — сер. III вв.] пле­беи голо­да­ли и тер­пе­ли нуж­ду, но сво­бо­ды сво­ей они не про­да­ва­ли; а юри­сты того вре­ме­ни вряд ли согла­си­лись бы с помо­щью гру­бо­го юриди­че­ско­го крюч­котвор­ства при­знать допу­сти­мым и даю­щим пра­во на иск столь же без­нрав­ст­вен­ный, как и про­ти­во­за­кон­ный кон­тракт тако­го наем­но­го гла­ди­а­то­ра, кото­рым он обя­зы­вал­ся «бес­пре­ко­слов­но давать вязать, бить, жечь и уби­вать себя, если того потре­бу­ют пра­ви­ла заведе­ния».

В выс­шем све­те ниче­го подоб­но­го не про­ис­хо­ди­ло, но, в сущ­но­сти, поло­же­ние было почти такое же или во вся­ком слу­чае не луч­ше. По части ниче­го­неде­ла­ния ари­сто­крат мог сме­ло поме­рять­ся с 355 про­ле­та­ри­ем; если послед­ний шатал­ся по ули­цам, то пер­вый нежил­ся до бело­го дня на пухо­ви­ках. Рас­то­чи­тель­ность цари­ла здесь с такой же неуме­рен­но­стью, как и без­вку­си­ем. Она завла­де­ла поли­ти­кой и теат­ром, конеч­но, ко вреду обо­их; кон­суль­ская долж­ность поку­па­лась за неве­ро­ят­ную цену; летом 700 г. [54 г.] голо­са одно­го толь­ко пер­во­го раз­ряда изби­ра­те­лей были опла­че­ны 10 мил­ли­о­на­ми сестер­ци­ев; точ­но так же и безум­ная рос­кошь деко­ра­ций отрав­ля­ла истин­но обра­зо­ван­но­му чело­ве­ку вся­кое наслаж­де­ние сце­ни­че­ской игрой. Пла­та за наем квар­тир была в Риме в сред­нем вчет­ве­ро выше, чем в ита­лий­ских с.435 горо­дах. Какой-то дом был одна­жды про­дан за 15 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев. Дом Мар­ка Лепида (кон­су­ла 676 г. [78 г.]), кра­си­вей­ший в Риме в эпо­ху смер­ти Сул­лы, спу­стя одно толь­ко поко­ле­ние не был даже сотым в спис­ке рим­ских двор­цов. Мы уже упо­ми­на­ли о беше­ной погоне за вил­ла­ми; одна вил­ла, ценив­ша­я­ся, глав­ным обра­зом, из-за сво­его рыб­но­го сад­ка, была про­да­на за 4 мил­ли­о­на сестер­ци­ев. Насто­я­щий ари­сто­крат нуж­дал­ся теперь по край­ней мере в двух вил­лах: в одной сре­ди Сабин­ских или Аль­бан­ских гор близ сто­ли­цы, и в дру­гой — побли­зо­сти от купа­ний в Кам­па­нии; кро­ме того, ему по воз­мож­но­сти тре­бо­вал­ся еще сад перед ворота­ми Рима. Еще бо́льшим безум­ст­вом, чем эти вил­лы, были, так ска­зать, могиль­ные двор­цы, из кото­рых неко­то­рые и поныне свиде­тель­ст­ву­ют о том, в каких мас­сах плит высотой до неба нуж­дал­ся бога­тый рим­ля­нин, для того чтобы счи­тать­ся умер­шим соглас­но сво­е­му зва­нию. Не было так­же недо­стат­ка и в люби­те­лях лоша­дей и собак; запла­тить 24 тыс. сестер­ци­ев за кра­си­вую лошадь не пред­став­ля­ло ниче­го необы­чай­но­го. Все гоня­лись за мебе­лью из тон­ко­го дере­ва, — так, стол из афри­кан­ско­го кипа­ри­са сто­ил 1 мил­ли­он сестер­ци­ев; за оде­я­ни­я­ми из пур­пу­ро­вых мате­рий или про­зрач­но­го газа, а вме­сте с тем и за изящ­но дра­пи­ро­ван­ны­ми перед зер­ка­лом склад­ка­ми (как рас­ска­зы­ва­ют, ора­тор Гор­тен­зий осы­пал одно­го из сво­их кол­лег бра­нью за то, что тот смял его одеж­ду в тес­но­те); за дра­го­цен­ны­ми кам­ня­ми и жем­чу­гом, впер­вые в это вре­мя заме­нив­ши­ми древ­ние, несрав­нен­но более изящ­ные и худо­же­ст­вен­ные золотые укра­ше­ния. Не совер­шен­ное ли вар­вар­ство видим мы, когда во вре­мя три­ум­фа Пом­пея по слу­чаю победы над Мит­ра­да­том нес­ли изо­бра­же­ние победи­те­ля, сде­лан­ное из жем­чу­га, или когда в сто­ло­вой дива­ны и эта­жер­ки око­вы­ва­лись сереб­ром и даже кухон­ная утварь дела­лась из это­го метал­ла? К явле­ни­ям того же поряд­ка отно­сит­ся и то, что в эту эпо­ху соби­ра­те­ли ред­ко­стей выла­мы­ва­ют худо­же­ст­вен­но сде­лан­ные меда­льо­ны из древ­них сереб­ря­ных куб­ков, чтобы вста­вить их в золотые сосуды. Путе­ше­ст­во­ва­ли в то вре­мя тоже с боль­шой рос­ко­шью. «Когда путе­ше­ст­во­вал сици­лий­ский намест­ник, — рас­ска­зы­ва­ет Цице­рон, — что, конеч­но, дела­лось не зимой, а лишь с наступ­ле­ни­ем вес­ны, не той, что ука­за­на в кален­да­ре, а той, когда рас­пус­ка­ют­ся розы, он, подоб­но вифин­ским царям, пере­дви­гал­ся в палан­кине, кото­рый нес­ли восемь носиль­щи­ков. Сидел он на подуш­ках из маль­тий­ско­го газа, напол­нен­ных розо­вым листом; один венок укра­шал его голо­ву, дру­гой — шею, у носа он дер­жал тон­кий полот­ня­ный нюха­тель­ный мешо­чек, напол­нен­ный роза­ми. Таким обра­зом его нес­ли до самой его спаль­ни».

Рос­кошь в сто­ле

Но ни один вид рос­ко­ши не про­цве­тал в такой сте­пе­ни, как самый гру­бый из всех, а имен­но, рос­кошь за сто­лом. Все устрой­ство вилл, вся жизнь в них сво­ди­лась, в сущ­но­сти, к одной цели — обеду; не толь­ко име­лись раз­лич­ные сто­ло­вые для зимы и лета, но 356 сто­лы с.436 накры­ва­лись в кар­тин­ной гале­рее, в скла­де пло­дов, птич­ни­ке или на эст­ра­де, воз­двиг­ну­той в пар­ке для дичи; к этой эст­ра­де при появ­ле­нии в теат­раль­ном костю­ме лица, изо­бра­жав­ше­го Орфея, сбе­га­лись, лишь толь­ко он успе­вал сыг­рать туш, дрес­си­ро­ван­ные для этой цели оле­ни и каба­ны. Тако­вы были заботы о деко­ра­ции, но за этим отнюдь не забы­ва­лась и дей­ст­ви­тель­ность. Не толь­ко повар был дипло­ми­ро­ван­ным гаст­ро­но­мом, но часто сам хозя­ин являл­ся учи­те­лем сво­их пова­ров. Уже дав­но жар­кое было ото­дви­ну­то на зад­ний план мор­ски­ми рыба­ми и уст­ри­ца­ми, теперь же ита­лий­ская реч­ная рыба была совер­шен­но изгна­на с хоро­ше­го сто­ла, а ита­лий­ские вина и гаст­ро­но­ми­че­ские изде­лия счи­та­лись почти чем-то вуль­гар­ным. Во вре­мя народ­ных празд­неств пода­ва­лось теперь, кро­ме ита­лий­ско­го фалерн­ско­го вина, три сор­та ино­стран­ных вин: сици­лий­ское, лес­бос­ское, хиос­ское, в то вре­мя как за одно поко­ле­ние до того счи­та­лось доста­точ­ным, даже во вре­мя пыш­ных пиров, обне­сти один раз вокруг сто­ла гре­че­ское вино. В погре­бе ора­то­ра Гор­тен­зия нахо­дил­ся склад из 10 тыс. кув­ши­нов чуже­зем­но­го вина. Неуди­ви­тель­но, что ита­лий­ские вино­де­лы ста­ли жало­вать­ся на кон­ку­рен­цию гре­че­ских ост­ров­ных вин. Ни один есте­ство­ис­пы­та­тель не мог бы рев­ност­нее иссле­до­вать стра­ны и моря в поис­ках новых живот­ных и рас­те­ний, чем это дела­ли гаст­ро­но­мы того вре­ме­ни в поис­ках новых дели­ка­те­сов22. Если гость во избе­жа­ние послед­ст­вий все­го пред­ло­жен­но­го ему раз­но­об­ра­зия яст­ва при­ни­мал после обеда рвот­ное, то это нико­го более не пора­жа­ло. Раз­врат во всех его видах был настоль­ко систе­ма­ти­че­ским и неук­лю­жим, что нашел сво­их про­фес­со­ров, кото­рые жили тем, что дава­ли знат­ным юно­шам прак­ти­че­ские и тео­ре­ти­че­ские уро­ки поро­ка. Нет нуж­ды еще долее оста­нав­ли­вать­ся на этой дикой кар­тине само­го монотон­но­го раз­но­об­ра­зия, тем более, что и в этой обла­сти рим­ляне дале­ко не были ори­ги­наль­ны, а огра­ни­чи­ва­лись чрез­мер­ным и неле­пым под­ра­жа­ни­ем элли­но-восточ­ной рос­ко­ши.

Чрез­мер­ность дол­гов

с.437 Разу­ме­ет­ся, и Плу­тон, не хуже Кро­но­са, про­гла­ты­ва­ет сво­их детей; сопер­ни­че­ство из-за этих боль­шей частью ничтож­ных пред­ме­тов ари­сто­кра­ти­че­ских вожде­ле­ний до такой сте­пе­ни под­ня­ло цены на них, что люди, увле­кае­мые тече­ни­ем, про­жи­ва­ли в корот­кое вре­мя гро­мад­ное состо­я­ние и что даже те, кото­рые толь­ко ради пре­сти­жа про­де­лы­ва­ли вме­сте с дру­ги­ми самое необ­хо­ди­мое, долж­ны были видеть, как быст­ро про­ма­ты­ва­лось их уна­сле­до­ван­ное солид­ное бла­го­со­сто­я­ние. Так, напри­мер, кан­дида­ту­ра в кон­су­лы явля­лась 357 обык­но­вен­но для знат­ных семейств стол­бо­вой доро­гой, веду­щей к разо­ре­нию; то же самое мож­но ска­зать об играх, гро­мад­ных построй­ках и всех осталь­ных, прав­да, весе­лых, но зато доро­го сто­ив­ших заня­ти­ях. Истин­но цар­ские богат­ства того вре­ме­ни пре­вы­ша­лись толь­ко еще более гран­ди­оз­ны­ми дол­га­ми; в 692 г. [62 г.] Цезарь имел за выче­том налич­ных средств 25 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев дол­гу; Марк Анто­ний имел в 24-лет­нем воз­расте 6 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев дол­гу, а 14 лет спу­стя — 40 мил­ли­о­нов; Кури­он — 60 мил­ли­о­нов, Милон — 70 мил­ли­о­нов дол­гу. Насколь­ко эта рас­то­чи­тель­ная жизнь знат­ных рим­лян зави­се­ла от креди­та, пока­зы­ва­ет тот факт, что из-за зай­мов, сде­лан­ных раз­лич­ны­ми пре­тен­ден­та­ми на кон­суль­скую долж­ность, про­цен­ты одна­жды под­ня­лись вне­зап­но в Риме с четы­рех до вось­ми в месяц. Вме­сто того чтобы своевре­мен­но устро­ить кон­курс или лик­вида­цию и тем по край­ней мере выяс­нить поло­же­ние, долж­ник, напро­тив, обык­но­вен­но затя­ги­вал свою несо­сто­я­тель­ность, насколь­ко это было воз­мож­но; вме­сто того чтобы про­дать свое иму­ще­ство, в осо­бен­но­сти зем­ли, он по-преж­не­му делал зай­мы и разыг­ры­вал роль мни­мо­го бога­ча, пока крах не раз­ра­жал­ся тем гроз­нее и не начи­нал­ся кон­курс вро­де, напри­мер, Мило­но­ва, где креди­то­ры полу­чи­ли немно­го более 4 % с лик­вида­ци­он­ных сумм. При этом безум­но быст­ром пере­хо­де от богат­ства к банк­рот­ству и этом систе­ма­ти­че­ском обмане никто, конеч­но, не нажи­вал­ся, кро­ме рас­чет­ли­во­го бан­ки­ра, кото­рый умел вовре­мя откры­вать и пре­кра­щать кредит. Таким обра­зом, кредит­ные отно­ше­ния опять при­шли почти к тому же само­му пунк­ту, на кото­ром они нахо­ди­лись в V в. [сер. IV — сер. III вв.] — в худ­шее вре­мя соци­аль­но­го кри­зи­са; номи­наль­ные соб­ст­вен­ни­ки вла­де­ли сво­ей зем­лей лишь мило­стью креди­то­ров; долж­ни­ки или раб­ски под­чи­ня­лись им, так что менее зна­чи­тель­ные из них фигу­ри­ро­ва­ли в сви­те креди­то­ров, подоб­но воль­ноот­пу­щен­ни­кам, а более знат­ные даже в сена­те гово­ри­ли и пода­ва­ли голос по зна­ку сво­их заи­мо­дав­цев, или же были гото­вы объ­явить вой­ну соб­ст­вен­но­сти, терро­ри­зи­ро­вать сво­их заи­мо­дав­цев угро­за­ми и даже изба­вить­ся от них путем заго­во­ра или граж­дан­ской вой­ны. На это опи­ра­лось могу­ще­ство Крас­са; отсюда воз­ник­ли вол­не­ния, сиг­на­лом для кото­рых слу­жи­ли «воль­ные шут­ки», как, напри­мер, мятеж Цин­ны и еще более харак­тер­ные дви­же­ния Кати­ли­ны, Целия, Дола­бел­лы, вполне тож­де­ст­вен­ные с той борь­бой меж­ду иму­щи­ми и неиму­щи­ми, с.438 кото­рая вол­но­ва­ла эллин­ский мир сто­ле­ти­ем рань­ше. Есте­ствен­но было, что при таком нена­деж­ном эко­но­ми­че­ском поло­же­нии вся­кий финан­со­вый или поли­ти­че­ский кри­зис вызы­вал страш­ней­шую неуряди­цу. Едва ли сто­ит ука­зы­вать на то, что обыч­ные послед­ст­вия — исчез­но­ве­ние капи­та­лов, вне­зап­ное пони­же­ние цены зем­ли, мно­го­чис­лен­ные банк­рот­ства и почти все­об­щая несо­сто­я­тель­ность — обна­ру­жи­лись как во вре­мя союз­ни­че­ской вой­ны и вой­ны с Мит­ра­да­том, так и теперь во вре­мя граж­дан­ской вой­ны.

Без­нрав­ст­вен­ность

Понят­но, что при таких обсто­я­тель­ствах нрав­ст­вен­ность и семей­ная жизнь сде­ла­лись во всех сло­ях обще­ства чем-то отжив­шим. Бед­ность счи­та­лась не толь­ко един­ст­вен­ным, но и худ­шим позо­ром и самым тяж­ким про­ступ­ком; за день­ги государ­ст­вен­ный чело­век про­да­вал государ­ство, граж­да­нин — свою сво­бо­ду; мож­но было купить как офи­цер­скую долж­ность, так и голос при­сяж­но­го; за день­ги же отда­ва­лась знат­ная дама, как и улич­ная кур­ти­зан­ка; под­дел­ка доку­мен­тов и клят­во­пре­ступ­ле­ния были так рас­про­стра­не­ны, что один из народ­ных поэтов того вре­ме­ни назы­ва­ет при­ся­гу «дол­го­вым пла­сты­рем». Чест­ность была забы­та; тот, кто отка­зы­вал­ся 358 от взят­ки, счи­тал­ся не чест­ным чело­ве­ком, а лич­ным вра­гом. Уго­лов­ная ста­ти­сти­ка всех вре­мен и стран вряд ли может про­ти­во­по­ста­вить что-либо той страш­ной кар­тине раз­но­об­раз­ных, ужа­саю­щих и про­ти­во­есте­ствен­ных пре­ступ­ле­ний, какую пред­став­ля­ет нам про­цесс Авла Клу­ен­ция, разыг­рав­ший­ся в одном из самых ува­жае­мых семейств ита­лий­ско­го сель­ско­го горо­да.

Друж­ба

Но по мере того как в глу­бине народ­ной жиз­ни накоп­ля­лась все более зло­вред­ная и без­дон­ная мас­са гря­зи, все гла­же и обман­чи­вее ста­но­вил­ся на поверх­но­сти ее внеш­ний лоск утон­чен­но­сти нра­вов и все­об­щей друж­бы. Все наве­ща­ли друг дру­га, так что в домах маг­на­тов яви­лась необ­хо­ди­мость допус­кать лиц, еже­днев­но при­ез­жав­ших ко вре­ме­ни вста­ва­нья хозя­ев, в извест­ном поряд­ке, уста­нов­лен­ном самим гос­по­ди­ном, а ино­гда и его камер­ди­не­ром, давать отдель­ную ауди­ен­цию толь­ко самым выдаю­щим­ся посе­ти­те­лям, осталь­ных же допус­кать спер­ва груп­па­ми, а под конец и всей мас­сой, — порядок, нача­ло кото­ро­му было поло­же­но Гаем Грак­хом, и в этом отно­ше­нии про­ло­жив­шим доро­гу новой монар­хии. Такое же рас­про­стра­не­ние, как свет­ские визи­ты, полу­чи­ла и свет­ская пере­пис­ка; лица, не име­ю­щие ни дру­же­ст­вен­ных, ни дело­вых сно­ше­ний, тем не менее обме­ни­ва­ют­ся из дале­ких стран и из-за морей «дру­же­ст­вен­ны­ми» пись­ма­ми, меж­ду тем как насто­я­щие и под­лин­но дело­вые пись­ма встре­ча­ют­ся, наобо­рот, лишь там, где посла­ние обра­ще­но к целой кор­по­ра­ции. Точ­но так же и при­гла­ше­ние к обеду, обыч­ные подар­ки к ново­му году, семей­ные празд­не­ства изме­ня­ют­ся в сво­ем харак­те­ре и пре­вра­ща­ют­ся почти в пуб­лич­ное тор­же­ство; даже сама смерть не избав­ля­ет от этих цере­мо­ний с бес­чис­лен­ны­ми с.439 «близ­ки­ми», и, напро­тив, для того чтобы уме­реть при­лич­но, рим­ля­нин дол­жен был непре­мен­но оста­вить каж­до­му из них что-нибудь на память. Как и в неко­то­рых кру­гах наше­го бир­же­во­го мира, насто­я­щая тес­ная домаш­няя и дру­же­ст­вен­ная связь настоль­ко утра­ти­лась в тогдаш­нем Риме, что все дело­вые и при­я­тель­ские сно­ше­ния мог­ли про­бав­лять­ся пусты­ми фор­ма­ми и фра­за­ми, и истин­ную друж­бу заме­ща­ет посте­пен­но тот при­зрак ее, кото­рый зани­ма­ет не послед­нее место сре­ди злых духов, парив­ших над граж­дан­ски­ми вой­на­ми и про­скрип­ци­я­ми того вре­ме­ни.

Жен­щи­ны

Такой же харак­тер­ной чер­той бро­саю­ще­го­ся в гла­за раз­ло­же­ния этой эпо­хи явля­ет­ся эман­си­па­ция жен­щи­ны. Эко­но­ми­че­ски жен­щи­ны дав­но уже ста­ли само­сто­я­тель­ны­ми; в эту эпо­ху мы встре­ча­ем уже спе­ци­аль­ных адво­ка­тов для жен­щин, кото­рые помо­га­ют оди­но­ким бога­тым дамам в заве­до­ва­нии их состо­я­ни­ем и веде­нии их про­цес­сов, импо­ни­руя им сво­им пони­ма­ни­ем дела и зна­ни­ем пра­ва и бла­го­да­ря это­му доби­ва­ясь более щед­ро­го воз­на­граж­де­ния и боль­шей доли в наслед­ствах, чем завсе­гда­тай бир­же­вой пло­ща­ди. Но жен­щи­ны почув­ст­во­ва­ли себя осво­бож­ден­ны­ми не толь­ко от эко­но­ми­че­ской опе­ки отцов или мужей. Вся­ко­го рода любов­ные дела все­гда были в моде. Балет­ные тан­цов­щи­цы (mi­mae) мог­ли поспо­рить с совре­мен­ны­ми бале­ри­на­ми раз­но­об­ра­зи­ем сво­их заня­тий и сво­ей лов­ко­стью в них; их при­ма­дон­ны, как Кифе­рида и дру­гие, подоб­ные ей, запят­на­ли даже стра­ни­цы исто­рии. Но их как бы заре­ги­ст­ри­ро­ван­но­му реме­с­лу состав­лял суще­ст­вен­ную кон­ку­рен­цию сво­бод­ный про­мы­сел дам ари­сто­кра­ти­че­ско­го кру­га. Любов­ные свя­зи ста­ли таким зауряд­ным явле­ни­ем в самых знат­ных семьях, что толь­ко исклю­чи­тель­ный скан­дал мог сде­лать их пред­ме­том осо­бых спле­тен; судеб­ное же вме­ша­тель­ство каза­лось почти смеш­ным. 359 Бес­при­мер­ный скан­дал, учи­нен­ный в 693 г. [61 г.] Пуб­ли­ем Кло­ди­ем во вре­мя жен­ско­го празд­ни­ка в доме вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка и в тыся­чу раз худ­ший, чем те про­ис­ше­ст­вия, кото­рые за пять­де­сят лет до того при­ве­ли к цело­му ряду смерт­ных при­го­во­ров, про­шел почти без вся­ко­го рас­сле­до­ва­ния и совер­шен­но без­на­ка­зан­но. Сезон купа­нья в апре­ле, когда государ­ст­вен­ные дела при­оста­нав­ли­ва­лись и выс­ший свет сте­кал­ся в Байи и Путе­о­лы, при­об­ре­тал осо­бую при­вле­ка­тель­ность бла­го­да­ря доз­во­лен­ным и недоз­во­лен­ным свя­зям, кото­рые ожив­ля­ли ката­нье в гон­до­лах, так же как музы­ка и пение и эле­гант­ные зав­тра­ки на лод­ке или на бере­гу. Здесь дамы гос­под­ст­во­ва­ли неогра­ни­чен­но; но они вовсе не доволь­ст­во­ва­лись этой, по пра­ву при­над­ле­жа­щей им, обла­стью, но зани­ма­лись так­же и поли­ти­кой, появ­ля­лись на собра­ни­ях пар­тий и при­ни­ма­ли сво­и­ми день­га­ми и интри­га­ми уча­стие в бес­пут­ных дей­ст­ви­ях тогдаш­них коте­рий. Того, кто видел этих государ­ст­вен­ных дея­тель­ниц дей­ст­ву­ю­щи­ми на попри­ще Сци­пи­о­на или Като­на и заме­чал рядом с ними моло­до­го щего­ля, копи­ро­вав­ше­го всю внеш­ность сво­ей воз­люб­лен­ной сво­им глад­ким под­бо­род­ком, тон­ким голос­ком и поход­кой с пере­валь­цем, косы­ноч­ка­ми с.440 на груди и голо­ве, запон­ка­ми на рука­вах и жен­ски­ми сан­да­ли­я­ми, — того долж­на была устра­шить про­ти­во­есте­ствен­ность это­го обще­ства, в кото­ром оба пола, по-види­мо­му, хоте­ли обме­нять­ся роля­ми. Как в ари­сто­кра­ти­че­ских кру­гах смот­ре­ли на раз­вод, пока­зы­ва­ет при­мер их луч­ше­го и наи­бо­лее нрав­ст­вен­но­го пред­ста­ви­те­ля, Мар­ка Като­на, кото­рый не постес­нял­ся по прось­бе одно­го дру­га, хотев­ше­го женить­ся на его жене, раз­ве­стись с ней и так же мало затруд­нил­ся женить­ся вто­рич­но на той же самой жен­щине после смер­ти это­го дру­га. Без­бра­чие и отсут­ст­вие детей рас­про­стра­ня­лись все более, осо­бен­но в выс­ших кру­гах. Если брак дав­но счи­тал­ся здесь бре­ме­нем, кото­рое люди при­ни­ма­ли на себя раз­ве лишь ради обще­ст­вен­ной поль­зы, то даже у Като­на и его еди­но­мыш­лен­ни­ков мы нахо­дим теперь то пра­ви­ло, кото­ро­му за сто лет до него Поли­бий при­пи­сы­вал паде­ние Элла­ды, что граж­дане обя­за­ны сохра­нять в цело­сти круп­ные состо­я­ния и пото­му не долж­ны иметь слиш­ком мно­го детей. Как дале­ки были те вре­ме­на, когда про­зви­ще чело­ве­ка, име­ю­ще­го детей (pro­le­ta­rius), счи­та­лось почет­ным в гла­зах рим­ля­ни­на!

