Юлий Цезарь: римский колосс

IV. Рим­ская поли­ти­ка в 60-е гг.

с.78 Лет­ним днём 60 г. рим­ский сенат собрал­ся, чтобы обсудить и решить вопрос, кото­рый в обыч­ных обсто­я­тель­ствах был бы рутин­ным. При­бли­жа­лись выбо­ры кон­су­лов на 59 г., и соглас­но зако­ну Гая Сем­п­ро­ния Грак­ха, при­ня­то­му в 123 г., сенат дол­жен был зара­нее решить, какие коман­до­ва­ния будут пору­че­ны буду­щим кон­су­лам после окон­ча­ния сро­ка их долж­но­сти. Закон Грак­ха был наце­лен на пред­от­вра­ще­ние фаво­ри­тиз­ма и дру­гих форм мани­пу­ля­ции при рас­пре­де­ле­нии про­кон­суль­ских коман­до­ва­ний, так как тео­ре­ти­че­ски име­на буду­щих кон­су­лов на этот момент были ещё неиз­вест­ны. Одна­ко в тот день сенат при­нял дале­ко не обыч­ное поста­нов­ле­ние. Было реше­но, что после того, как закон­чат­ся долж­ност­ные пол­но­мо­чия буду­щих кон­су­лов 59 г. в Риме, они про­ве­дут 58 год, над­зи­рая за леса­ми и тро­па­ми (sil­vae cal­les­que), по-види­мо­му, ита­лий­ски­ми, ибо иное место­на­хож­де­ние не ука­зы­ва­ет­ся¹. Назна­че­ние столь мало­важ­ной «про­вин­ции» даже не одно­му, а обе­им буду­щим кон­су­лам было исклю­чи­тель­ным собы­ти­ем в исто­рии Рес­пуб­ли­ки.

Но сте­пень исклю­чи­тель­но­сти это­го реше­ния сена­та обыч­но не осо­зна­ёт­ся, а сле­до­ва­тель­но, не осо­зна­ёт­ся и его зна­че­ние. Попе­че­ние о доро­гах в Риме и за пре­де­ла­ми горо­да вхо­ди­ло в обя­зан­но­сти шести долж­ност­ных лиц, кото­рые при­над­ле­жа­ли к кол­ле­гии два­дца­ти шести млад­ших маги­ст­ра­тов (vi­gin­ti­sex­vi­ri), сто­яв­ших на самой ниж­ней сту­пе­ни рим­ской поли­ти­че­ской карье­ры. Ремонт круп­ных дорог в Ита­лии (viae), име­ю­щих важ­ное воен­ное зна­че­ние, пору­ча­ли кура­то­рам, кото­рые обыч­но были млад­ши­ми сена­то­ра­ми: так, сам Цезарь был назна­чен кура­то­ром Аппи­е­вой доро­ги меж­ду кве­сту­рой и эди­ли­те­том, а Цице­рон сооб­ща­ет, что в 65 г. кура­то­ром Фла­ми­ни­е­вой доро­ги был пре­то­рий по име­ни Терм². Кро­ме это­го слу­чая, в источ­ни­ках име­ет­ся все­го одно упо­ми­на­ние о попе­че­нии о cal­lis — про­сё­лоч­ных доро­гах, лес­ных и гор­ных тро­пах, путях для пере­го­на скота — и в этом слу­чае оно было пору­че­но кве­сто­ру «соглас­но ста­рин­но­му обы­чаю»³. Тогда что же мог­ло побудить сенат летом 60 г. пору­чить не одно­му, а обо­им кон­су­лам 59 г. попе­че­ние о лесах и тро­пах? Быть может, в более отда­лён­ных рай­о­нах Ита­лий­ско­го полу­ост­ро­ва назре­ва­ла какая-то чрез­вы­чай­ная ситу­а­ция, раз­ре­ше­ние кото­рой тре­бо­ва­ло сов­мест­ных уси­лий двух наи­бо­лее могу­ще­ст­вен­ных рим­ских маги­ст­ра­тов?

Ниче­го подоб­но­го. Не гово­ря уже о том, что в конеч­ном счё­те ни один из кон­су­лов 59 г. не уде­лил ни малей­ше­го вни­ма­ния лесам и тро­пам, о кото­рых с.79 в этот пери­од боль­ше ниче­го и не слыш­но, Све­то­ний пря­мо сооб­ща­ет, что реше­ние сена­та име­ло совер­шен­но иную моти­ва­цию. Ни у кого не было сомне­ний в том, что Цезарь выиг­ра­ет кон­суль­ские выбо­ры на 59 г., и реше­ние сена­та было направ­ле­но имен­но про­тив него. Опти­ма­ты — кон­сер­ва­тив­ная груп­пи­ров­ка, как пра­ви­ло, гос­под­ст­во­вав­шая в сена­те, — реши­ли не допу­стить, чтобы Цезарь полу­чил круп­ное про­кон­суль­ское коман­до­ва­ние, и поэто­му побуди­ли сенат пред­на­зна­чить буду­щим кон­су­лам «самые незна­чи­тель­ные» про­вин­ции⁴. Отме­тим, что для того, чтобы надёж­но при­вя­зать Цеза­ря к этим лесам и тро­пам, в жерт­ву дан­ной обя­зан­но­сти были при­не­се­ны оба буду­щих кон­су­ла, хотя наи­бо­лее веро­ят­ным кан­дида­том на вто­рое кон­суль­ское место был опти­мат Марк Каль­пур­ний Бибул. Каким обра­зом Цезарь к лету 60 г. стал казать­ся опти­ма­там столь страш­ной угро­зой, что они не толь­ко счи­та­ли его бес­спор­ным победи­те­лем кон­суль­ских выбо­ров, но и реши­ли создать бес­при­мер­но мало­важ­ную про­вин­цию, чтобы обуздать его? По-види­мо­му, поли­ти­че­ская карье­ра Цеза­ря в 60-е гг., в резуль­та­те кото­рой он начал вну­шать такой ужас, была необыч­ной.

Внешне поли­ти­че­ская карье­ра Цеза­ря в 60-е гг. выглядит тра­ди­ци­он­но: каж­дую из глав­ных маги­ст­ра­тур он зани­мал в закон­ном поряд­ке и воз­расте, что, конеч­но, кон­тра­сти­ро­ва­ло с карье­рой его стар­ше­го совре­мен­ни­ка Гнея Пом­пея. Пер­вой важ­ной сту­пе­нью карьер­ной лест­ни­цы рим­ско­го поли­ти­ка (cur­sus ho­no­rum) была кве­сту­ра. Ввиду того, что после реформ Сул­лы еже­год­но изби­ра­лось два­дцать кве­сто­ров, поли­ти­ки из выдаю­щих­ся семей обыч­но без вся­ко­го труда зани­ма­ли эту долж­ность в самом ран­нем доз­во­лен­ном воз­расте — в 30 лет. Цезарь тоже почти навер­ня­ка занял эту долж­ность, как толь­ко полу­чил на неё пра­во, в 69 г. до н. э. Кве­сто­ры испол­ня­ли преж­де все­го адми­ни­ст­ра­тив­ные и финан­со­вые обя­зан­но­сти и, как пра­ви­ло, помо­га­ли выс­шим маги­ст­ра­там. Таким обра­зом при­об­ре­тал­ся опыт и свя­зи, но глав­ное пре­иму­ще­ство этой долж­но­сти состо­я­ло в том, что, соглас­но сул­лан­ской кон­сти­ту­ции, она авто­ма­ти­че­ски дава­ла член­ство в сена­те. Заняв кве­сту­ру, Цезарь стал чле­ном пра­вя­ще­го сове­та Рима.

В долж­но­сти кве­сто­ра Цеза­рю было пору­че­но помо­гать намест­ни­ку Даль­ней Испа­нии (запад­ная Испа­ния и Пор­ту­га­лия); это назна­че­ние было не слиш­ком важ­ным, одна­ко дало ему воз­мож­ность завя­зать кон­так­ты в круп­ной рим­ской про­вин­ции. Он нахо­дил­ся в пре­вос­ход­ных отно­ше­ни­ях со сво­им пре­то­ром, Гаем Анти­сти­ем Ветом, и таким обра­зом нача­лось дол­гое сотруд­ни­че­ство меж­ду Цеза­рем и семьёй Вета: позд­нее, во вре­мя соб­ст­вен­ной пре­ту­ры, Цезарь в свою оче­редь сде­лал сына Вета сво­им кве­сто­ром⁵. Но дей­ст­ви­тель­но важ­ные собы­тия это­го года, когда имя Цеза­ря ста­ло при­об­ре­тать извест­ность, а его поли­ти­че­ский курс начал выри­со­вы­вать­ся, про­изо­шли неза­дол­го до и после его пре­бы­ва­ния в Испа­нии. В нача­ле 69 г., до отъ­езда Цеза­ря из Рима в пред­на­зна­чен­ную ему про­вин­цию Испа­ния, умер­ла его тёт­ка Юлия. Соглас­но рим­ско­му обы­чаю, когда уми­ра­ли пожи­лые жен­щи­ны из вли­я­тель­ных в поли­ти­ке семей, в их честь про­из­но­си­ли пуб­лич­ные над­гроб­ные речи. Посколь­ку един­ст­вен­но­го сына Юлии, Гая с.80 Мария-млад­ше­го, уже дав­но не было в живых, попе­че­ние о её погре­бе­нии выпа­ло её пле­мян­ни­ку Цеза­рю. Ввиду того, что она была вдо­вой Мария, пре­дан­но­го про­кля­тию, никто не упрек­нул бы Цеза­ря, если бы тот воз­дер­жал­ся от пуб­лич­ной речи в её честь или высту­пил бы крат­ко и неза­мет­но. Он посту­пил в точ­но­сти наобо­рот. Он не толь­ко вос­поль­зо­вал­ся слу­ча­ем для того, чтобы выста­вить напо­каз и про­сла­вить древ­ность и зна­чи­мость рода Юли­ев, но и под­черк­нул связь Юлии (и свою соб­ст­вен­ную связь) с Мари­ем, гор­до выста­вив порт­рет­ную мас­ку (ima­go) вели­ко­го пол­ко­во­д­ца в погре­баль­ной про­цес­сии: тогда впер­вые после победы Сул­лы в граж­дан­ской войне в Риме увиде­ли порт­рет Мария. Это зре­ли­ще, как сооб­ща­ет Плу­тарх, ста­ло сен­са­ци­ей, и хотя кое-кто был недо­во­лен, боль­шин­ство насе­ле­ния Рима руко­плес­ка­ло Цеза­рю за вос­ста­нов­ле­ние чести Мария⁶. В это же вре­мя неожи­дан­но умер­ла Кор­не­лия, жена Цеза­ря, и хотя обы­чай не пред­у­смат­ри­вал пуб­лич­ных похо­рон для столь моло­дых жен­щин, Цезарь их устро­ил. Это при­нес­ло ему не толь­ко доб­рую сла­ву пре­дан­но­го супру­га, но и поз­во­ли­ло ему ещё раз под­черк­нуть род­ство с Цин­ной, сво­им тестем⁷.

Несколь­ко меся­цев в Испа­нии про­шло без осо­бых про­ис­ше­ст­вий. Цезарь объ­е­хал про­вин­цию, отправ­ляя пра­во­судие, и в ходе этой поезд­ки посе­тил Гадес (Кадикс). Сооб­ща­ет­ся, что там он увидел ста­тую Алек­сандра и вздох­нул при мыс­ли о том, что в трид­ца­ти­лет­нем воз­расте Алек­сандр уже заво­е­вал Пер­сид­скую импе­рию, а сам он не достиг почти ниче­го. Почти навер­ня­ка эта исто­рия была сочи­не­на поз­же: антич­ные авто­ры люби­ли срав­ни­вать Алек­сандра и Цеза­ря, двух вели­чай­ших заво­е­ва­те­лей древ­не­го мира⁸. Одна­ко во вре­мя пре­бы­ва­ния Цеза­ря в Гаде­се, ско­рее все­го, слу­чи­лось более важ­ное собы­тие: он позна­ко­мил­ся с мест­ным маг­на­том Луци­ем Кор­не­ли­ем Баль­бом, кото­рый в после­дую­щие годы стал одним из его бли­жай­ших дру­зей и наи­бо­лее важ­ных и дове­рен­ных поли­ти­че­ских помощ­ни­ков и аген­тов. Но когда в 68 г. Цезарь поки­нул про­вин­цию — как сооб­ща­ет­ся, немно­го рань­ше сво­его пре­то­ра, — он не отпра­вил­ся пря­мо в Рим, а задер­жал­ся в латин­ских (то есть, по суще­ству, полу­рим­ских) коло­ни­ях и рома­ни­зи­ро­ван­ных горо­дах про­вин­ции Циз­аль­пий­ская Гал­лия (сего­дня — север­ная Ита­лия). Это была наи­бо­лее рома­ни­зи­ро­ван­ная область за пре­де­ла­ми полу­ост­ров­ной Ита­лии: этот эффект был достиг­нут бла­го­да­ря осно­ва­нию во II в. ряда боль­ших и малых рим­ских посе­ле­ний в южной части доли­ны По; наи­бо­лее важ­ны­ми из них были Боно­ния (Боло­нья), Регий (Реджо в Эми­лье), Мути­на (Моде­на), Пар­ма, Пла­цен­ция (Пья­чен­ца) и Кре­мо­на. Боль­шин­ство этих коло­ний рас­по­ла­га­лось вдоль вели­кой рим­ской доро­ги под назва­ни­ем Эми­ли­е­ва доро­га (Via Aemi­lia), постро­ен­ной в 187 г., в честь кото­рой эта область до сих пор име­ну­ет­ся Эми­лья. В латин­ских коло­ни­ях к севе­ру от По осу­ществлял­ся набор войск для восточ­ной вой­ны Квин­та Мар­ция Рек­са, род­ст­вен­ни­ка Цеза­ря, и в резуль­та­те там нача­лась какая-то аги­та­ция за пре­до­став­ле­ние этим общи­нам пол­но­прав­но­го рим­ско­го граж­дан­ства, кото­рым обла­да­ли осталь­ные ита­лий­ские муни­ци­пии. Цезарь горя­чо под­дер­жал эту аги­та­цию⁹ и на про­тя­же­нии всей сво­ей карье­ры оста­вал­ся одним из глав­ных сто­рон­ни­ков пре­до­став­ле­ния рим­ско­го граж­дан­ства транс­па­дан­цам, про­жи­вав­шим в Циз­аль­пий­ской Гал­лии к севе­ру от По.

с.81 Две над­гроб­ные речи и под­держ­ка транс­па­дан­цев зало­жи­ли опре­де­лён­ный курс, кото­рый Цезарь при­нял в поли­ти­ке: про­дол­же­ние дела Мария и Цин­ны, кото­рое вклю­ча­ло даль­ней­шее рас­про­стра­не­ние рим­ско­го граж­дан­ства на наро­ды, доста­точ­но хоро­шо зна­ко­мые с латин­ским язы­ком и поли­ти­че­ски­ми тра­ди­ци­я­ми. Для его поли­ти­че­ско­го буду­ще­го вопрос заклю­чал­ся в том, была ли это вре­мен­ная так­ти­ка, наце­лен­ная на при­об­ре­те­ние попу­ляр­но­сти, или чёт­кая и посто­ян­ная пози­ция в рим­ской поли­ти­ке.

В годы, сле­дую­щие за воз­вра­ще­ни­ем Цеза­ря из Испа­нии, в рим­ской поли­ти­ке пре­об­ла­да­ли две глав­ных про­бле­мы: рас­ту­щие непри­ят­но­сти, чтобы не ска­зать — угро­за, исхо­дя­щие от пира­тов, кото­рые Цеза­рю дове­лось испы­тать на себе лич­но, и веде­ние вой­ны на Восто­ке про­тив Мит­ри­да­та и его союз­ни­ков. Мы виде­ли, как две эти про­бле­мы при­ве­ли к учреж­де­нию круп­ных новых коман­до­ва­ний для Пом­пея при под­держ­ке Цеза­ря. Эта под­держ­ка укре­пи­ла репу­та­цию Цеза­ря как попу­ля­ра. С дру­гой сто­ро­ны, новый брак, в кото­рый он всту­пил око­ло 68 или 67 г., может озна­чать, что его поли­ти­ка ещё была гиб­кой, ибо он женил­ся на Пом­пее, внуч­ке Сул­лы и Квин­та Пом­пея Руфа, кол­ле­ги и дру­га Сул­лы¹⁰. Эта женить­ба несо­мнен­но остав­ля­ла для Цеза­ря откры­тым путь для сотруд­ни­че­ства с сул­лан­ской, опти­мат­ской груп­пи­ров­кой. Веро­ят­но, в 67 г. Цезарь полу­чил назна­че­ние на долж­ность кура­то­ра Аппи­е­вой доро­ги, кото­рая дава­ла отлич­ные пер­спек­ти­вы для патро­на­та и при­об­ре­те­ния народ­ной люб­ви. Такие кура­то­ры полу­ча­ли финан­си­ро­ва­ние из государ­ст­вен­ной каз­ны, чтобы воз­ме­стить рас­хо­ды на содер­жа­ние дорог, но те, кто мог себе это поз­во­лить, обыч­но допол­ня­ли это финан­си­ро­ва­ние сво­и­ми лич­ны­ми сред­ства­ми и тра­ти­ли соб­ст­вен­ные день­ги на ремонт и рекон­струк­цию доро­ги, её бла­го­устрой­ство и осо­бен­но бла­го­устрой­ство горо­дов вдоль неё. Сво­бод­ное насе­ле­ние этих горо­дов было рим­ски­ми граж­да­на­ми, бла­го­дар­ность и под­держ­ка кото­рых была весь­ма цен­на для вос­хо­дя­ще­го поли­ти­ка. Цезарь, чьё лич­ное состо­я­ние было доволь­но скром­ным по мер­кам его клас­са и эпо­хи, не мог себе поз­во­лить щед­ро тра­тить­ся на эти работы, но всё рав­но потра­тил­ся¹¹.

67 и 66 гг. запом­ни­лись крайне спор­ны­ми зако­на­ми, кото­рые про­ве­ли три­бу­ны, вдох­нов­лён­ные вос­ста­нов­ле­ни­ем три­бун­ских пол­но­мо­чий в 70 г. Закон Габи­ния, при­ня­тый в 67 г., об учреж­де­нии коман­до­ва­ния Пом­пея про­тив пира­тов и закон Мани­лия, про­ведён­ный в 66 г., о пере­да­че Пом­пею коман­до­ва­ния в Мит­ри­да­то­вой войне уже рас­смат­ри­ва­лись. Не сле­ду­ет пре­уве­ли­чи­вать важ­ность той под­держ­ки, кото­рую этим зако­нам ока­зал Цезарь. Хотя он был един­ст­вен­ным сена­то­ром, под­дер­жав­шим закон Габи­ния, и одним из немно­гих сто­рон­ни­ков зако­на Мани­лия, это не озна­ча­ет, что в то вре­мя он был при­хле­ба­те­лем или при­вер­жен­цем Пом­пея. Ско­рее, Цезарь видел необ­хо­ди­мость при­нять реши­тель­ные меры про­тив пира­тов и при­зна­вал, что Пом­пей спо­со­бен это сде­лать; и точ­но так же он при­зна­вал, что толь­ко Пом­пей может ухва­тить все нити Мит­ри­да­то­вой вой­ны и закон­чить её, что и тре­бо­ва­лось. То есть, он под­дер­жи­вал то, что было полез­но Риму и импе­рии, а не Пом­пея. Ибо в 67—62 гг. Пом­пей зани­мал исклю­чи­тель­но выгод­ное поло­же­ние для того, чтобы ока­зы­вать покро­ви­тель­ство с.82 и давать людям воз­мож­но­сти для обо­га­ще­ния и карьер­но­го роста, пре­до­став­ляя им долж­но­сти в сво­ём мно­го­чис­лен­ном воен­ном и адми­ни­ст­ра­тив­ном шта­бе; и мно­гие ноби­ли и начи­наю­щие поли­ти­ки сте­ка­лись к Пом­пею, чтобы слу­жить у него лега­та­ми или три­бу­на­ми¹². В этой череде лиц, при­няв­ших покро­ви­тель­ство Пом­пея и выиг­рав­ших от его щед­ро­сти, Цезарь бли­ста­ет сво­им отсут­ст­ви­ем, несмот­ря на то, что он под­дер­жи­вал пре­до­став­ле­ние Пом­пею пол­но­мо­чий и имел очень мно­го дол­гов. Цезарь оста­вал­ся в Риме и сле­до­вал соб­ст­вен­ным поли­ти­че­ским кур­сом без помо­щи Пом­пея и, по край­ней мере в тече­ние неко­то­ро­го вре­ме­ни, — в сою­зе с Крас­сом, сопер­ни­ком и вра­гом Пом­пея. В источ­ни­ках нет ни малей­ше­го намё­ка на то, что Цезарь счи­тал себя «пом­пе­ян­цем» или что тако­вым его счи­тал Пом­пей или кто-то ещё.