Обез­люде­ние Ита­лии

Вслед­ст­вие этих соци­аль­ных усло­вий латин­ское пле­мя в Ита­лии выми­ра­ло с ужа­саю­щей быст­ро­той и пре­крас­ные мест­но­сти пости­га­ло пол­ное запу­сте­ние или же они засе­ля­лись пара­зи­ти­че­ски­ми эле­мен­та­ми. Зна­чи­тель­ная часть насе­ле­ния Ита­лии устре­ми­лась за гра­ни­цу. Уже то коли­че­ство даро­ви­тых людей и рабо­чих сил, кото­рое тре­бо­ва­лось для назна­че­ния ита­лий­ских чинов­ни­ков и ита­лий­ских гар­ни­зо­нов во все обла­сти Сре­ди­зем­но­го моря, пре­вы­ша­ло налич­ные силы полу­ост­ро­ва, тем более что эти послан­ные на чуж­би­ну эле­мен­ты по боль­шей части утра­чи­ва­лись для нации навсе­гда. Чем более рим­ская общи­на раз­рас­та­лась в государ­ство, вме­щав­шее в себе мно­же­ство народ­но­стей, тем более пра­вя­щая ари­сто­кра­тия отвы­ка­ла счи­тать Ита­лию сво­им исклю­чи­тель­ным оте­че­ст­вом; из чис­ла же набран­ных или навер­бо­ван­ных сол­дат зна­чи­тель­ная часть погиб­ла во мно­гих вой­нах, осо­бен­но во вре­мя кро­ва­вых меж­до­усо­биц, дру­гие же совер­шен­но поры­ва­ли с роди­ной вслед­ст­вие дол­гой служ­бы вда­ли, ино­гда рас­тя­ги­вав­шей­ся на всю их жизнь. Подоб­но государ­ст­вен­ной служ­бе и спе­ку­ля­ция удер­жи­ва­ла на всю жизнь или же на извест­ное вре­мя вне стра­ны часть земле­вла­дель­цев и почти все купе­че­ство и вслед­ст­вие демо­ра­ли­зу­ю­ще­го вли­я­ния тор­го­вых поездок 360 отуча­ла, в осо­бен­но­сти куп­цов, от обыч­ной граж­дан­ской жиз­ни на родине и от мно­гих свя­зей и обя­за­тельств по отно­ше­нию к сво­им семьям. В виде ком­пен­са­ции Ита­лия полу­ча­ла, с одной сто­ро­ны, про­ле­та­ри­ат из рабов и воль­ноот­пу­щен­ни­ков и, с дру­гой — ремес­лен­ни­ков и тор­гов­цев из Малой Азии, Сирии и Егип­та, кото­рые рас­пло­ди­лись, глав­ным обра­зом, в сто­ли­це и еще более в пор­то­вых горо­дах Остии, Путе­о­лах, Брун­ди­зии. Но в боль­шей и важ­ней­шей части Ита­лии не было даже такой заме­ны более чистых эле­мен­тов нечи­сты­ми и с.441 насе­ле­ние замет­но сокра­ща­лось. В осо­бен­но­сти это было замет­но в мест­но­стях, бога­тых паст­би­ща­ми; бла­го­сло­вен­ную стра­ну ското­вод­ства, Апу­лию, совре­мен­ни­ки назы­ва­ли самой без­люд­ной частью Ита­лии; точ­но то же про­ис­хо­ди­ло и в окрест­но­стях Рима, где Кам­па­ния под пере­мен­ным дей­ст­ви­ем застоя в зем­леде­лии и воз­рас­тав­шей пор­чи возду­ха с каж­дым годом все более пусте­ла. Лаби­ки, Габии, Бови­лы, неко­гда при­вет­ли­вые сель­ские город­ки, при­шли в такой упа­док, что труд­но было собрать пред­ста­ви­те­лей от них для цере­мо­ний латин­ско­го празд­ни­ка. Тускул, все еще одна из важ­ней­ших общин Лация, состо­ял почти толь­ко из несколь­ких знат­ных семейств, кото­рые жили в сто­ли­це, но удер­жи­ва­ли за собой пра­ва туску­лан­ских обы­ва­те­лей, и по чис­лу граж­дан-изби­ра­те­лей сто­ял дале­ко поза­ди даже мел­ких общин внут­рен­ней Ита­лии. Корен­ное, год­ное для воен­ной служ­бы насе­ле­ние в этом крае, кото­рый преж­де являл­ся осно­вой бое­вой силы Рима, до такой сте­пе­ни вымер­ло, что в те вре­ме­на, читая бас­но­слов­ные в срав­не­нии с новей­шей дей­ст­ви­тель­но­стью ска­за­ния лето­пи­си о вой­нах с эква­ми и вольска­ми, люди испы­ты­ва­ли изум­ле­ние, даже, может быть, ужас. Не повсюду поло­же­ние было столь безот­рад­но и, конеч­но, не во всех осталь­ных частях сред­ней Ита­лии и Кам­па­нии, но все-таки, как сету­ет Варрон, «неко­гда мно­го­люд­ные горо­да Ита­лии теперь сто­я­ли опу­стев­шие».

Ита­лия при оли­гар­хии

Зло­ве­щую кар­ти­ну пред­став­ля­ла Ита­лия при режи­ме оли­гар­хии. Меж­ду миром нищих и кру­гом бога­тых людей ничто не смяг­ча­ло роко­во­го про­ти­во­ре­чия. Чем явст­вен­нее и мучи­тель­нее ощу­ща­лось оно с обе­их сто­рон, чем более богат­ство дости­га­ло опья­ня­ю­ще­го вели­чия и чем глуб­же зия­ла про­пасть нище­ты, тем чаще в этом измен­чи­вом мире спе­ку­ля­ции и игры сча­стия отдель­ные лич­но­сти под­ни­ма­лись из низов на самую вер­ши­ну и сно­ва низ­вер­га­лись с высоты вели­чия в про­пасть. Чем более рас­хо­ди­лись меж­ду собой оба мира по внеш­но­сти, тем тес­нее схо­ди­лись они в оди­на­ко­вом отри­ца­нии семей­ной жиз­ни, кото­рая состав­ля­ет осно­ву и заро­дыш вся­кой нацио­наль­но­сти, в оди­на­ко­вой празд­но­сти и склон­но­сти к рос­ко­ши, оди­на­ко­вой эко­но­ми­че­ской бес­поч­вен­но­сти, оди­на­ко­во недо­стой­ном сер­ви­лиз­ме, под­куп­но­сти, раз­ли­чаю­щей­ся раз­ве толь­ко по сво­е­му тари­фу, оди­на­ко­во пре­ступ­ной демо­ра­ли­за­ции, оди­на­ко­вом пополз­но­ве­нии вести борь­бу про­тив соб­ст­вен­но­сти. Богат­ство и бед­ность в тес­ном сою­зе меж­ду собой изго­ня­ли ита­ли­ков из Ита­лии и напол­ня­ли полу­ост­ров тол­па­ми рабов или же ужас­ным без­мол­ви­ем пусты­ни. Вся эта кар­ти­на зло­ве­ща, но вовсе не един­ст­вен­на в сво­ем роде: везде, где в рабо­вла­дель­че­ском государ­стве вполне раз­ви­ва­ет­ся гос­под­ство капи­та­ла, оно оди­на­ко­во опу­сто­ша­ет пре­крас­ный мир божий. Подоб­но тому, как вода в пото­ках отра­жа­ет в себе все­воз­мож­ные цве­та, кло­ака же посто­ян­но оста­ет­ся одна и та же, так и Ита­лия цице­ро­нов­ской эпо­хи, по суще­ству, похо­жа на Элла­ду эпо­хи Поли­бия и еще более на Кар­фа­ген с.442 вре­мен Ган­ни­ба­ла, где совер­шен­но таким же путем все­мо­гу­щий капи­тал довел 361 сред­ний класс до уни­что­же­ния, а тор­гов­лю и земле­вла­де­ние под­нял до край­них пре­де­лов про­цве­та­ния, и под конец при­вел к лице­мер­но при­кры­то­му нрав­ст­вен­но­му и поли­ти­че­ско­му паде­нию нации. Все страш­ное зло, при­чи­нен­ное капи­та­лом в совре­мен­ной жиз­ни наро­ду и циви­ли­за­ции, оста­ет­ся дале­ко поза­ди ужа­сов, имев­ших место в древ­них капи­та­ли­сти­че­ских государ­ствах, посколь­ку сво­бод­ный чело­век, как бы он ни был беден, все­гда оста­ет­ся выше раба; лишь когда созре­ют пагуб­ные семе­на, попав­шие на поч­ву Север­ной Аме­ри­ки, чело­ве­че­ство сно­ва пожнет подоб­ные пло­ды.

Рефор­мы Цеза­ря

То зло, от кото­ро­го изне­мо­га­ло ита­лий­ское народ­ное хозяй­ство, было неиз­ле­чи­мо в самой сво­ей осно­ве, а то, что мож­но еще было испра­вить, дол­жен был сде­лать, глав­ным обра­зом, сам народ и вре­мя, так как даже самое муд­рое пра­ви­тель­ство, как и самый искус­ный врач, не могут пре­вра­тить испор­чен­ные соки орга­низ­ма в здо­ро­вые, а могут толь­ко устра­нить при глу­бо­ко скры­тых неду­гах те слу­чай­но­сти, кото­рые меша­ют дей­ст­вию целеб­ных сил при­ро­ды. Мир­ная энер­гия ново­го пра­ви­тель­ства гаран­ти­ро­ва­ла, что подоб­ный отпор будет дан, бла­го­да­ря чему неко­то­рые из худ­ших явле­ний исчез­ли сами собой, как, напри­мер, искус­ст­вен­ное уве­ли­че­ние про­ле­та­ри­а­та, без­на­ка­зан­ность пре­ступ­ле­ний, про­да­жа долж­но­стей и мно­гое дру­гое. Но для пра­ви­тель­ства мало было толь­ко не вме­ши­вать­ся. Цезарь не при­над­ле­жал к чис­лу тех хит­ро­ум­ных людей, кото­рые пото­му не стро­ят сре­ди моря пло­ти­ны, что ника­кая пре­гра­да не в состо­я­нии сдер­жать при­ли­ва. Все­го луч­ше, когда народ и его эко­но­ми­че­ское раз­ви­тие сле­ду­ют по нор­маль­но­му пути; но посколь­ку они уже свер­ну­ли с него, Цезарь употре­бил всю свою энер­гию на то, чтобы воздей­ст­ви­ем свы­ше вер­нуть нации оте­че­ство и семью и пре­об­ра­зо­вать народ­ное хозяй­ство с помо­щью зако­нов и декре­тов.

Меры про­тив рим­лян, не воз­вра­щаю­щих­ся на роди­ну

Для того чтобы поме­шать про­дол­жи­тель­но­му отсут­ст­вию ита­ли­ков из Ита­лии и при­нудить ари­сто­кра­тию и купе­че­ство осно­вы­вать домаш­ний очаг на родине, не толь­ко был сокра­щен срок служ­бы сол­дат, но всем ита­ли­кам, даже сена­тор­ско­го зва­ния, было запре­ще­но жить вне Ита­лии ина­че, как по обще­ст­вен­ным делам, а людям, достиг­шим брач­но­го воз­рас­та (от 20 до 40 лет), не раз­ре­ша­лось отсут­ст­во­вать из Ита­лии более трех лет под­ряд.

Покро­ви­тель­ство семей­ной жиз­ни
По этой же при­чине Цезарь еще во вре­мя сво­его пер­во­го кон­суль­ства, при осно­ва­нии коло­нии в Капуе, осо­бен­но поза­бо­тил­ся об отцах, имев­ших мно­го детей (стр. 171); сде­лав­шись же импе­ра­то­ром, он назна­чил осо­бые награ­ды отцам боль­ших семей и в то же вре­мя решал в каче­стве вер­хов­но­го судьи с неслы­хан­ным, по рим­ским поня­ти­ям, риго­риз­мом дела о раз­во­де и пре­лю­бо­де­я­нии.
Закон про­тив рос­ко­ши
Он не счел даже ниже сво­его досто­ин­ства издать подроб­ный закон о рос­ко­ши, меж­ду про­чим, с.443 огра­ни­чив­ший рас­то­чи­тель­ность в стро­и­тель­ном деле, по край­ней мере в одном из ее безум­ней­ших про­яв­ле­ний, имен­но в соору­же­нии над­гроб­ных памят­ни­ков; опре­де­лил извест­ный скок, воз­раст и зва­ние для ноше­ния пур­пу­ро­вых одежд и жем­чу­га и совер­шен­но вос­пре­тил носить его взрос­лым муж­чи­нам, назна­чил мак­си­мум рас­хо­дов на стол и пря­мо-таки вос­пре­тил неко­то­рые изыс­кан­ные блюда. Подоб­ные рас­по­ря­же­ния были, прав­да, не новы, но ново было то, что «блю­сти­тель нра­вов» стро­го следил за их испол­не­ни­ем, наблюдал за съест­ны­ми рын­ка­ми через посред­ство наем­ных над­смотр­щи­ков, про­из­во­дил через сво­их аген­тов реви­зию сто­ла знат­ных гос­под и пору­чал им кон­фис­ко­вы­вать на месте запре­щен­ные куша­нья. Подоб­ны­ми тео­ре­ти­че­ски­ми и прак­ти­че­ски­ми 362 уро­ка­ми уме­рен­но­сти, давае­мы­ми новой монар­хи­че­ской поли­ци­ей выс­ше­му кру­гу, ниче­го, конеч­но, не мог­ло быть достиг­ну­то, кро­ме того, что рос­кошь ста­ла несколь­ко пря­тать­ся; но если лице­ме­рие есть дань ува­же­ния, упла­чи­вае­мая поро­ком доб­ро­де­те­ли, то при тогдаш­них обсто­я­тель­ствах внеш­няя порядоч­ность, хотя бы даже уста­нов­лен­ная поли­цей­ским спо­со­бом, все-таки была нема­лым шагом к луч­ше­му.

Дол­го­вой кри­зис

Более серь­ез­ны были и боль­ше успе­ха обе­ща­ли меры Цеза­ря, пред­при­ня­тые для луч­ше­го регу­ли­ро­ва­ния ита­лий­ско­го денеж­но­го и земель­но­го хозяй­ства. Преж­де все­го был при­нят ряд вре­мен­ных мер в свя­зи с недо­стат­ком денег и дол­го­вым кри­зи­сом вооб­ще. Закон, вызван­ный жало­ба­ми про­тив при­пря­ты­ва­ния капи­та­лов, в силу кото­ро­го никто не мог иметь более 60 тыс. сестер­ци­ев в налич­но­сти золо­том и сереб­ром, был, веро­ят­но, издан лишь затем, чтобы смяг­чить гнев широ­ких масс про­тив ростов­щи­ков; фор­ма его обна­ро­до­ва­ния, при кото­ром делал­ся вид, буд­то толь­ко воз­об­нов­ля­ет­ся древ­ний, забы­тый закон, дока­зы­ва­ет, что Цезарь сты­дил­ся это­го рас­по­ря­же­ния и вряд ли оно когда-либо серь­ез­но при­ме­ня­лось. Гораздо важ­нее был вопрос о пред­сто­яв­ших пла­те­жах, пол­ной отме­ны кото­рых настой­чи­во тре­бо­ва­ла пар­тия, назы­вав­шая себя пар­ти­ей Цеза­ря. Мы уже гово­ри­ли, что он не удо­вле­тво­рил это тре­бо­ва­ние (стр. 387); тем не менее еще в 705 г. [49 г.] долж­ни­кам были сде­ла­ны две важ­ные уступ­ки. Во-пер­вых, была пони­же­на23 циф­ра невне­сен­ных про­цен­тов, а уже упла­чен­ные были вычте­ны из капи­та­ла. Во-вто­рых, креди­тор был обя­зан при­ни­мать в упла­ту дол­га дви­жи­мое и недви­жи­мое иму­ще­ство долж­ни­ка по той цене, кото­рую вещи эти име­ли до граж­дан­ской вой­ны и вызван­но­го ею все­об­ще­го паде­ния цен. Послед­нее поста­нов­ле­ние не было неспра­вед­ли­во; если креди­тор фак­ти­че­ски счи­тал­ся соб­ст­вен­ни­ком иму­ще­ства долж­ни­ка в раз­ме­ре сле­до­вав­шей ему сум­мы, то спра­вед­ли­во было, чтобы и на него пада­ла доля с.444 уча­стия в общем пони­же­нии сто­и­мо­сти это­го иму­ще­ства. Что же каса­ет­ся отме­ны про­цен­тов, уже вне­сен­ных или еще не упла­чен­ных, то она прак­ти­че­ски озна­ча­ла для креди­то­ров поте­рю еще сред­ним чис­лом 25 % с капи­та­ла, сле­до­вав­ше­го им в момент изда­ния зако­на, что на деле было пря­мой уступ­кой демо­кра­там, так неисто­во тре­бо­вав­шим анну­ли­ро­ва­ния всех тре­бо­ва­ний, про­ис­те­кав­ших из зай­мов. Как ни без­образ­но хозяй­ни­ча­ли ростов­щи­ки, этим невоз­мож­но, одна­ко, оправ­дать все­об­щее уни­что­же­ние всех про­цент­ных обя­за­тельств, кото­рое име­ло даже обрат­ную силу. Чтобы по край­ней мере понять зна­че­ние этой меры, сле­ду­ет при­пом­нить отно­ше­ние демо­кра­ти­че­ской пар­тии к про­цент­но­му вопро­су. Закон, запре­щав­ший взи­ма­ние про­цен­тов, кото­ро­го доби­лась пле­бей­ская оппо­зи­ция в 412 г. [342 г.], был, прав­да, фак­ти­че­ски отме­нен ноби­ли­те­том, руко­во­див­шим через пре­то­ров граж­дан­ским про­цес­сом, но фор­маль­но он все еще оста­вал­ся в силе с той поры; демо­кра­ты VII в. [сер. II в. — сер. I в.], смот­рев­шие на себя, как на пря­мых про­дол­жа­те­лей древ­не­го сослов­но-соци­аль­но­го дви­же­ния (стр. 149), посто­ян­но про­воз­гла­ша­ли прин­цип неза­кон­но­сти про­цент­ных пла­те­жей и, хотя и недол­го, прак­ти­че­ски при­ме­ни­ли свое воз­зре­ние в сму­тах вре­мен Мария. Невоз­мож­но, чтобы Цезарь разде­лял неле­пые взгляды сво­ей пар­тии 363 на про­цент­ный вопрос. Если в сво­ем отче­те о лик­вида­ци­он­ной опе­ра­ции он упо­ми­на­ет о рас­по­ря­же­нии, касав­шем­ся пере­да­чи иму­ще­ства долж­ни­ка в упла­ту дол­га, но умал­чи­ва­ет об упразд­не­нии про­цен­тов, то это явля­ет­ся, быть может, немым упре­ком само­му себе. Но, как и вся­кий пар­тий­ный вождь, он все-таки зави­сел от сво­ей пар­тии и не мог вполне отречь­ся от тра­ди­ци­он­ных воз­зре­ний демо­кра­тии в про­цент­ном вопро­се, тем более что ему при­шлось решать это дело не в каче­стве все­мо­гу­ще­го фар­саль­ско­го победи­те­ля, а еще до сво­его отбы­тия в Эпир. Если он ско­рее допу­стил, чем совер­шил это пося­га­тель­ство на закон­ный порядок и соб­ст­вен­ность, то, конеч­но, толь­ко бла­го­да­ря Цеза­рю было отверг­ну­то чудо­вищ­ное тре­бо­ва­ние об анну­ли­ро­ва­нии всех взыс­ка­ний по зай­мам. К чести его надо отме­тить, что долж­ни­ки были еще гораздо более воз­му­ще­ны сде­лан­ной им, по их мне­нию, крайне недо­ста­точ­ной уступ­кой, чем уре­зан­ные в сво­их пра­вах креди­то­ры; вслед­ст­вие это­го долж­ни­ки под руко­вод­ст­вом Целия и Дола­бел­лы пред­при­ни­ма­ли те безум­ные, но быст­ро пара­ли­зо­ван­ные попыт­ки, о кото­рых мы уже гово­ри­ли, ста­ра­ясь захва­тить путем смут и граж­дан­ской вой­ны то, в чем Цезарь им отка­зал.

Новые пра­ви­ла о кон­кур­сах

Цезарь не огра­ни­чил­ся одной вре­мен­ной помо­щью долж­ни­кам, но сде­лал все, что мог, как зако­но­да­тель, чтобы надол­го сло­мить гроз­ное могу­ще­ство капи­та­ла. Преж­де все­го был про­воз­гла­шен вели­кий юриди­че­ский прин­цип, гла­сив­ший, что сво­бо­да не зави­сит от соб­ст­вен­но­сти, а явля­ет­ся веч­ным пра­вом чело­ве­ка, отнять кото­рое государ­ство может толь­ко у пре­ступ­ни­ка, но не у долж­ни­ка. Цезарь, быть может, под вли­я­ни­ем более гуман­но­го с.445 еги­пет­ско­го и гре­че­ско­го, в осо­бен­но­сти Соло­но­ва зако­но­да­тель­ства24 впер­вые ввел в пра­во этот прин­цип, про­ти­во­ре­ча­щий поста­нов­ле­ни­ям древ­них кон­курс­ных пра­вил, но с той поры незыб­ле­мо удер­жав­ший­ся. По рим­ско­му пра­ву несо­сто­я­тель­ный долж­ник ста­но­вил­ся рабом сво­его креди­то­ра. Закон Пете­лия доз­во­лял, прав­да, лицу, сде­лав­ше­му­ся вре­мен­но несо­сто­я­тель­ным не вслед­ст­вие дей­ст­ви­тель­ной чрез­мер­ной задол­жен­но­сти, а толь­ко из-за неволь­ных затруд­не­ний, спа­сти свою лич­ную сво­бо­ду уступ­кой все­го иму­ще­ства, для лиц же, дей­ст­ви­тель­но обре­ме­нен­ных дол­га­ми, этот пра­во­вой прин­цип был, прав­да, смяг­чен во вто­ро­сте­пен­ных пунк­тах, но в основ­ном сохра­нил­ся неиз­мен­но целых пять­сот лет; обра­ще­ние же кон­кур­са преж­де все­го на иму­ще­ство долж­ни­ка име­ло место в виде исклю­че­ния лишь тогда, когда долж­ник умер, утра­тил свое пра­во граж­дан­ства или про­пал без вести. Цезарь пер­вый даро­вал обре­ме­нен­но­му дол­га­ми чело­ве­ку то пра­во, на кото­рое и поныне опи­ра­ют­ся наши зако­ны о кон­кур­сах, а имен­но, пра­во ценой уступ­ки креди­то­рам все­го иму­ще­ства (вне зави­си­мо­сти от того, удо­вле­тво­ря­ет ли оно их при­тя­за­ния или нет) купить свою лич­ную сво­бо­ду, прав­да, с огра­ни­че­ни­ем в почет­ных и поли­ти­че­ских пра­вах, чтобы начать новую жизнь, в кото­рой он может под­верг­нуть­ся пре­сле­до­ва­нию за ста­рые, неудо­вле­тво­рен­ные кон­кур­сом тре­бо­ва­ния лишь тогда, если он дей­ст­ви­тель­но может покрыть их, не разо­рив­шись еще раз. Если, таким обра­зом, вели­ко­му демо­кра­ту выпа­ла на долю непре­хо­дя­щая сла­ва осво­бож­де­ния прин­ци­па лич­ной сво­бо­ды от гне­та капи­та­ла, 364 то он пытал­ся вме­сте с тем обуздать гос­под­ство капи­та­ла и поли­цей­ски­ми мера­ми — с помо­щью зако­нов о ростов­щи­че­стве.

Зако­ны про­тив ростов­щи­че­ства

И он не отрек­ся от демо­кра­ти­че­ской анти­па­тии к про­цент­ным обя­за­тель­ствам. Для денеж­ных опе­ра­ций в Ита­лии был уста­нов­лен выс­ший пре­дел про­цент­ных ссуд, раз­ре­шае­мых отдель­ным капи­та­ли­стам, при­чем, по-види­мо­му, при­ни­мал­ся в рас­чет при­над­ле­жа­щий каж­до­му из них в Ита­лии земель­ный уча­сток, и этот мак­си­мум рав­нял­ся, быть может, поло­вине сто­и­мо­сти участ­ка. Нару­ше­ние это­го поста­нов­ле­ния рас­смат­ри­ва­лось как уго­лов­ный про­сту­пок и по при­ме­ру про­цеду­ры, уста­нов­лен­ной рес­пуб­ли­кан­ски­ми зако­на­ми о росте, под­ле­жа­ло суду осо­бой комис­сии при­сяж­ных. Когда уда­лось про­ве­сти на прак­ти­ке эти поста­нов­ле­ния, то каж­дый ита­лий­ский ком­мер­сант был тем самым при­нуж­ден стать и земле­вла­дель­цем, и класс капи­та­ли­стов, про­мыш­ляв­ших толь­ко про­цент­ны­ми ссуда­ми, совер­шен­но исчез в Ита­лии. Кос­вен­но это так­же зна­чи­тель­но огра­ни­чи­ва­ло не менее вред­ную кате­го­рию чрез­мер­но с.446 задол­жав­ших земле­вла­дель­цев, в сущ­но­сти, лишь управ­ляв­ших сво­и­ми име­ни­я­ми от име­ни креди­то­ров, так как креди­то­ры, если они жела­ли про­дол­жать свои опе­ра­ции, при­нуж­де­ны были сами поку­пать себе зем­лю. Но это имен­но и дока­зы­ва­ет, что Цезарь вовсе не хотел воз­об­но­вить наив­ное вос­пре­ще­ние взи­ма­ния про­цен­тов, введен­ное ста­рой пар­ти­ей попу­ля­ров, а что он хотел толь­ко допу­стить взи­ма­ние их в извест­ных пре­де­лах. Но весь­ма веро­ят­но, что он при этом не огра­ни­чил­ся лишь при­веден­ным выше, имев­шим силу толь­ко в Ита­лии поста­нов­ле­ни­ем о пре­дель­ном раз­ме­ре сумм, давае­мых взай­мы, но уста­но­вил так­же, в осо­бен­но­сти для про­вин­ции, выс­ший пре­дел и самих про­цен­тов. Опре­де­ле­но было, что не допус­ка­ет­ся взи­мать более чем 1 % в месяц или насчи­ты­вать на еще невы­пла­чен­ные про­цен­ты новые, или, нако­нец, предъ­яв­лять судеб­ные иски о невне­сен­ных про­цен­тах, если они пре­вы­ша­ют сум­му капи­та­ла. Эти поста­нов­ле­ния были, веро­ят­но по гре­че­ско-еги­пет­ско­му образ­цу25, введе­ны (преж­де чем где-либо в дру­гой части рим­ско­го государ­ства) в Малой Азии Луци­ем Лукул­лом и удер­жа­ны были в этой обла­сти луч­ши­ми из его пре­ем­ни­ков; затем они были осо­бы­ми намест­ни­че­ски­ми рас­по­ря­же­ни­я­ми пере­не­се­ны и на дру­гие про­вин­ции и, нако­нец, часть их полу­чи­ла в 704 г. [50 г.] в силу поста­нов­ле­ния рим­ско­го сена­та зна­че­ние зако­на для всех про­вин­ций. Если эти рас­по­ря­же­ния Лукул­ла во всем их объ­е­ме ста­ли впо­след­ст­вии обще­го­судар­ст­вен­ным зако­ном и, несо­мнен­но, послу­жи­ли осно­вой для рим­ско­го и даже для совре­мен­но­го нам зако­но­да­тель­ства о про­цент­ных опе­ра­ци­ях, то и эту меру, веро­ят­но, сле­ду­ет при­пи­сать Цеза­рю.

Под­ня­тие сель­ско­го хозяй­ства

Рука об руку с эти­ми стрем­ле­ни­я­ми поме­шать заси­лию капи­та­ла шли ста­ра­ния вер­нуть сель­ское хозяй­ство на путь, более все­го полез­ный для государ­ства. В этом отно­ше­нии было весь­ма важ­но улуч­ше­ние судо­про­из­вод­ства и поли­ции. Если до той поры никто в Ита­лии не был спо­ко­ен за свою жизнь или свое дви­жи­мое и недви­жи­мое иму­ще­ство, если, напри­мер, гла­ва­ри рим­ских банд в те про­ме­жут­ки, когда чле­ны их не были заня­ты в Риме поли­ти­кой, зани­ма­лись гра­бе­жом в лесах Этру­рии или округ­ля­ли при помо­щи 365 насиль­ст­вен­ных захва­тов име­ния сво­их патро­нов, то теперь кулач­но­му пра­ву насту­пил конец; зем­ледель­че­ское насе­ле­ние всех клас­сов долж­но было преж­де все­го ощу­тить бла­го­де­тель­ные послед­ст­вия этой пере­ме­ны. Стро­и­тель­ные пла­ны Цеза­ря, отнюдь не огра­ни­чи­вав­ши­е­ся одной толь­ко сто­ли­цей, так­же долж­ны были помочь в этом деле; так, напри­мер, про­клад­ка удоб­ной про­ез­жей доро­ги из Рима через апен­нин­ские про­хо­ды к Адри­а­ти­че­ско­му морю долж­на была спо­соб­ст­во­вать ожив­ле­нию ита­лий­ско­го внут­рен­не­го обме­на, а регу­ли­ро­ва­ние с.447 Фуцин­ско­го озе­ра — помочь мар­сий­ским кре­стья­нам. Но Цезарь вме­ши­вал­ся и непо­сред­ст­вен­но в хозяй­ст­вен­ные дела Ита­лии. Ита­лий­ским ското­во­дам было пред­пи­са­но брать по край­ней мере треть сво­их пас­ту­хов из чис­ла сво­бод­но­рож­ден­ных взрос­лых людей, что одно­вре­мен­но пре­пят­ст­во­ва­ло бан­ди­тиз­му и достав­ля­ло сво­бод­но­му про­ле­та­ри­а­ту новое сред­ство зара­бот­ка.

Разда­ча пахот­ной зем­ли

В аграр­ном вопро­се Цезарь, имев­ший слу­чай занять­ся им еще во вре­мя сво­его пер­во­го кон­суль­ства (стр. 171), посту­пал разум­нее Тибе­рия Грак­ха и не стре­мил­ся к вос­ста­нов­ле­нию кре­стьян­ско­го хозяй­ства во что бы то ни ста­ло, хотя бы даже посред­ст­вом при­кры­той юриди­че­ски­ми тон­ко­стя­ми рево­лю­ции про­тив соб­ст­вен­но­сти. Он, как и вся­кий насто­я­щий государ­ст­вен­ный чело­век, счи­тал, напро­тив, пер­вым и самым неру­ши­мым поли­ти­че­ским пра­ви­лом без­опас­ность все­го, что назы­ва­ет­ся соб­ст­вен­но­стью или же счи­та­ет­ся тако­вой, и толь­ко в этих пре­де­лах он ста­рал­ся добить­ся подъ­ема мел­ко­го земле­вла­де­ния в Ита­лии, что и ему каза­лось жиз­нен­ным вопро­сом для нации. Но и в этих пре­де­лах мож­но было сде­лать мно­гое. Вся­кое част­ное пра­во, назы­ва­лось ли оно соб­ст­вен­но­стью или наслед­ст­вен­ным вла­де­ни­ем, воз­ник­ло ли оно во вре­ме­на Грак­ха или Сул­лы, без­услов­но при­зна­ва­лось Цеза­рем. Напро­тив, все дей­ст­ви­тель­но государ­ст­вен­ные ита­лий­ские зем­ли с при­со­еди­не­ни­ем к ним зна­чи­тель­ной части недви­жи­мо­сти, нахо­див­шей­ся в рас­по­ря­же­нии духов­ных кор­по­ра­ций и по зако­ну при­над­ле­жав­шей государ­ству, были, посколь­ку, конеч­но, они годи­лись для хле­бо­па­ше­ства, назна­че­ны для разда­чи по грак­хан­ской систе­ме, после того как Цезарь (как все­гда стро­го береж­ли­вый, не тер­пев­ший ника­ких лиш­них рас­хо­дов или небреж­но­сти даже в мело­чах) орга­ни­зо­вал при посред­стве при­зван­ной опять к жиз­ни комис­сии два­дца­ти (стр. 173) все­об­щую реви­зию ита­лий­ских прав на вла­де­ние. При­над­ле­жав­шие государ­ству лет­ние апу­лий­ские и зим­ние сам­нит­ские паст­би­ща оста­лись и впредь государ­ст­вен­ной соб­ст­вен­но­стью, и импе­ра­тор имел, кро­ме того, наме­ре­ние, в слу­чае если бы не хва­ти­ло этих вла­де­ний, добыть недо­стаю­щее коли­че­ство зем­ли посред­ст­вом покуп­ки ита­лий­ских име­ний за государ­ст­вен­ный счет. При выбо­ре новых посе­лен­цев ока­зы­ва­лось, конеч­но, пред­по­чте­ние отстав­ным сол­да­там, и тяжесть набо­ров пре­вра­ща­лась по воз­мож­но­сти в бла­го­де­я­ние для роди­ны, так как Цезарь воз­вра­щал ей взя­то­го в рекру­ты про­ле­та­рия в каче­стве кре­стья­ни­на-соб­ст­вен­ни­ка; важ­но было и то, что опу­стев­шие латин­ские общи­ны, вро­де Вей и Капе­ны, оче­вид­но, пред­по­чти­тель­но снаб­жа­лись им новы­ми коло­ни­ста­ми. Пред­пи­са­ние Цеза­ря, чтобы новые соб­ст­вен­ни­ки полу­чи­ли пра­во про­да­вать полу­чен­ные ими зем­ли лишь по исте­че­нии два­дца­ти­лет­не­го сро­ка, явля­лось счаст­ли­вым сред­ним путем меж­ду пол­ной сво­бо­дой пра­ва про­да­жи, что быст­ро воз­вра­ти­ло бы бо́льшую часть роздан­ных земель в руки круп­ных капи­та­ли­стов, и посто­ян­ным огра­ни­че­ни­ем сво­бо­ды обо­ротов, уста­нов­лен­ным, хотя и без­успеш­но, Тибе­ри­ем Грак­хом и Сул­лой.

Рефор­ма муни­ци­паль­но­го быта

с.448 366 Если, таким обра­зом, пра­ви­тель­ство энер­гич­но ста­ра­лось уда­лять вред­ные эле­мен­ты из ита­лий­ской народ­ной жиз­ни и укреп­лять здо­ро­вые, то и пред­при­ня­тое им регу­ли­ро­ва­ние город­ско­го строя, кото­рый лишь недав­но, после кри­зи­са Союз­ни­че­ской вой­ны, сло­жил­ся внут­ри государ­ст­вен­но­го орга­низ­ма и рядом с ним, долж­но было создать в новой абсо­лют­ной монар­хии при­ем­ле­мые для нее фор­мы муни­ци­паль­но­го быта и спо­соб­ст­во­вать луч­шей цир­ку­ля­ции бла­го­род­ней­ших эле­мен­тов обще­ст­вен­ной жиз­ни. Руко­во­дя­щим прин­ци­пом двух поста­нов­ле­ний, пер­вое из кото­рых было изда­но в 705 г. [49 г.] для Циз­аль­пин­ской Гал­лии, а вто­рое в 709 г. [45 г.] для Ита­лии26, при­чем в осо­бен­но­сти послед­нее оста­лось основ­ным зако­ном на все после­дую­щее вре­мя, явля­ет­ся, с одной сто­ро­ны, стро­гое очи­ще­ние город­ских кол­ле­гий от всех пороч­ных эле­мен­тов (но не ста­вя при этом задач поли­ти­че­ской поли­ции), а с дру­гой — воз­мож­но боль­шее огра­ни­че­ние цен­тра­ли­за­ции и бо́льшая сво­бо­да дей­ст­вий общин, кото­рые и теперь еще сохра­ня­ли пра­во выбо­ра долж­ност­ных лиц и, хотя и огра­ни­чен­ную, юрис­дик­цию по граж­дан­ским и уго­лов­ным делам. Общие поли­цей­ские рас­по­ря­же­ния, напри­мер огра­ни­че­ние пра­ва ассо­ци­а­ций (стр. 426), нашли, прав­да, место и здесь.

Тако­вы те меры, кото­ры­ми Цезарь пытал­ся пре­об­ра­зо­вать ита­лий­ское народ­ное хозяй­ство. Нетруд­но было бы дока­зать их недо­ста­точ­ность, так как и после них оста­ва­лась мас­са зло­употреб­ле­ний, и столь же лег­ко заме­тить, что они во мно­гих отно­ше­ни­ях при­но­си­ли вред, так как неко­то­рые из них чув­ст­ви­тель­но стес­ня­ли сво­бо­ду обо­рота. Еще лег­че дока­зать, что неду­ги народ­но­го хозяй­ства Ита­лии были вооб­ще неиз­ле­чи­мы. Но, несмот­ря на все это, прак­ти­че­ский государ­ст­вен­ный дея­тель не может не вос­хи­щать­ся как самим делом, так и его твор­цом. Мно­го зна­чит уже то, что после того как такой чело­век, как Сул­ла, отча­яв­шись в воз­мож­но­сти ради­каль­ной помо­щи, огра­ни­чил­ся толь­ко фор­маль­ным пере­устрой­ст­вом, недуг был захва­чен теперь у само­го кор­ня, и тут нача­та борь­ба с ним. Мы впра­ве счи­тать, что Цезарь достиг сво­и­ми рефор­ма­ми пре­де­лов воз­мож­но­го вооб­ще для государ­ст­вен­но­го чело­ве­ка и рим­ля­ни­на. Он не ожи­дал, да и не мог ожи­дать от этих мер обнов­ле­ния Ита­лии, кото­ро­го он, види­мо, хотел достиг­нуть совер­шен­но иным путем. Но преж­де чем обра­тить­ся к это­му вопро­су, необ­хо­ди­мо позна­ко­мить­ся с состо­я­ни­ем про­вин­ций в эпо­ху Цеза­ря.

Про­вин­ции

Цезарь застал в рим­ском государ­стве четыр­на­дцать про­вин­ций: семь в Евро­пе — Даль­няя и Ближ­няя Испа­ния, Транс­аль­пин­ская Гал­лия, Ита­лий­ская Гал­лия с Илли­ри­ей, Македо­ния с Гре­ци­ей, Сици­лия, Сар­ди­ния с Кор­си­кой; пять ази­ат­ских — Азия, Вифи­ния и Понт, с.449 Кили­кия с Кипром, Сирия, Крит; две афри­кан­ские — Кире­на и Афри­ка; к чис­лу их Цезарь при­со­еди­нил три новых окру­га, учредив два новых намест­ни­че­ства — Лугдун­скую Гал­лию и Бель­гию (стр. 239) и обра­зо­вав из Илли­рии осо­бую про­вин­цию27.

Про­вин­ци­аль­ное управ­ле­ние при оли­гар­хии

367 В управ­ле­нии эти­ми про­вин­ци­я­ми зло­употреб­ле­ния оли­гар­хии достиг­ли тако­го раз­ме­ра, како­го не дости­га­ло, по край­ней мере на Запа­де, ника­кое пра­ви­тель­ство, несмот­ря на все почтен­ные дости­же­ния в этой сфе­ре, так что даль­ше, по нашим поня­ти­ям, пой­ти невоз­мож­но. Прав­да, ответ­ст­вен­ность за это пада­ла не на одних толь­ко рим­лян. Еще до них гре­че­ское, фини­кий­ское или ази­ат­ское вла­ды­че­ство лиши­ло наро­ды выс­ше­го созна­ния и само­го чув­ства сво­бо­ды и спра­вед­ли­во­сти, кото­рым они обла­да­ли в луч­шие вре­ме­на. Конеч­но, было пло­хо то, что каж­дый обви­ня­е­мый про­вин­ци­ал был обя­зан лич­но пред­стать к отве­ту в Рим по пер­во­му тре­бо­ва­нию, что рим­ский намест­ник вме­ши­вал­ся по сво­е­му усмот­ре­нию в судо­про­из­вод­ство и управ­ле­ние зави­си­мых общин, выно­сил смерт­ные при­го­во­ры и кас­си­ро­вал поста­нов­ле­ния город­ско­го сове­та, что в слу­чае вой­ны он рас­по­ря­жал­ся опол­че­ни­ем по сво­е­му про­из­во­лу, и часто самым воз­му­ти­тель­ным обра­зом; так, напри­мер, при оса­де Пон­тий­ской Герак­леи Кот­та пору­чил опол­че­нию все опас­ные посты, чтобы побе­речь сво­их ита­ли­ков, и, когда оса­да совер­ша­лась не так, как он хотел, при­ка­зал отру­бить голо­вы заве­дую­щим осад­ны­ми работа­ми. Худо было и то, что ника­кие нор­мы нрав­ст­вен­но­сти или уго­лов­но­го пра­ва не свя­зы­ва­ли рим­ских пра­ви­те­лей или их сви­ту и что наси­лия, изна­си­ло­ва­ния и убий­ства под мас­кой зако­на, да и вовсе без нее, состав­ля­ли повсе­днев­ное явле­ние. Но в этом не было по край­ней мере ниче­го ново­го; почти повсюду народ при­вык к тому, что с ним обра­ща­лись, как с раба­ми, и в сущ­но­сти дело мало изме­ни­лось от того, играл ли роль мест­но­го тира­на кар­фа­ген­ский пра­ви­тель, сирий­ский ли сатрап или рим­ский про­кон­сул. Мате­ри­аль­ное бла­го­со­сто­я­ние, — почти един­ст­вен­ное, о чем еще забо­ти­лись в про­вин­ции, — гораздо менее нару­ша­лось эти­ми поступ­ка­ми, кото­рые при мно­го­чис­лен­но­сти тира­нов при­чи­ня­ли стра­да­ния, прав­да, мно­гим, но все же толь­ко отдель­ным лицам, чем тяго­тев­шей одно­вре­мен­но над все­ми финан­со­вой экс­плуа­та­ци­ей, в преж­нее вре­мя нико­гда не отли­чав­шей­ся такой энер­ги­ей. Рим­ляне в ужа­саю­щей фор­ме обна­ру­жи­ва­ли теперь в этой обла­сти свое искон­ное мастер­ство в денеж­ных делах. Мы уже преж­де ста­ра­лись с.450 изо­бра­зить рим­скую систе­му взи­ма­ния про­вин­ци­аль­ных нало­гов, спер­ва уме­рен­ную и разум­ную, а затем непо­мер­но тяже­лую и извра­щен­ную. Что извра­ще­ния эти про­грес­си­ро­ва­ли, понят­но само собой. Регу­ляр­ные нало­ги ста­но­ви­лись невы­но­си­мы­ми боль­ше вслед­ст­вие нера­вен­ства в рас­пре­де­ле­нии пода­тей и непра­виль­ной систе­мы взи­ма­ния, чем вслед­ст­вие их раз­ме­ра. Отно­си­тель­но тяго­сти воен­ных посто­ев мно­гие рим­ские государ­ст­вен­ные люди сами гово­ри­ли, что город стра­да­ет обыч­но от раз­ме­ще­ния в нем рим­ско­го вой­ска на зим­ние квар­ти­ры почти так же, как от непри­я­тель­ско­го штур­ма. Если в сво­ем пер­во­на­чаль­ном виде взи­ма­ние нало­гов слу­жи­ло как бы воз­ме­ще­ни­ем Риму за при­ня­тое им на себя бре­мя вой­ны и пла­тив­шая нало­ги общи­на име­ла пра­во счи­тать себя избав­лен­ной от регу­ляр­ной служ­бы, то теперь, когда досто­вер­но извест­но отно­си­тель­но Сар­ди­нии, гар­ни­зон­ная служ­ба воз­ла­га­лась боль­шей частью на про­вин­ци­а­лов, и на них же взва­ли­ва­лось даже в регу­ляр­ных арми­ях, поми­мо дру­гих обя­зан­но­стей, тяже­лое бре­мя кава­ле­рий­ской служ­бы. Чрез­вы­чай­ные же побо­ры вро­де, напри­мер, постав­ки хле­ба для сто­лич­но­го про­ле­та­ри­а­та — без­воз­мезд­но или за ничтож­ное воз­на­граж­де­ние — частые и круп­ные рас­хо­ды на сна­ря­же­ние флота и защи­ту бере­гов в целях борь­бы с пират­ст­вом, обя­зан­ность постав­лять худо­же­ст­вен­ные про­из­веде­ния, диких зве­рей 368 и дру­гие пред­ме­ты, тре­бо­вав­ши­е­ся безум­ной рос­ко­шью рим­ских теат­ров и зве­ри­ных боев, рек­ви­зи­ции во вре­мя вой­ны — были столь же часты, как и тягост­ны и не под­да­ва­лись уче­ту. Одно­го при­ме­ра будет доста­точ­но, чтобы пока­зать, как дале­ко захо­ди­ло дело в этом отно­ше­нии. Во вре­мя трех­лет­не­го управ­ле­ния Гая Верре­са в Сици­лии чис­ло сель­ских хозя­ев упа­ло в Леон­ти­нах с 84 до 32, в Моту­ке со 187 до 86, в Гер­би­те с 252 до 120, в Аги­ри­оне с 250 до 80; так что в четы­рех наи­бо­лее пло­до­род­ных окру­гах из 100 земле­вла­дель­цев 59 реши­ли при такой систе­ме управ­ле­ния совсем не обра­ба­ты­вать свои зем­ли. И эти земле­вла­дель­цы, как пря­мо ука­зы­ва­ет­ся, да к тому же и вид­но из их незна­чи­тель­но­го чис­ла, отнюдь не были мел­ки­ми кре­стья­на­ми, а явля­лись соб­ст­вен­ни­ка­ми зна­чи­тель­ных план­та­ций и по боль­шей части рим­ски­ми граж­да­на­ми.

В зави­си­мых государ­ствах фор­ма нало­гов была несколь­ко иная, но тяжесть их, насколь­ко воз­мож­но, еще уве­ли­чи­ва­лась, так как, кро­ме рим­лян, здесь гра­би­ли еще и тузем­ные дво­ры. В Кап­па­до­кии и Егип­те и кре­стья­нин и царь дошли в рав­ной сте­пе­ни до банк­рот­ства: пер­вый не мог удо­вле­тво­рить сбор­щи­ка пода­тей, а послед­ний — рим­ско­го креди­то­ра. К это­му при­со­еди­ни­лись еще пря­мые вымо­га­тель­ства не толь­ко со сто­ро­ны само­го намест­ни­ка, но и его «дру­зей», из кото­рых каж­дый счи­тал себя как бы име­ю­щим чек на имя намест­ни­ка и при­зна­вал за собой пра­во вер­нуть­ся бла­го­да­ря ему из про­вин­ции в каче­стве чело­ве­ка, сде­лав­ше­го карье­ру. Рим­ская оли­гар­хия в этом отно­ше­нии вполне похо­ди­ла на шай­ку раз­бой­ни­ков и оби­ра­ла про­вин­ци­а­лов, слов­но это была ее про­фес­сия, с пол­ным зна­ни­ем с.451 дела; уме­лые люди не были при этом слиш­ком раз­бор­чи­вы, так как при­хо­ди­лось делить­ся с адво­ка­та­ми и при­сяж­ны­ми, и чем боль­ше они кра­ли, тем уве­рен­нее дела­ли это; круп­ный гра­би­тель смот­рел пре­не­бре­жи­тель­но на мел­ко­го, а этот в свою оче­редь пре­зи­рал вориш­ку; тот из них, кто каким-нибудь чудом под­вер­гал­ся осуж­де­нию, гор­дил­ся выяс­нен­ной судеб­ным след­ст­ви­ем раз­ме­ром сум­мы, добы­той им путем вымо­га­тель­ства. Так хозяй­ни­ча­ли потом­ки тех людей, кото­рые при­вык­ли быва­ло по окон­ча­нии сро­ка сво­его управ­ле­ния воз­вра­щать­ся домой, про­во­жае­мые бла­го­дар­но­стью под­дан­ных и одоб­ре­ни­ем сограж­дан.

Рим­ские капи­та­ли­сты в про­вин­ци­ях

Но, быть может, еще хуже хозяй­ни­ча­ли сре­ди несчаст­ных про­вин­ци­а­лов ита­лий­ские дель­цы, еще мень­ше под­чи­нен­ные кон­тро­лю. Наи­бо­лее доход­ные земель­ные участ­ки, вся тор­гов­ля и денеж­ные обо­роты были сосре­дото­че­ны в их руках. Име­ния в замор­ских обла­стях, при­над­ле­жав­шие ита­лий­ской зна­ти, были пре­до­став­ле­ны всем невзго­дам управ­ле­ния через при­каз­чи­ков и нико­гда не виде­ли сво­его вла­дель­ца; исклю­че­ние состав­ля­ли раз­ве охот­ни­чьи пар­ки, встре­чав­ши­е­ся уже в эту пору в Транс­аль­пин­ской Гал­лии и зани­мав­шие ино­гда пло­щадь до целой квад­рат­ной мили. Ростов­щи­че­ство про­цве­та­ло более чем когда-либо. Мел­кие земле­вла­дель­цы в Илли­рии, Азии, Егип­те уже в дни Варро­на по боль­шей части вели свое хозяй­ство фак­ти­че­ски в каче­стве зака­ба­лен­ных долж­ни­ков сво­их рим­ских или иных креди­то­ров, подоб­но тому как преж­де пле­беи зави­се­ли от сво­их заи­мо­дав­цев-пат­ри­ци­ев. Быва­ли слу­чаи, когда капи­тал ссу­жал­ся даже город­ским общи­нам за 4 % в месяц. Часто какой-нибудь энер­гич­ный и вли­я­тель­ный делец в целях улуч­ше­ния сво­их дел выпра­ши­вал или у сена­та зва­ние посла28, или 369 же у намест­ни­ка ранг офи­це­ра, а так­же по воз­мож­но­сти отряд сол­дат; из досто­вер­но­го источ­ни­ка пере­да­ет­ся слу­чай, когда один из этих почтен­ных воин­ст­вен­ных бан­ки­ров вслед­ст­вие неже­ла­ния горо­да Сала­ми­на (на Кип­ре) испол­нить его тре­бо­ва­ния до тех пор дер­жал в оса­де общин­ный совет в зда­нии сове­та, пока пять чле­нов сове­та не умер­ли с голо­ду.

К это­му двой­но­му гне­ту, — при­чем каж­дый из них был сам по себе невы­но­сим, а вза­и­мо­дей­ст­вие их ста­но­ви­лось все более утон­чен­ным, — при­со­еди­ня­лись и общие бед­ст­вия, в кото­рых в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни, хотя и кос­вен­но, было вино­ва­то рим­ское пра­ви­тель­ство.