В неко­то­ром смыс­ле более инте­рес­ной и важ­ной, чем Габи­ни­ев и Мани­ли­ев зако­ны, была зако­но­да­тель­ная про­грам­ма три­бу­на 67 г. Гая Кор­не­лия. Кор­не­лий пред­ло­жил пакет зако­нов, кото­рые: a) запре­ща­ли рим­ским ростов­щи­кам давать зай­мы ино­стран­ным государ­ствам; b) тре­бо­ва­ли, чтобы осво­бож­де­ние от дей­ст­вия зако­нов пре­до­став­лял народ (или, в каче­стве ком­про­мис­са, кво­рум из не менее чем 200 сена­то­ров); c) тре­бо­ва­ли от пре­то­ров, руко­во­див­ших раз­лич­ны­ми суда­ми, отправ­лять пра­во­судие в соот­вет­ст­вии с соб­ст­вен­ны­ми эдик­та­ми, в кото­рых в нача­ле года сво­их пол­но­мо­чий они объ­яв­ля­ли пра­во­вые нор­мы и прин­ци­пы, кото­рым наме­ре­ны сле­до­вать, и d) уста­нав­ли­ва­ли более стро­гие пра­ви­ла, пре­пят­ст­во­вав­шие раз­ным фор­мам под­ку­па изби­ра­те­лей¹³. Все эти пред­ло­же­ния были здра­вы­ми, дель­ны­ми и бла­готвор­ны­ми. Под­куп изби­ра­те­лей был обще­при­знан­но позор­ным явле­ни­ем в Риме середи­ны I в. Бес­спор­но, было бы крайне жела­тель­но, чтобы пре­то­ры были свя­за­ны нор­ма­ми, кото­рые про­воз­гла­си­ли, и дей­ст­ви­тель­но, в тече­ние сле­дую­ще­го сто­ле­тия пре­тор­ский эдикт, рас­смат­ри­вав­ший­ся как еди­ное целое, кото­рое год за годом попол­ня­ют раз­ные пре­то­ры, стал одним из кра­е­уголь­ных кам­ней рим­ско­го граж­дан­ско­го пра­ва. Сек­рет­ные и сомни­тель­ные опе­ра­ции, с помо­щью кото­рых горст­ка сена­то­ров мог­ла про­ве­сти «заседа­ние сена­та» и пре­до­ста­вить осво­бож­де­ния от дей­ст­вия зако­нов, чтобы уго­дить сво­им дру­зьям, были, несо­мнен­но, вред­ны. А непри­кры­тую экс­плуа­та­цию союз­ных наро­дов, кото­рая ста­ла воз­мож­ной вслед­ст­вие того, что рим­ские ростов­щи­ки пре­до­став­ля­ли круп­ные зай­мы под заоб­лач­ные про­цен­ты, пре­крас­но иллю­ст­ри­ру­ет слу­чай, кото­рый при­шлось раз­би­рать Цице­ро­ну в его намест­ни­че­ство в Кили­кии в 51 г., когда от него доби­ва­лись ока­за­ния воен­ной помо­щи финан­со­вой кор­по­ра­ции, пытав­шей­ся взыс­кать с жите­лей кипр­ско­го Сала­ми­на долг, пре­до­став­лен­ный под 48% годо­вых¹⁴. Тем не менее, пред­ло­же­ния Кор­не­лия вызва­ли силь­ней­шие спо­ры и сопро­тив­ле­ние, что свиде­тель­ст­ву­ет о край­ней поля­ри­за­ции рим­ской поли­ти­ки, и в кон­це кон­цов был при­нят толь­ко закон о пре­тор­ском эдик­те и ослаб­лен­ный вари­ант зако­на об осво­бож­де­нии от дей­ст­вия зако­нов. Впро­чем, кон­сул Каль­пур­ний Пизон, реши­тель­но вос­про­ти­вив­ший­ся пред­ло­же­ни­ям Кор­не­лия, как и зако­нам Габи­ния, всё же про­вёл более мяг­кий закон про­тив под­ку­па изби­ра­те­лей, чтобы пред­от­вра­тить при­ня­тие зако­но­про­ек­та Кор­не­лия по это­му же вопро­су¹⁵.

В 66 г. воз­ник новый кон­фликт в свя­зи с кон­суль­ски­ми выбо­ра­ми на 65 г. Сопер­ни­че­ство на них было оже­сто­чён­ным, и ни для кого не явля­лось тай­ной, что под­куп изби­ра­те­лей про­цве­тал. Два победи­те­ля, Пуб­лий Кор­не­лий Сул­ла (пле­мян­ник покой­но­го дик­та­то­ра) и Пуб­лий Автро­ний Пет, немед­лен­но были обви­не­ны по зако­ну Пизо­на и (как ни стран­но) при­зна­ны винов­ны­ми и лише­ны долж­но­стей. Места избран­ных кон­су­лов заня­ли их побеж­дён­ные сопер­ни­ки, Луций с.83 Ман­лий Торк­ват и Луций Авре­лий Кот­та (дядя Цеза­ря по мате­ри)¹⁶. Два несо­сто­яв­ших­ся кон­су­ла не поже­ла­ли спо­кой­но при­нять пора­же­ние. Сего­дня невоз­мож­но уста­но­вить, что имен­но слу­чи­лось или пла­ни­ро­ва­лось. Из речей Цице­ро­на, про­из­не­сён­ных в 64, 63 и 62 гг., извест­но, что тогда ходи­ли слу­хи, буд­то в 66 г. был состав­лен заго­вор, в кото­рый вхо­ди­ли по мень­шей мере Сул­ла, Пет и печаль­но извест­ный Луций Сер­гий Кати­ли­на; одна­ко речи Цице­ро­на крайне тен­ден­ци­оз­ны, так как он стре­мил­ся очер­нить Кати­ли­ну и защи­тить Сул­лу¹⁷. В 50-е и 40-е гг. раз­лич­ные авто­ры сооб­ща­ли тща­тель­но раз­ра­ботан­ную исто­рию о заго­во­рах с целью свер­же­ния сена­та и маги­ст­ра­тов и захва­та вла­сти в государ­стве; клю­че­вая роль в этих заго­во­рах при­пи­сы­ва­лась Цеза­рю, кото­рый в 66 г. был соис­ка­те­лем куруль­но­го эди­ли­те­та¹⁸. Если Сул­ла и Пет гро­мо­глас­но сето­ва­ли и злоб­но вор­ча­ли о мще­нии, — это вполне понят­но и прав­до­по­доб­но, но мож­но усо­мнить­ся в том, что когда-либо име­ло место нечто боль­шее. Сооб­ща­ет­ся, что заго­вор­щи­ки соби­ра­лись напасть на новых кон­су­лов и убить их в пер­вый день 65 г., когда их долж­ны были инав­гу­ри­ро­вать в при­сут­ст­вии мно­гих вли­я­тель­ных сена­то­ров. Яко­бы пла­ни­ро­ва­лось под­жечь Рим в стра­те­ги­че­ских пунк­тах, чтобы вызвать пани­ку и бес­по­ряд­ки, и сре­ди это­го смя­те­ния назна­чить Крас­са дик­та­то­ром для спа­се­ния государ­ства, а Цеза­ря — его началь­ни­ком кон­ни­цы (ma­gis­ter equi­tum, т. е., заме­сти­те­лем), а Сул­ле и Пету вер­нуть кон­суль­ские долж­но­сти — либо, соглас­но аль­тер­на­тив­ной вер­сии, кон­су­лом дол­жен был стать Кати­ли­на, в свя­зи с чем всё дело ста­ло назы­вать­ся «пер­вым заго­во­ром Кати­ли­ны». Пред­по­ла­га­лось, что сиг­нал к дей­ст­вию дол­жен был подать сам Цезарь, но по той или иной при­чине не сде­лал это­го, поэто­му весь заго­вор закон­чил­ся пши­ком. Дру­гой состав­ля­ю­щей заго­во­ра или, воз­мож­но, допол­ни­тель­ным или аль­тер­на­тив­ным заго­во­ром Цеза­ря и Кати­ли­ны был план отпра­вить кве­сто­ра Гнея Каль­пур­ния Пизо­на в Испа­нию в каче­стве намест­ни­ка с пре­тор­ской вла­стью, чтобы тот взял про­вин­цию под кон­троль и набрал армию для под­держ­ки сво­их союз­ни­ков в Риме; но заго­вор вновь потер­пел неуда­чу, так Пизон был убит каки­ми-то недо­воль­ны­ми сол­да­та­ми.

Ины­ми сло­ва­ми, утвер­жда­лось, что были состав­ле­ны про­ду­ман­ные и дале­ко иду­щие заго­во­ры с целью свер­же­ния суще­ст­ву­ю­ще­го поряд­ка и захва­та вла­сти в Риме и запад­ных про­вин­ци­ях; но в дей­ст­ви­тель­но­сти ниче­го не про­изо­шло. Цезарь не подал знак, Пизон умер, и всё дело увя­ло. Какие выво­ды мож­но сде­лать обо всей этой цепоч­ке неслу­чив­ших­ся собы­тий? Очень важ­но отме­тить, что о боль­шин­стве из этих пред­по­ла­гае­мых пла­нов и заго­во­ров нам сооб­ща­ют поли­ти­ки и писа­те­ли, настро­ен­ные крайне враж­деб­но по отно­ше­нию к Цеза­рю: мсти­тель­ный Бибул, Гай Скри­бо­ний Кури­он-стар­ший, Марк Акто­рий Назон, Марк Тан­у­зий Гемин, до неко­то­рой сте­пе­ни так­же Цице­рон; эти люди вос­про­ти­ви­лись Цеза­рю в 59 г. и позд­нее — в граж­дан­ской войне 40-х гг. и пыта­лись опо­ро­чить его любы­ми спо­со­ба­ми¹⁹. В нака­лён­ной поли­ти­че­ской атмо­сфе­ре 59 г. и 40-х гг. эти люди мог­ли утвер­ждать что угод­но и дать веру чему угод­но, если эти заяв­ле­ния были доста­точ­но при­страст­ны­ми, чтобы им захо­те­ли пове­рить; а имя Кати­ли­ны осо­бен­но лег­ко при­да­ва­ло прав­до­по­до­бие любо­му мни­мо­му заго­во­ру, сколь угод­но без­рас­суд­но­му. Дей­ст­ви­тель­но, на осно­ва­нии обви­не­ний Цице­ро­на исто­рик-цеза­ри­а­нец Сал­лю­стий верил в упро­щён­ную вер­сию заго­во­ра, в кото­рой глав­ную роль играл Кати­ли­на (Cat. с.8418)²⁰. Одна­ко чрез­вы­чай­но труд­но пове­рить в то, что такой осто­рож­ный, рас­чёт­ли­вый и бла­го­по­луч­ный чело­век, как Красс, мог воз­гла­вить столь зыб­кие и абсурд­ные заго­во­ры, а такой умный чело­век, как Цезарь, — участ­во­вать в них, не гово­ря уже о том, что Цезарь, для кото­ро­го очень важ­ное зна­че­ние име­ла семья, вряд ли мог бы дать согла­сие на убий­ство сво­его род­ст­вен­ни­ка и дру­га Кот­ты. Уже дав­но суще­ст­ву­ет подо­зре­ние, что вся эта исто­рия с заго­во­ром — не более чем смесь пред­убеж­де­ний про­тив Кати­ли­ны и Цеза­ря, кото­рая состря­па­на все­го лишь из откро­вен­ных выска­зы­ва­ний сме­щён­ных Сул­лы и Пета, ходив­ших в то вре­мя слу­хов и спле­тен, стрем­ле­ния Цице­ро­на в 64 и 63 гг. опо­ро­чить Кати­ли­ну, а в 62 г. — оправ­дать свои дей­ст­вия по подав­ле­нию Кати­ли­ны и его сто­рон­ни­ков, и позд­ней­ше­го созна­тель­но­го иска­же­ния исто­рии вра­га­ми Цеза­ря; и это, несо­мнен­но, так и есть.

Во вся­ком слу­чае, Цезарь ста­но­вил­ся в Риме всё более извест­ным чело­ве­ком, и это поз­во­ли­ло ему добить­ся долж­но­сти куруль­но­го эди­ла на 65 г. С точ­ки зре­ния досто­ин­ства и авто­ри­те­та куруль­ный эди­ли­тет сто­ял ниже пре­ту­ры, но он слу­жил более точ­ным пока­за­те­лем спо­соб­но­сти поли­ти­ка достичь кон­суль­ства. После реформ Сул­лы еже­год­но изби­ра­лось восемь пре­то­ров, но лишь четы­ре эди­ла, и толь­ко два эди­ли­те­та были более пре­стиж­ны­ми — куруль­ны­ми (осталь­ные два эди­ла были пле­бей­ски­ми, и пат­ри­ции не име­ли пра­ва зани­мать эту долж­ность). Кон­су­лов каж­дый год изби­ра­лось тоже двое, и чело­век, добив­ший­ся столь цени­мо­го куруль­но­го эди­ли­те­та, мог доволь­но твёр­до наде­ять­ся полу­чить в кон­це кон­цов и кон­суль­ство. Конеч­но, мно­гое зави­се­ло от его поведе­ния в долж­но­сти эди­ла.

Глав­ная при­чи­на такой при­вле­ка­тель­но­сти эди­ли­те­та состо­я­ла в том, что, поми­мо раз­лич­ных адми­ни­ст­ра­тив­ных и по сути поли­ти­че­ских обя­зан­но­стей, эди­лы долж­ны были устра­и­вать два самых попу­ляр­ных в Риме еже­год­ных празд­ни­ка. Щед­ро потра­тив соб­ст­вен­ные день­ги на пред­став­ле­ния и игры во вре­мя этих празд­ни­ков, поли­тик мог при­об­ре­сти огром­ную попу­ляр­ность. И сно­ва, несмот­ря на скром­ный раз­мер сво­его состо­я­ния и нема­лые дол­ги, Цезарь израс­хо­до­вал огром­ные сред­ства и, как сооб­ща­ет­ся, затмил всех преды­ду­щих эди­лов вели­ко­ле­пи­ем под­готов­лен­ных им игр. Доро­гие и пре­крас­ные тка­ни всех видов для устра­и­вае­мых им зре­лищ (теат­раль­ных пред­став­ле­ний, зве­ри­ных трав­лей, гла­ди­а­тор­ских боёв, обще­ст­вен­ных пир­шеств) были за несколь­ко недель до собы­тия выстав­ле­ны во вре­мен­ных колон­на­дах, постро­ен­ных на фору­ме, в коми­ции и на Капи­то­лии. Эти огром­ные рас­хо­ды с Цеза­рем делил Марк Каль­пур­ний Бибул, его кол­ле­га по эди­ли­те­ту, но каким-то обра­зом вся сла­ва и после­дую­щая попу­ляр­ность, види­мо, доста­лись толь­ко Цеза­рю, к нема­ло­му смя­те­нию Бибу­ла²¹. Так нача­лась жесто­кая враж­да меж­ду эти­ми людь­ми, про­дол­жав­ша­я­ся всю жизнь.

Цезарь, как ему было свой­ст­вен­но, не огра­ни­чил­ся одним лишь устрой­ст­вом игр, вхо­див­шим в его долж­ност­ные обя­зан­но­сти. С помо­щью ещё двух эффект­ных меро­при­я­тий он про­сла­вил свою семью, свя­зи и поли­ти­че­скую пози­цию. Во-пер­вых, он решил через 20 лет отме­тить смерть сво­его отца впе­чат­ля­ю­щи­ми гла­ди­а­тор­ски­ми боя­ми. Такие пред­став­ле­ния тра­ди­ци­он­но про­во­ди­лись на похо­ро­нах выдаю­щих­ся рим­лян, но обыч­но не по про­ше­ст­вии деся­ти­ле­тий; с.85 и сооб­ща­ет­ся, что зре­ли­ще, устро­ен­ное Цеза­рем, пре­взо­шло все преж­ние погре­баль­ные бои. Соглас­но Плу­тар­ху, он выста­вил 320 пар гла­ди­а­то­ров, сра­жав­ших­ся в поедин­ках, а соглас­но Све­то­нию, он соби­рал­ся выста­вить даже боль­ше, но в послед­ний момент про­тив­ни­ки в сена­те уста­но­ви­ли для него огра­ни­че­ние²².

Дру­гое выдаю­ще­е­ся меро­при­я­тие Цеза­ря в 65 г. ещё раз под­черк­ну­ло его род­ство с вели­ким Мари­ем. Одна­жды ночью Цезарь рас­по­рядил­ся вновь уста­но­вить на Капи­то­лии три­ум­фаль­ные памят­ни­ки в честь побед Мария над Югур­той и ким­вра­ми и тев­то­на­ми, раз­ру­шен­ные во вре­мя граж­дан­ских войн. Это явно была тща­тель­но спла­ни­ро­ван­ная акция — памят­ни­ки долж­ны были тай­но вос­со­зда­вать­ся в тече­ние несколь­ких преды­ду­щих меся­цев — и она вызва­ла сен­са­цию, когда рим­ляне просну­лись и увиде­ли, что мону­мен­ты сно­ва бли­ста­ют в самом серд­це горо­да. Сооб­ща­ет­ся, что тыся­чи ста­рых вете­ра­нов Мария откры­то пла­ка­ли при виде памят­ни­ков сво­его чти­мо­го вождя и гром­ко вос­хва­ля­ли Цеза­ря за воз­вра­ще­ние вели­ко­му пол­ко­вод­цу поче­стей. Одна­ко доволь­ны были не все. Насе­ле­ние горо­да радо­ва­лось, но опти­мат­ский ноби­ли­тет в сена­те, во гла­ве со стар­шим кон­су­ля­ром Квин­том Лута­ци­ем Кату­лом, отец кото­ро­го был убит по при­ка­зу Мария, шум­но про­те­сто­вал на заседа­нии сена­та, где Катул даже дошёл до того, что обви­нил Цеза­ря в заго­во­ре с целью государ­ст­вен­но­го пере­во­рота. Цезарь успеш­но защи­тил себя, заявив, что было бы бла­го­ра­зум­но забыть про­шлую враж­ду и почтить истин­ные заслу­ги Мария перед государ­ст­вом, так что сенат оста­вил в силе сде­лан­ное им²³. Одна­ко этим поступ­ком Цезарь вызвал к себе оже­сто­чён­ную и упор­ную враж­ду Кату­ла и его союз­ни­ков-опти­ма­тов и окон­ча­тель­но утвер­дил­ся в каче­стве лиде­ра преж­них сто­рон­ни­ков Мария и Цин­ны и их поли­ти­ки.

Дей­ст­ви­тель­но, в год сво­его эди­ли­те­та Цезарь стал круп­ной фигу­рой в рим­ской поли­ти­ке и выска­зы­вал своё мне­ние по каж­до­му важ­но­му государ­ст­вен­но­му делу. Красс и Катул были избра­ны цен­зо­ра­ми на 65 г., и Красс попы­тал­ся най­ти цен­зу­ре новое при­ме­не­ние. Сооб­ща­ет­ся, что он поже­лал вклю­чить транс­па­дан­цев в чис­ло граж­дан, но кол­ле­га поме­шал ему. Из того, что тре­мя года­ми ранее Цезарь вёл аги­та­цию в поль­зу транс­па­дан­цев, понят­но, что в этом деле он под­дер­жи­вал Крас­са²⁴. Кро­ме того, Красс пред­ло­жил аннек­си­ро­вать Еги­пет, кото­рый преды­ду­щий царь яко­бы оста­вил в заве­ща­нии рим­ско­му наро­ду, и, соглас­но Све­то­нию, Цезарь тоже в этом участ­во­вал; более того, пред­по­ла­га­ет­ся, что имен­но Цезарь дол­жен был руко­во­дить этой опе­ра­ци­ей²⁵. И это пред­ло­же­ние тоже пошло ко дну из-за сопро­тив­ле­ния опти­ма­тов, уси­лен­но­го речью Цице­ро­на про­тив дан­ной идеи. Это пер­вые ука­за­ния на друж­бу и поли­ти­че­ское сотруд­ни­че­ство меж­ду Цеза­рем и неве­ро­ят­но бога­тым Крас­сом, друж­бу, кото­рая позд­нее име­ла для Цеза­ря огром­ное зна­че­ние. В кон­це кон­цов, враж­да Крас­са и Кату­ла уси­ли­лась настоль­ко, что они вынуж­де­ны были отка­зать­ся от цен­зу­ры, ниче­го не совер­шив.

Ещё одним при­ме­ча­тель­ным собы­ти­ем это­го года стал суд над Кати­ли­ной за вымо­га­тель­ство во вре­мя намест­ни­че­ства в Афри­ке в 67—66 гг. Как ни стран­но, Кати­ли­на был оправ­дан, несмот­ря на свою дур­ную репу­та­цию и серь­ёз­ные дока­за­тель­ства обви­не­ния: с.86 его защи­щал кон­сул Торк­ват, и мно­гие кон­су­ля­ры дали пока­за­ния в его поль­зу. Даже Цице­рон одно вре­мя думал взять­ся за защи­ту Кати­ли­ны. Как при­зна­вал Цице­рон несколь­ко лет спу­стя, в 50-х гг., Кати­ли­на был наде­лён огром­ным оба­я­ни­ем и мно­ги­ми пре­вос­ход­ны­ми каче­ства­ми, хотя позд­нее эти каче­ства затми­ла дур­ная сто­ро­на его нату­ры²⁶. Сто­ит под­черк­нуть, что Кати­ли­на вряд ли полу­чил бы под­держ­ку, если бы мни­мый «заго­вор» в кон­це 66 г. был реаль­ным.

64 год, когда кон­су­лом был Луций Юлий Цезарь, даль­ний род­ст­вен­ник Цеза­ря, про­шёл в Риме доволь­но мир­но: самым важ­ным собы­ти­ем, види­мо, ста­ло избра­ние кон­су­лов на 63 г. Дву­мя глав­ны­ми кан­дида­та­ми на кон­суль­ство были Цице­рон и Кати­ли­на, из кото­рых послед­ний поль­зо­вал­ся под­держ­кой Крас­са и Цеза­ря. Луций Сер­гий Кати­ли­на про­ис­хо­дил из древ­не­го пат­ри­ци­ан­ско­го рода, кото­рый был вли­я­те­лен в ран­ней Рес­пуб­ли­ке, но впал в без­вест­ность с 380-х гг. Во вре­мя Ган­ни­ба­ло­вой вой­ны некий Гай Сер­гий Плавт начал вос­ста­нав­ли­вать поло­же­ние рода: он про­сла­вил­ся как энер­гич­ный воин и офи­цер и, нако­нец, в 200 г. достиг пре­ту­ры. Во II в. раз­лич­ные дру­гие Сер­гии зани­ма­ли маги­ст­ра­ту­ры, но ни один не под­нял­ся выше пре­ту­ры, и Кати­ли­на горя­чо жаж­дал вос­ста­но­вить кон­суль­ский ста­тус сво­его рода. Марк Тул­лий Цице­рон, напро­тив, про­ис­хо­дил из семьи, совер­шен­но новой в рим­ской поли­ти­ке: он родил­ся в муни­ци­пии Арпин, ита­лий­ском горо­де, кото­рый одним из послед­них перед Союз­ни­че­ской вой­ной — в 188 г. — полу­чил рим­ское граж­дан­ство. Он при­над­ле­жал к клас­су бога­той мест­ной зна­ти (так назы­вае­мые do­mi no­bi­les), кото­рый пред­став­лял собой ста­но­вой хре­бет всад­ни­че­ско­го сосло­вия и кото­рый в это вре­мя толь­ко начи­нал доби­вать­ся высо­ких долж­но­стей в Риме. К это­му же клас­су при­над­ле­жал и отец буду­ще­го импе­ра­то­ра Авгу­ста, Гай Окта­вий из Велитр, в 61 г. зани­мав­ший долж­ность пре­то­ра в Риме. Цице­рон, не имев­ший сена­то­ров сре­ди пред­ков, вынуж­ден был сам про­кла­ды­вать себе доро­гу в поли­ти­ке, вдох­нов­ля­ясь бли­ста­тель­ной карье­рой сво­его зем­ля­ка и даль­не­го род­ст­вен­ни­ка Мария, ещё одно­го зна­ме­ни­то­го арпин­ца.