Раз­бой и воен­ные убыт­ки

Во вре­мя мно­го­чис­лен­ных войн боль­шие капи­та­лы были выве­зе­ны из стра­ны отча­сти вар­ва­ра­ми, отча­сти же рим­ски­ми вой­ска­ми и еще бо́льшие погиб­ли. Из-за сла­бо­сти рим­ской внут­рен­ней и мор­ской поли­ции повсюду кише­ли раз­бой­ни­ки и пира­ты. В с.452 Сар­ди­нии и во внут­рен­них обла­стях Малой Азии раз­бой­ни­чьи шай­ки ста­ли хро­ни­че­ским явле­ни­ем; в Афри­ке и Даль­ней Испа­нии при­хо­ди­лось укреп­лять все стро­е­ния, нахо­див­ши­е­ся вне город­ской огра­ды, осо­бы­ми сте­на­ми и баш­ня­ми. Ужас­ней­ший бич — пират­ство — было оха­рак­те­ри­зо­ва­но нами рань­ше (стр. 37). Запре­ти­тель­ная систе­ма, к кото­рой, как к пана­цее, при­бе­га­ли рим­ские намест­ни­ки, когда насту­пал недо­ста­ток денег или вздо­ро­жа­ние хле­ба (явле­ния, неиз­беж­ные при таких усло­ви­ях), а имен­но, запре­ще­ние выво­за золота или зер­но­во­го хле­ба из про­вин­ции, ничем, конеч­но, не помо­га­ла делу.

Общее состо­я­ние про­вин­ций

Муни­ци­паль­ная жизнь почти везде при­шла в упа­док не толь­ко вслед­ст­вие общих бед­ст­вий, но и вслед­ст­вие мест­ных раздо­ров и хище­ний общин­ных долж­ност­ных лиц. Где подоб­ные невзго­ды быва­ли не слу­чай­ны­ми явле­ни­я­ми, но тяго­те­ли над общи­на­ми и отдель­ны­ми лич­но­стя­ми в тече­ние целых поко­ле­ний, неуклон­но уси­ли­вая свой гнет с каж­дым годом, там даже самое образ­цо­вое обще­ст­вен­ное или част­ное хозяй­ство долж­но было, нако­нец, изне­мочь под этим гне­том, и все народ­но­сти от Тахо до Евфра­та долж­ны были под­верг­нуть­ся неска­зан­ным бед­ст­ви­ям. «Все общи­ны, — чита­ем мы в одном сочи­не­нии, появив­шем­ся еще в 684 г. [70 г.], — разо­ре­ны окон­ча­тель­но». То же самое гово­рит­ся осо­бен­но об Испа­нии и Нар­бонн­ской Гал­лии, т. е. обла­стях, нахо­див­ших­ся все же в снос­ных эко­но­ми­че­ских усло­ви­ях. В Малой Азии целые горо­да, как, напри­мер, Самос и Гали­кар­нас, сто­я­ли почти совер­шен­но пусты­ми; в срав­не­нии с мука­ми, кото­рые испы­ты­вал сво­бод­ный про­вин­ци­ал, состо­я­ние раба каза­лось тихой гава­нью, и даже для тер­пе­ли­вых ази­а­тов, по свиде­тель­ству рим­ских государ­ст­вен­ных дея­те­лей, жизнь ста­но­ви­лась невы­но­си­мой. Тот, кто захо­тел бы узнать, как низ­ко может пасть чело­век в пре­ступ­ном при­чи­не­нии вся­кой неспра­вед­ли­во­сти и в не менее пре­ступ­ном допу­ще­нии ее, пусть про­чтет в актах уго­лов­ных про­цес­сов того вре­ме­ни, что осме­ли­ва­лись делать рим­ские силь­ные люди и что пере­но­си­ли гре­ки, сирий­цы и фини­ки­яне. Даже рим­ские государ­ст­вен­ные люди офи­ци­аль­но и без око­лич­но­стей при­зна­ва­ли, что самое имя рим­лян ста­ло невы­ра­зи­мо нена­вист­но во всей Гре­ции и Азии; и если граж­дане Герак­леи Пон­тий­ской одна­жды пере­би­ли всех рим­ских тамо­жен­ных чинов­ни­ков, то мож­но было по это­му пово­ду толь­ко пожа­леть, что подоб­ные слу­чаи были ред­ки.

Цезарь и про­вин­ции

Опти­ма­ты насме­ха­лись над новым вла­сти­те­лем, кото­рый при­ез­жал лич­но осмат­ри­вать свои «поме­стья»; дей­ст­ви­тель­но, поло­же­ние всех про­вин­ций тре­бо­ва­ло при­ло­же­ния всей муд­ро­сти и 370 вни­ма­ния одно­го из тех ред­ких людей, бла­го­да­ря кото­рым цар­ский титул не явля­ет­ся в гла­зах наро­дов лишь бле­стя­щим при­ме­ром чело­ве­че­ско­го несо­вер­шен­ства. Нане­сен­ные раны долж­но было зале­чить вре­мя; Цезарь забо­тил­ся о том, чтобы оно мог­ло это совер­шить и чтобы новые раны не мог­ли быть более нано­си­мы.

Чинов­ни­ки Цеза­ря

с.453 Адми­ни­ст­ра­ция была корен­ным обра­зом пре­об­ра­зо­ва­на. Про­кон­су­лы и про­пре­то­ры вре­мен Сул­лы были почти само­дер­жав­ны в пре­де­лах сво­их окру­гов и фак­ти­че­ски сто­я­ли вне вся­ко­го кон­тро­ля; долж­ност­ные же лица Цеза­ря пред­став­ля­ли собой дис­ци­пли­ни­ро­ван­ных слуг стро­го­го гос­по­ди­на, отно­ше­ние кото­ро­го к под­дан­ным бла­го­да­ря един­ству и пожиз­нен­но­сти его вла­сти было гораздо есте­ствен­нее и бли­же, чем при преж­них мно­го­чис­лен­ных и еже­год­но сме­няв­ших­ся мел­ких тира­нах. Намест­ни­че­ства, прав­да, по-преж­не­му рас­пре­де­ля­лись меж­ду кон­чав­ши­ми еже­год­но срок сво­ей служ­бы дву­мя кон­су­ла­ми и шест­на­дца­тью пре­то­ра­ми, но так как импе­ра­тор фак­ти­че­ски назна­чал восемь из чис­ла пре­то­ров и так как самое рас­пре­де­ле­ние про­вин­ций меж­ду кан­дида­та­ми зави­се­ло исклю­чи­тель­но от него (стр. 406), то, в сущ­но­сти, все эти посты дава­лись толь­ко им. При этом и пол­но­мо­чия намест­ни­ков были суще­ст­вен­но огра­ни­че­ны. Им остав­ле­но было наблюде­ние за судо­про­из­вод­ст­вом, адми­ни­ст­ра­тив­ный над­зор над общи­на­ми, но их воен­ная власть была пара­ли­зо­ва­на вер­хов­ным коман­до­ва­ни­ем в Риме и при­став­лен­ны­ми им к намест­ни­кам адъ­ютан­та­ми (стр. 414); набор войск, веро­ят­но, уже в это вре­мя был и в про­вин­ци­ях пре­до­став­лен, глав­ным обра­зом, аген­там импе­ра­то­ра (стр. 414), так что намест­ник был отныне окру­жен слу­жеб­ным пер­со­на­лом, кото­рый в силу пра­вил воен­ной иерар­хии или же под вли­я­ни­ем еще более стро­гих пра­вил пови­но­ве­ния хозя­и­ну без­услов­но зави­сел от импе­ра­то­ра. Если до того про­кон­сул и его кве­стор явля­лись как бы чле­на­ми раз­бой­ни­чьей шай­ки, послан­ны­ми для взи­ма­ния кон­три­бу­ции, то чинов­ни­ки Цеза­ря долж­ны были защи­щать сла­бых про­тив силь­ных, и вме­сто преж­не­го, не имев­ше­го ника­ко­го поло­жи­тель­но­го зна­че­ния кон­тро­ля сена­тор­ских или всад­ни­че­ских судов, для них была уста­нов­ле­на ответ­ст­вен­ность перед спра­вед­ли­вым и не знаю­щим снис­хож­де­ния монар­хом. Закон о вымо­га­тель­ствах, поста­нов­ле­ния кото­ро­го Цезарь уси­лил еще во вре­мя сво­его пер­во­го кон­суль­ства, при­ме­нял­ся им про­тив выс­ших долж­ност­ных лиц с неумо­ли­мой стро­го­стью, захо­див­шей даже за пре­де­лы бук­вы зако­на. Что же каса­ет­ся сбор­щи­ков пода­тей, то за каж­дое допу­щен­ное ими без­за­ко­ние они отве­ча­ли перед сво­им пове­ли­те­лем так же, как на осно­ва­нии жесто­ко­го домаш­не­го пра­ва того вре­ме­ни отве­ча­ли рабы и воль­ноот­пу­щен­ни­ки перед хозя­и­ном.

Регу­ли­ро­ва­ние повин­но­стей

Чрез­вы­чай­ные обще­ст­вен­ные повин­но­сти были пра­виль­но сораз­ме­ре­ны и сохра­не­ны толь­ко для дей­ст­ви­тель­но неот­лож­ных нужд; регу­ляр­ные же были зна­чи­тель­но умень­ше­ны. Мы уже рань­ше упо­ми­на­ли о корен­ной рефор­ме нало­го­вой систе­мы (стр. 419): рас­ши­ре­ние подат­ных льгот, общее умень­ше­ние пря­мых нало­гов, огра­ни­че­ние деся­тин­ной систе­мы одной толь­ко Афри­кой и Сар­ди­ни­ей, пол­ное устра­не­ние посред­ни­ков при взи­ма­нии пря­мых нало­гов — все это явля­лось для про­вин­ци­а­лов бла­готвор­ной рефор­мой. Нет, с.454 прав­да, осно­ва­ний утвер­ждать, что Цезарь желал, по при­ме­ру одно­го из сво­их вели­чай­ших демо­кра­ти­че­ских пред­ше­ст­вен­ни­ков, Сер­то­рия (стр. 22), изба­вить под­дан­ных от тяго­стей постоя и при­учить сол­дат соору­жать для себя посто­ян­ные лаге­ри, сво­его рода воен­ные город­ки. Но по край­ней мере после того как он сме­нил 371 роль пре­тен­ден­та на роль монар­ха, он был не таким чело­ве­ком, чтобы отдать под­дан­но­го в жерт­ву сол­да­ту, и про­дол­жа­те­ли его поли­ти­ки дей­ст­во­ва­ли совер­шен­но в его духе, когда они соору­жа­ли подоб­ные воен­ные лаге­ри, а из них горо­да, кото­рые ста­но­ви­лись цен­тра­ми ита­лий­ской циви­ли­за­ции в вар­вар­ских погра­нич­ных обла­стях.

Меры про­тив капи­та­ли­стов

Гораздо труд­нее пре­кра­ще­ния чинов­ни­чьих зло­употреб­ле­ний было осво­бож­де­ние про­вин­ци­а­лов от подав­ля­ю­ще­го заси­лья рим­ско­го капи­та­ла. Совер­шен­но сло­мить его, не при­бе­гая к сред­ствам, еще более опас­ным, чем само зло, было невоз­мож­но; пра­ви­тель­ство мог­ло устра­нить толь­ко неко­то­рые зло­употреб­ле­ния, так, напри­мер, Цезарь вос­пре­тил поль­зо­вать­ся титу­лом государ­ст­вен­но­го посла для ростов­щи­че­ских целей и про­ти­во­дей­ст­во­вал явным наси­ли­ям и явно­му ростов­щи­че­ству стро­гим при­ме­не­ни­ем общих уго­лов­ных зако­нов, а так­же зако­нов о ростов­щи­че­стве, рас­про­стра­нен­ных и на про­вин­ции (стр. 446). Более же ради­каль­но­го исце­ле­ния зла он ожи­дал от воз­рож­де­ния бла­го­со­сто­я­ния про­вин­ци­а­лов при луч­шем управ­ле­нии. В это вре­мя было сде­ла­но мно­го вре­мен­ных рас­по­ря­же­ний для облег­че­ния уча­сти неко­то­рых обре­ме­нен­ных дол­га­ми про­вин­ций. Еще в 694 г. [60 г.] Цезарь как намест­ник Даль­ней Испа­нии уста­но­вил, что на упла­ту креди­то­рам долж­ны идти две тре­ти дохо­да их долж­ни­ков. Подоб­но это­му и Луций Лукулл во вре­мя сво­его намест­ни­че­ства в Малой Азии анну­ли­ро­вал часть непо­мер­но вырос­ших про­цент­ных недо­и­мок, для покры­тия же осталь­ной части опре­де­лил чет­вер­тую часть дохо­да с земель долж­ни­ка и сораз­мер­ный с этим про­цент с дохо­да, полу­чае­мый им от отда­чи вна­ем дома или труда его рабов. Нам ниче­го не извест­но о том, пред­при­нял ли Цезарь после граж­дан­ской вой­ны подоб­ную же общую лик­вида­цию дол­гов в про­вин­ци­ях; впро­чем, после все­го толь­ко что ска­зан­но­го и того, что было сде­ла­но для Ита­лии (стр. 445), едва ли мож­но сомне­вать­ся в том, что Цезарь поза­бо­тил­ся об этом или что это по край­ней мере вхо­ди­ло в его пла­ны.

Раз импе­ра­тор, посколь­ку это было во вла­сти чело­ве­ка, изба­вил про­вин­ци­а­лов от при­тес­не­ний со сто­ро­ны рим­ских чинов­ни­ков и капи­та­ли­стов, то с пол­ной уве­рен­но­стью мож­но было ожи­дать от окреп­ше­го бла­го­да­ря ему пра­ви­тель­ства, что оно про­го­нит дикие погра­нич­ные пле­ме­на и рас­се­ет сухо­пут­ных и мор­ских раз­бой­ни­ков, как вос­хо­дя­щее солн­це раз­го­ня­ет туман. Как ни силь­но боле­ли еще ста­рые раны, с появ­ле­ни­ем Цеза­ря нача­лась для изму­чен­ных под­дан­ных как бы заря луч­ше­го вре­ме­ни; после мно­гих веков это было пер­вое спо­соб­ное и гуман­ное пра­ви­тель­ство и пер­вая поли­ти­ка мира, кото­рая дер­жа­лась не на с.455 тру­со­сти, а на силе. Поис­ти­не вме­сте с луч­ши­ми из рим­лян боль­ше все­го долж­ны были горе­вать над тру­пом вели­ко­го осво­бо­ди­те­ля его про­вин­ци­аль­ные под­дан­ные.

Нача­ло элли­но-ита­лий­ско­го государ­ства

Но это устра­не­ние суще­ст­ву­ю­щих зло­употреб­ле­ний не состав­ля­ло глав­ной зада­чи про­вин­ци­аль­ных реформ Цеза­ря. По мне­нию как ари­сто­кра­тов, так и демо­кра­тов, про­вин­ции были в рим­ской рес­пуб­ли­ке тем, чем их часто назы­ва­ли: поме­стья­ми рим­ско­го наро­да, и в этом духе ими поль­зо­ва­лись и их экс­плу­а­ти­ро­ва­ли. Все­му это­му насту­пил теперь конец. То, что назы­ва­лось про­вин­ци­я­ми, долж­но было посте­пен­но сой­ти со сце­ны, чтобы под­гото­вить обнов­лен­ной элли­но-ита­лий­ской нации новую, более обшир­ную роди­ну, где ни один округ не суще­ст­во­вал бы толь­ко ради дру­го­го, а все для одно­го и один для всех; все скор­би и язвы народ­ные, для кото­рых не было исце­ле­ния в ста­рой Ита­лии, долж­ны были сами собой исчез­нуть 372 сре­ди новых поряд­ков обнов­лен­ной роди­ны, более бод­рой, широ­кой и вели­че­ст­вен­ной народ­ной жиз­ни. Мыс­ли эти были, конеч­но, не новы. Мно­го­ве­ко­вая эми­гра­ция из Ита­лии под­гото­ви­ла, — прав­да, без ведо­ма самих эми­гран­тов, — подоб­ное рас­ши­ре­ние Ита­лии. На осно­ва­нии стро­го обду­ман­но­го пла­на спер­ва Гай Гракх, тво­рец рим­ской демо­кра­ти­че­ской монар­хии, ини­ци­а­тор зааль­пий­ских заво­е­ва­ний, осно­ва­тель коло­ний в Кар­фа­гене и Нар­бонне, напра­вил ита­ли­ков за пре­де­лы Ита­лии; вслед за ним дру­гой гени­аль­ный государ­ст­вен­ный чело­век, вышед­ший из рядов рим­ской демо­кра­тии, Квинт Сер­то­рий, стал при­об­щать запад­ных вар­ва­ров к латин­ской циви­ли­за­ции. Он дал знат­ной испан­ской моло­де­жи рим­скую одеж­ду, при­учал ее гово­рить по-латы­ни и искать выс­ше­го обра­зо­ва­ния в ита­лий­ском духе в шко­ле, осно­ван­ной им в Оске. В нача­ле прав­ле­ния Цеза­ря во всех про­вин­ци­ях и зави­си­мых государ­ствах уже суще­ст­во­ва­ла мас­са ита­лий­ско­го насе­ле­ния, прав­да, еще недо­ста­точ­но устой­чи­во­го и кон­цен­три­ро­ван­но­го. Не гово­ря уже о насто­я­щих ита­лий­ских горо­дах в Испа­нии и южной Гал­лии; вспом­ним толь­ко о мно­го­чис­лен­ных вой­сках из граж­дан, кото­рые наби­ра­ли Сер­то­рий и Пом­пей в Испа­нии, Цезарь в Гал­лии, Юба в Нуми­дии, кон­сти­ту­ци­он­ная пар­тия в Афри­ке, Македо­нии, Гре­ции, Малой Азии и Кри­те, вспом­ним, прав­да, пло­хо настро­ен­ную латин­скую лиру, на кото­рой город­ские поэты в Кор­ду­бе пели хва­лу рим­ским пол­ко­во­д­цам еще во вре­мя сер­то­ри­ан­ской вой­ны, вспом­ним, нако­нец, пере­во­ды гре­че­ских сти­хотво­ре­ний, осо­бен­но ценив­ши­е­ся за их изящ­ный язык, кото­рые опуб­ли­ко­вал вско­ре после смер­ти Цеза­ря древ­ней­ший из извест­ных вне­ита­лий­ских поэтов, транс­аль­пи­нец Пуб­лий Терен­ций Варрон Ата­цин­ский.

С дру­гой сто­ро­ны, сли­я­ние латин­ско­го и эллин­ско­го духа было, мож­но ска­зать, явле­ни­ем столь же древним, как сам Рим. Еще во вре­мя объ­еди­не­ния Ита­лии победо­нос­ная латин­ская нация асси­ми­ли­ро­ва­ла все побеж­ден­ные народ­но­сти и толь­ко одну гре­че­скую вобра­ла в себя, не слив­шись с ней внеш­ним с.456 обра­зом. Где бы ни появ­лял­ся рим­ский леги­о­нер, за ним сле­до­вал гре­че­ский школь­ный учи­тель, в сво­ем роде такой же заво­е­ва­тель, как и пер­вый. Уже в ран­нюю пору мы встре­ча­ем на Гва­дал­кви­ви­ре извест­ных гре­че­ских линг­ви­стов, и в Оск­ской шко­ле изу­чал­ся не толь­ко латин­ский, но и гре­че­ский язык. Само выс­шее рим­ское обра­зо­ва­ние было не чем иным, как про­воз­гла­ше­ни­ем на ита­лий­ском язы­ке вели­ко­го еван­ге­лия эллин­ско­го искус­ства и духа; и эллин не мог про­те­сто­вать, — по край­ней мере вслух, — про­тив скром­но­го при­тя­за­ния циви­ли­зи­ру­ю­щих заво­е­ва­те­лей рас­про­стра­нять куль­ту­ру сре­ди запад­ных вар­ва­ров на их соб­ст­вен­ном язы­ке. Везде, и в осо­бен­но­сти там, где нацио­наль­ное чув­ство ска­зы­ва­лось все­го силь­нее, — на гра­ни­цах, кото­рым угро­жа­ло подав­ля­ю­щее вся­кую нацио­наль­ность вли­я­ние вар­ва­ров, как, напри­мер, в Мас­са­лии, на север­ном бере­гу Чер­но­го моря, на Евфра­те и Тиг­ре, — уже издав­на грек видел в Риме опо­ру и защи­ту элли­низ­ма; и, дей­ст­ви­тель­но, горо­да, осно­ван­ные Пом­пе­ем на дале­ком Восто­ке, воз­об­нов­ля­ли после мно­го­ве­ко­во­го пере­ры­ва бла­готвор­ное дело Алек­сандра. Мысль об ита­ло-эллин­ском государ­стве с еди­ной нацио­наль­но­стью и дву­мя язы­ка­ми не была новой, — ина­че она была бы толь­ко ошиб­кой; но заслу­га пре­вра­ще­ния ее из туман­но­го пред­став­ле­ния в ясную, кон­крет­ную фор­му­лу и посте­пен­но­го пере­хо­да от раз­роз­нен­ных начи­на­ний к кон­цен­три­ро­ван­но­му дей­ст­вию есть дело третье­го и вели­чай­ше­го из демо­кра­ти­че­ских государ­ст­вен­ных дея­те­лей Рима.

Гос­под­ст­ву­ю­щие нации

373 Пер­вым и суще­ст­вен­ней­шим усло­ви­ем поли­ти­че­ской и нацио­наль­ной ниве­ли­ров­ки государ­ства было под­дер­жа­ние и рас­про­стра­не­ние обе­их народ­но­стей, пред­на­зна­чен­ных к сов­мест­но­му гос­под­ству, и воз­мож­но быст­рое устра­не­ние сто­яв­ших рядом с ними вар­вар­ских или же толь­ко слыв­ших вар­вар­ски­ми пле­мен.

Поло­же­ние иуде­ев

В извест­ном смыс­ле мож­но было поста­вить наряду с рим­ля­на­ми и гре­ка­ми еще третью народ­ность, кото­рая в тогдаш­нем мире сопер­ни­ча­ла с ними сво­ей везде­сущ­но­стью и кото­рой суж­де­но было играть и в государ­стве Цеза­ря не послед­нюю роль. Это были иудеи.

Пора­зи­тель­но гиб­кий и упор­ный народ этот не имел ни в древ­но­сти, ни в новое вре­мя насто­я­ще­го оте­че­ства, будучи повсюду как дома и как буд­то власт­вуя везде и нигде. Пре­ем­ни­ки Давида и Соло­мо­на вряд ли име­ли для евре­ев того вре­ме­ни боль­шее зна­че­ние, чем теперь име­ет для них Иеру­са­лим. Народ, конеч­но, нахо­дил для сво­его рели­ги­оз­но­го и духов­но­го един­ства види­мую опо­ру в малень­ком Иеру­са­лим­ском цар­стве, но он отнюдь не состо­ял толь­ко из под­дан­ных Асмо­ней­ской дина­стии, а из цело­го ряда иудей­ских общин, раз­бро­сан­ных по все­му пар­фян­ско­му и рим­ско­му государ­ствам. В осо­бен­но­сти в Алек­сан­дрии и точ­но так же в Кирене иудеи состав­ля­ли внут­ри этих горо­дов свои осо­бые адми­ни­ст­ра­тив­но и даже терри­то­ри­аль­но обособ­лен­ные общи­ны, доволь­но похо­жие на еврей­ские квар­та­лы в с.457 наших горо­дах, но более сво­бод­ные и руко­во­ди­мые этнар­хом (народ­ным вла­ды­кой), играв­шим роль выс­ше­го судьи и пра­ви­те­ля. Как мно­го­чис­лен­но было даже в Риме иудей­ское насе­ле­ние еще до Цеза­ря и как спло­че­ны были иудеи в пле­мен­ном отно­ше­нии уже в то вре­мя, вид­но из заме­ча­ния одно­го совре­мен­но­го писа­те­ля, что для намест­ни­ка быва­ет опас­но вме­ши­вать­ся в дела иуде­ев сво­ей про­вин­ции, так как по воз­вра­ще­нии в Рим он рис­ку­ет быть осви­стан­ным сто­лич­ной чер­нью. И в то вре­мя пре­об­ла­даю­щим заня­ти­ем иуде­ев была тор­гов­ля; вме­сте с рим­ским куп­цом-заво­е­ва­те­лем про­би­рал­ся тогда всюду и иудей­ский тор­го­вец, подоб­но тому как впо­след­ст­вии он сле­до­вал за гену­эз­ски­ми и вене­ци­ан­ски­ми куп­ца­ми и как у рим­ско­го купе­че­ства, так и у иудей­ско­го повсе­мест­но накоп­ля­лись капи­та­лы. Уже в ту пору мы заме­ча­ем свое­об­раз­ную анти­па­тию запад­ных людей к этой чисто восточ­ной расе, к ее чуж­дым им поня­ти­ям и нра­вам. Иудей­ство, не пред­став­ляя осо­бен­но отрад­но­го явле­ния в безот­рад­ной вооб­ще кар­тине тогдаш­не­го сме­ше­ния наро­дов, отме­ча­ло собой тем не менее исто­ри­че­ский момент, раз­ви­вав­ший­ся вме­сте с есте­ствен­ным ходом вещей, — такой момент, кото­ро­го не мог ни игно­ри­ро­вать, ни побо­роть ни один государ­ст­вен­ный дея­тель и кото­ро­му Цезарь (подоб­но сво­е­му пред­ше­ст­вен­ни­ку Алек­сан­дру), здра­во взве­ши­вая обсто­я­тель­ства, ско­рее даже ока­зы­вал воз­мож­ное содей­ст­вие. Если Алек­сандр, осно­ва­тель алек­сан­дрий­ской иудей­ской общи­ны, сде­лал этим самым для иудей­ско­го наро­да не менее, чем его соб­ст­вен­ный царь Давид соору­же­ни­ем иеру­са­лим­ско­го хра­ма, то и Цезарь ока­зы­вал содей­ст­вие иуде­ям и в Алек­сан­дрии и в Риме спе­ци­аль­ны­ми льгота­ми и при­ви­ле­ги­я­ми и защи­щал их свое­об­раз­ный культ от мест­ных рим­ских и гре­че­ских жре­цов. Оба вели­ких чело­ве­ка, конеч­но, не дума­ли о том, чтобы пре­до­ста­вить иудей­ской нации рав­ное место наряду с эллин­ской или ита­лий­ско-эллин­ской народ­но­стя­ми. Но иудей не полу­чил, подоб­но запад­ным наро­дам, в виде дара Пан­до­ры, поли­ти­че­ской орга­ни­за­ции и дер­жит­ся вооб­ще индиф­фе­рент­но по отно­ше­нию к государ­ству; он так же труд­но рас­ста­ет­ся с усто­я­ми сво­ей нацио­наль­ной инди­виду­аль­но­сти, как охот­но при­спо­соб­ля­ет­ся к любой дру­гой 374 нацио­наль­но­сти, усва­и­вая куль­ту­ру чужих наро­дов, — и в силу этих свойств иудей был как бы необ­хо­дим в государ­стве, создан­ном на раз­ва­ли­нах целой сот­ни живых поли­ти­че­ских орга­низ­мов, для того чтобы стать оте­че­ст­вом несколь­ко абстракт­ной и искус­ст­вен­ной нацио­наль­но­сти. Иуда­изм являл­ся и в древ­нем мире актив­ным фер­мен­том кос­мо­по­ли­тиз­ма и нацио­наль­но­го рас­па­да и вслед­ст­вие это­го был осо­бен­но пол­но­прав­ным чле­ном Цеза­ре­ва государ­ства, в кото­ром граж­дан­ст­вен­ность, в сущ­но­сти, была лишь кос­мо­по­ли­тиз­мом, народ­ность же была в осно­ве лишь гуман­но­стью.