Труд­но пред­ста­вить себе двух более раз­ных людей, чем Цице­рон и Кати­ли­на, — почти во всех отно­ше­ни­ях. Кати­ли­на про­сла­вил­ся как воен­ный, как бес­страш­ный и без­жа­лост­ный офи­цер сул­лан­ской армии в граж­дан­ской войне. Во мно­гом он был типич­ным бес­пут­ным ари­сто­кра­том: высо­ко­мер­ный, над­мен­ный, само­уве­рен­ный, оба­я­тель­ный, бес­печ­ный, несколь­ко раз­вра­щён­ный в лич­ной жиз­ни (хотя не всем рас­ска­зам об этом мож­но верить), жад­ный до денег, но рас­то­чи­тель­ный в тра­тах. Он явно вос­хи­щал наи­бо­лее сума­сброд­ных пред­ста­ви­те­лей рим­ской золо­той моло­дё­жи в 60-е гг., и в тех, кого при­вле­кал его харак­тер (а их было мно­го), умел вызвать фана­тич­ную пре­дан­ность²⁷. Талан­ты Цице­ро­на, гораздо более зна­чи­тель­ные и дол­го­веч­ные, чем талан­ты Кати­ли­ны, лежа­ли совсем в дру­гой обла­сти. Цице­рон был необы­чай­но умён и в моло­до­сти вызвал инте­рес у самых зна­ме­ни­тых рим­ских юри­стов и ора­то­ров, несмот­ря на своё незнат­ное про­ис­хож­де­ние. Его спо­соб­но­сти не годи­лись для вой­ны: он был ста­ра­те­лен, наде­лён интел­лек­ту­аль­ной изо­бре­та­тель­но­стью и сме­ло­стью, но скло­нен к лич­ной робо­сти, до тех пор, пока не выхо­дил из себя; он был бле­стя­щим ора­то­ром и спо­со­бен был управ­лять ауди­то­ри­ей по сво­ей воле, но не вызы­вал дли­тель­ной пре­дан­но­сти ни в ком, кро­ме с.87 узко­го кру­га близ­ких дру­зей. Он знал, что ноби­ли неиз­мен­но счи­та­ют его чужа­ком, поэто­му ему часто недо­ста­ва­ло уве­рен­но­сти в себе, хотя он ясно созна­вал, что умом и нрав­ст­вен­ны­ми каче­ства­ми пре­вос­хо­дит всех, кро­ме самых луч­ших пред­ста­ви­те­лей рим­ско­го ноби­ли­те­та. Эта неуве­рен­ность в себе в соче­та­нии с ощу­ще­ни­ем соб­ст­вен­но­го пре­вос­ход­ства часто побуж­да­ла его к тще­сла­вию и хва­стов­ству, что доволь­но неза­слу­жен­но повреди­ло его репу­та­ции в гла­зах потом­ков — ибо он, без сомне­ния, был одним из вели­чай­ших рим­лян всех вре­мён. Из его совре­мен­ни­ков лишь сам Цезарь мог срав­нить­ся с Цице­ро­ном мас­шта­бом сво­их интел­лек­ту­аль­ных даро­ва­ний и вли­я­ни­ем на рим­ское обще­ство и куль­ту­ру.

В 64 и 63 гг. эти два очень раз­ных чело­ве­ка, Кати­ли­на и Цице­рон, всё глуб­же и глуб­же втя­ги­ва­лись в кон­фликт, пока один из них не был изгнан из Рима и убит, а вто­рой — при­знан одним из веду­щих государ­ст­вен­ных дея­те­лей Рима. Кон­фликт коре­нил­ся в их сопер­ни­че­стве на кон­суль­ских выбо­рах 64 г. и в огром­ном несход­стве их тем­пе­ра­мен­тов и поли­ти­че­ских кур­сов. На самом деле, выбор кан­дида­тов на этих выбо­рах был не бле­стя­щим, что пре­крас­но иллю­ст­ри­ру­ет тот факт, что одним из фаво­ри­тов был Гай Анто­ний Гибрида. Гай Анто­ний был третьим сор­том во всех отно­ше­ни­ях: неком­пе­тент­ный, про­даж­ный, рас­пут­ный, жесто­кий, трус­ли­вый, при­вер­жен­ный пьян­ству, — сло­вом, чело­век, кото­рый из-за сво­их поро­ков был исклю­чён из сена­та во вре­мя цен­за 70 г., как недо­стой­ный вхо­дить в этот совет. Един­ст­вен­ной при­чи­ной для избра­ния его в кон­су­лы была сла­ва его вели­ко­го отца, Мар­ка Анто­ния-стар­ше­го. В том, что подоб­ный чело­век мог быть силь­ным кан­дида­том, заклю­чал­ся при­го­вор рим­ской систе­ме выбо­ров этой эпо­хи. В выбо­рах участ­во­ва­ло ещё несколь­ко обла­да­те­лей зна­ме­ни­тых знат­ных имён, но никто из них лич­но не про­сла­вил­ся ничем, кро­ме пол­ной посред­ст­вен­но­сти и празд­но­сти. Цице­рон и Кати­ли­на явно были луч­ши­ми из кан­дида­тов, и, воз­мож­но, им име­ло бы смысл заклю­чить пред­вы­бор­ный союз, чтобы обес­пе­чить себе кон­суль­ство²⁸. Цице­рон дей­ст­ви­тель­но обду­мы­вал подоб­ный союз, но в кон­це кон­цов так и не смог заста­вить себя заклю­чить его: харак­тер и взгляды Кати­ли­ны были про­сто слиш­ком чуж­ды­ми для него²⁹. В ито­ге, пред­вы­бор­ный союз заклю­чи­ли Кати­ли­на и Гай Анто­ний, с целью выиг­рать кон­суль­ские выбо­ры и не допу­стить к этой долж­но­сти Цице­ро­на.

Сооб­ща­ет­ся, что Цезарь под­дер­жи­вал кан­дида­ту­ру Кати­ли­ны. В этом году Цезарь слу­жил судьёй (iudex) и воз­глав­лял один из посто­ян­ных уго­лов­ных судов в Риме — суд по делам об убий­стве (quaes­tio de si­ca­riis); на эту долж­ность его назна­чил сенат, что свиде­тель­ст­ву­ет о нема­лом ува­же­нии, кото­рым он поль­зо­вал­ся, несмот­ря на свои попу­ляр­ские сим­па­тии. Цезарь про­дол­жал демон­стри­ро­вать свою попу­ляр­скую пози­цию и побудил граж­дан предъ­яв­лять обви­не­ния тем, кто уби­вал рим­ских граж­дан во вре­мя сул­лан­ских про­скрип­ций, о чём свиде­тель­ст­во­ва­ло полу­чен­ное ими воз­на­граж­де­ние за эти убий­ства. Таким обра­зом, Цезарь оспо­рил леги­тим­ность меро­при­я­тий Сул­лы на долж­но­сти дик­та­то­ра; но когда к его суду при­влек­ли само­го Кати­ли­ну (кото­рый скан­даль­но про­сла­вил­ся как охот­ник за награ­да­ми во вре­мя про­скрип­ций), Цезарь поме­шал его осуж­де­нию³⁰. Это луч­шее свиде­тель­ство о том, что Цезарь в то вре­мя под­дер­жи­вал Кати­ли­ну; но пред­став­ля­ет­ся веро­ят­ным, что он с.88 счи­тал Кати­ли­ну силь­ным кан­дида­том в кон­су­лы, кото­рый в слу­чае победы будет про­во­дить поли­ти­ку, близ­кую к попу­ляр­ской. И под­держ­ка Цеза­ря явно уже счи­та­лась цен­ной: его огром­ная попу­ляр­ность сре­ди рим­ско­го насе­ле­ния была при­об­ре­те­на за счёт огром­ных дол­гов и рез­ко­го отчуж­де­ния опти­ма­тов, но он, несо­мнен­но, мог повли­ять на рим­ских изби­ра­те­лей.

Цице­рон хоро­шо пони­мал, что пред­вы­бор­ный союз Кати­ли­ны и Анто­ния, при под­держ­ке неве­ро­ят­но бога­то­го Мар­ка Крас­са, как и Цеза­ря, серь­ёз­но угро­жа­ет его шан­сам добить­ся кон­суль­ства. За несколь­ко дней до выбо­ров он вос­поль­зо­вал­ся обсуж­де­ни­ем пред­вы­бор­ных зло­употреб­ле­ний в сена­те для того, чтобы про­из­не­сти в сена­те вели­кую речь, «Речь в бело­снеж­ной тоге», поро­ча­щую его сопер­ни­ков. В этой речи, сре­ди про­чей кле­ве­ты отно­си­тель­но пре­ступ­но­го и амо­раль­но­го поведе­ния Кати­ли­ны и Анто­ния, Цице­рон утвер­ждал, что они соста­ви­ли заго­вор с целью свер­же­ния суще­ст­ву­ю­ще­го строя³¹. Здесь мы впер­вые слы­шим о том, что ста­ло скан­даль­но извест­ным заго­во­ром Кати­ли­ны, и сле­ду­ет отме­тить, что этот вопрос был под­нят в пред­вы­бор­ной речи, а в подоб­ных речах рим­ские кан­дида­ты, как извест­но, поль­зо­ва­лись широ­кой сво­бо­дой поно­сить сво­их про­тив­ни­ков. Рим­ские зако­ны про­тив кле­ве­ты и диф­фа­ма­ции в самые луч­шие вре­ме­на были очень мяг­ки­ми, а когда речь шла о поли­ти­че­ский инвек­ти­ве — прак­ти­че­ски не дей­ст­во­ва­ли. В ито­ге Цице­рон был с три­ум­фам избран во гла­ве спис­ка, Анто­ний со скри­пом про­бил­ся на долж­ность на вто­ром месте, а Кати­ли­на потер­пел пора­же­ние³². Так были гото­вы деко­ра­ции для 63 г., кото­рый, бла­го­да­ря мно­же­ству упо­ми­на­ний Цице­ро­на, стал одним из самых извест­ных — и, несо­мнен­но, самых дра­ма­тич­ных — лет в рим­ской исто­рии.

Хотя в ретро­спек­ти­ве лейт­мо­тив это­го вре­ме­ни зада­ёт реши­мость Цице­ро­на сде­лать своё кон­суль­ство памят­ным годом, в те дни люд­ские умы были погло­ще­ны гряду­щей пер­спек­ти­вой три­ум­фаль­но­го воз­вра­ще­ния Пом­пея в Рим. Он явно сво­ра­чи­вал опе­ра­ции в Азии, и вопрос о том, как он вер­нёт­ся и что станет делать по воз­вра­ще­нии, был весь­ма зло­бо­днев­ным. Совер­шен­но ясно было одно: для воз­на­граж­де­ния вете­ра­нов Пом­пею потре­бу­ет­ся про­грам­ма наде­ле­ния их зем­лёй. И не слу­чай­но одним из пер­вых собы­тий 63 г. ста­ло как раз вне­се­ние пле­бей­ским три­бу­ном по име­ни Сер­ви­лий Рулл аграр­но­го зако­но­про­ек­та. Пред­ло­жен­ный закон изве­стен нам в основ­ном по направ­лен­ной про­тив него речи Цице­ро­на «Об аграр­ном законе Рул­ла», и иссле­до­ва­те­ли мно­го спо­рят о том, изла­га­ет ли Цице­рон этот закон точ­но или же тен­ден­ци­оз­но иска­жа­ет его цель. Во вся­ком слу­чае, Цице­рон утвер­ждал, что закон враж­де­бен инте­ре­сам Пом­пея, высме­и­вал комис­сию децем­ви­ров (кото­рую пред­ла­га­лось учредить сро­ком на пять лет, с широ­ки­ми пол­но­мо­чи­я­ми для про­веде­ния зако­на в жизнь) как «десять царей» и под­ка­пы­вал­ся под ста­тью зако­на о выку­пе земель­ных наде­лов за счёт дохо­дов от новых заво­е­ва­ний, опи­сы­вая, как комис­сия децем­ви­ров про­да­ёт с тор­гов лагерь Пом­пея пря­мо у него из-под ног. По-види­мо­му, из-за про­ти­во­дей­ст­вия Цице­ро­на закон с.89 так и не был выне­сен на народ­ное голо­со­ва­ние³³. Но дей­ст­ви­тель­но ли он был враж­де­бен Пом­пею, как утвер­ждал Цице­рон? Как уже отме­ча­лось, Пом­пей был един­ст­вен­ным пол­ко­вод­цем, кото­ро­му вско­ре долж­на была потре­бо­вать­ся обшир­ная про­грам­ма рас­пре­де­ле­ния зем­ли, и пред­став­ля­ет­ся очень веро­ят­ным, что закон Рул­ла дол­жен был слу­жить инте­ре­сам Пом­пея. Имен­но это, наряду с обшир­ны­ми пол­но­мо­чи­я­ми, кото­рые пред­ла­га­лось на пять лет пре­до­ста­вить децем­ви­рам, может объ­яс­нять сопро­тив­ле­ние опти­ма­тов дан­но­му зако­ну. Ибо, посколь­ку рас­пре­де­ля­е­мая зем­ля долж­на была по спра­вед­ли­вым ценам выку­пать­ся у вла­дель­цев, вопрос о пра­вах на зем­лю не воз­ни­кал, как это было в слу­чае грак­хан­ских аграр­ных зако­нов.

Чтобы обес­пе­чить себе поло­же­ние гла­вы рим­ско­го государ­ства в своё кон­суль­ство, Цице­рон заклю­чил сдел­ку с Гаем Анто­ни­ем, чтобы откло­нить его от сою­за с Кати­ли­ной. Анто­ний был посто­ян­но в дол­гах и нуж­дал­ся в бога­той про­вин­ции, кото­рую мог бы экс­плу­а­ти­ро­вать в долж­но­сти намест­ни­ка после кон­суль­ства, и одной из двух про­вин­ций, назна­чен­ных для кон­су­лов 63 г., была Македо­ния. Анто­ний желал полу­чить эту про­вин­цию, а Цице­рон, не имев­ший ни жела­ния, ни наме­ре­ния покидать Рим и управ­лять про­вин­ци­ей, пообе­щал, что даже если Македо­ния выпа­дет ему по жре­бию, он усту­пит её Анто­нию³⁴. Это свиде­тель­ст­во­ва­ло о доволь­но цинич­ном пре­не­бре­же­нии инте­ре­са­ми несчаст­ных жите­лей Македо­нии, обре­чён­ных таким обра­зом стра­дать от зло­употреб­ле­ний и вымо­га­тельств Анто­ния; но Цице­рон чув­ст­во­вал, что обсто­я­тель­ства это оправ­ды­ва­ют. Ибо он был убеж­дён — или, по край­ней мере, заяв­лял, что убеж­дён, — буд­то гото­вит­ся заго­вор, во гла­ве с Кати­ли­ной, с целью свер­же­ния суще­ст­ву­ю­ще­го в Риме строя. В этом году в Риме и Ита­лии воца­ри­лась атмо­сфе­ра надви­гаю­ще­го­ся кри­зи­са, и её поро­ди­ло не толь­ко воз­буж­дён­ное крас­но­ре­чие Цице­ро­на и не толь­ко раз­мыш­ле­ния о буду­щих дей­ст­ви­ях Пом­пея. Рим и Ита­лию охва­тил один из пери­о­ди­че­ских эко­но­ми­че­ских кри­зи­сов, харак­тер­ных для это­го вре­ме­ни и свя­зан­ных преж­де все­го с креди­том и задол­жен­но­стью. Дан­ный кон­крет­ный кри­зис вклю­чал два эле­мен­та, кото­рые мож­но назвать сель­ским и город­ским.

Сель­ская состав­ля­ю­щая была про­яв­ле­ни­ем про­дол­жав­ше­го­ся про­цес­са иско­ре­не­ния ита­лий­ско­го клас­са мел­ких земле­вла­дель­цев — про­цес­са, начав­ше­го­ся во вре­мя Ган­ни­ба­ло­вой вой­ны. В середине 60 г. с финан­со­вы­ми труд­но­стя­ми столк­ну­лись в основ­ном быв­шие сол­да­ты Сул­лы, посе­лён­ные на сель­ских наде­лах, глав­ным обра­зом в Этру­рии и Кам­па­нии. Источ­ни­ки отзы­ва­ют­ся об этих людях с осуж­де­ни­ем и пре­не­бре­же­ни­ем, объ­яс­няя их разо­ре­ние пред­по­ла­гае­мой неис­ку­шён­но­стью в сель­ском хозяй­стве, неже­ла­ни­ем зани­мать­ся тяжё­лой работой и при­стра­сти­ем к рос­ко­ши и рас­то­чи­тель­но­сти. Мора­ли­за­тор­ский тон этой кри­ти­ки оче­виден, а оши­боч­ность подоб­но­го объ­яс­не­ния изоб­ли­ча­ет­ся тем фак­том, что к 63 г. вете­ра­ны Сул­лы вла­де­ли сво­и­ми участ­ка­ми уже сем­на­дцать или восем­на­дцать лет: неопыт­ность, лень и рас­то­чи­тель­ность разо­ри­ли бы их гораздо рань­ше! Их разо­ре­ние ско­рее сле­ду­ет объ­яс­нять теми же соци­аль­но-эко­но­ми­че­ски­ми усло­ви­я­ми, кото­рые уже более ста лет посто­ян­но сни­жа­ли при­быль­ность мел­ко­го земле­вла­де­ния в Ита­лии. Ита­лий­ским земле­вла­дель­цам труд­но было с при­бы­лью про­дать изли­шек и товар­ные куль­ту­ры в усло­ви­ях, когда на рын­ке в изоби­лии гос­под­ст­во­ва­ли более дешё­вые в про­из­вод­стве про­дук­ты с лати­фун­дий бога­той зна­ти и мас­со­вый импорт из таких обла­стей, как Сици­лия и Еги­пет. Кро­ме того, есте­ствен­ные коле­ба­ния с.90 сель­ско­хо­зяй­ст­вен­но­го про­из­вод­ства вынуж­да­ли земле­вла­дель­цев брать день­ги в долг в слу­чае неуро­жая за счёт при­бы­ли в уро­жай­ные годы. Эта схе­ма хоро­шо работа­ла, когда кредит был доста­то­чен, но когда про­ис­хо­ди­ло кредит­ное сжа­тие и про­цен­ты воз­рас­та­ли, мел­кие земле­вла­дель­цы обна­ру­жи­ва­ли, что завы­шен­ные дол­го­вые пла­те­жи им не по силам, а креди­то­ры пыта­лись лишить их пра­ва поль­зо­ва­ния зем­лёй. Послед­ст­вия кредит­но­го сжа­тия в середине 60-х гг. хоро­шо иллю­ст­ри­ру­ет воз­зва­ние, выпу­щен­ное пред­во­ди­те­лем задол­жав­ших и/или высе­лен­ных земле­вла­дель­цев — быв­ше­го цен­ту­ри­о­на Сул­лы по име­ни Гай Ман­лий³⁵. Это воз­зва­ние было отверг­ну­то Цице­ро­ном и опти­ма­та­ми, а совре­мен­ные иссле­до­ва­те­ли ред­ко вос­при­ни­ма­ют его всерь­ёз, но оно заслу­жи­ва­ет вни­ма­ния. Ман­лий утвер­ждал, что они лиши­лись домов из-за без­жа­лост­ной жесто­ко­сти ростов­щи­ков, а [город­ской] пре­тор даже поз­во­лил ростов­щи­кам хва­тать самих долж­ни­ков — по-види­мо­му, чтобы вынудить их отра­ботать долг³⁶. В его сло­вах рез­ко и отчёт­ли­во вид­но воздей­ст­вие суще­ст­во­вав­шей систе­мы креди­то­ва­ния на класс мел­ких земле­вла­дель­цев.