Элли­низм

Но поло­жи­тель­ны­ми эле­мен­та­ми ново­го граж­дан­ства оста­ва­лись толь­ко латин­ская и эллин­ская нацио­наль­но­сти. Спе­ци­фи­че­ски ита­лий­ско­му с.458 рес­пуб­ли­кан­ско­му государ­ству насту­пил конец; тем не менее раз­го­во­ры сре­ди недо­воль­ной зна­ти, буд­то Цезарь нароч­но ста­ра­ет­ся погу­бить Ита­лию и Рим, чтобы пере­не­сти центр тяже­сти государ­ства на гре­че­ский Восток и сде­лать сто­ли­цей его Алек­сан­дрию или Или­он, были столь же понят­ной, как и неле­пой бол­тов­ней. Напро­тив, во всех начи­на­ни­ях Цеза­ря пре­об­ла­да­ние оста­ва­лось все­гда за латин­ской нацио­наль­но­стью, что ска­зы­ва­ет­ся уже в том, что все его рас­по­ря­же­ния изда­ва­лись на латин­ском язы­ке и толь­ко назна­чав­ши­е­ся для гре­че­ских стран повто­ря­лись и по-гре­че­ски. Вооб­ще же он уста­нав­ли­вал отно­ше­ния меж­ду дву­мя вели­ки­ми нацио­наль­но­стя­ми, состав­ляв­ши­ми его монар­хию, так же как это дела­ли в объ­еди­нен­ной Ита­лии его рес­пуб­ли­кан­ские пред­ше­ст­вен­ни­ки: эллин­ская нацио­наль­ность охра­ня­лась всюду, где она суще­ст­во­ва­ла, ита­лий­ская же рас­про­стра­ня­лась по воз­мож­но­сти, и ей при­суж­да­лось наследие тех этни­че­ских групп, кото­рые обре­че­ны были на исчез­но­ве­ние. Это было необ­хо­ди­мо пото­му, что пол­ное равен­ство гре­че­ско­го и латин­ско­го эле­мен­тов в государ­стве, без сомне­ния, повлек­ло бы за собой в корот­кое вре­мя ту ката­стро­фу, к кото­рой мно­го веков спу­стя при­вел визан­ти­низм, так как элли­низм не толь­ко куль­тур­но во всех отно­ше­ни­ях пре­вос­хо­дил рим­скую народ­ность, но пре­вы­шал ее и чис­лен­но­стью и имел в самой Ита­лии в мас­се доб­ро­воль­но или поне­во­ле пере­се­ляв­ших­ся туда элли­нов и полу­эл­ли­нов несмет­ное коли­че­ство невзрач­ных, но по сво­е­му вли­я­нию недо­ста­точ­но высо­ко оце­нен­ных апо­сто­лов. Как о наи­бо­лее выдаю­щем­ся явле­нии в этой обла­сти необ­хо­ди­мо вспом­нить власть гре­че­ских лаке­ев над рим­ски­ми монар­ха­ми, столь же древ­нюю, как и сама монар­хия; на пер­вом месте в этом длин­ном и отвра­ти­тель­ном спис­ке сто­ит лакей и дове­рен­ный Пом­пея Фео­фан из Мити­ле­ны, кото­рый бла­го­да­ря сво­ей вла­сти над сла­бо­ха­рак­тер­ным гос­по­ди­ном содей­ст­во­вал, веро­ят­но, более кого-либо дру­го­го нача­лу вой­ны меж­ду Цеза­рем и Пом­пе­ем. Не без осно­ва­ния сооте­че­ст­вен­ни­ки возда­ва­ли ему после его смер­ти боже­ские поче­сти; ведь бла­го­да­ря ему нача­лось гос­под­ство камер­ди­не­ров вре­мен импе­рии, гос­под­ство, кото­рое до извест­ной сте­пе­ни было и гос­под­ст­вом элли­нов над рим­ля­на­ми. Поэто­му пра­ви­тель­ство име­ло пол­ное пра­во не ока­зы­вать покро­ви­тель­ства свы­ше рас­про­стра­не­нию элли­низ­ма, по край­ней мере на Запа­де. Если в Сици­лии не толь­ко было сня­то бре­мя деся­ти­ны, но, кро­ме того, ее общи­нам даро­ва­но латин­ское пра­во, за чем, как пред­по­ла­га­лось, долж­но было в свое вре­мя после­до­вать пол­ное урав­не­ние Сици­лии с Ита­ли­ей, то наме­ре­ни­ем Цеза­ря было, конеч­но, все­це­ло вклю­чить в состав Ита­лии этот пре­крас­ный, но в то вре­мя запу­стев­ший и эко­но­ми­че­ски попав­ший в боль­шей сво­ей части в руки ита­ли­ков ост­ров, кото­ро­му при­ро­да суди­ла быть не толь­ко сосе­дом Ита­лии, но и одной из пре­крас­ней­ших ее обла­стей. 375 Вооб­ще же там, где элли­низм уже уко­ре­нил­ся, он под­дер­жи­вал­ся и охра­нял­ся. Как поли­ти­че­ские кри­зи­сы ни под­ска­зы­ва­ли импе­ра­то­ру мысль об уни­что­же­нии с.459 стол­пов элли­низ­ма на Запа­де и в Егип­те, — Мас­са­лия и Алек­сан­дрия не были раз­ру­ше­ны и насе­ле­ние их не утра­ти­ло сво­его нацио­наль­но­го обли­ка.

Лати­ни­за­ция

Напро­тив, рим­ская народ­ность все­ми сила­ми и в самых раз­лич­ных местах импе­рии полу­ча­ла осо­бую под­держ­ку пра­ви­тель­ства путем коло­ни­за­ции или лати­ни­за­ции. Про­дук­том роко­во­го соеди­не­ния фор­маль­но­го пра­ва и гру­бой силы, но и необ­хо­ди­мым усло­ви­ем бес­пре­пят­ст­вен­но­го уни­что­же­ния извест­ных наций был тот прин­цип, что государ­ство явля­ет­ся соб­ст­вен­ни­ком всей зем­ли в про­вин­ци­ях, не уступ­лен­ной осо­бым пра­ви­тель­ст­вен­ным актом общи­нам или част­ным лицам, фак­ти­че­ский же вла­де­лец име­ет лишь тер­пи­мое и во вся­кое вре­мя могу­щее быть отме­нен­ным пра­во наслед­ст­вен­но­го вла­де­ния; этот прин­цип был сохра­нен Цеза­рем и пре­вра­щен им из тео­ре­ти­че­ской идеи демо­кра­ти­че­ской пар­тии в основ­ное поло­же­ние монар­хи­че­ско­го пра­ва.

Циз­аль­пин­ская Гал­лия

В деле рас­про­стра­не­ния рим­ской нацио­наль­но­сти пер­вая роль выпа­да­ла, разу­ме­ет­ся, Гал­лии. Бла­го­да­ря дав­но уже при­знан­но­му демо­кра­та­ми в каче­стве совер­шив­ше­го­ся фак­та (стр. 8 и 263), а теперь (705) [49 г.] окон­ча­тель­но про­веден­но­му Цеза­рем при­ня­тию транс­па­дан­ских общин в рим­ское граж­дан­ство, Циз­аль­пин­ская Гал­лия при­об­ре­ла то, чем неко­то­рая часть ее жите­лей дав­но уже обла­да­ла: поли­ти­че­скую рав­но­прав­ность с цен­тром. Эта про­вин­ция в тече­ние 40 лет, про­тек­ших со вре­ме­ни даро­ва­ния ей латин­ско­го пра­ва, была фак­ти­че­ски уже совер­шен­но лати­ни­зи­ро­ва­на. При­дир­чи­вые люди мог­ли сме­ять­ся над широ­ким гор­тан­ным акцен­том кельт­ской латы­ни и не нахо­ди­ли «неуло­ви­мой пре­ле­сти сто­лич­но­го изя­ще­ства» у инсуб­ров и вене­тов, кото­рые в каче­стве леги­о­не­ров Цеза­ря заво­е­ва­ли себе сво­им мечом место и на рим­ском фору­ме и даже в рим­ской курии. Несмот­ря на это, Циз­аль­пин­ская Гал­лия с ее густым, пре­иму­ще­ст­вен­но кре­стьян­ским насе­ле­ни­ем была еще до Цеза­ря, в сущ­но­сти, ита­лий­ской стра­ной и оста­ва­лась в тече­ние веков насто­я­щим при­бе­жи­щем ита­лий­ских обы­ча­ев и ита­лий­ско­го обра­зо­ва­ния; учи­те­ля латин­ской лите­ра­ту­ры нигде в дру­гих местах вне сто­ли­цы не нахо­ди­ли столь­ко сочув­ст­вия и успе­ха.

Нар­бонн­ская про­вин­ция

Если таким обра­зом Циз­аль­пин­ская Гал­лия, в сущ­но­сти, как бы рас­т­во­ри­лась в Ита­лии, то место, зани­мае­мое ею до той поры, немед­лен­но заня­ла Транс­аль­пин­ская про­вин­ция, пре­вра­тив­ша­я­ся бла­го­да­ря заво­е­ва­ни­ям Цеза­ря из погра­нич­ной про­вин­ции во внут­рен­нюю и вслед­ст­вие сво­ей бли­зо­сти и сво­его кли­ма­та более всех дру­гих спо­соб­ная со вре­ме­нем стать ита­лий­ской обла­стью. Туда-то, глав­ным обра­зом, к ста­рин­ной цели замор­ских посе­ле­ний рим­ской демо­кра­тии, и напра­вил­ся поток ита­лий­ской эми­гра­ции; древ­няя коло­ния Нар­бонн была уси­ле­на новы­ми посе­лен­ца­ми; вме­сте с тем были осно­ва­ны в Бетеррах (Безье), неда­ле­ко от Нар­бон­на, в Аре­ла­те (Арль) и Ара­у­си­оне (Оранж) с.460 на Роне и в новом при­мор­ском горо­де Форум Юлия (Фре­ж­юс) четы­ре новые граж­дан­ские коло­нии, име­на кото­рых уве­ко­ве­чи­ли вме­сте с тем память о храб­рых леги­о­нах, содей­ст­во­вав­ших при­со­еди­не­нию север­ной Гал­лии к импе­рии29. 376 Рома­ни­за­ция же мест­но­стей, не заня­тых коло­ни­ста­ми, по край­ней мере боль­шей части из них, долж­на была, оче­вид­но, про­изой­ти путем пре­до­став­ле­ния им латин­ских город­ских прав; как неко­гда Транс­па­дан­ская Гал­лия, так Немавс (Ним), центр обла­сти, отня­той у мас­са­лиотов вслед­ст­вие их вос­ста­ния про­тив Цеза­ря (стр. 329), пре­вра­тил­ся из мас­са­лиот­ско­го местеч­ка в латин­скую город­скую общи­ну и полу­чил зна­чи­тель­ную терри­то­рию и пра­во чека­нить моне­ту30. В то самое вре­мя, когда Циз­аль­пин­ская Гал­лия пере­хо­ди­ла с этой под­гото­ви­тель­ной сту­пе­ни к пол­но­му урав­не­нию с Ита­ли­ей, Нар­бонн­ская про­вин­ция всту­пи­ла в эту пере­ход­ную ста­дию; так же как рань­ше в Циз­аль­пин­ской Гал­лии, круп­ней­шие зааль­пий­ские общи­ны поль­зо­ва­лись теперь пол­ным граж­дан­ским, а осталь­ные — латин­ским пра­вом.

В дру­гих, негре­че­ских и нела­тин­ских, обла­стях государ­ства, еще более отда­лен­ных от ита­лий­ско­го вли­я­ния и про­цес­са асси­ми­ля­ции, Цезарь огра­ни­чил­ся осно­ва­ни­ем отдель­ных цен­тров ита­лий­ской циви­ли­за­ции, как преж­де в Нар­бонн­ской Гал­лии, имея в виду под­гото­вить, таким обра­зом, буду­щее окон­ча­тель­ное урав­не­ние.

Север­ная Гал­лия

Подоб­ные начи­на­ния мож­но про­следить во всех про­вин­ци­ях государ­ства, за исклю­че­ни­ем самой бед­ной и незна­чи­тель­ной Сар­ди­нии. Как посту­пал Цезарь в север­ной Гал­лии, мы уже рас­ска­за­ли (гл. VII); и здесь латин­ский язык полу­чил офи­ци­аль­ное с.461 зна­че­ние, хотя и не во всех еще отрас­лях обще­ст­вен­ных сно­ше­ний; и на Женев­ском озе­ре воз­ник­ла коло­ния Нови­о­дун (Нион), — в то вре­мя самый север­ный город с ита­лий­ским устрой­ст­вом.

Испа­ния

В Испа­нии, веро­ят­но, наи­бо­лее густо засе­лен­ной в то вре­мя обла­сти рим­ско­го государ­ства, Цеза­ре­вы коло­ни­сты были посе­ле­ны наряду с древним насе­ле­ни­ем не толь­ко в важ­ном элли­но-ибе­рий­ском при­мор­ском горо­де Эмпо­ри­ях, но, как пока­за­ли недав­но откры­тые доку­мен­ты, неко­то­рые коло­ни­сты, веро­ят­но, взя­тые пре­иму­ще­ст­вен­но из сто­лич­но­го про­ле­та­ри­а­та, нашли себе при­ют и в горо­де Урсоне (Осуне), неда­ле­ко от Севи­льи, в самом цен­тре Анда­лу­зии, а может быть, и во мно­гих дру­гих мест­но­стях этой про­вин­ции. Древ­ний и бога­тый тор­го­вый город Гадес, муни­ци­паль­ный строй кото­ро­го Цезарь рефор­ми­ро­вал в духе вре­ме­ни еще будучи пре­то­ром, полу­чил теперь от импе­ра­то­ра пол­ные пра­ва ита­лий­ских муни­ци­пи­ев (705) [49 г.] и, как было в Ита­лии с Туску­лом, стал пер­вой осно­ван­ной не Римом вне­ита­лий­ской общи­ной, всту­пив­шей в состав рим­ских граж­дан. Через несколь­ко лет (709) [45 г.] те же пра­ва были 377 рас­про­стра­не­ны на ряд дру­гих испан­ских общин, а еще неко­то­рые полу­чи­ли, веро­ят­но, латин­ское пра­во.

Кар­фа­ген

В Афри­ке было при­веде­но теперь в испол­не­ние то, что не суж­де­но было дове­сти до кон­ца Гаю Грак­ху, и на том месте, где сто­ял город искон­ных вра­гов Рима, было посе­ле­но 3 тыс. ита­лий­ских коло­ни­стов и мно­же­ство жив­ших в кар­фа­ген­ской обла­сти арен­да­то­ров и вре­мен­ных вла­дель­цев; и с изу­ми­тель­ной быст­ро­той сно­ва рас­цве­ла вслед­ст­вие заме­ча­тель­но бла­го­при­ят­ных мест­ных усло­вий новая «коло­ния Вене­ры», рим­ский Кар­фа­ген. Ути­ке, быв­шей до той поры глав­ным и пер­вым тор­го­вым горо­дом про­вин­ции, была пред­ва­ри­тель­но, по-види­мо­му, путем даро­ва­ния латин­ско­го пра­ва дана извест­ная ком­пен­са­ция за вос­ста­нов­ле­ние более силь­но­го ее сопер­ни­ка. Во вновь при­со­еди­нен­ной к государ­ству Нуми­дий­ской обла­сти круп­ный город Цир­та и осталь­ные общи­ны, отдан­ные рим­ско­му кон­до­тье­ру Пуб­лию Сит­тию и его дру­зьям (стр. 377), полу­чи­ли пра­ва рим­ских воен­ных коло­ний. Конеч­но, зна­чи­тель­ные горо­да, кото­рые из-за безум­но­го неистов­ства Юбы и дошед­ших до отча­я­ния остат­ков кон­сти­ту­ци­он­ной пар­тии пре­вра­ти­лись в груды раз­ва­лин, не так ско­ро вос­крес­ли, как обра­ще­ны были в пепел, и нема­ло раз­ва­лин дол­го еще после это­го напо­ми­на­ло об этом ужас­ном вре­ме­ни. Лишь обе новые Юли­е­вы коло­нии, Кар­фа­ген и Цир­та, сде­ла­лись и оста­лись цен­тра­ми афри­ка­но-рим­ской циви­ли­за­ции.

Коринф

В опу­стев­шей Гре­ции Цезарь зани­мал­ся, кро­ме осу­щест­вле­ния дру­гих пла­нов (напри­мер, учреж­де­ния рим­ской коло­нии в Бутро­тоне, про­тив Кор­фу), преж­де все­го вос­ста­нов­ле­ни­ем Корин­фа; туда не толь­ко была выведе­на доволь­но зна­чи­тель­ная граж­дан­ская коло­ния, но и был состав­лен план пре­кра­ще­ния опас­но­го пла­ва­ния вокруг Пело­пон­не­са: пред­по­ло­же­но было про­рыть пере­ше­ек, чтобы с.462 напра­вить все тор­го­вые сно­ше­ния Ита­лии с Ази­ей через Корин­фо-Саро­ни­че­ский залив.

Восток

Нако­нец, и на отда­лен­ном эллин­ском Восто­ке монарх вызвал к жиз­ни ита­лий­ские посе­ле­ния; тако­вы, напри­мер, посе­ле­ния у Чер­но­го моря, в Герак­лее и Сино­пе, при­чем ита­лий­ские коло­ни­сты, как и в Эмпо­ри­ях, насе­ля­ли эти горо­да вме­сте с преж­ни­ми их жите­ля­ми; то же было и на сирий­ском бере­гу в важ­ной гава­ни Бери­та, кото­рая, подоб­но Сино­пу, полу­чи­ла ита­лий­ское устрой­ство; даже в Егип­те на гос­под­ст­ву­ю­щем над алек­сан­дрий­ским пор­том ост­ро­ве с мая­ком была осно­ва­на рим­ская фак­то­рия.

Рас­про­стра­не­ние ита­лий­ско­го город­ско­го устрой­ства на про­вин­ции

Вслед­ст­вие всех этих меро­при­я­тий ита­лий­ские общин­ные воль­но­сти зане­се­ны были в про­вин­ции в более широ­ких раз­ме­рах, чем до той поры. Общи­ны пол­но­прав­ных граж­дан, т. е. все горо­да Циз­аль­пин­ской про­вин­ции и рас­се­ян­ные в Транс­аль­пин­ской Гал­лии и дру­гих обла­стях граж­дан­ские коло­нии и муни­ци­пии, ста­ли настоль­ко рав­но­прав­ны с ита­лий­ски­ми, что управ­ля­лись само­сто­я­тель­но и даже поль­зо­ва­лись, хотя и огра­ни­чен­ным, пра­вом суда, но более важ­ные про­цес­сы под­ле­жа­ли, конеч­но, веде­нию имев­ших пол­но­мо­чия в дан­ной мест­но­сти рим­ских вла­стей, обыч­но веде­нию намест­ни­ка это­го окру­га31. Фор­маль­но авто­ном­ные латин­ские и 378 дру­гие осво­бож­ден­ные общи­ны, как, напри­мер, с это­го вре­ме­ни все общи­ны Нар­бонн­ской Гал­лии и Сици­лии, если они не были общи­на­ми граж­дан­ски­ми, а так­же неко­то­рые общи­ны в дру­гих про­вин­ци­ях, поль­зо­ва­лись не толь­ко само­управ­ле­ни­ем, но, веро­ят­но, и неогра­ни­чен­ной юрис­дик­ци­ей, так что намест­ник имел воз­мож­ность вме­ши­вать­ся в их дела, лишь опи­ра­ясь на свое — прав­да, очень широ­кое — пра­во адми­ни­ст­ра­тив­но­го кон­тро­ля.

И в преж­нее вре­мя суще­ст­во­ва­ли уже в пре­де­лах намест­ни­че­ства пол­но­прав­ные общи­ны, как, напри­мер, Акви­лея, Нар­бонн; и целые намест­ни­че­ства, подоб­но Циз­аль­пин­ской Гал­лии, состо­я­ли из общин с ита­лий­ским устрой­ст­вом, но если с.463 не в юриди­че­ском, то в поли­ти­че­ском отно­ше­нии было необы­чай­но важ­ным ново­введе­ни­ем, что теперь суще­ст­во­ва­ла про­вин­ция, кото­рая, подоб­но Ита­лии, была насе­ле­на одни­ми толь­ко рим­ски­ми граж­да­на­ми32, и что в осталь­ных под­готов­ля­лось то же самое.

Урав­не­ние Ита­лии и про­вин­ций

Таким обра­зом, отпа­да­ла важ­ная про­ти­во­по­лож­ность, суще­ст­во­вав­шая меж­ду Ита­ли­ей и про­вин­ци­я­ми, и вме­сте с ней исче­за­ло и дру­гое раз­ли­чие, состо­яв­шее в том, что в Ита­лии не сто­я­ло обык­но­вен­но ника­ких войск, тогда как это было обыч­ным явле­ни­ем в про­вин­ци­ях; теперь вой­ска сто­я­ли лишь там, где при­хо­ди­лось защи­щать гра­ни­цу, и началь­ни­ки тех про­вин­ций, где в этом не было нуж­ды, как, напри­мер, Нар­бонн­ской Гал­лии и Сици­лии, были вое­на­чаль­ни­ка­ми толь­ко по име­ни. Фор­маль­ная про­ти­во­по­лож­ность меж­ду Ита­ли­ей и про­вин­ци­я­ми, кото­рая все­гда осно­вы­ва­лась на дру­гих при­зна­ках раз­ли­чия, сохра­ни­лась, прав­да, и впредь. Ита­лия оста­лась обла­стью граж­дан­ско­го суда и сфе­рой дея­тель­но­сти кон­су­лов и пре­то­ров, про­вин­ции же оста­лись окру­га­ми воен­ной юрис­дик­ции, под­чи­нен­ны­ми про­кон­су­лам и про­пре­то­рам, но судеб­ный про­цесс по граж­дан­ским и воен­ным зако­нам дав­но уже на прак­ти­ке сов­па­дал, а раз­но­об­ра­зие в титу­лах долж­ност­ных лиц зна­чи­ло мало с тех пор, как выше всех сто­ял импе­ра­тор.

Оче­вид­но, во всех этих отдель­ных слу­ча­ях осно­ва­ния и орга­ни­за­ции горо­дов, кото­рые, по край­ней мере по сво­е­му замыс­лу, если не по его осу­щест­вле­нию, отно­сят­ся ко вре­ме­нам Цеза­ря, ска­зы­ва­ет­ся опре­де­лен­ная систе­ма. Ита­лия пре­вра­ти­лась из пове­ли­тель­ни­цы поко­рен­ных народ­но­стей в гла­ву обнов­лен­ной ита­лий­ско-эллин­ской нации. Урав­нен­ная во всех отно­ше­ни­ях с мет­ро­по­ли­ей, Циз­аль­пин­ская про­вин­ция слу­жи­ла руча­тель­ст­вом, что в монар­хии Цеза­ря, подоб­но тому как было в луч­шие дни рес­пуб­ли­ки, каж­дая область латин­ско­го пра­ва может ожи­дать, что 379 ее поста­вят наравне с ее стар­ши­ми сест­ра­ми и даже с мет­ро­по­ли­ей. На бли­жай­шей сту­пе­ни к пол­но­му нацио­наль­но­му и поли­ти­че­ско­му урав­не­нию с Ита­ли­ей нахо­ди­лись сосед­ние с ней зем­ли — гре­че­ская Сици­лия и быст­ро лати­ни­зи­ро­вав­ша­я­ся южная Гал­лия. Несколь­ко далее от это­го урав­не­ния сто­я­ли осталь­ные обла­сти государ­ства, в кото­рых (подоб­но тому, как до тех пор в южной Гал­лии Нар­бонн был рим­ской коло­ни­ей) боль­шие при­мор­ские горо­да — Эмпо­рии, Гадес, с.464 Кар­фа­ген, Герак­лея Пон­тий­ская, Синоп, Берит, Алек­сан­дрия — ста­ли теперь ита­лий­ски­ми или гре­ко-ита­лий­ски­ми общи­на­ми, опо­ра­ми ита­лий­ской циви­ли­за­ции даже на гре­че­ском Восто­ке, стол­па­ми буду­ще­го нацио­наль­но­го и поли­ти­че­ско­го урав­не­ния все­го государ­ства. Гос­под­ство город­ской общи­ны Рима над побе­ре­жьем Сре­ди­зем­но­го моря окон­чи­лось; место его заня­ло новое сре­ди­зем­но­мор­ское государ­ство, и пер­вым его делом было искуп­ле­ние двух вели­чай­ших пре­ступ­ле­ний, кото­рые эта город­ская общи­на совер­ши­ла по отно­ше­нию к циви­ли­за­ции. Если разо­ре­ние обо­их важ­ней­ших тор­го­вых пунк­тов в рим­ских вла­де­ни­ях обо­зна­ча­ло нача­ло пово­рота от поли­ти­ки про­тек­то­ра­та рим­ской общи­ны к поли­ти­че­ской тира­нии и финан­со­вой экс­плуа­та­ции под­власт­ных стран, то теперь немед­лен­ное и бле­стя­щее вос­ста­нов­ле­ние Кар­фа­ге­на и Корин­фа обо­зна­ча­ло осно­ва­ние боль­шо­го государ­ст­вен­но­го орга­низ­ма, под­готов­ля­ю­ще­го все стра­ны у Сре­ди­зем­но­го моря к нацио­наль­но­му и поли­ти­че­ско­му равен­ству, к под­лин­но государ­ст­вен­но­му еди­не­нию. Цезарь имел пра­во даро­вать горо­ду Корин­фу, поми­мо его слав­но­го ста­ро­го име­ни, новое имя — «Во сла­ву Юлия».