Что каса­ет­ся город­ской состав­ля­ю­щей кри­зи­са, то изоби­лие денег в Риме, воз­ник­шее бла­го­да­ря обшир­но­му при­то­ку добы­чи и пода­тей со всей импе­рии, сде­ла­ло креди­то­ва­ние и зай­мы лёг­ки­ми и при­вле­ка­тель­ны­ми. Бога­тые финан­си­сты жела­ли, чтобы их день­ги работа­ли, и име­лось мно­же­ство людей, жаж­дав­ших денег или нуж­дав­ших­ся в них и гото­вых брать в долг ради удо­вле­тво­ре­ния сво­их нужд или жела­ний. Если гово­рить о выс­шем слое соци­аль­но-поли­ти­че­ской иерар­хии, то образ жиз­ни сена­тор­ской и всад­ни­че­ской эли­ты с нача­ла II в. быст­ро ста­но­вил­ся всё более показ­ным и доро­гим. Пись­ма Цице­ро­на осо­бен­но хоро­шо свиде­тель­ст­ву­ют о том, что выдаю­щи­е­ся рим­ляне это­го вре­ме­ни ощу­ща­ли потреб­ность вла­деть огром­ны­ми и рос­кош­ны­ми город­ски­ми особ­ня­ка­ми, доро­ги­ми вил­ла­ми, рас­кидан­ны­ми по всей Ита­лии в излюб­лен­ных местах в каче­стве сель­ских при­ста­нищ, цен­ной при­воз­ной мебе­лью и укра­ше­ни­я­ми для всех этих «домов», мно­го­чис­лен­ным шта­том рабов-спе­ци­а­ли­стов, обслу­жи­ваю­щих эту соб­ст­вен­ность, и так далее. Кро­ме того, затра­ты на поли­ти­че­скую карье­ру — един­ст­вен­но достой­ную карье­ру для чело­ве­ка из сена­тор­ской семьи — ста­ли аст­ро­но­ми­че­ски­ми. Вдо­ба­вок к это­му рас­про­стра­нил­ся стиль жиз­ни, пред­по­ла­гаю­щий показ­ную демон­стра­цию и потреб­ле­ние, и все это нуж­но было опла­чи­вать вне зави­си­мо­сти от того, поз­во­ля­ли ли это сред­ства. Поэто­му к момен­ту нача­ла карье­ры мно­гие ноби­ли име­ли огром­ные дол­ги, кото­рые лишь уве­ли­чи­ва­лись по мере их вос­хож­де­ния по карьер­ной лест­ни­це.

Сам Цезарь, как мы виде­ли, луч­ше все­го иллю­ст­ри­ру­ет это явле­ние. Пока карье­ра ноби­ля про­те­ка­ла успеш­но, креди­то­ры про­дол­жа­ли его финан­си­ро­вать, ожи­дая, что воен­ное коман­до­ва­ние или намест­ни­че­ство в про­вин­ции в кон­це кон­цов при­не­сёт ему сред­ства для воз­вра­та дол­га. Но горе тому ноби­лю, чья карье­ра засто­по­ри­лась, так что этих дохо­дов не пред­виде­лось: креди­то­ры тре­бо­ва­ли упла­ты сра­зу, как толь­ко виде­ли его карьер­ные труд­но­сти, а как он мог запла­тить? Если же какое-то внеш­нее явле­ние, напри­мер, пират­ские гра­бе­жи или круп­ная вой­на, нару­шаю­щая тор­гов­лю, нега­тив­но вли­я­ло на кредит­ный рынок, уве­ли­чи­вая ссуд­ный про­цент, то послед­ст­вия для мно­же­ства долж­ни­ков мог­ли быть ужас­ны­ми. А круп­ные дол­ги име­ла не толь­ко эли­та, но и с.91 все мел­кие сто­лич­ные пред­при­ни­ма­те­ли: ремес­лен­ни­ки, лавоч­ни­ки и дру­гие роз­нич­ные про­дав­цы, содер­жа­те­ли таверн и про­чие на сво­ём, более низ­ком уровне вре­мя от вре­ме­ни вынуж­де­ны были брать в долг и точ­но так же стра­да­ли от кредит­но­го сжа­тия и роста ссуд­ных про­цен­тов³⁷.

Кати­ли­на был изве­стен сво­и­ми огром­ны­ми дол­га­ми, хотя и вёл показ­ной образ жиз­ни, сопря­жён­ный с боль­ши­ми рас­хо­да­ми, и мно­гие моло­дые люди, окру­жав­шие его, были столь же рас­то­чи­тель­ны и так же погряз­ли в дол­гах. В эту эпо­ху финан­со­вой неста­биль­но­сти, когда нега­тив­ное воздей­ст­вие пират­ства нача­ла 60-х гг. и неурядиц Мит­ри­да­то­вой вой­ны всё ещё ощу­ща­лись, а пози­тив­ные послед­ст­вия побед Пом­пея и восточ­но­го уре­гу­ли­ро­ва­ния для эко­но­ми­ки пока не дава­ли о себе знать, лег­ко почув­ст­во­вать дух без­рас­суд­ства и даже отча­я­ния в поведе­нии людей, обре­ме­нён­ных огром­ны­ми дол­га­ми, но про­дол­жаю­щих сорить день­га­ми — подоб­но Кати­лине и его поклон­ни­кам из чис­ла рим­ской «золо­той моло­дё­жи». Имен­но это при­да­ёт прав­до­по­до­бие посто­ян­ным утвер­жде­ни­ям Цице­ро­на о гото­вя­щем­ся заго­во­ре; одна­ко в дей­ст­ви­тель­но­сти на про­тя­же­нии почти все­го 63 г. не про­ис­хо­ди­ло ниче­го суще­ст­вен­но­го. В самом деле, посколь­ку энер­гия и вни­ма­ние Кати­ли­ны были сосре­дото­че­ны на вто­ром соис­ка­нии кон­суль­ства, а его сто­рон­ни­ки и креди­то­ры, види­мо, охот­но пре­до­ста­ви­ли ему сво­бо­ду дей­ст­вий в надеж­де, что он всё-таки выиг­ра­ет выбо­ры на 62 г., труд­но пове­рить, что уже был заду­ман какой-то заго­вор с целью свер­же­ния суще­ст­ву­ю­ще­го строя³⁸. Кати­ли­на явно желал быть закон­но избран­ным кон­су­лом рим­ской рес­пуб­ли­ки, а не гла­вой повстан­че­ско­го режи­ма, кото­рый про­жил бы не доль­ше, чем потре­бо­ва­лось бы Пом­пею, чтобы пере­пра­вить леги­о­ны назад в Ита­лию! Все это при­во­дит к выво­ду о том, что, неза­ви­си­мо от того, верил ли сам Цице­рон в то, что гово­рил, или нет, его намё­ки и утвер­жде­ния отно­си­тель­но пред­по­ла­гае­мо­го заго­во­ра во гла­ве с Кати­ли­ной, с целью государ­ст­вен­но­го пере­во­рота, про­сто не соот­вет­ст­во­ва­ли дей­ст­ви­тель­но­сти, по край­ней мере до кон­суль­ских выбо­ров в июле и ещё неко­то­рое вре­мя после них. Мож­но даже пред­по­ло­жить, что Цице­рон наме­ре­вал­ся сфаб­ри­ко­вать заго­вор — кри­зис, кото­рый мог бы геро­и­че­ски пре­одо­леть и таким обра­зом обре­сти сла­ву и сде­лать своё кон­суль­ство досто­па­мят­ным³⁹. Сам Цице­рон посто­ян­но сето­вал, что его пред­у­преж­де­ни­ям о гото­вя­щем­ся заго­во­ре не вери­ли; но зна­ме­ни­тая пуб­лич­ная демон­стра­ция, почти навер­ня­ка под­готов­лен­ная Цеза­рем, ука­зы­ва­ла на то, что про­тив­ни­ки опти­ма­тов счи­та­ли очень веро­ят­ным при­ме­не­ние государ­ст­вен­но­го наси­лия.

Один из три­бу­нов это­го года, пицен по име­ни Тит Лаби­ен, выдви­нул обви­не­ние в убий­стве про­тив пожи­ло­го сена­то­ра по име­ни Гай Раби­рий, утвер­ждая, что он несёт ответ­ст­вен­ность за убий­ство Сатур­ни­на трид­ца­тью года­ми ранее. Но вме­сто того, чтобы вос­поль­зо­вать­ся обыч­ной для сво­его вре­ме­ни про­цеду­рой и обра­тить­ся либо в суд по делам об обще­ст­вен­ном наси­лии (quaes­tio de vi), либо в суд по делам об убий­ствах (quaes­tio de si­ca­riis et ve­ne­fi­cis), Лаби­ен при­бег­нул к арха­и­че­ской про­цеду­ре, вос­хо­див­шей к древ­ней­шей рим­ской исто­рии и, види­мо, рас­ко­пан­ной в иссле­до­ва­ни­ях анти­ква­ров (если не ска­зать — при­ду­ман­ной). Закон Лаби­е­на тре­бо­вал, чтобы два судьи, назы­вав­ши­е­ся дуум­ви­ра­ми по делам о государ­ст­вен­ной измене (duum­vi­ri per­duel­lio­nis), при­зна­ли Раби­рия винов­ным или неви­нов­ным, и лич­но­сти тех, кто был назна­чен на эту долж­ность, выда­ют истин­ных орга­ни­за­то­ров это­го пока­за­тель­но­го про­цес­са: назна­че­ны были сам Цезарь и его род­ст­вен­ник Луций Юлий Цезарь. Как пока­за­ли даль­ней­шие собы­тия, Лаби­ен был тес­но свя­зан с Цеза­рем, а Луций Цезарь с.92 на про­тя­же­нии всей карье­ры обыч­но сле­до­вал за сво­им род­ст­вен­ни­ком. Два Цеза­ря объ­яви­ли Раби­рия винов­ным (воз­мож­но, это фак­ти­че­ски было объ­яв­ле­ние о том, что нали­цо под­суд­ное дело), а Раби­рий апел­ли­ро­вал к наро­ду, поло­жив нача­ло фор­маль­но­му суду в цен­ту­ри­ат­ных коми­ци­ях, где обви­ни­те­лем высту­пал Лаби­ен.

Почти все сведе­ния об этом про­цес­се вос­хо­дят к защи­ти­тель­ной речи Цице­ро­на, кото­рая, конеч­но, крайне тен­ден­ци­оз­на. Хотя все при­зна­ва­ли, что Раби­рий был в тол­пе, напав­шей на Сатур­ни­на и его сто­рон­ни­ков в зда­нии сена­та, есть серь­ёз­ные осно­ва­ния сомне­вать­ся в том, что он дей­ст­ви­тель­но убил Сатур­ни­на, и, в любом слу­чае, зачем было обви­нять его в этом через столь­ко лет? Про­цесс явно был пред­на­зна­чен для того, чтобы сде­лать некое заяв­ле­ние, как иссле­до­ва­те­ли при­зна­ли уже дав­но; но это заяв­ле­ние заклю­ча­лось не в том, чтобы, как мно­гие счи­та­ют, осудить исполь­зо­ва­ние чрез­вы­чай­но­го поста­нов­ле­ния сена­та (Se­na­tus Con­sul­tum Ul­ti­mum) само по себе. Ибо, попро­сту гово­ря, Сатур­нин не был убит под при­кры­ти­ем это­го чрез­вы­чай­но­го поста­нов­ле­ния; он был убит, как мы виде­ли, когда чрез­вы­чай­ное поло­же­ние закон­чи­лось, после того, как он и его сто­рон­ни­ки сло­жи­ли ору­жие и сда­лись, после того, как им гаран­ти­ро­ва­ли, что не каз­нят их, и поме­сти­ли их под стра­жу до суда. Суд над Раби­ри­ем, несо­мнен­но, пред­на­зна­чал­ся для того, чтобы пре­до­сте­речь вся­ко­го, кто будет упол­но­мо­чен сена­том исполь­зо­вать офи­ци­аль­ное наси­лие в рам­ках чрез­вы­чай­но­го поста­нов­ле­ния сена­та, делать это ответ­ст­вен­но и поза­бо­тить­ся о том, чтобы при­ме­нять силу лишь там, где это крайне необ­хо­ди­мо. Это очень важ­ный пока­за­тель того, что Цезарь и его союз­ни­ки пред­виде­ли кри­зис, кото­рый потре­бу­ет при­ня­тия чрез­вы­чай­но­го поста­нов­ле­ния сена­та. Что каса­ет­ся суда над Раби­ри­ем, то он не был доведён до кон­ца: в соот­вет­ст­вии с несколь­ко искус­ст­вен­ным и арха­и­че­ским харак­те­ром все­го про­цес­са, пре­тор Метелл Целер оста­но­вил суд, спу­стив флаг над хол­мом Яни­кул — в преж­ние дни этот знак ука­зы­вал на то, что при­бли­жа­ет­ся этрус­ская армия, чтобы напасть на Рим, и все обще­ст­вен­ные дела при­оста­нав­ли­ва­ют­ся. После того, как за Раби­рия всту­пил­ся сенат, его делу поз­во­ли­ли пре­кра­тить­ся: пред­у­преж­де­ние уже про­зву­ча­ло⁴⁰.

В 63 г. Цеза­рю пред­ста­ви­лась новая воз­мож­ность для про­дви­же­ния, когда умер вер­хов­ный пон­ти­фик (Pon­ti­fex Ma­xi­mus) — фак­ти­че­ски, гла­ва рим­ской государ­ст­вен­ной рели­гии. Это был ста­рый союз­ник Сул­лы, Квинт Метелл Пий, кон­сул 80 г. Тра­ди­ци­он­но гла­вой кол­ле­гии пон­ти­фи­ков изби­рал­ся государ­ст­вен­ный дея­тель высо­ко­го ран­га и один из ста­рей­ших чле­нов кол­ле­гии, и хотя Цезарь был пон­ти­фи­ком с 73 г., в это вре­мя он не мог бы всерь­ёз пре­тен­до­вать на долж­ность вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка. Одна­ко если Цезарь видел хоро­шую воз­мож­ность, он её исполь­зо­вал; и он убедил Лаби­е­на вне­сти в народ­ное собра­ние пред­ло­же­ние о воз­рож­де­нии зако­на 104 г., соглас­но кото­ро­му государ­ст­вен­ные жре­цы изби­ра­лись собра­ни­ем сем­на­дца­ти триб из трид­ца­ти пяти, избран­ных по жре­бию, а не путём кооп­та­ции, как тре­бо­вал закон Сул­лы⁴¹. Зако­но­про­ект был при­нят, и Цезарь быст­ро вос­поль­зо­вал­ся попу­ляр­но­стью, кото­рую он ему при­нёс, чтобы выдви­нуть свою кан­дида­ту­ру на долж­ность вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка. У него было два сопер­ни­ка: Пуб­лий Сер­ви­лий Ватия, кон­сул 79 г., и Квинт Лута­ций Катул, кон­сул 78 г.; оба были намно­го стар­ше Цеза­ря, и тот имел про­тив них мало шан­сов, одна­ко Цезарь наме­ре­вал­ся испы­тать свою попу­ляр­ность и с обыч­ной уве­рен­но­стью в себе и реши­мо­стью был готов риск­нуть карье­рой ради победы.

с.93 Хотя Цезарь уже был одним из круп­ней­ших долж­ни­ков в Риме, он вновь занял круп­ные сум­мы денег, чтобы потра­тить их на выбо­ры, и ока­зал­ся в таких дол­гах, что пора­же­ние на выбо­рах озна­ча­ло бы для него неиз­беж­ный финан­со­вый и карьер­ный крах. Сооб­ща­ет­ся, что, выхо­дя из дома утром в день выбо­ров, он поце­ло­вал мать на про­ща­ние и ска­зал, что либо вер­нёт­ся домой вер­хов­ным пон­ти­фи­ком, либо не вер­нёт­ся совсем: если бы он про­иг­рал, то из-за огром­ных дол­гов вынуж­ден был бы уда­лить­ся в изгна­ние. Одна­ко не он один был так уве­рен в том, что рим­ские изби­ра­те­ли его под­дер­жат. Извест­но, что Катул так бес­по­ко­ил­ся за исход выбо­ров, опа­са­ясь уни­зи­тель­но­го пора­же­ния от столь моло­до­го сопер­ни­ка, что пред­ло­жил Цеза­рю круп­ную сум­му денег, если тот сни­мет свою кан­дида­ту­ру. Цезарь пре­не­брёг этим пред­ло­же­ни­ем, и его надеж­ды оправ­да­лись: он выиг­рал выбо­ры, полу­чив подав­ля­ю­щее боль­шин­ство, и даже собрал боль­ше голо­сов в три­бах сво­их про­тив­ни­ков, чем они — сре­ди всех изби­ра­те­лей⁴².

Избра­ние на долж­ность вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка во мно­гом изме­ни­ло жизнь Цеза­ря. Теперь он зани­мал самую важ­ную и вли­я­тель­ную жре­че­скую долж­ность в Риме и, несо­мнен­но, стал одним из пер­вых граж­дан в государ­стве. Вме­сте с этой долж­но­стью он полу­чил и офи­ци­аль­ную рези­ден­цию, кото­рая назы­ва­лась «государ­ст­вен­ный дом» (do­mus pub­li­ca) и рас­по­ла­га­лась на Свя­щен­ной доро­ге, на Рим­ском фору­ме, рядом с хра­мом Весты и домом веста­лок, кон­троль над кото­ры­ми вхо­дил в его обя­зан­но­сти. Цезарь с радо­стью поки­нул свой «скром­ный» родо­вой дом в Субу­ре и пере­се­лил­ся в государ­ст­вен­ный дом, где жил на широ­кую ногу и в самом серд­це рим­ской поли­ти­че­ской жиз­ни⁴³. Его победа на выбо­рах свиде­тель­ст­ву­ет о том, что он при­об­рёл поис­ти­не необы­чай­ную попу­ляр­ность у рим­ско­го плеб­са; было ясно, что в попу­ляр­но­сти его теперь может пре­взой­ти толь­ко Пом­пей. Цезарь все­гда забо­тил­ся о под­дер­жа­нии сво­ей попу­ляр­но­сти не толь­ко с помо­щью щед­рых раздач, но и путём под­держ­ки опре­де­лён­ных поли­ти­че­ских про­ек­тов и пред­ло­же­ний или про­ти­во­дей­ст­вия им.

Три­бу­ны это­го года внес­ли ещё три при­ме­ча­тель­ных зако­но­про­ек­та. Одним из них было пред­ло­же­ние вер­нуть сыно­вьям тех, кто был проскри­би­ро­ван Сул­лой, пра­во зани­мать долж­но­сти. Это была бы бла­готвор­ная мера, кото­рая поз­во­ли­ла бы «зарыть топор в зем­лю», и Цезарь, конеч­но, под­дер­жал её⁴⁴. Вто­рое пред­ло­же­ние пред­у­смат­ри­ва­ло суще­ст­вен­ное облег­че­ние дол­го­во­го бре­ме­ни, чтобы осла­бить кредит­ное сжа­тие и умень­шить поте­ри долж­ни­ка­ми зало­жен­но­го иму­ще­ства, что рас­смат­ри­ва­лось выше. Посколь­ку было при­зна­но, что суще­ст­ву­ет опас­ность вос­ста­ния людей, постра­дав­ших от дол­гов и высо­ких про­цен­тов, пред­став­ля­ет­ся, что облег­че­ние дол­го­во­го бре­ме­ни несо­мнен­но име­ло смысл⁴⁵. Одна­ко нет нуж­ды гово­рить о том, что обо­им пред­ло­же­ни­ям вос­про­ти­ви­лись опти­ма­ты, а кон­сул Цице­рон при­со­еди­нил­ся к опти­ма­там и фак­ти­че­ски похо­ро­нил эти зако­но­про­ек­ты. Одна­ко чтобы сохра­нить хоть какую-то попу­ляр­ность в наро­де, Цице­рон одоб­рил третье пред­ло­же­ние, вне­сён­ное три­бу­на­ми Лаби­е­ном и Ампи­ем Баль­бом и под­дер­жан­ное так­же Цеза­рем, — о том, чтобы Пом­пею, в честь его побед, поз­во­ле­но было носить три­ум­фаль­ное оде­я­ние на обще­ст­вен­ных играх⁴⁶. К сожа­ле­нию, это доволь­но типич­но для Цице­ро­на: стре­мясь уго­дить бога­тым и опти­ма­там, он мешал серь­ёз­ным рефор­мам, направ­лен­ным на раз­ре­ше­ние обще­ст­вен­ных про­блем или устра­не­ние неспра­вед­ли­во­стей, и в то же вре­мя заис­ки­вал перед наро­дом и Пом­пе­ем, под­дер­жи­вая меру, кото­рая поз­во­ля­ла все­го лишь извлечь выго­ду из попу­ляр­но­сти Пом­пея и апел­ли­ро­вать к его тще­сла­вию

с.94 Лет­ние выбо­ры маги­ст­ра­тов на 62 г. ста­ли оче­ред­ным три­ум­фом в карье­ре Цеза­ря, но ката­стро­фой для Кати­ли­ны. Цезарь был успеш­но избран пре­то­ром, и его бле­стя­щие пер­спек­ти­вы полу­чить в кон­це кон­цов кон­суль­ство ста­ли ещё луч­ше; Кати­ли­на же сно­ва про­иг­рал кон­суль­ские выбо­ры Деци­му Юнию Сила­ну и Луцию Лици­нию Мурене. Воз­мож­но, пора­же­нию Кати­ли­ны спо­соб­ст­во­ва­ло то обсто­я­тель­ство, что кон­сул Цице­рон, руко­во­див­ший выбо­ра­ми, был окру­жён воору­жён­ной охра­ной и утвер­ждал, что Кати­ли­на соста­вил заго­вор, чтобы силой захва­тить долж­ность⁴⁷. Под­куп на этих выбо­рах имел такие скан­даль­ные мас­шта­бы, что Марк Пор­ций Катон, стро­го нрав­ст­вен­ный и чест­ный моло­дой чело­век, зара­нее объ­явил, что будет по суду пре­сле­до­вать победи­те­лей, кем бы они ни были. В кон­це кон­цов, он поз­во­лил семей­ной лояль­но­сти заглу­шить чув­ство дол­га и не тро­нул Сила­на, сво­его зятя, но всё же обви­нил Муре­ну — к вели­кой доса­де Цице­ро­на⁴⁸.