Орга­ни­за­ция новой импе­рии

Если, таким обра­зом, новой уни­тар­ной импе­рии была дана нацио­наль­ность, прав­да, лишен­ная есте­ствен­ных при­зна­ков народ­ной инди­виду­аль­но­сти и ско­рее похо­див­шая на неоду­шев­лен­ное про­из­веде­ние искус­ства, чем на живой про­дукт при­ро­ды, то она нуж­да­лась еще в един­стве тех учреж­де­ний, кото­ры­ми дви­жет­ся общая жизнь нации, имен­но государ­ст­вен­но­го строя и управ­ле­ния, рели­гии и суда, монет­ной систе­мы, систе­мы мер и весов, при­чем, конеч­но, все­воз­мож­ные мест­ные осо­бен­но­сти мог­ли отлич­но ужи­вать­ся с основ­ным един­ст­вом. Во всех этих сфе­рах может идти речь толь­ко о начат­ках, так как окон­ча­тель­ное постро­е­ние монар­хии Цеза­ря в духе еди­но­об­ра­зия было делом буду­ще­го, а он зало­жил лишь фун­да­мент для зда­ния, кото­рое долж­но было соору­жать­ся в тече­ние ряда веков. Но и поныне мож­но еще под­ме­тить мно­гие линии, про­веден­ные вели­ким чело­ве­ком во всех этих обла­стях; и следить за ним в этом слу­чае гораздо отрад­нее, чем при созида­нии им нацио­наль­но­сти из облом­ков дру­гих наро­дов.

Импер­ский ценз

Что каса­ет­ся государ­ст­вен­но­го устрой­ства и управ­ле­ния, то в дру­гой свя­зи нами уже были ука­за­ны важ­ней­шие момен­ты новой поли­ти­ки объ­еди­не­ния, имен­но пере­ход вер­хов­ной вла­сти от рим­ско­го общин­но­го сове­та к само­держ­цу сре­ди­зем­но­мор­ской монар­хии, пре­вра­ще­ние это­го сове­та в выс­ший импер­ский совет для всей Ита­лии и про­вин­ций и, глав­ное, начав­ше­е­ся рас­про­стра­не­ние рим­ских и вооб­ще ита­лий­ских город­ских поряд­ков на про­вин­ци­аль­ные общи­ны. Этот послед­ний путь — даро­ва­ние латин­ско­го, а вслед за тем и рим­ско­го пра­ва тем общи­нам, кото­рые созре­ли для окон­ча­тель­но­го вступ­ле­ния в уни­тар­ное государ­ство, — само собой, посте­пен­но при­вел к уста­нов­ле­нию оди­на­ко­вых с.465 муни­ци­паль­ных поряд­ков. Лишь в одном отно­ше­нии невоз­мож­но было ждать: новая импе­рия насто­я­тель­но нуж­да­лась в таком учреж­де­нии, кото­рое дало бы пра­ви­тель­ству воз­мож­ность иметь все­гда под рукой глав­ней­шие 380 осно­вы управ­ле­ния, имен­но чис­лен­ность насе­ле­ния и иму­ще­ст­вен­ное поло­же­ние отдель­ных общин, т. е. в усо­вер­шен­ст­во­ван­ном цен­зе. Преж­де все­го был пре­об­ра­зо­ван ита­лий­ский ценз. По рас­по­ря­же­нию Цеза­ря33 в буду­щем одно­вре­мен­но с про­из­во­див­шей­ся в Риме иму­ще­ст­вен­ной пере­пи­сью во всех ита­лий­ских общи­нах выс­шая адми­ни­ст­ра­ция долж­на была запи­сы­вать имя каж­до­го граж­да­ни­на, его отца или лица, отпу­стив­ше­го его на волю, округ, воз­раст, его мате­ри­аль­ное поло­же­ние, и все эти спис­ки долж­ны были достав­лять­ся рим­ско­му кве­сто­ру за столь­ко вре­ме­ни, чтобы дать ему воз­мож­ность своевре­мен­но окон­чить общую пере­пись рим­ских граж­дан и их иму­ще­ства. Что Цезарь имел наме­ре­ние вве­сти подоб­ные учреж­де­ния и во всех про­вин­ци­ях, за это руча­ют­ся частью уже назна­чен­ные им самим раз­ме­же­ва­ния и земель­ные опи­си во всем государ­стве, частью и самый дух это­го учреж­де­ния, так как здесь была най­де­на общая фор­му­ла для состав­ле­ния как в ита­лий­ских, так и неита­лий­ских общи­нах государ­ства необ­хо­ди­мых для цен­траль­ной адми­ни­ст­ра­ции опи­сей. Оче­вид­но, Цезарь и здесь имел наме­ре­ние вер­нуть­ся к тра­ди­ци­ям древ­ней­шей рес­пуб­ли­кан­ской эпо­хи и сно­ва вве­сти государ­ст­вен­ный ценз, кото­рый древ­няя рес­пуб­ли­ка рас­про­стра­ни­ла на все под­власт­ные ей общи­ны Ита­лии и Сици­лии посред­ст­вом подоб­но­го же рас­про­стра­не­ния город­ско­го цен­за с его сро­ка­ми и дру­ги­ми основ­ны­ми при­е­ма­ми, как это было сде­ла­но Цеза­рем отно­си­тель­но Ита­лии. Это было одно из пер­вых учреж­де­ний, при­шед­ших в упа­док по мило­сти опу­стив­шей­ся ари­сто­кра­тии, вслед­ст­вие чего выс­шая пра­ви­тель­ст­вен­ная власть утра­ти­ла спо­соб­ность обо­зре­вать налич­ные воен­ные и подат­ные сред­ства государ­ства и вся­кую воз­мож­ность дей­ст­ви­тель­но­го кон­тро­ля. Уцелев­шие доку­мен­ты и самая сово­куп­ность явле­ний неопро­вер­жи­мо дока­зы­ва­ют, что Цезарь под­готов­лял воз­об­нов­ле­ние заглох­ше­го в тече­ние уже мно­гих веков обще­го­судар­ст­вен­но­го цен­за.

Рели­гия импе­рии

Нет, кажет­ся, необ­хо­ди­мо­сти ука­зы­вать на то, что ни в обла­сти рели­гии, ни в отправ­ле­нии пра­во­судия невоз­мож­но было думать о корен­ной ниве­ли­ров­ке. Тем не менее при всей тер­пи­мо­сти к мест­ным куль­там и общин­ным ста­ту­там новое государ­ство нуж­да­лось в общем куль­те, при­ем­ле­мом для ита­лий­ско-эллин­ской нацио­наль­но­сти, а так­же в общих юриди­че­ских нор­мах, кото­рые сто­я­ли бы выше всех муни­ци­паль­ных ста­ту­тов. Что с.466 государ­ство в них нуж­да­лось, ясно уже из того, что как то, так и дру­гое уже фак­ти­че­ски суще­ст­во­ва­ло. В рели­ги­оз­ной обла­сти уже в тече­ние мно­гих веков дела­лись попыт­ки согла­со­вать ита­лий­ский и эллин­ский куль­ты, частью посред­ст­вом внеш­не­го усво­е­ния поня­тия о боже­стве, частью посред­ст­вом внут­рен­них ком­про­мис­сов, и ввиду подат­ли­вой аморф­но­сти ита­лий­ских богов было даже весь­ма нетруд­но пре­вра­тить Юпи­те­ра в Зев­са, Вене­ру — в Афро­ди­ту и рас­т­во­рить, таким обра­зом, любую идею латин­ских веро­ва­ний в соот­вет­ст­ву­ю­щей копии эллин­ской мифо­ло­гии. Ита­лий­ско-эллин­ская рели­гия в основ­ных сво­их чер­тах уже сло­жи­лась; в какой сте­пе­ни рас­про­стра­не­но было убеж­де­ние, что в этой сфе­ре сде­лан уже зна­чи­тель­ный шаг впе­ред от чисто рим­ской к мни­мой ита­лий­ско-эллин­ской нацио­наль­но­сти, вид­но, напри­мер, из встре­чае­мо­го в тео­ло­гии Варро­на раз­ли­чия «общих», т. е. при­зна­вае­мых рим­ля­на­ми и гре­ка­ми, богов от осо­бых божеств рим­ской общи­ны.

Импер­ское пра­во

381 В юриди­че­ской сфе­ре, а имен­но в обла­сти уго­лов­но­го и поли­цей­ско­го пра­ва, где пра­ви­тель­ство вме­ши­ва­ет­ся более непо­сред­ст­вен­но и где потреб­но­сти пра­во­во­го поряд­ка удо­вле­тво­ря­ют­ся разум­ным зако­но­да­тель­ст­вом, ничто не меша­ло дости­же­нию путем зако­но­да­тель­ной дея­тель­но­сти той сте­пе­ни фак­ти­че­ско­го еди­но­об­ра­зия, кото­рое, несо­мнен­но, необ­хо­ди­мо было и здесь для целей государ­ст­вен­но­го един­ства. В граж­дан­ском пра­ве, напро­тив, где ини­ци­а­ти­ва при­над­ле­жит само­му тече­нию жиз­ни, зако­но­да­те­лю же оста­ет­ся лишь фор­му­ли­ров­ка, еди­ное обще­им­пер­ское граж­дан­ское пра­во, кото­рое зако­но­да­тель, конеч­но, не мог бы создать, дав­но уже раз­ви­лось само есте­ствен­ным путем бла­го­да­ря дело­вым сно­ше­ни­ям. Рим­ское город­ское пра­во юриди­че­ски все еще осно­вы­ва­лось на фор­му­лах латин­ско­го обыч­но­го пра­ва, заклю­чав­ших­ся в Две­на­дца­ти таб­ли­цах. Позд­ней­шие зако­ны вве­ли, прав­да, в отдель­ных слу­ча­ях неко­то­рые улуч­ше­ния в духе вре­ме­ни, в чис­ле кото­рых, веро­ят­но, важ­ней­шим было упразд­не­ние ста­рин­но­го неук­лю­же­го пра­ви­ла откры­вать про­цесс про­из­не­се­ни­ем обе­и­ми тяжу­щи­ми­ся сто­ро­на­ми стро­го опре­де­лен­ных фор­мул; они были заме­не­ны инструк­ци­ей для при­сяж­ных (for­mu­la), состав­ля­е­мой пись­мен­но долж­ност­ным лицом, руко­во­дя­щим ходом про­цес­са, но, в сущ­но­сти, народ­ное зако­но­да­тель­ство лишь нагро­мозди­ло на эту крайне ветхую осно­ву необо­зри­мую гру­ду спе­ци­аль­ных зако­нов, боль­шей частью дав­но уста­рев­ших и забы­тых, кото­рые мож­но срав­нить с англий­ски­ми ста­тут­ны­ми зако­на­ми. Попыт­ки науч­ной фор­му­ли­ров­ки и систе­ма­ти­за­ции сде­ла­ли, прав­да, более доступ­ны­ми и осве­ти­ли изви­ли­стые ходы ста­ро­го граж­дан­ско­го пра­ва, но ника­кой рим­ский Блэкс­тон не мог бы устра­нить глав­ное неудоб­ство, а имен­но то, что состав­лен­ный за четы­ре­ста лет кодекс город­ской пре­муд­ро­сти с раз­роз­нен­ны­ми и запу­тан­ны­ми добав­ле­ни­я­ми к нему дол­жен был теперь слу­жить источ­ни­ком пра­ва для боль­шо­го государ­ства.

Новое город­ское пра­во, или эдикт

с.467 Гораздо суще­ст­вен­нее была помощь со сто­ро­ны самой житей­ской прак­ти­ки. Дав­но уже в Риме ожив­лен­ные дело­вые сно­ше­ния меж­ду рим­ля­на­ми и нерим­ля­на­ми выра­бота­ли меж­ду­на­род­ное част­ное пра­во (jus gen­tium), т. е. ком­плекс прин­ци­пов имен­но отно­си­тель­но усло­вий это­го обще­ния, и, сооб­ра­зу­ясь с ними, в тех слу­ча­ях, когда какое-нибудь дело не мог­ло быть реше­но ни по рим­ско­му, ни по како­му-либо ино­му мест­но­му пра­ву, рим­ские судьи про­из­но­си­ли свое реше­ние, невзи­рая на рим­ские, эллин­ские, фини­кий­ские и иные пра­во­вые осо­бен­но­сти, но руко­во­дясь общи­ми пра­во­вы­ми воз­зре­ни­я­ми, лежав­ши­ми в осно­ве обыч­ных отно­ше­ний меж­ду людь­ми. Тут-то и нашло для себя отправ­ную точ­ку обра­зо­ва­ние ново­го пра­ва. Слу­жа спер­ва руко­во­дя­щей нитью для пра­во­вых сно­ше­ний рим­ских граж­дан меж­ду собой, оно на место древ­не­го, не при­год­но­го на прак­ти­ке город­ско­го пра­ва фак­ти­че­ски поста­ви­ло новое пра­во, кото­рое по суще­ству сво­е­му осно­вы­ва­лось на ком­про­мис­се меж­ду нацио­наль­ным пра­вом Две­на­дца­ти таб­лиц и интер­на­цио­наль­ным или так назы­вае­мым «обще­на­род­ным пра­вом». Пер­во­го при­дер­жи­ва­лись, изме­няя его, конеч­но, в духе вре­ме­ни, в брач­ных, семей­ных и наслед­ст­вен­ных вопро­сах; во всех же поста­нов­ле­ни­ях, касав­ших­ся иму­ще­ст­вен­ных отно­ше­ний, сло­вом, в вопро­сах соб­ст­вен­но­сти и кон­трак­тов, дело реша­лось на осно­ва­нии обще­на­род­но­го пра­ва; в этом слу­чае были даже заим­ст­во­ва­ны мно­гие важ­ные поло­же­ния мест­но­го про­вин­ци­аль­но­го пра­ва, как, напри­мер, зако­ны о ростов­щи­че­стве (стр. 445) и инсти­тут ипо­те­ки. Разом ли или посте­пен­но, при уча­стии одно­го или мно­гих лиц, когда имен­но, через кого и как 382 про­ник­ли в жизнь эти ради­каль­ные ново­введе­ния — на все эти вопро­сы мы не можем дать удо­вле­тво­ри­тель­но­го отве­та. Мы зна­ем толь­ко, что рефор­ма эта, есте­ствен­но, полу­чи­ла нача­ло в город­ском суде, что она преж­де все­го полу­чи­ла свою фор­му­ли­ров­ку от вновь всту­пав­ших в долж­ность город­ских судей, в изда­вае­мых еже­год­но для руко­вод­ства сто­рон настав­ле­ни­ях отно­си­тель­но важ­ней­ших юриди­че­ских форм, кото­рых над­ле­жа­ло при­дер­жи­вать­ся в начи­нав­шем­ся судеб­ном году (edic­tum an­nuum или per­pe­tuum prae­to­ris ur­ba­ni de iuris dic­tio­ne), и что эта рефор­ма бес­спор­но нашла свое завер­ше­ние лишь в рас­смат­ри­вае­мую нами эпо­ху, хотя, конеч­но, мно­гие под­гото­ви­тель­ные шаги мог­ли быть сде­ла­ны и в более ран­нюю пору. Новые юриди­че­ские прин­ци­пы были в тео­ре­ти­че­ском отно­ше­нии абстракт­ны, так как рим­ские пра­во­вые воз­зре­ния были очи­ще­ны здесь от сво­их нацио­наль­ных осо­бен­но­стей настоль­ко, насколь­ко эти осо­бен­но­сти созна­ва­лись; но вме­сте с тем они отли­ча­лись на прак­ти­ке поло­жи­тель­но­стью, так как отнюдь не рас­плы­ва­лись в туман­ных пред­став­ле­ни­ях о все­об­щей спра­вед­ли­во­сти и не сво­ди­лись к чистей­ше­му абсур­ду так назы­вае­мо­го есте­ствен­но­го пра­ва, а, напро­тив, при­ме­ня­лись назна­чен­ны­ми для этой цели учреж­де­ни­я­ми к опре­де­лен­ным, с.468 кон­крет­ным слу­ча­ям, на осно­ва­нии стро­гих норм; они не толь­ко были спо­соб­ны при­нять юриди­че­скую фор­му­ли­ров­ку, но уже в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни вошли в город­ской эдикт. Далее, эти прин­ци­пы фак­ти­че­ски удо­вле­тво­ря­ли тре­бо­ва­ни­ям вре­ме­ни, так как они пред­став­ля­ли для про­цес­са, для при­об­ре­те­ния соб­ст­вен­но­сти, заклю­че­ния дого­во­ров необ­хо­ди­мые вслед­ст­вие раз­ви­вав­ше­го­ся обще­ния меж­ду людь­ми и более удоб­ные фор­мы. Нако­нец, они сде­ла­лись в основ­ных чер­тах общим вспо­мо­га­тель­ным пра­вом на всем про­стран­стве рим­ской импе­рии, так как раз­лич­ные мест­ные уста­нов­ле­ния были удер­жа­ны для тех юриди­че­ских отно­ше­ний, кото­рые не воз­ни­ка­ют сре­ди житей­ской прак­ти­ки, точ­но так же как и для мест­ных сде­лок меж­ду чле­на­ми одно­го и того же судеб­но­го окру­га; напро­тив, иму­ще­ст­вен­ные сдел­ки меж­ду импер­ски­ми под­дан­ны­ми из раз­лич­ных судеб­ных окру­гов регу­ли­ро­ва­лись все­гда в Ита­лии и в про­вин­ци­ях по нор­мам город­ско­го эдик­та, юриди­че­ски, конеч­но, не при­ме­ни­мо­го к этим слу­ча­ям. В общем пра­во, изло­жен­ное в город­ском эдик­те, зани­ма­ло в это вре­мя то же самое поло­же­ние, кото­рое заня­ло в нашем государ­ст­вен­ном раз­ви­тии рим­ское пра­во; абстракт­ное и в то же вре­мя поло­жи­тель­ное, насколь­ко подоб­ные кон­тра­сты соеди­ни­мы, оно так­же име­ло за себя свои более гиб­кие, срав­ни­тель­но с древ­ней­шим пра­вом, фор­мы пра­во­вых отно­ше­ний и слу­жи­ло наряду с мест­ны­ми ста­ту­та­ми общим вспо­мо­га­тель­ным пра­вом. Лишь в одном отно­ше­нии раз­ви­тие рим­ско­го пра­ва име­ло суще­ст­вен­ное пре­иму­ще­ство перед нами, а имен­но, лишен­ное нацио­наль­но­го харак­те­ра зако­но­да­тель­ство в Риме не яви­лось, как у нас, преж­девре­мен­но и как бы искус­ст­вен­но рож­ден­ным, а сло­жи­лось своевре­мен­но и есте­ствен­но.

Цеза­рев про­ект коди­фи­ка­ции

В таком поло­же­нии застал Цезарь пра­во. Если он соста­вил план ново­го кодек­са, то нетруд­но ска­зать, что он имел при этом в виду. Кодекс этот мог обни­мать толь­ко пра­во рим­ских граж­дан; сде­лать­ся обще­им­пер­ским сво­дом зако­нов он мог лишь постоль­ку, посколь­ку собра­ние дей­ст­ву­ю­щих зако­нов гос­под­ст­во­вав­шей нации долж­но было само собой сде­лать­ся общим вспо­мо­га­тель­ным пра­вом на всем про­стран­стве импе­рии. В уго­лов­ном пра­ве (если, конеч­но, план Цеза­ря касал­ся и его) тре­бо­вал­ся толь­ко пере­смотр и редак­ти­ро­ва­ние сул­лан­ских поста­нов­ле­ний. Что каса­ет­ся граж­дан­ско­го пра­ва, то 383 для государ­ства, чью нацио­наль­ность состав­ля­ло соб­ст­вен­но все чело­ве­че­ство, необ­хо­ди­мой и един­ст­вен­но воз­мож­ной фор­му­ли­ров­кой являл­ся есте­ствен­но вырос­ший из юриди­че­ской прак­ти­ки город­ской эдикт, имев­ший опре­де­лен­ную закон­ную силу. Пер­вый шаг в этом отно­ше­нии был сде­лан в 687 г. [67 г.] зако­ном Кор­не­лия, кото­рый обя­зы­вал судью соблюдать нор­мы, уста­нов­лен­ные при вступ­ле­нии его в долж­ность, и не выно­сить иных про­из­воль­ных реше­ний (стр. 136); пра­ви­ло это может быть срав­не­но с зако­на­ми Две­на­дца­ти таб­лиц и сде­ла­лось для с.469 закреп­ле­ния новей­ше­го город­ско­го пра­ва почти столь же важ­ным, как и тот кодекс был важен для закреп­ле­ния древ­ней­ше­го пра­ва. Но если со вре­ме­ни изда­ния Кор­не­ли­е­ва зако­на эдикт не зави­сел уже от капри­за судьи, а судья был юриди­че­ски обя­зан руко­вод­ст­во­вать­ся эдик­том, если новый кодекс фак­ти­че­ски вытес­нил древ­нее город­ское пра­во и в судеб­ной прак­ти­ке и в самом пре­по­да­ва­нии пра­ва, то вся­ко­му город­ско­му судье все еще пре­до­став­ля­лась сво­бо­да неогра­ни­чен­но и про­из­воль­но изме­нять эдикт при сво­ем вступ­ле­нии в долж­ность, и зако­ны Две­на­дца­ти таб­лиц с доба­воч­ны­ми ста­тья­ми все еще фор­маль­но име­ли пере­вес над город­ским эдик­том, так что в каж­дом отдель­ном слу­чае столк­но­ве­ния норм уста­рев­шее поло­же­ние долж­но было устра­нять­ся про­из­воль­ным вме­ша­тель­ст­вом долж­ност­ных лиц, дру­ги­ми сло­ва­ми, нару­ше­ни­ем фор­маль­но­го пра­ва. Под­соб­ное при­ме­не­ние город­ско­го эдик­та в судах над ино­стран­ца­ми в Риме и в раз­лич­ных про­вин­ци­аль­ных судах было теперь все­це­ло постав­ле­но в зави­си­мость от про­из­во­ла отдель­ных выс­ших санов­ни­ков. Оче­вид­но, необ­хо­ди­мо было окон­ча­тель­но устра­нить ста­рое город­ское пра­во, посколь­ку оно не вошло в состав ново­го, и в этом послед­нем поста­вить пре­дел про­из­воль­ным изме­не­ни­ям со сто­ро­ны отдель­ных город­ских судей, а вме­сте с тем по воз­мож­но­сти уре­гу­ли­ро­вать под­соб­ное при­ме­не­ние его наравне с мест­ны­ми ста­ту­та­ми. Тако­во было наме­ре­ние Цеза­ря, когда он состав­лял про­ект кодек­са; тако­во оно и долж­но было быть. План этот не был выпол­нен, и, таким обра­зом, было уве­ко­ве­че­но тяже­лое пере­ход­ное состо­я­ние в рим­ском судо­про­из­вод­стве, пока через шесть­сот лет, — но и тогда все еще в несо­вер­шен­ном виде, — эта необ­хо­ди­мая рефор­ма не была осу­щест­вле­на одним из пре­ем­ни­ков Цеза­ря — импе­ра­то­ром Юсти­ни­а­ном.

Нако­нец, в монет­ной систе­ме, мерах и весе было дав­но уже нача­то урав­не­ние латин­ской и эллин­ской систем. Эта тен­ден­ция еще в глу­бо­кой древ­но­сти ска­зы­ва­лась в необ­хо­ди­мых для тор­гов­ли и дело­во­го обме­на поста­нов­ле­ни­ях о весе, мерах объ­е­ма и дли­ны, в монет­ном же деле урав­не­ние уста­но­ви­лось немно­гим поз­же введе­ния сереб­ря­но­го чека­на. Тем не менее это ста­рин­ное урав­не­ние систем было недо­ста­точ­но, так как даже в эллин­ском мире еще удер­жа­лись тогда одно­вре­мен­но раз­но­об­раз­ней­шие систе­мы изме­ре­ний и моне­ты; необ­хо­ди­мо было — что, конеч­но, вхо­ди­ло в план Цеза­ря — вве­сти повсюду в новой уни­тар­ной импе­рии (в тех слу­ча­ях, где это еще не было про­веде­но) рим­скую моне­ту, рим­ские меры и рим­ский вес и при­том таким обра­зом, чтобы в офи­ци­аль­ных сно­ше­ни­ях рас­че­ты про­из­во­ди­лись толь­ко на этом осно­ва­нии, а нерим­ские систе­мы были остав­ле­ны для мест­но­го при­ме­не­ния, частью же постав­ле­ны в раз навсе­гда опре­де­лен­ное соот­но­ше­ние к рим­ской систе­ме34. Дея­тель­ность 384 Цеза­ря мож­но, одна­ко, с.470 про­следить лишь в двух из важ­ней­ших этих обла­стей — в денеж­ной и кален­дар­ной рефор­ме.