Речь Цице­ро­на в защи­ту Муре­ны — это шедевр пред­взя­то­сти. С точ­ки зре­ния Цице­ро­на, потер­пев­ший пора­же­ние Кати­ли­на и его бан­да отча­яв­ших­ся долж­ни­ков пред­став­ля­ли такую страш­ную опас­ность, что с поли­ти­че­ской точ­ки зре­ния было бы чрез­вы­чай­но глу­по ста­вить под вопрос резуль­та­ты выбо­ров: если бы Муре­ну при­зна­ли винов­ным, то он лишил­ся бы долж­но­сти, а это было выгод­но Кати­лине, чья кан­дида­ту­ра про­ва­ли­лась. Поэто­му в сво­ей речи Цице­рон так­же высме­ял неумест­ную мораль­ную непре­клон­ность Като­на, а част­ным обра­зом ото­звал­ся о нём даже более язви­тель­но, посе­то­вав в пись­ме сво­е­му дру­гу Атти­ку, что Катон гово­рит так, слов­но живёт в иде­аль­ном государ­стве Пла­то­на, а не сре­ди подон­ков Рому­ла⁴⁹. Так или ина­че, это пора­же­ние на выбо­рах отня­ло у Кати­ли­ны вся­кую надеж­ду стать сколь­ко-нибудь вли­я­тель­ным поли­ти­ком; а посколь­ку теперь ста­ло ясно, что он нико­гда не добьёт­ся кон­суль­ства, его креди­то­ры ото­зва­ли свою под­держ­ку и не дава­ли ему про­хо­да, тре­буя выплат. Не имея финан­со­вой воз­мож­но­сти вер­нуть дол­ги, он стал искать спо­со­бы от это­го укло­нить­ся. Когда три­бун­ский зако­но­про­ект об облег­че­нии дол­го­во­го бре­ме­ни про­ва­лил­ся, ста­ло понят­но, что в ско­ром буду­щем могут помочь лишь вне­за­кон­ные сред­ства: сенат, конеч­но, вос­пре­пят­ст­во­вал бы любым закон­ным попыт­кам сни­зить дол­го­вую нагруз­ку. Имен­но с это­го момен­та мож­но всерь­ёз гово­рить о «заго­во­ре Кати­ли­ны».

Как обна­ру­жи­лось, суще­ст­во­ва­ло две груп­пы заго­вор­щи­ков: одна нахо­ди­лась в Риме, вто­рая — в ита­лий­ской сель­ской мест­но­сти⁵⁰. В Риме вокруг само­го Кати­ли­ны (пока он там оста­вал­ся) собрал­ся отряд сена­то­ров и маги­ст­ра­тов — боль­шин­ство из них были моло­ды, игра­ли вто­рые роли либо по какой-то при­чине нахо­ди­лись в тяжё­лом поло­же­нии — и более мно­го­чис­лен­ная ком­па­ния без­рас­суд­ных и мно­го задол­жав­ших юных ноби­лей. Из сена­тор­ской груп­пы наи­бо­лее извест­ны были Пуб­лий Кор­не­лий Лен­тул Сура и Гай Кор­не­лий Цетег. Пер­вый из них про­ис­хо­дил из зна­ме­ни­то­го знат­но­го рода и семьи и в 71 г. зани­мал долж­ность кон­су­ла, но был исклю­чён из сена­та цен­зо­ра­ми 70 г. и вынуж­ден был воз­вра­щать своё преж­нее поло­же­ние, пере­из­би­ра­ясь на раз­лич­ные долж­но­сти. К 63 г. ему уда­лось дой­ти до пре­ту­ры, но он дол­жен был пони­мать, что вряд ли может рас­счи­ты­вать на повтор­ное кон­суль­ство. Одна­ко он имел непло­хие свя­зи: с.95 он не толь­ко при­над­ле­жал к зна­ме­ни­то­му роду и семье, но и был женат на Юлии, род­ст­вен­ни­це Цеза­ря и сест­ре Луция Цеза­ря, кон­су­ла 64 г., а через неё при­хо­дил­ся отчи­мом зна­ме­ни­то­му Мар­ку Анто­нию. Цетег про­ис­хо­дил из менее зна­чи­тель­ной вет­ви вели­ко­го рода Кор­не­ли­ев, но был самым энер­гич­ным и отваж­ным из всех заго­вор­щи­ков после само­го Кати­ли­ны и бла­го­да­ря это­му, види­мо, играл важ­ную роль, хотя был все­го лишь млад­шим сена­то­ром.

Воз­мож­но, в Риме не менее несколь­ких дюжин чело­век в той или иной сте­пе­ни было вовле­че­но в заго­вор, одна­ко наши свиде­тель­ства столь тен­ден­ци­оз­ны, что труд­но с уве­рен­но­стью судить о соста­ве или чис­лен­но­сти заго­вор­щи­ков. Одна­ко нет сомне­ний в том, что это груп­па была доста­точ­но вели­ка и недис­ци­пли­ни­ро­ван­на, чтобы обра­зо­ва­лись мно­го­чис­лен­ные утеч­ки: Цице­рон посто­ян­но хва­стал­ся сведе­ни­я­ми, полу­чен­ны­ми от источ­ни­ков в среде заго­вор­щи­ков. Позд­нее так­же зву­ча­ли обви­не­ния, что в заго­во­ре участ­во­ва­ли Красс и (или) Цезарь⁵¹, но это крайне неве­ро­ят­но в силу мно­же­ства при­чин. Напри­мер, ни один из них не стал бы играть вто­рую скрип­ку при таком чело­ве­ке, как Кати­ли­на, а Красс, самый бога­тый чело­век и самый глав­ный креди­тор в Риме, не поже­лал бы иметь ниче­го обще­го с заго­во­ром, направ­лен­ным на отме­ну дол­гов. В целом, они оба зани­ма­ли слиш­ком высо­кое поло­же­ние и слиш­ком мно­гое мог­ли бы поте­рять, чтобы участ­во­вать в заго­во­ре, успех кото­ро­го в самом луч­шем слу­чае про­длил­ся бы несколь­ко меся­цев — столь­ко потре­бо­ва­лось бы Пом­пею, чтобы завер­шить дела на Восто­ке и вер­нуть­ся в Ита­лию. Ибо не мог­ло быть сомне­ний в том, что Пом­пей нико­му не поз­во­лит захва­тить власть в Риме без борь­бы, а исход подоб­ной борь­бы был пред­ре­шён зара­нее, учи­ты­вая гро­мад­ное пре­вос­ход­ство Пом­пея в воен­ной силе. С дру­гой сто­ро­ны, не вызы­ва­ет осо­бых сомне­ний, что, как и Цице­рон, Красс и Цезарь име­ли кон­так­ты сре­ди заго­вор­щи­ков: Цице­рон даже пуб­лич­но при­знал, что полу­чал инфор­ма­цию от обо­их. Дей­ст­ви­тель­но, имен­но доку­мент, кото­рый Красс пере­дал Цице­ро­ну 21 октяб­ря, убедил сенат в том, что заго­вор реа­лен, и побудил его при­нять чрез­вы­чай­ное поста­нов­ле­ние (Se­na­tus Con­sul­tum Ul­ti­mum), упол­но­мо­чив­шее Цице­ро­на при­ни­мать все необ­хо­ди­мые меры для защи­ты государ­ства⁵².

Тем вре­ме­нем, как мы уже виде­ли, в ита­лий­ской сель­ской мест­но­сти, осо­бен­но в Этру­рии, мно­же­ство обре­ме­нён­ных дол­га­ми и высе­лен­ных людей было недо­воль­но суще­ст­ву­ю­щей систе­мой прав­ле­ния и бога­той эли­той. Кати­ли­на под­дер­жи­вал осо­бен­но тес­ные свя­зи с груп­пой, кото­рая скон­цен­три­ро­ва­лась вокруг вете­ра­нов Сул­лы в Этру­рии, побы­вав­ших земле­вла­дель­ца­ми, но разо­рив­ших­ся, и вокруг их лиде­ра Гая Ман­лия. Мани­фест Ман­лия, о кото­ром гово­ри­лось выше, гла­сил, что эти люди доби­ва­лись лишь како­го-то облег­че­ния посто­ян­но­го дол­го­во­го бре­ме­ни и вызван­ных им стра­да­ний и при­бег­ли к наси­лию, пото­му что сочли, что без­раз­ли­чие сена­та и дру­гих вла­стей к их поло­же­нию не остав­ля­ет им ино­го выхо­да. Види­мо, 27 октяб­ря пред­по­ла­га­лось высту­пить одно­вре­мен­но, в Риме и Этру­рии. В Этру­рии отряд из 10 тысяч чело­век под пред­во­ди­тель­ст­вом Ман­лия дол­жен был под­нять зна­мя вос­ста­ния и при­гото­вить­ся к мар­шу на Рим, а в самом Риме яко­бы долж­но было начать­ся нечто вро­де вос­ста­ния: спер­ва заго­вор­щи­ки долж­ны были под­жечь раз­ные части горо­да, чтобы поверг­нуть всех в смя­те­ние, а затем напасть на Цице­ро­на и по край­ней мере неко­то­рых вли­я­тель­ных сена­то­ров.

с.96 В Риме выступ­ле­ние так и не состо­я­лось: если оно и пла­ни­ро­ва­лось всерь­ёз, то ему поме­ша­ли бди­тель­ность Цице­ро­на и его воору­жён­ная охра­на. Ман­лий и его люди дей­ст­ви­тель­но под­ня­ли ору­жие под Фезу­ла­ми, но тут же были окру­же­ны вой­ском под коман­до­ва­ни­ем про­кон­су­ла Мар­ция Рек­са, кото­рый нахо­дил­ся в Ита­лии, ожи­дая три­ум­фа⁵³. Тем вре­ме­нем Кати­ли­на в Риме про­дол­жал появ­лять­ся на пуб­ли­ке и посе­щать сенат, слов­но ниче­го не слу­чи­лось. Толь­ко на заседа­нии сена­та 7 нояб­ря Цице­рон излил на Кати­ли­ну мощ­ный поток сво­его крас­но­ре­чия в так назы­вае­мой «Пер­вой речи про­тив Кати­ли­ны» и нако­нец довёл дело до кри­зи­са, вынудив Кати­ли­ну поки­нуть Рим и при­со­еди­нить­ся к откры­то­му вос­ста­нию Ман­лия и его людей. Но даже тогда заго­вор­щи­ки оста­ва­лись на удив­ле­ние без­де­я­тель­ны и спо­кой­ны до нача­ла декаб­ря, так что воз­ник­ли сомне­ния в том, дей­ст­ви­тель­но ли они нечто пла­ни­ро­ва­ли или гото­ви­ли.

Этот рас­сказ о зна­ме­ни­том «заго­во­ре Кати­ли­ны» гораздо коро­че и туман­нее, чем в боль­шин­стве исто­ри­че­ских работ, но на то есть серь­ёз­ные при­чи­ны. Наши глав­ные источ­ни­ки об этом заго­во­ре — речи Цице­ро­на про­тив Кати­ли­ны и моно­гра­фия Сал­лю­стия «О заго­во­ре Кати­ли­ны» настоль­ко явно тен­ден­ци­оз­ны, что было бы мето­до­ло­ги­че­ски оши­боч­но верить тем подроб­но­стям, кото­рые в них сооб­ща­ют­ся (и кото­рые часто про­ти­во­ре­чат друг дру­гу). Более позд­ние авто­ры в той же мере, что и Цице­рон и Сал­лю­стий, нахо­ди­лись под воздей­ст­ви­ем пар­тий­ных моти­вов и (или) про­сто зави­се­ли от двух ука­зан­ных авто­ров. На самом деле, в этом заго­во­ре не вызы­ва­ют сомне­ния толь­ко два фак­та. В кон­це нояб­ря союз­ни­ки Кати­ли­ны в Риме под пред­во­ди­тель­ст­вом пре­то­ра Лен­ту­ла Суры, попы­та­лись дого­во­рить­ся с посла­ми галль­ско­го пле­ме­ни алло­бро­гов о раз­жи­га­нии в Гал­лии отвле­каю­ще­го вос­ста­ния. Пять глав­ных заго­вор­щи­ков при­ло­жи­ли свои печа­ти к доку­мен­ту, в кото­ром содер­жа­лись подроб­но­сти это­го дого­во­ра, кото­рый, несо­мнен­но, пред­став­лял собой государ­ст­вен­ную изме­ну. Послы алло­бро­гов, будучи людь­ми неглу­пы­ми, выда­ли эту сдел­ку Цице­ро­ну через сво­его рим­ско­го патро­на, и бла­го­да­ря это­му Цице­рон сумел аре­сто­вать заго­вор­щи­ков и 3 декаб­ря пред­ста­вить сена­ту их и дока­за­тель­ства их винов­но­сти. Во-вто­рых, в Этру­рии несо­мнен­но про­ис­хо­ди­ло воору­жён­ное вос­ста­ние под пред­во­ди­тель­ст­вом Ман­лия и Кати­ли­ны — после того, как послед­ний к нему при­со­еди­нил­ся. По иро­нии судь­бы, подав­ле­ние вос­ста­ния было пору­че­но кон­су­лу Анто­нию, быв­ше­му союз­ни­ку Кати­ли­ны на выбо­рах, хотя на деле фор­ми­ро­ва­ни­ем армии и руко­вод­ст­вом в сра­же­нии зани­мал­ся Марк Пет­рей, опыт­ный легат Анто­ния⁵⁴. Поми­мо этих немно­го­чис­лен­ных, но твёр­до уста­нов­лен­ных фак­тов все про­чие подроб­но­сти сле­ду­ет вос­при­ни­мать с подо­зре­ни­ем из-за мно­же­ства тен­ден­ци­оз­ных иска­же­ний в уго­ду пар­тий­ным инте­ре­сам, о чём гово­ри­лось выше.

В Риме судь­ба несчаст­ных заго­вор­щи­ков реша­лась 5 декаб­ря на мно­го­люд­ном заседа­нии сена­та в хра­ме Согла­сия, кото­рое подроб­но опи­са­но Сал­лю­сти­ем в одном из самых зна­ме­ни­тых пас­са­жей рим­ской исто­рио­гра­фии⁵⁵. Сооб­ща­ет­ся, что меж­ду 3 и 5 декаб­ря вра­ги Крас­са и Цеза­ря — а имен­но, Катул и Гай Каль­пур­ний Пизон — при­ло­жи­ли неисто­вые уси­лия, чтобы убедить Цице­ро­на обви­нить Крас­са и (или) Цеза­ря в сго­во­ре с алло­бро­га­ми и таким обра­зом погу­бить их. Цице­рон отка­зал­ся, хотя позд­нее и утвер­ждал, буд­то Красс и Цезарь дей­ст­ви­тель­но каким-то обра­зом участ­во­ва­ли в заго­во­ре Кати­ли­ны; преж­де все­го эти заяв­ле­ния содер­жа­лись в его мему­а­рах под назва­ни­ем «О моих замыс­лах», кото­рые очень кста­ти были с.97 опуб­ли­ко­ва­ны лишь посмерт­но⁵⁶. Красс не при­шёл на заседа­ние сена­та 5 декаб­ря — воз­мож­но, пото­му что знал об этих попыт­ках, — но Цезарь, со свой­ст­вен­ным ему хлад­но­кро­ви­ем, не толь­ко при­сут­ст­во­вал, но и сыг­рал важ­ную роль в обсуж­де­нии.

Соглас­но Сал­лю­стию, кон­сул Цице­рон руко­во­дил заседа­ни­ем сена­та спо­кой­но и бес­при­страст­но: он пред­ста­вил надёж­ные дока­за­тель­ства вины заго­вор­щи­ков и попро­сил у сена­та сове­та, как сле­ду­ет посту­пить с ними. Пер­вым полу­чил сло­во избран­ный на 62 г. кон­сул, Юний Силан, кото­рый пред­ло­жил «выс­шую меру» нака­за­ния, что явно озна­ча­ло смерт­ную казнь. Осталь­ные кон­су­ля­ры согла­си­лись с ним, но весь ход обсуж­де­ния опре­де­ли­ли Цезарь, кото­рый, будучи избран­ным пре­то­ром, высту­пал одним из пер­вых после кон­су­ля­ров, и Катон, млад­ший сена­тор, пока все­го лишь избран­ный три­бун. Их мне­ния были диа­мет­раль­но про­ти­во­по­лож­ны­ми, и все наши сведе­ния ука­зы­ва­ют на то, что их убеди­тель­ное крас­но­ре­чие дей­ст­ви­тель­но опре­де­ли­ло ход обсуж­де­ния, хотя рас­сказ Сал­лю­стия явно постро­ен как иллю­ст­ра­ция нача­ла сопер­ни­че­ства этих поли­ти­ков, про­ти­во­по­лож­ность поли­ти­че­ских кур­сов кото­рых внес­ла столь круп­ный вклад в раз­вя­зы­ва­ние граж­дан­ской вой­ны, уни­что­жив­шей рес­пуб­ли­кан­ское прав­ле­ние в Риме. Цезарь спо­кой­но и рацио­наль­но высту­пал за уме­рен­ность и утвер­ждал, что край­ние меры, пред­при­ня­тые в раз­гар стра­стей, ред­ко быва­ют бла­готвор­ны­ми и что нет ника­кой ост­рой необ­хо­ди­мо­сти в бес­по­во­рот­ных реше­ни­ях. Сле­ду­ет поме­стить заго­вор­щи­ков под самую бди­тель­ную охра­ну, а когда кри­зис закон­чит­ся, сенат смо­жет в более спо­кой­ном настро­е­нии решить, при­го­во­рить ли этих людей к пожиз­нен­но­му заклю­че­нию — как сове­то­вал Цезарь — или пока­рать их как-то ина­че, пусть даже смерт­ной каз­нью. Катон неисто­во и страст­но высту­пал за смерт­ную казнь и одер­жал верх⁵⁷.

Вооб­ще гово­ря, Марк Пор­ций Катон без­услов­но был слиш­ком молод и неопы­тен, чтобы играть сколь­ко-нибудь важ­ную роль в рим­ской поли­ти­ке и пуб­лич­ных деба­тах это­го вре­ме­ни; но его невы­со­кий ранг более чем воз­ме­щал­ся силой харак­те­ра, убеж­дён­но­стью, страст­но­стью и непре­клон­ной реши­мо­стью. И в тече­ние сле­дую­щих пят­на­дца­ти лет ему пред­сто­я­ло играть в рим­ской поли­ти­че­ской жиз­ни веду­щую роль лиде­ра опти­ма­тов. После отстав­ки Сул­лы опти­ма­тов воз­глав­ля­ли Метелл Пий и Лута­ций Катул при помо­щи немно­го более моло­дых людей, таких, как ора­тор Гор­тен­зий и кон­сул 67 г. Гай Каль­пур­ний Пизон. Одна­ко Метел­ла Пия уже не было в живых, Катул был стар и ему оста­ва­лось про­жить лишь немно­го (он умер в 61 г.), а сле­дую­ще­му поко­ле­нию опти­ма­тов — Гор­тен­зию, Пизо­ну и дру­гим — недо­ста­ва­ло энер­гии и силы лич­но­сти, чтобы взять на себя руко­вод­ство. Катон закрыл эту брешь. Он был чело­ве­ком твёр­дых убеж­де­ний: в любых обсто­я­тель­ствах он знал, как сле­ду­ет посту­пать, при­чём не испы­ты­вал ника­ких сомне­ний или коле­ба­ний. Катон, с голо­вой погру­жён­ный в стои­че­скую фило­со­фию и увле­чён­ный роман­ти­зи­ро­ван­ным пред­став­ле­ни­ем о карье­ре сво­его пра­деда Като­на Цен­зо­ра, кото­ро­му пытал­ся под­ра­жать, сумел пред­ста­вить себя в гла­зах совре­мен­ни­ков фак­ти­че­ски как вопло­ще­ние рим­ской доб­ле­сти⁵⁸. Цице­рон мог шутить по пово­ду непре­клон­ной нрав­ст­вен­ной доб­ро­де­те­ли Като­на, а ино­гда и раз­дра­жать­ся из-за неё, но в глу­бине души она силь­но впе­чат­ля­ла его, как и боль­шин­ство рим­лян; и имен­но эта нрав­ст­вен­ная доб­ро­де­тель при­нес­ла Като­ну ува­же­ние всех кон­сер­ва­тив­ных рим­лян и сде­ла­ла его их лиде­ром. с.98 В кон­це 60-х и нача­ле 50-х гг. он был сена­то­ром млад­ше­го ран­га, но к его мне­нию обо всех государ­ст­вен­ных делах при­слу­ши­ва­лись с таким ува­же­ни­ем, какое обыч­но ока­зы­ва­ли лишь самым ува­жае­мым кон­су­ля­рам, а к кон­цу 50-х гг. он, хотя так и не достиг кон­суль­ства, был, несо­мнен­но, самым вли­я­тель­ным чело­ве­ком в Риме после вели­ких пол­ко­вод­цев Пом­пея и Цеза­ря.

Будучи кон­сер­ва­то­ром и сто­и­ком и счи­тая, что во вре­ме­на Като­на Цен­зо­ра рим­ская пра­ви­тель­ст­вен­ная систе­ма мак­си­маль­но при­бли­зи­лась к совер­шен­ству, Катон был убеж­дён, что сама по себе рим­ская систе­ма лише­на вся­ких недо­стат­ков и не нуж­да­ет­ся ни в каких рефор­мах. Он был слиш­ком умён, чтобы не заме­чать, сколь­ко поро­ков име­ет рим­ская поли­ти­ка и обще­ство, но пола­гал, что про­бле­ма заклю­ча­ет­ся не в инсти­ту­тах, а в нра­вах. Если бы толь­ко рим­ские государ­ст­вен­ные дея­те­ли и рим­ские граж­дане вновь усво­и­ли те нрав­ст­вен­ные цен­но­сти и нор­мы поведе­ния, кото­рые отли­ча­ли поко­ле­ние его пра­деда, все было бы в поряд­ке. Сам Катон сво­ей жиз­нью пода­вал при­мер того, как это сле­ду­ет делать, и наде­ял­ся, что дру­гие после­ду­ют его при­ме­ру. Это было наив­но, и даже совре­мен­ни­ки — напри­мер, Цице­рон, — пони­ма­ли наив­ность это­го убеж­де­ния: оби­та­те­ли, как выра­зил­ся Цице­рон, сточ­ной кана­вы Рому­ла про­сто не соби­ра­лись вести себя в соот­вет­ст­вии с роман­ти­зи­ро­ван­ным пред­став­ле­ни­ем Като­на о древ­ней доб­ро­де­те­ли (pris­ca vir­tus). Но Катон оста­вал­ся убеди­тель­ным образ­цом. Он был готов на всё. Он даже заявил, что если тра­ди­ци­он­ная рим­ская систе­ма прав­ле­ния несов­ме­сти­ма с управ­ле­ни­ем импе­ри­ей, то рим­ляне долж­ны отка­зать­ся от импе­рии, но не от тра­ди­ци­он­ной систе­мы. Это­го нико­гда бы не слу­чи­лось, но лежа­щая в осно­ве это­го утвер­жде­ния вера в рим­ские тра­ди­ции вол­но­ва­ла людей и побуж­да­ла их сле­до­вать за Като­ном. По иро­нии судь­бы, как мы увидим, непо­ко­ле­би­мая уве­рен­ность Като­на в том, что хоро­шо и что дур­но, при­ве­ла к тому, что он силь­нее всех под­толк­нул государ­ство к граж­дан­ской войне, а систе­му управ­ле­ния — к кру­ше­нию; в кон­це кон­цов он уни­что­жил то, что пытал­ся спа­сти. Одна­ко и при жиз­ни, и после смер­ти он все­гда оста­вал­ся сим­во­лом — архе­ти­пом доб­ро­де­тель­но­го поли­ти­ка.

Деба­ты о сообщ­ни­ках Кати­ли­ны ста­ли пер­вым из мно­же­ства слу­ча­ев, когда уве­рен­ность Като­на увлек­ла за ним сенат, и пер­вым из мно­же­ства слу­ча­ев, когда он скре­стил мечи с Цеза­рем. Он нена­видел Цеза­ря не толь­ко по поли­ти­че­ским моти­вам, видя в нём вопло­ще­ние все­го зла в совре­мен­ной ему рим­ской поли­ти­ке и обще­стве, но и по лич­ным при­чи­нам: для него невы­но­си­мо было, что Цезарь состо­ит в скан­даль­ной свя­зи с его люби­мой свод­ной сест­рой Сер­ви­ли­ей⁵⁹. Обыч­но Цезарь был невоз­му­тим, любе­зен, необид­чив и снис­хо­ди­те­лен, и лишь на отвра­ще­ние Като­на отве­чал вза­им­но­стью. Катон был совер­шен­но невос­при­им­чив к убеж­де­нию или оба­я­нию, глу­бо­ко убеж­дён в соб­ст­вен­ной право­те и неправо­те Цеза­ря, а такое отно­ше­ние для Цеза­ря явно было нестер­пи­мым⁶⁰. Пото­му что Цезарь, конеч­но, был столь же твёр­до убеж­дён, что он прав, а Катон оши­ба­ет­ся. Одна­ко в дан­ном слу­чае Цеза­рю при­шлось поки­нуть заседа­ние сена­та под защи­той Цице­ро­на, чтобы про­тив­ни­ки Кати­ли­ны не при­чи­ни­ли ему вреда, а Катон тор­же­ст­во­вал. Заго­вор­щи­ков отве­ли в рим­скую государ­ст­вен­ную тюрь­му под Капи­то­лий­ским хол­мом и каз­ни­ли. Цице­рон был про­воз­гла­шён спа­си­те­лем Рима и полу­чил почёт­ный титул отца оте­че­ства (pa­ter pat­riae).

с.99 В фев­ра­ле сле­дую­ще­го года армия Анто­ния и Пет­рея загна­ла в угол Кати­ли­ну и Ман­лия с их малень­ким и пло­хо воору­жён­ным вой­ском, и вынуди­ла их к бою. Они сра­жа­лись отваж­но и доб­лест­но, как при­зна­ёт Сал­лю­стий, но были обре­че­ны на уни­что­же­ние, и так завер­шил­ся весь этот разду­тый эпи­зод. Цице­рон полу­чил своё досто­па­мят­ное кон­суль­ство и поло­же­ние одно­го из самых вли­я­тель­ных людей в Риме, но ему не суж­де­но было без­мя­теж­но наслаж­дать­ся достиг­ну­тым: как и пред­у­преж­дал Цезарь, мно­гие рим­ляне не забы­ли и не про­сти­ли ему казнь рим­ских граж­дан без суда, сколь бы обос­но­ван­ной она ни была. Когда в послед­ний день года Цице­рон попы­тал­ся в завер­ше­ние сво­его кон­суль­ства про­из­не­сти речь перед наро­дом и опи­сать и обос­но­вать свои дей­ст­вия и дости­же­ния, три­бун Квинт Метелл Непот нало­жил запрет и поз­во­лил Цице­ро­ну лишь поклясть­ся, что в долж­но­сти кон­су­ла он соблюдал рим­ские зако­ны⁶¹.

Пер­вый день 62 г. стал так­же пер­вым днём пре­ту­ры Цеза­ря, и он про­сла­вил его соб­ст­вен­ной поли­ти­че­ской демон­стра­ци­ей. В 83 г. сго­рел храм Юпи­те­ра Наи­луч­ше­го на Капи­то­лии, а в 78 г. ответ­ст­вен­ность — и честь — руко­во­дить его вос­ста­нов­ле­ни­ем были пору­че­ны Квин­ту Лута­цию Кату­лу. Пят­на­дца­тью года­ми позд­нее храм ещё не был достро­ен, и ввиду это­го Цезарь пред­ло­жил осво­бо­дить от этой ответ­ст­вен­но­сти Кату­ла (кото­рый, судя по все­му, не слиш­ком ста­рал­ся завер­шить эту работу) и путём народ­но­го голо­со­ва­ния пору­чить её кому-то дру­го­му; воз­мож­но, имел­ся в виду Пом­пей. Цезарь поз­во­лил Кату­лу защи­щать его отчёт о стро­и­тель­стве хра­ма, но запре­тил ему под­нять­ся на ора­тор­ское воз­вы­ше­ние и вынудил его обра­щать­ся к тол­пе, стоя на зем­ле. Несо­мнен­но, этим он ещё более уни­зил ста­ри­ка. Конеч­но, отча­сти Цезарь стре­мил­ся ото­мстить Кату­лу за попыт­ки обви­нить его в соуча­стии в заго­во­ре Кати­ли­ны; но при этом он и под­чёр­ки­вал само­до­воль­ство и неспо­соб­ность опти­мат­ской эли­ты. Когда дру­зья Кату­ла тол­пой яви­лись его под­дер­жать, Цезарь отка­зал­ся от этой затеи, но свою пози­цию он уже выска­зал⁶². В долж­но­сти пре­то­ра Цезарь руко­во­дил одним из посто­ян­ных судов (quaes­tio­nes), утвер­ждён­ных Сул­лой, но не совер­шил ниче­го при­ме­ча­тель­но­го. Одна­ко он появ­ля­ет­ся в трёх дра­ма­ти­че­ских эпи­зо­дах в нача­ле, середине и кон­це сво­ей пре­ту­ры.

Метелл Непот, один из три­бу­нов 62 г., кото­рый одна­жды уже мутил воду, кри­ти­куя Цице­ро­на за казнь кати­ли­на­ри­ев в кон­це декаб­ря 63 г., внёс в нача­ле 62 г. несколь­ко сме­лых пред­ло­же­ний в поль­зу Пом­пея. Метелл Непот был шури­ном Пом­пея (Муция, жена Пом­пея, была свод­ной сест­рой Метел­ла) и слу­жил в его армии на Восто­ке с 67 г. В нача­ле янва­ря он обна­ро­до­вал зако­но­про­ект, пред­у­смат­ри­вав­ший отзыв Пом­пея с вой­ском с Восто­ка для подав­ле­ния вос­ста­ния Кати­ли­ны в Ита­лии. Посколь­ку армия Кати­ли­ны была мала, пло­хо воору­же­на и уже окру­же­на пре­вос­хо­дя­щи­ми сила­ми, вме­ша­тель­ство Пом­пея вряд ли тре­бо­ва­лось, и было оче­вид­но, что зако­но­про­ект слу­жит лишь пред­ло­гом для того, чтобы Пом­пей вер­нул­ся в Ита­лию с арми­ей. Кро­ме того, Метелл, види­мо, соби­рал­ся про­ве­сти закон, раз­ре­шаю­щий с.100 Пом­пею заоч­но доби­вать­ся кон­суль­ства на 61 г.; без тако­го зако­на Пом­пей имел бы пра­во занять вто­рое кон­суль­ство толь­ко в 59 г. (так как тре­бо­ва­лось выдер­жать деся­ти­лет­ний интер­вал после пер­во­го кон­суль­ства в 70 г.) и дол­жен был бы выста­вить свою кан­дида­ту­ру лич­но.

Катон, кото­рый тоже был одним из три­бу­нов, ярост­но вос­про­ти­вил­ся вся­ким новым пол­но­мо­чи­ям или при­ви­ле­ги­ям для Пом­пея и объ­явил, что нало­жит вето на зако­но­про­ект о вызо­ве Пом­пея в Ита­лию. Цезарь под­дер­жал Метел­ла и вме­сте с ним под­нял­ся на три­бу­нал в день, назна­чен­ный для голо­со­ва­ния по зако­но­про­ек­ту. Пред­видя сопро­тив­ле­ние и воз­мож­ное наси­лие, Метелл раз­ме­стил перед три­бу­на­лом воору­жён­ную охра­ну, в том чис­ле гла­ди­а­то­ров; но Катон и его кол­ле­га Квинт Мину­ций Терм всё же про­би­лись, взо­шли на три­бу­нал и сели меж­ду Метел­лом и Цеза­рем. Когда Метелл при­ка­зал гла­ша­таю зачи­тать зако­но­про­ект, Катон нало­жил запрет. Тогда Метелл взял зако­но­про­ект и стал читать его сам, но Катон вырвал доку­мент у него из рук, а когда Метелл про­дол­жил огла­шать зако­но­про­ект по памя­ти, Терм зажал ему рот, чтобы заста­вить замол­чать. В ответ на это вме­ша­лась воору­жён­ная охра­на Метел­ла, кото­рая оттес­ни­ла сто­рон­ни­ков Като­на; но со свой­ст­вен­ны­ми ему храб­ро­стью и упрям­ст­вом Катон твёр­до сто­ял под гра­дом уда­ров, пока неко­то­рые из его при­вер­жен­цев, вооду­шев­лён­ные его при­ме­ром, не вер­ну­лись; тогда собра­ние пре­вра­ти­лось во все­об­щую пота­сов­ку. Нако­нец явил­ся кон­сул Муре­на и увёл Като­на в без­опас­ное место, но в таком хао­се Метелл уже не мог перей­ти к голо­со­ва­нию⁶³.

В ответ на это наси­лие сенат при­нял чрез­вы­чай­ное поста­нов­ле­ние (Se­na­tus Con­sul­tum Ul­ti­mum), при­звав­шее кон­су­лов защи­тить государ­ство любы­ми необ­хо­ди­мы­ми сред­ства­ми; соглас­но это­му поста­нов­ле­нию Метелл и Цезарь были вре­мен­но отстра­не­ны от долж­но­стей за под­держ­ку наси­лия. Цезарь, как все­гда, хлад­но­кров­ный, высту­пил с речью в защи­ту себя и Метел­ла, кото­рая сохра­ни­лась до вре­мён Све­то­ния, и про­дол­жил испол­нять обя­зан­но­сти пре­то­ра, невзи­рая на поста­нов­ле­ние сена­та⁶⁴. Одна­ко Метелл Непот бежал из Рима к Пом­пею в Азию, воз­мож­но, желая дать Пом­пею пред­лог для воору­жён­но­го втор­же­ния в Ита­лию для защи­ты три­бу­на, кото­ро­му при­чи­ни­ли вред; и когда Цезарь понял, что кон­су­лы гото­вят­ся при­ме­нить про­тив него силу, он скло­нил­ся перед неиз­беж­ным. Рас­пу­стив лик­то­ров и сняв офи­ци­аль­ную тогу с пур­пур­ной кай­мой, он уда­лил­ся домой. Но через два дня перед его домом собра­лась тол­па, кото­рая демон­стри­ро­ва­ла жела­ние его защи­тить и пред­ла­га­ла силой вер­нуть ему долж­ность. Сена­то­ры были сроч­но созва­ны по это­му пово­ду, но преж­де, чем было при­ня­то какое-либо реше­ние, они с изум­ле­ни­ем услы­ша­ли, что Цезарь успо­ко­ил тол­пу и убедил её разой­тись. Под впе­чат­ле­ни­ем от это­го сенат офи­ци­аль­но воз­об­но­вил пре­тор­ские пол­но­мо­чия Цеза­ря, и дан­ное кон­крет­ное затруд­не­ние раз­ре­ши­лось с боль­шой поль­зой для его репу­та­ции⁶⁵.

Несмот­ря на пора­же­ние и смерть Кати­ли­ны, в нача­ле фев­ра­ля в Риме ещё про­во­ди­лись слу­ша­ния по пово­ду заго­во­ра, с целью разыс­ка­ния и нака­за­ния всех его участ­ни­ков. Донос­чи­кам, раз­об­ла­чив­шим заго­вор­щи­ков, были объ­яв­ле­ны награ­ды, с.101 и двое из них попы­та­лись обви­нить Цеза­ря. Вет­тий вклю­чил Цеза­ря в спи­сок участ­ни­ков заго­во­ра, подан­ный судье Новию Ниг­ру, кото­рый руко­во­дил след­ст­вен­ной комис­си­ей, и заявил, что рас­по­ла­га­ет соб­ст­вен­но­руч­ным пись­мом Цеза­ря к Кати­лине, кото­рое дока­зы­ва­ет уча­стие пер­во­го в заго­во­ре. На заседа­нии сена­та Курий под­твер­дил соуча­стие Цеза­ря и ска­зал, что это извест­но ему со слов само­го Кати­ли­ны. И вновь Цезарь про­явил обыч­ное хлад­но­кро­вие и реши­мость. В сена­те он стой­ко защи­щал­ся от обви­не­ний Курия и при­звал само­го Цице­ро­на засвиде­тель­ст­во­вать, что на самом деле он, Цезарь, пре­до­ста­вил сведе­ния, раз­об­ла­чаю­щие заго­вор. Таким обра­зом он лишил Курия награ­ды за донос. С Вет­ти­ем он разде­лал­ся более реши­тель­но: послал сво­их слу­жи­те­лей аре­сто­вать Вет­тия, высечь его, бро­сить в тюрь­му и раз­ру­шить его жили­ще. Затем он пору­чил сво­им лик­то­рам аре­сто­вать и поме­стить в тюрь­му Новия Ниг­ра за то, что он осме­лил­ся при­нять обви­не­ние про­тив маги­ст­ра­та, импе­рий (воен­ная власть) кото­ро­го выше, чем его соб­ст­вен­ный. Конеч­но, он дей­ст­во­вал власт­но и высо­ко­мер­но, но встре­тил все­об­щее одоб­ре­ние, так как маги­ст­рат с импе­ри­ем имел пра­во защи­щать досто­ин­ство долж­но­сти, пре­до­став­лен­ной ему рим­ским наро­дом⁶⁶.

В кон­це пре­ту­ры Цезарь ока­зал­ся вовле­чён в без­образ­ный скан­дал без вся­кой вины со сво­ей сто­ро­ны. Каж­дый год рим­ские жен­щи­ны про­во­ди­ли осо­бый рели­ги­оз­ный празд­ник в честь боже­ства, извест­но­го нам лишь по име­ни — Доб­рая Боги­ня (Bo­na Dea). Риту­а­лы были в выс­шей сте­пе­ни тай­ны­ми, и ни одно­му муж­чине не поз­во­ле­но было при­сут­ст­во­вать при них или нахо­дить­ся рядом. Празд­ник про­во­дил­ся в доме одно­го из стар­ших маги­ст­ра­тов — кон­су­ла или пре­то­ра, — кото­ро­го выби­рал сенат, и в 62 г. был избран дом Цеза­ря. В день таинств все муж­чи­ны долж­ны были поки­нуть зда­ние; уво­ди­ли даже живот­ных-сам­цов, так что дом ста­но­вил­ся жен­ским свя­ти­ли­щем. Риту­а­ла­ми, про­ис­хо­див­ши­ми ночью, руко­во­ди­ла супру­га избран­но­го маги­ст­ра­та — в дан­ном слу­чае Пом­пея, жена Цеза­ря. Одна­ко в ночь цере­мо­нии в дом Цеза­ря про­скольз­нул моло­дой пат­ри­ций по име­ни Пуб­лий Кло­дий Пуль­хр, пере­оде­тый в жен­ское пла­тье. Сооб­ща­ет­ся, что у него был роман с Пом­пе­ей, кото­рая пору­чи­ла одной из слу­жа­нок впу­стить Кло­дия, чтобы они мог­ли тай­но встре­тить­ся. Одна­ко, види­мо, любо­пыт­ный Кло­дий поже­лал увидеть таин­ства и, вме­сто того, чтобы тихо оста­вать­ся в ком­на­те, где ему пред­сто­я­ло встре­тить­ся с Пом­пе­ей, он при­нял­ся бро­дить по дому и был раз­об­ла­чён моло­дой жен­щи­ной, кото­рая дала знать об этом Авре­лии, мате­ри Цеза­ря. Авре­лия при­ка­за­ла немед­лен­но запе­реть две­ри и начать поис­ки, и Кло­дия, спря­тав­ше­го­ся в ком­на­те слу­жан­ки, обна­ру­жи­ли. Он был изгнан, и вла­стям сра­зу же дали знать, что таин­ства Доб­рой Боги­ни осквер­не­ны, что вызва­ло гран­ди­оз­ный скан­дал⁶⁷.

Кло­дий был весь­ма при­ме­ча­тель­ным пер­со­на­жем, кото­ро­му в тече­ние сле­дую­щих деся­ти лет пред­сто­я­ло про­сла­вить­ся мно­же­ст­вом насиль­ст­вен­ных и воз­му­ти­тель­ных дея­ний. Он был отпрыс­ком одно­го из самых почтен­ных и вли­я­тель­ных пат­ри­ци­ан­ских родов в Риме — Клав­ди­ев — и уже заявил о сво­ей с.102 ори­ги­наль­но­сти, пред­по­чи­тая более пле­бей­ское про­из­но­ше­ние сво­его родо­во­го име­ни через «о»: Кло­дий вме­сто Клав­дий. Он был не слиш­ком богат, но жил на широ­кую ногу с помо­щью сестёр — их было три, и все они очень удач­но вышли замуж, при­чём Кло­дия обви­ня­ли в кро­во­сме­си­тель­ной свя­зи с как мини­мум дву­мя из них. Ему ничто не каза­лось слиш­ком воз­му­ти­тель­ным, и он совер­шал любые дея­ния с высо­ко­мер­ной занос­чи­во­стью, пола­гая, что пред­ста­ви­тель рода Клав­ди­ев выше вся­че­ско­го осуж­де­ния.

Но в дан­ном слу­чае каза­лось, что Кло­дий отку­сил боль­ше, чем мог про­гло­тить. Сенат наста­и­вал на тща­тель­ном рас­сле­до­ва­нии дела о свя­тотат­стве и обви­не­нии пре­ступ­ни­ка, и, хотя Кло­дий окру­жил себя воору­жён­ной охра­ной из дру­зей и начал играть на нелюб­ви наро­да к сена­ту, он так и не смог пред­от­вра­тить суд. Как толь­ко Цезарь узнал о скан­да­ле, он отпра­вил Пом­пее раз­вод­ное пись­мо: он сам про­сла­вил­ся рома­на­ми с замуж­ни­ми жен­щи­на­ми, одна­ко не имел жела­ния столь пуб­лич­но пред­стать рого­нос­цем. Но он отка­зал­ся свиде­тель­ст­во­вать про­тив моло­до­го Кло­дия, обла­дав­ше­го попу­ляр­но­стью и хоро­ши­ми свя­зя­ми, и заявил, что ниче­го не зна­ет о романе Кло­дия с Пом­пе­ей и не мог быть непо­сред­ст­вен­ным свиде­те­лем пре­ступ­ле­ния Кло­дия. Когда его спро­си­ли, поче­му в таком слу­чае он раз­вёл­ся с Пом­пе­ей, он дал зна­ме­ни­тый ответ, что его жена долж­на быть выше подо­зре­ний⁶⁸.

Доби­ва­ясь про­мед­ле­ния все­ми мыс­ли­мы­ми сред­ства­ми, Кло­дий сумел доволь­но силь­но оття­нуть дело — на несколь­ко пер­вых меся­цев 61 г. Когда откла­ды­вать его уже боль­ше было невоз­мож­но, он добил­ся, чтобы три­бун Фуфий Кален учредил чрез­вы­чай­ное обви­не­ние на несколь­ко менее невы­год­ных для него усло­ви­ях, чем пред­ло­жил сенат и дол­жен был по его пору­че­нию орга­ни­зо­вать кон­сул Пупий Пизон. Тогда в дело любез­но вме­шал­ся Красс, пре­до­ста­вив­ший день­ги для под­ку­па судей, и вер­дикт, став­ший зна­ме­ни­тым при­ме­ром непра­во­судия, объ­явил Кло­дия неви­нов­ным. Самым дол­го­веч­ным из послед­ст­вий все­го это­го дела ста­ла жесто­кая враж­да меж­ду Кло­ди­ем и Цице­ро­ном. Защи­ща­ясь, Кло­дий утвер­ждал, что нака­нуне празд­ни­ка Доб­рой Боги­ни нахо­дил­ся на рас­сто­я­нии мно­гих миль от Рима, но Цице­рон раз­ру­шил его али­би, раз­об­ла­чил его ложь и засвиде­тель­ст­во­вал, что лич­но видел Кло­дия в Риме в этот день вече­ром⁶⁹.