Импер­ская золотая моне­та

Рим­ская монет­ная систе­ма осно­ва­на была на обо­их сов­мест­но обра­щав­ших­ся в пра­виль­ном соот­но­ше­нии меж­ду собой бла­го­род­ных метал­лах, из кото­рых золо­то при­ни­ма­лось и выда­ва­лось по весу35, сереб­ро же по чека­ну; фак­ти­че­ски вслед­ст­вие рас­ши­рив­ших­ся замор­ских обо­ротов золо­то полу­чи­ло зна­чи­тель­ный пере­вес над сереб­ром. Неиз­вест­но, не был ли еще и рань­ше на всем про­тя­же­нии импе­рии обя­за­те­лен при­ем рим­ской сереб­ря­ной моне­ты; во вся­ком слу­чае, роль обще­им­пер­ских денег зани­ма­ло во всех рим­ских вла­де­ни­ях золо­то в слит­ках, тем более что рим­ляне вос­пре­ти­ли чекан золотых монет во всех про­вин­ци­ях и зави­си­мых государ­ствах, и дена­рий закон­ным путем или же фак­ти­че­ски полу­чил пра­во граж­дан­ства, кро­ме Ита­лии в Циз­аль­пин­ской Гал­лии, Сици­лии, Испа­нии и мно­гих дру­гих обла­стях, осо­бен­но на Запа­де. Со вре­мен же Цеза­ря ведет нача­ло импер­ская моне­та. Подоб­но Алек­сан­дру, и он отме­тил осно­ва­ние новой монар­хии, охва­ты­ваю­щей весь циви­ли­зо­ван­ный мир, тем, что един­ст­вен­ный металл, спо­соб­ный к посред­ни­че­ству меж­ду раз­лич­ны­ми частя­ми мира, при­об­рел и в монет­ном деле пер­вен­ст­ву­ю­щее зна­че­ние. В каких гро­мад­ных раз­ме­рах ста­ла немед­лен­но чека­нить­ся Цеза­ре­ва новая золотая моне­та, дока­зы­ва­ет­ся тем фак­том, что в одном кла­де, зары­том семь лет спу­стя после смер­ти Цеза­ря, было най­де­но до 80 тыс. таких монет. Конеч­но, здесь мог­ли иметь вли­я­ние и финан­со­вые спе­ку­ля­ции36. Что каса­ет­ся сереб­ря­ных денег, то бла­го­да­ря Цеза­рю было окон­ча­тель­но уста­нов­ле­но на всем Запа­де исклю­чи­тель­ное гос­под­ство рим­ско­го дена­рия; нача­ло это­му было поло­же­но еще рань­ше, когда Цезарь закрыл в Мас­са­лии монет­ный двор, един­ст­вен­ный на Запа­де, сереб­ря­ные день­ги кото­ро­го сопер­ни­ча­ли еще с рим­ски­ми. Чекан­ка мел­кой сереб­ря­ной и мед­ной раз­мен­ной моне­ты оста­ва­лась доз­во­лен­ной неко­то­рым запад­ным общи­нам. Так, моне­та в три чет­вер­ти с.471 дена­рия часто чека­ни­лась неко­то­ры­ми латин­ски­ми общи­на­ми южной Гал­лии, полу­де­на­рии — мно­ги­ми севе­ро­галль­ски­ми окру­га­ми, мел­кие мед­ные моне­ты чека­ни­лись мно­го­крат­но и после Цеза­ря в общи­нах Запа­да; одна­ко и эта раз­мен­ная моне­та чека­ни­лась толь­ко по рим­ской про­бе, и при­ни­мать ее было, веро­ят­но, обя­за­тель­но лишь в мест­ных сно­ше­ни­ях. О при­веде­нии в еди­но­об­раз­ную систе­му монет­но­го дела на Восто­ке Цезарь, по-види­мо­му, думал так же мало, как и преж­нее пра­ви­тель­ство. Здесь обра­ща­лись гро­мад­ные мас­сы гру­бо выде­лан­ных сереб­ря­ных денег, боль­шей частью слиш­ком лег­ко­го веса или совер­шен­но стер­тые, или даже, как, напри­мер, в Егип­те, мед­ная моне­та, род­ст­вен­ная нашим бумаж­ным день­гам, а сирий­ские тор­го­вые горо­да, веро­ят­но, силь­но ощу­ти­ли бы отсут­ст­вие 385 сво­их преж­них мест­ных денеж­ных зна­ков, соот­вет­ст­во­вав­ших месо­потам­ско­му кур­су. Позд­нее мы нахо­дим, что дена­рий име­ет везде при­знан­ный зако­ном курс и что офи­ци­аль­но рас­че­ты про­из­во­дят­ся толь­ко в дена­ри­ях37; мест­ные же моне­ты так­же име­ли закон­ное обра­ще­ние внут­ри сво­его огра­ни­чен­но­го рай­о­на, но по кур­су, невы­год­но­му для них, срав­ни­тель­но с дена­ри­ем38. Пра­ви­ло это было, веро­ят­но, введе­но не сра­зу и отча­сти, быть может, даже до Цеза­ря; во вся­ком слу­чае оно слу­жи­ло суще­ст­вен­ным допол­не­ни­ем к Цеза­ре­вой импер­ской монет­ной систе­ме, чья новая золотая моне­та нашла себе непо­сред­ст­вен­ный обра­зец в имев­шей при­бли­зи­тель­но тот же вес Алек­сан­дро­вой моне­те и, веро­ят­но, была преж­де все­го рас­счи­та­на на обра­ще­ние сре­ди наро­дов Восто­ка.

Рефор­ма кален­да­ря

Род­ст­вен­ной по харак­те­ру мерой была рефор­ма кален­да­ря. Рес­пуб­ли­кан­ским кален­да­рем, как это ни стран­но, все еще слу­жил тот же древ­ний кален­дарь децем­ви­ров, иска­же­ние доме­то­нов­ско­го вось­ми­лет­не­го кален­да­ря. Сово­куп­ны­ми уси­ли­я­ми самой бес­по­мощ­ной мате­ма­ти­ки и самой жал­кой адми­ни­ст­ра­ции он доведен был до того, что опе­ре­дил вре­мя на целых 67 дней и празд­но­вал, напри­мер, цве­точ­ный празд­ник (фло­ра­лии) вме­сто 28 апре­ля — 1 июля. Цезарь устра­нил, нако­нец, эти непо­ряд­ки и с помо­щью гре­че­ско­го мате­ма­ти­ка Сози­ге­на ввел в рели­ги­оз­ное и офи­ци­аль­ное употреб­ле­ние рас­по­ло­жен­ный по еги­пет­ско­му Евдок­со­ву кален­да­рю ита­лий­ский сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ный год с разум­ной систе­мой висо­кос­ных при­ба­вок, вслед­ст­вие чего было отме­не­но уста­нов­лен­ное ста­рин­ным кален­да­рем на 1 мар­та нача­ло ново­го года и вме­сто это­го при­ня­то за кален­дар­ную эпо­ху для с.472 пере­ме­ны года 1 янва­ря — срок, уста­нов­лен­ный издав­на для сме­ны выс­ших долж­ност­ных лиц и вслед­ст­вие это­го уже дав­но имев­ший в граж­дан­ской жиз­ни пре­об­ла­даю­щее зна­че­ние. Обе эти пере­ме­ны всту­пи­ли в силу 1 янва­ря 709 г. по город­ско­му счис­ле­нию, т. е. в 45 г. до н. э., и вме­сте с ними нача­лось при­ме­не­ние и назван­но­го по име­ни его соста­ви­те­ля юли­ан­ско­го кален­да­ря, кото­рый еще дол­гие годы после гибе­ли Цеза­ре­вой монар­хии оста­вал­ся обя­за­тель­ным для все­го обра­зо­ван­но­го мира и в глав­ных чер­тах остал­ся таким и поныне. Для его разъ­яс­не­ния к нему в подроб­ном эдик­те был при­со­еди­нен заим­ст­во­ван­ный у еги­пет­ских аст­ро­но­мов и, прав­да, несколь­ко неуме­ло при­ме­нен­ный в Ита­лии звезд­ный кален­дарь, в кото­ром опре­де­ля­лись по кален­дар­ным дням вос­ход и заход наи­бо­лее извест­ных созвездий39. И в этой обла­сти рим­ский и гре­че­ский мир достиг­ли, таким обра­зом, еди­но­об­ра­зия.

Цезарь и его дело

386 Тако­вы были осно­вы создан­ной Цеза­рем сре­ди­зем­но­мор­ской монар­хии. Вто­рич­но соци­аль­ный вопрос вызвал в Риме кри­зис, в кото­ром про­ти­во­ре­чия ста­ви­лись так, что они были нераз­ре­ши­мы, а фор­му­ли­ро­ва­лись так, что они были непри­ми­ри­мы не толь­ко с виду, но и на деле. В пер­вый раз Рим был спа­сен тем, что Ита­лия рас­т­во­ри­лась в Риме, а Рим — в Ита­лии и что в новом, рас­ши­рен­ном и пре­об­ра­зо­вав­шем­ся оте­че­стве ста­рые про­ти­во­ре­чия не сгла­ди­лись, но совер­шен­но исчез­ли. Теперь же он был сно­ва спа­сен тем, что стра­ны вокруг Сре­ди­зем­но­го моря вошли в Рим или гото­ви­лись в нем рас­т­во­рить­ся, борь­ба ита­лий­ских бед­ня­ков и бога­чей, кото­рая в ста­рой Ита­лии мог­ла окон­чить­ся лишь уни­что­же­ни­ем самой нации, не име­ла более под­хо­дя­щей аре­ны, да и ника­ко­го смыс­ла, в Ита­лии, рас­про­стра­нив­шей­ся на три части све­та. Латин­ские коло­нии замкну­ли ту про­пасть, кото­рая в V в. [сер. IV — сер. III вв.] гро­зи­ла погло­тить рим­ские общи­ны; еще более глу­бо­кую тре­щи­ну напол­ни­ли в VII в. [сер. II — сер. I вв.] зааль­пий­ские и замор­ские коло­нии Гая Грак­ха и Цеза­ря. Для одно­го лишь Рима исто­рия не толь­ко совер­ша­ла чуде­са, но и повто­ря­ла их и два­жды исце­ли­ла внут­рен­ний неиз­ле­чи­мый кри­зис государ­ства тем, что обно­ви­ла это государ­ство. В этом обнов­ле­нии кро­ет­ся уже, прав­да, нема­лая доля раз­ло­же­ния; как в ста­ри­ну объ­еди­не­ние Ита­лии совер­ша­лось на облом­ках сам­нит­ской и этрус­ской народ­но­сти, так и сре­ди­зем­но­мор­ская монар­хия воз­ник­ла на раз­ва­ли­нах бес­чис­лен­ных государств с.473 и пле­мен, неко­гда живых и пол­ных силы; одна­ко это такое раз­ло­же­ние, из кото­ро­го взо­шли све­жие и до сих пор зеле­не­ю­щие посе­вы. Совер­шен­но уни­что­же­ны были ради соору­же­ния это­го ново­го зда­ния лишь вто­ро­сте­пен­ные нацио­наль­но­сти, дав­но уже обре­чен­ные на гибель все ниве­ли­ру­ю­щей циви­ли­за­ци­ей. Там, где Цезарь высту­пал в каче­стве раз­ру­ши­те­ля, он выпол­нял лишь выне­сен­ный уже исто­ри­че­ским раз­ви­ти­ем при­го­вор, заро­ды­ши же куль­ту­ры он обе­ре­гал везде, где нахо­дил их, — в сво­ей ли соб­ст­вен­ной стране или у род­ст­вен­ной ей эллин­ской народ­но­сти. Он спас и обно­вил рим­скую нацио­наль­ность, но и гре­че­скую нацию он не толь­ко щадил, но с тем же вер­ным, гени­аль­ным пони­ма­ни­ем, с кото­рым он как бы вто­рич­но поло­жил осно­ва­ние Риму, отдал­ся делу воз­рож­де­ния элли­нов и воз­об­но­вил пре­рван­ное дело вели­ко­го Алек­сандра, чей образ, надо пола­гать, нико­гда не покидал души Цеза­ря. Он раз­ре­шил обе эти вели­кие зада­чи не толь­ко одно­вре­мен­но, но и одну при помо­щи дру­гой. Обе глав­ные осно­вы чело­ве­че­ско­го бытия, — общее и инди­виду­аль­ное раз­ви­тие, или государ­ство и куль­ту­ра, — неко­гда в заро­ды­ше соеди­нен­ные вме­сте у древ­них гре­ко-ита­ли­ков, пас­ших свои ста­да в пер­во­быт­ной про­сто­те вда­ли от бере­гов и ост­ро­вов Сре­ди­зем­но­го моря, раз­об­щи­лись с той поры, когда это пле­мя разде­ли­лось на элли­нов и ита­ли­ков, и в тече­ние тыся­че­ле­тий оста­ва­лись раз­об­щен­ны­ми. Теперь же пото­мок тро­ян­ско­го кня­зя и латин­ской царев­ны создал из государ­ства, лишен­но­го соб­ст­вен­ной куль­ту­ры, и из кос­мо­по­ли­ти­че­ской циви­ли­за­ции новое целое, в кото­ром, достиг­нув выс­ше­го пре­де­ла чело­ве­че­ско­го суще­ст­во­ва­ния, в рос­кош­ной пол­но­те бла­жен­ной ста­ро­сти государ­ство и куль­ту­ра сно­ва сошлись и достой­но напол­ни­ли собой всю обшир­ную сфе­ру, при­спо­соб­лен­ную для тако­го содер­жа­ния.

Мы пред­ста­ви­ли пути, про­ло­жен­ные Цеза­рем для это­го дела, пути, на кото­рых он сам работал и по кото­рым про­дол­жа­те­ли его пыта­лись работать далее в ука­зан­ном им направ­ле­нии, если не с той же силой духа и энер­ги­ей, то все же по пла­нам сво­его вели­ко­го настав­ни­ка. Немно­гое было выпол­не­но, напро­тив, мно­гое толь­ко 387 наме­че­но. Совер­ше­нен ли был сам план, это может решить лишь тот, кто чув­ст­ву­ет себя спо­соб­ным мыс­лен­но состя­зать­ся с таким чело­ве­ком; мы не заме­ча­ем важ­ных про­бе­лов в том, что дошло до нас, и каж­до­го отдель­но­го кам­ня в зда­нии доста­точ­но, чтобы сде­лать чело­ве­ка бес­смерт­ным, а все они состав­ля­ют гар­мо­ни­че­ское целое. Пять лет с поло­ви­ной — даже не поло­ви­ну сро­ка власт­во­ва­ния Алек­сандра — пра­вил Цезарь в каче­стве рим­ско­го монар­ха; в про­ме­жу­ток меж­ду семью боль­ши­ми вой­на­ми, кото­рые в общей слож­но­сти поз­во­ли­ли ему про­быть в сто­ли­це не более 15 меся­цев40, он устро­ил судь­бы мира для насто­я­ще­го и буду­ще­го, с.474 начи­ная с уста­нов­ле­ния раздель­ной линии меж­ду циви­ли­за­ци­ей и вар­вар­ст­вом и до устра­не­ния дож­де­вых луж на ули­цах сто­ли­цы, и сохра­нял при этом еще столь­ко досу­га и весе­ло­сти, чтобы вни­ма­тель­но следить за теат­раль­ны­ми пье­са­ми, писав­ши­ми­ся на пре­мию, и вру­чать победи­те­лю венок, импро­ви­зи­руя сти­хи. Быст­ро­та и уве­рен­ность выпол­не­ния пла­на дока­зы­ва­ют, что он дол­го про­ду­мы­вал его и точ­но уста­но­вил все дета­ли, но и в этом виде выпол­не­ние не менее заслу­жи­ва­ет удив­ле­ния, чем самый план. Основ­ные линии были наме­че­ны, и новое государ­ство таким обра­зом уста­нов­ле­но наве­ки; докон­чить же это стро­и­тель­ство мог­ло лишь бес­пре­дель­ное буду­щее. В этом отно­ше­нии Цезарь мог про себя ска­зать, что его цель достиг­ну­та, и таков был, веро­ят­но, смысл фра­зы, кото­рую ино­гда слы­ша­ли его дру­зья, — что он доволь­но пожил. Но имен­но пото­му, что это стро­и­тель­ство было бес­ко­неч­но, зод­чий, пока жил, неустан­но воз­во­дил камень на камне все с тем же искус­ст­вом и все с той же энер­ги­ей, заня­тый сво­им делом, не уско­ряя его и не откла­ды­вая, как буд­то для него суще­ст­во­ва­ла лишь насто­я­щая мину­та и не было зав­траш­не­го дня. Так работал и созда­вал он, как не уда­ва­лось это ни одно­му смерт­но­му ни до ни после него, и как работ­ник и тво­рец живет еще после мно­гих веков в памя­ти наро­дов пер­вый и в то же вре­мя един­ст­вен­ный импе­ра­тор — Цезарь.

Узнать стоимость на электромонтажные работы.