В каче­стве про­вин­ци­аль­но­го намест­ни­че­ства после года пре­ту­ры Цезарь полу­чил ту самую про­вин­цию, в кото­рой слу­жил кве­сто­ром — Даль­нюю (то есть, запад­ную) Испа­нию. Посколь­ку суд над Кло­ди­ем задер­жа­ло его назна­че­ние до мар­та 61 г., он стре­мил­ся закон­чить дела в Риме и отпра­вить­ся в Испа­нию, чтобы как мож­но ско­рее при­сту­пить к намест­ни­че­ству⁷⁰. Одна­ко он встре­тил­ся с круп­ной про­бле­мой: несмот­ря на свой успех и попу­ляр­ность, он имел столь­ко дол­гов, что его креди­то­ры нача­ли всерь­ёз бес­по­ко­ить­ся. Сооб­ща­ет­ся, что к это­му вре­ме­ни дол­ги Цеза­ря достиг­ли оше­лом­ля­ю­щей сум­мы в 25 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев. Учи­ты­вая раз­ли­чие меж­ду обще­ства­ми и их эко­но­ми­ка­ми, а так­же про­бле­мы, свя­зан­ные с покуп­кой вла­сти, мы не можем при­ве­сти осмыс­лен­ный экви­ва­лент дан­ной сум­мы в совре­мен­ной валю­те, одна­ко это было поис­ти­не гро­мад­ное дол­го­вое бре­мя. Креди­то­ры Цеза­ря жела­ли полу­чить пору­чи­тель­ство об упла­те и пыта­лись поме­шать ему поки­нуть Рим, пока он их не удо­вле­тво­рит; но он не имел финан­со­вой воз­мож­но­сти с.103 дать им какое-либо удо­вле­тво­ре­ние, кро­ме соб­ст­вен­но­го сло­ва. В этот час и обна­ру­жи­лась цен­ность поли­ти­че­ско­го сою­за и друж­бы, кото­рые он за послед­ние несколь­ко лет завя­зал с Крас­сом: Красс вме­шал­ся и упла­тил наи­бо­лее сроч­ные дол­ги или пору­чил­ся за них — как сооб­ща­ет­ся, на сум­му в 830 талан­тов⁷¹. Увидев, что за Цеза­рем сто­ит Красс, креди­то­ры Цеза­ря согла­си­лись снять воз­ра­же­ния, и Цезарь нако­нец отпра­вил­ся в Даль­нюю Испа­нию. В долж­но­сти намест­ни­ка он стре­мил­ся улуч­шить своё поли­ти­че­ское и финан­со­вое поло­же­ние в рим­ской поли­ти­ке и пре­успел в том и дру­гом со сво­им обыч­ным чутьём. Дей­ст­ви­тель­но, к середине 60 г. он сумел вер­нуть­ся в Рим победо­нос­ным пол­ко­вод­цем, его кредит был вос­ста­нов­лен, а на кон­суль­ских выбо­рах на 59 г. он имел наи­боль­шие шан­сы на успех.

Про­вин­цию Даль­няя Испа­ния, кото­рая при­мер­но соот­вет­ст­во­ва­ла совре­мен­ной Пор­ту­га­лии, тре­во­жи­ли (по край­ней мере, с точ­ки зре­ния рим­лян) «раз­бой­ни­ки», оби­тав­шие в север­ных и внут­рен­них горах про­вин­ции. Эти неза­ми­рён­ные пле­ме­на, несо­мнен­но, не счи­та­ли себя раз­бой­ни­ка­ми, но в гла­зах рим­лян те труд­но­сти, кото­рые они созда­ва­ли для рим­ской про­вин­ци­аль­ной адми­ни­ст­ра­ции, слу­жи­ли доста­точ­ным осно­ва­ни­ем для того, чтобы Цезарь на них напал и «зами­рил» их. Набрав новые вой­ска, чтобы укре­пить обыч­ные окку­па­ци­он­ные силы в про­вин­ции, Цезарь про­вёл лето в очень успеш­ных опе­ра­ци­ях про­тив этих гор­ных пле­мён, захва­тив мно­го горо­дов и выиг­рав по мень­шей мере одно важ­ное сра­же­ние, после чего вой­ско про­воз­гла­си­ло его импе­ра­то­ром — этот почёт­ный титул рим­ские армии дава­ли пол­ко­вод­цу, кото­рый при­вёл их к победе. Эта кам­па­ния была столь успеш­ной, что уда­лось захва­тить боль­шую добы­чу. Соглас­но рим­ским нор­мам, победо­нос­ный пол­ко­во­дец доволь­но сво­бод­но мог рас­по­ря­жать­ся добы­чей, хотя ожи­да­лось, что её бо́льшая часть будет направ­ле­на в государ­ст­вен­ную каз­ну. Чтобы обез­ору­жить хули­те­лей и упро­чить соб­ст­вен­ное поло­же­ние, Цезарь напра­вил в Рим круп­ную сум­му денег вме­сте с доне­се­ни­ем о кам­па­нии. Его дости­же­ния оце­ни­ли доста­точ­но высо­ко, и сенат пре­до­ста­вил ему три­умф. Цезарь поза­бо­тил­ся и о сол­да­тах, награ­див каж­до­го зна­чи­тель­ной сум­мой в каче­стве доли в добы­че. Но и себе он оста­вил нема­ло денег, чтобы вос­ста­но­вить своё финан­со­вое поло­же­ние⁷².

Когда воен­ные дей­ст­вия были окон­че­ны, Цезарь обра­тил­ся к судеб­ным и дру­гим адми­ни­ст­ра­тив­ным делам в более мир­ных обла­стях про­вин­ции. Здесь он тоже про­явил энер­гию, осно­ва­тель­ность и уме­ние. В част­но­сти, он рас­по­ло­жил к себе про­вин­ци­а­лов тем, что отме­нил кара­тель­ный налог, уста­нов­лен­ный сена­том для это­го реги­о­на в нака­за­ние за под­держ­ку Сер­то­рия в 70-х гг. Далее, эта про­вин­ция, как и Ита­лия, стра­да­ла тогда от эко­но­ми­че­ско­го кри­зи­са, свя­зан­но­го с креди­том и задол­жен­но­стью. Здесь Цезарь пред­ло­жил про­стое, но доволь­но спра­вед­ли­вое реше­ние: он при­ка­зал долж­ни­кам упла­тить дол­ги, но, чтобы сохра­нить за ними иму­ще­ство и сред­ства к суще­ст­во­ва­нию, огра­ни­чил выпла­ты дву­мя тре­тя­ми годо­во­го дохо­да долж­ни­ка до тех пор, пока долг не будет воз­вра­щён⁷³. Любо­пыт­но, что после года, про­ведён­но­го в Испа­нии, мы уже не видим у Цеза­ря тяжё­ло­го дол­го­во­го бре­ме­ни: это ука­зы­ва­ет на то, что в про­вин­ции он сумел весь­ма суще­ст­вен­но обо­га­тить­ся. с.104 Соглас­но неко­то­рым источ­ни­кам, он ока­зы­вал силь­ное дав­ле­ние на бога­тых про­вин­ци­а­лов и созна­тель­но гра­бил мир­ные общи­ны наряду с «раз­бой­ни­ка­ми», про­тив кото­рых вёл вой­ну. Одна­ко пред­став­ля­ет­ся, что эти обви­не­ния вос­хо­дят все­го лишь к злоб­ным сплет­ням. У Цеза­ря в Риме были оже­сто­чён­ные и реши­тель­ные вра­ги — напри­мер, Катон и Бибул, — кото­рые рады были бы при­влечь ему к суду по любо­му прав­до­по­доб­но­му обви­не­нию, и если бы про­тив Цеза­ря мож­но было начать закон­ный про­цесс, их не оста­но­ви­ли бы ника­кие сооб­ра­же­ния. Одна­ко подоб­ное судеб­ное обви­не­ние нико­гда пуб­лич­но не обсуж­да­лось и тем более не пред­при­ни­ма­лось, и отсюда сле­ду­ет сде­лать вывод, что соглас­но обще­му мне­нию его дей­ст­вия в Испа­нии соот­вет­ст­во­ва­ли при­ня­тым нор­мам и пра­ви­лам.

Это слу­жит иллю­ст­ра­ци­ей очень суще­ст­вен­ных воз­мож­но­стей для обо­га­ще­ния, кото­рые управ­ле­ние про­вин­ци­ей дава­ло рим­ской эли­те. Кро­ме добы­чи, взя­той в ходе закон­ных воен­ных дей­ст­вий, суще­ст­во­ва­ли и дру­гие обще­при­ня­тые сред­ства при­об­ре­сти богат­ство. Напри­мер, тра­ди­ция пред­пи­сы­ва­ла раз­лич­ным общи­нам про­вин­ции делать намест­ни­ку, объ­ез­жаю­ще­му терри­то­рию, подар­ки, пред­на­зна­чен­ные для содер­жа­ния его само­го и его окру­же­ния, а выдаю­щи­е­ся и бога­тые про­вин­ци­а­лы долж­ны были доби­вать­ся рас­по­ло­же­ния намест­ни­ка при помо­щи даров. Рим­ский обы­чай не уста­нав­ли­вал ника­ких пре­де­лов для подоб­ных взно­сов и подар­ков, если для взыс­ка­ния этих денег не при­ме­ня­лось чрез­мер­ное наси­лие и если подар­ки по суще­ству не пред­став­ля­ли собой взят­ки с целью воздей­ст­вия на пра­во­судие или чего-то подоб­но­го. Оста­ва­лось весь­ма обшир­ное про­стран­ство, но до тех пор, пока сами про­вин­ци­а­лы были удо­вле­тво­ре­ны вза­и­мо­дей­ст­ви­ем с намест­ни­ком, рим­ляне не склон­ны были при­ди­рать­ся. Когда про­вин­ци­а­лы име­ли дело с таким чело­ве­ком, как Цезарь, — вли­я­тель­ным, важ­ным, обла­даю­щим хоро­ши­ми свя­зя­ми и спо­соб­ным стать очень цен­ным патро­ном в Риме (тем более что он имел репу­та­цию вер­но­го и спо­соб­но­го патро­на), — у них име­лась моти­ва­ция дарить ему щед­рые подар­ки, чтобы снис­кать его рас­по­ло­же­ние.

Пожа­луй, так­же сле­ду­ет здесь отме­тить, что часто встре­чаю­щи­е­ся в источ­ни­ках утвер­жде­ния, буд­то Цезарь исполь­зо­вал вопи­ю­щий под­куп, чтобы выиг­рать выбо­ры, сле­ду­ет оце­ни­вать так же, как и заяв­ле­ния о его зло­употреб­ле­ни­ях в про­вин­ции. Про­ще гово­ря, Цезарь нико­гда не был судим за под­куп, нет даже сведе­ний о том, что кто-то пытал­ся предъ­явить подоб­ное обви­не­ние или всерь­ёз это пла­ни­ро­вал. Поче­му? Уже отме­ча­лось, что у Цеза­ря были оже­сто­чён­ные вра­ги. Напри­мер, поче­му Катул или кто-то из его при­бли­жён­ных не при­влёк Цеза­ря к суду за под­куп изби­ра­те­лей на выбо­рах вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка, если этот под­куп был настоль­ко явным и скан­даль­ным, как пред­по­ла­га­ют неко­то­рые источ­ни­ки? Пред­став­ля­ет­ся оче­вид­ным, что на самом деле Цезарь не под­ку­пал изби­ра­те­лей. Рим­ские зако­ны о под­ку­пе на выбо­рах (am­bi­tus) опре­де­ля­ли неко­то­рые дей­ст­вия как неза­кон­ные (преж­де все­го, пря­мую покуп­ку голо­сов), но остав­ля­ли широ­кое поле для денеж­ных трат, наце­лен­ных на при­об­ре­те­ние бла­го­склон­но­сти изби­ра­те­лей. На древ­не­рим­ских выбо­рах, как и на совре­мен­ных аме­ри­кан­ских, топ­ли­вом слу­жи­ли день­ги, и если закон стро­го огра­ни­чи­вал спо­со­бы рас­хо­до­ва­ния денег, это ещё не озна­ча­ло, что на выбо­ры нель­зя было тра­тить­ся, не нару­шая зако­на. Извест­но, что Цезарь щед­ро рас­хо­до­вал день­ги на выбо­ры, гораздо боль­ше, чем мог себе поз­во­лить, гораздо боль­ше, чем тра­ти­ли его совре­мен­ни­ки и сопер­ни­ки. Но с.105 при этом он, види­мо, ста­рал­ся соблюдать рим­ские изби­ра­тель­ные зако­ны; в про­тив­ном слу­чае его, конеч­но, не раз при­влек­ли бы к суду те, кто его нена­видел и пре­зи­рал.

Таким обра­зом, в середине 60 г. Цезарь вер­нул­ся в Ита­лию с попу­т­ным вет­ром в пару­сах, как выра­зил­ся Цице­рон. Ему был пре­до­став­лен три­умф, и он имел пре­крас­ные шан­сы полу­чить кон­суль­ство на сле­дую­щий год⁷⁴. В Ита­лии с кон­ца 62 г. поли­ти­че­ский кли­мат суще­ст­вен­но изме­нил­ся, что одно­вре­мен­но созда­ло Цеза­рю опре­де­лён­ные труд­но­сти и дало ему исклю­чи­тель­ную воз­мож­ность. Пом­пей нако­нец завер­шил пере­устрой­ство восточ­ных про­вин­ций Рима и зави­си­мых царств после Мит­ри­да­то­вых войн и в кон­це 62 г. вер­нул­ся в Ита­лию со сво­ей арми­ей. К облег­че­нию мно­гих жите­лей Рима и Ита­лии, бояв­ших­ся того, что Пом­пей спо­со­бен пред­при­нять при под­держ­ке боль­шой победо­нос­ной армии, он про­вёл вой­ско­вой смотр в пор­ту Брун­ди­зий, а затем рас­пу­стил сол­дат по домам, ска­зав, что за ними пошлют, когда при­дёт вре­мя празд­но­вать три­умф. Затем он мир­но отпра­вил­ся в Рим, и каж­дая общи­на на его пути при­вет­ст­во­ва­ла и чест­во­ва­ла его; в при­го­род сто­ли­цы он при­был как герой-заво­е­ва­тель, но не как новый Сул­ла, решив­ший силой захва­тить власть над Римом, чего мно­гие опа­са­лись. В глу­бине души Пом­пей желал, чтобы пред­ста­ви­те­ли его сосло­вия при­зна­ли его вели­ким чело­ве­ком сво­его вре­ме­ни, а осталь­ной рим­ский народ пре­кло­нял­ся перед ним, но он не стре­мил­ся к еди­но­лич­ной вла­сти, при­об­ре­тён­ной силой. В тече­ние всей жиз­ни он все­гда пре­одоле­вал каж­дое пре­пят­ст­вие на сво­ём пути и достиг желае­мо­го бла­го­да­ря твёр­дой реши­мо­сти, лидер­ским каче­ствам и орга­ни­за­тор­ским спо­соб­но­стям. Он явно счи­тал, что эти спо­соб­но­сти, вме­сте с его непре­взой­дён­ной попу­ляр­но­стью и дости­же­ни­я­ми, и авто­ри­тет (auc­to­ri­ta), кото­рый он в ито­ге при­об­рёл, поз­во­лят ему полу­чить от рим­ско­го сена­та и народ­но­го собра­ния то, чего он желал. Одна­ко Пом­пей обна­ру­жил, что в Риме всё устро­е­но гораздо слож­нее, чем в раз­но­об­раз­ных воен­ных кам­па­ни­ях, где он мог отда­вать при­ка­зы, а окру­жаю­щие долж­ны были пови­но­вать­ся. У него име­лись силь­ные и реши­тель­ные про­тив­ни­ки. Лукулл был крайне рас­сер­жен тем, каким обра­зом Пом­пей вме­шал­ся и взял на себя завер­ше­ние (а вме­сте с ним и сла­ву) вой­ны с Мит­ри­да­том после того, как он, Лукулл, сде­лал самое труд­ное и сло­мил дер­жа­ву Мит­ри­да­та. Он был твёр­до наме­рен ото­мстить Пом­пею. Красс, пред­у­смот­ри­тель­но уехав­ший из Ита­лии, когда воз­вра­щал­ся Пом­пей, теперь сно­ва при­был в Рим; он завидо­вал успе­ху Пом­пея и ста­рал­ся про­ти­во­дей­ст­во­вать ему при любой воз­мож­но­сти. А Катон, воз­гла­вив­ший теперь груп­пи­ров­ку опти­ма­тов, решил поста­вить Пом­пея на место и навя­зать ему кол­ле­ги­аль­ный оли­гар­хи­че­ский образ дей­ст­вия, кото­ро­го, по его мне­нию, дол­жен был при­дер­жи­вать­ся рим­ский нобиль.

У Пом­пея было три кон­крет­ных тре­бо­ва­ния и общее поже­ла­ние. Он хотел отпразд­но­вать три­ум­фы за свои победы над пира­та­ми и Мит­ри­да­том, награ­дить зем­лёй сво­их вете­ра­нов и обес­пе­чить сво­им восточ­ным рас­по­ря­же­ни­ям офи­ци­аль­ное одоб­ре­ние сена­та. А в целом он желал, чтобы его при­зна­ва­ли и счи­та­ли веду­щим государ­ст­вен­ным дея­те­лем в Риме. с.106 Отка­зать Пом­пею в три­ум­фе за его победы было невоз­мож­но, и он был отпразд­но­ван с боль­шим вели­ко­ле­пи­ем в 61 г.⁷⁵. Одна­ко ско­ро обна­ру­жи­лось, что за два дру­гих тре­бо­ва­ния ему при­дёт­ся бороть­ся, а как — он не зна­ет. А бес­спор­ное пер­вен­ство ему про­сто никто не пре­до­ста­вил, и никто не ока­зал ему почте­ния, подо­баю­ще­го вели­чай­ше­му рим­ля­ни­ну, если не счи­тать пре­кло­няв­шей­ся перед ним город­ской тол­пы. Когда Пом­пей вос­поль­зо­вал­ся пре­до­став­лен­ной ему при­ви­ле­ги­ей носить три­ум­фаль­ное оде­я­ние на играх, то обна­ру­жил, что это сде­ла­ло его непо­пу­ляр­ным. Когда он дал сена­ту понять, како­вы его нуж­ды и поже­ла­ния, то обна­ру­жил, что ему зада­ют вопро­сы и про­ти­во­дей­ст­ву­ют. Пом­пей сде­лал карье­ру, коман­дуя вой­ска­ми. Он нико­гда не про­во­дил мно­го вре­ме­ни в Риме, заседая в сена­те, и не при­вык к сенат­ским спо­рам и ссо­рам, осо­бен­но в сти­ле неукро­ти­мо­го Като­на.

Пом­пей добил­ся избра­ния в кон­су­лы на 61 г. сво­его извест­но­го сто­рон­ни­ка, Мар­ка Пупия Пизо­на, но тот не пре­успел в защи­те инте­ре­сов Пом­пея. Аграр­ный закон отло­жи­ли до сле­дую­ще­го года, а когда Пом­пей пред­ста­вил сена­ту свои восточ­ные рас­по­ря­же­ния, то этот орган отка­зал­ся их про­сто утвер­дить и, при­слу­шав­шись к Като­ну и мсти­тель­но­му Лукул­лу, насто­ял на после­до­ва­тель­ном рас­смот­ре­нии каж­до­го пунк­та⁷⁶. Лукулл пре­крас­но раз­би­рал­ся в восточ­ных делах и мог убеди­тель­но дока­зать, что меро­при­я­тия Пом­пея необ­хо­ди­мо пере­смот­реть; а посколь­ку Пом­пей реор­га­ни­зо­вал про­вин­ции и зави­си­мые государ­ства на Восто­ке соб­ст­вен­ной вла­стью, без уча­стия тра­ди­ци­он­ной комис­сии сена­то­ров-совет­ни­ков, для тако­го пере­смот­ра име­лись вполне серь­ёз­ные обос­но­ва­ния. С дру­гой сто­ро­ны, про­вин­ци­ям и зави­си­мым государ­ствам на Восто­ке тре­бо­ва­лось ясное реше­ние отно­си­тель­но их ста­ту­са, и нет осо­бых сомне­ний в том, что подроб­ный пере­смотр меро­при­я­тий Пом­пея, на кото­ром наста­и­ва­ли Лукулл и Катон, нужен был ско­рее для про­ти­во­дей­ст­вия Пом­пею, чем для защи­ты под­лин­ных инте­ре­сов про­вин­ций и вас­саль­ных государств, о кото­рых шла речь.

Пом­пей напра­вил свои уси­лия на избра­ние в кон­су­лы на 60 г. бес­спор­но лояль­но­го и дока­зав­ше­го свои спо­соб­но­сти под­чи­нён­но­го, кото­рый поза­бо­тил­ся бы о при­ня­тии необ­хо­ди­мых ему мер. Его выбор пал на Луция Афра­ния, кото­рый мно­го лет слу­жил его лега­том; этот «новый чело­век» сво­им избра­ни­ем был бы обя­зан исклю­чи­тель­но под­держ­ке Пом­пея и дей­ст­во­вал бы в соот­вет­ст­вии с его поже­ла­ни­я­ми. Афра­ний дей­ст­ви­тель­но выиг­рал выбо­ры, но выбор Пом­пея ока­зал­ся чудо­вищ­но неудач­ным. Кон­сул, несо­мнен­но, был ему лоя­лен, а неко­гда, несо­мнен­но, успеш­но слу­жил лега­том, но теперь он не имел ни малей­ше­го пред­став­ле­ния о том, как хотя бы под­сту­пить­ся к навя­зы­ва­нию сво­их поже­ла­ний сена­ту. Цице­рон несколь­ко раз едко ком­мен­ти­ру­ет пол­ную негод­ность и неспо­соб­ность Афра­ния на кон­суль­ской долж­но­сти⁷⁷. Конеч­но, Цице­рон пред­по­чёл бы сам занять место пра­вой руки и глав­но­го совет­ни­ка Пом­пея, но тому это не тре­бо­ва­лось: Цице­рон был излишне скло­нен гово­рить Пом­пею, что ему надо делать, вме­сто того, чтобы сове­то­вать, как достичь его целей. Таким обра­зом, пато­вая ситу­а­ция, воз­ник­шая во вто­рой поло­вине 61 г., сохра­ня­лась в тече­ние все­го 60 г. Утвер­жде­ние восточ­ных рас­по­ря­же­ний Пом­пея нисколь­ко не про­дви­ну­лось, а земель­ный зако­но­про­ект, пред­ло­жен­ный три­бу­ном по име­ни Фла­вий, был бло­ки­ро­ван реши­тель­ным сопро­тив­ле­ни­ем опти­ма­тов во гла­ве с Като­ном и вто­рым кон­су­лом 60 г. Метел­лом Целе­ром. Пом­пей оттолк­нул от себя преж­них союз­ни­ков Метел­лов, с.107 когда раз­вёл­ся с их свод­ной сест­рой Муци­ей⁷⁸. Катон воз­ра­до­вал­ся тому, как успеш­но при­вёл Пом­пея в заме­ша­тель­ство и низ­вёл его на более скром­ный уро­вень, и решил теперь поста­вить на место и Крас­са.

Това­ри­ще­ства по отку­пу пода­тей, заклю­чив­шие кон­тракт на сбор три­бу­та в про­вин­ции Азия, под воздей­ст­ви­ем жад­но­сти и опти­миз­ма силь­но пере­оце­ни­ли кон­тракт и обна­ру­жи­ли, что пода­ти даже близ­ко не соот­вет­ст­ву­ют ожи­дае­мым, что озна­ча­ло для них круп­ные убыт­ки. Они обра­ти­лись за помо­щью в сенат, хода­тай­ст­вуя о зна­чи­тель­ном сни­же­нии сум­мы, кото­рую они обя­за­лись упла­тить за пра­во соби­рать пода­ти. Красс, круп­ней­ший финан­со­вый маг­нат сво­его вре­ме­ни, кото­ро­му до все­го было дело, рас­счи­ты­вал добить­ся удо­вле­тво­ре­ния их прось­бы с помо­щью сво­его вли­я­ния в сена­те, но Катон страст­но обли­чал коры­сто­лю­бие откуп­щи­ков, а кон­сул Метелл Целер поме­шал при­нять это реше­ние⁷⁹.

Имен­но в этих слож­ных обсто­я­тель­ствах Цезарь вер­нул­ся из Испа­нии с дву­мя наме­ре­ни­я­ми: отпразд­но­вать три­умф, пре­до­став­лен­ный ему сена­том, и доби­вать­ся кон­суль­ства на 59 г. Но для того, чтобы реа­ли­зо­вать оба этих наме­ре­ния, ему тре­бо­ва­лось раз­ре­ше­ние сена­та на заоч­ное (in ab­sen­tia) пред­став­ле­ние сво­ей кан­дида­ту­ры, так как пока он оста­вал­ся про­кон­су­лом и коман­до­вал вой­ском, он не имел пра­ва вой­ти в пре­де­лы свя­щен­но­го поме­рия (po­me­rium, гра­ни­ца) горо­да, а если бы он сдал коман­до­ва­ние и вошёл в город, то поте­рял бы пра­во на три­умф. В целом сенат, види­мо, не воз­ра­жал про­тив пре­до­став­ле­ния Цеза­рю этой срав­ни­тель­но мел­кой при­ви­ле­гии; но Катон пре­взо­шёл все свои дости­же­ния это­го года: он забло­ки­ро­вал это пред­ло­же­ние с помо­щью обструк­ции и вынудил Цеза­ря выби­рать меж­ду соис­ка­ни­ем и три­ум­фом⁸⁰. Перед лицом этой необ­хо­ди­мо­сти Цезарь без коле­ба­ний всту­пил в город и фор­маль­но выста­вил свою кан­дида­ту­ру на кон­суль­ство, отка­зав­шись от три­ум­фа.

Хотя намест­ни­че­ство в про­вин­ции поз­во­ли­ло Цеза­рю рас­пла­тить­ся с боль­шей частью дол­гов, у него по-преж­не­му было мало налич­ных денег, необ­хо­ди­мых для того, чтобы щед­ро вести пред­вы­бор­ную кам­па­нию, а его непри­ми­ри­мый сопер­ник Бибул имел хоро­шие шан­сы занять вто­рое кон­суль­ское место и в слу­чае победы, несо­мнен­но, сде­лал бы всё, чтобы поме­шать Цеза­рю. Поэто­му Цезарь заклю­чил пред­вы­бор­ный союз с третьим кан­дида­том — бога­тым новым чело­ве­ком по име­ни Луций Лук­цей, кото­рый поль­зо­вал­ся под­держ­кой Пом­пея, но явно был сла­бей­шим из трёх соис­ка­те­лей. Лук­цей согла­сил­ся пол­но­стью опла­тить сов­мест­ную пред­вы­бор­ную кам­па­нию, и мож­но было наде­ять­ся, что бла­го­да­ря день­гам Лук­цея и попу­ляр­но­сти Цеза­ря они оба будут избра­ны⁸¹. Одна­ко Бибул тоже щед­ро тра­тил день­ги, и даже Катон сде­лал взнос в его пред­вы­бор­ный фонд, хотя обыч­но не одоб­рял боль­шие рас­хо­ды на выбо­ры⁸². Важ­нее все­го было поме­шать Цеза­рю, и Катон ещё боль­ше сбли­зил­ся с Бибу­лом через брак: Бибул женил­ся на его доче­ри Пор­ции.

Учи­ты­вая про­ис­хож­де­ние и огром­ную попу­ляр­ность Цеза­ря, его избра­ние было фор­маль­но­стью: он был избран пер­вым в спис­ке, и сооб­ща­ет­ся, что за него про­го­ло­со­ва­ли все цен­ту­рии. Но его кол­ле­гой был избран Бибул⁸³. Это воз­вра­ща­ет нас к нача­лу гла­вы: неиз­беж­ность избра­ния Цеза­ря на долж­ность кон­су­ла и страх опти­ма­тов перед ним побуди­ли их назна­чить буду­щим кон­су­лам совер­шен­но незна­чи­тель­ные про­вин­ции с.108 и пре­одо­леть соб­ст­вен­ную нелю­бовь к щед­рым тра­там на выбо­ры, чтобы дать Цеза­рю в кол­ле­ги обструк­ци­о­ни­ста. Чем же Цезарь навлёк на себя такой страх и непри­язнь?

Ясно, что в 60-х гг. Цезарь стал одним из пяти наи­бо­лее могу­ще­ст­вен­ных и вли­я­тель­ных рим­ских поли­ти­ков. Пер­вое место, несо­мнен­но, при­над­ле­жа­ло Пом­пею, воен­ные победы кото­ро­го при­нес­ли ему исклю­чи­тель­ное поло­же­ние в государ­стве и сде­ла­ли его куми­ром город­ской тол­пы. Вто­рым был Красс: он исполь­зо­вал своё бас­но­слов­ное богат­ство, чтобы создать обшир­ную сеть кон­так­тов и обя­за­тельств сре­ди сена­то­ров и всад­ни­ков, кото­рых он мог моби­ли­зо­вать для сво­их поли­ти­че­ских целей. Цице­рон, непре­взой­дён­ный царь судов, теперь стал и круп­ным поли­ти­че­ским лиде­ром — бла­го­да­ря сво­е­му бес­при­мер­но убеди­тель­но­му крас­но­ре­чию, попу­ляр­но­сти и вли­я­нию сре­ди ита­лий­ских выс­ших клас­сов, из кото­рых про­ис­хо­ди­ли мно­гие сена­то­ры низ­ше­го ран­га, бла­го­да­ря сла­ве сво­его кон­суль­ства. Одна­ко каж­дый из этих тро­их поли­ти­ков по суще­ству пред­став­лял лишь свои соб­ст­вен­ные инте­ре­сы; ни один из них не воз­глав­лял поли­ти­че­ское дви­же­ние или груп­пи­ров­ку, если не счи­тать сто­рон­ни­ков, свя­зан­ных с ними лич­ны­ми уза­ми. У Пом­пея были его преж­ние офи­це­ры и сол­да­ты-вете­ра­ны, кото­рые в ответ на при­зыв голо­со­ва­ли за него из сооб­ра­же­ний лич­ной вер­но­сти и ради вза­им­ных обя­за­тельств. С Крас­сом мно­гие люди были свя­за­ны раз­лич­ны­ми финан­со­вы­ми отно­ше­ни­я­ми и обя­за­тель­ства­ми, а с Цице­ро­ном — все те, кто был ему бла­го­да­рен за защи­ту или кого увлек­ло его крас­но­ре­чие по любо­му вопро­су. Цице­рон, прав­да, меч­тал воз­гла­вить объ­еди­не­ние «всех чест­ных людей» «всей Ита­лии» ради бла­га государ­ства; но за этим желан­ным объ­еди­не­ни­ем не сто­я­ло ничто реаль­ное, а бла­го государ­ства, конеч­но, пони­ма­лись как бла­го Цице­ро­на и его союз­ни­ков — чле­нов бога­той эли­ты. Конеч­но, Пом­пей и Красс тоже счи­та­ли, что в важ­ных и насущ­ных поли­ти­че­ских вопро­сах руко­вод­ст­ву­ют­ся инте­ре­са­ми Рес­пуб­ли­ки, но, как и в слу­чае Цице­ро­на, эти инте­ре­сы в зна­чи­тель­ной мере рас­смат­ри­ва­лись сквозь приз­му их соб­ст­вен­ных инте­ре­сов и замыс­лов.

Все источ­ни­ки, осо­бен­но совре­мен­ные собы­ти­ям — такие, как Цице­рон и Сал­лю­стий, — не раз повто­ря­ют, что в дан­ный пери­од, наряду с отдель­ны­ми могу­ще­ст­вен­ны­ми лиде­ра­ми, подоб­ны­ми трём выше­упо­мя­ну­тым, суще­ст­во­ва­ло два глав­ных поли­ти­че­ских миро­воз­зре­ния или дви­же­ния (так или ина­че исполь­зо­вав­ших­ся эти­ми лиде­ра­ми) кото­рые опре­де­ля­ли поли­ти­ку дан­но­го вре­ме­ни. Эти миро­воз­зре­ния или дви­же­ния обо­зна­ча­лись име­на­ми «опти­ма­ты» и «попу­ля­ры»⁸⁴. Они не были поли­ти­че­ски­ми пар­ти­я­ми в совре­мен­ном смыс­ле сло­ва. Они не име­ли ни фор­маль­но­го член­ства, ни фор­маль­ной поли­ти­че­ской плат­фор­мы, в луч­шем слу­чае — лишь общее согла­сие по пово­ду рим­ской систе­мы управ­ле­ния и, сле­до­ва­тель­но, по пово­ду над­ле­жа­щей поли­ти­ки в отно­ше­нии акту­аль­ных про­блем. Луч­ше все­го сфор­му­ли­ро­вать раз­ни­цу меж­ду эти­ми поли­ти­че­ски­ми уста­нов­ка­ми мож­но так: одна точ­ка зре­ния на рим­ское государ­ство была ста­тич­ной, а вто­рая дина­мич­ной. Опти­ма­ты пола­га­ли, что рим­ская систе­ма управ­ле­ния и так близ­ка к иде­а­лу и поэто­му не нуж­да­ет­ся в суще­ст­вен­ных изме­не­ни­ях или рефор­мах. Они стре­ми­лись к тому, чтобы оста­вить всё как есть, чтобы тра­ди­ци­он­ная знат­ная эли­та твёр­до дер­жа­ла власть в сво­их руках и дей­ст­во­ва­ла стро­го кол­ле­ги­аль­но. Попу­ля­ры счи­та­ли, что рим­ская систе­ма управ­ле­ния с.109 тре­бу­ет суще­ст­вен­ных и посто­ян­ных реформ, чтобы соот­вет­ст­во­вать изме­ня­ю­щим­ся тре­бо­ва­ни­ям вре­ме­ни. В част­но­сти, необ­хо­ди­мо рекру­ти­ро­вать новых лиде­ров извне тра­ди­ци­он­но­го ноби­ли­те­та, пре­до­ста­вить граж­дан­ство лати­ни­зи­ро­ван­ным союз­ни­кам и создать новую систе­му кон­тро­ля и регу­ли­ро­ва­ния, чтобы обуздать зло­употреб­ле­ния рим­ских маги­ст­ра­тов в отно­ше­нии союз­ни­ков и про­вин­ци­а­лов. Рим­ский поли­тик мог пере­хо­дить от одно­го дви­же­ния к дру­го­му и на одном эта­пе карье­ры в одних вопро­сах быть попу­ля­ром, а на дру­гом эта­пе и по дру­гим вопро­сам — опти­ма­том. Но во все вре­ме­на были люди, твёр­до пре­дан­ные одно­му или дру­го­му миро­воз­зре­нию и, таким обра­зом, состав­ляв­шие цен­траль­ные груп­пы, вокруг кото­рых стро­и­лись эти дви­же­ния. В кон­це 60-х гг. эти миро­воз­зре­ния опре­де­ля­ли, а дви­же­ния воз­глав­ля­ли два вели­ких поли­ти­че­ских лиде­ра, кото­рые сопер­ни­ча­ли с Пом­пе­ем, Крас­сом и Цице­ро­ном за лидер­ство в Рим­ском государ­стве; они ста­ви­ли себе цели и при­вле­ка­ли к себе сто­рон­ни­ков на осно­ве чего-то более важ­но­го и дол­го­веч­но­го, чем про­сто лич­ные инте­ре­сы и свя­зи, и во мно­гом опре­де­ля­ли поли­ти­че­скую кон­фи­гу­ра­цию. Конеч­но, я гово­рю о Цеза­ре и Катоне.

К 60 г. Катон был бес­спор­ным гла­вой опти­ма­тов, серд­цем и душой это­го поли­ти­че­ско­го дви­же­ния. Скон­цен­три­ро­ван­ное вокруг него ядро опти­ма­тов было неве­ли­ко: муж его доче­ри Бибул, муж его сест­ры Луций Доми­ций Аге­но­барб, его пле­мян­ник Марк Юний Брут и его пре­дан­ный после­до­ва­тель и под­ра­жа­тель Луций Фаво­ний^[1], — но он обла­дал огром­ным вли­я­ни­ем и обыч­но мог рас­счи­ты­вать на более или менее вялую и непо­сто­ян­ную под­держ­ку сотен сена­то­ров, осо­бен­но тех, кто про­ис­хо­дил из тра­ди­ци­он­но­го рим­ско­го ноби­ли­те­та.

Имен­но их инте­ре­сы и тра­ди­ции, их поло­же­ние неоспо­ри­мых вла­дык Сре­ди­зем­но­мо­рья и отста­и­вал Катон и его това­ри­щи-опти­ма­ты. Как бы глу­бо­ко Катон ни пре­зи­рал нра­вы и харак­те­ры боль­шин­ства ноби­лей сво­его вре­ме­ни, как бы ни было труд­но побудить этих ноби­лей после­до­вать при­ме­ру его стро­гой нрав­ст­вен­но­сти, Катон всё же был твёр­до убеж­дён, что Римом и Рим­ской импе­ри­ей дол­жен пра­вить толь­ко тра­ди­ци­он­ный ноби­ли­тет, а ноби­ли вос­хи­ща­лись харак­те­ром и прин­ци­па­ми Като­на, его при­вер­жен­но­стью тра­ди­ци­ям и лидер­ски­ми каче­ства­ми.

Цезарь в тече­ние 60-х гг. заре­ко­мен­до­вал себя как убеж­дён­но­го попу­ля­ра, как поли­ти­че­ско­го и духов­но­го пре­ем­ни­ка Мария и Цин­ны и их поли­ти­ки, как един­ст­вен­но­го рим­ско­го лиде­ра, кото­рый осме­лил­ся откры­то и после­до­ва­тель­но при­тя­зать на наслед­ство Мария и Цин­ны и взять на себя руко­вод­ство тем делом и поли­ти­кой, в кото­рых они потер­пе­ли пора­же­ние. Когда во вре­мя кве­сту­ры Цезарь про­из­нёс над­гроб­ные речи в честь сво­ей тёт­ки Юлии и жены Кор­не­лии, когда в 68 и 66 гг. он помо­гал транс­па­дан­цам, доби­вав­шим­ся граж­дан­ства, когда в 65 г. он вос­ста­но­вил памят­ни­ки Мария, когда в 63 г. он высту­пал за вос­ста­нов­ле­ние прав сыно­вей проскри­би­ро­ван­ных, когда он под­дер­жи­вал облег­че­ние дол­го­во­го бре­ме­ни, рас­пре­де­ле­ние зем­ли, огра­ни­че­ние чрез­мер­ных пол­но­мо­чий сена­та и доби­вал­ся, чтобы управ­ле­ние ста­ло более чест­ным и эффек­тив­ным, — Цезарь сле­до­вал посто­ян­ным поли­ти­че­ским кур­сом, за кото­рый его воз­не­на­виде­ли опти­ма­ты и полю­бил народ, и бла­го­да­ря это­му он стал един­ст­вен­ным рим­ским поли­ти­ком, чья пози­ция по любо­му вопро­су была оче­вид­но попу­ляр­ской, и, сле­до­ва­тель­но, бес­спор­ным лиде­ром дви­же­ния попу­ля­ров.

Имен­но этим объ­яс­ня­ет­ся с.110 страх и силь­ней­шая непри­язнь, побудив­шие опти­ма­тов сде­лать всё воз­мож­ное, чтобы сни­зить дей­ст­вен­ность его гряду­ще­го кон­суль­ства и поме­шать ему полу­чить круп­ное коман­до­ва­ние после кон­суль­ства. Одна­ко здесь опти­ма­ты силь­но недо­оце­ни­ли чело­ве­ка, с кото­рым име­ли дело.

Из-за сво­ей несги­бае­мой реши­мо­сти отста­и­вать соб­ст­вен­ные прин­ци­пы Катон к кон­цу 60 г. сумел навредить трём вли­я­тель­ней­шим поли­ти­че­ским лиде­рам в Риме и навлечь на себя их гнев. Один из них, Цезарь, хоро­шо видел, какую бла­го­при­ят­ную воз­мож­ность это даёт: если три могу­ще­ст­вен­ных поли­ти­ка объ­еди­нят­ся, то смо­гут гос­под­ст­во­вать в Риме. Про­бле­ма состо­я­ла в том, что двое дру­гих раз­гне­ван­ных неуда­чей лиде­ров, Пом­пей и Красс, нахо­ди­лись в крайне непри­яз­нен­ных отно­ше­ни­ях, жесто­ко сопер­ни­ча­ли и име­ли обык­но­ве­ние по мере сил вредить друг дру­гу. Любо­му дру­го­му чело­ве­ку это пока­за­лось бы непре­одо­ли­мым пре­пят­ст­ви­ем для созда­ния желан­ной коа­ли­ции, но от Цеза­ря не так лег­ко было отде­лать­ся. Бла­го­да­ря сво­е­му демо­ни­че­ско­му оба­я­нию, дав­ней друж­бе с обо­и­ми поли­ти­ка­ми и спо­соб­но­сти к тер­пе­ли­во­му и разум­но­му убеж­де­нию он заста­вил Пом­пея и Крас­са понять, что они заин­те­ре­со­ва­ны в сотруд­ни­че­стве друг с дру­гом и с ним самим⁸⁵.

Цезарь пообе­щал в своё кон­суль­ство и при их под­держ­ке обес­пе­чить, чтобы Пом­пей полу­чил земель­ные наде­лы для сво­их вете­ра­нов, а Красс — осво­бож­де­ние ком­па­ний откуп­щи­ков от пла­те­жей, и чтобы они вме­сте опре­де­ля­ли рим­скую поли­ти­ку и исход выбо­ров. Сам он желал полу­чить круп­ное и про­дол­жи­тель­ное про­вин­ци­аль­ное коман­до­ва­ние с воз­мож­но­стью пред­при­нять мас­штаб­ную вой­ну. Цезарь пере­жил сул­лан­ские вре­ме­на и извлёк из них урок: для того, чтобы раз­ру­шить сул­лан­скую (опти­мат­скую) систе­му и сде­лать воз­мож­ной попу­ляр­скую систе­му, откры­тую для реформ и рас­ши­ре­ния рим­ско­го граж­дан­ства и пра­вя­щей эли­ты, попу­ляр­ско­му дви­же­нию необ­хо­ди­ма силь­ная воен­ная под­держ­ка и опо­ра. Он наде­ял­ся, что смо­жет создать такую опо­ру, если полу­чит под­хо­дя­щее воен­ное коман­до­ва­ние. Мож­но удив­лять­ся тому, что Пом­пей и Красс, два самых могу­ще­ст­вен­ных поли­ти­че­ских лиде­ра и патро­на сво­его вре­ме­ни при­зна­ли Цеза­ря парт­нё­ром, а не про­сто исполь­зо­ва­ли его как аген­та, — но это тоже объ­яс­нят­ся тем, что он воз­глав­лял круп­ное поли­ти­че­ское дви­же­ние.

Прав­да, мало кто из выдаю­щих­ся ноби­лей (а воз­мож­но, и никто) был свя­зан с делом попу­ля­ров или пре­дан ему, но сре­ди ита­лий­ской мест­ной зна­ти (do­mi no­bi­les), кото­рая состав­ля­ла нема­лую часть сена­та и боль­шин­ство — во всад­ни­че­ском сосло­вии, и сре­ди город­ско­го и сель­ско­го про­ле­та­ри­а­та дело Мария и Цин­ны по оче­вид­ным при­чи­нам оста­ва­лось весь­ма попу­ляр­ным. Таким обра­зом, Цезарь при­дал парт­нёр­ству насто­я­щую и важ­ную силу, даже если оста­вить в сто­роне саму кон­суль­скую долж­ность, кото­рая дава­ла ему поли­ти­че­скую ини­ци­а­ти­ву. Хотя попыт­ка при­влечь в этот союз Цице­ро­на про­ва­ли­лась из-за его кон­сер­ва­тиз­ма и слиш­ком опти­ми­стич­ной само­оцен­ки⁸⁶, Цезарь, всту­пая в долж­ность кон­су­ла, мог твёр­до рас­счи­ты­вать на вели­кие свер­ше­ния.