ПРИМЕЧАНИЯ


  • 1Если отно­ше­ния его к Лабе­рию, о кото­рых повест­ву­ет извест­ный про­лог, при­во­дят­ся как при­мер тира­ни­че­ских капри­зов Цеза­ря, то это свиде­тель­ст­ву­ет о пол­ном непо­ни­ма­нии иро­нии как самой ситу­а­ции, так и поэта, не гово­ря о наив­но­сти, с кото­рой на сти­хотвор­ца, охот­но при­кар­ма­ни­ваю­ще­го свой гоно­рар, смот­рят, как на муче­ни­ка.
  • 2Даже три­умф, после­до­вав­ший за бит­вой при Мун­де, о кото­рой будет рас­ска­за­но далее, касал­ся толь­ко лузи­та­нов, в боль­шом чис­ле слу­жив­ших в побеж­ден­ном вой­ске.
  • 3Желаю­щие срав­нить стес­нен­ное поло­же­ние писа­те­лей в ста­ри­ну и в новое вре­мя могут исполь­зо­вать для это­го пись­мо Цеци­ны (Ci­ce­ro, Ad fam., 6. 7).
  • 4Когда эти стро­ки были напи­са­ны, в 1857 г., нель­зя еще было пред­видеть, как ско­ро бла­го­да­ря самой страш­ной борь­бе и самой слав­ной победе, когда-либо зане­сен­ной в лето­пи­си чело­ве­че­ства, оно будет избав­ле­но от это­го тяж­ко­го испы­та­ния и ему навсе­гда будет обес­пе­че­на без­услов­ная, само­опре­де­ля­ю­ща­я­ся сво­бо­да, надол­го огра­ни­чить кото­рую не в силах будет ника­кой мест­ный цеза­ризм.
  • 526 янва­ря 710 г. [44 г.] Цезарь назы­ва­ет­ся еще dic­ta­tor IIII, т. е., дик­та­тор в чет­вер­тый раз (на три­ум­фаль­ной таб­ли­це); 15 фев­ра­ля того же года он уже был dic­ta­tor per­pe­tuus, т. е. пожиз­нен­ный дик­та­тор (Ci­ce­ro, Phi­lipp., 2, 34, 87) (ср. Mom­msen, Rö­mi­sches Staatsrecht, Bd. 2, 3 Aufl., S. 716).
  • 6При подыс­ка­нии фор­му­лы для дик­та­ту­ры, по-види­мо­му, было ясно ука­за­но на «исправ­ле­ние нра­вов»; но соот­вет­ст­ву­ю­щей долж­но­сти Цезарь нико­гда не зани­мал (см. Mom­msen, Rö­mi­sches Staatsrecht, Bd. 2, 3 Aufl., S. 705).
  • 7Цезарь все­гда носит наиме­но­ва­ние im­pe­ra­tor без циф­ры, обо­зна­чаю­щей повто­ре­ние, и при­том все­гда на пер­вом месте после име­ни (ст. Mom­msen, Rö­mi­sches Staatsrecht, Bd. 2, 3 Aufl., S. 767, Anm. 1).
  • 8Во вре­ме­на рес­пуб­ли­ки титул импе­ра­то­ра, обо­зна­чав­ший победо­нос­но­го пол­ко­во­д­ца, сла­гал­ся с окон­ча­ни­ем похо­да; как посто­ян­ное наиме­но­ва­ние он явля­ет­ся впер­вые лишь у Цеза­ря.
  • 9То обсто­я­тель­ство, что при жиз­ни Цеза­ря вер­хов­ная власть, рав­но как и пон­ти­фи­кат, были обес­пе­че­ны в наслед­ст­вен­ном поряд­ке посред­ст­вом фор­маль­но­го зако­но­да­тель­но­го акта за его нис­хо­дя­щим потом­ст­вом, пря­мым или же при­ем­ным, выстав­ля­лось Цеза­рем-сыном (Окта­виа­ном) как дока­за­тель­ство его пра­ва на власть. По состо­я­нию дошед­шей до нас тра­ди­ции суще­ст­во­ва­ние подоб­но­го зако­на или сенат­ско­го поста­нов­ле­ния долж­но быть реши­тель­но отверг­ну­то; оста­ет­ся все-таки воз­мож­ным, что Цезарь мог иметь в виду изда­ние тако­го зако­на (см. Mom­msen, Rö­mi­sches Staatsrecht, Bd. 2, 3 Aufl., S. 767, 1106).
  • 10Рас­про­стра­нен­ное мне­ние, видя­щее во вла­сти импе­ра­то­ра толь­ко пожиз­нен­ное зва­ние импер­ско­го глав­но­ко­ман­дую­ще­го, не оправ­ды­ва­ет­ся ни зна­че­ни­ем это­го сло­ва, ни объ­яс­не­ни­ем его древни­ми авто­ра­ми. Im­pe­rium озна­ча­ет повеле­ваю­щую власть, im­pe­ra­tor — обла­да­те­ля ее; эти сло­ва, рав­но, как и соот­вет­ст­ву­ю­щие гре­че­ские выра­же­ния κρά­τος, αὐτοκ­ρά­τωρ име­ют так мало отно­ше­ния к чисто воен­ным делам, что наи­бо­лее харак­тер­ной чер­той рим­ской пра­ви­тель­ст­вен­ной вла­сти, там, где она явля­ет­ся в наи­боль­шей пол­но­те, слу­жит то, что она сов­ме­ща­ет в себе, как нечто неде­ли­мое, и вой­ну, и судеб­ный про­цесс, т. е. воен­ную и граж­дан­скую вер­хов­но­по­веле­ваю­щую власть. Совер­шен­но вер­но гово­рит Дион (53, 17; ср. 43, 44. 52, 41), что зва­ние импе­ра­то­ра было при­ня­то госуда­ря­ми «для ука­за­ния на пол­ноту сво­ей вла­сти, в отли­чие от цар­ско­го или дик­та­тор­ско­го титу­ла (πρὸς δή­λω­σιν τῆς αὐτο­τελοῦς σφῶν ἐξου­σίας, ἀντὶ τῆς τοῦ βα­σιλέως τοῦ τε δικ­τά­τωρος ἐπι­κλή­σεως); пото­му что эти древ­ней­шие титу­лы исчез­ли на сло­вах, в самой же сущ­но­сти зва­ние импе­ра­то­ра дает те же самые пре­ро­га­ти­вы (τὸ δὲ δὴ ἔργον αὐτῶν τῇ τοῦ αὐτοκ­ρά­τορος προ­ση­γορίᾳ βε­βαιοῦν­ται), напри­мер, пра­во наби­рать вои­нов, назна­чать нало­ги, объ­яв­лять вой­ну и заклю­чать мир, поль­зо­вать­ся выс­шей вла­стью над граж­да­на­ми и ины­ми лич­но­стя­ми в государ­стве и вне его и каж­до­го из них везде нака­зы­вать смер­тью или дру­гой карой и вооб­ще при­сва­и­вать себе пра­ва, свя­зан­ные с выс­шей вла­стью в древ­ней­шую пору». Труд­но, конеч­но, ска­зать яснее, что im­pe­ra­tor — не что иное, как сино­ним сло­ва rex, точ­но так же как зна­че­ния слов im­pe­ra­re и re­ge­re сов­па­да­ют.
  • 11Когда Август, учреж­дая прин­ци­пат, сно­ва вос­ста­но­вил Цеза­рев im­pe­rium, то при этом была сде­ла­на ого­вор­ка, что он дол­жен быть огра­ни­чен и в терри­то­ри­аль­ном отно­ше­нии, а отча­сти и во вре­ме­ни; про­кон­суль­ская власть импе­ра­то­ров, кото­рая есть не что иное, как этот im­pe­rium, не долж­на была при­ме­нять­ся к Риму и Ита­лии (Mom­msen, Rö­mi­sches Staatsrecht, Bd. 2, 8, 3 Aufl., S. 854). На этом момен­те осно­ва­но суще­ст­вен­ное раз­ли­чие импе­ри­ума Цеза­ря и прин­ци­па­та Авгу­ста, а с дру­гой сто­ро­ны, на несо­вер­шен­ном и в прин­ци­пе и еще более на деле осу­щест­вле­нии это­го огра­ни­че­ния осно­ва­но реаль­ное сход­ство обо­их учреж­де­ний.
  • 12Отно­си­тель­но это­го вопро­са мож­но спо­рить; что же каса­ет­ся мне­ния, буд­то Цезарь хотел управ­лять рим­ля­на­ми в каче­стве импе­ра­то­ра, нерим­ля­на­ми же в каче­стве царя, то это долж­но быть про­сто отверг­ну­то. Мне­ние это осно­ва­но един­ст­вен­но на рас­ска­зе о том, что в сенат­ском заседа­нии, во вре­мя кото­ро­го был убит Цезарь, один из жре­цов-про­ри­ца­те­лей, Луций Кот­та, дол­жен был буд­то бы сооб­щить изре­че­ние Сивил­лы, пред­ска­зы­вав­шей, что пар­фяне могут быть побеж­де­ны толь­ко «царем» и что вслед­ст­вие это­го Цеза­рю долж­на была быть пред­ло­же­на цар­ская власть над рим­ски­ми про­вин­ци­я­ми. Рас­сказ этот, дей­ст­ви­тель­но, пере­хо­дил из уст в уста непо­сред­ст­вен­но после смер­ти Цеза­ря. Но он не толь­ко не встре­ча­ет нигде даже кос­вен­но­го под­твер­жде­ния, но пря­мо назы­ва­ет­ся лож­ным у совре­мен­ни­ка Цеза­ря Цице­ро­на (De div., 2, 54, 119) и сооб­ща­ет­ся позд­ней­ши­ми исто­ри­ка­ми, в осо­бен­но­сти Све­то­ни­ем (79) и Дио­ном (44, 15), толь­ко как слух, за кото­рый они отнюдь не руча­ют­ся. Рас­сказ этот не ста­но­вит­ся более прав­до­по­доб­ным отто­го, что Плу­тарх (Brut., 60. 64; Caes., 10) и Аппи­ан (B. c., 2, 110) повто­ря­ют его, пер­вый, по сво­е­му обык­но­ве­нию, в виде анек­дота, вто­рой как факт. Рас­сказ этот не толь­ко не дока­зан, но и не состо­я­те­лен по внут­рен­не­му содер­жа­нию. Если даже оста­вить в сто­роне, что Цезарь обла­дал слиш­ком боль­шим умом и поли­ти­че­ским так­том, для того чтобы, по при­ме­ру оли­гар­хов, решать важ­ные государ­ст­вен­ные вопро­сы с помо­щью махи­на­ций ора­ку­лов, то он ни в каком слу­чае не мог желать фор­маль­но и юриди­че­ски дро­бить то самое государ­ство, кото­рое он хотел во всем ниве­ли­ро­вать.
  • 13На осно­ва­нии при­ня­то­го преж­де при­бли­зи­тель­но­го исчис­ле­ния это соста­ви­ло бы сред­ним чис­лом от 1000 до 1200 сена­то­ров.
  • 14Закон этот касал­ся, прав­да, толь­ко выбо­ров на 711 и 712 гг. [43 и 42 гг.] (см. Mom­msen, Rö­mi­sches Staatsrecht, Bd. 2, 3 Aufl., S. 730). Но этот порядок, несо­мнен­но, пред­по­ла­га­лось сохра­нить навсе­гда.
  • 15Отсюда и осто­рож­ные обо­роты при упо­ми­на­нии этих долж­но­стей в Цеза­ре­вых зако­нах: «Cum cen­sor ali­us­ve quis ma­gistra­tus Ro­mae po­pu­li cen­sum aget», (когда цен­зор или какой-нибудь дру­гой маги­ст­рат будет про­из­во­дить в Риме пере­пись насе­ле­ния) L. Jul. mun. 144; «prae­tor is­ve quei Ro­mae iure dei­cun­do prae­rit» (пре­тор или тот, кто будет заве­до­вать в Риме юрис­дик­ци­ей — часто в d. Rubr.); «Quaes­tor ur­ba­nus quei­ve aera­rio prae­rit» (город­ской кве­стор или тот, кто будет заве­до­вать каз­на­чей­ст­вом) L. Jul. mun., 37.
  • 16Цице­рон в сво­ем руко­вод­стве по ора­тор­ско­му искус­ству (2, 42, 178), имея в виду преж­де все­го уго­лов­ный про­цесс, гово­рит: «Гораздо чаще, чем дока­за­тель­ст­вом, пред­пи­са­ни­ем, юриди­че­ским пра­ви­лом, про­цес­су­аль­ным поряд­ком или зако­ном, при­го­вор при­сяж­ных руко­во­дит­ся духом анти­па­тии или склон­но­сти, при­стра­стия или озлоб­ле­ния, горя или радо­сти, надеж­ды или стра­ха, заблуж­де­ния или вооб­ще стра­сти». На этом осно­вы­ва­ют­ся даль­ней­шие настав­ле­ния для начи­наю­ще­го адво­ка­та.
  • 17Цезарь, оста­ва­ясь демо­кра­том и в этом отно­ше­нии, не кос­нул­ся пра­ва граж­дан на избра­ние части воен­ных три­бу­нов.
  • 18Отме­ну деся­ти­ны в Сици­лии отме­ча­ет Варрон в сочи­не­нии, опуб­ли­ко­ван­ном после смер­ти Цице­ро­на (De r. r., 2 praef.), назы­вая в чис­ле хле­бо­род­ных обла­стей, из кото­рых Рим полу­ча­ет про­до­воль­ст­вие, лишь Афри­ку и Сар­ди­нию, но уже не Сици­лию. Латин­ское пра­во, полу­чен­ное Сици­ли­ей, веро­ят­но, заклю­ча­ло в себе и осво­бож­де­ние от нало­гов (ср. Mom­msen, Rö­mi­sches Staatsrecht, Bd. 3, S. 684).
  • 19В жит­ни­це Ита­лии, Сици­лии, рим­ский модий про­да­вал­ся в тече­ние немно­гих лет и за 2 и за 20 сестер­ци­ев; из это­го мож­но заклю­чить, како­вы были коле­ба­ния цен в Риме, жив­шем исклю­чи­тель­но замор­ским хле­бом и быв­шем гнездом спе­ку­лян­тов.
  • 20Небезын­те­рес­но отме­тить, что позд­ней­ший, но весь­ма серь­ез­ный писа­тель, автор писем, обра­щен­ных к Цеза­рю от име­ни Сал­лю­стия, сове­то­вал ему пере­дать разда­чу хле­ба в веде­ние отдель­ных муни­ци­па­ли­те­тов. Мне­ние это име­ет глу­бо­кий смысл; подоб­ная же мысль была поло­же­на в осно­ву широ­кой систе­мы охра­ны сирот муни­ци­па­ли­те­та­ми во вре­ме­на Тра­я­на.
  • 21Харак­тер­но сле­дую­щее разъ­яс­не­ние в сочи­не­нии Цице­ро­на «De of­fi­ciis» («Об обя­зан­но­стях»): «Отно­си­тель­но того, какие заня­тия и про­мыс­лы могут счи­тать­ся при­лич­ны­ми и какие низ­ки­ми, суще­ст­ву­ют вооб­ще сле­дую­щие пред­став­ле­ния: преж­де все­го счи­та­ют­ся опо­ро­чен­ны­ми те заня­тия, кото­рые воз­буж­да­ют нена­висть в пуб­ли­ке, как, напри­мер, заня­тия сбор­щи­ка пода­тей, ростов­щи­ка. Непри­лич­но и низ­ко так­же заня­тие тех работ­ни­ков, кото­рым пла­тят день­ги не за умст­вен­ный, а за физи­че­ский труд, так как они за извест­ное воз­на­граж­де­ние как бы про­да­ют себя в раб­ство. Низ­ки и те мел­кие тор­гов­цы, кото­рые поку­па­ют у куп­ца товар для немед­лен­ной про­да­жи его, так как они не могут пре­успе­вать без чрез­мер­ной лжи, а нет вещи менее почтен­ной, чем обман. Все ремес­лен­ни­ки зани­ма­ют­ся так­же низ­ким делом, так как нель­зя быть джентль­ме­ном в мастер­ской. Все­го менее почтен­ны те ремес­лен­ни­ки, кото­рые содей­ст­ву­ют чре­во­уго­дию, напри­мер, гово­ря сло­ва­ми Терен­ция (Евнух, 2, 2, 26): кол­бас­ни­ки, про­дав­цы соле­ной рыбы, пова­ра, тор­гов­цы жив­но­стью, рыба­ки, точ­но так же и пар­фю­ме­ры, танц­мей­сте­ры и вся кли­ка бала­ган­щи­ков. Те же виды дея­тель­но­сти, кото­рые либо пред­по­ла­га­ют выс­шее обра­зо­ва­ние, либо дают нема­лый доход, как, напри­мер, меди­ци­на, архи­тек­ту­ра, пре­по­да­ва­ние полез­ных пред­ме­тов, при­год­ны для тех, чье­му сосло­вию они при­ли­че­ст­ву­ют. Тор­гов­ля, если она мелоч­ная, вещь низ­кая; конеч­но, опто­вый тор­го­вец, кото­рый вво­зит мас­су това­ра из все­воз­мож­ных стран и про­да­ет его без обма­на мно­гим лицам, не заслу­жи­ва­ет очень боль­шо­го пори­ца­ния; если же он, пре­сы­тив­шись нажи­вой или, ско­рее, удо­вле­тво­рив­шись ею, перей­дет, как неко­гда из моря в гавань, из гава­ни к позе­мель­ной соб­ст­вен­но­сти, тогда его мож­но с пол­ным осно­ва­ни­ем даже похва­лить. Но из всех видов заня­тий нет луч­ше­го, более про­из­во­ди­тель­но­го, отрад­но­го, более при­ли­че­ст­ву­ю­ще­го сво­бод­но­му чело­ве­ку, как заня­тие земле­вла­дель­ца!» Итак, порядоч­ный чело­век дол­жен, соб­ст­вен­но, непре­мен­но быть земле­вла­дель­цем, тор­гов­ля схо­дит ему с рук лишь постоль­ку, посколь­ку она явля­ет­ся сред­ст­вом для дости­же­ния этой послед­ней цели; нау­ка как про­фес­сия годит­ся толь­ко для гре­ков и тех из рим­лян, кото­рые не при­над­ле­жат к выс­шим сло­ям и кото­рые этим спо­со­бом могут добить­ся снис­хо­ди­тель­но­го отно­ше­ния к ним в ари­сто­кра­ти­че­ских кру­гах. Это вполне раз­ви­тая план­та­тор­ская ари­сто­кра­тия, с силь­ным оттен­ком купе­че­ской спе­ку­ля­ции и лег­ким нале­том обще­го обра­зо­ва­ния.
  • 22До нас дошел (Mac­rob., 3, 13) спи­сок блюд того обеда, кото­рый давал Луций Лен­тул Нигер перед 691 г. [63 г.] при вступ­ле­нии сво­ем в долж­ность пон­ти­фи­ка и на кото­ром при­сут­ст­во­ва­ли пон­ти­фи­ки, в том чис­ле Цезарь, вестал­ки и неко­то­рые дру­гие жре­цы и род­ст­вен­ни­цы хозя­и­на. Перед обедом пода­ва­лись мор­ские ежи, уст­риц столь­ко, сколь­ко хоте­ли гости, хамы (cha­ma), спон­ди­лы, дрозды со спар­жей, пулярд­ки, паш­те­ты из уст­риц и ули­ток, чер­ные и белые мор­ские желуди, опять спон­ди­лы, раз­ные виды ули­ток, бека­сы, олень и сви­ные кот­ле­ты, дичь, запе­чен­ная в тесте, опять бека­сы, два сор­та пур­пу­ро­вых ули­ток. Сам же обед состо­ял из сви­ной грудин­ки, каба­ньей голо­вы, рыб­но­го и сви­но­го паш­те­тов, уток, варе­ных диких уток, зай­цев, жаре­ной пти­цы, пирож­но­го, пон­тий­ско­го пече­нья. Тако­вы были те кол­ле­ги­аль­ные пиры, кото­рые, по сло­вам Варро­на (De r. r., 3, 2, 16), под­ни­ма­ли цены на все гаст­ро­но­ми­че­ские това­ры. В одной из сво­их сатир он упо­ми­на­ет, как о наи­бо­лее извест­ных ино­зем­ных дико­вин­ках, о сле­дую­щем: пав­ли­ны из Само­са, ряб­чи­ки из Фри­гии, журав­ли с Мело­са, ягня­та из Амбра­кии, тун­цы из Кал­хедо­на, муре­ны из Гади­тан­ско­го про­ли­ва, доро­гие рыбы из Пес­си­нун­та, уст­ри­цы и улит­ки из Тарен­та, осет­ры с Родо­са, ска­ты из Кили­кии, оре­хи с Фасо­са, фини­ки из Егип­та, испан­ские желуди.
  • 23На это нет, прав­да, пря­мых ука­за­ний, но это необ­хо­ди­мо заклю­чить из раз­ре­ше­ния сокра­тить капи­тал в раз­ме­ре тех про­цен­тов, кото­рые были выпла­че­ны налич­ны­ми день­га­ми или век­се­ля­ми («si quid usu­rae no­mi­ne nu­me­ra­tum aut perscrip­tum fuis­set», Suet. Caes. 42) вопре­ки зако­ну.
  • 24Еги­пет­ские цар­ские зако­ны (Dio­dor, 1, 79) и зако­ны Соло­на вос­пре­ща­ли такие дол­го­вые запи­си (Plu­tarch, Sol., 13, 15), в силу кото­рых за непла­те­жом сле­до­ва­ло лише­ние лич­ной сво­бо­ды долж­ни­ка; зако­ны же Соло­на нала­га­ли на долж­ни­ка, даже в слу­чае кон­кур­са, не более как поте­рю все­го налич­но­го иму­ще­ства.
  • 25По край­ней мере послед­нее из этих пра­вил встре­ча­ет­ся в ста­рых зако­нах еги­пет­ских царей (Dio­dor., 1, 79). Напро­тив, зако­но­да­тель­ство Соло­на не зна­ет ника­ких огра­ни­че­ний раз­ме­ра про­цен­тов, а, наобо­рот, пря­мо допус­ка­ет начис­ле­ние про­цен­тов в любом раз­ме­ре.
  • 26От обо­их зако­нов уце­ле­ли зна­чи­тель­ные отрыв­ки.
  • 27Так как по уста­нов­лен­но­му Цеза­рем поряд­ку намест­ни­че­ства еже­год­но рас­пре­де­ля­лись меж­ду шест­на­дца­тью про­пре­то­ра­ми и дву­мя про­кон­су­ла­ми и послед­ние оста­ва­лись в долж­но­сти два года (стр. 406), то на осно­ва­нии это­го мож­но было бы заклю­чить, что он наме­ре­вал­ся дове­сти общее чис­ло про­вин­ций до два­дца­ти. Точ­ные же дан­ные полу­чить здесь тем труд­нее, что Цезарь, быть может умыш­лен­но, создал мень­ше долж­но­стей, чем было кан­дида­тур.
  • 28Это и есть так назы­вае­мое «воль­ное посоль­ство» («li­be­ra le­ga­tio»), т. е. посоль­ство, не име­ю­щее насто­я­щих офи­ци­аль­ных пору­че­ний.
  • 29Нар­бонн назы­вал­ся коло­ни­ей деци­ма­нов, Бетер­ры — сен­ти­ма­нов, Форум Юлия (Fo­rum Iulii) — окта­ва­нов, Аре­лат — секс­та­нов, Ара­у­си­он — секун­да­нов. Назва­ние девя­то­го леги­о­на отсут­ст­во­ва­ло, так как он обес­че­стил свое имя пла­цент­ским мяте­жом (стр. 339). Впро­чем, нигде не ска­за­но, чтобы посе­лен­цы этих коло­ний при­над­ле­жа­ли к соста­ву тех леги­о­нов, имя кото­рых было при­сво­е­но коло­нии, да это и невоз­мож­но; сами вете­ра­ны, по край­ней мере бо́льшая часть их, посе­ля­лись в Ита­лии (стр. 415). Жало­ба Цице­ро­на на то, что Цезарь «одним уда­ром кон­фис­ко­вал целые про­вин­ции и стра­ны» (De of­fic., 2, 7, 27; ср. Phi­lipp. — 13, 15, 31. 32), отно­сит­ся, без сомне­ния, как вид­но уже из тес­ной свя­зи ее с осуж­де­ни­ем три­ум­фа над мас­са­лиота­ми, к кон­фис­ка­ции земель, пред­при­ня­той в Нар­бонн­ской про­вин­ции для учреж­де­ния этих коло­ний, и преж­де все­го к лише­нию Мас­са­лии ее вла­де­ний.
  • 30Пря­мых ука­за­ний на то, как было полу­че­но латин­ское пра­во неко­ло­ни­зо­ван­ны­ми мест­но­стя­ми этой обла­сти, и в част­но­сти Немав­сом, не суще­ст­ву­ет. Но так как сам Цезарь (B. c., 1, 35) почти пря­мо гово­рит, что Немавс был вплоть до 705 г. [49 г.] мас­са­лиот­ской дерев­ней; так как, по сведе­ни­ям Ливия (Dio, 41, 25; Flor., 2, 13; Oros., 6, 15), имен­но эта часть мас­са­лиот­ских вла­де­ний была отня­та у них Цеза­рем; так как, нако­нец, еще на доав­гу­стов­ских моне­тах, а вслед за тем и у Стра­бо­на город этот упо­ми­на­ет­ся как общи­на с латин­ским пра­вом, — то один толь­ко Цезарь и мог быть ини­ци­а­то­ром рас­про­стра­не­ния на город это­го пра­ва. Что каса­ет­ся Рус­ци­ны (Рус­си­льон, близ Пер­пи­нья­на) и дру­гих общин Нар­бонн­ской Гал­лии, рано полу­чив­ших латин­ское город­ское пра­во, то мож­но толь­ко пред­по­ло­жить, что они полу­чи­ли его одно­вре­мен­но с Немав­сом.
  • 31Дока­за­но, что ни одна пол­но­прав­ная граж­дан­ская общи­на не поль­зо­ва­лась бо́льши­ми пра­ва­ми, чем огра­ни­чен­ной юрис­дик­ци­ей. Нуж­но, одна­ко, отме­тить сле­дую­щий порядок, ясно выте­каю­щий из издан­но­го Цеза­рем муни­ци­паль­но­го поло­же­ния для Циз­аль­пин­ской Гал­лии; те про­цес­сы, кото­рые выхо­ди­ли за пре­де­лы ком­пе­тен­ции общин этой про­вин­ции, посту­па­ли на рас­смот­ре­ние не к намест­ни­ку ее, но к рим­ско­му пре­то­ру; в осталь­ном же намест­ни­ку были под­суд­ны все про­цес­сы в его обла­сти, и он заме­нял пре­то­ра, решав­ше­го дела меж­ду граж­да­на­ми, как и пре­то­ра, раз­би­рав­ше­го спо­ры граж­дан с неграж­да­на­ми. Без сомне­ния, это — оста­ток поряд­ков, суще­ст­во­вав­ших до Сул­лы, когда на всем кон­ти­нен­те вплоть до Альп пра­во суда при­над­ле­жа­ло лишь сто­лич­ным долж­ност­ным лицам, и поэто­му все судеб­ные дела, выхо­дя­щие из пре­де­лов веде­ния общин, долж­ны были посту­пать к пре­то­рам в Рим. Напро­тив, в Нар­бонне, Гаде­се, Кар­фа­гене, Корин­фе про­цес­сы в подоб­ных слу­ча­ях направ­ля­лись к соот­вет­ст­ву­ю­ще­му намест­ни­ку, да и по прак­ти­че­ским сооб­ра­же­ни­ям труд­но допу­стить воз­мож­ность направ­ле­ния дел в Рим.
  • 32Труд­но понять, поче­му даро­ва­ние пра­ва рим­ско­го граж­дан­ства извест­ной обла­сти и удер­жа­ние про­вин­ци­аль­ной адми­ни­ст­ра­ции в ней счи­та­лись вза­им­но исклю­чаю­щи­ми­ся. Кро­ме того, Циз­аль­пин­ская Гал­лия полу­чи­ла пра­во граж­дан­ства по зако­ну Рос­ция 11 мар­та 705 г. [49 г.], но она оста­ва­лась про­вин­ци­ей, пока жив был Цезарь, и лишь после его смер­ти объ­еди­не­на была с Ита­ли­ей (Dio, 48, 12); точ­но так же и суще­ст­во­ва­ние намест­ни­ков мож­но про­следить до 711 г. [43 г.]. Уже обо­зна­че­ние этой обла­сти в Цеза­ре­вом муни­ци­паль­ном поло­же­нии не как части Ита­лии, а как Циз­аль­пин­ской Гал­лии долж­но было под­черк­нуть ее осо­бое поло­же­ние.
  • 33Сохра­не­ние муни­ци­паль­ных оце­ноч­ных орга­нов гово­рит в поль­зу того, что уже после союз­ни­че­ской вой­ны в Ита­лии про­из­во­ди­лись мест­ные цен­зы (Mom­msen, Rö­mi­sches Staatsrecht, Bd. 2, 3 Aufl., S. 368), но про­веде­ние этой систе­мы есть, веро­ят­но, дело Цеза­ря.
  • 34Недав­но откры­тые в Пом­пе­ях меры веса поз­во­ля­ют пред­по­ла­гать, что в нача­ле импе­рии рядом с рим­ским фун­том при­зна­ва­лась в каче­стве вто­ро­го изме­ри­те­ля веса атти­че­ская мина, в соот­но­ше­нии 3 : 4 (Her­mes, 16, 311).
  • 35Золотые моне­ты, кото­рые были выби­ты по одно­вре­мен­но­му при­ка­за­нию Сул­лы и Пом­пея, в обо­их слу­ча­ях в огра­ни­чен­ном чис­ле, не опро­вер­га­ют это­го поло­же­ния, так как, веро­ят­но, они при­ни­ма­лись толь­ко по весу, точ­но так же как и золотые моне­ты Филип­па, удер­жав­ши­е­ся в обра­ще­нии до вре­мен Цеза­ря. Во вся­ком слу­чае, они заслу­жи­ва­ют вни­ма­ния, так как явля­ют­ся пред­те­ча­ми Цеза­ре­вой импер­ской моне­ты, подоб­но тому как прав­ле­ние Сул­лы под­гото­ви­ло новую монар­хию.
  • 36Кажет­ся, что в древ­ней­шее вре­мя тре­бо­ва­ния государ­ст­вен­ных креди­то­ров, исчис­лен­ные в сереб­ре, не мог­ли быть опла­че­ны про­тив их воли золо­том на осно­ва­нии закон­но­го кур­со­во­го отно­ше­ния его к сереб­ру; меж­ду тем, нет сомне­ния, что со вре­мен Цеза­ря золотая моне­та долж­на была бес­пре­ко­слов­но при­ни­мать­ся за 100 сереб­ря­ных сестер­ци­ев. Это было в то вре­мя важ­но пото­му, что вслед­ст­вие пущен­ных Цеза­рем в обра­ще­ние боль­ших масс золота оно ходи­ло неко­то­рое вре­мя в тор­гов­ле на 25 % ниже уста­нов­лен­но­го кур­са.
  • 37Не суще­ст­ву­ет ни одной над­пи­си эпо­хи импе­рии, где денеж­ные сум­мы были бы исчис­ле­ны ина­че, как на рим­ские день­ги.
  • 38Так, атти­че­ская драх­ма, хотя она и замет­но тяже­лее дена­рия, счи­та­лась ему рав­но­цен­ной; антио­хий­ский тет­ра­д­рахм, содер­жав­ший сред­ним чис­лом 15 грамм сереб­ра, рав­нял­ся 3 рим­ским дена­ри­ям, где весу было толь­ко око­ло 12 грамм; так, мало­азий­ский цисто­фор рав­нял­ся по весу сереб­ра — 3, а по закон­но­му тари­фу — 212 дена­ри­ям; родос­ская полу­драх­ма рав­ня­лась по весу сереб­ра 34, а по закон­но­му тари­фу — 58 дена­рия и т. д.
  • 39Тож­де­ст­вен­ность это­го эдик­та, редак­ти­ро­ван­но­го, быть может, Мар­ком Фла­ви­ем (Mac­rob., Sa­turn., 1, 14, 2), с при­пи­сы­вае­мой Цеза­рю ста­тьей о созвезди­ях, дока­зы­ва­ет­ся шут­кой Цице­ро­на (Plu­tarch., Caes., 59), что теперь «Лира» вос­хо­дит по при­ка­зу. Впро­чем, еще до Цеза­ря было извест­но, что исчис­ле­ние сол­неч­но­го года в 365 дней и 6 часов, на кото­ром был осно­ван еги­пет­ский кален­дарь и кото­рое поло­жил в осно­ву сво­его кален­да­ря и Цезарь, было слиш­ком длин­но. Самое точ­ное из извест­ных древ­не­му миру исчис­ле­ние тро­пи­че­ско­го года, имен­но Гип­пар­хо­во, уста­нав­ли­ва­ло год в 365 дней 5 часов 52 мину­ты 12 секунд; дей­ст­ви­тель­ная же дли­на его 365 дней 5 часов 48 минут 28 секунд.
  • 40Цезарь был в Риме в апре­ле и декаб­ре 705 г. [49 г.], оба раза оста­ва­ясь лишь по несколь­ку дней; от сен­тяб­ря до декаб­ря 707 г. [47 г.]; око­ло четы­рех осен­них меся­цев пят­на­дца­ти­ме­сяч­но­го 708 г. [46 г.] и от октяб­ря 709 г. [45 г.] до мар­та 710 г. [44 г.].
  • ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА
    1303312492 1341658575 1335253318 1355907678 1356613840 1356614066